Несмотря на заключенный договор, в Альдейгью викингов все равно не пустили: она оказалась переполнена воинами конунга и хирд Бальдра просто негде было поселить. Все же они покинули лагерь, около месяца служивший им домом, и разместились у рва под самыми стенами города, но тут особо не устраивались, ведь уже через день конунг собирался отправиться в обратный путь. Драккар тоже подвели как можно ближе к Альдейгье и вытащили на берег. Здесь ему под присмотром Торвара предстояло дожидаться того времени, когда викинги решат вернуться на родину. В Хольмгард им предстояло плыть на вендских ладьях.

Ансгар не хотел продолжить свой путь, так и не побывав внутри крепости. Днем накануне отплытия он долго ходил вокруг стен – высокого глиняного вала, поверх которого стояли деревянные клети, набитые, как он скоро узнал, утрамбованной землей. Несколько раз Ансгар подходил к воротам, но там стояли стражи такого угрюмого вида, что он не решался пройти мимо них. В конце концов, когда он уже отчаялся увидеть Альдейгью изнутри, его вдруг окликнули:

– Ансгар! Тебя ведь зовут Ансгар, верно?

Ансгар оглянулся. На него с явным любопытством смотрел молодой воин в простой одежде, но подпоясанный дорогим поясом. Ансгар пригляделся, и глаза его стали круглыми от удивления – на поясе висел меч в почти таких же ножнах, что и Домарбранд. Да и рукоять была похожа.

– Да, так меня зовут, – ответил Ансгар. Его распирало любопытство, но он старался держать себя достойно.

– А меня кличут Богуславом Годинычем, но друзья называют просто Богша. – Парень говорил с акцентом, как у Вышана, так что, даже если бы он не назвал свое имя, в нем легко было признать венда, – я видел, как ты бился с Хельги.

Ансгар сразу поскучнел:

– Да, это был не лучший мой поединок.

– Нет, наоборот! Я не раз видел Хельги в бою, и, поверь, он действительно великий воин. Тебе выпала большая честь биться с ним перед глазами конунга, и хотя ты проиграл, но сражался славно.

– Если он такой великий воин, – с сомнением пожал плечом Ансгар, – то почему он поставил мне подножку? Это нечестно.

Богша засмеялся:

– Ты просто плохо знаешь Хельги! Если он поставил перед собой цель, то всегда ее добьется. И ничто его не остановит. Если понадобится, он будет хитрить, отступать, водить за нос, а потом нанесет разящий удар. Он умнее других и никогда не позволит себе проиграть только из-за того, что его победа кому-то может показаться нечестной.

– Я смотрю, ты очень высоко его ценишь.

– Не только я. Его уважают все, слово Хельги – второе после конунга. Знаешь, что про него рассказывают?

– Что? – поддался любопытству Ансгар.

– Говорят, он может оборачиваться волком и ходить такими тропами, где людям путь заказан. Все звери и птицы слушаются его и передают, что видели и слышали. Поэтому он всегда знает, где его враги и что они замышляют.

– Да ну, сказки, – отверг Ансгар, а сам вспомнил волчьи клыки Хельги.

Богша весело улыбнулся:

– Ну, я, конечно, своими глазами не видел, но, зная Хельги, ничему не удивлюсь. Ты вот скажи мне, – переменил он вдруг разговор, – что это ты круги наматываешь вокруг стены?

– Да я так просто, – замялся Ансгар, но тут же выпалил: – Никогда раньше не бывал в городах. Хотелось посмотреть.

– Так в чем же дело? Давай я тебя проведу.

– Правда? – обрадовался Ансгар. – Давай!

Они двинулись к воротам. Один из стражников покосился на Ансгара, но не сказал ни слова. Оказавшись внутри, Ансгар принялся вертеть головой, он никогда не видел столько строений в одном месте. Крепость оказалась набита людьми, они ходили туда-сюда, каждый по своему делу, мало обращая внимания на Ансгара. Тут было множество воинов, но не только они – еще ремесленники, слуги, дети, женщины, а среди них он заприметил и пару миловидных девушек, но ни одна из них не была похожа на Рунфриду. В центре Альдейгьи было свободное пространство, и Ансгар хотел пойти туда, но Богша потянул его за собой.

– Пойдем, отсюда все будет лучше видно.

Они поднялись по лестнице и оказались на узкой площадке, которая, как оказалось, опоясывала всю стену, то ныряя в башни, то снова выныривая. Она не доходила до самого верха стены, но была устроена так, что, стоя на ней, можно было видеть все, что делается снаружи. Ансгар посмотрел вниз и почувствовал себя великаном. Забавно было смотреть на людей с такой высоты.

– Скажи, Богислейф…

– Ты можешь звать меня Богша, – дружелюбно улыбнулся венд.

– Хорошо, Богша. Скажи мне, кто построил эти стены?

– Как кто? Конунг Рёрик.

– Сам, что ли? – удивился Ансгар.

– Ха-ха! Ну, ты скажешь! Нет, конечно. Конунг только повелел, а работали его люди.

– А как они поднимали бревна на такую высоту?

– Не знаю, я не знаток в этом деле. Но наверняка есть множество способов.

Ансгару такое объяснение показалось неубедительным. Боясь показаться простодушным, он немного замялся, но все-таки спросил:

– Скажи, а правду говорят, что в этих краях живут великаны?

– Великаны? – удивился Богша. – Нет, сколько здесь живу, ни разу не встречал. А с чего ты взял, что они здесь водятся?

– Согласно нашим легендам, ётуны живут на востоке.

– Ну, кто их знает, может, они и вправду живут где-то на востоке, – с сомнением произнес Богша.

– А что, много еще земель на восток отсюда?

– Еще как много! Говорят, где-то там далеко, гораздо дальше, чем отсюда до твоей родины, есть высокие горы. Может, в тех горах и водятся эти твои ётуны, не знаю.

– А что дальше, за горами?

– Не знаю, вряд ли ты встретишь человека, который там бывал.

Ансгар призадумался. Он не подозревал, что Мидгард такой большой. Впрочем, может, оно и к лучшему, что турсы живут так далеко отсюда. И выходит, эти стены действительно возвели люди. Но если люди смогли такое построить, значит, смогут и разрушить.

– Скажи, Богша, кто-нибудь пытался захватить Альдейгью с тех пор, как построили эти стены?

– Нет, пока еще никто не осмелился.

– Наверно, это вообще невозможно.

– Ну почему же? – возразил Богша. – На стены можно взобраться по приставным лестницам, и если нападающих будет намного больше, чем обороняющихся, то тогда они могут победить. Еще можно выбить ворота тараном. Или, как я слышал, в полуденных странах делают башни на колесах и подводят их к самой стене. А из башни сначала стреляют из луков, а потом перепрыгивают на стену.

Ансгар с интересом слушал, что ему говорит Богша. Раньше война представлялась ему куда более простым занятием – бери себе меч, щит, шлем и вперед, в бой. Но оказалось, что все намного сложнее, и война – довольно мудреное дело. Тем временем Богша продолжал говорить:

– Но в здешних краях башен на колесах отродясь не видали. И вообще, мало кто может бросить вызов конунгу Рёрику. У него достаточно дружины, чтобы держать в своих руках все подвластные ему племена и в то же время заставлять дрожать от страха соседей. В последнее время осмелел Аскольд из Кёнигарда, что на полдень отсюда. Уже было несколько стычек с его воинами. Мы бы проучили их, но в последнее время конунгу часто нездоровится, а поручать большую войну кому-то другому он не хочет. Но он все равно готовится. Вот и вас согласился взять на службу.

Слушая Богшу, Ансгар повернулся и окинул взором Альдейгью. Сверху расположение строений казалось более упорядоченным, чем если смотреть снизу. Проследив за его взглядом, Богша переменил разговор:

– Вон там, смотри, хирдхейм, дом дружины нашего конунга, по-нашему – гридница. – Он показал на большое бревенчатое здание с узкими окошками. – Такой же построят и для вас в Хольмгарде. В двух домах, что поменьше, живут люди Торвара из числа тех, что постоянно стерегут Ладогу. – Богша назвал город на вендский манер. – Еще несколько отрядов постоянно обходят здешние земли, блюдя порядок и сторожа от незваных гостей.

– Как Вышан? – уточнил Ансгар.

– Да, Вышан водит один из таких отрядов. Поочередно они приходят в город, чтобы отдохнуть, и тогда занимают вон тот дом. Сейчас там Эринг со своими воинами. Так что, как видишь, для вас и вправду нет места.

– А это что за дом рядом с хирдхеймом? Он почти такой же большой, но намного красивей. И народу там больше толчется.

– О, это дом самого конунга, там он устраивает пиры для своей дружины, там вместе с ним живут его самые приближенные люди, жена с сыном и их слуги.

– А что, у него есть жена? – удивился Ансгар. – Почему же ее не было на судном поле? И почему там не было его сына? Посмотрел бы, поднабрался бы уму-разуму, ему же потом на место отца.

– Жены его не было, потому что нечего женщине, даже высокого рода, лезть в мужские дела, – объяснил Богша, – а сын конунга очень мал, от мамки еще не отняли. Так уж вышло, что Рёрик долго не привязывался ни к одной женщине, каждый год менял по нескольку наложниц. Может, они и рожали ему детей, но он этим не интересовался. Однако лет шесть назад после плавания на запад он вернулся с Ефандой, и вскоре у нее родился сын именем Ингвар. Сейчас он еще ребенок и вряд ли повзрослеет к тому времени, когда его отца не станет. Не знаю, как тогда дело повернет.

– Ты это о чем?

– Да ни о чем! – спохватился Богша. – Боги любят Рёрика, глядишь, может, он еще всех нас переживет. Ну а город вряд ли кому-нибудь удастся захватить. Смотри, здесь все есть – вон амбар, там каждый год пополняются запасы зерна, вон хлев, свинарня.

Ансгар понял, что Богша намеренно переменил тему разговора, но допытываться не стал. Они спустились вниз, и Богша еще некоторое время поводил его между строений, показав конюшню, поварню, кузню, стеклодельню, в которой варились глазки – маленькие стеклянные шарики, которые, как оказалось, очень ценились в этих краях.

– Смотри, – достал он один такой глазок из кармана и протянул Ансгару, – за эту вещицу финны готовы отдать много пушнины, можно даже купить себе раба.

– За один глазок? – удивился Ансгар. Он покатал его на ладони. Странная, совершенно бесполезная безделица. Кому и зачем она может пригодиться? – Мне рабы не нужны, – хмыкнул Ансгар и вернул шарик Богше, – лучше скажи мне, почему конунг назвал своих воинов «рус»? И от других я тоже слышал это слово. Что оно означает?

– Ну, рус – это, как бы тебе объяснить, – Богша почесал затылок, – это люди, которые ходят по воде, люди воды.

– Как это?

– Да что ж непонятного? Вот ты сам – викинг, ушел из родного дома и сел на корабль. Так и русы. Люди, которые плавают на кораблях. У нас целое племя такое есть, вы их ругами кличите.

– Но здесь-то никто не плавает на кораблях! Мы тут по земле ходим, – возразил Ансгар.

– Ну и что? Ты разве перестал от этого быть викингом? Нет. Да и потом, Рёрик столько лет был морским конунгом, что привык называть так свое воинство, русь, и все привыкли.

Ансгар пожал плечами, но больше допытываться не стал. Русь так русь. Богша уже провел его по всему городу, рассказал много интересного, и, наверно, пора было и честь знать. Но оставался еще один вопрос, который не давал Ансгару покоя. Когда вышли за ворота, он сказал:

– Хороший у тебя меч. Откуда он?

– Мой отец добыл его в бою с франками.

– Я не слышал, чтобы венды ходили так далеко.

– Ты, наверно, думаешь, – рассмеялся Богша, – что я из местных словен. Но это не так. Мой отец из племени вагров. На родной земле ему не было чести, потому что он был подкидышем. Тогда он ушел к Рёрику, ходил с ним во многие походы, славно сражался, и тот сделал моего отца воеводой, то есть ярлом.

– А где сейчас твой отец? – со скрытой тоской спросил Ансгар.

– В Хольмгарде. Точнее, у него своя усадьба рядом с городом. Если хочешь, когда будем там, заходи в гости, я буду рад. Обязательно надо показать отцу воина, который так ловко метнул щит в Хельги!

– Ладно тебе, – отмахнулся Ансгар.

– Я не шучу! Тебе понравится у нас. Обещай, что зайдешь!

– Хорошо, Богша, я обещаю.

На том и расстались.

* * *

Ансгар осторожно, умеряя силу, работал веслом. Вендская речная ладья была намного легче драккара, и, даже чтобы подниматься на ней вверх по Вальхаву, требовалось меньше усилий, чем в море. Уже скоро должен был показаться Хольмгард, где отныне предстояло нести службу хирду Бальдра. И вот, на второй день пути они приплыли к тому месту, где недалеко от впадения Вальхава в озеро Ильмейн расположился новый город, построенный по воле конунга Рёрика.

На восточном берегу, в пойме Вальхава, возвышался небольшой мыс. На его вершине Ансгар узрел глиняный вал с частоколом. За частоколом виднелись крыши домов. После Альдейгьи Хольмгард не показался Ансгару очень уж большим, как он представлял себе раньше, слушая рассказы других об этом городе. Однако скоро Ансгар узнал, что с противоположной стороны, за крепостными стенами, было еще множество строений, как ремесленных, так и жилых. Вместе с ними Хольмгард образовывал поселение, которое было даже больше Альдейгьи, притом что еще и десяти лет не прошло с того момента, как Рёрик здесь обосновался. Впрочем, как объяснил ему его новый друг Богша, конунг пришел не на пустое место – на этом мысу уже много поколений жили сначала финны, а потом словене, занимавшиеся рыболовством и обработкой земли. Рёрик согнал их с мыса и расположил на нем свою главную дружину. Теперь здесь предстояло по крайней мере один год жить викингам Бальдра.

Их снова оказалось негде разместить, а значит, как и прежде, предстояло жить почти что под открытым небом. Они разбили свой лагерь с восточной стороны, недалеко от посада. Едва вернувшись в Хольмгард, конунг велел строить новую гридницу, а сам заперся в своих хоромах и долго не появлялся. Говорили, он слег с какой-то тяжелой болезнью. К удивлению Ансгара и всего хирда, их новый дом был возведен всего за несколько дней. Бальдр запретил своим воинам покидать в это время лагерь, но сам ходил смотреть, как идет строительство. Возвращался каждый раз недовольный. Наконец Бальдр со всей дружиной был приглашен на новоселье. Стало ясно, что́ ему так не нравилось. Выяснилось, что для их хирдхейма не нашлось лучшего места, как у клоаки, куда сливали помои и ходили по нужде. Правда, для последних целей ею пользовались нечасто, ибо большинство жителей предпочитало выходить для этого дела за городские стены. Но все же душок стоял не самый приятный. Зимой, подумал Ансгар, будет хуже, морозить срам никто не захочет, а потому все дерьмо окажется здесь.

Мало того, что их дому отвели такое позорное место, так еще и сам дом построили кое-как. Длинное прямоугольное бревенчатое строение с высокой двухскатной крышей издалека выглядело довольно внушительно, но, подойдя ближе, легко было догадаться, почему его соорудили так быстро. Покрытые корой бревна приладили друг к другу, не особо заботясь возникшими щелями, во многие из которых легко проходила ладонь. Наверно, через эти щели должен был проникать свет, ведь окон вообще не оказалось. Летом оно, может, и ничего, даже хорошо, будет проветриваться, а вот зимой, опять же подумал Ансгар, в таком доме навряд ли будет намного теплее, чем снаружи.

Дом передавал руководивший его постройкой ярл из числа местных вендов. Похоже, он не особо жаловал гостей из-за моря, потому что на все попреки и гневные нападки Бальдра с брезгливым выражением лица отвечал, сильно коверкая северный язык:

– Сегодня вы здесь, завтра вас нет. Так стоит ли из-за таких находников тратиться?

– Попробуй сам пожить в этом доме!

– Коли не нравится что-то, так сами доделайте. Вон вас сколько здоровых мужиков! А все только жрать да спать. Работать кто будет?

– Посмотрим, что скажет конунг! – скрежеща зубами, прорычал Бальдр.

– Если он еще что-нибудь скажет, – буркнул венд.

Видать, Рёрик был совсем плох, раз его ярлы так осмелели. Однако Бальдр решил идти к нему.

– Куда? Тебя все равно не пустят! – прокричал ему вслед ярл.

Викинги под присмотром Барга остались стоять у своего неказистого дома, ожидая, как повернет дело. Венд тоже решил обождать, но что-то шепнул на ухо одному из своих прислужников, и тот куда-то убежал. Тем временем на новых соседей вышли поглазеть хольмгардцы. Среди них оказалось много нордманов, которые охотно стали делиться местными новостями. Выяснилось, что в последние два года конунг, не желая показывать свою слабость, уже не первый раз вот так запирается у себя, пуская только жену с сыном и двух-трех ближайших ярлов. Но все понимали, что за этим кроется, и опасались, как бы он не остался в своем затворе навеки. Точнее, опасалась этого та часть старшего и младшего хирда, которая пришла с ним из-за моря. А вот среди местных, когда-то самих позвавших Рёрика, далеко не все были им довольны и многие только того и ждали, когда конунг умрет и можно будет прогнать его род и его дружину туда, откуда они пришли. Ярл, что строил дом, судя по всему, был из этого числа. Сейчас он стоял, делая вид, что не слышит разговоров вокруг себя, перебрасывался со своими людьми короткими фразами на вендском языке и все время поглядывал куда-то в сторону. В Хольмгарде большую часть населения составляли нордманы и заморские венды, но были и словене. Скоро к хирдхейму подтянулось несколько десятков вендов. Между двумя группами хольмгардцев завязалась перепалка.

Неизвестно, до чего бы дошло дело, но вдруг все разом притихли: верхом на коне показался сам Рёрик в сопровождении своих хирдманов. За ними шел Бальдр. Как уж он пробился к больному конунгу, что ему сказал, осталось неизвестно, но только владетель Хольмгарда был явно зол. По лицу его явствовало, что он еще толком не оправился от болезни, однако же в седле держался бодро.

– Твердислав! – хрипло крикнул Рёрик, еще подъезжая к скоплению людей. – Я тебе что велел?

Толпа раздалась, давая конунгу место.

– Что велел, то исполнено, – недовольно ответил Твердислав, когда конунг остановил своего коня перед самым его носом.

– Я велел тебе построить хирдхейм! А это что?

Твердислав набычился:

– Стены есть, крыша тоже, что еще нужно?

– Значит, будешь сам здесь жить со своей семьей и дружиной, а твою усадьбу я отдам своим новым воинам. – Конунг говорил жестко, и не возникало даже тени сомнения в том, что ему достанет воли именно так и поступить.

– Не посмеешь! – багровея от злости, отвечал ему Твердислав. Лица людей за его спиной посуровели, и было ясно, что, в случае чего, они готовы биться за своего господина.

Рёрик выпрямился в седле. Лицо его пылало гневом, правый ус дергался.

– Вот как ты заговорил! Забыл, кто твой конунг? Забыл судьбу Вадима? – При упоминании этого имени что-то дрогнуло в Твердиславе, тень страха пробежала по его лицу. – Хочешь пойти по его стопам? Что ж, я это устрою. Или думаешь, мне уже конец? Нет, смотри. Смотри на меня! – Твердислав, явно перебарывая себя, поднял глаза на Рёрика, тот показал крепко сжатый кулак. – Жив я! И пока жив, все вы в моей власти! И пусть это будет последним делом моей жизни, но я вычищу измену в своей земле, даже если мне придется вырубить под корень сто знатных родов. Ты понял меня?

– Я внял твоим словам, конунг.

– Хорошо. В три дня ты должен привести этот хирдхейм в порядок – я хочу попировать в нем со своей новой дружиной. Столы накрывать и прислуживать во время пира тоже будешь ты. И пусть я только замечу, что ты поскупился на моих воинов – не сносить тебе головы!

Сказав так, конунг круто завернул коня. Бальдр, осклабившись в ответ на взгляд пристыженного Твердислава, собрал свой хирд и повел его прочь из города. Спустя три дня викинги вновь явились в Хольмгард. За это время щели оказались замазаны глиной и проложены мхом, в трех стенах прорублены небольшие оконца, а над входом был повешен воловий череп. Зашли внутрь. Света из окон не хватало, чтобы разглядеть, что к чему, но заранее были подготовлены лучины, которые, едва их зажгли, осветили хирдхейм неярким, но теплым огнем. Ансгар с товарищами, топча ногами мягкий, еще не успевший как следует утрамбоваться глиняный пол, с любопытством осматривал свой новый дом. Обстановка была самая простая: вдоль стен стояло множество лавок, заваленных мешками с соломой, а также несколько длинных столов, в дальнем правом углу небольшая перегородка образовывала что-то вроде отдельной комнаты – место хёвдинга, а посреди помещения был подготовлен очаг – обложенное камнем углубление. При мысли о том, что ему теперь придется жить здесь, Ансгару стало неуютно. За последнее время он привык спать на свежем воздухе, прямо на голой земле, и в хирдхейме, как бы высока ни была его крыша, ему казалось тесно. Но делать было нечего, приходилось обустраиваться на новом месте.

Настроение Ансгара заметно улучшилось, и не только у него одного, когда их в тот же день пригласили на оружейный склад, причем явиться следовало во всеоружии. Веселые от предвкушения, викинги нестройной толпой двинулись за провожатым. Вел их Барг, так как Бальдр неожиданно попал в особую милость у Рёрика и теперь большую часть времени проводил у него во дворце. Этот дворец был чем-то вроде крепости в крепости, многоразличные служебные здания образовывали вокруг него подобие стены. Среди этих зданий была и длинная низкая оружейня, у которой викингов поджидал уже пожилой, но, судя по виду, еще очень крепкий человек со строгим выражением лица. Ансгар подумал было, что это еще один ярл из вендов, однако, заприметив у него на шее маленький Мьельнир, успокоился.

– Здесь оружие раздают? – гаркнул Барг.

Человек посмотрел на него из-под густых насупленных бровей:

– Абы кому не дам.

– Само собой, – согласился Барг, – да только мы не абы кто.

– Знаю. Еще знаю, что у вас десять хирдманов и ты – правая рука вашего хёвдинга. И у всех достаточно оружия. Напрасно пришли сюда с пустыми руками, меня не проведешь. Я выдам оружие только вашим дренгам. Да и то, пусть не особо губу раскатывают, только самое необходимое.

Барг почесал затылок и протянул:

– Да, тебя не проведешь. Как, говоришь, твое имя?

– Ну, скажем, Ранд. Что с того?

– Ранд? – обрадовался Барг. – Как кстати! Мне как раз нужен щит. Я хоть и неплохо вооружен, но вот щита в дороге лишился. Дал этому балбесу поносить, – Барг показал на Ансгара. – А он взял да и сломал его о секиру руга.

– О секиру, говоришь. – Ранд поскреб затылок. – Ладно, сейчас.

Он нырнул в низенькую дверь и скоро вернулся назад, неся в руках прекрасный, совсем еще новый щит с большим блестящим умбоном посередине.

– На вот, держи. Но это все. Теперь ты и хирдманы – в сторону. А дренги пусть подходят по одному.

Даже без хирдманов в очередь за оружием выстроились почти пятьдесят человек. Ансгар не стал лезть вперед других и стоял одним из последних. В зависимости от того, кому чего не хватало, Ранд выдавал либо щит, либо шлем, кроме того, каждому полагалась броня. Поначалу дренги, получив свое, отходили довольные, но скоро стали раздаваться возмущенные голоса. Каждый последующий щит и шлем были хуже предыдущего, и Ансгар уже начал жалеть, что не пролез вперед. Громче всех возмущался Оддвар: Ранд не смог найти броню, которая налезла бы на его могучее тело.

Наконец очередь дошла и до Ансгара. Ранд покосился на Домарбранд:

– Хороший меч.

– Да, хороший, – согласился Ансгар и с гордостью добавил: – Именно им я убил того руга, который сломал щит Барга.

Ранд приподнял одну бровь, потом закатил глаза, будто что-то прикидывая, и исчез в темном проходе в оружейню. Его не было довольно долго. В конце концов он объявился, неся в руках щит, а на нем броню и шлем. Точнее, это был не шлем, а шапка из толстой потертой кожи с несколькими железными вставками, причем одной, судя по дырке, не хватало.

– Что это? – спросил Ансгар.

– Это тебе на голову, – невозмутимо ответил Ранд, – ты не смотри, что этот шлем такой старый. Зато надежный.

– Надежный?! – вскричал Ансгар. – Да ты посмотри на него, он же сейчас у тебя в руках разлезется. Ты нарочно выискал его для меня? Поэтому тебя так долго не было?

– Не ори! Скажи спасибо, что вообще что-то даю. На, забирай и проваливай отсюда. – Ранд всучил ему щит – обтянутое разрубленной в нескольких местах кожей дерево с заклепками по краям. Ансгар сжал от злости зубы, но когда развернул жиденькую кольчатую броню, то просто обомлел. Прямо на груди зияла огромная дыра. Раньше он мог только мечтать о броне, но теперь явно хотел большего. Не в силах вымолвить ни слова, он просто показал дыру Ранду. Тот только пожал плечами:

– Ну что ж с того, видать, пробили чем-то в бою.

– Ты хочешь сказать, что ее сняли с убитого воина?

– А ты что думал? Не выбрасывать же! Не ты первый, не ты последний.

Ансгар просунул руку в дыру:

– А с этим как мне быть? Так и носить?

– Можешь сходить на кузню, глядишь, подлатают, – посоветовал Ранд, а потом, хитро сощурив глаз, добавил: – Но вообще я могу тебе кое-чем подсобить.

– Чем же?

– Можем устроить мену. Ты мне – свой меч, а я тебе – бронь и щит покрепче, шлем добротный и топор.

– Этот меч – наследие моего отца! – возмутился Ансгар.

– И что с того? Меняться будешь или нет?

Ансгар мотнул головой.

– Ну как знаешь. – Ранд был явно недоволен, он надеялся на другой ответ.

* * *

Вернувшись вместе со всеми в хирдхейм, Ансгар сел на лавку и призадумался. На свои новые доспехи он не хотел даже смотреть, и теперь они валялись под лавкой. Он был зол и снова начал жалеть о том, что покинул родную землю. Вдруг ему на темя упала крупная капля. Он поднял голову, и следующая капля угодила ему прямо в глаз.

– Что за шутки? Откуда вода?

– Дождь пошел, – ответил ему Ульвар, и в подтверждение его слов раздался приглушенный гром.

– Тут тоже крыша течет, – подал кто-то голос у противоположной стены.

– И тут, – поддержали его у входа.

Все ж таки Твердислав сумел им насолить. Может, он не рассчитывал, что дождь пойдет так скоро, ведь с тех пор, как викинги прибыли в Хольмгард, здесь все время стояла прекрасная погода. Но теперь, еще до намеченного на сегодняшний вечер пира, пакость Твердислава вышла наружу, а значит, ему грозил гнев конунга. Дождь усиливался, и, видя, как на глиняный пол стекают уже целые струи воды, Барг вышел прочь. Наверно, пошел искать Бальдра или самого Рёрика.

Большинство отнеслись к новому неудобству либо равнодушно, либо и вовсе с юмором. Протекающая крыша была пустяком по сравнению с тем, что им пришлось перенести за время похода. Льющаяся на них вода никак не мешала викингам любоваться своим новым оружием и обсуждать его с приятелями, шутить, смеяться и предвкушать обильную жратву на пиру. Только Ансгар сидел понурый.

– Ты чего, брат, нос повесил? – раздался голос Агнара.

– А чему я должен радоваться? – ответил вопросом на вопрос Ансгар.

Агнар нахмурился:

– Ты опять за свое? Сколько можно об одном и том же? Все идет, как надо! Мы в Остерланде, конунг Рёрик, не без твоей, кстати, помощи, принял нас на службу, теперь у нас свой хирдхейм в Хольмгарде, вот-вот пойдем войной на Кёнигард, а там недалеко и до золота Ёрмунрекка!

– Точно! – оживился сидевший рядом Ульвар. – С сокровищами Ойума мы сможем собрать такое войско, что покорим не то что Свеаланд, а весь Нордланд!

– Отомстим и Ведерхатту, и всем свеям! – подали свои голоса Бильд и Ивар.

Но Ансгар не разделял веры своих товарищей в будущие успехи.

– Да, конунг взял нас на службу, – проговорил он, – но, сами видите, он того и гляди направится на пир в чертоги Одина. А без Рёрика тут может такая каша завариться, что нам будет не до Кёнигарда. Сами же видели, как на нас смотрят местные венды. Да, у нас теперь есть крыша над головой, но что это за крыша? – Для пущей убедительности Ансгар подставил ладонь под льющуюся сверху струю, и брызги полетели в разные стороны. – Нам дали оружие. Замечательно! – Он поднял свою броню и просунул руку в отверстие на груди. – Дырявые доспехи, дырявая крыша, дырявый конунг!

– Попридержи язык! – взвился до этого тихо сидевший и внимательно прислушивавшийся к разговору Ормар. – За такие слова можно легко лишиться головы!

– Да? И кто же меня ее лишит? – вскочил с лавки Ансгар. Рядом с ним плечом к плечу стал Агнар – хотя он и не разделял мнение младшего брата, но если предстояла драка, то он готов был биться за него.

– Тише вы! – раздался громкий бас Оддвара. – Не хватало еще, чтобы мы тут между собой передрались. Не забывайте, что мы в одном хирде, в одном десятке. Мы же друзья! Нам нельзя ссориться.

Все с удивлением посмотрели на Ётунсона. Редко когда он мог связать воедино столько слов, но, видно, уж очень ему не хотелось междоусобия. Он разволновался и громко сопел, а его щеки даже в полумраке хирдхейма горели огнем. Глядя на него, все невольно заулыбались, а потом и вовсе рассмеялись.

– Да не пыхти ты так! – Брунольв ткнул кулаком в живот Оддвару. – Чай, не поубиваем друг дружку. Верно я говорю?

– Верно, – согласился Ансгар и сел обратно на лавку.

– Верно, – кивнул и Ормар, – я только хотел сказать, что не пристало воинам поносить конунга, которому они служат.

– Так бы и говорил, а то сразу «головы лишиться»! – Агнар положил руку на плечо Ансгара. – Брат, конечно, погорячился. И его понять можно. Да, не все так гладко, как хотелось бы, но я все же думаю, что дела наши не так уж и плохи. Крышу нам починят, броню залатают. А что касается конунга, то он еще в силах править. Видели, как он застращал того ярла Цфертислейфа? Ну а если боги его все-таки призовут, не беда, будет другой конунг, помоложе. Тогда мы точно пойдем походом на полдень.

– А если венды восстанут? – не удержался Ансгар.

– Тоже не беда! Здесь много нордманов, да и вагры будут за нас. Вместе мы наведем порядок!

После этих слов весь десяток призадумался, но скоро тишину прервал голос Раудкара:

– А я согласен с Ансгаром. Не понимаю, что мы тут делаем. Это чужая земля, тут живут чужие нам люди, у них свои собственные дела, до которых нам нет никакого дела. – Раудкар говорил редким для него серьезным тоном, а сидевший рядом Лодинн согласно кивал головой. – Поначалу мне казалось, наше изгнание будет коротким и мы скоро вернемся назад. Но теперь ясно, что мы застряли здесь надолго. В этом году похода на Кёнигард уже точно не будет, ведь скоро солнцеворот, а никаких приготовлений не видно. Значит, поход откладывается в лучшем случае на будущую весну. Если мы примем в нем участие, то и в следующем году не успеем вернуться домой. Что толку от платы, которую нам обещал конунг, если за то время, пока нас нет, Ведерхатт окончательно утвердится на нашей земле?

– А золото? – заблестели глаза Бильда. – Золото Ёрмунрекка! Если мы найдем его, то с его помощью сможем вести войну против свеев.

– Вот именно, – хмыкнул Лодинн, – если найдем. А если нет? Если рассказ Барга – всего лишь легенда? Окажемся далеко на юге, в логове врага, и еще неизвестно, скольким из нас удастся вернуться назад.

– Мы найдем золото! Я чую, я знаю, – убежденно заговорил Агнар. – Такие легенды просто так не рождаются. Когда я только услышал, что говорит Барг, то сразу понял: вот оно! Можете мне не верить, но я будто вспомнил эту историю. Клянусь, никогда раньше слóва о Ёрмунрекке не слышал, а тут вдруг как вспышка в голове и какое-то внутреннее знание, что когда-нибудь я увижу это золото.

Слова Агнара произвели впечатление, даже близнецы прониклись его убежденностью, и в их глазах показались огоньки Гулльвейги. Парни из других десятков тоже стали прислушиваться. Кое-кто подошел поближе. Только младший брат оставался несгибаем.

– Пусть мы даже найдем это золото, что мы с ним будем делать? – вопросил он. – Кто будет нанимать хирд для войны с Ведерхаттом? Только конунг. А какой конунг? Рёрик? Захочет ли он вести войну со свеями или, может, употребит золото, как ему вздумается?

– Тогда мы не дадим золота Рёрику, – влез подошедший Игуль, – выберем своего конунга!

– Да! Точно! У нас будет свой конунг! – раздались голоса.

Губы Ансгара скривила насмешливая улыбка:

– И кого же мы выберем? Кому доверим золото? Может быть, тебе?

– Зачем мне? – удивился Игуль. – У нас есть хёвдинг Бальдр. Сделаем его конунгом.

Многим эта идея понравилась, но, как видел Ансгар по глазам своих товарищей, далеко не всем. И сам Ансгар сильно сомневался, что, если золото попадет в руки Бальдра, он поступит с ним честно.

– По правде говоря, – раздался голос Ивара, – у меня такое чувство, что если золото действительно окажется у нас, то может послужить причиной раздоров и тогда не принесет никакой пользы. И потом, наверняка об этом станет известно всем вокруг. За нами начнется настоящая охота!

– Не начнется! – возразил Агнар. – Просто надо заранее все продумать и договорится между собой, как мы с ним поступим. Договориться и принести друг другу клятву верности. Тогда никаких раздоров не будет. А чтоб чужие не узнали, надо поменьше болтать. Даже сейчас нас может кто-нибудь подслушивать.

Едва Агнар произнес эти слова, как откуда-то сверху раздался шум, будто кто-то ползал по крыше. Братья обменялись тревожными взглядами и бросились наружу, за ними повалил весь хирд. Но снаружи их поджидал улыбающийся Барг.

– Куда это вы ломанули? – спросил он, глядя на их разгоряченные лица, на которых воинственный пыл быстро сменился растерянностью и удивлением. – Никак врага учуяли? А это я! Вот загнал слуг Цфертислейфа на крышу.

Ансгар обернулся и посмотрел вверх. С двух сторон, взобравшись по небольшим лесенкам, по крыше хирдхейма лазили люди, не меньше десятка, и копошились, пытаясь заделать прорехи, в которые стекала вода.

* * *

Ближе к вечеру, когда дождь давно затих, слуги Твердислава развели посреди хирдхейма большой огонь, вода, набежавшая утром, стала быстро испаряться, и скоро следов недавнего потопа почти не было заметно. Только по-над стеной, там, куда не доставало тепло костра, оставалось сыро.

Скоро пожаловал сам Твердислав. Не обращая внимания на посмеивающихся викингов, он распоряжался своими слугами, которые споро накрывали столы для грядущего пира. Над огнем на вертеле жарилась туша вепря, и соблазнительный аромат скоро вытеснил из буйных голов северных воинов все их думы, оставив только одну мысль – о еде. Впрочем, кое у кого аппетит разыгрался не только в животе. Среди слуг Твердислава было несколько женщин. Одна из них, высокая, дородная, с круглым миловидным лицом, очень приглянулась Игулю. Сначала он жадно следил глазами за каждым ее движением, затем, не утерпев, подошел вроде бы помочь донести тяжелый котел, а сам тем временем приобнял ее за крутой бок, а потом ущипнул за грудь. Женщина ойкнула и отпрянула.

– Куда же ты? – похотливо ощерился Игуль. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Только хорошее!

Не ожидавший подвоха, Игуль еще тянул руки к прислужнице, но вдруг почуял, как между лопаток ему с размаху легла чья-то тяжелая ладонь. Он обернулся и увидел гневное лицо Барга.

– Ты что это тут удумал?

– Да я так, я же просто, – зачастил Игуль, – я в шутку, просто повеселиться.

Но тут Игуля дернули за плечо уже с другой стороны.

– Эй, варяг! – набросился на него Твердислав. – Еще раз увижу, что ты пристаешь…

– И что ты сделаешь? – не давая ему договорить, взбрыкнул Игуль. Твердислава он явно не боялся. Но тут между ними влез Барг. Игуля он резко пихнул в плечо и, указывая пальцем в сторону лавок, проговорил:

– Иди, посиди, остынь! – И уже обращаясь к Твердиславу: – Дозволь мне самому разбираться со своими людьми. Не пытайся сам наводить порядок. А то не миновать беды.

– Не много ли на себя берешь, Барг? Без году неделя на нашей земле, а уже указываешь, как нам себя вести!

– Я свое слово сказал, – с непроницаемым лицом отвечал Барг.

– Что ж, будь по-твоему, но учти: если мою челядь будут обижать, я не потерплю.

– Никто твоих рабынь не тронет. А теперь иди, накрывай нам стол, – ухмыльнулся Барг, и Твердиславу ничего не оставалось делать, как вернуться к своим делам.

Меж тем Ансгар, видя, что дело уладилось и драки не будет, заскучал и решил немного прогуляться. После дневного дождя на улице было свежо и приятно, не то что в душном хирдхейме. Он побродил немного вокруг дома, справил малую нужду, а тем временем начало смеркаться. Близилась короткая летняя ночь, и Ансгар вернулся назад. Тут уже все было готово к началу пира. Никогда прежде Ансгару не доводилось видеть в одном месте столько еды за раз. Звери, птицы, рыбы – жареные, вареные, печеные – в великом множестве украшали столы. Между ними грудились многоразличные овощи и фрукты, ломти хлеба. Ну и, конечно же, хмель – тут были и мед, и пиво, и простая брага, на любой вкус. Все это издавало такие манящие запахи, что у Ансгара сразу потекли слюнки, а в животе словно запылал огонь. Но к еде нельзя было даже притронуться, все ждали конунга. Нетерпеливый Ётунсон уже тянул руку к столу, но Брунольв, сидевший рядом, ткнул его локтем в бок, и вовремя: объявился Рёрик, а с ним Бальдр.

Барг, а за ним и весь хирд вышли встречать конунга. Его сопровождали несколько человек, среди которых Ансгар узнал Хельги. Викинги полукругом окружили Рёрика, в руках у многих горели факелы. По лицам людей плясали тени. Они напряженно смотрели на своего нового вождя, ожидая его первого слова.

– Приветствую славного Бальдра! – громко произнес он, хотя Бальдр пришел с ним и стоял рядом. – Приветствую и его славных воинов. С вами заключил я ряд, и теперь вы служите мне, я же даю вам дом. Вот он! – Конунг указал рукой на хирдхейм. – И да благословят боги его обитателей, и да покровительствует им Один!

В это время из темноты в круг факелов рабы Твердислава втащили на веревке огромного кабана. Сам Твердислав перекинул свободный конец веревки через балку, выступавшую прямо над входом, и, потянув, задрал кабану голову. Зверь задергался, вертя в разные стороны своей мощной шеей и скребя задними копытами землю. Веревка стала сползать к краю балки, грозя вот-вот сорваться, но в этот миг Рёрик, вынув меч из ножен, вонзил его глубоко в самое горло кабана.

– Прими, Один, эту жертву, – изрек конунг и вытащил меч из раны. Вслед за мечом хлынула горячая кровь. Мелкая дрожь прошла по могучему телу лесного обитателя. Рёрик вместе с Бальдром подошли к Твердиславу, приняли у него веревку и в четыре руки мощными рывками подняли тушу под самую крышу, а слуги закрепили веревку. Тут же метнулась неясная тень, и из-под крыши раздался громкий вороний грай. Среди викингов раздался одобрительный гул, а затем над Альдейгьей разнесся крик пяти дюжин глоток:

– Слава Одину! Слава конунгу Рёрику!

Вниз еще обильно текла кровь, а слуги уже тащили новую жертву, черного козла с крутыми рогами и длинной бородой. За ним волочили большой плоский камень. Теперь раздался голос Бальдра:

– Я пришел издалека к славному конунгу Рёрику и привел к нему много добрых воинов. Теперь эти воины и я во главе их клянемся биться за конунга по первому его слову и будем верны ему и своей клятве до тех самых пор, покуда он блюдет ряд. Пусть же могучий Тор сопутствует нам в наших битвах, покрывая славой наше оружие и имя конунга Рёрика. Эта жертва ему!

Бальдр одной рукой схватил козла за рога, заломив ему голову, а другой, обнажив меч, полоснул по горлу. Кровь брызнула на жертвенный камень. Подождав, пока тело животного обмякнет, Бальдр отпустил рога, так что голова козла осталась лежать на камне, а затем одним махом отрубил ее.

Снова викинги одобрительно загудели. Снова раскрыли свои рты в едином порыве.

– Слава Бальдру! – кричали они.

– Я дал вам дом. Даю и пищу, – промолвил Рёрик и вошел в хирдхейм. За ним последовали остальные, проходя под сочившейся сверху кровью. Впитавший днем дождевую влагу дом теперь от жара лучин и очага отдавал ее обратно, и в зале висела легкая взвесь. Викинги стали в плотный круг, в центре которого пылал огонь, а у огня стоял конунг. Рядом с ним услужливо вертелся Твердислав. Он взял у служки черного петуха с большим красным гребнем и протянул его Рёрику. Петух бился, пытался вырваться, словно чуя свою погибель, но человеческие руки крепко держали его. Конунг принял птицу, взял поднесенный ему нож и в один миг отрезал петуху голову. Крылья его еще трепыхались, а из шеи брызгала кровь. Пламя зашипело, принимая жертву. Запахло паленым.

– Пусть боги не покинут этот дом. Дом, обитатели которого готовы пролить кровь свою за меня, и за Одина, и за всех асов, – говорил Рёрик, а Твердислав уже передавал ему хлеб и тонкие ломти мяса. – И пусть примут они эту пищу.

Конунг осторожно положил в огонь хлеб и мясо, затем взял из рук Твердислава чашу с брагой и тонкой струйкой вылил ее в очаг. Огонь было притух, но тут же, шипя и потрескивая, разгорелся с новой силой.

– Боги приняли наши жертвы! Слава богам!

– Слава! Слава! Слава!

Рёрик и его ярлы прошли к центральному столу и сели – конунг посередине, остальные по правую руку, причем Хельги сел ближе всех к Рёрику. По левую руку сел Бальдр, за ним Барг, а на самом краю примостился Твердислав. Остальные устроились за столами, стоявшими вдоль длинных стен, хирдманы – поближе к большому столу, дальше – дренги.

Пир начался. Голодные люди с жадностью набросились на еду. Раз за разом они поднимали наполненные до краев чаши и пили, славя конунга и его ярлов, славя Бальдра и его хирд, славя Одина, Тора и всех богов-асов. Ансгар не отставал от других, одной рукой хватая редьку, луковицы, яблоки, смотря что подвернется, а в другой у него постоянно было мясо. Мяса было много – пока пирующие поедали то, что уже было наготовлено, слуги жарили на вертеле жертвенных животных. Вместе со всеми Ансгар пил брагу, пил, даже когда славили Бальдра, и хотя он обильно закусывал, но скоро в голове его приятно затуманилось, а с тяжестью в животе появилась и легкость на душе. Утолив первый голод, викинги принялись без умолку галдеть, нахваливая щедрость конунга и смеясь над Твердиславом, которому толком некогда было поесть, потому что все время приходилось давать распоряжения слугам. Стройность пира стала распадаться, кто-то уже вставал из-за стола, чтобы сходить проветриться, кто-то пересаживался с места на место, пили небольшими группками, славя друг друга.

Немного переведя дух, Ансгар ухватил жирный кусок мяса и впился в него зубами, когда кто-то подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Ансгар обернулся и увидел Хельги. Он, казалось, совсем не был пьян, хотя в руке держал полную меда чарку. Дружелюбно улыбаясь, Хельги проговорил:

– Ты хорошо бился в тот раз и будешь славным воином. Хотя по воле богов и конунга мы с тобой дрались, я не чувствую к тебе вражды и не хочу, чтобы ты видел во мне врага. Давай же выпьем и забудем обиды.

Слова Хельги пришлись Ансгару по душе. Слегка пошатываясь, он встал, плеснул себе браги.

– То, что ты сказал, твои слова теперь здесь! – Ансгар приложил руку к сердцу. – Я не забуду их! Если вдруг приключится беда, уж не знаю, какая, позови, я приду на помощь!

Хельги усмехнулся – пьяный Ансгар, видать, не очень-то походил на человека, от которого стоило ждать помощи. Чарки стукнулись, едва не разлетевшись на части, Ансгар одним махом опрокинул в себя брагу, Хельги же, наслаждаясь каждым глотком, медленно выпил свой мед. Ансгар думал, что теперь тот вернется на свое место, поближе к конунгу, но Хельги вместо этого пошел вдоль столов, выпивая то с тем, то с другим, для каждого находя доброе слово. «Зря Богша на него напраслину возводил, – подумал Ансгар, – славный муж и, наверное, славный хёвдинг. Лучше бы ходить под его рукой, чем служить Бальдру».

Тут к столу вернулись Агнар и Ульвар, выходившие подышать свежим воздухом.

– Ну что, брат, выпьем за золото Ёрмунрекка!

– Выпьем за нашу удачу! – добавил Ульвар.

– Выпьем за нашу месть! – выдавил из себя пьяный Ансгар.

И они выпили, а потом снова наливали и снова пили. Забыв о всех невзгодах, Ансгар веселился от души, орал вместе со всеми песни, добрые и светлые, вынесенные ими из родного леса, подпевал новым, злым и похабным, которым учили старые викинги. Разнимал кинувшихся друг на друга Дагстюра и Оддгейра, которые тут же примирились, выпили по чарке и принялись отплясывать. И все было хорошо, забылись невзгоды, горести и неудачи, и будущее уже не казалось таким беспросветным. Даже Бальдра в эту минуту Ансгар готов был простить. А потом он заснул, навалившись на стол.

Проснулся посреди ночи. От неудобной позы, в которой он провел несколько часов, ныла спина, в голове бродил хмель, и хотелось устроиться поудобнее. Ансгар оглянулся, конунга и его ярлов не было видно, Барг тоже куда-то запропастился, зато слышен был знакомый грозный храп Бальдра. Викинги спали кто как – на столе, под столом, на полу у очага. А кое-кто еще, к удивлению Ансгара, продолжал бражничать. С одной стороны столов сидел старый Херинг, подливал себе меду – видать, стащил с большого стола – и понемногу его цедил. С другой стороны сидели в обнимку Геслинг и Бьёрнхард, тихо о чем-то беседовали и попивали пиво.

Кое-как Ансгар вылез из-за стола и почувствовал, что, прежде чем лечь, надо бы сходить проветриться. Далеко идти не хотелось, и, оказавшись на улице, он завернул за угол хирдхейма – все равно рядом выгребная яма, подумал он, хуже не станет. В голове стоял звон, и ему ничего не хотелось, кроме как вернуться в дом и завалиться на лавку. Так он и сделал.

Но толком выспаться Ансгару не удалось. Ранним утром, когда так сладок сон и хочется полежать еще хоть чуть-чуть, поднялся какой-то шум. Раздавалось сразу несколько голосов, и каждое слово отзывалось звоном в голове Ансгара, будто оно не влетало в ухо, а его туда вбивали молотом. Он крепился, пытался снова уснуть, но напрасно. Тогда он с превеликим трудом разлепил веки, потом, кряхтя, сел. Спорили где-то в закутке у хёвдинга, Ансгар различил голоса самого Бальдра, а с ним Барга и Игуля. Сделав над собой усилие, Ансгар встал с лавки, мозги словно забултыхались под черепом, и он стиснул себе руками виски.

– На вот, выпей, – услышал он слова старшего брата, повернул голову и увидел его участливое лицо. Агнар подсовывал ему кружку с пивом. Ансгар почувствовал отвращение, но все же взял кружку и сделала несколько глотков. Его затошнило, но он только срыгнул ядреным перегаром. Немного постояв, Ансгар почувствовал, что ему начинает легчать.

– Чего там галдят? – спросил он хрипло.

– Да, брат, пока мы все тут спали, Игуль такое учудил, что теперь и не знаю, чем дело кончится. Как бы не выгнали нас всех взашей из этого Хольмгарда!

– Что стряслось?

– Помнишь, вчера вечером он приставал к прислуге?

– Ну?

– Не знаю уж где, но он нашел ту девку, силой приволочил сюда и с той стороны дома, у стены, попытался овладеть ею. Только ничего у него не вышло.

– Он что, был так пьян?

– Не в этом суть. Просто на шум пришел Барг и, увидев, в чем дело, набросился на него. Ну, девка, само собой, тут же убежала жаловаться своему хозяину. Говорят, Цфертислейф уже обивает порог дворца конунга, ищет управу на нас.

– А Игуль что?

– Да что Игуль, утром проснулся, никак понять не может, почему у него все болит. Говорит, ничего не помнит, что ночью было. Потом Барг поволок его к Бальдру разбираться. Уже битый час там толкуют.

– Интересно, о чем они говорят?

И братья, не сговариваясь, подошли поближе. Теперь можно было разобрать доносившиеся из закутка слова.

– Пойми, если сейчас он останется безнаказанным, другие тоже повадятся, – строго выговаривал Барг.

– Еще чего, из-за какой-то девки наказывать своего воина. Да ты и так намял ему бока, – отвечал Бальдр.

В подтверждение раздался глухой стон Игуля. Но Барг не удовлетворился таким ответом.

– Сам знаешь, – говорил он, – у конунга сейчас нелады со словенами, а если еще и мы учнем тут своевольничать, они точно восстанут.

– И что с того? Мы же искали войны? Вот и будет война. Перережем их, и дело с концом.

– Нет, ты не знаешь, что такое восставшие словене. А я знаю, я видел это своими глазами, и я говорю тебе, не стоит их доводить. И войны мы хотели совсем другой. Забыл про Кёнигард? Вот куда нам надо! А если мы тут кашу заварим, то уже вовек не доберемся туда.

Однако слова Барга его, кажется, не убедили:

– Кёнигард подождет! Ты лучше скажи, когда у тебя в последний раз была женщина?

Барг помедлил с ответом, но все же сказал:

– Давненько. Но что с того?

– А то, что, хочешь не хочешь, а воинам время от времени нужны женщины. Можно, конечно, потерпеть месяц-другой во время похода или войны, но здесь, в мирном городе, где и заняться особо нечем, а баб кругом полным-полно, так и тянет прижать хоть одну. И я понимаю беднягу Игуля, сам не прочь завалить какую-нибудь бабенку, а потому не собираюсь его наказывать.

Выйдя из закутка, Барг тут же, не глядя ни на кого, направился вон из хирдхейма. Вслед за ним показался Игуль. Один глаз у него заплыл, и нос был расквашен, но, несмотря на это, он улыбался и даже попробовал подмигнуть уставившемуся на него Ансгару.

Вскоре явился гонец от конунга, вызывая Бальдра к себе, и тот нехотя послушался. Весь хирд уже знал о случившемся и теперь с нетерпением ожидал, чем кончится дело. Игуль сидел вместе со всеми, потирая намятые бока, и выслушивал одну за другой шуточки, которыми развлекались его товарищи. Он был уверен, что опасаться нечего, Бальдр защитит его перед лицом конунга. Так и получилось. Бальдр скоро вернулся и с довольным видом сказал Игулю, так чтобы и все остальные слышали:

– Конунг стал на мою сторону. Девку ты не попортил, не изувечил, а значит, никакого ущерба Цфертислейфу не нанес, так что тебе ничего не грозит.

Викинги одобрительно загудели. Тогда Бальдр залез на стол и обратился к своим воинам с речью:

– Слушайте меня и не говорите потом, что не слышали. Как видите, конунг на моей стороне, а я всегда на вашей стороне, что бы вы ни натворили.

– Ура Бальдру!

– Между ним и словенскими ярлами есть нелюбие, а потому он тем более всегда будет слушать, что говорю я, и не будет слышать Цфертислейфа и ему подобных. Так что не опасайтесь гнева конунга, а уж словен и вовсе бояться нечего.

– Вот это дело! Славно!

– Но это не значит, что вы можете зажимать в углу каждую встречную бабу, потому что, если конунгу будут приносить жалобы на нас каждый день, его благосклонность может и улетучиться. Тогда придется платить вергельд. А я не собираюсь раскошеливаться из-за каждой вашей дурости, так что платить будете сами. Вот и думайте, стоит оно того или нет.

«Интересно, что бы сказал на это Барг», – подумал Ансгар. Барга все еще не было, и некому оказалось образумить викингов, которые, как и следовало ожидать, поняли слова своего хёвдинга так, что распускать руки на местных девушек можно почти безнаказанно, только бы не переусердствовать.

Барг явился только под вечер, но зато с такими занятными вестями, что заинтересовался даже Игуль, быстро позабыв о своей обиде. Целый день Барг гулял по городу и за его стенами, выспрашивал у местных, что да как, и в итоге разузнал, что в округе есть несколько веселых вдов, которых насилить не надо, а сами они с удовольствием примут гостей, только бы те приходили не с пустыми руками. Сразу появились желающие в эту же ночь пойти познакомиться с веселыми вдовами поближе, чтобы потом рассказать остальным, стоят они того или нет. На дело Барг взял с собой опытных бойцов – Геслинга, старого Херинга, Валя, Дагстюра и, смилостивившись, побитого им же самим Игуля. Прихватили с собой кое-что из остатков давешнего пира. Остальные, проводив их с завистью в глазах, стали укладываться спать.

– Да, здорово придумал Барг, – протянул Раудкар.

– Здорово, – согласился Лодинн.

– А правда, что вы всегда вдвоем под одну юбку лезете? – спросил Брунольв и тут же получил подзатыльник. Впрочем, он остался не в обиде, потому что всех изрядно повеселил, кроме близнецов, конечно.

– Эх, поскорей бы и нам к ним наведаться, – промычал Оддвар.

– Тебе нельзя, – снова принялся острить Брунольв, – они как глянут на такого великана, так разбегутся, кто куда. А не разбегутся, так ты их передавишь всех. В любом случае нам тогда ничего не останется.

– Ничего я не передавлю, я ж осторожно, – пробубнил Оддвар, чем вызвал взрыв хохота у своих товарищей.

– Он осторожно! Вы слышали это?! – потешался Ульвар.

Скоро над словами Оддвара ржал весь хирд. Только когда, очень нескоро, веселье стало спадать, Ивар проговорил:

– Эх, жаль, что не мы первые пошли.

– А что так? – поинтересовался Бильд.

– Ну, знаешь, не хочется после других пользоваться.

– Тогда ты совсем опоздал, – вмешался Ормар, – этим вдовам уже, по всему видать, не впервой. Не говоря уж о том, что когда-то у них были мужья.

– Кто там раньше был, я слыхом не слыхивал, видом не видывал, а теперь буду точно знать, кто до меня вдовушек топтал.

– Ну и что? – удивился Бильд. – Свои же, братья-викинги! Или брезгуешь?

– Не то чтобы брезгую, а все равно… – Ивар не знал, как ответить, но тут ему на выручку пришел Агнар.

– Странно, что Бальдр не пошел, – сказал он тихо, – он-то по этой части явно не промах.

– Ничего странного, – так же шепотом отвечал ему Ульвар, – наш хёвдинг любитель портить девок. Старые клуши ему не нужны. Помнишь, как тогда у куршей?

– Угу. А ты, брат, что думаешь?

Но Ансгару этот разговор не понравился с самого начала, и он лег на лавку, отвернувшись от всех, а теперь сделал вид, что спит и не слышит вопроса. К вдовам он идти не собирался.

Вернулись разведчики под утро, усталые и довольные. Только Игуль ворчал, что ему подсунули какую-то старуху. Викинги, особенно из числа дренгов, жадно слушали рассказ о ночных похождениях своих товарищей. Особо нетерпеливые засобирались уже идти по их стопам, но вовремя сообразили, что и вдовушкам нужен роздых. Впрочем, времени было вдосталь, ведь, хотя после пира хирд Бальдра начал службу, служба эта не особо утомляла. На ночь один десяток должен был выходить на городские стены и нести стражу, днем его сменял другой десяток – большего от них пока не требовали. А потому каждый в свой черед мог сходить и расслабиться в объятиях этих добрых женщин.

В общем-то в первую неделю это было главным предметом забот новоявленных воинов Рёрика. Засобирался прогуляться и Агнар, конечно, в компании младшего брата. Но Ансгар вдруг заупрямился, чем удивил не только Агнара, но и всех своих товарищей, которые не могли взять в толк, как можно было отказываться от такой возможности. Кажется, только Ивар его понял, хотя сам все же не побрезговал сходить в гости к одной из вдов. Остальные от удивления скоро перешли к насмешкам, даже родной брат не упускал случая подтрунить над ним. Ансгар злился и, пытаясь укрыться от глупых шуток, в свободное от несения стражи время уходил из хирдхейма. Сначала он гулял по Хольмгарду и между прочим завел знакомство с местными кузнецами. Один из них, именем Хват, глянув на пробитую броню, взялся ее исправить.

– Приходи завтра, – сказал он на ломаном северном языке.

Как и условились, Ансгар пришел на следующий день.

– Принимай работу, – молвил Хват и протянул броню Ансгару. – Дыра была слишком большая, я сделал новые кольца, но для надежности решил прикрыть это место чем-то покрепче.

И вправду, на месте дыры, проделанной некогда в броне чьим-то оружием, блестела большая металлическая бляха. Ансгар с восторгом глядел на нее и не мог поверить своим глазам. Броня была как новая.

– Сколько я должен тебе, Хват?

Но Хват только мотнул головой:

– Ничего. Если эта броня спасет тебе жизнь, найдешь меня и заплатишь, сколько будет не жалко. А не спасет, значит, труд мой ничего не стоил.

* * *

Скоро, исходив город вдоль и поперек, Ансгар заскучал и повадился выбираться за стены Хольмгарда. Он облюбовал росший неподалеку лес, напоминавший ему о родине, и целыми днями скрывался там. На душе было тоскливо, Ансгар маялся от безделья и мучал себя мыслями о том, что его место не вдали от Нордланда, а там, в родном краю, где хозяйничают свеи, которым некому дать отпор, там, где пролитая кровь отца требует отмщения. Но с друзьями и даже с братом он уже перестал говорить об этом.

Близился день солнцеворота. В Хольмгарде только и слышно было, что о предстоящем празднике. После того как с восходом солнца конунг принесет жертвы богам, должен был начаться общий пир на весь Хольмгард и продолжаться, пока солнце не зайдет за небосклон. В этот миг конунгу следовало принести новые жертвы. И тогда наступало самое интересное – ночь, когда можно все. Но ночь эта – самая короткая в году, и нужно было поторопиться, чтобы успеть сделать все задуманное. В предвкушении веселья дренги делились друг с другом своими планами. Говорили все по-разному, но примерно одно и то же. Всем хотелось выпить на пиру как можно больше хмеля, а потом идти ловить девок. Ведь и девкам в эту ночь позволено было очень многое, и, как знать, не нашлось бы среди них таких, которые бы оказали благосклонность к славным гостям из Нордланда? Вдовушки быстро приелись, да и куда им было до юных красавиц!

Ансгар в этих разговорах не участвовал. Хотя безумие вольной ночи манило его своей вседозволенностью, он также знал, что это время, когда веселятся не только люди, но и дисы. В детстве он не раз слышал рассказы, как особо разбуянившиеся от хмеля лесные жители вдруг наталкивались на духов. И хорошо, если эти духи оказывались добрыми. Натешившись вволю, они отпускали людей невредимыми, хотя после встречи с ними не скоро приходил в себя помутневший рассудок. Злые же духи, если человек попадался им в эту ночь, уже не давали ему уйти. Они могли утащить его на дно озера, заманить в болото или даже просто растерзать на месте. Впрочем, Ансгар вовсе не боялся дисов и, если бы ему вздумалось погулять вместе со всеми в эту ночь, они бы его не остановили. Было нечто иное в его думах. Ему вовсе не хотелось веселиться, не хотелось обижать местных девушек. Он вспоминал Рунфриду, которая стала жертвой таких же воинов, каким стал он теперь сам, и не желал причинять кому-либо такую же боль, какую почувствовал в своей груди тогда – на пепелище дома Видбьёрна. А ведь друзья, и первым среди них родной брат, напившись, обязательно потащат его с собой веселиться. Откажись он – и снова станет посмешищем, снова, говоря о нем, будут скалить зубы шутники вроде Брунольва.

И вот наступил этот день. С утра, пока солнце еще не показало своего золотистого края, жители Хольмгарда повалили прочь из города и стали переправляться на другой берег Вальхава. Немного спустившись вдоль реки, они вышли к ее устью, где она вливалась в озеро Ильмейн, такое обширное, что поначалу показалось Ангсару ничуть не меньше великого озера Нево. Вместе со всеми он поднялся на утес, который, как он понял, был священным местом. Здесь в жертву богам было принесено множество животных – десятки быков, коней, овец, собак и петухов.

На самом деле сюда, к выходу в озеро, пришли не все жители Хольмгарда. Не оказалось многих словен. Говорили, что они ушли в какое-то свое священное место. Когда Ансгар услышал об этом, ему нестерпимо захотелось найти это место и посмотреть, как встречают солнцеворот словене, однако пришлось идти со всем хирдом на жертвенный утес. Но и теперь, когда все утренние жертвы были принесены, Ансгар должен был остаться и вместе со всеми принять участие в большом пире.

Пир по велению конунга устроили и вправду большой. На улицу были вынесены десятки столов, а на эти столы выставили великое множество блюд и питий. Дичина и мясо домашних животных, битая в лесу и во дворах птица, огромные, выловленные в реке и озере рыбины, овощи, фрукты, ягоды, хлеба, каши. Все это можно было запивать десятком разновидностей кваса, и медом, и вином. Правда, дорогие напитки выставлялись на столах конунга и его ближней дружины. Простым людям оставались брага да пиво. Когда последние жители Хольмгарда втянулись в городские ворота, Рёрик со своими ярлами уже сел за столы, пир начался.

Ансгар устроился с краю, чтобы при случае незаметно уйти, но когда он окинул взором стол, то понял, что спешить не стоит. Скоро, набив живот и нахлебавшись браги, он почувствовал себя гораздо веселее, тем более что Бальдра рядом не было – он и Барг пировали с конунгом – и хирд оказался предоставлен самому себе. Правда, Бальдр оставил за старшего Оддгейра, но тот приналег на хмельное, и скоро присматривать пришлось за ним самим. Утолив первый голод, викинги, восхвалив щедрость конунга и прозорливость своего хёвдинга, вновь принялись строить планы на предстоящую ночь.

– Ну, теперь-то я доберусь до той девахи, теперь она от меня не уйдет! И никакой Барг мне не помешает! – разглагольствовал Игуль. – Пусть только рыпнется, мигом ее скручу.

– Может, тебе нужна помощь? – выставив свой лоснящийся жиром нос, предложил Геслинг. – А то еще ускользнет пташка.

– Ха-ха! Не ускользнет! А если и убежит, так я найду другую, лишь бы была из дома Цфертислейфа. Я этому венду покажу, как мне указывать!

– А что, это идея! – воскликнул парень из десятка Игуля по имени Эрик, но которого все звали за его юность Телёнком. – Перепортим ему всех девок!

– А наш-то Кальф становится Квигом! – заржал Игуль и хлопнул парня по плечу, так что тот чуть не поперхнулся брагой.

– Да, отличная мысль! – поддержал Геслинг. – Повеселимся!

Десятки Геслинга и Игуля сидели за столом рядом с десятками Ормара и Бьёрнхарда, так что весь разговор был прекрасно слышен. Ансгара чуть не передернуло от таких слов, но его друзья, наоборот, вдохновились и принялись обсуждать предстоящие ночные похождения.

– Ётунсон, будь осторожен этой ночью! – острил Брунольв. – А то задавишь какую-нибудь деваху, а она окажется дочью ярла. Вергельдом не отделаешься!

Шутка была уже не нова и не вызвала особого смеха.

– Ты тоже будь осторожен, а то тебя самого баба задавит, – бросил Оддвар Брунольву, и эта шутка оказалась куда успешней. Малыш Брунольв стушевался, а разговор продолжался.

– Слушайте, парни, – вещал Ульвар, – а почему мы должны всю ночь торчать в городе? Пойдем по окрестным селениям, наверняка там предостаточно славных дев. Что нам тут охотиться за прислугой ярлов?

– Ты же знаешь, конунг не велел выходить за стены этой ночью, – попытался остудить его пыл Ормар. Ансгар прислушался, в последнее время он был так погружен в свои мысли, что не знал ничего об этом запрете.

– Да ладно тебе, – подал голос Бильд, – это особенная ночь, когда можно все. Мало ли что конунг сказал. Если нам охота погулять, то кто нас остановит? Да и кому какое дело? Вон посмотри, как разгулялись. Скоро все перепьются и на наше исчезновение никто не обратит внимание.

– Вот именно, ты верно сказал – исчезновение. Уйдем из города и легко попадем в руки словенам.

– А чего это вдруг словене будут нас ловить? – поинтересовался Ивар.

– А то, что, как говорят, в эту ночь они приносят в жертву своим богам людей. Нас, нордманов, они не особо жалуют, так что с удовольствием прольют нашу кровь на алтарь.

– Ну это мы еще посмотрим, кто чью кровь прольет! – в один голос воинственно заявили братья Кариссоны.

– Вот именно! – поддержал их Агнар. – Мы все тут славные воины, не чета словенам. Я уж не говорю, что среди нас есть Длинный Меч, верно, брат?

Агнар повернулся в ту сторону, где должен был сидеть Ансгар, но того уже след простыл. Едва заслышав о запрете выходить из города, ему нестерпимо захотелось оказаться за его стенами, и он не стал дальше слушать разговор своих товарищей, незаметно встал из-за стола и быстрыми шагами пошел прочь. У ворот, как и следовало ожидать, оказалась выставлена стража, но Ансгар уже достаточно освоился в Хольмгарде, чтобы знать, где есть черный ход. Скоро он был далеко от города и буйного пира. Хмель быстро выветривался из головы, и Ансгар призадумался, что же ему делать дальше. Словен нигде не было видно, понаблюдать за их обрядами не удалось, и он с досадой понимал, что зря ушел из Хольмгарда, там, по крайней мере, можно было набраться браги и уснуть где-нибудь в хлеву, так, чтобы никто не трогал. Он хотел было повернуть назад, но бросил взгляд в сторону леса, где повадился в последнее время гулять, и, поразмыслив, пошел в ту сторону. Лес – лучше браги, хотя и поит только горечью воспоминаний об утерянной родине.

Выйдя на небольшую полянку, Ансгар присел под деревом и принялся слушать. В этот час лес оказался шумен, где-то недалеко дятел настойчиво долбил дерево, то тут, то там раздавался хруст веток – это бродили лесные обитатели. Пели птицы, среди их многочисленных голосов Ансгар явственно различал свист поползня, который где-то рядом искал пищу и часто и коротко кричал: «Тью-тью-тью!» Точь-в-точь такой же свист Ансгар когда-то слышал дома, и это воспоминание наполнило его сердце тоской. Он впал в привычное уже уныние, сидел, слушал поползня и наконец уснул.

* * *

Он открыл глаза. Уже стемнело, но поляна была залита светом – словно бы лунным, но исходил этот свет не от небесного светила, а от земли, точнее от травы. Ансгар провел по ней рукой и почувствовал на коже влагу. Странно, подумал он, сейчас не время для росы. Поднеся руку к глазам, Ансгар увидел, что роса эта не прозрачная, а белая и светится именно она, а вовсе не трава. Он потянул ноздрями и уловил легкий сладковатый аромат. Странный запах – он будто манит, но в то же время рождает в сердце тревогу. Что это? Может, в стране восточных вендов трава по ночам выпускает такой необычный сок? Или это тот самый сказочный край, где земля сочится не водой, а молоком? Или луна, проскользив над поляной, полила ее своими слезами? Но кого оплакивала она?

Вдруг Ансгар почувствовал, что на него кто-то смотрит, и поднял глаза – перед ним стоял человек. Хотя от земли шел свет, но он как будто растворялся в этом человеке, поглощался им, не разгоняя тьмы, и тот оставался стоять, словно тень. Холодок прошел по спине у Ансгара, он понял, что это его отец. Но разве он не умер? Разве не сожжено его тело, а прах не развеян над морем? Нет, вот он, стоит перед Ансгаром, только уже не такой, как прежде, что-то изменилось в нем.

– Идем со мной, – сказала тень голосом Ансвара.

– Куда? – не понял Ансгар. – Отец, ты ли это? Что с тобой? Неужто ты жив? Ответь!

– Идем со мной, – повторила тень, отвернулась и пошла в другой конец полянки, где не было чудесной росы и царил мрак.

Ансгар вскочил на ноги и пошел за своим отцом, но тут до ушей его донесся девичий смех. Он раздался у него за спиной, и Ансгар невольно повернул голову. Позади никого не оказалось. Тогда он снова хотел идти за своим отцом, однако того уже нигде не было.

– Отец! – закричал Ансгар и бросился его искать, но споткнулся, полетел кувырком и в тот же миг проснулся.

* * *

Он все так же сидел под деревом на той же поляне, только уже стемнело. Все было почти как во сне, только, конечно, без молочной росы. И без отца. Странно, но мать Ансгару не снилась с тех самых пор, как свеи сожгли их дом и убили отца. Они с братом все сделали правильно, предали тело Ансвара погребальному костру и развеяли его прах над морем, как велела мать. Почему же душа его не в Вальхалле? Почему раз за разом является Ансгару? Неужто Один не принял его в своих чертогах? Значит, его могла забрать Хелль. Или он стал драугом и теперь преследует Ансгара? Нет! Нет, нет и нет! Отец погиб как воин и должен пировать сейчас вместе с эйнхериями в ожидании Последней Битвы. Может, он хочет сказать сыну что-то очень важное? Но что? Впрочем, тут не о чем думать. Кровь Ансвара не отомщена, и до тех пор, пока убийца его безнаказанно ходит по земле, горек будет отцу мед Вальхаллы и постным мясо Сехримнира. Надо возвращаться домой.

Совсем рядом росли маленькие, серые в темноте ягоды брусники. Ансгар сорвал несколько штук и освежил пересохший рот, потом поднялся на ноги. Да, пора домой. И если старший брат не захочет с ним идти, он пойдет один. Так думал Ансгар, когда где-то далеко раздался веселый девичий смех. Он не поверил своим ушам – неужели он до сих пор не проснулся? Ансгар помотал головой, потер лицо, ущипнул себя за руку и снова прислушался. Тишина. Нет! Снова смех! А теперь пение. Да, Ансгар отчетливо слышал пение множества женских голосов. Оно неслось с той стороны, где лес вплотную подходил к течению Вальхава. Наверное, это словене встречают солнцеворот. Ансгару стало интересно, и он решил незаметно подкрасться и понаблюдать.

Осторожно, стараясь не шуметь, он направился в ту сторону, откуда доносилось пение. Луна скрылась за облаками, и под кроной леса было настолько темно, что приходилось пробираться почти ощупью. Вот сквозь деревья мелькнули огоньки. Ансгар понял: это словене разожгли костры на берегу реки. Пение прекратилось, зато можно было хорошо слышать говор множества голосов и веселый смех. Отчего-то сердце забилось чаще, странное волнение охватило Ансгара, но он продолжал идти. Оставалось совсем немного, когда вдруг говор и смех сменились пронзительным визгом. Ансгар остановился и прислушался. Сквозь чащу кто-то стремительно продвигался в его сторону. Еще сильнее забилось сердце, однако же убегать Ансгар не собирался. Можно было бы спрятаться, но пока он думал куда, из темноты на бегу на него вылетела девушка и уткнулась в грудь. Она тут же отпрянула, и даже в темноте на ее лице легко читался испуг от встречи с незнакомцем. Однако она не закричала, не бросилась убегать, а только стояла и внимательно на него смотрела.

– Друг! – произнес Ансгар одно из немногих известных ему вендских слов и поднял руки с открытыми ладонями, показывая, что у него нет оружия.

Испуг на лице девушки сменился любопытством. Она немного приблизилась к нему, и Ансгар в пробивающихся сквозь ветви деревьев лучах света, которые струила вышедшая из-за облаков луна, смог различить черты ее лица. Боги! Как она была прекрасна! Точеный овал лица, небольшой ровный нос, по-детски припухлые нежные губы и глаза, большие, широко распахнутые под красивыми линиями бровей. Но даже не эта красота поразила Ансгара. Сердце его едва не выскочило из груди, потому что в лице этой девушки он узрел свою милую Рунфриду. От удивления Ансгар раскрыл рот. Наверно, со стороны он смотрелся довольно нелепо, потому что девушка вдруг рассмеялась звонким заливистым смехом. Невольно он тоже улыбнулся. Вдруг девушка перестала смеяться и бросилась к Ансгару. Руки ее обвили его шею, губы прижались к губам, тело к телу. Не понимая, что происходит, он, как умел, ответил на ее поцелуй, руки Ансгара неловко обняли девушку. Он чувствовал, как под тонкой тканью сарафана трепещет ее юное упругое тело. Желание проснулось в Ансгаре, он крепче прижал девушку к себе, и уже не она, а он ее целовал.

Ансгар не знал, что делать дальше, но готов был всю ночь вот так стоять, прижимать к себе и целовать это неведомо откуда свалившееся на него счастье. Но, увы, волшебство самой короткой ночи оказалось недолгим. Девушка вдруг напряглась и к чему-то прислушалась. Совсем недалеко раздался мужской голос. Тогда она выпорхнула из объятий Ансгара и кинулась прочь. Ансгар стоял оторопевший, веря и не веря в то, что только что с ним произошло. Наконец он одумался и хотел броситься вслед за девушкой, но тут навстречу ему вышел некий человек. Он произнес несколько слов по-вендски, и его голос показался Ансгару знакомым.

– Богша? Ты ли это?

– Ансгар? Это ты? – в свою очередь удивился Богша. – Что ты тут делаешь? Почему не в городе?

– Мне стало скучно на пиру, – ответил Ансгар.

– Скучно на пиру? Как это может быть? – не понял Богша. – Ты нарочно пришел сюда! Думал провести здесь вольную ночь?!

– Нет, друг, я же говорю, мне наскучило в Хольмгарде, я решил прогуляться.

Доброжелательность Ансгара немного утихомирила Богшу:

– Пусть так. Но лучше бы тебе было не приходить сюда. – Богша насупился и, поколебавшись, спросил: – Скажи, ты не видел здесь девушку?

– Нет, – выдавил из себя Ансгар, каким-то чутьем угадав, что лучше сохранить в тайне встречу с прекрасной девой.

Получив такой ответ, Богша, кажется, совсем успокоился и заговорил гораздо мягче:

– Ладно, друг! Хорошо, что ты встретил меня, а не кого-нибудь другого. Но теперь тебе лучше уйти. Не держи на меня зла, но чужакам не позволено видеть наши обряды, таков обычай.

– Я уважаю ваши обычаи, – ответил Ансгар и повернулся уходить.

– Постой! – окликнул его Богша. – Мы по-прежнему друзья! И я говорил о тебе своему отцу. Он будет рад принять тебя как гостя. Завтра я буду в городе, найдешь меня на Торгу.

– Хорошо, – улыбнулся Ансгар, и они разошлись в разные стороны.

Луна тем временем снова скрылась в облаках, но короткая вольная ночь уже подходила к концу и можно было свободно идти, не боясь натолкнуться на ствол дерева. Ансгар надеялся по пути назад снова встретить пленившую его сердце девушку, но он вышел из леса, так и не увидев ее. Тогда его голову заняли другие думы, и всю оставшуюся дорогу до Хольмгарда он гадал, кем приходится она Богше, почему тот искал эту деву и отчего так рассердился, увидав Ансгара. Сердце его сжималось при одной мысли, что Богша ее жених или, того хуже, полюбовник. От ревности в Ансгаре проснулся дух насилия, и он со всей силы пнул мирно лежавший на обочине камень. Камень отлетел в сторону, оставив после себя неприятную боль в ноге. Ансгар присел и, разувшись, принялся растирать ушибленные пальцы. Но ведь она убегала от Богши, а его обняла и поцеловала? Значит, она не любит Богшу и, даже если ее просватали за него, он ей не мил. А Ансгар мил, ведь как нежно она его целовала! Да, но как теперь найти ее, чтобы явить ей разгоревшуюся в его сердце любовь?

* * *

Ансгар вернулся в город тем же путем, что и покинул его. В утреннем Хольмгарде чуялся угар вольной ночи. То тут, то там попадались пьяные. По два, по три они ходили по улицам и горланили похабные песни, другие же мирно спали, прислонившись к деревянной ограде какого-нибудь дома или прямо на земле. Во всяком случае, на Ансгара никто не обращал внимания, и он спокойно добрался до хирдхейма, осторожно пробрался внутрь и лег. Но долго спать не пришлось, скоро его растолкал старший брат. Выглядел он как-то помято, с ярко-красным пятном под одним глазом.

– Ты где был?

– Гулял, – невозмутимо ответил Ансгар и пошел умываться. Но Агнар не отставал.

– Где гулял? Почему тебя не было с нами?

– Ну что ты пристал? Где гулял, там уже меня нет, а с кем был, того не ведаю.

– О, мой братец с кем-то был? – Агнар растянул рот до ушей. – А ну-ка, расскажи, как все прошло.

– Нечего рассказывать, – отвернувшись, буркнул Ансгар.

– Как это нечего? Так было что-нибудь или нет?

– Что ты прицепился? – загорячился Ансгар. – Я не хочу ни с кем говорить о ней, даже с тобой.

– Да о ком?

Ансгару оставалось только пожать плечами:

– Не знаю.

– Ну, в вольную ночь с кем угодно можно миловаться. Так ты говоришь, ничего не было? – решил уточнить Агнар.

– Ничего.

– Что, и титьки не помял ей?

Ансгар покраснел:

– Я же сказал, не хочу говорить об этом… мы обнимались. И целовались.

– Слава богам! – воскликнул Агнар. – Кажется, мой брат становится мужчиной! Только в другой раз будь посмелее, не бойся залезть под подол. И не жди следующего солнцеворота, а то, того и гляди, скиснешь.

Ансгар уже пожалел, что рассказал брату о ночной деве. Агнару никак было не понять, что он испытал минувшей ночью и какие чувства пробудили в нем ее губы, ее объятия. Не следовало больше говорить о ней с братом, а тем более с другими. Решив так, Ансгар сам перешел в наступление:

– Вот учишь меня жизни, а сам-то встретил кого-нибудь этой ночью?

– Э, брат, пока ты там пропадал со своей незнакомкой, у нас тут такое творилось, не до баб было.

Только тут до Ансгара дошло, что пятно под глазом у брата – синяк.

– После того, как ты сбежал с пира, мы еще долго сидели за столами, и многие совсем упились, так что не смогли даже поглядеть на полуночное жертвоприношение. Дагстюр и Оддгейр снова подрались. Их долго пришлось разнимать. Потом они примирились, но решили позабавиться и посмотреть, чей десяток лучше, выгнали своих парней из-за столов и велели им драться стенка на стенку. Те сначала как-то вяло махали кулаками, но потом их стали подначивать, и ребята взъярились, чуть не покалечили друг друга. В общем, зрелище было то еще. И потом многие еще выходили из-за столов и устраивали бои. Но Игуль и Геслинг сидели тихо. Берегли силы. После того, как конунг принес полуночную жертву и началась вольная ночь, они со своими десятками пошли к дому Цфертислейфа. Но все его женщины попрятались, и тогда Игуль и Геслинг решили идти на приступ. Однако их уже ждали, началась драка. Словен было больше, и они стали теснить наших. Мы с Ормаром были недалеко, и он велел нам идти им на помощь. Все вместе мы загнали их за забор и хотели уже прорываться внутрь, но тут явились люди конунга и велели нам убираться. Потом мы еще долго ходили по городу, разбрелись в поисках девок, но ни одной не нашли.

Ансгар был бы не прочь помахать кулаками, тем более плечом к плечу со своими товарищами. Но, вспомнив о своем ночном приключении, он понял, что жалеть ему не о чем и, если бы ему пришлось выбирать, он предпочел бы вновь увидеться с Ней.

* * *

Как ни странно, Твердислав решил не нести конунгу жалобу на нападение на его дом. Все же это была вольная ночь, а что только не происходит после второй жерты, когда упившиеся пивом и брагой воины разбредаются по городу в поисках развлечений. Обошлось без смертоубийства, никого не покалечили, и то ладно. Ну а то, что кое-кому разукрасили лицо, так это обычное дело. Утром, с трудом продрав глаза, жители Хольмгарда, а вместе с ними и люди Бальдра, опохмелились и скоро вернулись к привычному укладу жизни и только шутили и посмеивались, обмениваясь между делом воспоминаниями о своих ночных похождениях. По большей части это были рассказы об обычных пьяных выходках и драках, которых состоялось множество. Никому из товарищей Ансгара в эту ночь не удалось не то что прикоснуться, но даже увидеть женщину. Большая их часть, зная норов мужчин, сразу после второй жертвы попряталась по домам, и доступными остались лишь известные всему городу веселушки. Но люди Бальдра, оставшиеся на ногах после пира, словно сговорившись, всю ночь буянили, разбивая лица либо друг другу, либо людям Твердислава и вообще словенам, лишь изредка вспоминая о местных бабах, но тут же забывая о них в очередной завязавшейся драке. Сам Бальдр ночь провел в доме конунга и о том, что там творилось, никому, разве что кроме Барга, не рассказывал.

Однако же нашлось и одно исключение. В десятке Валя был дренг именем Альвин, тихий, молчаливый. Над ним посмеивались иногда, а по большей части жалели. Даже Бальдр, можно сказать, взял его в свой хирд из жалости, ведь ему не было и пятнадцати зим, а из оружия он владел только луком, из которого, правда, стрелял не намного хуже Ивара. Так вот, этот Альвин, так же как и Ансгар, не задержался на пиру. Где он пропадал, никто не знал, но уже под утро, когда Барг бродил по городу, понемногу сгоняя викингов в хирдхейм, он заглянул на конюшню, а там, в дальнем углу, застал Альвина в объятиях такой же юной, как и он сам, красавицы. Барг не стал его торопить и пошел дальше, но, конечно, скоро весь хирд знал о геройстве Альвина, и, едва тот показался в хирдхейме, на него со всех сторон обрушились поздравления. Ансгар же только покусывал губу, ведь хотя он был старше годами, но до сих пор не познал женщину. Впрочем, он не хотел бы, чтобы его первый раз стал достоянием всего хирда.

* * *

После полудня Ансгар, по своей привычке ничего никому не сказав, ушел из хирдхейма и направился к Торгу. Вообще, это было самое интересное место во всем Хольмгарде, потому что наряду с местными жителями, выставлявшими на продажу обычную здешнюю снедь и рухлядь, тут время от времени оказывались гости из иных земель, привозившие с собой всякие диковинные товары. И хотя Ансгару не на что было приобрести даже самую простую вещицу, он все равно с удовольствием ходил от лавки к лавке, задерживаясь то у одной, то у другой. Обычно его привлекало оружие, но каждый раз, повертев мечом или топором, он убеждался, что его Домарбранд лучше всякого иного оружия. Впрочем, он не отказался бы от хорошего ножа взамен того, что положил когда-то на погребальный костер своего отца, и даже облюбовал один – с длинным расширяющимся к острию лезвием и резной рукоятью, – но пока оставалось только ходить любоваться на него и надеяться, что когда-нибудь он станет его хозяином.

Однако сегодня Ансгар, повертев головой, увидал лавку, вокруг которой толпился народ. Он слышал, что давеча в Хольмгард прибыли купцы из некой восточной страны. Свершив обмен с конунгом, они теперь выставили оставшийся товар на Торгу. Пробившись к лавке, Ансгар понял, что оружия здесь нет, но зато было множество украшений. Легкие тоненькие колечки и тяжелые перстни, серьги простые и серьги с камнями, подвески и застежки разных форм, цепочки и браслеты, гребни и амулеты. Все это из меди, бронзы, серебра и даже золота! А как назывались драгоценные камни, блиставшие в украшениях, Ансгар и не знал. Он брал в руки то одну вещицу, то другую и мысленно, сам того не понимая, примерял их своей ночной деве.

Торговец недоверчиво окинул Ансгара взглядом.

– Молодой муж что-то желает? – спросил он со странным акцентом. Ансгар присмотрелся к нему. Это был не старый еще человек, каких Ансгар прежде не видывал. Глаза его имели какой-то необычный разрез, так что казалось, будто он все время щурится, жиденькие черные усы и бородка с проседью окаймляли узкое худое лицо, а наголо бритую голову прикрывала маленькая шапочка. Одет торговец был в длинную, до самых колен, плотную, видимо чем-то набитую, рубаху, стянутую узким поясом, на котором висел нож в изогнутых ножнах.

– Откуда ты? – без обиняков спросил Ансгар.

– Молодой муж хочет знать, откуда я? – улыбнулся торговец. – Издалека. Я из Великой Булгарии, что далеко на восток отсюда.

– На восток? – заинтересовался Ансгар. – Скажи, а турсы в вашей земле есть?

– Турсы? – не понял торговец. – Что это? Камни? Смотри, у меня много камней, какие хочешь!

– Да нет же! Турсы – большие люди. Ётуны.

– Как конунг? У нас есть каган.

– Нет! Большие – значит большие. Высокие. Очень высокие!

– А-а! – догадался торговец. – Есть батыры, которые больше тебя.

– Намного?

– На целую голову! И шире в два раза.

– Да нет же! – разочарованно протянул Ансгар. – Я говорю не о людях. Турсы – они похожи на нас, но они не люди. Они такие огромные, что мы с тобой вдвоем могли бы сидеть у кого-нибудь из них на ладони.

Торговец казался озадаченным. Он, видимо, не понимал, всерьез с ним сейчас разговаривает этот северный варвар или пытается подшутить над ним. Наконец он промолвил:

– Нет, таких я не видел. – И, немного подождав, недоверчиво спросил: – А в вашей земле есть такие?

– Нет! Наши предания говорят, что турсы живут на востоке.

– Нет у нас никаких турсов. Ты будешь что-нибудь брать? – Ансгар мотнул головой. – Тогда иди, не мешай торговле!

Эти слова пришлись не по нраву Ансгару, хотел он ответить торговцу, да так, чтобы тот вовек не забыл, но тут его окликнул Богша:

– Ансгар! Чего ты тут стоишь? Я тебя давно жду! Идем со мной, будешь гостем у моего отца.

На прощание Ансгар бросил в сторону раскосого человека презрительный взгляд и пошел вслед за Богшей.

– Что за страна такая Великая Булгария? – спросил он у Богши.

– Это торгаш тебе сказал, что она великая? Никакая она не великая, платит дань хазарам.

– Каким еще хазарам?

– Эх-хе! Да ты совсем ничего не знаешь!

– Ну, кое-что знаю.

– Кое-что, – передразнил Богша, – давай-ка я тебе расскажу, что мне самому ведомо.

И пока они вдвоем шли, сначала по городу к воротам, затем по дороге к лесу, потом тропой через лес, Богша рассказал Ансгару, что на юго-восток от Хольмгарда есть река Олкога. От истока она не очень велика, но чем дальше, тем больше принимает в себя других рек, пока, наконец, не становится такой большой, что в полноводье с одного берега с трудом можно различить противоположный. Эта великая река так длинна, что на ее дне от истока до устья мог бы уместиться мировой змей. В земле булгар, где в Олкогу вливается другая большая река, ее воды поворачивают на юг и бегут в землю хазар и там впадают в Хазарское море. Хазары же – большой народ. Они наживают несметные богатства, потому что через их земли проходят многие торговые пути, и всякий, кто пожелает провести свой товар через их страну, должен заплатить за это. Но не только торговлей сильны хазары: у них есть большое войско, которым они ходят на соседние народы и заставляют платить себе дань. Говорят, что и конунг Кёнигарда, и даже кесарь Миклагарда должны высылать хазарскому кагану подарки, чтобы он не грабил их земли. Но, как бы сильны ни были хазары, все равно нет в их земле такого великого города, как Миклагард, или Царьград по-словенски, – самый большой и богатый город во всем Мидгарде. Люди в Миклагарде поклоняются распятому Богу, а их правитель считается верховным жрецом этого Бога. Богатства кесаря несметны, и, если ему нужно войско, он просто бросает клич, и со всех сторон, из всех земель идут к нему лучшие воины. Он щедро платит им, а они верно служат ему. К югу же от хазаров и на восток от Миклагарда за высокими горами находится Серкланд, сарацинская страна, за которой уже ничего нет, потому что это край земли. Жители в той стране верят в невидимого бога и не пьют хмеля. И между этими тремя странами постоянно идет война, и никто в ней не может победить.

– Вот бы побывать на краю света! – мечтательно проговорил Ансгар. – Интересно, что там?

– Там бескрайнее море.

– А ты откуда знаешь?

– Так люди говорят, – ответил Богша и добавил: – Но, конечно, ты никогда не встретишь человека, который бы там побывал, ведь те, кто добирался до края света, старели в пути и назад уже вернуться не могли.

Ансгар призадумался. Если бы кровь отца не взывала к отмщению, он, наверное, согласился бы уйти навсегда, только бы увидеть край света, пусть уже и дряхлым стариком. Или даже заглянуть за край, что там? Не увидит ли он там богов? А увидев, не станет ли равен им? Наверно, те, кто побывал там, не возвращались вовсе не из-за старости, а потому что уже не хотели отрывать своего взора от моря на краю земли, за которым живут боги.

* * *

Наконец Ансгар и Богша вышли на открытое место недалеко от реки и увидели расположенную на небольшом всхолмии усадьбу Година – обнесенное оградой скопление больших и малых строений. Рядом, на лугу, пасся скот под присмотром какого-то паренька, а на берегу Вальхава несколько женщин занимались стиркой. Больше никого видно не было. Но когда они вдвоем подошли к воротам, те словно бы сами распахнулись перед ними. Вслед за Богшей Ансгар прошел внутрь и оказался посреди довольно большого двора. Их встретили несколько слуг, но с высокого крыльца навстречу уже спускался высокий седой старик с длинной бородой. Его все еще хранящее воинскую стать тело было покрыто длинной свитой, такой же белой, как и его борода. В ней он был больше похож на чародея, нежели на ярла. Впрочем, на старика Ансгар поначалу почти не обратил внимания, ведь рядом с ним шла девушка, в которой он без труда узнал свою ночную знакомую. Сердце его возликовало! Боги милостивы к нему, раз устроили ему эту встречу, ведь он уже не чаял ее увидеть.

– Отец, это тот самый воин, о котором я тебе говорил, – промолвил Богша.

Ансгар, не отводя глаз от девушки, вежливо поклонился и представился:

– Мое имя Ансгар сын Ансвара из Тюлоскуга.

– Здравствуй, Ансгар, – едва кивнул старик и, заметив, куда тот смотрит, скосил взор на деву и бросил ей несколько слов на вендском языке.

Девушка тоже, видно, узнала его, а оттого немало смутилась, но, услышав голос отца, спохватилась, поклонилась и, приняв у вовремя сунувшегося слуги блюдо, поднесла его Ансгару, произнеся нежным сладким голосом два вендских слова. На блюде был круглый хлеб, а на нем в маленькой чашице соль. Ансгар непонимающе посмотрел на Богшу.

– Отломи кусочек, обмакни в соль и вкуси, – подсказал тот.

Сделав так, Ансгар в свою очередь поклонился деве.

– Что ж, идем в дом, – изрек Годин и повернулся к крыльцу.

Ансгар и Богша последовали за ним.

– Кто эта дева? – не удержался Ансгар.

– Моя сестра, Злата.

Сестра! Слава богам! Значит, Богша не жених ей, а искал ее в лесу только потому, что берег сестрину честь.

Дом был не таким, в каких привык бывать Ансгар, – вместо одного общего помещения с несколькими перегородками в нем было множество комнат и переходов. Поднявшись на крыльцо и пройдя через сени, несколько раз свернув и нырнув в низкие двери, они прошли в просторную комнату, посреди которой стоял длинный дубовый стол. Хотя большое окно было раскрыто нараспашку, однако свет, идущий через него, едва освещал помещение. В глухом дальнем углу в плошке с маслом слабо тлел огонек, подсвечивая несколько деревянных статуэток. В этом тусклом свете внутреннее убранство показалось Ансгару слишком простым для ярла. Оно мало отличалось от того, к чему он привык у себя дома. Тут не было никакой роскоши, а только самое необходимое. Единственным свидетельством высокого положения хозяина дома служил большой резной стул, похожий на трон, сидя на котором вершил свой суд конунг Рёрик. На этот-то стул Годин медленно, с видимым глазу усилием, сел и положил руки на подлокотники. Ансгар и Богша сели на лавку, тянувшуюся вдоль стола. Злата же, пройдя через комнату, скрылась в боковой двери в дальнем углу. На минуту воцарилось неловкое молчание. Ансгар посмотрел на ярла, тот пристально глядел на него и едва заметно улыбался. Тогда он перевел взор на Богшу. Богша тоже улыбался, только, в отличие от отца, как-то виновато. Казалось, он сам не понимал, почему Годин вдруг пожелал лицезреть находника из-за Студеного моря, пусть даже и неплохо дравшегося с самим Хельги. Набравшись смелости, Ансгар решил сам нарушить тишину.

– По правде сказать, – начал он, – не могу уразуметь я, чем заслужил такую честь – сидеть за твоим столом, ярл Годин. Я простой воин, дренг, у меня нет ничего, кроме меча и моих верных друзей, таких же бедных, как и я. Все, что мы можем, живя в этом чужом для нас краю, так это продавать свои мечи тому, кто готов нам платить.

– И платит вам Рёрик.

– Так и есть.

– Вот видишь, между нами не так уж и мало общего, – проговорил Годин, и речь его была чиста, без того акцента, который был присущ большинству вендов, – когда-то я тоже явился к Рёрику с пустыми руками. У меня даже не было меча, тем более такого, как твой, – при этих словах Ансгар почувствовал невольный прилив гордости, – и всем, что у меня есть теперь, я обязан нашему конунгу. Как знать, не повторишь ли и ты моего пути? Может, придет день, ты станешь ярлом и сам будешь принимать в своем доме какого-нибудь храброго, но нищего юнца.

Последние слова пришлись не по душе Ансгару, он вовсе не считал себя юнцом.

– По правде сказать, я не желаю быть ярлом.

– Почему же? – спросил Годин, и в его взгляде появился интерес.

– Я не всегда был нищим, – взволнованно заговорил Ансгар, – мой отец был вольным бондом. Да, он все делал сам, обходился без слуг, но зато он никогда ни у кого ничего не отнимал. И все, что у него было, принадлежало ему по праву. Мы с братом не росли в роскоши, но ели и пили досыта, спали в тепле и охотились вволю в бескрайних лесах, где никто не указывал нам, куда идти и что делать. Кроме отца, конечно, – его мы слушались и почитали, так же как и нашу мать. Но в один прекрасный день в нашем лесу объявились ярлы конунга свеев. Они сожгли наш дом, убили отца, ранили мать. Если теперь я принужден скитаться в чужих краях, продавая свой меч тому, кто согласится платить, то повинны в этом именно ярлы. Им вечно есть дело до чужого добра и не сидится на месте, покуда рядом есть вольные люди, которыми нельзя помыкать и которые не платят им дань. Так что, если ты, славный Годин, меня спрашиваешь, отчего я не хочу быть ярлом, я скажу тебе: я не хочу быть таким же, как они, не хочу грабить, жечь, убивать невинных, и все только ради того, чтобы прибрать к рукам чье-нибудь имущество или обратить кого-нибудь в рабство.

Заметив, что лицо Година приняло какое-то странное выражение, Ансгар добавил:

– Я прошу прощения, если слова мои оскорбили тебя. Говоря о ярлах, я вовсе не хотел унизить твое достоинство.

– Тебе не за что просить прощения, – строго отмолвил Годин, – ведь в твоих словах горькая правда. Скорее это мне стоит упрекнуть себя за неосторожное слово, которым я нечаянно обидел тебя.

Годин хотел сказать что-то еще, но в этот миг в комнату вошла Злата, а за ней пара слуг. Они принялись накрывать на стол, и на это время разговор прекратился. Ансгар украдкой посматривал на девушку. Она была одета в нарядный расшитый сарафан. Длинная коса тянулась до пояса и даже ниже. Голову ее украшало нечто вроде гайтана, с которого на висках свисали серебряные кольца с маленькими щитками, а у бедра позвякивала связка ключей. Глядя на нее, Ансгар спохватился, что сам-то он одет совсем по-простому. Впрочем, иной одежды, кроме той, что он взял с собой, покидая родной лес, у него не было. Злата делала все почти с закрытыми глазами, стыдливо опустив веки. Но иногда она бросала на Ансгара такой взгляд, что того кидало в жар и ясно становилось, что стыдливость ее была напускной. Об этом Ансгар мог судить и по легкой улыбке, постоянно игравшей в самых уголках ее губ.

Наконец стол был накрыт, и Злата вместе с челядью вышла. Ансгар проводил ее взглядом, и это не ускользнуло от внимания Година.

– Хороша девка, как думаешь? – Ансгар в ответ промолчал, но если бы в доме было светлее, Годин бы увидел, как зардели щеки его гостя. – Уже вошла в возраст, да не хочу ее никому отдавать. Очень уж она напоминает мне свою мать. Сын-то, – Годин кивнул в сторону Богши, – в меня пошел.

Ансгар продолжал молчать. Тогда старик, кряхтя, встал, взял чарку, налил в нее из кувшина немного вина и отошел в угол, из которого, подсвечиваемые огоньком, на них мрачно взирали домашние кумиры. Обмакнув палец в чарку, Годин поводил им по деревянным изваяниям, там, где у них должен был быть рот. Затем он вернулся к столу и, так же кряхтя, сел.

– Что ж, вкусим ныне пищу, кою в сей день ниспослали нам боги, – сказал он, хлебнул вина из той же чарки и, отщипнув кусочек от круглого хлеба, принялся жевать. Богша тоже налил себе вина, оторвал ногу у жареного гуся и принялся с аппетитом ее обгрызать.

Глядя на них, Ансгар наполнил свою чашу. Вина он прежде не пил, только брагу да пиво. Осторожно попробовал. Во рту остался сладковатый и в то же время какой-то терпкий привкус. Тогда Ансгар хлебнул смелее. Теперь ему стало понятно, почему знать так ценит этот напиток! Когда он прежде пил брагу, то не особо задумывался о ее вкусе, главным в ней было иное. Вино же, хотя Ансгар почуял, что оно тоже может пьянить, при этом было приятно. Наверно, подумалось ему, таким должен быть на вкус мед поэзии. От вина разыгрался аппетит, и Ансгар, недолго думая, схватил гуся и, потянув в разные стороны, разорвал его напополам. Одну половину он бросил обратно на блюдо, а другую принялся жадно рвать зубами. Мясо птицы оказалось удивительно вкусным, оно было не просто зажарено, а нашпиговано чесноком, травами и еще чем-то острым, что еще сильнее разжигало чрево и хотелось кусать еще и еще. Но когда Ансгар разделался с половиной гуся и руки его потянулись ко второй, он заметил насмешливый взгляд Година. Тот вкушал очень скромно – по меркам викинга вообще не ел. Богша, обглодав ножку, сидел, наблюдая за Ансгаром, и ковырялся в зубах.

Почувствовав себя неловко, Ансгар сказал:

– Прежде не доводилось есть таких вкусных гусей.

– Сестра готовила, – улыбнулся Богша.

– И этим она тоже в мать, – молвил Годин, – но я хотел бы вернуться к тому, на чем нас прервали.

Ансгар хлебнул еще вина и приготовился слушать.

– В словах твоих о ярлах была горькая правда, мне ли не знать. Но кое о чем ты забыл. Они если и вершат зло, то обычно не своими руками. Тебе должно быть ведомо, что сила ярлов, а тем более конунгов, в их дружинах. С дружиной ходят они в походы, грабя чужеземцев, дружина же позволяет им подчинять себе своих соплеменников. Да, ярлы направляют их мечи, но именно воины бьют, насилуют и грабят.

– Мой дед Агвид ушел из хирда конунга Анунда, когда тот принялся нарушать вольности бондов, – вставил Ансгар.

– Да, но теперь ты сам служишь конунгу, – возразил Годин, – на таких, как ты, держится его власть. А твой хёвдинг, этот Бальдр? Так ли он отличается от тех людей, которые вынудили тебя уйти из родных мест?

Ансгар вспомнил селение куршей, вспомнил трупы рыбаков, вспомнил понасиленную деву, и ему стало не по себе. Но кое-что в речах старика насторожило его.

– Хёвдинга мне не пришлось выбирать, хотя правда и то, что теперь я предпочел бы служить кому-нибудь другому. Но о конунге мне до сих пор не приходилось слышать дурного слова, кроме того, что он уже стар и не может ходить в походы. Странно мне и то, славный Годин, что ты, который только что рек, будто именно конунгу Рёрику всем обязан, теперь ставишь его в один ряд с убийцами и насильниками.

Богша беспокойно заерзал на лавке, но под строгим взглядом отцовских глаз притих.

– Ты, Ансгар, еще очень молод и совсем недавно прибыл в этот край, – ответил Годин, – и ты не служил Рёрику на протяжении тридцати лет, а потому тебе неведомо то, что ведомо мне. Когда я только пришел к нему и он дал мне меч и щит, я сражался за него, как простой воин. Им я и был. Под рукой Рёрика было много таких, как я, – не пожелавших сидеть в родных селениях, жаждущих славы, почета и богатств. Мы все шли под его руку, потому что он был знатного рода и приобрел славу великого воителя. С ним мы не знали неудач, и, куда бы ни привел он нас, везде нас ждала победа. Но что мы делали, что творили мы с поверженными врагами нашими? Они и врагами-то не были, скорее жертвами. Мы же жгли, грабили и убивали. И скоро я почуял в сердце своем горечь. Уже не влекла меня война, ибо не хотел я губить невинных, но другого не умел и все так же ходил с Рёриком в походы. Меж тем он отличил меня среди прочих и возвысил. Став ярлом, я возгордился, и на время горечь в сердце моем угасла. Тем временем три восточных народа призвали Рёрика к себе со всей его дружиной, и мы явились сюда, в эти края. Ты, верно, думаешь, что его тут сразу признали властителем над собой и вручили ему всю ту власть, которую он нынче держит?

Приняв на веру слова Барга, Ансгар так и думал, но решил об этом не говорить старику, а послушать, что тот сам скажет.

– Как бы не так! – воскликнул Годин. – По первости приглашали его старейшины словенские, и весьские, и чудьские, дабы вершил суд меж племенами да защищал бы со своей дружиной от всяких варягов. Иного от него не просили и не ждали, а за службу ему готовы были щедро платить. Но Рёрику этого показалось мало, и очень скоро он стал править так, будто вовсе не было никаких старейшин и земли всех племен принадлежат ему лично.

– А что же эти старейшины? Ярлы племен? Почему они позволили конунгу нарушить условия ряда? – удивился Ансгар.

– О том и реку тебе, – ответил Годин, – на воинах зиждется власть конунга. У Рёрика всегда было много воинов, потому трудно пришлось тем, кто хотел спорить с ним.

– Но Барг говорил мне, что незадолго до прихода Рёрика в этих краях уже властвовали нордманы, однако же местные племена восстали и смогли изгнать их. Почему они не смогли повторить того же с Рёриком?

Годин вздохнул:

– Кабы все так просто было, как ты говоришь.

– Так поведай мне, славный Годин: в чем разница?

– Хорошо же, я скажу тебе. Перво-наперво следует знать тебе, что до Рёрика сюда приходили несколько хёвдингов со своими дружинами. Все, что они смогли сделать, так это захватить Альдейгью и оттуда совершать грабительские набеги на окрестности. Так что никакого восстания, как рассказывал тебе твой Барг, не было – люди племен просто собрали ополчение и пошли на нордманов. Выкурить же их из города оказалось делом нехитрым, находники, узнав, сколько людей вышло против них, почти сразу попросту бежали.

Из головы Ансгара никак не выходила Злата, он все ждал, что она вот-вот вновь войдет и ему снова представится возможность любоваться ею и мечтать о повторении страстного ночного поцелуя. Но Годин говорил занятные вещи, слушать его было одновременно любопытно и странно, на ум один за другим приходили разные вопросы.

– Прости, славный Годин, – прервал старика Ансгар, – но дозволь спросить, откуда тебе все это известно, коли тебя здесь в ту пору не было, а Барг сам сидел в Альдейгье и видел все своими глазами?

– Это правда, меня здесь не было, но о том, что происходило вокруг Альдейгьи, мне доподлинно известно со слов тех нордманов, кто, как и этот Барг, сумел тогда унести ноги. Кроме того, я сам живу здесь уже почти двадцать лет и мне довелось говорить с теми, кто ходил на Альдейгью. Так что поверь мне, Ансгар, я знаю достаточно и мне незачем что-то измышлять.

Ансгар вспомнил, как Барг говорил, что им пришлось «уносить ноги», и, удивившись этому совпадению, не стал больше возражать Годину и слушал его молча.

– Рёрик построил Хольмгард и сделал его вместо Альдейгьи своим главным городом. Тем самым он показал, что не собирается бежать за море, как его предшественники. Старейшин Рёрик в новый город не звал, и теперь уже не он к ним, а они к нему должны были приходить, ибо без его слова ничего теперь вершить было нельзя. Плата за его службу превратилась в дань, и Рёрик самовольно ее увеличивал, когда хотел. Его богатство росло, а вместе с тем росла и его дружина, к нему охотно стали идти буйные головы из словен, чуди и веси, из-за моря приходили все новые и новые хёвдинги, вроде вашего Бальдра. И чем больше становилась его дружина, тем сильнее возрастала его власть. Трех племен нашему конунгу стало мало, и уже ходил он походами на кривичей и на мерь, желая обложить их данью. Из-за этого-то и поссорился Рёрик с владетелями Кёнигарда, которым кривичи и мерь давали дань прежде. Но все же оставались люди, помнившие, что Рёрика приглашали только служить, а не властвовать, самовольство же его почитали незаконным. Недовольны были старейшины и все, кто хранил преданность заветам отцов. Среди них самым достойным и славным слыл ярл Вадим. Он отказывался признавать за конунгом право увеличивать плату за службу, а потом и вовсе перестал давать с подвластных ему земель дань. Его примеру последовали и многие иные ярлы из числа словен. Когда же к Вадиму явились люди конунга, требуя дани, он изгнал их, а многих перебил и покалечил. Словене начали собирать силы, дабы идти войной на Рёрика, но тот не напрасно всегда почитался великим воителем. Получив вести об изгнании своих даньщиков, конунг не стал тянуть, собрал всех воинов, что были у него тогда под рукой, и нежданно явился в угодья Вадима. Сам Вадим и все его люди оказались заперты в усадьбе, такой же как эта, где мы сейчас сидим. Рёрик предложил ему сдаться, обещая сохранить жизнь, но Вадим отказался, полагая дождаться подмоги. Однако конунг не собирался ждать и велел поджечь усадьбу. Все, кто был внутри, сгорели заживо, а кто пытался выбраться наружу, того били мечами и копьями. И так все они погибли, и среди них Вадим с женой и всеми детьми. Узнав, что сталось с Вадимом, прочие ярлы устрашились и согласились платить дань. Конунг же увеличил ее в два раза, и ярлы согласились, боясь гнева его.

Годин замолчал, взял чарку и хлебнул вина, затем добавил:

– Таков Рёрик. Славный и удачливый конунг, за которого без тени сомнения идет в бой его дружина. И вместе с тем он насильник и убийца, как и те, кто служит ему.

– Я не таков! – вспыхнул Ансгар.

– Не гневайся на мое слово, ведь и я сам, как уже говорил, служил ему.

Ансгар взял себя в руки и, несколько поразмыслив, спросил:

– И все же, славный Годин, ведь это Рёрик тебя возвысил и ему ты служишь. Почему же теперь передо мной, простым воином, ты хулишь его?

– Я не хулю его, я лишь говорю правду. Я и ему самому говорил. Да, не удивляйся, Ансгар, я в глаза говорил конунгу, что он не прав, что должен уважать законы земли, в которую его призвали служить. Думаешь, почему я здесь, а не в Хольмгарде? Конунг не хотел меня слушать, но я всегда говорил то, что думаю, и, наконец, он велел мне покинуть его двор и его город. Помня, как я прежде верно ему служил, он сохранил за мной те земли и рабов, которыми некогда пожаловал.

Годин замолчал, и лицо его явственно выразило застарелую обиду. Он повел плечом и отвернулся в сторону, как будто задумавшись о чем-то своем. Богша и Ансгар переглянулись, и сын Година пожал плечами, давая понять, что ему неведомы мысли отца. Но тут старик вновь обернул свой лик к Ансгару:

– Ты хочешь знать, почему я все это говорю тебе? Ты, как сам верно сказал, простой воин. До недавних пор не выходил из своего леса, привык жить в вольности по заветам отцов и не знал над собой власти конунга, тем более пришлого. Но недавно ты узнал, каково это. А потому тебе должны быть внятны чувства, кои питают словене к Рёрику и его воинству. Они должны быть внятны и твоим друзьям, которые пришли в этот край вместе с тобой.

Ансгар кивнул:

– Я понимаю, о каких чувствах ты мне говоришь. Но не понимаю зачем. Ведь, что бы я и мои друзья ни думали, мы все равно чужие здесь. Так же, как и ты, ведь ты, славный Годин, такой же находник, как и мы.

– Не совсем так. Во-первых, я не нордман, я вагр. Мое племя родственно словенам. А во-вторых, хотя я и был находником, но, придя сюда, нашел здесь жену, дети мои рождены у Ильменя, это их родина. И сам я полюбил эту землю, она стала мне родной, я готов положить жизнь за нее! У Рёрика же нет родины, для него родной дом – это его дружина! Всю жизнь он воевал не за землю предков, а за власть. И горе словенам, ибо он нашел эту власть здесь. И, среди прочих, вина за то, что Рёрик стал владыкой Хольмгарда, лежит на мне.

Годин перевел дух. Он очень разволновался, произнося свою речь, руки его мелко дрожали, лицо искажалось от какой-то внутренней душевной боли. Кажется, он и сам понял, что выглядит нелепо, а потому с заметным усилием взял себя в руки. Перед Ансгаром вновь сидел прежний величественный старец, от минутной слабости не осталось и следа. Только легкая дрожь в левой руке, которую Годин прикрыл десницей, выдавала его волнение.

– Мне уже недолго осталось, скоро предки позовут меня к себе и я наконец узнаю, кем был мой отец. Но прежде, чем это случится, я должен прекратить то зло, которому способствовал и которое до сих пор длится.

– Как же ты хочешь это сделать? Уж не думаешь ли ты убить конунга моими руками? – ужаснулся Ансгар.

– Нет, о таком я не стал бы тебя просить, – мягко улыбнулся Годин, – мне нужно от тебя совсем немного. Скоро Рёрик сам умрет. Он стар, да к тому же очень болен, это мне известно доподлинно. И когда это случится, его власть никто не должен унаследовать. Не волнуйся, я не попрошу тебя убивать и маленького Ингвара. Просто настанет момент, когда достаточно будет, чтобы воины, клявшиеся старому конунгу, отказались служить новому.

Ансгар с сомнением посмотрел на Година, но тот продолжал увещевать своего гостя:

– Ты прав, эта земля чужая для тебя и твоих друзей. Так зачем же вы здесь, когда у вас есть своя земля и она вас зовет? Уходите! Едва умрет Рёрик – уходите! С его смертью вы будете свободны от клятвы, и ничто уже не будет вас здесь держать. И твой хирд, и все прочие нордманы – возвращайтесь на запад, где другой конунг попирает законы ваших отцов. Вам есть за что и с кем сражаться! А когда вы уйдете, мы уж тут сами разберемся, как нам дальше жить.

* * *

Злату Ансгар увидел, только когда уже вышел за ворота усадьбы Година и оглянулся. Она стояла в дверном проеме и смотрела на него. Когда они встретились глазами, Злата улыбнулась и махнула ему рукой. Ансгар тоже улыбнулся. Он хотел бы остаться еще и поговорить с ней, но Богша взялся его проводить и явно не намеревался оставлять одного с сестрой. Заметив, что Ансгар раз за разом оборачивается, Богша тоже повернулся, и Злата тут же скрылась, прячась от его глаз.

Некоторое время шли молча, затем Богша, что-то подозревая, спросил:

– Скажи, этой ночью ты и вправду никого не видел в лесу, кроме меня?

– Я же сказал, что нет.

– Сдается мне, что сестра моя очень тебе приглянулась.

Ансгар пожал плечами, давая понять, что не понимает, о чем речь.

– Да брось ты! Я же видел, как ты на нее смотрел. И она на тебя.

– Ну так что же? – выдавая себя, бросил Ансгар.

– А то, что из этого ничего не выйдет! – Богша хлопнул товарища по спине. – Не подумай чего плохого, ты славный малый, а только отец мой никогда не отдаст за тебя мою сестру.

Ансгар не хотел сейчас об этом говорить, а потому решил переменить разговор.

– Ты лучше скажи, – обратился он к Богше, – вот твой отец перестал служить конунгу и других к тому же подговаривает. Почему же ты в дружине Рёрика?

Богша хитро улыбнулся.

– А как бы отец мой узнал про тебя? Да и обо всем, что творится в Хольмгарде? Ты вот что… – Тут Богша сделал серьезное лицо. – Не знаю, убедил ли тебя в чем мой отец, но только не болтай пока никому об этой встрече. И если будешь своим говорить, как отец просил, то не называй его имени. А если не будешь, так тем паче незачем о нем упоминать. Даешь слово?

Ансгар сделал несколько шагов молча, но потом все-таки ответил:

– Даю.

– Вот и славно!

Войдя в город, они расстались, и дальше Ансгар пошел один. Он брел, не замечая ничего вокруг, полностью погрузившись в свои мысли. В другое время слова Година нашли бы благодатную почву, ведь с тех пор, как они прибыли в Остерланд, Ансгар только и твердил о том, чтобы вернуться назад. Он едва не поссорился с братом и друзьями, потому что они не хотели его слушать. Но теперь, когда ему самому сказали: «Уходи!», он оказался вовсе не рад этому. Он влюбился! И в кого?! В дочь самого Година, который просит его покинуть эту землю и забрать с собой всех нордманов. Всего пару дней назад эта страна была для него чужой, однако же после того, как Ансгар встретил Злату, уходить отсюда ему расхотелось. Он чувствовал, он знал, что и сам ей люб и что проклянет себя, если не попробует достигнуть желаемого. В конце концов, Годин сказал, что нашел жену в этих краях, так почему бы теперь и Ансгару не жениться на местной девушке? Правда, она дочь ярла и ему не ровня. Но и Годин когда-то был простым воином, а теперь держит рабов (что странно, учитывая, как он защищает заветы отцов). И потом, старик говорил, что конунг скоро умрет, но пока-то он жив! А раз он жив, то и Ансгару незачем думать о том, что будет потом, когда тот умрет, – надо думать о том, что сейчас! Сейчас он любит Злату, а все остальное не так уж и важно. Решив так, Ансгар успокоился и совсем выкинул Година и его просьбу из головы. Не время думать об уходе!