– Зачем ты пришел? Я не звал тебя. – Конунг говорил как-то в сторону, будто стараясь не глядеть на своего старого ярла.

– И ты спрашиваешь меня, зачем? – Лицо Година исказилось гневом. – Я пришел за справедливостью!

– И в чем же, по-твоему, справедливость?

– Кровь за кровь! Мне нужна его жизнь. – Старик показал пальцем на Ансгара. – Он убил моего сына и погубил мой род! Теперь я требую отмщения! Я имею на это право!

Ансгар посмотрел на Година. Как странно было слышать его слова, ведь еще совсем недавно он говорил совсем иное – благодарил за спасение и сына, и рода. Неужели все это правда? Разве могло все так перемениться? Но мертвое лицо друга, которое являлось Ансгару, стоило только на миг закрыть глаза, не давало обмануться. Да, это правда, он убил Богшу. Склонившись над его мертвым телом, он перевернул его на спину и увидел строго сведенные, словно в гневе, брови, замерший в зверином оскале рот – лицо воина, погубленного в момент яростной схватки. Ансгар закрыл его веки, провел рукой по губам, пытаясь придать лицу более мягкое выражение, но запомнил его именно таким. Усилием воли он отогнал видение и посмотрел на Година. Лик старика был искажен ненавистью, он хотел крови. Но Рёрик не собирался отдавать своего спасителя на смерть:

– Твой сын напал на моего ярла, убил его человека. Ансгар пришел ему на помощь.

– Он убил моего сына! – кипя гневом, прокричал Годин.

– Неужели ты думаешь, я предам казни воина, спасшего от смерти своего хёвдинга? Что скажет русь? Кто согласится тогда служить мне и моим ярлам?

– Он убил моего сына!!!

– Господин! – Это Бальдр, уже протрезвевший. – Не нужно казни, нужен поединок. Дозволь мне сразиться с ним. Я убью его, и старик будет доволен.

– Так-то ты благодаришь того, кто тебя спас, – ухмыльнулся Рёрик.

Лицо Бальдра тут же покраснело от охватившей его злости:

– Меня не нужно спасать, я сам могу за себя постоять!

Конунг еще раз ухмыльнулся, он уже, конечно, знал, что произошло. Рёрик с любопытством посмотрел на Ансгара, молодого воина, который совсем недавно явился в здешних краях, но уже успел влезть в такие дела, что его имя знал каждый житель Хольмгарда.

Ансгар в этот миг недобро смотрел на своего хёвдинга. Он помнил, как, не обращая внимания на собирающуюся вокруг толпу, горевал над телом друга. Потом поднял голову, ища взглядом Злату, но вместо нее увидел пьяного Бальдра. Тот стоял над ним и, ругаясь последними словами, кричал:

– Зачем ты влез, дренг, я бы сам убил этого сопляка! Он посмел помешать мне, когда я хотел поприжать ту смазливую девчонку.

Гнев обуял Ансгара, когда услышал он эти слова. Вскочив на ноги, он набросился на Бальдра и одним ударом кулака повалил его на землю. Но тут на него кинулись даны во главе с Кнутом, а с ними хирдманы Бальдра. Это хирд прибежал посмотреть, в чем дело. Они оттащили бушевавшего Ансгара от хёвдинга и стали бить его, но на помощь ему поспешил его старший брат, а с ним и друзья. Оддгейр тоже стал на сторону Ансгара. Дренги вместе с толпой стояли и смотрели на это непотребство. И только Барг один пытался разнять дерущихся. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не подоспели воины самого конунга.

– Та дева, из-за которой все произошло, твоя дочь? – спросил конунг, хотя, конечно, знал ответ.

– Да.

– Почему же ты не требуешь наказания для Бальдра?

На это Годин строго изрек:

– Потому что он не убивал моего сына, кара руками Богши и так настигла бы его, если бы не вмешался этот находник.

Рёрик помрачнел ликом. Кажется, ему не понравилось слово «находник». Он обратился к Ансгару:

– Дочь Година – кто она для тебя?

– Невеста, – ответил Ансгар и опустил голову.

Вокруг зашумели пришедшие на суд ярлы. Здесь были венды, словене, финны, нордманы – всех взволновало двойное убийство на улицах Хольмгарда, совершенное среди бела дня. Северяне возмущались нападением на людей своего племени, местные негодовали на пришлых, из-за пьяных выходок которых все и стряслось. Но такого, чтобы жених убил брата своей невесты, не ожидал никто.

– Она тебе не невеста! – крикнул Годин. – Не бывать этому! Ты умрешь раньше, чем увидишь ее!

– Уймись, Годин! – сурово оборвал его Рёрик. – Мне жаль твоего сына, но здесь сужу я. И я решу, кто прав, кто виноват, кого казнить, а кого миловать. А прежде я хочу услышать, что скажут мне мои ярлы.

Он обвел глазами собрание знатнейших мужей Хольмгарда. Разные чувства читались на их лицах – гнев, смятение, любопытство. Не было только равнодушных, разве только Йоар улыбался своей обычной безраличной улыбкой, да Наттфари, как всегда, укрылся в тени. Конунг посмотрел на Адальмунда, но тот молчал – после неудачного похода на кривичей он старался не лезть вперед. Тогда подал свой голос нетерпеливый Крук:

– Конунг верно сказал! Нельзя карать воина за защиту своего хёвдинга.

– Верно! Верно! – поддержали его ярлы из числа нордманов, кроме Бальдра.

– Я же сказал! Мне не нужна была его помощь! – взревел он.

– Молчи! – молвил конунг с угрозой, и Бальдр осекся. – Тебя я тоже сужу – за нападение на дочь ярла!

– Вот это – дело! – подал свой голос Ратмир, и рядом с ним согласно закивали головами Братята, Домажир, Твердислав и другие знатные словене. – Давно пора осадить этого зарвавшегося чужака! Давно ли он здесь? Что сделал для славы Хольмгарда и нашего конунга? Ничего! А ведет себя, словно он тут хозяин! Сколько раз уже наши люди несли жалобы на его насилие и непотребства, что во хмелю творит. Пора уже и ответить!

– Но он никого не убил, – с улыбкой ввернул Викар, – и дева осталась нетронута. За что же его судить?

– Если бы не его наглость, ничего бы не стрялось, все были бы живы, а этот молодой воин играл бы свадьбу. Вина на одноглазом! – решительно заявил Оцо-Бьёрн.

– Нет такого закона, чтоб судить за побочную вину. – Это уже Асмунд вступил в спор. – Убил – виновен, понасилил – виновен, он же не сделал ничего.

– Верно! Верно! – нордманы дружно вступились за Бальдра.

– Неверно! Виновен! – закричали словене и финны. Спор грозил перейти в ссору между племенами, но конунг не мог этого допустить. Он резко вскинул руки, призывая к порядку, и ярлы нехотя повиновались ему. Тогда Рёрик снова принялся обводить глазами собравшихся, пока не остановил свой взор на седом согбенном старике.

– Что скажешь ты, мудрый Фроди? – вопросил он.

Все собравшиеся обернулись к старому ярлу, ожидая, что тот скажет. Фроди немного пожевал беззубым ртом, потом пристукнул об пол мечом, на который, как всегда, опирался, и заговорил:

– Дрались четверо, и двое из них мертвы. Если они в чем и были виновны, то уже наказаны сверх меры. Остались двое: юный Ансгар, уже показавший свою доблесть и преданность, и сын славного Торвальда именем Бальдр. Сей Бальдр, как ни суди, завязал ссору, и первая вина на нем. Однако же, верно подмечено, он никого не убил и деву не попортил. Не достаточно ли ему того наказания, что он потерял мертвым одного своего человека и живым другого? Что же до Ансгара, то ни по каким законам он не может быть наказан за смерть сына Година, ведь он защищал своего хёвдинга. Но он может быть наказан за то, что сам поднял руку на того, кому клялся служить. Однако же, по моему разумению, и Ансгар в полной мере наказан, ибо собственной рукой убил друга и с тем вместе потерял свою невесту. Нужно только решить, что с ним делать дальше. В хирде Бальдра ему оставаться нельзя.

Выслушав Фроди, ярлы согласно закивали головами. Все – и нордманы, и венды, и финны – признали, что Фроди рассудил мудро. Только двое были несогласны.

– Кто же ответит за смерть моего сына?! – вскричал Годин. – Кровь за кровь! Таков завет наших предков, и если конунг не может свершить по правде, я сам сделаю это!

– Не было такого, чтобы поднявший на меня руку оставался в живых, – рычал одновременно Бальдр, – я требую поединка!

Конунг тяжело поднялся со своего трона, и, видя это, Бальдр осекся и скосил свой глаз куда-то в сторону. Годин смотрел на Рёрика прямо, но тоже замолчал. Смотрел на конунга и Ансгар. Он ждал себе приговора, ведь, чтобы кто ни говорил, сам он знал, что виновен. Если бы асы были столь милостивы и дали бы ему возможность вновь пережить ту страшную минуту, он и пальцем бы не пошевелил ради спасения Бальдра. Знай Ансгар, что тот обидел Злату, он бы сам бросился на него с мечом и убил бы без жалости. Но вместо этого он убил Богшу. И вина на нем.

– Я уже сказал, – наконец раздался голос конунга, – что не могу карать воина, спасшего своего хёвдинга. И я помню, что Ансгар спасал не только хёвдинга, но и конунга. В отличие от Бальдра, я привык воздавать должное тем, кто рисковал своей жизнью ради меня, а не желать им смерти. Я не только не покараю Ансгара, но и заберу его из хирда Бальдра. Отныне он будет служить мне!

– Что?! – взвыл Бальдр, но Рёрик так на него посмотрел, что он не посмел больше ничего сказать. Впрочем, его бешено вращавшееся во все стороны налитое кровью око ясно говорило за него.

– Не раз мне несли жалобы на тебя за твои бесчинства, да я спускал тебе с рук. И вот до чего дошло. Теперь уж не взыщи. Фроди верно сказал, что ты потерял одного человека мертвым, но живым ты теряешь не одного. Вместе с Ансгаром я забираю у тебя его брата и всех тех твоих воинов, что вступились за него. Это будет тебе наказанием за нападение на дочь Година и за все твои бывшие шкоды.

Ярлы переглянулись и закивали головами:

– Верно! Верно рассудил! Так будет по правде!

Бальдр хранил молчание. Вместо бешеной злобы на его лице читалось какое-то новое чувство, и, если бы Ансгар посмотрел на него в этот миг, он узнал бы это выражение жестокой решимости, которое уже видел во время нападения на поселение куршей – до того, как на Бальдра снизошла ярость берсерка. Не заметил этого и конунг, потому что в этот миг он обернулся к Годину.

– Что же до твоей просьбы, то, прошу тебя, уймись! Мне жаль твоего сына, но он сам виноват. Богша первым обнажил меч и первым пролил кровь. По всем законам вина на нем. Ты требуешь справедливости, и я говорю тебе: по справедливости Ансгар не виновен и не подлежит кровной мести. Если хочешь, – добавил Рёрик, – я выплачу тебе вместо него вергельд.

– Оставь себе свой вергельд! – со злостью выговорил Годин, повернулся и пошел прочь.

Асмунд, Крук и другие ярлы из числа наиболее преданных Рёрику хотели было его остановить, но конунг только махнул рукой:

– Оставьте его!

* * *

Эту ночь Ансгар провел во дворце конунга, точнее в одной из хозяйственных пристроек, которую отвели ему и его друзьям. Ормара среди них не было, он дрался за своего хёвдинга и остался с Бальдром. Никто не спал, хотя на другой день предстояло принести клятву конунгу. Многое нужно было обговорить между собой.

– Да, брат, втянул ты нас в передрягу, – говорил Агнар, лицо которого было словно перекошено, потому что в драке ему сильно разбили скулу. – Почему ты не сказал, что у тебя есть невеста?

Ансгар молчал.

– Прости, может, конечно, и не время. Но что же дальше будет?

– А что неясного? – удивился Раудкар. – Мы теперь будем в хирде самого конунга! Это куда лучше, чем служить мелкому хёвдингу.

– Точно! – поддержал брата Лодинн. – Будем ходить в дорогой броне с таким же оружием, как у его ребят. Да и платить нам будут больше!

Услышав это, Оддвар пробасил:

– Надеюсь, уж у конунга найдется броня и шлем, которые налезут на меня.

– И не надейся! Ётунам, вроде тебя, броня не полагается! – попытался пошутить Брунольв, но никто не был настроен на веселье.

– Рано радуетесь, – ответил близнецам Агнар, – Бальдр этого так не оставит. И другие тоже. Геслинг, Игуль, Бьёрнхард, Валь – мы дрались с ними. Они остались верны Бальдру, а мы пошли против него. Теперь мы враги. И Барг теперь против нас, хотя, клянусь богами, уж к кому, а к нему у меня точно нет вражды.

– Нет, Барг не будет держать на нас зла, – задумчиво произнес Ульвар, – он и не дрался с нами, а только разнимал. Ему теперь не позавидуешь, ведь это он настоял, чтобы Бальдр взял Ансгара в поход. Бальдр теперь ему это припомнит. Так что Барг, конечно, не с нами, но и не против нас. В отличие от Ормара и данов с этим их Кнутом, про них ты забыл.

– Не забыл, – ответил Агнар, – но, по правде говоря, думал, что Ормар будет за нас.

– С чего это ты так думал? – подал свой голос Бильд. – Этот змей всегда будет виться у ног Бальдра, я сразу это понял. А вот чего я не понял, так это как среди нас оказался Оддгейр?

Оддгейр молча сидел в углу и сосредоточенно чистил ножом ногти. Услышав свое имя, он поднял глаза и тихо, но с какой-то злобой спросил:

– Чего тебе непонятно?

– Мне непонятно, как ты, хирдман Бальдра, столько лет верно ему служивший, теперь вдруг предал его?

– Предал? – вскочил Оддгейр, и в его глазах сверкнул гнев. Он всегда славился своим буйным нравом, и никто не удивился бы, если бы он сейчас бросился на Бильда с кулаками, а то и с ножом. Но вместо этого Оддгейр проговорил: – Это он предал! Предал память Дагстюра! Мало того, что он взял к себе этих данов, так еще и приблизил их. А я никогда не прощу им того, что они сделали с моим другом. Тот парень, Богша, успел одного зарубить, этого мерзкого Оспака. Но остались еще восемь, и не видать мне Вальгрид, если я успокоюсь, пока они живы. Так что нам с Бальдром больше не по пути, нет!

Все посмотрели на Оддгейра. То, что он произнес, было не просто словами, это был обет. И глядя на него, не приходилось сомневаться, что он, так или иначе, исполнит обещанное. Но это было не все, что он хотел сказать.

– Мне с ним не по пути, так я сказал. Но это не значит, что он мой враг. Я должен убить данов, вот и все. Что же до Ансгара и его вражды с Бальдром из-за той девушки и ее брата, это их дело. Я лезть не буду.

– Что скажешь на это, брат? Что ты все молчишь? – спросил Агнар.

Ансгар и вправду все это время сидел и молчал. Он слышал и понимал, о чем говорят другие, но был словно где-то в другом месте. Он был там, где разрушились его мечты, и вспоминал каждый миг, каждый свой шаг, каждое движение, пытаясь понять, мог ли он предотвратить то, что случилось. Почему-то на ум ему пришло, что именно теперь он стал взрослым. Не тогда, когда впервые убил человека, и не тогда, когда впервые убил нордмана, а тогда, когда убил друга. Старший брат потряс его за плечо, и Ансгар наконец ответил.

– Что мне сказать? – понуро произнес он. – Оддгейр хочет убить данов, это его дело. Но среди них есть один, белый, – он у них как прорицатель, он видит грядущее. Он знал, что я убью друга. Предупреждал меня. Но я не услышал. Это я виноват в том, что случилось.

– Что ты говоришь, брат? Конунг судил тебя и не нашел твоей вины. Ты все делал правильно. А если кто и виноват, так это Бальдр!

– Верно! Верно! – поддержали его остальные.

Ансгар обвел взглядом друзей. Они все, конечно, были на его стороне и готовы были биться насмерть за него, если придется, но они не понимали.

– Если я виню себя, – ответил Ансгар, – то это не значит, что я не виню Бальдра. Он хочет мне смерти за то, что я его ударил. Но и я хочу убить его, отомстить за друга и за честь Златы. Но как бы то ни было, я знаю, что прежде всего вина на мне.

– Это не так! Сам подумай! Если тот белый знал, что ты убьешь своего друга, если он и вправду прорицатель, как ты говоришь, и знает будущее, то, стало быть, это боги говорят с ним. А если боги ему так сказали, значит, такова была их воля.

– Верно подмечено! – согласился Ульвар, и все вместе с ним закивали головами. – Не стоит так убиваться. Жаль, конечно, твоего друга, но его уже не вернуть. К тому же хоть он был и венд, но, думаю, раз он служил конунгу и погиб от меча, то найдет свое место в Вальхалле. А невеста, ну что ж, найдешь другую…

– Замолчи, Ульвар! Иначе поссоримся! Ты мне друг, но я не хочу слышать ни слова от тебя и других о Злате и Богше. Вам не понять, вы не убивали друзей. Вы не знаете, каково это. И радоваться службе у конунга, зная цену, я бы не стал.

Ульвар виновато опустил голову.

– А теперь, – добавил Ансгар, – дайте мне подумать.

Сказав так, он улегся на своей лавке, отвернувшись от всех. Друзья не стали больше его тревожить, какое-то время тихо переговаривались в темноте между собой, пока все не уснули.

* * *

Ансгар бродил между домами и искал Злату. После того, что случилось с Богшей, он ее так и не видел. А ему было нужно многое сказать ей! Ансгар не думал, что она простит его, но надеялся, что хотя бы поймет. Вечерело, и ему становилось все яснее, что в этих сгущающихся сумерках никого не найти, но он не хотел сдаваться. Он должен был ее увидеть!

Вдруг словно мелькнула чья-то тень. Ансгар посмотрел в одну, потом в другую сторону – никого не было. Но какое-то тревожное чувство засвербило внутри, и по спине прошел холодок. Ансгару показалось, что на него сзади кто-то смотрит, и он повернулся. Он надеялся увидеть Злату, но это была не она. Это был Богша. Неужели он не убил его? Он жив?

– Это ты, Богша?

– Я, кто же еще? – Казалось, Богше было весело. – А ты что думал?

– Но я же… я ударил тебя… мечом.

– Ну да, было дело. Но ты не волнуйся, я на тебя не сержусь.

– Я думал, что убил тебя.

– Убил?! – Богша засмеялся в голос. – Меня так просто не убить! Ранил, конечно, но ничего страшного, заживет.

Ансгар не верил своим глазам. Но Богша и правда стоял перед ним. В темноте трудно было рассмотреть его лицо, но это точно был он.

– Что ты тут делаешь? – спросил Ансгар уже веселее. На душе у него сразу стало так легко, словно камень с плеч свалился. Он мучил себя угрызениями совести, думая, что убил друга, а тот как ни в чем не бывало стоял перед ним, да еще и смеялся!

– Тебя ищу! Пойдем, мне надо тебе кое-что показать.

– Хорошо!

И они пошли. Богша шагал быстро, даже очень быстро для раненого, подумал Ансгар. Он еле поспевал за другом.

– Куда ты так спешишь?

Но Богша не отвечал, только зашагал еще быстрей, так что Ансгару уже пришлось бежать за ним. Скоро они оказались за городом и направились к лесу. Ансгар бежал изо всех сил, но ему казалось, что он едва передвигается. Он видел только спину Богши.

– Стой! Подожди! – кричал Ансгар ему вдогонку. – Что ты хочешь мне показать?

Богша по-прежнему молчал. Лес был уже близко, и Ансгар стал различать странные зеленые огоньки, мелькавшие между деревьев. Ему стало жутко, какой-то нутряной ужас охватил его.

– Погоди! Я не пойду дальше! Куда мы идем?

Богша остановился, и вышедшая из-за облаков луна осветила его спину. Словно чьи-то невидимые руки сжали Ансгару горло, и сердце остановилось: он увидел, что правое плечо Богши вместе с рукой словно отваливаются от тела. Ансгар попятился, и Богша повернулся к нему. Теперь ясно видны были его грозно сведенные брови и искаженный яростью рот.

– Идем! – прошипел он, не меняясь лицом, словно это была только маска.

Ансгар сделал еще пару шагов назад, споткнулся, упал и проснулся.

* * *

Сердце Ансгара бешено колотилось. Ему было холодно, но по спине тек пот. В пронзительной ночной тишине ему слышалось тихое, вкрадчивое, леденящее душу шипение. Он огляделся. В полутьме на тюфяках и скамьях виднелись силуэты его друзей. На миг Ансгару показалось, что они все мертвы, и он напряг зрение и слух, пока не увидел, как чуть вздымается грудь брата и едва доносится его легкое дыхание. Тогда Ансгар шумно выдохнул и успокоился. Но лучше бы друзья храпели, как обычно. Так было бы спокойнее. Он снова вспомнил лицо Богши и понял, что не может так просто все оставить. Взяв Домарбранд и прихватив недавно купленный кинжал, Ансгар бесшумно выскользнул на улицу.

Ему не составило труда убедить стражу выпустить его за городские стены, и скоро Ансгар шел через лес к знакомой усадьбе. Ему было безотчетно страшно, он сам не понимал, что собирается делать, но вместо того, чтобы остановиться, шагал все быстрее. Было холодно, но от скорой ходьбы, а еще больше от внутреннего напряжения Ансгар не чувствовал утреннего мороза, этого предвестника скорой зимы. Пока он шел, начало рассветать, но густые серые облака не давали восходящему солнцу как следует разогнать предутренние сумерки.

Наконец Ансгар остановился перед вратами усадьбы и застыл, не решаясь сделать следующий шаг. Он медленно поднял руку и не постучал, а скорее погладил рукой по дереву. Никто не спешил открывать ему. Конечно, ведь никто не услышал. Постояв немного, Ансгар заставил себя постучать. Снова получилось тихо. Он постучал громче, потом еще громче. Затарабанив по воротам обеими руками, Ансгар закричал:

– Откройте! Откройте!

Он колотил кулаками по несчастным воротам, словно пытаясь выместить на них все свое отчаяние, и уже не верил, что его впустят, но вдруг где-то сбоку заскрипела калитка. Миг поколебавшись, Ансгар решительно нырнул внутрь. Там его уже поджидала челядь Година, не меньше десятка человек, оборуженных кто чем – топорами, вилами, а то и просто дрекольем. Машинально Ансгар выхватил свой меч. Перед ним были не воины, а рабы. Он убил бы многих из них, дойди до этого дело, но если бы им хватило смелости не разбежаться при виде первой крови, они все равно взяли бы верх числом. Впрочем, Ансгар вовсе не собирался драться, он пришел сюда не за этим. Осторожно, чтобы не вспугнуть людей Година, он вернул меч в ножны.

– Я пришел с миром, – сказал он по-словенски, – позовите господина.

Челядинцы нервно запереглядывались, но оружие не опускали.

– Мне нужно поговорить с ярлом Годином, позовите его, – сказал Ансгар более настойчиво.

– Ты убийца! Убил сына нашего господина! – бросил ему в ответ мужик с проседью в волосах, видимо старший их них.

– О том не вам, рабам, судить! – начал сердиться Ансгар. – А коли боитесь за вашего господина, так я вам повторю: я пришел с миром, мне нужно только поговорить, потом уйду.

– Оставьте его! – раздался негромкий, но повелительный голос Година.

Обернувшись и посмотрев на своего хозяина, челядинцы опустили свое дреколье и расступились. Ансгар оставался на месте, Годин сам подошел к нему. Он был одет не как прежде, в долгую белую свиту, а так, словно собрался на войну. Теперь на нем поверх портов и рубахи, сшитых из грубой ряднины, был надет стегач, стянутый в талии крепким кожаным ремнем, на ногах его были дорогие сапоги, а на плечи накинута вместо плаща шкура медведя. На поясе висел меч – тот самый, что был прежде у Богши.

– Зачем ты пришел? – спросил Годин с нескрываемой ненавистью.

Ансгар внимательно посмотрел ему в глаза. Серые, тусклые прежде зрачки теперь словно пылали в окружении старческих морщин, и казалось, только грозно сдвинутые густые брови не давали этому пламени вырваться наружу.

– Ты все равно стал бы искать меня, и вижу, недолго бы с этим ждал. Конунг решил, что моей вины нет, но ты, я знаю, думаешь иначе. Я тоже так думаю. Клянусь всеми богами, я не хотел убивать его! Я даже не знал, что это он! Но убил. И вина на мне. Мне горько от того, что я сам лишил себя друга и брата…

– Не зови его братом!

– Но он был мне как брат! Ты помнишь? Я ведь спас его тогда от медведицы, и мы назвали друг друга братьями! И мне больно! Больно оттого, что я сам, своей рукой… Мне больно, но я понимаю, что моя боль ничто по сравнению с твоей. Я отнял у тебя единственного сына, погубил твой род. Ты вправе желать мне смерти. Но все же ты знаешь, что у меня не было злого умысла, ты знаешь, как я относился к нему, к тебе и твоей дочери.

– О ней молчи! – выкрикнул Годин и схватился за рукоять меча.

Но Ансгар продолжал:

– На самом деле ты знаешь, что это горе наше общее. Я не враг тебе. И я бы хотел хоть как-то восполнить тебе твою потерю.

– И как же ты это сделаешь? – с горечью воскликнул Годин.

Вдруг Ансгар опустился перед опешившим Годином на колени.

– По моей вине ты лишился сына. Так возьми меня вместо него! – И пока не ожидавший такого поворота Годин молчал, Ансгар поспешил добавить: – Я не смогу тебе заменить его по-настоящему, но буду верно служить и исполнять твою волю.

Старик молчал, и в этом молчании Ансгар слышал неприятие своего порыва. Тогда он, превозмогая себя, сказал:

– Если же неугодно тебе принять меня к себе вместо сына, если ненависть в твоем сердце утолится только кровной местью, то забери мою жизнь прямо сейчас. Я готов. Вот нож, который я хотел подарить тебе как своему тестю. Но, видно, для иной судьбы я его купил. Возьми его! И реши, что с ним делать.

Годин принял протянутый ему нож и вынул его из кривых ножен. Ансгар по-прежнему стоял перед ним на коленях. Длины лезвия хватило бы, чтобы, вогнав его под ключицу, достать до сердца. Оба это знали. И оба ждали. Ансгар ждал, жизнь или смерть присудит ему Годин, а сам Годин стоял в нерешительности, не зная, что делать. Наконец старик заговорил:

– Ты пришел ко мне, не убоявшись моей мести. Что ж, это делает тебе честь. Но ты посмел предложить мне себя вместо сына. Вместо Богуслава! Неужели ты вправду думал, что сможешь заменить мне его?! Ты, верно, думал, что я, подивившись твоему благородству, приму тебя. И не только приму, но и, по прежде договоренному, отдам дочь в жены. Так ты думал? Думал, отняв сына, забрать еще и дочь?! Для этого ты пришел? Не быть по сему!

Годин замахнулся, вознеся нож высоко над головой, и Ансгар закрыл глаза, готовясь принять смерть, но в этот миг раздался пронзительный девичий крик:

– Отец, нет!!!

Рука Година дрогнула, но тут же резко опустилась. Снова раздался крик. Однако, вместо того чтобы вогнать клинок Ансгару в сердце, Годин полоснул его по лицу. Острие ножа рассекло левую бровь и, едва не задев глаза, прошло от скулы до самой челюсти, оставив после себя глубокий порез. Хлынула кровь. Зажав половину лица рукой, Ансгар посмотрел вверх.

– Это тебе, чтобы помнил, – выдохнул Годин, – а теперь убирайся! Ты мне не нужен! И твоя поганая жизнь не нужна! Иди и сдохни, где и как хочешь, мне до этого дела нет. Но если еще раз придешь сюда, тогда уж точно убью. И это тоже забери.

К ногам Ансгара упал окровавленный нож. Отвернувшись, Годин зашагал прочь. Навстречу ему бежала Злата. На миг они остановились друг перед другом. Старик не стал ей ничего говорить, лишь слегка кивнул и пошел дальше, поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Ансгар это видел. Он видел, что его любимая идет к нему, и так и оставался на коленях, обливаясь кровью. Она остановилась в двух шагах от него. По ее щекам текли слезы, и глубокая скорбь читалась в каждой черточке ее лица.

– Злата! Милая лада моя! – Ансгар протянул к ней свободную руку, но она отпрянула от него в сторону.

– Уходи! Слышишь? Уходи! – закричала она, и сердце Ансгара сжалось от боли. – Я любила тебя! Любила! Но теперь все пропало, нам никогда не быть вместе! Никогда! Уходи и никогда не возвращайся!

Она кричала, обливаясь слезами, и каждое ее слово ранило Ансгара сильнее, чем нож Година. Тогда он полез за пазуху и достал оттуда сверток.

– Это тебе, лада, – сказал он, – пусть ты не будешь моей, но хотя бы помни.

Он протянул ей сверток. Злата осторожно взяла его и развернула – там были серьги, те самые, которые Ансгар выменял на рынке. Глядя на них, Злата зарыдала еще горше.

– Возьми их, это мой дар тебе в память о нашей любви.

– Нет… Нет! Нет никакой любви! – крикнула Злата, бросила серьги и убежала прочь.

* * *

Ансгар стоял в полном облачении – в чешуйчатой броне, с новым, ладным, хотя и не таким диковинным, как прежний, шлемом на голове, с крепким щитом за спиной. На ногах его вместо привычных опорок удобно сидели дорогие сапоги. На наборном поясе слева висел Домарбранд, а справа красовался нож в кривых ножнах. Плечи покрывал плотный теплый плащ из вадмала серого цвета. Ансгар стоял на страже, ведь теперь он стал дружинником самого конунга и охранял дворец Рёрика. Он нес стражу, преграждая проход от той самой лестницы, по которой когда-то пытались подняться подосланные Эрингом Вепрем убийцы. С той поры конунг усилил свою охрану, и теперь здесь каждую ночь стоял кто-то из его ближней дружины, а после того, как клятву на верность принес сам Ансгар Спаситель, Рёрик доверил эту честь ему.

Ансгара клонило в сон, и он прислонился спиной к стене. Вспомнилась ночь, когда он спас конунга. В тот раз было куда темнее, не видно было даже собственного носа. Нынче же от плошки с маслом у стены шел тусклый свет, в котором, хотя и с трудом, можно было различить и лестницу, и помещение внизу. Ансгар пригляделся, и ему стало не по себе. Он увидел пятна на полу. Неужели это были следы крови? Ему живо представилось то ощущение в руке, когда его меч настигал тело врага, ясно представилась картина, открывшаяся, когда на шум явились люди с факелами, вспомнились окровавленные тела. Это был подвиг, сделавший Ансгара знаменитым на весь Хольмгард, но почему ему теперь так не по себе? Может дело в этих странных шорохах, идущих снизу? От них мурашки бегут по телу, хотя это всего лишь обычные шорохи, какие всегда бывают в спящем доме. Так шумят домашние дисы, но уж их-то не стоит бояться.

Ансгар несколько раз качнулся с носка на пятку и обратно, заставляя быстрее течь по жилам застоявшуюся в ногах кровь, повел плечами, потом поправил шлем, хотя тот и так удобно сидел. Помогло. Кажется, ночной морок оставил его. Но Ансгар, чтобы еще чем-нибудь занять себя, достал нож, повертел его в руках. Не к добру он выменял его у того купца, Хелль его побери, но и выбрасывать не хотелось. Какая-никакая, а память. Ансгар убрал нож и осторожно провел рукой по щеке. Рана была еще совсем свежая, припухшая по краям. Только сегодня он снял повязку, скрывавшую половину лица, и теперь, на воздухе, порез стал быстро высыхать, превращаясь в жесткую корку. Хорошо, что не загноилось. Скоро все заживет, но шрам останется до конца дней, и желание Година исполнится.

Ансгар смутно помнил, как вернулся из усадьбы Година. Во всяком случае, нож и серьги он не забыл. Нож он теперь всегда носил с собой, а серьги снова завернул в сверток и убрал подальше от чужих, да и от своих глаз. После всего случившегося ему казалось, что все в его жизни, что было хорошего, разрушено и утеряно навсегда. Но конунг не дал ему времени как следует поразмыслить над этим. Когда Ансгар подошел к городским вратам, его тут же окружила плотная толпа. Оказалось, едва он ушел, его принялись повсюду искать и даже думали, что либо Бальдр, либо Годин каким-то образом до него добрались. Кровоточащая рана на его лице еще усилила подозрения, так что кое-кто, и прежде всех брат и друзья, порывались идти мстить за него, хотя и не знали, кому именно. Ансгар едва убедил их не делать этого, хотя его путаную речь едва понимали. Тогда решили отвести Ансгара на двор к Рёрику. Тот сам вышел узнать, куда пропадал его новый воин, и, выслушав историю Ансгара, говорившего перед лицом конунга уже яснее, одобрил и взыскивать за самовольство не стал. «Теперь не будет кровной мести от Година, – сказал конунг, – и то хорошо!»

Агнар не был столь снисходителен к младшему брату.

– Как смел ты отдать свою жизнь на волю какого-то старика? – кричал он на Ансгара, когда они остались в кругу ближайших друзей.

– Я убил его сына, я должен был ответить перед ним, – устало оправдывался Ансгар.

– Нет! Не должен! Все, что ты должен, это отомстить за отца, когда придет время. А пока этого не свершилось, твоей жизнью и смертью могут распоряжаться только боги и только их воле ты можешь доверить свою судьбу!

– Ты не понимаешь…

– Я все понимаю. На самом деле ты ходил не к старику, а к этой своей невесте. Из-за своей глупой любви ты забыл, кто ты есть на самом деле. Очнись! Хватит дурить!

Так говорил ему старший брат, и, хотя слова эти были не по нраву Ансгару, вызывая в душе смесь боли и гнева, он должен был признать, что Агнар прав. Уже на следующий день он вместе с друзьями дал роту конунгу, обязавшись служить ему не меньше двух зим. Рёрик, довольный тем, как все повернулось, тогда же вернул Ансгару перстень, подаренный ему за свое спасение.

И вот теперь Ансгар стоит здесь, бережет покой своего конунга, но самому ему неспокойно. Какая-то тревога, несмотря на одолевающую сонную дремоту, не оставляет его ни на минуту, и это не от воспоминаний о минувших невзгодах – что-то недоброе происходит здесь и сейчас! До ушей Ансгара донесся тихий шепоток. Мурашки побежали у него по спине, и он обмер, прислушиваясь к тишине. Даже сердце на миг перестало биться в груди, давая Ансгару возможность расслышать любой, даже едва различимый звук. Ничего. Наверное, показалось. Ансгар шумно выдохнул, и до его ушей донесся тот же звук. Это было похоже на какое-то шипение, едва уловимое, но в то же время проникающее в самое нутро. Ансгар уже слышал нечто подобное совсем недавно. Он не помнил где, но точно знал, что это что-то страшное. От охватившего его ужаса Ансгар выхватил из ножен Домарбранд, хотя рядом не было никого, кто мог бы пасть под его ударом. Как ни странно, но это помогло. Шипение стихло. Стало тихо так, что Ансгар расслышал, как там, в своих покоях за дубовой дверью, похрапывает конунг. Тогда он убрал меч и потряс головой. Может, это все оттого, что он в последнее время мало спит? Уже много дней все время было занято какой-то суетой, а по ночам он плохо спал. Поначалу беспокоила рана на лице, нанесенная Годином, потом – рана на сердце, которую он нанес себе сам. Теперь Ансгар и рад был бы прилечь, сомкнуть усталые веки, но вместо этого охраняет сон Рёрика. Как бы не заснуть, стоя на страже.

Конунг по первости не разрешал ему выходить за пределы дворца, не желая нежданной встречи Ансгара с Бальдром или его людьми. Но пару дней назад ему все-таки дозволили ходить по городу. Говорили, что конунг вызывал Бальдра к себе и о чем-то долго беседовал. Но Ансгар не видел Бальдра во дворце и уж тем более не знал, шла ли речь о нем. Как бы то ни было, он рад был возможности погулять где-то еще помимо внутреннего двора, в котором он уже начинал себя чувствовать как в заточении. Правда, его должны были сопровождать, но в первый раз он не предупредил ни брата, ни друзей и ушел сам. Было уже совсем холодно, с неба сыпалась мелкая крупа, дул холодный ветер, и люди старались без дела не выходить из домов. Торг давно закрыли, а больше идти было некуда, и Ансгар просто гулял. И когда он уже собирался повернуть назад, случилось то, что должно было случиться: он встретил человека из своего прежнего хирда. Мане – тот самый белый дан с красными глазами, он был один. На голове его низко сидела лисья шапка, скрывавшая белые волосы, но Ансгар все равно узнал Мане издалека и сам к нему подошел. Тот, кажется, не рад был встрече и хотел сделать вид, что не замечает Ансгара, но Ансгар схватил его за руку:

– Ты знал! Знал, что так будет!

– Ничего я не знал! О чем ты? – Мане попытался вырваться, но Ансгар его не отпускал.

– Нет, ты знал! Я хорошо помню, как ты спросил, каково это – убить друга. Почему ты меня не предупредил?! – Ансгар схватил Мане за грудки и тряхнул так, что у того слетела шапка. – Почему? Почему?! Я убил друга, а ты мог это предотвратить!

– Ты не понимаешь! Все не так просто.

– Что не так просто? – продолжал трясти его Ансгар. – Тебе не просто? Думаешь, это тебе не просто?

– Да! – закричал Мане. – Да! Мне не просто!

В его глазах мелькнуло такое отчаяние, что Ансгару вдруг стало не по себе, и он наконец отпустил Мане.

– Объясни же мне, – проговорил он, хрипя на морозном воздухе, – как получилось, что ты знал о том, что должно было случиться, но вместо того, чтобы предупредить, лишь играл со мной в загадки?

Мане медленно поднял шапку, но вместо того, чтобы надеть, смял ее в руках.

– Таков мой дар. Боги подшутили надо мной. Не иначе, сам Локи одарил меня. Я вижу в людях их будущее, это правда. Но это будущее размыто, и я никогда не могу сказать точно, что именно и когда произойдет. Помнишь тех троих, что ты убил? Я ведь предупреждал их, говорил, что над ними занесен меч судьбы. Тогда я сам не знал, что это значит. Только потом мне сказали имя твоего меча. Что могли они сделать с таким предупреждением, как могли предугадать, где именно меч их настигнет? Я не смог их спасти. Так и с тобой. Я чуял в тебе смерть твоего друга, но даже не знал, кого именно. Я предупредил тебя, как умел. Но и в этот раз не смог помочь.

Ансгар посмотрел прямо в красные глаза и почувствовал себя неуютно. Это было то самое запредельное, которого он так сторонился. Резко повернувшись, Ансгар пошел прочь.

– Подожди!

Ансгар остановился, хотя и не обернулся.

– Скоро ты его увидишь!

В тот раз Ансгар не понял, о чем говорил Мане, и не придал его последним словам значения. Но теперь, стоя в полумраке с нутром, холодеющим от ощущения присутствия чего-то чужого, потустороннего, он, кажется, стал догадываться о смысле этих слов.

Вдруг Ансгару снова послышалось шипение. Уже не тихое, нет. Оно было пронзительным, словно свист свирели, так что от этого звука начинало свербеть в голове. Не в силах его вынести, Ансгар снял шлем и заткнул уши. Стало легче. Шипение начало стихать. Ансгар даже подумал, что оно было только у него в мозгу. Но в этот миг там, внизу лестницы, он, к своему ужасу, увидел, как начинают мелькать какие-то зеленые огоньки. Он принялся тереть глаза, зажмурился, думая отогнать наваждение. «Это только сон! Я сплю! Я сплю!» – думал Ансгар. Но, открыв глаза, увидел, как три тени вырисовываются на полу, там, где когда-то лежали тела убитых. Эти тени начали двигаться, медленно подползая к лестнице. Здесь они стали сливаться воедино. И вот уже одна большая тень поднимается вверх по лестнице, она начинает словно вырастать, отрываясь от ступеней, приобретая все более ясные черты и воплощаясь. Это была уже не просто тень, это волк. Оборотень! Ансгар видел, как волк поднимается по ступеням и в тусклом свете хищно скалится его пасть. Он все ближе и ближе, его клыки нацелены в самое горло жертвы. Но Ансгар не собирался быть жертвой и решил сразиться с чудовищем. Надо только вытащить меч из ножен. Но что это? Тело Ансгара словно онемело, он не мог пошевелиться и стоял как вкопанный. Ему захотелось закричать, но язык присох к нёбу. Клыки были уже совсем близко, Ансгар чуял дыхание зверя. От него пахло кровью. И тогда Ансгар одними губами прошептал: «Брюнгерда!» Этот шепот показался ему отчаянным криком. И этот крик вернул ему силы. Чудовищным усилием воли он протянул руку к груди, туда, где висел амулет, продолжая шептать: «Брюнгерда! Брюнгерда! Помоги!» Шерсть на спине у волка поднялась дыбом, он клацнул челюстью и в тот же миг распался на три тени, которые расплылись по полу, уже через миг исчезнув без следа.

* * *

Ансгар стоял, не понимая, что с ним только что было. Явью ли был оборотень или наваждением? Все было как обычно, та же лестница, те же стены, та же плошка с тлеющим фитильком. Ни теней, ни зеленых огоньков, ни шипения. Только едва уловимый запах крови. Вдруг Ансгар услышал какой-то шум. Настоящие звуки из этого мира. Скрипнула дверь, и раздались шаги. Это конунг вышел из своих покоев и направился к лестнице. Ансгар поспешил надеть шлем и вытянулся во весь рост, положив правую руку на гарду меча. Так и застал его конунг.

– Ну как тут, тихо? – спросил Рёрик.

– Тихо, – соврал Ансгар.

– А ты, случаем, не заснул тут?

«Может, и заснул», – подумал Ансгар, но ответил:

– Нет.

– И мне что-то не спится, все кажется что-то, не пойму, то ли во сне, то ли наяву. Тут точно тихо? Не слышал ничего странного?

Ансгару очень хотелось рассказать все то, свидетелем чему он только что был, но это было настолько невероятно, что он боялся показаться смешным. К тому же он не был уверен, что ему это все не приснилось.

– Нет, я ничего не слышал, – выдавил он.

– И Ефанда спит, ухом не поведет. Видно, и правда мне только кажется. – Конунг потер лицо руками. – Раз уж мне не спится, давай поговорим.

Ансгар обрадовался. Ему не хотелось больше оставаться одному у этой лестницы, и он с готовностью уставился на конунга.

– Скажи мне, как получилось, что ты оказался вхож в дом Година?

– Я сдружился с его сыном, – мрачно ответил Ансгар, сразу пожалевший об этом разговоре.

– Этого мало.

Ансгар пожал плечами, всем своим видом показывая, что ему больше нечего добавить. Но конунг не успокоился.

– Он готов был отдать за тебя свою дочь. Значит, он говорил с тобой, и не раз. Я знаю старого хрыча и представляю, что это могли быть за разговоры. Скажи, он говорил обо мне?

– Он рассказал, что это ты его возвысил.

– И что удалил его от себя, тоже рассказал?

– Да.

– Стало быть, он сказал тебе и причину. Что он от тебя хотел?

Ансгар удивленно посмотрел на конунга. Как он мог знать? Не иначе, годы власти сделали его таким чутким к любому, даже малейшему, намеку на измену. Ансгар не чувствовал в себе силы запираться, конунг был слишком умен. Но и всего разговора передать он тоже не мог.

– Он говорил, что мне нечего здесь делать, что у меня есть родина и я должен быть там.

– Старый дурак! Забыл, что сам здесь пришелец.

– Он же безродный, ему не было чести в родной земле. А здесь он нашел себе дом, семью.

– Да что ты говоришь?! Будто я не знаю. А кто привел его сюда? Кто дал ему этот его дом? Об этом ты не подумал? А теперь он подговаривает моих воинов покинуть меня! Неблагодарный! Может, он еще и объяснил, зачем он это делает?

Рёрик разошелся не на шутку. Он почти кричал, нависнув всей своей массой над Ансгаром, который смог оценить мощь конунга, несомненно, бывшего некогда выдающимся воином.

– Не пытайся скрывать, он что-то еще тебе наговорил! Что?

– Он не говорил ничего дурного. Он предан тебе, господин.

– Так он говорит. Но еще он говорит, что я порушил обычаи предков. Разве нет?

Ансгар хотел соврать, но не смог. Вернее, ему были слишком близки слова Година, чтобы он мог от них отречься.

– Да, господин, ты порушил обычаи, не уважаешь старейшин племен, силой давишь тех, кто стоит за старину. – Сказав так, Ансгар мысленно приготовился к буре, но конунг не уловил, что его воин говорил и от своего имени тоже.

– Ох, и дурак! Старый хрыч, турса ему под кровать, когда уже норны обрежут его нить?!

– Не говори так, господин! – воскликнул Ансгар, но конунг не обратил внимания.

– Годин просто не понимает того, что я делаю. Уперся, как баран, стоит за старые обычаи. И другим головы морочит. Ты совсем юн и просто не понимаешь! Что толку от прежних обычаев? Покуда племена жили по-старому, управлялись старейшинами, жили сами по себе, думаешь, хорошо это было? Им, конечно, не приходилось каждый год давать дань, и мужи их не уходили из племени в княжескую дружину. Но что толку? У них не было защиты, не было единого войска. Когда их приходили грабить, каждое племя отбивалось само, как могло. А когда их не грабили сыны моря, они дрались между собой из-за всякой ерунды, из-за покосов, из-за скота! Они были слабы, мир их не знал, соседи почитали за ничто. Я их объединил, моя дружина, дружины моих ярлов, ополчения племен – все вместе стали непобедимым воинством! С тех пор, как я здесь, никто не смел приходить в эту землю и грабить ее обитателей! Наоборот, власть Хольмгарда все растет, под мою руку идут лучшие воины из нордманов, вендов, финнов. Они почитают за честь служить мне! А купцы? Со всех сторон, с заката и с востока, с юга они плывут сюда со своим товаром. Торг растет из года в год, и город растет! Было бы все это, по-твоему, возможно, если бы здешние племена жили, как встарь? Нынче многие тяготятся моей властью, мол, лишаю их прежней свободы, не уважаю заветы отцов, сужу самовольно, не по-старому. Думают, я уйду, вернется свобода, вернется прежняя жизнь. Но не думают, что вернутся и набеги, вернутся распри! Купцы уйдут, Торг захиреет. И что останется? Разрозненные племена, прячущиеся в лесах и презираемые всеми окрестными народами, – вот что останется! Власть конунга – это сила! это мощь! это богатство! Те, кто отрицает это, либо дураки, либо враги! Годин мне не враг, стало быть – дурак! И уже не исправится, слишком стар. Но ты-то еще юн, должен поумнеть!

Ансгар слушал Рёрика и вспоминал родной дом. Такой же вот конунг пришел и спалил его. Ради чего? Ради силы, мощи, богатства? Нет, ради себя, ради своей власти! И Рёрика волнует только его собственная власть, а то, что он говорит про защиту, про купцов, – все это только оправдание. Но, может, он в чем-то и прав. Будь Тюлоскуг под властью какого-нибудь сильного конунга, Ведерхатт не посмел бы так нагло напасть.

– Я не позволю! – не успокаивался тем временем Рёрик. – Не позволю всяким дуракам разрушить то, что я создавал годами. Скоро подрастет сын, каких-нибудь десять зим, и я смогу уйти на покой, передав власть ему. Ингвар! Мой сын! Но ему нужны верные помощники, понимаешь? Не всем ярлам можно доверять. Торвар был мне предан, но его отравили. Словене тяготятся моей властью. Твердислав, Ратмир, Братята. Но они скорее восстанут, чем подошлют мне убийц. Я казнил Эринга, но что если с ним в сговоре был кто-то еще? Я верю Асмунду, это я его возвысил, и он предан мне. Верю Бергтору, он мой родич. Старый Фроди тоже предан мне. В остальных я не так уверен. У Адальмунда слишком велика дружина, как бы он не захотел сесть на мое место! Но он провалил поход на кривичей. Никто не поддержит его, если он что удумает. Однако же удумать может. Наттфари тоже себе на уме, никак его не пойму. Йоар все время молчит, но о чем-то же он думает? Или Крук? Он, конечно, дурак. Но и Эринг был дураком, а кто-то его надоумил. Хельги, вот кто мне нужен! Напрасно я прогнал его. Он верно служил мне и был бы предан моему сыну. Его надо вернуть.

Ансгар понимал, что конунг говорит уже сам с собой, и старался не напоминать о себе, а только внимательно слушал. Услышав про Хельги, он как-то внутренне насторожился, перед глазами промелькнула волчья морда. Но тут Рёрик вспомнил про него:

– Что-то ты неважно выглядишь. Как твоя рана?

– Заживает.

– Вижу. Но, может, рано я тебя в стражу определил?

– Нет, господин, не рано. Я рад служить тебе. – Сказав так, Ансгар почти не врал, он действительно рад был служить, но только потому, что сидеть без дела ему нынче было просто невыносимо.

– А все же отдохни-ка следующей ночью, другого поставлю. – Рёрик покровительственно хлопнул Ансгара по плечу, но вдруг насторожился. – Что это? Что за шум?

Ансгар прислушался – и вправду, с улицы доносился какой-то гул, потом несколько глухих ударов, словно кто-то пытался вышибить ворота, и крики людей.

– А ну, сбегай, глянь, что происходит. – Рёрик, строго сведя брови, мотнул головой в сторону двери, и Ансгар опрометью бросился во двор. Он выскочил на улицу, увидел, что со всех сторон к воротам сбегается стража, и сам поспешил туда.

– В чем дело? – крикнул он первому попавшемуся стражнику.

– Не знаю, кто-то ломится.

Ансгар подошел ближе. В ворота колотилось сразу множество рук, но на самом деле, как ему тут же стало ясно, никто не пытался их выломать. Зато с той стороны явственно слышались улюлюканье и какие-то бессмысленные крики. Кем бы они ни были, эти люди явно хотели привлечь к себе внимание. И они добились своего – скоро у ворот собралась стража со всего дворца. Были тут и друзья Ансгара. Свен, выходец с Борнхольма, которому конунг в отсутствие Хельги поручил командовать стражей, убедившись, что под его рукой собралась вся наличная сила, велел открывать ворота.

– Посмотрим, кто это к нам пожаловал, – произнес он угрожающе и вынул из ножен меч. Ансгар последовал его примеру. Но в этот самый момент стук и гомон прекратились.

– Открывай! Открывай! – закричал Ансгар и, едва створы ворот приоткрылись, выскочил наружу. У стен дворца уже никого не было, но Ансгар слышал, как скрипит снег под ногами убегающих. Ему показалось, что он увидел, как один из них заворачивает за угол дома, и даже различил на нем лисью шапку. Ансгар дернулся, намереваясь броситься в погоню, но в этот миг его посетила страшная догадка. Резко развернувшись, расталкивая Свена и других стражников, поваливших за ворота, он бросился назад во дворец. Уже подбегая к дверям, Ансгар услышал истошный женский вопль. Двумя прыжками он взлетел по лестнице и ринулся к опочивальне конунга. Именно там кричала женщина. Дверь была открыта, и Ансгар, даже на миг не задумавшись, что врывается в покои Рёрика, шагнул внутрь.

В углу напротив дверей Ефанда, жена конунга, с округлившимися от ужаса глазами и схватившись за голову руками кричала, что есть мочи. Рядом в кроватке плакал ребенок. Ансгар посмотрел в другую сторону, за дверь, – там, прижавшись спиной к стене, сидел на полу Рёрик. Глаза его были выпучены, лицо покраснело сильнее обычного, из исказившегося рта капала на бороду тягучая слюна. Конунг умер.

* * *

Ансгар был убежден, что смерть конунга не случайна – его убили. И те люди, которые ломились в дворцовые ворота, были напрямую с этим связаны. Лисья шапка на голове одного из убегающих – Ансгар узнал ее, она принадлежала Мане. Если там был Мане, то были и остальные даны вместе со своим Кнутом. Но почему они это сделали? Мстили за Эринга? Знал ли Бальдр об этом? Да, он мог знать. И не только знать, но и содействовать, ведь Бальдр был очень разозлен, когда конунг не дал ему разделаться с Ансгаром, да еще и взял того в свою дружину, а с ним весь десяток. Наверняка Кривой затаил обиду и решил отомстить.

Но как они убили конунга? На его теле не было ни единой раны. Ефанда же, обезумев от горя и ужаса, все время повторяла что-то о призрачном волке. Никто не воспринимал ее слова всерьез, и Ансгар тоже не стал бы обращать на них внимания, если бы не воспоминание о призраке, которого он отогнал с помощью амулета Брюнгерды. Прежде он просто не поверил бы в то, что человека может убить какой-то призрачный волк. О дисах и иных запредельных существах можно было рассказывать разные истории, можно было в них верить, но все это было где-то в другом месте с другими людьми – и оттого как-то не по-настоящему. Но Ансгар видел оборотня своими глазами. Сначала он был уверен, что ему все приснилось, но после смерти конунга и слов Ефанды начал в этом сомневаться. Оборотню нужно было убрать стражу из дворца, и он этого добился, вступив в сговор с Бальдром и данами. Оставалось ответить только на один вопрос: кто такой этот оборотень? Если у него вообще было человеческое воплощение, то им мог быть только один муж – Хельги. Ансгару всегда нравился этот воин, но он сразу, еще при первой встрече, когда они сражались друг с другом перед конунгом, почувствовал в нем что-то странное и страшное. Этот звериный оскал на красивом лице, эти серые глаза, эта шкура волка на плечах. Сначала Ансгар подумал, что Хельги мог затаить обиду на конунга после своего изгнания, когда он не смог добыть голову Модольфа. Но затем вспомнил, как Хельги убил раненного Ансгаром наймита, подосланного Эрингом, прежде чем тот успел что-то рассказать. Вспомнил, как Хельги заткнул самого Эринга, сломав ему челюсть. Ансгар понял, что Хельги давно замышлял против конунга. Может, и частые болезни Рёрика были результатом стараний Хельги. Только конунг никак не хотел умирать, и Хельги стал действовать решительнее. Его изгнание было ему даже на руку.

Так думал Ансгар, но, кроме него, никто и слышать не хотел об убийстве. На теле конунга не было ран, следов отравления тоже видно не было, а слова полубезумной Ефанды никто не воспринимал всерьез. Для ярлов куда важнее было, что конунг умер, а не то, как это произошло. С его смертью ушла сила, которая держала вместе разноплеменных ярлов с их дружинами, и теперь никто не знал, что будет дальше. Хольмгард погрузился в хаос. Отдавать указания было некому, ведь ни один ярл не собирался признавать над собой власть другого. Всяк позаботился прежде всего о своей власти и безопасности, так что дружины ярлов во всеоружии охраняли их хирдхеймы. Тут же началось племенное разделение. Словене сносились со словенами, ярлы из нордманов вели переговоры между собой. Финны и венды пытались договориться со всеми. И никому не было дела до того, что происходит во дворце конунга, где лежало его непогребенное тело, а рядом с ним сидела безутешная вдова с маленьким сыном на руках.

Видя это, Ансгар не спешил ни с кем делиться своими догадками. Его просто подняли бы насмех, расскажи он об оборотне. Поэтому Ансгар счел за лучшее молчать и не привлекать к себе внимание. Но были свидетельства, в которых он был вполне уверен и которые были вполне реальны – даны и Мане с его лисьей шапкой. Конечно, теперь всем было наплевать на то, кто и зачем поднял шум посреди ночи, и поэтому Ансгар решил рассказать об этом только своим друзьям.

Был йоль, когда он поведал им свою историю. В этот вечер и потом всю ночь нордманы должны были гулять и веселиться в ожидании прихода Солнечного Короля, но после смерти конунга никому не было до веселья. Праздник справляли тихо, небольшими компаниями самых близких друзей и с оружием наготове. Так и Ансгар со своим десятком сидел у йольского светильника и пил сидр, когда, убедившись, что их больше никто не слышит, поведал им свою историю.

– Странные дела, брат, – промолвил Агнар, услышав его рассказ, – белоголовый, а с ним, верно, и другие даны нагло шумят у самого дворца, и, покуда все мы за ними гоняемся, конунг умирает. Странные дела!

– Верно, дело тут нечисто, – согласился Ульвар, – да только не пойму я, в чем секрет?

– Какой секрет? – не понял Оддвар.

– Эх, великанья твоя задница, что ж тут непонятного? – стал подначивать его Брунольв. – Мане с друзьями шумели за воротами, а конунг умер во дворце. Кроме того, что это произошло одновременно, какая тут связь?

– Верно, – кивнул Ульвар, – как именно их шум привел к смерти конунга – вот в чем секрет!

– А может, и нет никакого секрета, никакой связи? – спросил Раудкар, и Лодинн его поддержал:

– Да, может, и вправду помер старик, и все дела!

– Э, нет, связь тут прямая, иначе зачем бы было вообще поднимать этот шум? Но как они все-таки добрались до конунга – вот этого я никак не пойму.

– Я слышал, – подал голос Ивар, – будто жена конунга говорила про какой-то призрак.

– Чушь! Бабские бредни, – тут же отрезал Бильд, – она же обезумела, все так говорят.

– И я не верю в эту небылицу, – согласился Ульвар, другие тоже закивали головами.

Видя это, Ансгар снова засомневался, видел ли он оборотня на самом деле или это было лишь ночное видение. Пусть это будет его тайной, и даже брату он ничего не расскажет. Ансгар нутром чувствовал, что так будет лучше и для него, и для других.

– Все-таки выходит, что никакой связи нет, – проговорил он с напускной задумчивостью, – никаких ран на теле конунга не было, и помер он сам.

– А как же даны? – спросил Агнар.

– Это надо бы спросить у них самих, да только кому сейчас есть дело до них?

Но тут заговорил Оддгейр:

– Мне есть дело. Я уверен, что они неспроста явились в ту ночь у ворот дворца. Мне эти даны сразу не понравились. Они украли наш драккар, они убили Дагстюра, они споили Бальдра! И сейчас, я уверен, они снова принесли с собой зло. Не знаю, как именно, да мне и все равно! Я убью одного за другим всех восьмерых, клянусь дарами Фрейра! Слышите? Не пройдет и три дня, все они будут мертвы, даже если это будет стоить мне головы!

Был йоль, и слова Оддгейра были не чем иным, как йольской клятвой.

* * *

Ансгар шел по лесу, сам не зная куда. Он чувствовал холод – страшный мертвящий холод, от которого было негде укрыться. Было темно, и только снег едва отсвечивал каким-то зеленоватым светом. Ансгар что-то искал – прибежище? дорогу? – он не понимал. Но знал, что должен идти, и шел. Ноги вязли в снегу, тяжелый плащ волочился позади, заметая следы. Ансгар не помнил, когда и как он оказался в лесу, сколько он уже так ходил, и боялся, что на самом деле бродит по кругу. Ночь казалась нескончаемой, и он начал думать, что так и останется в этом зеленоватом снегу, когда холод окончательно высосет из него жизнь.

Ансгар остановился. Ему показалось, что кто-то за ним наблюдает. Он огляделся и поначалу ничего не увидел, но потом с ужасом различил где-то в глубине леса два ярких пятна. Они медленно приближались к нему. Ансгар застыл на месте, не в силах отвести взор. Огоньки приблизились, и он понял, что это глаза – глаза зверя, оборотня, который выбрал его своей целью. Волк был все ближе, шерсть на нем дыбилась, пасть угрожающе скалилась. В ноздри Ансгару ударил запах крови. Он не мог пошевелиться и только смотрел, как оборотень подбирается к нему.

Вдруг хищник остановился и зарычал, шерсть вздыбилась еще больше. У Ансгара побежали мурашки по спине, он почувствовал, что что-то или кто-то стоит позади него, но не мог повернуться и посмотреть, кто же это, кого боится даже оборотень. Холод стал совсем невыносимым. Наконец, из-за спины Ансгара медленно выплыла чья-то тень и стала между ним и волком. Зверь, грозно рыча, стал осторожно пятиться назад, затем, словно в бессилии, лязгнул зубами и скрылся за деревьями. Через несколько мгновений уже где-то далеко раздался его протяжный вой.

Тень медленно повернулась к Ансгару. Он уже знал, что ему снова явился его отец. И он понял, что все это только лишь сон, но не хотел просыпаться. Он протянул руку к отцу, но тень отпрянула. По ней словно пошли трещины, из которых вдруг вырвалось пламя, осветив все вокруг ярчайшим светом. Волна жара окатила Ансгара, он сразу согрелся. Пламя же обратилось соколом, который взмыл вверх, к черному небу.

– Отец! – позвал Ансгар и проснулся от собственного крика.

* * *

Безначалие в Хольмгарде продолжалось несколько дней. Но вот по городу прошел слух о скором обряде погребения конунга. Это верный старый Фроди вместе с Асмундом и Бергтором озаботились тем, чтобы устроить Рёрику достойные проводы в Вальхаллу. Пока другие вели тайные и явные переговоры друг с другом да прятались по хирдхеймам под охраной своих воинов, эти трое вывели людей в лес, где Фроди указал подходящее место – широкую поляну с небольшим всхолмием, и велели им валить деревья. Поляна выросла в целое поле, на котором, когда пришло время, уместилось едва ли не все население Хольмгарда. Все свободные мужи, способные носить оружие, собрались на этом поле еще затемно, и обряд начался при свете сотен факелов. Ансгар, будучи воином самого конунга, стоял вместе с братом и друзьями в первых рядах и мог видеть все своими глазами.

Срубленные деревья были сложены огромным ступенчатым костром вокруг холма, на вершине которого поместили драккар. Таких кораблей Ансгар прежде не видывал – и не мудрено, ведь его мастерили не для того, чтобы ходить по морям, а для того, чтобы конунг вознесся прямо в Вальхаллу. У драккара не было мачты и весел, зато по центру стоял деревянный шатер. Вокруг драккара и внутри него самого долго суетились люди, устилавшие его стегаными матрацами, подушками, дорогой иноземной парчой. Руководила ими какая-то старуха – со страшным, изуродованным шрамами от ожогов лицом, мрачным взором и притом такая здоровенная, что едва уступала своей статью Оддвару.

Шел снег. Его редкие крупные хлопья оседали на одежде и слипались, покрывая ее белым покровом, так что скоро все собравшиеся стали походить на холодных дисов зимы. Целое воинство, укрытое снегом, провожало Рёрика в последний путь, и оттого людьми овладела некая мрачная торжественность. Ансгар невольно вспомнил, как хоронил отца, и потому был особенно угрюм.

Когда приготовления были закончены, ярлы из числа вендов и нордманов подняли тело конунга, которое привезли сюда из Хольмгарда в санях, и, передавая друг другу, так, чтобы каждый мог к нему прикоснуться, понесли его к костру. Был среди них и одноглазый Бальдр, один вид которого будил в душе Ансгара гнев. Предводители словен смотрели за происходящим, стоя в стороне. Подойдя к ступеням, ведшим на вершину холма, ярлы опустили тело и раскрыли саван, в который оно было укутано. Перед глазами людей предстал покойник, в котором трудно было узнать прежнего повелителя. Кожа почернела, глаза ввалились, все лицо как-то осунулось и стало острым. На нем была одна только длинная исподняя рубаха, и теперь ярлы, самые знатные и могущественные, принялись его обряжать, с трудом натягивая одежду на окоченевшее тело. Плотные шерстяные штаны, дорогую рубаху из крашеной иноземной ткани, куртку из дубленой кожи с золотыми пуговицами, красные сапоги, парчовую шапку, отороченную собольим мехом. Вслед за тем Рёрика оборужили, вздев дорогую броню и наручи и препоясав наборным поясом, на котором висел франкский меч в дорогих изукрашенных ножнах. Наконец, на плечи его был накинут плащ из черного вадмала. Таким в последний раз увидели конунга Рёрика его люди.

Покончив с обряжанием, ярлы выстроились от подножия холма к самому драккару и, снова передавая его друг другу, вознесли тело Рёрика на самый верх, подняли на драккар и занесли в шатер. Туда же, в шатер, внесли различное оружие – шлем наподобие того, что конунг дарил Ансгару, щит, копье, секиру, лук со стрелами и еще один меч. За оружием последовала снедь – хлеб, рубленое мясо, вино. Затем Бергтор втащил на поводке на вершину холма упирающегося пса и держал, когда Йоар, коротко взмахнув своим мечом, рассек его пополам. Обе половины бросили в драккар. Тут же Фроди зарезал петуха и курицу и тоже оставил в драккаре.

Тем временем вокруг холма гоняли пару коней. Вороные, длинногривые, тонконогие, они были полны жизни и молодой красоты. Белый снег летел комьями из-под их черных копыт, мышцы играли под ухоженной шкурой, ярые глаза косили на не дававших покоя погонщиков. Наконец от их спин повалил пар. Тогда их остановили, и ярлы, вынув из ножен мечи, набросились на них. Кони жалобно заржали и, спасая свою жизнь, принялись лягаться и кусаться. Но люди были неумолимы, и скоро оба коня, дрожа всем телом, упали на колени, а потом и на бок. Они уже были мертвы, а ярлы все продолжали рубить, рассекая их тела на части. Снег вокруг покраснел от обильно пролитой крови. Затем ярлы, сами с ног до головы перепачканные кровью, втащили разрубленные лошадиные туши наверх и положили у шатра. От увиденного у Ансгара стало еще тягостнее на душе, ему было жаль этих прекрасных животных. Но конунг не мог вознестись в Вальхаллу без пары коней, и иначе было нельзя.

Прошло уже больше двух часов, как начался обряд. Рассвело, и факелы были давно потушены. Снег почти прекратился, но стал крепчать мороз. Ансгар чувствовал, как коченеет его лицо, коченеют пальцы на руках и ногах, как холод пробирается под одежду и студит самое нутро. Но костер все не зажигался. Предстояло принести еще одну жертву.

Ряды воинов расступились, и между ними прошла женщина. Это была Ефанда, вдова конунга. Ансгар видел ее совсем близко. Она выглядела отрешенной и шла, словно не замечая никого вокруг. Ее большие красивые глаза глядели куда-то в пустоту, губы были плотно сжаты и посинели то ли от холода, то ли от напряжения. На ней была тяжелая соболья шуба, но, подойдя к костру, она повела плечом, и шуба упала к ее ногам. Ефанада осталась в одной исподней рубахе. Затем она сняла сапоги и осталась босиком. В этот момент к ней подошли несколько человек, которые с побагровевшими от напряжения лицами несли на себе некое подобие врат. Наттфари и Бергтор подняли ее на плечи, а затем подняли вверх руки, и Ефанда, стоя на их ладонях, глянула поверх ворот.

– Я вижу своего отца и свою мать, – произнесла она тихо, но все услышали.

Наттфари и Бергтор опустили ее, но тут же подняли вновь.

– Вижу всех моих умерших родичей.

Наконец, Ефанду подняли в третий раз, и она сказала:

– Вижу своего господина! Он зовет меня! Ведите же меня к нему!

После этого Наттфари и Бергтор повели ее по ступеням наверх, к драккару, где их уже поджидали Адальмунд, Викар, Йоар, Фроди и та могучая старуха с двумя прислуживавшими ей девушками. Взойдя на корабль, Ефанда сняла браслеты с обеих рук, и старуха тут же забрала их. Затем Ефанада сняла браслеты с ног и отдала их девушкам. Передавая из рук в руки, ей поднесли рог, наполненный вином. Медленно, с трудом глотая, проливая вино на рубаху, словно забрызгивая ее кровью, Ефанда выпила и выпустила рог из рук.

Теперь ей оставалось только зайти в шатер, но она медлила. Ефанда обернулась и посмотрела с высоты холма на столпившихся вокруг людей. Ансгар понял, что ей страшно. Она должна была взойти на костер со своим мужем, но, кажется, только теперь поняла – поняла окончательно, всем естеством, всей душой, – что это конец, что ей больше не бывать в Мидгарде, не чувствовать, не страдать, не желать, не наслаждаться. Ей больше не встретить весну, не пройтись по молодой траве, не вкусить плодов нового урожая, не увидеть, как растет ее сын. И теперь Ефанда смотрела на окружающих, словно ища спасения, отчаянно надеясь увидеть хоть кого-нибудь, кто остановит все это, кто скажет ей, что умирать не нужно. Но все молчали. И тут старуха схватила ее сзади за волосы, заломила одну руку и так заволокла в шатер. Растерявшаяся Ефанда не сопротивлялась. Вслед за ними зашли все шесть ярлов, бывшие наверху.

– Мама! – раздался громкий детский крик. Это был маленький Ингвар, которого держал на руках Асмунд. – Мама!

Тогда Ансгар услышал грохот, который стал все громче разноситься над собравшимися, заглушая детский плач. Он огляделся – это пришедшие на погребение своего вождя воины принялись стучать оружием по щитам. Ансгар вынул из ножен свой Домарбранд, перекинул со спины щит и тоже начал стучать. Он бил в щит в такт со всеми, постепенно ускоряясь. Грохот нарастал, промежутки между ударами становились все меньше, не давая услышать, что же происходит там, на верху холма, в драккаре, в шатре. Но даже через этот грохот Ансгар вдруг услышал короткий пронзительный женский крик. Он перестал стучать. Постепенно остановились и другие. Тогда из шатра вышла старуха – ее руки были в крови. Вслед за ней вышли ярлы. Глядя на них, собравшиеся подняли оружие и закричали, и крик этот сливался в один ужасающий рев тысячеголового исполина. Ансгар тоже поднял свой меч и потрясал им, но не кричал, ибо крик застревал у него где-то в горле.

Тем временем, под гул и рев толпы ярлы, а за ними старуха с прислужницами, спустились вниз. Близился момент, ради которого все и затевалось. С четырех сторон холма уже стояли воины с факелами, готовые передать их тем из ярлов, кому выпала честь отправить конунга в Вальхаллу. Фроди, Адальмунд, Бергтор и Йоар уже готовы были принять в свои руки огонь. Но тут раздался крик:

– Стойте!

По толпе прошел недоуменный гул. Ярлы озадаченно переглядывались, не понимая, что происходит.

– Стойте! – снова раздался громкий твердый голос. Из рядов воинов выступил человек и размеренным неспешным шагом двинулся к ярлам. Высокую фигуру покрывала волчья шкура, голова была неприкрыта, и поднявшийся ветер вздыбил серые волосы. В руке человек нес какой-то мешок.

– Провалиться мне к дворфам, это же Хельги! – промолвил Агнар. Услышав слова старшего брата, Ансгар, в первые мгновения отказывавшийся верить своим глазам, убедился, что они его не обманывают. Это и вправду был Хельги. В каждом его движении чувствовалась внутренняя сила, уверенность и даже надменность. Он явно что-то задумал, и Ансгару было от этого не по себе. Впрочем, не ему одному.

– Хельги! Хельги! Хельги! – пошла волна удивленных возгласов среди собравшихся. Простые воины в большинстве своем были ему рады и потому улыбались и весело переглядывались. Ярлы же были рады далеко не все. Не дожидаясь, когда Хельги подойдет к четырем ярлам, которые должны были возжечь погребальный костер, наперерез ему ринулся Крук.

– Почто явился, изгнанник? – закричал он еще издалека. – Что забыл ты здесь?!

– Конунг не изгонял меня, – заговорил Хельги, не столько отвечая Круку, сколько обращаясь ко всему воинству, – он лишь велел мне не возвращаться без головы Модольфа. И вот она здесь.

Хельги запустил руку в мешок и действительно вытащил оттуда за волосы чью-то отрубленную голову. Он повернулся во все четыре стороны, давая всем возможность увидеть ее. Ансгар прежде не видел Модольфа и теперь со смесью любопытства и отвращения смотрел в его мертвое лицо. Глаза вытаращены от ужаса, рот раскрыт в немом крике, густая светлая борода свалялась от застывшей в ней крови.

– Я исполнил волю моего конунга! – прокричал Хельги, и войско в один слитный громоподобный крик возгласило ему славу. Все еще держа голову Модольфа над собой, Хельги стал подниматься наверх, к драккару.

– Ты куда? Слезай! – заорал Крук, но Хельги не обратил на него никакого внимания. Добравшись до вершины, он снова обратился к войску:

– Я нашел и покарал изменника и предателя! Я отрубил ему голову, как велел мне мой конунг, и принес ее сюда, дабы он мог насладиться местью. Тело Модольфа я оставил непогребенным – пусть Нидхёгг пожирает его плоть, пусть Сколь глодает его кости! Голову же его пусть конунг возьмет с собой в дом золотых щитов. Там Модольф будет смотреть, как славные эйнхерии сражаются друг с другом, но не сможет взять в руки ни меча, ни копья. Он будет видеть, как, вернувшись к столу, они станут пить мед и есть мясо Сехримнира, но сам не сможет ни промочить горла, ни почувствовать вкуса пищи. Он будет глядеть на нежных и ярых валькирий, но никогда не прикоснется к ним. Такова кара преступившему клятву!

Сказав так, Хельги бросил голову на дно драккара и воздел руки к небу. В ответ воинство вновь возгласило ему славу. Тогда он бросил сверху вниз победоносный и в то же время гневный взгляд на ярлов, после чего вновь заговорил:

– Всегда верой и правдой служил я нашему конунгу, во многие походы ходил, многих врагов его убил. И даже когда он гневался на меня, не переставал служить ему. Ибо никогда не забывал, что он сделал для меня и что он сделал для всех вас. Увы! Не так среди иных из тех, кто обязан ему! Ведомо мне, что по смерти его нашлись такие, кто не о деле нашего конунга думал – нашем общем деле! – а только о своей шкуре! О том, как пожирней кусок ухватить, как возвеличиться за счет других!

– Вранье! Что ты несешь? Слезай, ты нарушаешь обряд! – доносилось откуда-то снизу, но эти выкрики остались без ответа, все внимание было приковано к Хельги.

– Нашлись добрые люди, славные ярлы, которые не забыли о своем конунге, – мудрый Фроди, и Асмунд, и Бергтор! Если бы не они, так и лежать нашему вождю без погребения в своем доме. Но что делали другие? Что вы делали? Знаю, многие из вас забыли милость и щедрость конунга, а теперь и вовсе хотите погубить его наследие? В неблагодарности забыли о его наследнике, маленьком Ингваре? Не пристало сейчас у священного огня о том говорить, но соберемся завтра у кургана, дабы решить судьбу Хольмгарда и всей руси. Пусть все воинство соберется, пусть вся русь решает, что нам делать дальше, а не только ярлы в своих тайных переговорах!

– Верно! Верно! – заорали воины. – Слава конунгу и его сыну! Слава Хельги!

Слушая Хельги, ярлы вели себя по-разному. Кто-то, как Асмунд и Бергтор, как старый Фроди, открыто приветствовал его слова. Кто-то молчаливо одобрял, кивая головой или хитро улыбаясь, как Викар и Наттфари. Кто-то не показывал никаких эмоций, пытаясь их скрыть, как Адальмунд, или вовсе их не имея, как Йоар. Ярлы из числа финнов во главе с Оцо-Бьёрном сохраняли спокойствие. На лицах же большинства словенских ярлов читалось недовольство, особенно явное у Твердислава и Ратмира. И только Крук бесновался у подножия холма, требуя, чтобы Хельги замолчал. Но Хельги еще не закончил.

– Мудрый Фроди и вы, славные Асмунд и Бергтор! – обратился он к устроителям обряда. – Доброе дело сделали вы, позаботившись о нашем господине. Но вы забыли – и все забыли, что ныне провожаем мы не простого мужа, но конунга! И не пристало ему подниматься в Вальхаллу одному, но, как истинного конунга, должны его сопровождать верные воины.

– Верно! Верно! – снова раздались крики.

– И теперь я брошу клич, кто из вас готов биться друг с другом до смерти за право вознестись в чертоги Одина вместе с нашим конунгом?

Не успел Хельги закончить свой призыв, как раздался громкий голос, облетевший все поле. Это был Оддгейр:

– Бросаю вызов Кнуту и всем его приятелям-данам из хирда Бальдра, буду биться с ними по очереди, пока не убью всех или сам не погибну.

Хельги с любопытством посмотрел на говорившего. Все ярлы устремили на него свои взгляды. Все воинство обратило на него свой взор. Ансгар тоже с волнением и тревогой посмотрел на друга. Он знал, что Оддгейр так просто не успокоится и будет мстить за Дагстюра, но не думал, что ему так скоро представится случай, да еще столь славный. Однако же биться с восемью воинами, пусть и по очереди, показалось Ансгару безрассудством.

Хельги тем временем обратился к Бальдру:

– Ну что, сын Торвальда, готовы твои люди принять вызов?

– Пусть сами за себя отвечают, – нехотя проговорил Бальдр. Оддгейр был прежде одним из его лучших хирдманов, и ему не хотелось его гибели. Даны же были частью его нынешнего хирда, и их потеря означала ослабление самого Бальдра.

– Мы готовы, – послышался голос Кнута. Он вышел из рядов воинов и направился к холму, за ним последовали его даны, среди которых Ансгар узнал Мане. Тот снова был в своей лисьей шапке. Подошел и Оддгейр.

Люди, стоявшие с другой стороны холма, у подножия которого столпились ярлы, подтянулись поближе, чтобы видеть происходящее, так что костер стал частью кольца, охватившего поле смертельной тризны.

– Бейтесь, не поддаваясь, – проговорил своим скрипучим голосом Фроди, – Одину и нашему конунгу нужны лучшие, а не те, кто подставляется под меч в надежде побыстрее попасть в Вальхаллу. Бейтесь храбро, и скоро вы увидите валькирий.

Бойцы приложили руки к сердцу и поклонились старейшему ярлу. Затем Оддгейр и его противники поклялись на оружии биться честно. Выполнив все обряды, они, наконец, были готовы сражаться. Оддгейр, держа в руке свое любимое копье, а в другой – легкий, простой – даже без умбона – щит, ждал, покуда даны определятся, кто сразится с ним первым. Вышел самый молодой, которого, как припоминал Ансгар, кажется, звали Горм. В качестве основного оружия он выбрал меч.

– Иди сюда, двергово отродье, – прорычал Оддгейр, и Горм, не стерпев оскорбления, кинулся на него. Отступив на полшага, Оддгейр нанес молниеносный удар поверх щита. Лезвие копья разрезало Горму шею под левым ухом, и он тут же упална колени, обливаясь кровью. Толпа удивленно выдохнула. Поединок закончился, едва начавшись.

– Кто следующий? – спросил Оддгейр так, что стало ясно: кто бы сейчас против него ни вышел, он умрет.

Кнут слегка подтолкнул воина, которого звали Свен. У него была секира, и при должном умении и везении он мог перерубить древко копья Оддгейра. Но боги были на стороне того, кто мстил. Первый выпад Оддгейра Свен отбил, однако, когда попытался ударить секирой по древку, открылся и получил удар в лицо. Наконечник вошел в глаз и достал до мозга. Когда Оддгейр выдернул копье, Свен уже был мертв и тут же рухнул на снег. Воинство возбужденно загудело.

– Я жду, – проговорил Оддгейр, нетерпеливо шагая из стороны в сторону.

На этот раз против него вышел воин с таким же, как у него, копьем. Болли, так звали воина, строил страшные гримасы, пытаясь напугать Оддгейра, но тот не обращал на это никакого внимания. Убедившись, что его кривлянья ни к чему не приведут, Болли сделал первый выпад. Оддгейр легко отвел удар и сам перешел в нападение. Болли так же легко отбился. Противники сделали по очереди еще несколько выпадов с тем же успехом. Постояв друг против друга какое-то время без движения, они одновременно ринулись вперед. Острие копья Болли застряло в щите Оддгейра, и в этот же миг копье Оддгейра, ударившись о щит Болли, соскользнуло вниз и вонзилось тому в колено. Дан закричал от дикой боли, а Оддгейр, не раздумывая, пнул его ногой по другому колену. Болли упал на спину и получил удар копьем в живот. Рана была смертельна, но Болли был еще жив. Он пытался отползти в сторону, придерживая одной рукой живот, чтобы не вывалились внутренности. Тогда Оддгейр нанес удар милосердия, пронзив ему грудь там, где должно было биться сердце.

Кнут подозвал к себе самого большого и грузного из своих воинов, Олафа, и что-то шепнул ему на ухо. Олаф сразу помрачнел ликом, но, насупив брови, без сомнения двинулся на Оддгейра. Он замахнулся своей секирой так широко, словно приглашая ударить его в грудь, и Оддгейр не стал отказываться от такого щедрого подарка. Его копье пробило Олафа насквозь, но тот только улыбнулся и навалился на него всем весом. Оддгейр не успел выдернуть копье, и под тяжестью тела древко треснуло и поломалось. Такого не ожидал никто. Олаф явно поддался, но он не просто отдал свою жизнь, а принес ее в жертву, чтобы дать шанс своим товарищам, и этим заслужил всеобщее одобрение. Сам же Олаф так и остался лежать с торчащим из спины наконечником, но зато теперь Оддгейр остался без своего любимого оружия, в руках у него оказалась бесполезная палка, которую он тут же отбросил в сторону и выхватил из ножен простой северный меч – такой, с каким когда-то начинал свой путь Ансгар.

Он сделал это вовремя, потому что на него уже шел с секирой наперевес следующий дан по имени Хаген. Теперь Оддгейру пришлось намного сложнее. Длинная рукоять топора позволяла Хагену держать на расстоянии Оддгейра с его коротким мечом и опасно атаковать самому. Тяжелые удары крошили щит Оддгейра и заставляли его вновь и вновь отступать. Но вот лезвие секиры зацепилось за край щита, Оддгейр резко поднял его и быстрым коротким ударом разбил Хагену плечо. Секира упала в снег, рука безжизненно повисла, и Хаген был обречен. Прыгнув вперед, Оддгейр ударил его щитом и повалил на спину, а затем, накинувшись сверху, вонзил меч в горло.

Кнут нахмурился. Мане, казалось, стал еще белее, чем был обычно. И только Снорре – следующий по очереди противник Оддгейра – пылал яростью и гневом, ведь тот только что убил его брата. У Снорре был меч, такой же, как у Оддгейра, и во всем прочем эти двое, казалось, были равны. Они сцепились, как разъяренные псы. Их схватка превратилась в бешеную рубку. Трещали щиты, звенели мечи, и ни один не мог взять верх. Все воинство, затаив дыхание, наблюдало за этим поединком. Сжав кулаки, смотрел и Ансгар, больше всего в этот миг желавший победы своему другу. Он и раньше знал, что Оддгейр славный воин, но после того, что увидел сегодня, понял, насколько тот действительно силен. Однако же и Снорре, движимый жаждой мщения за погибшего у него на глазах брата, сражался умело и яростно. Поединок длился уже довольно долго, и бойцы начали уставать. Оддгейр, который сражался дольше, первым дал слабину, и даже не он сам, а его щит, который после очередного удара стал разваливаться на части. Следующий выпад Снорре пришелся на почти не защищенную руку. Показалась кровь. Оддгейр стряхнул обломки с руки и, отбежав в сторону, подхватил щит убитого им прежде Горма, но Снорре поспешил за ним и ударил прежде, чем Оддгейр смог поднять покалеченную руку. Меч Снорре рассек ему плечо.

Ансгар еще сильнее, до боли, сжал кулаки. Теперь гибель его друга казалась неизбежной. Но, видно, и сам Снорре прежде времени уверовал в победу. Он поспешил добить своего врага и широко замахнулся мечом, пренебрегая защитой. В этот же миг Оддгейр сделал резкий выпад и с силой вогнал клинок ему в подмышку. Когда он выдернул меч, кровь хлынула такой струей, что стало ясно: Снорре не жилец и добивать его нет нужды. Он сделал несколько шагов назад, немного постоял, потом как-то неловко опустился на одно колено и наконец упал на бок лицом в снег.

Воинство разразилось громкими криками. Все переживали за Оддгейра и желали ему победы, но и Снорре славно сражался. Их поединок был достоин того, чтобы о нем сложили песню. Но это было еще не все. Из восьми человек, вызванных Оддгейром, двое оставались в живых, и Ансгар с горечью понимал, что его друг обречен. Оддгейр дважды был ранен в левую руку, истекал кровью и еле держал щит. Вынув из ножен свой меч, к нему было двинулся Мане, но Кнут остановил его:

– Я сам.

Шрам на лбу Кнута стал темно-сиреневым, усы и борода вокруг рта от дыхания покрылись мелкими сосульками. В его ледяном взгляде, во всем его облике читалась холодная решимость покончить с человеком, который истребил его десяток. Оддгейр тяжело дышал, и его мощная грудь с шумом выдавливала из легких густые клубы пара. Под ноги ему капала кровь. Но он твердо стоял на ногах, крепко держал в руке меч и был готов снова сражаться.

Сняв теплую меховую шапку и надев шлем, Кнут с тяжелой двойной секирой в руках пошел на Оддгейра. Чудовищной силы удар обрушился на щит, и щепки полетели в разные стороны. За ним последовал следующий, потом еще и еще. Кнут знал, что делал – вместе с кровью Оддгейр стремительно терял силы, и ему все труднее становилось подставлять щит. Левая рука вот-вот должна была совсем отказать, и тогда очередной удар разрубил бы Оддгейра. Но даже если бы он нашел в себе силы отбиваться достаточно долго, щит все равно скоро должен был развалиться. Поэтому Кнут размеренно, не спеша, словно забивал гвозди гигантским молотком, наносил удар за ударом. Они были такой силы, что Оддгейр едва не падал на колени. Понимая, что если так пойдет дальше, он обречен на гибель, Оддгейр пересилил себя и, когда Кнут в очередной раз размахнулся секирой, неожиданно бросился на него и вогнал ему меч в левый бок. Одновременно секира ударила Оддгейра древком, так что лезвие оказалось у него за спиной. Уже раненный, Кнут резко дернул секиру на себя, и ее нижний острый край врезался Оддгейру в спину. Кнут дернул еще раз и вырвал вместе с лезвием кусок мяса. Оддгейр зарычал от боли, но тут же нанес еще один удар. Его меч обрушился на голову врага. Шлем Кнута выдержал, но от удара он потерял равновесие и выронил секиру. Тогда Оддгейр набросился на него и, падая сам, завалил его в снег.

– Оддгейр! Осторожно! – это закричал Ансгар, он увидел, как Кнут потянулся к засапожному ножу. Но Оддгейр этого не заметил и, сидя на груди поверженного противника, готовился прикончить его. Нож вошел ему под ребра, и с губ Оддгейра сорвался короткий приглушенный крик, но он все же вонзил свой меч Кнуту в горло.

По толпе пошел было гул, но скоро все замолчали. Тишина повисла над полем. Семеро данов пали от руки Оддгейра, но сам он был смертельно ранен. Тяжело поднявшись, он вырвал торчавший в боку нож. Снег вокруг давно покраснел, и Оддгейр стоял в луже собственной крови. Он пошатывался, лицо его было исполнено боли, которую он едва сдерживал, чтобы не застонать. Сердце Ансгара сжалось, и, глядя на своего умирающего друга, он шептал себе: «Нет! Нет! Нет!» На плечо ему легла тяжелая рука брата, и Ансгар понял, что нельзя своей слабостью осквернять великий подвиг воина, который уже видит низринувшихся к нему валькирий.

– Не сумел! – прохрипел Оддгейр. – Не сумел исполнить своей клятвы! Остался один из них жив.

Он указал пальцем на Мане:

– Друзья! Братья! Знаю, вы слышите меня! Довершите мое дело! Убейте его!

Мане затравленно посмотрел на окружающих. Оддгейр же закатил глаза, смежил веки, ноги его подкосились, и он упал навзничь. Все собравшиеся в круг воины и ярлы были потрясены увиденным. Жажда мести вкупе с самоотверженностью, заставившие Оддгейра отдать жизнь, чтобы забрать с собой своих врагов, нашли живой отклик в сердцах людей. Еще не были преданы огню ни он, ни семеро поверженных им данов, еще не сказано было ни слова, но имя Оддгейра уже стало легендой, его смерть была увенчана честью и славой. Однако же все услышали его призыв и постепенно один за другим стали обращать свои взоры на Мане. Ему явно было не по себе от такого внимания, но он сдвинул свои бесцветные брови и положил руку на рукоять меча, готовясь достойно встретить свою судьбу.

– Кто следующий? – громко спросил Хельги.

Со всех сторон послышались крики. Многие хотели исполнить последнюю волю Оддгейра. Но тут раздался старческий голос Фроди:

– Довольно! Сегодня кровь больше не прольется! Девять воинов сопроводят нашего конунга в Вальхаллу, больше не нужно, чтобы не нарушить священное число.

– Голова Модольфа не в счет! – снова заявил о себе неугомонный Крук.

Мохнатые брови Фроди нахмурились, и он повторил:

– Довольно!

Ансгар думал, что сейчас свое слово скажет Хельги, но он промолчал, а больше никто не присоединился к Круку, и тому пришлось отступиться.

– Поднимите их! – указал Фроди на павших.

Ярлы вознесли их одного за другим на драккар и усадили вдоль бортов по четыре с каждой стороны. Как странно! Оддгейр так ненавидел этих данов, а теперь вместе с ними обратится в прах, чтобы стать эйнхериями. Наверно, и там каждый день они будут убивать друг друга, а потом пить мед и есть мясо.

– Пора! – сказал Фроди, и ему подали факел. Он подошел к костру и поднес огонь к дереву. Словно нехотя, переползло пламя и тут же едва не погасло, но потом разгорелось и стало стремительно подниматься вверх. Бергтор, Адальмунд и Йоар сделали то же самое с трех других сторон.

Никогда прежде Ансгар не видел таких костров. Пламя быстро добралось до драккара и очень скоро полностью охватило его. Оно гудело и трещало, выбрасывая искры в черное небо. Его языки поднимались выше вершин самых высоких деревьев, а свет, разгоняя тьму, стремительно сгущавшуюся в завершение короткого зимнего дня, должно быть, виднелся на многие мили вокруг. Жар шел такой, что люди волей-неволей принуждены были отойти подальше. До ноздрей Ансгара донесся запах жареного мяса.

* * *

За стенами дворца выла вьюга. Ее ледяные щупальца просачивались сквозь щели и жадно искали себе жертву. Холод струился вдоль стен, стелился по полу, висел в воздухе, делая его плотным и колючим. Людям собраться бы всем вместе в пиршественной зале, развести огонь, выпить браги и спеть согревающую душу песню. Но во дворце было тихо и тягостно. Его хозяин вместе с женой уже покинули Мидгард, маленького Ингвара взял под свой присмотр Асмунд. Охранять было некого. Хельги после обряда снова куда-то запропастился, но, увидев его, Свен уже не считал себя предводителем стражи и никаких команд не отдал. Воины небольшими кучками забились по разным углам и, ежась от холода, тихо переговаривались.

Ансгар с братом и друзьями долго молча сидели при слабом свете лучины. Каждый по-своему переживал гибель Оддгейра. Наконец, Ульвар наполнил брагой большой рог и отпил. Затем каждый сделал по глотку, после чего рог вернулся в руки Ульвара. В нем еще оставалось немного браги, которую Ульвар вылил на пол в память о друге.

– Нужно убить последнего дана, – произнес он, – а потом можно и домой.

– Верно! – согласился Раудкар, и его брат-близнец кивнул головой. – У нас здесь больше нет дел. Конунг мертв, служить некому. Осталось только завершить то, что начал Оддгейр.

– Убьем белого дана и уйдем из этой чужой земли, – сказал Ивар.

Но тут раздался голос Агнара:

– Вам что, так плохо здесь? Нам дали доброе оружие, крышу над головой, кормили до отвала. Куда вы собрались?

– Ты что? – удивился Брунольв.

– А то, что сейчас середина зимы. Море сковало льдом, а значит, путь домой закрыт. А если бы и было лето, у нас нет корабля. Драккар принадлежит Бальдру, и вряд ли он захочет принять нас на борт, даже если сам отправится в Нордланд, в чем я сомневаюсь.

Ансгар внимательно посмотрел на брата. Что с ним случилось? Почему он так не хочет возвращаться? Что-то неладное творилось с Агнаром. Ансгар смутно подозревал, что это как-то связано с пророчествами Брюнгерды, но не понимал, как именно.

– Можно найти другой путь, – промычал Оддвар.

– Какой? Ты знаешь его? Поведешь нас? – накинулся на него Агнар.

Оддвар испуганно захлопал глазами:

– Я? Поведу?

– Почему бы и нет, – пришел Ётунссону на помощь Ульвар, – можно идти пешком через земли финнов и лапландцев.

– Это гибельный путь, – подал голос Бильд, – нам придется огибать все Восточное море через земли Крайнего Севера, где и летом-то нежарко, а зимой стоят такие холода, что мы замерзнем насмерть прежде, чем достигнем Нордланда.

– Мы можем перейти море напрямик, прямо по льду, – не сдавался Ульвар.

Но тут не выдержал даже Ивар, который сам хотел покинуть Остерланд.

– Ты, верно, сошел с ума, если предлагаешь такое, – воскликнул он, – мы погибнем в ледяных торосах еще вернее, чем в северных землях.

– Верно, – кивнул Агнар, – и потом, сами подумайте, у нас нет припасов. Даже если что-то удастся прихватить с собой, скоро еда закончится, а охотиться в тех краях зимой особо не на кого.

– А зачем нам идти через север или по льду? – вмешался Лодинн. – Можно идти вдоль южного побережья до земли данов. А там и весна придет, как-нибудь переплывем пролив. Пока будем идти, можно охотиться, в тех краях зверь должен быть.

– А еще в тех краях венды, ободриты и другие враждебные племена. Но даже если мы через них пройдем, нам еще предстоит пройти через землю франков, которые тоже не любят нордманов вроде нас. Вдевятером мы не сможем проделать такой путь. Погибнем.

– Но разве не этого мы все хотим – погибнуть и направиться в Вальхаллу? – глубокомысленно спросил Ивар.

– Вообще-то у меня еще есть дела в Мидгарде, – ответил Бильд, – здесь, в Остерланде. И даже если вы все решите уйти, я останусь.

Ансгар понял, что Бильд говорит о своем отце, которого все еще надеялся найти. Самого Ансгара, однако, больше ничто не держало в этой земле.

– Мне кажется, южный путь не так уж и страшен, – сказал он, – если мы будем достаточно осторожны, то сможем пройти по южному берегу. Я готов рискнуть. Тут наша служба кончилась, пора и на родину.

– Не спеши, брат, – возразил Агнар, – и вы все подумайте, прежде чем куда-то уходить. Завтра будет тинг, и, может быть, изберут нового конунга. Не обязательно служить ему годами, ведь наш договор заканчивается через одну зиму. Дослужим и потом сможем с чистой совестью, если так уж хочется, вернуться домой.

– Без корабля? – спросил Брунольв. – Сам же сказал, что Бальдр…

– Пусть Хелль его заберет! Не нужен нам Бальдр. Наймемся к торговцам, летом они часто плавают сюда из Нордланда и обратно.

Близнецы переглянулись. Было видно, что они колебались. Ансгару тоже показалось, что слова брата не лишены смысла.

Наконец Ульвар озвучил мысль, к которой, кажется, так или иначе склонялись все:

– Не будем спешить. Посмотрим, что будет на тинге.

– Верно! Верно! – сразу все согласились и тут же стали укладываться спать.

– А как же с последним даном? – вдруг вспомнил Оддвар, когда Брунольв уже потушил лучину.

– Убьем его! – решительно заявил Ульвар.

– Смерть ему, – сказал Бильд.

– Убьем! Убьем!

– Если его уже не убили, – заметил Ансгар, – после слов Оддгейра, которые слышал каждый, вся русь обратилась против Мане. У него не осталось друзей, одни враги. Мне жаль его, и, если я его увижу, я не подниму на него меча.

– А как же Оддгейр? – спросил Бильд. – Ты не хочешь отомстить за него?

– О какой мести ты говоришь? – удивился Ансгар, – Оддгейр мстил за Дагстюра, которого убил Модольф. Модольфа убил Хельги, вы все видели его голову. Но Оддгейр уже успел дать клятву в вечер йоля, и он ее исполнил. Чем же виноват Мане? Тем, что Оддгейр погиб раньше, чем добрался до него?

– Оддгейр звал нас! Перед лицом смерти он завещал нам, своим друзьям, довершить начатое. Как можешь ты теперь забыть его слова? Неужто этот Мане тебе больший друг, чем Оддгейр, что ты так за него заступаешься?

– Нет, он мне не друг. Но и не враг…

* * *

На другой день на судном поле, где когда-то Ансгар бился с Хельги и где он выдержал испытание огнем, собралось все воинство Хольмгарда, все вольные мужи разноязычных племен и их предводители-ярлы. Великое множество нордманов, вооруженных до зубов, стояли, словно собрались на битву. Ими предводительствовали Адальмунд, важный больше, чем обычно, Бергтор, с трудом сдерживавший свое неуемное честолюбие, Асмунд с маленьким Ингваром на руках, Викар, оглядывавший собравшихся хитрым прищуром дальнозорких глаз, Наттфари, как всегда загадочно улыбавшийся, Йоар, бесстрастно взиравший на собравшихся, старый Фроди, по своему обычаю опиравшийся на меч. Явился и Хельги с верными ему воинами. В лице его читалась решимость и полная уверенность в собственных силах. Рядом с Хельги Ансгар увидел Бальдра Кривого. Ненавистный хёвдинг смотрел единственным оком так, будто на него вот-вот должна была снизойти ярость берсерка. При одном только взгляде на Бальдра рука Ансгара невольно потянулась за мечом, но за спиной своего врага он увидел Барга. Старый викинг, так многому научивший Ансгара, стоял с мрачным видом, без своей обычной веселости. Жаль, нельзя было подойти. Вражда с Бальдром разделила их непреодолимой стеной.

Напротив нордманов собрались многочисленные словене. Они также явились на собрание во всеоружии. Предводительствовал ими Ратмир, чье лицо ни на миг не теряло своего сурового выражения. Рядом с ним стоял Твердислав. Эти двое то и дело о чем-то оживленно переговаривались. Стоял, возвышаясь над другими, Вышан, спешно прибывший в Хольмгард из Альдейгьи, едва до него дошла весть о смерти конунга. Другие вожди словен – Братята, Домажир, Терех и Рознег, которых Ансгар так и не научился различать, – стояли ближе к своим воинам. Глядя на них, Ансгар понимал, что они готовы к любому повороту, как бы ни закончился тинг. Между двумя воинствами, стоявшими друг против друга, витало невидимое, но ощутимое напряжение, и только от мудрости ярлов зависело не превратить собрание в побоище.

Между нордманами и словенами, замыкая круг, стояли с одной стороны венды, а с другой – финны. Оцо-Бьёрн, Онни, Ойва и Суло проявили, как подумалось Ансгару, легкомыслие и привели своих воинов без броней, а только с самым необходимым оружием. Они явно не собирались сегодня ратовать. Венды – другое дело. Эти пришли, прихватив с собой все оружие, какое только могли, по примеру своего предводителя. Крук надел на себя дорогой доспех с наручами и поножами, за спиной у него был крепкий щит. На поясе висел с одной стороны меч, с другой – секира, из-за сапога выглядывала рукоять ножа. Только шлема он не надел, и густая шапка волос с вплетенными оберегами торчала во все стороны. Бурислав, Яромир и Владивой ни в чем ему не уступали.

Среди вендов Ансгар с удивлением увидел еще одного ярла, которого никак не ожидал повстречать здесь. Это был Годин. Он явился одетым не как старец, но как воин, и выглядел точно так, как при их последней встрече. Воспоминание больно полоснуло душу Ансгара, и он провел рукой по щеке, нащупывая шероховатость шрама. Эта память об убитом друге останется с ним до смертного часа.

В центре круга, образованного собравшимися, стоял трон. Он пустовал, потому что это был трон конунга, а конунг был мертв. Очевидно, кто-то из ярлов решил, что сегодня будет избран новый конунг, поэтому трон и принесли сюда – усадить на него следующего владыку Хольмгарда и тем утвердить его власть в глазах всей руси.

Медленно, опираясь при каждом шаге на меч, к трону двинулся Фроди. Он был старейшим среди ярлов, и именно ему предстояло начать тинг. Его белая, как лежавший повсюду снег, борода развевалась на ветру, резко контрастируя с темно-серым полушубком. У Фроди был только его меч, так что он оказался самым безоружным из всех. Его оружием был его возраст и всеобщее почтение, которое оказывали ему как нордманы, так и венды с финнами.

Подойдя к трону, Фроди стал рядом с ним и, щуря подслеповатые глаза, оглядел окружающих. Слегка прокашлявшись и пожевав губами, он заговорил своим скрипучим голосом:

– Славные ярлы и доблестные воины! Родившиеся в этом краю и пришедшие сюда вместе с Рёриком! Бившиеся за него еще в ту пору, когда он был секонунгом, и пришешие в Хольмгард совсем недавно! Смотрите! Смотрите! Здесь, на этом месте, из года в год восседал, судил и рядил тот, кто собрал нас всех вод своей рукой, кто объединил под своей властью земли от Нево до верховий Днепра и от Вороньего камня до Белого озера, кто воздвиг этот город и сделал его желанным местом для купцов со всех четырех сторон света! Теперь это место пусто. Великим воином был Рёрик и мудрым правителем, он мог бы достичь и большего, если бы боги дали ему время. Но, видно, понадобился Одину, и Хар забрал его. Вчера проводили мы его со всеми почестями, а сегодня настало время решать, как нам быть дальше, что делать с наследием Рёрика. Сын его, Ингвар, как вам всем известно, еще слишком мал, его только забрали у матери, да и то потому лишь, что она ушла с Рёриком. Ингвару не время еще водить войско в походы, не время сражаться. А ратиться нам, если хотим сохранить, что имеем, придется немало. Знаете вы, что у нас розмирье с владетелем Кёнигарда. Он прочно сидит там, вниз по Днепру, и не пускает нас в богатые южные страны, да к тому ж подмял под себя кривичей. Еще понимать вы должны, что весть о смерти Рёрика скоро достигнет Нордланда, и конунги северных стран, Эрик ли Ведерхатт из Свеаланда, Харальд ли из Вестфолда, или Хальвдан из данов, или еще кто, явятся сюда, пытаясь если не занять место Рёрика, то хоть пограбить эти земли, как бывало в прежние годы. Потому нам нужно избрать нового предводителя, способного возглавить войско и править Хольмгардом. Иначе дело Рёрика пойдет прахом. Теперь слово за вами.

Сказав так, Фроди стал за спинкой трона и, снова оглядев собравшихся, жестом пригласил Асмунда. Тот подошел, держа Ингвара на руках. Мальчик, еще совсем маленький, вел себя тихо, не кричал и не плакал, только, насупившись, выглядывал из-под теплой шапки, сползавшей ему на глаза. Асмунд взял его под мышки и поднял над собой.

– Вот истинный наследник конунга Рёрика! – громогласно заявил он. – Его одного мы должны признать своим господином! Мудрый Фроди верно сказал, мы должны сохранить наследие Рёрика. Но его наследие – это прежде всего его сын, Ингвар. Неужто хотите попрать его право? Так-то вы чтите память Рёрика, стоило ему вознестись?! Хотите низвергнуть его славный род?

– Нет, нет! – послышались возгласы воинов.

– Ингвар – наш конунг! – воскликнул Асмунд.

– Ингвар конунг! Ингвар! – уже дружнее закричали воины.

Но тут вперед выступил Адальмунд.

– Я всегда был верен Рёрику и чту его память, как никто другой, – сказал он зычным голосом и расправил свои широкие плечи, покрытые медвежьей шкурой, так что сам на миг стал похож на этого грозного зверя. – Но Ингвар – дитя! Видят боги, я бы хотел служить сыну Рёрика, однако же Фроди – старейший и мудрейший среди нас – прав! Не может дитя водить войско, не может править Хольмгардом. Нам нужен настоящий конунг – воитель и правитель, чтобы мог сохранить, а может, и приумножить добытое Рёриком. Мы должны избрать нового конунга!

– И кого же? Уж не ты ли сам хочешь стать нашим конунгом? – выкрикнул Крук.

– Адальмунд конунг! – тут же с готовностью прокричали из его дружины, и Адальмунд подбоченился, готовясь услышать приветственные возгласы. Но вместо этого раздались недовольные слова:

– Он провалил поход на кривичей! Что он за конунг, если его поход закончился неудачей? Не хотим!

– Адальмунд! Адальмунд! – продолжали кричать его воины, но хирды других ярлов явно выступили против. По лицу Адальмунда было видно, как он злится, но ему хватило благоразумия и благородства, чтобы не упорствовать. Он сделал знак своей дружине, чтобы те замолчали, и неспешно вернулся назад.

Тут же без всякого приглашения к трону выбежал Бергтор. На груди его, облаченной в дорогой, изузоренный доспех, блестел разноцветьем амулет с драгоценными камнями, висевший на массивной золотой цепи. Светлые вьющиеся кудри выбились из-под горностаевой шапки. Спеша и захлебываясь, он закричал:

– Нужен новый конунг! Верно! Я! Я родич Рёрика, Ингвар мне племянник. Я по праву должен стать конунгом! Я…

Не успел Бергтор договорить, еще даже не раскрыли рты его дружинники, чтобы прокричать имя своего ярла, как все прочие расхохотались. Никто не воспринял притязаний Бергтора всерьез. Он взбесился, схватился за рукоять меча и вертелся, ища, кто смеется над ним, но смеялись все. Пнув в сердцах по снегу, так что тот брызнул высоким фонтаном, Бергтор ушел к своему хирду.

– Дайте и мне слово. – Ансгар услышал знакомый голос. Это был Годин.

– Конунг изгнал тебя, тебе нечего тут делать, – заявил Адальмунд.

– Прочь, старик! – поддержал его Бергтор.

– Слово! Слово Годину! – закричали Ратмир, Твердислав и другие словене, а с ними венды. Им явно не по душе пришлось, что предводители нордманов пытаются заткнуть рот одному из них.

Видя, что собрание вот-вот выйдет из-под контроля, Фроди должен был уступить.

– Слово Годину! – согласился он, и другие нордманы вынуждены были умолкнуть.

Твердым шагом, расправив плечи и гордо подняв голову, Годин вышел к трону. Ансгар смотрел на него и с горечью понимал, что все это было напускное, на самом же деле за личиной уверенного в себе, решительного человека скрывался сломленный горем от потери сына, уставший от жизни старик, и виной тому он, Ансгар.

– Братья! – заговорил Годин. – Услышьте меня! Что вы делаете? Решили избрать конунга? Разве вы ничего не понимаете? Славный был конунг Рёрик! Многих побед добился, великую силу под себя собрал. Собирая ту силу, многие неправды свершил, попрал заветы пращуров. Но теперь его нет. И другого такого не будет. Незачем пытаться сохранить то, что сохранить нельзя. Изберете нового конунга, и он получит силу, какой обладал Рёрик, но сможет ли распорядиться ею, как один лишь Рёрик умел? Нет среди нас равного ему, и нельзя ни одному из нас давать ту силу, какая была у него! Так пусть же каждый ищет теперь свой путь. Пусть северяне возвращаются к себе, там много конунгов, к которым можно пойти на службу, а мы тут снова будем жить по заветам отцов наших. Как-нибудь уладим с Кёнигардом и от находников тоже отобьемся, нечего нас ими пугать!

Чем больше говорил Годин, тем слышнее был гул недовольства. Это ярлы нордманов, а за ними и их воины возмущались услышанным. Финны стояли тихо, но было видно, что и они не приняли слов Година к сердцу. Недовольные оказались и среди вендов, и даже некоторые из словен, казалось, были смущены. Только Ратмир с Твердиславом кивками головы поддерживали едва ли не каждое слово Година.

– Поди прочь, старик, не морочь людям голову. Не зря конунг удалил тебя от своего двора.

Это был Хельги. Он выступил вперед, и от него исходила такая сила и мощь, что даже непреклонный Годин вынужден был отступить.

– Послушать Година, так мы должны все погубить, что годами создавал Рёрик. Ради чего тогда мы ему служили? Ради чего сражались за него? Чтобы все бросить и уйти? Нет, не этого хотел от нас конунг. И если мы верны данной ему клятве, то ни за что не бросим начатого. Мы должны продолжить! И мы должны хранить верность его роду! У нас один конунг – Ингвар! Да, он мал и сейчас он не может водить нас в походы. Что же, значит, должны избрать того, кто будет водить войско в походы и править за него, пока сын Рёрика не подрастет. Будем звать этого человека «великий ярл», а не «конунг».

– Здраво рассудил Хельги, – сказал Фроди, – мы, как то и должно быть по праву, признаем конунгом сына Рёрика, но в то же время изберем себе предводителя из числа тех, кто уже сейчас может водить русь в походы. Молви только одно, Хельги, кого ты предлагаешь избрать на место великого ярла?

– Тебя! – не сомневаясь ни мгновения, ответил Хельги.

Толпа вопросительно зашумела. Фроди все уважали, но он был слишком стар. Сам Фроди был, кажется, почти растроган предложением Хельги. Но все же ответил:

– Не те годы у меня, на меч лишь опираюсь, поднять же не могу. Не мне водить войско в походы. Дозвольте лишь, как прежде, помогать советом тому, кого изберут покровителем маленького Ингвара, как прежде помогал Рёрику. Настоящим же предводителем, лучшим среди всех собравшихся, я вижу одного – это Хельги!

– Хельги! Хельги! – послышались возгласы. Зашумел только его небольшой хирд, но скоро откликнулись дружины других ярлов, сначала нордманы, а потом и прочие племена. Хотя далеко не все словене были довольны, и прежде всего – Ратмир с Твердиславом. Они тревожно переглянулись и зашептались.

И тут над собравшимися пронесся дикий крик Крука:

– Никогда! Этот ублюдок никогда не будет конунгом!

Он выбежал к трону, повторяя:

– Никогда! Никогда!

– Пусть собрание решает, кого избрать великим ярлом, – попытался образумить его Фроди, но Крука словно обуяло безумие.

– Не лезь, старый хрыч, – заорал он, – думаешь, не вижу, что вы заранее сговорились! Думаете всех одурачить? Может, эти олухи и поверят вам двоим, да только не я! Ишь, как спелись: «Ты будешь великим ярлом! Нет – ты!» Мальца возьмете в оборот, а власть поделите между собой.

– Как смеешь ты так говорить со славным Фроди! – закричал Хельги, и гнев исказил черты его красивого лица. – Я забуду твои оскорбления в мою сторону, но у него проси прощения! Немедля!

– А это уж мне решать! – набычился Крук. Он явно не собирался уступать.

Толпа притихла. Все устремили свои взоры на этих двоих. Они долго стояли в повисшей вокруг тишине, сверля друг друга глазами. Наконец Крук не выдержал и схватился за свою секиру. Но едва он вознес ее над головой, думая обрушить на голову Хельги, как тот выхватил из ножен меч. Словно молния блеснула и рассекла кольчугу на груди Крука. Засочилась кровь. Крук все же нанес свой удар, но промахнулся, и тут же меч Хельги отсек ему кисть правой руки. Секира упала на землю, а Крук уставился на обрубок, из которого брызгала алая струя. Он уже не сопротивлялся, когда острие клинка вошло ему в горло.

Стоя над поверженным ругом, Хельги обратился к его дружине:

– Теперь вы служите мне!

Хельги говорил так, что каждому становилось ясно – возражений он не потерпит. И никто не возразил. Великая, грозная и вместе с тем притягательная сила исходила от Хельги. Простые воины почувствовали эту силу и увидели в Хельги своего предводителя. Даже Ансгар, подозревавший, что это и был оборотень, погубивший конунга, невольно потянулся к нему. Мелькнула мысль, что за таким человеком он мог бы пойти и в огонь, и в воду. Это было какое-то наваждение, которому он поддался вместе с другими.

Послышались крики: «Хельги! Хельги!» И уже едва ли не все воинство Хольмгарда в едином порыве выкрикивало его имя. Еще пытались что-то возражать Ратмир с Твердиславом, и к кому-то взывал Годин, но их почти никто не слушал, кроме их собственных дружинников, да и то не всех. Тогда Хельги подошел к Асмунду, и маленький Ингвар потянул к нему ручки. Хельги взял его под мышки, снова вышел на середину и высоко поднял над головой, а затем усадил на трон. Так Хельги стал великим ярлом при маленьком конунге Ингваре.

* * *

Вечером друзья снова собрались в своем углу и, сбившись в тесный круг, решали, как же им быть дальше. Впрочем, особых споров не велось. Все они были в восторге от нового владыки Хольмгарда, и уже никто не спешил поскорее покинуть Остерланд.

– Видели, как он в два счета уложил Крука? – восхищался Ульвар.

– Да, отменный воин! – важно кивнул Бильд. – С таким шутки плохи!

– Когда Хельги сказал воинам Крука, что теперь они служат ему, мне показалось, что он и ко мне обращается, – рассказывал Агнар, – и, клянусь, у меня было такое ощущение, что, если бы он и вправду мне так сказал, я бы ни на миг не задумывался. С таким конунгом мы многого можем достичь.

– Он не конунг, а великий ярл, – поправил его Ивар.

– Да хоть бы и так, не все ли равно? Истинным правителем Хольмгарда теперь будет именно он.

– Это верно.

– Вы еще не забыли про золото Ёрмунрекка? – спросил Агнар. – Если кто и сможет привести нас к нему, так это Хельги!

– Разве мы не хотели вернуться на родину? – спросил Раудкар.

На него посмотрели, как на сумасшедшего, даже родной брат.

– Ты что? А как же золото?

Раудкар смущенно почесал затылок.

– Дела наши идут в гору, – продолжал рассуждать Агнар, – сначала мы перешли в хирд конунга, а теперь у нас новый правитель, настоящий. Раньше служили дряхлому старику, который не выходил из своего дворца, а теперь – молодому и полному сил, с которым нас ждут походы и победы. Такие, как Хельги, не знают поражений. Я чую в нем это.

– Что до меня, так я и не собирался уходить, еще вчера вам сказал, – напомнил Бильд, – а теперь и подавно остаюсь. Скоро здесь начнутся интересные дела, и я не хочу ничего пропустить.

– Я тоже остаюсь, – сказал Оддвар, – я за Хельги теперь хоть на край света пойду, это настоящий конунг.

– М-да, пожалуй, я тоже останусь, – прохихикал Брунольв, – не оставлять же тебя одного, а то пропадешь.

– Уж без тебя-то, конечно, пропаду, – подыграл ему Ётунсон.

– Вчера я рвался прочь отсюда, – проговорил Ульвар, – но вы правы, сегодня перед нами предстал настоящий конунг, и я хочу служить ему. Я уверен, будет война с Кёнигардом. Поищем золото, как сказал Агнар, тогда уже можно будет и домой возвращаться. Но не сейчас. Сейчас остаемся.

– Остаемся, – согласились близнецы.

– Ну, раз такое дело, то и я останусь, – присоединился Ивар.

– Брат, а ты что скажешь? – обратился Агнар к молчавшему все это время Ансгару.

Ансгар не знал, что ответить. Наваждение стало проходить, а подозрения остались и даже стали сильнее, чем прежде. Оборотень убил конунга, а теперь Хельги занял его место. Все сходилось. Да, Хельги – великий воин, Ансгар тоже чувствовал в нем ту силу, о которой говорил его брат. И конечно он будет выдающимся правителем, пойдет войной на Кёнигард и добьется победы. Все это так. Но он не человек, он что-то другое – запредельное и страшное. Хельги – это зло, он не остановится ни перед чем, добиваясь своей цели. Горе тому, кто станет у него на пути, но и служба ему до добра не доведет. Так думал Ансгар, решая, как ответить на вопрос. Но он не успел ничего решить – появился Свен.

– Иди, конунг Хельги зовет тебя, – сказал он. Хельги не был конунгом, но Ансгар возражать не стал.

Свен провел его в трапезную, где прежний конунг устраивал пиры для своей ближней дружины, и тут же поспешил уйти. Ансгар остался один на один с великим ярлом. Вокруг было темно, только у кресла, где обычно восседал Рёрик, горел факел. Его пламя танцевало замысловатый танец, и вместе с ним на стенах плясали тени. Хельги стоял вполоборота, так что огонь освещал только часть его лица. Всматриваясь в него, Ансгар угадывал странное сочетание звериных и человеческих черт, которые сменяли друг друга, будто переливаясь, в зависимости от того, как падал свет. Недобрая усмешка исказила губы Хельги, блеснули зубы и стали ясно видны клыки хищника.

– Ты смел, – послышался голос. Красивый голос, словно певческий, – он никак не вязался в голове Ансгара с образом, стоявшим у него перед глазами. – И ты умен. Умнее, чем можешь показаться. Ты видишь то, что другие не замечают, и догадываешься о том, о чем другие даже не подозревают. И эта твоя догадливость опасна для меня, хотя до сих пор тебе хватало сообразительности не болтать понапрасну.

Хельги говорил прямо, не скрываясь, и Ансгар понял, что все его подозрения оправдались. Перед ним стоял оборотень. Тот, с кем Ансгар дрался перед лицом конунга в день, когда Рёрик принял хирд Бальдра на службу, тот, с кем он пил мёд на пиру, тот, кто в образе призрачного волка пробирался в покои конунга, и лишь амулет Брюнгерды ненадолго отсрочил смерть конунга, тот, кто, принеся голову Модольфа на костер Рёрика и убив у всех на глазах Крука, овладел высшей властью в Хольмгарде. А теперь Хельги, по всему судя, хотел и его смерти. Подумав так, Ансгар решил говорить смело, не таясь.

– Кто ты? – спросил он. – Кому служишь? Фенриру? Преклоняешься всеразрушителям?

Хельги засмеялся:

– Я никому не преклоняюсь и верю только в себя и свою судьбу! Что до тебя, то ты, верно, думаешь, будто я хочу твоей смерти. Это правда – стоит мне сказать слово, и ты будешь убит. Если понадобится, я и сам легко убью тебя. Но неужели ты думаешь, я стал бы звать тебя сюда ради этого и говорить с тобой? Конечно, нет. Дело в другом. Ты мне нравишься. В тебе есть сила, настоящая сила. И ты можешь быть полезен мне. Мне нужна не твоя смерть, а твоя жизнь! Я хочу, чтобы ты служил мне!

– Напрасно говоришь мне о смерти, я ее не боюсь! – заявил Ансгар, а у самого все похолодело внутри. – Ты не заставишь меня служить тебе! Можешь другим отводить глаза и насылать на них наваждение, а я тебе не верю. В твоей душе тьма! Ты предатель, клятвопреступник и убийца!

Усмешка исчезла с лица Хельги, голос его стал грубее:

– Будь осторожен в своих словах, юнец! Лучше тебе не знать мою другую сторону! – Сказав так, Хельги продолжил уже мягче: – Я знаю, что ты не боишься смерти. Своей. Но вряд ли бы ты хотел чужой смерти. Думаю, ты не хотел убивать того венда. Как там его? Богша? А теперь ты наверняка не хочешь, чтобы что-нибудь случилось с его сестрой.

Ансгар стиснул зубы. Такого он не ожидал. После всего, что случилось, между ним и Златой уже ничего не могло быть – этого бы ни за что не позволил Годин. Да и сама Злата, хоть Ансгар знал, что любит его, никогда не простила бы ему смерть Богши. Злата обратилась для него лишь мечтой – горькой и несбыточной, но от этого не перестала быть любимой и дорогой сердцу. Ансгар готов был отдать жизнь за нее, если потребуется, и, кажется, Хельги это прекрасно понимал. Он знал, куда метил. Ансгар молчал, но на его лице все и так было написано. Глядя на него, Хельги снова ухмыльнулся:

– Ты мне нравишься, ты славный малый, служи мне, и все будет хорошо. Все будет хорошо с тобой, с твоим братом, друзьями, с той девушкой и ее стариком-отцом, этим глупым Годином.

Ансгар на время потерял дар речи. Он попал в ловушку, из которой не знал выхода. Все, что ему оставалось, это склонить голову в знак согласия. Хельги удоволенно хмыкнул.

– Ну а теперь подойди ближе и слушай внимательно. – Ансгар послушно подошел. – Я позвал тебя не просто так, мне нужна твоя служба прямо сейчас. Вот твое первое задание. Ты, конечно, еще не знаешь. Вышан, Ратмир и Твердислав покинули Хольмград и увели свои хирды. В их руках Альдейгья. За ними могут последовать и другие вожди словен, а может, и вендов с финнами. Будет война. Теперь мне необходимо доставить одну важную весть в Изборск. – Хельги достал плотно смотанный и перевязанный вервием кусок бересты. – Это ты передашь Завиду, ярлу Изборска. С тобой пойдут все твои друзья, мне не нужно, чтобы они мелькали перед глазами Бальдра. Но это еще не все. Вместе с вами пойдет человек, вы проведете его до самого Изборска, точнее, это он вас проведет. Потом он уйдет. Подойди ко мне! – позвал Хельги.

Откуда-то из самого темного угла вышел человек, которого Ансгар до сих пор не замечал. Он был бледен, словно дис, и волосы его были бесцветными. Ансгар воскликнул от удивления – он узнал Мане.

* * *

Ночь была темная. Лишь изредка месяц пронзал своими острыми рогами густую черноту неба, освещая мягким серебристым светом верхушки деревьев, в которых гулял, завывая, колючий зимний ветер. Внизу, под шапкой леса, было темнее и тише. На небольшой полянке, прижавшись к стволам высоких сосен, утопая в снегу, стояла палатка. Внутри, едва умещаясь, прятались от леденящего холода десять человек. Это был отряд Ансгара.

Хольмгард остался далеко позади. Выйдя за городские ворота рано утром и ни разу не останавливаясь – ели прямо на ходу, – Ансгар и его друзья к тому моменту, как село солнце, прошли не меньше ста шестидесяти ордрагов. Все они с детства ходили на лыжах, так что для них в этом не было особого труда. Если бы зимний день не был так короток, могли бы пройти и больше. Но по темноте не решался идти даже их проводник.

Сейчас Мане лежал, укрывшись с головой своим плотным теплым плащом, и старательно делал вид, что спит, но остальные догадывались, что каждое их слово может быть услышано, и потому говорили еле слышным шепотом.

– Не понимаю, почему мы должны идти с ним, вместо того чтобы исполнить последнюю волю Оддгейра, – шипел Бильд, – сейчас у нас прекрасная возможность расквитаться с ним.

– Нет, нельзя, – строго ответил ему Ансгар. Они напряженно смотрели друг другу в глаза. Ансгар и раньше угадывал что-то вроде зависти к своим успехам со стороны Бильда. Бильд был старше и считал себя опытнее. Делиться своим искусством с младшим товарищем было одно, но подчиняться ему, ходить в его десятке – это совсем другое. Хельги поставил Ансгара во главе отряда, и уязвленное самолюбие Бильда не давало ему покоя. И теперь, не отводя глаз, он промолвил:

– Можно!

– Послушай, брат, – вмешался Агнар, – а так ли нам нужен этот белоголовый? Может, дойдем до Изборска и без него?

– Точно! – тут же согласились близнецы. – Что мы, заблудимся что ли? Не дети, дойдем как-нибудь. А этого порешим.

– Как-то нечестно это, – пробубнил Оддвар, – он с нами идет, доверился нам. А мы его всем скопом…

– Зачем всем скопом? – перебил Брунольв. – Пусть, как Оддгейр, бьется с каждым по очереди.

– Никто ни с кем не будет биться, он идет с нами, и хватит об этом, – начинал уже сердиться Ансгар.

– Не тебе решать! – прямо заявил Бильд.

– Ансгар прав! – пришел другу на выручку Ульвар. – Нам нужен проводник, иначе мы долго можем искать этот Изборск, а припасов у нас мало, и погода скверная. Будем шататься по лесам и издохнем от голода и холода раньше, чем доберемся до места.

– Я согласен с Ансгаром и Ульваром, – сказал Ивар, – мы в чужом краю, путей не знаем, а дойти нам надо быстро, ведь, как я понял, мы должны доставить ярлу Изборска послание от Хельги.

– И не только послание, – добавил Ансгар, – Хельги непременно хотел, чтобы Мане дошел до Изборска. Вы все так желали служить великому ярлу, и вот он дал нам задание. Почему же теперь вы вздумали идти наперекор его воле?

Эти слова образумили многих. Брунольв, Агнар, Раудкар и Лодинн согласно закивали головами. Но Бильд остался непреклонен:

– Все равно белоголовый умрет, – сказал он громко, не таясь, и, отвернувшись, накрылся плащом. Вслед за ним улеглись и остальные.

Поднялись еще затемно. Пока собирались, Мане как бы между делом подошел к Ансгару и прошептал:

– Спасибо!

– Не благодари, я не о тебе беспокоюсь, – ответил Ансгар, а перед глазами у него стоял образ Златы.

– Я знаю, – просто сказал Мане, – не беспокойся, с ней ничего не случится.

Ансгар пристально посмотрел на белоголового. Его красные глаза смотрели не мигая, и снова повеяло чем-то запредельным, от чего становилось не по себе. Но в то же время Ансгар знал, что может верить Мане, и чувство благодарности родилось в его душе. Захотелось поговорить, но он понимал, что друзьям такие разговоры не понравятся, ведь над ними тяготела последняя воля Оддгейра.

– Пора идти, – сказал Ансгар, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, пора. Путь неблизок, а нам надо спешить.

Вышли с первыми проблесками зари. Впереди шел Мане, за ним Оддвар. После Ётунсона оставалась глубокая широкая лыжня, по которой для остальных идти было одно удовольствие. Ансгар шел последним – как настоящий вожак волчьей стаи. Он шел и думал. Мысли полностью поглотили его сознание, никак не мешая продвигаться вперед. Ансгар думал и никак не мог понять, что происходит с его жизнью. Почти год минул с того дня, как был убит его отец, и все пошло кувырком. Он покинул родной край, сражался, убивал, любил. Его называли Длинный Меч и Спаситель, его проклинали и грозили ему смертью. Он служил старому конунгу, а теперь служит новому. Не конунгу, поправил сам себя Ансгар, великому ярлу, но что это меняет? Ему бы вернуться в Нордланд, исполнить свой долг перед отцом, но вместо этого он бродит по лесам чужой для него страны, ищет какой-то Изборск. Зачем? Зачем??? Ради Златы, отвечал себе Ансгар. Ради Златы, которая никогда не будет с ним. Кровь Богши, его друга и названого брата, разделила их навеки. Ансгар коснулся рукой щеки и нащупал полосу шрама.

Когда-то – Ансгару казалось, что уже очень давно, – колдунья предвещала ему некие черные врата и что он станет равен богам. Ничего такого не было. Но был его брат и друзья, был Мане, который вел их далеко на запад. Был лес, был снег, был холод.