Спросонья Гаврилову почудилось, что его арестовывают. Над ним нависло перекошенное злобой лицо, к тому же перевернутое так, что звездочка на меховой шапке оказалась ниже высунувшихся из-под кожанки синих петлиц.

«Где я промахнулся? — звенело в полусонном мозгу. — По телефону открыто сказал? Грузовик не вернул? Так не себе, а женщинам вез! Ларечник? Нет. Накладные в порядке были!» Он, не торопясь, выбрался наружу. Перед ним стоял в новенькой зимней кожанке с новым автоматом на хромовой груди лейтенант внутренних войск. Кубари, правда, успели спрятаться под мех, но Гаврилов еще лежа заметил, что их на каждой петлице всего по два.

— Спишь? — спросил лейтенант, не торопясь, уверенный в своем праве задавать вопросы.

— А что, нельзя?! — злобно ответил Гаврилов. Теперь он видел, что лейтенант один — за его спиной прислонился к церкви мотоцикл «Иж-8» без коляски.

«От, чертяка хромовый! Удобства любит! — подумал капитан, завидуя сразу кожанке, ушанке, новенькому ППШ, а всего больше — мотоциклу. — Тебе бы еще перину! Ага, и она есть», — усмехнулся Гаврилов: в шагах пяти от лейтенанта, осклабясь, стояла Марья Ивановна.

«Унюхала», — подумал капитан.

— Ну? — сказал вслух.

— Что — ну? — разозлился кожаный. — Немцы где?

— Это ты мне доложи, — нарочно зевнул Гаврилов, твердо уже понимая, что лейтенант приехал не за ним. — Ты бы ему сказала, а то будит зря, — повернулся к Марье Ивановне.

— А мне что?! — огрызнулась та.

«Нешто так хреново, что уже этих посылать стали?» — со злорадством и одновременно с печалью подумал Гаврилов.

— Где противник, капитан? — медленно процедил кожаный, который, видимо, привык задавать вопросы.

— Я тебе не капитан, а товарищ капитан! Понял? — побледнел Гаврилов, ловя, как в прицеле, брезгливую ухмылку Марьи Ивановны. — А ну — руки по швам и стать, как положено…

— Ладно, не психуй, — сбавил гонор кожаный.

— Откуда едешь?

— Откуда надо. Я вам не подчиненный.

— А не подчиненный, так дуй отсюда к едрене-матрене, — снова зевнул Гаврилов, считая, что кожаный пены сбавил, а особо нажимать не стоит, потому что связываться с их народом — себе же хуже.

— Давно вы здесь? — теперь уже по-людски спросил кожаный.

— Вчера прибыли, — ответила вместо Гаврилова старшая.

— И ничего такого не было?..

— Ничего, товарищ начальник.

— Ни немцев, ни наших?..

— Нет.

— Вот пироги… — вздохнул кожаный.

— Ничего, жив будешь — привыкнешь, — издевался Гаврилов. — А ну, заводи колеса — начальство разведки ждет.

Он уже понял, что кожаного послали вперед выяснить обстановку. Хотелось Гаврилову еще узнать, кто послал и много ли у того начальства бойцов и техники, и пришлет ли оно их сюда, в эти окопы, а лучше еще дальше — за реку, но понимал, что кожаный ему, армейскому капитану, ни черта не скажет.

— Давай газуй, — сказал Гаврилов, давая понять кожаному, что видит насквозь его растерянность, а может, и трусость.

«Это тебе не ночью людей будить», — хотел добавить, но сдержался.

— Поели бы, — сердобольно протянула Марья Ивановна. — Горяченькая! — И пошла к костру.

— Пожалуй, — пробормотал кожаный.

Он неловко топтался перед храмом, растеряв половину форса.

— Ну? — Гаврилов с презрением снова посмотрел на кожаного, но тут капитана отвлек бегущий водитель.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! — кричал тот, задыхаясь. — Там наши!

— Где? — вскрикнули разом Гаврилов и кожаный.

— Сразу за речкой… Раненые у них… Сейчас принесут…

Кинувшись к мосту, Гаврилов и кожаный увидели на той стороне бойцов, с виду больше похожих на беглых каторжников. Шинели на них были черно-рыжие, словно они ползали в них по болотам, а потом терлись о кору или опавшую листву. Обмоток ни у кого не было, а пилотки были у всех вывернуты и натянуты на уши. Сначала появились трое, точнее двое, которые несли на каком-то куске брезента, обрывке палатки или орудийного чехла, третьего красноармейца. Правая нога раненого была обмотана тоже брезентом, цветом почернее — видно, запеклась от крови. Женщины с криком бросились на мост, опережая командиров.

— Подождем, — сурово сказал кожаный.

Капитан ничего не ответил. «Пусть командует, — решил про себя, — чего высовываться? Мне женщин во как хватает… А теперь — раненых, как пить дать, подкинут».

Из лесу вышли еще трое бойцов, тоже больше смахивающих на леших. Двое, видимо, были легкораненые. У одного рука была подвязана, у другого висела вдоль тела. Третий боец, обнимая их за плечи, прыгал на одной ноге. Вторая была укутана в надрезанный шинельный рукав, обмотанный телефонной проволокой. За ними еще двое красноармейцев несли тяжелораненого на самодельных носилках. Женщины на мосту обнимали бойцов, принимали раненых и с криком и плачем несли дальше.

— Как бы тебе, студент, не пришлось газовать в госпиталь, — тихо сказал Гаврилов.

— Платформы ж обещали… — тоже тихо отозвался водитель, словно объясняя, что своей волей не хочет бросать капитана с такой прорвой женщин.

— Обещанного, знаешь, три года… — вздохнул Гаврилов. — Ладно, подождем чуть. Погрей пока мотор.

— Ой, господи, молоденькие…

— Надо же!

— Ироды, народ губят! — причитали женщины, не столько помогая, сколько мешая тем, кто ухватился за носилки или за край брезента нести раненых. Некоторые крестились сами и крестили бойцов.

Красноармеец, тот, что минут пять назад выбегал навстречу водителю, еле пробился через толпу женщин и у самого края моста, забывая вывернуть пилотку, но притягивая к ней ладонь, лихо закричал:

— Товарищ майор! Старший штурмовой группы красноармеец Шкавро и восемь бойцов прибыли.

Кубари у лейтенанта были под меховым воротом, и потому, глядя на обтрепанную гавриловскую шинель, боец решил, что моложавый командир в кожаном должен быть хоть на ранг, а все ж постарше.

— Докладывайте обстановку, — хмуро сказал кожаный. — А вы ждите пока! — крикнул остальным красноармейцам, которые, отдав женщинам раненых, хотели перейти на этот берег.

Красноармеец Шкавро замялся: видно, ожидал другой встречи.

— Командиры где? — спросил кожаный.

— Нету, — потупился боец.

— Как? Бежали? — вскипел кожаный.

«Умеешь права качать», — вздохнул про себя Гаврилов, но пока сдержался.

— Убитые, — сказал красноармеец.

— Откуда вы? — зло спросил кожаный.

— Оттуда… — Боец махнул рукой в сторону леса.

— В церкви положите пока, — сказал Гаврилов женщинам, которые проносили мимо него раненых.

— Вижу, что не из Москвы! — съязвил кожаный. — Из лесу? Из окружения?!

— Мы не окруженцы, — с обидой и страхом ответил красноармеец. Видимо, это слово равнялось для него словам «враг» или «предатель».

— Дезертиры?!

— Да погоди ты! — перебил кожаного Гаврилов. «И чего я лезу?» — подумал про себя, но терпение уже вышло. — Товарищ боец, вы давно из боя?

— Три дня, — поднял красноармеец голову.

— Три дня лесом шли?

— Лесом только ночью.

— А днем — полем? — ощерился кожаный.

— Нет, днем пережидали, — поправился красноармеец, понимая, что против начальства не попрешь и надо сносить все, даже насмешку. — У нас раненых пятеро. Трое не ходят, — добавил он.

— Я видел, — кивнул Гаврилов. — Как шли? Дай карту, — повернулся к кожаному.

— Не могу. Секретная.

— Эх, черт! А моя как раз тут срезана… На восток все время шли? — спросил бойца.

— Вроде…

— Володи, — не зло усмехнулся Гаврилов. — Ну а немцев видели?

— Нет, мы деревни обходили.

— Я же сказал: дезертиры! — обрадовался кожаный.

— Да погоди ты! — снова отмахнулся Гаврилов. — Оружие есть?

— Есть… Только немного. «Дегтярев» один, ну и винтовки…

— И гранаты? — подсказал Гаврилов, как экзаменатор растерявшемуся первому ученику.

— И гранаты, — кивнул боец, — только мало…

— Дезертиры, — мрачно повторил кожаный.

— С «Дегтяревым» не дезертируют, — оборвал его Гаврилов. — Ты вон с этой цацкой и на колесах, один, без раненых, не очень вперед лезешь! А они герои! Герои! — твердо повторил он.

— Товарищ капитан, при младшем дискредитировать…

— Брось, лейтенант, — отмахнулся Гаврилов, снимая с кожаного всю его тайную важность. — Молодцы, ребята! — повернулся он к бойцу. — Молодцы! Сейчас вас покормят. Жалко только, что немцев не видели. Может, хоть танки слыхали?

— Нет, врать не буду, товарищ капитан. Не слыхали. Нас штурмовая группа была — полтора взвода, а всего девять осталось. Лейтенантов двоих убило. Мы к своим, к окруженным, пробивались вперед. Два раза немцы нас отбили. Тогда мы в лес и больше не высовывались…

— Значит, впереди бой?.. — обрадовался Гаврилов.

— Ага, товарищ капитан. Там нашего брата сосчитать невозможно. Вроде две армии окружены…

— Ну, вы мне панику не сейте! — рассвирепел кожаный.

— Ладно. Пока помолчи, — снова обрезал его Гаврилов. — Значит, танков, говорите, не видели?

— Нет, только самолеты.

— Ну этого добра и тут хватает, — усмехнулся капитан. — Вон снова летят.

Над лесом, вовсе не так высоко, метрах на восьмистах, не больше, летели три «юнкерса» и чуть сзади и выше их два «мессершмитта».

— Отойдем, капитан, — тихо сказал кожаный.

Красноармеец покорно остался ждать у моста. Женщины все сбежались к церкви. Оттуда доносилось:

— Ваньку Сизова видел?

— А Евтеева Сергея?..

— Слушай, милый, Шлыковых, Шлыковых Вальку с Валеркой встречал? — надрывалась Ганя.

— Ну? — сказал Гаврилов, когда они с кожаным поднялись на бугор.

— Ты командовать останешься? — спросил кожаный.

— Куда мне?.. Не видишь, что ли?.. — кивнул он на церковь и женщин.

— Тогда не мешай. Боец, ко мне! — крикнул кожаный в сторону моста.

— Только помни: люди все-таки, — вздохнул Гаврилов, понимая, что говорит впустую.

— Не учи, — огрызнулся кожаный. — Вот что, товарищ боец, — сказал он подбежавшему красноармейцу, — по лесам погуляли, теперь и повоевать надо. Приказ такой. За мостом отроете ячейки и займете оборону. Наши подойдут — вас сменят. А теперь — кругом! Обед вам туда доставят.

— Так, товарищ капитан? — Боец глянул с надеждой на Гаврилова, вдруг тот снова обрежет командира в кожаном. Но Гаврилов только спросил:

— Лопат не требуется?

— И девушек бы заодно… — усмехнулся боец.

— А что! Это можно, — развеселился кожаный. — Этого добра тут хватает.

— Не дам, — мрачно сказал Гаврилов.

— Ты что? — удивился кожаный.

— Не дам, и все. Забирай, боец, лопаты, присылай за кашей. И, повернувшись, Гаврилов пошел к церкви.

— Тебе чего, гарему своего жалко? — спросила вертевшаяся неподалеку Марья Ивановна, когда он проходил мимо. — Так он тебе, вроде, ни к чему.

— Мне еще как сказать, а женщинам действительно ни к чему на тот берег. Там сейчас, может, бой будет.

— Да не паникуй, капитан, — сказала, догнав его, старшая. — Или у тебя заодно командирскую храбрость оттяпало?

— Дура, — печально улыбнулся он. — А тебя, между прочим, немцы тоже не пожалеют…

— Ты чего это?

— А ничего, Маруся… Слушай меня, только тихо. Мы с тобой накрылись… Впереди войск нету. Пусто… Все равно как там. — Он показал на небо, по которому недавно пролетели немецкие машины. — Напутал кто-то, не туда нас послали. Вчера по телефону обещали мне платформы. Но сама знаешь: верить — верь, а надейся на одного себя. Так вот, если, — он поглядел на большие, переделанные из карманных, наручные часы, — через сорок минут платформ не будет или приказа нового не пришлют, снимайся отсюда и дуй назад.

— Врешь, — уже по инерции сказала старшая. — А этот на что? — вдруг вспомнила она про кожаного, который следом за бойцом шел сейчас по мосту на тот берег.

— На мотоцикл сядь! — с издевкой крикнул ему Гаврилов, но тот только рукой махнул.

— Раненых стесняется, — сказала старшая.

— Да нет. Ему далеко ехать страшно, — засмеялся капитан и хлопнул Марью Ивановну по заду.

— Ты чего? Или заиграло? — улыбнулась она.

— Заиграло. Да играть, Маруся, нет времени, — подмигнул Гаврилов, зная, что теперь им ссориться никак нельзя.

— Врал, значит?

— Ну как сказать… Может, малость присочинил с устатку.

— Ну и ну, — покачала она головой. — Артист же ты… Ой, да погоди! Вон они, твои платформы.

И вправду, на горизонте запыхтел серый дымок, и почти внятно послышались небыстрые перестуки колес.