Воскресенье, 20 июля 2014 г

Владимир Лазарев скорым шагом следовал по длинному коридору международного терминала Шереметьево. Он не любил очередей на границе, а потому, пользуясь привилегией пассажиров бизнес-класса, стремился попасть к пограничному контролю в числе первых. Лазарев прекрасно знал этот терминал: сейчас налево, эскалатор вниз — и он у цели… Еще стоя на эскалаторе, Лазарев разочарованно вздохнул — зал был битком набит, очереди стояли немалые. Во всяком случае, в будки «Для иностранных граждан», куда должен был направиться и он.

«С полчаса уйдет, не меньше», — разочарованно подумал Владимир, занимая очередь.

Перед ним стояли женщина с мальчиком лет десяти. Оба говорили между собой по-русски. Ребенок указал маме на быстро двигавшуюся и гораздо более короткую очередь, уходившую под надпись «Для граждан Союзного государства (РФ и Беларусь)». «Мама, а разве гражданам России не сюда?» — неуверенно спросил мальчик. Мамаша тут же авторитетно пояснила смышленому малышу: «Это для граждан государств, являющихся союзниками России». Лазарев ухмыльнулся, но разубеждать пару не стал — в конце концов, десять сэкономленных минут ожидания в очереди не стоят утраты авторитета родительницы в глазах ребятенка. Союзники так союзники…

Хвост за Лазаревым выстроился очень быстро — подтянулись пассажиры экономкласса его, амстердамского, рейса. Владимир с сочувствием взглянул на пристраивающихся сзади пассажиров. И хотел бы их предупредить, что из-за него им придется стоять дольше. Но как он мог объяснить, какие проблемы для них сейчас начнутся? А что начнется, он хорошо себе представлял — уже не раз было проверено.

— Вы каким рейсом прилетели? — дежурно спросила курносая девушка с пограничными погонами лейтенанта. — Амстердам? Цель визита? Командировка?…

А дальше началась привычная заминка. Курносая вдруг напустила на себя задумчивый вид, вглядываясь в монитор стоящего перед ней компьютера, и начала выжидательно постукивать по столу колечком на правой руке.

Лазарев понимал, что происходит в данный момент. Компьютер строго-настрого велел курносой пограничнице сообщить о приезжем иностранце в дежурный отдел ФСБ аэропорта. Там должны были принять сигнал, передать «по команде» сообщение о визите «голландского гостя» и ждать подтверждения из Центра о том, что «клиент принят». Раньше это все как-то проходило быстрее. Но в последнее время, похоже, шереметьевские чекисты разленились. Однажды Лазареву пришлось простоять в сторонке минут 15, ожидая подтверждения, — в то время шел какой-то решающий матч сборной России по футболу. Потому-то он и сочувствовал стоявшим за ним в очереди. На этот раз процедура заняла не столь длительное время. Минуты через две ожидания курносая резко оживилась, поставила штамп в его голландском паспорте и пожелала всего хорошего.

Осталось забрать багаж. Приезжая куда-то на день-два, как сейчас, он старался ехать налегке, только с ручной кладью. Эх, если б не йеневер, не пришлось бы сейчас томиться в ожидании легкой сумки. Но булькающие сувениры, хочешь не хочешь, последние годы приходилось сдавать в багаж. А какой смысл ехать в Москву без «булькающего»?

В общей сложности на путь от выхода с «Боинга» до зала ожидания у него ушел почти час. С учетом того, что и самолет припозднился не меньше чем на полчасика, Лазарев засомневался, ждет ли его Анжела внутри аэропорта или надо будет ее сейчас вызванивать. Но как только перед ним открылись раздвижные двери «зеленого коридора», он увидел ее.

Не увидеть такую женщину было сложно. Стройная, подтянутая блондинка в ярко-красном платье и в не менее ярких туфлях. Юбка была на этот раз не очень короткой, но с высоченным вырезом выше правого колена, за которым уже виднелись подтяжки чулочков. И конечно, декольте! Такое декольте, которое приковывало взоры даже проходивших мимо пассажиров, обвешанных чемоданами, детьми и гневно пытавшимися одернуть их женами.

Вокруг Анжелы крутился какой-то плюгавенький тип кавказской наружности. Он что-то рассказывал ей, но, истекая слюной, все время пялился лишь на ее грудь. «Да уж, знал бы ты, во сколько эта грудь ей обошлась!» — подумал про себя Владимир. Он сам точно уже не помнил сумму, но хорошо запомнил, как он изумлялся ее размеру, когда Анжела рассказывала об операции.

Лазарев слегка цыкнул на вожделеющего ухажера, после чего кавказец резко отскочил, что-то недовольно бурча под нос.

— Что, соблазнял?

— Не поверишь, говорил, что у него есть армянский коньяк!

— Армянский? Вау! Не спросила, сколько звезд? Девица смешно фыркнула.

— Я думала уже, если ты сейчас не придешь, не выдержу и поеду пить эту амброзию, — промурчала Анжела, припав к устам гостя (он отчетливо уловил вкус джина). Женщина обвила его высвободившейся из выреза ногой и нежно потрепала шевелюру. Трудно было не возбудиться в такой ситуации. Анжела чуть отстранилась, приложив руку к ширинке. — Что, соскучились оба?

Какая-то бабуля в оранжевом жилете и со шваброй в руке, проходя мимо, гневно взглянула на парочку, оценив весь эротизм картины. Но Анжела зыркнула на бабку таким испепеляющим взглядом, что та моментально унеслась на своей швабре куда-то в дальний конец зала, явно сокрушаясь по поводу вконец разложившегося и окончательно потерянного поколения. Лазарев снова усмехнулся — он хорошо знал, как Анжела умеет строить уборщиц, швейцаров и милицию.

— О, да ты неплохо загорел! — заметила шикарно загоревшая Анжела. — Неужто на юга съездил?

— Ой, да какие в наши дни юга, — отмахнулся Владимир, вспомнив, что он еще даже не приступал к планированию обещанного августовского вывоза на море своей девушки. — У себя там загорал, на южном побережье Северного моря.

— Ты ж всегда говорил, у вас там лета не бывает. Только весна и осень, — сказала Анжела, уже отмахиваясь от назойливых таксистов на выходе из терминала.

— Да вот не поверишь, несколько дней пекло выше 30 градусов держалось, чего я в Голландии не видел с десяток лет последних.

На удивление, на улице было даже попрохладнее, чем в Голландии, — где-то в районе 25 градусов. После 35-градусной жары Схипхола казалось, что попал в летний рай. Однако рубашка под легким пиджаком все равно взмокла. Лазарев мысленно посокрушался, что пришлось надеть костюм. Если бы не завтрашняя встреча с префектом, он оделся бы полегче. Но тащить костюм в кофре, добавляя себе багажа, тем более не хотелось. Так что пришлось ехать в этом одеянии.

— Машину далеко поставила? — спросил Лазарев, хорошо зная ответ заранее.

— Нет, здесь, на стоянке такси, — Анжела нажала на ключ, ее «мерс» пискнул в ответ, сразу разбудив стоящего возле него парня в жилете с надписью «Такси». «Вы что себе позволяете!» — начал было он, но тут же осекся, глядя на проплывающее мимо декольте Анжелы. Та жизнерадостно помахала парню ручкой и, как ни в чем не бывало, села в авто, стоящее между желтыми кебами с шашечками. Парень так с открытым ртом и стоял, провожая взглядом вырез на платье шофера.

— Давай я поведу, — предложил Владимир. — Ты ж пила. С гаишниками не будет проблем?

Анжела снова фыркнула:

— Что за старомодное словечко такое! Гаишники! Сразу видно старорежимного человека! У нас уж куча лет как гибэдэдэшники на дорогах заправляют.

— Ага, а с этими самыми «дэшниками» проблем меньше, чем с гаишниками? — Лазарев спрашивал для проформы. Во-первых, он знал, что Анжела никого не пускает за руль своего «мерса». Во-вторых, он не раз видал, что она делает с несчастными гаишниками, рискнувшими остановить ее и подвернувшимися под горячую руку. Причем, как ему кажется, видал он это еще в бытность гибэдэдэшников гаишниками. Хотя по этому поводу мог и ошибаться — пойди сейчас вспомни, когда ГАИ переименовали.

— Слушай, а правда, что на Украине гаишники называются «Дои»? — поинтересовалась Анжела.

— Ага, что-то среднее между «Дои» и «Дай».

— Это что, официально?! Во прикол! Я думала, это розыгрыш такой! До чего ж честный народ: все называют своими именами… Да, я тебе, зайчик мой, заказала твой любимый «Сибирский ресторан». Все как ты любишь, — промурлыкала девица, входя в роль заботливой любовницы.

— О, спасибо, что напомнила, — отреагировал на «зайчика» Лазарев, потянувшись за своим «российским» телефоном. — Мне ж позвонить надо в Гаагу.

— Что, своей красавице звонить будешь? Как она…

— Тсс-с, — оборвал ее Лазарев. Таня довольно быстро подняла трубку. Не хватало еще, чтобы она услышала воркующий голос водителя.

«Привет, мой хороший! — Татьяна начала говорить моментально, не дожидаясь приветствия с этой стороны. — Ты уже долетел? Как там погодка? Лучше, чем у нас? Как прошел полет? Все ли хорошо? Мы с Димочкой уже соскучились, любименький мой». Ответить на все вопросы сразу было затруднительно.

— Да, моя радость, долетел без приключений. Только чуток опоздали, да и очередь в Шереметьево пришлось отстоять. Но я уже в такси (Анжела возмущенно покачала головой, но звука дисциплинированно не проронила). Тут приятная прохлада. Не то что в нашей жаркой Гааге. Тоже соскучился уже по вам, мои лапушки.

Лазарев перевел дух, пытаясь вспомнить, на все ли вопросы ему удалось ответить в ходе этого спича. Танечке было достаточно такой передышки, чтобы затараторить в трубку снова: «Ты умничка, что долетел. Мне сейчас надо бежать на встречку. Ты ж не забыл, мой хороший, о чем мы договаривались? Я в Лондон лечу в среду, и ты обещал Диму к себе взять на пару ночей. O-кей? Помнишь?» Попробовал бы он забыть!

— Конечно, помню, моя родненькая. Не переживай, нам с ним будет весело.

«Только не позволяй ему все время за ”икс-боксом” сидеть! И не корми его пиццей, а то он уже в штаны не влезает ни в какие!» — строго неслось из телефонной трубки…

— Ой, какие телячьи нежности! — ухмыльнулась Анжела, дождавшись, когда ее пассажир положил телефон в карман. — «Лапушка», «любименькая»! Да я смотрю, у вас там далеко уже все зашло.

Лазареву было неприятно обсуждать свою любимую девушку с Анжелой. Взгляда было достаточно, чтобы та все поняла и больше к этой теме не возвращалась. Тем более что ее внимание уже переключилось на пробку и пытавшихся втиснуться перед ней конкурентов по трассе. Владимир, приезжая в Москву после дорог Голландии, никак не мог привыкнуть, что тут сигнал поворота означал предупреждение, а не просьбу пропустить, поэтому всегда шарахался, когда какое-то авто с правого или левого ряда пыталось резко прыгнуть под колеса их мерседеса.

— Мда, никогда я не смог бы жить в Москве, — произнес Лазарев, стараясь окончательно переключить тему с Тани и «лапушек». — Не понимаю, как полжизни можно проводить в пробках.

— Что?! — искренне удивилась Анжела. — Пробки?! И ты это называешь пробкой?! Да это просто трасса «Формулы-1», а не пробка. Совсем вы там разбаловались на вашей Холландщине! Нет, ты знаешь, новый мэр — он в этом смысле молодец. Обещал навести порядок с пробками — и намного полегче теперь стало…

Какой бы «Формулой» ни была эта трасса, но дорога в центр Белокаменной заняла почти полтора часа. Наверное, это было неплохо для воскресного вечера, когда вся Москва возвращалась с дач. Но все-таки после Голландии…

— Вот и твой любимый ресторан с твоей любимой русской кухней, мой лапушка — Анжела припарковала машину под знаком «Стоянка запрещена» и выключила мотор.

— Да вообще-то, моя радость, русская кухня не является моей любимой. Я гурман-космополит. Последнее время вот на сычуаньскую кухню подсел как-то. Но ты же знаешь, итальянские, испанские, греческие, китайские рестораны — этого добра у меня достаточно. А вот настоящих сибирских пельменей в Нидерландах отведать негде.

Практически каждый раз, когда он приезжал в Москву, они с Анжелой ходили именно в этот ресторан. Это было удобно во всех отношениях. Вечером он всегда был забит под завязку. Соответственно, если кто и следил за ними, не зная их дальнейших планов, то пробраться туда сквозь бдительную охрану ему было бы сложно. Но Лазарев тщательно контролировал дорогу — слежки не было. Впрочем, как и обычно.

В ресторане их посадили недалеко от большого полярного вертолета.

— Слушай, по-моему, раньше он был зеленый, — неуверенно сказал Лазарев, разглядывая яркую желто-белую раскрасочку стоящей перед ним машины.

— Да? — равнодушно оторвалась от меню Анжела, взглянув на вертолет. — Может быть. Мне под туфли подошел бы сейчас красный. Можно у них заказывать смену цвета в следующий раз под одежду?

— Я ж тебе уже рассказывал, как его сюда затаскивали?

— Да, зайчик, — Анжела уже решительно отложила меню. — И про то, как его распиливали на части, рассказывал. И про то, что открытие ресторана на полгода отложили из-за этого. И про то, что знаешь это от владелицы. Да, и еще о том, что под стеклянным полом течет вода, якобы доставленная из Оби.

— Ну да, есть и такая байка. Хотя, конечно, это чистой воды байка.

— Ага, чистой обийной воды. Или обойной? Или обейной? Как правильно-то?

— Ну, судя по наличию Обской губы и Обского залива — видимо, обской. Кстати, не поверишь, в этом году в центре Гааги стояла скульптура в виде огромной чугунной задницы, которая почему-то называлась «Обь».

Их лингвистическо-страноведческие изыскания были прерваны вышколенным официантом, пришедшим за заказом. Официант был настолько вышколенный, что ему даже почти удалось не пялиться в декольте Анжелы. Почти удалось…

Лазарев знал, что ему сегодня еще предстоит трапеза. Но во-первых, он не ел за день ничего, кроме какой-то размазни, поданной в самолете. А во-вторых, как он уже объяснял девушке, где б он еще отведал строганины, мантов и местных замечательных настоек? В общем, как ни старался голландский гость сдержаться, но традиционный набор оригинальной выпивки в шести рюмочках, вставленных в брусок дерева, оказался на столе. Поделили они с Анжелой их традиционно: все ягодные настойки полегче выпила она, настойки на хрене, кедре и оленьих пантах поглотил ее ухажер, под конец вечера запутавшийся, где же перед ним манты, а где — панты.

Когда они вышли из «Сибирского», уже было около одиннадцати. Несмотря на столь позднее время, Москва была запружена машинами и толпами людей.

— Я на минутку заскочу в гастрономчик, — предупредила Анжела, садясь за руль уже в изрядном подпитии. — А то я тебе еще не успела икру купить, как ты просил.

— Они еще открыты в это время?

— Ну, ты даешь! Это ж Москва! «Moscow never sleeps», — пропела девушка, направив «мерс» в поток его еле ползущих собратьев.

Да, это был еще один контраст с тихой Гаагой. Там рестораны тоже работали допоздна, на улицах в центре в это время еще толпились галдящие посетители всевозможных вечеринок и кофешопов. Но найти работающий магазин, лавку, аптеку или киоск в такое время было делом почти нереальным.

Было уже ближе к полуночи, когда красный «мерс» свернул с оживленной трассы у высотки МИДа и нырнул в арку между двумя невзрачными девятиэтажками на Смоленской улице. На этот раз Анжела более тщательно выбрала место для пар ковки. «Видимо, с соседями ссориться будет подороже, чем с гаишниками или таксистами», — подумал про себя Владимир, вспомнив тяжбы со своими голландскими соседями.

В тускло освещенном подъезде все было таким же серым и невзрачным, как сам дом. Правда, возле дверей лифта ярко белела свежая вывеска: «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!»

— Лозунг ленивых уборщиц, — ухмыльнулся Лазарев.

— Не, ну а чо? Правда же написана! — воскликнула Анжела. — Не гадьте где попало, и все будет чисто!

Владимир про себя отметил, как всего одна фраза сбила с его спутницы маску светской львицы, обнажив на секунду натуру заядлой домохозяйки, любительницы домашних тапочек и мыльных опер.

Квартира Анжелы выглядела, как и положено выглядеть обиталищу элитной московской куртизанки: розовые шторы, будуар, который хорошо было видно из коридора за приоткрытой дверью спальни, мягкие ковры в каждой комнате. Квартира была явно спланирована так, чтобы сношаться можно было буквально на ее каждом квадратном метре, на каждом предмете мебели, включая сами розовые шторы. Как только парочка переступила порог, ее окутала приятная прохлада. Кондиционер был еще одной роскошью, обычно неведомой голландским жилищам.

Прямо у порога Анжела набросилась на гостя. Они слились в горячем поцелуе. И слегка захмелевший Лазарев снова почувствовал желание. Такая девушка не могла не возбуждать. Его рука прошлась по тугим чулкам, оказалась под разрезом, уже залезла под резинку тоненьких трусиков. Анжела застонала, прижавшись к нему и жарко целуя сначала ухо, а затем спускаясь к плечу, параллельно расстегивая верхние пуговицы рубашки. Еще чуть-чуть…

Тут раздался звонок его «голландского» телефона. Анжела с разочарованным стоном оторвалась от гостя, демонстративно надула губки и направилась в просторный зал, призывно повиливая бедрами.

«Привет, — закричал на английском языке Макс. — Извини, если поздно. Но я тебе звонил уже несколько раз, ты не отвечал».

Владимир быстренько проверил телефон и действительно обнаружил пару пропущенных звонков — видимо, не расслышал в шумном ресторане.

— Ничего страшного, — начал говорить он и слегка закашлялся.

— О, судя по твоему прерывистому дыханию, ты там времени зря не теряешь! — воскликнул Макс. — Я тебя там от секса не оторвал? Все та же? Анжела? Или кого-то еще завел?

— Судя по тому, как ты орешь, ты тоже там развлекаешься, — парировал Лазарев. — Говори, что за дело? А то я чуток занят.

— Я тебе хочу напомнить о том, что префект ждет тебя завтра в 14:00. Его контакты — у тебя в мейле. Пожалуйста, постарайся. Нам очень нужно разрешение на реконструкцию офиса, а то все ремонтные работы остановлены. Мы еле пробились к нему.

Лазарев тяжело вздохнул:

— Да, я помню. Что смогу, сделаю. Развлекайся там.

Дав отбой, он заглянул в зал, где Анжела уже зажгла свечи и чуть притушила основной свет люстры:

— Я жду тебя, дорогой мой.

— Сейчас, моя девочка, приму душ — и я у твоих ног, — ответил Лазарев. Он прихватил с собой все свои пожитки и направился в сторону ванной.

— Тебе потереть спинку, мой мальчик? — голос Анжелы звучал очень задорно.

— Спасибо, моя радость, я быстренько. Подожди.

Когда Владимир уже закрывал дверь в ванную комнату, Анжела издали крикнула: «Я жду тебя, мой малыш. И твоего гиганта тоже жду!»

«Хм, гиганта», — ухмыльнулся Лазарев, сбросив наконец с себя опостылевшую одежду и критично разглядывая этого самого гиганта. Слава богу, уже успокоившегося после «околодверной» прелюдии.

Ванная комната, на самом деле, представляла собой огромный ослепительно белый зал, в котором санузел был совмещен с большими гардеробами и шкафами. В них и забросил свои вещи Владимир. Он с сожалением посмотрел на джакузи — после утомительного перелета и настоек на пантах очень неплохо было бы поваляться в нем. Лазарев прикрыл на секунду глаза и с вожделением вспомнил, как они с Анжелой обновили эту ванну сразу после ее установки. Эх, давно это было!

Но сейчас времени особо не было — Лазарев помнил, что его ждали за стеной. Поэтому он забрался в душ, быстренько помылся под прохладной водой, смывая с себя непривычную голландскую жару, дорожный пот и небольшое опьянение от настоек. Из душа он вышел свежим и бодрым. Пожелал эсэмэской «спокойной ночи» Танечке с Димасей, будучи уверенным, что они и без того давно уже спят, после чего перевел все телефоны в беззвучный режим, аккуратно сложив их на белой табуретке возле гардероба. Накинул на себя коричневый толстый халат, вытащил из сумки объемную бутылку йеневера и собрался уже выходить, когда услышал вибрирование «голландского» телефона. На нем высветилось послание от Тани: «Спокойной тебе ночки, любимый мой. Дима уже спит. И я уже укладаюсь. Но без тебя несладенько совсем. Мы сильно скучаем. Приезжай скорее. Целую тебя всюду-всюду». Владимир почувствовал укол, угрызение совести, вспомнив свои страстные поцелуи с Анжелой. Вздохнув, он направился в зал, прижимая к халату бутылку.

Хозяйка квартиры уже облачилась в розовый короткий халатик и пушистые розовые же тапочки со смешными завязками. Она расположилась в кресле напротив телевизора, нацепив на себя наушники и глядя воскресное политическое ток-шоу на Первом канале. Судя по кадрам, говорили об Украине и сбитом «Боинге». «Домашние тапки и мыльная опера», — сразу вспомнил свою недавнюю аналогию Лазарев.

Увидев своего гостя, Анжела улыбнулась и вопросительно показала куда-то между ног — под халатиком, конечно же, не было одежды. Он жестом извинился и показал на часы. Она безразлично пожала плечами, нажала лежащий рядом пульт и снова уставилась в беззвучный телевизор. Из спальни раздались их голоса, стоны и звуки поцелуев. Владимир ухмыльнулся, вспомнив, как они долго записывали эту «серию». Он открыл дверь платяного шкафа, раздвинул вешалки с одеждой, нажал известную ему комбинацию на замке и открыл еле заметную дверцу на задней стороне шкафа.

Лазарев вошел в едва освещенную квартиру. Собственно, из осветительных приборов там была только тусклая лампа с зеленым абажуром над столом посредине комнаты, а также большой монитор, на котором красовалась Анжела в кресле.

— Ну, здравия желаю, товарищ полковник, — из темноты возле экрана выступила массивная мужская фигура.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник, — ответил Лазарев. Мужчины крепко обнялись, троекратно расцеловав друг друга.

— Ну-ну, не торопись, — ответил хозяин. — Боюсь, меня на пенсию раньше выпрут, чем генерал-полковника дадут.

— Да ладно там, я ж представляю, какая у вас сейчас нехватка кадров в связи с Украиной. Так что пенсия тебе не грозит.

— Насчет Украины — это да. Перебросили на это направление даже тех, кто никогда ею не занимался, в том числе кое-кого из нашего отдела. Представляешь, пришлось отдать одного из лучших спецов по Румынии. Мне сказали: это же все равно рядом. Не, представляешь? Рядом!

Перед Лазаревым был его непосредственный начальник — Константин Потапов, начальник отдела Европы Службы внешней разведки. Грузный, уже довольно седой, с соломенными усами, он представлял собой эдакую уникальную смесь типичного русского барина с повадками типичного лондонского денди. На русскую щедрую хлебосольную душу наложили отпечаток годы разведслужбы в Британии. Видя своего начальника, Лазарев почему-то всегда представлял его с длинной курительной трубкой в руках, в чулках и кафтане. Убрать усы — ну вылитый граф Илья Ростов в Английском клубе!

— Милости просим к столу, — тут же подтвердил свою хлебосольность усатый «граф Ростов».

Только сейчас Лазарев обратил внимание на сам стол, стоящий под абажуром. Посередине возвышался запотевший хрустальный графинчик, наполненный почти до краев, две рюмки из того же сервиза. Рядом лежала нехитрая снедь — черный деревенский хлеб, какие-то нарезки, соленья, бочоночек кваса с двумя стаканами. А возле самого графина лежали изумрудно-зеленые, гигантские стебли лучка. На них застыли капельки воды. Оказавшиеся между лучами от лампы и отражением от графина, они блестели и переливались какими-то невообразимыми огоньками.

— «Волшебно зеленел лук», — почти продекламировал Лазарев, глядя на эту красоту.

— Это откуда такое? — заинтересованно улыбнулся его начальник. Его усы всегда смешно топорщились, когда он улыбался.

— Если не ошибаюсь, это из воспоминаний Юрия Олеши. Там что-то было такое: «Волшебно зеленел лук… Заказываю эскалоп… Я взбодрен». Мастер был описать застолье!

— Да он не только описать застолье мог, насколько мне помнится, — закряхтел, усаживаясь за стол Потапов. — Помнится, читал я про него в серии ЖЗЛ. Мастер и выпить был, и закусить. В общем, знал этот предмет, так сссать, изнутри.

— Да уж, я помню, что ты любитель этой серии, — уселся за стол и Лазарев. — Поди, все тома прочитал?

Вообще-то, Владимир был сторонником субординации и никогда не называл своих начальников на «ты». Но с Потаповым у него были давние приятельские отношения, еще до того, как тот стал начальником. В свое время Потапов занимал практически ту же позицию в Британии, какую сейчас Лазарев имеет в Голландии, но был вынужден срочно эвакуироваться еще в середине 1990-х, когда практически всю его сеть раскрыл перебежавший в Англию полковник Милугин. Затем долгие годы Потапов был куратором Лазарева и его основным московским «контактом». Переходить на «вы» после повышения «графа Ростова» до начальника отдела как-то было уже не с руки.

Уже сидя за столом, Лазарев внимательнее осмотрел своего начальника. Тот несколько сдал за те несколько месяцев, что они не виделись, — чуток растолстел (наверное, больше подходило слово «погрузнел»), сильно поседел, палец на руке был перебинтован, а плечи пиджака покрывала перхоть. Перехватив взгляд собеседника, Потапов поспешил объяснить:

— Это на самом деле не перхоть. Это что-то вроде псориаза. Стареем, брат. Я вот на таблетки активно подсел. Ногти почему-то на руках постоянно врастать начали, — помахал бинтом генерал. — Так что готовься, скоро и тебя сия участь ждет. Но пока будем заниматься профилактикой.

Потапов начал разливать водочку и квас. А Лазарев, спохватившись, вернулся за оставленной на тумбочке у входа в «шкаф» бутылкой йеневера.

— Чуть не забыл. На этот раз я тебе пятилетний йеневер привез. Очень недурственный. Рекомендую.

— Для тебя у меня тоже сюрпризец припасен, под заказ, — Потапов развернул какой-то сверток, лежавший на столе. Внутри оказалось несколько палок черной колбасы.

— Боже! — воскликнул Лазарев. — Неужто махан?

— Ага, настоящий, макеевский. Как ты любишь. Свеженький, «урожай» 2014 года! Доставлено прямиком из Донецкой народной республики, курьер вез на груди под бомбами и снарядами.

— Даже не знаю, насколько волосатая грудь курьера добавляет вкусовых качеств махану, — хмыкнул Владимир. — Но дареной конине, как грится, в зубы не смотрят.

Потапов поставил бутылку на стол, но нечаянно нажал пульт, лежавший там же. Из экрана полились страстные стоны Лазарева и крики оргазма Анжелы. Та как будто почувствовала взгляды мужчин, посмотрев в камеру и послав воздушный поцелуй в их сторону.

— Ах, какая женщина! Мечта поэта! — закатил глаза Потапов, почему-то изобразив кавказский акцент. — Я чуть сам не кончил, когда смотрел вашу сцену страсти у дверей. Кстати, если хочешь, можешь закончить начатое, я подожду. Ты ж знаешь, девушка совсем не против.

— А сам-то чего не воспользуешься? — подмигнул Лазарев.

— Не, нам нельзя злоупотреблять положением, — вздохнул генерал. — Это ж все равно что на служебном автомобиле на дачу кататься.

— Ох, представляю, что было бы, если б Анжела тебя сейчас услышала, — рассмеялся Владимир.

— Да что было бы. «Получил бы две короткие затрещины»…

— А это откуда?

— Как! Да вы, батенька, лишены счастья каждодневно слушать радио «Шансон»! А мне вот, стоит зазеваться и вовремя не надавать по рукам водителю, приходится потом слушать это дело сутками напролет.

— Стоп, погоди, — припомнил Лазарев. — Господи, это ж Высоцкий! Я ж в детстве это сто раз слушал. Надо будет как-то вспомнить песни его. Вашими стараниями мне песни другой эпохи приходится слушать теперь. Зато благодаря этому я знаю, кто такой Бен Бенцианов.

— Ну, будя уже разговоров, пора и водочку принимать, уважаемый, — отрезал генерал, поднимая рюмку. — Давай за встречу. За то, чтоб не последняя.

Лазарев, выпив и занюхав «волшебно зеленевшим» луком (все-таки первую же не закусывают), аккуратненько нарезал махан. Это была его любимая колбаса детства, «донецкий национальный продукт», как любил называть его разведчик. Приезжая в Донбасс к родственникам, он первым делом покупал по несколько палок махана, сделанного именно в Макеевке, по каноническим рецептам тамошних татар. Нигде подобного продукта больше было не сыскать — ни в Москве, ни даже в Поволжье. Волжский казы, по мнению Лазарева, ни в какое сравнение не шел с макеевским маханом. Но с началом войны в Донбассе путь к этой отраде был для разведчика закрыт…

Главное, надо было нарезать эту колбаску потоньше — чтобы аж просвечивала! Лазарев аккуратно сложил порезанные кусочки на блюдо вокруг лучка.

— О, теперь «волшебно чернеет махан», — продекламировал Потапов.

Лазарев закинул кусочек в рот и сделал паузу, наслаждаясь тем, как махан буквально тает у него на языке. Потом он поинтересовался у начальника:

— Все понимаю. Но давно хочу спросить: зачем столько мер предосторожности? Уж сколько лет уходим от слежки, которой нет и не предвидится. Кто за мной в Москве следить-то будет? Ты ж знаешь, что сейчас европейские спецслужбы разленились, считая, что слежки по мобилкам и гаджетам вполне достаточно. Положил себе мобилку в сторонку — и работай себе спокойно.

— Береженого бог бережет. Ты не представляешь, что сейчас в спецслужбах Запада делается в связи с Украиной, Крымом, Донбассом. Да и твои голландцы сейчас уже с ума сходят по поводу сбитого «Боинга». Все спецслужбы у них там… у вас там уже на ушах стоят. Готовься, что и тебя снова проверять и перепроверять будут со всех сторон. Как в добрые старые времена. Так что лучше не рисковать.

— Ну, насчет «Боинга» — вы же знаете, кто его сбил? — на всякий случай решил поинтересоваться Владимир.

— Конечно, знаем, — вздохнул Потапов. — А ты уверен, что ты хочешь это знать?

Лазарев задумался на мгновенье.

— Нет, наверное, не хочу.

— Вот и правильно. Меньше знаешь — лучше спишь. Хотя в таком разе ты б уже и спать не смог бы — с таким-то объемом информации. Ну, давай за женщин наших, — поднял тост генерал и, опрокинув рюмку, поинтересовался: — Твоя-то девушка не сильно там нервничает? У нее ж младший брат, насколько мне помнится, где-то на Украине сейчас?

— Переживает, конечно. У нас же практически все родственники в Донбассе, на линии фронта. Как тут не переживать?

Потапов помрачнел, налил третью рюмку, так и не закусив после первых двух, и произнес «обязательный» тост «За разведку».

— Смотри, аккуратнее там, — слегка помолчав, сказал генерал, наконец позволивший себе соленья. — Нет, девушку твою мы проверили сто раз, за ней ничего подозрительного. Я имею в виду… В общем, наша служба, ты знаешь, «и опасна, и трудна». В случае «шухера» девушке сердце не разбей. Да и себе тоже…

Генерал снова впал в «молчанку». Лазарев уже не раз замечал это за Потаповым, когда речь заходила о подобной теме или о его экстренной эвакуации из Лондона, но как-то раньше не решался спросить.

— Что, кто-то остался там, на Альбионе?

Потапов какое-то время молчал, глядя сквозь пустую рюмку на лампу в изумрудном абажуре, переворачивая хрусталь из стороны в сторону. Потом глубоко вздохнул:

— Понимаешь ли, Владимир Анатольевич… Ведь мне пришлось бросить все, что там было… И всех… Эх, многое бы я отдал за то, чтобы встретить где-нибудь этого Милугина и отплатить ему за всех сданных ребят и за… Ну, и за себя тоже… Я бы и полония на этого предателя не пожалел.

Генерал молча налил рюмки, чокнулся и молча выпил. На него это было не похоже: Потапов был искренним противником пития без тостов, считая это проявлением алкоголизма.

— Ладно, давай к делу, — решительно сказал генерал. — А то мы тут до утра пропьем, а у тебя сегодня работы немало.

Собеседники перешли в кабинет, напичканный аппаратурой наблюдения за каждой из комнат соседней квартиры. В стороне стоял письменный стол, на котором сиротливо чернел ноутбук и рядом валялась парочка буклетов с пометкой «Строго секретно. Для служебного пользования».

— Во-первых, вот тебе все последние инструкции и правила, — Потапов небрежно бросил перед своим подчиненным буклеты.

— Хе, а ты знаешь, меня с помощью этих бюллетеней и завербовали в Контору в свое время, — Лазарев быстренько пролистал буклеты и отложил их в сторону.

— Это как же?

— В 88-м пришли ко мне вербовщики, стали рассказывать о прелестях службы. А потом говорят: «Мы сейчас докажем, как мы вам доверяем! Вот смотрите: внутренние бюллетени КГБ. Видите, тут пометка “Для служебного пользования”? А мы вам даем в руки, можете этот совершенно секретный документ просмотреть». Чтобы ты не сомневался, весь тот буклет содержал лишь речь главы КГБ Чебрикова на 19-й партконференции, которая была за месяц до того напечатана во всех советских газетах.

Усы Потапова довольно зашевелились.

— 88-й? Салага ты еще. Я в 88-м уже газоны Гайд-парка топтал, входил в доверие масс… А это ж получается, ты не застал в Школе Кима Филби, моего «воспитателя»?

— Нет, он как раз умер перед моим поступлением. Хорош учитель был?

— Ну, как тебе сказать… Он был живой легендой на тот момент, считался у нас знатоком всего британского. Он и страноведение почитывал в небольшом объеме — старый уже был. И с нами, нелегалами, возился. Объяснял, как пить чай, какими приборами пользоваться. Правда, когда я приехал в Англию и попытался применить все эти знания, на меня смотрели как на идиота допотопного — Филби-то не был в стране с 60-х, так что практически все его церемонии были уже уделом стариков… А еще я помню, как он нам постоянно повторял: «Если поймают, главное — все отрицайте. Все и всегда отрицайте!» Вот такая вот наука была. Не знаю, как она пригодилась бы, если б поймали…

Лазарев сел за ноутбук, понимая, что там — все его «домашнее задание» на ночь.

— Значит так, — деловито начал Потапов, похаживая по комнате с заложенными за спину руками. — Повторюсь: в связи с «Боингом» и ситуацией на Украине переходим в самый осторожный режим. Ты у них, как говорили в «Касабланке», «usual suspect», так что наверняка тебя сейчас снова будут проверять и перепроверять, в этом даже не сомневайся. Выходим на контакт только в самом крайнем случае и только через посредников с подстраховкой… Что у тебя с вербовкой этого типа из Министерства обороны?

— Да в принципе клиент созрел, можно брать, — ответил Лазарев, слегка отодвинув ноутбук. В данный момент нельзя было распылять внимание на несколько тем обсуждения. — Мы все проверили, он действительно нуждается в солидной сумме денег и готов мать родную продать ради этого, а не только Родину. Готов поставлять информацию, но нужно для начала ему тыщ хотя бы сорок подогнать.

Сказав это, Лазарев уже заранее знал, какова будет дальнейшая реакция начальника. Эта песня была вечной, но при этом он знал и тот факт, что все равно его запрос утвердят.

— Ну, ты ж у нас входишь в топ-100 самых богатых людей Голландии, — подтвердил ожидания Лазарева его начальник. — Для тебя эти тыщ сорок — копейки.

— Вообще-то, в топ-200, — уточнил Владимир. — И мы с тобой отлично знаем, что я не могу пользоваться этими деньгами, поскольку: а) это и не деньги вовсе, а стоимость моей компании, и эта стоимость рухнет быстро, если цены на нефть продолжат падение…

— Падение? С чего бы это? — удивился его собеседник.

— …И б) все эти деньги в Нидерландах строго подотчетны и подконтрольны. Графы «На подкуп чиновника Министерства обороны» мой бухгалтер не поймет. Константин Алексеич, ну мы ж сто раз это обсуждали. Зачем снова начинать-то?

— Хе, обсуждали-обсуждали, буржуй недорезанный. Ладно, передадут тебе с посылкой 50 тысяч евро на эти нужды, деньги уже у атташе, можешь завтра забирать.

— Завтра? К чему такая срочность-то?

— Вот то-то и оно, что срочность. Надо ускорить процесс вербовки данного типа. Военная разведка просит нас разобраться в непонятной ситуации с Мали. Почему-то тамошний голландский спецназ срочно снимается с базы и пакует свои манатки. Все держится в строгой секретности, даже сами бойцы не понимают, куда и в связи с чем их так срочно перебрасывают. Совершенно непонятно. А непоняток в нашем деле быть не должно, как ты понимаешь. Если получится, надо бы как можно быстрее попытаться выбить из твоего клиента данные о том, в связи с чем и, главное, куда перебрасываются коммандос. Хоть какие-нибудь намеки.

— Понял, встречусь завтра вечером. Точнее, уже сегодня, — посмотрев на часы ноутбука, уточнил Лазарев. — Посылку приму тоже сегодня вечером.

— Вот и ладненько. Только еще раз прошу: аккуратнее, береги себя…

— Слушаюсь, товарищ генерал! Буду беречь… Что с информацией от нашего журналистика из «Посткранта»? Ценной оказалась?

— Ну, как тебе сказать, — Потапов наконец перестал ходить по комнате и сел на противоположной стороне стола, опершись руками о спинку стула. — В принципе, все это можно было выудить при желании из открытых или полуоткрытых источников. То есть Америки он для нас не открыл. Но в целом, думаю, пригодится. И он, и его сайт о военных вооружениях. Так что работа в правильном направлении. А он что, в самом деле уверен, что завербован МИ-6?

— Ага, возомнил себя Джеймс-Бондом и жутко доволен собой. Русских терпеть не может, поэтому нам надо было убедить его в том, что его вербует Ее Величество.

— Ну, пусть и дальше служит во славу британской короны. Я представляю, как он приедет когда-нибудь в Лондон и пойдет к королеве просить рыцарское звание в качестве ветерана МИ-6.

Мужчины дружно рассмеялись.

— А напомни: как ты на него вышел? — уточнил Потапов.

— Если честно, это он на меня вышел. Он для своего сайта пару лет назад делал статью о структуре российских спецслужб. Ну, и понятное дело, ко мне обратился — я ведь, как ты заметил, «usual suspect». Я ему что-то формальное ответил, но в разработку взял.

— А вербовкой занимался наш пидорок? Лазарев слегка скривился при этом слове.

— Что такое?! — делано возмутился Потапов. — Неполиткорректненько? Ну, извините, сэр! В мою бытность «европейцем» пидора можно было назвать пидором в любом лондонском пабе — и никто глаза при этом не закатывал.

— Ну, ты же знаешь, что этот «пидорок» (как вы изволили выразиться, сэр) завербовал наших ценнейших агентов в высших кругах Нидерландов.

— Да знаю, знаю, — примирительно сказал генерал. — Эх, где те золотые времена, когда ты мог заснять двух голубков в постели — и тебе уже на блюдечке два готовые агента!

— Что ж, времена Альфреда Редля далеко в прошлом, товарищ генерал. Теперь эти товарищи тебе еще и приплатят, чтобы ты сие видео в Ютюб выложил, их умения прорекламировав.

— Эх, не трави душу… По пятьдесят на коня? Да я побегу уже.

— Заметьте, не я это предложил! — ответил Лазарев, вставая из-за стола и возвращаясь в комнату с «волшебно черневшим маханом».

На большом мониторе уже «крутили» пустой зал соседней квартиры — Анжелы в кресле не было. Потапов взял пульт у монитора, переключил канал на камеру спальни. Анжела, укутавшись в теплое одеяло, уже мирно спала в своем будуаре.

— «Ах, какая женщина, какаааааая женщина! Мне б такую!» — пропел генерал, наливая по чарке. — Ну, на коня!

Выпив да изрядно закусив соленьями, Потапов тут же налил еще по одной.

— Мы ж «на коня» уже выпили, — напомнил Лазарев. Честно говоря, он уже изрядно захмелел, а ночь предстояла еще долгой, рабочей. Но оба прекрасно понимали, что отказать генералу он все равно не сможет.

— О, сразу видно, что вы, батенька, из донских казаков, а не кубанских. Это у вас один прощальный тост, а у нас — пятнадцать: на посошок, под бурку, под саблю, а уже в конце — коню в морду.

— Ты забыл еще один, самый прощальный.

— Это какой же? — заинтересованно спросил генерал, чуть было не переливший водку через край рюмки.

— Шапошный. Швыряешь шапку об пол, говоришь: «Да пошло оно все! Никуда не поеду!»

— Ладно-ладно, намек понял, — посмеиваясь, сказал Потапов. — Давай выпьем-таки «коню в морду». Я баиньки, а ты работай давай. Кстати, тебе ж завтра еще день тут пахать. Могу порекомендовать наши таблеточки особые, для тонусу. Очень помогает, проверено на личном опыте.

Генерал выложил на стол пластинку с какими-то белыми капсулами. Лазарев поморщился:

— Ты ж знаешь, я терпеть не могу химии. Похмелья у меня, слава богу, по утрам нет. А остальное не страшно.

— Да это не антипохмелин, это для бодрости духа. Причем, смею тебя заверить, очень даже здорово и легально. На основе мельдония сделано. Слыхал о таком? Его даже олимпийцам можно, я сам проверял.

— Ну, пусть олимпийцы и пьют. Им рекорды бить, а нам всего лишь гравировать их имена на кубках. Я предпочитаю без таблеток обходиться, — отрезал Лазарев, вставая из-за стола. — Ты мне лучше скажи: неужто наши не могут помочь нам с мелочным вопросом по поводу переоборудования офиса? Ну, вот не лежит у меня душа встречаться с этим префектом. Ты ж знаешь, я чиновников на дух не перевариваю.

— Нет уж, нет уж, херр Лазарев. Ваши бизнес-дела — это ваши бизнес-дела, Контору в этот грязный бизнес не вмешивайте. Ну, сам посуди, если мы начнем звонить открыто каждому бюрократу и говорить: «Помогите нашему разведчику в Голландии, подайте ему на офис-другой». Как думаешь, через какое время тебя сдадут?

Лазарев обреченно вздохнул. Уже в дверях Потапов стукнул себя по лбу:

— Да, чуть не забыл! Совсем старый стал… Обрати внимание, там у тебя файлик в ноуте на молодого ученого одного. Что-то там по квантовым компьютерам, что ли… В общем, надо б помочь его пристроить в одну программку при Эйндховенском университете — у них как раз открылась нужная нам позиция по этой специальности. Твои рекрутеры в курсе, но ты держи на контроле… И не забудь завтра оставить свой компьютер у Анжелы, наши кудесники тебе завтра обновят там кое-что… Все, ушел. Береги себя!

На этих словах генерал снова обнял своего подчиненного и вышел, помахав напоследок подаренной бутылкой йеневера. Прелесть этой базы заключалась в том, что она на самом деле была переоборудована под офис из двух квартир, а выход из нее был через два подъезда от квартиры Анжелы, с торца здания. Так что если кто теоретически и мог проследить Лазарева до подъезда «любовницы», то он вряд ли мог заметить выходившего с другой стороны здания Потапова.

Оставшись один, Лазарев еще раз взглянул на экран. Анжела всегда спала совершенно голой, одеяло слегка сползло с нее, обнажив красивую искусственную грудь — ту самую, которая заставила горячего кавказца в Шереметьево истекать слюной. «Эх, сколько ж армянского коньяка сегодня было выпито, чтоб залить воспоминания о твоей груди, Анжелочка!» — вздохнул Лазарев.

Анжела была его московской связной уже больше десяти лет. Лазарев понятия не имел, состояла ли она на службе официально или работала «на подряде», да это было и неважно. Зная, какова она в постели, он понимал, что благодаря ей было подцеплено на крючок немало иностранных «гостей столицы». Соблазнила она его пару-другую раз, не больше, хотя исправно пыталась делать это регулярно — все-таки он был ее заданием. Лазарев снова вспомнил свое сегодняшнее возбуждение и уже опустившуюся резинку от трусиков Анжелы. И вновь его остро кольнуло чувство вины перед Таней.

Владимир внимательно присмотрелся к лицу спящей куртизанки, слегка приблизив ее изображение на экране. Поразительно, за эти годы она фактически не изменилась! Ну, то есть ни капельки! Лазареву вспомнился фильм «Игры разума» с Расселом Кроу. Там герой фильма понял, что он болен шизофренией, увидев, что его «воображаемые друзья» с годами совсем не взрослеют.

«Может, и у меня шизофрения уже? — подумал Владимир, глядя на нестареющую Анжелу. — Тогда почему же так быстро стареет Потапов?»

Вздохнув, Лазарев вернулся в рабочий кабинет. Потеплее укутавшись в халат, он уселся у ноутбука. Сначала надо было заполнить множество форм, отчитаться о потраченных средствах, ответить на какие-то опросники. А затем следовало переварить и тщательно запомнить массу нужной и, самое печальное, ненужной информации. Раньше ему это давалось довольно легко — в «разведшколе» при Институте КГБ их тщательно обучали методике запоминания данных. Но годы брали свое. Нет, он так же легко запоминал текстовые данные, но вот цифры запоминались все с большим трудом. Понятное дело, ноутбук не был подключен к какой-либо сети и даже не имел никаких разъемов для внешних накопителей данных. Поэтому Лазарев взял ненужные бюллетени и на их обложках начал записывать в столбик все цифры, которые ему необходимо было запомнить. Так легче будет с утра повторить пройденное.

Мониторы мерно гудели, нагоняя сон. Голова работала все тяжелее и тяжелее. Через час Лазарев начал понимать, что уже ничего не понимает.

— До Штирлица так и не дошло послание Центра. Он перечитал еще раз. Но опять не дошло, — громко произнес Лазарев и помахал в сторону записывающей его камеры. Он неплохо представлял себе расположение здешней аппаратуры.

Разведчик прошел в санузел, умылся ледяной водой, слегка отогнав хмель. Вроде бы соображать стало легче. Он снова сел за ноут и начал усиленно работать, переваривая массу данных. Однако оказалось, что хмель отступил совсем ненадолго. Мониторы все так же гудели, алкогольные пары обволакивали, зевота стала безудержной. Лазарев повертел в руках оставленную Потаповым плитку с таблетками. Как его там? Мальдоний? Мельданий? Полковник решительно отложил таблетки в сторону. Он все-таки надеялся успеть доделать работу и вздремнуть хоть чуток — чудодейственные «олимпийские» таблетки могли бы стать помехой этому плану.

Где-то ближе к шести часам он закончил чтение. Можно было покемарить с часок-другой. Посмотрев на испещренные цифрами обложки бюллетеней, Лазарев с досадой покачал головой: черт его знает, как ему может пригодиться львиная доля этой информации, которой его пытались накачать! Он устроился на кожаном диване кабинета. Было очень неудобно — все-таки базу оборудовали под офис, а не под жилье. Пойти, что ли, к Анжеле? Но нет, он знал, чем это может закончиться…

 

Понедельник, 21 июля 2014 г

Ровно через час Лазарев проснулся довольно бодрым. Это была одна из особенностей его организма: он мог пробудиться без всяких будильников в назначенное время. «Прямо как Штирлиц, — всегда поражалась Таня, уточняя при этом: — Ты случайно не из шпионов?» На что следовал дежурный ответ: «Штирлиц никогда не был так близок к провалу». И дался ему сегодня этот Штирлиц!..

Лазарев взглянул на монитор — Анжела еще спала. Он снова пробежался глазами по цифрам, пытаясь сопоставить их с данными, осевшими в голове: вроде все сходилось. После этого бюллетени полетели в урну. В конце концов, сюда доступ имели только свои, поэтому уничтожение улик было не его заботой. Пусть пользуются, если надо.

Завернув оставшиеся палки махана в пакет, разведчик тихонечко прошел через «шкаф» в квартиру Анжелы. Теперь следовало осторожно пробраться в спальню и разыграть сцену взаимного пробуждения. И хоть они оба знали, что их наверняка никто не слушает, Потапов был прав: береженого бог бережет.

Пока беречься особого смысла не было. Квартира Анжелы была напичкана аппаратурой, но все записи делались все теми же своими. Все потенциальные «жучки» могли быть только где-то в вещах или гаджетах Лазарева, которые все еще хранились в ванной. Туда «проснувшийся» Владимир и направился. Снова приняв душ, он надел костюмные брюки и достал свежую синюю рубашку. Пришлось слегка повозиться с серебряными запонками в виде львов, недавно подаренными Таней. Он и сам любил запонки, но Танюша просто обожала мужчин с этим вышедшим из моды аксессуаром, поэтому по поводу и без дарила запонки своему любимому — у него теперь была их самая невообразимая коллекция.

Взяв с собой ноутбук, пошел на кухню. Готовя кофе, он слегка поморщился, вспоминая, что последние три месяца мучается со своей «супер-пупер-навороченной» кофейной машиной дома в Гааге. Она периодически отказывалась работать, а тащить ее в ремонт было или некогда, или чаще всего лень.

Лазарев сделал двойной эспрессо, опрокинул его почти залпом, сделал еще двойную порцию и уже с ней устроился за свой ноутбук полистать новости и свежие котировки. В первую очередь его интересовало, ввела ли Европа санкции против России или еще нет. Оказалось, что обещают их на завтра, на вторник. Госсекретарь Керри уже назначил «виновных» в сбитом «Боинге», эвакуация тел в Голландию начнется со дня на день («Стало быть, прилечу раньше», — подумал Лазарев), Украина наращивает темпы наступления на Донецк и Луганск… Лазарев посмотрел на часы, маме в Донецк уже можно было бы позвонить, но он почему-то не хотел делать это при Анжеле.

Та, заспанная, растрепанная, но не менее соблазнительная, уже появилась на кухне в своем розовом халатике.

— Буду салатик делать, — зевая, сказала она. — Ты все так же не завтракаешь по утрам?

— Я и по ночам не завтракаю, — не отрываясь от компьютера, сказал Лазарев.

Увидев, что он уже одет, да еще с лэптопом и мобилками, Анжела вспомнила о своей роли:

— Боже, мой мальчик, как же вы с твоим Гигантом были хороши сегодня! Хочу еще…

Ее голос звучал томно и призывно. Лазарев улыбнулся, достал кошелек и отсчитал три новенькие купюры по 500 евро. Он, само собой, мог этого не делать — в конце концов, он был заданием Анжелы, ее уже «предоплаченной» работой. Но так уж у них повелось: все должно выглядеть натуральным, считал Лазарев. Да и Анжела никогда не возражала против честно заработанного гонорара. Вот и сейчас она быстренько пересчитала купюры и промурлыкала:

— Спасибо, мой хороший.

— Да не за что, моя радость. Тем более что в Голландии это все равно не деньги.

— Как не деньги?! — Анжела испуганно посмотрела купюры на свет.

— Да вот, не поверишь, у них там купюры по 500 евро не берет никто, практически запрещены к хождению. Говорят, подделывают часто. Не переживай, эти настоящие…

Анжела успокоилась, открыла стоявшую на тумбочке шкатулку — то ли малахитовую, то ли «под малахит» — и аккуратно сложила туда «заработок».

— Кстати, давно хотела спросить твоего совета. У меня тут баксиков поднакопилось. А все говорят, доллар будет падать в ближайшее время, поэтому лучше хранить сбережения в рублях.

— В рублях? — Лазарев на секунду оторвался от новостей. — Почему в рублях-то?!

— Ну, я читала, что Россия в ответ на санкции откажется продавать нефть за доллары, что-то там выведет из американских резервов — доллар в итоге рухнет.

— Хм, я с этой «игровой концепцией» не очень знаком, — скептически протянул Владимир. — А сейчас доллар почем?

— Где-то 35–36 рублей. А неделю назад было 37. Так что доллар вниз пошел. Я вот и боюсь.

— Знаешь что, мое золотко, чтобы уж наверняка, храни деньги в трех-четырех валютах сразу. Тогда не ошибешься. Если одна из них пойдет вниз, не поверишь, другая подорожает. Так что в любом случае не ошибешься… Да, и я тебе еще твои любимые голландские вафли привез, как обычно.

— Мм-мммм… Обожаю! Ты знаешь, сколько в Москве ни пытаюсь найти что-то похожее — нигде таких вкусных нет… Тебя сегодня повозить по городу?

— Нет, из офиса уже должны были прислать машину. Потом в аэропорт забросишь? У меня вылет в шесть. Так что в четыре желательно быть в Шереметьево.

— Не вопрос. А ты с префектом своим успеешь-то?

— Да я надеюсь, мы за полчаса с ним все решим. Так что на дорогу у нас будет где-то полтора часа. Прорвемся?

— Не вопрос опять-таки. Лето, пробок почти нет.

Лазарев недоверчиво хмыкнул. После голландского трафика движение в Москве для него выглядело сплошной и безостановочной пробкой. Он легким кивком показал Анжеле на ноутбук, закрыв крышку. Выключать его было нельзя, поскольку спецы, которые вот-вот должны были прийти за ним, без его отпечатка пальца включить компьютер не смогли бы. Девушка понимающе кивнула…

Выйдя на улицу, Лазарев сразу у подъезда увидел черный «Ауди» представительского класса. Он присвистнул. Макс сообщал о том, что одобрил покупку новой машины для московского офиса, но ее стоимостью Лазарев не поинтересовался.

— Ничего себе! Мы такого авто в Голландии себе позволить не можем, — приветливо сказал он мрачному водителю, стоящему рядом с машиной. Тот презрительно взглянул на вышедшего из подъезда «нищеброда» и пошел открывать багажник. Ни тебе «здрасьте», ни «доброе утро». По всему видать, шоферу не успели сообщить, что возить он сегодня будет владельца фирмы.

Как только авто завелось, из динамика раздалась какая-то блатная абсурдная песня без рифмы и ритма о «тюремном батюшке». Лазарев сразу вспомнил сетования Потапова по поводу пыток «Шансоном» и вежливо попросил водителя:

— Я вас очень прошу, переключите на что-то не блатное.

Водитель обиженно засопел, но, не проронив ни звука, каналы все-таки переключил. Теперь по радио говорили о некоем флешмобе, который должен был доказать, насколько хорошо жилось в 90-е по сравнению с «суровыми» 2000-м. Лазарев поневоле вспомнил свои 90-е.

Никакой особой ностальгии по тем временам он не испытывал. Тяжелое было время, что ни говори. Окончив свою «разведшколу» как раз в период полного распада, Лазарев оказался перед дилеммой: продолжать службу или вливаться в ряды своих массово увольнявшихся коллег, которые устраивались в различные охранные структуры. Контора, как и вся страна, переживала далеко не самые лучшие времена. Практически полное отсутствие финансирования, перманентные сокращения штатов, чуть ли не полный отказ от гостайны — сотрудники ЦРУ уже чуть ли не гуляли по коридорам. Его долго готовили для заброски в Нидерланды, годами оттачивали его легенду. А уже в первой половине 90-х все эти легенды можно было выбросить в мусорную корзину. Что говорить, если даже парторг их Института свалил в Штаты со всей базой данных на студентов, включая «нелегалов», и «преподов»!

Дальнейшее продвижение по службе зависело целиком и полностью от смекалки юного дипломированного, но так и не состоявшегося разведчика. Для внешнего мира он официально был уволен со службы и прибился к молодым бизнесменам, организовавшим бизнес по поставке голландских тюльпанов в Россию. Само собой, под своей настоящей фамилией, не скрывая ни своей предыдущей биографии, ни факта службы, — а какой смысл, если где-то в Лэнгли уже листали его личное дело?

Первая половина 90-х стала для юного Лазарева настоящей борьбой за выживание. Пришлось пройти через бандитские разборки, лично сопровождать грузы до Москвы, отбиваться от «цветочной мафии», пытавшейся обложить данью всех без разбора и за провоз по «ее территории», и за места на рынках. Особенно лютовали московские чеченцы, не раз нападавшие на их конвой. Пришлось прибегать к старым связям в Конторе. Попытки чеченской мафии брать дань закончились в тот момент, когда ее боевики открыли одну из фур якобы с цветами, а там оказались бойцы «Альфы», вооруженные автоматами «Вал» и даже крупнокалиберным пулеметом «Утес». С тех пор крупные мафиози знали, что у Лазарева есть надежная «крыша». Но это не защищало от гопников на большой дороге, которые периодически пытались сбивать дань вплоть до конца 90-х. Владимир сам порой ездил с «Валом» до польской границы, оставляя там автомат своим помощникам.

Лазарев прошел всю дорогу от мелкого бизнесмена до крупного. Сначала создал свою фирму, поставляющую цветы. Затем, когда цветами стали заниматься все кому не лень, начал продавать в СНГ голландские мини-пекарни. Ну а во второй половине 90-х окончательно перешел на более крупный бизнес, связанный с нефтью, газом и нефтегазовым оборудованием. Честно говоря, разведчик терпеть не мог бизнес и все с ним связанное. Именно поэтому он нанял своим заместителем Макса, молодого и пронырливого голландского юриста, который поначалу помогал ему с регистрацией и решением вопросов с налоговыми органами. Вскоре Макс стал незаменимым помощником по всем бизнес-вопросам, на него Лазарев переложил львиную долю бюрократических процедур и даже сделал его официальным партнером, передав незначительную часть акций.

Порой Лазарев приходил в отчаяние, не представляя толком, служит ли он еще Родине или в самом деле является уволенным сотрудником некогда мощной спецслужбы. Нет, его постоянно заверяли в Москве, что на самом-то деле он является кадровым разведчиком, продвигается где-то по службе и званиям, награжден каким-то юбилейным значком или еще что-то в этом роде. Но задания, которые приходилось выполнять, скорее напоминали имитацию серьезной работы, чем разведку. Лазарев чувствовал свою ненужность Системе, своей стране, и это его бесило.

Как это ни парадоксально, резкому его продвижению по службе способствовало бегство Милугина — того самого, который погубил лондонскую карьеру Потапова. Предатель в середине 90-х сдал практически всю российскую разведсеть в Британии и Скандинавии. Краем этого гигантского предательства зацепило и Голландию — Центру пришлось эвакуировать массу разведчиков и агентов. Лазарев внезапно проснулся главой резидентуры целого Бенилюкса. Звучало это, конечно, солидно, но сеть пришлось создавать фактически с нуля. По мере роста значимости Брюсселя как столицы ЕС и преодоления кризиса в России (и, соответственно, в Управлении) решено было поделить резидентуры. Лазарев остался «на Голландии», Бельгией и Люксембургом занялись отдельно. А затем начались 2000-е и настоящая работа разведчика. Благо отдел Европы возглавил профессионал Потапов, который досконально знал, что и как следует делать…

— Приехали, — прервал воспоминания Лазарева водитель. Это был первый произнесенный им звук за все утро, если не считать обиженного сопения, не прекращавшегося всю дорогу после отключения его любимого «Шансона».

Владимир от неожиданности вздрогнул. Да, машина действительно уже стояла у входа в старенькое шестиэтажное здание в Старомонетном переулке. Задрипанная дверь, неприветливый охранник на входе… С одной стороны, Лазарев понимал, почему Макс и его московский директор хотят поскорее переехать в новый навороченный офис в недавно отстроенном бизнес-центре, — уж больно запущенно и непрестижно выглядело здание в Старомонетном, где в свое время Владимир снял четвертый этаж для своей компании, добавив к нему вскоре и пятый под рекрутинговое агентство. Но Лазареву нравилось местоположение старого офиса — до Кремля и Москвы-реки рукой подать. А Солнечный округ, где возвели коробки новых офисов, находился у черта на куличках. Добираться из центра будет проблемой — Лазарев не мог преодолеть свою ненависть к московским пробкам.

В просторном офисе его же собственной компании Лазарева уже ждал не так давно назначенный директор российского представительства Николай Куличенко. Он услужливо предложил «шефу» свое огромное кожаное кресло, но Лазарев махнул рукой, попросив лишь очередную порцию двойного эспрессо. Времени было не так уж и много, поэтому он быстро пробежал взглядом положенную перед ним кипу бумажных отчетов и отложил их в сторону — пусть Макс занимается этой бюрократией. Оставил лишь докладную записку о необходимости переоборудовать новый офис путем объединения нескольких кабинетов. Как это обычно бывает, не успели туда въехать, а уже выяснилось, что получение разрешения на переоборудование — это череда массы согласований и бюрократических проволочек, на которые мог уйти год, не меньше. Все эти проблемы можно было решить одномоментно лишь встречей с префектом округа, а переговоры с тем мог вести только владелец бизнеса и никак не ниже.

Обсудив с услужливым Куличенко несколько деталей будущей встречи и взяв папку с планом переоборудования офиса, Лазарев пошел этажом выше, в рекрутинговое агентство. Его он создал лет 7–8 назад по собственной инициативе и очень гордился этой затеей. Нет, особо денег она не приносила и не могла принести, поэтому Макс искренне не понимал данного проекта и в нем не участвовал. Но вот Управление сразу оценило сию идею по заслуге. Как рассказывал Потапов, этот опыт теперь перенесли уже и на другие страны. Идея была проста до невозможности: агентство набирало на постсоветском пространстве специалистов для фирм и корпораций Бенилюкса, практически легально внедряя российских агентов — причем некоторые из этих агентов могли порой и не знать, что уже стали таковыми, будучи свято уверенными, что едут заниматься бизнесом и только бизнесом. Единственным посвященным в истинное положение дел был начальник московского офиса агентства Сергей Васильев, являющийся, как и Лазарев, прямым подчиненным Потапова. Формально он уже был на пенсии, так что должность в рекрутинговом агентстве была для него «постработой», как это называлось в Конторе. Внешне выглядело вполне природным, что «бывший кагэбэшник» Лазарев набирает в свои офисы своих бывших коллег.

Владимир обсудил со своим формальным подчиненным состояние вещей, отдельно поговорили о перспективах «компьютерного гения», которого Потапов просил пристроить в Эйндховен. Честно говоря, разведчик не был уверен, выполнял ли он в данном случае просьбу просто «по блату» или же внедрял будущего агента. В любом случае, если это и агент, то он будет подчиняться не Лазареву — в противном случае ему предоставили бы гораздо более полное досье на компьютерщика.

Васильев традиционно предложил приезжему начальнику отобедать. Но Лазарев старался днем не есть — он знал, что после практически бессонной ночи обед сделал бы его полностью неработоспособным. Поэтому снова кофе, вода и целый ряд звонков по работе, в том числе Анжеле с просьбой привезти «забытый» у нее дома ноутбук. С «голландского» телефона Лазарев позвонил Тиму Арендсу, тому самому аналитику голландского Минобороны, чью вербовку надо было ускорить. Договорились встретиться в два часа ночи в ночном клубе «Табу». Удивительного не было ни во времени, ни в месте встречи — это было буквально через дорогу от одного из любимых Арендсом казино, клуб работал до трех часов и обычно к этому времени народ уже начинал разбредаться, освобождая и приватные кабинеты в дальнем конце клуба. Во всяком случае, Арендс обрадовался встрече — видимо понимая, что пришло его время заработать.

Уже перед самым выездом из офиса Владимир позвонил с айпада по скайпу в Донецк маме. До войны он названивал матери раз в месяц-два. Но после того как украинские войска начали регулярно и жестко обстреливать его родной город, старался делать это если не каждый день, то хотя бы раз в пару дней. Старушке скоро исполнялось 80, она в детстве пережила одну страшную войну и никогда не помышляла, что на старости лет окажется в центре еще одной. Конечно, это очень тяжело давалось и ей, и ее сыну. Лазарев пытался уговорить маму уехать, пожить какое-то время у российских родственников, но она категорически отказывалась. В принципе, он ее понимал — в таком возрасте тяжелые переезды с пожитками и житье фактически на положении беженца может убить быстрее, чем шальной снаряд какого-нибудь «правого сектора».

Разговор с мамой был коротким и довольно дежурным. Как обычно, рассказала о том, что выстрелы были сильными — в последние недели Донецк регулярно обстреливался из района аэропорта. Как обычно, поспрашивала про Таню и Диму, которых она видела только по скайпу, но уже полюбила всей душой. Как обычно, повздыхала по поводу того, когда же ее сын уже женится. Владимир, в свою очередь, в который раз предложил организовать переезд и в который раз поинтересовался, достаточно ли у мамы денег, еды и лекарств. На этом разговор закончился. Отключив скайп, Лазарев некоторое время посидел молча. Мысли о маме последнее время не давали ему покоя. Она жила в самом центре Донецка, куда обычно снаряды не долетали. Но каждое новое известие об очередном артобстреле или авианалете порождало массу мыслей, которые Лазарев безуспешно пытался от себя отгонять. Больше всего на свете ему хотелось приехать в Донецк, обнять маму, успокоить ее. Но если раньше он мог позволить себе такое путешествие, то, пока идет война, путь туда ему заказан — такой поездкой в «непризнанную республику» он мог поставить под угрозу свою собственную миссию.

Однако пора было уже ехать к префекту. Попрощавшись со своими московскими подчиненными, Лазарев сел все в тот же «Ауди», снова подивившись такой тяге московских бизнесменов к вовсе не обязательной показухе, или «статусности», как любили говаривать его российские коллеги. Что и говорить, голландские бизнесмены были в этом смысле поскромнее…

В машине уже играл «Шансон». Но почему-то на этот раз у Лазарева не было ни сил, ни желания вступать в спор по поводу репертуара — в конце концов, лучше послушать несколько блатных песен, чем потом всю дорогу снова терпеть обиженное сопение водителя. Владимир даже попробовал вникнуть в смысл какой-то блатной песни, пытаясь найти что-то общее с шансонье вроде Эдит Пиаф или Шарлем Азнавуром и понять, почему же в России завывания в стиле «за это срок нам набавляли» назвали французским словом «шансон».

Разведчик вдруг почувствовал, как на него наваливаются одновременно дрема, голод и усталость — начинала сказываться практически бессонная ночь. Он даже пожалел на минуту, что не взял с собой этот чертов «мальдоний» или как его там…

Приехав к офису префекта, Лазарев отдал распоряжения водителю по поводу контакта с Анжелой и передачи ей багажа, забрал из сумки еще одну бутылку йеневера и папку с описанием «квартирного вопроса», попрощался, получив какое-то недовольное бурчание в ответ.

— Не знаю, любезный, какой из вас водитель, но сопите вы самозабвенно, — напоследок дружелюбно сказал Лазарев. — Будь я хореографом, обязательно взял бы вас в академический хор сопунов.

Водитель так и остался сидеть с открытым ртом…

Несмотря на то что Лазарев прибыл к префекту вовремя, тот продержал гостя в приемной минут двадцать, не меньше. Учитывая дальнейшее расписание Владимира, это не радовало.

Хозяином кабинета оказался типичный префект начала XXI века, ничем особо не отличающийся от первого секретаря горкома партии конца XX. Галстук, лежащий почти горизонтально на животе, светлая рубашка, помятый костюм. Хотя да, тут отличие чувствовалось — костюм был гораздо дороже, чем в горкоме. «Не иначе от Версаче», — подумал Лазарев. Но сидел этот «версаче» на владельце как-то несуразно: был явно на размер больше, но даже при этом не застегивался на животе.

— Как же, как же, дорогой Владимир Анатольевич, наслышаны, — префект вышел из-за стола и милостиво протянул руку посетителю. Чиновники такого уровня почему-то считали ниже своего достоинства пожимать руку, они именно вручали тебе свою десницу, чтобы ты мог благодарственно трясти ее, радуясь ниспосланной свыше милости. — Знакомьтесь, это наш начальник департамента по внешнеэкономическим связям Рудольф Михайлович.

Префект указал на стоящего по стойке «смирно» подчиненного, который старательно улыбался голливудской улыбкой. Рудольф был низенького роста, изрядно загоревший, подтянутый, в костюме той же марки, что у шефа, но в данном случае хорошо подогнанном под его владельца. Выражал он полную готовность следовать любым указаниям начальника и в позе верного служки ловил каждый звук, исходивший изнутри того.

Разведчик тут же вручил префекту тот самый «булькающий» сувенир. Чиновник осторожно поинтересовался его назначением.

— Это йеневер, голландская водка. Делают на можжевеле, — пояснил Лазарев.

— А! Джин, что ли?

— Скорее прародитель джина. Британцы в свое время полюбили этот напиток голландских эмигрантов и попытались перенять его, но что-то там напутали с рецептурой и получили джин. Йеневер имеет совсем другой вкус, ближе таки к водке.

— А, женевер! — радостно продемонстрировал свою эрудицию загорелый Рудольф.

— Ну что вы, батенька, не путайте, — пояснил Владимир. — Женевер — это бельгийская водка, а йеневер — голландская.

— А в чем разница?

— А ни в чем, только в первой букве и в ударении. Но для них это очень принципиально.

Лазарева усадили на стул напротив массивного дубового стола префекта, служка уселся на такой же стул с другой стороны приставного столика. Беседа сразу не особо задалась, Лазарев сам осознавал, что говорит слишком сухо и официально, приводя вполне резонные обоснования переоборудования их уже давно купленного помещения, к которому Солнечный префект по большому счету никакого отношения не имел. Глава округа вальяжно кивал головой и периодически объяснял, насколько важно согласовать вопрос переоборудования со всеми «соответствующими инстанциями». Лазарев бегло изучил вопрос перед встречей, знал, что таковых «соответствующих инстанций» всего две. Но префекту, похоже, такие подробности были неизвестны — да и зачем ему это? Служка Рудольф понимающе кивал после каждого слова начальника и озабоченно поддакивал, когда тот пытался обрисовать невероятную сложность данного вопроса. Лазарев понял, что теряет время, и сразу перешел к вопросу, который, по его мнению, должен был вызвать больше интереса у собеседников:

— Кстати, у вас же тут выборы в городскую думу на носу. Мы могли бы помочь паре-другой ваших кандидатов, пару-другую детских площадок для них соорудить.

На этих словах префект сразу оживился и посмотрел на своего верного оруженосца с видом «Я же тебе говорил!»

— А не продолжить ли нам наше знакомство за рюмочкой чая? — сказал префект и, не дожидаясь ответа, тут же нажал кнопку громкой связи. — Людмила, организуй-ка нам чего-нибудь закусить.

Лазарев понял, что у него возникают проблемы с рейсом. Пока они шли в соседний кабинет, где стояла бутылка коньяка и соответствующие рюмки под сей напиток, Владимир отправил СМС Анжеле: «Похоже, я на полчаса задерживаюсь. Придется в аэропорт гнать».

В 90-е Лазареву пришлось немало пообщаться с такого рода чиновниками, выбивая всевозможные разрешения и лицензии. С тех пор они так и не научились грамотно говорить, носить костюмы и приносить пользу, но вот что они точно научились, так это разбираться в дорогих спиртных напитках. На столе на синей ножке стояла оригинальная, слегка початая бутылка коньяка «Martell L'Art». «Не меньше 3–4 тысяч евро за бутылочку, а по московским ценам — наверняка больше», — мысленно отметил разведчик.

Научились нынешние чиновники, в 90-е хлеставшие любой напиток из граненого стакана, разбираться и в посуде, которая для соответствующих напитков предназначена: раз уж коньяк, значит, шарообразный бокальчик на короткой ножке. Правда, и Лазарев с 90-х изменился. Тогда он не смел особо перечить высокому начальству по поводу выбора напитков и, хоть терпеть не мог коньяк, давился и пил. Теперь же он с досадой пожал плечами и пояснил, что коньяки не пьет.

— И правильно, — пробасил префект. — Мы в России должны пить наш исконный напиток!

Служка тут же извлек из бара бутылку водки «Hoffman».

— Ничего, что водка немецкая будет? — извиняющимся голосом уточнил Рудольф.

Лазарев удивленно поднял брови — он впервые услышал, что «Hoffman» является «немецким брендом». Даже вспомнил, как пил эту водочку с владельцем данного бренда, депутатом Госдумы Яшей Гофманом. Но переубеждать Рудольфа Михайловича не стал — немецкая так немецкая. Тут же с подносами забегала пышнотелая Людмила, на столе появились типичные закуски «под коньячок» — бутерброды с сырами, лимончики, всевозможные нарезки. Почувствовав их запах, Лазарев вспомнил, до чего же он голоден. Он представил, как после первой же рюмки его потянет в сон — лишь бы не раззеваться прямо тут.

— Ну, за Россию-матушку, — префект важно произнес первый тост, вынудив всех присутствующих подняться за ним. — Мы, слуги народа, должны всегда помнить, кому мы служим и ради кого вершим наш труд…

Он хотел сказать что-то еще, но то ли забыл, то ли патриотизм момента вызвал душевное волнение, но префект тут же осушил коньячную рюмку «немецкой» водки и закусил сыром с бутерброда. Лазарев обратил внимание на слезу, выступившую на глазах Рудольфа.

— А что это только я тосты говорю? — ворчливо сказал префект, хотя с момента первого тоста не прошло и минуты. — Ну-ка, Рудольф Михайлович, скажи что-нибудь эдакое. Ты у нас мастер!

Рудольфа уговаривать не пришлось, он тут же подскочил как ошпаренный и начал тараторить:

— Вот вы, Валерий Николаевич, все правильно (впрочем, как и всегда) сказали о нас, о слугах народа, — подобострастно сказал загорелый начальник департамента. — Мы, чиновники, всегда должны…

— Ну, что-ооооо это такое? — выпятив нижнюю губу, недовольно поморщился префект, заставив загорелого Рудольфа слегка побледнеть. — Ну, что это за слово такое: «чинооооовник», «чинуууууууша»! Терпеть не могу этого слова! Мы — государственные служащие, это звучит гордо и наполняет нас совсем другим смыслом!

— Да-да, конечно, — залебезил моментально «наполнившийся совсем другим смыслом» Рудольф. — Конечно, мы все государевы люди. Извините, Валерий Николаевич, это я, конечно, ошибся. Конечно, мы государственники, веками служим царю и Отечеству. Вот поэтому и предлагаю выпить за царя и Отечество.

Пришлось снова вставать. Лазарев понял, что если сейчас данный процесс пустить на самотек, то ни на какой самолет он уже не успевает. Посему он быстро перехватил инициативу, произнес изящный «третий» тост за «отсутствующих здесь дам» (не за разведку же ему было пить) и быстренько спустил «государевых людей» с патриотических небес на грешную землю, предлагая обсудить в принципе размер его «взаимовспомоществования» в обмен на указанные услуги по нагибанию «многочисленных соответствующих инстанций». Сошлись на детских площадках и на том, что детали Рудольф обсудит с московскими подчиненными Лазарева. В принципе миссия Владимира была выполнена, и он начал всячески демонстрировать «слугам народа» свое стремление немедленно попасть в Шереметьево.

Раздобревший префект вальяжно начал уговаривать гостя не торопиться: «Мы вам дадим нашего Шумахера с мигалкой — домчитесь за 20 минут». Лазарева никак не радовала перспектива ехать под мигалками — не очень вписывалось в саму концепцию конспиративной работы разведчика. Тем более что он знал: Анжела заменит любую мигалку. Поэтому он все-таки настоял на «коне в морду».

— Ну что ж, дорогой гость, — префект уже совсем рассупонил явно ненавистный ему галстук. — Если будут какие-то проблемы с чинушами в моем округе, если кто будет вымогать, сразу обращайтесь. Всегда милости просим. И давайте в следующий раз не проездом, посидим где-нибудь, попаримся. Кстати, вы в Америке бываете? Вот можете заезжать к Рудольфу Михайловичу, у него там большое ранчо в штате Невада.

— Большое что, простите? — Лазарев не стал скрывать удивления.

— Ранчо, — любезно уточнил Рудольф, поясняя происхождение своего загара и голливудской улыбки. — Лошадей, знаете ли, люблю. Почти три тысячи акров. Так что окажетесь в наших краях — милости просим, примут по высшему разряду…

Перед тем как сесть в «мерс» Анжелы, Лазарев смачно сплюнул. Он не мог понять, от чего его подташнивало — от «немецкой» водки на голодный желудок или от беседы. Анжела сочувственно глянула на своего «любовника».

— Что? Сильно достали?

— Да бог с ними, — махнул рукой Лазарев, давая понять, что гнать надо очень быстро, но затем все-таки несколько раз повторил: — Слуги народа… Государевы люди… Ранчо… Невада…

Он невольно сравнил себя с этим «государевым человеком»: разве он другой? Ведь и сам Лазарев накопил себе состояние, которое позволяло купить не одно такое ранчо. И ведь тоже все эти годы находился «при исполнении». Неужели между ними нет никакой разницы? «Перестань, — сам себя успокаивал Лазарев. — Ты работал не для денег, а для легенды. Ты делал все это ради службы и ради своей страны. Обогащение и ранчо никогда не были твоей целью. А этот…»

Резкий гудок над ухом и средний палец водителя авто, которое пыталась подрезать Анжела, оторвали Владимира от этого аутотренинга. Он взглянул на часы. До вылета оставалось чуть больше часа, то есть регистрация вот-вот должна была закончиться. Даже теоретически Лазарев уже не успевал, но переносить рейс на поздний вечер ему никак не улыбалось — надо было успеть забрать «посылку» и завершить вопрос с вербовкой оборонного аналитика. Поэтому он позвонил в «депутатский зал» аэропорта и быстро утряс вопрос регистрации его там. Это хоть и стоило немалых денег, но как минимум давало возможность избежать очередей, досмотра и ожидания.

Анжела постаралась на славу, поработав и Шумахером, и мигалкой одновременно, разгоняя по дороге все преграды своим изысканным матом элитной проститутки и периодически извиняясь за это перед своим пассажиром. За 20 минут она, конечно, не доехала, но получаса ей хватило. На нежности времени уже не хватало, поэтому Лазарев расцеловал свою связную, забросил «забытый» у нее дома ноут в сумку и вручил багаж подбежавшим носильщикам «депутатского зала». Дородная тетенька в форме укоризненно глянула на его паспорт, покачала головой, давая всем видом понять, что так опаздывать неприлично, но побежала оформлять «депутатского» гостя на рейс. У Лазарева появилось минут пять, поэтому он схватил с прилавка буфета внушительного вида сэндвич и направился к бару.

Однозначно надо было выпить «на дорожку», с тем чтобы снять стресс и обеспечить себе железные три часа сна до самого Схипхола.

— Дайте мне, пожалуйста, ром, — на ходу жуя бутерброд, попросил Лазарев грозного вида женщину в чепчике «а-ля 70-е годы».

— Нету, — сказал как отрезал чепчик.

— А простите, вот это прямо за вашим левым ухом — разве не Бакарди?

— Федеральный закон! — еще более грозно ответил чепчик, не потрудившись проверить, что там за левым ухом. — Можем продавать только коктейли, могу ром с колой налить.

— Не проблема, — сразу нашелся разведчик. — Мы тогда поступим так: вы мне, пожалуйста, налейте…

— Не выйдет! — не дослушав его, грозно отрезала барменша.

— Вы же даже не послушали, какую концептуально гениальную идею я вам хочу предложить.

— Ха, да как будто вы первый. Думаете, я не знаю, что вы хотите, чтоб я вам налила колу отдельно, а ром отдельно? Но федеральный закон! Не имею права!

— Страсти какие! Неужели есть федеральный закон, в котором прописано, сколько и куда наливать рома и колы? — искренне удивился Лазарев. — O-кей, но ведь федеральный закон не запрещает вам налить мне в этот бокальчик тройную порцию рома и одинарную порцию колы?

Вот тут пришло время удивляться чепчику. Видавшая виды барменша явно не была готова к такой лазейке в строгом федеральном законодательстве. Она какое-то время размышляла, видимо соображая, куда надо будет доложить по окончании смены о такой явной прорухе в законе о соотношении колы и рома. Но все-таки пожала плечами и налила три порции Бакарди в один бокал, оставив совсем незначительное место для колы, которую плеснула сверху для вида. Лазарев расплатился, быстро выпил это «снотворное» и направился за дергавшей его тетенькой в форме — надо было идти на посадку.

По мере приближения к входу в салон бизнес-класса Лазарев уже был в предвкушении сладкого, крепкого, долгожданного сна. Вот он, вход, приветливые улыбки стюардесс «Аэрофлота», жутко жаркий салон (почему-то, заметил Лазарев в ходе своих постоянных перелетов, в «Аэрофлоте» всегда жарко, а в KLM всегда холодят так, как будто ты в морозилку попал), еще чуть-чуть — и его просторное кожаное кресло в третьем ряду, а затем три часа мирных сновидений!..

— О, какая встреча! — прозвучал радостный голос соседа по бизнес-«койке». — Мы что же, вместе летим?

Лазарев чуть было не застонал, увидев на соседнем кресле Николая Соколенко, украинского бизнесмена, который в свое время пытался набиться в бизнес-партнеры и сам имел какой-то мелкий бизнес в Нидерландах. Соколенко был бывшим военным офицером, служил в Афгане, затем занялся бизнесом и политикой. Насколько Лазарев помнил, у его попутчика была когда-то и своя карманная партия на Украине (какой от нее теперь толк в условиях войны?). Сейчас Соколенко, судя по новостям, выступал в роли «миротворца» между Украиной и ДНР, периодически выступая и на российских ток-шоу, в которых последние месяцы обсуждалась только эта война, то есть в тех самых «мыльных операх», которые так любила Анжела.

Лазарев с ужасом осознал, что его мечты о трехчасовом сне вплоть до Схипхола накрываются медным тазом.

— Слушайте, Николай, вот почему так? Если ЦРУ хочет завербовать будущего президента Украины, ему обязательно в самолет подсовывают в качестве соседки по креслу симпатишную девицу, которая должна охмурить его и сделать своим мужем? А мне почему-то подсовывают вас? Почему ни разу не попытались охмурить девицей-то?

Соколенко явно чего-то не понял, но из вежливости посмеялся. Как ни пытался затем Лазарев демонстративно поклевать носом, украинский «миротворец» всю дорогу исправно рассказывал о своих поездках в Киев и Донецк.

Сбежал от навязчивого собеседника Лазарев только в аэропорту — благо в Шереметьево из-за спешки никто сдавать его вещи в багаж не стал, а потому у Владимира оказался гандикап перед Соколенко.

Весь Схипхол по-прежнему, как и перед вчерашним отлетом, был забит цветами в память о жертвах разбившегося над Донбассом «Боинга». Теперь к цветам добавились и портреты некоторых погибших, при вылете Лазарев их не видел. Он купил тут же, в зале аэропорта, букет тюльпанов и положил рядом с первым попавшимся портретом молодой пары. Невинные жертвы этой безумной войны. Их было искренне жалко, хотя по понятным причинам Лазарева коробило оттого, что до сих пор в Голландии никто особо не обращал внимания на сотни таких же невинных жертв бомбежек в Донбассе. Если не тысячи. Судя по тому, что украинская авиация прекратила варварские авиабомбежки сразу после трагедии с «Боингом», получалось, что эти невинные голландцы и малазийцы (?) своей ужасной смертью невольно защитили тысячи стариков и детей Донецка или Луганска. Возможно, и его маму… Сердце Владимира сжалось…

В отличие от Москвы, в Голландии Лазарев старался поменьше пользоваться автомобилями, предпочитая быстрый и комфортный общественный транспорт. Тем более что добираться из аэропорта в Гаагу на машине было бы дольше, чем на поезде. Он купил билет первого класса в скоростной двухэтажный «Интерсити», спустился прямо из зала аэропорта под землю и уже через полчаса был на Центральной станции Гааги. До дома пешком ему было минут десять, не больше. Еще ближе был дом Тани, но сегодня он никак не успевал.

— Привет, моя девочка, я уже прилетел, — доложил Лазарев по телефону. — Соскучился сильно.

— Ну так приходи, мой хороший. Мы с Димасей тоже соскучились, — нежно проворковала Танечка. Да так нежно, что Лазареву захотелось бросить все дела на сегодня.

— Извини, но сегодня я уже никак не успеваю. У меня еще встречи до самой ночи. Я ведь завтра выходной себе взял, по известной тебе причине.

— Спасибо, Володюшка! Я завтра тебе после школы Диму завезу, он уже не терпит, говорит, что ему надо какую-то миссию на «Майнкрафте» пройти. Только ты ж помнишь?

— Да-да, — покорно сказал «Володюшка». — Отгонять от «икс-бокса» и никаких пицц! Только бургеры!

— Кам ооооон, — протянула Таня, всегда любящая вставлять английские фразы в русскую речь.

— Шучу-шучу, моя родненькая, купил для вас красной икорочки, как он любит. Сейчас запасусь белым хлебом и маслицем в честь такого дела.

Танюша куда-то в сторону сообщила о красной икре, после чего издали раздались радостные детские крики.

Лазарев познакомился с Таней и ее малышом чуть больше трех лет назад, но уже не мог представить жизни без них. В его судьбе было немало женщин, но как только он встретил Танечку, все остальные враз померкли. Молодая амбициозная бизнесвумен, Татьяна долгие годы пробивалась на вершину корпоративной лестницы в финансовом бизнесе и осуществила свою давнюю мечту детства: свалить любой ценой с опостылевшей ей Украины, пристроившись на менеджерскую позицию в гаагской штаб-квартире международной финансовой корпорации.

Они сошлись сразу. Еще бы им не сойтись — оба бывшие дончане, оба были вечно заняты, выкраивая время друг для друга, оба имели родственников в одном и том же городе, у обоих были одинаковые традиции и привычки. Да и к тому же оба любили теннис, который их, собственно, и познакомил. Как оказалось, в детстве у них были даже одни и те же донецкие тренеры (или как говорила Таня, тренера). Правда, Лазарев был постарше и они не пересекались вместе. Но вспомнить им было кого. Владимир не стал профессионалом, но поигрывал очень даже неплохо, а Танюша по молодости лет даже входила в какие-то рейтинги, была первой по Украине в своей возрастной категории. Так что партнерами они стали неплохими. В те редкие времена, когда оба находили время «постукать» (Танин термин), вокруг их корта вечно собиралась публика, с открытыми ртами глядя на игру двух «профи». Конечно, Владимир практически всегда проигрывал: во-первых, он и играл похуже; во-вторых, он не был настолько азартным, как его партнерша, и всегда милостиво уступал ей, когда она при явном его попадании в корт показывала пальцами «вооот такой аут». Как тут было не уступить?

«Контора», конечно, была не в восторге от их романа. Там долго подозревали Таню в работе на СБУ, устраивали различные проверки. Но поняв, что она не является «засланным казачком», оставили ее в покое, даже найдя определенные плюсы: Танюша действительно быстро продвигалась по карьерной лестнице в финансовом бизнесе, и ее информация в ближайшем будущем могла очень пригодиться. Владимир не спорил с такими доводами, хотя в глубине души понимал, что использовать любимую девушку в качестве источника информации ему не позволит совесть.

Лазарев и не заметил за мыслями о Тане, как уже был в Бинненхофе — внутреннем дворе голландского парламента, то есть на полпути к дому. На улице было не так жарко, как сутки назад, когда он улетал, можно даже сказать, довольно прохладно — всего градусов двадцать. Но рубашка под пиджаком и тяжестью сумки взмокла. Он понял, что надо бы принять душ с дороги. Значит, чтобы успеть все дела на сегодня, надо было поторопиться.

Еще минут через пять он прошел дворец Ноордайнде — рабочую резиденцию короля — и свернул на тихую боковую улочку, точнее, проулочек между увитой плющом стены королевского дворца и несколькими древними покосившимися 3-4-этажными домиками. Мощный наклонившийся ствол сирени создавал в этом проулке природную арку, которую так любили фотографировать изредка забредавшие сюда туристы.

Собственно, здесь Лазарев и жил последние десятилетия. Он обожал это место. Разведчик снял трехэтажный слегка покосившийся дом XVII века, находящийся практически внутри королевского дворца, еще в середине девяностых, когда начал зарабатывать первые более или менее приличные деньги. По тем временам ему казалось, что он платил бешеную аренду. Но дом ему сразу приглянулся буквально всем. От него дышало историей — как сказал хозяин, этот дом служил чем-то вроде гаража для королевской кареты, а затем был переоборудован под жилой. Немаловажным фактором был вопрос безопасности — российский разведчик практически жил под усиленной охраной королевской службы, наблюдавшей за этим участком буквально со всех сторон. Плюс удобное местоположение в самом центре города, прямо в Дворцовом парке, откуда каждый день доносились неимоверно красивые песни разнообразных птиц. Когда Лазарев мог себе позволить купить уже солидную виллу где-нибудь в элитных районах у моря, он выкупил именно этот домик. В принципе это не было тайной — информацию о собственнике дома легко можно было найти и в Интернете. Но разведчик решил не сообщать о покупке в Центр, где не очень приветствовали бы такой шаг. А зачем? Захотят — сами узнают, а если не захотят рыться — значит, оно им и не надо.

С момента въезда в дом Лазарев фактически ничего в нем не поменял — уж больно ему нравились древние зеркала, антикварная мебель и, конечно же, старый камин, переоборудованный под газ. Только где-то в начале 2000-х он вместо дворика с задней стороны дома пристроил себе современную спальню с удобной террасой на крыше, что стоило ему немалых денег и хороших отношений с соседями, засыпавшими его жалобами по поводу строительных работ.

В общем, Лазарев любил свой древний домик. И тем печальнее ему было осознавать, что, похоже, пришло время с ним расстаться. Он понимал, что надо уже съезжаться с Татьяной, к чему она была готова с самого начала. А для троих этого дома, вполне достаточного для него одного, было бы маловато. Ах нет, для четверых — как же можно забыть любимого кота Тани! Тот хоть и ревновал жутким образом Владимира к своей хозяйке, но оставить его никак нельзя было.

Приняв душ, Лазарев быстренько пробежал новости на айпаде и, несмотря на вечернее время, пошел выпить кофе. Иначе он совсем уж заснул бы. Однако кофейный аппарат привычно забарахлил, отказываясь пролить хотя бы каплю живительного напитка. Владимир чертыхнулся, с завистью вспоминая безотказную кофейную машину не менее безотказной Анжелы. С пятой попытки, угробив массу отборных кофейных зерен, он все-таки нацедил себе полчашки эспрессо, включил телевизор и снова углубился в чтение последних новостей и написание срочных мейлов.

На несколько минут его оторвал звонок Макса:

— Привет! Как долетел? Как Солнечный префект?

— Долетел, спасибо. По префекту я уже скинул информацию в Москву, ты — в копии. Вопрос решен. Точнее, решится, когда мы профинансируем детские площадки для их предвыборных нужд. Само собой, через какой-то частный как бы предвыборный фонд.

Макс тяжело вздохнул, но в конце концов он понимал цену вопроса. Бизнес-партнер Лазарева имел уже немалый опыт работы с российскими чиновниками и бизнесменами, хорошо разбираясь, как делается бизнес там. Сам он русского и не думал учить, а со своим начальником всегда общался по-английски. Лазарев приехал в Нидерланды, прекрасно зная голландский язык, даже несколько его диалектов — подготовили его очень хорошо. Но в интернациональной Гааге ему вполне хватало английского, поэтому он многие годы прикидывался не понимающим голландский. И это было порой очень удобно — Лазарев часто пользовался этим в компании голландцев, не догадывавшихся, что их собеседник внимательно вникает в смысл их переговоров. Но в конце концов надо было получать гражданство — так что поневоле пришлось «учить» голландский язык снова, на этот раз ломаный. Однако с Максом по привычке они так и продолжали англоязычные беседы.

— Владимир, я все-таки серьезно хочу поговорить о необходимости взять кредит под закупку дополнительной нефти и доли в роттердамском нефтехранилище. Ты все отмахиваешься, но мы можем упустить момент, — по голосу Макса чувствовалось, что он настроен решительно, то есть на этот раз надо было расставить точки над «і». — Пойми, нефть сейчас на низшей точке. Все нефтегазовые эксперты сходятся во мнении, что ниже ста долларов за баррель она не упадет, а дальше будет только расти. Мы сейчас можем воспользоваться столь низкой ценой, а спустя несколько месяцев неплохо на этом заработать.

— Все? — после небольшой паузы уточнил Лазарев. — Макс, я тебя прошу, не слушай ты этих нефтегазовых экспертов. Ты помнишь, как они все (то есть поголовно все!) в один голос твердили на пиках цен, что нефть уже не будет падать никогда! И в 2008-м она буквально на глазах обвалилась со ста сорока до тридцати долларов! Помнишь, в какой заднице мы могли бы оказаться тогда, доверившись этим, прости господи, экспертам, если бы цены потом не отыграли назад? Я думал, ты с тех пор понял цену всем этим экспертам и аналитикам…

— Да, но…

— Погоди-погоди, я еще не закончил… Я для себя с тех пор сформулировал одно правило: послушай нефтяного эксперта — и сделай все с точностью до наоборот. Макс, когда ты уже поймешь, что нефть и газ давно уже перестали быть экономической категорией? Это — чистой воды политика. Точнее — грязной воды. А уж поверь, в политических и геополитических раскладах я разбираюсь лучше и тебя и твоих экспертов вместе взятых. Нефть будет еще падать, попомни мои слова. Особенно когда заработают санкции против России.

— Ты думаешь, они все-таки будут?

— Завтра увидишь. Всенепременно.

— Но ведь это ударит и по нам!

— Так а я тебе о чем! Нам сейчас нужно заботиться не о расширении бизнеса, не о кредитах, а о том, как бы самим не оказаться под санкциями. А ты мне предлагаешь взять деньги в долг под личные гарантии да еще вложиться в терминал, который строит российский олигарх, который завтра тоже может оказаться в «черном списке». Погоди немного, забудь о расширении, повремени с наполеоновскими планами, закрепись на завоеванных позициях, окопайся и жди, как будут дальше развиваться события.

— Погоди, как это мы можем оказаться под санкциями? — голос Макса звучал обескураженно. — Мы ведь не российская компания, а голландская.

— Да, но торгуем-то российской нефтью и российским оборудованием! Кроме того, ты что же, думаешь, Москва будет в сторонке наблюдать за происходящим и не будет вводить санкции в ответ?

— Но ты-то решишь все проблемы в Москве?

— Это же может не от меня зависеть. Если начнутся секторальные санкции и правила будут устанавливаться для целых секторов бизнеса, то исключений не будет. Но повторюсь, если Запад в итоге решит ввести эмбарго или ограничения на российские нефть и газ, то мы пострадаем в любом случае, вне зависимости от связей и лоббизма. А ты мне предлагаешь сейчас кредиты брать!

Макс был явно недоволен итогами беседы, но перечить начальнику не стал, понимая бесполезность этой затеи. Голландец был незаменим в вопросах принятия каждодневных решений, но стратегия развития компании была по-прежнему делом исключительно Лазарева.

Нестерпимо хотелось спать. Он с досадой глянул на кофейный аппарат и махнул рукой — жаль было времени на то, чтобы снова возиться с ним. В холодильнике было пусто, если не считать привезенных из Москвы банок с икрой. Ни свежего хлеба, ни масла для икры. Он вспомнил, что обещал Тане купить все это, но бежать в магазин тоже не хотелось — завтра с утра все купит, до приезда Димаси из школы.

Порывшись в шкафу, Лазарев нашел банку какой-то тушенки. Срок годности вроде бы был еще нормальным. Владимир давно уже отказался есть подобным образом «на скорую руку». Мало того, познакомившись с Татьяной, он вдруг открыл в себе доселе дремавший талант кулинара — он находил настоящее удовольствие в том, чтобы лакомить свою девушку и особенно Диму, любителя вкусно покушать. И всегда старался находить свободное время, чтобы приготовить им чего-нибудь «такого этакого». Но, во-первых, сегодня не было времени на кулинарию, а во-вторых, надо признаться, никакого удовольствия от приготовления пищи для себя он не испытывал, делал это исключительно ради того, чтобы побаловать родных ему людей.

Пока открывал банку и жадно ел тушенку, закусывая ее макеевским маханом, услышал краем уха по телевизору новость о том, что король с королевой готовятся к юбилею свадьбы. Машинально отметил для себя, что надо бы уточнить дату — обычно праздничные мероприятия во дворце сопровождались перекрытием единственной дороги, ведущей к его дому. Поэтому желательно было знать заранее график этих перекрытий, дабы не встрять.

И вдруг его мысли как будто бы споткнулись сами о себя: «Постой, как юбилей! Какой юбилей!» Лазарев отчетливо помнил день свадьбы короля (тогда еще, разумеется, наследного принца). Это наверняка была зима! Он помнил пятиметровый свадебный шлейф будущей принцессы, который все время поправляли довольно тепло одетые дамы в красном. Да, в Амстердаме тогда был яркий солнечный день, но это точно был то ли январь, то ли февраль! Какой же год это был? 2001-й? 2002-й? Ну да, точно было начало 2000-х. Какой же юбилей, да еще и летом? Не настолько ж он впал в старческий склероз!

И хотя времени уже особо не было, на улице быстро темнело, но Лазарев знал, что теперь не успокоится, пока не разберется в вопросе. Потому он полез в Википедию. Ну да, точно, февраль 2002 года. Владимир стукнул себя по лбу: «Боже, Семен Семеныч!» Сколько уже лет он, казалось бы, живет в Голландии, а до сих пор не может привыкнуть к сугубо голландской традиции «медной свадьбы», то есть празднования двенадцати с половиной лет совместной жизни. Он вспомнил, что сравнительно недавно поздравлял бухгалтера своей компании с этим странным «юбилеем». Ну да, сопоставив даты, Лазарев действительно обнаружил, что в начале августа будет аккурат половина четверти века. «Боже мой, двенадцать с половиной лет! — подумал он. — А кажется, все было только вчера».

Раздосадованный своей забывчивостью, Лазарев засобирался в дорогу — желательно оказаться в лесу, пока еще не совсем стемнеет. Он надел спортивный костюм темно-синего цвета, черные кроссовки, взял с собой только ключи, отложив в сторону все мобилки: если что, не надо было, чтобы кто-то смог вычислить его местонахождение в этом лесу по пути его смартфонов. По этой же причине он внимательно осмотрел салон своего «Субару», перед тем как двинуться в путь — чтобы в машине случайно не завалялся никакой телефон или «навигатор».

Это были стандартные меры предосторожности, перед тем, как двигаться за «посылкой». Лазарев терпеть не мог данную процедуру, считал ее анахронизмом — в наш-то век Интернета и 3D-принтеров. Но в Центре по-прежнему считали, что передача подобных «посылок» резиденту является старым и проверенным методом. Тем более что крупную сумму денег, которую планировал получить Лазарев, ему через границу лучше было не перевозить.

На всякий случай разведчик попетлял по дорогам, выехав из Гааги. Он опять-таки понимал, что это лишнее, но правило «береженого бог бережет» оставалось незыблемым. Лазарев уже и забыл, когда за ним последний раз был «хвост». Нет, поначалу его проверяли более чем серьезно. С ним проводили и соответствующие собеседования, и подвергли более чем солидной проверке, когда он официально оформлял гражданство. Но с тех пор, когда он стал известным, уважаемым голландским бизнесменом, «вхожим в лучшие дома», фактически публичной фигурой, время от времени раздающим комментарии СМИ по поводу нефтегазового рынка или отношений с Россией, — с тех пор его никто не вел. Если кто-то и слушал, то наверняка ограничивались смартфонами да айпадом. Во всяком случае, Лазареву хотелось в это верить.

Уже совсем темнело, когда серебристая «Су-бару» въехала в элитный городок Ворсхотен, находящийся аккурат между Лейденом и Гаагой. Огромные виллы спрятались между старых деревьев — иногда лишь по огонькам между листьями удавалось угадать, что за рощей, выходящей к дороге, просматриваются какие-то строения. Выехав за пределы рощи, напичканной домами миллионеров (а значит, и камерами вдоль дороги), и почти уже подъехав к Лейдену, чьи многоэтажки виднелись впереди, «Субару» резко свернула вправо, по направлению к озерам.

Лазарев лично выбрал это место для приема/ передачи «посылок», считая его наиболее подходящим и сравнительно безопасным. Вечерами здесь практически никого не было, находилось оно в удалении от жилых районов и в то же время сравнительно недалеко от Гааги. В случае чего, всегда можно было объяснить появление здесь прогулкой и пробежкой. Что немаловажно, в приозерный парк был очень удобный и малозаметный въезд именно со стороны Ворсхотена, а не с оживленной трассы Амстердам-Гаага. За несколько лет использования этого леска для «почтальонных» целей Лазарев только раз наткнулся с этой стороны на заброшенной, заросшей стоянке на авто, в котором самозабвенно совокуплялась парочка студентов. Порой попадались заблудшие парочки в самой роще, но в основном место было пустынным.

Как обычно, Лазарев въехал на стоянку задом — с тем чтобы можно было сразу выехать с нее (еще один пункт из вечного правила о «береженом»). Он тихонечко прикрыл дверь, дабы не спугнуть птиц. Это место вечно кишело стаями зеленых попугаев. Еще когда Владимир появился в Гааге, его всегда поражало наличие этих тропических птиц в данных широтах. Говорят, они появились здесь впервые в 50-60-е годы. Но даже на памяти Лазарева за последние полтора десятилетия их число значительно выросло. В этой роще их было особенно много, причем стоило их спугнуть — трескотню они поднимали неимоверную.

Лазарев слегка пробежался по аллеям северной стороны озера, внимательно всматриваясь в темноту — не хотелось пропустить какую-нибудь любовную пару, залегшую под кустом. Вроде бы все было тихо. Затем он вышел на прибрежную полянку и сел на скамейку, стоящую практически на берегу, но в тени большой березы. Теперь надо было сосредоточить внимание на том берегу, где под тускло горящим фонарем располагалась точно такая же скамейка. Под ней Лазарев отчетливо увидел тень «камня», служившего той самой «посылкой». Традиционно разведчик выжидал 10–15 минут и, если убеждался в отсутствии посторонних, переходил по небольшому узенькому мостику через пруд и садился уже на южной поляне.

Вот и сейчас он выждал положенное время и уже собирался вставать, дабы перебраться на другую сторону озера. Внезапно попугаи затрещали и на узкой аллее, ведущей к южному берегу, отчетливо замигали огоньки подъезжающих фар.

— Этого еще не хватало! — в сердцах чертыхнулся Лазарев.

Он, бывало, натыкался тут на заезжих отдыхающих, на любителей кемпингов, которые располагались сравнительно неподалеку и забредали на ночь полюбоваться видами озера. Но первый раз видел, чтобы со стороны трассы по пешеходной аллее ехал какой-то транспорт. Не дай бог, это окажутся какие-нибудь туристы с прицепом для кемпинга, решившие разбить палатку на этом озере. Тогда «посылку» придется забирать завтра. «Эх, пришел бы минут на десять раньше — и уже б ехал домой», — с досадой подумал разведчик. Но что оставалось делать? Только ждать, не привлекая внимания.

На поляне появилось авто — похоже, «Опель» темного цвета (в темноте было трудно разобрать, то ли он черный, то ли синий, то ли еще какой). На секунду высветился номер. «Ага, похоже, иностранцы, раз номер белый, а не желтый, — заметил Лазарев. — Блин, точно туристы». Затем, когда «Опель» подъехал ближе к скамейке и фонарю, отчетливо мелькнули красные цифры — стало быть, бельгийцы. Но уже хорошо, что без прицепов. Однако это «хорошо» длилось недолго — почти сразу за «Опелем» появился минивэн, опять-таки с бельгийскими номерами.

Лазарев впервые за долгие годы пожалел, что он не носит часы. Он их терпеть не мог еще с юности. Когда во второй половине 90-х у него появился первый пейджер, Владимир скинул с руки ненавистные часы, сдавливавшие запястье, и с тех пор ни разу не надевал их. Он не понимал ни тех, кто, имея часы на разных гаджетах, по-прежнему сдавливает ремнем себе руки, и тем более не понимал новой моды на всякие там «умные часы» от Samsung и ожидаемые iWatch от Apple. Но сейчас у него под рукой не было ни смартфонов, ни пейджеров. Он примерно представлял, что время уже где-то между десятью и одиннадцатью. То есть время до встречи еще оставалось, но кто знает, сколько еще должно продлиться ожидание. Для себя Лазарев решил обождать с полчасика, а потом думать, ждать ему дальше или уезжать — благо под тенистой неосвещенной березой в темном спортивном костюме он был незаметен (Лазарев поблагодарил себя за то, что догадался надеть костюм без ярких лампасов).

Из «Опеля» вышли два человека — молодой и постарше. Тот, что был постарше, заметно прихрамывал и опирался на большую трость. Даже издали бросался в глаза то ли золотой, то ли позолоченный массивный набалдашник трости. Ее обладатель вышел прямо под свет фонаря и на золоте набалдашника между пальцев на секунду отчетливо сверкнул какой-то синий огонек — то ли перстень, то ли еще что-то.

Но самое неожиданное началось после этого. Водитель минивэна, выйдя из машины, открыл задние двери, из которых массивный человек в черной мусульманской одежде и в черной маске вытолкал связанного седого мужчину в ярко-оранжевом просторном балахоне. Во всяком случае, оторопевшему от неожиданности Лазареву сначала показалось, что это балахон. Однако когда пленника поставили на ноги, оказалось, что это — что-то вроде наряда узников Гуантанамо или пленников исламистов. На глазах у седого была черная повязка. Лазарев ожидал увидеть что угодно, но только не эту картину. С этого момента он стал сожалеть, что не взял с собой ни телефона, ни фотокамеры или хотя бы бинокля — чтобы рассмотреть номера автомобилей. И уж теперь появился особый резон затаиться и не делать резких движений.

«Золотая трость», явно главный среди этой компании, что-то сказал на языке, показавшемся Лазареву знакомым до боли. Ну, конечно! То ли чеченский, то ли ингушский — Владимир наслушался этих диалектов сначала в армии, а затем в ходе долгих «цветочных» разборок 90-х. Немало у него осталось зарубок после тех «разговоров». Вспомнив это, разведчик почесал едва заметный шрам на подбородке.

Подручные «золотой трости» забегали, что-то доставая из машин. Водитель «Опеля», сравнительно молодой парень, по виду до тридцати (насколько Лазарев мог разобрать, вглядываясь в игру теней на том берегу), достал из легковушки видеокамеру и начал возиться с ней. Здоровяк в черной одежде джихадиста держал за шкирку пленника, который тихонько поскуливал. Водитель минивэна достал какие-то черные коробки, из которых извлек автомат (вроде бы калашников — издали было не разобрать) и некий предмет, сверкнувший на мгновение в его руке.

Пленника выволокли в круг света от фонаря и сняли с него маску. Тот испуганно осмотрелся. Увидев здоровяка в черной одежде, он жутко завыл и начал что-то торопливо объяснять «золотой трости» все на том же чеченском языке. Его никто особо не слушал — вся четверка продолжала какие-то зловещие приготовления, переговариваясь между собой. Лазарев уловил и несколько слов на вполне приличном русском языке с явным кавказским акцентом. Водитель «Опеля» отчетливо произнес, обращаясь к главному:

— Умар, мне лучше снять с ногами или больше близкий план?

— Что? — на неплохом русском ответил Умар с тростью. — Слушай, не задавай ерунды, да? С ногами, без ног — какая ему теперь разница?

Вся четверка дико заржала, а пленник снова заговорил с Умаром на своем языке. Обладатель трости резко осадил его, видимо велев заткнуться, и что-то добавил, после чего его подручные снова загоготали.

Узника поставили на колени в кругу света, а сзади расположился громила в черном. В руке его теперь отчетливо был виден тот предмет, который ему передал водитель минивэна. Это оказался немалых размеров кинжал — точь-в-точь такой, как на роликах исламистов из Сирии и Ирака. Водитель бусика в это время взял в руки калаш (теперь, когда он ближе подошел к кругу света, сомнений в марке автомата не было) и направил на заливавшегося слезами пленника.

— Пикнешь — пристрелю, как бешеный собака, — громко и спокойно произнес обладатель автомата, тоже на ломаном русском. Пленник слегка притих, продолжая сотрясаться в беззвучных рыданиях.

Водитель «Опеля» с камерой встал прямо перед узником, спиной к Лазареву, приготовившись к съемке. Громила схватил пленника за волосы и по команде главного, направив кинжал в сторону камеры, прокричал на плохом английском:

— Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Мы…

Он запнулся и что-то начал спрашивать по-чеченски. Главарь взорвался руганью и гневно начал что-то втолковывать боевику. Пленник снова начал периодически повизгивать и получил по шее от своего мучителя.

Начался дубль два. На этот раз джихадист говорил без запинок:

— Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Он ослушался приказов командования, он попытался выдать нас, воинов джихада, неверным, он подверг риску операцию по подготовке священной войны в Европе. И за это подлежит немедленной казни. Это первая жертва той священной войны, которую мы переносим сюда, к неверным. Он станет первым, кто ответит за злодеяния христианских убийц в Сирии, за ваш крестовый поход против наших братьев. Но он будет не последним. Европа, мы пришли сюда, мы отомстим. Аллах акбар!

На этих словах джихадист резко ударил кинжалом по горлу пленника, держа его за голову. Узник издал дикий гортанный звук, а из горла потекла темная вязкая жидкость. Лазарев, до последнего надеявшийся, что перед ним разыгрывается какой-то дурной спектакль, резко дернулся при этой жуткой картине, задев ветку березы. С неимоверным треском с ветки взвились попугаи, подняв за собой стаю своих зеленых соплеменников.

Все собравшиеся на лужайке на другом берегу озера (разумеется, кроме пленника, бьющегося в конвульсиях) дружно обернулись на звук и увидели темную фигуру, метнувшуюся вглубь рощи. Лазарев бросился бежать в сторону своей машины. И услышал сзади громкий одиночный выстрел. Он пригнулся и начал бежать не по прямой, а стараясь заскакивать за деревья, возникавшие перед ним — так, чтобы за спиной всегда было какое-то прикрытие. Выстрелов он больше не услышал, но, на секунду обернувшись, увидел, что по мосту через озеро за ним уже бежит один из убийц.

У Лазарева было солидное преимущество. Он на ходу мысленно поблагодарил сам себя за столь удачно выбранное место передачи «посылки». Каким бы молодым и прытким ни был его преследователь, у него не было шансов достичь разведчика до того, как тот заведет машину. Выбегая на место парковки, Лазарев заранее нажал дистанционный пульт, открыв машину и даже запустив двигатель. Уже запрыгнув в нее, он увидел, как сзади на ту же поляну выскакивает один из чеченцев.

Лазарев сразу ударил по газам, направившись в сторону дороги. В зеркало заднего вида он отчетливо увидел красный огонек прицела и завилял машиной, стараясь уйти от пули. Но выстрела не было. Уже выезжая на дорогу, Владимир обернулся и увидел на поляне того самого молодого водителя «Опеля», который держал на плече камеру — это ее огонек разведчик принял за лазерный прицел. Лазарев понял, что чеченец снимает номера его машины…

— Черт! — только и крикнул Владимир, несясь уже в сторону Лейдена по узенькой дорожке между лесами и озерами. Он знал, что вплоть до элитных коттеджей Ворсхотена камер не будет, а значит, пока можно было не волноваться. Знал он также, что чеченцам его не настичь, даже если бы они очень захотели. Они в лучшем для себя случае сейчас выруливают на трассу Амстердам-Гаага. Она хоть и является скоростной, но с нее никуда не свернуть до самого города, в который они въедут с разных сторон (при этом чеченцы наверняка даже не уверены, поехал он в сторону Гааги, Лейдена или Схевенингена). Так что спешить уже смысла не было.

Тем более что он не считал себя мастерским водителем. Нет, их, конечно, учили в Школе вождению и легкового, и грузового транспорта. Но это было начало 90-х, уроки были больше теоретические (тогда не хватало бензина даже для оперативного транспорта). В Голландии Владимир свое авто использовал раз-два в неделю — когда в выходные ездил в гипермаркет, дабы закупиться на ближайшие семь дней, и свозить Таню с Димой куда-нибудь на море или в какой-нибудь городок. В остальных случаях предпочитал передвигаться пешком, общественным транспортом или, если выпадал бизнес-трип, на корпоративной машине с водителем… Так что сейчас важнее всего было не слететь в кювет на узенькой дорожке между рощицами и каналами.

Лазарев сбавил скорость и остановил авто на ближайшем съезде с дорожки. Надо было отдышаться и решить, как неприметнее выехать на коттеджную дорожку в Ворсхотене — дальше уже начинались камеры. Разведчик усмехнулся: «Да уж, неприметнее. Сам ведь купил себе такую “неприметную” машину». Дело в том, что вплоть до нулевых годов он ездил на скромном «Опеле», который ему никогда особо не нравился — уж чего-чего, а «опелей» в Голландии пруд пруди. Когда пришло время выбирать новое авто, он уже почти остановился на «Мерсе». Но его переубедил Потапов, купивший накануне новенькую «Субару Импреза» и вовсю нахваливавший ее. Поддался этой неприкрытой рекламе и Лазарев. В принципе машиной-то он был доволен, даже полюбил ее, но уже после покупки он вдруг выяснил для себя, что является чуть ли не единственным водителем на «Субару». В отличие от Москвы, где эта марка давно уже была раскручена, встретить ее на дороге в Нидерландах было чем-то необычным… Так что придется неприметно выезжать на вполне приметной машине.

Лазарев покопался в багажнике и нашел пакет с антирадарной пленкой, привезенной из Москвы. Когда-то Анжела подарила ему комплект, заявив, что часто пользуется такой. Разведчик понятия не имел, работает это или является байкой, но на всякий случай решил нацепить — все-таки если затем следователи начнут анализировать, кто в это время ехал по трассе, хотя бы номера, может быть, не считают. Нацепив пленку, Владимир сел в машину и как можно более аккуратно выехал на дорогу, ведущую в коттеджный поселок. К счастью, она была пустынной, фактически до Гааги он не встретил машин ни в ту, ни в другую сторону. Уже в городе он заехал в одну из подворотен и сорвал пленку.

Приехав домой, Лазарев припарковал машину и хотел было открыть дверь. Но рука с ключом предательски дрожала. Владимир плюнул, вышел на улицу Ноордайнде, где располагалось множество кафе и ресторанчиков, и заглянул в ближайший кубинский бар. Тот был забит до отказа орущей и поющей молодежью. Он пробился к стойке и заказал тройной неразбавленный ром — слава богу, никто на этот раз не ссылался на федеральный закон, запрещающий коктейли. Честно говоря, это было нарушением одного из почти незыблемых принципов Лазарева: он позволял себе пить в одиночку только перед самолетом, но никогда дома или в ресторанах. Однако сейчас ему это было необходимо.

Выпив напиток почти залпом и даже не запив, под удивленные взгляды сидевшей рядом молодежной компании Владимир, слегка пошатываясь, направился к выходу. По всему было видно, что он пьян. Через три минуты он уже вошел в дом и сразу же «протрезвел». Все-таки он был уверен, что внутри у него никаких «жучков» нет. В свое время он периодически проверял дом на предмет прослушки или камер — для «бывшего кагэбэшника», как бы опасающегося бизнес-конкурентов, это выглядело вполне натуральным. Но потом плюнул на эту затею, считая ее бесполезной. Во всяком случае — пока.

Была уже полночь. Соответственно в Москве был час ночи или два? (Лазарев совсем запутался в этих бесконечных российских переходах на летние и зимние времена — туда-сюда-обратно.) Надо было срочно решать, какой сценарий действий следует сейчас избрать. Нет, конечно, он даже не рассматривал вариант со звонком в полицию. «Шпионский камень» находился прямо под скамейкой, возле которой произошло убийство — Лазарев не сомневался, что жертва уже обезглавлена. Не сомневался он также в том, что криминалисты тщательно прочешут (если уже не занимаются этим) все пространство вокруг места убийства — что-что, а уголовный розыск в Нидерландах был развит в техническом плане очень хорошо. Шансы на то, что «камень» не заметят или проигнорируют, были очень малы. Особенно учитывая тот факт, что любой подобный предмет будут рассматривать как теоретически возможное орудие преступления.

И вот криминалисты открывают этот «камень», находят там кругленькую сумму денег, пленки с непонятной абракадаброй и несколько листков с шифрами, написанными симпатическими чернилами (Лазарев лишь примерно догадывался о содержании «посылки», если не считать денег). В предназначении этих предметов никто не засомневается. Соответственно, сразу будут подключены контрразведчики из AIVD — голландского аналога ФСБ. Вопрос лишь в том, догадаются ли они о том, что речь идет о российской разведке. Но конечно же, в нынешних условиях Россия будет «номером один» в числе потенциально причастных. А значит, начнется охота за резидентом, которому эта «посылка» предназначалась. Как верно заметил Потапов, он, Лазарев, находился в списке «обычных подозреваемых». С него, может, и начнут.

Согласно всем инструкциям, в таких вариантах резидент должен был лично выбрать один из двух возможных сценариев. Первый — прекращение миссии и срочная эвакуация. В таком случае это был бы финал, вернуться он уже не смог бы. Все, что создавалось им в течение последних десятилетий, пошло бы прахом. И Танечка… Сердце Лазарева больно сжалось. Как же он любил эту девочку! Владимир представил, как он звонит из Москвы и просит Таню перебраться с ребенком к нему, провалившемуся шпиону, и тем самым похоронить всю ее карьеру, выстраивавшуюся с таким трудом… Кстати, а почему в Москву? У Лазарева там не было ничего. Где-то там на секретный счет ему перечисляли все эти годы зарплату офицера… Может быть, перечисляли. Во всяком случае, так говорил Потапов. Сколько там может быть денег? Возможно, хватит снять угол до завершения массы проверок и обустройства на работе. Все, что у него было — это мама и большая просторная квартира в самом центре Донецка, квартира его детства. Еще года полтора-два назад она стоила немалых денег. Сейчас, когда вокруг падают бомбы, за нее и гроша ломаного никто не даст…

«Боже, о чем ты сейчас думаешь! — разозлился сам на себя разведчик. — Соберись! Сейчас надо принимать одно из важнейших решений в жизни!»

Итак, сценарий эвакуации отбрасывать было нельзя. Но есть ли у него основания для этого? Во-первых, не факт, что место убийства будет обнаружено… Нет, это невозможно. Джихадисты снимали видео не для домашнего просмотра, они наверняка выложат его в Сеть, дальше скандал, расследование и место это легко вычисляется. Плюс был выстрел, который почти наверняка услышали в кемпинге. Так что в полицию скорее всего уже сообщили.

Во-вторых, не факт, что оперативно разберутся с «камнем» и тут же начнут действовать. В-третьих, он все-таки действовал осторожно, и обнаружить его связь с этим местом и этим «камнем» будет очень сложно. Улик на месте он не оставил, до лужайки с камнем не доходил. Его авто стояло довольно далеко, на совершенно другом конце рощи. Вряд ли кто-то будет тщательно прочесывать весь лес до самого конца, а значит, вряд ли кто-то обратит внимание на свежие следы «Субару». Тем более что джихадисты оставили массу следов, ведущих в обратную сторону — по ним следствие и бросится, проверяя все, что двигалось именно на шоссе Амстердам-Гаага. Скорее всего, «камень» и убийство будут связаны воедино. И следствие, возможно, поначалу начнет разрабатывать ложный след — о причастности джихадистов к шпионажу. Россия, разумеется, будет в числе приоритетов, но вряд ли кто-то быстро сможет напрямую увязать «камень» именно с «российским следом». Таким образом, сворачивать всю миссию, обрубая все концы, было бы преждевременным.

Вторым сценарием было «залечь на дно», выждать, заморозить все контакты с Центром и агентурной сетью. Это был единственно правильный вариант на нынешний момент. Для реализации этого варианта нужно было немедленно воспользоваться своим «пьяным состоянием» — собственно, для этого он демонстративно и пил.

Лазарев достал «российский» телефон и набрал Анжелу. Он знал, что она, завидев его номер, обязана поднять трубку, где бы и под кем бы она ни находилась. Судя по ее сбившемуся, запыхавшемуся дыханию, он действительно вытащил даму из-под кого-то. «Из-под? Анжела такая искусная затейница, что этот “кто-то” мог быть и под, и над, и сбоку, и внутри», — успел подумать Владимир, пока Анжела здоровалась:

— Алё, привет. Все хорошо?

— Милая, знала бы ты, как я по тебе соскучился, — голос Владимира звучал пьяно, язык явно заплетался. — Вроде бы виделись сегодня. А представляешь, уже скучаю.

На той стороне телефона повисла пауза.

— Прости, я сейчас не совсем могу говорить.

Анжела дала отбой. Владимир не сомневался, что клиент куртизанки уже отодвинут в сторону, а сама она срочно вышла «попудрить носик» для того, чтобы передать сигнал срочно в Центр. Он посмотрел на часы. Вот сейчас и проверим оперативность реакции.

Он прилег на кровать и врубил на айпаде интернет-радиостанцию, которую он обычно включал в периоды отдыха, перед сном и т. д. Это были советские песни 60-70-х годов. Лазарев не был уверен, слушает ли кто-нибудь, кроме него, этот канал. Но внешне все это выглядело вполне правдоподобным — почему бы выходцу из СССР не проявить свою ностальгию подобным образом? Именно сейчас пел тот самый Бен Бенцианов, которого Владимир упоминал в разговоре с начальником и о котором, если честно, он до данной радиостанции ни разу не слышал. Если Анжела сделала все по инструкции, то ровно в час ночи, а затем в два и в три должна прозвучать песня «Долго будет Карелия сниться». Почему именно она? Да кто ж знает!

Владимир попытался расслабиться. С одной стороны, он чувствовал бешеную усталость. Но с другой, напряжение было еще большим, мыслей было множество и вздремнуть хотя бы минут двадцать шансов не было.

Ровно в час ночи певица Клемент запела о Карелии. Значит, Анжела свою задачу выполнила. Лазарев представил, что сейчас творится. Потапов и ряд его сотрудников Департамента уже подняты с постели, высшему руководству Управления доложено. Сотрудник Управления, работающий в Голландии под дипломатическим прикрытием и имеющий непосредственный контакт с Лазаревым, уже наверняка вызван на завтра на «совещание» в Москву и вряд ли появится в Гааге до того, как ситуация разъяснится. Агентам, имевшим связи с Центром, уже отправлен сигнал временно залечь на дно. И само собой, начата срочная подготовка всех трех возможных каналов эвакуации.

Но на размышления времени уже не оставалось — надо было собираться в «Табу», на встречу с Арендсом. Опасна ли подобная встреча в нынешних условиях? Вряд ли опаснее, чем до сего вечера. Если криминалисты и прибыли уже на место убийства (в чем разведчик сильно сомневался), то им потребуется время и на обнаружение тайника, и на его вскрытие, и на анализ содержимого. А значит, контрразведка будет подключена не ранее завтрашнего дня, а то и послезавтрашнего. Действовать ему надо было так, как будто бы ничего не случилось, отмена встречи была бы еще более подозрительной. К тому же у него был приказ ускорить вербовку.

Оставался вопрос с деньгами, которые предназначались Арендсу, но теперь лежали в «посылке» недалеко от лужи крови в лесу Ворсхотена. Лазарев открыл сейф, вмонтированный в шкаф за книгами, и достал 20 тысяч евро. Это меньше того, на что аналитик рассчитывает, но в качестве первого взноса сойдет. Владимир посмотрел, сколько у него оставалось «налички». Сейчас, возможно, она понадобится. Чуть больше 80 тысяч. В принципе, должно было хватить хотя бы на первое время.

Владимир нацепил джинсы и темно-синюю рубашку с длинными рукавами, вновь проверил, чтобы все гаджеты остались дома. Выйдя на улицу, слегка поежился. Лета уже как не бывало — было градусов пятнадцать и даже слегка накрапывал дождик. До «Табу» было минут пять ходьбы. Пройдя по платановой аллее до музея Эшера и свернув в сторону монумента героям Ватерлоо, Лазарев оказался у входа в клуб. Он был уверен, что хвоста за ним не было. Но все-таки постоял минуту-другую у входа в заведение, всматриваясь в темноту аллеи и убеждаясь, что никто за ним не следует.

Дождь чуть стих, где-то по ракушнику, устилавшему аллею, прошуршал велосипед. Напротив клуба, за памятником Ватерлоо, недружелюбно ощерилось бойницами уродливое мрачное здание американского посольства, совершенно не вписывающееся в этот квартал с его вычурными историческими зданиями «золотой эпохи» Нижних стран…

Сам клуб уже был полупустым. Щуплый рыжий бармен с огромным шрамом на лбу дежурно предупредил, что кухня не работает, а клуб закрывается через час. Но Лазарев это знал и без напоминаний. Он увидел за спиной бармена бутылку черного доминиканского рома, что было редкостью для местных баров. И заказал двойную порцию, долго и нудно объясняя уставшему и уже туго соображавшему парню, что ром не надо смешивать с колой, а колу не надо разбавлять льдом. Получив стакан и бутылку колы, Владимир прошелся по залу, ловя пытливые взгляды одиноко скучающих полуголых девиц у стойки. Пройдя в дальний конец зала, ближе к сцене, где уже не было музыкантов, Лазарев поднялся на второй этаж. Наверху все окна были раскрыты настежь. Учитывая, что на улице опять заморосил дождь, в помещении было довольно прохладно.

В одной кабинке сосалась какая-то пара неопределенного возраста и, честно говоря, пола. В другой каким-то образом уместилось несколько студентов, о чем-то громко спорящих между собой, не обращая ни на кого внимания. Остальные кабинки были пустыми. Лазарев прошелся в самый конец и стал попивать ром в ожидании Арендса.

Тот не заставил себя долго ждать, появившись минут через пять с каким-то светлым напитком в руках. Зная пристрастия своего давнего знакомого, Лазарев не сомневался, что это — разбавленная водка. Не изменяя традициям, в случае проигрыша тот всегда заказывал водку, в случае выигрыша — пиво.

Да, разведчик уже неплохо со всех сторон изучил Тима Арендса и знал о нем практически все. Двадцать восемь лет, неженат (и вряд ли когда-то женится, судя по его пристрастиям), худой очкарик среднего роста (по меркам высокорослых голландцев даже гораздо ниже среднего) — в общем, типичный «гик». Сразу после вуза устроился младшим аналитиком в Минобороны как «подающий надежды», а теперь уже является старшим аналитиком. Имеет доступ к ряду секретных материалов, хотя уровень допуска пока не очень солидный (у русского резидента был план, как увеличить этот уровень в ближайшее время).

Лазарев познакомился с Арендсом три с половиной года назад, завидев того в элитном казино на Схевенингене, куда периодически хаживал и сам Владимир. Нет, Лазарев не был азартным игроком. Он имел что-то вроде своей «системы» игры в рулетку, но знал, что она практически бесполезна для обогащения. Ставил он осторожно, небольшие суммы и благодаря «системе» обычно оставался «при своих», лишь иногда допуская слабый выигрыш или слабый проигрыш. Главная цель походов в казино заключалась в поиске возможной клиентуры, разумеется. Сочетание азарта и нужды во все времена приносило ценные плоды для разведки.

Арендс был более чем азартен, он мог поставить все и проиграть все. В пылу игры он мог ставить суммы, несоизмеримые с зарплатой скромного аналитика. Лазарев приметил это и как бы «случайно» познакомился в баре при казино. Он подключил к анализу биографии чиновника свой Департамент, московские компьютерщики прошерстили все компьютеры и гаджеты Арендса, все его мейлы и социальные сети, его скромный банковский счет, составив вполне законченный портрет не менее законченного игрока. Благодаря этому анализу Лазарев даже знал, что Тим несколько лет назад безуспешно пытался лечиться от игровой зависимости в немецкой клинике, но дело оказалось безнадежным. Данный факт не был известен голландскому Минобороны.

Арендс постоянно занимал, зная в большинстве случаев, что не сможет отдать, и тем самым регулярно наращивал свои долги. Лазарев был одним из тех, кто тоже ему порой давал в долг, заранее затягивая в кабалу — собственно, он был главным кредитором аналитика. Арендс давно просил Владимира вывести на «людей, которых может заинтересовать информация и которые могут хорошо за нее заплатить». Центр решил, что настала пора вербовать «созревшего» клиента. Обычно Лазарев не занимался этим лично, дабы не рисковать лишний раз, подключал к финальной стадии «гастролера» из Москвы. Но в данном случае надо было спешить.

Он считал, что изучил психологию и мотивы вербуемого «от и до». Но элементарные правила вербовки требовали подходить к этому очень осторожно. Лазарев вспоминал, что в его учебнике по искусству вербовки агентов она сравнивалась с процессом инициации. Для вербуемого объекта это был переломный момент, за которым чаще всего не было дороги назад. Поэтому в практике бывали случаи, когда с потенциальными шпионами, казалось бы, давно уже изученными и вполне предсказуемыми, в этот самый момент происходил душевный надлом, влекший за собой самые невероятные последствия. Кроме того, всегда необходимо было проверить объект на предмет наличия «жучков», его мотивы. Чаще всего для этого необходимо было сбить человека с толку, изучить его реакцию на неожиданный увод от темы — в семи случаях из десяти прослушиваемый агент инстинктивно тянулся к микрофону или закрепленному на нем устройству (во всяком случае, так было написано в том самом учебнике, на практике Владимиру это еще не удавалось проверить).

Судя по виду аналитика и его водке, тот уже успел заскочить в казино напротив и явно убедился, что сегодня опять, в который уже раз, «не его день». Он мрачно кивнул и уселся в темную кабинку за столик. Одет он был в ослепительно-белые брюки, черную рубашку и черную легкую курточку. «Предусмотрительно, учитывая погоду за окном», — подумал Лазарев, пожалев, что сам нацепил только рубашку.

Владимир поежился и спросил по-английски:

— Почему вы, голландцы, всегда пытаетесь заморозить нас, несчастных русских?

— В смысле? — оторопело сказал парень.

— Видишь этот отель? — Лазарев указал через раскрытое окошко на знаменитый гаагский отель «Des Indes». — Знаешь, чем он знаменит? Ну, помимо того, что в нем останавливались различные императоры, президенты и короли. Вы в нем заморили знаменитую Анну Павлову.

— Анну Павловну? — переспросил ничего не понимающий Арендс. Он явно ожидал другую тему разговора. Но при этом ничего на себе поправлять не стал.

— Нет, Анна Павловна — это ваша королева, дочь русского императора Павла, соответственно. А Анна Павлова — это одна из самых известных балерин в истории. Покорила все мировые сцены. А вот приехала сюда, порепетировала в совершенно неотапливаемом, холодном помещении вроде того, в котором мы сейчас находимся, и в этом самом отеле скончалась от пневмонии. Сказав напоследок: «Приготовьте мне костюм лебедя»… Такая вот лебединая песня! Эх-ххх… Так вот я и спрашиваю: зачем вы нас так морозите-то во все эпохи? Ты чувствуешь, как тут холодно?

Арендс удивленно хлопал глазами, пытаясь выдавить какой-то ответ. Но при этом вел себя вполне предсказуемо, без каких-то отклонений от правил. Он заметно волновался (и это было вполне объяснимо), ощущал себя не в своей тарелке, однако было видно, что морально он созрел к разговору не о балеринах или погоде.

Владимир еще раз проверил, появились ли вокруг «интересные» люди, выглянул в окно, из которого хорошо просматривался близлежащий сквер с посольством США, и внимательно осмотрел своего собеседника.

— Телефоны есть? — совсем другим тоном, на безупречном голландском спросил Лазарев.

— Оставил дома, — мрачно сказал Арендс, почти уже допивая свою водку.

— Все, о чем мы договаривались, в силе? Назад дороги не будет, — честно предупредил Владимир.

— Я только за, — чуть оживился очкарик.

— Посмотри, ты там какой-то пакет обронил. Там, под столом. Только без резких движений.

Арендс схватил пакет и там же, под столом, проверил его содержимое.

— Сколько тут? — срывающимся голосом спросил он.

— Двадцать.

— Но почему…

— Во-первых, мы должны понять, насколько твои сведения ценны. Так что считай это авансом. А во-вторых, не забудь, дорогой, — голос Владимира стал жестче, — ты мне должен гораздо больше этой суммы. Помнишь, да? Так что я могу вообще забрать этот конвертик в качестве расплаты за долги. А что? Всем хорошо: и ты на меня работаешь, и я при наваре…

— Понял-понял, — Арендс торопливо начал засовывать конверт в карман своих брюк.

— Смотри, не проиграй все сразу, — сказал Лазарев, понимая бесполезность данного предупреждения. — У тебя, насколько мне известно, расплата с серьезными людьми через три дня.

Тим на минуту выразил удивление, сразу переросшее в уважительный взгляд — он сам был аналитиком, привык выискивать, обрабатывать и использовать информацию. Хотя понятия не имел о том, каким образом Лазарев мог вынюхать точную дату отдачи долга. Тот факт, что спецы из Москвы могли без проблем считывать всю эту информацию с компьютеров самих кредиторов, явно не приходил Арендсу в голову.

— Вот это я понимаю — качество работы! — с видимым восхищением сказал он. — Приятно с тобой работать, Вл…

Лазарев предостерегающе поднял руку, что означало: «никаких имен!» Тим понимающе закивал головой и продолжил:

— Ты знаешь, все игроки делятся на три категории. Первая — это те, кто ставит наверняка, понимая, что не выиграть ему фактически нельзя. Вот все знают, что «Аякс» станет чемпионом, и все ставят на это. Шансы выиграть — почти 100 %. Но и шансов хорошо заработать — ноль. Есть противоположная крайность. К примеру, ты можешь заработать по пять тысяч с одного евро, поставив на чемпионство «Лестера» в премьер-лиге. Классный куш! Но ты знаешь, что «Лестер» никогда чемпионом Англии не станет, поэтому ты потеряешь, сколько бы ты ни поставил. А есть третья категория игроков — такие, как мы с тобой, которые ходят по краю и долго выбирают свою верную, единственно верную и дорогую ставку! Но уж если поставим…

Владимир понял, что ему надо пресекать этот словесный понос:

— У тебя есть что-то для начала? То, что могло бы заинтересовать и побудить моих начальников к продолжению нашего сотрудничества?

На этот раз Арендс оглянулся по сторонам, наклонился через столик и, понизив голос, зашептал (насколько можно было зашептать при громких звуках магнитофонной музыки):

— У меня есть все! Расположение наших частей, немецких частей, данные по снабжению военных баз, данные по численности голландской армии…

— На данный момент 60 305 человек, — резко оборвал Лазарев. — Через два года, согласно плану, будет чуть больше 57 тысяч, а точнее — 57 270. Друг мой, не впаривай мне то, что мы можем вычитать в Интернете и проверить с любого спутника, о-кей? Давай что-нибудь стоящее. Вот, к примеру, ты не в курсе, почему и куда ваш воинский спецназ перебрасывают из Мали?

— Спецназ? — удивленно произнес Арендс. Тут он расплылся в довольной улыбке и с видом всезнающего человека вальяжно откинулся на сиденье. — О, да! Как я не подумал! Это тебя точно заинтересует! В ближайшие дни ждите интересных новостей о наших коммандос. Но мне кажется, это стоит дороже, чем…

— Так, дорогой мой, заканчивай, а? — Лазарев понял, что эту вальяжность надо пресекать на корню. — С этого дня для тебя нет деления на «ценную» или «бесценную» информацию — ты у нас на окладе. Или ты сейчас делишься информацией, получая затем стабильный гонорар, который позволит тебе и дальше вести твой азартный образ жизни. Или мы сейчас же разбежимся, а завтра я с тебя стребую 42 500 евро по твоим распискам. Выбирай живо вариант — и больше не возвращаемся к оценке твоих услуг.

Арендс помрачнел, опять оглянулся и снова перешел на громкий заговорщицкий шепот:

— Ждите наших коммандос и лучшие силы нашей 15-й аэромобильной бригады у вас на Украине в ближайшее время.

— Что?! Где?! — если Лазарева и можно было ошарашить, то у Арендса это хорошо получилось. — Это шутка такая?

— Шутка? Почему шутка? Весь мой отдел на днях занимался подробным анализом возможных сценариев, связанных с высадкой этих частей в зоне сбитого «Боинга».

— И что, среди ваших сценариев по итогам вашей акции третьей мировой войны не вырисовывалось? — зло спросил Лазарев. — Вы хоть выдали руководству какие-то негативные сценарии? Они поняли, какими серьезными последствиями это чревато?

— Какими последствиями? — искренне удивился Тим. — Почему негативные? Практически каждый сценарий был позитивным. В самом негативном случае мы запланировали минимальные потери. Но мы ведь будем всего лишь отрядом прикрытия для украинских войск — основные потери понесут они. Да и цель миссии будет простой: наши коммандос высаживаются в Донбассе, в ходе спецоперации арестовывают лидеров пророссийских повстанцев — у нас есть и все их данные, и их точное местонахождение, это не «талибан» какой-нибудь, прячущийся в горах — и доставляем их сюда, на допрос. Все! Дальше — дело украинцев. Все просто. При чем тут третья мировая? Все сценарии…

— А вы что, не просчитывали реакцию России?!

— А какая может быть реакция? Ну, повозмущаются, разумеется, соберут Совет Безопасности ООН. Но что они могут сделать? Украинцы и без нас ведут наступление, вот-вот падут основные центры повстанцев — Донецк и… этот… Луханц, кажется? Просто в таком случае лидеры боевиков, виновные в уничтожении голландцев, окажутся в России, и мы уже их никогда оттуда не достанем. А в результате спецоперации мы решим сразу две задачи: получим важных свидетелей преступления и ускорим «пацификацию» Донбасса… Кстати, знаешь, мы ведь даже просчитали разные «факторы неожиданности», которыми воспользуются наши! Например… — Арендс снова расслабился, явно забыв про вопрос о третьей мировой, откинулся на сиденье и, выждав паузу, с торжественным видом произнес: — Когда наши бронемашины въедут в Донецк, сепаратисты поначалу даже не поймут, что перед ними голландская армия. А знаешь, почему? Потому что на машинах будут голландские флаги, которые они поначалу примут за российские!

— Ага, а если вы еще повесите туда флаги американской Конфедерации, они решат, что это знамена Новороссии, — зло произнес Лазарев. — Вы не подумали, что таких бронемашин нет на вооружении российской армии и тем более на вооружении тех, кого ты называешь сепаратистами? Или думаешь, там любители собрались, не способные отличить БМП-2 от «Феннека»?… Но самое главное, неужто вы не понимаете, что, введя отряды НАТО прямо на границы России без дозволения ООН и самой России, вы не оставите Москве выбора?

Арендс непонимающе уставился на Лазарева.

— Ну-уууу, а при чем тут ООН? При чем тут Москва? Мы уже получили дозволение и даже просьбу (!) вмешаться со стороны Украины. Мы уже подписали договор о том, что Нидерланды обязаны возглавить расследование авиакатастрофы, и получили полное одобрение на любые действия для обеспечения безопасности следователей. То есть это будет вполне законная акция для обеспечения независимого и всестороннего расследования, не более того. Причем по просьбе страны пребывания наших отрядов. Что Россия может сделать в этом случае?

— Что может сделать?! Начать боевые действия для защиты русских Донбасса и для защиты своих границ! Вот что она не просто может сделать, а вынуждена будет делать! Если это произойдет, удар по вашим коммандос будет нанесен не менее жесткий, чем по украинцам. Вы поставите под угрозу безопасность самих Нидерландов!

— Ну-уууууу, не знаю. Мы проанализировали все сценарии и пришли к выводу, что России нечем будет ответить, — упрямо повторил Арендс, хотя прежней уверенности и бахвальства в голосе уже не было. — С точки зрения международных норм…

— Все сценарии?! — российский разведчик откровенно начал злиться — сказывалось напряжение сегодняшнего дня. — Хочешь, я тебе расскажу возможные сценарии? Их всего два — оптимистический и пессимистический. При одном вы высаживаетесь в Донбассе, Россия объявляет это актом агрессии, вы не оставляете ей иных вариантов, кроме как начать обстрелы голландских солдат. Вы несете тяжелые потери, взываете о помощи к НАТО и Штатам. Те, не желая вступать в открытую войну с Россией — заметь, в ядерную войну! — вас морально поддерживают, но отвечают вам, что статья 5 Устава НАТО, согласно которой Альянс обязан вас защищать, в данном случае не работает, так как это Нидерланды самостоятельно начали зарубежную операцию, а на вас самих никто не нападал. Вас мочалят из современного оружия, на что вы не можете ответить (вы даже все свои танки в этом году окончательно продали!), голландцы несут самые серьезные потери со времени Второй мировой войны, вы отступаете, море жертв!..

Арендс слушал все это, проявляя явное недоверие.

— Ну-ууууу, допустим, это пессимистический сценарий, а каков оптимистический?

— Ты не понял, это как раз самый что ни на есть оптимистический сценарий!

— Хм… Каков же тогда должен быть пессимистический?

— А пессимистический: все то же самое, но НАТО выражает не только моральную поддержку, но и заявляет об агрессии против Нидерландов, разворачивая военную кампанию против России. И эта кампания, повторюсь, может закончиться катаклизмом, новой мировой войной.

— Неужели ты все-таки думаешь, что Россия может пойти ва-банк, атаковав страну НАТО? Мы это во всех сценариях отвергли…

— Я не думаю, я знаю! Уж поверь мне, молодой человек, Россию я знаю лучше всех ваших аналитиков вместе взятых. Неужели вы, эксперты семи пядей во лбу, не просчитали, каковы мотивы России в этом конфликте? Неужели вы не понимаете, что для Москвы стоит на кону?!

Лазарев говорил жестко, тоном, который он за годы общения с Тимом еще не допускал. Ну что ж, с момента передачи конверта он из доброго бизнесмена-покровителя превратился в работодателя. «Не путай туризм с эмиграцией», — мысленно произнес Лазарев, но, видя откровенно ошарашенный вид Арендса, решил, что надо сбавлять обороты.

— Пойми, — более спокойным тоном сказал Владимир. — Все самые авантюрные войны начинались с недооценки противника. Накануне Первой мировой сербы были свято уверены, что их армия, закалившаяся в Балканских войнах, является сильнейшей в Европе и разобьет и немцев, и австрийцев, как… Как каких-то любителей! Как она незадолго до этого разбила турок и болгар поочередно. Вторая мировая началась с того, что Гитлер был свято уверен в невмешательстве Британии в «польский кризис». Ведь это же прямо как вы сейчас думаете, что Россия будет взывать лишь к нынешней Лиге Наций. Неужели ты аналогий не видишь?! А в июне 41-го он напал на Россию, будучи так же уверенным, что русские морально и технически не готовы к войне, а режим Сталина падет как карточный домик через несколько месяцев лишений. А через четыре года «технически неготовые» русские мочились на колонны Рейхстага и вытирали запыленные сапоги тряпками с гитлеровскими свастиками. Неужели вы не понимаете, к чему может привести ваш просчет! Лазарев слегка перевел дух, пытаясь переварить информацию.

— Ладно. Давай так: насколько ты уверен, что операция планируется?

— Ну, не знаю, — совсем растерялся Арендс. — Мы всего лишь аналитики, нас просят разработать все возможные и невозможные сценарии, а в процессе принятия решения мы уже не участвуем. Но сам посуди, ты же только что мне лично сказал, что спецназ уже перебрасывается из Мали. И насколько мне известно, это так. Если не для этого, то для чего еще?…

Уже глубокой ночью, сидя дома и пытаясь спокойно проанализировать ситуацию, Лазарев понял, что попал в безвыходное положение. Он должен был предупредить Москву о состоявшемся разговоре. Но как? После звонка Анжеле все контакты резко обрублены с обеих сторон. Любая его попытка установить контакт с посольскими или с агентами, имеющими выход на Центр, будет пресечена — он сам теперь находится под подозрением: может быть, его уже перевербовали; может, он уже предал; может быть, он уже под колпаком и любой подобный контакт повлечет новые провалы. Всем, у кого есть выход на Центр, уже дано распоряжение залечь на дно и ни в коем случае даже не показывать вида, что они знакомы с ним, с Лазаревым. Уж он хорошо помнит, как это происходило после предательства Милугина.

Оставался, конечно, вариант эвакуации. И если бы Лазарев был уверен в том, что сценарий, нарисованный аналитиком Минобороны, является реальным, уже принятым в разработку, то, возможно, он сейчас так бы и поступил. Это сорвало бы подготовку авантюрной военной операции. Но в том-то и дело, что он не был до конца уверен в реальности этой авантюры. Ставить под угрозу всю резидентскую сеть только из-за того, что аналитик-параноик высосал из пальца мнимую операцию? Это был слишком неоправданный риск.

Может, просто позвонить по телефону Потапову или кому-то в Москве? Этот вариант он даже не рассматривал бы, не будь нынешней ситуации, когда он, возможно, уже попал под подозрение здесь… Какой-то замкнутый круг!

«Так, все проблемы нужно решать по мере их поступления, — подумал Лазарев. — Я все равно не смогу взяться за военных, пока не ликвидирую первую угрозу, связанную с убийством и «посылкой» в лесу Ворсхотена».

Лазарев чувствовал колоссальную усталость. Шла уже вторая практически бессонная ночь, он совершил два перелета, выпил за эти двое суток столько, сколько он обычно не пьет за пару-другую недель вместе взятых, и, да, на его глазах совершено жестокое кровавое убийство, что не могло не сказываться на общем состоянии. Он чувствовал, как сильно хочет спать, постоянно зевал, но понимал, что заснуть все равно не сможет. Во всяком случае, пока не примет несколько важных решений.

Итак, несмотря ни на что, надо проанализировать ситуацию с убийством. Что он имеет? Джихадисты-чеченцы… Бельгия… Умар… Трость с золотым набалдашником… Вот, собственно, и все. Да, еще синий перстень, но Владимир не был до конца уверен, что это сверкнуло на пальцах или между пальцами главаря джихадистов. Негусто…

Он пожалел, что не рассмотрел номеров машин. Хотя что он мог сделать с ними, даже если бы рассмотрел? У него были связи в полиции, которыми он мог бы воспользоваться, но сейчас они были бесполезны. Таким запросом он выдал бы себя как свидетеля убийства и заодно — такой пустячок! — получателя шпионской «посылочки». Нет, конечно, в тот факт, что он интересуется данным убийством, он никого не должен был посвящать. Это ясно как божий день.

Лазарев потер виски. Думалось все тяжелее и тяжелее. Он поднялся на кухню, посмотрел на аппарат с кофе, но пить на ночь не рискнул — ему все-таки надо было бы попробовать подремать часок-другой. Он умылся ледяной водой, а затем достал из холодильника лед и хорошенько обтерся им над раковиной. Вроде подействовало, стало думаться легче.

Вернувшись в кабинет, он вернулся к прерванным мыслям. Почему-то снова пришел на ум Штирлиц. «Сейчас, по идее, должно раздаться тиканье часов и голос Копеляна произнесет: “Информация к размышлению…”» — подумал Лазарев.

Стоит ли вообще беспокоиться по поводу этих чеченцев? Если это просто «босота», возомнившая себя «великими воинами Аллаха», они, возможно, никогда и не найдут его. В конце концов, записывая свое кровавое видео, они не представились, не назвали никакой исламистской организации, которая взяла бы ответственность за это убийство. Может быть, это просто самодеятельность отморозков?

В принципе, возможно. Но ведь у них есть его номер машины, у них на видео есть и сама машина! Чертова камера! Если они не найдут его, то рано или поздно следователи найдут их, а заодно и улику против него. Таким образом, все, что оставалось Лазареву, — это попытаться найти убийц раньше полиции.

Но как?! Он связан по рукам и ногам, он не может никому позвонить, он не может навести элементарных справок! Ему крайне необходимы помощники, которые смогли бы вычислить этих проклятых джихадистов! Кто-то, кто разбирается в этих хитросплетениях, кто знает этих чеченцев как облупленных…

Лазарев хлопнул себя по лбу: «Конечно, Малыш! Больше некому!» Он порылся в своей электронной записной книжке и нашел номер мобилки Малыша…

Владимир внимательно осмотрелся. Он был уверен, что его еще пока не пишут — слишком мало времени прошло. Но тем не менее, взяв ноутбук, спустился вниз, закрыл раздвижной потолок комнаты и пошел в дальний конец спальни. Он сел в угловое кресло, за спиной была глухая стена, вряд ли кто-то мог засечь его телодвижения тут. Включив компьютер, Лазарев запустил любимую игру «Цивилизация». В принципе, он ее любил не намного больше, чем музыку 60-х, но на подобный случай был разработан именно такой сценарий.

Когда раздались звуки игры, Лазарев еще раз внимательно осмотрел стену за ним, одной рукой нажал сканер отпечатка пальца, а другой нажал одновременно четыре клавиши. Звуки продолжались как ни в чем не бывало, со стороны казалось, что он продолжает рубиться в игру, но на экране появилась программка для анонимного сетевого соединения. Программа была разработана в Конторе и была гораздо эффективнее аналогичного софта, доступного публике. Как уверяли московские спецы, периодически обновляющие прошивку лазаревского ноутбука, никакая контрразведка не смогла бы обнаружить на этом компьютере данную программу. Владимир верил, что голландская контрразведка не найдет — все-таки в Москве программисты посильнее. Но если к делу подключат ЦРУ, то вот тут его уверенность не была столь сильной. Все-таки в самом ЦРУ немало бывших наших программистов.

Он мог использовать в этой программе случайный алгоритм подключения — и тогда в ходе сеанса его IP переключался бы каждые 30 секунд от одной страны к другой. Но в данном случае ему нужен был брюссельский IP. Выбрав его, он быстренько создал себе электронный ящик под именем Умар и направил на свой корпоративный мейл, доступный на сайте компании, письмо следующего содержания как бы на английском языке:

«Дорогой Владимир! Тебе из тюрьмы прислал его привет мой брат, Идрис. Он говорит, у тебя долг для него еще с 1999 г. И ты не отдал его. Этот долг теперь перешел ко мне. Прошу тебя, дорогой Владимир, пусть ты отдашь его поскорее. Если через три дня твой долг не будет у меня, у твоей фирмы есть проблемы. Идрис говорит, ты знаешь, где меня найти в Брюсселе, я использую его адрес.

Умар, брат Идриса.

P.S. Не создавай проблемы тебе и твоей фирме, не шути».

Что ж, письмо отправлено, завтра утром его получит секретарша в офисе и тут же передаст Максу, в этом Лазарев не сомневался. Теперь разборки с неким бельгийским Умаром как минимум выглядят объяснимыми, если вдруг действия Владимира попробует отследить контрразведка. Во всяком случае, если она раньше его не найдет этого Умара…

Теперь Малыш… Лазарев включил на этот раз случайный выбор IP и зашел на сайт московского мобильного оператора. Припомнить бы номер телефона, который он регистрировал на этот случай в Москве сто лет назад, и тем более пароль. Все-таки память на цифры его начала периодически под водить.

Лазарев вспомнил своего главного наставника по Школе, легендарного советского разведчика Ивана Ладыгина. Тот постоянно повторял ученикам, что любой разведчик должен руководствоваться «тремя П» — патриотизм, память, пунктуальность. На отсутствие первого и третьего «П» Лазарев пожаловаться не мог, а вот второе с годами явно начало подводить, и это его очень волновало…

С третьей попытки он все-таки правильно набрал номер и пароль. Проверив деньги на счету (а баланс он периодически пополнял, бывая в Москве) и сверившись со своим календарем двухлетней давности, Лазарев отправил СМС Малышу:

«Сергей! Это бывший твой коллега, с которым ты встречался на берегу моря 3 марта 2012 года. Спасибо, что не расквасил нос официанту, пытавшемуся нас кинуть… Срочное дело! Есть возможность заработать. Жду тебя во вторник, в 15:00, в ресторане отеля “Атланта”. Если подтверждаешь, шли “OK” на этот номер.

Вл.»

Лазарев знал, что фраза «есть возможность заработать» будет для Малыша ключевой. Если он на месте, в Роттердаме, то обязательно придет.

Затем Владимир хотел порыться в Интернете, поискать что-то по теме «Чеченская мафия в Бельгии» или порыскать по социальным сетям известных ему командиров 15-й аэромобильной бригады. Но вдруг почувствовал, что силы окончательно покинули его. Он выключил ноут, бухнулся на кровать и практически тут же провалился в сон. Обычно ему если и снилось что-то, то вполне спокойные, размеренные, даже порой «познавательные» сновидения — такие, которые потом было любопытно вспоминать. Кошмары Лазареву практически никогда не снились. Но сейчас перед ним явственно встала жуткая картина: он, связанный по рукам и ногам, вокруг тьма, а рядом с ним посреди яркого светящегося круга бьющийся в смертельных конвульсиях седой мужчина в оранжевом одеянии с перерезанной глоткой. Неестественно красная кровь лилась из горла, изо рта, из глаз, из ушей… Когда старик перестал дергаться, в круг откуда-то из темноты втолкнули в таком же оранжевом одеянии его Таню…

 

Вторник, 22 июля 2014 г

«Боже! Танечка! Дима! Сегодня вечером!» — Лазарев подскочил в холодном поту. Как же он мог забыть! Конечно, теперь и речи быть не могло о том, чтобы Дима приходил в его дом. Да и вообще их обоих надо теперь держать на безопасном для них расстоянии — и от этого дома, и от него самого! Но как это объяснить Татьяне?

Он глянул на часы, было уже начало восьмого утра. А значит, Танюша уже проснулась и собирает Диму в школу. Владимир схватил трубку и… И ощутил непривычное для себя чувство — робость. Он понимал, что сейчас ему предстоит очень тяжелый разговор.

— Привет, моя девочка. Как вы спали? — набрался мужества Лазарев.

— Привет, мой хороший, — радостно закричала в трубку Таня. С той стороны трубки раздался грохот посуды. — Извини, я тут Зайке готовлю завтрак. Не мог бы ты попозже позвонить, а то мы опоздаем? Люблю тебя…

— Я тебя тоже люблю. Но я сегодня…

— Все, я перезвоню сразу же, как отведу Димасю в школу. Люблю, целую! — крикнула Танечка и повесила трубку.

— М-да, я тебя тоже люблю, — проговорил в пустоту Лазарев.

В принципе это было даже к лучшему. Объяснять свое вынужденное исчезновение он должен будет Тане после звонка Макса. А Макс позвонит в 9.00-9.10 — Лазарев не сомневался в пунктуальности бизнес-партнера. Поэтому стоило чуток подождать.

Сквозь стеклянную крышу модерновой спальни уже ярко светило солнце, за окном вовсю пели птицы, облюбовавшие Дворцовый сад. Все выглядело мирно и спокойно.

«Может, не все так плохо? — подумал Лазарев. — Может, это всего лишь еще одно “п” — паранойя?»

Он оказался в углу комнаты, включил ноутбук, быстро зашел в анонимную программку и проверил, есть ли сообщение от Малыша. Тот ответил «OK». Эсэмэска сопровождалась набором знаков, которые, видимо, на телефоне должны были выглядеть в виде неких морд «эмодзи», но с компьютера они не читались. Лазарев вышел из режима анонимности и под своим профайлом быстренько просмотрел основные местные новости. Голландские СМИ трубили о выступлении своего министра иностранных дел в Совете Безопасности ООН по поводу сбитого «Боинга», о «черных ящиках», переданных повстанцами, о грядущих санкциях против России, были даже фото первых шагов британского принца Джорджа. Но ни единой новости о джихадистах и жестоком убийстве в Ворсхотене.

Может быть, в самом деле, ему нет смысла беспокоиться? Может, убийцы спрятали труп и вместо того, чтобы выложить видео, наложили в штаны из-за нежелательного свидетеля да ударились в бега? Может быть, «камень» с десятками тысяч евро спокойно себе лежит под скамьей и надо просто приехать за ним? Нет, риск был большой, слишком большой. Может, новостей и нет потому, что контрразведка устроила засаду на получателя «камня».

После душа Владимир поднялся на второй этаж, в свой «средневековый зал», как он называл гостиную. На этом этаже он фактически сохранил интерьер, доставшийся от хозяев, — лепка, камин, мебель «под старину», витражи в окнах, антикварные картины. Тут же располагались кухня и выход на террасу, которая одновременно являлась крышей его спальни.

За окном уже развевался королевский флаг. Это означало, что его величество во дворце с утра пораньше. Честно говоря, Владимиру не верилось, что голландский король в такую рань приезжает на работу. Дворец Ноордайнде был рабочей резиденцией монархов, а с момента, когда принц стал королем, он переехал в жилую резиденцию, расположенную в Гаагском лесу. До этого-то он с семьей жил прямо здесь, в домике, примыкающем ко дворцу. То есть Владимир долгие годы был соседом его высочества и не замечал ранее за ним такого рабочего рвения, какое наблюдает в последний год, когда тот стал уже королем.

Лазарев усмехнулся, вспомнив, как предшественник Потапова, ничего особо не смысливший в деле, пытался обязать разведчика сообщать о рабочем графике королевы, «анализируя» время поднятия и опускания флага над дворцом. «Ну, раз уж ты там все равно живешь», — пояснял начальник. Кому нужна была сия бесполезная информация, никто, конечно, пояснить не мог. Слава богу, теперь этот тип отправлен на почетную пенсию и служит вице-президентом «по безопасности» в какой-то нефтегазовой корпорации с офисом в Питере.

Владимир включил телевизор и бросился на кухню — нестерпимо хотелось кофе, без которого пробуждение не считалось засчитанным. Кофейная машина предательски загудела и даже не выплюнула ни капли живительной черной влаги. Лазарев нажал второй раз, третий. Все это время кофейный аппарат исправно молол дорогой кенийский кофе, выбрасывая деньги на ветер, но не выдавал напитка. Разведчик в сердцах стукнул по аппарату, потряс его, прочистил внутри, но результата не было.

— Так, я тебя последний раз предупреждаю, сволочь, — грозно сказал Лазарев машине. — Если и сейчас ты мне ничего не дашь, ты — металлолом!

Но даже эта смертельная угроза не подействовала — аппарат все так же выбрасывал в мусор порцию за порцией драгоценных кофейных зерен.

Лазарев плюнул, покопался в загашнике и вытащил на свет старую запыленную турку, приобретенную им когда-то в Стамбуле. Промыв ее и насыпав молотый кофе, он поставил турку на печь. Но на всякий случай нажал и аппарат. Тот, как ни в чем не бывало, наполнил до краев чашку крепкого напитка. Видимо, турка все-таки подействовала в качестве аргумента.

Внизу раздался звонок — Лазарев понял, что оставил телефоны на первом этаже. Добежав до телефона и пролив часть кофе, добытого таким нелегким трудом, Владимир увидел пропущенный звонок от Макса. Ну да, на часах значилось «9:12» — Макс всегда был пунктуальным, если речь шла о работе.

— Алло, Макс, привет! — Владимир уже залпом выпил остаток кофе и поднимался наверх в надежде вымолить у машины новую порцию. — Все в порядке?

Голос его заместителя и бизнес-партнера звучал встревоженно:

— Извини, если разбудил тебя. Я помню, что ты взял выходной. Но посмотри свою почту, я тебе переслал письмо одно интересное, которое мы на твой корпоративный мейл сегодня получили.

Лазарев открыл айпад и вошел в электронную почту. Там уже лежало письмо «от Умара», написанное Владимиром этой ночью. Теперь надо было изобразить серьезную озабоченность — с тем чтобы Макс осознал всю угрозу и понял мотивы поведения начальника.

— М-да, любопытно…, — протянул Владимир.

— Это что, отголосок войн 90-х?

— Похоже на то. Если я правильно понимаю, то это тот Идрис… Да, собственно, я только одного Идриса и знаю! Помнишь, был отморозок такой, держал мафию в Брюсселе?

— Не помню. Но ты же знаешь, что все эти разборки между вами были твоим делом, не моим.

— Ха, «между вами»! Как будто это не касалось тебя и нашей фирмы!.. Ладно-ладно, — Владимир поспешил пресечь протесты заместителя. — Я все помню. Наши договоренности тоже помню прекрасно.

— Скажи, нам что-то сейчас угрожает? — с явным волнением в голосе спросил Марк.

— Да кто ж знает! Честно говоря, понятия не имею, кто такой этот Умар, но братец его был серьезной занозой в заднице, пока его не посадили. А посадили его за то, что ударился в исламизм и начал финансировать отправку боевиков в Сирию.

— А ты им что-то в самом деле должен? — после слова «исламизм» Марк еще больше напрягся.

— Ну, ты же знаешь, я у них никогда ничего и не занимал бы. Но это же мафия, они считают, что им все и всегда по жизни должны. Так что все-таки будьте там осторожны, найми дополнительную охрану. А я сделаю пару-другую звонков и, возможно, исчезну на пару деньков, пока не утрясу все эти вопросы. Если что будет подозрительное, скидывай мне сообщения на мою «русскую» почту. Помнишь, я тебе когда-то давал адрес на подобные случаи?

— «Русскую»? — Макс явно что-то пытался мучительно вспомнить. — Да, помню… Но ты в самом деле считаешь, что все настолько серьезно?

— Макс, я же тебе сказал, пока не знаю! Выясню все, разберусь и доложусь тебе первому.

Так, с Максом вопрос был решен. Если вдруг Лазарев находится уже под пристальным наблюдением спецслужб, то в их глазах пока все выглядит так, что его «телодвижения» связаны исключительно с угрозой от каких-то чеченских гопников из Брюсселя, а не с убийством в Ворсхотене и тем более с «посылкой» под скамьей.

Раздался звонок, которого Владимир очень боялся. Это была Танюша. Признаться, в данный момент звонка от шефа AIVD он опасался бы меньше.

— Привет, родненький мой, — радостно прокричала она в трубку. — Извини, что не успевала с утра поговорить — опаздывали в школу.

— Лапушка моя, я не смогу взять сегодня Диму, — поторопился высказать основную мысль Владимир, пока его стремительная девушка снова по какой-то причине не бросила трубку.

На той стороне «прогремела» длительная пауза. Именно прогремела — во всяком случае, чем больше Лазарев слушал эту тишину, тем сильнее стоял звон в ушах, вызванный ею.

— Родненькая моя, мне нужно…, — не дождавшись ответа, начал Владимир.

— Ты не можешь так поступить с нами! — голос Тани звучал очень жестко. — Мы же заранее договаривались. У меня самолет завтра в шесть утра, и я не могу отменить эту поездку. Я тебя очень прошу!

— Танюша, милая, любимая моя, хорошая моя, прости меня, но я должен пропасть на несколько дней. Я тебе…

— Это же нечестно, — в ее словах уже явно чувствовались слезы. — Ты ж не можешь так… Меня уволят с работы, если я не полечу. И я не могу оставить Димочку одного.

— Танечка, миленькая, прости меня, я не виноват. Так сложились обстоятельства, от меня не зависящие. Давай что-то придумаем, давай наймем няню. Я не знаю, есть же ночные няни какие-нибудь!

— Какие няни? Дима будет бояться один с чужими людьми. Он так ждал этого дня, чтобы поночевать у тебя и поиграть с тобой. Как ты можешь с нами так поступать? — Таня уже плакала навзрыд, разрывая сердце своего любимого на части.

— Ты знаешь, моя девочка, как я вас люблю, но…

— Нет, ты не любишь нас! — прокричала Таня. — Если бы любил, никогда с нами так не поступил бы! Скажи честно, это из-за той женщины, к которой ты летаешь в Москву? Ты там кого-то встретил? Ты думаешь, я ничего не чувствую и не знаю?

«Ревнивая дура!» — почему-то вспомнился Владимиру фрагмент классического советского фильма.

— Танюша, давай я попрошу Макса… Алло, Таня…

Но на той стороне уже стояла тишина — его любимая девушка бросила трубку. Как ни странно, Владимир почувствовал облегчение. Он понимал, что не мог поступить иначе, он понимал, что Таню и Диму пока что надо держать подальше от этого дома и от него самого… Лазарев на мгновение задумался: «Заметь, она даже не поинтересовалось, опасно ли это лично для тебя». Но затем отогнал эту мысль: в конце концов, вполне понятно, что главное для нее сейчас — это ребенок, безопасность которого она обязана обеспечить. Все остальное — вторично. Собственно, обеспечением безопасности этого ребенка был занят сейчас и Лазарев. Но вряд ли его девушка сие осознавала.

Он попробовал нажать кнопку кофейной машины и, не получив опять кофе, плюнул и засобирался в ближайшее кафе. Благо под его домом располагалось несколько кафешек, работающих с раннего утра — большая редкость для Нидерландов, где рестораны открывались к пяти-шести вечера, не раньше.

Лазарев взял в сейфе большой конверт, проверил наличие в нем денег и закинул их в легкую плечевую сумку. Он уже хотел выйти на улицу, но тут вспомнил, что сегодня вторник, день, когда в центре Гааги собирали мусор. Чертыхнувшись, вернулся на второй этаж за мусорными пакетами. Наконец он вышел на улицу и снова не обнаружил лета. Солнце вроде бы светило ярко, но дул довольно прохладный морской ветер и было где-то градусов пятнадцать, не больше. Пройдя по ароматной аллее, ведущей от его дома и дворца к улице Ноордайнде, разведчик выставил на улицу пакеты, привычно свернул направо, в сторону парадного входа во дворец. И тут он сразу увидел его! «Хвост»!

Заметив Лазарева, один из «туристов», доселе скучавший за конной статуей Вильгельма Оранского, вдруг засуетился и начал деловито фотографировать дворец, почему-то периодически наводя камеру на Владимира. Он сидел на круглой лавочке вокруг развесистого «филателистического дерева». Лазарев понятия не имел, почему этот огромный каштан назывался «филателистическим» (возможно, под ним когда-то собирались коллекционеры марок, кто знает), но многие коренные «гаагеры» называли это дерево именно так.

Паренек был молодой, лет 15–16, на вид марокканец, с каким-то подобием растительности на подбородке. Судя по его суете и неопытности, это, конечно, никак не была спецслужба.

«Значит, они меня таки вычислили, — подумал Лазарев. — Значит, это не просто уличная босота какая-то, раз смогли так оперативно пробить номера машины и найти адрес. В принципе, это не очень сложно, но как минимум связи в полиции для этого надо иметь».

Пройдя дворец и дом, где жил король в бытность принцем, Лазарев зашел в знакомую кафешку, заказал двойной эспрессо, налил себе воды с мятой, вооружился парой местных газеток и сел к окну, глядя на то, что же будет делать «турист». Паренек куда-то звонил, продолжая усиленно фотографировать напротив кафе Валлонскую церковь — единственное наследство, оставленное Гааге Луи Бонапартом. В кафе войти не отважился — видимо, побоялся засветиться перед объектом и решил дожидаться его снаружи, так и сяк фотографируя слова над входом в церквушку: «Je suis le chemin, la vérité, la vie».

«Как дети, чессс слово», — подумал про себя Лазарев. Допив кофе и дождавшись десяти утра, когда открываются магазины на торговой Ноордайнде, он пошел в задний конец кафе — как бы в санузел. Знал бы юнец этот район, как Владимир, то знал бы и то, что в конце зала есть выход на узенькую Моленстраат, находящуюся уже в пешеходной туристической зоне — еще одна причина, по которой Лазарев любил этот район и свой дом. В этой зоне уйти от слежки было парой пустяков. Во всяком случае, если у «туриста» и есть где-то за углом «кавалерия» на машинах, то в этих кварталах в центре Гааги она была бесполезна.

Вообще-то, первой мыслью Владимира было заманить юнца в какую-то подворотню (он подумал о монастыре, который располагался за углом — там был чудесный для этих целей садик, совершенно пустой по утрам). Разведчик не сомневался, что легко справится с этим «хвостиком». Но лишний риск был не нужен. Если за ним уже следит AIVD, то нападение на юного марокканского туриста-фотографа вызовет большие вопросы, не говоря уже о теме возможной «беседы» с юнцом, который скорее всего и не знает, кто и ради каких целей послал следить его за «русским дядей».

Лазарев, выйдя незамеченным, быстренько свернул на боковую улочку в сторону от Моленстраат, затем еще один поворот, снова Ноордайнде, но уже в двух кварталах от «туриста». Он чуть было не поскользнулся на банановой кожуре, валявшейся на улице. По вторникам центр Гааги всегда превращается в сплошную помойку — законопослушные бюргеры строго в этот день выставляют мусорные пакеты, которые являются лакомой добычей морских чаек, без особого труда прорывающих полиэтилен своими мощными клювами. В итоге улицы центра всегда в этот день засыпаны различными пищевыми отходами. Лазарев вспомнил недавний разговор Анжелы по поводу лозунга «Чисто не там, где убирают» и представил, что было бы в припортовых городах Европы, если бы мусорщики взяли на вооружение этот лозунг. «Боже, это было только вчера?», — подумал разведчик. Ему казалось, что прошла уже целая вечность.

Владимир заскочил в магазин элитных интерьеров. Даже если «турист» не один и кто-то еще «пасет» разведчика, то он будет уверен, что Владимир зашел в небольшой магазин. Еще одна прелесть центра Гааги — снаружи никто не мог отличить мелкую лавочку от огромного супермаркета. Однако Лазарев тщательно изучил за эти годы данный район и каждый вариант возможного ухода от слежки. Он быстро нырнул под лестницу магазина, который на самом деле был огромным и объединил в себе некогда три отдельных средневековых дома. В итоге в нем было множество переходов, лестниц и лабиринтов. Пока возможный «хвост» бегает (возможно) по этажам в поисках объекта, сам объект спокойно прошел в конец этих лабиринтов и вышел со стороны Плаца, площади, примыкающей к Тюремным воротам и Бинненхофу. Лазарев не сомневался, что уже ушел от «хвоста».

Честно говоря, разведчик даже почувствовал некий азарт. Он разрабатывал мириады сценариев ухода от слежки, но еще ни разу за всю свою шпионскую карьеру в Нидерландах не применял их на практике. Нет, в былые времена, когда его «вели», за ним следили не раз. Но тогда смысла скрываться от «хвоста» не было: во-первых, это только подтвердило бы подозрения, во-вторых, следили за ним все-таки специалисты, а не такие «туристы».

Он зашел в парламентский двор и позвонил Питеру ван дер Пюттену. Тот поднял трубку не сразу, пришлось перезванивать, дабы не общаться с автоответчиком.

— Привет, старик! — сказал Владимир, услышав ворчливый голос старого друга.

— Это кто старик? Я на три недели тебя младше!

— Скажи, ты в Брюсселе или на родине? Мне очень надо с тобой встретиться, где бы ты ни находился.

— У нас, евродепутатов, заслуженный отдых. Так что в Брюсселе мне делать нечего. Но тебе повезло: потому что послезавтра тебе пришлось бы ради этой срочной встречи лететь в Малагу. Ну, если, конечно, вы не начнете сбивать все самолеты и над Испанией…

— Поди, берешь и какую-нибудь из ассистенток с собой?

— А что не так? — с вызовом произнес Питер. — Евросоюз любезно оплачивает нам молоденьких талантливых девушек для работы над важными законопроектами. Может, я хочу в отпуске поработать над законопроектом о создании единой европейской армии. Как я справлюсь на курорте без ассистентки?

— Однако вы, сэр, осмелели, рассказывая мне такие вещи по телефону. Раньше не рискнул бы.

— Молодой человек, — сказал Питер, явно забыв, что парой минут раньше рассказывал о своей молодости по сравнению с собеседником, — я депутат Европарламента, избранный на второй срок. Это значит, что заслуженную пенсию я уже заработал. Что мне теперь терять?

— Один американский конгрессмен когда-то говорил: «Я достиг такого возраста и положения, что меня можно скомпрометировать только в случае, если у меня в постели найдут мертвую девочку или живого мальчика». Но в вашем положении, я так понимаю, нахождение в постели живого мальчика на карьеру повлиять уже не может?

— Эх, да если бы у меня в постели нашли живого мальчика, я, возможно, мог построить себе большую политическую карьеру в Нидерландах. Но ты знаешь, не могу! Пробовал себя пересилить, но все равно люблю девочек…

— Так, ладно. Ты мне скажи, можем встретиться на нашем старом месте? Я уже на Пляйне, — Владимир действительно прошел насквозь двор Биннен-хоф и находился на подступах к площади, рядом с недавно открытым после двухлетней реставрации музеем Маурицхёйс.

— Хм… Ты вообще-то поднял меня с постели, я еще в неглиже. Но раз уж так приспичило, давай через две минуты.

Вообще-то «наше старое место» — это был сам Пляйн, центральная площадь Гааги, на которой находился парламент и на которой, собственно, и жил депутат Европарламента Питер ван дер Пюттен, если он находился в этом городе. Они много лет встречались с Лазаревым возле памятника тому же Вильгельму Оранскому (только теперь пе шему) и дальше уже определяли, в какое из многочисленных кафе им идти, стараясь не повторяться с местом.

На площади было еще довольно малолюдно, кафе только начали открываться. Правда, у Маурицхёйса уже выстраивалась изрядная очередь — любители искусства явно соскучились по Вермееру за годы реставрации музея. Прямо перед входом в парламент какой-то прохожий с блаженным лицом самозабвенно мочился в уличный писсуар, избавляясь от ночного пива. Владимир, прожив пару десятилетий в Нидерландах, так и не привык к подобным сценам, типичным для этой страны, потому решил сосредоточиться на разглядывании двух китайских туристов, которые увлеченно фотографировали памятник, а точнее его фрагмент — собаку Вильгельма, сидящую у его ног. «Может, это не китайские, а корейские туристы?» — подумалось Лазареву.

Через пару минут у памятника появился Питер, как всегда подтянутый, чисто выбритый, стройный, в светло-сером костюме, свежей белой рубашке и ярко-красном галстуке.

— М-да… В неглиже, говоришь?

— А что? — удивленно поднял брови Питер. — Это для меня как домашний халат. А я вот тебя давно в джинсах не видел, даже неожиданно.

Троекратно обнявшись, они направились в кафе «Дюпон», которое только открывалось. Официант нехотя снимал стулья со столов и лениво помахал вошедшим. Они привычно прошли в самый конец длинного, темного, прохладного зала, расположившись там за длинным столом на диванчике.

— Перед тем, как ты начал, скажи: ты знаешь, кто сбил «Боинг»? — серьезно спросил Питер.

— Точно не знаю. Но у меня есть версия. Боюсь, она не понравится никому — ни вам, ни нам. Ты уверен, что хочешь знать правду? — повторил вопрос Потапова Владимир.

— Нет-нет, — Питер, как бы защищаясь, поднял обе руки. — Если «она не понравится никому», то лучше ее и не знать, эту правду. «Любопытство сгубило кошку». Как писал китайский товарищ Сунь-Цзы в своем знаменитом трактате, «держи воина в неведении — и он совершит подвиг, не догадываясь, какая опасность его подстерегала».

— Это у вас особое брюссельское издание «Искусства войны»? Специально для депутатов Европарламента?

Питер рассмеялся.

— Ах да, тебя ж не проведешь с цитатами. А многие верят, когда я им выдаю экспромтом подобные цитатки. Даже записывают. Так что не удивляйся, если вскоре увидишь второй, третий и так далее том с фразами Сунь-Цзы. Кстати, о книгах. Скажи, ты Пикетти читал уже?

— Сейчас все читают Пикетти. Куда ж деваться-то?

— Так то-то и оно, — мрачно кивнул депутат. — Вот и я по долгу службы обязан его прочитать — все-таки я представитель как бы левой партии, должен быть знаком с творением, которое придется обсуждать на различных дебатах, с этим новым «манифестом современного Маркса». Но вот я эту книгу все читаю-читаю, читаю-читаю. И все пытаюсь понять, когда же там начнется что-то такое эдакое, важное, ради чего ее стоит читать, что-то неожиданное, новое, из-за чего весь этот сыр-бор. Ты не подскажешь, может, с какой страницы ее надо начинать?

— А ты сейчас на какой?

— Ну… На 35-й примерно…

— И надо полагать, читаешь ее аккурат 35 дней?

Мужчины дружно рассмеялись. Тут к ним соизволил подойти тот самый официант, который лениво махал им на входе. Владимир обычно не ел с утра, но сейчас он вдруг почувствовал голод — все-таки одной тушенки да рома с колой за последние сутки было маловато. Тем более что он понятия не имел, когда еще получится перекусить.

— Мне, пожалуйста, двойной эспрессо, газированную воду и яичницу с беконом и сыром.

— Вам яичницу на черном или белом хлебе?

— Вообще без хлеба.

— Совсем без хлеба?! — удивленно переспросил официант. Лазарев уже привык к этой реакции голландских кельнеров.

— Ты знаешь, сколько лет я живу уже в Нидерландах, — сказал Владимир Питеру, когда официант, принявший заказы, удалился. — Но никак не могу привыкнуть к этой вашей варварской традиции подавать яичницу на хлебе.

— А вот если я вернусь в Большую Политику, — улыбнувшись, сказал депутат, — первым делом внесу законопроект, согласно которому иностранец, отказывающийся есть яичницу на хлебе, не может получить гражданство Нидерландов!

— Что значит «если вернусь в Большую Политику»? А Европарламент — это «Малая Политика», что ли?

— Ты же все понимаешь лучше меня, Владимир. Европарламент для меня — это почетная ссылка. Вот меня избрали туда во второй раз (спасибо тебе еще раз за поддержку), пенсию положенную я уже заработал. А дальше должен буду уступить место молодым, дерзким «пенсионерам». Сам подумай, от Нидерландов избирается 26 депутатов Европарламента, а в голландском парламенте — 150 депутатов, желающих получать помимо голландской пенсии еще и европейскую. Так что два срока отсидел — не жадничай, делись со своими партийными товарищами, выбитыми из Второй палаты. Все, через пять лет моя политическая карьера, считай, будет закончена. Буду писать мемуары.

Владимир с Питером были знакомы много лет и даже считали себя друзьями — настолько, насколько могли быть друзьями кадровый разведчик и политик. Собственно, молодой Ван дер Пюттен был человеком, который вводил молодого Лазарева в курс голландской Большой Политики, объяснял ему все хитросплетения, подводные течения и так далее. Лазарев, в свою очередь, всегда поддерживал политическую карьеру Питера, помогая ему подняться по партийной и парламентской лестнице. Разведчик даже придумал хитроумный план, с помощью которого можно было устроить бунт внутри левой партии Пюттена, свергнуть руководство и в конце концов привести Питера чуть ли не к премьерству. На самом деле, Лазарев до сих пор считал, что план можно было осуществить (особенно учитывая тот факт, что партия Пюттена теперь входила в правящую коалицию), но Центр в свое время попросту проигнорировал данную инициативу.

Когда в нулевые годы Ван дер Пюттен достиг значительной известности и популярности, глава его партии понял, что возможного конкурента в борьбе за лидерство надо устранять, и сам поддержал целый ряд финансовых и сексуальных скандалов вокруг «оперившегося» однопартийца. В 2009-м Пюттен был «сослан» в Европарламент и практически пропал с горизонта — во всяком случае, голландские СМИ потеряли к нему особый интерес.

Отношения Владимира и Питера были партнерскими, но никогда не переходившими рамки закона. Ну, или почти никогда. То есть Пюттен, возможно, и понимал род деятельности своего друга, но общались они исключительно как лоббист и политик. Да, иногда Питер «сливал» некую конфиденциальную информацию, но делал это исключительно «по дружбе». Владимир же всегда старательно поддерживал любую кампанию депутата, включая майские выборы в Европарламент. В общем, сотрудничество всегда было взаимовыгодным.

Официант принес заказ: яичницу — странному посетителю, не желающему есть ее с хлебом, салат «Цезарь» — уважаемому депутату, которого в кафе всегда ценили. Когда он вновь удалился, Питер указал на приборы и солонки перед ними:

— Вот видишь, явное нарушение европейского законодательства! Графинчик с оливковым маслом многоразовый, что является грубейшим нарушением новых правил продуктовой безопасности. В Брюсселе бы на это заведение уже наверняка «настучали» бы многочисленные евродепутаты и их свита. Вне зависимости от того, поддерживали они закон «об оливковых графинчиках» или нет. А здесь, в Южной Голландии — все еще подлинная свобода!

— Скажи, друг мой, — сказал Лазарев, жадно уплетая довольно вкусную (даром что без хлеба) яичницу. — А для чего вы все это делаете?

— Прости, не понял. Что именно?

— Ну, все эти законы о «правильных» изгибах огурцов, о «правильной» длине европейских панталонов, о графинчиках для оливкового масла и прочую чушь. Вы же понимаете, что это создает только неудобство и вызывает гнев по отношению к вам.

— Я тебе удивляюсь, ей богу, — возмущенно воскликнул Питер, на минуту забыв о своем «Цезаре». — Чему я тебя учил все эти годы? Как думаешь, чем занять 750 депутатов Европарламента и толпы — огромнейшие толпы, которые не счесть! — их помощников, ассистентов, чиновников Еврокомиссии, их заместителей, многотысячный аппарат? Если они не будут регулярно производить на свет все то, что ты так высокомерно назвал сейчас «чушью», то кому же они нужны будут вообще? Да тот, кто придумал закон о графинчиках для оливкового масла, — он просто гений! Уже два года все газеты только об этом и пишут. А не было бы этой гениальной инициативы — газетчики только и писали бы, что мы, честные и скромные евродепутаты, почем зря протираем штаны. Я вообще думаю пойти дальше и выйти с законопроектом, вводящим обязательными во всех ресторанах Европы только солонки с 28 дырочками, по количеству стран ЕС. И в случае любого расширения (ну, если Британия выйдет — сокращения) Евросоюза, соответственно, заменять солонки во всей Европе! Да производители солонок меня на руках должны будут носить за такую инициативу!

Лазарев уже не мог есть, давясь от смеха. Самое поразительное, что Пюттен рассказывал все это убежденно, с серьезнейшим выражением лица, практически ни разу не позволив себе улыбнуться.

— У меня, кстати, для тебя есть тоже одна замечательная идея, почерпнутая вчера в Шереметьево. Введите закон, запрещающий в барах продавать ром отдельно от колы.

— Это еще зачем?!

— Ну… Затем же, зачем вы о солонках и графинчиках придумываете. Ты же мне сам только что…

— Пойми, мой юный друг, подобные законы для отвода глаз должны вызывать шок, заставлять о них судачить прессу, обсуждать в обществе. Но они не должны вызывать гнев против его создателей! Правило «Рома и зрелищ», введенного еще в Древнем Риме, ведь никто не отменял. Закон о графинчиках — это зрелище. Закон об обязательном разбавлении рома лишил бы зрелища своего смысла, поскольку подрывал бы основное правило.

— Выйдем покурить? — наконец, насмеявшись, предложил Владимир, кивнув на выход во внутренний дворик кафе.

Они оба не курили, но евродепутат без лишних слов понял, о чем речь. Владимир выложил смартфоны на стол — он все же надеялся, что этой меры предосторожности пока будет достаточно. Питер сделал то же самое, прикрыв телефоны газеткой, валявшейся до этого на соседнем столике. Они оба направились к заднему выходу.

Дворик представлял собой узенькое пространство, зажатое между глухими стенами соседних зданий. В нем было четыре стола и полуувядший фикус в горшке посередине. Во дворике еще не успели убраться с утра, поэтому в нем было множество окурков и пустых пивных бокалов, стоящих и на столе, и на плитах пола. Пахло чем-то прокисшим, и было довольно зябко — солнце в этот узкий «колодец» между домами редко пробивалось.

— Питер, хочу с тобой посоветоваться. У меня есть сведения, что ваше правительство намерено направить в зону конфликта в Донбассе подразделения голландских коммандос для спецоперации против повстанцев.

Евродепутат присвистнул от удивления.

— Откуда сведения? — он вопросительно показал на стену справа от входа. Это была стена торца центрального офиса Министерства обороны. Владимир молча кивнул. После недолгой паузы Питер заговорил, но голос его стал другим, гораздо более жестким: — Да уж, не ожидал. Это смело.

— Это не смело, это авантюрно.

— «Смело» на депутатском языке как раз и означает «авантюрно» на языке простых смертных. Что ты хочешь? Наш самолет сбит, все вокруг в ярости, все требуют действий, всех переполняют эмоции, все жаждут мести.

— Но ты понимаешь, что тем самым Голландия будет втянута в самую настоящую войну? Возможно, в открытую войну с Россией.

— Ты думаешь, Россия рискнет атаковать нас? — Питер удивленно поднял бровь.

— А ты думаешь, вы ей оставите выбор, если начнете самостоятельную военную операцию прямо на ее границах?

Ван дер Пютте задумался на минуту-другую, нервно расхаживая между столиками и стараясь не задеть бокалы на полу.

— Это действительно авантюра, которая может закончиться тяжело для всех, — остановившись, произнес он. — Но ты знаешь, я даже не представляю, чем и как я могу помочь. Озвучивать это я не могу, сам понимаешь. Да и не стал бы вмешиваться, даже если б имел на руках факты. Ты же догадываешься, что в этой ситуации прослыть «другом России» — это подписать себе политический приговор.

— Ну, ты же и так к пенсии готовишься, — улыбнулся Лазарев. Но ответную улыбку депутата это замечание уже не вызвало.

— Ты знаешь, я твой друг, — взгляд политика, правда, был в этот момент вовсе не дружелюбным. — Я всегда помогал тебе, как и где мог. Но в данном случае я бессилен. Я вообще не имею права с тобой это обсуждать, поскольку это будет противоречить национальным интересом моей страны. Ты понимаешь, что я помогаю тебе (о-кей, а ты мне) до тех пор, пока это не переходит грань, за которой — шпионаж, измена, ущерб интересам безопасности Нидерландов.

— Я сейчас не говорю о том, чтобы ты действовал в ущерб безопасности Нидерландов, — Владимир чуть сбавил тон, после того как Питер предупредительно поднял руку, показывая на глухую стену Минобороны. — Я не говорю об ущербе безопасности твоей страны. Та авантюра, которая предлагается, повредит прежде всего безопасности Нидерландов. Да, я патриот России. Да, ты патриот Нидерландов. Но ты же понимаешь, что если мы предотвратим этот жуткий конфликт, это будет в интересах и России, и Нидерландов, и даже возможно — всей Европы.

— Ну, и как ты хочешь, чтобы я это предотвратил? — тон евродепутата стал менее жестким. — Вый ти к прессе и заявить: «Я хочу остановить третью мировую, которую готовы развязать мои соотечественники? Что вы меня спрашиваете? Откуда я взял эти данные? Ну как же! Мой старый друг из КГБ меня полностью проинструктировал»… Послушай, Владимир, да, ты прав, если наши власти приняли такое решение, то оно авантюрное, рискованное и может нам больше навредить, чем решит какие-то задачи. Но это наши власти, я вхожу в партию правящей коалиции, я не могу совершать публичные «утечки» — меня тут же обвинят в измене Родине и будут правы, как бы ни был прав я!

Питер нервно заходил между столиками, периодически натыкаясь на горшок с фикусом.

— Друг мой, я не прошу тебя подставляться, я не прошу тебя лично бросаться на амбразуру. Я прошу тебя об одном. Ты ведь многие годы работаешь в комитетах по безопасности и обороне, сначала в твоем парламенте, теперь — в европейском. У тебя солидный опыт и солидные связи. Посоветуй, как поступить, что сделать, на кого надавить, чтобы остановить все это безумие.

— Я бы, конечно, мог поговорить кое с кем, навести какие-то справки, — уклончиво закачал головой Пюттен. — Но опять-таки, я уезжаю в Малагу, топтать свою ассистентку… Ну, в смысле — работать над законопроектом, сам понимаешь.

— Питер, все, чего я добиваюсь — это защитить вас от вас же, уберечь вас на краю, за которым бездна. Вы можете втянуться в такой конфликт, в котором жертв будет больше, чем в одном самолете. И это может перерасти в…

— Я же сказал, я понял возможные последствия, — резко осадил Лазарева его друг. — Дай мне подумать. Но особо на меня не рассчитывай. Боюсь, в данном случае я вряд ли смогу помочь.

Расплатившись с барменом, Владимир (евродепутаты, понятное дело, никогда за себя не платили) с досадой посмотрел на часы. Встреча явно оказалась бесполезной, а времени остается мало. Он пешком направился в сторону Центральной станции, но прошел ее стороной, через 10 минут оказавшись в районе Безайденхаут, прилегающем непосредственно к Гаагскому лесу. Уже заметно потеплело, температура перевалила за 20 градусов. Олени на лесном островке повыползали на солнышко, с наслаждением щипая травку и лениво поглядывая на жирных белых гусей, вальяжно расхаживающих между прохожими и совершенно не обращающих внимания ни на кого вокруг.

Владимир свернул направо в тихие улочки с богатыми домами и подошел к знакомой парикмахерской. У Герта сидел клиент, но, судя по прилизанному виду того, стрижка приближалась к концу. Пожилой парикмахер, завидев Лазарева, приветливо помахал тому и рукой показал, что ему осталось пять минут. Владимир кивнул, тем более что пришел он сюда больше для иной цели. Он подошел к углу здания, где располагалось несколько приватных стареньких гаражей, слегка утопленных под землю. Заглянув в зазор между крышей гаража и асфальтом, Лазарев убедился, что «Опель» Герта на месте, а значит, план эвакуации остается в силе.

Рядом с гаражом располагался какой-то стенд, которого Лазарев раньше не видел. Оказалось, что местные власти установили эти стенды, заранее готовясь к зловещему юбилею — 70-летию бомбардировки Безайденхаута. В марте 45-го союзная авиация буквально стерла этот район с лица земли, «дружески» сбросив на него десятки тонн бомб и убив сотни мирных жителей. А ракетные установки «Фау», находившиеся неподалеку, в том самом Гаагском лесу, остались неповрежденными, продолжая обстреливать отсюда Лондон. Такой вот результат «ошибки в расчетах». «Тебе нельзя ошибиться», — подумал Лазарев и направился к Герту, который уже стоял на входе в свою парикмахерскую и приветливо махал рукой.

— Привет, Герт. Постриги-ка меня сегодня как можно короче. Хочу соответствовать лету, — сказал еще на входе Владимир. У него был особый резон стричься сегодня короче.

В старенькой парикмахерской Герта было все как обычно — какие-то антикварные парикмахерские приборы, древние лампы, помазки, портрет его жены с черной лентой и свеча перед ней. А ведь жена умерла уже лет пять назад, но Владимир знал: Герт всегда, приходя на работу, первым делом зажигает эту свечу.

Герт де Йонг уже был стареньким, все более теряющим зрение парикмахером. Соответственно, стриг он все хуже и хуже. После того как он совсем уж косо постриг затылок Лазареву, у того было желание поменять парикмахера. Но он испытывал искреннюю симпатию к Герту, считал, что, отказавшись от услуг того, он каким-то образом предает старого друга, что ли.

Тем более что де Йонг тоже был давним агентом российской (а точнее — еще советской) разведки. Но агентом давно и крепко «спящим». Он был из поколения убежденных коммунистов, решил служить Союзу не за деньги, а потому что действительно верил в светлое будущее. Но верил он слишком активно, участвовал во множестве студенческих митингов, в беспорядках, несколько раз задерживался, а затем даже отсидел пару лет за свои убеждения. С развалом СССР Герт, как и многие европейские коммунисты, совершенно разочаровался в политике и, наверное, уже и не верил, что по-прежнему считается в Москве «спящим агентом». «Вот сегодня ты в этом убедишься, — подумал Лазарев, поморщившись от того, что парикмахер неудачно дернул ножницами волосы. — Нет, друг, прости, симпатии симпатиями, но в следующий раз я постригусь в модном салоне, а не у тебя»…

Лазарев решил не возвращаться домой за машиной, понимая, что ему могут сесть на хвост «орлы» посерьезнее утреннего юнца-«туриста». Тем более что Центральный вокзал Гааги был в двух шагах от парикмахерской, а до Роттердама на поезде — меньше получаса езды…

Прибыв в Роттердам, Владимир был приятно удивлен — он еще не видел воочию новой станции, открытой буквально пару-другую месяцев назад. От старого вокзала сохранились, пожалуй, только часы. Можно было, конечно, взять такси или проехать несколько остановок на трамвае, но разведчик прикинул, что до «Атланты» пешком было минут десять, не больше. А времени до встречи с Малышом еще было предостаточно.

Лазарев неспешно прошелся по пешеходной Ляйнбаан с его невысокими стеклянными магазинчиками. По пути попались продавцы предоплаченных мобильных «симок». Подумав, что это хорошая идея, Владимир купил с десяток карточек, чем безумно обрадовал бойких арабских торговцев. Зайдя тут же в магазин сотовой связи, он приобрел и несколько новых телефонов, включая пару смартфонов. Мало ли…

Свернув налево, разведчик фактически сразу оказался возле отеля «Атланта». Почти все свои встречи в Роттердаме он назначал в азиатском ресторане именно этого отеля. Внешне неказистый комплекс серо-коричневых коробок, внутри этот отель сохранил шарм люксовой гостиницы начала XX века. У современных владельцев отеля хватило ума сохранить элементы декора 1930-х — позолоченные перила на мраморной лестнице, старинную телефонную будку и даже кабинку привратника, обслуживавшего когда-то санузлы. Попадая в этот отель, Лазарев ощущал себя героем фильма «13-й этаж», перенесшимся из XXI века в симуляцию Лос-Анджелеса тридцатых годов.

Просторный азиатский ресторан был наполовину пуст — время обеда, когда он обычно бывал забит до отказа, миновало, а до ужина еще было далеко. Плохо говорящий и по-английски, и по-голландски официант принял заказ напитков и послушно удалился, оставив на столе бумагу с ручкой — надо было отметить выбранные заказы. На этот раз Лазарев решил подкрепиться основательно и, догадываясь, что аппетит Малыша будет не меньшим (учитывая его комплекцию), заказал целую утку по-пекински и набор всевозможных овощных закусок.

Малыш опаздывал, чему Лазарев ни удивился, ни расстроился. Закуски начали довольно оперативно подносить, кофе уже был заказан по второму разу, когда в зале появилась огромная фигура Малыша, на которую все низкорослые китайцы, оккупировавшие часть ресторана, смотрели с благоговейным ужасом.

Сергей Малышев, известный своим друзьям и коллегам по кличке «Малыш», очень соответствовал этому прозвищу — под два метра ростом (ну, этим в Голландии никого не удивишь), он был огромен в плечах, коренаст, мускулист. Его повадки и бритая голова напоминали «братков» 90-х. И все это каким-то образом сочеталось с большими розовыми щеками и детской наивной улыбкой, обычно не сходящей с лица.

Лазарев не входил в круг друзей этого бугая. Общались они всего пару раз, включая тот самый случай, произошедший два года назад в Схевенингене, когда наглый официант пытался включить в счет устрицы, которые они не ели и не заказывали. Малыш в 90-е служил в спецназе, проводил, в частности, спецоперации в Чечне. Причем, судя по досье, с которым Владимир бегло ознакомился перед первой их встречей, операции были более чем жесткими. Но затем он уволился из спецназа, служил в охране олигарха Абрамова, выполнял какие-то грязные миссии того и вместе с ним же в конце 90-х оказался в вынужденной эмиграции. Абрамов довольно быстро «кинул» своих русских телохранителей, перешел на услуги бывших агентов «Моссада», и Малыш остался не у дел, промышляя работой громилы во всяких сомнительных ночных клубах и притонах Европы. В конце концов он осел в Роттердаме, устроившись «смотрящим» у еще одного российского олигарха (на этот раз не опального), который сооружал в тамошних доках огромную яхту — пытался бросить вызов Абрамовичу — и заодно собирался строить нефтяной терминал в порту. Начиная с нулевых, Малыш несколько раз пытался предлагать свои услуги российским службам, но в Москве бывшие подельники беглого Абрамова, конечно, были не в чести. Обращался он и к Лазареву, надеясь получить какую-то работу или подработку. Владимир тогда и затребовал досье на бывшего спецназовца, проконсультировался с начальством и совместно с тем пришел к выводу, что использовать услуги этого боевика им будет не с руки — неуравновешен, закладывает за воротник, ненадежен.

Малыш, одетый в какую-то несуразную легкую куртку, вразвалочку шел через зал, внимательно осматривая все столики, занятые в основном китайцами. «Он явно раскабанел с прошлой нашей встречи», — подумал Лазарев, привстав поприветствовать гостя.

Владимир заметил, что Малыш как-то странно садится, почти не сгибаясь. «Ба, да на нем же легкий бронежилет! — удивленно подумал Лазарев. — Вот это что-то новенькое».

— Водка! — отрывисто кинул подбежавшему официанту Малыш. Китаец удивленно посмотрел на часы. — Что? Что непонятно? Водку давай!

— Две двойных порции водки. Неразбавленные, — с примирительной улыбкой объяснил Лазарев официанту, который продолжал удивленно хлопать глазами.

— Честно говоря, не ожидал, — сказал Малыш, уже накладывая себе овощей и испытующе поглядывая по сторонам. — Какими судьбами в наших краях?

— Говорят, ты теперь большой человек, на самого Ивахненко работаешь.

— Да, есть малёха, — Малыш уже вовсю уплетал закуски, не дожидаясь ни приглашения откушать, ни водки. — Слежу за порядком в доках. Я у него начальник службы безопасности здесь.

— Эвон как! Поди, нечасто твой босс тут бывает с контролем.

— Да шо там, буквально месяц назад приезжал. Специалистов головастых каких-то привозил. Он ведь теперь не только яхту тут строит. Он теперь терминал тут строить будет. Слыхал, поди?

Лазарев отметил про себя «шо» и мягкое «г» собеседника, вспомнив, что тот родом откуда-то с Кубани.

— Ой, сомневаюсь я, что теперь до терминала у кого-то руки дойдут, — скептически произнес он вслух.

— Ты думаешь? Да ну там! Нефть всем нужна. Шо они, идиоты, шоб отказываться от такого куша! К тому же мэрия Роттердама в доле, она ведь совладелец порта. Так шо наш терминал — это неплохой заработок в бюджет.

— Да если б все мэрия Роттердама решала, то конечно…

Подобострастный официант приволок два больших стакана, наполненных до краев водой и льдом. Запах водки лишь угадывался.

— Так, я не понял, зараза! Что ты нам приволок! — почти заорал на него Малыш на ломаном голландском.

Китаец почти наверняка не понял из этой тирады ни слова, но тон и угрожающий вид гиганта ввергли его в ступор.

— Господи, ты столько лет уже обитаешь в Европах и не знаешь, что они тут не умеют водку иначе подавать, — постарался успокоить своего собеседника Лазарев. Подозвав жестом менеджера, который, как заметил Владимир, говорил по-голландски довольно бегло, он попросил все-таки не разбавленной водки, что было исполнено буквально через минуту.

Практически одновременно к столику подкатили тележку, на которой постоянно кланявшийся им повар нарезал утку. Малыш одобрительно глянул на птицу и тут же ухватил ногу, моментально обглодав кость, не прибегая ни к поданным к утке блинчикам, ни к овощам, ни к соусу. Почти сразу за первой утиной ногой отправилась вторая. Запив все это водкой, Малыш изобразил на лице блаженство.

— Эх, селедочки бы сейчас местной под эту водочку, — мечтательно произнес бывший спецназовец. — Согласись, лучше голландской селедки в этом мире ничего нет!

— Это верно. Я пробовал селедку в разных концах мира. Но лучше местной не едал, — согласился Лазарев, поглощая утку, завернутую предварительно в блинчик.

— Вот шо я не понимаю, так это… Не знаешь, почему они не догадались водку и селедку одновременно продавать? Ты видел здесь хоть раз кабак, где можно было бы купить селедочку и тут же залить ее чем-нибудь вроде водяры?

— Не видел, если честно. Может, не искал. А может, это они не хотят, чтобы понаехали толпы русских туристов и слопали всю их божественную селедку. Кто знает.

Водка и разговор на отвлеченную тему несколько расслабили Малыша. Но он все равно время от времени бросал настороженные взгляды по сторонам. Лазарева же по-прежнему волновал бронежилет: с чего вдруг? Поговорив еще на несколько отвлеченных тем, дабы сбавить напряжение, перешли к делу. Само собой, Владимир не стал посвящать собеседника в обстоятельства увиденного им в Ворсхотене, пересказав лишь содержание письма якобы «от Умара». По мере рассказа Малыш заметно расслаблялся.

— В общем, я навел справки. Мне сказали, что этот Умар — какая-то большая шишка в среде чеченских джихадистов в Бельгии. Больше ничего о нем не знаю. Да, кроме того, что он ходит с тростью с золотым набалдашником. Ты же лучше знаешь эту публику. Ни о чем не говорит?

— Да уж-жжж, эту публику я знаю более чем… — откинулся на спинку стула Малыш. Его вечно розовощекое лицо еще больше покраснело от водки и теперь выглядело огромным красным шаром, наподобие китайского фонаря, висящего у них над головами. — Если Брюссель, то это точно в Моленбеке надо искать, там вся эта шобла джихадистская собралась. Могу навести справки среди братвы… А вааще, Бельгия допросится скоро. Напустили черножопых, теперь только и слышно про разборки между чеченской, албанской и марокканской мафией. Одних «чехов» они во время войны в качестве «несчастных беженцев» море приняли. Помяни мое слово, скоро будет там большой «бада-бум» из-за этого. Фалалеи, блин.

Малыша уже откровенно понесло. Чувствовалось, что затронули больную для него тему. В поток расистских высказываний Лазарев старался особо не вникать, решив дать собеседнику выговориться и хоть немного расслабиться. Разведчик в это время старался обдумать план дальнейших действий.

— Ты вот с какого года в этих краях обитаешь? — Владимир даже дернулся от неожиданности, когда Малыш обратился к нему.

— Да уж третий десяток лет пошел, как я тут впервые появился.

— Вот ты помнишь, какими «белыми» были эти места в то время? Конечно, помнишь! Даже я лет пятнадцать назад столько черножопых тут не видел. И не держались они тут так нахабно. А теперь с ними цацкаются тут, распустили совсем. Тут еще нишо так, мы немало им шалапетов наставили, а в Амстердамах и Брусселях душманы совсем на голову сели. Кстати, мне тут один знакомый голландец знаешь шо рассказал? — Малыш нагнулся через стол, как будто хотел поведать какую-то жуткую тайну. — Грит, раньше в Голландии было всего три группы людей: католики, протестанты и коммунисты. И все было просто — разбирались между собой, как могли. А теперь, грит, католики и протестанты еле вааще набирают людей, шоб церкви наполнить, поэтому забыли распри между собой…

— Не знал, что Ян Бурума — твой знакомый, — довольно сухо сказал Лазарев, решивший, что пора прекращать этот поток расистского сознания.

Малыш снова откинулся на спинку стула, удивленно взирая на собеседника.

— А, ну да, начитанный ты у нас, — сказал Малыш.

— Ну, судя по тому, что ты читаешь Буруму, ты тоже решил начитанным стать.

— Ага, тип того, — Малыш взял зубочистку со стола и засунул ее в рот, после чего еще больше стал глотать слова. И это при том, что смысла некоторых из них Владимир не понимал и до того. — Понимашь, женился я недавно. На студенточке, малюкашке одной. Так всучила мне книженцию эту. Грит, «надо познавать страну обитания».

— О, поздравляю! Голландка?

— Ты шо! — раскрасневшийся Малыш искренне удивился такому вопросу. — Да ты хиба голландок этих не видел? Они ж как мужики! А правду грят, шо они всех красавиц своих сжигали как ведьм?

Лазарев понял, что за расистской тематикой последует сексистская.

— М-да, «своим» ты тут так и не стал, сразу видно… Погоди, так ты ж, помнится, был женат уже! Как бы ты гражданство голландское получил, если б на голландке не женился?

— Ха, да какая она голландка была? Не, родилась тут, но и папа из Филиппин, и мама из Филиппин. А филиппиночки — они другие, — Малыш начал мечтательно вспоминать о чем-то. — А ваще, я ж тут уже три раза был женат. Нынешняя студенточка — четвертая.

Голос Малышева звучал торжествующе — как будто он сообщал об очередном трофее на охоте или рыбалке. Лазареву совсем не хотелось продолжать эту тему. Пора было переходить к делу.

— Я хочу тебя нанять для решения этой проблемки. Возьмешься? Не безвозмездно, разумеется.

— Ну, а почему б и не взяться-то? Если это твое «небезвозмездно» будет… Эй, желтопузик, — крикнул Малыш уже по-русски (от его «голландского» эффект был бы все равно тем же) пробегавшему мимо официанту. — А тащи-ка еще водочки-то.

— Скажи, сколько раз тебя здесь арестовывали за твои расистско-сексистские выходки? — Лазарев взирал на собеседника с нескрываемым удивлением.

— Да раза три-четыре, не больше. А шо там? Их тюряги — это курорт настоящий. Захотел отдохнуть от работы — набей морду кому-нибудь и загорай себе под телевизором в теплой уютной камере. И кормят вполне неплохо. — Малыш громко заржал.

Рабочий день уже близился к концу, и полупустой доселе зал ресторана постепенно начал наполняться людьми. Преимущественно китайцами. Лазарев всегда оценивал качество и аутентичность азиатских заведений общепита по тому, ходят ли туда сами азиаты. Если ходят, значит, тут готовят настоящие китайские повара. Начали заполняться столики и в их, дальнем, конце зала. Мамаши с юными визжащими чадами стали с опаской посматривать в сторону разошедшегося не на шутку Малыша.

«Лишь бы не обнаружилось среди них кого-нибудь, кто русский понимает, — подумал Лазарев. — А то еще не хватало тут скандала из-за словечек вроде «желтопузик».

Малышев между тем окинул взглядом столы и запел:

— Лица желтые над городом кружатся, лица желтые нам под ноги ложатся…

— Тебе для этого потребуется команда. Есть надежные люди? — Лазарев поспешил вернуть вокалиста к делу.

— Ну а шо ж, я ж тут бригадой целой командую, — вальяжно, с видом большого босса, ответил Малыш. — Возьму с собой парочку проверенных чувачков.

«Чувачок» — давно Владимир не слышал этого слова. Сразу вспомнилось определение «старорежимный человек», данное ему Анжелой. «А ведь Малыш — не менее старорежимный, чем я», — подумал Лазарев, разглядывая собеседника.

— Давно на Родине был в последний раз? — уточнил он у бывшего спецназовца.

Малыш сразу пригорюнился.

— Да как я могу? Меня ж повяжут там сразу на границе. Мы ж теперь для них изгои, «люди Абрамова», гори он в аду. Какой из меня «человек Абрамова», скажи? Он «кинул» меня так же, как и Контора наша. Шо я мог сделать? Он был третьим человеком во власти, часть Машины! Мы ведь думали, шо выполняем приказ свыше. Кто мы, шоб ослушаться этих приказов? Мелкие шестерки, шестеренки этой Машины! Я ведь пытался предложить свои услуги Конторе, ты помнишь, даже предлагал пути доступа к этому Абрамову. Но мы для них — отрезанный ломоть. И ты, и я.

Глаза Малышева налились кровью, он постоянно сжимал и разжимал кулаки.

— А ты думаешь, Абрамов сам на галстучке своем удавился или к нему таки «доступились»?

— Да «доступились», конеш… Но это не «наши».

— Вот как. А чьи же?

— Да ты шо, новостей не смотрел? У него охрана была сплошь из «Моссада», весь бизнес был в Израиле, — Малыш сделал ударение на втором «и». — Он как раз собирался лететь туда, шоб с кого-то деньгу какую-то сбить. Последним, кто его видел, был снова-таки «моссадовец», он же и обнаружил шефа на галстучке этом. Ага, «обнаружил», как же… И самое веселое, обрати внимание, все обсуждают версию «наших», самоубийства, прочую мутотень, а нигде самая очевидная версия даже не звучит! Во они контролируют прэссу, а!

Малыш снова залпом выпил принесенную водку и совсем распалился:

— Сволочи! — стукнул он кулаком по столу, испугав соседний столик.

— Кто сволочи? — Лазарев начал уже опасаться, что разговор о миссии в Брюсселе придется отложить — настолько Малышев выглядел захмелевшим и терявшим контроль над собой.

— Да все сволочи! — сквозь зубы произнес гигант. — Как они могли нас кинуть так, а? Вот скажи, тебе не обидно было, когда тебя в 90-е вышвырнули на улицу, как ненужную ветошь какую-то, как… — Малыш долго подбирал слово, но потом махнул рукой и опрокинул стакан, к удивлению обнаружив, что тот уже пуст.

Он выглядел совсем мрачным, было такое впечатление, что он с кем-то мысленно продолжает дискуссию — он качал и кивал головой, делая какие-то жесты рукой, как будто бы разговаривает. Затем он сделал заключение:

— Не, Россия — всё. Это пройденная страница моей биографии. Я ей ничего не должен, и она мне ничо больше не должна. Рожу сейчас парочку голландцев от моей малюкашки или от кого-нибудь еще — и осяду тут навсегда. Шо мне до той России?

— Ну, не знаю «шо». Скажем, патриотизм, память о детстве, о «ветле под окном», о…

— Ой, я тя умоляю! Какой на хрен патриотизм!.. — с вызовом выдохнул Малыш и вдруг резко замолчал, осунулся, опустил плечи и уставился в стол. — Ты мне коробку конфет не принес?

— Что?! — Лазарев был откровенно обескуражен.

— Ты что, думаешь, что я вообще полный дебил? — Малыш совершенно изменил манеру разговора, вдруг куда-то делись вся его бравада, пропали замашки «братвы» и даже хмель. — Ты думаешь, я не знаю, что это за место такое? Я ведь в свое время, поступая на службу в спецназ, был… этим… как его… энтузиастом своего дела. Глаза мои горели. Я глотал книги по истории спецслужб, Конторы, секретных операций. И когда впервые попал сюда, в Роттердам, сразу пошел посмотреть на этот отель и на этот ресторан. Ты думаешь, я не знаю, что Судоплатов именно тут вручил коробку конфет этому… ну, бандеровцу!

— Коновальцу, — уточнил Лазарев. Он был приятно удивлен, не ожидая таких исторических познаний от Малыша. — Правда, вряд ли его можно назвать «бандеровцем», это Бандера был тогда скорее «коновальщиком». Или «коновалом»?

— Да один хрен!.. Когда я увидел, что ты меня зовешь именно сюда, я был уже уверен, что тебя из Москвы послали и мне коробочку «судоплатовских» конфеток вручить.

«Так вот зачем ему бронежилет!» — подумал Лазарев. Им обоим явно стало легче.

— Не переживай, никто меня не посылал, — успокоил Малыша Владимир. — Я тоже люблю это место и тоже, приехав в Роттердам впервые, направился именно сюда, на места «боевой славы». С тех пор просто люблю здесь бывать, и все тут. Так что в следующий раз бронежилет на нашу встречу можешь на напяливать — уж меня точно не выберут для такой миссии. Я не по этим делам.

— Говори, что мне нужно делать, — совершенно трезвым голосом сказал Малыш, даже забывший о своем южнорусском говоре.

— Бери своих «чувачков», как ты изволил выразиться. И езжайте в Брюссель. Прошерсти там своих знакомых и незнакомых чеченцев, джихадистов и попробуй достать этого Умара из-под земли. Сегодня можете этим заняться?

— Сколько?

— Сейчас дам 20 тысяч тебе и по 10 твоим обоим «чувачкам». По окончании дела — столько же.

— Это несерьезно, это копейки. За такое мы в пекло не полезем. Я сейчас неплохо зарабатываю, чтобы рисковать за такую сумму.

— Ну, во-первых, у меня сейчас с собой все равно только сорок аванса, — Лазарев вытащил из сумки и положил на стол большой конверт, на который не мигая уставился Малыш («Неужто опять думает, что это «судоплатовская» посылка?» — подумал Владимир). — А во-вторых, Сергей, я знаю, что ты сейчас на мели. И знаю, насколько прижимист Ивахненко — вы с него и лишней копейки не выдавите. Поэтому не бахвалься, а бери деньги. Так уж и быть, если дело будет успешным, я тебе еще «червончик» сверху накину по окончании операции. Но на большее не рассчитывай. Тем более что мы оба не знаем, достанешь ты этого Умара или не достанешь.

— Достану, куда он денется! Если он еще жив, — уверенно произнес Малыш, стараясь запихнуть конверт во внутренний карман его курточки (он уже заглянул внутрь и был явно обрадован увиденными купюрами или, наоборот, не увиденными там конфетами). — Так каковы действия? Я сейчас хватаю братву, едем в Моленбек, шерстим всех «чехов» (у меня там в албанской мафии есть кореша, они мне с удовольствием помогут, если это против чеченов), находим Умара и звоним тебе? План таков?

— Ну, почти. За исключением того, что мне звонить будет некуда — я на дно сейчас залягу. Я завтра в течение первой половины дня сам буду занят одной операцией. А мы можем договориться о встрече в конкретное время, в конкретном месте. Скажем, в восемь вечера. Где там в Моленбеке лучше встречаться-то, чтобы неприметно было?

— Ха, да в Моленбеке любой «белый» сразу приметен, — осклабился Малыш. — Давай лучше где-то в центре Брусселя. Шо там у нас есть? Ссущий хлопчик, например?

— O-кей, хлопчик так хлопчик. В общем, в восемь вечера у «Пис-боя». Только кровь из носу! Заметано?

— Да зуб даю! — поблекшая было бравада уже вернулась к Малышу. Выпиравший конверт во внутреннем кармане куртки как будто бы вернул ему былую уверенность и оптимистичный настрой.

Опрокинув еще по водке, знакомые расстались. На улице было довольно тепло (то ли действительно потеплело, то ли это действовала водка), сквозь густые облака время от времени проглядывало еще довольно высоко висевшее солнце…

К своему дому Лазарев добрался ближе к восьми вечера. Облачка только начали предзакатно розоветь, но вокруг дворца уже зажглись фонари. Проходя их, Владимир заметил, что за ним следят теперь двое. Ни утреннего «туриста», ни кого-то из бандитов, виденных им в лесу, среди этой пары не было. Оба стояли чуть поодаль, в тени: один у уродливого памятника толстой королеве Вильгельмине (Лазарев всегда считал, что авторы монумента должны были очень не любить монархиню, чтобы соорудить подобное), второй — поближе к Готическому залу. Но оба явно были связаны друг с другом, так как все время переглядывались, кивая в сторону Лазарева. Хорошо рассмотреть их Владимир не мог, но был уверен, что оба они смуглые, то ли кавказского, то ли арабского вида (вполне возможно, что те самые, кого он видел в Ворсхотене). Проверять это смысла особого не было. Если за ним уже наблюдают парни AIVD или ЦРУ, то попытка открытого контакта с представителями убийц только выведет спецслужбы на Умара и его бригаду, а этого разведчик допустить не мог. Он должен был опередить спецслужбы.

Войдя в дом, Лазарев тщательно осмотрелся. Никаких признаков того, что кто-то проникал сюда в его отсутствие, не было. Он вновь поблагодарил судьбу за то, что в свое время она свела его с бывшим владельцем этого дома. Джихадисты могли следить за ним сколь угодно долго, караулить его на выходе, пытаться перехватить его там, но сюда сунуться они никак не могли — им пришлось бы пробиваться через королевскую охрану и попадать на все камеры, развешенные вдоль дворца и проезда туда. А судя по тому, что они убивали свою жертву в лесу, пока что в их планы не входило светиться на публике. С тыла же здания был сплошной квадрат частных домов, впритык примыкающих к не менее охраняемым Королевскому архиву и Дворцовому парку. Так что выражение «мой дом — моя крепость» казалось в данном случае вполне уместным.

Лазарев в который раз за сегодня попытался дозвониться Татьяне. Она упорно сбрасывала его звонки, то есть он даже не мог отправить ей ничего на голосовую почту. «Может быть, это и к лучшему», — подумал Лазарев. Еще не хватало, чтобы его девушка прибежала сюда для скандала, попав в поле зрения наблюдавших за ним чеченцев. Он не сомневался, что его Танюша — самая сообразительная и деловая девушка, какую он только встречал, — уже наверняка разрулила ситуацию с Димой — перенесла полет в Лондон, договорилась с какой-то из мамаш Диминых одноклассников, чтобы он заночевал у них, или еще что-нибудь. Но все же ему очень хотелось услышать ее голос. Сейчас как никогда хотелось.

В итоге он накатал ей СМС: «Родная моя Танюшенька. Прости меня, если можешь. Я люблю тебя больше жизни. Несколько дней меня не будет нигде. Приеду и все тебе объясню. Еще раз прости. Люблю и целую. Твой я».

«Люблю больше жизни», — перечитал Владимир отправленное СМС. Он еще раз осмотрелся вокруг. Кто знает, возможно, сегодня он видит этот дом и этот город последний раз в жизни. Возможно, он уже не сможет увидеть свою Танечку. Если он любит ее больше жизни, сможет ли он жить без нее? Он вспомнил лицо Потапова, когда тот говорил о ком-то, оставленным им в прошлой, лондонской, жизни. Это горестное лицо раненого человека, мучимого бесконечными, многолетними воспоминаниями о безвозвратно утерянной любви. Неужели и ему придется пройти через это?…

Маме звонить было поздновато, но он все равно слегка «поскайпился» с ней, пожелав спокойной ночи (как будто в сотрясаемом взрывами Донецке ночь могла быть спокойной) и предупредив, что несколько дней не сможет ей звонить.

Лазарев бегло просмотрел новости. Как и ожидалось, Европа присоединилась к американским санкциям против России. По-хорошему ему надо было бы сейчас срочно собирать совещание и совместно с Максом решать, как готовиться к новым реалиям российско-европейской торговли. Но сейчас было не до того.

Он снова сел с ноутбуком в дальний угол спальни, врубил «Цивилизацию» и вошел в анонимный режим. Сначала он собрал все доступные данные на чеченскую диаспору Бельгии и на джихадистские организации этой страны. Никаких намеков на «золотой набалдашник» он не обнаружил, но некоторые фамилии решил все-таки отложить в голове.

Затем он переключился на данные о 15-й моторизованной бригаде и ее военной базе, расположенной в лесах под Арнемом. На сайте бригады красовался свеженький недельный обзор, в котором перечислялось несколько незначительных событий: военные медики спасли больного малийца в своем передвижном госпитале, проведена рекогносцировка местности в той же Мали. Но пара новостей косвенно подтверждала версию о переброске. В частности, о возврате на родину экипажей «Апачи», якобы отслуживших свой срок. Никогда известия о возврате «дедушек» в военном обзоре не вывешивались. Соответственно, можно было предположить, что новость дана исключительно для того, чтобы объяснить внешнему миру переброску вертолетов и их экипажей из Африки.

Владимир внимательно изучил гугл-карту базы и прилегающей местности. Две взлетные полосы и ряд казарм просматривались очень неплохо. К своему удовольствию, Лазарев отметил, что чуть ли не сквозь базу (аккурат между ее аэродромом и военным городком) проходит небольшая дорога, отгороженная от военных объектов лишь рядами деревьев. Причем на единственном съезде с трассы на эту дорогу находился крохотный придорожный мотель «bed and breakfast» с ресторанчиком. Первым порывом было заказать там комнату на сегодняшнюю ночь, но Лазарев пока не знал, под какой фамилией он будет путешествовать спустя несколько часов.

Лазарев поднялся на второй этаж и ровно в полночь выглянул в окно. Обычно в это время охранники дворца, по заведенной годами традиции, начинали обход пустого здания, освещая коридоры фонарями. Сейчас никакого движения во дворце он не заметил. В принципе, такое бывало раньше, хотя и не часто. Зато чего он не помнил, так это чтобы в комнатах охраны, которые выходили прямо на его окна, были выключены мониторы, подсоединенные к камерам наблюдения дворца. Они горели там круглосуточно, и при большом желании, вооружившись биноклем, он мог бы даже наблюдать за этими камерами. Что изменилось сейчас? Является ли это показателем того, что теперь он из наблюдателя превратился в наблюдаемого?…

Что ж, нужные данные были получены. Спать хоть и не хотелось, но впереди предстояло путешествие (возможно, длиною в годы), поэтому Владимир принудил себя лечь в постель и вздремнуть пару-тройку часов.

 

Среда, 23 июля 2014 г

Подъем надо было устроить довольно тихо: если кто-то уже прослушивал его, желательно было не привлекать внимание к дорожным приготовлениям. Потому он не рискнул даже умываться, ограничившись протиранием лица влажными салфетками, — это заметно взбодрило. Неслышно ступая по полу, Владимир подошел к шкафу, достал давно приготовленный «походный» рюкзак, в котором были сложены все необходимые предметы туалета и сменного белья. Там же в потайном кармане лежала связка необходимых ему сегодня ключей. Засунул в рюкзак приобретенные в Роттердаме телефоны и симки. Со дна шкафа достал запыленную коробку детского дрона и кое-как затолкал ее в тот же рюкзак, присовокупив к этому батарейки. Затем оделся во все темное, включая носки и легкие черные кроссовки без единой блестки. Стараясь не шелестеть целлофаном, вытащил из него пиджак, который он лет десять назад — не меньше — припас на такой случай. Пиджак был хорош тем, что легко выворачивался наизнанку, меняя цвет с черного на красный — удобно, если уходить от слежки. К своему удовольствию, разведчик отметил, что пиджак довольно широк для него — после встречи с Таней он стал более тщательно следить за собой и значительно похудел.

Понимая, что сейчас ему лучше не показывать свое лицо многочисленным камерам наблюдения, попытался разыскать какой-нибудь головной убор. Шапки Владимир не терпел с детства и даже в морозы старался не носить их, а в умеренном климате Голландии в них тем более нужды особой не было. С досадой он пересмотрел все свои полки, сожалея, что не подумал об этой детали заранее. Не доставать же со шкафа старое сомбреро, привезенное им из тура по Мексике. Вряд ли расхаживание по ночной Гааге в сомбреро поможет соблюдению инкогнито. Тут Лазарев вспомнил, что это не единственный головной убор, который он привозил из поездки. Порывшись среди старого, никогда не использованного, хлама, к своей радости, он достал изрядно помятую шляпу стетсон со слегка загнутыми полями. Днем он постеснялся бы в такой выйти, но среди ночи для закрытия лица от камер вполне сгодится!

Сборы были закончены. Владимир перевел все свои гаджеты, известные публике и местной контрразведке, в бесшумный режим и аккуратно сложил их на столике у кровати — пусть думают, что он все еще на месте. Усевшись в кресло, он с грустью осмотрел комнату, в которой прожил последние годы. Все это время он считал, что готов к резкой эвакуации, к тому, чтобы внезапно бросить свой дом. Но сейчас понимал, что, в случае если он сюда не вернется, будет вспоминать его с ностальгией.

Хотя это, конечно, ничто на фоне возможного расставания с Таней и Димой.

Вдруг Лазарев хлопнул себя по лбу: «Чуть было не забыл!» Он порылся в хламе на письменном столе и разыскал набор мелков — мелочь, без которой ему сейчас никак нельзя было выдвигаться. Его взгляд упал на большую авторучку стального цвета. Это была ручка-пистолет, которую он еще в нулевые годы изъял у одного из своих «башибузуков» — так он называл охранников (как правило, бывших спецназовцев), сопровождавших грузы через границу. Тот клялся, что «забыл» выложить ее из своего багажа в России и якобы случайно привез в Голландию. Во избежание инцидентов с этим вышибалой Владимир забрал ее, но решил оставить у себя. Это было единственное «оружие», которое он держал дома. В конце концов, даже если его и обнаружат, то срок за него не дадут, а наличие дома такого пистолетика всегда можно будет объяснить незнанием того, что это такое. Лазарев раскрутил ручку, проверил наличие единственного патрона в ней и общее состояние. Без смазки она покрылась небольшими пятнами, но в целом выглядела «работоспособной». Пожав плечами, разведчик кинул ее с мелками в рюкзак — мало ли.

Накинув на плечи рюкзак и нахлобучив шляпу, Лазарев осмотрелся еще раз, мысленно пропел: «А звезда рюкзак на плечи — и пошел». И… пошел.

Об этом выходе знал только он и те несколько строителей, которых он нанял в начале 2000-х для оборудования новой спальни. Вдохновленный примером квартиры Анжелы, он попросил их соорудить тайную дверь, ведущую через шкаф в маленькую хозяйственную подсобку во дворе. Аккуратно раздвинув стоящие там садовые инструменты, Лазарев постарался как можно с меньшим скрипом открыть дверцу подсобки, мысленно кляня себя за то, что всегда откладывал необходимость смазать ее петли.

Кое-как справившись с замком и заперев подсобку, Лазарев двинулся было в противоположную сторону двора. Но тут по стене, усиленно шурша, пробежала вертикально вверх какая-то серая мышь, отделившаяся затем от стены и с протяжным свистом взмыв в воздух. Разведчик замер, прижавшись к стене и пытаясь понять, разбудила эта «мышь» кого-нибудь или нет. На самом деле это была пташка, которую он хорошо помнил по детству — их было немало в деревне у бабушки, та называла их «ползиками». Почему-то именно нынешним летом эти пернатые особо облюбовали Дворцовый парк, раньше их здесь не водилось в таком количестве.

Прижавшись к стене, Лазарев тщательно осмотрел двор. Когда-то этот двор был общим для четырех домов, окружавших его. Пока Владимир не застроил свою часть спальней. Лишь в одном из окон этих домов горел свет — у старого пенсионера-юриста, которого Лазарев всегда мысленно называл «Петицией» за его пристрастие к подаче всевозможных жалоб и обращений во все инстанции. В свое время он забросал жалобами и самого Владимира, пытаясь оспорить право на сооружение пристройки. Хоть Лазарев и выиграл все суды да еще к тому же добровольно выделил компенсацию старичку, тот больше никогда не здоровался и не разговаривал с русским соседом.

Ночной свет в окне Петиции не был диковинкой — Владимир обратил внимание на то, что в последнее время старик все чаще оставляет свет до утра. То ли засыпает, забыв его выключить, то ли на старости лет ему стало страшно спать одному в темноте. Но никаких шевелений за этим или другими окнами разведчик не заметил.

Лазарев тихонечко прошел через двор, держась стен садовых подсобок. У самой дальней (собственно, и принадлежащей Петиции) чернела массивная парковая скульптура орла, всегда напоминавшая Владимиру бронзовую птицу из одноименного фильма его детства. Он достал один из припасенных ключей и бесшумно открыл дверь в соседский флигилек, служивший Петиции и садовым домиком, и гаражом для нескольких его велосипедов. В свое время, когда они еще «дружили двором», юрист вручал соседу ключи для присмотра за хозяйством во время отлучек хозяина. С тех пор Владимир и хранил копию этого ключа на случай бегства.

К счастью для разведчика, старик, в отличие от него, регулярно и хорошо смазывал свои двери, поэтому Владимиру не составило труда «без шума и пыли» проникнуть во флигель, тщательно запереть его и выйти с другой стороны. Перемахнув через низкий плетеный забор, Лазарев оказался в довольно просторном дворике кубинского бара. Здесь он частенько сиживал со своими друзьями, поэтому наверняка знал об отсутствии камер наблюдения. Обойдя барную стойку и снова преодолев заборчик, он оказался в узеньком проулочке между домами. Этот проулок вел к дальнему концу Ноордайнде. Если кто и наблюдал за домом резидента, то вряд ли учел бы необходимость следить и за этой частью улицы.

Теперь предстоял 15-20-минутный переход к Безайденхауту. Лазарев старался, конечно, держаться неосвещенных частей улицы, но предугадать, где располагались фонари, реагирующие на движение, он в любом случае не мог. Да и камеры тут были повсюду — район был напичкан диппред-ставительствами и резиденциями послов. Так что оставалось лишь поглубже нахлобучить стетсон и не поднимать глаза вверх. Самое главное было не попасться на глаза полиции. Человек с толстым рюкзаком на плечах и в ковбойской шляпе на глазах мог вызвать лишние вопросы. А никаких документов, по понятной причине, Лазарев с собой не прихватил. Не так давно в Нидерландах нахождение на улицах без документов приравняли к админнарушению и ввели штраф в 60 евро. Не хватало еще сорвать миссию, попав в «обезьянник» гаагских правоохранителей.

Обойдя Центральную станцию стороной, Лазарев оказался у массивного и довольно уродливого здания голландского МИДа, прозванного в народе «Обезьяним островом» — то ли «гаагеры» так проявляли свое отношение к внешнему виду этого сооружения, то ли к его обитателям, поди разберись. Здесь-то пост охраны был круглосуточным, поэтому Владимир решил сделать крюк еще на пару кварталов.

Уже почти подойдя к дому Герта де Йонга, Владимир внезапно решил пройти еще два квартала в сторону — просто чтобы убедиться в своей догадке. Там находилось мрачное черное здание заброшенной подстанции — одно из немногих, сохранившихся в данном районе после «дружеской» бомбежки 1945-го. Лазарев хорошо знал, что в этом здании, обнесенном колючей проволокой, находилась секретная база ЦРУ. Когда он приехал в Нидерланды, еще застал ее функционировавшей. Однако в середине 1990-х американцы законсервировали ее и, насколько российский разведчик знал, использовали с тех пор всего пару раз при переброске иракских пленных в Гуантанамо. Предчувствие не обмануло Лазарева: он отчетливо увидел свет из-за жалюзи старой подстанции и какие-то тени. Похоже, база расконсервирована, Холодная война возвращается.

Разведчик, сделав крюк, вскоре оказался у дома своего парикмахера. Внимательно осмотревшись по сторонам, он нарисовал мелком большую галочку на двери Герта. Утром старик, увидев рисунок, должен подать условный сигнал Центру и затем в течение двух дней «не замечать» пропажу своего автомобиля, лишь после этого обратившись в полицию с заявлением об угоне. Если старый коммунист выполнит свою задачу, Москва автоматически запустит план «Эвакуация», готовя Лазареву три варианта отхода. Если же он не объявится в одном из трех пунктов транспортировки (в Нидерландах, Бельгии или Германии), будет поднята тревога, его будут считать провалившимся или, того хуже, беглым агентом.

Лазарев зашел в полуподземный гараж, достал из рюкзака очередной ключ и открыл синий «Опель» Герта. Ключи от авто, как было условлено, лежали под ковриком водительского сиденья. Разведчик обошел машину, открыл багажник и, поддев ключом его дно, приоткрыл тайник, в котором лежал металлический «эвакуационный» ящик. Необходимый код Владимир набирал осторожно: черт его знает, может, там при первой же неправильной попытке все самоуничтожится. Затем не без любопытства осмотрел содержимое.

Честно говоря, он ожидал увидеть три набора документов на случай выбора одного из трех маршрутов эвакуации — голландского, бельгийского или немецкого. Однако в коробке лежал лишь бельгийский паспорт с прилагающимися к нему бумагами вроде автомобильной лицензии, страховки и еще чего-то, а также лишь один автономер — бельгийский. В принципе, в этом есть логика, — подумал Лазарев. Ведь в случае обыска машины обнаружение других паспортов означало бы однозначный провал.

Рядом с пакетом документов валялись карты автодорог Бенилюкса и Германии. Разведчик оценил, что все они были слегка потерты — предусмотрительно. Тут же лежала небольшая пачка 50-евровых купюр.

Заглянув внутрь паспорта, Владимир увидел забавное фото рыжего бюргера со смешной бородкой. Тут же лежал соответствующий рыжий парик с накладной бородой и несуразные очки. Владимир вспомнил, что лет пять назад его фотографировали в этом парике на явочной квартире в Москве. Видимо, с тех пор в этом «Опеле» рыжие «волосы» и пылились, разведчику пришлось изрядно повозиться, чтобы нацепить их — вот где пригодилась короткая стрижка, сделанная утром. Внимательно перечитал написание своих имени, фамилии и даты рождения. На сегодняшнюю ночь придется быть Александром Петерсом из-под Гента. «Замечательно, — подумал Владимир, — можно будет говорить все на том же голландском, не изображая из себя франкофона, каковым я не являюсь. Только диалектик чуток под фламандский надо будет подстроить». Лазарев мысленно перебрал знакомые ему словечки восточно-фламандского диалекта, вспомнив первую московскую лекцию на эту тему. «Все просто, восточно-фламандский диалект — это промежуточное звено между западнофламандским и брабантским», — заявил тогда профессор обескураженным слушателям. Ну да, чего проще-то…

Лазарев посмотрел на часы и ужаснулся: скоро уже должно было светать, а он все-таки рассчитывал попасть к базе под Арнемом еще затемно. Он поспешил завести авто, выехал из гаража и… понял, что совершенно забыл, как управлять машиной с механической коробкой передач. С горем пополам выскочив на трассу, Владимир поупражнялся в разгоне и торможении, убедился, что хоть немного вспомнил, где находится сцепление, и разогнался в сторону Арнема. Правда, перед нажатием на тормоз поначалу все время аккуратно нащупывал другие педали, боясь перепутать их с непривычки.

В одной из «слепых» для радаров зон он свернул с трассы и заехал в лесок, дабы поменять желтые голландские номера на бело-красные бельгийские. Пока Владимир менял номер, руки слегка замерзли. В лесу было свежо — наверное, чуть больше десяти градусов. Даже в «разноцветном» пиджаке было зябко.

Пока Лазарев ехал по трассе, все было легко — указатели четко показывали направление на Арнем. Правда, заметно начал волноваться, когда, по его подсчетам, он должен был свернуть на нужную боковую дорожку. Он понял, что уже отвык ездить не только на «механике», но и без привычного навигатора. Однако не зря он накануне изучал гугл-карту, зрительная память не подвела — в нужный момент «Опель» Герта свернул влево и поехал по узенькой дорожке в сторону базы аэромобильной бригады. Сквозь двойной ряд деревьев отчетливо стала просматриваться одна из взлетных полос базы. Приоткрыв окно, Лазарев еще издали услышал шумы и гул двигателей — база явно не спала.

Когда «Опель» поравнялся с местом, откуда исходили шумы, Владимир затормозил. Выйдя из машины, он внимательно огляделся по сторонам. За деревьями слышался громкий шум вертолетного двигателя и слабо различимые голоса, но ряды деревьев в этом месте были погуще, а потому рассмотреть взлетную полосу было затруднительно. Лазарев достал из коробки детский дрон, вставил батарейки и присобачил к пульту запасенный заранее смартфон. Настроив на телефоне видеозапись, разведчик аккуратно начал поднимать аппарат над деревьями. Найдя соответствующий промежуток между ними, он провел беспилотник над колючей проволокой. На экране смартфона высветилось несколько «Апачей» и «Чинуков», из грузового вертолета «красные береты» доставали ящики и тюки, сбрасывая их на массивный автопогрузчик. Но самое главное, что бросалось в глаза, — это большой транспортный самолет «Геркулес», стоящий на дальней взлетной полосе. Его-то Лазарев никак не ожидал увидеть здесь. Во-первых, голландские «Геркулесы» базировались на базе в Эйндховене. А во-вторых, Владимир даже не подозревал, что взлетная полоса Арнема пригодна для такого типа самолетов. Самолет стоял открытым, в нем находились то ли загруженные, то ли еще не разгруженные ящики, рядом стояло несколько камуфляжных «мерседесов» 290GD.

Пока Владимир оценивал эту картину, солдаты закончили разгрузку вертолета и повезли ящики в сторону «Геркулеса». «Апачи» тут же взмыл в воздух и пролетел почти над самым местом, где находился Лазарев. От воздушной волны дрон бросило в сторону и он едва не задел колючую проволоку. Лишь когда рев вертолета начал затихать, Лазарев услышал, что из-за деревьев со стороны входа в базу к нему стремительно приближается автомобиль. Разведчик лихорадочно перевел дрон обратно за «колючку» и отключил управление над грязным каналом, отделяющим дорогу от посадки. Беспилотник плюхнулся в канаву, туда же полетел пульт, с которого Лазарев перед этим быстренько содрал свой телефон.

Когда камуфляжный «Мерс» поравнялся с Лазаревым — точнее уже с Александром Петерсом, — тот озабоченно изучал карту автодорог Голландии, разложенную на капоте «Опеля». Из «Мерседеса» выскочили молодые высокие спецназовцы. Несмотря на их дружелюбный вид, Лазарев отметил, что один из них расстегнул кобуру с пистолетом «Глок 17», а второй держал наизготовку автомат «Кольт C7».

Лазарев, сознательно коверкая голландские слова на восточнофламандский манер, объяснил, что сбился с пути в поисках мотеля. Спецназовцы вежливо попросили документы, с которыми обладатель «Глока» удалился в свой «Мерс», откуда начал переговоры по рации. «Кольт» же остался возле Владимира, без особых эмоций рассматривая забавную рыжую бороду того. Лазареву же ничего не осталось, как дожидаться, заметит ли «Глок» в его документах какую-то проруху или нет. Самым любопытным было, заметил ли кто-нибудь дрон или патруль приехал, просто обнаружив подозрительную машину. Краем глаза Лазарев глянул в сторону посадки — благо канал был закрыт зарослями кустарника. Если дрон и плавает на поверхности, то с дороги его было не видно.

Только сейчас Владимир обратил внимание на то, что уже довольно светло. При свете наступающего дня он рассмотрел хороший, свежий тропический загар на «Кольте». Уж точно за пару недавних «летних» дней в Голландии боец не смог бы получить такого.

«Глок» приблизился к «Опелю» и махнул своему напарнику в направлении «Мерседеса». «Все в порядке, извините за задержку», — все так же дружелюбно произнес спецназовец, рассказав «заблукавшему бельгийцу», как проехать в ближайший мотель. Пожелав хорошего пути, парочка запрыгнула в свое камуфляжное авто и умчалась обратно на базу. Владимир облегченно вздохнул: если бы он вовремя не услышал звук автомобиля, не успел бы избавиться от дрона.

Подъехав к двухэтажному мотелю в немецком черно-белом стиле, Лазарев обнаружил запертые двери, закрытые ставни и совершенно пустую стоянку. Никаких признаков жизни за ставнями не было заметно. Разведчик несколько раз дернул сильно заржавевший голландский звонок. За дверью раздался мощный звук гонга, однако признаков жизни это не добавило. Похоже, план понаблюдать за движением вокруг базы из окна мотеля срывался.

Владимир вернулся к «Опелю» и снова разложил карту на капоте, вглядываясь в значки отелей и ресторанов поблизости. Ближайшим значился какой-то объект уже на въезде в Арнем, что было совершенно бесполезным. Правда, и мотель, возле которого сейчас находился «Александр Петерс», на карте не был отмечен. Можно было достать смартфон из тех, которые Владимир припас для себя, для рассмотрения спутниковых карт, но лишний раз давать возможность засечь себя или вычислить затем по геолокации место пребывания возле базы разведчик не хотел.

Внезапно он услышал металлический стук щеколды. Верхняя половина двери открылась и из-за нее появилось заспанное лицо седого мужчины средних лет, пытавшегося вглядеться в открывшийся перед ним свет Божий. Обрадованный Лазарев подбежал к двери, рассказал легенду о своих злоключениях, о смертельной усталости и попросился на полдня отдыха. Седовласый обитатель мотеля проворчал: «У нас поселение только в дневное время суток», что не помешало ему открыть дверь и запустить рыжего бельгийского гостя внутрь. Протопав к стойке бара (одновременно и стойке регистрации, судя по всему), голландец с недружелюбным видом достал замусоленную амбарную книгу и потребовал паспорт. Процедура регистрации продлилась не более двух минут — видно было, что «отельер» сам спешит досмотреть прерванный сон. Сообщив гостю, что завтрак будет с семи до девяти, и отобрав у него 100 евро, голландец выдал ключи от номера на втором этаже, после чего направился запирать входную дверь.

Владимир, зайдя в номер, действительно почувствовал сонливость. Подойдя к окну, он оценил вид: база фактически не была заметна, будучи закрытой деревьями — с этой стороны их ряды были гораздо плотнее, чем с места запуска дрона. Но зато хорошо просматривался въезд на базу. Развернув плетеное кресло к окну и слегка задернув штору, дабы не быть заметным со стороны дороги, Лазарев позволил себе слегка покивать носом, периодически просыпаясь от редкого звука проезжавших машин. До семи утра он так и не обнаружил никого, кто выезжал бы с базы или заезжал туда (возможно, и проспал — кто знает), но увидел, как туда залетели еще два грузовых вертолета, прибывших со стороны Эйндховена. Еще один раз он отчетливо услышал громкий звук сирены на базе — уж не его ли беспилотник обнаружили в канаве?

В семь Лазарев вскочил на ноги и направился в ванную, если этот небольшой уголок, в котором едва уместились раковина и теснейший душ, можно было назвать подобным словом. Ни мыла, ни полотенца в ванной не оказалось. «И за что, спрашивается, вы сто евро слупили-то?» — подумал Владимир, распаковывая свой походный набор умывальных принадлежностей. Машинально достал бритву, да вспомнил о наличии у него рыжей бороды. Пришлось парик осторожно снимать.

Кое-как совершив омовение, разведчик снова направился к окну. И как раз вовремя! В сторону базы свернул красный потертый «Фольксваген». Несмотря на то что он уже почти скрылся за деревьями, Владимир моментально узнал эту машину с буквами «CD» на номере, что означало принадлежность авто к дипломатической миссии. Это был «Фолькс» военного атташе украинского посольства Семена Егорова!

Лазарев неплохо знал этого проныру (если память ему не изменяла, тот еще недавно был в звании майора военной разведки). Егоров уже года четыре служил в Нидерландах, откровенно ничего не делал, промышляя своей леностью и неуемным желанием списать откуда-нибудь чей-нибудь доклад о политической жизни Голландии, дабы выдать начальству за свое творение. Украинский атташе старался не пропустить ни одного приема в российском посольстве, где годами охотно глушил водочку, всячески выражая свою любовь к России и рассказывая о саратовских предках. Ясное дело, с февраля этого года вся его «пророссийскость» быстренько улетучилась, а российские приемы он стал избегать. Несмотря на то что мовы атташе толком и не знал, встречая российских дипломатов на каких-то третьих площадках, он теперь переходил с ними на ломаный английский и старался держаться от них подальше. До войны Егоров пытался подлизаться и к Лазареву, намекая на возможность трудоустройства у того по завершении дипломатической карьеры, — видно было, что возвращаться на Украину майору очень не хотелось.

Появление украинского атташе на базе голландских коммандос снимало всякие вопросы. Не то чтобы база была секретной — на ней неоднократно проходили «витринные» учения в присутствии военных представителей различных посольств. Но в период активной подготовки коммандос к некой спецоперации — а наличие «Геркулеса» на базе свидетельствовало о том, что подготовка к чему-то ведется — военных атташе других стран (тем более не натовских) обычно не приглашают. Если только они не являются частью команды, готовящей операцию. Сомнений у Владимира больше не осталось: Нидерланды намерены осуществить серьезнейшую авантюру, чреватую тяжелейшими для всех последствиями.

Лазарев собрал вещи, снова кое-как нацепил непослушный парик и направился на завтрак. В холле, как и следовало ожидать, никого не оказалось. Владимир услышал посвистывание со двора мотельчика. Выглянув туда, он нашел того самого голландца, который селил его ночью. Тот сидел за столиком внутреннего дворика — точнее, небольшой платформы, свисающей над каналом, — и, попивая кофе, явно наслаждался жизнью. Лазарев помахал голландцу рукой, но, даже получив ответный жест, не почувствовал никаких изменений в поведении обслуги — сервис явно не был навязчивым.

Честно говоря, Владимир и сам не прочь был бы сейчас посидеть над каналом и порелаксировать, наблюдая за барахтающимися в воде молодыми утками, которые еще несколько недель назад наверняка были утятами. Тем более что и погода располагала — было солнечно, тепло (уже под двадцать градусов), безветренно. Но с этой стороны не была видна дорога на базу. Поэтому Лазарев вернулся за столик в узеньком закутке между баром и окном, надеясь, что насвистывающий веселые мелодии бармен все-таки снизойдет до сервиса.

На это потребовалось минут пять. Допив свой кофе и добросав последние крошки юным уткам, седой голландец с видом человека, выполнившего важный долг, появился возле столика единственного гостя и дежурно поинтересовался, будет ли тот завтракать. Собственно, завтрак представлял собой чашечку эспрессо (надо признать, довольно недурственного), стакан воды и довольно помятый круассан — явно французский, не английский стиль. Лазарев понял, что заказывать яичницу или что-то в этом роде здесь бесполезно.

— Что, не много постояльцев? Кризис? — сочувственно кивнул в сторону пустого холла Владимир.

— Да этот кризис у нас вечен, — пробурчал голландец. — Только вот солдатики с базы по вечерам и выручают. А последние дня три их на какой-то карантин посадили — так у нас тут пусто и днем, и вечером… Газеты свежие нужны?

Это была хорошая идея. Правда, все свежие газеты свелись исключительно к номеру «Посткранта», других в наличии не было. Лазарев углубился в чтение, не забывая поглядывать на дорогу.

По давно отработанной привычке бизнесмена Владимир открыл предпоследнюю страницу газеты, где всегда печатались котировки и новые цены на сырье. Однако в сегодняшнем номере целый разворот был отведен под множество некрологов в память о жертвах «Боинга», разбившегося в Донбассе. Да и сам номер наполовину был посвящен этой трагедии и тому, как нужно примерно наказать Россию. 78 % читателей газеты проголосовали за то, чтобы санкции против Москвы вводились вне зависимости от финансовых потерь самих Нидерландов. Какие-то «эксперты», которых Лазарев и не знал, несмотря на довольно неплохое знакомство с экспертным сообществом страны, дружно призывали лишить Россию всего, отказаться от российских нефти и газа, запретить продажи ей оружия, заодно потребовав от Франции не поставлять в Россию военные корабли «Мистраль». Просмотрев все эти рассуждения, разведчик не нашел ни единого упоминания о том, что Россия может и должна будет ввести контрсанкции. «Ох, и завоют эти эксперты “А нас за шо?” после российской ответки», — подумал Лазарев.

Долистав газету с последнего разворота до первого, он наткнулся на большую графику, объяснявшую, что такое установка «Бук» и как она стреляет. Под статьей, подробно разбиравшей технические характеристики российских ракет, значилась фамилия «Ян Виссер». Владимира внезапно осенило: вот кто сможет поднять шум о подготовке спецоперации! План моментально созрел в голове. Но для его реализации надо было немедленно возвращаться в Гаагу.

Лазарев поспешил допить кофе, сложил газету и… И вдруг заметил, что с базы прямехонько к его мотелю едет тот самый красный потертый «Фольксваген» с дипломатическими номерами. Владимир немедленно снова схватил газету и как бы углубился в ее чтение. В холл ввалились жизнерадостный Егоров и молодой голландский капитан, судя по виду, явно не понимающий, зачем они сюда пришли.

Украинский атташе, не найдя никого за стойкой бара, начал неистово трезвонить в звонок, стоящий между амбарной книгой посетителей и вымытыми стаканами. «Еще не хватало, чтобы он сейчас обратился к рыжебородому “Петерсу” за разъяснениями. Узнает ведь, гад», — подумал Владимир, явно «зачитавшийся» театральными новостями Голландии. К его счастью, седовласый бармен на этот раз не заставил долго ждать.

— Дружище, а подай нам два «Хейнекена», — с вожделением в голосе крикнул Егоров, жутко коверкая английский язык.

Голландский офицер в ужасе запротестовал, объясняя, что ему с утра перед работой пить никак нельзя.

— Ну что ты! Нам же надо обмыть наш союз? Я угощаю! — похлопал его по плечу украинец.

Владимир усмехнулся из-за газеты: для прижимистого Егорова слова «Я угощаю» были равнозначны подвигу — вот кто всегда стремился к полной халяве. Украинский дипкорпус и раньше получал копейки, а сейчас, когда гривна резко обрушилась из-за майданов, их МИД стал еще и задерживать зарплаты, вынудив дипломатов месяцами сидеть на бобах. Так что можно было представить себе, каким Крезом чувствует себя в данный момент Егоров.

Атташе отвел бедного капитана в другой конец холла к журнальному столику под телевизором и развалился в одном из двух кресел. Офицер, начавший демонстративно поглядывать на часы, всем видом давал понять, что не предрасположен ни к разговору, ни тем более к пиву. Что совсем не помешало Егорову завести пластинку о «голландско-украинской дружбе навек».

Холл был маленький, поэтому частично слова громогласного Егорова долетали до «Петерса», капитан же отвечал предельно коротко и тихо, поэтому расслышать его не представлялось возможным.

Атташе заставил капитана чокнуться зелеными бутылками «Хейнекена» (стаканов им, само собой, не предложили):

— Ну, за наше тесное сотрудничество! Давно пора!

Владимир чуть отодвинул газету и, не забывая о своем восточно-фламандском акценте, попросил бармена еще двойной эспрессо. С этого момента Егоров начал довольно часто поглядывать в данный угол, пытаясь рассмотреть рыжебородого читателя «Посткранта». Что не заставило атташе снизить громкость своих разговоров.

— И? Когда думаете отправляться?

Этот вопрос очень интересовал и Владимира. Но как он ни пытался уловить ответ молодого капитана, не услышал ни слова. Хотя судя по разочарованной реакции Егорова, того вежливо послали. Атташе начал тараторить о «российской угрозе», о том, что «Украина сейчас защищает и Нидерланды тоже», и о том, как Украине и ему лично необходимо моральное, а особенно материальное вспомоществование. Тут, похоже, терпение капитана лопнуло, поскольку он решительно встал и заявил, что ему обязательно надо быть через час в Минобороны. Егоров быстренько вскочил, подбежал к бару, где расплатился карточкой, вытребовал за это чек, а выходя вслед за капитаном, не забыл подбежать к столику и забрать бутылку своего гостя, из которой голландец так и не отпил ни капли. Такое вот «Я угощаю» по-украински.

Перед выходом Егоров еще раз внимательно посмотрел в сторону «Петерса», все еще увлеченно погруженного в газету. Кого-то этот бельгиец ему явно напоминал. «Дай бог, чтобы не вспомнил, кого», — подумал Лазарев.

Больше в этом мотеле разведчику делать было нечего. Тем более что у него появилась новая цель на сегодня перед поездкой в Бельгию — Гаага и Виссер из «Посткранта». Лазарев оторвал в газете кусок листа с ее контактами, быстренько рассчитался с мотелем, оставив седому бармену и щедрые чаевые — очень уж ему захотелось как-то компенсировать прижимистость предыдущего клиента. Затем поднялся в номер, схватил уже собранный рюкзак и направился к машине.

Движение на трассе уже было довольно оживленным, потому дорога в Гаагу заняла больше часа. Владимиру необходимо было найти место поближе к центру города, где он мог произвести преображение из бельгийского бюргера в голландского бизнесмена, не привлекая особо внимания. Для этого идеально подходил тихий скверик севернее Явастраат. О существовании этого оазиса, разбитого на месте старых казарм, знали только жители близлежащих домов — настолько он был утоплен между современными постройками и совершенно незаметен с дорог. От казарм остались старенькие домики, используемые теперь как дешевые дома престарелых. Соответственно, никаких камер наблюдения там не было, а возле домиков вполне хватало места для бесплатной парковки. Владимир припарковал авто под ветками густой плакучей ивы, быстренько снял парик, хорошенько обтер лицо влажными салфетками и нацепил пиджак красной стороной наружу — типично по-голландски. Затем он вытащил из пакета один из неиспользованных телефонов, вставив туда новую симку и активировав номер.

Аккуратно выглянув из-под ветвей ивы, Владимир убедился, что никого рядом нет. Лишь в глубине сквера парочка стариков кормила лебедей в пруду, не обращая внимания на окружающих. Лазарев выбрался из сквера на оживленную улицу, стараясь смотреть вниз и поглубже натянув стетсон — сравнительно недалеко был его офис, поэтому не очень хотелось попадаться на глаза кому-то из своих сотрудников, уже опоздавших на работу.

Через 15 минут он находился на Плацу, выбирая, в какое из заведений пригласить Виссера. Выбор пал на французское кафе «Ля Пляс». Несколько случайных посетителей грели косточки на площади, длинное, темное и прохладное помещение самого кафе туристов не привлекало. Поэтому дородная, широкоплечая официантка с нескрываемым удивлением посмотрела на Лазарева, пошедшего в самый конец длинного зала.

Теперь главное было, чтобы Виссер оказался в редакции. Учитывая длительный путь, который сегодня предстояло проделать, не хотелось оттягивать разговор с журналистом. Слава богу, «Джеймс Бонд», не подозревающий, что завербован русскими, оказался на месте. Владимир постарался изобразить безукоризненный оксфордский акцент: «Здравствуйте, Ян! Я — тот самый гость из Англии, о встрече с которым вам говорил ваш знакомый Майк». С той стороны трубки затараторил взволнованный и явно обрадованный голос Виссера. Это был тот самый журналист, который был уверен, что завербован британской разведкой. Лазарев знал, что Майк ван Ренсбург, вербовавший Виссера, говорил тому о возможности встречи со своим «шефом из Лондона».

Теперь важно было, чтобы шокированный журналист, увидев хорошо знакомого ему Лазарева, сразу же не сдрейфил и не сбежал сломя голову. Поэтому разведчик надвинул шляпу на голову и поднял воротник пиджака. Расчет был сделан на то, что, зайдя с ярко освещенного Плаца в темное помещение кафе, парню потребуется какое-то время, чтобы свыкнуться с этим мраком.

Поскольку редакция «Посткранта» находилась буквально за углом, Виссер был уже через пять минут. Следуя инструкциям «гостя из Лондона», журналист прошел в конец зала, минуя все такой же изумленный взгляд «гренадерши»-официантки. Владимиру нужно было обеспечить, чтобы Виссер сел на диванчик за последним столом — с тем чтобы разведчик мог заблокировать дорогу к возможному бегству «объекта». Журналист заметно занервничал, стараясь вглядеться в странную фигуру в шляпе. Когда же он понял, что ему пожимает руку бывший «агент КГБ» Лазарев, знакомый ему по интервью, Виссер явно запаниковал. Владимир, пользуясь моментом, подтолкнул ошеломленного гостя на диван и сам сел туда же, буквально загнав журналиста в угол.

— Вы?! — только и произнес изумленный Виссер.

— Ну да, я. Разве вы ждали кого-то другого? — все с тем же оксфордским акцентом спокойно ответил Владимир.

— Ой, извините, — вдруг засуетился журналист, — я обознался. Мне надо бежать уже. Я… В общем, мне надо в редакцию. Извините.

Виссер попытался встать и протиснуться к выходу, но Владимир настойчиво потянул «английского шпиона» за локоть вниз. Журналист обреченно сел, пытаясь вникнуть в ситуацию. Он даже не отреагировал на официантку, подошедшую принять заказ. Поэтому Лазареву пришлось за своего гостя заказать ему чай с молоком. Когда «гренадерша» принесла коробку с набором чайных пакетиков, Владимир с издевательской улыбкой спросил у Виссера: «Английский Earl Grey, верно?»

— Я гляжу, вы мне не рады, господин Виссер, — перешел на чистый голландский Лазарев после ухода официантки. — А вроде нормально общались раньше.

Журналист все так же удивленно моргал глазами, ошеломленный голландской речью без русского акцента не меньше, чем оксфордским диалектом. Он снова начал посматривать по сторонам, пытаясь найти пути отступления. «Лишь бы под стол не стал нырять», — подумал Лазарев.

— Я знаю, что вы ожидали увидеть здесь представителя МИ-6 или, на худой конец, принца Гарри в вертолетной форме и парашютом за плечами. Но простите уж, дорогой мой друг, завербованы вы нами, — все так же спокойно сообщил Лазарев. — Поэтому давайте уже перестанем хлопать глазами, добавляя прохлады в этом зале, и начнем деловой диалог.

Виссер вскочил как ошпаренный и начал довольно громко декламировать речь. Даже находящаяся на немалом расстоянии от них официантка удивленно обернулась, услышав доносящиеся звуки.

— Вы… Я… Никогда! Слышите? Никогда я не буду работать на вас! Вы, русские… Я ненавижу, я презираю вас! Вы — грязь этой истории, вы невежественный, дикий, некультурный народ, который всегда был нашей головной болью. Я патриот, я европеец, я не работаю с варварами. Я буду…

Лазарев слегка двинул ребром ладони по суставу левой ноги «патриота» — так, что тот, поскуливая, тут же рухнул на диван.

— Послушай меня, европеец — злобно зашептал Лазарев. — Видишь, вон на Плацу стоит памятник? Ты помнишь, что это за памятник и на каком месте он поставлен?

Виссер посмотрел на далекий дверной проем, за которым просматривался постамент памятника Яну де Витту. Журналист снова ошеломленно глянул на «агента КГБ», не понимая, как де Витт связан с их встречей. Но как минимум он больше не выл и замолчал.

— Так вот на этом самом месте вы, просвещенные голландцы, сожрали своего благодетеля, основателя своего государства Яна де Витта. Освежевали его вместе с его братцем и радостно слопали! Если не веришь, можешь зайти вон в музей напротив и посмотреть на их язык и палец, символ вашего просвещения и европейскости! Да, у нас в истории было немало варварства, немало жестокости, море крови. Но знаешь ли, дорогой мой европеец, не помню я в нашей истории, чтобы мы вот так запросто могли освежевать лидера своей оппозиции и сожрать его на обед. Вот не представляю я себе такого! Так кто из нас варвар-то?

Виссер все так же хлопал глазами, но хотя бы затих и обмяк, не пытаясь уже бежать. Чего Лазарев, собственно, и добивался, продолжив свой монолог:

— Хочешь ты того или не хочешь, но ты завербован нами. И у нас для тебя важное задание.

— Я не буду работать на вас, — упрямо заговорил журналист. — Я немедленно позвоню в AIVD и сообщу о вас.

Виссер начал рыться по карманам, забыв, что, договариваясь о встрече, «гость из Лондона» приказал ему оставить все телефоны и иные гаджеты в редакции.

— И о чем же ты сообщишь, мил человек? — усмехнулся Лазарев. — О том, что ты предал родину? Или ты думаешь, AIVD сделает снисхождение за то, что ты думал, что работаешь на британскую разведку, а не на российскую? Это в любом случае статья 98а вашего Уголовного кодекса — пятнадцать лет тюрьмы. Даже если тебе сделают скидку «за кооперацию» и скостят срок вдвое, это конец карьеры, конец нормальной жизни, конец всего, к чему ты стремился. Ты хочешь еще звонить в AIVD? Пожалуйста, можешь воспользоваться моим телефоном.

Лазарев протянул Виссеру телефон, с которого сам ему звонил только что. Однако пыл голландского «патриота» явно угас, и он сидел, тупо уставившись в стол и утирая предательскую слезу.

— Вот и молодец, — все так же спокойно продолжил Владимир. — А теперь прочь сантименты и давай о деле. Ваше правительство готовит серьезную авантюру, явно не продумав всех последствий. Вы собираетесь послать своих коммандос в Донбасс.

На этих словах Виссер вдруг прекратил хныкать и с любопытством посмотрел на собеседника. «Что значит журналистское нутро. Как сенсацию почуял, так сразу же все остальное побоку», — отметил про себя Лазарев.

— Во-первых, напиши мне тут на салфетке твой мейл — я тебе прямо сейчас отправлю с левого ящика забавное видео с базы спецназа из-под Арнема. Ты как специалист сразу поймешь, что там готовится. Завтра ваша газета должна выйти с передовой статьей о подготовке этой операции. Тем самым, поверь мне, ты как истый патриот сослужишь пользу своей стране.

— Но я не могу гарантировать, что редакция заинтересуется, — в голосе Виссера даже почувствовался некий интерес к делу.

— Постарайся убедить редактора. У вас эксклюзив, у вас сенсация. Почему бы вам ею не воспользоваться?

— Да, но что я скажу об источнике информации?

— Да ничего не говори. Получил по мейлу с анонимного ящика, сразу оценил ситуацию, навел справки — выдал горячий репортаж. Захотят — пусть ищут отправителя. Не найдут.

Молодой журналист некоторое время посидел молча, пытаясь оценить свою ситуацию. На его лице читались мука, горечь, страх, но при этом любопытство и чутье сенсации, автором которой он мог бы стать. Владимир, с одной стороны, понимал трагедию своего собеседника: еще бы, тот из английского «полумилорда» Джеймса Бонда превратился в агента ненавидимых им русских. Но, с другой стороны, Лазареву предстояло проделать еще большой путь в Бельгию и затягивать разговор с Виссером никак не входило в его планы. Поэтому он достал наличные, всем видом показывая, что собирается идти к барной стойке расплачиваться за их «завтрак».

— Я в редакции посмотрю видео. Если возникнут какие-то вопросы, вам звонить на этот же телефон? — не глядя на собеседника, поинтересовался Виссер.

— Нет, мне точно звонить никуда не надо. Как и упоминать о моем существовании и об этой встрече. Вот номер своей мобилки мне запишите на салфеточке. Придете в редакцию, посмотрите видео, оцените ситуацию. Да, можете еще упомянуть (со ссылкой на анонимный источник, разумеется), что база в последние дни переведена на закрытый режим и что ее несколько раз посещал военный атташе украинского посольства Егоров, — на этих словах Виссер с заметным любопытством взглянул на Лазарева. — Дальше сами делайте звонки, можете поинтересоваться о ситуации в Минобороне, у Егорова, у командира части. Можете сами туда, на эту базу, заскочить, если хотите. А я с удовольствием почитаю ваш завтрашний сенсационный материал.

— Если я это сделаю, вы отстанете от меня и больше я вас не увижу, — то ли спросил, то ли потребовал Виссер.

— Это еще с чего? — Лазарев удивленно вскинул брови. — Вы наш агент, мы вам платим, у нас есть секретная информация, которую вы продали иностранному государству. Статья 98а, помните? Так что давайте без глупостей и ультиматумов. Тем более что я вас сейчас накормил сенсацией, за которую вам Пулитцеровская премия положена — это вы мне за нее обязаны, а не я вам. Формат нашего дальнейшего сотрудничества обсудите с Майки. Повторюсь: обо мне забудьте. Если где пересечемся, я для вас все такой же голландский бизнесмен, «бывший Кагэбэшник».

Последние слова Владимир говорил, уже отходя от столика, через плечо, махая напоследок салфеткой с мобильным номером журналиста. Пока он расплачивался с «гренадершей» в баре, Виссер все еще сидел в углу темного зала, не поднимая глаз. «Ты бы и сам поторопился, — подумал Лазарев. — А то ведь первая полоса, наверное, уже обсуждается в редакции».

Выйдя на залитый солнцем Плац, Лазарев долго привыкал к дневному свету. Столики на площади уже начинали заполняться не только туристами, но и местными, что означало приближение ланча. Надо было серьезно торопиться.

Разведчик чуть было машинально не свернул направо, в сторону Ноордайнде — его дом был буквально за углом, в пяти минутах ходьбы отсюда. Еще не хватало случайно попасться наблюдателям, которые, скорее всего, полагают, что их объект все еще спит без задних ног, не подавая признаков жизни. Лазарев вывернул на Баутенхоф и затем боковыми улочками двинулся в сторону сквера, в котором он оставил свое авто.

Стоило ли волноваться по поводу Виссера? Конечно, риск был. Но, досконально изучив психологический портрет своего агента, Лазарев был уверен в том, что журналист, при всей своей русофобии, не будет подставлять самого себя и свою карьеру под удар. Невзирая на наличие в его характере доли авантюрности и юношеской наивности, Виссер был рассудительным карьеристом, заботившимся о собственной репутации в журналистских кругах, в которых он пытался закрепиться и нарастить свой авторитет.

Проходя через тенистую аллею Ланге Воор хаут, Лазарев, к своему удивлению, увидел гигантскую скульптуру Зинедина Зидана, а вдали огромный розово-белый торт, возле которых с удовольствием фотографировались толпы зевак. «Вроде бы еще вчера этих скульптур тут не было, — отметил про себя Лазарев. — Надо будет Диму сюда сводить». Подумать только, еще несколько недель назад на этой аллее, где обычно выставлялись сезонные выставки скульпторов, стояли гигантские работы Зураба Церетели, представленные в рамках Голландско-российского года дружбы. Сейчас, после «Боинга» и раздутой в связи с ним истерией, об этой дружбе все моментально забыли…

По дороге Лазарев на минутку присел на лавочку возле канала Маурицкаде. Как бы завязывая шнурки, он убедился в том, что нет хвоста, и незаметно вытащил сим-карту из телефона, с которого недавно звонил Виссеру. Легкий толчок ногой с завязанными шнурками — и телефон, как камешек, булькнул в воду. Чуть поодаль, уже с моста, в канал полетела и карточка.

Дойдя до автомобиля «под плакучей ивой», Владимир быстренько проверил на бумажной карте и без того неплохо знакомый ему маршрут до Брюгге и двинулся в путь, чуть было снова не забыв о том, что едет не на «автомате», а на «механике».

В принципе путешествие прошло без особых приключений, если не считать незапланированных дорожных работ в районе Антверпена. Пришлось сделать небольшой крюк, из-за которого Лазарев добрался до Брюгге не через два часа, как планировал, а через два с половиной. В принципе времени до назначенной встречи у брюссельского Писающего мальчика оставалось еще пре достаточно.

Без проблем Лазарев нашел и большую свободную парковку фактически в центре города — под обширной площадью с массой остановок автобусов. Сравнительно недавно он возил в этот городок Таню с Димой, поэтому искать ничего не пришлось. Направившись по узким брусчатым улочкам в сторону Госпиталя святого Иоанна, Лазарев через 10 минут оказался на живописной Каталинастраат, буквально усеянной различными сувенирными лавочками и бистро, предлагавшими нехитрую снедь по цене мишленовских ресторанов.

Сувенирная лавка Тамерлана располагалась в покосившемся от ветхости красном кирпичном доме, между роскошным антикварным магазином и отелем. «Майки, свитера, шоколад, магниты, сумки» — красовалась на витрине вывеска на английском и русском языках. Здесь же висело объявление «Организация экскурсий по Брюгге на русском языке». Протиснувшись в магазинчик между майками и магнитиками, Владимир обнаружил, что хозяин в дальнем конца лавки ублажал русскую супружескую пару, пытаясь втюхать ей гипсовую статую местной Мадонны по цене, недалекой от оригинала.

— Ай, дарагой, зачем ты такой вещь гаваришь? — причитал Тамерлан. — Это самый низкий цен, другой такой цен в Брюгге не найдешь.

Лазарев усмехнулся, вспомнив, как прекрасно говорит по-русски владелец этой лавки. Разведчик, сделав вид, что рассматривает полки с магнитиками, незаметно перевернул табличку входной двери на «Закрыто», и стал дожидаться, пока русская пара завершит торговлю. Спустя пару минут довольная пара проследовала с завернутой в бумагу Мадонной мимо Владимира. На лице туристов читался триумф по поводу одержанной победы — еще бы, они сбили несколько сот евро!

— Смотри, чтобы они не увидели цену на эту Мадонну в соседней лавке. Наверняка она там стоит на сотню евро дешевле, — прикрыв дверь на замок, сказал Лазарев.

Тамерлан удивленно взглянул на посетителя и, не признав его сразу, хотел завести старую шарманку:

— Ай, дарагой, зачем… А, это ты. Какой шайтан тебя на этот раз занес? Ты же знаешь, я давно завязал, — уже на чистом русском и явно без особого дружелюбия произнес торговец сувенирами, на всякий случай проверив что-то у себя под прилавком.

— Ты зачем акцент изображаешь-то перед бывшими соотечественниками? — Владимир протянул руку, которую Тамерлан пожал без особого энтузиазма.

— А пусть думают, что я турок. А то когда говоришь, что из Чечни, у некоторых твоих соотечественников реакция не самая благодатная. Так что тебя сюда принесло? Магнитик захотелось купить?

— Что, много нашего брата-туриста нынче в Брюгге? — проигнорировал вопрос чеченца Владимир.

— Да не жалуюсь. Как вышел фильм «Залечь на дно в Брюгге», русские толпами повалили. Не знаю, чем он вас так зацепил. Как по мне, так мрачный депрессивный фильмец. Я думал, он только отпугнет туристов. Но почему-то именно русские поперли с такой силой, что тут за последние годы уже вывески на русском языке начали вешать. Ну, мне-то что, мне только навар. Так ты скажешь, что тебя привело?

Тамерлан Тарамов был в свое время постоянным осведомителем Лазарева, еще в те времена, когда тот занимался и Бельгией тоже. Данный прохвост мог пролезть куда угодно и выудить любую информацию. К войне в Чечне он отношения никогда не имел (мало того, родился и вырос он в Москве, окончив МГУ), но в 90-е выдал себя за беженца, пострадавшего в Грозном, и таким нехитрым способом легализовался в Бельгии. Был в свое время очень тесно связан с чеченскими мошенниками, угонявшими автомобили на продажу в Россию, работал у них фактически наводчиком. Кроме того, помогал легализовывать девушек легкого поведения для «красных кварталов» Амстердама. На том российская разведка его и зацепила, периодически используя затем его информацию о чеченской среде Бенилюкса. После того как Бельгия выпала из зоны ответственности Лазарева, о Тарамове как-то все подзабыли, видимо посчитав, что тот уже не представляет особой ценности. Но Владимир был уверен, что такие, как Тамерлан, никогда не завязывают.

— Так что, Тимур? Неужто старых друзей не угостишь кофейком? Помнится, ты шикарный кофе по-турецки готовил.

— Друзья, — проворчал хозяин лавки. — Избавь Аллах от таких друзей. Друзья не угрожают и не шантажируют добропорядочных бельгийских граждан.

Тем не менее он направился в угол, где стояли умывальник и столик с турками и песком. Вскоре из этого угла распространился непередаваемый аромат крепкого заварного кофе. Вальяжно развалившись в единственном кресле рядом с прилавком, Лазарев пролистал рекламный буклетик, в котором по-русски, с кучей ошибок, туристов зазывали на «эксклюзивный пеший тур по Брюгге от Тамерлана».

Подчинены мне жребии людские,

Я управляю колесом фортуны,

И раньше солнце упадет на землю,

Чем Тамерлана победят враги…

— Ты читал «Тамерлана Великого» Кристофера Марло? — поинтересовался Лазарев, продекламировав эти строки.

— Нет, не читал. И даже не знаю, кто такая эта Марла, — буркнул чеченец, подавший гостю чашку кофе с ароматной пенкой. За неимением другого стула Тамерлан оперся о прилавок и, тоже посасывая кофе, погрузился в ожидание.

— Эх, темнота! — разочарованно протянул Лазарев. — И чему вас на филфаке МГУ учили-то, если ты даже прародителя английской поэзии и драмы не знаешь!

— Когда нас учили на филфаке, наши преподы уже фарцевали тряпьем для интуристов. За пару дешевых джинсов я мог запросто зачет сдать… Слушай, дорогой, у меня сейчас разгар торговли должен быть, я покупателей теряю, о литературе с тобой разговаривая, а! Если хочешь обсудить поэзию Серебряного века (а я по ней диплом писал, не по Марле), давай вечерком сядем, поболтаем, а!

— Ладно, давай о деле. Тем более что я сам спешу и на вечерние литературные диспуты в «Бродячей собаке» времени, к сожалению, не будет. Так что давай Серебряный век обсудим позже… Кстати, знаток Серебряного века, как же ты можешь не знать Марло, если о нем написал сонет сам Бальмонт: «И пламенный поэт безбрежный путь увидел Тамерлана»!..

Хозяин лавки застонал на этих словах, закатив глаза к потолку.

— Ладно-ладно, — примирительно усмехнулся Лазарев. — Вижу, что диплом ты купил за две пары джинсов, не буду больше досаждать поэзией. Тут такое дело, Тимур. Мне очень нужно раздобыть информацию об одном джихадисте из ваших.

Разведчик подробно описал все, что запомнил о таинственном Умаре и его трости с золотым набалдашником. Само собой, в обстоятельства знакомства с этим господином Владимир не стал посвящать хозяина сувенирной лавки.

— Слюшай, зачем мне эта, а! Что мне с этого будет, а? — почему-то решил перейти на свой «турецкий» акцент Тамерлан, выслушавший свое задание.

— Так, дарагой, ты не начинай торговля, а! — передразнил его Лазарев. — Ты мне кое-что еще должен из прежней жизни, помнишь? Например, жив ты еще только благодаря мне. А представь, как тебя твои же соплеменники на куски порежут, если узнают, сколько своих конкурентов ты нам в свое время сдал!

— Тише-тише, — испуганно начал озираться в пустой лавке ее хозяин. — В наше время и стены имеют уши. Поэтому не надо так, да? Мне казалось, что я перед тобой за свои долги рассчитался неслабо в свое время. Почему бы нам теперь не поторговаться?

— Торговаться будешь с теми, кто за тобой придет после того, как наша служба случайно сольет досье на тебя местным чеченцам. Ты мне обязан по гроб жизни, запомни это, милейший. Я и так тебя несколько лет не трогал. Хочешь, чтобы не трогал и дальше, окажи мне сейчас маленькую услугу — и на том разойдемся. Пока разойдемся, до следующей оказии… В общем, так. Мне как можно более срочно нужно знать, что за тип. Явно кто-то из вашей бельгийской диаспоры. Пошерсти по знакомым. Думаю, трость — запоминающаяся примета.

— Попробую, — угрюмо буркнул Тамерлан. — А если не найду ничего?

— Ты-то?! — Лазарев широко раскрыл глаза. — Когда это Великий Тамерлан не находил что-то?! Удивляешь даже. Давай свой телефон, я тебе позвоню сегодня вечером или завтра днем. Мне нужна любая информация об этом Умаре. Если тебе потребуется встречаться с кем-то, закрывай свою богадельню и езжай прямо сейчас. Вопросы есть? Вопросов нет. Свободен.

На этих словах Лазарев отобрал у Тамерлана бумажку, на которой тот накарябал пару номеров, и направился к двери, помахав рукой, даже не оборачиваясь. Он не сомневался в том, что его бывший подопечный постарается раздобыть хоть что-то, лишь бы снова подольше не встречаться с Лазаревым.

На дорогу до Брюсселя надо было добираться где-то час, так что запас времени был. По пути Лазарев решил сделать небольшую остановку на обед в Генте, не столь запруженном туристами, как Брюгге или тот же Брюссель, а потому более вкусном и не столь дорогом — все-таки карманные деньги пока надо было экономить.

Когда Лазарев въехал в Брюссель, начинало уже смеркаться. Этот город он не особо любил, а потому и знал его хуже. Нет, раньше-то он бывал тут довольно часто, но со времени последнего визита прошел немалый срок, потому пришлось изрядно попетлять по запруженным улицам, чтобы найти место парковки поближе к Писающему мальчику. Следуя многочисленным указателям, Владимир в итоге оказался в каком-то многоэтажном паркинге под названием «Панорама». Выйдя на улицу, Лазарев глянул на адрес, дабы затем найти дорогу к месту паркинга — бульвар Мориса Лемоннье. Владимир припомнил, что когда-то давно видел тут и таблички «Район Сталинград». Но сейчас ничего похожего он не заметил — видимо, показатель того, что и бельгийско-российская дружба закончилась.

Неспешно пройдя по улочке Гран Карм, Лазарев оказался у пресловутого Писающего мальчика, места поклонения туристов всего мира. Вот и сейчас на пятачке перекрестка Шен и Утюв толпилась огромнейшая толпа зевак (преимущественно китайских и русских), пытавшихся протиснуться поближе к решетке, которая отгораживала несчастного ребенка от озверевших туристов. Каждый норовил сделать селфи, оттирая прилипших к решетке конкурентов. «Люся! Люся! Да иди быстрей сюдой, пока эта китаеза опять не наперла!» — раздался истошный голос откуда-то из толпы.

До встречи с Малышом оставалось еще с полчаса. Поэтому Владимир устроился за столиком пивной, расположенной буквально через дорогу. Заказав холодный сидр, Лазарев с интересом стал разглядывать толпу, пытавшуюся нарушить уединение ребенка, который явно страдал энурезом. Владимир никогда не понимал увлечения туристов Брюсселем. Ладно там Брюгге с его уникальной архитектурой и Мадонной Микеланджело. Ладно там Антверпен с его шопингом. Но что в Брюсселе интересного, кроме аляповатой центральной площади, испражняющегося мальчика и Рю де Буше с ее ресторанами, в которых подавалась невкусная рыба и несвежие устрицы? — этого Лазарев никогда не мог понять. По его мнению, Гент с его замком в центре города и знаменитым алтарем был гораздо более привлекательным и совершенно недооцененным у туристов.

Размышления за бокалом сидра были прерваны резким торможением белого минивэна, перегородившего перекресток у Писающего мальчика. Огромный Малыш начал разглядывать толпу у решетки, не обращая внимания на сигналившие за ним автомобили. Лазарев бросил у недопитого бокала мелочевку и поспешил на пассажирское кресло возле Малыша — еще не хватало разбираться с полицейским, который нарисовался в конце улицы и недовольно поглядывал в сторону неожиданно образовавшейся пробки.

— Кого-то удалось найти? — спросил он у Малыша после короткого приветствия.

— Ха, да мы тут слегонца прошерстили чехов в Моленбеке, — сказал довольный детина, выбравшись из узеньких улочек Сталинграда. — Сейчас покажу, каких любопытных типчиков накопали.

На этом Малыш умолк на всю дорогу, лишь изредка матерясь, если ему сигналил кто-то из подрезаемых им автомобилей — его манера вождения очень напомнила Владимиру одну элитную проститутку из Москвы. При этом весь торжествующий вид Малыша свидетельствовал о том, что обнаружил он что-то сенсационное, что-то вроде бриллианта, брошенного в океан старушкой из «Титаника». «Неужели нашел того самого Умара?» — подумал Лазарев, но тревожить партнера не стал, понимая, что тот все равно постарается сохранить интригу до конца.

Может быть, Малыша и распирало нетерпение сообщить что-то сенсационное, но времени поделиться находкой своего «бриллианта» у него было не очень много — вся дорога от Писающего мальчика до самого центра Моленбека заняла не более десяти минут. При этом впечатление было такое, что за эти десять минут они перенеслись из Европы в Азию.

Коммуна Моленбек-Сен-Жан давно превратилась в исламский анклав внутри Брюсселя — даром что расположена совсем недалеко от центра. Лазарев не знал, каков теперь тут процент мусульман, но, попав на запруженные улицы этого района, у любого прохожего создавалось впечатление, что других обитателей тут и нет. Повсюду хиджабы, куфии, бурки, светящиеся надписи на арабских и тюркских языках, уличные базарчики с зазывалами, орущими не хуже стамбульских. Среди шумной толпы порой и мелькали европейские лица, но они явно терялись на фоне всех этих мусульманских нарядов и головных уборов, некогда считавшихся тут экзотическими. Малыш свернул на какую-то улочку и резко затормозил у серого кирпичного здания в три этажа — точнее в три с половиной (учитывая цокольный). Рядом никого не было, только некий старец сидел «в позе дервиша», прислонившись к облезлой решетке полуподвала, и потягивал сигаретку. Он уставился на вывалившегося из минивэна Малыша с видом, как будто впервые в жизни увидел «бледнолицего» (если это слово подходило розовощекому здоровяку).

— Хе, клевый прикид! — Малыш, похоже, только сейчас обратил внимание на красный пиджак Лазарева. — Оголланженный!

— Ой-ой-ой. Можно подумать, ты забыл, как в 90-е бегал на свидания с девицами в бордовых костюмах.

— Ага, и еще зеленые пинджаки всюду были, — заржал Малыш. — Но я в то время в спортивных трениках за девицами бегал. И с магнитолой на плече. Все бабы мои были из-за этой магнитолы!

Лазарев оглянулся по сторонам, пытаясь понять, куда завез его бывший спец по магнитолам. Улица была не очень оживленной, хотя с соседних улиц и из полуоткрытых окон обшарпанных домов раздавалось немало шума, крики на арабском языке и музыка. Напротив дома была глухая стена то ли склада, то ли гаража. Из окна соседнего дома на всю улицу распространялся отчетливый запах жарящейся баранины. Малыш направился к деревянной двери, не менее обшарпанной, чем сам дом, отодвинул фанеру, прикрывающую отверстие, где когда-то, видимо, было стекло, и спокойно открыл подъезд.

В прихожей он достал из кармана балаклаву и легкие хозяйственные перчатки, вопросительно протянув их Лазареву:

— Надо?

— Хм, я еще понятия не имею, что ты мне за сюрприз тут приготовил. Ну, ладно, давай, — Владимир натянул балаклаву. Но перчатки все же решил положить пока в карман, посчитав это излишней мерой предосторожности. — Так, а ты почему без маски?

— Ой, да на мою репу ни одна маска не подходит, — со смешком заявил гигант, протискиваясь по узенькому лестничному проему на второй этаж.

Здесь оказался небольшой зал, в котором Лазарев сквозь прорези черной балаклавы увидел четыре фигуры. Двое парней арабского вида сидели на корточках. Один из них был пристегнут наручниками к трубе отопления, второй — к ножке дивана. У окна, возле телевизора, стоял с калашниковым наизготовку коренастый здоровяк, ростом значительно поменьше Малыша, но при этом даже шире того в плечах. При входе гостей с дивана поднялся еще один мужчина с автоматом. Он выглядел самым старшим в этой комнате — похоже, уже за пятьдесят, — был невысокого роста, но при этом поджар, подтянут, мускулист. Правая щека его была перечерчена большим шрамом.

— Знакомьтесь, — сказал Малыш своим подопечным, не обращая никакого внимания на прикованных арабов и указывая на Лазарева, — это… (он слегка замялся).

— Называйте меня просто Боссом, — пришел ему на выручку Владимир.

— Точно, это наш Босс и Спонсор, — кивнул Малыш. — А это мой зёма Мыкола Самбист, — он указал на здоровяка, — и Саня Афганец, тоже из наших, из спецназовцев.

— А если земляк, почему Мыкола, как на Украине? — пожимая огромную лапу здоровяка, поинтересовался Лазарев.

— Хе, — осклабился «зёма», — дык мы ж там кубанские казаки, гутарим порой как настоящие хохлы.

— Ну, а Самбист — дайте угадаю, наверное потому что самбист?

— Точно! — закивал Малыш. — Он даже чемпионом у нас был.

Лазарев не стал уточнять, чемпионом какого первенства был Самбист, перейдя к поджарому спецназовцу.

— В какие годы в Афгане служили?

— 80-го года призыва, — коротко, даже без дежурной улыбки, отчеканил Саня.

— Где калаши-то достали? — все еще не обращая внимания на пленников, кивнул в сторону оружия Лазарев.

— Тю, да раззе ж это проблема? — удивленно ответил Малыш. — В Словакии такого добра прикупить можно сколь хошь. Можно даже в онлайне покупать как «коллекционное» списанное оружие. Гля, какую «тэтэшку» я себе там прикупил.

Гигант вытащил из-за пояса раритетный пистолет Токарева, с восхищением крутя и рассматривая его, как ребенок разглядывает новую игрушку.

Лазарев наконец перешел к бородатым арабам. Один (помладше и потолще) сидел на корточках возле трубы отопления и испуганно переводил взгляды с одного на другого своих захватчиков. Под его правым глазом краснел большой кровоподтек. Другой араб лет тридцати сидел возле дивана, практически не обращая внимания на окружающий мир, и с закрытыми глазами тихонько бубнил молитвы на своем языке.

— Ну, представь мне теперь и этих персонажей, — попросил Лазарев Малыша.

— Вот этот пухлый — Саид. А это его брательник Ибрагим, — Малышев произнес это с таким торжествующим видом, как будто одно упоминание мусульманских имен должно было вызвать похвалу Босса.

— Не похожи они на чеченцев, не находишь?

— Да не, это арабята. Главные местные джихадисты. Мы тут анадысь пол-Моленбека прошерстили, пока на них не вышли. Ездили недавно в Чечню…

— В Чечню?!

— Ой, пардоньте, в Сирию. Теперь тут рекрутируют всяких своих пащенков для отправки к боевикам. Так что они тут всю свою братию-джихатию знают. Ну, шо, мумыри, колитесь, кто и шо, — Малыш толкнул ботинком ноющего Саида.

Тот залопотал испуганно что-то на французском. Лазарева хоть и готовили к засылке в Бенилюкс, но французский язык не был его сильной стороной.

— Он что, только по-французски говорит?

— Да не, и по-англицки базарит неплохо, и малёха по-голландски понимает. Вот брательник его — вааще не поймешь, на каком говорит. Молчит все время, как рыба об лед.

— Мдаааа, — голос Лазарева звучал явно разочарованно. Честно говоря, он хотел сказать фразу «Пошлешь дурака за скотчем — так он клейкую ленту принесет», но все же решил, что злить людей с автоматами — не самая продуктивная идея. — Я все понимаю, Малыш, но можешь разъяснить мне одну очень важную штуку. Нет, точнее, две важные штуки: на кой хрен ты меня сюда приволок и что мы можем узнать у двух арабских торчков, ни бельмеса не знающих о том, где находится Чечня и кто такие че ченцы? Да, и ты не думаешь, что если это в самом деле «главные джихадисты Брюсселя», да еще рекруты сирийских боевиков, то и они, и эта хата находятся под постоянным присмотром местной Сюретэ?

— Да какая там Серюта? — отмахнулся Малыш. — Я те грю, тут все эти чехи и джихады разгуливают в большей безопасности, чем в Алеппе или в Мосуле. Их тут расплодили немеряно! А бельгийская разведка только в носу калапецает. Я те грю, доиграются они скоро. Айда до горы, я те ща кое-шо покажу такое, шо ты сразу поймешь, хто это такие.

Малыш, не дожидаясь ответа Лазарева, снова протиснулся на лестницу, поведя его на третий этаж, где располагалась спальня с одной кроватью. За начальством с торжествующим видом направился Самбист, явно желающий оценить реакцию Босса. Афганец остался внизу, с пленниками.

Спальня представляла собой двухместную кровать и покосившийся деревянный шкаф, в котором не сходились дверцы. Из-под кровати были вытащены и уже открыты деревянные ящики. В них аккуратно стояли зеленые бутылочки, рядом валялись провода, детонаторы и несколько камуфляжных жилетов с массой просторных карманов. Малыш резко потянул один из ящиков к себе.

— Тихо-тихо-тихо, — попросил его Лазарев. — Если я правильно понимаю, что это такое, то с этим надо быть предельно осторожным.

— Ага, — осклабился Малышев, — это перекись ацетона. Ну, и пояса смертников для этого дела. Да таким запасом можно пол-Брусселя разнести в щепки. А, ну шо скажешь? Вечер перестает быть томным?

Рядом пританцовывал довольный Самбист, видимо ожидающий похвалы от Босса. Лазарев тем не менее не проявил особого энтузиазма.

— М-да, это, конечно, доказывает, что ты прав насчет джихадистов и террористов. Правда, пока не совсем понимаю, как это поможет вывести нас на нашего Умара… Ладно, пошли вниз. Пора бы мне и лично с твоими берберами познакомиться.

Спустившись обратно, Владимир внимательнее присмотрелся к залу. Обстановка была аскетичной. На столике посреди комнаты лежал массивный Коран, под столом были разбросаны обертки от всевозможных дешевых чипсов, у стены располагался зеленый с массой серых потертостей диван, из-под которого торчали коробки от съеденных пицц. Контрастом этой убогой обстановки был большой плазменный телевизор в углу у окна (Афганец как раз смотрел по нему какой-то фильм) и мощный дорогой ноутбук, стоящий в углу под телевизором на за рядке. Что было гораздо более интересным, так это две карты, висящие на стенах. Это были планы Парижа и Брюсселя, которые были утыканы разноцветными флажками и стрелками, нарисованными простым карандашом. Судя по тому, как карты были истерты, маршруты эти стирались и рисовались снова. На двух полочках возле каждой из карт лежали груды разнообразных бесплатных рекламных буклетов, афиш, гидов.

Владимир присел рядом с пухлым Саидом, внимательно всмотревшись в его лицо. Разведчик стянул с себя балаклаву, ограничивавшую кругозор. Молодой араб испуганно зажмурил глаза, как будто бы теперь его точно должны были расстрелять за увиденное лицо Босса.

— Шо, как варначить в Сирии — так вы херовы херои, а как в глаза смотреть — так в кусты? — грозно заявил Малыш, вызвав хохот довольного Самбиста.

Ничего не понимающий Саид захлопал глазами и замотал головой. Видно было, что его больше мучила не рана с запекшейся кровью, а мухи, роящиеся вокруг этой раны — наручники не давали возможности отгонять насекомых.

— Промойте ему рану, — приказал Лазарев.

— Во, да шо он, мамзель какая-то, за которой ухаживать надо, как за коханкой незайманой, — проворчал Малыш. Тем не менее он куда-то вышел и вскоре вернулся с пакетом влажных салфеток, передав их Самбисту. Тот протер кровоподтек Саида, не преминув тем не менее слегка пнуть его ногой — видимо, для демонстрации того, что исполнение приказа не означает отказа от его воинственных намерений.

— Ну что, Саид? — Лазарев впервые обратился к пленнику на английском языке. — На каком языке тебе легче общаться — английский, голландский?

Прикованный к батарее араб замотал головой и что-то начал отвечать на французском. Владимир не стал его слушать, внезапно спросив:

— Ты в кино ходишь?

Удивленный Саид закивал.

— Ну вот, какой из тебя джихадист, если земные забавы вам не чужды? Ну, Аллах тебе в помощь… Не смотрел фильм «Исходный код»? Не так уж и давно в кинотеатрах шел. Ты мне сейчас очень напоминаешь юного злодея из этого кино. Он там готовил смертельный ба-бах с атомной бомбой, а его заранее вычислили и приковали наручниками к его же бомбочке, назвав жалкой и ничтожной личностью. И, не поверишь, он захныкал, как пятилетний ребенок. Вот и ты сейчас такой же. Судя по тем зеленым бутылочкам наверху, вы с братом готовились стать суперменами, эдакими Геростратами XXI века. Думали, что совершите свой теракт — и о вас будут писать все газеты, пока Аллах будет ублажать вас на том свете семьюдесятью девственницами…

— Семьдесят две, — внезапно прервал Босса доселе не подававший звука Афганец. Его английский был очень даже неплох. — Я говорю, мученикам положены семьдесят две девственницы…

— Ну, о-кей, семьдесят две — так семьдесят две, — согласился Владимир, даже не обернувшись и продолжая пристально смотреть в глаза пленника, которые заметно начали слезиться. — А теперь, Саид, ты сидишь в собственном дерьме, прикованный наручниками к батарее. Сейчас мы вызовем полицию, она увидит ваш арсенал под кроватью — и будете вы с братом пару десятков лет драить туалеты в местной тюряге. И это еще в лучшем случае! А если вашими контактами в Сирии или Ираке заинтересуется ЦРУ, то поедете вы с братом в Гуантанамо и будете там до старости ржаветь, пока вас, больных и никому не нужных, не выбросят куда-нибудь в песках вашей любимой Берберии, или откуда вы там родом? И так закончились мечты несостоявшегося Супер-джихад-мена…

Саид уже откровенно плакал, слезы потекли по его ранке в жиденькую бороденку. Ибрагим на минутку прервал молитвы и укоризненно взглянул на младшего брата. Лазарев решил, что пора уже переходить к интересующему ему делу:

— Итак, я хочу знать про одного вашего идейного соратника. Чеченец, лет шестидесяти, средний рост. Зовут Умар. Хромает, опирается на трость с золотым набалдашником. На пальцах, видимо, какое-то кольцо с синим камнем. Быстро говори, кто это.

Саид лихорадочно замотал головой и заговорил по-английски с заметным арабским акцентом:

— Не знаю. Я многих знаю. Этого не знаю. Честное слово, не знаю.

— Я тебе сейчас покажу «не знаю», — Малыш угрожающе направил на Саида свой ТТ.

Саид втянул голову, снова зажмурил глаза, но продолжал повторять:

— Честное слово, не знаю. Я многих знаю. С золотой тростью не знаю. Я бы запомнил.

— Ну шо, потрясти его? — предложил свои услуги Самбист.

— Потрясти? — Лазарев встал на ноги, вдруг почувствовав, как сильно у него затекли ноги, пока он сидел перед Саидом. — Потрясти, конечно, можно. Но вижу, что не врет. Ну, а что наш друг Ибрагим?

— А щас мы его братские чюйства и проверим, — грозно заявил Малыш и обратился на своем ломаном английском к старшему из пленников: — Ты! Прощайся с братом, он нам бесполезен.

Малыш приставил пистолет к виску Саида, который рыдал, закрыв глаза. Ибрагим, наоборот, открыл свои глаза, еще раз укоризненно взглянул на брата и спокойным голосом изрек на английском, еще худшем, чем у Малыша:

— Ты не понимаешь. Мы — джихад. Мы умирать за Аллаха. Мы готов.

После чего он снова закрыл глаза и начал все громче повторять «Аллах акбар!» Афганцу пришлось слегка пристукнуть его прикладом, чтобы тот чуть снизил тон.

— Надо прокатиться, — Лазарев устало отодвинул руку Малыша от Саида и поманил верзилу к выходу. Тот послушно последовал за Боссом, велев своим подчиненным не спускать глаз с пленников.

— Да шо тут миндальничать, шеф? — спросил он Лазарева, уже сев за руль минивэна. — Давай мы своими методами этих мумырей разговорим, если тебя Женевские конвенции сдерживают… Куда едем?

— Не знаю, — обреченно вздохнул Лазарев. — Как минимум за километр отсюда, в более или менее пустынное место. Позвонить надо, не хочу, чтобы потом по звонку вычислили, из какого района звонили.

— Поняв, бу сделано, — Малыш завел мотор и двинулся в направлении набережной канала Шарлеруа. Свернув направо, минивэн понесся по пустынной набережной в южном направлении, проезжая череду безликих, слабо освещенных складов и промышленных построек.

Лазарев только сейчас осознал, что уже совсем поздно. Машин уже фактически не было, прохожих — и подавно. «Как же эта столица Европы контрастирует с ночной жизнью столицы России!» — подумал про себя Лазарев.

Спустя минут семь-восемь Малыш свернул во двор полуразрушенного промышленного строения из красного кирпича, на стене которого висела большая табличка «Продается под снос».

— Шо? Устроит местечко?

— Да, вполне, — ответил Лазарев, доставая из своего рюкзака очередную неиспользованную мобилку.

После необходимых процедур по активации номера Владимир, сверившись с бумажкой, набрал Тамерлана. Шансов на то, что тот так быстро выяснил личность Умара, было немного, но это было все-таки надежнее, чем дожидаться сведений от братьев-джихадистов.

«Это ты, русский шайтан, в такую позднь звонишь?» — недовольно пробурчал сонный голос Тарамова на той стороне телефона.

— Если я шайтан, то уж тогда Иблис, не меньше. Ты нашел что-нибудь для меня? Да — нет?

Внезапно Тамерлан рассмеялся: «Ха, нашел я твоего “джихадиста”. Только из него джихадист — как из меня балерина Большого театра. Зовут Умар Ялхоев. И никакой он не бельгиец. Живет сейчас у тебя там, в Амстере. Никакого отношения к нам, честным бельгийским чеченцам, не имеет. У него там бизнес какой-то. И в политику не лез и не лезет».

— Амстердам? Ты уверен? Ты по трости определил? — недоверчиво переспросил Лазарев.

— Ага, по трости. Мой хороший друг с ним какой-то бизнес пытался делать. Но говорит: мутный он. Он эту трость хорошо запомнил. Этот, как его… Который на трости сверху…

— Набалдашник?

— Во-во, наблядашник этот! Говорит, чистое золото. Волчья голова и синий сапфировый глаза. Друг говорит, Умар этот все время своим наблядашником хвастался… Все, шайтан, оставишь теперь меня в покое?

Лазарев еще раз попросил по буквам повторить фамилию Умара и дал отбой. Некоторое время он просидел в задумчивости, игнорируя любопытствующие взгляды Малыша. «Неужели этот Умар в самом деле не имеет отношения к исламистам? — задумался Лазарев. — Тогда зачем весь этот спектакль с оранжевым балахоном? Или глубоко законспирирован?»

Встрепенувшись, Владимир хотел уже вытащить сим-карту и батарею из использованного телефона. Но потом решил воспользоваться им еще раз. Он набрал номер голосовой почты своей собственной мобилки. Бодрый голос автоответчика отчитался, что у него было 52 непрочитанных сообщения. Большая часть из них — от его секретарши и бизнес-партнеров. «От Тани ни одного звонка нет», — огорченно констатировал Лазарев. Уже перебрав весь ящик до конца, он обнаружил пять пропущенных звонков от Ван дер Пюттена. Одно из голосовых сообщений того гласило: «Куда ты пропал? Не могу до тебя дозвониться целый день. Я, кажется, знаю, кто тебе может помочь в твоем деле. Проверь, кто недавно появился в том месте, где мы с тобой познакомились». На этом сообщение обрывалось.

Признаться, Лазарев был несколько озадачен этим посланием. Он четко помнил, где и при каких обстоятельствах он познакомился с Питером. Нет, знал-то о том он задолго до встречи, поскольку с первых дней своего пребывания в Нидерландах собирал на него досье, как и на большинство молодых, подававших надежды политиков. Но первая встреча, на которой они были представлены друг другу, состоялась на российско-голландском бизнес-форуме в Гааге. Собственно, Лазарев сам и попросил через свое московское начальство пригласить на этот форум Пюттена, который тогда еще был по большому счету никем и ничем.

Но что означает фраза «проверь, кто недавно появился в том месте»?! Бизнес-встреча проходила в одном из зданий Мирового форума. Если Владимир правильно помнил, то здание уже снесли и на его месте соорудили штаб Европола. Но каким образом Европол может помочь с предотвращением авантюрной операции Министерства обороны Нидерландов? Этого Лазарев понять не мог. Звонить евродепутату, нежащемуся сейчас на юге Испании в объятиях своей секретарши, разведчик не рискнул — все-таки это не рядовой торговец сувенирами из Брюгге. Да и вряд ли он рискнет сказать по телефону что-то большее, чем наговорил на автоответчик.

«Ладно, в конце концов, завтра, после публикации “Посткранта”, это уже не будет столь актуально… Ах да, уже сегодня» — Лазарев увидел время на мобилке перед ее отключением и разборкой на запчасти. Выйдя из минивэна и перейдя безлюдную набережную, разведчик раскидал все эти части по каналу. Малыш с любопытством и задумчивостью наблюдал за этими процедурами.

Когда Лазарев сел в микроавтобус и велел возвращаться обратно в Моленбек, Малыш не тронулся с места.

— Скажи, я правильно понимаю: ты еще в деле? — Малыш опять (как и тогда, в роттердамском ресторане) говорил без бравады и своего особенного жаргона, уставившись в руль.

— Не понял, ты о чем?

— Мы сейчас на Родину работаем? — в лоб спросил верзила. — А вся эта история про твои бизнес-разборки — это все для лошков вроде меня и моих абреков?

Владимир оглянулся по сторонам, испытующе посмотрел на Малыша и молча кивнул.

— Я тебя умоляю, помоги мне вернуться, — тихо, все так же не отрывая взгляд от руля, попросил бывший спецназовец. — Я с ума здесь сойду, я не могу без Родины. Ты тогда «у Судоплатова» сказал про «ветлу под окном». Не поверишь, у меня под окном как раз ветла и росла, я под ее ветвями все детство халабуды строил. Я теперь, после тех слов, как глаза закрою — так и вижу эту чертову ветлу! — он с такой злостью ударил обеими руками по рулю, что тот чуть не раскололся. — Племяши уже мои выросли, дядю ни разу не видев. И мама… — Малыш осекся, пытаясь проглотить подступивший к горлу комок. — Мама моя старенькая в Краснодаре. Хочу ее перед смертью обнять еще.

Наступила молчаливая пауза. Лазарев снова внимательно посмотрел в сторону склонившегося на руль Малыша:

— Я постараюсь, но ничего обещать не могу. Ты же знаешь, как у нас относятся к Абрамову и его людям.

— Да я этого членососа ненавижу больше, чем они там в Москве, — пылко заговорил Малыш, оторвавшись наконец от руля и гневно замахав кулаком куда-то в небо. — Эта гнида мне всю жизнь поломала! Скажи нашим, что у меня на него есть куча информации, им любопытной.

— Ты думаешь, кого-то в Москве еще интересует информация на экс-олигарха, давно уже почившего в бозе?… Хм, если его смерть можно так назвать…

— Да ты не понимаешь! Я ведь много знаю и о его контактах, и о его нычках, о которых и его семья наверняка не знает. Это он представлял себя вдрызг разорившимся, а сам в кубышку на черный день себе откладывал. Я и некоторые номера счетов знаю. Уверен, с них можно деньги выудить при желании… Прошу тебя, помоги. Я и от доли своей за это дело готов отказаться, если надо.

— Как ты понимаешь, деньги твои мне не нужны. Но я постараюсь помочь. Честно. Сделаю что смогу, — заверил своего собеседника Лазраев.

Малыш заметно приободрился, завел минивэн и двинулся в обратный путь, по ходу дела насвистывая: «А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму».

Когда они вошли в квартиру плененных братьев, Малыш запел погромче: «Четвертый год нам нет житья от джихадистов…» При виде пленных арабов и своих подручных здоровяк расправил плечи, вернув себе и прежний самоуверенный вид, и свой жаргон.

Лазарев, зайдя за Малышом в зал, с неудовольствием обнаружил, что на лице старшего из братьев появился огромный фингал. Перехватив взгляд Босса, Афганец односложно пояснил:

— Рыпался.

— Пытался драпануть, когда до ветру попросился, — поспешил объяснить ситуацию Самбист, который, судя по всему, только что продрал глаза после сладкого сна. — Вот Саня его и успокоил чуток прикладышем.

Ибрагим уже не читал молитвы, а молча волком смотрел на окружающих. Саид же, уронив голову на грудь, продолжал тихонько постанывать.

— Шо с ними-то будем делать? — поинтересовался Малыш.

— Ну, а ты что предлагаешь? Полицию вызывать будем? Заодно объясним, как мы тут оказались? Или укокошить их хочешь? — Лазарев перевел взгляд на потухший экран ноутбука, все так же стоявшего в углу на зарядке: — Он не на пароле?

— В режиме «стэнд-бай», — снова издал несколько звуков Афганец. — По указательному пальцу правой руки толстяка включается. Вайфай хороший.

Лазарев вытащил компьютер из-под телевизора, приложил руку Саида к сканеру отпечатков пальцев (пленник даже не поднял голову, продолжая всхлипывать) и пошел наверх. В спальне расположиться можно было только на кровати или на ящиках с взрывчаткой. Последний вариант Владимира не очень устроил.

Ноутбук поразил Лазарева и при первом взгляде на него, а при ближайшем рассмотрении оказался настоящим чудом техники — мощный противоударный корпус, клавиатура с подсветкой и, что больше всего понравилось, съемный жесткий диск. Название фирмы-производителя разведчику ни о чем не говорило, но он решил его запомнить на будущее.

Судя по всему, Саид не особенно заботился о шифровке данных. На рабочем столе ноутбука хранились две папки с надписями «Париж» и «Брюссель». В каждой из них содержались тонны скачанных файлов, карт, панорам улиц этих городов, а также масса афиш различных ночных клубов, концертных залов, фестивалей. Собственно, это были только две папки с файлами на доступных Владимиру языках. Остальное было на арабском, но достаточно было взглянуть на иллюстрации в других папках, чтобы понять: они все о Коране, ИГИЛ, исламизме, терроризме, бомбах и… голых несовершеннолетних девочках. «Видать, семьдесят две девственницы себе уже подбирает», — с отвращением хмыкнул Лазарев.

Но особо вникать в содержимое ноутбука у разведчика не было времени. Его целью был поиск информации на Умара Ялхоева. Честно сказать, информации в Интернете было немного — обладатель «золотой трости» был фигурой не самой публичной и, похоже, не стремился к публичности. Пару раз он упоминался среди жертвователей (не самых щедрых, надо заметить) некой амстердамской мечети или, как там было сказано, «молельного дома». Фамилия его упоминалась среди учредителей двух компаний. В одной из них, целью которой значилась «оптовая и розничная торговля», Умар был единственным учредителем. В другой было несколько соучредителей, и ее задачей был объявлен «девелопмент». Обе были созданы в начале нулевых годов и зарегистрированы в Амстердаме. Соответственно, в регистрационном реестре содержался домашний адрес Ялхоева по состоянию на те годы — во вполне себе недурственном районе Оостерпарка. «Совсем недалеко от того места, где Тео ван Гога освежевали», — пробурчал себе под нос Лазарев.

Компания, в которой Умар состоял в числе соучредителей, даже имела свой сайтик. Последний раз он, правда, обновлялся лет пять назад, когда голландский девелопмент уже умирал, не пережив кризиса 2008 года. Но содержал несколько адресов и описаний объектов, над которыми данная фирма работала (или собиралась работать). Лазарев старательно зафиксировал все эти адреса, примерно прикинув их локацию…

— Спишь, шеф?

Лазарев встрепенулся. Оказывается, он задремал за экраном ноутбука. Судя по тому, что экран еще не погас, дремота была недолгой. В дверях нерешительно топтался Малыш.

— Вы где остановились? — поинтересовался Лазарев у напарника, пытаясь скрыть зевоту.

— Как это? Да туточки и остановились, — ухмыльнулся Малыш. — Щас спальники из машинки притарабаним — и всхрапнем, если планов других нема.

— Пока «нема». А который час вообще?

— Да уж светает. Часов пять уже.

— O-кей, давайте пару часов покемарим, а потом в путь. Я тут набросал список адресов и объектов, на которых можно что-нибудь наудить на этого Умара. С утра разделимся и поедем удить. Надо бы постараться завтра (точнее, сегодня) его найти.

— Да отыщем. Куды он денется с подводной лодки? — Малыш повернулся к выходу, потом, потоптавшись в дверях, нерешительно спросил. — Да, о жмуриках этих. Мы ж их мочить не будем?

— Конечно, не будем. Оставим как есть. Я сообщу потом, куда следует. Только взрывчатку надо бы у них отобрать, пока они бед не натворили.

— Э, нееееет, — оживился Малыш. — Взрывчаточку мы заберем, в хозяйстве сгодится.

— Ты понимаешь, насколько ее опасно хранить и тем более перевозить?

— Ничо-ничо, у нас в Роттердаме есть такие нычки, которые никто не найдет, — Малыш явно проигнорировал пункт об опасности перевозки зеленых бутылочек и пошел вниз.

— Да, вы ж там по очереди охраняйте арапчонков-то этих, — крикнул ему вдогонку Лазарев.

— Это не надо, у нас свои методы, — уже с лестницы ответил верзила.

Честно говоря, эти слова несколько напрягли Лазарева. Учитывая, что все равно надо было справить естественные нужды, он пошел вслед за Малышом. В зале уже произошли изменения — журнальный столик был сдвинут, а по центру зала лежали два спальных мешка. Видимо, кому-то отвели диван. Но больше всего Лазарева удивили шприцы и какие-то маленькие баночки на столике. Судя по расширенным от ужаса глазам обоих пленников, шприцы удивили не только Лазарева.

— Вы тут ширяетесь, что ли? Или решили им смертельную инъекцию сделать?

— Не боитесь, Босс, — деловито произнес Самбист, набирая в один из шприцев жидкость. — Усё под контролем.

Он подошел к Ибрагиму и закатил тому рукав балахона. Араб начал усиленно повторять «Аллах акбар», когда Самбист вколол тому в вену препарат.

— Не брезгуешь после братца-то? — Мыкола повернулся к младшему. — Ладно-ладно, вколю тебе новым шприцом.

Саид пытался дергаться перед инъекцией, но Самбист, слегка пристукнув пленника, пустил жидкость по венам и тому. Пухлый араб довольно быстро отрубился. И только потом обитатели комнаты увидели, что по его штанам распространяется мокрое пятно.

— Тьфу, обмочился с перепугу, теперь вонять будет, — брезгливо поморщился Малыш. — Санек, сбегай в парашу, там дезодоранты стоят.

— Так что вы им вкололи-то? — полюбопытствовал Лазарев.

— Нехай тебя это не булгачит, шеф, — снова успокоил Малыш (Лазарев не знал значения слова «булгачит», но по тону собеседника все же решил, что он пытается успокоить). — Снотворное хорошее. На взрослого мужика часов на семь-восемь хватает. Когда проснутся, ни нас тут не будет, ни взрывчатки. Подумают, шо им это все приснилось…

 

Четверг, 24 июля 2014 г

Примерно в 7:30 утра Лазарев проснулся. Спал он в одежде, не снимая покрывала с кровати. Но чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Оказывается, наличие под кроватью взрывчатки, способной разворотить полгорода, не влияет на качество сна.

К удивлению разведчика, когда он спустился в зал, троица уже вовсю готовилась к отъезду — спальники были скатаны, журнальный столик водружен на место, а на нем были аккуратно разложены консервные банки и галеты. В комнате ощущался затхлый запах, который ее обитатели, проведшие тут ночь, похоже, не замечали.

— Натовский сухпай бушь, Босс? — радушно предложил Малыш. — Мы и на тебя накрыли.

— Господи, где вы сухпайки НАТО раздобыли? — удивился Лазраев, жестом отказавшись от угощения. Тяжелый «штын» в комнате никак не способствовал аппетиту.

— Тю, да раззе ж это проблема? Штаб-квартира ж недалеко совсем, — Малыш показал за окно, как будто бы он прямо сейчас сгонял за угол в натовский штаб и стырил там ящики с консервами.

Пока Малыш со своими «абреками» завтракали, Лазарев спустился умыться и привести себя в порядок. Несмотря на то что он чувствовал себя сравнительно бодро, огромные мешки под глазами выдавали усталость. Боже, как же ему хотелось завершить всю историю сегодня — и с этим чертовым Умаром, и с таким пустячком, как предотвращение третьей мировой войны. Лазарев нехотя достал из рюкзака обрыдлый рыжий парик и бородку. Волосы были в таком жутком состоянии, что он долго не мог их причесать и привести в какой-нибудь более или менее приемлемый вид. Судя по гоготу троицы, увидевшей своего шефа в непривычном для них виде, он так и не смог этого сделать.

Лазарев устало махнул рукой, чтобы подопечные его успокоились, и разложил перед ними между консервными банками список объектов, которые им надо было посетить. Почувствовав соблазнительный запах кофе из термоса, он не удержался и отхлебнул чуток. Но, почувствовав на языке ржавый привкус, решил дождаться ближайшего бельгийского кафе.

— Итак, у нас есть предполагаемый домашний адрес Умара в Амстердаме — это ваш приоритет, — начал раздавать указания Владимир. — В первую очередь дуйте туда. Аккуратно (чтобы не спугнуть) установите, живет ли он там все еще. Если живет — установите наблюдение и ждите меня. Если нет — постарайтесь узнать его текущий адрес. Я проверил в «Золотых страницах» — вроде дом этот числится все еще за ним. Помните, нам нужен не только Умар, но и его подручные. Поэтому надо действовать очень аккуратно и быстро, чтобы никого не спугнуть. Там же, в Амстердаме, проверьте офисные адреса обеих его фирм. Сдается мне, это давно уже пустышки, но все равно надо бы уточнить. Да, буквально в трех кварталах от дома Умара (надеюсь, реального) — мечеть, которой он жертвовал. Аккуратненько потрясите тамошних, — увидев, что Малыш на этих словах начал довольно потирать руки, Лазарев счел нужным уточнить: — «Потрясите» — это не в буквальном смысле. Я же в это время посещу несколько объектов этой девелоперской фирмы. Шансов на то, что там кто-то или что-то будет, немного, но проверить это тоже надо. Как только вы найдете Умара, даете мне знать — и я сразу еду к вам. Диспозиция ясна? Вопросы есть?

— Связь? — Афганец, как всегда, был лаконичным.

— Сейчас активирую одну из мобилок, скажу вам номер, — Лазарев потянулся за рюкзаком, но Малыш остановил его жестом.

— А ну-ка, Мыколка, дай-ка свой айфончик. Мы тут специяльно для этой операции приобрели три айфона. Чистые, мы их только «для между собой» использовали, — он протянул Лазареву смартфон, чему Самбист явно не был обрадован. — Тут опция «Найти айфон» позволяет видеть, где все три находятся. Пароль и логин для входа в этот аккаунт на обороте телефона приклеены.

— Хм, неужто тебя этому в спецназе в 90-е учили? — поинтересовался Лазарев.

— Ага, — осклабился Малышев, — еще и борщ из вайфая учили варить. Ты ж шо думаешь, мы тут щи сапогом хлебаем? Чай, в XXI веке обитаем.

— А как же я без связи? — обиженно прогундел Самбист.

— Слухай, Мыкола, — наставительно ответил Малыш, — ты же видел план. Мы в основном втроем будем по Амстеру гасать. А Босс «в полях» работает, ему нужнее. Если захочешь в «Энгри бёрдз» поиграть, я тебе свой айфончик одолжу потыкать… Все, абреки, за дело! Грузимся!

На этих словах Афганец начал складывать в пластиковый мешок все следы их пребывания в комнате, после чего стал тщательно протирать чуть ли не каждый предмет. Малыш же с Самбистом отправились переносить зеленые ящики в минивэн. Учитывая размеры обоих «грузчиков» и узость лестницы, зрелище было не для слабонервных. Когда один из ящиков чуть было не полетел вниз, Лазарев почувствовал, как его рубашка взмокла. Судя по бледному лицу Самбиста, тот тоже оценил опасность, но Малышев же только расхохотался.

— Распечатывать этих будем? — Афганец указал на спящих и дурно пахнущих пленников.

— Ну, не помирать же им тут. Да и наручники вам сегодня, наверное, еще пригодятся, — ответил Лазарев, спускаясь в минивэн…

Путь из Моленбека в Сталинград занял не более пяти минут. Несмотря на то что микроавтобус был забит опасным взрывчатым веществом, Малыша, снова севшего за руль, это, похоже, совершенно не смущало — он как ни в чем не бывало лихачил, резко поворачивая и перестраиваясь. Афганец на это вообще никак не реагировал, погрузившись в себя, а вот Самбиста было жалко — тот сидел бледный-бледный, постоянно умоляя Малыша не гнать так быстро.

— Вы что же, собираетесь эти ящики до самого Амстердама везти? — поинтересовался Лазарев, выходя из машины возле паркинга «Панорама».

— Да ну шо мы, фалалеи какие-то, шо ли? Я в Роттердам их закину, на наш склад. По дороге же! — спокойно ответил Малышев.

Учитывая, что до Роттердама нужно было добираться часа два, Самбиста такая перспектива не очень успокоила. Когда Малыш рванул минивэн с места в карьер, Лазарев засомневался в том, увидит ли он еще своих напарников или нет.

По дороге до Нидерландов Владимир сделал лишь одну остановку — чтобы выпить настоящий кофе и избавиться от супернавороченного ноутбука арабов. Съемный диск он предусмотрительно вытащил, надеясь, что «кому надо» оценят его содержимое.

Трасса в направлении Бреды была относительно свободной — во всяком случае, для начала рабочего дня. Лазарев даже и не заметил знака «Нидерланды» на границе. О том, что он покинул Бельгию, свидетельствовало лишь резкое исчезновение даже намека на холмы и появление голландских тучных, хорошо откормленных коров, которые на фоне тощих бельгийских казались Портосами на фоне Арамисов.

Владимир припомнил, сколько времени приходилось тратить, пересекая множество границ во время путешествий по Европе девяностых. Конечно, сейчас было гораздо удобнее. Он вспомнил, как в первые дни ликвидации пограничных постов между Нидерландами и Германией немцы и голландцы семьями приезжали на границу и ходили туда-сюда, постоянно фотографируясь на фоне табличек и закрытых блокпостов. Все-таки многое изменилось на глазах одного поколения…

Наконец-то Лазарев увидел долгожданную раковину и красные буквы «Шелл» на желтом фоне. Наконец-то появилась возможность приобрести сегодняшний номер «Посткрант», в котором… Лазарев лихорадочно пролистал все страницы. На первой полосе огромными буквами было написано «Джихад пришел в Нидерланды!» Газета сообщала о том, что в лесу возле Ворсхотена полицией обнаружен обезглавленный труп в оранжевом балахоне, из чего делался вывод о кознях исламистов. Но ни слова о готовящейся военной операции в Донбассе! Разведчик еще раз, более внимательно, пролистал каждую страницу, вглядываясь даже в маленькие заметки — ничего на этот счет, ни намека!

Тут же, на заправке, Лазарев активировал очередной номер и набрал Виссера, сверившись с номером на помятой салфетке из гаагского кафе.

— Ян, что произошло? Где материал? — усталым «оксфордским» голосом спросил Владимир журналиста, как только тот поднял трубку.

— Я же говорил, что не гарантирую, — в голосе Виссера звучало откровенное злорадство. — Мы начали готовить материал, но потом поступила информация об исламистском убийстве в Ворсхотене. Как вы думаете, джихад в самом сердце Нидерландов — это не сенсация?

— Когда выйдет ваш материал?

— Пока неясно. Редактор против.

— Что значит «против»? — вскипел Лазарев. — Напрягите его, заставьте, убедите! Разве военная операция Нидерландов — меньшая сенсация?! Вы хотите проблем с голландским законом? Мне терять нечего, я в данный момент за пределами вашей страны и могу залечь на дно где угодно. Один мой звонок в AIVD — и вы сегодня уже будете сидеть и давать показания о ваших грешках.

— Честное слово, я сделал все возможное, — в голосе Виссера уже не было слышно ни спеси, ни злорадства, только испуг. — Мы уже приняли материал в разработку, уже сверстали первую полосу. Если хотите, я прямо сейчас вышлю вам ее предварительный макет на тот е-мейл, с которого вы мне видео прислали. Но в конечном счете редакция посчитала, что одного видео с базы и ссылок на сомнительные источники мало. Минобороны же отказалось что-то подтверждать, на базе нам сказали, что работают в штатном режиме, украинское посольство вообще ничего не ответило. Редактор в итоге заявил, что поставит материал только в случае, если я найду хотя бы косвенное подтверждение от военных. До этого полоса лежит в запасе. Что я еще могу сделать?

— Подумайте сами, что еще можете сделать. Я тоже подумаю. Макет шлите. Этот телефонный номер забудьте. Я потом перезвоню, — отрезал Лазарев и выключил телефон.

Какое-то время он сидел в машине молча. Затем начал колотить в бешенстве по рулю точно так же, как всего-то несколько часов назад лупил Малышев. Какой же выход? Просто набрать известные ему российские номера и сообщить информацию открытым текстом? Позвонить Анжеле и попросить ее уговорить выйти с ним на связь? Но в глазах его Службы, он сейчас — «объект на стадии эвакуации», его ждут для переправки на Родину в Роттердаме, Киле, в Антверпене. И никто с ним общаться не будет, опасаясь провокации. Может, плюнуть на этого Умара и рвануть в Роттердам — это совсем недалеко. И все? Конец миссии? Полный провал? Может быть, переслать макет этой первой полосы с левого мейла прямиком на мейл ФСБ? Вот уж точно там никто вникать не будет в эти странные картинки, а он даже до Роттердама не успеет доехать.

— Погоди-ка, — вдруг вспомнил Лазарев. — И все-таки Питер! Что он хотел сказать-то?

«Проверь, кто недавно появился в том месте, где мы с тобой познакомились» — эта головоломка от Ван дер Пюттена ночью казалась уже неважной. Но теперь от ее разгадки, возможно, зависел успех операции.

«Что же он имел в виду?» — лихорадочно думал Лазарев. Он раскрыл перед собой бумажную карту Гааги, рассматривая бывшее местонахождение старого здания Мирового форума. Может быть, там есть еще что-то кроме Европола? Рядом — жилые дома, посольство Норвегии. Да нет, Лазарев неплохо знал эти места, ничего другого там не появлялось. Позвонить Пюттену и попросить хоть какой-нибудь намек? Но для этого надо было хоть на какое-то значительное расстояние отъехать от этой стоянки: нельзя было звонить евродепутату с того же места, откуда он только что набирал Виссера, — затем эти звонки легко увяжут между собой.

— Эх, Питер-Питер, и почему ты сейчас не в Гааге! Сейчас бы бахнули йеневера вместе и…

Лазарев вдруг аж крякнул от досады! Сколько раз в жизни он наставительно повторял своему другу-депутату: «Запомни, мы, русские, пока не выпьем с кем-то, не считаем знакомство состоявшимся»! Конечно же! На том бизнес-форуме они были представлены друг другу, но на брудершафт тяпнули (то есть познакомились уже и по нашим обычаям) в теннисном клубе «Олимпик», куда молодой российский разведчик пригласил молодого голландского политика на игру. Именно в баре этого клуба, после первого же матча, когда Ван дер Пюттен оценил, что у него появился мощный теннисный партнер, они и «познакомились по-настоящему, по-русски». Затем они провели на кортах этого элитного клуба немало матчей вместе. Но когда в жизни Владимира появилась Таня, она быстро забраковала качество покрытия кортов «Олимпика», уговорив своего ухажера перебраться в отдаленный, менее элитный, но более профессиональный клуб. Да и Пюттен, избравшись в Европарламент, редко «стукал» теперь в Гааге.

Владимир достал айфон, полученный им утром от Малыша, и открыл сайт «Олимпика». На первой же полосе красовался анонс ежегодного летнего турнира этого клуба. Обычно он проходил в течение трех дней уик-энда и должен был начаться аккурат завтра, в пятницу. Туда всегда съезжались маститые политики, бизнесмены, члены правительства, депутаты, которым солидные брюшки не мешали мнить себя звездами мирового тенниса. Видимо, Питер тоже получил приглашение, потому и обратил внимание на этот турнир.

Разведчик только начал читать состав участников, как тут же наткнулся на объявление о присоединении к «Олимпику» еще одного «селебрити» в качестве почетного члена клуба — генерала Хубертуса Хамстера, командира 15-й аэромобильной бригады. Да-да, той самой бригады, которую в экстренном порядке готовили к заброске в Донбасс. Лазарев всегда следил за базой данных высшего командования нидерландских вооруженных сил, поэтому, не будучи знакомым лично с генералом, знал о его тщеславии и стремлении покрасоваться на экранах. Да и дома, изучая передвижения голландских коммандос, он, само собой, ознакомился с самовлюбленными твитами этого Хубертуса. Итак, сей генерал завтра появится на кортах «Олимпика». Этим можно воспользоваться — в конце концов, редактор «Посткранта» ждет любого подтверждения из военных источников.

План действий в голове Лазарева вызрел довольно быстро. Разведчик набрал с айфона номер Майка ван Ренсбурга — того самого агента, которого Потапов в Москве презрительно называл «пидорком». Когда Майк понял, кто говорит, послышалось манерное ворчание:

— Ой, я же просил не беспокоить меня! Ты же знаешь, что мы готовим сейчас очень важный гей-прайд. Я в оргкомитете. На мне — организация встречи и сопровождение самой Кончиты! У нас парад на носу, а мы еще совсем не готовы. Как вы говорите по-русски, «кон нет валяльси».

Лазарев решил не вступать с любителем русских афоризмов в дискуссии и уж тем более решил не выяснять, кто такая «сама Кончита», потому коротко отрезал:

— Это вопрос жизни и смерти, Майки. У тебя наконец-то появилась возможность спасти мир. По телефону обсуждать не будем. Вечером встретимся.

— Не забудь, что у меня вечером спектакль, — после некоторого раздумья ответил Майк. Чувствовалась, что перспектива «спасения мира» его несказанно заинтриговала.

— Постараюсь встретиться до него. Жди звонка. Отбой.

Лазарев нажал кнопочку с красной трубкой на мониторе и вернулся к «Посткранту» — теперь надо было хотя бы почитать, что полиция нарыла по поводу убийства в Ворсхотене. О камне с деньгами и о возможности вовлечения в это преступление иностранной разведки, само собой, не было ни слова. Подробности фактически не сообщались, а газета была наполнена чудовищными предположениями о начале принесения в жертву противников исламизма в Нидерландах. На это редакцию натолкнули отрезанная голова, оранжевый балахон и личность жертвы. При этом, отметил Лазарев, ни слова не было о видео с отрезанием головы — видимо, русский разведчик смазал кадры и нарушил режиссерскую задумку убийц.

Оказалось, что убитый — 65-летний Заур Зауров, «бизнесмен российского происхождения» (так было написано в газете), гражданин и резидент Германии, имеющий и бизнес в Нидерландах. Газета раскопала темные делишки этого Заурова, обвиненного в спонсировании терроризма, — якобы он перечислял немалые суммы сирийским «умеренным повстанцам», которые на деле оказались джихадистами. После начала расследования против Заурова тот приостановил спонсирование исламистов. Газета предполагала, что за это он и поплатился. Что ж, версия выглядела бы правдоподобной, если бы Лазарев не знал уже имя убийцы.

«Стоп! Заур Зауров! Где я видел это имя?» — напрягся Лазарев. Он мог поклясться, что видел его совсем недавно, но убей не мог вспомнить, где именно. Таки из «трех П», о которых постоянно твердил его учитель Ладыгин, память все чаще начинала подводить.

Лазарев пересмотрел вчерашние записи, сделанные им у компьютера Саида. Ну конечно же! Заур Зауров числился среди соучредителей той самой девелоперской фирмы. Причем он был основным акционером, а Умар Ялхоев был там лишь миноритарием. Основным активом этой фирмы был гигантский офисный центр, в направлении которого сейчас и ехал Лазарев — на трассе Гаага-Амстердам, сравнительно недалеко от аэропорта Схипхол. Ну, если это можно было еще назвать «активом» — центр был построен аккурат в 2008 году, когда крах мирового рынка недвижимости больно ударил по всем девелоперским фирмам и в Нидерландах. Теперь вдоль трассы стояло немало пустующих высоток, в которые никто так ни разу и не въехал.

Владимир отбросил газету и свои записи в сторону, рванув в путь. Кажется, головоломка начинала сходиться — мотивы убийства становились понятными, и они никак не были связаны с джихадом. Похоже, Умар устранил своего бизнес-партнера, пустив полицию по ложному следу, связанному с сомнительными связями Заурова. Не только полицию, но и самого Лазарева…

Меньше чем через час синий «Опель» Герта де Йонга миновал Лейден, свернул с трассы и подъехал к 20-этажному офисному центру, неестественно белевшему среди изумрудно-зеленого поля. Из машины выбрался, разминая ноги, Владимир Лазарев. Точнее — рыжий бельгиец Александр Петерс. Он осмотрел центральный вход этого роскошного центра. Судя по пыли на ступеньках и дверях, сюда давно никто не входил.

Лазарев заглянул сквозь запыленное окно внутрь. В темном холле валялось какое-то шмотье, стояли ведра, но признаков жизни тоже не наблюдалось. «Похоже, зря потраченное время», — подумал Владимир. Но он все-таки настоятельно постучал в дверь — никаких звонков или переговорных устройств, понятное дело, не было. На всякий случай разведчик решил осмотреться и обойти здание кругом. Но дойдя до торца, он понял, что сделать это не получится — с трассы к боковому гаражу центра вела огороженная высоким стеклянным забором дорога.

«Господи, кому понадобилось бы в этой глуши создавать свой офис, даже если бы не было никакого кризиса!» — удивился про себя Лазарев. Когда он уже собирался возвращаться к «Опелю», он вдруг обратил внимание, что вход в гараж, в отличие от всех окружающих объектов, не столь пылен, на нем отчетливо видны многочисленные довольно свежие следы шин. Это несколько меняло дело.

Лазарев снова вернулся к центральному входу и постарался повнимательнее рассмотреть внутреннюю обстановку холла. Прильнув к темному стеклу, Владимир достал айфон и набрал Малыша, дабы поинтересоваться его успехами в Амстердаме. Видимо, это и отвлекло его на минуту от того, что происходило за его спиной.

«Алё… Мы уже тут…» — раздался в трубке бодрый голос Малышева.

Владимир уловил в холле какое-то движение. Когда он понял, что это не тень в холле, а отражение подкравшегося сзади человека, было уже поздно. Лазарев попытался присесть и рвануть в сторону, но тяжелая гантель обрушилась ему на затылок. Все сразу исчезло — и тень, и голос Малыша, и нелепый офисный центр посреди зеленой пустыни…

Жуткая, тупая, ноющая боль — первое, что почувствовал Лазарев. Он не смог сдержать стона. Рядом раздались голоса, но смысл слов еще не доходил до Владимира. Затем последовал оглушительный гогот, отдававшийся страшным эхом в гудящем затылке, отчего разведчик снова застонал.

«Пить», — попытался сказать он, еще даже не открыв глаза. Но сам понял, что вместо этого прохрипел что-то нечленораздельное. Он попытался откашляться, но это отдалось еще более жуткой болью в голове. Его тошнило. Приоткрыв глаза, он понял, что все вокруг шатается и пляшет — настолько сильным было головокружение. Владимир хотел попробовать рукой затылок, основной источник боли, но руки не слушались. Чуть погодя, он понял, что прикован наручниками к стулу, стоящему посреди большого белого пустынного зала.

Рядом со стулом стоял небольшой легкий стол, на котором были разложены вещи Лазарева. Особенно выделялся разорванный, окровавленный парик — оценив его повреждения, разведчик предположил, что этот парик и спас ему жизнь, слегка смягчив удар тяжелой гантелью, которая тоже лежала неподалеку. На стол было вывалено содержимое его рюкзака, пиджака, бардачка «Опеля». Тут тебе и потертые карты автодорог, тут тебе и съемный диск с компьютера Саида, и неиспользованные мобилки, и разбитый айфон Малыша с извлеченной оттуда сим-картой — значит, надежда на то, что напарники найдут его благодаря этому смартфону, была напрасной. Тут же лежал разорванный надвое бельгийский паспорт. «Эх, коротка же оказалась жизнь Александра Петерса. Бедолага. Я-то хоть успел пожить в свое удовольствие…» — отметил про себя Лазарев.

Рядом с паспортом лежала массивная ручка. Та самая! Судя по тому, что она оставалась неразобранной, истинного предназначения данного предмета злоумышленники не осознали. При этом, отметил Владимир, следов его денег нигде не было — видимо, предназначение данного «предмета» они осознали очень даже четко.

Лазарев наконец нашел в себе силы осмотреться по сторонам. В комнате (точнее, в большом белом зале), кроме него, было всего двое — тот самый громила, который перерезал горло несчастному Заурову, и тот самый молодой оператор, который снимал убийство на камеру. Камера тоже находилась тут, причем она уже была установлена на треноге напротив пленника. Учитывая, что рядом лежали кинжал и оранжевый наряд узника Гуантанамо, Лазарев примерно смог предположить, что его тюремщики рассчитывали сделать с ним.

Открывшаяся перспектива, прямо скажем, не очень порадовала Владимира. Поэтому он попробовал оценить прочность наручников и стула. Обе руки были пристегнуты отдельным наручником к задним ножкам. Справа крепления стула оказались вполне надежными, а вот левая рука нащупала слегка шатающийся болт, соединяющий ножку и сиденье.

«Пить», — снова прохрипел Лазарев, стараясь выговорить это слово насколько можно отчетливее.

— Что? — молодой «оператор» подошел к пленнику поближе, разглядывая его с наглой улыбкой. — Что наш петушок кукарекует?

При ближнем рассмотрении парень оказался еще моложе, чем представлялось Лазареву: чуть за двадцать. Чисто выбритый, с отчетливо выраженными кавказскими чертами лица, скуластый, без бороды, без усов, с высоко забритыми висками и небольшим ежиком на голове.

— Воды, — прошептал Лазарев.

— Слюшай, может, тебе и шампанское, а? — наклонился почти к самому лицу Лазарева юнец.

Владимир понимал, что ему ничего не стоит налететь сейчас на этого парня и сбить его с ног. Но с накачанным громилой он вряд ли справился бы и со свободными руками. Тем более что у ног этого убийцы лежал автомат Калашникова. Сейчас Лазарев убедился, что чеченский здоровяк уступал в комплекции Малышу (в тени леса и в отсветах прожектора убийца казался гораздо выше), а в плечах был поменьше Самбиста. Но выпирающие мускулы выдавали в нем недюжинную силу. Видимо, дабы подчеркнуть это, бородатый силач постоянно поигрывал ими, разминая руки и периодически обнажая ряд золотых зубов на нижней челюсти.

— Глоток воды, — уже более ясно произнес Владимир.

Юнец, посмеиваясь, отошел от него возиться со своей камерой.

— «За все труды всего один глоток воды!» — начал громче декламировать пленник.

— Ты нам что, будешь стихи читать, что ли? — съязвил «оператор».

— «Один! Он полз. Глоток! Он рвался», — прочищая глотку, продолжал Лазарев.

Гигант не выдержал и, подскочив к стулу, нанес довольно мощный удар в грудь ногой. Владимир постарался смягчить столкновение, вовремя откинувшись вместе со стулом назад, но все равно сила удара оказалась такой, что стул вместе с его «пассажиром» отлетел на метр-другой. Пару минут Лазарев откашливался, пытаясь восстановить дыхание.

Гигант одной рукой поставил стул на место. Лазарев, отдышавшись, незаметно проверил крепление стула. Оно стало шататься сильнее, но все еще казалось прочным.

— «Воды! Он кровью весь истек! Нет, никому воды глоток с таким трудом не доставался!» — откашлявшись, как ни в чем не бывало, продолжил разведчик. За что снова получил не менее болезненный удар в живот.

— Эй, Пущкин, ты что, с умом сошел? Да он тебе сейчас весь башка отобьет, — сердито крикнул юноша. При этом он довольно властно начал что-то говорить верзиле на чеченском, постоянно повторяя слово «Умар». Лазареву показалось, что «оператор» напоминает своему огромному напарнику о необходимости дождаться предводителя. Бородатый силач, злобно глядя на жертву, поставил стул на место и отошел в сторону.

— «Ура! Водопроводчики бастуют!» — еле восстановив дыхание, воскликнул Лазарев. — Послушайте. Вы хотите, чтобы я продолжал вас пытать ранним Симоновым и дальше? Я могу вам рассказать еще стишок о Матэ Залке — хотите послушать? Или все-таки дадите воды?

Чертыхаясь на своем языке, безбородый чеченец налил в пластиковый стаканчик воды из бутыля, стоявшего у стены, и поднес его к губам Лазарева. Тот, схватив зубами ободок стакана, опрокинул воду в себя. По горлу распространилась столь долгожданная прохлада. Правда, резко запрокинув голову, Лазарев усилил боль в затылке. Видимо, разошлась и запекшаяся рана на голове, потому что Владимир почувствовал теплую струю, затекающую за воротник.

Здоровяк с укоризной смотрел на своего юного партнера примерно так же, как Самбист смотрел на Лазарева, когда тот просил вытереть кровь с лица Саида. Подумать только, это было всего несколько часов назад. Хотя… Лазарев посмотрел в сторону окна, завешенного жалюзи. Оттуда пробивался яркий солнечный свет. Значит, все-таки еще не вечер. Он понятия не имел, сколько он провел в отключке.

На время все затихли. Лазарев, улучая моменты, когда тюремщики не обращали на него внимания, пытался левой рукой расшатать болт на стуле, все больше убеждаясь в бесполезности этого занятия. Что-то нужно было придумать. Желательно до приезда Умара. Главарь, воз можно, приедет не один — тогда и без того призрачные шансы справиться с мучителями исчезнут совсем.

Только Лазарев подумал об этом — как со стороны двери, над которой висели зеленые буквы «Exit», раздался стук, все время усиливающийся. Верзила взял калаш на изготовку. Правда, юнец продолжал спокойно перебирать кассеты в сумке от камеры, видимо признав стук трости своего вожака. Владимир понял, что теперь ему нужно справляться с большей компанией.

В дверях появился Умар, всем весом опиравшийся на трость — не заметить этот набалдашник с головой волка было сложно. Чеченец тяжело дышал и хромал еще больше, чем тогда, в лесу.

— Что, бандитские пули? — заботливо поинтересовался у него Лазарев.

— О, так наш мусорок в хорошем настроении, оказывается, да? — заявил задыхающийся Умар.

Почти сразу за ним показалась любопытствующая голова последнего из той зловещей четверки, которую Владимир увидел в лесу, — водитель бусика, привезший жертву. Тогда Лазарев его фактически и не рассмотрел, сейчас же сразу обратил внимание на дергающийся глаз и постоянное потирание рук — верный признак психического расстройства и душевной нестабильности. Вот его-то и надо будет брать в оборот, чтобы сократить число участников этой вечери.

Оценив возраст Умара, Владимир понял, что не ошибся тогда в лесу — предводителю стаи было около шестидесяти лет. Волосы его были совершенно черными, зато на подбородке отчетливо проступала 3-4-дневная абсолютно седая щетина. Что сразу бросилось в глаза — так это уже знакомые скулы, точь-в-точь как у юного «оператора». Сомнений быть не могло: Умар был отцом этого самовлюбленного сосунка. Теперь понятно, почему пацан командовал амбалом до появления отца в зале. Теперь же «оператор» затих и полностью уступил инициативу папе, лишь подхихикивая тому.

На что еще сразу обратил внимание Лазарев, так это на массивную борсетку, которую Умар тащил под левой, свободной от клюки, рукой. Судя по ее габаритам, там вполне мог поместиться и какой-нибудь пистолет-пулемет. У «чокнутого» проводника Умара оружия, похоже, не было. Таким образом, в комнате из оружия находились лишь калаш, кинжал джихадистов и «что-то» в борсетке Умара. Ну, если не считать и бесполезной ручки, валяющейся на столе. Правда, за спиной у себя Лазарев заметил также кучу сброшенного туда хлама, какие-то мешки и сдвинутые тумбочки — там могло находиться все что угодно, вплоть до взрывчатки.

— Я говорю, что если уж хром на обе ноги, то лифты в следующий раз строй вместе с небоскребышами, — продолжал задевать хозяина помещения Лазарев.

— Чо ты несешь, ты, а! — начал вскипать провожатый Умара. Тот одернул психа на своем языке, и Лазарев с удовольствием для себя отметил недовольство обиженного.

— Так построил я лифт, мусорок, — Умар уже присел на стол и пристально рассматривал своего пленника. — Но электричество ж надо включать.

— Вах, какой жадный мне тюремщик попался, слюшай, — начал передразнивать акцент собравшихся их пленник.

— Я гляжу, Шамиль тебя мало обрабатывал до моего прихода, да? Что ты такой борзый, да?

— Ах, так этого жирняя зовут Шамиль? Не однофамилец Басаева?

Верзила что-то заговорил по-чеченски — видимо, выяснял значение слово «жирняя». Когда хихикающий сын Умара объяснил это, глаза Шамиля налились кровью и он начал что-то бурно объяснять предводителю.

— О, я знаю, что он говорит, — продолжил свою линию Лазарев. — «Шеф, дай я ему двину!» Верно?

— Нет, дарагой, ты неправильно перевел значение фразы «секир-башка», — прохрипел Умар. — Ты же видел, что наш Шамиль умеет с этим ножичком, да? Вот он и горит желянием отточить свое мастерство. Ты мне лучше скажи, кэгэбистская сволочь, что ты делал в том лесу среди ночи? Как ты там оказался? А потом и о Шамиле поговорим. Точнее, он с тобой поговорит.

— Да что я там делал? Вас вел, разумеется, — не моргнув глазом соврал Лазарев. — Вы давно у нас на крючке. Вот и устроил я засаду, все заснял, задокументировал. Теперь вот за выкупом приехал.

Известие вызвало оживленное обсуждение среди собравшихся, только Умар усмехнулся. Он поднял свою трость, призывая подчиненных к тишине.

— Не гони пургу, начальник. Ты там сидел еще до того, как мы появились. А мы этот лесок выбрали… как это… на ходу, наугад, да?

— Так мы в каждом лесочке по пути вашего следования засады расставили. У нас же руки длинные, вы же знаете, — Лазарев пока сам не знал, куда заведет эта вызывающая линия поведения, но он просто старался тянуть время. — Ладно, Умар, признаюсь тебе как на духу. Сдал вас твой водитель, вот этот, который с тобой пришел. Я сам видел, как мой шеф ему тридцать целковых за это отсчитывал. У нас благодаря вашему стукачу все досье на каждого есть.

— Что?! Что ти несешь! — взревел «психованный». — Ти знаешь, кто я такой, а! Да ти знаешь, что я с твой мама делал?

— Да, канешна! — снова стал передразнивать его Лазарев. — То же, что твой ишак в твой кишлак с тобой делал.

На этих словах «псих» с диким воплем подскочил к стулу и попытался нанести удар по лицу Владимира. Разведчик на этот раз был начеку и сам завалил стул на спинку. Правда, при этом он больно ударился затылком, из-за чего вновь почувствовал адскую боль и резкую тошноту. Послышалась ругань Умара. Когда Шамиль поставил стул на место, «психованный» уже стоял в двери и получал какие-то напутственные наставления от вожака стаи. Прежде чем закрыть дверцу под вывеской «Exit», чеченец зло посмотрел в сторону Владимира и демонстративно провел ребром ладони по горлу.

— На себе не показывай — дурная примета! — крикнул ему вслед Лазарев. С лестницы еще долго раздавались ругательства, больше похожие на русские маты, чем на чеченский язык… Что ж, на какое-то время силы противника сократились. Правда, надолго ли?

Самым тревожным было то, что Умар отдал команду и своему чаду включить камеру, а Шамиль спрашивал что-то про балахон. Надо было срочно что-то придумывать, чтобы снова потянуть время.

— Так что ж ты, Умар, своего кореша Заура порешил? Нехорошо это, а? Не по понятиям.

— Что ты знаешь, а? Он такой же мне кореш, как и ты. Это он меня хотел кинуть, а не я его! Это он пытался меня обанкротить и прибрать к рукам этот дом, в который я почти все вложил! Он разорить всю мою семью хотел!

Тут Лазарев понял, на чем можно и нужно играть.

— Умар, мы с тобой деловые люди. Давай договоримся по-деловому. — Умар опять поднял свой набалдашник, дабы прервать разговоры, но после того, как Лазарев озвучил предложение, клюка так и осталась висеть в воздухе: — Я даю вам миллион за мою свободу. Миллион евро, разумеется.

В комнате повисла тишина. Умар сидел на столе с поднятой клюкой, его сынок, раскрыв рот, стоял у включенной камеры, а Шамиль, недоуменно крутя головой между ними, сверкал своей глупой золотой улыбкой. Слово «миллион» подействовало. Хотя бы на время.

— И что, он у тебя есть? При себе? — Умар наконец прервал напряженное молчание.

— Ну конечно, я его в носке ношу. По четным — в правом, а по нечетным — в левом, — съязвил Лазарев. — Конечно, у меня нет с собой миллиона. Мало того, я тебе его сразу и не дам.

Все трое чеченцев облегченно заговорили — как будто бы отсутствие миллиона было более радостной новостью, чем его наличие. Лазарев продолжил:

— Мало того, даже несколько десятков тыщ, что у меня были, твой сынок уже присвоил. Вон из сумки у него торчат.

Умар грозно посмотрел на потомка, а тот, покраснев, начал громко оправдываться по-чеченски. Его отец снова поднял палку.

— Нет, мусор, ты нас не проведешь. Знаю я твои кэгэбэшные замашки. Ты вон как-то улизнул из дома своего из-под самого нашего носа. Ты думаешь, мы тебя отпустим — и завтра ты блюдечко с маевочкой принесешь?

— С каемочкой, — поправил Умара разведчик. — С голубой каемочкой. Нет, дорогой, я понимаю, что ты не дурак. И ты понимаешь, что я не дурак. Я предлагаю тебе сегодня 500 тысяч евро. Сразу, еще перед моим освобождением. А завтра я тебе передам еще 500 тысяч. И тогда, в самом деле, давай лучше друг другу на глаза не попадаться.

— У тебя с собой 500 тысяч? — снова ошарашенно спросил Умар.

Лазарев закатил глаза:

— Господи, и откуда вы такие взялись! Ну, нет у меня с собой ничего. А что было, твой малыш уже у меня слямзил! Кстати, неплохо это было бы включить в сумму выкупа, но я добрый и мелочевку оставляю ребенку на мороженое. Я сейчас, при тебе, пишу письмо своему заместителю. У него, и только у него, есть доступ к моему рабочему сейфу. Там лежит ровно пять сотен кусков. Все, что там есть. Ни центом больше. Так что если бы я даже захотел тебе еще десятку-другую аванса накинуть, уже не смог бы — все остальное на счетах в банке. Ты посылаешь с этой запиской своего башибузука в мой офис (причем надо бы быстрее, пока рабочий день не закончился), он просит там Макса, говорит ему, что от меня. Дает ему эту записку (а только с моей подписью тот поверит) и через пять минут получает деньги. Привозит, вы меня отпускаете. Завтра днем я снимаю еще пятьсот, ты снова присылаешь башибузука. К вечеру завтрашнего дня ты миллионер. Как план?

Лазареву осталось только ждать. Троица активно заспорила между собой на своем наречии. Точнее, спорили в основном отец с сыном, отошедшие к окну, а Шамиль продолжал сверкать золотыми зубами и периодически вставлял какие-то слова, тыкая мясистым пальцем в сторону пленника. Лазарев не понимал языка (разве что периодически проскакивали самые отборные русские маты), но примерно мог представить ход этой оживленной беседы по жестам. Малой, похоже, доказывал с пеной у рта, что «агенту КГБ» верить нельзя и что в этом есть подвох. Старик рассказывал, как они проведут этого «агента», взяв 500 тысяч и после этого все равно перерезав ему глотку. Ну, а Шамиль? Тот, похоже, не вникая особо в тему, призывал уже резать скорее и приступать к обыденным делам — мол, застоялся он уже.

И так продолжалось минут десять, не меньше. Лазарев по понятным причинам не торопил события, наслаждаясь видом белого панельного потолка и разминая левую руку упражнениями с болтом. В итоге Умар снова обернулся к «кавказскому пленнику»:

— Откуда мы знаем, что твой этот Макс не вызовет полицию сразу? Может, это у вас условный знак.

— Ну да, так у нас заведено: «Дорогой голландский друг, как только я попрошу передать мне 500 тысяч, стреляй в ногу посланцу и зови полицию». А куда звать-то? Твой Басаев выдаст? — Лазарев кивнул в сторону здоровяка. — Давай сделаем так, он включит видео на телефоне, когда придет в мой офис. Как только его вяжут или отказывают в выдаче денег, вы мне тут же пускаете пулю в лоб. Ну, или в затылок — куда вам больше нравится?

На этот раз совещание было недолгим.

— Ладно, пиши свой записка, — грозно сдвинув брови, позволил Умар, присев на подоконник. — Но учти, мусор, если что чуть-чуть не так, ты узнаешь, что такое «секир-башка», моментально. Понял?

Наступила неловкая пауза. Чеченцы тупо пялились на Лазарева, а тот выжидающе смотрел на них:

— Ну? — в итоге не выдержал Лазарев. — Вы думаете, я чем писать буду? Зубами? Были б у меня такие, как у вашего Басаева, я бы, может, и смог.

Шамиль вопросительно посмотрел на вожака. Тот утвердительно кивнул, добавив какие-то предостережения по-чеченски. Бугай достал из кармана ключи от наручников и отстегнул правую руку пленника. Владимир попытался ею двинуть, но его пронзила резкая боль — настолько рука онемела и не могла нормально согнуться. Он сделал круговые движения рукой и размял пальцы.

— Ручку дай, вон на столе лежит… Бумага-то есть какая-то? — спросил он, когда Шамиль протянул ему «ручку».

Вся троица пришла в замешательство. Умар полез рыться в своей борсетке, пока его сын проверял карманы. Лазарев набрал воздух в легкие. Он понимал, что сейчас у него есть лишь одно мгновенье, чтобы решить, жить ему дальше или нет. Всего один шанс! Надо было сосредоточиться. Но, как назло, рука дрожала — то ли от волнения, то ли от непрошедшего онемения.

Лазарев с трудом двумя пальцами согнул ручку, приведя ее в боевое состояние. На предательский щелчок резко обернулся Шамиль, стоящий буквально в шаге от пленника. Владимир уже целился верзиле в глаз. Мгновенье — и раздался мощный щелчок «ручки». Гигант дико заревел и упал на пол, схватившись за окровавленное лицо. Лазарев тут же подскочил на ноги и, левой рукой схватив за ножку стул, рванул к юнцу, который находился в трех шагах от него, возле треноги с камерой. Владимир хотел вложить в удар всю силу, используя технику теннисного смэша, которую долго ему пыталась поставить Танечка. Но левая рука была занемевшей, да и признаться честно, он и в теннисе левой не мог ничего сделать. Поэтому удар стулом по голове Умарова сына пришелся не таким сильным, как хотелось, хотя стул и рассыпался на части. Пацан упал на пол, но тут же на четвереньках пополз к калашникову, бывшему следующей целью Лазарева. Пришлось наброситься на противника сверху, прижав его своей массой — благо здесь у разведчика было преимущество. Сосунок пытался отвести затвор автомата назад, но Лазарев уже придавил противника к полу, пытаясь отнять у него оружие. Раздался выстрел.

Лазарев тут же перекатился на спину, обеими руками вдавив автомат в горло юного чеченца. У окна стоял Умар, трясущимися руками направив в сторону пары пистолет.

— Убью собаку! Отпусти парня, — крикнул срывающимся голосом вожак. — Отойди от него, кому говорю.

Разведчик понимал, что в сына бандит стрелять не будет, потому сосредоточил силы не на отъеме автомата у противника, а на использовании того в качестве щита. Он продолжил душить автоматом юношу, пытаясь отползти хотя бы за стоявший рядом стол. При этом наручники, болтавшиеся на левой руке вместе с палкой от стула, заметно сковывали действие. Боковым зрением Лазарев увидел, что катавшийся до этого по полу циклоп встает на ноги. Шамиль закрывал правой рукой кровавое месиво на лице, все так же дико выл и пытался прочистить от крови целый глаз.

Внезапно раздалась автоматная очередь, после которой Шамиль моментально прекратил выть и мешком свалился на пол. Умар пригнулся и рванул к хламу у противоположной стены, стреляя в сторону входной двери. Лазарев перевел взгляд туда и увидел Малыша, палившего в направлении чеченца. Умар рухнул. Правда, и Малыш присел, скорчившись от боли.

Лазарев наконец выхватил автомат у юноши, но тот бросился к кинжалу. Малыш, стоя на одном колене, снова выстрелил короткой очередью — и пацан свалился на пол.

— Там еще один внизу, — пытаясь отдышаться, крикнул Лазарев.

— Я знаю, я с ним уже разобрался, — кряхтя, промолвил Малышев. Он, западая на один бок и пошатываясь, добрел до стола, где валялся разбросанный скарб «Петерса». — Боже, как больно-то, зараза.

— Зацепило?

— Да вот не пойму. Похоже, броник-то спас. Ща разберемся.

Пока Малыш снимал рубашку и легкий бронежилет, Лазарев поинтересовался, где остальные.

— В Амстере оставил, на позиции. Как связь с тобой прервалась, я понял, шо шо-то неладное. Ну и рванул.

— Как же ты меня нашел? Они ведь телефон сразу раздолбали, — Владимир поковылял в сторону гигантского трупа, в кармане которого должен был находиться ключ от наручников. У самого Лазарева нестерпимо болело все тело. После спада напряжения он почувствовал еще более резкую боль в затылке и страшное головокружение.

— Дык программка-то показывает последнее местонахождение айфончика твоего. Я ж и понял, что ты в офисе этом застрял, — Малыш уже обнажил грудь и озадаченно смотрел на снятый бронежилет, в котором застряла пуля. — Вот же гнида, а! Из ГШ-18 стрелял. Это еще хорошо, что слегка по касательной пошло, а то эта зараза и броник пробивает насквозь.

На правом боку мощного Малышева была заметна кровь. Здоровяк занялся инспекцией этой раны, не обращая внимания на окружающий мир, а Лазарев, сидя на корточках в шаге от него, все пытался нарыть ключ в карманах трупа Шамиля. Внезапно от стены, где лежал Умар, раздалось шевеление. Малыш вскинул голову, схватил автомат и с диким криком бросился на Лазарева:

— Ложись! Зараза!

Раздалось несколько пистолетных и автоматных выстрелов. Малыш рухнул на своего босса, а Умар свалился у стены с пробитой головой. Лазарев, еле выбравшись из-под стонущего напарника, перевернул его на спину. Из двух ран на правом боку того бурно хлестала черная кровь.

— Кучно пошло, — пошутил Малышев, рассматривая два больших отверстия. — Навылет.

Лазарев сорвал с себя окровавленную рубашку и зажал раны напарника.

— Держись, я сейчас скорую вызову, — он хотел броситься к телефонам, валявшимся в коробках на столе, но Малыш схватил его за руку. Несмотря на то что он слабел прямо на глазах, хватка еще была довольно мощной.

— Не мельтеши, начальник. Ты же видишь, печень в двух местах разворочена. Она у меня большая, так что попасть было несложно. Мне и доктор говорил: «Пить не бросишь — помрешь от цирроза печени». Как в воду глядел, — Малыш попытался улыбнуться, но не смог. — Пока скорая доедет, меня уж тут не будет. Позаботься о себе.

— Прекрати, мы еще на твоей десятой свадьбе погуляем, — Лазарев попытался освободиться от слабеющей хватки.

— Не лечи меня, — Малыша начал потихоньку бить озноб. — Лучше займись быстрее очисткой всего этого дерьма от своих следов. Протри быстрее пальчики, забирай телефоны, камеру с дисками. Я ж правильно понимаю, мы за ней охотились? А то ведь наверняка выстрелы кто-то услышал. Полиция может быть скоро. Она найдет тут все, что хочет — тут тебе и их «джихадисты», и оружие преступления, — Малыш кивнул в сторону кинжала. — Я ж прочитал сегодняшнюю газетку, понял, кого мы искали. Хе, они даже «русского агента» найдут — меня. Так что будет им полный комплект на годы теорий заговора. А ты возьми мой айфон, звони хлопцам (номер забит) и вытаскивай их из Амстера.

Малыш заметно слабел, а рубашка Лазарева стала совсем черной от крови. Владимир схватил со стола рубаху Малышева и тоже приложил ее к ранам. Гигант из последних сил снял с шеи массивный образок, нажал на кнопку, разложив иконку пополам, и извлек изнутри маленький, пожелтевший и истрепанный лист бумаги.

— Прошу тебя, братан, выполни просьбу умирающего. Здесь адрес мамы моей в Краснодаре. Валентина Васильевна. Скажи старушке: пусть простит сына своего непутевого и свечечку за меня поставит. Отдашь ей мою долю, ладно?… И… И нашим скажи, что я… Что… Что я наш, что не предал, что… — Малыш закрыл глаза и какое-то время пытался вздохнуть. Внезапно он открыл глаза, все-таки смог слегка усмехнуться и прошептал: — Все же лучше, чем от водки и от тоски…

Лазарев убедился, что пульса нет, закрыл глаза покойника и, как тот велел, забрал у него образок с адресом и айфон. Владимир дрожал, его сильно тошнило и шатало. «Так, соберись. Не хватало им еще столько ДНК в блевотине своей оставлять», — попытался сосредоточиться разведчик.

Он надел матерчатые перчатки, вываленные среди его личного хлама на столе, затем проверил все четыре трупа, находившиеся в комнате. Потом пошел к видеокамере. Промотав заряженную в ней кассету, он убедился, что там находится оригинал записи убийства в лесу, на которой мелькнул и он, убегающий от преследователей. Камеру и все диски он упаковал в сумку оператора, переложив оттуда в рюкзак остатки денег, изъятые у него.

Владимир не спешил, несмотря на предупреждение Малыша о полиции. Проведя время в «милой беседе» с голландскими чеченцами, он убедился в прочной звукоизоляции окон — несмотря на то что и трасса, и аэропорт находилась совсем рядом, он ни разу не услышал ни звука с улицы. Сейчас ему надо было сосредоточиться на заметании следов. Протерев влажными салфетками из своего рюкзака предметы, которых он мог касаться (особенно калаш, за который они боролись с юнцом), Лазарев окончательно упаковал свой рюкзак и сумку для камеры. Оставив их у выхода, он вернулся к телу Малыша, присев возле него со стороны, еще не залитой красной липкой жидкостью. Поразительно, несмотря на то, сколько литров крови уже вытекло из Малышева, его щеки все еще были розовыми! На лице застыла все та же добродушная улыбка.

— Прощай, брат. Спасибо тебе, — Лазарев похлопал гиганта по плечу, встал и направился к двери. Затем кое-что вспомнив, вернулся, покопался среди хлама, достав оттуда первый попавшийся грязный запыленный пакет. Подойдя к Малышу, он аккуратно, в перчатках, взял обе почерневшие от крови рубашки и сложил их в этот пакет, прихватив его тоже с собой.

Бросив сумки в пустынном холле, разведчик сначала отпер изнутри входную дверь, а затем спустился по лестнице в подземный гараж. У минивэна Малыша валялся труп «психованного» со свернутой шеей. «Я же тебе говорил: на себе не показывай», — подумал разведчик.

Лазарев, все так же не снимая перчаток, тщательно протер руль, стекла и ручки дверей — надо было защитить и напарников Малышева. Тут же стояли рюкзаки с личными вещами и амуницией этой троицы. Порывшись в них, Лазарев нашел грязную рубашку, которую тут же нацепил на себя. Судя по размерам, рубашка принадлежала Самбисту — она висела на разведчике, как риза на попе. Но это все-таки было лучше, чем пиджак на голое тело.

Затем он вывел минивэн из гаража на дорогу к торцу офисного центра, засунул в бензобак ветошь, валявшуюся в бусике, и поджег ее. Вот теперь полиция заметит.

Вернувшись через гараж в холл и прихватив сумки, Лазарев выскочил к центральному входу, где одиноко маячил синий «Опель», сел в машину и быстренько рванул на трассу. Отъезжая от здания, он услышал довольно сильный хлопок, а от торца здания взмыл к небу черно-оранжевый столб огня и гари.

Теперь главное для разведчика было — не потерять сознание за рулем. Когда напряжение начало чуток спадать, он почувствовал смертельную усталость и адскую боль буквально во всем теле. Всю дорогу до Амстердама его тошнило с такой силой, что ему пришлось несколько раз останавливаться у придорожных каналов (благо их было предостаточно вокруг) и сливать «свое ДНК». Заодно он частями избавлялся от ненужных вещдоков и снова поменял номер авто на его исконный, голландский.

Когда он въехал в предместье Амстердама, было уже совсем темно. Набрав номер из адресной книги айфона, он уточнил местонахождение Самбиста и Афганца. Как и предполагалось, они дежурили у дома Умара в районе Оостерпарка, поджидая своих командиров. Через 10 минут он был уже там.

— Ну шо, Босс, во шо мы нарыли, — начал свой рассказ довольный Самбист, усаживаясь на переднее пассажирское кресло возле Владимира. Однако увидев состояние шефа, он осекся и глухим голосом спросил: — Малыш всё?

Лазарев кивнул. Севший сзади Афганец, как обычно, не выражал никаких эмоций. Повисшую могильную тишину нарушал лишь Самбист, шмыгавший носом и явно пытавшийся сдержать слезы.

— Тебе бы раны надо промыть, начальник, — наконец издал звуки Саня. — Аптечка в багажнике?

Он сходил за аптечкой, снова сел на заднее сиденье и провел какие-то манипуляции с затылком Владимира. Отчего, если честно, стало еще больнее. К тупой боли добавилась еще и острая — от дезинфекции. А в машине распространился явственный запах спирта.

— Я в багажнике увидал наши вещмешки. Нам их забрать? — снова раскрыл рот Афганец.

Лазарев встрепенулся: надо было действовать!

— Значит так. Вот вам деньги на карманные расходы и на дополнительную работенку. Прямо сейчас, пока полиция не явилась к родственникам погибших, постарайтесь «почистить» компы Умара — в его офисе и дома. Чтоб выглядело как ограбление. Справитесь?… Дальше избавляетесь от обоих айфонов. То есть совсем избавляетесь. Понял, Мыкола? Если надо, я тебе новый потом куплю, не жмотись. Саня, проконтролируешь!

— Обижаешь, Босс, — наконец выдавил из себя Самбист. — Мы профи.

— Хорошо, профи. После этого залегаете глубоко на дно. Ну, то есть очень глубоко. Если начнут спрашивать о Малыше — и знать не знаете, где он был эти дни и что делал. Оставьте мне свой настоящий контакт. Когда все уляжется, я свяжусь и передам вам остаток за это дело плюс бонус. На меня не выходить! Это, надеюсь, ясно?… Да, и смотрите не попадитесь на взрывчатке…

Попрощавшись с подчиненными, Владимир набрал номер Майка. Тот не отвечал. «Ну да, “спектакль” же», — вспомнил Лазарев. Он поехал в знаменитый «район красных фонарей», где находился «Эротический театр» Майка.

Поскольку припарковаться на узенькой Ахтер-бюрхвал, где находился этот, с позволения сказать, «театр», было невозможно, Владимир кое-как втиснул «Опель» в районе параллельного канала, и, пошатываясь, двинулся в «район красных фонарей». Тот был забит туристами и «кобелирующими личностями» со всего света. Они с видами знатоков ходили мимо витрин, освещенных красным светом, из-за которых их без особого энтузиазма пытались зазвать полуголые пожилые тетеньки разных размеров и цветов. Честно говоря, зрелище было отвратительным. Лазарев вспоминал свои юные дни, когда он впервые появился в этом квартале и с открытым ртом глядел на эту «свободу», непривычную для выходца из аскетичного СССР. То ли он тогда это воспринимал по-иному, но зрелище казалось более эстетичным. Но глядя на нынешних обитательниц этих комнатушек, он сделал предположение, что их контингент с тех лет не изменился — тогда здесь находились его ровесницы и сейчас они, уже обрюзгшие и потасканные, здесь же. «Боже, лет через двадцать сюда совсем страшно будет заходить», — подумал про себя Владимир.

Вид шатающегося из стороны в сторону Лазарева, похоже, совершенно никого не смущал. Вокруг было полно кофешопов, из которых народ выползал и в более неприглядном виде. Рядом с каким-то магазинчиком прямо на ступеньках сидел очень грязный мужик, который постоянно громко выкрикивал «Я лав Амстер-дам! Я лав Амстер-дам!» Сидел он тут неспроста — рядом лежал его навороченный смартфон последней модели, а внутрь магазина был протянут шнур от его зарядки. Тем не менее посетители магазина спокойно перешагивали сего типа, даже особо не обращая на него внимания. Так что Лазарев вполне легко слился с толпой «укурков», привычных для этого района.

Он подошел к «театру», в котором выступал Майк. На афише большими красными буквами было написано: «Уникальное порно-шоу для мужчин! Совокупление десяти пар одновременно! Только в Эротическом театре! ЛГБТ приветствуется». Судя по афише, шоу должно было закончиться минут через 15–20.

Лазарева солидно качнуло в сторону, он налетел на какого-то прохожего. «Еще не хватало в канал брыкнуться», — подумал контуженный разведчик, осматриваясь по сторонам. На этой, более узкой, стороне Ахтербюрхвал стояли только мириады велосипедов. Зато на той стороне он увидел несколько свободных лавочек. Перейдя к ним по мостику, Владимир брякнулся на скамейку и уставился на оживленный вход в «театр».

Рядом на лавку опустился дородный гермафродит (ну, то есть совершенно неопределенного пола), от которого распространился дурманящий запах каннабиса и отвратительных духов. Оно зазывающе подмигнуло Лазареву и начало демонстративно поправлять чулки на массивной ляжке (другое определение этому целлюлитному месиву было сложно подобрать). Разведчика снова жутко затошнило — к счастью, по дороге в Амстердам он уже избавился от всего возможного запаса «своего ДНК» и уже не мог этого делать физически. Только сейчас он вспомнил, что его пищей за весь день была только чашка двойного эспрессо под Брюсселем. Но есть все равно не хотелось совершенно. От одной только мысли о еде начинало тошнить.

Гермафродит, понявший бесполую бесплодность своих попыток, вскоре пересел на другую лавочку, пытаясь заманить теперь подвыпившего студентика-очкарика. А на выходе из «Эротического театра» появилась толпа возбужденных (во всех смыслах этого слова) зрителей, которые громко, на всю улицу, принялись обсуждать закончившееся шоу.

Уже было за полночь, когда на противоположной стороне канала появился Майк. Он еще был в гриме, нарумяненный и с помадой на губах. Но хотя бы был одет в мужскую одежду и без париков. Его окружали несколько пьяных поклонников, каждый из которых пытался уговорить его устроить «продолжение банкета» где-нибудь в соседнем отеле или автомобиле. Майк раздавал автографы, изображал удовольствие от селфи, но старательно отшивал попытки приставаний. Да, видно было, что парень — местная звезда!

Лазарев познакомился с Майком ван Ренсбургом шесть лет назад совершенно случайно, на парковке в центре Амстердама. Честно говоря, его внимание привлек не юный щуплый парнишка (Майку тогда только исполнилось 19 лет), а его уникальный для этих мест автомобиль. Это была «Лада-копейка» бежевого цвета! Увидеть такую машину в Голландии было невероятно! Точнее, Лазарев так полагал до встречи с Майком. Когда тот увидел заинтересованность его автомобилем, предложил прокатить «дядечку» на нем. Владимир уж и не знает, имел в виду парнишка что-то большее или нет — по понятным причинам разведчика этот парнишка не интересовал, — но посидеть за рулем «копейки» в Нидерландах было забавно. Тут-то Майк и поведал Лазареву историю о существовании целого клуба любителей русских автомобилей, которые на своих «Ладах» и «Волгах» даже устраивают периодические маршброски.

Перекинувшись тогда парой-другой слов с пацаненком, Лазарев понял, что имеет дело с настоящим фанатом России и всего связанного с русским. Майк был буквально одержим коллекционированием русских сувениров, значков, открыток. Эта одержимость Россией совершенно не трансформировалась в знание русского языка (попытки парня зазубрить хотя бы некоторые русские идиомы ограничились несколькими фразами вроде «кон нет валяльси»). Лазарев не сразу оценил возможности сотрудничества с юношей, но пообещал снабдить его сувенирами.

Когда же он на этой почве пообщался с Майком поближе, то понял, что у того, помимо России, есть еще три неудержимые страсти — театр, Мата Хари и гей-движение. Как все это сочетается в одном человеке, Владимир не понимал до сих пор. Но такой набор одержимостей в сочетании с наличием бесспорного актерского таланта и умением перевоплощаться делали из Майка просто-таки идеальный объект вербовки. Лазарев затем никогда не пожалел о своем решении — парень превратился в настоящую звезду. Используя какие-то онлайн-приложения для гей-свиданий, он находил потрясающие объекты, интересующие нашу разведку, завербовав для нее не одного высокопоставленного деятеля.

Российская разведка (да, собственно, как и любая иная) в своей истории не раз эффективно использовала агентов-геев, шантажируя их данными о сексуальных похождениях — вспомнить хотя бы того же австро-венгерского полковника Альфреда Редля. Но в нынешние времена, как верно заметил Потапов в Москве, этот шантаж не работал. Уж точно не в странах Запада и тем более в Нидерландах. Лазарев, по правде говоря, всегда сомневался, гей ли Ренсбург или нет. Однажды Владимир встретил своего агента под ручку с какой-то милой девицей — и Майк был явно смущен, стараясь потом не вспоминать об этой встрече. Попытки агента затащить своего босса на шоу в его «театре» тоже не увенчались успехом — российского разведчика ну никак не прельщала перспектива наблюдать «совокупление десяти пар одновременно». Поэтому о роде сценической деятельности своего подопечного Лазарев мог только примерно догадываться. Однако судя по реакции публики, видно было, что Майк является в этом «театре» настоящей «примой». Или «примом»?

Лазарев увидел, что Майк со своей кучкой поклонников уже добрел до знакомой бежевой «Лады», и облокотился о фонарь поблизости (уже белый, не красный). Звезда «эротического театра» раздавал прощальные поцелуи, вдруг заметив фигуру своего шефа в свете фонаря. Майк быстро избавился от поклонников (одного пришлось отшивать очень жестко) и сел за руль «Лады». Лазарев плюхнулся на сиденье рядом.

— Ну и вид! — на перфектном английском заявил молодой агент. — Тебе в больницу не надо? Что случилось?

— Не бери дурного в голову, — отмахнулся Лазарев. — Ты помнишь, что нам надо спасти мир? И времени у нас для этого немного.

— Кого-то надо взрывать?

— Ага, мозг одному напыщенному субъекту. Уж это ты умеешь делать лучше всех… Мне надо где-то остановиться на ночь, при этом документов у меня никаких.

— Поедем к тебе или ко мне, малыш? — манерно спросил актер.

Лазарев подошел к стоявшему неподалеку «Опелю», снова тщательно протер все изнутри и снаружи — с утра Герт должен сообщить о пропаже автомобиля, поэтому передвигаться на этой машине все равно уже было нельзя. Закинув свой рюкзак и уже ненужный сейф из «Опеля» к Майку, Владимир снова протиснулся на переднее сиденье «Лады».

Лазарев знал, что его агент живет в районе Цветочного рынка (один из самых гейских кварталов Амстердама), но по понятным причинам никогда у него не был. Оказалось, что звезда «эротических театров» обитает в скромном, типичном для центра города порока, покосившемся домике XVII века. Апартаменты Майка представляли собой две небольшие комнаты над заколоченным, заброшенным кофешопом. Нижняя была залом и по совместительству кухней, верхняя — спальней и ванной, отгороженной от кровати лишь клеенкой. Сверху, правда, еще был чердак, заваленный всяким хламом. Все было деревянным и скрипящим, в некоторых местах ступени старинной лестницы заметно проседали.

Только на этих ступенях Лазарев понял, как ему нехорошо. Его вдруг закачало из стороны в сторону, а рюкзак на плече попытался увлечь его вниз — Майк еле успел схватить своего босса за пиджак. Дотянув его до зала, актер попытался поднять на следующий этаж, до кровати. Но Лазарев направился к дивану.

— Неужели я сегодня буду спать один? — заморгал длинными накладными ресницами хозяин квартиры.

Лазарев попытался усмехнуться этой шутке, но он уже ничего не мог. Он прямо в одежде рухнул на диван и просто провалился в темноту.

 

Пятница, 25 июля 2014 г

То ли во сне, то ли где-то за гранью бессознательности перед разведчиком постоянно всплывало розовощекое, довольное лицо Малыша. Тот почему-то был в компании молодого Тома Хэнкса, одетого в форму «спасителя рядового Райана».

«Господи, при чем тут Хэнкс?!» — была первая мысль разведчика, проснувшегося на узком неудобном, пружинистом диване. Он обнаружил, что раздет до трусов и заботливо укрыт теплым пледом. Приподняв плед, он ужаснулся — его тело было буквально черным от сплошных синяков и ссадин.

Сев и слегка придя в себя от легкого головокружения, он увидел, что на улице уже начинало светать. Осмотревшись по сторонам, он оценил бардак, царивший в комнате. Всюду были разбросаны шмотки — мужские и женские, в старом давно не используемом камине грудами лежали книги, тут же валялись матрешки, стоял грязный самовар. Вся стена была увешана портретами Маты Хари, соединенными какими-то стрелками и графиками — как на стенде какого-нибудь следователя, расследующего связи внутри мафии.

Одержимость Майка голландской шпионкой трудно описать. Он с юных лет собирал подробное досье на нее и писал музыкальную пьесу, в которой он сам и мечтал сыграть главную роль. У Владимира порой складывалось устойчивое впечатление, что женские танцевальные роли в «эротическом театре» и работа на российскую разведку воспринимались Майком всего лишь как генеральная репетиция перед делом всей его жизни — перед этой пьесой…

В раковине валялась груда немытой посуды, а на столе, среди чашек, книг и вырезок газет стояли ноутбук и принтер. «Вот принтер-то нам как раз и понадобится», — подумал Лазарев, пытаясь отыскать свои брюки.

Так и не найдя их, он прихватил свой рюкзак и поднялся по узкой лестнице, отметив про себя, что дается это теперь гораздо легче, чем ночью. На двуспальной кровати размером «queen-size», раскинувшись наискосок, спал юный агент. Наконец-то он был без грима и без помады — на вид обычный паренек, даже выглядящий моложе своих юных лет. Лазареву пришлось изрядно попотеть, чтобы разбудить хозяина кровати.

— Слышишь, красавчик, — грозно спросил разведчик, — ты куда мою одежду спер? Надеюсь, ты себе ничего не позволил лишнего, когда раздевал меня?

У Майка, не пришедшего в себя от сна, не было сил реагировать на шутки:

— Мм-ммм, сколько времени? Мне нельзя так рано вставать, я же ночной труженик.

Однако попытка его бухнуться снова на кровать была жестко пресечена Лазаревым. Когда тот убедился, что его подопечный продрал глаза и медленно пошел вниз готовить кофе, Владимир залез под холодный душ за занавеской. Даже легкие прикосновения мочалки отдавались бешеной болью в груди. Приведя себя в порядок (во всяком случае, насколько позволяло его состояние), Лазарев спустился вниз, где Майк, сдвинув грязные тарелки на край стола, уже разложил подогретые в микроволновке коробки с аппетитной тайской кухней. Он жестом пригласил своего начальника за стол, протянув такой же синий халат, какой был на нем.

Поразительно, но Лазарев, не евший уже полтора дня, совершенно не чувствовал голода. А вот чашку благоухающего кофе он выпил почти залпом, немедленно потребовав добавки. Все еще полусонный Майк в синем халате и шлепанцах потопал к кофейной машине, которая моментально (на зависть Лазареву) выдала двойную порцию эспрессо.

— Итак, диспозиция следующая… — начал Лазарев, наблюдая, как Майк орудует бамбуковыми палочками для еды.

Однако агент сделал протестующий жест:

— Какая диспозиция?! Ты же видишь, я еще душ не принял! До этого я еще не человек. Кстати, ты точно не будешь удон с кешью? Если не будешь, я съем.

Только что «смолотив» изрядную порцию тайского кушанья, Майк тут же принялся за вторую. Лазарев не раз ужинал со своим агентом и знал его зверские аппетиты, всегда удивляясь, как в это худощавое тело влезает столько еды. В конце концов Майк все такой же сонной походкой пошлепал наверх умываться и приводить себя в порядок.

Не теряя особо времени, Лазарев открыл хозяйский ноутбук — благо тот был не запаролен. На него сразу выпрыгнула масса страничек с различными социальными сетями и гейскими сайтами знакомств. Свернув все окна и вставив карточку, на которую Лазарев предварительно сохранил PDF-файл с макетом несостоявшегося «Посткранта», он распечатал его в режиме «плакат» на четырех листах формата А4.

Затем разведчик открыл сайт Минобороны Нидерландов. В первом подвернувшемся на компьютере графическом редакторе Лазарев совершил нехитрую операцию, создав файл с интерфейсом новостной ленты этого сайта, куда он вбил как бы «свежую новость» за сегодняшнее число. Распечатав этот файл, он приложил его к «макету газеты».

Вскоре сверху спустился благоухающий и посвежевший Майк, к которому вернулись обычное расположение духа и его безудержная тяга к авантюризму.

— Слушай, Влад, я тут в Тиндере вышел на начальника налоговой… — он взахлеб начал предлагать кандидатов для вербовки.

— Это подождет. Сейчас о деле, — оборвал его Лазарев.

— Хм, как будто это не дело… — Майк обиженно надул губы, снова входя «в образ». — Ну, и кого я должен сегодня соблазнить?

— Сегодня ты никого соблазнять не должен. Сегодня ты должен талантливо сыграть роль журналиста вашей ведущей газеты. Кстати, у тебя нет ракеток или хотя бы чехла для ракеток?

— Нет. Зато у меня есть клюшки для хоккея на траве. Пригодится?

— Это вряд ли. Обычно такие клюшки привлекают нездоровое внимание на теннисных кортах.

Обсудив задачи, оба начали готовиться к операции. Пока Майк наверху преображался в «журналиста», Лазарев склеил скотчем, найденным в этих завалах, макет полосы и просмотрел на карте, где по маршруту их следования будут уже открытые спортивные магазины. На всякий случай он глянул и расписание сегодняшних рейсов на Москву — в конце концов, если другого варианта не останется, придется идти на риск и лететь. Если его, конечно, не задержат на границе.

Поскольку Майк все еще возился наверху, Владимир бегло просмотрел и новости. Все трубили о введении санкций против России и о планах Европы по резкому сокращению поставок нефти и газа с Востока — это должно было болезненно отразиться на бизнесе Лазарева. Местные новостные сайты пестрели сообщениями о вчерашней встрече глав МИДов Нидерландов и Украины — разведчик догадывался, о чем там шла речь. Он тут же сел за компьютер и переделал «новость Минобороны», распечатав ее снова.

Об убийстве в Ворсхотене особых новостей не было, пресса лишь судачила об угрозах джихадизма и сообщала о некоторых задержаниях в мусульманских кварталах Роттердама. Еще не успели просочиться сведения о вчерашней перестрелке в офисном центре неподалеку от Лейдена. Лишь сайт, освещающий чрезвычайные происшествия, сообщил о сгоревшем минивэне.

— Ну как? Похож я на опытного журналиста? — раздался с лестницы голос Майка.

Владимир взглянул вверх и увидел какого-то хмыря в клетчатом пиджаке, клетчатой кепке, в больших роговых очках, с волосами, торчащими в разные стороны.

— Ты больше похож на смесь Шерлока Холмса с Марком Твеном, — съязвил Лазарев. — Ты журналиста 70-х пытаешься изобразить? Где ты такие кепки нашел?

— Ладно-ладно, посмотрим. Пошли из тебя что-то соорудим, — позвал Майк своего босса наверх.

Усадив его на кровать перед большим зеркалом, Ренсбург умелыми движениями кистей и многочисленных губок быстренько «состарил» своего начальника, нарисовав ему морщины и закрасив брови в белый цвет. Затем нацепил на него седой парик и солнцезащитные очки. Получился вполне благообразный подтянутый 70-летний старичок.

Во время этих процедур с Владимира сполз халат, обнажив его покрытое синяками тело.

— Ты уверен, что тебе в больницу не надо? — участливо спросил Майк. — В конце концов, я и сам справлюсь.

— Нет, мне нужно принимать решение мгновенно, по обстоятельствам, — решительно ответил разведчик. — В больницу позже. В Москве. Здесь нельзя, как ты понимаешь.

Майк скептически покачал головой:

— Давай хоть эластичными лентами тебя перевяжу. А то у тебя там, похоже, перелом ребра. А может, и ребер. Мы, кстати, не опаздываем?

— Турнир торжественно открывается в полдень. Судя по сетке, первая игра генерала — где-то в час — час-тридцать. Уверен, он не преминет воспользоваться случаем покрасоваться в лучах славы во время открытия, так что идеальное время для интервью между началом турнира и его матчем.

— Мне сейчас позвонить договориться об интервью?

— Во-первых, рановато еще. Во-вторых, отсюда звонить нельзя. Не исключено, что уже сегодня вечером будут искать липового «журналиста», выудившего секретную информацию у командира бригады. Поэтому позвоним с одной из «левых» мобилок уже с трассы.

Спустя полчаса из покосившегося дома возле Цветочного рынка Амстердама вышли двое мужчин — седой, спортивного вида, но заметно прихрамывающий старик в нелепой одежде (выбор шмоток его размера у Майка был невелик) и массивным рюкзаком за плечами, а также парень лет тридцати — тридцати пяти в потертых джинсах, клетчатой рубахе, в дешевых очках, с фотоаппаратом и легкой сумкой на плече. Ренсбург все-таки внял упрекам начальника и отказался от клетчатого кепи и прически под Марка Твена. Теперь его волосы были средней длины, неровно постриженные и неопрятно разбросанные в разные стороны. В общем, типичный голландский журналист XXI века.

Эта пара села в припаркованную невдалеке бежевую «Ладу» и двинулась в сторону Гааги. Как только они выехали из Амстердама, пошел довольно сильный дождь.

— Этого еще не хватало, — пробурчал Лазарев. — Так могут и турнир перенести или сдвинуть. А нам важно разговорить генерала в месте, далеком от стационарного Интернета, секретарш и адъютантов. Чтобы у него не было возможности и времени оперативно все перепроверить.

Дождь, правда, вскоре прекратился, хотя иногда с неба продолжала срываться мелкая морось. Над трассой огромной аркой засветилась яркая радуга, что очень порадовало водителя «Лады».

На полпути в Гаагу они сделали небольшую остановку. Майк набрал номер приемной генерала Хамстера, раздобытый с сайта Министерства обороны. Услышав, что звонит журналист «Посткранта», секретарша оперативно перевела на мобильный своего шефа — его штат был хорошо вышколен и знал, что с ведущей прессой страны надо дружить.

— Кстати, я знаю, что у генерала сегодня теннисный турнир? — прикрыв трубку рукой, спросил «журналист» сидевшего рядом «старичка».

— Не обижай свою прессу. Ты же журналист продвинутой голландской газеты. Конечно, ты знаешь, где генерал! — покровительственно ответил «старик».

Как и следовало ожидать, Хамстер с удовольствием согласился дать интервью «о боеготовности и моральном духе славной аэромобильной бригады», что, конечно же, «очень интересует читателей передовой голландской газеты». Обменявшись номерами мобильных телефонов, генерал и «журналист» закончили переговоры.

Чуток не доезжая Гааги, «Лада» заехала в торговый центр, расположенный в Лейдсхендаме, где «журналист» выбрал для своего спутника спортивную одежду и черную теннисную сумку «Баболат».

— Ну вот, — разочарованно потянул «старик», когда увидел сумку. — Что ж мне теперь с «Баболатом» ходить, как какому-то непрофессионалу? Почему не «Уилсон»?

— Как ты меня учил вашей фразе? — спокойно ответил «журналист», устраиваясь за руль. — «Лёпай шо дают»? Так?

Примерно к полудню «Лада» въехала на огромную стоянку возле парка миниатюр «Мадюродам». На верхнем уровне было уже немало машин. Правда, паркинг был гигантским и даже в разгар туристического сезона не заполнялся наполовину. И уж почти никто из туристов и подавно не знал о наличии нижнего уровня этой стоянки, где на огромной площади обычно парковался десяток-другой (не больше) машин — как правило, персонала «Мадюродама». Поскольку только они да завсегдатаи ближайшего теннисного клуба «Олимпик» знали о наличии данной стоянки, скрытой от глаз и, вполне кстати, от любых камер наблюдения.

Когда «Лада» остановилась в самом дальнем углу темного пустынного гаража, Владимир быстренько переоблачился в спортивную одежду. Он сначала хотел идти только в тенниске, но бинты отчетливо просматривались на теле, так что пришлось набрасывать и спортивную мастерку. В принципе погода вполне располагала к этому — на улице дул довольно сильный ветер с моря, хорошо, если температура достигала двадцати градусов, с неба все так же периодически что-то покапывало.

Активировав последний из оставшихся «левых» смартфонов, Владимир зашел на Твиттер Хамстера. Он показал Майку свеженький твит от генерала — тот уже поспешил выложить свое фото в окружении участников турнира «Олимпика» на церемонии открытия с гордой надписью: «Собираюсь сегодня пополнить коллекцию своих трофеев))))»

— Запомни, — в который раз резидент повторил своему агенту, — основной вопрос задашь, когда у него уже будет почти цейтнот по времени до матча. Чтобы у него не было времени на проверки и перепроверки данных, но достаточно для твита. Я тебе дам сигнал.

Еще раз тщательно проинструктировав Майка, Лазарев двинулся в хорошо знакомый ему клуб первым. Последние годы, с появлением Тани, он тут бывал крайне редко. Но персонал за эти годы остался в основном тот же. Тем не менее гримерное мастерство Майка было на высоте — никто не смог заподозрить в этом бодром старичке, странно припадающем на правую ногу, бывшего русского завсегдатая клуба. Тем более что «старик» этот бегло разговаривал по-голландски.

Лазарев не раз и сам участвовал в этом турнире «почетных старцев», поэтому знал, что появление незнакомого лица среди гостей и участников не вызовет никаких вопросов. Первое разочарование Владимира ждало в баре. Честно говоря, уже в Гааге он почувствовал голод. Памятуя, что в баре «Олимпика» всегда очень неплохо кормили, он рассчитывал уже на горячий супчик и какое-нибудь мясо. Но выяснилось, что в связи с турниром кухня не работала. Пришлось брать чипсы и горький лимонад. Лазарев с ностальгией вспомнил запах утреннего тайского завтрака, от которого он отказался «в пользу голодающих». Он с любопытством взглянул на бутылку хорошего рома над головой барменши, но в таком состоянии да еще на голодный желудок заказывать спиртное не решился.

Владимир расположился у стойки бара, попивая лимонад и стараясь особо не пялиться на участников турнира, среди которых было немало хорошо его знающих персонажей. Особенно разведчика настораживал тот факт, что на него сквозь очки периодически поглядывал Ханс Беккер, министр экономики Голландии, с которым Лазарев не раз пересекался и в различных кабинетах, и в ресторанах, и на кортах. Еще не хватало, если он сейчас подсядет рядом и заговорит.

Вскоре в бар, оживленно беседуя, вошли Хубертус Хамстер и Майк ван Ренсбург, облаченный в наряд «типичного голландского журналиста». Юноша сразу приметил свободные диванчики и пригласил генерала присесть на один из них. Лазарев, дозаказав еще эспрессо, двинулся со своими чипсами и лимонадом за соседний диван, стараясь не задеть Беккера. Разведчик расположился спиной к генералу — так, что ему даже было слышно, что тот говорит, а Майк мог лицезреть седой затылок своего «резко постаревшего» шефа.

Поначалу интервью выглядело вполне дежурным. Банальные вопросы — банальные ответы о миссии в Мали, о спасении больных малийцев, о планах бригады по перевооружению. Хамстер отвечал заученно и добродушно. Вскоре генерал стал поглядывать на часы, давая понять, что приближается время его матча. Владимир поднял левую руку. Он хотел указать на воображаемые часы, но сам ужаснулся, обнажив довольно заметный след от наручников.

— Ну, и самое главное, генерал, — «журналист» взял быка за рога. — О миссии вашей бригады на Украине.

Последовала напряженная пауза. Генерал, похоже, долго соображал, какие слова подобрать. Фразы «Это военная тайна» или «Откуда вам это известно?» явно не подходили.

— Ммммм… Вы сейчас о какой миссии спрашиваете? — настороженно поинтересовался Хамстер.

— То есть как это о какой? — на вид очень искренне удивился «журналист». — О той, к которой мы готовимся. Сегодня же утром о ней объявила пресс-служба Министерства обороны. Вот у меня и распечатка новости есть, я сам только с утреннего брифинга оттуда.

Майк вытащил распечатку «новости с сайта Минобороны», которую с утра на его компьютере на скорую руку сварганил глава российской резидентуры в Нидерландах. Генерал ошеломленно взглянул на бумажку.

— Что значит «миссия Министерства обороны»? — недоумевающе процедил сквозь зубы Хамстер. — Что значит «Вспомогательные функции будет выполнять 15-я аэромобильная бригада»? Как это «вспомогательные функции»?

— Ну да, и сегодня глава пресс-службы Минобороны на брифинге сказал, что миссия разрабатывалась непосредственно министром и его аппаратом, а все детали миссии обсуждены вчера на встрече министров иностранных дел Нидерландов и Украины. Вот тут же, в пресс-релизе это сказано.

— Да, но что значит «вспомогательная миссия»? — ошеломленно повторил генерал.

— Я как раз и хотел спросить вас об этом. Глава пресс-службы сегодня заявил, что ваша бригада будет как бы «на подхвате», для тылового обеспечения операции, спланированной аналитиками Минобороны.

Генерал откровенно вскипел:

— Что они себе там позволяют?! Это наша миссия! Целиком и полностью наша! Непосредственно мой штаб и я лично разрабатываем все ее детали!

Произошло то, чего боялся Лазарев: генерал схватил мобильный телефон и стал куда-то звонить.

— Госпожа Моммерс, — гаркнул в трубку Хамстер. — Постарайтесь мне сегодня же назначить встречу с главой пресс-службы Минобороны. И ради всего святого, сообщайте мне обо всех новостях, где упоминается мое имя и наша бригада!

— Хубертус Хамстер! — раздался голос из-за стойки оргкомитета турнира. — Ваш корт свободен.

Генерал тут же дал отбой и собрался вставать.

— Генерал, но что же мне напечатать в газете о вашей миссии? Использовать слово «второстепенная»? — поинтересовался Майк.

— Давайте я вам перезвоню после турнира и после того, как проясню все детали в Минобороне.

— Ну что вы, генерал! Мы уже и газету верстаем с первой полосой, посвященной этой миссии. Вот уже предварительный набросок макета сделан, — Майк достал сложенный макет, помахав им перед генералом. Там отчетливо просматривалась карта Донбасса, фотография спецназовцев, крупный заголовок «Голландские коммандос на Украине». Само собой, на дату номера генерал не стал обращать внимания. — Да и по социальным сетям новость об операции Минобороны уже расходится. Так что к вечеру это совсем потеряет актуальность.

Генерал в задумчивости снова присел на диван. Он понял, что его «секретная миссия» уже ни для кого не секрет, а победные лавры уходят из его рук еще даже до начала его собственной операции.

— Напишите так. Генерал Хамстер горд тем, что возглавляемая им бригада будет на острие атаки во время операции, которая обеспечит привлечение к ответственности виновных в катастрофе «Боинга» и гибели десятков голландских граждан. Я думаю, этого достаточно?

— Генерал! Ну где же вы?! Тут ведь очередь! — в дверях стоял партнер Хамстера по матчу.

— Еще бы! Более чем, — поспешил отпустить генерала его интервьюер.

Хамстер отправился в сторону корта, в дверях он нерешительно остановился, достал телефон и что-то накропал там.

Когда Владимир и Майк оказались у «Лады», они первым делом включили смартфон. Твиттер Хубертуса Хамстера гласил:

«1/2 15-я аэромобильная бригада полностью готова к спецоперации на Украине. Мы с честью выполним возложенную на нас задачу…»

«2/2 Поможем восстановлению там мира, стабильности и правосудия над виновниками в страшной трагедии, повлекшей гибель наших сограждан».

Оба дружно расхохотались.

— Тщеславие! Однозначно мой любимый грех! — голосом Аль Пачино произнес Майк, подмигивая кому-то воображаемому.

Владимир быстренько (нужно было спешить, пока не начался скандал и хвастливое сообщение генерала не удалили) зашел в тот самый «левый» почтовый ящик, с которого он переписывался с Виссером, и отправил настоящему журналисту «Пост-кранта» ссылку на твит Хамстера.

— Вот тебе, Джеймс Бонд ты наш драгоценный, и подтверждение из армейских кругов.

Лазарев обессиленно опрокинулся на сиденье автомобиля. В принципе (если опять не вмешаются никакие силы) он представлял, как дальше будут развиваться события. Если все пойдет, как он планировал, его миссия выполнена — Москва будет в курсе уже очень скоро.

— Стесняюсь спросить, — помялся Майк. — А не пора ли нам отсюда уматывать скорее?

— Да, конечно, — опомнился разведчик. — Возьми эти телефоны и незаметно где-нибудь на трассе избавься от них. Так же, как от этих «макета газеты» и «новостей с сайта Минобороны». На время забудь о делах, занимайся только своим «шоу-бизнесом». Я дам знать, когда можно будет вернуться в прежний режим. Забери также теннисную сумку и мой рюкзак. Да, и дай мне пакет какой-нибудь ненужный. И если есть, какие-нибудь влажные салфетки, чтобы твой грим смыть.

Минут через десять после отъезда «Лады» из подземного паркинга у Мадюродама вышел старенький дедушка в теннисной форме с небольшим пакетом в руке. Он похромал к ближайшей трамвайной остановке. Заплатив за билет 3 евро 10 центов, он доехал на 9-м маршруте трамвая до Явастраат, а затем неспешно последовал в сторону забытого всеми скверика на месте бывших казарм. Вскоре из-под плакучей ивы вышел некий господин средних лет в красном пиджаке, надетом прямо на тенниску, мешковатых брюках и в помятом стетсоне на голове. Оглянувшись по сторонам, он положил камень в пакет и, предварительно хорошо завязав его, аккуратно погрузил в заросший тиной прудик. В руках у него остался только какой-то металлический предмет, напоминающий съемный диск от компьютера.

Спустя 20 минут из магазина одежды в двух кварталах от этого места вышел известный голландский бизнесмен русского происхождения Владимир Лазарев в легких спортивных «кларксах» на босу ногу и в хипстерской летней одежде. Поскольку снова начал накрапывать дождик, бизнесмен открыл приобретенный в этом же магазине асимметричный четырехугольный зонт. Так что никто из прохожих не обратил внимания на маленькую струйку крови, предательски потекшую под дождем по шее.

Еще спустя 10 минут Владимир Лазарев оказался у себя дома, во дворе королевского дворца Ноордайнде. Только здесь, закрыв за собой засов, разведчик почувствовал, как на него одновременно наваливаются невероятное облегчение и страшная боль в голове. Его снова замутило и затошнило.

Тем не менее Лазарев нашел в себе силы внимательно осмотреться — никаких следов проникновения не было. Несмотря на то что еще был день, он снова упал как подкошенный на кровать и снова отрубился.

Голод! На этот раз не Хэнкс, а голод стал причиной резкого пробуждения уставшего русского разведчика. Но сил куда-то идти не было. Он набрал службу доставки самого лучшего в городе тайского ресторана и сделал заказ. Конечно, лапша удон с кешью! Что он еще мог заказать, если с самого утра его преследовал ароматный запах этого блюда?

Дождавшись заказа, он засел за поглощение лапши и беглый просмотр новостей. Сайт «Пост-кранта» уже разместил в качестве главной новости с пометкой «Эксклюзив» сообщение о готовящейся в понедельник спецоперации голландских коммандос в Донбассе. Судя по количеству перепечаток, перепостов и ретвитов, эта новость уже активно разошлась по миру. Владимир увидел, что и некоторые российские СМИ уже активно цитировали новость от «Посткранта». А это значит, что все соответствующие российские службы от МИДа до его родной Конторы уже поставлены на уши. Наверняка уже запущен экстренный сценарий оповещения Гааги о возможных последствиях этой авантюры и о возможных ответах России на появление в зоне конфликта, на самой российской границе, натовских спецподразделений. «Думаю, до понедельника на дипломатических каналах будет очень горячо», — подумал Лазарев. Теперь все зависело от дипломатии, а не от него.

Он все-таки решился набрать Анжелу. Та долго не брала трубку. «Возможно, согласовывает свои действия с руководством. А может быть, ее уже саму деактивировали от греха подальше», — размышлял Владимир, ожидая ответа. Однако с третьей попытки Анжела ответила. Ее голос звучал тревожно и отстраненно.

— Анжелочка, милая моя, я в воскресенье прилечу. Встретишь?

На той стороне зависла долгая тишина. Затем Анжела выдавила из себя: «Я пока не знаю, буду ли я в городе. Скинь мне время прилета и рейс, я уточню свой график». После этого она резко бросила трубку. Да, такой он Анжелу еще никогда не слышал.

Лазарев знал, что нарушает все правила и каноны этим звонком и этой поездкой. Его Служба за последние трое суток задействовала значительные ресурсы, чтобы обеспечить его эвакуацию. С сегодняшнего утра он считается то ли беглым, то ли провалившимся агентом. И тут он сам прибывает в Москву! По правилам он должен был начать длительную процедуру «карантина», когда его со всех сторон «проверяли бы и перепроверяли», как говорил Потапов. Но Лазареву надо было все-таки попасть в больницу, не вызвав ненужных вопросов, и желательно было бы до понедельника описать начальству всю ситуацию по операции голландского спецназа. Он надеялся, что Москва оценит ее чрезвычайность и особые обстоятельства.

Лазарев выглянул в окно. На улице чернела ночь, по крышам накрапывал привычный голландский дождь, за окном комнаты, где располагалась королевская охрана, привычно были повернуты в его сторону мониторы наблюдения.

Вдруг мимо окна, из которого выглядывал Владимир, с диким криком пронесся большой зеленый попугай, которого, видимо, спугнула какая-нибудь кошка. «Тьфу ты», — Лазарев отпрянул от окна и грязно выругался…

 

Суббота, 26 июля 2014 г

Утром ему было гораздо легче. Голова почти не болела, да и грудь выглядела уже не такой синей. Хотя, потрогав ребра, он снова почувствовал резкую боль — врачу надо показаться обязательно. Довольно долго провалявшись в ванной, Лазарев поднялся на кухню. Попытка сделать кофе № 1, попытка сделать кофе № 2… После третьей Владимир пнул непослушный автомат и пошел в ближайшее кафе напротив Валлонской церкви. Никаких «хвостов» за ним уже не было.

На улице было довольно свежо (хорошо, если выше 15 градусов), но солнечно. Посему редкие утренние посетители, по голландской традиции, нежились в лучах за столиками, выставленными на улицу перед церквушкою. Первое, что бросилось в глаза в пустом кафе, был свежий номер «Пост-кранта», где первая полоса и два первые разворота были посвящены грядущей спецоперации голландских коммандос в Донбассе. С первой же полосы на читателей смотрело самодовольное лицо генерала Хубертуса Хамстера в парадной форме, под ним красовался скрин его твита: «15-я аэромобильная бригада полностью готова к спецоперации на Украине…». Под материалами первой стояла подпись «Ян Виссер».

Лазарев довольно откинулся на спинку деревянного стула, разглядывая это «произведение искусства». Он поймал себя на мысли, что левая рука на автомате ищет болт крепления. «Тьфу ты», — только и осталось повторить Лазареву.

Новость о расследовании убийства в Ворсхотене, еще день-два назад бывшего главной сенсацией страны, на этот раз свелась к нескольким предложениям и была помещена лишь в «подвале» 6-й страницы. Что ж, так устроена современная пресса: успокаивающие новости не заслуживают первых полос.

Газета сообщала, что мотивом убийства послужили бизнес-разборки партнеров, что джихад лишь использовался в качестве попытки увести следствие от убийцы. Правда, в конце было добавлено: «Учитывая происхождение большинства жертв данного преступления, полиция допускает причастность к этому русской мафии».

Дочитав новости, Лазарев набрал номер своей секретарши.

— Привет, Шанталь, — со своим персоналом он всегда общался по-английски. — Извини, что беспокою тебя в выходной. Я знаю, как это для вас, голландцев, свято. Но у меня были особые обстоятельства.

Удивленная секретарша явно была смущена и ошарашена, она знала, что ее начальник все дела обычно планирует загодя и не допускает беспокойства подчиненных по выходным.

— Готова записывать? Во-первых, закажи мне билет в Москву на завтрашнее утро. В любое время, лучше пораньше. Во-вторых, узнай, как оттуда лететь в Краснодар, и закажи мне билет туда, скажем, на вторник… — Владимир повторил название незнакомого голландке города по буквам и сделал небольшую паузу, размышляя о том, что и сколько от него потребуется в Москве. — Ладно, пока не заказывай билет, просто скинь мне расписание полетов Москва-Краснодар на ближайшую неделю. Пожалуй…

Из-за стойки бара раздался громкий треск кофе-машины.

— Да! И купи с моей карточки хорошую эспрессо-машину с доставкой на дом! Самую лучшую, по любой цене. Но чтобы она, черт побери, работала!

Заказав еще кофе, Владимир в нерешительности потеребил телефон и снова проверил голосовую почту. За эти дни от Тани не было ни одного звонка. Он все-таки решился набрать свою возлюбленную. «Алло», — голос девушки звучал сухо и не воодушевлял на дружеский диалог.

— Танечка, милая моя, я вернулся. Мне многое надо тебе объяснить. Скажи, вы с Димой дома? Могу я через полчаса к тебе заглянуть и извиниться за все?

На той стороне повисло молчание, показавшееся Владимиру вечностью. Затем его девушка не выдержала и разрыдалась: «Родненький мой, я думала, ты мне уже никогда не позвонишь. Боже, как же я волновалась за тебя и как же я боялась, что потеряла тебя».

— Я к тебе сейчас приду, моя девочка, ладно?

Таня снова чуток помолчала. Потом ответила уже с капризцей в голосе: «Только если с цветами».

— Разве я могу прийти иначе? — ответил Лазарев, мучительно раздумывая, где в субботу утром в самой цветочной стране мира можно приобрести цветы. Не в Амстердам же на Цветочный рынок ехать.

Через полчаса, уже с букетом наперевес и коробкой конфет для ребенка он шел к своей девочке, обдумывая теперь план, как бы сбежать от нее до того, как Дима пойдет спать. До секса дело точно нельзя доводить, иначе придется отвечать Тане не только на вопросы «Где был?» и «Что делал?», но и «Почему ты решил стать Аватором?»

 

Вместо послесловия

Спустя два месяца

Над Голландией лил привычный сентябрьский дождь. В такое вечернее время и тем более в такую мерзкую погоду в парке возле Ворсхотена практически невозможно было встретить кого бы то ни было. Однако стройной девушке в бежевом плаще, с платком на голове и под радужным зонтом, похоже, не мешали ни погода, ни высокие каблуки-шпильки, совершенно не приспособленные для прогулок по дождливому осеннему парку. На плече у нее висела большая дамская сумочка. Рядом семенила маленькая белая собачка, норовившая пометить каждый куст.

Девица присела на ту самую скамейку, которую разглядывал в июле Лазарев, и внимательно осмотрелась по сторонам. Вокруг ни души. Даже вечно крикливые попугаи, облюбовавшие парк, притихли и нахохлившись сидели на ветках, пережидая холодный дождь. С веток обсыпалась желтая листва, а на деревьях возле скамейки трепыхались по ветру еще более желтые обрывки полицейских лент.

Девушка в бежевом плаще незаметно бросила за лавку маленькую косточку. Шавка с тявканьем помчалась за скамью и занялась поеданием вкуснятины. Девица покачала головой, демонстративно достала из сумки целлофановый пакетик для собачьего дерьма и, как бы сокрушаясь, полезла за скамью, как бы прибирать за своим питомцем. Там лежал тот самый камень, уже изрядно забросанный грязью и осенней листвой. Девушка постаралась незаметно положить камень в сумочку.

Посидев еще чуть-чуть и полюбовавшись, как ее собачка с радостным визгом гоняется за листьями, девушка встала и неспешно пошла к выходу из парка со стороны, противоположной трассе Гаага- Амстердам. На полузаросшей стоянке девицу ждала «Лада», тоже бежевая, под стать плащу.

Бросив на заднее сиденье сумку и промокшую насквозь шавку, девица еще раз внимательно осмотрелась и рванула в сторону Амстердама…

КОНЕЦ

Закончено 5 мая 2017 г.