Ансгар никак не мог поверить, что все это правда, и в голову постоянно закрадывалась мысль, что ему лишь снится сон – сладкий, безмятежный, истомный. Но придет утро, и видение рассеется, оставив по себе лишь тусклые воспоминания, от которых на сердце вскоре останется только легкая грусть по несбыточному. Но это был не сон. Злата была рядом с ним и никуда не убегала. Они сидели на берегу реки и молчали. Он не знал языка словен, она не знала языка северных народов, но это ничуть им не мешало.

– Боги любят тебя! – воскликнул Агнар после памятного испытания огнем. Из-за этого у Ансгара появилось новое прозвище – Любимец богов, но, правда, не прижилось. Его руку боги, как ни крути, не пожалели. Барг и Херинг на пару колдовали над ней, но помогли мало. Ансгар то и дело кривился от боли, хотя и молчал. Барг, не одобрявший позорную казнь старого воина, на это заметил:

– Терпи. Вепрю сейчас хуже.

С этим трудно было спорить. Только к вечеру того дня, когда их двоих подвергли испытанию, окровавленные останки Эринга подобрали и погребли. Самого же Ансгара избавили от несения стражи и любых работ, пока не заживет рука. Он был свободен и мог делать, что хочет. Мысль об этом слабо унимала боль, но сейчас, здесь, на берегу реки, когда Злата взяла в свои ладошки его покалеченную, замотанную в тряпицу руку, поднесла к губам и поцеловала – Ансгар готов был поджарить на огне и вторую. Злата между тем осторожно размотала тряпицу и внимательно оглядела ладонь. Потом достала из легкой сумы, что была с ней, какие-то травы, немного пожевала их и приложила к ранам, а затем заново плотно замотала руку свежей тряпицей. Наверняка она знала от Богши, в чем дело, и поэтому все у нее оказалось наготове.

– Добре! – сказал Ансгар по-славянски, показывая на руку, мол, хорошо перевязала. – Исполать!

Услышав знакомые слова, Злата в ответ радостно затараторила, но Ансгар ни слова не понимал. Заметив это, она насупилась.

– Я люблю тебя, – прошептал Ансгар на своем родном языке.

– Не понимаю, – ответила Злата, но, судя по улыбке, догадалась, что он имел в виду.

На небе не было ни облачка, припекало солнце, но от воды веяло свежестью, и от этого сочетания телом овладевала истома. Хотелось лечь в траву и, не обращая внимания на жучков, мух и прочую мошкару, подставить лицо небесному светилу, да так и заснуть. Но еще больше Ансгару хотелось прикоснуться к Злате. Он не понимал, как свалилось на него это счастье. Когда он решил вновь идти к усадьбе Година, то надеялся разве что на такую же мимолетную встречу, как и прежде, а теперь сидит со своей любимой на берегу, и выходит так, что отныне она его суженая, а он ее жених. И уже неважно, что думает об этом ее старик отец. Ансгар смотрел на оголившиеся икры Златы, и ему хотелось большего, чем просто сидеть с ней и, приобнявшись, следить за течением реки. Но он понимал, что отныне таких встреч будет много, а потому торопиться нет нужды. Всему своей черед.

* * *

Ансгар был прав, его встречи со Златой стали почти ежедневными. Он пользовался любым случаем, чтобы улизнуть из хирдхейма, так что друзья и брат уже стали всерьез что-то подозревать. Иногда Ансгар со своей любимой гуляли по лесу, иногда сидели у реки. Бывало, и часто, она позволяла крепко обнять себя и поцеловать, но когда глаза и руки Ансгара просили большего, отстранялась от него, то смеясь, то сердясь. Он злился, но понимал, что тут с наворота ничего не добиться, и ему приходилось смирять свой пыл.

Зато они много разговаривали, сначала совершенно не понимая друг друга, но постепенно запоминая незнакомые прежде слова, он – вендские, она – северные. К началу осени Ансгар уже худо-бедно мог изъясняться на языке словен и пытался заговаривать не только со Златой, но и с жителями Хольмгарда из числа местных, чем немало пугал одних и смешил других.

Ансгар был влюблен и счастлив, и на всем свете только один человек мог испортить ему настроение – Бальдр. Но у Бальдра были свои заботы. Весть о казни Эринга достигла Альдейгьи раньше, чем посланник конунга, и Вышан не успел принять нужные меры. Даны, уведав о позорной смерти своего хёвдинга, подняли мятеж, перебили охрану и захватили драккар Бальдра. На нем они направились к Нево, грабя на своем пути прибрежные селения. Вышан направил вслед им погоню, но новый вожак данов именем Модольф устроил засаду, и не многим из посланных Вышаном людей удалось спастись. Конунг направил на север Хельги, Крука и Асмунда, чтобы изловить и перебить мятежников. В поход увязался и Бальдр, желавший во что бы то ни стало вернуть себе свой драккар. С собой он взял десятки Геслинга, Оддгейра и Дагстюра, остальные с Баргом во главе остались в Хольмгарде.

Тревожные вести шли и с полуденной стороны. Даньщики Рёрика, посланные в земли кривичей, не только не смогли ничего собрать, но и были большей частью перебиты или покалечены. Никто в Хольмгарде не сомневался, что за нападением стоял правитель Кёнигарда, тянущий свои длинные загребастые руки к полуночным странам. Дабы привести кривичей к послушанию и покарать тех из них, кто был замешан в нападении на даньщиков, на юг было выслано большое войско. Его собирали со всех подвластных Рёрику земель. Из Хольмгарда вели свои дружины Йоар, Бергтор, Ратмир с Братятой, Оцо-Бьёрн и возглавивший весь поход Адальмунд. В день, когда войско выступало в поход, Ансгар, как и прочие остающиеся, вышел его провожать. Он был потрясен увиденным. На юг уходило великое множество воинов, какого Ансгар никогда прежде не видел. Тысяча, две, три? Барг утверждал, что две с половиной тысячи, и Ансгару оставалось только верить на слово. Это бы войско – да против Ведерхатта, думал он про себя.

Рёрик остался в Хольмгарде, хотя, по-хорошему, сам должен был вести своих воинов на войну, ведь на то он и конунг. Но поговаривали, что он вновь занедужил. И вправду, на долгое время дворец конунга словно обезлюдел, вокруг него было тихо, а жители города оказались предоставлены самим себе. Впрочем, и сам Хольмгард стал куда менее шумен и люден – слишком много воинов ушло на север и на юг.

В хирде только и разговоров было, что о войне. Спорили, сможет ли Хельги перехитрить и изловить Модольфа, ругали старого конунга за то, что он сиднем сидит в своем дворце, жалели о том, что Бальдр не взял их всех с собой, а еще больше о том, что не удалось отправиться в поход на кривичей, поближе к Кёнигарду. Нет-нет да и поминали золото Ёрмунрекка. Ансгар в этих разговорах почти не участвовал, его голова обычно была занята совсем другими мыслями, далекими от войны.

– Ансгар, ты с нами? – заметив его отрешенный взгляд, спросил как-то раз старший брат.

– Оставь его в покое, не видишь – парень влюблен, – проницательно заметил Ивар, но только подлил масла в огонь. Друзья тут же оживились, бросили говорить про войну и переключились на Ансгара. Как всегда, больше всех языком молол Брунольв.

– Уж не та ли вдовушка с вымола покорила его сердце? – изображая глубочайшее изумление, вопросил он. Среди викингов прошел легкий смешок, но и тот тут же смолк, когда все увидели выражение лица Ансгара.

– До ваших шлюх мне дела нет! – грозно сдвинув брови, заявил он. – А будешь еще так шутить со мной, я тебе шею сверну!

– Ладно тебе, уже и пошутить нельзя!

– Я же говорил, оставьте его в покое, – повторил Ивар, – когда мужчина влюблен, да еще в первый раз, с ним шутки плохи.

– Ты-то откуда знаешь? – со смехом обратились к нему Раудкар и Лодинн.

– Я бывал влюблен, – ответил Ивар, сверкнув глазами так, что сразу стало ясно: с ним самим на этот счет уж точно шутить не стоит.

– М-да, а я никого, кроме шлюх, и не знавал, – протянул Агнар. Ансгар, услышав это, удивился – он знал, что на родине у старшего брата была зазноба.

– И правильно, любовь делает слабее, – изрек Бильд, – влюбленный муж становится слишком мягок и боится идти в бой. Влюбишься, женишься, настрогаешь детей – и будешь связан по рукам и ногам до конца своих дней. Это не для викинга. Для викинга лучше шлюха или полонянка.

– Ты не прав, – возразил Ивар, – ты не знаешь, на что способен муж ради своей возлюбленной.

Бильд кивнул головой и сказал с ожесточением в голосе:

– И правда, не знаю. Потому что не видел ничего такого. Зато видел, как гибли мужья, не умея защитить своих жен.

В этом споре Ансгар был, конечно, на стороне Ивара, но и в словах Бильда что-то его зацепило. Они напомнили ему о погибшем отце. Хотя было и иное. Мысль, что он не может сражаться, не сможет, если потребуется, защитить Злату, постоянно досаждала Ансгару, и теперь, послушав Бильда, он понял, что нельзя терять времени, ожидая, пока подживет ладонь. Ансгар вспомнил, как дрался с Хельги, вспомнил, как тяжело ему было сражаться с леворуким бойцом. И уже на следующий день он, натянув стегач, вышел во двор и направился прямо к Баргу, как всегда, гонявшему дренгов.

– Я хочу научиться сражаться, держа меч в левой руке, как Хельги, – выпалил он.

Барг удивленно приподнял бровь, но ответил спокойно:

– Этому нельзя научиться, леворуким надо родиться.

– А я хочу научиться!

Удивление на лице Барга нарисовалось более явственно.

– Ну хочешь, так учись!

– Помоги мне! – не отставал Ансгар.

– Я не могу тебе помочь, – с сожалением пожал он плечами, – я праворукий. Разве что сам Хельги возьмется тебя учить.

– Барг!

– Что?! Учись сам! Тут тебе может помочь только привычка. Бери меч в левую руку и начинай.

– Да что начинать-то?

– Эй, Альвин, – позвал Барг, и юный дренг послушно поспешил к нему, – будешь напарником с Длинным Мечом.

– Почему он? – возмутился Ансгар. Альвин был едва ли не самым младшим во всем хирде. Он слыл хорошим стрелком, но меч взял в руки совсем недавно.

– Для начала попытайся справиться с ним, – ответил Барг, – думаю, его правая рука сильнее твоей левой.

Когда уже оба изготовились к бою, Барг подошел к Ансгару и все же дал ему пару советов:

– Ты будешь бить его в правый бок, который не прикрыт щитом. Ему будет сложно защищаться. Но учти, твой левый бок, куда будет бить он, тоже не прикрыт.

– Зачем нам тогда вообще нужны щиты?

Барг пожал плечами:

– Пригодятся. А теперь сходитесь.

Ансгар спорить не стал и сразу пошел вперед. Он попытался обрушить на Альвина шквал косых и боковых ударов, но левая рука, не привычная к такой работе, плохо слушалась. Выпады Ансгара получались медленными, слабыми и неточными, к тому же правая, еще не зажившая рука, державшая щит, тут же заныла. А когда Альвин сам нанес удар и Ансгар попытался отбить его мечом, тот просто выпал из ладони. Ансгар подобрал меч, но Альвин, уразумев, что грозный спаситель конунга, которым он так восхищался, вовсе не страшен, смело бросился вперед. Ансгар попытался отбиваться щитом, но все равно пропустил удар. Тупой клинок угодил в открытое левое плечо, и Ансгар снова выронил свой меч. Стегач смягчил удар, но все равно было очень больно.

– Пустая затея! – махнул рукой Барг и отправился прочь. Альвин собрался было за ним, но Ансгар окликнул его:

– Стой! Ты куда?

– Барг сказал, что это пустая затея.

– А я так не думаю! Давай продолжим.

Альвин ответил веселой, совсем еще детской улыбкой. Кажется, он был рад возможности завести дружбу с Длинным Мечом. Еще час Ансгар пытался совладать с Альвином, но, когда левая рука покрылась синяками от плеча до запястья и уже с трудом поднималась, вынужден был сдаться.

– Ладно, парень. – Ансгар был всего года на два старше, но с дренгами помоложе, вроде этого Альвина, незаметно для самого себя брал покровительственный тон, – на сегодня хватит. Завтра продолжим.

– Как скажешь, – с готовностью согласился Альвин.

– И это… спасибо, – выдавил из себя Ансгар.

На следующий день все повторилось. Снова Ансгар пытался заставить работать свою левую руку, и снова у него мало что получалось, хотя в этот раз он выронил меч всего один раз. Но когда прошло две недели таких занятий, Ансгар почувствовал, что наконец добился своего. Нет, конечно, он не стал биться левой рукой, как правой, но теперь ему, по крайней мере, не приходилось думать, прежде чем взмахнуть мечом – пришла привычка. Он уже не ронял меч, его выпады стали точнее и сильнее. Альвин почувствовал это на себе, теперь уже его предплечье покрылось синяками. Во время очередного поединка Ансгар так наседал на него, что тот, пропустив несколько ударов, опрокинулся навзничь и закричал:

– Сдаюсь! Сдаюсь!

Агнар и Ульвар, наблюдавшие за ними, дружно издали победный крик.

– Молодец, брат! Скоро будешь как Хельги!

– Даже лучше, – добавил Ульвар, – ведь ты сможешь сражаться любой рукой на выбор.

– Так-так, – послышался голос Барга. Поначалу, после первой неудачи Ансгара, он даже не смотрел в ту сторону, где они с Альвином молотили друг друга, но потом стал понемногу приглядываться. – Что, Младший, делаешь успехи? Не слишком-то радуйся, Альвина любой дурак уделает, ты лучше попробуй одолеть кого-нибудь посильнее.

– Я готов, – не сомневаясь ни мгновения, ответил Ансгар.

– Что ж, хорошо. Я даже знаю, кому ты будешь особенно рад. – Барг хитро улыбнулся. – Бильд! Поди-ка сюда!

Если он хотел вывести Ансгара из равновесия, то точно знал, что делал. Уже не единожды Ансгар бился с Бильдом и неизменно терпел поражение. В последний раз он был пристыжен перед всем хирдом, получив такой удар, от одного воспоминания о котором уже начинала болеть голова. О! Как бы хотел Ансгар взять верх – да, над другом, но уже и над соперником! Взять верх и смыть позор прежних поражений! Но он понимал, что его левая рука пока не готова к такому испытанию. Одно дело Альвин – еще совсем мальчик, только-только взявший меч в руки, и совсем другое дело – искушенный во владении этим грозным оружием Бильд. Однако же и отступать было некуда. Его отказ приняли бы за трусость, а этого он допустить не мог. Ансгар понимал, что Бильд не упустит возможности вновь его проучить и что, скорее всего, так и получится, но волей-неволей должен был принять это.

Бильд уже стоял наготове, сопя своим сломанным носом и ожидая, когда Барг даст команду, но тот тянул, вглядываясь в лицо Ансгара.

– Ну, что, Младший, начнем? – наконец спросил он. – Можем отложить это дело на другой раз, если хочешь.

Ансгару показалось, что Барг смеется над ним. Этого он стерпеть не мог.

– Я готов!

– Ну, смотри сам! Сходитесь!

Едва он это произнес, Бильд бросился на Ансгара. Мечи несколько раз скрестились, оглашая звоном двор, и вот уже гарды сцепились, а дальше произошло то, чего Ансгар и боялся, и ожидал: одним легким движением Бильд вырвал оружие из его руки.

– Крепче держи! – бросил ему Бильд.

Ансгар ничего не ответил, только сжал зубы, так что те заскрипели, и нагнулся за мечом. Как только он показал, что готов, Бильд снова пошел на него, вращая мечом, как только он один умел делать. Ансгар попытался сам атаковать, но результат оказался тем же. Только в этот раз Бильд так сильно дернул меч, что тот, вылетев из руки Ансгара, едва не угодил в Барга.

– Так мы не договаривались! – запротестовал он. – Вы двое деретесь, а мне достается! Короче, заканчивайте с этим делом. Младший, хватит валять дурака. Сколько великих воинов и конунгов были правшами – и ничего!

Ансгар от охватившей его злости, еще сильнее сжал челюсти. Он сбросил щит с правой руки. Стараниями Златы она уже достаточно поджила, просто Ансгар не говорил об этом никому. Слишком уж хотелось ему научиться биться как левша. Но вместо этого он оказался вновь унижен Бильдом перед своими друзьями. Мириться с этим не хотелось. Странное смешение ярости и уверенности в себе охватило его.

– Дайте еще один меч! – прорычал он.

– Я же сказал, не валяй дурака! – рассердился Барг.

– Ничего, пусть попробует, – улыбнулся Бильд. Кажется, он собирался еще раз проучить своего товарища. Барг только махнул рукой:

– Сожри вас Фенрир, делайте, что хотите!

Агнар протянул младшему брату еще один меч:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь!

Ансгар пропустил слова брата мимо ушей. В каждой руке у него было по мечу. Никогда прежде ему не приходилось биться таким образом, но теперь он был слишком зол на Бильда, на Барга, на всех вокруг, а больше всего на себя самого, чтобы думать об этом. Он издал боевой клич и ринулся вперед. Лицо его было так страшно от гнева, а нападение столь яростно, что даже Бильд пришел в замешательство. Впрочем, он был хорошим воином и успешно отразил удары и слева, и справа. Но Ансгар не останавливался. Справа верхний, слева боковой. Справа косой, слева снова боковой. Еще и еще, удар за ударом. Бильд уверенно отбивался, но пот уже катился градом по его лицу, в котором не осталось ни тени прежней насмешливости. Теперь он был сосредоточен и только и успевал, что подставлять свой щит и меч под удары – справа боковой, слева нижний косой, справа верхний, слева боковой. Между тем Ансгар с каждым новым движением терял контроль над собой, мечи двигались словно сами по себе. На миг Ансгару показалось, что он наблюдает за боем со стороны, а нападает на Бильда кто-то другой, не он.

Дренги и хирдманы, затаив дыхание, с раскрытыми от удивления ртами наблюдали за невиданным зрелищем.

– Двурукий берсерк! – восхищенно прошептал Барг.

Ансгар продолжал наседать, и Бильду не оставалось ничего иного, кроме как отбиваться. О нападении не приходилось и думать. Его щит был весь изрублен и грозил вот-вот развалиться. Можно было бы отбежать на пару шагов, чтобы метнуть щит в Ансгара и сбить его порыв, но Бильду казалось позорным показать таким образом свою слабость, и он продолжал отбиваться, надеясь, что вот-вот представится случай и он нанесет разящий удар. Нужно было выбить меч хотя бы из одной руки Ансгара! Однако удары продолжали сыпаться один за другим, справа верхний, слева боковой, справа косой и слева косой. Ансгар окончательно забылся, из груди его начал вырываться какой-то утробный вой, мечи в его руках мелькали с бешеной скоростью.

Наконец Бильд не успел твердо поставить свой меч навстречу удару. Клинок Ансгара, преодолевая сопротивление, скользнул дальше и ударил Бильда по плечу. Тот припал на одно колено, но Ансгар словно не заметил этого и продолжил бить. Один удар Бильд отбил щитом, но другой пришелся по голове, защищенной шлемом. Оглушенный, он начал заваливаться на спину. Ансгар замахнулся, явно намереваясь добить поверженного противника.

– Остановись! – закричал Барг и бросился на него. Со всего маху он врезался в Ансгара плечом, так что тот отлетел в сторону. – Держите его!

Рыча и завывая, Ансгар вскочил на ноги, но со всех сторон его уже схватил десяток рук. Агнар, Ульвар, Ивар и Раудкар с Лодинном попытались скрутить его, но каким-то чудовищным усилием Ансгар сбросил с себя своих товарищей. В этот миг Барг окатил его с ног до головы ведром воды. Это подействовало, он остановился. Тут же на него сзади навалился тяжеленный Оддвар, а затем и другие, но в этом уже не было нужды – Ансгар больше не сопротивлялся.

* * *

– Что с Бильдом? – с тревогой в голосе спросил Ансгар. Он совершенно не помнил последних мгновений поединка, но был уверен, что что-то не так. Его окружали друзья, однако Бильда среди них не было.

– С ним все в порядке, – уверил его Барг, – кажется, ты сломал ему ключицу, но парень молодой, заживет. По голове он тоже здорово получил, хорошо, что шлем выдержал. Это ты за прошлый раз обиду вымещал?

– Я не помню, – прошептал Ансгар.

– Верю. – Барг положил ему руку на плечо. – Ты понимаешь, что сейчас с тобой произошло?

Ансгар едва заметно помотал головой. Она была такой тяжелой, что, казалось, вот-вот отвалится и упадет к его ногам. С ним действительно что-то произошло, но он не хотел думать, что именно.

– Брат! – Агнар принялся трясти его за плечи. – Брат! Ты же берсерк!

Ансгар тупо уставился на старшего брата, пытаясь понять смысл услышанного. Берсерк. Какое отношение это имеет к нему? Он обвел взглядом окружающих. В их лицах читалась смесь удивления, любопытства, восхищения и… неужели страха? Ансгар повернулся к Баргу.

– Да, Младший, это так!

Ансгар зачем-то посмотрел на свои руки. Почему этого не случалось раньше? Тогда, на острове, когда он дрался с ругом, или потом, во время поединка с Хельги? Почему теперь?

– Я думаю, боги дали тебе особый дар, – словно отвечая, проговорил Барг, – ты не просто берсерк, ты двурукий берсерк. Ярость находит на тебя только тогда, когда ты держишь меч в каждой руке.

– Разве так бывает?

– Я тоже раньше о таком и не думал, но теперь увидел своими глазами.

– Брат! Брат! Ты что, не понимаешь? – снова принялся трясти его Агнар. – Боги избрали тебя! Только подумай, что ты можешь совершить с таким даром!

– И правда! – вскинулся Ульвар. – С таким воином наш десяток будет самым грозным не то что в хирде Бальдра, а во всем воинстве Рёрика.

– Верно, – кивнул Ивар.

Сыновья Кари, бывшие тут же, переглянулись.

– Да что нам Рёрик? – удивился Раудкар. – Такого воина нет ни у одного конунга во всем Мидгарде!

– С Ансгаром нам никакой конунг не указ! – кивнул Лодинн.

Тут подал голос Ормар. Он не любил, когда воины из его десятка непочтительно говорили о тех, кому он служил.

– Вы бы поменьше языком без толку болтали! Увидели, как Ансгар двумя мечами машет, и решили, что с ним будете непобедимы? Думаете, мало в мире берсерков? Забыли, что наш хёвдинг, Бальдр, сам берсерк? А у Рёрика, говорят, где-то припасена целая сотня таких. Он их держит вдали от прочих людей из-за их буйного нрава.

– Ансгар сильней! – пробасил Оддвар.

– Да, я думаю, он одолеет любого из тех берсерков, о которых говорит Ормар, – подал свой голос Брунольв без своей обычной усмешки.

Но тут заговорил Барг:

– Неразумно говорите. Словно не слушали моих рассказов. Забыли, как от рук Одда и Хьяльмара пали двенадцать братьев? Берсерки не бессмертны, их можно убить, и для этого не нужна сотня других берсерков. Но вы правы в том, что это дар богов, который должно ценить. Ценить и не разбрасываться им понапрасну. Так что хватит попусту брехать и спорить, кто сильней. Сейчас важнее, чтобы Ансгар научился пользоваться своей силой.

– Она не нужна мне, – проговорил вдруг молчавший до этого Ансгар, – мне не нужен этот дар.

– Брат! Что ты говоришь? Ты не понимаешь, от чего отказываешься!

Но Ансгар понимал. Он сидел и слушал, как его друзья обсуждали так внезапно обрушившуюся на него милость богов, но не слышал среди них голоса Бильда. Он чуть не убил своего друга в припадке слепой ярости и не хотел, чтобы это повторилось. В другой раз все могло закончиться куда хуже, чем сломанная ключица. С тех пор, как он узрел Бальдра-берсерка, Ансгар решил для себя, что не хочет в бою превращаться в зверя, он хочет сражаться с ясным умом, как Барг. К тому же ярость, которую ниспослали на него боги, оделила его на время невероятной силой и ловкостью, но потом, после того как она ушла, сделала таким беспомощным, что даже сейчас, спустя несколько часов, он вряд ли смог бы поднять меч.

– Нет, мне не нужен этот дар.

* * *

Лето подошло к концу, но после первых осенних дождей снова вернулось тепло. Лес пах свежестью и грибами. В роще неподалеку от усадьбы Година под кленом, уже начавшим ронять свои желтеющие листья, сидела Злата, а рядом, пристроив свою голову на ее коленях, лежал Ансгар. Она плела венок из опавшей листвы, а он любовался ее ликом, поглядывая заодно на выступающие под сарафаном груди. Здесь, с ней ему было хорошо и уютно, почти как дома, тело отдыхало от постоянных изнуряющих упражнений и возобновившейся сторожевой службы, отдыхала и душа. Наверно, думал Ансгар, ему было бы совсем хорошо, если бы между ним и Златой пали все преграды и ничто не смущало бы их, но для этого надо было поговорить с Годином о женитьбе, а старик вряд ли бы согласился.

– Что значит твое имя? – спросила Злата.

– Имя? – переспросил Ансгар, он еще не все понимал, когда она обращалась к нему на языке вендов.

– Да, имя.

– Ансгар! – ответил он, удивляясь, как это она забыла, как его зовут.

– Да – Ансгар – что это значит? – терпеливо переспросила Злата.

Наконец, он понял вопрос:

– Ансгар – значит воин.

– Славный воин! – пропела она. Ансгар пожал плечами. У этих вендов все было славное.

– А что значит твое имя?

Злата улыбнулась:

– Видишь листья? Какого они цвета?

– Как твои волосы! – нашелся с ответом Ансгар и угадал.

– Правильно! Листья – золотые, волосы – золотые, я – Злата.

Объяснение понравилось Ансгару. Пусть другие ищут золото Ёрмунрекка, он свое сокровище уже нашел.

– А что значит Богислейф?

– Богуслав!

– Да, Богуслаф.

– Это значит – тот, кто славит богов.

– Разве Богша жрец?

– А разве для того, чтобы славить богов, нужно быть жрецом? – засмеялась Злата.

Глядя на нее, засмеялся и Ансгар. Ее смех был заразительным. Или, может, он только на Ансгара так действовал?

– А почему город называется Хольмгард?

Злата сделала серьезное лицо:

– Это вы его так зовете. А мы называем просто – город. Или город Рарога.

– Но ты ведь знаешь, что Хольмгард – значит город-остров? Но он не остров. Почему так?

– Странно, что ты не знаешь. – Злата перешла на северный язык, чтобы доходчивее объяснить, ведь ее успехи в познании чужого языка подвигались куда быстрее, чем у Ансгара. – Мой отец мне рассказывал, что в Студеном море есть остров. Это остров-крепость, оттуда с конунгом пришли многие воины-русы.

– Наверно, ты говоришь о ругах и острове Рюгене. Барг не упоминал, что его называют Хольмгардом. Но здесь-то не остров!

Злата усмехнулась:

– Погоди еще, вот придет весна – посмотришь, какой тут будет остров! А кто такой этот Барг? Что значит его имя?

– Барг – значит помощник.

– И кому он помогает?

– Всем. Бальдру, хирдманам, дренгам. – Ансгар подумал и добавил: – Мне тоже помогает. Он хороший человек. Я бы хотел быть, как он.

– Если так, – промолвила Злата, – то он и вправду хороший человек. Но тебе не нужно быть на него похожим. Ты и сам – хороший!

Она провела ладонью по его волосам, приподняла ему голову и надела венок из листьев клена. Другой такой же уже украшал ее чело.

– Мой ладо! – пропела Злата.

– Я люблю тебя! – прошептал Ансгар, будучи совершенно уверен, что теперь она его понимает.

Так они, не замечая ничего вокруг, ворковали, когда вдруг перед ними выросла фигура человека. Это был Богуслав.

– Что вы здесь делаете? – грозно сдвинув брови, закричал он. Ансгар и Злата тут же вскочили на ноги.

– Братец! – кинулась к нему девушка, но Богуслав остановил ее жестом:

– Иди домой! Сейчас же! Мне надо поговорить с Ансгаром.

– Нет! Богша, я все тебе объясню!

Но Богуслав был непреклонен:

– Не надо мне ничего объяснять. Мне и так все понятно. Иди домой.

– Иди домой, лада, – скрывая свое волнение, как можно мягче сказал Ансгар.

Но Злата стояла на месте, глядя то на одного, то на другого.

– Не бойся, я не собираюсь с ним драться, – угадал ее сомнения Богуслав.

– Иди домой, лада, – повторил Ансгар, – мы просто поговорим.

Он не знал, чем кончится предстоящий разговор, но сам, во всяком случае, не особо хотел ни ссориться, ни тем более ратовать с братом своей любимой, которого к тому же считал своим другом. Злата, хотя в ее глазах еще читалось сомнение, сделала несколько шагов назад, потом повернулась и побежала прочь. Богуслав молча смотрел ей вслед и, когда она исчезла из виду, скрывшись за деревьями, повернулся к Ансгару.

– Как ты мог? – В голосе его читался жестокий укор. – Я ведь тебе доверял.

– Ты ведь знал, что она мне пришлась по нраву. – Ансгар хотел добавить что-то еще, но заметил, что Богша смотрит то ли ему в лоб, то ли поверх головы. Тут он вспомнил, что на челе его все еще красовался сплетенный Златой кленовый венок, торопливо сорвал его и отбросил в сторону. – Послушай, мы же говорили с тобой об этом.

– Вот именно, говорили! И я сказал тебе, что отец этого не одобрит.

– Но я думал, что ты…

– Что я одобрю? Ты думал, я одобрю ваши тайные встречи? Если ты так думал, то почему же скрывал их и от меня? Я думал, мы друзья, – с горечью промолвил Богша.

– Я и сейчас считаю тебя своим другом, – произнес Ансгар по-вендски, надеясь этим успокоить Богуслава. Но тот, напротив, только взъярился:

– Ты обесчестил мой род! Мы больше не можем быть друзьями! Я должен был бы убить тебя.

– Но я ни тебя, ни твой род не бесчестил! – закричал в ответ Ансгар, и его слова привели Богуслава в замешательство.

– Как это может быть? – гораздо тише проговорил он. – Разве вы со Златой… не… – Богша замялся, но Ансгар пришел ему на выручку.

– Нет! – решительно заявил он. – Она чиста.

– Слава богам! – выдохнул Богша. – Я и вправду думал, что мне придется мстить тебе за честь своего рода, а зная тебя, готовился умереть.

Ансгар улыбнулся, и Богуслав улыбнулся ему в ответ, а потом и вовсе засмеялся. Оба они захохотали во все горло, растревожив лесных обитателей. Сделав шаг навстречу, они крепко обнялись, обхлопав друг друга по спине.

– Прости, что не сказал тебе, – промолвил Ансгар, – моя вина!

– Да уж, чуть не заварил ты с моей сестрой кашу. Что же мне теперь с вами делать?

Ансгар только пожал плечами, виновато улыбаясь. Вдруг послышался какой-то шум, оба повернули головы, ожидая увидеть Злату, которая почему-то решила вернуться, но вместо нее из кустов вывалился медвежонок. Он уже был довольно крупный, но, судя по его умильной морде, все еще довольно глупый. Медвежонок явно видел людей впервые и не понимал, что это за странные существа, которые стоят на задних лапах, и какую они представляют опасность.

– Смотри! Откуда он тут взялся?! – воскликнул Богша и сделал пару шагов ему навстречу.

– Осторожно! – крикнул Ансгар, но было уже поздно.

Раздался треск, и вслед за медвежонком, ломая кусты выскочила его мать. Разинув пасть и издав грозный рев, медведица, защищая свое потомство, бросилась на опешившего Богуслава и повалила его на землю. Ее когти вонзились ему в спину, а челюсти вот-вот должны были сомкнуться на горле, хотя он отчаянно упирался в шею зверя обеими руками. Ансгар выхватил Домарбранд, который всегда брал с собой, покидая город даже ради встречи со Златой, и поспешил другу на помощь. Он замахнулся, собираясь нанести удар, но в последний момент медведица мотнула головой, и меч, вместо того чтобы раскроить ей череп, лишь отрубил ухо. От боли она еще больше разъярилась, бросила истекающего кровью Богшу и кинулась на Ансгара. Зверь опрокинул своего обидчика на землю, но Ансгар успел выставить перед собой меч, и медведица всем своим весом навалилась на его острие. Клинок пронзил толстую шкуру и достал до самого сердца.

С трудом Ансгар выбрался из-под придавившей его туши и вытащил Домарбрад. Он весь перепачкался кровью, но это была не его кровь. Медведица лежала, уткнувшись оскалившейся пастью в землю. Она была мертва. Ансгар много раз ходил на охоту, но такой добычи у него никогда еще не было, не говоря уж о том, что добыл он ее мечом. Но удивляться времени не оставалось, совсем рядом стонал от боли Богша. Ансгар подбежал и попытался поднять его, но у того подкашивались ноги, идти сам он не мог. Тогда Ансгар взвалил его на плечи и направился к усадьбе Година. Уходя, он обернулся и увидел, как медвежонок ревет и беспомощно тычется носом в морду матери, пытаясь ее разбудить.

* * *

Ансгар сидел в сенях один и не знал, что ему дальше делать: то ли возвращаться в Хольмгард, то ли оставаться здесь и ждать. После того, как он притащил окровавленного Богшу, его тут же отнесли в задние покои, где сейчас с ним были отец, сестра и едва ли не вся челядь. Ансгар оказался предоставлен самому себе в чужом доме, но не решался пройти дальше сеней – все-таки его не пригласили. Конечно, просто забыли в спешке, но – не пригласили. Он бы тоже хотел сейчас быть рядом с Богшей, хотя и не знал, чем бы мог помочь, ведь мешочек с травами, которыми снабдила его в путь Брюнгерда, сейчас был в хирдхейме. Он немного обиделся на Злату за то, что она почти не взглянула на него, хотя понимал, насколько глупа его обида. Только богам известно, что она могла подумать, увидев, как Ансгар несет на себе раненого Богшу. Не иначе, решила, что они двое дошли до драки.

– А, вот ты где! – В сени заглянул старик. – Я уж подумал, что ты ушел. Что же ты не прошел в трапезную?

– Да мне и здесь хорошо, – соврал Ансгар, – можно мне к Богше?

– Не стоит. Он сейчас спит. Но ты не беспокойся, раны не такие страшные, как поначалу показалось. Пойдем, посидишь со мной.

Они прошли в трапезную, и Годин сел на свой стул, жестом пригласив Ансгара устраиваться рядом.

– Послушай, Ансгар. Ты совершил великий подвиг! Я не слышал такого, чтобы медведя убивали мечом. Я послал людей туда, куда ты сказал. Они найдут медведя и сдерут шкуру. Это будет твоя законная добыча, можешь прийти и забрать ее в любое время.

– Там еще оставался медвежонок, – вставил Ансгар.

– Что? Медвежонок? – Старик пожевал губами. – Его приволокут сюда, и, пожалуй, я сохраню ему жизнь.

Посадят на цепь и будут травить собаками, подумал Ансгар. Лучше бы ему было умереть там, рядом с матерью.

– Но дело не в этом медвежонке, – продолжал Годин, – ты спас моего сына. Моего единственного сына, которому суждено продолжить род. Нет того дара, каким бы я смог вознаградить тебя по достоинству за эту заслугу. Проси, что хочешь, я ни в чем тебе не откажу.

У Ансгара пересохло в горле. Кажется, настал тот момент, когда следовало поговорить со стариком о самом главном.

– Славный Годин, – едва сдерживая волнение, выговорил он, – я понимаю, насколько ценна для тебя жизнь твоего единственного сына. Однако же и для меня дорога его жизнь, ведь он мой друг и, спасая его, я не думал ни о золоте, ни о рабах, ни об оружии. Ничего этого мне от тебя не нужно, лишь бы Богша поскорее поправился.

Годин улыбнулся этим словам и одобрительно склонил голову, но Ансгар продолжал говорить:

– И все же есть кое-что, о чем я хотел бы тебя попросить. – Он с трудом сглотнул перед тем, как сказать самое главное. – Дозволь мне жениться на твоей дочери!

Едва он это проговорил, как лик старика мигом потемнел.

– Ты слишком многого просишь!

– Но, славный Годин, ведь ты сам сказал мне: «Проси, что хочешь»!

– Так я сказал, – подтвердил старик, – но я думал о вещах – оружии, или драгоценностях, или рабах. Мне и в голову прийти не могло, что ты попросишь отдать тебе мою дочь! Она не раба, чтобы ее отдавать! Может, ты хочешь рабу? У меня есть совсем еще юные и красивые девицы, выбирай любую!

Ансгар упрямо мотнул головой:

– Мне не нужны твои рабыни! И Злату я не в рабство прошу, а в жены!

– Не отдам! – хрипло выкрикнул старик. Его руки мелко затряслись. Казалось, он готов был драться за свою дочь, лишь бы она осталась рядом с ним, в его доме. Ансгар, само собой, не собирался драться с Годином, но и как убедить его уступить, он не знал. Если уж жизнь сына оказалось недостаточной ценой за руку его дочери, то что еще мог сделать Ансгар, чтобы добиться своего? В отчаянии он вскочил из-за стола, так что скамья с грохотом отлетела назад, и собирался уйти из этого неблагодарного дома, думая, уж не вернуться ли ему сюда позже, татем, и похитить свою любовь. Но делать этого ему не пришлось.

– Отец! – Годин и Ансгар были так разгорячены спором, что не заметили, как в трапезную тихо вошел Богша. Он был голый по пояс, и его торс был плотно обмотан чистой рядниной.

– Сын? Зачем ты поднялся? Тебе надо лежать, пока раны не затянутся.

– Не беспокойся, отец, мои раны не страшны. Но они могли бы быть смертельными, если бы не Ансгар. Я вышел, чтобы отблагодарить его. – Он обратился к Ансгару. – Ты спас мне жизнь, и теперь она твоя. Отныне ты мне брат, и я ничего не пожалею для тебя. Я бы хотел, чтобы ты и вправду был моим братом, – промолвил Богша, – но тогда не сбылась бы твоя мечта, ведь тогда Злата стала бы тебе сестрой.

Ансгар невесело улыбнулся. Не было нужды измышлять препятствия для его со Златой счастья, ведь тут сидел Годин, который уже отказал ему. Но Богша обернулся к отцу:

– Отец, я слышал, как ты ответил Ансгару на его просьбу.

– Нечего и говорить об этом! – отрезал старик.

– Разве моя жизнь для тебя ничего не значит? Разве тот, кто спас меня, не достоин награды?

– Она моя дочь!

– И что же? Ей теперь век в девках ходить? Я знаю, дело не в Ансгаре, ты никому не хочешь ее отдавать, потому что она напоминает тебе о матери.

Старик упрямо поджал губы, но Богша не унимался:

– Ты хочешь, чтобы она до смерти была при тебе, теша твою память о былом, и тем отбираешь у нее жизнь. Этого ли ты хочешь для своей дочери? Злата должна жить, а жить – значит любить, рожать детей. Моя сестра заслуживает себе достойного мужа, и я не встречал никого, кто был бы достойнее Ансгара. Отдай ему то, что он по праву заслужил, и сделай счастливой свою дочь!

Годин уцепился за слова сына, как за последнюю соломинку:

– Почему ты думаешь, что она будет с ним счастлива? Может, он ей не люб?

– Люб, батюшка, люб! – В трапезную вбежала Злата, прятавшаяся до сих пор за дверью. Она бросилась перед отцом на колени и принялась целовать ему руку.

– Эх ты, егоза! – печально вздохнул старик и свободной рукой провел по ее волосам. Лик его просветлился, и Ансгар вновь узнал в нем того старого ярла, которого он так уважал.

– Что же ты скажешь, отец? – спросил Богша.

Годин внимательно посмотрел на сына, потом перевел взгляд на Ансгара.

– Прежде чем я выскажу свою волю, – промолвил он, – ответь на один вопрос. Только отвечай честно, знай – меня тебе не обмануть.

– Лгать не в моей привычке, – изрек Ансгар, – я отвечу на твой вопрос, что бы ты ни спросил.

– Хорошо, – кивнул Годин, – так скажи мне: женившись на моей дочери, забудешь ли ты о своей кровной мести и останешься ли здесь навсегда, чтобы я мог видеть Злату хоть иногда, чтобы я мог качать на руках своих внуков?

Ансгар вспыхнул, старик задел его за живое. Понимая, что тем самым он наверняка отказывается от своего счастья, Ансгар ответил:

– Славный Годин! Ты просишь меня о несбыточном. Отказавшись от мести за гибель отца, я бы навеки покрыл свое имя позором. Кровная месть священна для нордмана! И пусть мне суждено погибнуть на этом пути, так и не изведав любви, но придет время, и я вернусь на свою родину, чтобы пролить кровь за кровь.

Сказав так, он гордо посмотрел в глаза Годину, ожидая его последнего слова. Злата и Богша так же напряженно смотрели на отца. Тот задумчиво кивал головой, как бы осмысляя услышанное. Наконец он проговорил:

– Иного ответа я не ожидал. Если бы ты ответил иначе, если бы ты отказался от мести за своего отца ради моей дочери… я прогнал бы тебя и не велел бы больше пускать на порог своего дома, пусть ты и спас моего сына!

– Так, значит… – в один голос начали Ансгар, Богша и Злата, но Годин не дал ни одному из них договорить:

– Значит, Ансгар, ты дал верный ответ. И хоть мне горько от одной мысли, что доведется расстаться со своей дочерью, но я готов отдать ее тебе в жены.

* * *

– Опять ты где-то пропадаешь! – кинулся к Ансгару старший брат, едва тот вошел в Брейдаблик, как в последнее время в шутку викинги прозвали свой хирдхейм.

– Я был занят.

– Занят он был! – передразнил Агнар. – Самое интересное пропустишь.

Он еще не договорил, но Ансгар уже понял, о чем речь. В хирдхейме было больше людей, чем в последние дни, и все они толпились в центре, у костра. Значит, вернулся Бальдр.

– Где он?

– У конунга. Пойдем, там Геслинг и Оддгейр рассказывают, как ловили Модольфа.

Братья присоединились к общему собранию. Больше говорил Оддгейр, Геслинг лишь изредка вставлял отдельные фразы. Дагстюра, третьего хирдмана, ушедшего с Бальдром, с ними не было. Начало Ансгар пропустил и недостающую часть рассказа услышал потом от друзей. Так он узнал, что Хельги, Крук и Асмунд в поисках мятежных данов разделили свои дружины. Асмунд направился к истоку реки, соединяющей Нево-озеро и Хольмский залив, чтобы не дать Модольфу уйти из Остерланда. Хельги должен был спускаться по правому берегу Вальхава, а Крук – по левому, после чего они собирались выйти в Нево и продолжить поиски там. Три десятка Бальдра шли с Хельги. По пути им встретилось несколько разоренных деревень. Оставшиеся в живых смерды говорили, что данов была целая сотня, если не больше, но верить ограбленным и запуганным людям не приходилось. Бальдр точно знал, что его драккар вмещает лишь шесть десятков, при большом желании – семь, но никак не больше. А других кораблей у Модольфа быть не могло. При этом в хирде Асмунда шла дюжина десятков, с Круком шла сотня, а у Хельги вместе с Бальдром насчитывалось больше ста тридцати воинов. Встреча с любым из них должна была стать для Модольфа последней, тем более что часть людей он наверняка потерял в стычке с людьми Вышана. Хельги опасался только одного – что Модольф не станет терять слишком много времени на грабежи и поспешит уйти в Хольмский залив и дальше в Восточное море, где его уже будет не найти. А ведь Хельги обещал конунгу принести голову этого дана.

Но Модольф уходить не спешил, видимо, решив сполна отплатить за Эринга. Когда казалось, что ему уже некуда деться, кроме как уйти в Нево, вдруг приходили известия о нападениях, совершенных данами у Крука и Хельги за спиной. Стоило им с их дружинами броситься назад, как Модольф пропадал, оставляя после себя развалины, трупы и толпы ограбленных селян, а дым от новых пожарищ уже поднимался вверх по Вальхаву. Как ему удавалось проскользнуть незамеченным между своими преследователями, да еще на драккаре, оставалось загадкой. Наконец Круку и Хельги это надоело и, раздобыв какие только можно лодки, лодчонки и плоты, они посадили на них часть дружин и направили к Нево, перегородив всю реку. Они дошли до самого устья, но Модольф им так и не попался.

Тогда Крук разбил лагерь на левом берегу, у самого озера. Хельги, к изумлению своих людей, не стал устраиваться напротив, а вместо этого велел вытащить лодки на берег и прикрыть ветками, травой и чем только можно. Воинов он увел в ближайший лесок и запретил в ближайшую ночь разводить костры, хотя уже было довольно прохладно. Бальдр остался крайне недоволен, полагая, что таким образом они дают возможность Модольфу снова проскочить в Вальхав. Но Хельги знал, что делал. Через пару часов, после того как стемнело и воины уже начинали роптать, требуя разрешить развести костры, с другого берега послышался шум – крики и звон оружия. Это Модольф, подумав, что Крук остался один, напал на его спящий лагерь. Хельги только этого и ждал. Его хирд тут же бросился к лодкам и поспешил на выручку Круку. Судя по всему, Хельги его не предупредил о своем замысле, а использовал как приманку и Крук оказался не готов к нападению. Он никак не ожидал, что Модольф решится сам атаковать. Даны вполне могли бы торжествовать победу этой ночью, но Хельги подоспел как раз вовремя. Его воины ударили по данам со спины. Впереди всех рвался в бой Бальдр. После короткой, но жестокой схватки Модольф, сообразив, что попал в ловушку, попытался отступить на драккар, но дружина Бальдра ринулась отбивать свой корабль, и бой развернулся прямо на нем. Модольф сражался с отчаянием загнанного зверя. Его оттеснили к носу драккара, и вот тут-то на него бросился славный, буйный Дагстюр.

– Он кинулся на врага, словно эйнхерий на ётуна в день Рагнарок, – с горечью в голосе рассказывал Оддгейр, – но, видно, этому Модольфу и впрямь помогает сам Локи. Я видел, как Дагстюр махнул своим топором, его удар был настолько стремительным, что никто бы от него не спасся. Однако Модольф как-то, не знаю как, увернулся, удар пришелся в пустоту, и Дагстюр на долю мгновения потерял равновесие. Тут-то и обрушил на него свою секиру Модольф.

– Он разрубил ему череп до самого подбородка, – добавил Геслинг.

Убив Дагстюра, Модольф не стал ждать, пока на него нападет разъяренный Бальдр, и прыгнул в воду. Как его ни искали потом, но так и не нашли. Те даны, которые к этому времени еще были живы, увидев, что предводитель бросил их, начали сдаваться. Победа была полная. Мятежный хирд, которым некогда руководил Эринг Вепрь, перестал существовать. Больше половины его воинов погибли, оставшиеся, около двадцати человек, оказались в плену. Бальдр вернул свой драккар почти целым. Но не все было так хорошо, как могло показаться на первый взгляд. Кроме Дагстюра Бальдр потерял еще девять человек, итого полный десяток. Еще больше потерял Крук, много его воинов погибло, не успев толком проснуться, тогда как у самого Хельги были только раненые. Из-за этого Крук взъярился на Хельги и обвинил его в предательстве. Их дружины возвращались в Хольмгард едва ли не врагами. Но хуже всего было то, что голова Модольфа осталась у него на плечах, и это предстояло как-то объяснить конунгу. Впрочем, это были проблемы Хельги, Бальдр же нынче праздновал победу и велел к своему приходу накрыть столы. Предстоял пир.

* * *

Все было готово к пиршеству, когда еще только начинало вечереть, но Бальдр все не шел. Наконец, когда на дворе уже стояла непроглядная тьма, он объявился, да не один. С ним пришли девять незнакомых воинов. Явно многое повидавшие на своем веку, эти бородачи хмуро глядели исподлобья и то и дело тянули руки к перевязи, которой, однако, ни у одного из них не было. Они были безоружны. Оказалось, это были люди из числа тех данов, что сдались в плен после бегства Модольфа. Конунг всех их помиловал и согласился вновь принять на службу. Девятерых он передал Бальдру, дабы восполнить понесенные его хирдом потери. Остальные достались Круку. Хельги не получил ничего и никого. Наоборот, говорили, что конунг оказался очень недоволен тем, как Хельги поступил с Круком, тем более что сам Крук не пожалел красок, ругая «предателя». Еще больше Рёрик, как и ожидалось, был раздосадован, когда узнал, что Модольф ушел целым и невредимым. Он прогнал Хельги из своего дворца, велев не показываться ему на глаза, покуда он сам не позовет.

Эти новости быстро разнеслись между воинами Бальдра, пока они усаживались за столы. Начинался пир, но веселья и в помине не было. Бальдр восседал за главным столом, однако не говорил никаких речей. Он пребывал в скверном настроении, хотя и не рычал и не бранился ни на кого, как обычно в таких случаях, лишь сидел с мрачным видом да попивал брагу. Глядя на него, хирдманы и дренги старались не шуметь. Старательно поглощая обильную трапезу, они лишь изредка обменивались какими-то фразами, да и то вполголоса. Девять данов уселись кучкой за одним столом. Среди них выделялся один немолодой уже воин с русыми волосами и бородой, посеребренными сединой, и с широким шрамом на лбу. Остальные восемь явно почитали его за старшего. Ансгар про себя отметил среди данов и другого воина, самого молодого из них. Впрочем, на него все обратили внимание, ведь он был не просто светловолос, нет – его волосы были совершенно белыми, а глаза красными. Он вел себя непринужденно, много ел и пил, широко улыбался, с вызовом поглядывая на хозяев хирдхейма. Другие же почти ничего не ели, вместо этого напряженно наблюдая за пирующими и тихо переговариваясь. Казалось, они ожидали какой-нибудь пакости.

Им было чего опасаться. Если одна часть хирда смотрела на них с любопытством и интересом, то другая – из числа тех, кто ходил вместе с Бальдром на Модольфа, – не скрывала своей вражды. Оддгейр, Геслинг и дренги из их десятков, а вместе с ними воины из десятка Дагстюра помнили, что совсем недавно они сражались с этими данами, и помнили своих погибших товарищей. Казалось, скажи Бальдр одно только слово – и они бросятся на них и порубят на куски. Но Бальдр молчал, и напряжение, воцарившееся в хирдхейме, не находило выхода, становясь с каждой минутой только сильнее.

– Смотри, как глядят, – тихо говорил Ансгару сидевший рядом старший брат, – словно затравленные волки. А этот, белый, смотри-ка, скалится во всю пасть.

Ансгар ничего не отвечал, только усиленно жевал, запивая вкусным напитком, который он впервые попробовал здесь, в Хольмгарде, и который местные называли квасом. Брагу он себе не наливал, мрачная атмосфера не располагала к веселью. Ансгару не хотелось драки, в пленных данах он не видел врагов, хотя Дагстюра ему было жаль. Вдруг он краем глаза заметил движение за главным столом и повернул голову. Также поступили и все пирующие. Это поднялся Бальдр. Он оглядел грозным оком свой хирд и, выйдя из-за стола, ничего не говоря, медленно направился к выходу. Вигинги внимательно следили за движениями своего хёвдинга, ожидая какого-нибудь знака, но знака не последовало. Бальдр так и вышел, не сказав ни слова.

Едва Бальдр ушел, как хирдхейм загудел от множества голосов. Оддгейр и Геслинг едва ли не в открытую стали призывать к расправе.

– Эти ублюдки убили наших парней, а теперь мы должны с ними делить пиршественный стол! – тяжело ронял слова Оддгейр. – Мне не по нутру такое соседство.

– Надо бы выставить их вон! – вертел своим гусиным носом Геслинг, ища поддержки.

– Верно! Верно! – неслось со всех сторон.

– Три моих парня остались там, – продолжал Оддгейр, – я бы предпочел, чтобы сейчас они сидели за этим столом, а не эти чужаки. Я бы хотел, чтобы рядом со мной сидел мой друг Дагстюр.

– Кровь Дагстюра требует отмщения! – уже почти кричал на весь хирдхейм Геслинг.

Даны, понимая, что их жизнь повисла на волоске, сжались, затравленно озираясь по сторонам. Даже белый весельчак перестал улыбаться. Но, глядя на них, Ансгар понимал, что, если дело дойдет до драки, биться они будут отчаянно, даже без оружия.

– Пустить им кровь! Месть! Месть! – неслось из оскалившихся ртов. Уже кое-кто стал подниматься из-за столов. Увидев это, даны тоже вскочили.

– Ну, сейчас начнется, – изрек Агнар.

Но ничего не началось. Перекрывая все прочие голоса, громогласно заговорил Барг:

– Чего разорались? Разве так ведут себя хозяева дома? Кем бы ни был гость, поднявший на него руку будет проклят всеми богами, поплывет по реке Вальдгемир и не увидит последней битвы.

Слова Барга подействовали отрезвляюще. Никто не хотел пропустить день Рагнарок, и возмущение быстро пошло на спад. Только Оддгейр никак не хотел успокоиться. Он взял свою кружку с пивом и с такой силой хрястнул ею о стол, что в руке у него осталась только ручка, а брызги пива полетели во все стороны.

– Треклятое гостеприимство! Я хочу мести, и пусть проглотит меня Гарм! – зарычал Оддгейр, так что даже Геслинг настороженно покосился на него. Пивная пена стекала по его усам и бороде, и казалось, будто он взбесился.

– Проглотит и не подавится, не сомневайся, – все так же громко, но спокойно отвечал ему Барг, – лучше ответь мне, твои ребята были убиты безоружными? Их погубили обманом? Что молчишь?

Оддгейр, набычившись, мотнул головой, но не нашел, что возразить.

– Они погибли с оружием в руках в честном бою, – продолжал Барг, – и, клянусь Мьёльниром, что висит у меня на шее, это лучшая смерть, которая только может ожидать воина. Надеюсь, однажды меня постигнет та же участь, чего и тебе желаю!

Викинги согласно закивали головами и одобрительно загудели, слова Барга пришлись им по нраву. Оддгейр, наконец, вытер рукой бороду. Ярости в его глазах поубавилось, но он все же сказал:

– Они убили моего друга!

– Ты знаешь, кто его убил, ведь ты сам это видел. Модольф его имя. И среди тех, кто сегодня собрался здесь, его нет. Так что уймись и не порти мне аппетит.

Оддгейр с силой отодвинул от себя тяжелый стол, так что тот едва не опрокинулся, и вышел вон. Ансгар с удивлением обнаружил, что его товарищи, только что готовые броситься на несчастных данов, как ни в чем не бывало вновь принялись за жратву и выпивку. Даны тоже успокоились и вновь уселись за стол. Пир продолжился.

– Ну, Барг уж скажет – так скажет! – восхитился Агнар, и Ансгару не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.

Ульвар, сидевший по другую сторону от Ансгара, задумчиво произнес:

– Барг, конечно, прав. Все по делу сказал. Но ни он, ни мы не сражались там, в устье Вальхава. А Оддгейр сражался. Его друга убили у него на глазах. Я бы тоже разозлился на его месте.

И с этим Ансгар тоже должен был согласиться.

Вдруг стало тихо. На пороге хирдхейма показался Бальдр. Медленно, тяжело ступая, он зашел и оглядел пирующих, остановив недобрый взор своего ока на данах. Ансгару показалось, что уж теперь-то он точно даст знак и злое дело неминуемо свершится, несмотря на все увещевания Барга. Но тут Бальдр как-то странно ухмыльнулся, и стало ясно, что на уме у него что-то иное.

– Чего притихли? – прорычал он. – Или у нас тут не пир? Почему не веселитесь? Почему не празднуете победу? Эй, Бьёрнхард, спой-ка нам что-нибудь задорное. Ну? Давай же!

Бьёрнхард нечасто баловал товарищей своим пением, но он знал много песен, а его могучий голос обладал какой-то волшебной силой – слышавшие его заражались тем настроением, которое несла песня. В этот раз Бальдр потребовал чего-нибудь задорного, и Бьёрнхард не мог отказать своему хёвдингу. Он хлебнул пива, прочистил горло и запел:

Бьёрнхард пел, и понемногу один за другим ему стали подпевать другие хирдманы, а за ними и дренги. Бальдр тем временем небрежно бросил Агнару: «Подвинься» и уселся рядом с Ансгаром.

Уже весь хирд дружно подхватывал это «хей-хо». Но Ансгар молчал и даже не слушал, о чем поют. Рядом с ним сидел Бальдр и косил на него своим единственным глазом. От этого соседства Ансгару было не по себе. Ему захотелось куда-нибудь пересесть, но он справедливо полагал, что это будет расценено как бегство, и потому оставался на своем месте.

– А ну-ка, налей мне браги! – перекрикивая поющих, обратился Бальдр к Ансгару. – Да себе не забудь плеснуть.

Ансгар нехотя потянулся за пустой чарой и до краев наполнил ее брагой, потом выплеснул на пол остатки кваса из своей чарки и так же наполнил ее.

– Ну что, дренг, выпьем за Дагстюра? – изрек Бальдр как будто с вызовом, хотя Ансгар еще не понимал, в чем подвох.

– Выпьем, – ответил он сдержанно. Бальдр высоко поднял чарку и начал заливать себе брагу в самую глотку. Ансгар повторил за ним.

Уже даже даны стали подпевать Бьёрнхарду, громче всех – белоголовый. Бальдр меж тем медленно вытер рукавом усы, хотя ни капли не проронил мимо рта.

– Не понимаю, что такого нашел в тебе Барг, да и конунг тоже. Чего они с тобой носятся? Тебе, конечно, пару раз изрядно повезло, но ты от этого лучше не стал. Всю жизнь будешь дренгом. Будешь старый дренг, хе-хе! – Довольный своей шуткой, он огляделся, думая, что кто-нибудь посмеется вместе с ним, но все пели, исполняя его же волю.

Не пели Агнар и Ульвар, напряженно прислушивавшиеся к беседе Бальдра с Ансгаром, но их внимание только раздражало хёвдинга.

– Чего уставился? Давай пой со всеми, – хмуря брови, бросил Бальдр Агнару и, не дожидаясь ответа, вновь повернулся к Ансгару. – Таких, как ты, у меня в хирде десятки, а другого Дагстюра уже не сыскать.

Бьёрнхард продолжал петь, и под крышей хирдхейма гремел его мощный голос:

Ансгар смотрел на Бальдра и с удивлением читал на его лице чувство, которого он никак не мог ожидать от Кривого хёвдинга. Этим чувством была печаль. Страшный воин, способный оборачиваться яростным берсерком, грозный хёвдинг, вселявший в собственную дружину уважение, граничащее со страхом, вдруг оказался способен остро, хотя и на свой лад, переживать смерть человека, словно это был его друг. Раньше Ансгар полагал, что у Бальдра не может быть друзей – кроме Барга, разумеется.

Почти пять дюжин глоток проорали несколько раз припев, и песня переросла в дружный хохот, от которого затряслись стены Брейдаблика. Но очень скоро смех и гомон стали утихать и пирующие один за другим начали поглядывать на Бальдра. Многим было любопытно, отчего это он сел между Ансгаром и Агнаром и о чем ведет с ними беседу. Но Бальдр, по всему видать, не особо хотел, чтобы их разговор слушали другие.

– Что такое? – рявкнул он. – Почему так тихо? Я хочу, чтобы сегодня весь Хольмгард слышал, как мы пируем!

– А почему бы нашим новым друзьям не спеть нам песню? – предложил Барг.

– И то верно. Эй, Кнут, – обратился Бальдр к вожаку данов, – а ну-ка, спойте нам что-нибудь веселое!

Кнут, тяжело повернув свой мощный торс, тихо сказал что-то белоголовому, и тот, согласно кивнув, встал со своего места и громким, сочным голосом запел. Это была хорошо всем известная шутливая песня о том, как славный викинг Омунд нанялся в дружину одного старого конунга, у которого, однако, была молодая жена, и как этот Омунд под самым боком старика снова и снова овладевал ею, каждый раз обводя незадачливого мужа вокруг пальца. Услышав, что за песню поет белоголовый, весь хирд тут же ее подхватил, и это буйное пение разнеслось далеко по улицам Хольмгарда, как того и хотел Бальдр.

Сам Бальдр, убедившись, что пирующие на время утратили к нему интерес, вновь обернулся к Ансгару:

– Плесни еще!

Ансгар вновь наполнил до краев две чарки. Снова выпили.

– Да, такого, как Дагстюр уже не сыскать, – повторил Бальдр, – он ведь одним из первых присоединился ко мне. Нас всего пятеро поначалу было – я с Баргом, Фроди, Дагстюр и этот старый хрыч, Херинг. Когда я нашел Дагстюра, он был еще совсем юнец, как ты сейчас.

Бальдр обращался к Ансгару, но говорил, глядя на дно чарки и уже не заботясь, что его голос перекрывается похабной песенкой, распеваемой хирдом. Но Ансгар внимательно слушал, ведь прежде хёвдинг не говорил с ним столь доверительно.

– Это случилось в Сконе, в небольшой прибрежной деревушке. Там была харчевня для всякого проезжего люда, вот мы туда с Баргом и заявились. У нас тогда не было и гроша за душой. Ни драккара, ни доспехов – ничего, только наши секиры. Мы искали, к кому бы наняться. Зашли в эту харчевню, взяли какой-то дешевой жратвы. И тут он ввалился, пьяный, злой. Полез к корчмарю, требовал браги, а платить ему было нечем. Корчмарь, дурак, отказал ему, и Дагстюр рассвирепел, схватил, что под руку подвернулось, я уж не помню, какую-то утварь, да и раскроил ему череп. А там, кроме нас, никого больше не было, и только мы с Баргом видели, как он укокошил того старика. Нам-то все равно, но Дагстюру кровь уже глаза застила, достал он нож и пошел на нас. Хотел я его зарубить, да Барг вперед меня успел, вырубил его одним ударом. «Он нам пригодится», – говорит. Вытащили мы его из той харчевни, отволокли в сторонку, от чужих глаз подальше, и стали ждать, пока он очухается.

Бальдр сунул Ансгару чарку, и тот поспешил ее наполнить. Ему было интересно, чем закончится история. Выпили еще по чарке, и Бальдр продолжил:

– Когда Дагстюр пришел в себя, мы объяснили ему, что он натворил и что лучше всего ему пойти с нами. Думал он недолго. Он вообще никогда не любил долго думать. Поэтому из него получился славный викинг. Один раз он даже спас мне жизнь. Мы уходили из земли франков, изрядно награбив всякого добра, но у самого берега нас настигла погоня. Ох, и огребли тогда эти франки! Хе-хе! Но одного гада я не заметил, он хотел ударить меня со спины. А Дагстюр заметил – метнул свою секиру и угодил франку между лопаток. И вот теперь я здесь, живой, а его нет. Я не сумел его спасти. Даже отомстить не смог – Модольф сбежал, как трусливая крыса. Видел бы ты, что он сделал с беднягой Дагстюром – врагу такой смерти не пожелаешь!

Бальдр замолк, и Ансгар решил подать голос:

– Но все же Дагстюр погиб в бою и, значит, тоже пирует сейчас. Там – в Вальхалле, с нашими отцами.

– Это верно, – кивнул Бальдр, – но он будет восседать с эйнхериями до самого дня Рагнарок, а наш пир скоро кончится, и с кем я тогда останусь в своем хирде? У меня новый десяток, эти даны, – кого я поставлю над ними? Новых людей все больше, а верных соратников все меньше.

В голове Ансгара пронеслась мысль, уж не из-за этих ли данов и завел весь разговор Бальдр, но тот сам ее тут же отмел:

– Ты небось думаешь, я говорю тебе это, потому что хочу сделать своим хирдманом, дать тебе под руку этих данов? Как бы не так! Ты дренг! Навсегда! Запомни это. Но кого-то над ними поставить надо. По правде сказать, я сначала так зол был из-за Дагстюра, что хотел перебить их в отместку, но потом решил оставить. Все-таки люди мне нужны. Дам их Баргу, пусть повозится с ними, а там решим.

Ансгару надоело слушать, что он дренг, но нельзя было не отметить мудрый выбор Бальдра. Если кто и мог разобраться, стоит ли доверять этим данам и кого поставить над ними, так это Барг. Тем временем даны, кажется, нашли общий язык с хирдом. Бьёрнхард и белоголовый по очереди предлагали песни, а остальные подхватывали за ними. Глядя на все это, трудно было поверить, что еще совсем недавно тут готовилось смертоубийство. Только Оддгейра не было в хирдхейме, и он не пел песни вместе со всеми.

* * *

Ансгар сидел, прислонившись спиной к шершавому стволу сосны. Было темно и почти ничего не видно, но Ансгар знал, что брат и мать рядом. Он даже видел их силуэты, хотя не мог различить лиц. Отец тоже был здесь. Он ведь не умирал, все это был только сон, а на самом деле он жив.

– Пора, – сказал отец и направился к высокому ложу из поленьев и веток. И Ансгар понял, что, и в самом деле, пора. Отец не умирал, но теперь он должен лечь на это ложе. Он вытянулся во весь рост на своем погребальном костре и показался Ансгару огромным, словно турс.

В руке Агнара горел факел. Свет его был ослепителен, но только если смотреть прямо на него. Факел горел, но почти не освещал ничего вокруг. Старший брат поднес огонь к ложу, и оно сразу занялось. Языки пламени начали лизать отцу ступни, руки, волосы, пока он весь не оказался охвачен огнем. И тогда он вздохнул – вздохнул так тяжело, что сердце в груди у Ансгара сжалось от смертной тоски.

Но это был не конец. Ансгар во все глаза смотрел на отца и видел, что тот не горит. Нет, его отец сам стал пламенем. А став пламенем, он поднялся на ноги, и Ансгар понял, что перед ним не просто ётун. Перед ним огненный великан. Свет, идущий от него, был таким ярким, что на него невозможно было смотреть, а жар столь сильным, что нельзя было стоять рядом. Ансгар почувствовал, как жар этот разливается по его телу и начинает выжигать ему нутро. Забыв все на свете, он бросился бежать. Он знал, что ему нужно бежать на север, в страну инеистых великанов, которые смогут погасить то неистовое пламя, что разгорелось у него внутри. Он бежал, но он забыл, что на пути в Нифльхейм лежит Гиннунгагап. И вот бездонная пропасть разверзлась у Ансгара под ногами и он полетел вниз.

В тот же миг Ансгар почувствовал, как тяжело ухнул всем телом об пол, и проснулся. Он поднял глаза и увидел Агнара и Ульвара, которые с усмешкой наблюдали за ним.

– Ну что, брат, как спалось? – спросил Агнар.

Ансгар вспомнил тот вздох, что услышал во сне, и невольно содрогнулся.

– Что, от вчерашней браги мутит? – участливо поинтересовался Ульвар. – Много вы с Бальдром вчера чар подняли?

– Мне просто приснился дурной сон, – наконец ответил Ансгар, поднялся и, почесывая ушибленный бок, направился к выходу. Ему нужно было к выгребной яме. Там, как всегда, воняло, но с утра слегка подморозило, и после душного хирдхейма, переполненного смрадным перегаром, запахом рвоты и пота, было даже свежо. Ансгар справлял нужду, а из головы все никак не шел пришедший ему под утро кошмар. В детстве он часто падал во сне, но потом это прошло. И вдруг эта пропасть. Впрочем, хотя это было странно, но не сильно озаботило Ансгара. Другое дело – отец. Вновь он явился ему, не живой, но и не мертвый. Ансгар любил отца, но, вспоминая, как тот во сне ложился на погребальный костер, как вздыхал, как превращался в огненного великана, он чувствовал, как по спине бегут мурашки, и ему становилось жутко. Ансгар невольно принялся шарить рукой по груди, пока не нащупал амулет Брюнгерды. С ним казалось как-то спокойнее.

Погруженный в свои мысли, Ансгар шел назад, уткнувшись взглядом в землю, как вдруг наткнулся на человека. Он поднял глаза и увидел перед собой того белоголового дана, что пел вчера песни. Его красные зрачки смотрели так пристально, что казалось, будто их взор направлен не на лицо Ансгара, а куда-то дальше, вглубь, в самый мозг.

– Твое имя Ансгар, верно?

– Верно. – Ансгар недоверчиво окинул чужака взглядом. – А как тебя зовут?

– Мане. – Белоголовый говорил как-то странно, почти не открывая рот, так что казалось, что его слова сами всплывают в голове.

– Это имя или прозвище?

– Так меня зовут.

Ансгар не стал дальше допытываться. Он почувствовал себя как-то неуютно рядом с этим человеком и захотел поскорее от него отвязаться.

– Теперь мы знакомы, – произнес он, – и я, пожалуй, пойду, раз тебе от меня больше ничего не нужно.

– Ты прав, мне ничего от тебя не нужно, я лишь хотел спросить тебя.

– Что спросить? – напрягся Ансгар.

– Я хотел спросить тебя, каково это – убивать друзей? – Белоголовый вновь вперился взглядом своих красных зрачков в глаза Ансгара.

– Что ты несешь? Я не убивал своих друзей!

– Ты в этом так уверен? – Тонкие губы белоголового растянулись в насмешливой улыбке.

– Конечно, уверен! Ты, верно, путаешь меня с кем-то. – Ансгара начал раздражать этот наглый дан, видимо, много о себе возомнивший. Захотелось смазать ему по лицу, чтобы стереть эту дурацкую ухмылку.

– О нет, ошибки быть не может, – продолжал улыбаться Мане, – своих друзей ты, может быть, еще не убивал, но моих убил. Барни, Сакс и Ульф лишились жизни под ударами твоего меча!

– Мне незнакомы эти имена, – неуверенно ответил Ансгар. Он стал догадываться, о чем идет речь.

– Конечно, незнакомы, откуда бы тебе их знать? Думаю, и они перед смертью так и не узнали твоего имени.

– Если ты о тех трех, что пробрались к конунгу, то знай, они замыслили злое дело!

– Мне ли не знать? – ухмылка Мане стала какой-то кривой. – Но на их пути стал ты!

В голове Ансгара одна за другой забегали мысли. Кажется, этот белоголовый только что признался, что знал о замысле Эринга и его подельников. Но что он задумал? Неужели хочет отомстить за своих друзей? Почему он тогда просто не напал и не убил Ансгара?

– Моим друзьям не повезло, – продолжал тем временем Мане, – но ты перешел дорогу не только им.

– Кому же еще?

– Великому оборотню! Дважды он тебя пощадил, но в третий раз может и не быть столь добрым к тебе. Учти это, Ансгар, сын Ансвара.

– Какой еще оборотень? О ком ты?

– Я сказал, а ты услышал, – изрек белоголовый и повернулся уходить. Ансгар хотел остановить его, прижать к стене и заставить говорить. А еще лучше было бы отвести его к самому конунгу, ведь, если Ансгар все правильно понял, этот Мане знал о заговоре Эринга больше других. Но Ансгар ничего не сделал, только проводил взглядом белоголового, тряхнул головой и направился в хирдхейм.

* * *

Очередной годовой круг жизни приближался к концу. Дело шло к зиме. Пора осени, когда деревья окрашиваются в желтые и красные цвета, а люди собирают и празднуют урожай, сменилась хмурым предвестием приближающихся снегов и морозов. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, каждый день обдававшими землю холодным дождем, а по утрам лужи покрывались корочкой льда.

Вопреки погоде, на душе у Ансгара было тепло и ясно. Он с нетерпением ждал зимы, ждал йоля, потому что именно на это время была условлена его свадьба со Златой. Ансгар знал, что лучшего времени для сочетания не найти, ведь йоль – это самая долгая в году ночь, и молодые смогут вдоволь насладиться друг другом, прежде чем их придут будить с первыми лучами зимнего солнца. В усадьбе Година уже начали подготовку к празднеству, невесте собирали приданое. В последний раз, когда Ансгару удалось навестить раненого Богшу, его друг говорил, что вот-вот, как только затянутся раны, он вместе с сестрой направится в город, чтобы успеть на Торг, пока не разъехались последние купцы. Им стоило поспешить, ведь ладьи с задержавшимися в Хольмгарде гостями из дальних стран должны были отплыть со дня на день.

Самому Ансгару не было нужды готовиться к свадьбе. Он был нищим – ни денег, ни ценного имущества. Зная это, Годин обещал все устроить за свой счет. Впрочем, у Ансгара были доспехи, которые подарил ему конунг. Расставаться с ними не хотелось, очень уж они были хороши, но оставить отца и брата своей будущей жены, а тем более саму Злату вовсе без свадебных даров казалось Ансгару уж слишком позорным. Он решил подарить Богше щит, а шлем, который стоил особенно дорого, продать и на вырученное серебро купить Злате какое-нибудь украшение. Что подарить старику, Ансгар еще не знал, но полагал, что после продажи шлема денег хватит и на него. Наборный пояс Ансгар решил оставить себе – сражаться можно и в простых доспехах, а вот хороший пояс поди сыщи.

Однако заботили Ансгара не подарки и не расставание с полюбившимися доспехами. Нет, его заботило совсем другое. Хотя зима была уже совсем близко, но никто в хирде, даже родной брат, еще не знал о предстоящей свадьбе. А между тем, женившись, Ансгар должен был уйти из хирда. Путь викинга не допускает семейной жизни, для викинга семья – это его дружина, его братья по оружию. Жена, дети, домашний очаг – все это привязывает человека к насиженному месту, а воину такое не пристало. Сегодня хёвдинг служит одному конунгу, завтра – другому, а вместе с ним кочует по Мидгарду и его хирд. Жизнь викинга – нескончаемый поход, который в любой момент может быть прерван вражеским мечом, или топором, или копьем, или стрелой, или морской стихией. Жениться могли себе позволить либо ярлы и конунги, либо вольные бонды. Одни были настолько богаты, что им не приходилось беспокоиться о пропитании и крове для своей семьи даже в случае собственной гибели, другие только тем и занимались, что своим беспрестанным трудом кормили жену и детей. У викингов, у простых воинов не было ни богатств, ни времени на заботы о семье. Их дни даже в мирное время казались заполнены войной – они несли стражу, упражнялись с оружием и без него, а когда выдавалось свободное время – пили, пели песни и дрались.

Ансгару нравилась такая жизнь, но теперь он решил от нее отказаться. Он захотел жить, как жили его родители – в лесной глуши, в своем большом, но простом доме, чтобы можно было уходить на охоту на несколько дней, а потом возвращаться к теплу родного очага и объятиям жены, растить сыновей, учить их обращаться с оружием и каждый год, когда приходит пора продавать шкуры убитых зверей, брать их с собой, чтобы они могли посмотреть на море. Это была бы хорошая жизнь.

Но нужно было как-то сказать о своем намерении брату, друзьям и Бальдру. Агнар, конечно, сначала будет возмущаться и напомнит о долге крови, который еще не уплачен. Но на это Ансгар ответит так же, как он ответил Годину, и брат пусть не сразу, но поймет. Друзья тоже не отвернутся от него, особенно Ульвар и Ивар. Разве что Бильд наверняка скажет несколько злых слов. Он вообще после прихода в Остерланд стал резок в словах и поступках, а после того как Ансгар сломал ему ключицу, и вовсе набычился. Еще был Ормар. Этому тоже не понравится то, что задумал Ансгар, но уж его возражений точно не было нужды слушать. Ансгара больше беспокоило, что скажет Барг. Викинг от головы до пят, познавший множество женщин, но ни одной из них не позволивший себя приручить, он вряд ли бы понял желание Ансгара связать себя до конца жизни с одной-единственной девушкой и отказаться от доли свободного воина. Но при этом Ансгар чувствовал, что Баргу он может довериться вполне. Тот, само собой, посмеется над ним, будет подшучивать, однако препятствовать не станет. А вот с кем Ансгар меньше всего хотел обсуждать свою женитьбу, так это с Бальдром. Не говоря о том, что хёвдинг вообще не любил своего «дренга», вряд ли бы ему понравился уход из хирда одного из воинов. Это могло стать дурным примером для других. Кроме того, уход Ансгара мог ослабить его положение при конунге, который ценил своего спасителя и, по сути, именно благодаря ему приблизил к себе Бальдра. А уж сама причина, по которой Ансгар решил оставить дружину, без сомнений, вызвала бы у Бальдра припадок буйного гнева. Ведь он считал, что из хирда можно уйти только в одном направлении – в Вальхаллу. И все же Ансгар должен был с ним поговорить.

Но сделать это оказалось не так-то просто. После пира в честь победы над Модольфом Бальдр продолжил пьянствовать и на другой, и на третий день, а потом еще и еще. Вопреки своим прежним размышлениям, которыми он делился с Ансгаром, Бальдр очень скоро принял данов в свою дружину на полных правах, сделав Кнута новым хирдманом. Больше того, Бальдр не просто принял данов, он их к себе приблизил, чем вызвал явное неудовольствие старых хирдманов, особенно Оддгейра. И если Кнута уважали, признавая в нем старого, заслуженного воина, если Мане необычным видом и поведением вызывал всеобщий интерес, то Оспака все люто ненавидели. Почему этот пропойца так пришелся по душе Бальдру, никто не знал, но он не отходил от него ни на шаг. Оспак не просто готов был поддержать своего нового хёвдинга, когда тому хотелось выпить, нет – он сам подсовывал ему брагу, даже когда тот уже вроде бы готов был остановиться. Барг пытался поговорить с Бальдром, но тот и слушать не хотел. Наоборот, пил и буянил еще пуще. Забыв все предосторожности, он принялся при свете бела дня прямо на улицах Хольмгарда приставать к девицам и женам, каждый раз выбирая тех, что принадлежали к словенскому племени. Глядя на него, наглели и его даны, а за ними и остальные. Уже несколько раз по вине Бальдра и его людей возникали стычки и драки, были раненые и со стороны словен, и со стороны нордманов. Во дворец конунга потекли жалобы. Не только словенские старейшины, но и некоторые ярлы из числа пришлых, те, что понимали, как опасно разжигать вражду между племенами, пытались обратить внимание конунга на не в меру распоясавшегося хёвдинга.

Но у конунга Рёрика были другие заботы. Спустя два месяца после ухода большого войска на юг появились первые вести. Их принесли с собой всадники Йоара, вслед за которыми шли дружины других ярлов. Это были вести о победе, которая, однако, не имела никакой цены. Воины из Кёнигарда так и не объявились, и кривичи были предоставлены своей судьбе. Они не стали сопротивляться, прятались по лесам, оставляя врагу на разграбление свой нехитрый скарб, и лишь изредка нападали на отдельные отряды, слишком отдалившиеся от основного войска. Адальмунд сжег множество поселений, но взял лишь немного пленных и совсем ничтожную добычу. Покорить кривичей не удалось. Оставаться на зиму в их лесах, не имея припасов, было неразумно, и пришлось уйти. Для всех, и для конунга в первую очередь, становилось ясно: чтобы покорить кривичей и другие полуденные племена, нужно покончить с Кёнигардом, а значит, следовало готовиться к большому походу далеко на юг. Товарищам Ансгара, жаждущим поскорее добраться до золота Ёрмунрекка, такой поворот пришелся по душе, но у самого Ансгара были другие планы.

В то утро он, наконец, пересилил нежелание расставаться с даром конунга и явился на Торг со своим шлемом. Купцов к этому времени уже почти не осталось, а те, что были, хотя и оценили его по достоинству, но заплатить не хотели либо не могли. Шлем стоил дорого, и Ансгар это знал. Он показывал его Хвату, чтобы узнать, сколько именно, и теперь, когда гости из иных земель, думая, что имеют дело с неразумным северным дикарем, пытались выторговать шлем за бесценок, Ансгар не давал себя одурачить. Он уже начал опасаться, что из его затеи вообще ничего не выйдет, но тут один купец предложил ему обменять шлем на одно из оставшихся у него непроданными украшений. Он показал свой товар, и Ансгару сразу приглянулись невиданной им прежде формы серьги в виде двух больших колец, на которые были подвешены по нескольку изузоренных щитков. Но Хвата рядом не было, и Ансгар не знал, чего стоят эти серьги. Видя его сомнения, купец предложил в довесок к ним свой большой изогнутый кинжал в богато убранных ножнах. Перед таким искушением Ансгар не смог устоять, и они ударили по рукам.

Теперь он шел в хирдхейм, размышляя о том, как объяснить Агнару и друзьям пропажу своего шлема, ведь он унес его тайком, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Но скоро эта маленькая тайна раскроется, и надо будет сказать что-нибудь более или менее вразумительное. Ансгар на ходу покачал головой – брат, конечно, не поймет его объяснений, а уж другие тем более. Да что говорить, Ансгару самому было безумно жаль терять такую драгоценность. Но его душу грело ощущение тяжести за пазухой, где в тряпицу был аккуратно завернут его свадебный дар Злате. Он представлял, как преподнесет ей приобретенные столь дорогой ценой серьги, как она поразится их красоте, как будет восторгаться ими, как вденет в свои ушки и станет звенеть ими и блестеть на солнце. Ансгара переполнял восторг от предвкушения той радости, которую он принесет своей любимой. Ее старику отцу в дар предназначался тот самый кинжал, который достался Ансгару вместе с серьгами. Продолжая вышагивать по направлению к хирдхейму, он достал его и принялся рассматривать сначала ножны, потом сам клинок. Это было хорошее оружие. Ансгар с удовольствием сохранил бы его у себя, тем более что Годину он уже, в общем-то, был ни к чему. Но Ансгар твердо решил, что не оставит будущего тестя без подарка.

Вдруг Ансгар услышал звон оружия. Он поднял глаза и увидел Бальдра. Размахивая топором, он отбивался от наседавшего на него воина с мечом, лица которого Ансгар не видел, тот был к нему спиной. Воин двигался напряженно, словно через боль, но сражался яростно. Бальдр же был пьян – пьян даже больше обычного. В нем невозможно было узнать того воина-берсерка, который наводил ужас на своих врагов и друзей. Гибель его казалась неминуемой, ведь бились они насмерть. Рядом лежал с рассеченной грудью тот самый Оспак, что так усердно спаивал Бальдра. Теперь он был мертв. На принятие решения у Ансгара оставались считаные мгновения, и он без капли сомнения выхватил из ножен Домарбранд, чтобы прийти на помощь своему хёвдингу. Подбежав к незнакомому воину со спины, он со всей силы рубанул, так что клинок перебил плечо и дошел до середины груди. В тот же миг раздался женский крик, и Ансгар узнал голос. Это была Злата. Он понял, что только что убил своего друга и названого брата Богшу.