В одном мгновенье видеть вечность,

Огромный мир — в зерне песка,

В единой горсти — бесконечность

И небо — в чашечке цветка.

Уильям Блейк,

перевод С.Я. Маршака.

Доктор раскрыл дверь «Чёрного Лебедя» и зашёл вовнутрь. За ним в помещение проник морозный воздух, и жители, которые в это время снова пили и веселились, замолчали. Одна из свечей погасла.

— Где Эйс? — проревел повелитель времени, надвигаясь на Джорджа.

Хозяин таверны усмехнулся:

— Не здесь, в безопасном месте.

— Джордж, что-то не так, — сказала Марта, лихорадочно оглядывая людей. — Что мы все делаем? В нас что, бес вселился?

Джордж вздохнул и поманил жену к себе. Она нерешительно подошла.

— В нас не вселился бес, Марта. Давай я тебе покажу.

Он мягко провёл рукой по её волосам, и Марта, принимая это за проявление чувств, наклонилась ближе к нему. Постепенно, по мере того, как рука Джорджа гладила её волосы, у неё на затылке начал образовываться серый порошок.

Она обеспокоенно моргнула и потянулась рукой к шее. Другие местные жители с ужасом смотрели на это и крестились.

— Джордж, что ты со мной делаешь? — морщинистой рукой она набрала порошок и осмотрела его.

— Я ослабил силу, которая не даёт тебе рассыпаться, — улыбнулся Джордж. — Ещё немного, и тебя не станет.

Доктор шагнул к ней, но его схватили двое крепких бродяг.

— У вас нет причин так делать! — отчаянно сказал он.

— У меня нет причин так не делать, — подмигнул ему Джордж. — Смотрите.

Марта в отчаянии оглядывалась, надеясь, что ей кто-нибудь поможет. Тоненькая струйка порошка превратилась в ровный поток, её затылок рассыпался рекой серой пыли. Развернувшись, она потянулась рукой, чтобы схватиться за барную стойку, но рука рассыпалась облаком пыли. Ноги у неё подкосились, и она опустилась на пол, умоляя мужа о помощи. Дёргаясь и извиваясь, женщина постепенно превратилась в груду грязной одежды. А затем и одежда превратилась в расползающуюся пыль. В конце концов не осталось ни единого признака того, что когда-то она существовала.

— Достойный конец, — пробормотал Джордж, — для того, кто везде находил пыль.

Доктор посмотрел на него с отвращением:

— Избавьте меня от своего грязного юмора.

— Доктор, успокойтесь. Она никогда не была живой. Вымыслу не бывает больно.

— Вымыслу?

— Вот именно. Эта деревня, эти люди. Это иллюзии, — он махнул рукой в сторону окна. — Их жизни значат не больше, чем жизни снежинок.

Местные жители удивлённо переглядывались.

— Вы до сих пор не поняли? Это западня. Гроссмейстера переиграли.

Доктор прищурился, словно приняв решение:

— Кто вы?

Драматическим жестом Джордж потянулся рукой и схватил себя за затылок. Он потянул, и со звуком рвущейся ткани всё его лицо сползло, открыв под собой серебристую поверхность шлема астронавта. Лицо упало на пол, скорчилось, и рассыпалось в пыль.

— Простая биологическая конструкция, — засмеялся астронавт, вынимая из кармана скафандра пистолет.

— Но там же не было места! — истерическим голосом вскрикнула Бриджит, жена бродяги. — Эта штука не могла поместиться в голове!

— Она и не помещалась, — тихо сказал Доктор. — Наше восприятие изменили.

— Правильно, — астронавт освободил зажимы у себя на шее и снял с себя шлем.

Под шлемом была копна чёрных волос и лицо с острыми чертами, растянувшееся в мрачной умной улыбке.

— Лейтенант Руперт Хеммингс, Britischer Freikorps. К вашим услугам, сэр.

***

Маленький астронавт затащил Эйс обратно в атмосферный пузырь и понёс её вверх, к тёмной церкви святого Христофора. Открыв ногой дверь, он зашёл вовнутрь и положил бесчувственную девушку на алтарь.

Затем он отошёл и снял шлем. Копна рыжих волос вывалилась на завистливое личико, скривившееся в ухмылке. Свиные глазки, приплюснутый нос. Красотой Чед Бойл не отличался. Если бы Эйс была в сознании, она бы удивилась, почему хулигану из её детства до сих пор всего восемь лет. Чед же удивлялся тому, что Дотти была до сих пор жива, хотя он убил её несколько лет назад. Пока что ему это никто не объяснил.

Мальчик вздрогнул, злость на его лице сменил холодный расчёт. Он протёр глаза и моргнул, размял свои мышцы. Затем его тело пронзила боль, и на мгновение он завизжал и согнулся пополам. Затем он с огромным усилием выпрямился.

— Не сопротивляйся! — прорычал он сам себе. — От этого только больнее будет! Это для твоего же блага.

Он раскрыл карман на скафандре и вынул из него крохотное металлическое существо. Похожее на паука, оно жужжало и пищало, высовывало микроскопические зонды, чтобы ощупать своё окружение.

— Манипулятор шишковидной железы, — усмехнулся он. — Для особого случая. Заставь её мысленно прочувствовать много боли.

Он шагнул вперёд, смахнул со лба Эйс волосы, и положил туда существо.

— Ты выросла, — хихикнул Бойл. — Ты теперь такая старая. Сейчас узнаешь.

Он отошёл от неё, а существо принялось за работу. Оно ощупывало голову Эйс, немного подстраивая своё положение. Затем оно выдвинуло тонюсенький зонд, и тот потянулся к коже Эйс, чуть выше её носа.

Едва начав приходить в себя после удушья, Эйс потянулась рукой, чтобы смахнуть со лба что-то неприятное. Но в тот же миг зонд проколол её кожу. Её тело дёрнулось, веки заморгали, а затем она замерла.

— Проснись, Дороти, — смеялся Чед Бойл. — Ты мертва.

***

Доктор мрачно кивнул:

— Да. Это многое объясняет.

Доктор встречал Хеммингса на Земле, изменённой действиями Времяточца, на Земле, на которой нацисты завоевали Англию. Тогда он был палачом, второстепенной фигурой в той игре. А здесь он, похоже, был центром всей постановки.

— Всё я вам, разумеется, не могу рассказать, — примирительно махнул рукой Доктору Хеммингс. — Я работаю на богов, следую за своей судьбой с той точки, где вы её оборвали, — Хеммингс поставил шлем на барную стойку.

— На богов? — нахмурился Доктор, проявив интерес.

— О, да. Древние северо-германские боги. Так я, во всяком случае, считаю. Именно в них я верю, так что вряд ли мне явились бы какие-нибудь другие. Возможно, это боги Рагнарока, хозяева конца света.

— Нет, — улыбаясь, тихо сказал Доктор. — Но, продолжайте, пожалуйста.

— Я бы на вашем месте отнёсся к этому серьёзнее, — предупредил Хеммингс. — Мне повезло увидеть мельком невиданный мир, о существовании которого я подозревал всегда. С учётом этого, у вас, как у моего врага, весьма опасная роль.

— Западня. Как обычно.

Хеммингс проигнорировал понимающую гримасу Доктора.

— Ну, по крайней мере, в этой ловушке есть немного артистизма. То есть, актёрская игра, конечно, была на школьном уровне, но веточка омелы внесла некоторую оригинальность. Хитрец Локи использовал омелу, единственную слабость Бальдра, для того, чтобы прикончить его. Я счёл омелу подходящей случаю.

— Какой вам сейчас до меня интерес? И почему вы здесь? — горящий любопытством взгляд Доктора словно прожигал мозг противника.

— К вам? Да никакого. Но мой повелитель, похоже, считает вас достойным того, чтобы охотиться на вас, а я, всю свою жизнь поклонявшийся этим богам, едва ли мог проигнорировать божественное наставление. Мне известна лишь часть общего плана, Доктор. Ваша спутница похищена, и вы в нашей власти. Вот, грубо говоря, и всё.

— Вы работаете на что-то, чего вы боитесь, не так ли?

— Я ничего не боюсь.

— Да, боитесь. Вы боитесь, что то, на что вы работаете, сочтёт вас более не нужным.

— Молчать! — рявкнул Хеммингс, махнув в сторону Доктора пистолетом. — Я знаю о ваших методах, Доктор. В этот раз вы столкнулись с врагом, который приготовился.

— Да что вы? — улыбнулся повелитель времени. — В вашей подготовке вы не уделили внимание наручным часам, — его улыбка пропала. — И анахроничным песням. «Кукушка» — как это в тему, — внезапно он закашлял и согнулся пополам: — Воздух… Что…

Хеммингс бросился к своему шлему. Доктор вскочил, вырвался из державших его рук, и бросился к двери.

— Остановить его! — крикнул Хеммингс. — Он нам сейчас нужен.

Люди выбегали в двери вслед за Доктором, а Хеммингс думал о том, как легко было управлять ими. Марионетки. Всего лишь органические создания, но с собственными сознаниями, так что не нужно было отдавать им приказы из-за каждой мелочи. Они думали, что они живы и свободны. Доктор был прав в своих последних словах. Эта очевидная аналогия пугала его. Он подавил в себе страх. Его жизнь мало значила по сравнению с волей богов.

Поднимаясь вверх по склону, Доктор бежал напрямик из деревни к ТАРДИС, а за ним неслась толпа селян. Он бежал через лес, а вокруг него бушевала метель. Над лесом по-прежнему сияла луна, и он воспользовался этим, прячась за сугробами ослепительной белизны. Перебегая от дерева к дереву, Доктор настолько сбил своих врагов с толку, что к тому времени, когда он добежал до ТАРДИС, они разбились на много маленьких групп, прочёсывающих весь лес.

Все, кроме двоих. Эти двое стояли перед ТАРДИС.

Доктор аккуратно вышел из-за укрытия, наблюдая за их реакцией. Это была чета бродяг, одетых в заплатанные одежды: Рафферти и его жена Бриджит. Они его ещё не заметили.

— Здравствуйте, — сказал он, шагнув вперёд.

Они повернулись на голос, готовые кричать и хватать его.

— Нет! — Доктор поднял палец. — Послушайте! Джордж управляет вашим разумом. Но вы свободны. У вас есть свободная воля.

— Я… — Рафферти покачал головой. — Я не понимаю всего этого, но я знаю, что должен вернуть вас в таверну. Я сожалею об этом.

— Я тоже, — прошептал Доктор и произнёс слово, которое звучало как звон бьющегося стекла.

От этого звука двое жителей деревни закричали, попытались обнять друг друга, но, шагнув друг к другу, взорвались облаками серебристой пыли, медленно оседавшей на лунную поверхность.

— Прах к праху, — пробормотал Доктор.

Слегка вздрогнув, он переступил через них и открыл двери ТАРДИС.

Доктор медленно обошёл консоль ТАРДИС, проверил показания, зонтом запустил перекалибровку приборов.

Год, похоже, был 1992. Он не посмотрел, не стал проверять. Он просто вышел в снег. Он часто так делал, но всё равно…

Расположение в пространстве его тоже удивило. Озеро Сновидений, обращённая к Земле сторона Луны. Эта игра с каждым мгновением становилась всё серьёзнее.

На мгновение он облокотился на консоль, а затем принялся лихорадочно работать.

Готовиться к грядущей битве.

***

— Слив памяти уже закончился? — пробормотал Бойл, протянув руки вверх.

Манипулятор шишковидной железы зачирикал в ответ, и один из его фасеточных глаз загорелся зелёным светом.

— Твоя память, Дотти; всё, чем ты есть… — Бойл протянул руку и схватил металлическое насекомое. — Я мог бы тебя убить, правда? Легко.

Снова вернулась боль, она заставила его отвести взгляд от своего трофея.

— Но я не убью. Конечно, не убью. Это было бы глупо.

Боль ослабла. Бойл потёр голову. Было такое ощущение, кто кто-то забивал ему в макушку иглу.

И он знал, кто это делал. Ангел.

Впервые Ангел навестила его когда-то ночью, когда он уже лёг спать. Мама сказала ему, что не будет читать ему сказку, потому что он уже достаточно большой, чтобы засыпать без неё. Это была чушь, потому что всё в его комнате в темноте было страшным, там было полно чудовищ, которые подкрадутся к нему ночью. Сказка была лишь поводом удержать маму рядом, чтобы он мог уснуть.

И вот, одной перивейлской ночью, когда ветер завывал в лабиринте троп, окружавших заброшенные фабрики, Чед Бойл проснулся. Что-то постучалось в его окно, и он уткнулся лицом в подушку, боясь посмотреть.

— Мам! — слабым голосом позвал он, но мама не услышала или, что более вероятно, решила проигнорировать.

А затем Ангел назвала его по имени. Любезно. Как в какой-то глупой сказке. Он посмотрел на окно и увидел, что за окном что-то светится. Маленький, порхающий в воздухе огонёк, который, казалось, складывался сам в себя как… ну, как эти всякие умные взрослые слова, которые он когда-нибудь выучит и станет учёным.

Ангел говорила нежным женским голосом, говорила о том, что пришла из давнего прошлого и из далёкого места, почувствовав его боль и одиночество.

— Я не одинокий, — всхлипнул Чед. — Я сильный.

Ангел согласилась и сказала ему, что к нему все относятся несправедливо. Другие дети должны были его любить, потому что он крутой и знает классные анекдоты. А затем она спросила, не хочет ли он отправиться в приключение.

Чед согласился, и она сказала, что скоро пришлёт за ним кого-нибудь. Тот, кого она пришлёт, на самом деле плохой человек, с которым Ангел воюет; но пока этот человек спит, Ангел может заставить его делать то, что было нужно ей.

Чед подумал, что это круто.

А тем временем ему разрешалось обращаться как угодно плохо с глупыми детьми, которые смеялись с него. Они не были такими важными, как он. Чед знал, что это правда. В частности, была одна девочка, которая его очень раздражала. Что же, у Ангела были на неё планы. Она шепнёт ему о них завтра на ушко.

Ангел сдержала своё слово, но всё было не совсем так, как это представлял себе мальчик. Ангел иногда говорила за него и заставляла его что-то делать до того, как он соглашался. Когда он не слушался, она вызывала у него боль.

Он посмотрел на неподвижную Эйс. Было в этом и хорошее. Он нажал большим пальцем на спинку металлического насекомого, и у того включился огонёк передатчика. Зазвучало бульканье передаваемой информации.

Сознание Эйс угасало на ветру.

Наконец, звук затих. Существо зажужжало и посмотрело на мальчика, ожидая следующего задания. Бойл оторвал ему крылья, кинул его на пол и растоптал его, хохоча.

***

Раздражённый внезапной болью, Доктор утёр пот со лба. Боль прошла так же внезапно, как и возникла. Он протянул руку к консоли.

***

Эйс плыла в потоке всплывающих пузырьков, поднимающихся из тёмной пучины в сердце водоворота. Но она плыла не в воде, а в словах, в языке. Вокруг неё были фразы и смыслы, и иногда казалось, что она часть течения, что её ощущение себя лишь гребень волны, которая сейчас обрушится на пляж и исчезнет, снова смывая её в абсолютное ничто.

— Вселенная больше не ньютоновская, — сказало море, — а подвержена синхронности, основанной на очень плотной паутине на первый взгляд не связанных друг с другом событий.

‘Knights and squires, doctors and dicers-’

‘You're twisting my melon, man!’

Со словами являлись и образы, несмотря на то, что у неё не было глаз, чтобы видеть их. Образы говорящих голов, символы, изображения богов. Они все бурлили и сливались, произносили что-то и исчезали.

Приходилось напрягать память, чтобы удерживать целым представление об Эйс, но ей было не привыкать драться за своё имя, от Дорри к Дотти, от Дотти к Дороти, от Дороти к Эйс. О том, кем она есть, она узнавала в постоянных испытаниях, и она не собиралась расстаться сейчас со своей индивидуальностью ради этого соблазнительного ощущения общности.

Бывало, она просыпалась посреди ночи и слышала звуки из-за стены, думая о том, что может быть ей лучше пойти завтра в школу и полюбить эту глупую музыку, глупую девчачью одежду, просто ради того, чтобы подружиться с кем-то. Но всегда что-то в ней отговаривало её от этого.

И вот снова этот выбор, в более откровенной форме. Она может страдать от боли и вины как Эйс, или же она могла сбежать в толпу слов и стать ничем, плавающим нигде.

Ну ладно, боль так боль.

В языке бурлило какое-то движение, как будто что-то рождалось или что-то уносило домой. Впереди была точка замерзания — то ли библиотека, то ли словарь — и язык этого очень боялся, поэтому на мгновение Эйс тоже испугалась. Но затем она услышала сопровождавшие эту точку слова: «Импульсивный, идеалист, готовый рисковать своей жизнью ради благого дела… Ненавидит тиранию и притеснение… Никогда не сдаётся… Никогда не бросает… Верит в добро и борется со злом… Хотя он часто попадает в ситуации, где много насилия, по натуре он мирный. Ему не свойственны ни жестокость, ни трусость».

И Эйс знала, что в этом было что-то большее, чем она, что-то, что было ей ужасно, до боли небезразлично. Что-то, что никогда не будет частью толпы. Символом этой потрясающей доброты была роза непередаваемого цвета; роза, покрытая шипами, которые могли колоть и ранить любого, кто к ней слишком близок.

Эйс схватила эту розу и держалась, чувствуя, как её личность снова наполняет её: воспоминания, запахи, вкусы и древние, полузабытые детали.

Она посмотрела на появившуюся перед ней её руку. Розы не было, не было и ран от неё.

Встав, она увидела, что она на пляже, на обычном пляже. Тёмная набережная с похожим на скелет пирсом, почерневшим от ржавчины. Вокруг неё шипел и вздыхал прибой. Отряхнув мокрые волосы, она пошла к пирсу.

По опыту Эйс, в таких странных ситуациях действие обычно полезнее слов. Но её мучила ужасная мысль. Последнее, что она помнила — сжавшиеся лёгкие, ужасные попытки вдохнуть, когда вдыхать было нечего. Она посмотрела вокруг.

— Не… Это Кроумер.

На входе на пирс вспыхивал красный фонарь, и она решила идти туда. В небе парили чёрные чёрточки пронзительно кричавших чаек. Дальше, за набережной, был город, но все магазины были закрыты, в пассажах было безлюдно. Наверное, не сезон.

Она поднялась на набережную и направилась к пирсу. Красный фонарь горел на вершине небольшой карусели, возле которой стояла поразительно красивая женщина, одетая в длинный серый балахон с капюшоном.

— О, здравствуйте! — приветливо сказала она, блеснув красивыми голубыми глазами. — Я не ожидала, что сейчас кто-то прибудет.

Она спрыгнула с аттракциона и зашла в будку-кассу, стоявшую у входа на пирс. Взяв в руки красивый блокнот и ручку, она улыбнулась Эйс:

— Итак, прежде всего, у вас есть какие-нибудь вопросы?

— Да, — Эйс прикусила верхнюю губу и решила начать с самого простого. — Скажите, я случайно не съела что-то… нет?

— Нет, нет, — засмеялась женщина. — На этот счёт ваша репутация осталась незапятнанной до самого конца. О боже, я проговорилась!

У Эйс расширились глаза. Она сжала кулаки. Она хотела стучать ими по будке, орать во всё горло, но это будет выглядеть совсем не круто. Через секунду она взяла себя в руки.

— То есть, я умерла?

— Да. Сожалею. Я должна плавно подводить людей к этой мысли. Боюсь, у меня это не очень хорошо получается.

Эйс огляделась. Ветер, обдувавший её кожу, казался настоящим, капельки дождя были мокрые и холодные. Всё, кроме этой женщины, было обычного серого цвета. Это место напомнило ей о том, как она ездила автостопом в Морекамб, чтобы попасть на концерт трэш-металл группы.

Умерла.

— Как это произошло?

Женщина сверилась с книгой:

— «Недостаток кислорода, вызванный нахождением на Луне с уверенностью в том, что это Норфолк». Думаю, это уникальный случай.

— И что мне делать дальше?

— Ну, я внесла ваше имя в списки. Это значит, что вам нужно пройти к Вратам, где вас будут судить и… отправят дальше.

— А что это за место?

— Его называют лимбо… Мистики, которые заглядывают сюда на чай, а потом возвращаются. Всё это, — она обвела рукой своё окружение, — это своего рода иконка, символическое изображение. Я могу сменить её на что угодно, что символизирует тревогу и меланхолию, но мне нравится именно так.

— А я могу остаться здесь?

— А хотите ли вы этого?

Эйс осмотрелась: пляж, чайки, серые дома престарелых. Воздух тут пах тоской, как в лондонском метро в начале зимы. Привкус несбывшихся мечтаний и желаний. Ну, в этом же и есть смысл взросления, правда? Прекратить мечтать и начать что-то делать.

Она жила очень быстро, но умерла очень молодой. Ну, по крайней мере, на Луне теперь есть симпатичный труп. И много сожалений.

— Нет, — наконец, сказала она. — Не могу улыбнуться. Я только что поняла, что… Это ведь не шутка?

— Нет. Вы действительно умерли. Боюсь что этот… Доктор просчитался.

— Чего?! — дёрнулась Эйс.

— Видимо, он рассчитывал на то, что вы переживёте эти несколько секунд декомпрессии, — женщина указала на установленный в её будке маленький чёрно-белый телевизор. — Мне так нравится эта передача.

— Профессор меня укокошил, — прошептала Эйс, а затем закричала: — Он всё-таки доигрался!

— Не сердитесь, — предупредила женщина. — Это может плохо сказаться на том, что с вами будет дальше. Вы готовы к божественному суду?

— Да, — мрачно улыбнулась Эйс, надевая на плечи рюкзак. — А он ко мне готов?

***

Доктор смотрел на сканер, пытаясь проанализировать ложь Челдон Боннифейс.

— Для этого нужно столько энергии… — бормотал он. — Такая глубина иллюзии… Даже гравитация. Как это делается?

Он вынул из кармана часы и мельком посмотрел на них, словно боялся, что кто-то подсмотрит. Так же быстро он их спрятал.

***

Хеммингс ходил по таверне, пиная ногами стулья. Он удивлялся, что эта непрекращающаяся рождественская атмосфера, вечное ожидание, так его раздражает. Быть может, это потому, что в его доме Рождество было таким приятным временем. Его отец готовил большущий завтрак, они обменивались у камина подарками.

На луне время не было так связано с церковью, здесь не было ни праздников, ни служб, только медленный распад камней под действием радиации. Рано или поздно, разумеется, наступит рассвет, но немного снега и несколько украшений, выбранных со злым умыслом, ещё не сделают утро рождественским.

Да и почему ему вообще хотелось, что бы Рождество было настоящим? Разве его не беспокоила судьба?

Что ж, какая-то далёкая, невозмутимая часть его сознания ответила, что судьба — это для детей. Хватит ему игрушек и в виде местных жителей. Но что произошло, когда пришёл Санта-Клаус?

Он прицелился в латунную деталь упряжи, украшавшую бар, дунул на неё, и она рассыпалась лунной пылью.

***

Мистер и миссис Хатчингс подпевали гимну, сидя на скамье в церкви святого Кристофера, двигая губами в такт словам, которых не могли вспомнить.

«Но в тёмных улицах сиял неугасимый свет. Надежды, страхи прежних лет сегодня собрались».

Эмили слышала немного напряжённые голоса сидевших вокруг неё прихожан, сидевшего рядом мужа, но помимо них пел ещё кто-то, высоким и красивым голосом. Голос был мужской, но в нём была способность и к женскому диапазону. Эмили вспомнила, что уже слышала что-то похожее, когда была подростком и болела. Она сказала маме, что куча одежды на стуле была на самом деле носорогом. Мама, конечно, посмеялась с этого, а воспалённый мозг Эмили обиделся. Ведь одежда только что бросилась с разгона рогом на каминную полку. Она дрожала, боясь, что умрёт, и слышала что-то неясное, что она рационализировала как звук включённого на первом этаже телевизора, но что казалось чем-то переданным с расстояния в несколько световых лет.

— Страх, — бормотал этот голос, — всех нас делает спутниками.

И в этой церкви было что-то похожее на тот голос, напоминавшее о тех годах учёбы и слёз. Эмили очень надеялась, что это не Бог. У неё было нехорошее предчувствие, что если она его когда-нибудь встретит, то попросит уйти, потому что если честно, она в него не верила, и она не хотела быть той, кто беседует с божествами.

— Это с вашей стороны лицемерие, — сказал голос в паузе между куплетами.

— Подержите минуточку, — пробормотал невысокий шотландец, вручая ей ребёнка.

И тут Эмили сделала то, на что, как ей раньше казалась, она была неспособна. Нечто очень старомодное.

Она упала в обморок.

***

Устав ждать, Чед Бойл пинал в церкви лунные камни.

— Уже недолго осталось, — сказал в его голове голос Ангела. — Я отправила её в системы, в которые наше присутствие не может проникнуть. Он, сам того не осознавая, ослабил защиту, потому что она ему так хорошо знакома. План уже идёт полным ходом.

— Я не понимаю, что ты говоришь, — пожаловался Чед. — Я хочу есть, я хочу делать с Дотти ужасные вещи.

— Какие ещё ужасные вещи? — спросил женский голос.

— Набить её рот червяками или повыдёргивать ей ногти из пальцев ног. По-настоящему ужасные вещи.

И тогда Ангел показала Чеду картины по-настоящему ужасных вещей. Она показала ему войну, траур, пытки, геноцид и жестокость. Она показала ему, что это было распространено повсюду, и повсюду на это закрывали глаза, когда речь шла о возможной выгоде. Она показала ему, какой была вселенная в её глазах.

Это был почти экзамен, чтобы увидеть, насколько хорошо её маленький партнёр годится для её великих замыслов. Или же это была отчаянная попытка найти собеседника. Увидев всё это, Чед начал плакать и бормотать слова кошмара.

Когда всё закончилось, он открыл глаза, потрясённый и немного постаревший.

— И это тоже, — прошептал он. — Это я с ней тоже сделаю. Но сначала я хочу найти червей.

— У тебя будет такая возможность, — успокоил его голос. — Всему своё время.

***

Эйс брела по пирсу, обуреваемая сомнениями.

При жизни у неё как-то не было времени на то, чтобы верить во что-то. Она верила только в своих друзей. Это плохо закончилось. Так же, как и её отношения с Одри, её матерью. Тяжело сглотнув, она пошла дальше.

Теперь уже слишком поздно.

В конце пирса стоял театр, его щиты для афиш были пусты и серы, остатки плакатов давно сгнили. Огромное свободное пространство было словно создано для граффити, но Эйс подумала, что ей лучше вести себя хорошо.

Дверь заведения была открыта.

Спокойная, как слон, Эйс зашла вовнутрь.

В её сознание что-то скакнуло — должно быть, так чувствует себе телевизор, когда его выключают — и Эйс оказалась на сцене. Сидевшие в рядах кресел зрители смотрели на неё с нетерпением. Она не видела, кто там был, но она словно оказалась среди старых друзей, было множество знакомых звуков и запахов, которые, казалось, она вот-вот узнает.

Она почувствовала сонливость, словно это ей снилось. На неё направили луч прожектора, и она прикрыла глаза рукой. Зрители ей аплодировали.

— Всё должно быть иначе, — крикнула Эйс. — Где врата из жемчуга?

— Всё меняется, — тихо сказал женский голос откуда-то из-за пределов освещённого круга; что же, одно подозрение подтвердилось — бог был женщиной. — Ты должна отправиться в первый пункт назначения.

— Минуточку! Я должна спросить…

— Никаких вопросов. Тут всё не так просто. То, что ты должна сделать, должно остаться тайной.

Эйс собралась ожесточённо спорить, но вдруг оказалась совсем в другом месте.

Позади неё зрители зашевелились. Они знали, что увидят её снова, потому что они разбирались в этом лучше, чем кто-либо другой. Они сидели и оживлённо болтали, в приятном предвкушении.

Предвкушение пахло серой и розами.