Ровно через час Лазарев проснулся довольно бодрым. Это была одна из особенностей его организма: он мог пробудиться без всяких будильников в назначенное время. «Прямо как Штирлиц, — всегда поражалась Таня, уточняя при этом: — Ты случайно не из шпионов?» На что следовал дежурный ответ: «Штирлиц никогда не был так близок к провалу». И дался ему сегодня этот Штирлиц!..

Лазарев взглянул на монитор — Анжела еще спала. Он снова пробежался глазами по цифрам, пытаясь сопоставить их с данными, осевшими в голове: вроде все сходилось. После этого бюллетени полетели в урну. В конце концов, сюда доступ имели только свои, поэтому уничтожение улик было не его заботой. Пусть пользуются, если надо.

Завернув оставшиеся палки махана в пакет, разведчик тихонечко прошел через «шкаф» в квартиру Анжелы. Теперь следовало осторожно пробраться в спальню и разыграть сцену взаимного пробуждения. И хоть они оба знали, что их наверняка никто не слушает, Потапов был прав: береженого бог бережет.

Пока беречься особого смысла не было. Квартира Анжелы была напичкана аппаратурой, но все записи делались все теми же своими. Все потенциальные «жучки» могли быть только где-то в вещах или гаджетах Лазарева, которые все еще хранились в ванной. Туда «проснувшийся» Владимир и направился. Снова приняв душ, он надел костюмные брюки и достал свежую синюю рубашку. Пришлось слегка повозиться с серебряными запонками в виде львов, недавно подаренными Таней. Он и сам любил запонки, но Танюша просто обожала мужчин с этим вышедшим из моды аксессуаром, поэтому по поводу и без дарила запонки своему любимому — у него теперь была их самая невообразимая коллекция.

Взяв с собой ноутбук, пошел на кухню. Готовя кофе, он слегка поморщился, вспоминая, что последние три месяца мучается со своей «супер-пупер-навороченной» кофейной машиной дома в Гааге. Она периодически отказывалась работать, а тащить ее в ремонт было или некогда, или чаще всего лень.

Лазарев сделал двойной эспрессо, опрокинул его почти залпом, сделал еще двойную порцию и уже с ней устроился за свой ноутбук полистать новости и свежие котировки. В первую очередь его интересовало, ввела ли Европа санкции против России или еще нет. Оказалось, что обещают их на завтра, на вторник. Госсекретарь Керри уже назначил «виновных» в сбитом «Боинге», эвакуация тел в Голландию начнется со дня на день («Стало быть, прилечу раньше», — подумал Лазарев), Украина наращивает темпы наступления на Донецк и Луганск… Лазарев посмотрел на часы, маме в Донецк уже можно было бы позвонить, но он почему-то не хотел делать это при Анжеле.

Та, заспанная, растрепанная, но не менее соблазнительная, уже появилась на кухне в своем розовом халатике.

— Буду салатик делать, — зевая, сказала она. — Ты все так же не завтракаешь по утрам?

— Я и по ночам не завтракаю, — не отрываясь от компьютера, сказал Лазарев.

Увидев, что он уже одет, да еще с лэптопом и мобилками, Анжела вспомнила о своей роли:

— Боже, мой мальчик, как же вы с твоим Гигантом были хороши сегодня! Хочу еще…

Ее голос звучал томно и призывно. Лазарев улыбнулся, достал кошелек и отсчитал три новенькие купюры по 500 евро. Он, само собой, мог этого не делать — в конце концов, он был заданием Анжелы, ее уже «предоплаченной» работой. Но так уж у них повелось: все должно выглядеть натуральным, считал Лазарев. Да и Анжела никогда не возражала против честно заработанного гонорара. Вот и сейчас она быстренько пересчитала купюры и промурлыкала:

— Спасибо, мой хороший.

— Да не за что, моя радость. Тем более что в Голландии это все равно не деньги.

— Как не деньги?! — Анжела испуганно посмотрела купюры на свет.

— Да вот, не поверишь, у них там купюры по 500 евро не берет никто, практически запрещены к хождению. Говорят, подделывают часто. Не переживай, эти настоящие…

Анжела успокоилась, открыла стоявшую на тумбочке шкатулку — то ли малахитовую, то ли «под малахит» — и аккуратно сложила туда «заработок».

— Кстати, давно хотела спросить твоего совета. У меня тут баксиков поднакопилось. А все говорят, доллар будет падать в ближайшее время, поэтому лучше хранить сбережения в рублях.

— В рублях? — Лазарев на секунду оторвался от новостей. — Почему в рублях-то?!

— Ну, я читала, что Россия в ответ на санкции откажется продавать нефть за доллары, что-то там выведет из американских резервов — доллар в итоге рухнет.

— Хм, я с этой «игровой концепцией» не очень знаком, — скептически протянул Владимир. — А сейчас доллар почем?

— Где-то 35–36 рублей. А неделю назад было 37. Так что доллар вниз пошел. Я вот и боюсь.

— Знаешь что, мое золотко, чтобы уж наверняка, храни деньги в трех-четырех валютах сразу. Тогда не ошибешься. Если одна из них пойдет вниз, не поверишь, другая подорожает. Так что в любом случае не ошибешься… Да, и я тебе еще твои любимые голландские вафли привез, как обычно.

— Мм-мммм… Обожаю! Ты знаешь, сколько в Москве ни пытаюсь найти что-то похожее — нигде таких вкусных нет… Тебя сегодня повозить по городу?

— Нет, из офиса уже должны были прислать машину. Потом в аэропорт забросишь? У меня вылет в шесть. Так что в четыре желательно быть в Шереметьево.

— Не вопрос. А ты с префектом своим успеешь-то?

— Да я надеюсь, мы за полчаса с ним все решим. Так что на дорогу у нас будет где-то полтора часа. Прорвемся?

— Не вопрос опять-таки. Лето, пробок почти нет.

Лазарев недоверчиво хмыкнул. После голландского трафика движение в Москве для него выглядело сплошной и безостановочной пробкой. Он легким кивком показал Анжеле на ноутбук, закрыв крышку. Выключать его было нельзя, поскольку спецы, которые вот-вот должны были прийти за ним, без его отпечатка пальца включить компьютер не смогли бы. Девушка понимающе кивнула…

Выйдя на улицу, Лазарев сразу у подъезда увидел черный «Ауди» представительского класса. Он присвистнул. Макс сообщал о том, что одобрил покупку новой машины для московского офиса, но ее стоимостью Лазарев не поинтересовался.

— Ничего себе! Мы такого авто в Голландии себе позволить не можем, — приветливо сказал он мрачному водителю, стоящему рядом с машиной. Тот презрительно взглянул на вышедшего из подъезда «нищеброда» и пошел открывать багажник. Ни тебе «здрасьте», ни «доброе утро». По всему видать, шоферу не успели сообщить, что возить он сегодня будет владельца фирмы.

Как только авто завелось, из динамика раздалась какая-то блатная абсурдная песня без рифмы и ритма о «тюремном батюшке». Лазарев сразу вспомнил сетования Потапова по поводу пыток «Шансоном» и вежливо попросил водителя:

— Я вас очень прошу, переключите на что-то не блатное.

Водитель обиженно засопел, но, не проронив ни звука, каналы все-таки переключил. Теперь по радио говорили о некоем флешмобе, который должен был доказать, насколько хорошо жилось в 90-е по сравнению с «суровыми» 2000-м. Лазарев поневоле вспомнил свои 90-е.

Никакой особой ностальгии по тем временам он не испытывал. Тяжелое было время, что ни говори. Окончив свою «разведшколу» как раз в период полного распада, Лазарев оказался перед дилеммой: продолжать службу или вливаться в ряды своих массово увольнявшихся коллег, которые устраивались в различные охранные структуры. Контора, как и вся страна, переживала далеко не самые лучшие времена. Практически полное отсутствие финансирования, перманентные сокращения штатов, чуть ли не полный отказ от гостайны — сотрудники ЦРУ уже чуть ли не гуляли по коридорам. Его долго готовили для заброски в Нидерланды, годами оттачивали его легенду. А уже в первой половине 90-х все эти легенды можно было выбросить в мусорную корзину. Что говорить, если даже парторг их Института свалил в Штаты со всей базой данных на студентов, включая «нелегалов», и «преподов»!

Дальнейшее продвижение по службе зависело целиком и полностью от смекалки юного дипломированного, но так и не состоявшегося разведчика. Для внешнего мира он официально был уволен со службы и прибился к молодым бизнесменам, организовавшим бизнес по поставке голландских тюльпанов в Россию. Само собой, под своей настоящей фамилией, не скрывая ни своей предыдущей биографии, ни факта службы, — а какой смысл, если где-то в Лэнгли уже листали его личное дело?

Первая половина 90-х стала для юного Лазарева настоящей борьбой за выживание. Пришлось пройти через бандитские разборки, лично сопровождать грузы до Москвы, отбиваться от «цветочной мафии», пытавшейся обложить данью всех без разбора и за провоз по «ее территории», и за места на рынках. Особенно лютовали московские чеченцы, не раз нападавшие на их конвой. Пришлось прибегать к старым связям в Конторе. Попытки чеченской мафии брать дань закончились в тот момент, когда ее боевики открыли одну из фур якобы с цветами, а там оказались бойцы «Альфы», вооруженные автоматами «Вал» и даже крупнокалиберным пулеметом «Утес». С тех пор крупные мафиози знали, что у Лазарева есть надежная «крыша». Но это не защищало от гопников на большой дороге, которые периодически пытались сбивать дань вплоть до конца 90-х. Владимир сам порой ездил с «Валом» до польской границы, оставляя там автомат своим помощникам.

Лазарев прошел всю дорогу от мелкого бизнесмена до крупного. Сначала создал свою фирму, поставляющую цветы. Затем, когда цветами стали заниматься все кому не лень, начал продавать в СНГ голландские мини-пекарни. Ну а во второй половине 90-х окончательно перешел на более крупный бизнес, связанный с нефтью, газом и нефтегазовым оборудованием. Честно говоря, разведчик терпеть не мог бизнес и все с ним связанное. Именно поэтому он нанял своим заместителем Макса, молодого и пронырливого голландского юриста, который поначалу помогал ему с регистрацией и решением вопросов с налоговыми органами. Вскоре Макс стал незаменимым помощником по всем бизнес-вопросам, на него Лазарев переложил львиную долю бюрократических процедур и даже сделал его официальным партнером, передав незначительную часть акций.

Порой Лазарев приходил в отчаяние, не представляя толком, служит ли он еще Родине или в самом деле является уволенным сотрудником некогда мощной спецслужбы. Нет, его постоянно заверяли в Москве, что на самом-то деле он является кадровым разведчиком, продвигается где-то по службе и званиям, награжден каким-то юбилейным значком или еще что-то в этом роде. Но задания, которые приходилось выполнять, скорее напоминали имитацию серьезной работы, чем разведку. Лазарев чувствовал свою ненужность Системе, своей стране, и это его бесило.

Как это ни парадоксально, резкому его продвижению по службе способствовало бегство Милугина — того самого, который погубил лондонскую карьеру Потапова. Предатель в середине 90-х сдал практически всю российскую разведсеть в Британии и Скандинавии. Краем этого гигантского предательства зацепило и Голландию — Центру пришлось эвакуировать массу разведчиков и агентов. Лазарев внезапно проснулся главой резидентуры целого Бенилюкса. Звучало это, конечно, солидно, но сеть пришлось создавать фактически с нуля. По мере роста значимости Брюсселя как столицы ЕС и преодоления кризиса в России (и, соответственно, в Управлении) решено было поделить резидентуры. Лазарев остался «на Голландии», Бельгией и Люксембургом занялись отдельно. А затем начались 2000-е и настоящая работа разведчика. Благо отдел Европы возглавил профессионал Потапов, который досконально знал, что и как следует делать…

— Приехали, — прервал воспоминания Лазарева водитель. Это был первый произнесенный им звук за все утро, если не считать обиженного сопения, не прекращавшегося всю дорогу после отключения его любимого «Шансона».

Владимир от неожиданности вздрогнул. Да, машина действительно уже стояла у входа в старенькое шестиэтажное здание в Старомонетном переулке. Задрипанная дверь, неприветливый охранник на входе… С одной стороны, Лазарев понимал, почему Макс и его московский директор хотят поскорее переехать в новый навороченный офис в недавно отстроенном бизнес-центре, — уж больно запущенно и непрестижно выглядело здание в Старомонетном, где в свое время Владимир снял четвертый этаж для своей компании, добавив к нему вскоре и пятый под рекрутинговое агентство. Но Лазареву нравилось местоположение старого офиса — до Кремля и Москвы-реки рукой подать. А Солнечный округ, где возвели коробки новых офисов, находился у черта на куличках. Добираться из центра будет проблемой — Лазарев не мог преодолеть свою ненависть к московским пробкам.

В просторном офисе его же собственной компании Лазарева уже ждал не так давно назначенный директор российского представительства Николай Куличенко. Он услужливо предложил «шефу» свое огромное кожаное кресло, но Лазарев махнул рукой, попросив лишь очередную порцию двойного эспрессо. Времени было не так уж и много, поэтому он быстро пробежал взглядом положенную перед ним кипу бумажных отчетов и отложил их в сторону — пусть Макс занимается этой бюрократией. Оставил лишь докладную записку о необходимости переоборудовать новый офис путем объединения нескольких кабинетов. Как это обычно бывает, не успели туда въехать, а уже выяснилось, что получение разрешения на переоборудование — это череда массы согласований и бюрократических проволочек, на которые мог уйти год, не меньше. Все эти проблемы можно было решить одномоментно лишь встречей с префектом округа, а переговоры с тем мог вести только владелец бизнеса и никак не ниже.

Обсудив с услужливым Куличенко несколько деталей будущей встречи и взяв папку с планом переоборудования офиса, Лазарев пошел этажом выше, в рекрутинговое агентство. Его он создал лет 7–8 назад по собственной инициативе и очень гордился этой затеей. Нет, особо денег она не приносила и не могла принести, поэтому Макс искренне не понимал данного проекта и в нем не участвовал. Но вот Управление сразу оценило сию идею по заслуге. Как рассказывал Потапов, этот опыт теперь перенесли уже и на другие страны. Идея была проста до невозможности: агентство набирало на постсоветском пространстве специалистов для фирм и корпораций Бенилюкса, практически легально внедряя российских агентов — причем некоторые из этих агентов могли порой и не знать, что уже стали таковыми, будучи свято уверенными, что едут заниматься бизнесом и только бизнесом. Единственным посвященным в истинное положение дел был начальник московского офиса агентства Сергей Васильев, являющийся, как и Лазарев, прямым подчиненным Потапова. Формально он уже был на пенсии, так что должность в рекрутинговом агентстве была для него «постработой», как это называлось в Конторе. Внешне выглядело вполне природным, что «бывший кагэбэшник» Лазарев набирает в свои офисы своих бывших коллег.

Владимир обсудил со своим формальным подчиненным состояние вещей, отдельно поговорили о перспективах «компьютерного гения», которого Потапов просил пристроить в Эйндховен. Честно говоря, разведчик не был уверен, выполнял ли он в данном случае просьбу просто «по блату» или же внедрял будущего агента. В любом случае, если это и агент, то он будет подчиняться не Лазареву — в противном случае ему предоставили бы гораздо более полное досье на компьютерщика.

Васильев традиционно предложил приезжему начальнику отобедать. Но Лазарев старался днем не есть — он знал, что после практически бессонной ночи обед сделал бы его полностью неработоспособным. Поэтому снова кофе, вода и целый ряд звонков по работе, в том числе Анжеле с просьбой привезти «забытый» у нее дома ноутбук. С «голландского» телефона Лазарев позвонил Тиму Арендсу, тому самому аналитику голландского Минобороны, чью вербовку надо было ускорить. Договорились встретиться в два часа ночи в ночном клубе «Табу». Удивительного не было ни во времени, ни в месте встречи — это было буквально через дорогу от одного из любимых Арендсом казино, клуб работал до трех часов и обычно к этому времени народ уже начинал разбредаться, освобождая и приватные кабинеты в дальнем конце клуба. Во всяком случае, Арендс обрадовался встрече — видимо понимая, что пришло его время заработать.

Уже перед самым выездом из офиса Владимир позвонил с айпада по скайпу в Донецк маме. До войны он названивал матери раз в месяц-два. Но после того как украинские войска начали регулярно и жестко обстреливать его родной город, старался делать это если не каждый день, то хотя бы раз в пару дней. Старушке скоро исполнялось 80, она в детстве пережила одну страшную войну и никогда не помышляла, что на старости лет окажется в центре еще одной. Конечно, это очень тяжело давалось и ей, и ее сыну. Лазарев пытался уговорить маму уехать, пожить какое-то время у российских родственников, но она категорически отказывалась. В принципе, он ее понимал — в таком возрасте тяжелые переезды с пожитками и житье фактически на положении беженца может убить быстрее, чем шальной снаряд какого-нибудь «правого сектора».

Разговор с мамой был коротким и довольно дежурным. Как обычно, рассказала о том, что выстрелы были сильными — в последние недели Донецк регулярно обстреливался из района аэропорта. Как обычно, поспрашивала про Таню и Диму, которых она видела только по скайпу, но уже полюбила всей душой. Как обычно, повздыхала по поводу того, когда же ее сын уже женится. Владимир, в свою очередь, в который раз предложил организовать переезд и в который раз поинтересовался, достаточно ли у мамы денег, еды и лекарств. На этом разговор закончился. Отключив скайп, Лазарев некоторое время посидел молча. Мысли о маме последнее время не давали ему покоя. Она жила в самом центре Донецка, куда обычно снаряды не долетали. Но каждое новое известие об очередном артобстреле или авианалете порождало массу мыслей, которые Лазарев безуспешно пытался от себя отгонять. Больше всего на свете ему хотелось приехать в Донецк, обнять маму, успокоить ее. Но если раньше он мог позволить себе такое путешествие, то, пока идет война, путь туда ему заказан — такой поездкой в «непризнанную республику» он мог поставить под угрозу свою собственную миссию.

Однако пора было уже ехать к префекту. Попрощавшись со своими московскими подчиненными, Лазарев сел все в тот же «Ауди», снова подивившись такой тяге московских бизнесменов к вовсе не обязательной показухе, или «статусности», как любили говаривать его российские коллеги. Что и говорить, голландские бизнесмены были в этом смысле поскромнее…

В машине уже играл «Шансон». Но почему-то на этот раз у Лазарева не было ни сил, ни желания вступать в спор по поводу репертуара — в конце концов, лучше послушать несколько блатных песен, чем потом всю дорогу снова терпеть обиженное сопение водителя. Владимир даже попробовал вникнуть в смысл какой-то блатной песни, пытаясь найти что-то общее с шансонье вроде Эдит Пиаф или Шарлем Азнавуром и понять, почему же в России завывания в стиле «за это срок нам набавляли» назвали французским словом «шансон».

Разведчик вдруг почувствовал, как на него наваливаются одновременно дрема, голод и усталость — начинала сказываться практически бессонная ночь. Он даже пожалел на минуту, что не взял с собой этот чертов «мальдоний» или как его там…

Приехав к офису префекта, Лазарев отдал распоряжения водителю по поводу контакта с Анжелой и передачи ей багажа, забрал из сумки еще одну бутылку йеневера и папку с описанием «квартирного вопроса», попрощался, получив какое-то недовольное бурчание в ответ.

— Не знаю, любезный, какой из вас водитель, но сопите вы самозабвенно, — напоследок дружелюбно сказал Лазарев. — Будь я хореографом, обязательно взял бы вас в академический хор сопунов.

Водитель так и остался сидеть с открытым ртом…

Несмотря на то что Лазарев прибыл к префекту вовремя, тот продержал гостя в приемной минут двадцать, не меньше. Учитывая дальнейшее расписание Владимира, это не радовало.

Хозяином кабинета оказался типичный префект начала XXI века, ничем особо не отличающийся от первого секретаря горкома партии конца XX. Галстук, лежащий почти горизонтально на животе, светлая рубашка, помятый костюм. Хотя да, тут отличие чувствовалось — костюм был гораздо дороже, чем в горкоме. «Не иначе от Версаче», — подумал Лазарев. Но сидел этот «версаче» на владельце как-то несуразно: был явно на размер больше, но даже при этом не застегивался на животе.

— Как же, как же, дорогой Владимир Анатольевич, наслышаны, — префект вышел из-за стола и милостиво протянул руку посетителю. Чиновники такого уровня почему-то считали ниже своего достоинства пожимать руку, они именно вручали тебе свою десницу, чтобы ты мог благодарственно трясти ее, радуясь ниспосланной свыше милости. — Знакомьтесь, это наш начальник департамента по внешнеэкономическим связям Рудольф Михайлович.

Префект указал на стоящего по стойке «смирно» подчиненного, который старательно улыбался голливудской улыбкой. Рудольф был низенького роста, изрядно загоревший, подтянутый, в костюме той же марки, что у шефа, но в данном случае хорошо подогнанном под его владельца. Выражал он полную готовность следовать любым указаниям начальника и в позе верного служки ловил каждый звук, исходивший изнутри того.

Разведчик тут же вручил префекту тот самый «булькающий» сувенир. Чиновник осторожно поинтересовался его назначением.

— Это йеневер, голландская водка. Делают на можжевеле, — пояснил Лазарев.

— А! Джин, что ли?

— Скорее прародитель джина. Британцы в свое время полюбили этот напиток голландских эмигрантов и попытались перенять его, но что-то там напутали с рецептурой и получили джин. Йеневер имеет совсем другой вкус, ближе таки к водке.

— А, женевер! — радостно продемонстрировал свою эрудицию загорелый Рудольф.

— Ну что вы, батенька, не путайте, — пояснил Владимир. — Женевер — это бельгийская водка, а йеневер — голландская.

— А в чем разница?

— А ни в чем, только в первой букве и в ударении. Но для них это очень принципиально.

Лазарева усадили на стул напротив массивного дубового стола префекта, служка уселся на такой же стул с другой стороны приставного столика. Беседа сразу не особо задалась, Лазарев сам осознавал, что говорит слишком сухо и официально, приводя вполне резонные обоснования переоборудования их уже давно купленного помещения, к которому Солнечный префект по большому счету никакого отношения не имел. Глава округа вальяжно кивал головой и периодически объяснял, насколько важно согласовать вопрос переоборудования со всеми «соответствующими инстанциями». Лазарев бегло изучил вопрос перед встречей, знал, что таковых «соответствующих инстанций» всего две. Но префекту, похоже, такие подробности были неизвестны — да и зачем ему это? Служка Рудольф понимающе кивал после каждого слова начальника и озабоченно поддакивал, когда тот пытался обрисовать невероятную сложность данного вопроса. Лазарев понял, что теряет время, и сразу перешел к вопросу, который, по его мнению, должен был вызвать больше интереса у собеседников:

— Кстати, у вас же тут выборы в городскую думу на носу. Мы могли бы помочь паре-другой ваших кандидатов, пару-другую детских площадок для них соорудить.

На этих словах префект сразу оживился и посмотрел на своего верного оруженосца с видом «Я же тебе говорил!»

— А не продолжить ли нам наше знакомство за рюмочкой чая? — сказал префект и, не дожидаясь ответа, тут же нажал кнопку громкой связи. — Людмила, организуй-ка нам чего-нибудь закусить.

Лазарев понял, что у него возникают проблемы с рейсом. Пока они шли в соседний кабинет, где стояла бутылка коньяка и соответствующие рюмки под сей напиток, Владимир отправил СМС Анжеле: «Похоже, я на полчаса задерживаюсь. Придется в аэропорт гнать».

В 90-е Лазареву пришлось немало пообщаться с такого рода чиновниками, выбивая всевозможные разрешения и лицензии. С тех пор они так и не научились грамотно говорить, носить костюмы и приносить пользу, но вот что они точно научились, так это разбираться в дорогих спиртных напитках. На столе на синей ножке стояла оригинальная, слегка початая бутылка коньяка «Martell L'Art». «Не меньше 3–4 тысяч евро за бутылочку, а по московским ценам — наверняка больше», — мысленно отметил разведчик.

Научились нынешние чиновники, в 90-е хлеставшие любой напиток из граненого стакана, разбираться и в посуде, которая для соответствующих напитков предназначена: раз уж коньяк, значит, шарообразный бокальчик на короткой ножке. Правда, и Лазарев с 90-х изменился. Тогда он не смел особо перечить высокому начальству по поводу выбора напитков и, хоть терпеть не мог коньяк, давился и пил. Теперь же он с досадой пожал плечами и пояснил, что коньяки не пьет.

— И правильно, — пробасил префект. — Мы в России должны пить наш исконный напиток!

Служка тут же извлек из бара бутылку водки «Hoffman».

— Ничего, что водка немецкая будет? — извиняющимся голосом уточнил Рудольф.

Лазарев удивленно поднял брови — он впервые услышал, что «Hoffman» является «немецким брендом». Даже вспомнил, как пил эту водочку с владельцем данного бренда, депутатом Госдумы Яшей Гофманом. Но переубеждать Рудольфа Михайловича не стал — немецкая так немецкая. Тут же с подносами забегала пышнотелая Людмила, на столе появились типичные закуски «под коньячок» — бутерброды с сырами, лимончики, всевозможные нарезки. Почувствовав их запах, Лазарев вспомнил, до чего же он голоден. Он представил, как после первой же рюмки его потянет в сон — лишь бы не раззеваться прямо тут.

— Ну, за Россию-матушку, — префект важно произнес первый тост, вынудив всех присутствующих подняться за ним. — Мы, слуги народа, должны всегда помнить, кому мы служим и ради кого вершим наш труд…

Он хотел сказать что-то еще, но то ли забыл, то ли патриотизм момента вызвал душевное волнение, но префект тут же осушил коньячную рюмку «немецкой» водки и закусил сыром с бутерброда. Лазарев обратил внимание на слезу, выступившую на глазах Рудольфа.

— А что это только я тосты говорю? — ворчливо сказал префект, хотя с момента первого тоста не прошло и минуты. — Ну-ка, Рудольф Михайлович, скажи что-нибудь эдакое. Ты у нас мастер!

Рудольфа уговаривать не пришлось, он тут же подскочил как ошпаренный и начал тараторить:

— Вот вы, Валерий Николаевич, все правильно (впрочем, как и всегда) сказали о нас, о слугах народа, — подобострастно сказал загорелый начальник департамента. — Мы, чиновники, всегда должны…

— Ну, что-ооооо это такое? — выпятив нижнюю губу, недовольно поморщился префект, заставив загорелого Рудольфа слегка побледнеть. — Ну, что это за слово такое: «чинооооовник», «чинуууууууша»! Терпеть не могу этого слова! Мы — государственные служащие, это звучит гордо и наполняет нас совсем другим смыслом!

— Да-да, конечно, — залебезил моментально «наполнившийся совсем другим смыслом» Рудольф. — Конечно, мы все государевы люди. Извините, Валерий Николаевич, это я, конечно, ошибся. Конечно, мы государственники, веками служим царю и Отечеству. Вот поэтому и предлагаю выпить за царя и Отечество.

Пришлось снова вставать. Лазарев понял, что если сейчас данный процесс пустить на самотек, то ни на какой самолет он уже не успевает. Посему он быстро перехватил инициативу, произнес изящный «третий» тост за «отсутствующих здесь дам» (не за разведку же ему было пить) и быстренько спустил «государевых людей» с патриотических небес на грешную землю, предлагая обсудить в принципе размер его «взаимовспомоществования» в обмен на указанные услуги по нагибанию «многочисленных соответствующих инстанций». Сошлись на детских площадках и на том, что детали Рудольф обсудит с московскими подчиненными Лазарева. В принципе миссия Владимира была выполнена, и он начал всячески демонстрировать «слугам народа» свое стремление немедленно попасть в Шереметьево.

Раздобревший префект вальяжно начал уговаривать гостя не торопиться: «Мы вам дадим нашего Шумахера с мигалкой — домчитесь за 20 минут». Лазарева никак не радовала перспектива ехать под мигалками — не очень вписывалось в саму концепцию конспиративной работы разведчика. Тем более что он знал: Анжела заменит любую мигалку. Поэтому он все-таки настоял на «коне в морду».

— Ну что ж, дорогой гость, — префект уже совсем рассупонил явно ненавистный ему галстук. — Если будут какие-то проблемы с чинушами в моем округе, если кто будет вымогать, сразу обращайтесь. Всегда милости просим. И давайте в следующий раз не проездом, посидим где-нибудь, попаримся. Кстати, вы в Америке бываете? Вот можете заезжать к Рудольфу Михайловичу, у него там большое ранчо в штате Невада.

— Большое что, простите? — Лазарев не стал скрывать удивления.

— Ранчо, — любезно уточнил Рудольф, поясняя происхождение своего загара и голливудской улыбки. — Лошадей, знаете ли, люблю. Почти три тысячи акров. Так что окажетесь в наших краях — милости просим, примут по высшему разряду…

Перед тем как сесть в «мерс» Анжелы, Лазарев смачно сплюнул. Он не мог понять, от чего его подташнивало — от «немецкой» водки на голодный желудок или от беседы. Анжела сочувственно глянула на своего «любовника».

— Что? Сильно достали?

— Да бог с ними, — махнул рукой Лазарев, давая понять, что гнать надо очень быстро, но затем все-таки несколько раз повторил: — Слуги народа… Государевы люди… Ранчо… Невада…

Он невольно сравнил себя с этим «государевым человеком»: разве он другой? Ведь и сам Лазарев накопил себе состояние, которое позволяло купить не одно такое ранчо. И ведь тоже все эти годы находился «при исполнении». Неужели между ними нет никакой разницы? «Перестань, — сам себя успокаивал Лазарев. — Ты работал не для денег, а для легенды. Ты делал все это ради службы и ради своей страны. Обогащение и ранчо никогда не были твоей целью. А этот…»

Резкий гудок над ухом и средний палец водителя авто, которое пыталась подрезать Анжела, оторвали Владимира от этого аутотренинга. Он взглянул на часы. До вылета оставалось чуть больше часа, то есть регистрация вот-вот должна была закончиться. Даже теоретически Лазарев уже не успевал, но переносить рейс на поздний вечер ему никак не улыбалось — надо было успеть забрать «посылку» и завершить вопрос с вербовкой оборонного аналитика. Поэтому он позвонил в «депутатский зал» аэропорта и быстро утряс вопрос регистрации его там. Это хоть и стоило немалых денег, но как минимум давало возможность избежать очередей, досмотра и ожидания.

Анжела постаралась на славу, поработав и Шумахером, и мигалкой одновременно, разгоняя по дороге все преграды своим изысканным матом элитной проститутки и периодически извиняясь за это перед своим пассажиром. За 20 минут она, конечно, не доехала, но получаса ей хватило. На нежности времени уже не хватало, поэтому Лазарев расцеловал свою связную, забросил «забытый» у нее дома ноут в сумку и вручил багаж подбежавшим носильщикам «депутатского зала». Дородная тетенька в форме укоризненно глянула на его паспорт, покачала головой, давая всем видом понять, что так опаздывать неприлично, но побежала оформлять «депутатского» гостя на рейс. У Лазарева появилось минут пять, поэтому он схватил с прилавка буфета внушительного вида сэндвич и направился к бару.

Однозначно надо было выпить «на дорожку», с тем чтобы снять стресс и обеспечить себе железные три часа сна до самого Схипхола.

— Дайте мне, пожалуйста, ром, — на ходу жуя бутерброд, попросил Лазарев грозного вида женщину в чепчике «а-ля 70-е годы».

— Нету, — сказал как отрезал чепчик.

— А простите, вот это прямо за вашим левым ухом — разве не Бакарди?

— Федеральный закон! — еще более грозно ответил чепчик, не потрудившись проверить, что там за левым ухом. — Можем продавать только коктейли, могу ром с колой налить.

— Не проблема, — сразу нашелся разведчик. — Мы тогда поступим так: вы мне, пожалуйста, налейте…

— Не выйдет! — не дослушав его, грозно отрезала барменша.

— Вы же даже не послушали, какую концептуально гениальную идею я вам хочу предложить.

— Ха, да как будто вы первый. Думаете, я не знаю, что вы хотите, чтоб я вам налила колу отдельно, а ром отдельно? Но федеральный закон! Не имею права!

— Страсти какие! Неужели есть федеральный закон, в котором прописано, сколько и куда наливать рома и колы? — искренне удивился Лазарев. — O-кей, но ведь федеральный закон не запрещает вам налить мне в этот бокальчик тройную порцию рома и одинарную порцию колы?

Вот тут пришло время удивляться чепчику. Видавшая виды барменша явно не была готова к такой лазейке в строгом федеральном законодательстве. Она какое-то время размышляла, видимо соображая, куда надо будет доложить по окончании смены о такой явной прорухе в законе о соотношении колы и рома. Но все-таки пожала плечами и налила три порции Бакарди в один бокал, оставив совсем незначительное место для колы, которую плеснула сверху для вида. Лазарев расплатился, быстро выпил это «снотворное» и направился за дергавшей его тетенькой в форме — надо было идти на посадку.

По мере приближения к входу в салон бизнес-класса Лазарев уже был в предвкушении сладкого, крепкого, долгожданного сна. Вот он, вход, приветливые улыбки стюардесс «Аэрофлота», жутко жаркий салон (почему-то, заметил Лазарев в ходе своих постоянных перелетов, в «Аэрофлоте» всегда жарко, а в KLM всегда холодят так, как будто ты в морозилку попал), еще чуть-чуть — и его просторное кожаное кресло в третьем ряду, а затем три часа мирных сновидений!..

— О, какая встреча! — прозвучал радостный голос соседа по бизнес-«койке». — Мы что же, вместе летим?

Лазарев чуть было не застонал, увидев на соседнем кресле Николая Соколенко, украинского бизнесмена, который в свое время пытался набиться в бизнес-партнеры и сам имел какой-то мелкий бизнес в Нидерландах. Соколенко был бывшим военным офицером, служил в Афгане, затем занялся бизнесом и политикой. Насколько Лазарев помнил, у его попутчика была когда-то и своя карманная партия на Украине (какой от нее теперь толк в условиях войны?). Сейчас Соколенко, судя по новостям, выступал в роли «миротворца» между Украиной и ДНР, периодически выступая и на российских ток-шоу, в которых последние месяцы обсуждалась только эта война, то есть в тех самых «мыльных операх», которые так любила Анжела.

Лазарев с ужасом осознал, что его мечты о трехчасовом сне вплоть до Схипхола накрываются медным тазом.

— Слушайте, Николай, вот почему так? Если ЦРУ хочет завербовать будущего президента Украины, ему обязательно в самолет подсовывают в качестве соседки по креслу симпатишную девицу, которая должна охмурить его и сделать своим мужем? А мне почему-то подсовывают вас? Почему ни разу не попытались охмурить девицей-то?

Соколенко явно чего-то не понял, но из вежливости посмеялся. Как ни пытался затем Лазарев демонстративно поклевать носом, украинский «миротворец» всю дорогу исправно рассказывал о своих поездках в Киев и Донецк.

Сбежал от навязчивого собеседника Лазарев только в аэропорту — благо в Шереметьево из-за спешки никто сдавать его вещи в багаж не стал, а потому у Владимира оказался гандикап перед Соколенко.

Весь Схипхол по-прежнему, как и перед вчерашним отлетом, был забит цветами в память о жертвах разбившегося над Донбассом «Боинга». Теперь к цветам добавились и портреты некоторых погибших, при вылете Лазарев их не видел. Он купил тут же, в зале аэропорта, букет тюльпанов и положил рядом с первым попавшимся портретом молодой пары. Невинные жертвы этой безумной войны. Их было искренне жалко, хотя по понятным причинам Лазарева коробило оттого, что до сих пор в Голландии никто особо не обращал внимания на сотни таких же невинных жертв бомбежек в Донбассе. Если не тысячи. Судя по тому, что украинская авиация прекратила варварские авиабомбежки сразу после трагедии с «Боингом», получалось, что эти невинные голландцы и малазийцы (?) своей ужасной смертью невольно защитили тысячи стариков и детей Донецка или Луганска. Возможно, и его маму… Сердце Владимира сжалось…

В отличие от Москвы, в Голландии Лазарев старался поменьше пользоваться автомобилями, предпочитая быстрый и комфортный общественный транспорт. Тем более что добираться из аэропорта в Гаагу на машине было бы дольше, чем на поезде. Он купил билет первого класса в скоростной двухэтажный «Интерсити», спустился прямо из зала аэропорта под землю и уже через полчаса был на Центральной станции Гааги. До дома пешком ему было минут десять, не больше. Еще ближе был дом Тани, но сегодня он никак не успевал.

— Привет, моя девочка, я уже прилетел, — доложил Лазарев по телефону. — Соскучился сильно.

— Ну так приходи, мой хороший. Мы с Димасей тоже соскучились, — нежно проворковала Танечка. Да так нежно, что Лазареву захотелось бросить все дела на сегодня.

— Извини, но сегодня я уже никак не успеваю. У меня еще встречи до самой ночи. Я ведь завтра выходной себе взял, по известной тебе причине.

— Спасибо, Володюшка! Я завтра тебе после школы Диму завезу, он уже не терпит, говорит, что ему надо какую-то миссию на «Майнкрафте» пройти. Только ты ж помнишь?

— Да-да, — покорно сказал «Володюшка». — Отгонять от «икс-бокса» и никаких пицц! Только бургеры!

— Кам ооооон, — протянула Таня, всегда любящая вставлять английские фразы в русскую речь.

— Шучу-шучу, моя родненькая, купил для вас красной икорочки, как он любит. Сейчас запасусь белым хлебом и маслицем в честь такого дела.

Танюша куда-то в сторону сообщила о красной икре, после чего издали раздались радостные детские крики.

Лазарев познакомился с Таней и ее малышом чуть больше трех лет назад, но уже не мог представить жизни без них. В его судьбе было немало женщин, но как только он встретил Танечку, все остальные враз померкли. Молодая амбициозная бизнесвумен, Татьяна долгие годы пробивалась на вершину корпоративной лестницы в финансовом бизнесе и осуществила свою давнюю мечту детства: свалить любой ценой с опостылевшей ей Украины, пристроившись на менеджерскую позицию в гаагской штаб-квартире международной финансовой корпорации.

Они сошлись сразу. Еще бы им не сойтись — оба бывшие дончане, оба были вечно заняты, выкраивая время друг для друга, оба имели родственников в одном и том же городе, у обоих были одинаковые традиции и привычки. Да и к тому же оба любили теннис, который их, собственно, и познакомил. Как оказалось, в детстве у них были даже одни и те же донецкие тренеры (или как говорила Таня, тренера). Правда, Лазарев был постарше и они не пересекались вместе. Но вспомнить им было кого. Владимир не стал профессионалом, но поигрывал очень даже неплохо, а Танюша по молодости лет даже входила в какие-то рейтинги, была первой по Украине в своей возрастной категории. Так что партнерами они стали неплохими. В те редкие времена, когда оба находили время «постукать» (Танин термин), вокруг их корта вечно собиралась публика, с открытыми ртами глядя на игру двух «профи». Конечно, Владимир практически всегда проигрывал: во-первых, он и играл похуже; во-вторых, он не был настолько азартным, как его партнерша, и всегда милостиво уступал ей, когда она при явном его попадании в корт показывала пальцами «вооот такой аут». Как тут было не уступить?

«Контора», конечно, была не в восторге от их романа. Там долго подозревали Таню в работе на СБУ, устраивали различные проверки. Но поняв, что она не является «засланным казачком», оставили ее в покое, даже найдя определенные плюсы: Танюша действительно быстро продвигалась по карьерной лестнице в финансовом бизнесе, и ее информация в ближайшем будущем могла очень пригодиться. Владимир не спорил с такими доводами, хотя в глубине души понимал, что использовать любимую девушку в качестве источника информации ему не позволит совесть.

Лазарев и не заметил за мыслями о Тане, как уже был в Бинненхофе — внутреннем дворе голландского парламента, то есть на полпути к дому. На улице было не так жарко, как сутки назад, когда он улетал, можно даже сказать, довольно прохладно — всего градусов двадцать. Но рубашка под пиджаком и тяжестью сумки взмокла. Он понял, что надо бы принять душ с дороги. Значит, чтобы успеть все дела на сегодня, надо было поторопиться.

Еще минут через пять он прошел дворец Ноордайнде — рабочую резиденцию короля — и свернул на тихую боковую улочку, точнее, проулочек между увитой плющом стены королевского дворца и несколькими древними покосившимися 3-4-этажными домиками. Мощный наклонившийся ствол сирени создавал в этом проулке природную арку, которую так любили фотографировать изредка забредавшие сюда туристы.

Собственно, здесь Лазарев и жил последние десятилетия. Он обожал это место. Разведчик снял трехэтажный слегка покосившийся дом XVII века, находящийся практически внутри королевского дворца, еще в середине девяностых, когда начал зарабатывать первые более или менее приличные деньги. По тем временам ему казалось, что он платил бешеную аренду. Но дом ему сразу приглянулся буквально всем. От него дышало историей — как сказал хозяин, этот дом служил чем-то вроде гаража для королевской кареты, а затем был переоборудован под жилой. Немаловажным фактором был вопрос безопасности — российский разведчик практически жил под усиленной охраной королевской службы, наблюдавшей за этим участком буквально со всех сторон. Плюс удобное местоположение в самом центре города, прямо в Дворцовом парке, откуда каждый день доносились неимоверно красивые песни разнообразных птиц. Когда Лазарев мог себе позволить купить уже солидную виллу где-нибудь в элитных районах у моря, он выкупил именно этот домик. В принципе это не было тайной — информацию о собственнике дома легко можно было найти и в Интернете. Но разведчик решил не сообщать о покупке в Центр, где не очень приветствовали бы такой шаг. А зачем? Захотят — сами узнают, а если не захотят рыться — значит, оно им и не надо.

С момента въезда в дом Лазарев фактически ничего в нем не поменял — уж больно ему нравились древние зеркала, антикварная мебель и, конечно же, старый камин, переоборудованный под газ. Только где-то в начале 2000-х он вместо дворика с задней стороны дома пристроил себе современную спальню с удобной террасой на крыше, что стоило ему немалых денег и хороших отношений с соседями, засыпавшими его жалобами по поводу строительных работ.

В общем, Лазарев любил свой древний домик. И тем печальнее ему было осознавать, что, похоже, пришло время с ним расстаться. Он понимал, что надо уже съезжаться с Татьяной, к чему она была готова с самого начала. А для троих этого дома, вполне достаточного для него одного, было бы маловато. Ах нет, для четверых — как же можно забыть любимого кота Тани! Тот хоть и ревновал жутким образом Владимира к своей хозяйке, но оставить его никак нельзя было.

Приняв душ, Лазарев быстренько пробежал новости на айпаде и, несмотря на вечернее время, пошел выпить кофе. Иначе он совсем уж заснул бы. Однако кофейный аппарат привычно забарахлил, отказываясь пролить хотя бы каплю живительного напитка. Владимир чертыхнулся, с завистью вспоминая безотказную кофейную машину не менее безотказной Анжелы. С пятой попытки, угробив массу отборных кофейных зерен, он все-таки нацедил себе полчашки эспрессо, включил телевизор и снова углубился в чтение последних новостей и написание срочных мейлов.

На несколько минут его оторвал звонок Макса:

— Привет! Как долетел? Как Солнечный префект?

— Долетел, спасибо. По префекту я уже скинул информацию в Москву, ты — в копии. Вопрос решен. Точнее, решится, когда мы профинансируем детские площадки для их предвыборных нужд. Само собой, через какой-то частный как бы предвыборный фонд.

Макс тяжело вздохнул, но в конце концов он понимал цену вопроса. Бизнес-партнер Лазарева имел уже немалый опыт работы с российскими чиновниками и бизнесменами, хорошо разбираясь, как делается бизнес там. Сам он русского и не думал учить, а со своим начальником всегда общался по-английски. Лазарев приехал в Нидерланды, прекрасно зная голландский язык, даже несколько его диалектов — подготовили его очень хорошо. Но в интернациональной Гааге ему вполне хватало английского, поэтому он многие годы прикидывался не понимающим голландский. И это было порой очень удобно — Лазарев часто пользовался этим в компании голландцев, не догадывавшихся, что их собеседник внимательно вникает в смысл их переговоров. Но в конце концов надо было получать гражданство — так что поневоле пришлось «учить» голландский язык снова, на этот раз ломаный. Однако с Максом по привычке они так и продолжали англоязычные беседы.

— Владимир, я все-таки серьезно хочу поговорить о необходимости взять кредит под закупку дополнительной нефти и доли в роттердамском нефтехранилище. Ты все отмахиваешься, но мы можем упустить момент, — по голосу Макса чувствовалось, что он настроен решительно, то есть на этот раз надо было расставить точки над «і». — Пойми, нефть сейчас на низшей точке. Все нефтегазовые эксперты сходятся во мнении, что ниже ста долларов за баррель она не упадет, а дальше будет только расти. Мы сейчас можем воспользоваться столь низкой ценой, а спустя несколько месяцев неплохо на этом заработать.

— Все? — после небольшой паузы уточнил Лазарев. — Макс, я тебя прошу, не слушай ты этих нефтегазовых экспертов. Ты помнишь, как они все (то есть поголовно все!) в один голос твердили на пиках цен, что нефть уже не будет падать никогда! И в 2008-м она буквально на глазах обвалилась со ста сорока до тридцати долларов! Помнишь, в какой заднице мы могли бы оказаться тогда, доверившись этим, прости господи, экспертам, если бы цены потом не отыграли назад? Я думал, ты с тех пор понял цену всем этим экспертам и аналитикам…

— Да, но…

— Погоди-погоди, я еще не закончил… Я для себя с тех пор сформулировал одно правило: послушай нефтяного эксперта — и сделай все с точностью до наоборот. Макс, когда ты уже поймешь, что нефть и газ давно уже перестали быть экономической категорией? Это — чистой воды политика. Точнее — грязной воды. А уж поверь, в политических и геополитических раскладах я разбираюсь лучше и тебя и твоих экспертов вместе взятых. Нефть будет еще падать, попомни мои слова. Особенно когда заработают санкции против России.

— Ты думаешь, они все-таки будут?

— Завтра увидишь. Всенепременно.

— Но ведь это ударит и по нам!

— Так а я тебе о чем! Нам сейчас нужно заботиться не о расширении бизнеса, не о кредитах, а о том, как бы самим не оказаться под санкциями. А ты мне предлагаешь взять деньги в долг под личные гарантии да еще вложиться в терминал, который строит российский олигарх, который завтра тоже может оказаться в «черном списке». Погоди немного, забудь о расширении, повремени с наполеоновскими планами, закрепись на завоеванных позициях, окопайся и жди, как будут дальше развиваться события.

— Погоди, как это мы можем оказаться под санкциями? — голос Макса звучал обескураженно. — Мы ведь не российская компания, а голландская.

— Да, но торгуем-то российской нефтью и российским оборудованием! Кроме того, ты что же, думаешь, Москва будет в сторонке наблюдать за происходящим и не будет вводить санкции в ответ?

— Но ты-то решишь все проблемы в Москве?

— Это же может не от меня зависеть. Если начнутся секторальные санкции и правила будут устанавливаться для целых секторов бизнеса, то исключений не будет. Но повторюсь, если Запад в итоге решит ввести эмбарго или ограничения на российские нефть и газ, то мы пострадаем в любом случае, вне зависимости от связей и лоббизма. А ты мне предлагаешь сейчас кредиты брать!

Макс был явно недоволен итогами беседы, но перечить начальнику не стал, понимая бесполезность этой затеи. Голландец был незаменим в вопросах принятия каждодневных решений, но стратегия развития компании была по-прежнему делом исключительно Лазарева.

Нестерпимо хотелось спать. Он с досадой глянул на кофейный аппарат и махнул рукой — жаль было времени на то, чтобы снова возиться с ним. В холодильнике было пусто, если не считать привезенных из Москвы банок с икрой. Ни свежего хлеба, ни масла для икры. Он вспомнил, что обещал Тане купить все это, но бежать в магазин тоже не хотелось — завтра с утра все купит, до приезда Димаси из школы.

Порывшись в шкафу, Лазарев нашел банку какой-то тушенки. Срок годности вроде бы был еще нормальным. Владимир давно уже отказался есть подобным образом «на скорую руку». Мало того, познакомившись с Татьяной, он вдруг открыл в себе доселе дремавший талант кулинара — он находил настоящее удовольствие в том, чтобы лакомить свою девушку и особенно Диму, любителя вкусно покушать. И всегда старался находить свободное время, чтобы приготовить им чего-нибудь «такого этакого». Но, во-первых, сегодня не было времени на кулинарию, а во-вторых, надо признаться, никакого удовольствия от приготовления пищи для себя он не испытывал, делал это исключительно ради того, чтобы побаловать родных ему людей.

Пока открывал банку и жадно ел тушенку, закусывая ее макеевским маханом, услышал краем уха по телевизору новость о том, что король с королевой готовятся к юбилею свадьбы. Машинально отметил для себя, что надо бы уточнить дату — обычно праздничные мероприятия во дворце сопровождались перекрытием единственной дороги, ведущей к его дому. Поэтому желательно было знать заранее график этих перекрытий, дабы не встрять.

И вдруг его мысли как будто бы споткнулись сами о себя: «Постой, как юбилей! Какой юбилей!» Лазарев отчетливо помнил день свадьбы короля (тогда еще, разумеется, наследного принца). Это наверняка была зима! Он помнил пятиметровый свадебный шлейф будущей принцессы, который все время поправляли довольно тепло одетые дамы в красном. Да, в Амстердаме тогда был яркий солнечный день, но это точно был то ли январь, то ли февраль! Какой же год это был? 2001-й? 2002-й? Ну да, точно было начало 2000-х. Какой же юбилей, да еще и летом? Не настолько ж он впал в старческий склероз!

И хотя времени уже особо не было, на улице быстро темнело, но Лазарев знал, что теперь не успокоится, пока не разберется в вопросе. Потому он полез в Википедию. Ну да, точно, февраль 2002 года. Владимир стукнул себя по лбу: «Боже, Семен Семеныч!» Сколько уже лет он, казалось бы, живет в Голландии, а до сих пор не может привыкнуть к сугубо голландской традиции «медной свадьбы», то есть празднования двенадцати с половиной лет совместной жизни. Он вспомнил, что сравнительно недавно поздравлял бухгалтера своей компании с этим странным «юбилеем». Ну да, сопоставив даты, Лазарев действительно обнаружил, что в начале августа будет аккурат половина четверти века. «Боже мой, двенадцать с половиной лет! — подумал он. — А кажется, все было только вчера».

Раздосадованный своей забывчивостью, Лазарев засобирался в дорогу — желательно оказаться в лесу, пока еще не совсем стемнеет. Он надел спортивный костюм темно-синего цвета, черные кроссовки, взял с собой только ключи, отложив в сторону все мобилки: если что, не надо было, чтобы кто-то смог вычислить его местонахождение в этом лесу по пути его смартфонов. По этой же причине он внимательно осмотрел салон своего «Субару», перед тем как двинуться в путь — чтобы в машине случайно не завалялся никакой телефон или «навигатор».

Это были стандартные меры предосторожности, перед тем, как двигаться за «посылкой». Лазарев терпеть не мог данную процедуру, считал ее анахронизмом — в наш-то век Интернета и 3D-принтеров. Но в Центре по-прежнему считали, что передача подобных «посылок» резиденту является старым и проверенным методом. Тем более что крупную сумму денег, которую планировал получить Лазарев, ему через границу лучше было не перевозить.

На всякий случай разведчик попетлял по дорогам, выехав из Гааги. Он опять-таки понимал, что это лишнее, но правило «береженого бог бережет» оставалось незыблемым. Лазарев уже и забыл, когда за ним последний раз был «хвост». Нет, поначалу его проверяли более чем серьезно. С ним проводили и соответствующие собеседования, и подвергли более чем солидной проверке, когда он официально оформлял гражданство. Но с тех пор, когда он стал известным, уважаемым голландским бизнесменом, «вхожим в лучшие дома», фактически публичной фигурой, время от времени раздающим комментарии СМИ по поводу нефтегазового рынка или отношений с Россией, — с тех пор его никто не вел. Если кто-то и слушал, то наверняка ограничивались смартфонами да айпадом. Во всяком случае, Лазареву хотелось в это верить.

Уже совсем темнело, когда серебристая «Су-бару» въехала в элитный городок Ворсхотен, находящийся аккурат между Лейденом и Гаагой. Огромные виллы спрятались между старых деревьев — иногда лишь по огонькам между листьями удавалось угадать, что за рощей, выходящей к дороге, просматриваются какие-то строения. Выехав за пределы рощи, напичканной домами миллионеров (а значит, и камерами вдоль дороги), и почти уже подъехав к Лейдену, чьи многоэтажки виднелись впереди, «Субару» резко свернула вправо, по направлению к озерам.

Лазарев лично выбрал это место для приема/ передачи «посылок», считая его наиболее подходящим и сравнительно безопасным. Вечерами здесь практически никого не было, находилось оно в удалении от жилых районов и в то же время сравнительно недалеко от Гааги. В случае чего, всегда можно было объяснить появление здесь прогулкой и пробежкой. Что немаловажно, в приозерный парк был очень удобный и малозаметный въезд именно со стороны Ворсхотена, а не с оживленной трассы Амстердам-Гаага. За несколько лет использования этого леска для «почтальонных» целей Лазарев только раз наткнулся с этой стороны на заброшенной, заросшей стоянке на авто, в котором самозабвенно совокуплялась парочка студентов. Порой попадались заблудшие парочки в самой роще, но в основном место было пустынным.

Как обычно, Лазарев въехал на стоянку задом — с тем чтобы можно было сразу выехать с нее (еще один пункт из вечного правила о «береженом»). Он тихонечко прикрыл дверь, дабы не спугнуть птиц. Это место вечно кишело стаями зеленых попугаев. Еще когда Владимир появился в Гааге, его всегда поражало наличие этих тропических птиц в данных широтах. Говорят, они появились здесь впервые в 50-60-е годы. Но даже на памяти Лазарева за последние полтора десятилетия их число значительно выросло. В этой роще их было особенно много, причем стоило их спугнуть — трескотню они поднимали неимоверную.

Лазарев слегка пробежался по аллеям северной стороны озера, внимательно всматриваясь в темноту — не хотелось пропустить какую-нибудь любовную пару, залегшую под кустом. Вроде бы все было тихо. Затем он вышел на прибрежную полянку и сел на скамейку, стоящую практически на берегу, но в тени большой березы. Теперь надо было сосредоточить внимание на том берегу, где под тускло горящим фонарем располагалась точно такая же скамейка. Под ней Лазарев отчетливо увидел тень «камня», служившего той самой «посылкой». Традиционно разведчик выжидал 10–15 минут и, если убеждался в отсутствии посторонних, переходил по небольшому узенькому мостику через пруд и садился уже на южной поляне.

Вот и сейчас он выждал положенное время и уже собирался вставать, дабы перебраться на другую сторону озера. Внезапно попугаи затрещали и на узкой аллее, ведущей к южному берегу, отчетливо замигали огоньки подъезжающих фар.

— Этого еще не хватало! — в сердцах чертыхнулся Лазарев.

Он, бывало, натыкался тут на заезжих отдыхающих, на любителей кемпингов, которые располагались сравнительно неподалеку и забредали на ночь полюбоваться видами озера. Но первый раз видел, чтобы со стороны трассы по пешеходной аллее ехал какой-то транспорт. Не дай бог, это окажутся какие-нибудь туристы с прицепом для кемпинга, решившие разбить палатку на этом озере. Тогда «посылку» придется забирать завтра. «Эх, пришел бы минут на десять раньше — и уже б ехал домой», — с досадой подумал разведчик. Но что оставалось делать? Только ждать, не привлекая внимания.

На поляне появилось авто — похоже, «Опель» темного цвета (в темноте было трудно разобрать, то ли он черный, то ли синий, то ли еще какой). На секунду высветился номер. «Ага, похоже, иностранцы, раз номер белый, а не желтый, — заметил Лазарев. — Блин, точно туристы». Затем, когда «Опель» подъехал ближе к скамейке и фонарю, отчетливо мелькнули красные цифры — стало быть, бельгийцы. Но уже хорошо, что без прицепов. Однако это «хорошо» длилось недолго — почти сразу за «Опелем» появился минивэн, опять-таки с бельгийскими номерами.

Лазарев впервые за долгие годы пожалел, что он не носит часы. Он их терпеть не мог еще с юности. Когда во второй половине 90-х у него появился первый пейджер, Владимир скинул с руки ненавистные часы, сдавливавшие запястье, и с тех пор ни разу не надевал их. Он не понимал ни тех, кто, имея часы на разных гаджетах, по-прежнему сдавливает ремнем себе руки, и тем более не понимал новой моды на всякие там «умные часы» от Samsung и ожидаемые iWatch от Apple. Но сейчас у него под рукой не было ни смартфонов, ни пейджеров. Он примерно представлял, что время уже где-то между десятью и одиннадцатью. То есть время до встречи еще оставалось, но кто знает, сколько еще должно продлиться ожидание. Для себя Лазарев решил обождать с полчасика, а потом думать, ждать ему дальше или уезжать — благо под тенистой неосвещенной березой в темном спортивном костюме он был незаметен (Лазарев поблагодарил себя за то, что догадался надеть костюм без ярких лампасов).

Из «Опеля» вышли два человека — молодой и постарше. Тот, что был постарше, заметно прихрамывал и опирался на большую трость. Даже издали бросался в глаза то ли золотой, то ли позолоченный массивный набалдашник трости. Ее обладатель вышел прямо под свет фонаря и на золоте набалдашника между пальцев на секунду отчетливо сверкнул какой-то синий огонек — то ли перстень, то ли еще что-то.

Но самое неожиданное началось после этого. Водитель минивэна, выйдя из машины, открыл задние двери, из которых массивный человек в черной мусульманской одежде и в черной маске вытолкал связанного седого мужчину в ярко-оранжевом просторном балахоне. Во всяком случае, оторопевшему от неожиданности Лазареву сначала показалось, что это балахон. Однако когда пленника поставили на ноги, оказалось, что это — что-то вроде наряда узников Гуантанамо или пленников исламистов. На глазах у седого была черная повязка. Лазарев ожидал увидеть что угодно, но только не эту картину. С этого момента он стал сожалеть, что не взял с собой ни телефона, ни фотокамеры или хотя бы бинокля — чтобы рассмотреть номера автомобилей. И уж теперь появился особый резон затаиться и не делать резких движений.

«Золотая трость», явно главный среди этой компании, что-то сказал на языке, показавшемся Лазареву знакомым до боли. Ну, конечно! То ли чеченский, то ли ингушский — Владимир наслушался этих диалектов сначала в армии, а затем в ходе долгих «цветочных» разборок 90-х. Немало у него осталось зарубок после тех «разговоров». Вспомнив это, разведчик почесал едва заметный шрам на подбородке.

Подручные «золотой трости» забегали, что-то доставая из машин. Водитель «Опеля», сравнительно молодой парень, по виду до тридцати (насколько Лазарев мог разобрать, вглядываясь в игру теней на том берегу), достал из легковушки видеокамеру и начал возиться с ней. Здоровяк в черной одежде джихадиста держал за шкирку пленника, который тихонько поскуливал. Водитель минивэна достал какие-то черные коробки, из которых извлек автомат (вроде бы калашников — издали было не разобрать) и некий предмет, сверкнувший на мгновение в его руке.

Пленника выволокли в круг света от фонаря и сняли с него маску. Тот испуганно осмотрелся. Увидев здоровяка в черной одежде, он жутко завыл и начал что-то торопливо объяснять «золотой трости» все на том же чеченском языке. Его никто особо не слушал — вся четверка продолжала какие-то зловещие приготовления, переговариваясь между собой. Лазарев уловил и несколько слов на вполне приличном русском языке с явным кавказским акцентом. Водитель «Опеля» отчетливо произнес, обращаясь к главному:

— Умар, мне лучше снять с ногами или больше близкий план?

— Что? — на неплохом русском ответил Умар с тростью. — Слушай, не задавай ерунды, да? С ногами, без ног — какая ему теперь разница?

Вся четверка дико заржала, а пленник снова заговорил с Умаром на своем языке. Обладатель трости резко осадил его, видимо велев заткнуться, и что-то добавил, после чего его подручные снова загоготали.

Узника поставили на колени в кругу света, а сзади расположился громила в черном. В руке его теперь отчетливо был виден тот предмет, который ему передал водитель минивэна. Это оказался немалых размеров кинжал — точь-в-точь такой, как на роликах исламистов из Сирии и Ирака. Водитель бусика в это время взял в руки калаш (теперь, когда он ближе подошел к кругу света, сомнений в марке автомата не было) и направил на заливавшегося слезами пленника.

— Пикнешь — пристрелю, как бешеный собака, — громко и спокойно произнес обладатель автомата, тоже на ломаном русском. Пленник слегка притих, продолжая сотрясаться в беззвучных рыданиях.

Водитель «Опеля» с камерой встал прямо перед узником, спиной к Лазареву, приготовившись к съемке. Громила схватил пленника за волосы и по команде главного, направив кинжал в сторону камеры, прокричал на плохом английском:

— Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Мы…

Он запнулся и что-то начал спрашивать по-чеченски. Главарь взорвался руганью и гневно начал что-то втолковывать боевику. Пленник снова начал периодически повизгивать и получил по шее от своего мучителя.

Начался дубль два. На этот раз джихадист говорил без запинок:

— Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Он ослушался приказов командования, он попытался выдать нас, воинов джихада, неверным, он подверг риску операцию по подготовке священной войны в Европе. И за это подлежит немедленной казни. Это первая жертва той священной войны, которую мы переносим сюда, к неверным. Он станет первым, кто ответит за злодеяния христианских убийц в Сирии, за ваш крестовый поход против наших братьев. Но он будет не последним. Европа, мы пришли сюда, мы отомстим. Аллах акбар!

На этих словах джихадист резко ударил кинжалом по горлу пленника, держа его за голову. Узник издал дикий гортанный звук, а из горла потекла темная вязкая жидкость. Лазарев, до последнего надеявшийся, что перед ним разыгрывается какой-то дурной спектакль, резко дернулся при этой жуткой картине, задев ветку березы. С неимоверным треском с ветки взвились попугаи, подняв за собой стаю своих зеленых соплеменников.

Все собравшиеся на лужайке на другом берегу озера (разумеется, кроме пленника, бьющегося в конвульсиях) дружно обернулись на звук и увидели темную фигуру, метнувшуюся вглубь рощи. Лазарев бросился бежать в сторону своей машины. И услышал сзади громкий одиночный выстрел. Он пригнулся и начал бежать не по прямой, а стараясь заскакивать за деревья, возникавшие перед ним — так, чтобы за спиной всегда было какое-то прикрытие. Выстрелов он больше не услышал, но, на секунду обернувшись, увидел, что по мосту через озеро за ним уже бежит один из убийц.

У Лазарева было солидное преимущество. Он на ходу мысленно поблагодарил сам себя за столь удачно выбранное место передачи «посылки». Каким бы молодым и прытким ни был его преследователь, у него не было шансов достичь разведчика до того, как тот заведет машину. Выбегая на место парковки, Лазарев заранее нажал дистанционный пульт, открыв машину и даже запустив двигатель. Уже запрыгнув в нее, он увидел, как сзади на ту же поляну выскакивает один из чеченцев.

Лазарев сразу ударил по газам, направившись в сторону дороги. В зеркало заднего вида он отчетливо увидел красный огонек прицела и завилял машиной, стараясь уйти от пули. Но выстрела не было. Уже выезжая на дорогу, Владимир обернулся и увидел на поляне того самого молодого водителя «Опеля», который держал на плече камеру — это ее огонек разведчик принял за лазерный прицел. Лазарев понял, что чеченец снимает номера его машины…

— Черт! — только и крикнул Владимир, несясь уже в сторону Лейдена по узенькой дорожке между лесами и озерами. Он знал, что вплоть до элитных коттеджей Ворсхотена камер не будет, а значит, пока можно было не волноваться. Знал он также, что чеченцам его не настичь, даже если бы они очень захотели. Они в лучшем для себя случае сейчас выруливают на трассу Амстердам-Гаага. Она хоть и является скоростной, но с нее никуда не свернуть до самого города, в который они въедут с разных сторон (при этом чеченцы наверняка даже не уверены, поехал он в сторону Гааги, Лейдена или Схевенингена). Так что спешить уже смысла не было.

Тем более что он не считал себя мастерским водителем. Нет, их, конечно, учили в Школе вождению и легкового, и грузового транспорта. Но это было начало 90-х, уроки были больше теоретические (тогда не хватало бензина даже для оперативного транспорта). В Голландии Владимир свое авто использовал раз-два в неделю — когда в выходные ездил в гипермаркет, дабы закупиться на ближайшие семь дней, и свозить Таню с Димой куда-нибудь на море или в какой-нибудь городок. В остальных случаях предпочитал передвигаться пешком, общественным транспортом или, если выпадал бизнес-трип, на корпоративной машине с водителем… Так что сейчас важнее всего было не слететь в кювет на узенькой дорожке между рощицами и каналами.

Лазарев сбавил скорость и остановил авто на ближайшем съезде с дорожки. Надо было отдышаться и решить, как неприметнее выехать на коттеджную дорожку в Ворсхотене — дальше уже начинались камеры. Разведчик усмехнулся: «Да уж, неприметнее. Сам ведь купил себе такую “неприметную” машину». Дело в том, что вплоть до нулевых годов он ездил на скромном «Опеле», который ему никогда особо не нравился — уж чего-чего, а «опелей» в Голландии пруд пруди. Когда пришло время выбирать новое авто, он уже почти остановился на «Мерсе». Но его переубедил Потапов, купивший накануне новенькую «Субару Импреза» и вовсю нахваливавший ее. Поддался этой неприкрытой рекламе и Лазарев. В принципе машиной-то он был доволен, даже полюбил ее, но уже после покупки он вдруг выяснил для себя, что является чуть ли не единственным водителем на «Субару». В отличие от Москвы, где эта марка давно уже была раскручена, встретить ее на дороге в Нидерландах было чем-то необычным… Так что придется неприметно выезжать на вполне приметной машине.

Лазарев покопался в багажнике и нашел пакет с антирадарной пленкой, привезенной из Москвы. Когда-то Анжела подарила ему комплект, заявив, что часто пользуется такой. Разведчик понятия не имел, работает это или является байкой, но на всякий случай решил нацепить — все-таки если затем следователи начнут анализировать, кто в это время ехал по трассе, хотя бы номера, может быть, не считают. Нацепив пленку, Владимир сел в машину и как можно более аккуратно выехал на дорогу, ведущую в коттеджный поселок. К счастью, она была пустынной, фактически до Гааги он не встретил машин ни в ту, ни в другую сторону. Уже в городе он заехал в одну из подворотен и сорвал пленку.

Приехав домой, Лазарев припарковал машину и хотел было открыть дверь. Но рука с ключом предательски дрожала. Владимир плюнул, вышел на улицу Ноордайнде, где располагалось множество кафе и ресторанчиков, и заглянул в ближайший кубинский бар. Тот был забит до отказа орущей и поющей молодежью. Он пробился к стойке и заказал тройной неразбавленный ром — слава богу, никто на этот раз не ссылался на федеральный закон, запрещающий коктейли. Честно говоря, это было нарушением одного из почти незыблемых принципов Лазарева: он позволял себе пить в одиночку только перед самолетом, но никогда дома или в ресторанах. Однако сейчас ему это было необходимо.

Выпив напиток почти залпом и даже не запив, под удивленные взгляды сидевшей рядом молодежной компании Владимир, слегка пошатываясь, направился к выходу. По всему было видно, что он пьян. Через три минуты он уже вошел в дом и сразу же «протрезвел». Все-таки он был уверен, что внутри у него никаких «жучков» нет. В свое время он периодически проверял дом на предмет прослушки или камер — для «бывшего кагэбэшника», как бы опасающегося бизнес-конкурентов, это выглядело вполне натуральным. Но потом плюнул на эту затею, считая ее бесполезной. Во всяком случае — пока.

Была уже полночь. Соответственно в Москве был час ночи или два? (Лазарев совсем запутался в этих бесконечных российских переходах на летние и зимние времена — туда-сюда-обратно.) Надо было срочно решать, какой сценарий действий следует сейчас избрать. Нет, конечно, он даже не рассматривал вариант со звонком в полицию. «Шпионский камень» находился прямо под скамейкой, возле которой произошло убийство — Лазарев не сомневался, что жертва уже обезглавлена. Не сомневался он также в том, что криминалисты тщательно прочешут (если уже не занимаются этим) все пространство вокруг места убийства — что-что, а уголовный розыск в Нидерландах был развит в техническом плане очень хорошо. Шансы на то, что «камень» не заметят или проигнорируют, были очень малы. Особенно учитывая тот факт, что любой подобный предмет будут рассматривать как теоретически возможное орудие преступления.

И вот криминалисты открывают этот «камень», находят там кругленькую сумму денег, пленки с непонятной абракадаброй и несколько листков с шифрами, написанными симпатическими чернилами (Лазарев лишь примерно догадывался о содержании «посылки», если не считать денег). В предназначении этих предметов никто не засомневается. Соответственно, сразу будут подключены контрразведчики из AIVD — голландского аналога ФСБ. Вопрос лишь в том, догадаются ли они о том, что речь идет о российской разведке. Но конечно же, в нынешних условиях Россия будет «номером один» в числе потенциально причастных. А значит, начнется охота за резидентом, которому эта «посылка» предназначалась. Как верно заметил Потапов, он, Лазарев, находился в списке «обычных подозреваемых». С него, может, и начнут.

Согласно всем инструкциям, в таких вариантах резидент должен был лично выбрать один из двух возможных сценариев. Первый — прекращение миссии и срочная эвакуация. В таком случае это был бы финал, вернуться он уже не смог бы. Все, что создавалось им в течение последних десятилетий, пошло бы прахом. И Танечка… Сердце Лазарева больно сжалось. Как же он любил эту девочку! Владимир представил, как он звонит из Москвы и просит Таню перебраться с ребенком к нему, провалившемуся шпиону, и тем самым похоронить всю ее карьеру, выстраивавшуюся с таким трудом… Кстати, а почему в Москву? У Лазарева там не было ничего. Где-то там на секретный счет ему перечисляли все эти годы зарплату офицера… Может быть, перечисляли. Во всяком случае, так говорил Потапов. Сколько там может быть денег? Возможно, хватит снять угол до завершения массы проверок и обустройства на работе. Все, что у него было — это мама и большая просторная квартира в самом центре Донецка, квартира его детства. Еще года полтора-два назад она стоила немалых денег. Сейчас, когда вокруг падают бомбы, за нее и гроша ломаного никто не даст…

«Боже, о чем ты сейчас думаешь! — разозлился сам на себя разведчик. — Соберись! Сейчас надо принимать одно из важнейших решений в жизни!»

Итак, сценарий эвакуации отбрасывать было нельзя. Но есть ли у него основания для этого? Во-первых, не факт, что место убийства будет обнаружено… Нет, это невозможно. Джихадисты снимали видео не для домашнего просмотра, они наверняка выложат его в Сеть, дальше скандал, расследование и место это легко вычисляется. Плюс был выстрел, который почти наверняка услышали в кемпинге. Так что в полицию скорее всего уже сообщили.

Во-вторых, не факт, что оперативно разберутся с «камнем» и тут же начнут действовать. В-третьих, он все-таки действовал осторожно, и обнаружить его связь с этим местом и этим «камнем» будет очень сложно. Улик на месте он не оставил, до лужайки с камнем не доходил. Его авто стояло довольно далеко, на совершенно другом конце рощи. Вряд ли кто-то будет тщательно прочесывать весь лес до самого конца, а значит, вряд ли кто-то обратит внимание на свежие следы «Субару». Тем более что джихадисты оставили массу следов, ведущих в обратную сторону — по ним следствие и бросится, проверяя все, что двигалось именно на шоссе Амстердам-Гаага. Скорее всего, «камень» и убийство будут связаны воедино. И следствие, возможно, поначалу начнет разрабатывать ложный след — о причастности джихадистов к шпионажу. Россия, разумеется, будет в числе приоритетов, но вряд ли кто-то быстро сможет напрямую увязать «камень» именно с «российским следом». Таким образом, сворачивать всю миссию, обрубая все концы, было бы преждевременным.

Вторым сценарием было «залечь на дно», выждать, заморозить все контакты с Центром и агентурной сетью. Это был единственно правильный вариант на нынешний момент. Для реализации этого варианта нужно было немедленно воспользоваться своим «пьяным состоянием» — собственно, для этого он демонстративно и пил.

Лазарев достал «российский» телефон и набрал Анжелу. Он знал, что она, завидев его номер, обязана поднять трубку, где бы и под кем бы она ни находилась. Судя по ее сбившемуся, запыхавшемуся дыханию, он действительно вытащил даму из-под кого-то. «Из-под? Анжела такая искусная затейница, что этот “кто-то” мог быть и под, и над, и сбоку, и внутри», — успел подумать Владимир, пока Анжела здоровалась:

— Алё, привет. Все хорошо?

— Милая, знала бы ты, как я по тебе соскучился, — голос Владимира звучал пьяно, язык явно заплетался. — Вроде бы виделись сегодня. А представляешь, уже скучаю.

На той стороне телефона повисла пауза.

— Прости, я сейчас не совсем могу говорить.

Анжела дала отбой. Владимир не сомневался, что клиент куртизанки уже отодвинут в сторону, а сама она срочно вышла «попудрить носик» для того, чтобы передать сигнал срочно в Центр. Он посмотрел на часы. Вот сейчас и проверим оперативность реакции.

Он прилег на кровать и врубил на айпаде интернет-радиостанцию, которую он обычно включал в периоды отдыха, перед сном и т. д. Это были советские песни 60-70-х годов. Лазарев не был уверен, слушает ли кто-нибудь, кроме него, этот канал. Но внешне все это выглядело вполне правдоподобным — почему бы выходцу из СССР не проявить свою ностальгию подобным образом? Именно сейчас пел тот самый Бен Бенцианов, которого Владимир упоминал в разговоре с начальником и о котором, если честно, он до данной радиостанции ни разу не слышал. Если Анжела сделала все по инструкции, то ровно в час ночи, а затем в два и в три должна прозвучать песня «Долго будет Карелия сниться». Почему именно она? Да кто ж знает!

Владимир попытался расслабиться. С одной стороны, он чувствовал бешеную усталость. Но с другой, напряжение было еще большим, мыслей было множество и вздремнуть хотя бы минут двадцать шансов не было.

Ровно в час ночи певица Клемент запела о Карелии. Значит, Анжела свою задачу выполнила. Лазарев представил, что сейчас творится. Потапов и ряд его сотрудников Департамента уже подняты с постели, высшему руководству Управления доложено. Сотрудник Управления, работающий в Голландии под дипломатическим прикрытием и имеющий непосредственный контакт с Лазаревым, уже наверняка вызван на завтра на «совещание» в Москву и вряд ли появится в Гааге до того, как ситуация разъяснится. Агентам, имевшим связи с Центром, уже отправлен сигнал временно залечь на дно. И само собой, начата срочная подготовка всех трех возможных каналов эвакуации.

Но на размышления времени уже не оставалось — надо было собираться в «Табу», на встречу с Арендсом. Опасна ли подобная встреча в нынешних условиях? Вряд ли опаснее, чем до сего вечера. Если криминалисты и прибыли уже на место убийства (в чем разведчик сильно сомневался), то им потребуется время и на обнаружение тайника, и на его вскрытие, и на анализ содержимого. А значит, контрразведка будет подключена не ранее завтрашнего дня, а то и послезавтрашнего. Действовать ему надо было так, как будто бы ничего не случилось, отмена встречи была бы еще более подозрительной. К тому же у него был приказ ускорить вербовку.

Оставался вопрос с деньгами, которые предназначались Арендсу, но теперь лежали в «посылке» недалеко от лужи крови в лесу Ворсхотена. Лазарев открыл сейф, вмонтированный в шкаф за книгами, и достал 20 тысяч евро. Это меньше того, на что аналитик рассчитывает, но в качестве первого взноса сойдет. Владимир посмотрел, сколько у него оставалось «налички». Сейчас, возможно, она понадобится. Чуть больше 80 тысяч. В принципе, должно было хватить хотя бы на первое время.

Владимир нацепил джинсы и темно-синюю рубашку с длинными рукавами, вновь проверил, чтобы все гаджеты остались дома. Выйдя на улицу, слегка поежился. Лета уже как не бывало — было градусов пятнадцать и даже слегка накрапывал дождик. До «Табу» было минут пять ходьбы. Пройдя по платановой аллее до музея Эшера и свернув в сторону монумента героям Ватерлоо, Лазарев оказался у входа в клуб. Он был уверен, что хвоста за ним не было. Но все-таки постоял минуту-другую у входа в заведение, всматриваясь в темноту аллеи и убеждаясь, что никто за ним не следует.

Дождь чуть стих, где-то по ракушнику, устилавшему аллею, прошуршал велосипед. Напротив клуба, за памятником Ватерлоо, недружелюбно ощерилось бойницами уродливое мрачное здание американского посольства, совершенно не вписывающееся в этот квартал с его вычурными историческими зданиями «золотой эпохи» Нижних стран…

Сам клуб уже был полупустым. Щуплый рыжий бармен с огромным шрамом на лбу дежурно предупредил, что кухня не работает, а клуб закрывается через час. Но Лазарев это знал и без напоминаний. Он увидел за спиной бармена бутылку черного доминиканского рома, что было редкостью для местных баров. И заказал двойную порцию, долго и нудно объясняя уставшему и уже туго соображавшему парню, что ром не надо смешивать с колой, а колу не надо разбавлять льдом. Получив стакан и бутылку колы, Владимир прошелся по залу, ловя пытливые взгляды одиноко скучающих полуголых девиц у стойки. Пройдя в дальний конец зала, ближе к сцене, где уже не было музыкантов, Лазарев поднялся на второй этаж. Наверху все окна были раскрыты настежь. Учитывая, что на улице опять заморосил дождь, в помещении было довольно прохладно.

В одной кабинке сосалась какая-то пара неопределенного возраста и, честно говоря, пола. В другой каким-то образом уместилось несколько студентов, о чем-то громко спорящих между собой, не обращая ни на кого внимания. Остальные кабинки были пустыми. Лазарев прошелся в самый конец и стал попивать ром в ожидании Арендса.

Тот не заставил себя долго ждать, появившись минут через пять с каким-то светлым напитком в руках. Зная пристрастия своего давнего знакомого, Лазарев не сомневался, что это — разбавленная водка. Не изменяя традициям, в случае проигрыша тот всегда заказывал водку, в случае выигрыша — пиво.

Да, разведчик уже неплохо со всех сторон изучил Тима Арендса и знал о нем практически все. Двадцать восемь лет, неженат (и вряд ли когда-то женится, судя по его пристрастиям), худой очкарик среднего роста (по меркам высокорослых голландцев даже гораздо ниже среднего) — в общем, типичный «гик». Сразу после вуза устроился младшим аналитиком в Минобороны как «подающий надежды», а теперь уже является старшим аналитиком. Имеет доступ к ряду секретных материалов, хотя уровень допуска пока не очень солидный (у русского резидента был план, как увеличить этот уровень в ближайшее время).

Лазарев познакомился с Арендсом три с половиной года назад, завидев того в элитном казино на Схевенингене, куда периодически хаживал и сам Владимир. Нет, Лазарев не был азартным игроком. Он имел что-то вроде своей «системы» игры в рулетку, но знал, что она практически бесполезна для обогащения. Ставил он осторожно, небольшие суммы и благодаря «системе» обычно оставался «при своих», лишь иногда допуская слабый выигрыш или слабый проигрыш. Главная цель походов в казино заключалась в поиске возможной клиентуры, разумеется. Сочетание азарта и нужды во все времена приносило ценные плоды для разведки.

Арендс был более чем азартен, он мог поставить все и проиграть все. В пылу игры он мог ставить суммы, несоизмеримые с зарплатой скромного аналитика. Лазарев приметил это и как бы «случайно» познакомился в баре при казино. Он подключил к анализу биографии чиновника свой Департамент, московские компьютерщики прошерстили все компьютеры и гаджеты Арендса, все его мейлы и социальные сети, его скромный банковский счет, составив вполне законченный портрет не менее законченного игрока. Благодаря этому анализу Лазарев даже знал, что Тим несколько лет назад безуспешно пытался лечиться от игровой зависимости в немецкой клинике, но дело оказалось безнадежным. Данный факт не был известен голландскому Минобороны.

Арендс постоянно занимал, зная в большинстве случаев, что не сможет отдать, и тем самым регулярно наращивал свои долги. Лазарев был одним из тех, кто тоже ему порой давал в долг, заранее затягивая в кабалу — собственно, он был главным кредитором аналитика. Арендс давно просил Владимира вывести на «людей, которых может заинтересовать информация и которые могут хорошо за нее заплатить». Центр решил, что настала пора вербовать «созревшего» клиента. Обычно Лазарев не занимался этим лично, дабы не рисковать лишний раз, подключал к финальной стадии «гастролера» из Москвы. Но в данном случае надо было спешить.

Он считал, что изучил психологию и мотивы вербуемого «от и до». Но элементарные правила вербовки требовали подходить к этому очень осторожно. Лазарев вспоминал, что в его учебнике по искусству вербовки агентов она сравнивалась с процессом инициации. Для вербуемого объекта это был переломный момент, за которым чаще всего не было дороги назад. Поэтому в практике бывали случаи, когда с потенциальными шпионами, казалось бы, давно уже изученными и вполне предсказуемыми, в этот самый момент происходил душевный надлом, влекший за собой самые невероятные последствия. Кроме того, всегда необходимо было проверить объект на предмет наличия «жучков», его мотивы. Чаще всего для этого необходимо было сбить человека с толку, изучить его реакцию на неожиданный увод от темы — в семи случаях из десяти прослушиваемый агент инстинктивно тянулся к микрофону или закрепленному на нем устройству (во всяком случае, так было написано в том самом учебнике, на практике Владимиру это еще не удавалось проверить).

Судя по виду аналитика и его водке, тот уже успел заскочить в казино напротив и явно убедился, что сегодня опять, в который уже раз, «не его день». Он мрачно кивнул и уселся в темную кабинку за столик. Одет он был в ослепительно-белые брюки, черную рубашку и черную легкую курточку. «Предусмотрительно, учитывая погоду за окном», — подумал Лазарев, пожалев, что сам нацепил только рубашку.

Владимир поежился и спросил по-английски:

— Почему вы, голландцы, всегда пытаетесь заморозить нас, несчастных русских?

— В смысле? — оторопело сказал парень.

— Видишь этот отель? — Лазарев указал через раскрытое окошко на знаменитый гаагский отель «Des Indes». — Знаешь, чем он знаменит? Ну, помимо того, что в нем останавливались различные императоры, президенты и короли. Вы в нем заморили знаменитую Анну Павлову.

— Анну Павловну? — переспросил ничего не понимающий Арендс. Он явно ожидал другую тему разговора. Но при этом ничего на себе поправлять не стал.

— Нет, Анна Павловна — это ваша королева, дочь русского императора Павла, соответственно. А Анна Павлова — это одна из самых известных балерин в истории. Покорила все мировые сцены. А вот приехала сюда, порепетировала в совершенно неотапливаемом, холодном помещении вроде того, в котором мы сейчас находимся, и в этом самом отеле скончалась от пневмонии. Сказав напоследок: «Приготовьте мне костюм лебедя»… Такая вот лебединая песня! Эх-ххх… Так вот я и спрашиваю: зачем вы нас так морозите-то во все эпохи? Ты чувствуешь, как тут холодно?

Арендс удивленно хлопал глазами, пытаясь выдавить какой-то ответ. Но при этом вел себя вполне предсказуемо, без каких-то отклонений от правил. Он заметно волновался (и это было вполне объяснимо), ощущал себя не в своей тарелке, однако было видно, что морально он созрел к разговору не о балеринах или погоде.

Владимир еще раз проверил, появились ли вокруг «интересные» люди, выглянул в окно, из которого хорошо просматривался близлежащий сквер с посольством США, и внимательно осмотрел своего собеседника.

— Телефоны есть? — совсем другим тоном, на безупречном голландском спросил Лазарев.

— Оставил дома, — мрачно сказал Арендс, почти уже допивая свою водку.

— Все, о чем мы договаривались, в силе? Назад дороги не будет, — честно предупредил Владимир.

— Я только за, — чуть оживился очкарик.

— Посмотри, ты там какой-то пакет обронил. Там, под столом. Только без резких движений.

Арендс схватил пакет и там же, под столом, проверил его содержимое.

— Сколько тут? — срывающимся голосом спросил он.

— Двадцать.

— Но почему…

— Во-первых, мы должны понять, насколько твои сведения ценны. Так что считай это авансом. А во-вторых, не забудь, дорогой, — голос Владимира стал жестче, — ты мне должен гораздо больше этой суммы. Помнишь, да? Так что я могу вообще забрать этот конвертик в качестве расплаты за долги. А что? Всем хорошо: и ты на меня работаешь, и я при наваре…

— Понял-понял, — Арендс торопливо начал засовывать конверт в карман своих брюк.

— Смотри, не проиграй все сразу, — сказал Лазарев, понимая бесполезность данного предупреждения. — У тебя, насколько мне известно, расплата с серьезными людьми через три дня.

Тим на минуту выразил удивление, сразу переросшее в уважительный взгляд — он сам был аналитиком, привык выискивать, обрабатывать и использовать информацию. Хотя понятия не имел о том, каким образом Лазарев мог вынюхать точную дату отдачи долга. Тот факт, что спецы из Москвы могли без проблем считывать всю эту информацию с компьютеров самих кредиторов, явно не приходил Арендсу в голову.

— Вот это я понимаю — качество работы! — с видимым восхищением сказал он. — Приятно с тобой работать, Вл…

Лазарев предостерегающе поднял руку, что означало: «никаких имен!» Тим понимающе закивал головой и продолжил:

— Ты знаешь, все игроки делятся на три категории. Первая — это те, кто ставит наверняка, понимая, что не выиграть ему фактически нельзя. Вот все знают, что «Аякс» станет чемпионом, и все ставят на это. Шансы выиграть — почти 100 %. Но и шансов хорошо заработать — ноль. Есть противоположная крайность. К примеру, ты можешь заработать по пять тысяч с одного евро, поставив на чемпионство «Лестера» в премьер-лиге. Классный куш! Но ты знаешь, что «Лестер» никогда чемпионом Англии не станет, поэтому ты потеряешь, сколько бы ты ни поставил. А есть третья категория игроков — такие, как мы с тобой, которые ходят по краю и долго выбирают свою верную, единственно верную и дорогую ставку! Но уж если поставим…

Владимир понял, что ему надо пресекать этот словесный понос:

— У тебя есть что-то для начала? То, что могло бы заинтересовать и побудить моих начальников к продолжению нашего сотрудничества?

На этот раз Арендс оглянулся по сторонам, наклонился через столик и, понизив голос, зашептал (насколько можно было зашептать при громких звуках магнитофонной музыки):

— У меня есть все! Расположение наших частей, немецких частей, данные по снабжению военных баз, данные по численности голландской армии…

— На данный момент 60 305 человек, — резко оборвал Лазарев. — Через два года, согласно плану, будет чуть больше 57 тысяч, а точнее — 57 270. Друг мой, не впаривай мне то, что мы можем вычитать в Интернете и проверить с любого спутника, о-кей? Давай что-нибудь стоящее. Вот, к примеру, ты не в курсе, почему и куда ваш воинский спецназ перебрасывают из Мали?

— Спецназ? — удивленно произнес Арендс. Тут он расплылся в довольной улыбке и с видом всезнающего человека вальяжно откинулся на сиденье. — О, да! Как я не подумал! Это тебя точно заинтересует! В ближайшие дни ждите интересных новостей о наших коммандос. Но мне кажется, это стоит дороже, чем…

— Так, дорогой мой, заканчивай, а? — Лазарев понял, что эту вальяжность надо пресекать на корню. — С этого дня для тебя нет деления на «ценную» или «бесценную» информацию — ты у нас на окладе. Или ты сейчас делишься информацией, получая затем стабильный гонорар, который позволит тебе и дальше вести твой азартный образ жизни. Или мы сейчас же разбежимся, а завтра я с тебя стребую 42 500 евро по твоим распискам. Выбирай живо вариант — и больше не возвращаемся к оценке твоих услуг.

Арендс помрачнел, опять оглянулся и снова перешел на громкий заговорщицкий шепот:

— Ждите наших коммандос и лучшие силы нашей 15-й аэромобильной бригады у вас на Украине в ближайшее время.

— Что?! Где?! — если Лазарева и можно было ошарашить, то у Арендса это хорошо получилось. — Это шутка такая?

— Шутка? Почему шутка? Весь мой отдел на днях занимался подробным анализом возможных сценариев, связанных с высадкой этих частей в зоне сбитого «Боинга».

— И что, среди ваших сценариев по итогам вашей акции третьей мировой войны не вырисовывалось? — зло спросил Лазарев. — Вы хоть выдали руководству какие-то негативные сценарии? Они поняли, какими серьезными последствиями это чревато?

— Какими последствиями? — искренне удивился Тим. — Почему негативные? Практически каждый сценарий был позитивным. В самом негативном случае мы запланировали минимальные потери. Но мы ведь будем всего лишь отрядом прикрытия для украинских войск — основные потери понесут они. Да и цель миссии будет простой: наши коммандос высаживаются в Донбассе, в ходе спецоперации арестовывают лидеров пророссийских повстанцев — у нас есть и все их данные, и их точное местонахождение, это не «талибан» какой-нибудь, прячущийся в горах — и доставляем их сюда, на допрос. Все! Дальше — дело украинцев. Все просто. При чем тут третья мировая? Все сценарии…

— А вы что, не просчитывали реакцию России?!

— А какая может быть реакция? Ну, повозмущаются, разумеется, соберут Совет Безопасности ООН. Но что они могут сделать? Украинцы и без нас ведут наступление, вот-вот падут основные центры повстанцев — Донецк и… этот… Луханц, кажется? Просто в таком случае лидеры боевиков, виновные в уничтожении голландцев, окажутся в России, и мы уже их никогда оттуда не достанем. А в результате спецоперации мы решим сразу две задачи: получим важных свидетелей преступления и ускорим «пацификацию» Донбасса… Кстати, знаешь, мы ведь даже просчитали разные «факторы неожиданности», которыми воспользуются наши! Например… — Арендс снова расслабился, явно забыв про вопрос о третьей мировой, откинулся на сиденье и, выждав паузу, с торжественным видом произнес: — Когда наши бронемашины въедут в Донецк, сепаратисты поначалу даже не поймут, что перед ними голландская армия. А знаешь, почему? Потому что на машинах будут голландские флаги, которые они поначалу примут за российские!

— Ага, а если вы еще повесите туда флаги американской Конфедерации, они решат, что это знамена Новороссии, — зло произнес Лазарев. — Вы не подумали, что таких бронемашин нет на вооружении российской армии и тем более на вооружении тех, кого ты называешь сепаратистами? Или думаешь, там любители собрались, не способные отличить БМП-2 от «Феннека»?… Но самое главное, неужто вы не понимаете, что, введя отряды НАТО прямо на границы России без дозволения ООН и самой России, вы не оставите Москве выбора?

Арендс непонимающе уставился на Лазарева.

— Ну-уууу, а при чем тут ООН? При чем тут Москва? Мы уже получили дозволение и даже просьбу (!) вмешаться со стороны Украины. Мы уже подписали договор о том, что Нидерланды обязаны возглавить расследование авиакатастрофы, и получили полное одобрение на любые действия для обеспечения безопасности следователей. То есть это будет вполне законная акция для обеспечения независимого и всестороннего расследования, не более того. Причем по просьбе страны пребывания наших отрядов. Что Россия может сделать в этом случае?

— Что может сделать?! Начать боевые действия для защиты русских Донбасса и для защиты своих границ! Вот что она не просто может сделать, а вынуждена будет делать! Если это произойдет, удар по вашим коммандос будет нанесен не менее жесткий, чем по украинцам. Вы поставите под угрозу безопасность самих Нидерландов!

— Ну-уууууу, не знаю. Мы проанализировали все сценарии и пришли к выводу, что России нечем будет ответить, — упрямо повторил Арендс, хотя прежней уверенности и бахвальства в голосе уже не было. — С точки зрения международных норм…

— Все сценарии?! — российский разведчик откровенно начал злиться — сказывалось напряжение сегодняшнего дня. — Хочешь, я тебе расскажу возможные сценарии? Их всего два — оптимистический и пессимистический. При одном вы высаживаетесь в Донбассе, Россия объявляет это актом агрессии, вы не оставляете ей иных вариантов, кроме как начать обстрелы голландских солдат. Вы несете тяжелые потери, взываете о помощи к НАТО и Штатам. Те, не желая вступать в открытую войну с Россией — заметь, в ядерную войну! — вас морально поддерживают, но отвечают вам, что статья 5 Устава НАТО, согласно которой Альянс обязан вас защищать, в данном случае не работает, так как это Нидерланды самостоятельно начали зарубежную операцию, а на вас самих никто не нападал. Вас мочалят из современного оружия, на что вы не можете ответить (вы даже все свои танки в этом году окончательно продали!), голландцы несут самые серьезные потери со времени Второй мировой войны, вы отступаете, море жертв!..

Арендс слушал все это, проявляя явное недоверие.

— Ну-ууууу, допустим, это пессимистический сценарий, а каков оптимистический?

— Ты не понял, это как раз самый что ни на есть оптимистический сценарий!

— Хм… Каков же тогда должен быть пессимистический?

— А пессимистический: все то же самое, но НАТО выражает не только моральную поддержку, но и заявляет об агрессии против Нидерландов, разворачивая военную кампанию против России. И эта кампания, повторюсь, может закончиться катаклизмом, новой мировой войной.

— Неужели ты все-таки думаешь, что Россия может пойти ва-банк, атаковав страну НАТО? Мы это во всех сценариях отвергли…

— Я не думаю, я знаю! Уж поверь мне, молодой человек, Россию я знаю лучше всех ваших аналитиков вместе взятых. Неужели вы, эксперты семи пядей во лбу, не просчитали, каковы мотивы России в этом конфликте? Неужели вы не понимаете, что для Москвы стоит на кону?!

Лазарев говорил жестко, тоном, который он за годы общения с Тимом еще не допускал. Ну что ж, с момента передачи конверта он из доброго бизнесмена-покровителя превратился в работодателя. «Не путай туризм с эмиграцией», — мысленно произнес Лазарев, но, видя откровенно ошарашенный вид Арендса, решил, что надо сбавлять обороты.

— Пойми, — более спокойным тоном сказал Владимир. — Все самые авантюрные войны начинались с недооценки противника. Накануне Первой мировой сербы были свято уверены, что их армия, закалившаяся в Балканских войнах, является сильнейшей в Европе и разобьет и немцев, и австрийцев, как… Как каких-то любителей! Как она незадолго до этого разбила турок и болгар поочередно. Вторая мировая началась с того, что Гитлер был свято уверен в невмешательстве Британии в «польский кризис». Ведь это же прямо как вы сейчас думаете, что Россия будет взывать лишь к нынешней Лиге Наций. Неужели ты аналогий не видишь?! А в июне 41-го он напал на Россию, будучи так же уверенным, что русские морально и технически не готовы к войне, а режим Сталина падет как карточный домик через несколько месяцев лишений. А через четыре года «технически неготовые» русские мочились на колонны Рейхстага и вытирали запыленные сапоги тряпками с гитлеровскими свастиками. Неужели вы не понимаете, к чему может привести ваш просчет! Лазарев слегка перевел дух, пытаясь переварить информацию.

— Ладно. Давай так: насколько ты уверен, что операция планируется?

— Ну, не знаю, — совсем растерялся Арендс. — Мы всего лишь аналитики, нас просят разработать все возможные и невозможные сценарии, а в процессе принятия решения мы уже не участвуем. Но сам посуди, ты же только что мне лично сказал, что спецназ уже перебрасывается из Мали. И насколько мне известно, это так. Если не для этого, то для чего еще?…

Уже глубокой ночью, сидя дома и пытаясь спокойно проанализировать ситуацию, Лазарев понял, что попал в безвыходное положение. Он должен был предупредить Москву о состоявшемся разговоре. Но как? После звонка Анжеле все контакты резко обрублены с обеих сторон. Любая его попытка установить контакт с посольскими или с агентами, имеющими выход на Центр, будет пресечена — он сам теперь находится под подозрением: может быть, его уже перевербовали; может, он уже предал; может быть, он уже под колпаком и любой подобный контакт повлечет новые провалы. Всем, у кого есть выход на Центр, уже дано распоряжение залечь на дно и ни в коем случае даже не показывать вида, что они знакомы с ним, с Лазаревым. Уж он хорошо помнит, как это происходило после предательства Милугина.

Оставался, конечно, вариант эвакуации. И если бы Лазарев был уверен в том, что сценарий, нарисованный аналитиком Минобороны, является реальным, уже принятым в разработку, то, возможно, он сейчас так бы и поступил. Это сорвало бы подготовку авантюрной военной операции. Но в том-то и дело, что он не был до конца уверен в реальности этой авантюры. Ставить под угрозу всю резидентскую сеть только из-за того, что аналитик-параноик высосал из пальца мнимую операцию? Это был слишком неоправданный риск.

Может, просто позвонить по телефону Потапову или кому-то в Москве? Этот вариант он даже не рассматривал бы, не будь нынешней ситуации, когда он, возможно, уже попал под подозрение здесь… Какой-то замкнутый круг!

«Так, все проблемы нужно решать по мере их поступления, — подумал Лазарев. — Я все равно не смогу взяться за военных, пока не ликвидирую первую угрозу, связанную с убийством и «посылкой» в лесу Ворсхотена».

Лазарев чувствовал колоссальную усталость. Шла уже вторая практически бессонная ночь, он совершил два перелета, выпил за эти двое суток столько, сколько он обычно не пьет за пару-другую недель вместе взятых, и, да, на его глазах совершено жестокое кровавое убийство, что не могло не сказываться на общем состоянии. Он чувствовал, как сильно хочет спать, постоянно зевал, но понимал, что заснуть все равно не сможет. Во всяком случае, пока не примет несколько важных решений.

Итак, несмотря ни на что, надо проанализировать ситуацию с убийством. Что он имеет? Джихадисты-чеченцы… Бельгия… Умар… Трость с золотым набалдашником… Вот, собственно, и все. Да, еще синий перстень, но Владимир не был до конца уверен, что это сверкнуло на пальцах или между пальцами главаря джихадистов. Негусто…

Он пожалел, что не рассмотрел номеров машин. Хотя что он мог сделать с ними, даже если бы рассмотрел? У него были связи в полиции, которыми он мог бы воспользоваться, но сейчас они были бесполезны. Таким запросом он выдал бы себя как свидетеля убийства и заодно — такой пустячок! — получателя шпионской «посылочки». Нет, конечно, в тот факт, что он интересуется данным убийством, он никого не должен был посвящать. Это ясно как божий день.

Лазарев потер виски. Думалось все тяжелее и тяжелее. Он поднялся на кухню, посмотрел на аппарат с кофе, но пить на ночь не рискнул — ему все-таки надо было бы попробовать подремать часок-другой. Он умылся ледяной водой, а затем достал из холодильника лед и хорошенько обтерся им над раковиной. Вроде подействовало, стало думаться легче.

Вернувшись в кабинет, он вернулся к прерванным мыслям. Почему-то снова пришел на ум Штирлиц. «Сейчас, по идее, должно раздаться тиканье часов и голос Копеляна произнесет: “Информация к размышлению…”» — подумал Лазарев.

Стоит ли вообще беспокоиться по поводу этих чеченцев? Если это просто «босота», возомнившая себя «великими воинами Аллаха», они, возможно, никогда и не найдут его. В конце концов, записывая свое кровавое видео, они не представились, не назвали никакой исламистской организации, которая взяла бы ответственность за это убийство. Может быть, это просто самодеятельность отморозков?

В принципе, возможно. Но ведь у них есть его номер машины, у них на видео есть и сама машина! Чертова камера! Если они не найдут его, то рано или поздно следователи найдут их, а заодно и улику против него. Таким образом, все, что оставалось Лазареву, — это попытаться найти убийц раньше полиции.

Но как?! Он связан по рукам и ногам, он не может никому позвонить, он не может навести элементарных справок! Ему крайне необходимы помощники, которые смогли бы вычислить этих проклятых джихадистов! Кто-то, кто разбирается в этих хитросплетениях, кто знает этих чеченцев как облупленных…

Лазарев хлопнул себя по лбу: «Конечно, Малыш! Больше некому!» Он порылся в своей электронной записной книжке и нашел номер мобилки Малыша…

Владимир внимательно осмотрелся. Он был уверен, что его еще пока не пишут — слишком мало времени прошло. Но тем не менее, взяв ноутбук, спустился вниз, закрыл раздвижной потолок комнаты и пошел в дальний конец спальни. Он сел в угловое кресло, за спиной была глухая стена, вряд ли кто-то мог засечь его телодвижения тут. Включив компьютер, Лазарев запустил любимую игру «Цивилизация». В принципе, он ее любил не намного больше, чем музыку 60-х, но на подобный случай был разработан именно такой сценарий.

Когда раздались звуки игры, Лазарев еще раз внимательно осмотрел стену за ним, одной рукой нажал сканер отпечатка пальца, а другой нажал одновременно четыре клавиши. Звуки продолжались как ни в чем не бывало, со стороны казалось, что он продолжает рубиться в игру, но на экране появилась программка для анонимного сетевого соединения. Программа была разработана в Конторе и была гораздо эффективнее аналогичного софта, доступного публике. Как уверяли московские спецы, периодически обновляющие прошивку лазаревского ноутбука, никакая контрразведка не смогла бы обнаружить на этом компьютере данную программу. Владимир верил, что голландская контрразведка не найдет — все-таки в Москве программисты посильнее. Но если к делу подключат ЦРУ, то вот тут его уверенность не была столь сильной. Все-таки в самом ЦРУ немало бывших наших программистов.

Он мог использовать в этой программе случайный алгоритм подключения — и тогда в ходе сеанса его IP переключался бы каждые 30 секунд от одной страны к другой. Но в данном случае ему нужен был брюссельский IP. Выбрав его, он быстренько создал себе электронный ящик под именем Умар и направил на свой корпоративный мейл, доступный на сайте компании, письмо следующего содержания как бы на английском языке:

«Дорогой Владимир! Тебе из тюрьмы прислал его привет мой брат, Идрис. Он говорит, у тебя долг для него еще с 1999 г. И ты не отдал его. Этот долг теперь перешел ко мне. Прошу тебя, дорогой Владимир, пусть ты отдашь его поскорее. Если через три дня твой долг не будет у меня, у твоей фирмы есть проблемы. Идрис говорит, ты знаешь, где меня найти в Брюсселе, я использую его адрес.

Умар, брат Идриса.

P.S. Не создавай проблемы тебе и твоей фирме, не шути».

Что ж, письмо отправлено, завтра утром его получит секретарша в офисе и тут же передаст Максу, в этом Лазарев не сомневался. Теперь разборки с неким бельгийским Умаром как минимум выглядят объяснимыми, если вдруг действия Владимира попробует отследить контрразведка. Во всяком случае, если она раньше его не найдет этого Умара…

Теперь Малыш… Лазарев включил на этот раз случайный выбор IP и зашел на сайт московского мобильного оператора. Припомнить бы номер телефона, который он регистрировал на этот случай в Москве сто лет назад, и тем более пароль. Все-таки память на цифры его начала периодически под водить.

Лазарев вспомнил своего главного наставника по Школе, легендарного советского разведчика Ивана Ладыгина. Тот постоянно повторял ученикам, что любой разведчик должен руководствоваться «тремя П» — патриотизм, память, пунктуальность. На отсутствие первого и третьего «П» Лазарев пожаловаться не мог, а вот второе с годами явно начало подводить, и это его очень волновало…

С третьей попытки он все-таки правильно набрал номер и пароль. Проверив деньги на счету (а баланс он периодически пополнял, бывая в Москве) и сверившись со своим календарем двухлетней давности, Лазарев отправил СМС Малышу:

«Сергей! Это бывший твой коллега, с которым ты встречался на берегу моря 3 марта 2012 года. Спасибо, что не расквасил нос официанту, пытавшемуся нас кинуть… Срочное дело! Есть возможность заработать. Жду тебя во вторник, в 15:00, в ресторане отеля “Атланта”. Если подтверждаешь, шли “OK” на этот номер.

Вл.»

Лазарев знал, что фраза «есть возможность заработать» будет для Малыша ключевой. Если он на месте, в Роттердаме, то обязательно придет.

Затем Владимир хотел порыться в Интернете, поискать что-то по теме «Чеченская мафия в Бельгии» или порыскать по социальным сетям известных ему командиров 15-й аэромобильной бригады. Но вдруг почувствовал, что силы окончательно покинули его. Он выключил ноут, бухнулся на кровать и практически тут же провалился в сон. Обычно ему если и снилось что-то, то вполне спокойные, размеренные, даже порой «познавательные» сновидения — такие, которые потом было любопытно вспоминать. Кошмары Лазареву практически никогда не снились. Но сейчас перед ним явственно встала жуткая картина: он, связанный по рукам и ногам, вокруг тьма, а рядом с ним посреди яркого светящегося круга бьющийся в смертельных конвульсиях седой мужчина в оранжевом одеянии с перерезанной глоткой. Неестественно красная кровь лилась из горла, изо рта, из глаз, из ушей… Когда старик перестал дергаться, в круг откуда-то из темноты втолкнули в таком же оранжевом одеянии его Таню…