Прошло две недели. Миллер медленно выздоравливала, набиралась сил. И все было бы нормально, если б не сильные головные боли, которые донимали ее иногда по вечерам. Профессор, лечивший Эльзу, успокаивал ее:

— Фрау гауптман, головные боли — временное явление. При сотрясениях мозга они всегда сопутствуют течению болезни. Дней через десять вы забудете об этих неприятных часах.

После слов профессора ей становилось легче. Больше всего Эльза боялась, что после ранения она по состоянию здоровья не сможет заниматься разведывательной деятельностью. Это волновало ее настолько, что, возможно, в какой-то мере было причиной головных болей.

Гардекопф каждый день приходил в госпиталь. Только ему известными путями он добывал для Миллер настоящее сливочное масло, итальянскую колбасу, яблоки, цитрусовые. Задерживался он в палате ненадолго, но по полдня ходил с кем-нибудь из выздоравливающих во дворе госпиталя. Кроме него к Миллер никого не пропускали, даже ее родственников Нейсов.

Как-то во время обхода профессор сообщил, что во второй половине дня приедет Штольц. То, что ей разрешили свидание с начальством, свидетельствовало о том, что она поправляется. Чувствовать, что выздоравливаешь, очень приятно, особенно если время болезни имеет для тебя большое значение.

Эльза тщательно готовилась к приезду штандартенфюрера. Она понимала: от этой встречи будет зависеть ее дальнейшая судьба. То, что Гардекопф в первый же день, как только сознание вернулось к ней, сообщил о смерти оберста генерального штаба и оберштурмбанфюрера Гейнца, обрадовало ее и насторожило одновременно. Миллер уже давно убедилась, что ее заместитель не так глуп, как считают многие. Очевидно, у него был разговор со Штольцем о покушении партизан на автомобиль, в котором ехал оберст. Сказать о Миллер что-нибудь плохое он не мог, так как отлично понимал, что многим обязан Эльзе. Кроме того, она видела, что Гардекопфу нравится служить под ее началом.

После обеда Миллер лежала в постели и обдумывала свое нынешнее положение. Неожиданно дверь палаты открылась, и в комнату вошел Штольц. В руках он держал большой сверток. Эльза сделала попытку подняться, но штандартенфюрер, заметив ее движение, взмахом руки запретил это делать.

— Лежи, Эльза, я немного посижу у постели и пойду. Извини, совсем нет свободного времени. Несколько раз собирался проведать тебя, но каждый раз что-нибудь мешало. Как самочувствие?

— Сейчас почти хорошо. Правда, иногда сильно болит голова. Большое спасибо вам, что при чрезмерной занятости сумели выкроить немного времени для меня, — Миллер сделала вид, что растрогана.

— Ну, не вздумай плакать. Вот так бесстрашный гауптман! О ней легенды рассказывают, а она без всякой причины начинает реветь, как маменькина дочка, — грубовато прикрикнул на нее штандартенфюрер, но Эльза видела, что ему понравилась ее реакция. Она снова попыталась подняться.

— Лежи, — приказал Штольц и ласково погладил ее по плечу. — Как тебе здесь? Претензии к врачам есть?

— Есть.

— Какие?

— Считаю, что меня можно выписывать из госпиталя. Дома я поправлюсь быстрее,

— Об этом не может быть и речи. До тех пор пока профессор не решит, что ты совершенно здорова, я не желаю слышать ничего подобного. Ты поняла меня?

— Да, — вздохнула Эльза.

— Ты должна быть совершенно здоровой. В абвере калек не держат.

— Я буду лежать здесь столько, сколько потребуется для полного выздоровления.

— Отлично. Ко мне вопросы есть?

— Как дела у моих подчиненных?

— Нормально, работают неплохо. Ты сможешь ответить на несколько вопросов?

— Конечно. Я готова ответить на все ваши вопросы, господин штандартенфюрер.

— Почему вы поехали по лесной дороге и как произошло нападение на ваш автомобиль?

— Выбирая маршрут для оберста генерального штаба, начальник местного отделения СД оберштурмбанфюрер Гейнц не советовался со мной. Курьер ему всецело доверял, считая, что он лучше знает, где партизаны могут напасть, а где их ожидать не следует. Я была против этого маршрута, поскольку дорога находится под постоянным наблюдением партизан. После покушения на меня, во время которого был смертельно ранен Фосс, я запретила ездить по этой дороге своим подчиненным. О том, что Гейнц выбрал для оберста генерального штаба именно этот путь, я узнала за пятнадцать минут до отъезда оберста в мотопехотную дивизию. Я пыталась убедить его отказаться от этого маршрута, но он полностью полошился на Гейнца. Правда, видя, что я рассержена и взволнована, он потребовал от начальника СД объяснить, почему выбран именно этот маршрут. Гейнц подумал с минуту, а затем произнес, обращаясь не ко мне, а к оберсту: «Мне понятно, господин оберст, поведение Миллер. Не так давно на этой дороге на нее было совершено нападение. Но с момента покушения на фрау мотопехотная дивизия взяла дорогу под свой контроль. По ней постоянно патрулируют грузовики с солдатами мотопехотной дивизии. В данное время дорога безопасна, я так считаю. Последнее слово за вами, господин оберст». — «Я согласен с вами, оберштурмбанфюрер, поедем по лесной дороге».

Я была возмущена и заявила обоим, что остаюсь при своем мнении. А чтобы никто не смог упрекнуть меня в трусости, поеду с оберстом, но по возвращении из поездки буду звонить в Берлин. Гейнц ответил, что оберст не нуждается в моем сопровождении, лучше если я займусь своими делами и не буду мешать ему работать. Тогда я вынуждена была признаться Гейнцу, что мне тоже поручена охрана оберста генерального штаба, тот подтвердил мои полномочия и сказал, что я поеду с ним в автомобиле. Времени для переодевания у меня не было, не успела я предупредить и Гардекопфа о том, что уезжаю. Дорога действительно патрулировалась солдатами мотопехотной дивизии, но Гейнц недооценил партизан. Мы были почти на середине пути, когда на дорогу полетели гранаты… Дальше я ничего не помню. Очнулась уже здесь, в госпитале. Это все. Больше добавить мне нечего.

Помолчав, Штольц спросил:

— Гейнц не оказывал тебе знаков внимания, ухаживать за тобой не пробовал?

— Он знал мое отношение к нему и если даже питал ко мне какие-то чувства, то признаться в этом боялся.

— Оберштурмбанфюрер застрелился после того происшествия. Оставил посмертную записку, где очень высокопарно отзывается о тебе. Пишет, что любил тебя. Что ты скажешь на это?

— Скажу, что это очередной трюк старого авантюриста. Я могу согласиться с тем, что Гейнц ненавидел меня, но что любил — не поверю никогда.

— Все. Ты не устала, девочка?

— Это не имеет значения. Спрашивайте обо всем, что вас интересует, господин штандартенфюрер.

— Спасибо. У меня все. Ну что ж, поправляйся быстрее, очень много работы.

— Что ожидает меня после выздоровления?

— Путешествие за границу и очень интересная разведывательная работа…

Штольц ушел, а Миллер еще долго обдумывала свой разговор с ним. Ее рассказ выглядел правдоподобно, проверить искренность ее слов никто не сможет, так как свидетели мертвы. Судьба ее решена — она вернется к профессии разведчика. Вот только знать бы, куда пошлют ее. И еще один вопрос волновал Эльзу — известно ли Вергу о том, что она в Берлине? Эльза много думала о том, как ей связаться с Вергом, но ничего определенного не решила. Может быть, поможет случай, а пока лучше повременить.

Разговор со Штольцем не прошел для Эльзы бесследно, к вечеру разболелась голова, поднялась температура. Вызванный из дома профессор назначил ей уколы, запретил подниматься с постели и принимать посетителей. Ночью головные боли не прекращались, не помогали медикаменты, эффективные в таких случаях, не помогало снотворное. Утром об этом доложили Штольцу Он приказал своему секретарю разыскать Гардекопфа, чтобы тот постоянно находился в госпитале. Он сожалел, что навестил Эльзу, понимая, что воспоминания разволновали Миллер: по словам профессора, это вызвало осложнение болезни.

После того как секретарь доложил, что Гардекопф уже в госпитале, Штольц вызвал своего заместителя:

— Вы знаете, что Миллер стало хуже?

— Да. Я говорил с профессором. Он считает, что головные боли пройдут, но нужно временно отказаться от посетителей.

— Как вы относитесь ко всей этой истории?

— Так же, как и вы, господин штандартенфюрер. Миллер сделала все возможное. Начальник СД был большим авторитетом для оберста, чем женщина.

— Но почему Гейнц не послушал Миллер?

— Он не любил ее, а может, любил и ненавидел одновременно. Это помешало ему согласиться с Эльзой. К тому же, он знал, что лесная дорога патрулируется солдатами мотопехотной дивизии. Гейнц мог бояться не партизан, а подпольщиков, которые на объездной дороге могли заложить мину или устроить засаду. Лично я считаю, что абвер в лице Миллер сделал все для безопасности оберста генерального штаба. В служебной записке я все изложил. Кроме того, ходатайствую о награждении Эльзы Миллер.

— Не слишком ли быстро мы повышаем ее в звании и не слишком ли много она получает наград?

— Вы сами говорили, господин штандартенфюрер, что для службы, на которую была направлена Миллер в Россию, было бы неплохо иметь чин майора.

— Да, это так, но воинские звания присваиваются через определенный промежуток времени, если данный офицер достоин этого, а не тогда, когда нам захочется повысить его в звании. Вместо ходатайства приложите представление на крупную денежную премию. Деньги ей пригодятся. Я хочу, как только выздоровеет, направить ее с Гардекопфом на один швейцарский курорт, пусть восстановит здоровье.

— А как же задание, о котором вы говорили ей в госпитале?

— Это и есть то задание, о котором я говорил.

— Понимаю, отдых и работа одновременно.

— Не совсем так. Боюсь, что для отдыха времени у нее там не будет.

— Кто из обитателей этого курорта интересует вас, господин штандартенфюрер?

— Там собралась очень интересная публика. Многие из той компании интересуют меня, но Миллер будет заниматься бывшим майором чехословацкой разведывательной службы.

— Вы имеете в виду Бедуина?

— Да.

— А справится ли Эльза? Он — крепкий орешек.

— Должна справиться, хотя на нем обломали зубы неплохие агенты.

— Вы рассчитываете через Миллер выйти на агентуру Бедуина в Германии?

— Да. В том, что она существует и сейчас, я уверен. Боюсь одного, как бы он не стал работать на англичан. Поручите паспортному отделу подготовить документы на Миллер и Гардекопфа.

— Слушаюсь.

— Разработайте легенду, по которой Миллер не немка. Лучше всего — русская, из дворян, эмигрантка. Вернее, эмигранты ее родители. Ненавидит фашизм и Советскую власть в России.

— Откуда приехала в Швейцарию?

— Из какой-нибудь Скандинавской страны.

— Гардекопф — немец-антифашист?

— Да. Для выезда из Швейцарии подготовьте другие документы, с другими фамилиями. Они будут храниться на конспиративной квартире в Швейцарии. По этим документам они — немцы-коммерсанты.

— Я вас понял, господин штандартенфюрер.

— Не забудьте пароли, явки для наших людей в Швейцарии. Их помощь может потребоваться Миллер.

— Я подумаю, кого подключить к Эльзе.

— Проинформируйте людей, которых передадите Миллер, что с того момента, как она свяжется с ними, они переходят в ее распоряжение. Без ее разрешения никакой самодеятельности, а главное — никаких контактов со швейцарскими властями.

— Вы имеете в виду известных нам лиц из швейцарской секретной службы, которые сотрудничают с американскими и английскими разведками?

— Да. Они могут провалить Эльзу.

— Сегодня утром звонили из особой инспекции, требуют свидания с Миллер. Я не разрешил.

— Правильно сделали. Знаете, для чего им нужна Эльза?

— Понятия не имею. Сейчас, при ее состоянии здоровья, только особой инспекции не хватает. Так что же они хотят?

— Вы знакомы со штандартенфюрером Бергом?

— Познакомиться с ним у меня не было ни повода, ни желания, но о том, что такой штандартенфюрер в СС есть, мне очень хорошо известно. Однако при чем здесь Миллер?

— Верг застрелился при очень непонятных обстоятельствах.

— В этом замешана Миллер?

— Нет. Особая инспекция прорабатывает последние командировки Верга. Он был в России с выездной сессией трибунала, которая работала на основании донесения Мицлер. Эльза неоднократно встречалась с Вергом, вот почему она интересует особую инспекцию.

— Миллер знает, что Верг застрелился?

— Думаю, нет.

— А что он натворил?

— Натворил такое, что и в голове не укладывается.

— Интересно, вы не можете рассказать подробно, господин штандартенфюрер?

— Могу. По возвращении Верга из России Кальтенбруннер поручил ему одного русского перебежчика. Тот был инженер, из дворян, последнее время работал на ответственных руководящих должностях, связанных с секретными материалами. С начала войны с Россией он участвовал в разработке оборонных сооружений Москвы. Понимаете, что это значит?

— Ф-ии-ить, — присвистнул заместитель. — Вот это улов.

— Так вот, Верг начал с ним работать, но чтобы все стало ясно, надо знать, что представлял собой Верг. Ведь он никому не верил, половину высшего офицерства считал предателями. Через четыре дня Верг пришел к Кальтенбруннеру и заявил, что перебежчик — чекист, и он, Верг, не допустит, чтобы через излишнюю доверчивость руководства гибли немецкие солдаты. Кальтенбруннер взбесился и выгнал штандартенфюрера из кабинета. На следующий день Верг приказал привести к нему на допрос перебежчика. Когда русского доставили, отослал конвой, закрылся с ним у себя в кабинете, убил его, а потом застрелился сам. Оставил на столе записку, в которой повторил слова, сказанные им Кальтенбруннеру. Ну как?

— Силен. Настоящий герой.

— Да. Переполох он устроил немалый. Те документы, что инженер восстановил по памяти, подтвердились не полностью. Это дает право думать, что Верг был прав. Рейхсфюрер приказал особой инспекции проверить последние контакты Верга. Ясно, что парни работают впустую. Штандартенфюрер Верг был немного сумасшедшим, но он — настоящий нацист. Надо подготовить Миллер к беседе с особой инспекцией. Пусть говорит, что ничего подозрительного в Верге не заметила. Из неофициальных источников мне стало известно, что Кальтенбруннер отстаивает честь Верга перед рейхсфюрером CG. Пусть разбираются с ним сами, без нашей помощи. В то, что штандартенфюрер Верг предатель, я не верю, скорее всего, старый палач свихнулся.

На этом их беседа закончилась.

Штольц некоторое время ходил по кабинету, видимо, что-то обдумывая. Затем вызвал секретаря.

— Слушаю вас, господин штандартенфюрер.

— Принесите мне личное дело Бедуина. И еще. Вызовите ко мне начальника паспортного отдела. Позвоните в отдел кадров, чтобы принесли личные дела сотрудников управления, находящихся в Швейцарии. Пока все.

Штольц взял сигарету, прикурил. Было заметно, что он чем-то озабочен. Снял телефонную трубку:

— Соедините меня с госпиталем на Вильгельмштрассе. Жду. Алло, говорит Штольц, меня интересует самочувствие Миллер. Очень хорошо. Я рад, что она находится именно в вашем госпитале. Еще раз повторяю свою просьбу — максимум внимания Миллер. Надеюсь на вас.

Весь день штандартенфюрер потратил на подготовку легенды, документов, паролей и явок для Миллер. Ему хотелось, чтобы его ученица (а Штольц считал Эльзу своей ученицей) и на этот раз выполнила задание блестяще, для этого ее надо было тщательно подготовить. Ночью в Швейцарию были отправлены радиограммы трем агентам, находившимся в Лозанне, недалеко от курорта, где будет «отдыхать» Миллер. Всем агентам вменялось в обязанность следить за перемещениями Бедуина. Штольц хотел, чтобы к прибытию Эльзы для нее была собрана информация об образе жизни чеха и его контактах с людьми, могущими представлять для Миллер определенный интерес. Имея эту информацию, Эльзе будет легче сориентироваться, как лучше подойти к Бедуину.

На следующий день Штольц, не заезжая в управление, направился в рейхсканцелярию, чтобы встретиться со следователем особой инспекции, который занимался делом штандартенфюрера Верга.

Следователя, еще молодого оберштурмбанфюрера СС, он нашел в кабинете.

— Я штандартенфюрер Штольц, непосредственный начальник гауптмана Миллер.

— Слушаю. Что вас привело ко мне?

— Мне стало известно, что вы желаете поговорить с Миллер о штандартенфюрере Верге.

— Откуда вам известно и какое отношение лично вы имеете к Вергу?

— Послушайте, молодой человек, с вами говорит штандартенфюрер абвера Штольц. Будьте любезны выслушать меня и не задавайте глупых вопросов. Мне по роду службы должно быть известно все это… Итак, Миллер тяжело ранена. А потому до моего звонка я запрещаю вам ее беспокоить. Учтите, если ей станет хуже после вашего разговора, я имею в виду, если вы нарушите мой запрет, вы будете отвечать перед рейхсфюрером СС. Вы поняли меня?

— Понял, но вы зря беспокоитесь, без вашего разрешения я не собирался встречаться с Миллер.

Штольц вышел из канцелярии и поехал на службу.