Картина первая
Штаб Огнева. Большая комната. Видны следы погрома. В углу куча растрепанных книг. У стола около телефона стоит адъютант, смотрит в окно.
Входит Колос.
Колос. Опять начало с неба сыпать.
Адъютант. Пора бы перестать.
Колос. Чтоб самолеты на моих коней набросились? Ах ты, изверг!
Адъютант. Виноват, товарищ генерал-майор.
Колос. Где командующий?
Адъютант. Вон, на площади.
Колос {смотрит в окно). Что там за толпа?
Адъютант. Трупы свезли, сейчас хоронить будут.
Колос. Бойцов?
Адъютант. Жителей, расстреляли немцы. Командующий осматривает трупы, отца ищет.
Колос. Да, старик-то у него здесь остался.
Адъютант. Здесь он и жил.
Колос (поднял книгу, смотрит). Все по географии...
Адъютант. Учителем был. Позавчера немцы шестьдесят человек расстреляли за местечком. Видно, очень издевались, у многих лица штыком разворочены. Его тоже вели в этой группе, местные видели. Говорят, первым шел, босой, без шапки. И все пели.
Колос. Ну?..
Адъютант. Командующий вам расскажет. У всех обувь сняли.
Колос. Шкуры с гадов сдерем!..
Входит Огнев, молча сел за стол, склонил на руки голову. Адъютант вышел.
Огнев (тихо). Григорий... Григорий...
Колос. Что, Володя?..
Огнев. Не узнал... не узнал родного отца. Всех искалечили, звери! Искалечили так... страшно смотреть. Прострелены, посечены, глаза повырваны. Лежат старики... а шли и пели: «Смело, товарищи, в ногу»... Пели... За это их зверье...
Колос. Успокойся, Володя. Что же делать...
Огнев. У этого окна всегда до поздней ночи сидел он, старенький, в очках; покашливая, проверял тетрадки учеников... Сорок лет учил детей географии. Все годы мечтал поехать на Памир. Я обещал ему... (Пауза.) Он говорил всем: дальше немцы не пойдут, здесь близко сын, он не пустит их в родное местечко, в дом, где родился. Он ждал меня, милый старик... Ты не знал, как сыну было тяжело... ты не верил. Да, ты имел право не верить, ты ждал от меня другого.
С площади полились звуки траурного марша. Огнев встал, смотрит в окно. Встал Колос.
Засыпают землей... Прощай!.. Прощай!.. Они узнают тебя, старый учитель! Узнают о сыне. Клянусь над твоей могилой: сквозь землю ты услышишь мою месть! Ты простишь меня, мой добрый, милый старик...
Колос. Володя! (Обнял его, прижал к груди.)
Сильнее нарастают звуки траурного марша, раздаются прощальные залпы.
Вошел адъютант.
Адъютант. Товарищ командующий, прибыл майор из штаба фронта.
Колос. Пусть подождет немного.
Огнев. Нет, не надо, зови. (Сел за стол.)
Адъютант вышел. Входит майор.
Майор. Из штаба фронта, майор Гусаков.
Огнев. Садитесь. С чем приехали?
Майор. Вам пакет, товарищ командующий. (Подал.)
Огнев распечатал, читает.
Колос. Замерзли?
Майор. Мне было жарко, и очень.
Огнев. За предупреждение благодарю начальника штаба фронта, но об этом я говорил еще до начала операции. (Передает пакет Колосу.)
Колос (прочитав). Предупреждали — не верил, а теперь задним числом решил отписаться. Хорошо, что сейчас дошло.
Огнев. Вы лучше скажите, связь с танковым корпусом уже есть?
Майор. Кажется, нет, точно не знаю.
Огнев. Где он вчера был?
Майор. Не ориентирован.
Огнев. Почему наш сосед, генерал Орлов, спит? Немцы коридор наш уже простреливают.
Майор. Что простреливают, я в этом убедился. А почему они спят, не могу знать.
Огнев. Какого же черта вы приехали, товарищ Немогузнать? Вы — офицер штаба или посыльный?
Майор. Мое дело — передать вам пакет и назад...
Огнев (перебивает). Передать — и черт с вами? Скорей дайте поесть, заправьте машину, нам срочно возвращаться. Так?
Майор. Я хочу сообщить неприятную вещь. К вам я насилу проскочил. Ваш узенький коридорчик уже не существует. Меня обстреляли из минометов, чуть не погиб. Я не понимаю, куда вы смотрите? Вы теперь отрезаны, вы окружены.
Огнев. Что?
Майор. Да, да, это факт.
Огнев. Встаньте.
Майор встал. Огнев смотрит на него с презрением.
Пойдите в домик напротив к моему коменданту и скажите, что я приказал вас арестовать.
Майор. Я представитель штаба фронта.
Огнев. Молчать! Исполняйте приказ!
Майор. Слушаюсь, слушаюсь, товарищ командующий. (Вышел.)
Колос. А я думал, ты его сейчас стукнешь. Вот трус, вот шкура!
Огнев. Жаль, что он из штаба фронта, а то бы я его от слова «окружение» отучил навеки.
Входит капитан, начальник связи.
Капитан. Товарищ командующий, шифровка.
Огнев (взял, читает, передал Колосу). Как связь?
Капитан. Мешают разряды, и немцы подняли тарарам в эфире, но держим.
Огнев (Колосу). Как тебе это нравится?
Колос. Ничего не понимаю.
Капитан. Разрешите быть свободным?
Огнев. Идите.
Капитан вышел.
Колос. Командующий фронтом или ничего не понял, или не хочет понять. Закрепляться здесь и ждать, чего ждать?
Огнев. Покуда немцы не подтянут все, что могут. А потом скажет: что же это вы, голубчики, влипли, сколько я вам мозги вправлял? Куда смотрели? Что же, прикажете теперь голову вам поотрывать?
Колос. Непременно. Чтоб его черти взяли, старый бык! И откуда у него все это взялось?
Огнев. А все недалекие люди такие. Добравшись до власти, любуются собой и любят только поучать и ругать. И обязательно всем хотят дубиной мозги вправлять. (Звонит телефон. Взял трубку.) Да... А вы где находитесь? Заходите.
Колос. Кто?
Огнев. Мой начпоарм Орлик. Вот дьявол, вчера его чуть не угробили! Осколками руку поранило. Лезет всегда в самое пекло.
Колос. А я думал, он у тебя философ.
Огнев. Грамотный, был когда-то политруком, на двух языках говорит. Я его так профессором и называю.
Колос. И характер крепкий...
Огнев. Ого! Ты не смотри, что худенький и в очках, кости может поломать любому.
Колос. А у меня комиссар, Онуфрий Стратегов, здоровый-здоровый, насилу лошадь ему нашел, чтоб выдержала, но насчет грамоты не больно. Правда, на коне держится хорошо, ездит отлично, любит коня.
Огнев (смеется). Фамилия-то чего стоит. Стратегов! И где ты его выкопал?
Колос. Прислали. Я его называю Онуфрий Копыто. Это ему больше подходит.
Огнев. И не обижается?
Колос. Нет, он же понимает...
Входит начпоарм Орлик, рука у него перевязана.
Огнев. Я на вас в обиде. Зачем вы в бой с третьим батальоном пошли? Не к лицу начпоарму очертя голову...
Орлик. Из дивизии сообщили, что в третьем батальоне начались нехорошие разговоры.
Огнев. Кто же это там орудует? Нашли?
Орлик. Да, политрук был там очень бдительный товарищ, сверхбдительный, все обнаружил сразу и доложил по начальству. Ко мне пришло уже целое дело. Орудовали там два человека, и, представьте, оба — награжденные орденами.
Огнев. Что такое? Какие разговоры вели?
Орлик. Очень опасные. (Смеется.) Подумайте, они говорили, что командир батальона — настоящий барин, и политрук — тоже, завели себе повара, жрут за пятерых. А кухня для бойцов работает ни к черту; бойцы побили морду повару за то, что всегда варит бурду.
Огнев записывает.
Не записывайте. Я в батальоне поднял такой тарарам, запомнят надолго. И политрук и командир.
Огнев. Вот сволочи! Вы приказ подготовьте, я подпишу. Коротко, но ярко изложите этот факт; а потом — запрещаю всем командирам принимать пищу до тех пор, покуда бойцы не поели.
Орлик. Очень хорошо! Сегодня же сделаю.
Колос. А все-таки расскажите: как в бой вы попали? Как руку поцарапало?
Орлик (смеется). Немцы узнали, что провожу столь важную беседу, и пошли в наступление.
Колос. Ну?
Орлик. Не мог же я сказать бойцам: вы, товарищи, здесь подеритесь малость, когда кончите, я приду продолжать беседу.
Колос. И что же? Вы в атаку — «За родину, ура!»?..
Орлик. Куда мне! Там у командира голос, как труба иерихонская. Я к минометчикам пошел. Спасибо, разрешили пострелять. Мои мины неплохо ложились. Правда, командир батареи не выдержал, сгоряча матом меня покрыл за то, что медленно стреляю. Я сразу и бросил. Уступил место минометчику.
Огнев. Вот молодец! (Кашлянул.)
Орлик. Ничего, ничего. Он, конечно, был прав. Что, от командующего фронтом есть ответ?
Огнев (подошел к двери, адъютанту). Скажи начальнику штаба, чтоб зашел.
Слышно: «Есть».
Огнев. Вот. (Подает.)
Орлик читает.
Колос. Поняли?
Орлик. Вероятно, танковый корпус идет к нам.
Огнев. О нем забудьте, его фронт ищет и найти не может.
Орлик. Почему?
Колос. А вы не знаете, какая у нас связь? Меня дважды хоронили, объявляли убитым.
Орлик. Вы тоже виноваты.
Колос. Как? У меня одну станцию разбомбили, а другая испортилась, а должен я иметь не две, а двадцать две.
Орлик. А теперь сколько у вас?
Колос. Хватит! Хрипуна за горло взял — нашли. У нас всё так: ничего не дадут, хотя склады полные трещат. Всё ждут, чтоб за горло взяли, да покрепче, да так, чтоб глаза на лоб полезли, — тогда дают и еще хвалят. Как купцы когда-то: умереть можешь перед ним — и не посмотрит, а как за бороду удалось схватить — сразу мошну откроет, в ноги кланяется и благодарит.
Входят начальник штаба и комдив гвардии полковник Свечка.
Начальник штаба. Я к вам с товарищем Свечкой. Обстановка усложняется. Докладывайте, комдив.
Огнев. Вернулись лыжники?
Свечка. Так точно. Ваше задание выполнено.
Огнев. Молодцы, быстро обернулись. Докладывайте.
Свечка (вынув карту). Вот здесь, в совхозе «Коммунар». Это от нас будет...
Огнев. Пятьдесят три километра.
Свечка. Обнаружено скопление танков, насчитали сто пятьдесят машин.
Огнев. Сейчас. (Отмечает у себя на карте.) Дальше.
Свечка. Восточнее совхоза «Коммунар», в село Синицыно, утром прибыла дивизия СС и двести танков. Туда идет еще одна колонна, до двух полков. Это разведчикам сообщили партизаны. Двое из них прибыли.
Начальник штаба. Я говорил с ними.
Огнев. Большой отряд?
Начальник штаба. Пятьдесят человек.
Огнев. Местные?
Начальник штаба. Так точно.
Огнев. Дороги знают?
Начальник штаба. Очень хорошо. Дали важные сведения. Оказывается, немцы от реки до станции Колокол проложили новую дорогу. (Показывает на своей карте.) Вот она. Согнали население и строили день и ночь. Больше трех тысяч человек погибло от морозов и расстрелов на этой дороге.
Огнев. Она от нас в тридцати километрах.
Начальник штаба. Так точно. Построены крепкие мосты, но по ней нет движения. Вероятно, чтобы наша авиаразведка не обнаружила.
Огнев. Вот это да! Дальше.
Свечка. У меня всё, товарищ командующий. (Показывает на карте.) Части противника разведка обнаружила в одиннадцать двадцать здесь и в двенадцать — в совхозе «Коммунар». Всё.
Начальник штаба. Комдив Яковенко только что сообщил, что разведкой установлено передвижение противника к нашему коридору из Колокола.
Огнев. Сколько?
Начальник штаба. Дивизия и до семидесяти танков.
Огнев. В каком пункте?
Начальник штаба. Здесь были. (Показывает.) В пятнадцать сорок.
Огнев. А сейчас шестнадцать.
Начальник штаба. Так точно. Вот и всё.
Огнев (Свечке). Как у вас сейчас за хутором?
Свечка. Тихо. Противник очень слабый. Если прикажете, я пройду до самой реки.
Огнев. Нет, батенька, они только этого и ждут. Вы и так оторвались. К вечеру танки к вам могут пожаловать, а позиция У вас никудышная. Приказываю немедленно вернуться сюда, в местечко; нам теперь всем надо быть в кулаке. Отход прикройте артиллерией и авиацией как следует, чтоб хвост вам не испортили. В девятнадцать рапортуйте об исполнении приказа. Исполняйте!
Свечка. Слушаюсь, товарищ командующий! Но за три часа трудно будет перебросить дивизию, учтите расстояние, километров будет...
Огнев (перебивает). Что вы мне километрами считаете, когда надо считать секундами. Рапортуйте не в девятнадцать, а в восемнадцать тридцать, а если еще полминуты постоите передо мной, то будете рапортовать...
Свечка. Есть рапортовать в восемнадцать тридцать! (Выбежал из комнаты.)
Огнев (внимательно смотрит на карту, измеряет расстояния циркулем, записывает). Хорошо... узнаю вашу походку... Ух и канальи...
Начальник штаба. Хитро задумали.
Огнев. Кто?
Начальник штаба. Гитлеровское командование. Смотрите, как они движутся. Очень хитро.
Огнев. Какая же это хитрость? Это же детский лепет, а не хитрость. Если бы гитлеровское командование сделало такую ошибку, как наш командующий фронтом, то я еще позавчера уничтожил бы втрое больше сил, чем наши. Ничего хитрого они не придумали. Наоборот, плохо пользуются нашей глупостью, очень плохо. Чего стоит теперь стратегия Горлова? Танковый корпус застрял где-то на этих старых дорогах, а немцы новую построили, о которой никто понятия не имел. Танков, говорил, нет, а они есть и мчатся нагло на нас вместе с пехотой. Закрыли дерьмом наш коридор, пользуясь случаем, что Орлов спит. Теперь небось репетируют, как нам завтра утром погромче крикнуть: «Рус, сдавайся! Вы окружены!» Но мы им ответим. (Смотрит на карту. Пауза.) «Не ходи ты под окном, не стучи подборами, а катись к черту...»
Колос. Не очень-то ответишь.
Огнев. Обязательно так ответим. (Отмечает на карте, записывает). Правда, Орлик?
Орлик. Должны, товарищ командующий, обязательно должны.
Огнев. За здоровый и разумный оптимизм я и люблю вас, товарищ профессор. Смотрите, друзья. Гарнизон они из Колокола вывели, чтобы нас изловить, часть танков пустили на нас, а часть возится с нашим танковым корпусом где-то далеко на дорогах. Теперь все дело, как говорил славный старик Суворов, в ножках, в ножках, в быстрых переходах — прыгнуть там, где никак не ждет нас враг. Мы оставляем в местечке два полка, все пушечки, что потяжелее, четыре эскадрона конницы для виду. Пожалуйте, фашисты! Армия стоит и ждет ваших клещей. (Орлику.) Вас, профессор, с гвардейцами попросим: продержитесь на этом удобном горбике одни лишь суточки, а мы с основными силами (Колосу) вместе с твоими конниками, как только стемнеет, сюда выйдем, на эту новую дорожку, и рванем что духу хватит прямо в задние ворота Колокола. Когда же займем, ихним таночкам придется обратно двигаться быстренько... но уже поздно. Склады с бензином, снарядами, питанием всех родов — в наших руках. И будем мы колотить их у собственных укреплений. Прошу посмотреть и раскритиковать. (Пауза.) Ну, что, старик, приуныл?
Колос (смотрит на карту). Товарищ командующий, очень уж рискованно все это. Дай подумать.
Огнев. В голове нашей колонны пойдут два эскадрона отчаянных рубак. Посты снимать без шума. Чтоб было совсем деликатно, оденем их в немецкую форму, благо пленных нахватали немало.
Орлик. Переодеваться в немецкую форму не к лицу нам, ведь это они делают, переодеваются в нашу форму. Уж больно метод нечестный.
Огнев. А мне кажется, глупо мы делаем, что так честно воюем с самым бесчестным врагом. Он нас обманывает, а мы не отвечаем. Суворов учил военной хитрости, а некоторые наши доморощенные военные забыли об этом. На хитрость нужно отвечать хитростью.
Колос (оторвавшись от карты, начальнику штаба). Как вы считаете?
Начальник штаба. Другого выхода нет.
Огнев. Э, вы это бросьте. Я предлагаю осуществить эту операцию не потому, что другого выхода нет.
Начальник штаба. Я неверно выразился. Это лучшее, что можно сейчас придумать.
Колос. Но очень рискованно, если они разгадают наш ход.
Огнев. Поэтому никому не объявлять, куда идем. Сейчас самый страшный для нас враг — шпион или болтун. А они есть кругом, и даже в нашей армии.
Колос. Ну?
Огнев. Обязательно есть. Фашисты — отчаянные жулики в этом деле.
Начальник штаба. Надо запросить шифровкой командующего фронтом.
Огнев. Нет.
Колос. Почему?
Огнев. Начнет мне «мозги вправлять», упустим время.
Орлик. Неудобно так, товарищ командующий.
Огнев. Знаю, но я скоро сойду с ума от этих «неудобно». Довольно! Втравил нас Горлов в это дело. Давайте с честью выпутаемся сами, это и для него будет лучше. Пишите приказ, товарищ начальник штаба. Первое...
Входит капитан, начальник связи.
Капитан. Шифровка от командующего фронтом. (Подал. Вышел.)
Огнев читает, бросил на стол. Затрещал карандаш в его руке, упал — переломанный. Подошел Орлик, читает молча.
Огнев (быстро вышел из-за стола, стал у дверей, смотрит на Колоса; крикнул). Ну, что скажешь?
Колос молчит.
Что скажете? (Пауза.) Да говорите! (Вырвал шифровку из рук начальника штаба.) Что это такое?
Колос. Предложение командующего фронтом немедленно отступить на исходную позицию. Правда, он спрашивает, нет ли у тебя возражений, но это для виду. Через час предложение станет приказом.
Огнев. Я не об этом спрашиваю, читать умею...
Колос. Приказ есть приказ, и надо пробиваться назад.
Огнев. Это конечно. Но, во-первых, это еще не приказ, а предложение. Во-вторых, он неправилен по существу и гибелен. Пробиваться? Зачем? Где танковый корпус? Он говорит, потрепан, помочь не может. Неправда! Танковый корпус погиб. А теперь выходит, что будет потрепана и моя армия.
Колос. Пробиться сможем.
Начальник штаба. Командующий фронтом хочет выправить положение и решил, что лучший выход — отступить.
Огнев. К черту в зубы! Уже воронье слетается. Он послал нас вперед — не вышло, теперь иди назад, чего бы это ни стоило. А больше разве нет путей? Взломал я оборону врага кровью бойцов не для того, чтобы пробиваться назад, обратно. Моя армия будет жить, драться и побеждать. Она может и сделает это.
Входит капитан.
Капитан. Шифровка от члена Военного совета фронта Гайдара из Москвы. (Подал.)
Огнев. (читает, весь преображается от радости). Вот это здорово! Значит, есть еще правда на земле. Я попросил товарища Гайдара доложить в Москве кому следует наряду с планом командующего фронтом и о нашем плане. Теперь товарищ Гайдар сообщает, что Москва одобряет наш план, о чем уже доведено до сведения командующего фронтом.
Колос (радостно). Вот это хорошо! Ну, давайте теперь действовать, крошить врага — да так, чтобы небу жарко стало!
Огнев. Правильно, старик!
Картина вторая
У дороги окоп. Справа видно село: белые кроны деревьев, изредка избы, а больше— черные развалины, над которыми торчат трубы. Вблизи окопа на дороге столб с прибитой к нему дощечкой-указателем на немецком языке. С другой стороны села слышны канонада и далекий треск пулеметов. В окопе сидят сержант Остапенко, сержант Башлыков, младшие сержанты Шаяметов и Гомелаури. На окопах лежат противотанковые ружья.
Гомелаури. Ох и мороз сегодня! Тридцать пять есть?
Остапенко. Может, и есть.
Шаяметов. Мороз ничего, сквозняк — плохо. Дует, как у нас в казахской степи.
Башлыков. А у нас в Сибири такие морозы...
Остапенко. А у нас в Полтаве галушки.
Башлыков. А ты не перебивай, Остапенко.
Остапенко. А ты не хвастайся сибирскими морозами, когда здесь кишки до пупа примерзают. Расскажи Гомелаури, как у вас в Грузии.
Гомелаури. Ой, не вспоминай. (Слушает канонаду.) Там дело, а мы чего здесь сидим?
Шаяметов. Приказ. Командир знает.
Остапенко. Растолкуйте, хлопцы, почему в наших газетах пишут, что зима нам помогает, а чем злее мороз, тем хуже фашистам...
Гомелаури. Правильно пишут.
Остапенко. Що правильно? Хриц сидит в хате, в стене дырку сделал и пуляет, а мы ползем по снегу.
Башлыков. А когда из села выбиваем? Он мерзнет.
Остапенко. Чего ж он мерзнет? Когда мы его из одного села выбили — бежит в другое. А потому, кто драпает, тому повсегда жарко.
Гомелаури. Но ты же видел, сколько на них вшей. Ух! Я смотреть не могу. Даже тут крутит. На каждом солдате — сотни.
Остапенко. Это не от мороза.
Гомелаури. А от чего?
Остапенко. От грусти.
Башлыков. Ну?
Шаяметов. Не понимаю.
Остапенко. Был у нас на селе когда-то кулак, богатющий куркуль. Макогоненком звали. Всегда ходил чистый, пузо вперед, борода черная, расчесанная, как шелк, аж горит на солнце. А когда услыхал он, что идет линия на коллективизацию и дело его, выходит, табак, так его сильно грусть ударила. Встретил его. Смотрю, борода совсем поседела. Спрашиваю: «Дядько Макогоненко, что это у вас борода поседела?» Он отвечает: «Это, хлопче, у меня кузка в бороде завелась». — «А чего ж вы ее не выгоните?» А он: «Пущай живет. Грусть у меня в сердце, хлопче, такая грусть, что скоро помру». Так и с хрицем. Хотел он нас завоевать до осени, не вышло. Дожди пошли. Хриц в болото влез. И начала его грусть разбирать. А как зима пришла, грусть его еще больше ударила. И ходит он теперь, как куркуль Макогоненко. И не скидает с себя вошь, потому, видит — дело его табак! От грусти все это.
Башлыков. По местам!
Все залегли. Зашумела машина. Входят командир дивизии полковник Свечка и командир полка майор Ясный.
Ясный. Батарее придан пулеметный взвод, гранатами все снабжены как следует.
Свечка. Хорошо.
Ясный. Не могу понять, товарищ комдив, почему отходим?
Свечка. Мы вырвались далеко, командующий решил собрать всех в кулак.
Ясный. Понятно. (Крикнул.) Горлов!
Слышно: «Есть!» Входит командир батареи Сергей Горлов.
Сергей. Командир батареи гвардии лейтенант Горлов.
Свечка. Здоров. (Подал руку.) Отца видел.
Сергей. Так точно. Просил передать вам привет.
Свечка. Спасибо. Как себя чувствует генерал-лейтенант? Здоров?
Сергей. Так точно. Сказал: передай гвардии полковнику Свечке, что скоро приеду в гости повидать старого друга.
Свечка. Хорошо, что не забывает. А вот насчет приезда, так покуда дорога к нам неважная. (Смеется.) Твоя батарея, Горлов, остается здесь. Должен предупредить: по этой дороге не только танк, но ни одна мышь чтобы не пролезла. Понял?
Сергей. Так точно.
Свечка. Что бы ни случилось, до приказа остаетесь на месте. Даже, если...
Сергей. Будет исполнено.
Свечка. Гвардии лейтенант Горлов, желаю успеха!
Сергей. Благодарю, товарищ гвардии полковник!
Свечка пошел.
Ясный (тихо). Сережа...
Сергей. Не беспокойтесь, Петр Петрович, вас ждут.
Ясный ушел.
(Подошел к окопам.) Ну как, апостолы? Жарко?
Остапенко. Так точно, товарищ гвардии лейтенант. Вспотели. От жары жажда мучит.
Сергей. Тебя, Остапенко, всю жизнь жажда мучит.
Остапенко. Но сегодня как никогда. Выручайте, в жизни не забуду.
Сергей. Вот черт. (Отстегнул баклагу.) На, только всем поровну.
Остапенко. Благодарствуем. (Достал из кармана стопку, налил.) Ваше здоровье!
Сергей. Дуй, дуй!
Остапенко (выпил). Вроде чай.
Сергей. Ох ты, черт! Это же чистый спирт.
Остапенко. Ну? Сейчас проверим. (Наливает.)
Гомелаури. Стой, стой! (Забрал стопку.) Я проверю!
Остапенко. И що ты в этом понимаешь? Привык кислятину хлебать.
Гомелаури. Не беспокойся! (Поднял стопку.) Здесь, среди снегов, в окопе, я поднимаю этот маленький бокал с большим чувством за встречу после войны в нашей солнечной Кахетии. Моя мать Верико, отец Бессо и жена Тамара примут вас, как родных своих. За встречу! (Пьет.)
Остапенко. Но сначала прошу к нам, на Полтавщину. Хотя, может, мою мать, батька, жинку Оксану и сына фашисты уже убили. (Пауза.) Що ж, сам приму...
Шаяметов. Ничего, Остапенко, я к тебе приеду. Сам плов сделаю. Такой плов сделаем... Потом к нам, в Казахстан...
Сергей. Давайте баклагу. (Взял.) Очистили?
Башлыков. По-гвардейски.
Сергей. А теперь, апостолы, следите. По этой дороге ни одна фашистская сволочь не должна пройти.
Остапенко. Нас вроде предупреждать нет надобности, товарищ командир.
Сергей. Смотри, Гомелаури, если еще раз без валенок будешь бегать... Я видел, как ты вчера босиком по снегу петлял.
Гомелаури. Простите, товарищ командир. Не мог выдержать. Сердце у меня очень нервное. Что получилось? Танк мы подбили. Командир танка удирает. Патроны у нас вышли. Я так разозлился и говорю: «Товарищ старший сержант, разреши догнать». А Остапенко: «Не догонишь». Понимаете, это он говорит мне, грузину. Грузин и не догонит? Ясно, сердце не выдержало. Сам не помню, как руки валенки сняли. Как ветер бежал. Прыгнул на немца, упали на снег. Он меня укусил за ухо, а я его за горло схватил, кричал: не уйдешь! И совсем прикончил.
Сергей. Молодец! Но от Остапенко отходить не имеешь права. За одним побежишь, а танк прозеваешь.
Остапенко. Вы не беспокойтесь, теперь я его, черта, привяжу к себе.
Сергей. Вечером, ежели тихо будет, ко мне чай пить.
Все. Спасибо, товарищ командир!
Сергей уходит.
Большая пауза.
Гомелаури. Ты что задумался, Остапенко?
Башлыков. Не тронь его.
Шаяметов (тихо). Оксана, думаешь, а? Скажи...
Остапенко. Да. Прочитай письмо, Гомелаури.
Гомелаури. Какое?
Остапенко. Последнее, что на Новый год получил.
Гомелаури. Я уже читал тебе.
Остапенко. Прочитай еще раз. Мне никто не напишет. Твое послушаю — на душе легче станет.
Шаяметов. Читай. Я тоже не получал совсем. Башлыков, ты наблюдай, а мы слушать будем. Ты письмо получал?
Башлыков. Два за все время. (Отошел, наблюдает.)
Остапенко. Давай.
Гомелаури (достал письмо, читает быстро). «Мой дорогой, любимый Акакий, целую тебя крепко и сообщаю...»
Остапенко. Не спеши. Давай сначала.
Шаяметов. Пожалуйста, шагом читай.
Гомелаури (медленно). «Мой дорогой, любимый Акакий...»
Шаяметов. Любимый...
Гомелаури. «...целую тебя крепко и сообщаю: папа и мама здоровы, тебе кланяются, а сынок твой Гога...»
Остапенко. Сынок... (Опустил на руку голову.)
Гомелаури. «...сейчас все время говорит: папа, папа, пух, пух.. Работы в колхозе много. Мы насилу успеваем. Почему не написал ни одного письма? Я каждую ночь тихо плачу...»
Остапенко. Каждую ночь...
Гомелаури. «...Может, тебя поранили сильно? Еще сообщаю: бригадир наш оказался плохим человеком. Как вы все ушли на фронт, он сразу стал мошенничать, пьет со счетоводом. Оба мошенники. Мы написали в газету, и счетовод уже арестован, а бригадир нет, выкрутился». Не выкрутится. После войны я его найду.
Остапенко. Читай.
Гомелаури. «...Как я хочу тебя видеть. Ты мне каждую ночь снишься. Один раз даже с большой бородой приснился. Тетя Нина говорит, что это к болезни. Я так испугалась. Чтобы ты не простудился зимой, я тебе вяжу две пары шерстяных носков и вышлю двадцать пятого сентября...» Через пять дней должны прийти. Одну пару тебе подарю, Остапенко.
Остапенко. Почему через пять?
Гомелаури. Письмо она написала первого сентября, получил я его первого января. Двадцать пятого сентября пошлет посылку, а сегодня двадцатое января. Выходит, через пять дней получу.
Шаяметов. Читай.
Гомелаури. «...Передай привет от меня, папы и мамы всем твоим товарищам. Мы просим — поскорее разбейте фашистов и все приезжайте к нам в гости. Вина у нас будет десять бочек. У тети Нины — пять. Целуем тебя крепко-крепко я, Гога, папа, мама, тетя Нина и весь наш колхоз. Твоя Тамара. Написала сентября первого тысяча девятьсот сорок первого года».
Шаяметов. Мне бы такое письмо получить! Не знаю, что бы сделал...
Остапенко. Да...
Гомелаури. Сколько я ей ни писал, не получала. Письмо маленькое, груз небольшой, а не доходит.
Остапенко. Потому — бюрократы на почте.
Гомелаури. Давай коллективно напишем начальнику почты. Так напишем: «Слушай, куда смотришь? У тебя бюрократы сидят... Просим тебя...»
Остапенко. Нет. Не так. Чтобы дошло как следует, надо его сразу обложить, а потом мотивировать, и снова обложить, а в конце письма так: «Передай своим бюрократам, что день в окопах у нас такой, как и у вас. С приветом, поцелуйте, бюрократы, кой-куда нас...» Так, чтоб культурно было и понятно.
Все хохочут. Два бойца тянут провод, устанавливают телефон в окопе.
Башлыков. Что, ребята, лейтенант здесь будет?
Первый боец. Да.
Башлыков. А батарея там же?
Второй боец. Приказал выкатить на открытую позицию. Вон тянут.
Остапенко. Он такой, не любит из-за угла. Кухню не видал?
Первый боец. Нет. Все повыехали.
Башлыков. Как? Давно?
Первый боец. Вот сейчас. Нас только и оставили.
Гомелаури. Куда же двинули?
Второй боец. Вон туда. (Показывает.)
Башлыков. Назад, выходит.
Первый боец. Ага. А нас оставили. Ой, братцы! Видно, помирать нам. На верную смерть оставили.
Остапенко. Гомелаури, дай ему в морду.
Гомелаури. Лучше ты, у тебя рука тяжелее.
Остапенко. Смирно!
Первый боец. Ты что ж это?
Остапенко схватил бойца одной рукой за шиворот, другой ударил.
Входит лейтенант Сергей Горлов.
Сергей. Это что?
Первый боец. Он меня ударил.
Гомелаури. Он трус, говорит — нас на верную смерть оставили.
Сергей. Нельзя бить. Объясни, расскажи. (Бойцу.) Фамилия?
Первый боец. Печенка Степан.
Остапенко. Виноват, товарищ командир. Пойдем, дружок, я тебе все объясню. Пойдем.
Остапенко и Печенка ушли.
Сергей (взял телефонную трубку). Чекаленко... Чекаленко, ну как? Снегу жалеешь. Отсюда вижу черную точку. (Вызывает дальше.) Петрова... Петров, лево бугорка, видишь, где дерево? Ну вот и хорошо... Да, да, можно. (Положил трубку.)
Слышен издали голос Печенки: «Понятно, ой... понятно, ой... ой...»
Что там? Что он делает?
Гомелаури. Остапенко объясняет текущий момент. Вы не беспокойтесь, товарищ командир.
Входит Остапенко, за ним — Печенка.
Остапенко. Товарищ командир, так что по душам поговорили, и он все понимает. Хороший парень! Это просто у него ошибка вышла.
Сергей. Так для чего нас оставили здесь?
Печенка. Если фашисты появятся, мы должны их разгромить по-гвардейски.
Остапенко. Вот видите, молодец!
Сергей. А может, нас на гибель оставили?
Печенка. Никак нет. Тот, кто дерется, тот не может погибнуть.
Остапенко. Вот видите... Из него еще такой гвардеец будет, ого!
Сергей. Посмотрим. Вольно! (Взял трубку телефона.) Чекаленко... Чекаленко, еще немного снегу... Да, да...
Печенка сел. К нему подошел Остапенко, достал кисет.
Остапенко. Закуривай, Печенка. Бери.
Тот берет.
Это первое время страшновато, потом ничего. Может, есть хочешь?
Печенка. Да.
Остапенко. На. (Передает сверток.) Здесь кусок колбасы. Ты на меня не серчай, я, браток, к тебе ничего не имею. Это все за идею, понял? Для науки. Меня отец не так бил. Ого! А я ему благодарен.
Печенка. А ты на меня не сердишься?
Остапенко. Раз ошибку признал, то нет.
Печенка. Дай руку.
Остапенко (подал). Ну вот. Теперь и мне легче. Думаешь, я не переживаю, когда не знаю, кто около меня в бою — друг или сволочь, которая подведет. Тут, брат, надо всегда ориентир иметь... Ты молодой, запомни это. И никогда глаз не опускай. Понял?
Печенка. Понял.
Сергей (смотрит в бинокль). Передать на батарею — вижу справа, у мельницы, вражеские танки. Не стрелять до приказа.
Второй боец. Есть. (Подошел к телефону, передает.)
Все бросились по местам.
Сергей. Ну, апостолы, есть случай сделать чудо. Остапенко!
Остапенко. Есть Остапенко.
Сергей. Выдвинуться влево, к дороге, ползком к телеграфному столбу.
Остапенко. Есть выдвинуться к телеграфному столбу. Гомелаури, вперед!
Поползли.
Сергей (смотрит в бинокль). Передать пулеметному взводу — на танках десант.
Второй боец. Есть пулеметному взводу — на танках десант. (Передает.)
Сергей. Так. Ого! (Наблюдает.)
Башлыков. Много их?
Сергей. Хватит.
Шаяметов. Теперь и я вижу. Раз, два, три...
Башлыков. Сколько?
Шаяметов (считает). Тридцать пять, тридцать шесть...
Сергей. Башлыков!
Башлыков. Есть Башлыков.
Сергей. Прямо вперед на сто метров, быстро ползком.
Башлыков. Есть! Шаяметов, вперед!
Поползли. Печенка все время достает гранаты из мешка и кладет около себя.
Сергей. Вот это верно. (Смеется.) Да ты с собой целый склад носишь.
Печенка. На всякий случай, товарищ командир.
Сергей. Смотри, Печенка, зорко и не только вперед, но и вокруг.
Печенка. Есть, товарищ командир. Уже вижу: к нам кто-то ползет.
Сергей. Это санитарка. Скорее давай. (Снова смотрит в бинокль.)
Печенка. Давай, сестрица, давай... Санки тащит. Ну вот.
В окоп вползает санитарка с санками.
Санитарка. Фу, жарко.
Сергей. Маруся, ты чего сюда приползла? А кто на батарее?
Маруся. Там Катя, а я здесь буду. Вдруг что случится.
Сергей (взял трубку). Петренко... Петренко, держи под рукой шрапнельные, автоматчики на танках.
Чуть слышен гул моторов.
Маруся. А много их.
Печенка. Не бойся, сестрица, побьем.
Маруся. Сама знаю. Товарищ гвардии лейтенант Горлов всегда побеждает. У него такие наводчики... Ты Васю Сокола знаешь?
Печенка. Какой он?
Маруся. Такой... Глаза синие-синие. Брови черные, такие, как крылья. Ох!.. На всю гвардию такого нет... Катька, верно, к нему сейчас подсыпается. Но он на нее никакого внимания. Рыжая она и в веснушках. Мы с нею вместе служили. Я курьершей, а она уборщицей. Вместе и на фронт приехали. Ты видел ее?
Печенка. Потише. Уже подходят.
Маруся. Да ну их, еще далеко. Вася сказал мне сегодня: «Маруся, хоть сто танков давай, все могу». Я его поцеловала, а он: «Теперь и тыща не страшна!» Во какой храбрый! Ужасть какой храбрый! Ты Катю не видел? Ну и ничего не потерял. Вася мне вчера о ней так сказал: «Знаешь, Маруся, Катя, конечно, неинтересная особа, но письма пишет красивые». А я ему и говорю: «Что ж, Вася, может, у нее письмовник есть...»
Шум моторов совсем близко.
Сергей (в телефон). Батареи, прямой наводкой по танкам беглый огонь!
Маруся. Ух, гады, прут! Вася, давай!
Слышен залп, потом частые выстрелы.
Смотри, горит. Один, другой, третий. Это Вася Сокол. Это он! (Повернулась, посылает воздушный поцелуй.)
С обеих сторон бьют пулеметы.
Сергей (в телефон). Сильнее огонь! Сильней! Не зевать, дьяволы! Чекаленко, третий шрапнелью!
Слышен близко грохот танка.
Печенка. На нас танки, товарищ командир.
Сергей. На место! (В телефон.) Шрапнелью третий! Живей!
Печенка. Стал, горит. Второй стал...
Сергей. Молодец. Остапенко!
Слышен голос: «Санитарка... Санитарка...»
Маруся. Есть, родной! (Поползла с санками.)
Другой голос: «Санитарка... Санитарка...»
Печенка. Девять подбили!
Сергей. Одиннадцать.
Свист мины.
Маруся, ложись!
Близко взрыв.
Печенка. Ой, убили ее!
Сергей (смотрит). Нет, ползет.
Снова голос: «Санитарка... Санитарка...»
Печенка. Слева десять танков.
Сергей (в трубку). Справа от дороги десять, обходят. Чекаленко, по ним огонь. Живей!
Стрельба участилась.
Печенка. Откатываются, отступают, бегут!
Сергей. Сейчас вернутся. (В телефон.) Чекаленко, как там? Что? Приготовься, сейчас двинут в обход. Повернуть сейчас же. Я защищен надежно. Сюда не стрелять! Следить только за пулеметным взводом. Живей бить!.. Так...
Вползает Маруся.
Маруся. Товарищ командир, младший сержант Шаяметов и старший сержант Остапенко убиты. Вот их документы. (Передает.)
Сергей взял книжечки, раскрывает, из одной выпал клочок бумаги. Печенка поднял.
Печенка (читает). «Прошу не отказать и принять меня в Коммунистическую партию. Если убьют, то обязательно считайте — погиб коммунистом. Смерть фашистам! Гвардии сержант Остапенко». (Пауза.) Друг... друг, что же это ты!.. (Вытирает слезу.) Так сразу неживой...
Сергей. Не плачь, браток. По таким не плачут...
Шум моторов приближается.
Печенка (смотрит в ту сторону). Я ж вам! Давай, давай ближе! (Взял гранату.)
Сергей (в телефон). Слева от дороги двадцать пять, справа — тридцать один. По дороге — десять. Бить только слева и справа, команды не ждать! Апостолы, есть случай делать чудеса. За родину, орлы! Передать всем. (Положил трубку.) Печенка, взять гранаты, ползти вон туда, к Гомелаури. Живей!
Печенка. Есть, товарищ командир. (Взял гранаты и пополз.)
Сергей (вынимает гранаты). Сиди здесь, Маруся. (Второму бойцу.) Гранаты есть?
Второй боец (показывает). Так точно.
Сергей. Я к Башлыкову. Держись, ребята. (Пополз.)
Маруся. Ух, черти! Дадут фашистам! Слыхал, командир сказал? За родину, орлы! Это он больше про Васю Сокола думал.
Второй боец. Про какого Васю?
Маруся. А, ты же из пополнения, новый, не знаешь. Я тебе расскажу. У Васи глаза синие-синие... Вот такие. Брови, как птицы. Первый наводчик на всю гвардию. Орел! Типичный орел! Сразу всем видно.
Шум моторов сильнее, идет стрельба.
Второй боец. Смотри, там, где командир...
Маруся. Окружают... (Крикнула.) Башлыков, Башлыков! Ага! Один стал. А вон еще на них. Беги с гранатами на помощь Командира окружают. Беги!
Второй боец. Ой, не могу, мы пропали.
Маруся. Сволочь, дай гранаты! (Вырвала гранаты.) Скажи Васе в телефон... (Побежала с гранатами.)
Боец смотрит вслед. Закрыл голову руками, опустился на дно окопа. Шум сильнее. Трещат пулеметы. Издали слышен голос Маруси: «Вася... Вася...» Взрыв. Один, другой.
Занавес