Глава 1

Скучная зима, показавшаяся мне застывшей вечностью, все-таки закончилась, пришла весна. Время, словно оттаяв, побежало быстрей, и жить стало веселее. Зимой все наши потенциальные клиенты, казалось, залегли в спячку, попрятавшись в свои берлоги вместе с проблемами и заботами и напрочь забыв о существовании детективного агентства «Частный сыск». Одним словом, зима не самый удачный сезон для ловли преступников. Между тем мы с Родионом ни на минуту не забывали о своих клиентах, поминая их по сто раз на дню нехорошими словами за то, что они не торопятся переложить свои заботы на наши плечи. Иногда, правда, появлялись обманутые мужья, чтобы получить документальные подтверждения наличия на своих недальновидных головах ветвистых наростов, и босс, презирая себя, носился с видеокамерой и фотоаппаратом за изворотливыми любвеобильными женами и их любовниками. Я в этом участия не принимала, а сидела в офисе за компьютером или доводила себя до изнеможения в нашем спортзале. Что-то подсказывало мне, что после вынужденного зимнего затишья мне понадобится много сил, чтобы справиться с проблемами, которые принесет весна вместе с ожидаемым паводком клиентов. И вот наконец она наступила. Засияло ласковое солнышко, зазеленела трава, распустились почки, бодрее зачирикали облезлые, сильно похудевшие за зиму воробьи, таская птенцам червяков, и даже наша латунная вывеска заблестела как-то призывнее. Кстати, босс решил, что больше мы не будем ни надстраивать, ни реконструировать нашу бывшую трансформаторную будку, превратившуюся в солидное шестиэтажное здание с двумя входами, зимним садом, спортзалом, библиотекой, комнатами для гостей и отдельными покоями для молодых супругов — Родиона с Валентиной. И я с ним согласилась — хватит уже нам шиковать. Немалые, я бы даже сказала, бешеные деньги, честно заработанные нами в прошлом сезоне, куда-то таинственным образом исчезли во время холодов. Я закрывала счета один за другим, удивляясь проворству, с которым Родион транжирил средства фирмы, нажитые моими кровью и потом. Хорошо, что к деньгам я отношусь, как к погоде: есть они или нет — жизнь тем не менее продолжается. Впрочем, иногда Родион все же сообщал мне, что деньги идут на оплату каких-то секретных операций его тайной организации. Это он называл очень выгодным вложением капиталов, ибо считал, что когда жизнь в России наладится (разумеется, не без помощи его организации), то деньги ко всем трудоспособным людям потекут рекой, настанет золотой век и сбудется мечта древних философов-утопистов: от каждого по способностям, каждому по труду, то есть, другими словами, нам достанется больше всех. Я в это не верила ни секунды, но деньги покорно переводила. И с легким сердцем выдавала каждый месяц по сто долларов нашим внештатным «детективам», то бишь местным пенсионерам, для поддержания жизни в их пухнущих с голода телах. Валентина, моя верная подруга, забеременела и в середине лета собиралась осчастливить мужа первенцем. Муженек бегал и прыгал вокруг нее, как испуганный петух, сдувая пылинки, воркуя нежные слова и умоляя покинуть проклятую кухню, на которой она упрямо продолжала трудиться. Глядя на их любовные перебранки, я лишь вздыхала и представляла себя тоже чьей-нибудь женой, вот так же окруженной заботой и вниманием. Но у меня ничего не получалось: замужество не было заложено в программу моего воспитания. И я очень страдала от этого, не переставая надеяться, что когда-нибудь придет и мой черед вручить кому-то сердце, тело и свободу. Но прежде я должна быть уверена, что все это добро попадет в руки хорошего, надежного, а главное, обожающего меня индивида. Впрочем, до этого было еще так далеко.

 

Глава 2

— Это вы, что ли, детективы?

— Ну мы, а что?

— Обалдеть можно. Прям как настоящие. И что, вы все-все можете расследовать?

— Все-все, а что?

— Ни фига себе. И найти кого-нибудь можете?

— Можем.

— И деньги небось дерете немалые?

— Ну дерем, а что?

— Я себе представляю… И давно уже существуете?

— Да, порядочно…

— И уже что-нибудь раскрыли?

— Естественно, иначе обанкротились бы.

— Заливаешь небось? Цену себе накручиваешь. Знаем мы вас. Книжки иногда почитываем. Деньги сдерете, а сами ни черта не сделаете…

— Простите, а вы, собственно, зачем пришли? — не выдержала я нудного допроса. Этот субчик позвонил в дверь через пятнадцать минут после моего прихода на работу и прямо с порога начал меня доставать. — Если по делу, то говорите, а если нет, то не отнимайте время — у нас каждая минута на счету.

Я с сожалением глянула на монитор компьютера, где остался незавершенный пасьянс «Косынка», и снова перевела взгляд на пришедшего. Долговязый, широкоплечий парень лет двадцати восьми, с деревенским рябоватым лицом, в джинсах и легкой желто-зеленой ветровке, накинутой на черную майку с портретом разъяренного Рэмбо на груди, возвышался надо мной, опершись руками о край стола, и сверлил меня своими недоверчивыми синими глазами. На плече его висела небольшая спортивная сумка, из которой торчала рогатая ручка зонтика.

— А ты не хами, — он нахмурил брови и повел широкими плечами. — Я, может, удостовериться хочу, что с вами можно иметь дело.

— На этот счет можете не сомневаться — мы самые честные, добросовестные и надежные детективы за всю историю их существования. Между прочим, мой босс, — я многозначительно посмотрела на дверь кабинета с табличкой «Детектив РОДИОН», из-за которой время от времени раздавался характерный треск — Родион колол молотком грецкие орехи, — прямой потомок Малюты Скуратова. Слыхали о таком?

— Это который при Иване Грозном над людьми куражился и казнями руководил? — уточнил он, с уважением глянув на табличку. — Что, в самом деле?

— Естественно. А я сама — прапраправнучка столбовой дворянки Салтыковой — Салтычихи то бишь.

Почему-то этот придуманный мною на ходу аргумент возымел свое действие, потому что парень удивленно хмыкнул и проговорил:

— Какие вы все тут породистые, однако. Ладно, уболтала, зови своего босса.

— Боюсь, что вам самому придется к нему пройти, уважаемый. Кстати, его зовут Родион Потапович. Подождите секундочку.

Я вошла к боссу, плотно затворив за собой дверь. Тот сидел за столом и, нахмурив вспотевший лоб, сосредоточенно прицеливался молотком в грецкий орех, лежащий перед ним на газете среди битой скорлупы.

— Простите, босс, к нам, кажется, клиент пожаловал.

— Чего он хочет? — Бац! Он нанес удар, но промахнулся, и орех, просвистев мимо моего уха, врезался в дверь. — Проклятье, — проворчал он, с ненавистью глянув на молоток. — Всю жизнь мечтаю купить щипцы, и никак не получается. Ты уверена, что это не очередной рогоносец?

Еще неделю назад босс строго-настрого запретил мне принимать рогоносцев, ибо уже натер кровавую мозоль на пальце, нажимая «гашетку» видеокамеры, когда снимал на пленку интимные доказательства чужой неверности. Он даже невольно начал подозрительно присматриваться к своей Валентине. И я его понимала. В конце концов пришлось приписать в рекламном объявлении строчку «Бракоразводными делами Не занимаемся», чтобы избавить себя от пустых объяснений. Строчка сработала мгновенно — поток рогоносцев тут же прекратился. Правда, теперь мы остались совсем без работы. И вот наконец пришел этот Фома Неверный.

— Не похоже, — сказала я, убирая со стола газету со скорлупой. — По крайней мере, обручального кольца у него нет. Я ему сказала, что вы потомок Малюты Скуратова.

— Это еще зачем? — Он убрал молоток в сейф и внимательно посмотрел в мою сторону.

— Иначе бы он смылся.

— А, понятно…

В завершение я подняла с пола упавший орех и только после этого позвала клиента и усадила его в кресло. Окинув его любопытным взглядом, Родион спросил:

— С чем пожаловали?

— С бедой, — хмуро бросил тот. — Сеструха у меня сгинула. Светка.

— Давно?

— А черт ее знает, — он с досадой поморщился. — Два месяца назад уехала сюда, дуреха, потом все время звонила, говорила, что все нормально, на работу устроилась…

— Так, — остановил его босс, — давайте все по порядку: как вас зовут, откуда вы и все такое. — Он нажал на кнопку переговорного устройства, соединяющего кабинет с кухней, и с нежностью сказал. — Валюша, котик, принеси нам кофе.

— Несу, зайчик, — тут же послышалось в ответ.

Клиент растерянно посмотрел на меня. Я ободряюще кивнула. Босс спросил:

— Итак, продолжим?

— А чего продолжать? Я уж почти все рассказал, — пожал тот плечами. — Зовут меня Петр Николаевич Капустин, проживаю с матерью и сестрой в Туле, чтоб ей провалиться. Работаю слесарем в депо, мать на пенсии. Светка год назад школу закончила, никуда не поступила, в ларьке всю зиму проторговала, а по весне взяла и в Москву смоталась. Я как раз на работе был. Она домой забежала, вещички собрала, с матерью попрощалась и упорхнула. Сказала, что работу хорошую пообещали, зарплата человеческая, жилье и все такое. Видит Бог, я бы ее не отпустил. Знаем мы ваши столицы: ничего хорошего…

— Кто пообещал?

— А я знаю? Познакомилась с каким-то приезжим хмырем из вашей столицы поганой, он ее и сманил, видать. Найти бы его, гада…

Тут открылась дверь, вошла Валентина с животом и подносом, на котором ароматно дымились чашки с кофе, расставила все на столе, мельком бросила взгляд на клиента, томно улыбнулась мужу и скрылась, не произнеся ни слова. Проводив ее влюбленным взглядом, Родион тряхнул головой, взял чашку, кивнул клиенту и продолжил:

— А с чего вы взяли, что сестра пропала? Может, просто заработалась или денег нет позвонить…

— Ага, щас! А то я Светку не знаю. — Парень взял маленькую чашку неуклюжими пальцами, залпом выпил горячий напиток, слегка поморщился и поставил обратно. — Как вы только эту гадость пьете… Уже две недели ни слуху ни духу. То каждый день, почитай, звонила, а тут как отрезало. Мать с ума сходит, я себе места не нахожу… Нет, тут что-то не так. С ней что-то случилось — это факт. Она честная девчонка, порядочная и ответственная и никогда не стала бы так поступать. Да и бабка сказала, что сон плохой видела…

— Какая бабка?

— Бабка Наталья, соседка наша. Она заместо колдуньи у нас. Что ни скажет — все правда. Мне в детстве нагадала, что я в проруби утону, и точно. Не верите?

— Да как вам сказать… — Родион недоверчиво осмотрел клиента, очень мало похожего на утопленника.

— Так потому и не утонул, — убежденно проговорил Петр, — что предупреждение было. Предупредить — значит спасти. Я как на рыбалку зимой отправлялся, так длинный шест с собой брал на всякий случай — мать повелела. Через месяц после предсказания, как раз уже весна, лед слабый стал, я и провалился в полынью. Если б не шест — хана мне…

— Все ясно, — перебил Родион. — И что же этой бабке Наталье про Светлану приснилось?

— Видела она, будто Светка вся кровью истекает, кровь аж из-под кожи сочится по всему телу, а сама смеется как сумасшедшая, глаза вытаращенные, пальцы растопыренные, волосья дыбом и голая вся. Бабка говорит, не к добру все это, короче.

— Звучит убедительно, — хмыкнул босс. — Кем здесь работала ваша сестра?

— Референтом каким-то, — озадаченно ответил тот. — Или курьером… Я их все время путаю. В общем, в каком-то крупном учреждении. У нее внешность что надо, ноги из-под корней волос, коса до пят, красавица писаная, умная, школу на одни пятерки…

— Названия фирмы вы, конечно же, не знаете?

— Не знаю, — сокрушенно уронил голову Петр. — Светка все скрытничала, говорила, что ей велели до поры до времени ничего никому не рассказывать. Доскрытничалась, дура…

— А того приезжего парня, что ей это предложение сделал, никак нельзя вычислить?

— Если только в лицо узнать смогу. Я его видел один раз вместе с ней. — Он скрипнул зубами и сжал мозолистые кулаки. — Нужно было тогда сразу и удавить гниду! Эх, не догадался…

— Когда она звонила домой, разве не говорила, где работает?

— Нет, — помотал тот головой, — не говорила. Боялась сглазить. Сказала только, что, когда испытательный срок закончится и ее возьмут в штат, вот тогда она все нам раскроет.

— Странно…

— Ничего странного — она у нас всю жизнь такой была, с закидонами, — пояснил Петр.

— Ну и что же вы от нас хотите? Найти в громадной Москве пропавшую девушку, не имея никаких зацепок, практически невозможно. Да и теоретически тоже. Знаете, сколько их сюда приезжает каждый день? Несколько тысяч. И куда они потом деваются, никто не знает. Вы в милицию обращались?

— Обращался, — потускнел Петр, безнадежно махнув рукой. — Дома у себя, в Туле. Написал заявление, все объяснил, как вам сейчас, а они на меня посмотрели, как на больного, и сказали, чтобы не морочил голову. Посоветовали ждать — вдруг объявится… Мура это все.

— Ну, мура не мура, а уж им, как никому, известно, что эти поиски бессмысленны. — Босс внимательно посмотрел на Петра и осторожно продолжил: — Вы извините, но я обязан спросить одну вещь: вы газеты читаете, телевизор смотрите?

Тот слегка опешил, потом обиженно протянул:

— Ну вы даете, граждане. Разве я похож на идиота? Конечно, смотрю…

— Ну тогда наверняка видели репортажи о московских проститутках, которые приезжают сюда из провинции, а потом бесследно исчезают в пучине столичной преступности…

— Нет, — твердо отрезал Петр, побледнев. — Наша Светка не проститутка. Она, конечно, не ангел и не девочка, но шлюхой никогда не была и не будет.

— Почему вы так уверены?

— Она у нас слишком принципиальная и гордая.

— Ну, мало ли, вдруг решила помочь семье материально или в люди таким образом выбиться, — мягко продолжал гнуть правду-матку босс, постукивая карандашом по столу. — А от вас скрывала…

Парень немного помолчал, а потом недвусмысленно заявил, глядя Родиону в глаза:

— Еще раз об этом скажете — получите по шайбе, — он поднял в воздух заскорузлый кулачище, осмотрел его, понюхал и, показав боссу, грозно добавил: — Вот этой клюшкой.

— Ого! — Тот округлил глаза. — Вы мне угрожаете? Мария, запиши это отдельной строкой — занесем потом в анналы, для потомков. Таких клиентов у нас еще не было.

— И не будет, — убежденно шмыгнул носом Петр, опуская кулак. — Привыкли всех под одну гребенку, понимаешь… У вас тут что, совсем уже честных и порядочных людей не осталось, одни только шлюхи и бандиты? Да если бы она была шлюхой, я бы и не дергался при нашей-то жизни. Но Светка не из таких. Она попала в беду, я уверен и хочу, чтобы вы помогли мне ее найти. Вам ясно?

— Хорошо, — улыбнулся босс, хитро блеснув глазами, — вы меня убедили. Допустим, мы начнем ее искать. Но чем вы собираетесь платить?

Ясные голубые глаза клиента сразу потускнели, забегали по сторонам, руки суетливо задергались. Он неуверенно пожал плечами и смущенно проговорил:

— Ну… может, продуктами?

— Чем? — Босс даже слегка изменился в лице, не веря своим ушам.

— Ну, мы в своем доме живем, у нас огород большой, — начал взволнованно объяснять тот. — Скоро редиска, огурчики пойдут, свекла, морковка, помидорчики, зелень разная. Опять же лук, чеснок, клубника с малиной. Осенью картошка будет, яблоки, варенье…

— И что же мы будем со всем этим делать? — с искренним недоумением спросил босс. — Продавать здесь на рынке? Вы соображаете, что говорите? У нас тут не торгово-закупочная база, сударь. Мы солидная фирма…

— Зачем продавать? — изумился в свою очередь Петр. — Кушать будете! Или вы в ресторанах питаетесь?

— Да нет, не в ресторанах, — босс растерянно посмотрел на меня. — Что скажешь, Мария?

— А как с нитратами и пестицидами дела обстоят? — деловито осведомилась я.

— Какие пестициды?! — обрадовался клиент. — У нас все экологически чистое, от всего сердца выращенное — для себя ведь, а не на продажу!

— Тогда это к Валентине, — заявила я. — Ей ведь готовить. Да и самой сейчас чистые продукты не помешают.

— Да, ты так думаешь? — Босс, что-то прикинув в уме, снова нажал на кнопку переговорного устройства и спросил: — Валюша, слышишь, нам тут овощи и фрукты со своего огорода предлагают в качестве оплаты.

— А почем? — тут же спросила та.

— Да так, в качестве оплаты, говорю же тебе. Что думаешь?

— А как доставлять будут?

Родион вопросительно посмотрел на клиента, и тот тихо подсказал:

— Со знакомым проводником раз в неделю передавать буду. Вам только встретить…

— С доставкой все нормально, — проговорил босс в аппарат. — Ну так что, стоит овчинка выделки?

— Конечно, стоит! — послышался возмущенный голос супруги. — О чем разговор? Чем на рынке последние деньги неизвестно за что отдавать, так лучше…

— Я все понял. Петр потом к тебе зайдет, и обговорите с ним все детали.

Он отключил селектор и довольно улыбнулся.

— Вам повезло, уважаемый Петр Николаевич, мы согласны.

— Слава Богу, — пробормотал тот, вытирая вспотевший лоб. — Вы, главное, Светку найдите, а мы уж вам с голоду умереть не дадим. Вон какие худые да бледные все…

— Вернемся к делу, — посуровел босс, не желая обсуждать проблемы своей скромной комплекции, в которой самым значительным и массивным органом была голова. — Фотографию сестры привезли, надеюсь?

Клиент полез в сумку, вынул пухлый почтовый конверт и положил на стол перед боссом.

— Вот, здесь ее любительские снимки, я сам фотографировал. Выбирайте любой.

Родион вынул пачку фотографий, бегло просмотрел и спросил:

— Значит, вы понятия не имеете, с кем и к кому она уехала?

— Не имею.

— А с тем приезжим типом из Москвы она долго встречалась?

— Не знаю. Один раз только их видел около гостиницы больше двух месяцев назад…

— Так он в гостинице жил?

— Наверное, — пожал тот плечами, — я не спрашивал. Поинтересовался только у нее, кто такой, мол, а она сказала, что случайный знакомый из столицы.

— Понятно, — босс что-то записал на листке. — Как гостиница называется?

— «Москва», чтоб она сгорела!

— Да, ирония судьбы, — усмехнулся босс. — Как выглядел тот тип?

— Ну, такой — высокий, примерно моего роста, лет двадцати пяти, чернявый, смазливый, в куртке дорогой, в костюме с галстуком — приличный вроде…

— Звонила она вам откуда?

— Не знаю. Обычно вечером, значит, наверное, из того места, где жила.

— Когда точно были звонки, помните?

— Сейчас, погодите, — он наморщил лоб. — По-моему, в Вербное воскресенье звонила и перед Пасхой, в Страстную пятницу. Это точно, а остальное не упомню, но часто звонила.

— Достаточно и этого, — проворчал босс, занося сведения на бумагу. — Подружек ее расспрашивали?

— Конечно, расспрашивал. Я их сразу в оборот взял, чуть души не вытряс, но они божатся, что ничего ни про какого москвича не знают. Светка только намекала им, что вроде в Москву собирается, но ничего конкретного не говорила — боялась, опять же, раньше времени хвастаться.

— Скрытная девушка. Сколько ей лет?

— Девятнадцать осенью будет. Так вы сможете ее найти?

— Посмотрим, — буркнул Родион. — Кстати, вы готовы к тому, что ваша сестра может оказаться… э-э, как бы вам помягче сказать…

— Мертвой? — хрипло проговорил клиент.

— Я вас за язык не тянул, учтите.

— Не готов, — побледнел тот. — Вы уж живую, пожалуйста, найдите.

— Надеюсь. Ладно, попытаемся, но, сами понимаете, гарантировать в такой ситуации ничего нельзя. Прошло уже две недели…

— Вы уж постарайтесь, ради Бога, — пробормотал Петр. — Жалко сеструху-то…

Через полчаса, дав ответы на все необходимые вопросы, он покинул наш офис и отправился на вокзал, чтобы вернуться домой в Тулу, а мы с боссом остались один на один с совершенно безнадежным делом, раскрыть которое не было практически никаких шансов.

 

Глава 3

— Итак, что мы имеем, — глубокомысленно изрек Родион, раскуривая трубку, и я замерла в восхищении, стараясь угнаться за витиеватой мыслью гениального детектива и ничего не упустить. — В гостиницу «Москва» звонить бесполезно — этого пижона там наверняка не помнят. Подружки, я уверен на сто процентов, тоже не в курсе. Значит, мы имеем то, что ничего не имеем. Абсолютно никаких концов, следов и ниточек. И это мне нравится. — Он глубоко затянулся и начал пускать вокруг себя ровные колечки дыма. — Именно в таких расследованиях и проявляются истинные качества настоящего сыщика. — Тут он небрежно смахнул со своего плеча невидимую пылинку и добавил: — Если они вообще есть, конечно.

— У вас они, без сомнения, есть, босс, — бездарно польстила я.

— Ну, это мы еще посмотрим, — довольно проворчал он, вглядываясь в фотографии на столе. — Взгляни-ка на эту куколку.

Я взяла одну цветную фотографию. На самодельных качелях, прикрепленных между двумя березами, сидела очень даже симпатичная голубоглазая девушка с распущенными длинными каштановыми волосами, в легком летнем платье с короткими рукавами. Она весело улыбалась, радуясь летнему солнцу, и казалась вполне нормальной и обаятельной девушкой, не лишенной чисто женской привлекательности и ума. Придирчиво осмотрев снимок и не найдя в Светлане никаких изъянов и особых примет, что могло бы выделить ее из толпы, я положила его на стол и сказала:

— На проститутку вроде не похожа.

— Да, глаза слишком умные и честные, — согласился босс, разглядывая другой снимок. — И воспитана, судя по брату, в строгих правилах. Нет, на панель она не пошла бы. По крайней мере, добровольно.

— Думаете, ее заманили сюда, а затем отобрали паспорт и заставили работать в борделе?

— Это было бы проще всего, — вздохнул босс. — Милиции известны все существующие в Москве притоны и бордели, скрывающиеся под видом массажных салонов и саун. Мы бы прочесали все и в два счета отыскали эту девчонку. Ее наверняка кто-нибудь запомнил бы и вывел нас на след.

— Так попросите своих друзей, пусть проверят — других вариантов все равно нет.

— Попрошу, но убежден, что это ничего не даст, — усмехнулся он, откидываясь в кресле.

— Почему?

— При таком обороте дел ее уже точно нет в живых — она не из тех, кто быстро сдается или сдается вообще. Таких, как правило, убирают, чтобы не оставлять следов. А в этих злачных местах если уж кого убирают, то чаще всего так, что даже труп отыскать невозможно. Это раз. А во-вторых, интуиция подсказывает мне, что Светлана не в борделе.

— А где?

— Понятия не имею. Но смазливые мальчики в костюмах и галстуках, живущие в гостиницах, в бордель не заманивают — это другой контингент. Скорее всего ей действительно предложили нормальную работу и даже устроили здесь, дали жилье и все прочее, а потом случилось нечто непредвиденное. Ладно, не будем гадать. Иди обзванивай все больницы, морги и отделения милиции — вдруг на что наткнешься. Но, чует мое сердце, не видать нам в этом году экологической редиски с огурцами.

…Следующие два часа ушли у меня на телефон. Обзвонив все имеющиеся в Москве службы, где могли отыскаться следы пропавшего человека, и так ничего и не выяснив о судьбе Светланы Капустиной, я вошла к боссу с докладом. Он сидел, расстелив перед собой карту Москвы, и что-то высматривал.

— Ну что, — он поднял голову, — нашла что-нибудь?

— Нет, — тоскливо вздохнула я. — За последние две недели девушки, похожие на Светлану Капустину, ни в морги, ни в больницы, ни в милицию не попадали. А что у вас?

— У нас кое-что есть, — сказал он скромно. — Я выяснил, откуда в указанные Петром дни поступали звонки на квартиру Капустиных в Туле.

— Да что вы говорите! — обрадованно воскликнула я. — И как вам это удалось?

— Элементарно, как говаривал один мой коллега. В нашем мире все решают деньги и связи. Денег у меня уже нет, а связи еще остались, так что это было нетрудно. Все междугородние звонки фиксируются на специальном компьютере, и мне сообщили московский номер абонента. Я позвонил туда, но там никто не отвечает. Поэтому узнал адрес и сейчас отыскиваю на карте эту чертову Кастанаевскую улицу.

— А кто там живет, узнали?

— В том-то и дело, что узнал. — Он как-то странно посмотрел на меня.

— Ну и что же? — насторожилась я.

— А то, что человек, на имя которого оформлен этот номер телефона, умер полгода назад. Более того, в доме с этим адресом никто не живет — он предназначен к сносу. Все жильцы выселены, коммуникации и электричество отключены, как утверждают в мэрии, и жить там никто не может, разве что бомжи.

— Как же она тогда звонила?

— Это я и хочу выяснить… О, нашел! Вот она, эта Кастанаевская улица, — он ткнул пальцем в карту.

Я склонилась над картой и с большим трудом различила написанное мелкими буквами название улицы.

— Вижу, ну и что?

— А то, что собирайся и дуй туда, — коварно усмехнулся он. — Выясни, что там за история с этим домом. Порасспрашивай соседей, может, видели кого, покажи им фотографии Светланы — в общем, проверь все и сразу звони. — Он просверлил меня взглядом. — Надеюсь, хоть там ты ни во что не вляпаешься?

— Разве что в… — начала было я, но босс, поморщившись, перебил:

— Не продолжай, а то сейчас опять какую-нибудь гадость услышу! — Он замахал руками. — Все, отправляйся.

…Минут через сорок, порядком удалившись от центра Москвы и превратив в выхлопные газы с десяток литров горючего, я оказалась около нужного дома на Кастанаевской улице. Припарковав джип в безлюдном дворе у переполненных мусорных контейнеров, я вышла и стала осматриваться. Дома здесь были в основном старые, порядком обветшалые, но еще жилые. Кое-где на месте снесенных уже возводились современные панельные башни. Сама улица была узкой, дорога в выбоинах и заплатах, по обочинам стояли задушенные городской гарью худосочные деревья, а по грязным тротуарам ходили такие же замученные люди, в основном старики и старушки, чей возраст также не поддавался определению. Дом номер 27 я смогла найти лишь потому, что рядом стояли дома 25 и 29. На нем не было таблички. На нем вообще ничего не было. Это был грязно-серый четырехэтажный, одноподъездный монстр, зияющий пустыми глазницами выбитых окон и выломанных дверей. Рядом с подъездом и вокруг дома валялся мусор, видимо, жители приспособили это место для свалки, и, чтобы попасть внутрь, мне пришлось приложить немало усилий, дабы, как сказал босс, не вляпаться во что-нибудь непотребное. Наконец я очутилась в подъезде. Все двери на площадке первого этажа напрочь отсутствовали, из квартир доносился шорох гуляющего там ветра, шелест летающего мусора и неприятный запах. Осторожно переставляя ноги, я вошла в первую квартиру и остановилась, осматриваясь. В принципе, все было и так ясно: дом заброшен, ни жить здесь, ни звонить отсюда никто не мог. Но что-то необъяснимое неудержимо влекло меня вперед, и я сделала еще один шаг в направлении дверного проема, ведущего в соседнюю комнату. Нога моя на что-то наступила, лодыжка подвернулась, и я вскрикнула от пронзившей сустав боли. Посмотрев вниз, я чуть не вскрикнула снова, на этот раз от удивления: на полу среди обрывков грязных газет лежал… пистолет. Это был «ТТ». Забыв обо всем на свете, я подняла его и понюхала ствол. Резкий запах сгоревшего пороха ударил в нос — из него совсем недавно стреляли. Тут где-то наверху послышался громкий стук, словно что-то упало, я вздрогнула и замерла, прислушиваясь. С улицы доносился шум машин, чей-то смех, где-то играла музыка. А на верхних этажах проклятого дома все было тихо. Решив, что это ветер хлопнул оконной рамой, я двинулась дальше, в комнату, не выпуская пистолет из руки.

Сначала я даже не поняла, что передо мной труп. Он лежал у окна, выходящего в глухой двор, туда, где стоял мой джип. Странно, но в этом окне сохранились все стекла, видимо, из-за железных решеток. Петр лежал на животе, раскинув ноги, а к желто-зеленой расцветке его ветровки на спине прибавился еще один цвет — красный. Лицо его было повернуто к стене, левый глаз приоткрыт и мертв, как стекло. Изо рта вытекала алая струйка. Куртка была пробита в двух местах с левой стороны, и из рваных отверстий еще чуть сочилась густая кровь. Сумка его с закрытым замком и торчащим из нее зонтиком валялась рядом. Похоже, бедного парня убили примерно минут за пятнадцать-двадцать до моего появления. Я даже не стала щупать пульс — и так было ясно, что не видать нам экологически чистых овощей и фруктов как своих ушей. Чувствуя слабость в ногах, я подошла поближе и присела перед ним на корточки. Слезы сами собой потекли из моих глаз, я всхлипнула и, проклиная все на свете, разрыдалась. Мне чем-то успел понравиться этот простой, честный и открытый парень, не умевший скрывать своих чувств и готовый пойти на все ради юной сестры. Он был лет на десять старше ее и наверняка провел все детство, таская за собой орущую сопливую девчонку и ненавидя ее за то, что она мешала ему играть в футбол или в салки. А теперь она выросла и, считай, убила его своей неосмотрительностью и безрассудством. Да, ошиблась, видать, бабка Наталья со своим пророческим сном…

— Брось оружие, сволочь! Встать! Руки за голову!

Этот грозный рев, неожиданно раздавшийся сзади, привел меня в чувство, я дернулась и испуганно обернулась. У дверей, направив в мою сторону зажатые обеими руками пистолеты, стояли два совсем молоденьких милиционера с перекошенными от страха и злости лицами.

— Брось пушку!!! Быстро!!!

— Мальчики, это не я, — пролепетала я дрожащим голосом и выронила пистолет на пол. — У меня и в мыслях не было…

Один из них тут же подскочил, откинул ногой пистолет к стене, а потом со всего маха заехал мне, женщине, сидящей на корточках рядом с трупом, кулаком по затылку. Да причем так сильно, что, будь на моем месте другая, она непременно испустила бы дух, избавив следственные органы, суд и тюремщиков от дальнейших стараний довести ее до могилы официальным путем. Но со мной у них этот номер не прошел. Я лишь отлетела в угол и застыла там в нелепой позе, раздумывая, стоит размазывать мозги этих грубых наглецов по стенам или все же нужно уступить пальму первенства представителям закона. Пока я размышляла, второй, не опуская пистолета, свободной рукой извлек из кармана наручники, мигом подбежал ко мне и положил конец моим сомнениям, сковав мне за спиной руки. Я стала потихоньку подглядывать.

— Все, Семенов, птичка в клетке. Она отрубилась. Теперь отпуск нам обеспечен, — радостно сообщил он напарнику. — А ты переживал, что не отпустят летом.

Тот стоял, почесывая кулак, и смотрел на труп Петра Капустина.

— Похоже, наш, деревенский чувак, — с сожалением проговорил он, кивнув на Петра.

— Да и Бог с ним! Я тебе про отпуск, а ты ерунду городишь.

— Подожди, Пронин, с отпуском. Еще неизвестно, она его укокошила или не она.

— А чего тут ждать? — удивленно пожал тот плечами. — Ясный перец, это она. Да и свидетель сказал, что видел, как она сюда входила. У-у, стерва! — Он примерился и пнул меня под ребра. — Конец тебе, сука!

— Это смотря как начальству доложить, — задумчиво продолжил Семенов, вытаскивая из пачки сигарету и закуривая. — Мы-то ведь выстрела не слышали, только хмырь тот болотный. Кстати, где он?

— В машине сидит, где ж ему быть. Но за него не переживай, — ухмыльнулся умный Пронин. — Припугнем соучастием и все такое, он и не пикнет никому. А мы в участке доложим, будто сами выстрел услышали, когда мимо проезжали, ворвались сюда и с риском для жизни повязали убийцу по горячим следам. На пушке ее пальчики имеются, поймана на месте преступления — так что не отмажется курва. А пока будут разбираться, мы с тобой уже отпуска отгуляем.

— Ты думаешь? — неуверенно спросил Семенов. — А если свидетель заартачится?

— Да ты че, братан, этих москвичей не знаешь? — презрительно хмыкнул Пронин. — Они ж нас как огня боятся. Ненавижу козлов!

Он опять замахнулся и пнул меня по ребрам. Боясь стать свидетельницей преступного сговора, я благоразумно промолчала, не издав ни звука. Пусть лучше думают, что я без сознания, чем позволить им решить мою судьбу здесь, в заброшенном доме. У этого Пронина, похоже, хватит ума и бесстыдства прикончить меня «на месте преступления», а потом расписать начальству сцену с перестрелкой и «случайной» гибелью опасной преступницы. Наша милиция себя всегда сбережет. Но ничего, я как-нибудь отверчусь от нелепого обвинения, а вот они потом, когда попадутся мне в лапы в темном переулке, уже вряд ли смогут спастись. Я им устрою отпуск…

— Ты бы полегче с ней, — сказал Семенов. — Все ж таки баба.

— Все они шлюхи и твари, эти твои бабы, — усмехнулся тот в ответ.

— А синяки если останутся?

— Скажем, что сопротивление при задержании оказывала. Так что можно бить, хоть до посинения.

— Ладно, присмотри тут, — Семенов кивнул на труп, — а я пойду в машину, вызову бригаду.

— Добро. Только давай по-быстрому.

— Ничего не трогай здесь, а то опять оперативники ругаться начнут.

— А то я сам не знаю, — обиженно вспыхнул Пронин.

Семенов ушел, а Пронин, что-то насвистывая, присел на корточки над трупом и начал снимать с него часы на металлическом браслете. Сунув их в карман, мародер расстегнул на Петре ветровку, вытащил бумажник, раскрыл, присвистнул и пробормотал:

— Непорядок в войсках. Покойникам столько денег ни к чему, — с этими словами он отделил большую половину стопки рублей, спрятал себе в карман, а остальное вернул покойнику. — Вот так-то будет лучше, друган. Спокойней спать будешь…

Тут на площадке послышался топот, и через несколько секунд в комнату вбежал запыхавшийся Семенов. На бледном лице его отчетливо проступал нездоровый румянец, глаза испуганно бегали из стороны в сторону.

— Кранты, Пронин, свидетель сбежал! — выкрикнул он с ходу.

— Как сбежал? — опешил тот, поднимаясь на ноги.

— Хрен его знает, сбежал, и все! В машине пусто, короче! Что делать будем?

— Ну дела-а, — нервно усмехнулся тот. — Ты хоть адрес его записал?

— Да какой там адрес?! — чуть не плача, проорал Семенов. — Сам же знаешь, что некогда Выло — сразу сюда поехали! Ч-черт!

— Ладно, туши пожар, — зло оборвал его напарник. — Сбежал, и хрен с ним, нам же лучше — возиться не придется. Забудь про него. Ты опергруппу вызвал?

— Нет, не успел.

— Ну ты даешь. Ладно, останься здесь, я сам пойду.

Он двинулся к двери. Семенов подошел к трупу и вдруг крикнул Пронину вслед:

— Эй, слышь, а где его часы?

— Какие часы? — удивленно обернулся тот.

— Ну, на руке у него часы были с браслетом — я видел.

— Где-где, — противно ухмыльнулся тот, — есть одно место. А ты что, сам уже намылился? Ну ты и крохобор, Семенов.

И ушел. Семенов вздохнул и переместился ближе ко мне. Я лежала в том же нелепом положении с чуть приоткрытыми глазами, чувствуя на себе его пристальный взгляд, и думала о том, что скажет Родион, когда узнает, что его несносная секретарша все-таки опять умудрилась вляпаться на элементарном задании. Да не просто вляпаться, а попасть в милицию с ужасным обвинением в предумышленном убийстве. И ведь, что самое обидное, задание выполнить не успела: соседи не опрошены, ничего по поводу прежних хозяев не выяснено, фотографии Светланы не показаны… Тьфу!

Тут меня бросило в холодный пот. Батюшки, да ведь на одном из снимков, лежащих в моей сумочке, Светлана изображена вместе с братом, ныне покойником, то бишь с Петром! Теперь я вряд ли так просто отверчусь, сказав, как уже решила раньше, что просто забежала в этот дом пописать и случайно наткнулась на пистолет с трупом. Теперь Родиону придется попотеть, придумывая для органов здравое объяснение всему происшедшему. А ведь он терпеть не может, когда его вынуждают раскрывать секреты своего агентства, и всегда старается держать в тайне данные о клиентах, чтобы сохранить лицо и имидж фирмы. Ну вот, сокрушенно подумала я, теперь босс точно взбеленится и выгонит меня ко всем чертям. И поделом мне…

Прибывшие через полчаса оперативники бегло осмотрели все, слушая сбивчивый рассказ патрульных милиционеров, собрали вещдоки, уложили труп на носилки и унесли, поставили меня, «очухавшуюся», на ноги, вывели из дома, усадили в милицейский «газик» и повезли в местный околоток. На душе у меня скребли кошки, ребра страшно ныли, а в затылке всю дорогу тупой болью отдавалась каждая кочка, Было такое ощущение, будто меня везут на расстрел после допроса в гестапо. Я чувствовала себя Зоей Космодемьянской, Лизой Чайкиной, Олегом Кошевым и Павликом Морозовым, вместе взятыми. Хорошо, что уже пришла весна, было тепло, и мне не грозила участь несчастного Карбышева, а то бы я еще и о нем вспомнила.

В отделении, куда меня доставили в наручниках, было сумрачно и пахло перегаром и ружейной смазкой. Двое хмурых сержантов провели меня мимо окошка дежурного, мимо небольшого закутка, где за перегородкой понуро сидели угрюмые люди с небритыми физиономиями и воспаленными глазами — они-то и источали запах перегара, — и, попетляв по узким коридорам, доставили к камере с металлической дверью. Честно говоря, я все еще не верила, что это происходит со мной, в моем мозгу никак не умещалась столь несуразная и дикая мысль, будто меня, Пантеру, прелестную секретаршу самого блистательного на свете частного детектива, обладающего внушительными связями во всех силовых, будь они неладны, структурах, собираются бросить в камеру к уголовникам. Это было выше моего разумения, все происходило как в дурном сне, который почему-то никак не хотел заканчиваться. Самое странное, что меня никто ни о чем не спрашивал! Приехавшие на место преступления оперативники даже словом со мной не обмолвились! Ну не наглецы ли? Они только выслушали заискивающую ложь молодых подонков, понимающе покивали головами, кривя губы противными ухмылками, пару раз обожгли меня убийственными взглядами — и все! Никто даже не попытался спросить у меня: а что же, уважаемая леди, произошло там на самом деле? Этим умудренным криминальным опытом спецам вдруг все стало со мной ясно: мол, она убийца, место ей за решеткой и разговаривать с ней не обязательно. Нет, я честно пыталась еще там, в доме, обратить на себя их внимание, но они даже ухом не повели. В конце концов я прекратила попытки, надеясь, что босс сам с ними разберется и покажет им сначала кузькину мать, а потом и то место, где раки зимуют. Затаив в себе сию злорадную мысль, я успокоилась и молча терпела всю дорогу вплоть до дверей камеры. Здесь мое терпение лопнуло. Тем более что даже дежурный не опросил меня.

— Послушайте, — начала я решительно, — у меня есть право на один телефонный звонок, вы в курсе?

Они переглянулись так, словно услышали несусветную глупость, затем один из них, старший сержант, сказал:

— На твоем месте я бы закрыл варежку и не возникал, красотка. Ты не в Америке.

— Вконец оборзели, — горячо поддержал его товарищ, гремя ключами у замка. — Слишком умные стали…

— Я требую, чтобы мне зачитали мои права! — твердо заявила я, чувствуя, как душа уходит в пятки от одного вида облезлой тюремной двери, за которой слышатся неразборчивые голоса. Я понимала, что если меня туда засадят, то я могу просидеть там до скончания века, а босс все это время будет сходить с ума, гадая, куда я пропала. Нет, сначала нужно позвонить. — Вы не имеете права! Это противозаконно.

— Заткнись, я сказал! — Старший сержант сильно сжал мой локоть. — Сейчас тебе зачитают твои права. Вон там. Отлесбиянят и зачитают.

Он посмотрел на дверь, и они с напарником тихонько рассмеялись.

— Я требую адвоката, — не унималась я. — Вы нарушаете Конституцию Российской Федерации. Вы хоть догадываетесь о ее существовании?

Милиционер, открывавший дверь, повернулся ко мне с выражением крайнего изумления на лице и, подняв чуть ли не к затылку брови, проговорил:

— Да она обнаглела, стерва! Еще издевается над нами.

— Я не издеваюсь, — тут же поправила я его, — а напоминаю о своих правах. Я не пойду в эту камеру, пока не позвоню.

— Пойдешь, куда ты денешься, — хмыкнул другой. — Там тебя быстро перевоспитают.

— Слышь, Витек, может, ее к мужикам на полчасика запихнуть? Чтобы поняла, что к чему…

— Давай, — сразу согласился тот, оглядевшись по сторонам. — Пока с Бутырки за ней приедут, она уже и поумнеет.

Ужас охватил меня при этих словах. И не потому, что мне было страшно попасть в камеру к уркам — с ними-то я как-нибудь разобралась бы, — а от того, какой беспредел творится в наших отделениях милиции.

— Это произвол, — тихо сказала я и тоже осмотрелась. Коридор был пуст. — Дайте мне позвонить.

— Идем, сейчас позвонишь, — хихикнул старший сержант и дернул меня за локоть.

Стоявший у двери вытащил из замка ключи и схватил меня за другую руку. Конечно, мне с наручниками сзади было не совсем удобно, но другого выхода я не видела. Крутанувшись на месте, я вырвалась от них, отскочила, подпрыгнула и врезала обеими ногами по их опешившим физиономиям. Оба моих конвоира синхронно упали на спины и послушно затихли.

— Я предупреждала…

Развернувшись, я, пылая от гнева и возмущения, решительным шагом потопала обратно. У окошка дежурного стояли какие-то люди в гражданском с виноватыми физиономиями, видимо, задержанные, в сторонке переговаривались два офицера, за перегородкой все так же томились с похмелья несчастные алкаши. На меня никто не обратил внимания. Растолкав плечами стоявших у окошка, я просунула в него голову и, с трудом сдерживая себя, спросила у капитана, что-то писавшего в журнале:

— Где кабинет вашего начальника?

— Начальника? На втором этаже, двадцать вторая комната. — Он приподнялся и показал пальцем на лестницу. — Вон там подниметесь наверх, потом свернете направо и увидите табличку.

— Спасибо.

Я повернулась и пошла к лестнице. Тут же за спиной раздался его удивленный возглас:

— Эй, дамочка, а почему вы в наручниках?!

— Как раз это я и собираюсь выяснить, — громко бросила я через плечо и скрылась на лестнице, чувствуя, как по спине у меня бегут мурашки.

— Эй, кто-нибудь знает, кто она такая?

Не знаю, что уж они там себе думали, но до кабинета я добралась беспрепятственно — никто из проходивших по коридору сотрудников меня не остановил и не поинтересовался, зачем, собственно, мне наручники. Оказавшись в приемной, я кивнула долбившей по клавишам пожилой женщине с лицом откормленного бульдога и спросила:

— Начальник у себя?

— У себя, — прорычала она, не отрываясь от пишущей машинки.

— А как его зовут?

— Николай Евгеньевич. Он занят.

— Спасибо, — улыбнулась я и пнула ногой дверь кабинета, на которой висела табличка: «Начальник отделения полковник Курбатов Н. Е.».

— Эй, ты что творишь?! — гавкнула секретарша мне вслед, но я уже закрыла ногой дверь.

Тучный человек с полковничьими погонами сидел за столом и пил чай, глядя в забранное решеткой окно, за которым на дереве чирикали воробьи. Увидев меня, он сначала удивился, но потом, приглядевшись, вежливо улыбнулся и спросил:

— Вы по какому вопросу, красавица?

— По вопросу соблюдения конституционных прав, Николай Евгеньевич, — я подошла к столу.

— Да? — Он поставил чашку на стол и приосанился. — И каких же конкретно?

— Задержанные имеют право на один телефонный звонок?

— Наверное… — Он начал что-то вспоминать. — А что, у вас кого-то арестовали? Муж или родственник? Как фамилия? Сейчас разберемся…

— Вы не поняли, — я повернулась к нему спиной и показала наручники, — это меня арестовали. И не дают позвонить. И вообще, хотят запихнуть меня в камеру к мужчинам.

Полковник начал быстро меняться в лице, челюсть его отвисла, глаза округлились, изо рта вырвались хриплые звуки:

— Э-э-у-у-о-о… Вы кто, гражданочка? Как вы сюда попали? Почему в наручниках?

— Не важно. — Я села на стул, закинув ногу на ногу, и уставилась ему в глаза. — Почему ваши подчиненные нарушают законные права человека? Как вы только что сказали, я имею право сделать один телефонный звонок перед тем, как отправиться в камеру. Или ваши сотрудники еще не в курсе, что мы уже десять лет как при демократии живем?

— Ну почему же, — пробормотал он, медленно приходя в себя от моей наглости, — они все ознакомлены с основными положениями на этот счет. А, собственно, почему вы одна, без сопровождающих? Или они в приемной?

В этот момент за дверью послышался шум, она распахнулась, и в кабинет ворвалась толпа милиционеров. Впереди несся дежурный капитан с пистолетом наголо, за ним двое мордоворотов в бронежилетах, с автоматами, а где-то за их спинами маячили испуганные и разбитые физиономии моих конвоиров. Заметив меня, мирно беседующую с начальником, они в растерянности застопорились.

— Вот она! — заорал вдруг, задыхаясь, капитан, направляя на меня пушку. — Товарищ полковник, она сбежала! Охрану покалечила!

— Спокойно! — повысил голос Николай Евгеньевич, поднимаясь и сильно бледнея. — Объясните мне, черт возьми, что здесь происходит! И опусти оружие, Коломчук, а то еще в меня попадешь!

Тот ошалело вытаращился на свой пистолет, словно впервые увидел его, и медленно опустил, смущенно пробормотав:

— Виноват, товарищ полковник.

— Кто виноват — это мы сейчас выясним! — грозно проревел начальник, теперь уже багровея, и посмотрел на автоматчиков. — Выйдите вон из кабинета, мать вашу!!! Люба, почему сюда вламываются без приглашения?! Чем ты там занимаешься?!

В дверях, между конвоирами, высветилось бледное лицо секретарши.

— Так ведь…

— Уволю к хренам! — рявкнул полковник. — Всем марш отсюда! А вы двое останьтесь.

Он окинул меня и капитана взглядом, и мы остались. Когда дверь за остальными тихонько закрылась, полковник устало упал в кресло, закрыл лицо руками, посидел так немного, затем поднял на меня глаза и виновато пояснил:

— Извините, у нас тут бардак, как и везде в стране. Как я понимаю, вы журналистка, эксперимент проводите? Дело хорошее. Из какой газеты?

Пока я, удивленная таким поворотом событий, придумывала, что ляпнуть в ответ, капитан хмуро бросил:

— Она не журналистка, товарищ полковник. Она — убийца.

— А вы помолчите, капитан, вас не спрашивают! — грозно вскинулся тот, и вдруг до него дошло. — Что ты сказал, Коломчук: убийца?!

— А вы думали, — злорадно оскалился тот и, вытащив из кармана листок, затараторил: — Самая что ни на есть! Вот рапорт на нее. Прикончила какого-то типа из пистолета, наши ребята патрульные как раз мимо проезжали, услышали выстрелы и, рискуя жизнью, взяли ее тепленькую, с пушкой в руках, рядом с трупом. Мало того, стала оказывать сопротивление при задержании, чуть не прикончила одного из наших, но ее все-таки заковали в наручники и доставили сюда. А здесь она вообще учинила беспредел, товарищ полковник: во время препровождения в камеру зверски напала на двоих конвоируемых, выбила Федоренко два зуба, Шилкину сломала челюсть и сбежала сюда, видимо, рассчитывая убить и вас, Николай Евгеньевич.

— Так-так, — задумчиво проговорил начальник, постукивая указательным пальцем по столу, — эти журналисты совсем обнаглели.

— Не то слово, — поддакнул капитан и окинул меня ненавидящим взглядом. — Хуже бандитов стали.

— А зачем она нацепила на себя наручники? — спросил полковник.

— В каком смысле? — не понял капитан.

— Ну, не в наручниках же она избивала охрану, — пояснил тот свою здравую мысль. — А ко мне уже в наручниках пришла.

— Да? — Капитан снял фуражку и почесал в затылке. — А действительно, странно. Хотя нет, постойте, по-моему, она уже была в наручниках — я сам видел, когда она спрашивала, как к вам пройти…

— Что-что она у тебя спрашивала? — подозрительно сдвинул брови начальник.

— Где ваш кабинет находится, — охотно пояснил тот. — Я ей и рассказал.

— Постой, так это что ж получается? Ты сам ее ко мне направил?! — округлил глаза полковник. — Вы что, сбрендили все сегодня? Арестованная, в наручниках, покалечив охрану, спокойно разгуливает по отделению, а дежурный, ни ухом ни рылом, объясняет ей, как пройти к начальству?! Да ведь это самый натуральный дурдом! — Он с силой ударил по столу мясистым кулаком.

Капитан сконфузился, отвел глаза, опустил голову и пробормотал:

— Виноват, товарищ полковник, ошибочка вышла…

— Заткнись!

— Простите, что вмешиваюсь, — вклинилась я робко, уже совсем не понимая, что здесь происходит, — но насчет дурдома вы очень верно подметили, Николай Евгеньевич.

— А вас вообще не спрашивают, товарищ журналистка, — строго сказал полковник. — Сейчас позвоню вашему главному редактору, и он выкинет вас с работы к ядрене фене. Думаете, раз свобода слова, так все позволено? Ошибаетесь, дорогуша. На вас тоже управа найдется…

— Вы позволите мне все объяснить? — Я покосилась на капитана.

— А сможете? — недоверчиво спросил полковник.

— Попытаюсь, — улыбнулась я. — Дело в том, что я никого не убивала, это раз. Во-вторых, ваши люди даже не удосужились спросить мою фамилию, не то что выяснить обстоятельства моего появления на месте убийства. В-третьих, была нарушена процедура задержания, то есть меня сначала избили ни за что, а потом почему-то сразу потащили в камеру вместо того, чтобы дать возможность связаться с моим адвокатом или родственниками, как положено по закону. В-четвертых, большинство ваших сотрудников или гнусные лжецы и мародеры, или грязные извращенцы…

— А за это вы ответите по всей строгости, — быстро вставил капитан.

— Помолчи, — поморщился полковник, держась рукой за голову, — без тебя тошно. Ты уже выяснил, что там с этим убийством?

— Никак нет — некогда было. Только вот рапорт успел получить от патрульных.

— А кто ведет дело?

— Старший оперуполномоченный лейтенант Рябой. Но он сейчас в магазине на бульваре — там вора поймали.

— Но убийство и в самом деле было?

— Конечно, — он ткнул пальцем в лист, — здесь все черным по белому…

— И она подозреваемая? — Полковник кивнул на меня.

— Главная и единственная, — расплылся в радостной улыбке дежурный. — И вообще, я не понимаю, чего вы с ней цацкаетесь? Ей место на нарах…

— Не твоего ума дело, — огрызнулся начальник. — Тут наверняка какой-то политический подвох — от этих писак всего можно ожидать. Да еще министры чуть не каждый Божий день сменяются, — он устало вздохнул. — О Господи, когда уже эта пенсия проклятая придет…

— Так что с ней делать будем, товарищ полковник? Я предлагаю приплюсовать к убийству сопротивление при аресте, нападение на охрану и побег. Тогда никакая журналистика ей не поможет, — уверенно закончил капитан. — Ввек не отмажется.

— Ладно, ты иди, Коломчук, я с ней сам разберусь.

— Я буду за дверью, если что.

Выразительно посмотрев на меня, он встал, поправил форменную рубашку и вышел. Мы остались вдвоем.

— Ну, выкладывай, что ты задумала? — чуть погодя спросил полковник. — На кого работаешь: на Гусинского или Березовского?

— Сначала дайте позвонить, а потом допрашивайте, — невозмутимо проговорила я, уставившись на противоположную стену. — Без своего адвоката слова не скажу — имею право.

— Слишком много вам этих прав дали, — проворчал тот, придвигая ко мне телефон. — Раньше вон все просто и понятно было: убил, украл — в тюрьму. А сейчас нужно сначала выяснить, где кто работает и сколько денег и прав имеет, иначе и самому загреметь можно. По лезвию бритвы, так сказать, ходим… На, звони, чтобы потом не говорила, что мы законы не исполняем.

Не веря счастью, что наконец получила желаемое, я подалась к аппарату, но тут вспомнила о наручниках.

— Извините, Николай Евгеньевич, но мне несколько неудобно номер набирать, — и я подергала скованными сзади руками.

— Черт бы вас всех побрал, — проворчал он. Затем поднялся, подошел ко мне, вытащил из кармана брюк ключи и снял наручники. — Звони.

Схватив трубку, я дрожащими пальцами набрала номер и стала с волнением ждать, пока ответит босс. Но он трубку не взял. Я набрала еще раз, подождала с минуту и поняла, что конец — Родиона на месте нет, а больше мне никто на свете помочь не сможет.

— Ну что, нет твоего адвоката? — ехидно спросил полковник, стоя рядом. — Не повезло тебе…

— Да уж, сегодня явно не мой день, — вздохнула я тоскливо и набрала номер Валентины. Та, к счастью, оказалась на месте.

— Привет, Валюта. А где босс?

— Уехал куда-то. А ты где? — весело спросила она.

— В тюрьме, — вздохнула я.

— Где?! Как, опять?!

— Ты только не волнуйся — тебе нельзя. Меня обвиняют в убийстве…

— О Боже… И кого ж ты убила на этот раз?

— Никого пока. Передай Родиону, как появится, чтобы вытащил меня из ОВД «Кунцево». И пусть поспешит, а то если увезут в Бутырку, то из КПЗ достать меня будет сложнее. И вот еще что, Валюша, скажи ему, что наше последнее дело приняло опасный поворот, хорошо?

— Хорошо, все передам. Может, тебе вещи какие собрать да принести?

— Ага, сухарей еще насуши. Все, целую, пока.

— Только не дури там, слышишь?

— Постараюсь…

Положив трубку, я беспомощно взглянула на хмурого полковника и виновато пожала плечами.

— Ну вот, позвонила…

— Больше претензий не будет? — язвительно осведомился он и принялся надевать мне на руки наручники.

— Будут, но потом, — заверила я его с пафосом. — Или вы думаете, что весь этот ваш бардак останется безнаказанным? Вся Россия уже стонет от милицейского произвола, и вы станете первым, кто понесет за это заслуженное наказание, чтоб другим не повадно было — мой босс об этом позаботится. Вы даже не представляете, какие силы за мной стоят. Скоро за мной приедут, и вам мало не покажется.

Сглотнув пересохшим ртом, полковник сел на место, отвел глаза и тихо проговорил:

— Ну, ты не очень-то грози мне — пуганые уже. Если и вправду никого не убивала — отпустим. Но сначала нужно разобраться, сама понимаешь. Посидишь в КПЗ…

— А под залог отпустить нельзя?

— При желании все можно, почему нет. Если мы с тобой по-хорошему договоримся, что в прессе про меня ничего не появится, то…

Тут на столе зазвонил красный аппарат без диска. Моментально подобравшись, полковник прокашлялся, пригладил седые волосы, положил руку на трубку и, сказав мне: «Тише. Начальство», схватил ее и по-военному четко доложил:

— Полковник Курбатов слушает… Так точно, товарищ генерал. Все нормально… Кого? Погодите, сейчас узнаю, — зажав трубку рукой, он как-то странно посмотрел на меня и спросил. — Как фамилия?

Я назвала. Он тут же сообщил в трубку:

— Да, есть у нас такая… Да… Так точно… Вас понял…

По мере того как он выслушивал чьи-то указания, выражение его лица менялось, глаза темнели, губы сужались в тонкие полоски, а взгляды, которыми он время от времени окидывал меня, становились все более строгими и злыми. Я же была уверена, что это Родион уже каким-то непостижимым образом прознал про мою беду и теперь пытается вызволить меня отсюда через своих знакомых. Настроение мое резко подскочило, на душе сразу полегчало, я даже заулыбалась, не придавая значения мрачности полковника, и уже представляла себя на свободе. Наконец, в сотый раз сказав «так точно», он положил трубку, и губы его начали расплываться в зловещей усмешке. Мне стало не по себе.

— Что это вы на меня так смотрите? — спросила я удивленно.

— Сейчас объясню.

Он нажал какую-то кнопку на другом телефонном аппарате и строго проговорил:

— Уведите арестованную. И усильте охрану здания. Срочно!

— Что происходит? — непонимающе пролепетала я. — Что случилось? Чего вы взбеленились?

— А то происходит, милочка, — он уперся в меня колючим взглядом, — что теперь тебе крышка. Ты пролетела, как фанера над Парижем. С самого верха пришла команда засадить тебя далеко и надолго, в соответствии с законом, за убийство. Говорят, ты пришила какую-то важную шишку, так что извини, родная, но твое начальство тебе уже не поможет.

— Меня подставили… — только и смогла пробормотать я, чувствуя, как пол уходит из-под меня и мир рушится в тартарары.

В следующее мгновение дверь вновь открылась, и в кабинет вошли двое знакомых уже милиционеров с автоматами и дежурным капитаном во главе.

— В одиночку ее, — бросил полковник, не глядя на меня. — И до прибытия следователя из прокуратуры не трогать. Через час за ней приедут и увезут. Охранять как зеницу ока, ясно?

— Так точно! — радостно ответил капитан и кивнул охранникам. — Тащите ее!

Все возмутилось во мне в этот момент, в глазах потемнело от злости, и я вскочила на ноги. Теперь мне уже было безразлично, правильно я поступаю или нет. Где-то в подсознании билась лишь одна мысль: нужно вырваться из этой западни, в которую, непонятно зачем и почему, толкали меня неведомые люди. Справедливый гнев сдавил мою грудь, дыхание перехватило, я подалась назад и хрипло выкрикнула:

— Не подходите ко мне, слышите?! Не смейте меня трогать!

— Взять ее! — рявкнул полковник.

Милиционеры сдернули с плеч автоматы и наставили на меня. Капитан вырвал из кобуры пистолет, передернул затвор и процедил:

— Не дергайся, стерва! Знаем мы уже твои штучки. Пристрелю, как бешеную собаку, при попытке к бегству, так что лучше иди!

— В ноги, в ноги целься, Коломчук, — прошипел полковник, огибая стол. — Мне сказали, что она очень опасна, так что не рискуй…

Ну не знаю, что уж там ему сказали, только он все-таки не до конца оценил ту опасность, которую я из себя представляю. Лучше бы они попытались арестовать взбесившегося слона или голодного тиранозавра, чем разъяренную и загнанную в угол Пантеру. Страшные кровавые картины вдруг начали рисоваться в моей голове. За моей спиной стоял длинный стол, за которым маячило зарешеченное окно. Открытая дверь кабинета находилась слева, в приемной стояли какие-то милиционеры и с детским любопытством наблюдали за происходящим. Путей отступления не было. Я понимала, что малейшая попытка сопротивления приведет к тому, что мне прострелят ноги и будут совершенно правы. А в том, что прострелят, я не сомневалась — из трех стволов с такого расстояния промахнуться невозможно. Все они были страшно напряжены и ждали только моего неподчинения, чтобы открыть огонь. Конечно, можно было перелопатить здесь весь персонал, пролив море крови и покалечив всех, кто встанет на моем пути, но бить своих, пусть даже милиционеров… Нет, какие-никакие, плохонькие, а все ж таки они иногда кому-то помогают. И я решила уступить.

— Ладно, пошли, чего уж там, — улыбнулась я, расслабившись. — А то и правда пристрелите — ума хватит…

Все четверо с шумом облегченно выдохнули, и полковник проворчал:

— Ну вот, так бы и давно, а то истерику закатила, понимаешь. Теперь ты от нас никуда не денешься. Уведите ее. И по другой лестнице, подальше от входа, а то мало ли…

Подхватив под руки, двое амбалов подняли меня в воздух и понесли по длинному коридору. Капитан, размахивая пистолетом, шел впереди, гордый и довольный собой. В конце коридора виднелось окно с открытой форточкой. Решетки на окне, к счастью для капитана, не было. Когда мы приблизились, я, изогнувшись, сильно толкнула ногами его в спину. Бедняга, собственным телом высадив оконную раму, со страшным треском и звоном вылетел куда-то наружу, проложив мне путь к долгожданной свободе. Мои провожатые еще не успели ничего понять, а я уже, кувыркнувшись, выскользнула из их объятий и нырнула вслед за капитаном в проделанное им отверстие.

Еще в полете я заметила, что офицер, нелепо раскинув руки, лежит на асфальте лицом вниз и не шевелится. У меня даже мелькнула мысль, что он умер, но расстраиваться по этому поводу было некогда. Поскольку мои руки были скованы за спиной, мне нельзя было падать навзничь — разбила бы все лицо — поэтому я, сделав в воздухе сальто, приземлилась на ноги и тут же бросилась наутек, к бетонному забору, за которым виднелись жилые дома. Вслед мне понеслись крики, кто-то начал стрелять, но Пантере уже все было до лампочки — я почувствовала упоительный запах свободы.

 

Глава 4

Одним махом перескочив с разбега двухметровый забор, я оказалась в зарослях зеленеющего кустарника, растущего во дворе кирпичной высотки. Хорошо еще, что я была в джинсовом костюме, а то бы порвала всю одежду, пробираясь сквозь колючие ветки. С превеликим трудом справившись со зловредными растениями, я выскочила на детскую площадку и остановилась между деревьями. И вдруг увидела высокого симпатичного мужчину в клетчатом пиджаке и черных брюках. Он стоял около зеленой «Мазды», вальяжно ковырял ключом в замке, пытаясь открыть дверь, и удивленно смотрел в сторону забора, за которым только что стихли пальба и крики. Меня он, увлеченный своим занятием, не заметил. Мгновенно преобразившись, я выплыла к нему из-за тополя с игривой улыбкой на устах и спросила:

— Вы меня не подкинете?

— Что? — встрепенулся он, отрывая взгляд от забора, и тут же, облизав глазами мою фигуру, приосанился. — Куда вас подкинуть?

— Куда угодно, а то у вас здесь стреляют.

— Да уж, видать, что-то там у них случилось, — он открыл дверцу. — Садитесь, прокатимся, если хотите.

И сел за руль. Я осталась с глупым видом стоять около другой двери, ибо открыть ее могла разве что зубами.

— Ну что же вы? — удивленно крикнул он.

— Может, поухаживаете за дамой? — Я кивнула на дверь.

— Ах, простите, — он потянулся и открыл наконец мою дверцу. — Прошу вас.

Протиснувшись внутрь бочком, чтобы он, не дай Бог, не заметил наручников, я кое-как уселась рядом с ним, повернула к нему лицо и с наглой улыбкой заявила:

— А теперь закройте.

— Ну и ну. — Он со смехом покачал головой, но, однако, вышел, закрыл с моей стороны дверцу, снова сел в машину и в конце концов выехал с проклятого двора, куда через забор уже сыпались милиционеры. Мой спаситель самым чудесным образом не обратил на это ни малейшего внимания, свернул за дом, и вскоре мы уже ехали по улице в противоположную от отделения милиции сторону…

Мы уже проехали довольно большое расстояние, а я все никак не могла прийти в себя. Наконец мужчина вывел меня из транса.

— Почему вы так странно сидите? — спросил он, сосредоточенно глядя на дорогу, где мелькали юркие и наглые машины. — Разве вам так удобно — держать руки за спиной?

— Привычка, — небрежно бросила я, пожав плечами. — Никак не могу избавиться.

— Такое ощущение, что на вас наручники надеты. — Он усмехнулся и внимательно посмотрел на меня в зеркало.

— Если бы, — вздохнула я, чувствуя, как краснею от его взгляда, — а то ведь сама себя мучаю. А вы куда сейчас направляетесь?

— По делам. А потом в сторону Октябрьской. А вам куда нужно?

— Мне бы на Сретенку. Может, сделаете кружочек?

— Может, и сделаю, мы и так с вами покружили… Только сначала заскочу на минуту в одно место. Вы не против? Это по дороге, не волнуйтесь.

— Да ради Бога, — милостиво разрешила я, — только меня подвезите.

Он вытащил из кармана пачку «Парламента» и протянул мне.

— Курите?

Я дернулась, стремясь взять вожделенную сигарету, но наручники не позволили.

— Нет, я не курю, — соврала я, перебарывая сильнейшее желание вытащить сигарету из пачки зубами.

— Ну-ну, — усмехнулся он и снова бросил внимательный взгляд на мои руки, — как знаете.

Он закурил, а я едва не забилась в истерике от головокружительного запаха хорошего табака. Если бы не его вежливая улыбка и искреннее тепло в глазах, я бы решила, что он издевается надо мной, этот респектабельный мужчина, похожий на сотрудника иностранного посольства.

— Вас как зовут? — спросил он. — А то неудобно как-то общаться…

— Мария.

— Очень приятно. Я Радомир.

— Как?

— Радомир, — улыбнулся он. — Тот, который мир радует.

— Красивое имя.

— Не жалуюсь. Вы тоже красивая.

Я посмотрела на свой вывалянный в пыли во время ареста джинсовый костюм и вздохнула:

— Куда уж там красавица…

— А где вы так испачкались?

— Не поверите, но пришлось ночевать в подвале — ключи от квартиры потеряла.

— У меня тоже однажды такое было. Только я заночевал у знакомого… — Он свернул на какую-то незнакомую мне пустынную улицу, и я успела заметить на доме табличку с названием — Нижние поля.

— По-моему, мы отдаляемся от центра, — предположила я.

— Да, теперь мы едем в Капотню — я же говорил, мне по делу заехать нужно. Это буквально на пару минут, а потом сразу обратно.

— Конечно, конечно, я не тороплюсь…

Дальше мы ехали молча. Радомир быстро гнал машину по каким-то безлюдным переулкам, вдоль глухих заборов и предприятий, пока мы не въехали в Капотню. Оставив позади нефтеперерабатывающий завод, мы проехали за Окружную и оказались в квартале, застроенном частными домами. Я сидела, проклиная все на свете и сгорая от нетерпения, но деваться было некуда, приходилось мириться с неизбежными издержками, чтобы хоть как-нибудь попасть в офис, под спасительное крылышко своего замечательного босса. Как ни крути, а добираться пешком через весь город с наручниками за спиной мне не очень хотелось. А тут шикарная машина с практически бесшумным двигателем, тихая легкая музыка, льющаяся из динамиков, приятная прохлада от кондиционера и вполне симпатичный, располагающий к доверию мужчина рядом — чем не прелесть?

Он остановился у громадного кирпичного особняка, выстроенного в стиле европейских замков, и заглушил мотор.

— Вы подождете здесь или зайдете? — спросил он, обнажив в улыбке ослепительно белые зубы.

— Подожду, пожалуй, — очаровательно улыбнулась я в ответ. — Надеюсь, вы не очень долго?

— Ну что вы…

Выйдя из машины, он скрылся за калиткой высокого забора, окрашенного в серый цвет, а я стала осматриваться. Видимо, это был квартал для богатых, потому что по соседству стояли такие же или чуть поменьше богатые частные дома, возвышающиеся над глухими заборами. Все здесь было чисто и ухожено, дорога выглядела совсем новой, тротуары выложены бутовым камнем, фонарные столбы напоминали столбы на Старом Арбате, только народу, в отличие от него, здесь было меньше, если не сказать, что вокруг не было вообще ни единой живой души, словно все вымерли. Или покинули эти обжитые места по какой-то неведомой причине. Запястья мои, натертые железными браслетами, ужасно саднили, суставы затекли, и я готова была отдать половину своей никчемной жизни, только бы кто-нибудь освободил меня от проклятых наручников. И какой изверг, интересно, изобрел это адское приспособление? С удовольствием встретилась бы с ним и посмотрела в его бессовестные глаза. А потом переломала бы все ребра…

Калитка открылась, и появился Радомир с пакетом в руке. Улыбка на его лица была все такой же вежливой и даже чуть виноватой. Он помахал мне рукой и нырнул в салон.

— Ну вот и все, а вы переживали.

Он положил пакет на колени.

— Что-то вы быстро. Ну что, поехали?

— Да, сейчас поедем.

Он сунул в пакет руку.

— Извини, киска, но ты сама напросилась.

В следующее мгновение в его руке появилась белая тряпка, по-моему, марля — я не успела как следует рассмотреть — глаза превратились в две узкие злые щелочки, улыбка стала хищной, он быстро приложил пахнущую хлороформом тряпку к моему лицу, и последнее, что я услышала, был его, вдруг ставший противным, голос:

— Не дергайся, киска, не дергайся, родная… Вот и славненько…

 

Глава 5

Мысль о том, что я попала из огня да в полымя, пришла ко мне с первыми проблесками сознания. Причем еще неизвестно, что было хуже: остаться в милиции и сесть в камеру предварительного заключения Бутырки, ужасы о которой постоянно расписывали в газетах, или же оказаться распятой на чужой кровати в совершенно обнаженном виде — а именно такой я себя увидела в зеркальном потолке, когда очнулась. Кровать была просто огромной, почти на всю комнату, по краям струились шелковые ткани балдахина, вокруг разбросаны атласные подушечки, а у стены с сигаретой в зубах стоял мой спаситель, или душегуб, Радомир и смотрел на меня. Руки и ноги мои были привязаны по отдельности тонкими блестящими цепочками, уходящими куда-то за края кровати, а голова покоилась на подушках. Первым делом, как это всегда бывает после хлороформа, я невольно зевнула, а затем, превозмогая головную боль, спросила:

— Какого черта?

— О, мы уже проснулись, — улыбнулся он так же мило, как и прежде. — Я уж было решил, что напрасно тратил силы, затаскивая вас сюда.

— Послушай, дядя, мне не нравятся эти шуточки. — Я посмотрела на цепи, а потом перевела взгляд на него. — Чего ты хочешь, скотина?

— Ну вот, так я и знал, — опечалился ублюдок и затушил сигарету в пепельнице. — Почему вы все такие грубые? С вами по-хорошему, а вы сразу в бутылку лезете…

— Ты маньяк, — догадалась я. — Грязный и похотливый маньяк-самоучка.

— Ты не права, — мягко возразил он, присаживаясь на край кровати. — Я не маньяк, а вполне нормальный человек. Только очень одинокий…

— Ага, значит, так ты развлекаешься? Зачем ты меня привязал?

— Чтобы ты не сбежала, киска. Я тебя поймал, теперь ты моя добыча, моя собственность, и я не хочу ее потерять.

— Ты шизанулся, бедный, — сочувственно усмехнулась я. — Я не твоя добыча и уж тем более не твоя собственность.

— А вот и ошибаешься. — Он провел своей холодной ладонью по моей голени. — Боже, какая красота… Ты ведь сбежала из милиции в наручниках, значит, тебя ищут, ты преступница, человек вне закона. Я в любой момент могу набрать 02 и сдать тебя с потрохами. Хочешь?

Я задумалась. Естественно, не о том, хочу или нет, а о том, что сейчас делает босс. Валентина уже наверняка сообщила ему о моем аресте, и он небось сразу поехал вытаскивать свою непутевую компаньонку из милицейских лап. А там ему скажут: ваша скромная и застенчивая секретарша, укокошив какого-то парня в заброшенном доме, затем вынесла зубы двум охранникам, вышвырнула в окошко дежурного капитана и скрылась, закованная в наручники, в неизвестном направлении, нанеся отделению материальный ущерб в виде разбитого окна и украденных наручников. Лично у меня бы после таких новостей волосы встали дыбом и уже никогда не опускались. А что подумает Родион — вообще трудно представить. Если, конечно, его самого там не арестуют как главаря разбойной группировки. Бедный босс, и зачем он связался со мной на свою голову? А что с ним будет, когда он узнает, что убитый парень есть не кто иной, как наш клиент? По-моему, Родион уже так настроился на овощи с клубникой с тульского огородика, что вряд ли теперь переживет их постоянное отсутствие на обеденном столе…

— Ну, что надумала? — донесся до меня приторный голос Радомира.

— Надумала, что неплохо бы тебе развязать меня, а затем сбежать куда подальше, чтобы остаться в живых, — ответила я.

— Не смеши меня, крошка. — Поморщившись, как от собственной боли, он дотронулся до синяка на моем боку. — Какая сволочь тебя так ударила? Это менты?

— Не важно.

— Подонки. Чуть не испортили такую красоту. Но ничего, это скоро пройдет, так ведь?

— Угребище…

— Ничего, моя прелесть, сейчас я тебе объясню всю ситуацию, и ты поймешь, что чем скорее смиришься, тем лучше.

— Не дождешься.

— Видишь ли, я давно мечтал заиметь себе красивую сексуальную игрушку…

— Так купи себе резиновую куклу, извращенец.

— Резиновая — это не то, — на полном серьезе возразил он. — Я хочу живую. Что-то вроде рабыни. А еще лучше двух или трех. Как видишь, я довольно богат. — Он обвел взглядом роскошное убранство комнаты. — У меня все есть, кроме свободы делать то, что хочу. В нашей долбаной стране это не разрешается, к сожалению. А желаний у меня море. И я хочу, чтобы они исполнялись, чтобы мои деньги работали на меня, а не я на них…

— Да ты философ, как я посмотрю.

— Не перебивай, пожалуйста. Сегодня, когда я услышал выстрелы в милиции, а потом увидел тебя в наручниках, то сразу понял, что пришел мой час. Ты словно Божья благодать свалилась на меня с неба, понимаешь? Не поверишь, но когда я мечтал об игрушке, то представлял ее именно такой, как ты — красивой, сексуальной и полностью зависящей от меня. Здесь ты будешь в полной безопасности, тебя не найдет никакая милиция. Я могу предоставить тебе полную свободу, в рамках дозволенного, разумеется. Ты сможешь пользоваться всеми благами этого дома в обмен на рабское подчинение своему хозяину. Поверь, ты будешь жить в сотню раз лучше, чем большая часть российских женщин, страдающих от нищеты…

— Уж не султаном ли ты себя вообразил? Хочешь гарем себе завести — езжай в Эмираты, там тебя кастрируют…

— Не ерничай, глупышка, — мягко пожурил он. — Если будешь упорствовать, я найду способ тебя обломать. Пойми, я могу сделать с тобой все что угодно, даже убить, и никто ничего не узнает. Ты полностью в моих руках, киска, так что советую подумать. Я бы уже десять раз мог тебя изнасиловать, но, как видишь, не делаю этого. И знаешь почему?

— Знаю: ты импотент.

— Глупо, — он поморщился. — На самом деле мне просто хочется, чтобы ты тоже получала удовольствие от секса со мной. Я, между прочим, неплохой любовник. Но если не захочешь, то я удовольствуюсь тем, что есть, — он провел рукой по моему животу, и кожа сразу покрылась пупырышками. — Боже, какая ты возбудимая…

— Нет, просто у тебя лапы холодные, как у мертвой жабы.

В его глазах блеснул гнев. Он резко поднялся, побледнев, и отошел к стене. Постояв там с полминуты ко мне спиной, ублюдок дрожащим голосом процедил:

— Ладно, как знаешь. Я подожду. Мне пора на работу, а ты оставайся и думай. Если к моему возвращению не согласишься, то я начну тебя пороть. — Он повернулся, и я испугалась, увидев его лицо — оно было перекошено от злости. — Я посажу тебя на ржавую цепь в подвал, к крысам и стану морить голодом. Или заколю тебя наркотиками, и ты станешь сумасшедшей дурой. А потом, когда наиграюсь, прикончу и выкину на помойку, где тебя сожрут голодные псы.

Закончив монолог, он подошел к резной тумбочке у изголовья, вынул моток скотча, ножницы и залепил мне рот.

— Это чтобы ты не вопила, — пояснил он, любуясь своей работой. — В доме больше никого нет, эта комната потайная, ее никто, кроме меня, найти не сможет, так что считай себя в безопасности, киска.

Криво ухмыльнувшись, он нагнулся, поцеловал меня в лоб и вышел. Дверь была очень толстой и с другой стороны представляла из себя часть обычной книжной полки с декоративными корешками фолиантов — видимо, таким образом он ее замаскировал. Тоже мне, граф Монте-Кристо…

Не успела я прийти в себя от пережитого, как где-то за окном послышалась милицейская сирена, она быстро приближалась, пока наконец не смолкла прямо около дома. Я замерла. Раздались чьи-то голоса, топот, ворота загудели под тяжелыми ударами, и до меня донесся знакомый голос Радомира, пытающегося что-то объяснить. Но его, как видно, не слушали, потому что вскоре уже весь дом задрожал от гулких шагов множества людей, звуков открываемых ногами дверей и падающей мебели. Судя по всему, милиционеры что-то искали. Не исключено, что им нужна была я. Но вот только как они умудрились вычислить меня здесь — уму непостижимо. И к чему такая прыть и настойчивость? Наверное, кто-то слишком сильно нажал на них, если они так ретиво взялись за дело. Но вот только кто и почему? Неужели это все как-то связано с приходом к нам Петра и исчезновением его сестры? Если это так, то, по части вляпывания в неприятности, Светлана могла дать мне сто очков вперед — уж она-то умудрилась влезть куда-то по самые уши. Такое ощущение, что девчонка убила президента или, по меньшей мере, министра внутренних дел…

Кто-то вошел в соседнюю комнату и начал рыскать там по углам. Я даже не пыталась стонать, чтобы привлечь к себе внимание — мне, наоборот, хотелось слиться с кроватью, превратиться в простыню или наволочку, если бы они нечаянно обнаружили эту комнату. Все маньяки и извращенцы мира не смогут доставить столько неприятностей, сколько наши доблестные милиционеры, получившие приказ начальства сжить кого-то со света. С маньяками и извращенцами при желании всегда можно найти общий язык, а с этими ребятами в погонах искать его бесполезно.

— Где она? — услышала я за дверью незнакомый голос.

— Говорю же вам, что понятия не имею, — испуганно ответил Радомир. — Вы зря портите интерьер. Я ее высадил в Братееве…

— Заткнись, скотина!

Послышался хлесткий удар, несостоявшийся владелец гарема заткнулся, а я тихо порадовалась.

— Учти, если не найдем — тебе каюк, понял? — прорычал другой голос.

— Понял, — плаксиво пролепетал Радомир. — А если найдете?

Я затаила дыхание: неужели выдаст?!

— Что ты сказал? — грозно процедили ему в ответ. — Учти, если обманул и она все же окажется здесь — я тебя все равно удавлю.

— Ничего не понимаю, — снова подал голос хозяин дома.

— Поймешь. Власенко! Тащи этого хмыря в машину. Опечатай этот дворец, и поехали — нет тут ни хрена!

Я чуть не заплакала от счастья.

— Так я не понял! — взвизгнул Радомир. — Как мне себя вести?! Это произвол!

Опять послышался удар, что-то хлюпнуло, треснуло, и больше голоса своего «благодетеля» я не слышала. Через пять минут машины отъехали от дома, и все смолкло. Я осталась одна, привязанная чертовыми цепями к кровати. Но, как ни странно, впервые за последнее время я чувствовала себя свободной. По крайней мере мне никто не угрожал и не пытался причинить неприятности. Теперь все зависело только от меня самой.

Несмотря на то, что мысли о боссе и всей этой странной истории глодали меня голодной акулой, я заставила себя успокоиться и сосредоточилась на собственной судьбе. Цепочки были сделаны из нержавеющей стали и оказались очень прочными, хоть и тонкими. Подергав руками и ногами, я поняла, что другие концы их прикреплены к ножкам кровати и держат мертво. На мои запястья и лодыжки были надеты металлические браслеты на небольших болтиках, к которым были приварены цепи, и разорвать все это мог, наверное, только Геракл, коим я, к сожалению, не являлась. Оковы были натянуты так, что пошевелиться я почти не могла. Видимо, этот гад давно уже задумал подобное похищение и основательно к нему подготовился, если держал наготове подобные штучки. Спрашивается, чего людям спокойно не живется? Деньги, особняк, машина — все есть, так нет, на экзотику потянуло, рабыню ему подавай… Небось проклинает сейчас тот день и час, когда в голову взбрела эта бредовая идея. Ничего, в милиции его научат уму-разуму. А пока он там не раскололся, мне нужно отсюда сматываться. Но как? Ответа на этот вопрос я не знала. Разве что подождать, пока цепи проржавеют и рассыплются в прах или ножки кровати истлеют… Прикинув и так, и эдак, я поняла, что спасти меня может лишь чудо.

Вдруг под окном тихо скрипнули тормоза, хлопнула дверца машины, и послышались шаги. Не зная, кого еще принесло на этот раз, я затаилась, как могла в своем положении, и стала слушать гулкие удары собственного сердца. Мне почему-то стало холодно, но накрыть меня было некому.

Где-то внизу открылась входная дверь, и гости вошли внутрь. Затем на неопределенное время все смолкло, потекли минуты томительного ожидания. Не зная, чем еще заняться, я начала избавляться от скотча. Занятие это долгое, нудное, но вполне благодарное, ибо в конце концов можно было освободить губы, чтобы свободно разговаривать. Этот способ я изобрела зимой, во время вынужденного безделья. Просто мне столько раз за прошлые лето и осень залепливали рот проклятой лентой, что мне это надоело и я решила найти противоядие, вернее, противоскотчие. И нашла. Оказывается, если скотч долго лизать языком, то он теряет свои липкие свойства и рано или поздно отлепляется от губ. Правда, сначала приходится лизать только кончиком, сквозь тоненькую щелочку в приплюснутых губах, но потом она становится все больше и больше, пока рот полностью не освобождается, а скотч не остается только на щеках, куда не достает язык. После недели упорных тренировок зимними вечерами я овладела этим секретным методом собственного изобретения почти в совершенстве. И теперь мне это пригодилось. Ну как в воду смотрела!

Я уже «отлизала» всю верхнюю губу и вполне могла сказать что-то невнятное, когда за дверью послышались шаги. Кто-то вошел в комнату и остановился. Я прекратила лизать и стала прислушиваться. Проклятый зáмок! Привидения, что ли, здесь бродят? Знать бы, кто это, так можно было позвать на помощь, но где гарантия, что это не милиционеры вернулись, чтобы еще раз все здесь как следует проверить? Нет уж, я лучше помолчу…

— Мария, где ты, черт бы тебя побрал?! — раздался вдруг, как гром среди ясного неба, раздраженный голос, и я чуть не потеряла сознание — это был голос моего любимого босса!

Вместо того чтобы закричать от радости, я разрыдалась. Слезы градом полились из глаз, и я не могла их остановить до тех самых пор, пока Родион с каким-то незнакомым парнем не отыскали потайную дверь, ориентируясь по моим громким судорожным всхлипам, и не вошли в комнату.

— О Господи, она опять голая! — схватился за голову Родион при виде потрясающего зрелища, представшего его глазам. — Борис, ты видишь это безобразие?!

— Ну почему же безобразие, — смущенно зарделся, отвернувшись, Боря — невысокий темноволосый крепыш с лицом, чем-то напоминающим лицо Сталлоне. — Я бы сказал, совсем даже не безобразие…

— Босс, спаси-ите меня-а! — прорыдала я, закрыв глаза от стыда и бессилия. — Или хотя бы накройте-е!

— Озвереть можно, — лаконично оценил ситуацию босс, срывая ткань балдахина и набрасывая на меня. — Может, тебе сменить профессию и пойти в стриптизерши? Боря, отцепляй с той стороны.

Вдвоем они быстро отсоединили цепи от кровати, затем раскрутили болтики на браслетах, и я наконец стала свободной. Не теряя времени на расспросы, меня завернули в цветное покрывало с кровати, вывели из дома, усадили в черную «Волгу» и повезли домой. Я сидела, отупевшая от счастья, и с благодарными слезами на глазах взирала на лица своих спасителей. Никогда еще мне не хотелось расцеловать Родиона в губы. Теперь хотелось. Кстати, в офис меня вносили на плече, полностью завернутую в покрывало, словно какой-то тюк. Как пояснил Родион, это было нужно для конспирации.

 

Глава 6

История моего спасения вкратце была такова. Вернувшись в офис из своей школы Юных детективов, где, вместо того чтобы заниматься расследованием, Родион принимал выпускные экзамены по основам криминалистики, он, услышав взволнованный рассказ Валентины, не бросился тут же в Кунцево выручать свою секретаршу, а начал звонить своим всемогущим друзьям. Через полчаса он уже знал, что некие еще более всемогущие силы мира сего хотят моей смерти, то бишь настаивают на том, чтобы меня сгноили в тюрьме, обвинив в убийстве. Друзья не могли сказать, кто и почему хочет этого, но давление велось с самых верхов. Приказы оттуда никогда не обсуждаются и нигде не печатаются. Заинтригованный таким развитием событий, босс, как я поняла, пропустил мимо ушей информацию о моем славном побеге и уловил только то, что милиция засекла машину, на которой я скрылась. Хозяина иномарки быстро вычислили, провели в доме обыск, но никого не нашли. Но босс почему-то был уверен, что я все-таки осталась в доме. Поэтому, взяв своего знакомого с Петровки, приехал в Капотню с целью самолично произвести обыск. Как он мне признался, искали они не меня. Они искали мой труп. Но вместо него все-таки нашли меня, правда, голую.

Все это босс рассказал мне в своем кабинете, когда я уже пришла в чувство, приняла ванну, оделась в нормальную одежду, пообедала и пришла к нему получать по шее. Теперь мы сидели друг против друга, и босс ждал слов благодарности и объяснений. Я молчала, не зная, с чего начать.

— Ладно, — проворчал он, видимо, решив, что я все еще в шоке, — забудем об этом. Я тут, кстати, попросил своих друзей проверить все бордели на предмет Светланы, но ее пока не нашли. Поэтому вернемся к нашим баранам. Хорошо, что у тебя с собой не было документов и в милиции даже не знают твоей фамилии. Правда, уже составлен твой фоторобот и тебя разыскивают с собаками по всей Москве. Но вряд ли найдут.

— Почему?

— Ты больше не высунешь носа из этого здания — вот почему. Кстати, где наш джип?

— Джип? О Господи, я и забыла совсем про него… Он там остался, на Кастанаевской улице, во дворе за домом. Меня ведь на казенной увезли…

— Нужно будет пригнать. Ты лучше скажи, успела что-нибудь выяснить там по нашему делу или нет? А то ведь клиент завтра звонить будет, а нам и сказать нечего…

Я обомлела.

— Так вы еще ничего не знаете?!

— О чем это ты? — насторожился он.

— Ну, вы же про убийство слышали?

— Конечно. Пришили какого-то родственника важной шишки, по-моему, и тебя рядом с трупом застали. Разве не так? — удивленно проговорил он.

— Увы, босс, все гораздо хуже, — вздохнула я. — Пришили как раз не родственника, а… В общем, кто-то убил нашего клиента, Родион Потапыч.

— Что ты сказала?! — Глаза босса стали круглыми и медленно поползли на лоб вместе с очками. — Петра Николаевича Капустина убили?!

— Именно так. Не видать нам теперь ни капусты, ни малины…

— Черт с ней, с малиной! — Босс вскочил и возбужденно заходил передо мной по кабинету. — А что он там делал, в этом заброшенном доме, как он туда вообще попал?!

— Понятия не имею.

— Ну надо же! Как же я, болван, сразу не догадался? — Он звонко хлопнул себя по лбу. — Ну конечно, все так и должно было быть! — Присев на край стола, он уставил на меня свои внимательные глаза. — Ну-ка, расскажи все в подробностях.

— Да тут и рассказывать нечего. Я вошла в этот заброшенный дом, наткнулась на пистолет, подняла его, а потом увидела труп на полу в комнате. Ему стреляли в спину, два раза. Тут вдруг, откуда ни возьмись, появились два милиционера и заявили, что это я его убила. Избили меня, надели наручники и доставили в отделение.

— Это все?

— Все.

— Точно?

— Не совсем, — вспомнила я. — Там еще какой-то свидетель был — менты о нем говорили. Он будто бы услышал выстрелы, остановил патрульную машину и все рассказал.

— Ты его видела?

— Кого?

— Свидетеля, екалэмэнэ! — взорвался босс.

— Нет, — понурилась я. — Он сбежал.

— Как сбежал?

— Не знаю. Я говорю только со слов патрульных… Они посадили его в машину, а потом, когда один патрульный пошел вызывать опергруппу, его уже не было.

— Та-ак, замечательно, — пробормотал Родион, снова принимаясь наворачивать петли по кабинету. — Ты не можешь сказать, когда примерно был убит Петр: прямо перед твоим приходом или раньше?

— Минут за двадцать передо мной, — уверенно ответила я. — Кровь уже почти свернулась.

— Это что же получается, что свидетель двадцать минут бегал вокруг дома, дожидаясь, пока ты войдешь внутрь, и только потом вызвал милицию? Что-то тут явно не так. Я усматриваю в этом злой умысел, продолжением которого явился звонок в милицию от руководства. И только теперь, кажется, начинаю понимать, что Светлана впутала нас в какую-то грязную историю.

— Надо все-таки разобраться, каким образом Петр очутился в том доме? — начала я соображать. — Может, он сам в этом как-то замешан?

— Ага, придумал всю эту лабуду с пропажей сестры, а потом пошел и застрелился от стыда, — хмыкнул босс. — Нет, Петр здесь ни при чем, и знаешь почему?

— Почему?

— Потому что, когда я сегодня возвращался из школы, меня чуть не сбила машина.

— О чем это вы? — насторожилась я.

— До меня лишь сейчас дошло, что это была никакая не случайность, а самое настоящее покушение. Представляешь, иду я себе по тротуару, никого не трогаю, вдруг слышу сзади подозрительный шум и оборачиваюсь. И вижу, что прямо на меня летит какой-то сумасшедший на потрепанных синих «Жигулях». По тротуару! Не слабо? Хорошо, других прохожих не было, а то бы он там всех передавил. Понятно дело, я решил, что это пьяный, и быстренько сиганул на ближайшее дерево. «Жигуленок» не рассчитал, врезался в это дерево и чуть не отрубил мне ноги.

— О Господи…

— Слушай дальше, — довольно проговорил Родион. — Это тип вылезает из машины, озадаченно чешет в затылке и заявляет мне, висящему, как бабуин, на ветке, что у него вдруг отказали тормоза и рулевое управление од-но-вре-менно.

— И вы поверили?

— А почему же нет? Мало ли, что случается с этими старыми машинами. И потом, я тогда еще понятия не имел о всей этой истории с убийствами и твоим задержанием. А теперь понимаю, что меня хотели элементарно убрать…

— Но вы хоть номер запомнили?

Бросив на меня уничижительный взгляд, он проворчал:

— Естественно, запомнил. Я имею привычку запоминать все, что вижу, даже выражение лица у пролетающей мимо мухи. Но уверен, это мало что даст, — номера наверняка были фальшивыми.

— Послушайте, босс, — вдруг осенило меня, — но, если они решили убрать нас любыми способами, значит, мы и сейчас еще в опасности?!

— Наверняка, — спокойно сказал он. — Теперь мы всегда будем в опасности, пока живы. Видимо, кому-то очень не хочется, чтобы мы копались в этом деле, и у кого-то очень хорошие связи, чтобы заткнуть нам рот. И они не гнушаются никакими методами, вплоть до убийства, а это далеко не каждый смертный может себе позволить…

— Мне страшно, босс. — Меня передернуло, и я в страхе оглянулась, словно из-за кресла мог выскочить бандит с кинжалом и всадить его мне в сердце. — А ваши друзья не могут выяснить, кто за всем этим стоит?

— Пока нет, — сокрушенно вздохнул он. — Они ведь не все источники информации контролируют. Существует еще ФАПСИ, правительственная связь, по ней в основном поступают секретные приказы, о которых знает весьма ограниченный круг людей. Порой все так запутывают, что установить, откуда приходит распоряжение, практически невозможно. Даже те, кто потом выполняет приказ, сами не знают, от кого его получили. Это нечто неосязаемое, эфемерное, типа фразы: «Существует мнение…» Вот и в МВД сейчас существует мнение, что неплохо было бы засадить тебя за убийство, не особо вдаваясь в детали расследования…

— По-моему, нам надо сматываться, босс, пока не поздно.

— Никогда еще Родион Ветров не бегал от опасности, запомни это, моя девочка, — мрачно бросил босс. — Если кто-то считает, что может переиграть меня, то флаг ему в руки — пусть попробует. Я пока еще ничего противозаконного не совершил…

— Чхать они хотели на все законы, — усмехнулась я. — Это же бандиты, для них закон не писан…

— Мы пока еще не знаем, кто это, — возразил он. — В любом случае, здесь мы в полной безопасности…

Вдруг на столе заработало переговорное устройство и послышался взволнованный голос Валентины:

— Родиоша, ты чувствуешь что-нибудь?

Кровь отхлынула от его лица, он резко бросился к столу, нажал на кнопку и спросил:

— Что случилось, Валюта? С тобой все в порядке?

— Не совсем, милый. — Ее голос звучал как-то странно, сипло. — Тут что-то происходит на кухне, сама не пойму, — она закашлялась. — Странный запах появился, меня тошнит, и голова кружиться начала. У вас там внизу все нормально?

Мы принюхались, но ничего подозрительного в воздухе не обнаружили.

— Слушай меня, котенок, — быстро сказал босс Валентине. — Закрой лицо мокрой тряпкой и беги сюда. А лучше вообще задержи дыхание, слышишь?

Из динамика раздался громкий звук, напоминающий всхлип, а затем шум падающего тела. Я в ужасе замерла. Лицо Родиона окаменело. В следующее мгновение он метнулся к своему шкафу и, покопавшись на нижней полке, вытащил три противогаза, которые хранил специально на случай ядерной войны, швырнул мне один, и мы выскочили из кабинета, на ходу натягивая на себя резиновые маски. Уже в приемной я почувствовала, даже сквозь фильтр, какой-то едкий запах, отдаленно напоминающий дихлофос, а когда мы вбежали по лестнице на второй этаж, где располагалась кухня, то запах резко усилился. Валентина лежала на полу около стола, на котором находилось переговорное устройство, изо рта ее шла белая пена, глаза закатились, а руки все еще закрывали живот, защищая от опасности ребенка. Мы бросились к ней. Пока Родион натягивал на ее лицо маску, я мельком осмотрелась, пытаясь определить, откуда поступает газ, но ничего похожего на дымовую шашку не нашла. Газ был абсолютно бесцветным и, судя по всему, быстродействующим. Единственное, что бросилось мне в глаза, это решетка вентиляции, которую установили нам строители. Мне показалось, что воздух около нее струился, словно сильно нагрелся. Не став терять время на выяснение, я подбежала к боссу, который уже тащил за плечи свою бесчувственную беременную супругу к выходу из этой газовой камеры, и стала ему помогать.

Под нашим офисом, бывшим когда-то трансформаторной будкой, проходили тоннели с проложенными в них электрическими и телефонными кабелями. Паутина этих подземных коридоров тянулась под всей Москвой и тщательно охранялась от вторжения разного рода бомжей тем же самым ФАПСИ. У босса в кабинете находился люк, через который можно было прямиком попасть в эти лабиринты, не спрашивая ни у кого разрешения, и сидеть там хоть до скончания века. Родион, имевший привычку продумывать все на несколько сотен шагов вперед, оборудовал внизу что-то вроде маленького бункера, в котором, если вдруг на город упадет атомная бомба, трое человек могли спокойно провести пару недель, не беспокоясь о воде и пище, которых было припасено вдоволь. В бункере имелись три раскладушки, топчан, маленький стол, железный шкаф, набитый всем необходимым, керогаз и даже биотуалет. Все-таки босс у меня замечательная умница!

В этот бункер, опасаясь, что на улице нас просто перестреляют обнаглевшие подонки, мы и притащили несчастную Валентину, первой принявшую на себя удар газовой атаки на наше детективное агентство. Люк, слава Богу, закрывался герметически, можно было не опасаться, что газ проникнет и сюда. Сняв противогазы, мы, ни слова не говоря, начали приводить Валентину, лежащую на топчане, в чувство. Она хотя и с трудом, но все же дышала. Босс, как заправский доктор, вытащил из шкафа кислородный баллон, аптечку и сделал жене какой-то укол. Затем надел ей кислородную маску. Вскоре она задышала ровнее и глубже, и мы немного успокоились.

— Ну и что это было? — сипло спросила я, чувствуя, как першит в горле.

— По-моему, зарин, — он озадаченно почесал в затылке и посмотрел на умиротворенное лицо жены. — А может, и иприт — черт его разберет. Проклятье! Еще бы немного, и Валюта могла бы погибнуть. Ты понимаешь, что это означает?

— Не совсем.

— Это означает, что они меня разозлили, — глухо проговорил он, и я впервые увидела его по-настоящему злым. — С этой минуты я сам начну охотиться на них и достану этих ублюдков, кем бы они ни были. Не стоило им так опрометчиво травить мою Валентину. А если еще, не дай Бог, это отразится на ребенке, я буду отравлять им существование и после их смерти, — процедил он гневно.

— Вы же не верите в потустороннюю жизнь, — не удержавшись, тихо вставила я.

— Не верю, но чувствую, что Там что-то есть, — он внимательно посмотрел на низкий бетонный потолок нашего убежища. — Судя по всему, эти сволочи залезли на крышу и начали пускать газ в вентиляцию. Поэтому-то до Вали дошло быстрее — мы ведь были на первом этаже, а она на втором.

— Как же они на крышу забрались и мы их не увидели?

— А мы смотрели? — с упреком пробормотал он. — Мы с тобой болтали. Они могли даже кран с торца подогнать — мы бы ничего не услышали. А там еще во время ремонта пожарную лестницу приделали. Видимо, после неудачи с наездом они решили убрать меня таким варварским способом.

— И меня, — подсказала я.

— О том, что ты в офисе, им вряд ли известно, — возразил он. — Иначе здесь давно была бы милиция с официальным ордером на твой арест. Небось думают, что ты отсиживаешься в каком-нибудь подвале, ждешь, пока стемнеет. Черт, куда мы вляпались с тобой, а? Даже интересно становится, — он криво усмехнулся. — Ладно, это в данный момент не важно. Сделаем вот что. Эти гады наверняка сейчас обложили офис и наблюдают. И пусть наблюдают. Ты оставайся с Валей, а я выберусь через тоннель наверх в соседнем дворе, свяжусь со своими и попрошу помощи. Нам нужно уходить отсюда, и как можно быстрее. — Он потрогал Валюшин лоб. — Ее в больницу нужно отвезти. Все, я пошел.

Поцеловав жену в щеку, он открыл шкаф, взял фонарик и скрылся за боковой дверью в темноте длинного, узкого коридора, в котором с трудом мог стоять в полный рост. Я снова осталась одна, если, конечно, не считать моей бедной подруги, которая все еще не пришла в сознание. Будильник на столе показывал половину седьмого. Боже, прошло всего-то несколько часов, а уже столько всего случилось! И еще неизвестно, что будет, если эти подонки от нас не отстанут. А я, глупая, томилась без работы. Вот она, пожалуйста, стоящая работенка, самая что ни на есть достойная настоящих детективов! Чтоб ей провалиться… Если уж это начало сезона, то каким будет продолжение? Нас или перестреляют всех к чертовой бабушке, или сожгут вместе с реконструированным офисом, в который убухана уйма бандитских денег. Нет, наверное, все-таки рогоносцы не так уж и плохи, как мы думали. По крайней мере никакого риска и максимум удовольствия — сиди себе на дереве и снимай эротические сцены через окошко. Если в живых останемся, надо будет переговорить с боссом, чтобы срочно менял политику агентства на прямо противоположную. В конце концов, рогоносцы тоже люди и тоже нуждаются в помощи. Я даже сама готова выслеживать неверных жен и пробовать свои силы в видео- и фотопорнографии. Зато никто не обвинит меня в убийстве и не станет травить средь бела дня, можно сказать, в центре столицы запрещенными всеми международными конвенциями боевыми отравляющими средствами. Прямо как в токийской подземке…

Тихий шорох над головой вывел меня из задумчивости. Я посмотрела наверх. Шорох повторился. У босса в кабинете явно были гости. И даже не пытались скрывать своего присутствия. Обнаглели! Мало того, что на крышу забрались, так теперь еще и пришли проверить, умерли мы или нет. Какая редкая бесцеремонность!

Я посмотрела на люк. Он был квадратный, сваренный из толстых листов железа. Закрывался он и сверху, и снизу на массивные железные задвижки, которые боссу изготовили по спецзаказу. Судя по их виду, они должны были выдержать прямое попадание пятитонной авиационной бомбы. Панический ужас охватил меня, когда я, увидела, что задвижка с нашей стороны открыта! Видно, в суматохе мы совсем забыли про нее. Я вскочила на ноги, тихонько подошла к вертикальной лестнице, поднялась по ней и уже протянула руку, чтобы задвинуть засов, как люк вдруг дернулся и резко открылся, а я осталась висеть на лестнице с поднятой рукой, открытым ртом и ужасом в глазах, устремленных вверх…

 

Глава 7

Их было двое. Оба в специфической униформе бойцов московской службы спасения и оба в респираторных масках. Один держал крышку люка, другой — пистолет с глушителем, нацеленный мне между глаз. Места для маневра у них было предостаточно. У меня же, висящей на лестнице, его не было вообще. Внизу на кушетке с кислородной маской на лице лежала бедная Валентина, которую Родион оставил на мое попечение и за которую я отвечала головой. Их униформа меня ничуть не смутила, ибо где-то я слышала, что настоящие ребята из службы спасения не спасают людей при помощи боевых отравляющих газов и пистолетов, тем более с самодельными глушителями. Видимо, эти сволочи просто переоделись, чтобы не привлекать внимания. У меня не было ни респиратора, чтобы защититься от газа, ни малейших сомнений, что эти люди хотят нас убить и сделают это непременно, если я что-нибудь не предприму. А что я могла в своем нелепом положении? Единственное, что мне удалось, так это ляпнуть, задержав дыхание:

— Ой, а вы кто?

— Вылезай, голуба, сейчас узнаешь…

Один из них, плотный мужичок с большими залысинами, осклабился, нагнулся, схватил меня своей клешней за волосы и резко потащил вверх. Мне было очень больно, очень, но я не издала ни звука, потому что нельзя было вдыхать отравленный воздух кабинета. Я даже отчасти радовалась, что мне сделали больно, еще и потому, что так легче забыться. В тот момент, когда почувствовала ногами пол кабинета, я уже не отдавала себе отчета от Прости. Стиснув зубы, я полоснула негодяя своими когтями-бритвами по первому попавшемуся открытому месту — по горлу, а затем, не останавливая руки, повернулась и ударила того, что держал крышку, тоже разорвав ему кадык. Оба в одночасье потеряли способность убивать. Первый выпустил пистолет, второй крышку, оба свалились, окровавленные, и захрипели. Хорошо, что Валентина была без сознания, а то бы точно умерла от этого жуткого зрелища. Сорвав с лица одного респиратор, я нацепила его на себя, чтобы наконец можно было дышать. Затем, быстро отпихнув их дергающиеся тела от люка, я уже собралась нырнуть обратно, как в дверях кабинета высветился еще один «спасатель» с пистолетом. Он даже не посмотрел, что случилось с напарниками, а с ходу начал стрелять. Упав за дубовый стол Родиона, который бандиты оттащили на середину комнаты, я схватила с пола выроненный пистолет и из-под стола продырявила стрелявшему обе ноги, всадив в каждую лодыжку по две пули. Мерзавец рухнул как подкошенный, и я вогнала ему пулю в грудь. Он затих. Теперь мне уже было все равно — во мне проснулся зверь, и остановить я его не могла. Если бы в комнату вошло еще десять бандитов, я бы убила их всех. Но больше никто не появлялся. Жуткие хрипы орущих за моей спиной ублюдков вернули меня к действительности. Слушать это не было никаких сил. Да и им уже все, равно никакой врач не помог бы. Я повернулась и выстрелила каждому в голову. Они захлебнулись и смолкли. Выждав еще какое-то время, я на карачках подобралась к люку, опустила тяжелую крышку, закрыла задвижку, поднялась, задвинула на место стол и вышла в свою приемную. Мной овладела жажда убивать всех этих подонков, чтобы уже никто не смел покушаться на наши жизни. Для этого нужно было найти тех, кто еще мог находиться в здании. Но сначала надо было выяснить, как они вообще вошли в нашу неприступную крепость. Я подошла к входной двери и ахнула: она была открыта! Нужно будет потом сказать Родиону, чтобы не хвастался, будто эту дверь, восстановленную после памятного взрыва прошлой осенью, можно открыть без ключа только танком — эти сволочи просто вырезали все замки, используя, видимо, инструменты той же службы спасения, для которой, как известно, запертых дверей не существует. Прислушиваясь к малейшим звукам в здании, я подкралась поближе и выглянула во двор. Он был пуст. Только за воротами стоял фургон со знакомой надписью все той же службы спасения. Стекла были тонированными, и понять, есть кто внутри или нет, было невозможно. Ну и Бог с ним. Я пошла на лестницу. Поднявшись на второй этаж, я осмотрела кухню, но никого не нашла, затем поднялась выше, там тоже было пусто, и так, этаж за этажом, комната за комнатой, я обошла весь офис, пока не очутилась в зимнем саду — самой верхней точке нашего некогда великолепного здания.

Здесь все было уставлено бочками, ведрами и горшками со всевозможными пальмами, фикусами, кактусами и прочими декоративными растениями, что создавало иллюзию африканских джунглей — так захотелось Родиону, который сам в джунглях никогда не был и подозревал, что никогда туда не попадет. На всей этой цветущей флоре постоянно сидела и верещала разноголосьем фауна в виде стаи волнистых попугаев, которых босс кормил каждый день и упорно учил разговаривать. Но они его пока не понимали. Здесь был и бассейн с золотыми рыбками. Сделанный в форме капли из мрамора, купленного на деньги небезызвестного продюсера, давно почившего в бозе по моей милости, бассейн был истинным украшением нашего зимнего сада. Родион с Валентиной частенько приходили сюда зимой, садились на маленькую лавочку около воды и часами любовались «живой природой», воркуя о чем-то своем, сокровенном и лишь им одним понятном.

Первое, что мне показалось странным, когда я вошла в сад, была мертвая тишина. Я сначала не поняла причину, а потом до меня дошло. Не было слышно привычного свиста попугаев, никто не сигал с ветки на ветку и не садился на голову. Взглянув на пол, я обомлела: там, задрав лапки кверху, лежали маленькие разноцветные птичьи трупики. Несчастные попугайчики стали, видимо, первыми жертвами этой газовой атаки. Сердце мое обливалось кровью, я плакала, когда собирала бедных мертвых пташек в одно место, чтобы картина не была столь ужасающей, когда сюда войдет еще кто-нибудь. Надо же, помешали этим ублюдкам беззащитные птички, бормотала я, складывая трупики под пальмой. Но ничего, я отомщу за вас, и никто, слышите, никто не уйдет безнаказанным…

Убедившись, что с золотыми рыбками в бассейне ничего не случилось и они все так же безмятежно плавают, виляя своими роскошными хвостами, я, полная благородного негодования, пошла к выходу. Едва взявшись за ручку двери, я мгновенно застыла: под моей рукой она сама собой начала медленно опускаться вниз. С той стороны тоже кто-то хотел войти! И помешать этому я уже не могла. Прятаться тоже было поздно, да и смысла никакого не было. Дверь открылась.

Я увидела незнакомого молодого «спасателя» с ярко выраженной уголовной наружностью. Он был одет, как и положено, в униформу, хорошо сложен, накачан, бритоголов, низколоб, лопоух и имел в руке пистолет с глушителем — в общем, стандартный набор стандартного исполнителя грязных заказов. Приятное исключение, пожалуй, составляла респираторная маска на лице.

Первое, что я сделала, это отключила ему руку с пистолетом, ткнув пальцем по бицепсу, от чего рука повисла плетью, а пистолет упал. И одновременно ткнула пальцем другой руки в ямочку между ключицами, и следующие несколько секунд смотрела, как он стоит, беззвучно открывая рот и выпучив ошарашенные глаза на побагровевшем лице, и страдает от недостатка кислорода. Наверное, попугайчики тоже вот так умирали…

Налюбовавшись, я залепила ему кулаком по узкому лбу, и парень наконец упал, неловко и грузно, отчего все наше хрупкое строение содрогнулось. Не знаю, с чего мне вдруг взбрело в голову его обыскивать, видимо, слава особы, приближенной к частному детективу, не давала покоя. В общем, я наклонилась над распростертым телом и начала шарить по карманам, пытаясь отыскать документы. Мне нужна была хоть какая-то зацепка. И в этот момент почувствовала, что, кроме меня, в узком коридорчике есть еще кто-то. Я даже услышала слабый шорох и даже начала поднимать голову, но было поздно — перед глазами мелькнуло нечто похожее на тень, и голова моя раскололась на тысячу ярких кусочков от прямого попадания в затылок бронебойного противотанкового снаряда или чего-то в этом роде. На несколько мгновений я потеряла ориентацию, оглушенная мощным ударом, и этого противнику оказалось достаточно, чтобы нанести по мне серию бомбовых ударов в область почек, солнечного сплетения и подбородка. Чем уж он там меня дубасил, я не видела, по-моему, рукояткой пистолета и ногами, но эффект превзошел все ожидания — на меня снизошло озарение.

Видит Бог, у меня не было абсолютно никакого желания опять попадаться в чьи-то грязные лапы, чтобы потом, рискуя жизнью и здоровьем, выкручиваться и убегать. Но такова, видать, была моя планида, мне было на роду написано отдуваться за всех и вся, и я давно уже должна была вроде к этому привыкнуть, как, например, к восходу солнца. Но не могла и потому все время удивлялась или возмущалась, когда оказывалась в незнакомом месте, среди людей, не испытывающих ко мне ничего, кроме желания побыстрее прикончить каким-нибудь изуверским способом или сделать мне еще какую-нибудь пакость.

На этот раз, как ни глупо это звучит, я решила сдаться добровольно. То есть не то чтобы сдаться, а так, притвориться, что сдалась, и таким хитроумным способом проникнуть внутрь этой таинственной организации, преследующей нас с упорством безумца, и вызнать ее секреты. Вскрикнув в последний раз, я перестала защищаться, чтобы невзначай не убить своего «Троянского коня», на котором собиралась попасть в стан врага, закатила глаза и свалилась прямо на тело ушастого парня, чтобы не очень больно было падать. Бандит остановился надо мной, шумно дыша, и с ненавистью прохрипел:

— Подохни, сучка…

«Щас!» — чуть не сказала я в ответ, но благоразумно промолчала.

Глаза я открыть не могла, чтобы не рисковать, поэтому полностью положилась на свой изумительный слух, который вполне заменял мне зрение. Негодяй еще потоптался рядом, затем послышался электронный писк — он включил сотовый.

— Алло, это Бегемот, — просипел он со злостью. — Короче, не знаю, сколько тебе там пообещали, но в любом случае этого будет мало… Ты послушай только. Во-первых, они ни хрена не подохли от газа… Не знаю, мы с Ушастым в машине сидели, а остальные пошли внутрь, чтобы трупы забрать, как ты и велел. Понятия не имею, что уж тут произошло, только когда мы с Ушастым зашли потом, все трое, Сашок, Колян и Васек, были уже не с нами… В каком, в каком — в прямом смысле! Пришили их всех, на хер! — Его голос сорвался на отчаянный фальцет. — Не знаю, кто!!! Ты нам что говорил: баба и очкарик! А здесь?! — Он замолчал, тяжело отдуваясь, потом заговорил спокойнее. — Короче, очкарик исчез, только одна телка осталась, я ее отключил, бляха-муха, под ногами вот валяется… Ушастый где? Ты не поверишь, Вялый, но эта сука его отрубила прямо на моих глазах. Одним пальцем, сечешь? А вот так! Сам не поверил, когда увидел… Я следом шел — мы тут все комнаты проверяли — она меня не видела… Ну, я ж не Ушастый, слава Богу, силушку-то не пропил еще… Да, завалил ее враз. Ерунда… Не, не насмерть. А надо бы… Но часик она точно в отрубе пролежит — я свой удар знаю. Как выглядит? — Я почувствовала, что он смотрит на меня, и постаралась выглядеть как можно привлекательнее, не пошевелив при этом ни единой клеточкой. Наверное, у меня все же что-то получилось, потому что Бегемот сказал: — Сука она, короче. Но хороша, стерва! — и смачно сплюнул. — Да не ори ты, сам знаю! В общем, волосы белобрысые, лицо — дух захватывает, ноги — тебе такие и не снились, а грудь — закачаешься. Я ей блузку порвал, а она без лифчика. Достаточно? Как это не та? Та была брюнетка? А эта тогда кто? Вот ептуть… Думаешь, нужно? А с нашими что делать? Лады, сейчас Ушастый оклемается, и все сделаем.

Он отключил телефон и, пробормотав: «Оно мне надо, жмуриков таскать?», стал грубо стаскивать меня с Ушастого, который уже начал тихонько мычать и шевелиться подо мной. Затем Бегемот поставил его на ноги, прислонил к стене и начал хлестать по щекам.

— Просыпайся, хрен Ушастый!

— Му-у, — протяжно ответил тот.

— Болван! — хрясь по морде. — Тупорылый щенок! — хрясь! — Пойдем трупы таскать, слышь?! — хрясь! — Да приходи ж ты в себя, сосунок! Вялый сказал, что долю тебе урежет…

— Что?! — встрепенулся тот сразу. — С какого это?

— Ну ты и сука, — процедил Бегемот. — Давай тащи эту стерву вниз, да надо еще своих загрузить, чтобы следов не оставлять.

— А она живая? — просипел Ушастый, постанывая.

— Дышит вроде.

Он склонился надо мной и процедил:

— Ты все равно подохнешь, стерва, и я буду смеяться на твоих похоронах.

Смотри, как бы не лопнул от смеха, а не лопнешь сам — я тебе помогу, думала я, когда Ушастый, кряхтя и ругаясь, тащил меня на руках вниз по лестнице. Не стану скрывать, мне было приятно. Вообще-то я не могла жаловаться на отсутствие мужского внимания. За всю мою сознательную жизнь мужчины довольно часто носили меня на руках. Правда, перед этим всякий раз или ударяли меня чем-нибудь тяжелым по голове, или усыпляли хлороформом, или травили каким-нибудь ядом. Но потом, надо отдать им должное, все-таки брали меня на руки и куда-нибудь несли. Куда — это уже не столь важно. Самым запоминающимся, пожалуй, был случай, когда меня несли, чтобы уложить в гроб и закопать живьем в землю. Нет, вру, еще мне понравилось, когда меня несли, избитую до полусмерти, завернутую в брезент, обмотанную проволокой, с привязанным к ногам железом, чтобы утопить в сливной яме на какой-то свалке. Самое удивительное, что это все им благополучно удавалось. И каждый раз они не уставали восхищаться при этом моей красотой, что меня вообще всегда приводило в полный восторг. Нет, все-таки нужно признать, есть и в моей работе приятные моменты…

Меня и еще троих убиенных мною бандитов на носилках по очереди перенесли в фургон. При этом во внешнем дворе собралась порядочная толпа любопытных, которые с сочувствием и уважением наблюдали за тяжелой работой мужественных «спасателей». Меня выносили последней. Пока они делали очередную ходку, я успела быстренько вскочить, сбегать в кабинет и заглянуть в люк, чтобы убедиться, что с Валентиной все нормально. Волосы поднялись на моей голове, и я чуть действительно не умерла, когда увидела, что на топчане, где лежала моя подруга, никого нет! Сердце мое учащенно билось, и я боялась, что ублюдки услышат этот стук, когда они грузили меня на носилки. Но тем было не до этого. Как только меня вынесли, причем вперед ногами, сложив мне на груди руки, как у покойницы, толпа зашевелилась, ожила, и я услышала взволнованный старушечий шепот и всхлипывание наших «внештатниц», живущих здесь же, по соседству:

— Батюшки, да это ж наша Мария!

— Господи, спаси и помилуй, ее-то за что…

— На кого ж ты нас покидаешь, кормилица…

— Боже, да что ж тут произошло-то? Сынок, может, скажешь все-таки?

— Усохни, бабка, — мрачно сказал идущий впереди крепенький толстяк Бегемот, — видишь, без тебя тошно…

— Да уж вижу, вижу, родимый. Дай Бог тебе здоровья. Хорошее дело делаете…

— Ладно, чего уж там… — буркнул тот.

— Журналистов надо вызывать, тогда вечером по телевизиру все и расскажут, — проворчал какой-то старичок.

— Я тебе вызову, дед! — хрипло рявкнул Ушастый. — Так вызову, что хоронить нечего будет…

— Заткнись, — тихо оборвал его Бегемот. — Закидываем ее и сматываемся.

— А контору закрывать не будем? — заботливо побеспокоился о нашем имуществе лопоухий гад.

— Гори она огнем…

Мое тело прямо с носилками затолкали через заднюю дверь в фургон, поставив их сверху трупов, закрыли все дверцы, сели вперед, мотор взревел, и наш «катафалк», взвыв сиреной, на дикой скорости помчался прочь с родного двора…

 

Глава 8

По дороге у меня было время поломать голову над тем, куда могла запропаститься Валентина. Предположить, что она сама встала и ушла блуждать по бесконечным подземным тоннелям, я не могла — слишком уж страшно это бы выглядело. Говорят, что в этих катакомбах, не зная дороги, можно плутать до скончания века, пока тебя не съедят крысы или сама не помрешь с голода. Я представила несчастную, изможденную, с дико горящими глазами, взывающую о помощи Валентину с ребенком под сердцем, бредущую по страшным, темным лабиринтам подземки, и мне сразу стало плохо. Единственным более-менее реальным и успокаивающим объяснением происшедшего было то, что ее забрал Родион. Хотя вряд ли бы он успел Обернуться так быстро, к тому же не обнаружив меня на месте, он поднялся бы наверх посмотреть. И все же я тешила себя этой мыслью, ибо ничего другого в тот момент не оставалось. Впрочем, как бы он мог подняться, если я, дура этакая, собственноручно закрыла люк снаружи на проклятую задвижку? Ну и что? Мог бы потом и снаружи, по земле прийти и выручить меня из беды. Эх, Родион, Родион, какой же ты все-таки бессердечный…

…Часто я думаю, что мы, слабый пол, порой бываем способны на очень сильные поступки, а те, кто относит себя к сильной половине, наоборот, подвержены всяческим слабостям в гораздо большей степени, чем мы, женщины. Может, уже пришло время назвать обе половины человечества как-нибудь одинаково? Чтобы мужчинам не было стыдно за то, что они не выполняют своих обязанностей перед теми, кого призваны самой природой охранять и защищать. А с другой стороны, мы тогда вообще взвоем от тоски и безысходности, ибо не на кого будет женщине опереться, не за кого спрятаться в трудную минуту, некому поплакаться и пожаловаться. Представляю, приходит жена, впрочем, и не жена даже, а так, равноправная особа, домой вся в слезах, платье разорвано, под глазом фонарь, и просит мужа, здоровенного бугая, лежащего на диване, урезонить буйствующих в подъезде подростков. А тот, ничтоже сумняшеся, выкатывает глаза из орбит и заявляет: «Ты что, родная, никак крыша поехала? С какой это стати я должен тебя защищать? Мы же с тобой теперь одинаковые! Я ведь тебя не просил раньше, когда меня избивали в пивной, чтобы ты бежала на разборки и мочила там всех подряд, не просил? Вот и помалкивай в тряпочку…» И я уверена, что именно так и будет, когда безумные феминистки наконец добьются своего и обезличат все наше общество. Мужчины тогда уже с чистой совестью не будут делать того, чего не делают и сейчас, но только пока что им хоть иногда бывает за это стыдно. А мы, женщины, как были слабыми, битыми и униженными, так и останемся ими…

Сквозь окошко в перегородке, отделявшей салон фургона от кабины, где сидели бандиты, я почти не слышала того, о чем они там переговаривались. На крыше надрывалась сирена, машина, закладывая виражи на поворотах и визжа тормозами, на дикой скорости мчалась в неизвестном направлении. Похоже, эти ублюдки очень удачно подобрали себе маскировку под спасателей, потому что нас никто ни разу не остановил. Додумались же, сволочи! Теперь было понятно, почему никто ничего не заподозрил, когда они взбирались на крышу нашей конторы и что-то там делали, а потом выпиливали двери — спасатели, они и в Африке спасатели. В этой униформе возможностей даже больше, чем в милицейской. На самом деле это была никакая не спасательная машина, а обыкновенный фургон «Газель», раскрашенный снаружи под службу спасения. Внутри фургона было почти пусто, никакого оборудования, только в углу, около задних дверей, лежала большая электродрель с насаженным на нее круглым резаком, которым, очевидно, они и выпилили замки на нашей двери. По бокам стояли узкие, обитые дерматином лавочки, окна были прикрыты занавесками, сверху на меня смотрел тупой глаз круглого светильника, а внизу, подо мной, прямо на полу лежали истекающие кровью трупы, от которых меня отделяла только плотная ткань носилок. Судя по скорости и времени, мы отъехали уже довольно далеко от офиса, а конца и края пути еще и не намечалось. Ну хоть бы одна собака взяла да и остановила нас! Хоть бы настоящие спасатели, увидев незнакомую машину с незнакомыми людьми за рулем насторожились и бросились в погоню. Так нет же! Хотя мне-то это зачем, если я сама решила проникнуть в их логово, чтобы добраться до истины? Ведь этот фургон в данный момент и есть «Троянский конь», на котором я должна благополучно и во что бы то ни стало добраться до конечного пункта. В противном случае мы с боссом можем умереть, так никогда и не узнав всей правды о том, кому перешли дорогу этим своим невинным на первый взгляд расследованием, подслащенным мечтами о свежих огурцах с помидорами. Нет, уж пусть лучше нас никто не останавливает. Хотя мне и страшно, и ужасно не хочется самой соваться в пекло, но другого выхода нет, а рисковать мне не впервой. В конце концов, я знаю, что смерть — это избавление, а не конец…

Не успела я об этом подумать, как Ушастый, сидевший за рулем, громко выругался, резко сбросил газ, и сирена начала недовольно смолкать. Машина, проехав еще немного, остановилась. Я лежала, не шевелясь, головой к дверям и внимательно прислушивалась. Глаза я открывать боялась, чтобы они нечаянно не заметили этого в зеркале заднего вида.

— Что ему надо, этому менту? — недовольно пробормотал Бегемот, и до меня донесся характерный металлический щелчок. — Если не отстанет — угроблю.

— Погоди ты, Бегемот, — испуганно проблеял Ушастый, — люди ведь кругом. Нас враз заметут.

— Плевал я на этих людей, — процедил тот. — Люди — это мы, а они — быдло. Хотя да, ты прав, нам сейчас светиться нельзя. Иди, разбирайся, но не тяни.

Ушастый открыл дверцу, но тут, видимо, милиционер подошел сам, и я услышала его совсем молодой торопливый голос, который показался мне очень знакомым:

— Привет, ребята. Вижу, что спешите, но у нас тут тоже пожар. Человека нужно срочно в больницу, а «Скорая» никак не приедет. Поможете?

— А что случилось-то? — нервно спросил Ушастый. — Где горит-то? Дыма не видно…

— Да нет, мы тут с напарником с одной шайкой поцапались, они стрелять начали, его в плечо сильно ранили, кровью истекает. Вон в том дворе, видишь? Прямо по этой дорожке, тут совсем быстро. Помогите, а?

— Ты что, сержант, — с усмешкой проговорил Бегемот, — частника поймать не можешь? Глянь, сколько машин.

— Да что толку? — с досадой ответил тот. — На частнике по такой пробке не проедешь. Сирена нужна. Там затор впереди, мост ремонтируют… — Бедняга очень волновался, голос его начал срываться. — Давайте, ребят, выручайте, вы же спасатели, коллеги, можно сказать. Он уже полчаса там лежит. Умоляю, помогите. Пожалуйста…

Бандиты молчали. Я застыла, в любую секунду ожидая выстрела, но его все не было. Наконец Бегемот сказал:

— Слушай, сержант, у нас тут у самих целая машина жмуриков — своих погибших братков в больницу везем. Места нет…

— Да? — с интересом спросил тот. — А где это? Что случилось?

— Да недалеко отсюда. Тоже в перестрелку попали. Там такая заваруха была…

— Так это ж здорово! — с детской радостью воскликнул сержант. — Сам Бог велел! Заодно и Семенова в больницу забросите! Надо же, какое совпадение, как повезло! Давайте, я впереди пойду, а вы за мной…

Он отошел, а я, услышав фамилию, сразу все вспомнила. Да, это был голос одного из тех самых патрульных, что измывались надо мной рядом с трупом Петра Капустина в заброшенном доме на Кастанаевской улице. Наверняка тот, что разговаривал сейчас, был Пронин, тот самый, что снял с Петра часы и похитил его деньги. А Семенов, тот, что поблагоразумнее, лежал сейчас раненый во дворе, истекая кровью. Ну и дела! Говорят ведь, что Земля круглая, но не до такой же степени! По непонятным пока мне причинам нас почему-то неодолимо тянуло друг к другу, хотя мне встреча с этими молодыми подонками в милицейской форме не доставила никакого удовольствия в первый раз и, я была уверена, не доставит и во второй…

Бегемот процедил:

— Идиот… Почему они и тебя не пришили, придурка… Ладно, давай за ним, там разберемся.

— Думаешь, стоит? — проблеял Ушастый.

— А куда деваться? Если он что-то заподозрит, мы до своих хрен доберемся. Главное, чтобы отстал, а нам одним жмуриком больше, одним меньше — без разницы. Поехали.

Машина медленно тронулась.

— А эта телка не очнется? — спросил лопоухий.

— Я боюсь, как бы она вообще кони не двинула, а ты говоришь: очнется! — хохотнул старший товарищ. — Вялый велел ее обязательно привезти, сказал, она та самая, за которой менты по всему городу гоняются.

— А что происходит вообще, не знаешь? Такой шухер подняли…

— Ты руль рулишь? — вдруг разозлился Бегемот.

— Рулю, — буркнул тот.

— Вот и рули! И не в свои дела не лезь! — отрезал Бегемот. — Много будешь знать — мало жить будешь… Е-мое, да там народу полно! Ну и мудак, этот сержант…

— Ничего, щас быстренько закинем мента и свалим, — бодро проговорил Ушастый. — Главное, чтобы ничего не заподозрили.

— Эт точно…

Машина, покрутив, остановилась, и я услышала голос сержанта:

— Эй, мужчина, помоги его в машину занести! Ребята, через какую дверцу?

— Через заднюю давай! — крикнул Бегемот и тихо добавил: — Пойду открою, а ты будь на стреме. Если что — сразу жми, только меня не забудь.

— Не бойсь, не забуду, — хмыкнул Ушастый. — Ты ж меня потом и пришьешь.

— Эт точно.

Хлопнула дверца, Бегемот вышел.

— А у вас же носилки должны быть! — догадался наконец Пронин. — Может, так проще будет?

— Заняты они, — ответил Бегемот.

— Кем, трупом, что ли? — не понял сержант. — Да брось ты, ему-то уж все равно, а Мишка еще жив.

Послышался тяжкий бандитский вздох, задняя дверца фургона открылась, и я услышала злое бормотание:

— Чтобы ты провалился, козел…

Затем я почувствовала, как он, забравшись внутрь, схватил меня и начал переворачивать, чтобы сбросить с моего законного лежбища. Мне, конечно, очень этого не хотелось, но деваться было некуда. Вытряхнув меня с носилок и по-хозяйски поманипулировав с моим телом, как с мешком картошки, он уложил его на одного из мертвых бандитов как раз так, что моя щека оказалась на перерезанном мною же горле одного жмурика. Ощущения были не из самых приятных, меня едва не стошнило, но я сдержалась. Теперь мне нужно было подыгрывать бандитам, чтобы не выдать ни себя, ни их и благополучно добраться до места. Но ведь мог же, подлец, положить меня как-нибудь по-другому!

— Ого! Да у вас тут целая братская могила! — восхищенно констатировал Пронин, подойдя. — Первый раз вижу, чтобы спасателей убивали.

— И больше не увидишь, — пообещал ему Бегемот, выталкивая носилки. — Держи и пошевеливайся, а то помрет твой Мишка.

— Да-да, мы сейчас быстро… Эй, вы двое, возьмите носилки и погрузите раненого! Только аккуратнее, чтобы рана не открылась. А эта девка откуда?

— Из той же заварушки, — Бегемоту, похоже, совсем не хотелось разговаривать.

— А почему на ней крови нет? — не унимался тот.

— Ей в живот две пули всадили, — терпеливо пояснил бандит, — вот и не видно.

— Что-то лицо у нее больно знакомое, — задумчиво проговорил Пронин.

— Ну чего уставились, бездельники?! — заорал вдруг Бегемот. — Трупов не видели, что ли? Разбегайтесь по домам, нечего тут мух глотать!

— Да-да, граждане, расходитесь, расходитесь! Тут нет ничего интересного! — поддержал его Пронин.

Люди недовольно зашумели, но, судя по шагам, стали расходиться. А патрульный снова вернулся к моему лицу.

— Черт, где ж я ее видел? Такое ощущение, что совсем недавно… Фу ты, дьявол, как отрезало!

У меня опять все внутри похолодело. Если этот глупец опознает во мне ту самую девушку, которую он арестовывал сегодня утром и за которой теперь бегает половина столичной милиции, то сразу поймет, что здесь дело нечисто. И тогда ему конец — эти двое его обязательно прикончат. Нужно было срочно что-то делать, чтобы спасать его никчемную жизнь. Но что я могла?

— Слушай, мы сюда твоего напарника спасать приехали или дознание устраивать? — тихо процедил Бегемот, сидя на лавочке у противоположной стены, и в его голосе послышались недобрые нотки, от которых по моей спине поползли предательские мурашки. — Нас, между прочим, тоже ждут, так что поторапливайся.

— Ты прав, ты прав, — пробормотал тот. — Его уже несут… Поаккуратнее, поаккуратнее только! — крикнул он кому-то. — И не вперед ногами! Разверните! — И повернулся к салону: — Нет, ну надо же, прямо наваждение какое-то! — снова завелся он. — Вот стоит перед глазами, а что стоит — не могу вспомнить!

— А может, она артистка, — попытался вывернуться Бегемот.

— Не, не артистка, — уверенно ответил сержант. — Артисток я всех помню. Погоди, еще минута — и вспомню.

Ох, довспоминаешься ты на свою голову, с сожалением подумала я и начала медленно, так чтобы не было заметно, менять выражение своего лица. Чуть приоткрыв и раздвинув губы, выдвинув вперед нижнюю челюсть и слегка сдвинув брови, я попыталась придать ему чужой облик — ничего другого в тот момент придумать не могла. Разве что встать и сказать излишне любопытному милиционеру, мол, закрой рот, бери своего раненого друга и дуй отсюда со всех ног, пока еще жив!

— Ой, глянь, у нее выражение лица поменялось! — изумился Пронин. — Ты видишь, видишь?!

— Где? — тупо спросил Бегемот. — Ничего не вижу.

— Да вот же, вот, смотри! — заволновался тот, и я почувствовала на своей щеке прикосновение его пальца.

— У тебя глюки, браток, — уверенно произнес Бегемот. — Это трупный оскал — обычное дело. Она такой и при жизни была, кстати…

Тут мне все же захотелось подняться и надавать этому жирному мерзавцу по морде. Надо же: мое ангелоподобное лицо — и вдруг трупный оскал! Негодованию моему не было предела, и я, наверное, так бы и сделала, если бы в этот момент не принесли раненого.

— Да, ты думаешь? — неуверенно пробормотал сержант и тоже начал запихивать внутрь носилки.

Стонущего милиционера положили прямо поверх бандитских трупов на мое место. Причем край носилок больно прищемил мне руку, но приходилось терпеть. Я уже начала потихоньку проклинать тот день и час, когда безумная эта мысль о «Троянском коне» пришла в мою дурную голову. Раненого благополучно разместили, Бегемот выпрыгнул из фургона, начал закрывать дверцы, и тут до меня донеслось то, чего я больше всего боялась.

— Эй, подожди, чего закрываешь? — проговорил сержант. — Дай, я сначала залезу.

— Не понял, — опешил Бегемот. — Куда это ты залезешь?

— Как куда? Внутрь, конечно, — пояснил ничего не подозревающий Пронин. — Доеду с вами до больницы, а там своих вызову. Да и Семенова бросать не хочется.

— Ну-ну, садись, — хмыкнул Бегемот.

Через несколько мгновений сержант уселся на лавочку по ту сторону носилок, задняя дверь захлопнулась, бандит запрыгнул в кабину, и фургон, включив сирену, тронулся. Сердце мое стучало, как паровой молот.

— А ты чего же подмогу по рации не вызвал? — спросил через окошко Бегемот, когда мы выехали на дорогу.

— Так нет ее, рации-то, — виновато пояснил сержант. — Эти сволочи все отобрали: и табельное оружие, и рацию, и машину угнали…

— Ого! Ну вы, ребята, даете, ха-ха! — заржал Ушастый. — Как же это вы так умудрились?

— Да это не мы, а эти гады, — начал оправдываться Пронин, но в его голосе отчетливо слышалась фальшь. — Мы к ним подошли документы проверить, представились по форме, все как положено, а они вдруг пушки повытаскивали и давай палить.

— Что-то больно просто у тебя все, браток, — хмыкнул Бегемот. — Ни с того ни с сего пушки никто не достает и по ментам не стреляет. Даже в этом районе. И почему по телефону подмогу не вызвал? Зашел бы в любую квартиру…

— Да… растерялся как-то, — стушевался сержант. — На дорогу вот сразу побежал…

— А свидетелей почему не взял? — не отставал Бегемот. — Такое дело серьезное: пальба, ранение милиционера — тут расследование ведь нужно, а?

— Думаете? — испуганно проговорил тот. — Черт, я как-то и не подумал сразу. Хотел сначала Мишку в больницу отправить, а потом уже и свидетелей собирать.

— Зачем же тогда к нам в машину полез? — ехидно спросил бандит. — А может, тебе свидетели как раз и ни к чему, а?

— Да ты что говоришь такое? — Голос Пронина задрожал от страха. — Просто от волнения, говорю же… Все из головы вылетело… Ой, вспомнил я эту бабу! — вдруг с наигранной веселостью вскрикнул он. — Вспомнил, где ее видел!

— Да что ты? — весело удивился Бегемот. — Ну и где же?

— Так мы ж ее сегодня утром с Семеновым арестовали! На Кастанаевской! Она какого-то хмыря замочила! А потом из нашей ментовки сбежала! Прямо в наручниках, ей-Богу, не вру! Ее теперь везде ищут…

— Ты уверен, что это она? — посерьезнел Бегемот.

— Да что ж я, слепой, что ли, — обиделся сержант. — Конечно, она. Только одежда на ней другая. Замочили, значит, ее? Ну и поделом ей, сучке… Она на нас начальнику такое понаклепала, что тот полдня потом вставлял по самые уши, представляете? Кстати, а почему это она в вашей машине оказалась? — заволновался он. — Ее ведь милиция разыскивает, а? И потом, куда мы едем, ребят? Больница в другой стороне совсем…

— Ладно, отдыхай, парень…

Раздался знакомый плевок из глушителя, затем тут же еще два, и Пронин упал на своего друга Семенова, отчего моя рука едва совсем не переломилась в локте. И еще мне стало страшно. Впервые за все время знакомства с этими людьми. Только теперь до меня дошло, что это холодные, расчетливые убийцы, а не просто какие-нибудь бандиты, промышляющие грабежами или взломами. И если до этого я была почти на сто процентов уверена, что сумею сбежать от них, то теперь эта уверенность стала быстро улетучиваться…

— Ох, не люблю ментов, — вздохнул Бегемот. — А гнилых ментов и подавно.

— А с раненым че делать будем? — спросил Ушастый. — Может, и его пришить?

— Да пришил уже. Ты давай погоняй быстрей, а то так и до ночи не доберемся.

— Так уже ночь почти! — хохотнул Ушастый. — Ничего, Бегемот, нам главное — долю свою получить. Весь день, почитай, пахали как проклятые…

— Какую долю, идиот? — тоскливо протянул тот. — Дела-то мы не сделали. Тех двоих, которых должны были убрать, не убрали…

— Погоди, — заволновался тот. — Как не убрали? А это что за баба?

— Понятия не имею, но не та. Нам, главное, очкарика нужно было убрать, а он сбежал. — Бегемот с досадой сплюнул. — Кролик его сегодня давил — не задавил, мы травили — не отравили. Живучий гад…

— Ну и дела-а, — прохныкал Ушастый. — Что ж мы день впустую потратили? И братки наши зря полегли, так, что ль, получается?

— Получается, что так… Эта стерлядь, что сзади валяется, их всех и положила. И я буду не я, если она об этом не пожалеет.

Я вдруг почувствовала, что мне не хватает воздуха, резко и бесшумно вдохнула и поплотнее зажмурилась. Надвигающаяся ночь не предвещала мне ничего хорошего…

 

Глава 9

— Ну-с, показывайте, что мы имеем? Вот это?.. О Господи… Да-а, хорошо поработали, нечего сказать. Идиоты. Бараны. Халтурщики, мать вашу… Закрой варежку, осел! Сколько я вас просил привезти трупов?

— Два.

— А вы сколько привезли?

— Раз, два, три, четыре… Пять с половиной.

— Почему с половиной?

— Девчонка — полутруп.

— Ты уверен?

— Только что пульс щупал — бьется. А остальные готовы…

— Ты не Бегемот, ты — мясник. Пойдешь обратно забивать крупный рогатый скот. Завтра же. На родной мясокомбинат. Я тебе о чьих трупах говорил?

— Ну, об очкарике и бабе его…

— Во-во, об очкарике и его бабе. А вы кого привезли? Ты в глаза смотри, в глаза, а не на Ушастого! Он свое еще получит… Итак?

— Мы не виноваты. Мы в машине сидели, я же говорил…

— Хорошо, а менты откуда? Какого хера ты их мне привез? Где ты их взял?

— По дороге подобрал…

— Трупы?! О Господи…

— Да не, живых. Вернее, один был жив, а второй раненый. Зуб даю, они сами напросились, деваться было некуда. Мы пока по Москве колесили, чтобы следы замести, они и попались. Да ты не зеленей, Вялый, все путем…

— Ну вот что, голубчики. Бабу тащите внутрь, ментов пусть ребята в пол замуруют в третьем боксе, а братву по семьям развезут. Эту тачку заморозьте пока…

— Ясный перец…

Все это я слушала, лежа в фургоне в прежнем положении, с придавленной носилками рукой, которая уже утратила способность воспринимать боль. Прямо перед открытыми дверьми стояла уже знакомая мне парочка и еще кто-то, мне невидимый, но обладающий довольно властным и хорошо поставленным голосом. Это был Вялый, судя по всему, бугор всей этой грязной шайки. Меня вытащили наружу и опять же на руках перенесли в помещение. Я все еще притворялась, ожидая услышать что-нибудь важное и полезное для себя, хотя мне это уже порядком надоело. Куда меня привезли, я не имела ни малейшего представления. Для чего я им понадобилась, я также не знала, но надеялась вскоре выяснить. Согревало душу лишь то, что Валентина с Родионом не попались в их лапы.

Вокруг пахло машинным маслом и бензином. Меня положили на бетонный пол. Сквозь тонкую блузку я почувствовала могильный холод, идущий из-под земли, и невольно вздрогнула.

— А-а, жива, голуба! — злорадно пропел Бегемот. — Я же говорил, говорил, а ты не верил!

— Заткнись! Ушастый, окати ее из шланга, чтобы быстрей очухалась.

— Это мы враз! — с готовностью хихикнул тот и куда-то побежал.

— Слушай, Вялый, может, нам ее… это? — неуверенно промычал Бегемот, ставший при Вялом вдруг каким-то стеснительным и несмелым.

— Чего?

— Ну, связать, говорю, бабу нужно. Она брыкастая больно… Наших вон уложила, глотки им попилила…

— Думаешь, она?

— А кто же еще, если там больше не было никого? — резонно аргументировал мясник.

— Невероятно, невозможно, непостижимо, но, исходя из того, что мне о ней рассказали, ничего исключать нельзя, — задумчиво проговорил Вялый. — Свяжи ей руки.

Мне туго стянули веревками за спиной запястья, и тут прибежал Ушастый, волоча за собой шланг.

— Ну что, поливать? — весело спросил он. — Водичка ледяная, ей как раз по кайфу будет!

— Поливай, — вздохнул Вялый.

— Вот только этого не надо! — решительно заявила я, садясь перед ними на полу. — Я вам не грядка, чтоб меня поливать.

Все трое на миг остолбенели, а я пока осмотрелась. Скорее всего это был какой-то гараж. Довольно просторный, на несколько машин, со смотровыми ямами и выкрашенными темно-зеленой краской грязными стенами. Цементный пол был заляпан масляными пятнами, тут и там валялись покрышки и какие-то железки. Машин не было. Бокс был довольно хорошо освещен лампами дневного света, висевшими под высоким потолком и на стенах. Справа виднелись закрытые большие железные ворота с врезанной маленькой дверью. Снаружи доносились чьи-то голоса. Передо мной стояли трое. Самым высоким и молодым был Ушастый. Он держал в руках шланг, который анакондой тянулся куда-то в другой конец помещения, и хищно скалился. Бегемот, которого я рассмотрела еще в офисе, стоял рядом и был ниже его на полголовы, зато в два раза толще. Ему было около сорока. Лицо его и впрямь чем-то напоминало рожу бегемота, наверное, слишком полными губами, сильно выдвинутой вперед нижней челюстью и маленькими, близко посаженными друг к другу глазками, в которых застыло выражение крайнего изумления. Оба они все еще были в униформе спасателей. Третьим в ряду стоял Вялый, самый старший. Ушастому он был по плечо, примерно такой же толстый, вернее, плотный, как и Бегемот, с наполовину лысой головой и довольно приятным, почти добродушным выражением круглого, мясистого лица, которое, когда улыбалось, вполне могло выдать в нем приличного семьянина и добропорядочного гражданина, любящего свою родину, правительство и уважающего закон. Его очень сильно обтягивал темно-синий костюм, имелись даже белая рубашка и бордовый галстук. Короткие, толстые руки его были засунуты в карманы брюк, в зубах дотлевала сигарета с фильтром. Умные глаза внимательно изучали мое лицо, и мне сразу стало неуютно.

— Ты глянь, и вода не понадобилась! — удивленно воскликнул Ушастый, не спуская глаз с разорванного выреза моей блузки. — Во дает.

— Это она, видать, от холодного пола в себя пришла, — догадался Бегемот. — Ну и слава Богу.

— Боюсь, что это не совсем так. Ладно, ведите ее, — коротко бросил Вялый и, окинув меня напоследок холодным, проницательным взглядом, направился к двери в боковой стене.

Меня поставили на ноги и повели следом. Мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по длинному коридору и очутились в небольшой комнате, похожей на кабинет бедного начальника. Стены здесь были голые, у окна стоял ободранный письменный стол с черным телефоном, у одной стены громоздился доисторический кожаный диван, весь в заплатах и дырах, а напротив стоял дубовый шкаф. Над диваном висел портрет Сталина, который, лишь только я вошла, вернее меня втолкнули, уставился на меня своими лукавыми глазами, словно говоря: «Хотите нас обмануть, товарищ Мария? Не выйдет…»

Вялый уже снял пиджак, который теперь висел на спинке стула, и сидел, сложив свои толстые волосатые, покрытые наколками руки на столе. Рукава рубашки были закатаны, галстук ослаблен, и верхняя пуговичка расстегнута. За окном уже стемнело. Пахло здесь все тем же бензином. Меня посадили на диван, Бегемот примостился рядом, а Ушастый сразу вышел.

— Есть хочешь? — вдруг спросил Вялый почти дружелюбно. — А то проголодалась небось за день. Не стесняйся, скажи, здесь все свои, — и по-отечески так улыбнулся.

— С удовольствием. — Я расплылась в ответной улыбке. — Кстати, вы кто?

— Я? — удивился он и тут же снова улыбнулся. — Александр Александрович, можно просто Сан Саныч. А ты, насколько я понимаю, Мария, не так ли, сударыня?

— Вы блестяще осведомлены, Сан Саныч, — продолжала я подыгрывать ему, зная, что продлится это недолго. — А позвольте поинтересоваться, Сталин на стене — это ваш родственник или просто дань светлой памяти?

— Да, родственник, — усмехнулся он, — отец родной, можно сказать. Вообще-то, если тебе интересно, это не мой кабинет, а его, — он кивнул на Бегемота. — Так что вопрос не по адресу.

— Хорошо у вас тут, — заметила я, оглядывая неуютные голые стены и облезлый потолок, — мухи не кусают…

— Слышь, Вялый, она издевается, — хмыкнул Бегемот. — Ты давай, кончай эту бодягу, да действительно пойдем перекусим. Устал я сегодня…

— Увянь, — посуровел Вялый. — Дай мне с дамой поговорить. — И опять посмотрел на меня с улыбкой, причем в глазах блеснули хитрые искорки. — Хорошо тебе, девица, говоришь?

— Ну да, а чего?

— А то, что руки связаны, тебя не смущает?

— Руки? Ах руки, ну надо же, а я и не заметила. Да так, пустяки, мне не мешает. Скажите, вы меня сюда только покормить привезли или для чего-то более существенного? А то у меня режим, знаете ли, время ко сну отходить…

— Ну и сука! — хмыкнул Бегемот с другого конца огромного дивана. — Вялый, чего ты тянешь, не пойму?

— Погоди, Бегемот, — нахмурился тот. — Пытаюсь понять, почему она нас не боится. У тебя нет версий? Вы «хвоста» не привезли?

— Да ты что, обижаешь! — обиженно надулся мясник. — Целый час по городу мотались, проверяли… Нет, все чисто, ей-Богу.

— Тогда тем более непонятно, — вздохнул Вялый и внимательно посмотрел на меня. — Ну что, Мария, в прятки мне с тобой играть некогда, так что давай, быстренько расскажи мне все, что знаешь, и покончим с этим. Только не тяни и не темни — не люблю. Мы и так уже потратили на вас слишком много сил и времени, ты понимаешь?

Он подождал ответа, глядя в мои ясные глаза, не дождался и еще более строго продолжил:

— Ты мне сейчас расскажешь, что вам известно об этом деле: фамилии, адреса и так далее. Я должен знать все, и это в ваших же интересах. Что вам рассказал этот парень из Тулы? Если вы не знаете ничего — вас оставят в покое, а если знаете, то… — Он воздел глаза к потолку…

— Мы ничего не знаем, — тут же выдала я, честно глядя на него, ибо мы и в самом деле ничегошеньки не знали об этом проклятом деле, в котором счет трупов уже приближался к десятку. — А Петр из Тулы знает еще меньше. Вернее, знал…

— Врет она, — тоскливо проговорил Бегемот, разглядывая шкаф напротив. — Ты неправильный подход выбрал. Отдай ее нам на пару часиков…

— Заткнись, — угрожающе процедил Вялый. — Или убирайся отсюда. Очкарика упустили, так что молчи. С меня теперь три шкуры сдерут, а не с тебя. Спецы, мать вашу! — Он слегка побагровел, но быстро взял себя в руки и повернулся ко мне: — Послушай меня, девочка. Если вы во всем этом случайно оказались, то скажи, и мы оставим вас в покое. Нам лишние трупы ни к чему…

— Да? А кто-то говорил, что одним трупом больше, одним меньше — это для вас ерунда. — Я злорадно посмотрела на Бегемота.

— Он неправильно понимает политику партии, — вступился за подчиненного начальник. — Но я даю тебе слово, что вас никто не тронет, если вы ничего не знаете…

— Я уже ответила на этот вопрос, — серьезно сказала я. — Мы действительно ничего не знаем, и я буду очень признательна, если вы меня хоть немного просветите прежде, чем замуруете в бетонный пол третьего бокса…

В комнате повисла мрачная тишина. Глаза Вялого потемнели, под толстыми щеками заходили желваки, руки сжались в кулаки, и весь он напрягся, словно я всадила ему шило в задницу. Бегемот, с шумом выдохнув, громко засопел и заерзал, издавая громкое шуршание.

— Значит, ты, курва, все слышала, — наконец выдавил Вялый. — Ты пришла в себя еще в машине и все время притворялась. Так я и думал. Следовательно, ты здесь неспроста. Это хорошо…

— Что ж тут хорошего? — вздохнула я.

— Да, ты права, — его губы расплылись в гнусной ухмылке, — для тебя тут нет ничего хорошего, потому что я все равно узнаю правду: и где скрывается твой Родион, и что вам рассказал этот пентюх из Тулы, и что вам удалось пронюхать за это время. Я все узнаю, а вот ты… — Он с сожалением окинул взглядом мою полуобнаженную грудь и скрещенные ноги в легких брюках. — Ты, после нашей встречи, уже никогда не сможешь назвать себя красивой женщиной. — Он вдруг с силой ударил кулаком по столу и закричал: — Кто убил тех троих?! Ты или твой очкарик?! Отвечай, сука, а то удавлю!

— Ну вот, — насупилась я, — так мило беседовали, и на тебе.

— Перестань поясничать, мразь! — проревел над ухом Бегемот и залепил мне пощечину, от которой в голове у меня зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные круги, а из ушей полетели горячие искры. — Говори, стервь!

— Оставь ее, — вдруг потух Вялый и махнул рукой. — Успеешь… — И заговорил вкрадчивым голосом: — Послушай, Машенька, я вас понимаю: вам нужны деньги. Они всем нужны, согласен. Видимо, для этого ты сюда и приехала, ведь так? Ну не верю я, хоть убей, что та, которая сумела сбежать из ментовки в наручниках, а потом укокошила троих моих людей, не смогла бы избавиться от этого болвана. — Он кивнул на Бегемота, и тот опять засопел. — Не верю. Значит, хотите договориться.

Он встал и подошел к окну, повернувшись к нам широкой спиной. Сквозь рубашку проступали темные пятна пота. Толстой пятерней с короткими пальцами он провел по затылку, приглаживая вставшие дыбом волосы, и, не оборачиваясь, громко спросил:

— Сколько вы хотите? И не строй из себя святую невинность. — Он повернулся и просверлил меня взглядом. — Или чистенькими выйти хотите? Не выйдет уже, милая. Из дерьма, в которое вы вляпались, выходят или запачканными, или мертвыми. Выбирай.

— Вы что, хотите купить наше молчание? — догадалась я.

— Если нельзя иначе, то почему бы и нет? — пожал он плечами. — Мы готовы заплатить любую сумму, в пределах разумного, чтобы найти взаимный консенсус…

— Боже, слова-то какие…

— Правда, есть еще один вариант, беспроигрышный, так сказать, — перебил он меня.

— Какой же?

— Не догадываешься? — хмыкнул он. — Стоит мне послать твоему Родиону лишь одно твое нежное ушко, как, я уверен, он сам принесет мне себя на тарелочке с голубой каемочкой. И даже с цветами и шампанским, если захочу.

— Интересно, куда вы собираетесь посылать мое ухо, если Родион сейчас в бегах? — робко пробормотала я, чувствуя противную дрожь в голосе. — Это бессмысленно…

— Ничего, есть масса способов сделать так, чтобы посылка дошла до адресата. Но я не хочу тебя кромсать. Ты пойми, я ведь не изверг, я такой же, как и ты, нормальный человек, добрый, незлобивый, у меня семья, дочь твоего возраста, и мне эти забавы ни к чему. Поэтому я предлагаю сделку тебе лично.

— Не понимаю.

— Ты рассказываешь нам про все, в том числе и про местонахождение твоего босса, а мы платим тебе и только тебе. И ты свободна! — Он с великодушной улыбкой сделал широкий жест в сторону двери. — Иди на все четыре стороны, никто тебя не тронет! Если захочешь, мы даже поможем тебе встать на ноги. Мы раскроем перед тобой такие двери, о существовании которых ты раньше и не догадывалась…

— Это как перед Светой Капустиной? — усмехнулась я, из последних сил стараясь поддерживать в нем заблуждение, что нам кое-что известно и задешево мы это не отдадим. — Нет уж, спасибо, дядечка, меня и наша дверь вполне устраивает. Кстати, ваши люди ее сегодня изрядно повредили…

Тут Вялый и впрямь начал зеленеть. Сначала лицо его вспыхнуло, пошло багровыми пятнами, а потом начало быстро зеленеть, словно вместо крови в его жилах текла зеленка. Глаза налились, губы зашептали что-то бессвязное, а уши, его большие уши натурально зашевелились. Что там ни говори, а человека вывести из себя я могу. Причем качественно. Я даже думала, он сейчас заплачет. Или убьет меня одним ударом своего громадного кулака. Но ошиблась. Он даже не тронулся с места, а так же быстро, как и в первый раз, начал приходить в себя, обретая естественный цвет лица и статичное положение ушей. Через несколько секунд я услышала его вполне спокойный, правда, несколько хрипловатый голос:

— Еще один такой удар ниже пояса, и я отправлю тебя в боксы. Там ребята тебя быстро обломают, можешь не сомневаться. Но я еще не теряю надежды договориться. Пойми, девочка, здесь затронуты не мои интересы. И не его. — Он кивнул на понуро молчащего Бегемота. — И не Светланы. Речь идет об очень больших ставках. В той игре человеческая жизнь — лишь галочка на бумаге, не больше. Там нет ни чувств, ни морали — есть только правила, которые нельзя нарушать. А если нарушил — будь добр, сам положи голову на плаху, или тебе ее снимут вместе со всеми остальными частями тела…

Он еще о чем-то говорил, а я сидела и думала, в какую же такую страшную игру попала невинная провинциальная девочка Светлана и что там натворила, если из-за нее поднялась такая буча? Перебирая в уме всевозможные варианты, начиная с масонской ложи и кончая разведкой враждебного России государства, я никак не могла нащупать верную ниточку. Вялый, несмотря на то что говорил много, ничего толком еще не сказал, ни разу не проболтался, мерзавец, и это начинало меня бесить. По времени мне уже давно пора было сматываться отсюда, ибо я на самом деле очень хотела есть, а ничего, что могло бы помочь нам распутать этот странный клубок, в моих руках еще не было. Кроме того, разумеется, что я буду знать адрес этого логова и портреты всех этих людей. Впрочем, может, это не так уж и мало в нашем положении? Так или иначе, я решила не тянуть слишком долго.

— И пусть кто-то думает, что это бесчеловечно или жестоко, — вдохновенно продолжал тем временем Вялый, — но такова истина, на которой стоит мир. Пусть она страшна и неприглядна, но тем не менее без нее этот мир рухнет, общество рассыплется в прах, нагрянут анархия и хаос, и вот тогда вы все поймете, что лучше такой порядок, чем вообще никакого. Вы живете где-то там, далеко внизу, копошитесь в своих мелочных каждодневных проблемах, не стоящих и выеденного яйца, по большому счету, и не понимаете, что есть высшие интересы, высшие сферы и высшие законы, которых вам никогда не постичь своими ничтожными умами, как бы вы ни пытались…

— Вы, часом, не философ? — перебила я с сочувствующим видом. — А то я сегодня с одним таким уже встречалась. Уж больно мудрено говорите. Нам бы, быдлу, попроще чего…

Он застыл с открытым ртом и с поднятой рукой на самой вдохновенной ноте, а затем сплюнул себе под ноги и сказал:

— Тьфу на тебя. Между прочим, когда-то я читал лекции в одном весьма известном заведении.

— Чего ж бросили? Или на солененькое потянуло?

— Скорее на зелененькое, — он беззвучно рассмеялся.

— Кстати, не пойму, почему бы вам не сдать меня в милицию? — начала я размышлять вслух. — Меня ведь ищут…

— Дурочка, тебя ищут только потому, что мы этого хотим, — криво ухмыльнулся Вялый. — Так зачем нам тебя отдавать, если ты сама к нам явилась?

— Боюсь, что вы переоцениваете свои возможности, Сан Саныч. Смотрю я на вас, и тошнить начинает. Вы тут о высоких материях рассуждаете, а сами настоящее ничтожество. И шайка ваша не лучше…

Посмотрев на меня долгим взглядом, он вздохнул, сел за стол и задумчиво уставился на Бегемота.

— Часа вам хватит? — спросил он через некоторое время.

— Да мы и за полчаса управимся, — буркнул тот и тяжело поднялся, хрустя суставами. — Ты сам придешь послушать, как она запоет, или тебе пересказать потом?

— Перескажешь, — Вялый болезненно поморщился. — Не люблю я всех этих штучек, ты же знаешь. Больно уж противно… Давайте, вытащите там из нее все. А что останется — в бетон. Эх, дева, дева-краса, что ж ты с собой наделала, — с сожалением покачал он головой. — Ну да сама виновата. Забирай ее…

Бегемот клещами схватил меня за локоть и рывком сдернул с дивана.

— Пошли, голуба…

— Извините, но это не входит в мои планы… — начала было я, и тут на столе ожил молчавший до сих пор черный телефонный аппарат.

Мы все вздрогнули и посмотрели на него. Он продолжал звонить. Наконец, словно очнувшись, Вялый протянул руку и сорвал трубку:

— Слушаю… Да, это я… Нет еще… Да вот…

Я увидела, как медленно сходит краска с его лица, и подивилась многообразию цветовой гаммы его пигментов. На моих глазах он уменьшился в размерах, став вдруг жалким и несчастным, на лбу выступили крупные бисерины пота. Голос стал срываться.

— Я все исправлю, Владимир Степаныч… — Я напрягла слух, но он, подлец, так и не назвал фамилию. — Да-да, конечно, все в моих руках… Я никого не виню, что вы, что вы… Сделаю все зависящее. Через час, максимум, будут конкретные результаты… Ничего не просочится… Сметем, обязательно сметем, если потребуется… Не будем жалеть… Понимаю… Да-да, пощады ждать не буду… И других не пожалею… Я понимаю… Мне и так страшно… Спасибо.

Медленно положив трубку, так, будто она вот-вот должна была взорваться, Вялый поднял на нас измученные глаза и прохрипел:

— Вешайся, Бегемот. Нам счетчик включили.

Я почувствовала, как от этих слов клешня Бегемота дернулась и разжалась, и взглянула на него. Он тоже стоял бледный и растерянный, глазки его часто моргали, полные губы подрагивали, а нижняя челюсть вообще, казалось, лежала на полу. Да кто ж их, таких крутых головорезов, мог так напугать?

— Что, Сам звонил? — смог наконец выговорить Бегемот.

Вялый достал из кармана костюма платок, вытер холодный пот со лба, бросил уничижительный взгляд на мясника и пробормотал:

— Если бы звонил Сам, то мы бы разговаривали уже на том свете, идиот. Это был помощник.

— Тот самый? — Бегемот в изнеможении, забыв обо мне, упал на диван.

— Да, тот самый, что всю эту кашу заварил, коз-зел, — с ненавистью процедил Вялый. — Таких еще в колыбели давить нужно. Понатворят делов, а мы потом расхлебывай…

— А как же высшие интересы? — напомнила я с усмешкой.

— Что?! — взвизгнул Вялый, подпрыгивая, словно только что меня заметил. — Она еще здесь?! Тащи ее в гараж, болван! Говорю же, нас на счетчик поставили! Каждую минуту, после часа, будем по штуке баксов платить! Бего-ом!!!

Несмотря на свою комплекцию, Бегемот при этих словах взвился в воздух, как легкое перышко, и, яростно рыкнув, кинулся на меня. Мне же после услышанного уже расхотелось покидать это милое общество, которое, как выяснилось, далеко не самое главное во всей этой запутанной истории. Я решила сначала выяснить, о каком помощнике идет речь и что конкретно он натворил, а потом уже и сбегать. Веревки на руках к тому времени я уже давно перепилила ногтями и держала их сзади лишь для вида. Мгновенно уйдя в сторону от цепких лап мясника, я сгребла ладонью его мясистый нос и резко крутанула против часовой стрелки. Громко хрустнул сломанный хрящ, и Бегемот, взвыв от жуткой боли и зажмурив глаза, замахал в воздухе короткими руками, ничего не видя и не понимая. В принципе, этот туповатый товарищ мне уже был не нужен. Он доставил меня сюда, как я и хотела, и теперь можно было от него избавляться. Держа его за нос на вытянутой руке, я несильно пнула его под сердце. Крик его тут же захлебнулся, глаза закатились, мясник закашлялся, обмяк, колени подкосились, он упал на них, безвольно опустив руки, и начал заваливаться на бок, орошая пол кровью, брызжущей из ноздрей. Оттолкнув его от себя, я посмотрела на Вялого. Короткая схватка заняла не более трех секунд, однако этот, оказавшийся совсем не вялым, толстячок уже успел выхватить пистолет и теперь сидел с бледной физиономией и потрясенно взирал на лицо своего подчиненного. Пистолет дрожал в его руке. Я стояла к нему левым боком. По глазам было видно, что стоит мне сделать шаг, и его палец сам нажмет на курок — слишком уж он был взволнован. Я не стала делать шаг, а просто чуть брыкнула левой ногой, отчего моя замечательная туфля, слетев с ноги, мгновенно преодолела пространство между нами и, как жалом, впилась острым каблуком в толстый бицепс его руки, держащей пистолет. Белая рубашка тут же пропиталась кровью, пальцы разжались, и пистолет упал на стол. Сам Вялый не успел даже вскрикнуть. Сначала он непонимающе уставился на торчащую из мышцы туфлю, потом перевел взгляд на меня, словно спрашивая, что все это означает, и лицо его снова начало зеленеть. Я подумала, что враг повержен, однако ошиблась. В следующую секунду он заревел, как бугай на скотобойне, вырвал левой рукой туфлю и швырнул ее в меня, целясь прямо в голову. Туфли мои были устроены по принципу бумеранга: как их ни бросай, они все равно воткнутся каблуком или лезвием из носка, если оно открыто. Главное, не промахнуться. Бросок был очень сильным, но я сумела поймать туфлю на лету перед самым своим носом. И тут же пришлось метнуть ее обратно, потому что этот проворный тип уже схватил пистолет здоровой левой рукой. За все это время он не сдвинулся с места, продолжая сидеть за столом. На этот раз я смогла включить потайной механизм, и в его второй бицепс воткнулось уже длинное лезвие, торчавшее из носка. Пистолет опять упал, так и не произведя ни одного выстрела, которые в данной ситуации мне были совсем ни к чему — за окном время от времени раздавались пьяные мужские голоса и смех, и что-то подсказывало мне, что будет лучше, если эти люди останутся пока снаружи.

А Вялый был в моих руках. Он сидел, зажимая ладонями раны на бицепсах, кривясь от боли и издавая негромкие всхлипы. Подойдя к столу и не обращая внимания на его мучительные стоны, я взяла пистолет, выдернула свою обувь, нацепила обратно на ногу и пошла к двери. Мне нужно было Закрыться, чтобы избежать появления нежданных гостей. Бегемот лежал, не шевелясь, около шкафа, и мне пришлось через него переступить. На двери стоял обычный английский замок, я повернула его до упора и вернулась к столу. Теперь можно было разговаривать. Вообще-то, с моей стороны было чистым безумием устраивать допрос главаря в кишащем его псами логове, но уж больно хотелось побыстрее докопаться до истины. Присев на край стола, я внимательно посмотрела на Вялого. Пистолет уткнулся ему в немигающий правый глаз.

— Счетчик включен, дядя. Даю минуту на раздумья, а потом каждые пятнадцать секунд, — я посмотрела на висевшие на стене электрические часы с секундной стрелкой — они показывали половину первого, — ты будешь отдавать мне кусочек своего тела. Мне плевать, какой именно — я всеядна, — но гарантирую: тебе будет очень больно. Поэтому расскажи лучше сразу все, что знаешь, и мы расстанемся друзьями. Учти, если станешь звать на помощь — они добежать не успеют. — Я кивнула за окошко, за которым в этот момент опять раздался взрыв пьяного хохота. — Так что колись быстрее — целее будешь. Время пошло.

Видимо, прочитав на моем лице нечто такое, что было убедительнее угроз и пистолета, он, кривясь от боли, тоскливо прохрипел:

— Что ты хочешь узнать? Я все скажу, только не убивай и не калечь.

— Что случилось со Светланой Капустиной?

Он изумленно округлил глаза:

— И все?! Зачем вам эта дурочка? Забудьте о ней — она уже в прошлом…

— Короче.

— Я думал, вы и впрямь умные люди… А вы так, шелуха… Где ты научилась всему этому? — Он кивнул на Бегемота и на свои руки. — Перевязать бы. Больно, черт…

— Не отвлекайся, Сан Саныч, — я посмотрела на часы. — Через двадцать секунд я начну отщипывать от тебя кусочки.

Взявшись двумя пальцами за краешек стола, я своими железными пальцами легко отщипнула от него кусок дерева и поднесла к его глазам.

— Итак?

Что-то оборвалось в нем при виде этой щепки, мышцы лица судорожно дернулись, гримаса боли усилилась, и он спросил:

— А потом отпустишь?

— Я же обещала, — честно заверила я, зная, что, если он все расскажет, ему все равно не жить — свои же прикончат.

— Только мне нужно время, чтобы скрыться. Я не собираюсь гробить свою жизнь из-за этих подонков. Я все скажу — вам их все равно не достать, — криво усмехнулся он. — Зря вы в это вмешались…

— Минута прошла, — и тут я любовно осмотрела свои ногти.

Тяжко, со свистом вздохнув, он заговорил:

— Светлана работала в нашей организации. Так, ерунда, ничего сложного: разносила бумажки по кабинетам, заваривала кофе и прочие мелочи делала. Ее один наш сотрудник присмотрел для своего шефа — она как раз в его вкусе. Все было официально, ее оформили на работу, сняли квартиру за счет фирмы и так далее. А потом она начала глупить. Не понимала, Глупая, своего счастья… Могла бы жить припеваючи, как у Христа за пазухой… В общем, шеф ее раз пригласил, второй, а она ни в какую. Не дала, короче. Ей уже и объясняли, и убеждали ее, что это здесь в порядке вещей, так сказать, одно из условий приема на работу, а эта коза уперлась вплоть до того, что уходить собралась. А кто ж ее уже отпустит? — хмыкнул Вялый. — Долгов понаделала: на квартире жила, одевалась, ела, пила за наш счет — а теперь в кусты? Ну, заставили ее отработать. Один раз. Только для шефа. Уболтали, в общем, на свою голову. А шеф в тот вечер как раз на грудь хорошо принял и решил в своем кабинете стриптиз устроить. Там частенько такие вещи происходят. Короче, разбила она об его голову графин. Ну а он ее со злости или по привычке, не знаю… — Он помолчал, опустив глаза. — В нашей организации женщин ведь вообще за людей не считают. В общем, говорят, прикончил он ее прямо там, в своем кабинете. А перед этим изуродовал сильно. Утром, когда проспался, начал следы заметать. Всю организацию на уши поднял. Самый главный сказал, что, если в прессе что-то появится — он шефа собственноручно удавит. Ну шеф и заметался. И теперь вот еще мечется, ублюдок…

— Значит, Света мертва? — Я почувствовала, как комок подступает к горлу.

— Я сам трупа не видел, но говорят. Да и кто ей жить после такого позволит? Ее бы давно уже пришили, да шеф не давал — нравилась она ему…

— Как ваша организация называется?

Вялого мгновенно прошиб пот, он испуганно покосился на дверь и тихо проговорил:

— Значит, вы ничего не знали… О Боже… А мы, дураки, копья ломали. Ну да теперь что уж… Организацией мы называем нашу депутатскую фракцию в Государственной Думе. А шеф — помощник депутата. Самого главного депутата, смекает!

Что-то горячее вдруг зажгло мне пятки, словно земля уже загорелась под моими ногами, и я невольно посмотрела вниз. Впрочем, лично мне было абсолютно все равно, кто совершает преступление, я сама могла любого прижать к ногтю и заставить ответить, невзирая на лица и должности. А вот Родион придерживался другого мнения. Он жил по закону, а закон запрещал трогать депутатов. И вообще, у нас могло быть очень много неприятностей из-за всего этого дурно пахнущего дела. Нас могли просто выселить из офиса или даже посадить, подставив, как чуть не посадили меня вчера. Короче, всей этой государственной махиной нас могли раздавить, как мух, что им и так уже почти удалось. А с другой стороны, овощи и фрукты уже зреют где-то там, на грядках в Туле… И бедная мать еще не знает, что уже нет у нее детей, что сожрала их обоих проклятая Москва и теперь пытается всеми силами отвертеться. И ведь отвертелась бы, не встань на ее пути, как кость в горле, детективное агентство «Частный сыск».

Поняв, что с такой информацией мне самой не совладать, я заспешила домой.

— Как фамилия этого помощника?

— Что, страшно стало? — хмыкнул Вялый, внимательно наблюдая за мной. — Вам все равно ничего не светит. Доказать уже ничего нельзя, трупа нет, свидетелей нет — все шито-крыто. Тебя на первом же перекрестке менты повяжут, а твоего Родиона если еще не нашли, то все равно рано или поздно найдут и прикончат. Им главное, чтобы шум в прессе не поднялся — организацию нельзя компрометировать, скоро перевыборы. Всех, кто что-либо знает об этом, убирают. Как убрали брата этой дурочки. Я уверен, что мамаша уже тоже нечаянно умерла от инфаркта…

— Ну вы и сволочи! — вырвалось из меня.

— А ты думала, — хмыкнул он. — Я же тебе рассказывал о высших интересах. Не людей нужно беречь, а интересы власть имущих. Вокруг них все вертится и на них все держится. Наша организация слишком много бабок потратила на то, чтобы легализоваться в правительстве, и теперь никто не сможет опорочить ее имя: ни вы, ни кто другой. Даже тебе, с твоими уникальными способностями, это не удастся. У них в руках огромная сила…

— Фамилия, — тихо, но твердо напомнила я.

— Что тебе это даст? Не стоит…

Я потянулась рукой с растопыренными пальцами к его мясистым подбородкам, намереваясь вырвать один из них. Он тут же сдался.

— Петков Владимир Степанович.

Все, теперь можно было уходить. Улыбнувшись напоследок, я врезала ему аккурат посередине лба рукояткой пистолета. Вялый увял. Голова его откинулась на спинку стула, и он замер с открытым ртом. Спрыгнув со стола, я пошла к двери. И тут в нее постучали, словно кто-то специально дожидался этого момента.

 

Глава 10

Не скажу, что сердце мое ушло в пятки, но все же было неприятно от того, что отключила я Вялого в самый неподходящий момент. Еще секундой раньше он мог бы сам ответить и сказать, что все нормально, отправив непрошеных гостей, а теперь я осталась одна с двумя полумертвыми врагами в запертой комнате. А их, здоровых, вооруженных и пьяных, снаружи было несметное число.

— Вялый, вы чего там заперлись?

Это был Ушастый. Голос его заметно повеселел с тех пор, как я слышала его в последний раз. Стук возобновился.

— Эй, Бегемот, вы чего там, умерли, что ли?

Если бы он знал, как недалек от истины.

— Может, они свалили? — спросил незнакомый бас.

— Куда, дура? Да и свет в окне горит. — В голосе Ушастого еще не слышалось подозрительности. Он опять потарабанил.

— Вялый, Бегемот, вы там? Алле, гараж! Мы выпить и пожрать принесли!

Нужно было что-то делать. Не сидеть же мне здесь до скончания века, в конце концов. Я повернула замок и открыла дверь. И о как жестоко я ошиблась! Там было не двое, как я ожидала, а целых четверо парней. Около двери стояли Ушастый и еще один мордоворот в черной борцовской майке, с горами мышц и небритой физиономией. Глазки у них поблескивали. Ушастый сжимал в руках бутылку водки, борец — стаканы, а двое других, таких же крепких, накачанных и веселых, держали подносы, на которых стояли тарелки, накрытые бумажными салфетками и источающие аппетитные запахи. Вот это сервис!

— Привет, — сказала я, улыбаясь и пряча пистолет за спину.

— А где Бегемот? — растерянно спросил Ушастый, заглядывая мне за спину.

— Он с Вялым в дочки-матери играет, — и я проскользнула мимо него в узкий коридор.

— Во что играет? — не понял другой.

Но мне уже было не до шуток. Отскочив в сторону и наставив на них пистолет, я скомандовала:

— Заходите внутрь! Живо! И не дергайтесь.

Трое недоуменно переглянулись, а один из тех, что держал поднос, тупо спросил:

— Ушастый, я это вижу или мне снится?

Подняв дуло кверху, я выстрелила в потолок и крикнула:

— Марш в комнату, ублюдки!

Грохот заложил уши, сверху посыпалась штукатурка, бандиты втянули головы в плечи и стали быстро просачиваться в кабинет. Я даже сама удивилась, как быстро и ловко у меня все это вышло. Закрыв дверь, я разбила пожарный щит, вытащила лом и приперла ее снаружи — по крайней мере на четверых будет меньше. Я понимала, что на выстрел сейчас сбегутся, да и эти не станут просто так сидеть, а позовут на помощь, поэтому бросилась по коридору мимо закрытых дверей к лестнице. Но, добежав до поворота, услышала впереди крики и топот, а потом увидела, как со стороны лестницы в коридор вбегают парни с пистолетами. И повернула обратно. Деваться в этом тесном пространстве было практически некуда, устраивать здесь перестрелку с одной обоймой было бессмысленно. Я стремительно приближалась к концу коридора, сердце бешено стучало в груди, мысли путались, и я не видела никакого выхода. Тупик. Неожиданно справа показался еще один поворот, я нырнула туда и почти сразу же увидела выход. Он маячил в конце этого коридорчика в виде спасительного окна. Видимо, на роду мне было написано сигать этой весной сквозь окна со второго этажа. Только на этот раз не было никого, кем бы можно было разбить стекло, чтобы самой не порезать свое драгоценное тело. Недолго думая, я на бегу всадила в окно две пули. Стекло разлетелось вдребезги, и я без остановки, не зная, куда и что меня там ждет, сиганула вперед головой в образовавшуюся брешь. В темноту…

Я примерно представляла высоту, с которой должна была упасть, и благополучно приземлилась бы на ноги, сделав сальто-мортале, но мне не повезло. Прямо под окном эти подонки, будто специально для того, чтобы сделать мне гадость, поставили мусорный контейнер. В него я и угодила, успев сделать лишь пол-оборота. Приземлившись попкой на какие-то железяки, которые в моем состоянии не могли причинить мне вреда, я сначала даже не поняла, где нахожусь. Сверху доносились крики и выстрелы, а в нос ударял ужасный запах мазута и еще какой-то нефтяной дряни. Свет из разбитого окна освещал кусок двора, на который выходил этот конец здания. Виднелись смутные очертания каких-то строений, вдалеке светились редкими огнями высотные здания жилых домов. Ни людей, ни машин поблизости не наблюдалось. Я не знала, где нахожусь, поэтому мне было все равно, куда бежать, лишь бы подальше от этих бешеных псов и поближе к Родиону. Выскочив из контейнера, я понеслась к спасительной темноте, и вовремя, потому что из окна уже высунулось какое-то лицо кавказской национальности и начало стрелять в мою сторону, крича с акцентом во все горло:

— Вон она, сука!!! Я вижу ее, к забору побежала!!!

Ах, к забору, с благодарностью подумала я и, не обращая внимания на свистящие вокруг пули, прибавила ходу. Ну спасибо, родной, подсказал, забор — это именно то, что мне нужно. Еще несколько томительных мгновений, и я рассмотрела в потемках впереди забор. Не останавливаясь, я прыгнула через него, опять же в неизвестность, и со всего маху шлепнулась об эту неизвестность со страшной силой — она оказалась самой заурядной кирпичной стеной какого-то сооружения. Если бы я летела головой вперед, то непременно размозжила бы ее, и Родион никогда бы не узнал тайну исчезновения Светланы. Но я прыгала в рост, да еще выставив перед собой руки, поэтому просто впечаталась в стену всем своим телом, а затем медленно стекла по ней на землю, нелепая и оглушенная. Нескольких секунд мне хватило, чтобы прийти в себя, вскочить на ноги и припустить через пустырь к жилым домам, мрачно возвышавшимся в темноте примерно в трехстах метрах от забора. Тела своего я не чувствовала, как не чувствовала под собой ног, думая лишь о том, что спаслась, сбежала от этих чудовищ да еще прихватила с собой важную информацию, которая наверняка поможет Родиону докопаться до истинных виновников гибели Светланы и Петра Капустиных. Душа моя пела от радости.

Добравшись до жилого квартала, я оглянулась. Со стороны пустыря, мигая фарами, быстро приближались две машины. На меня опять накатила злость. Кровь закипела в жилах, ослепляя мозг, мне вдруг захотелось дождаться этих подонков и прикончить их всех, чтобы уже никому не причинили вреда. Я даже сделала шаг навстречу, но в последний момент, встряхнув головой и сбросив с себя наваждение, одумалась и побежала в ближайший двор. Нет, будет гораздо лучше и правильнее, если завтра босс приедет сюда со своими друзьями и арестует их всех на законном основании. Пусть будет так…

Двор был совершенно пустынным, темным и безмолвным. В домах практически нигде не горел свет, даже в подъездах, словно все вымерли. И только стоящие на тротуарах и дороге легковушки и «ракушки» говорили о том, что здесь живут люди. Посередине виднелась детская площадка с качелями и песочницей. По краям, вдоль асфальтовой дороги, идущей вокруг двора, росли хилые, недавно посаженные деревца. Четыре неприглядные высотки окружали все это пространство, глядя на меня темными глазницами неживых окон. При желании здесь, конечно, легко можно было спрятаться и отсидеться до утра, но мне почему-то этого страшно не хотелось. Мне хотелось залезть в теплую, благоухающую ароматами трав ванну, глотнуть холодного «Мартини», закрыть глаза и лежать, расслабившись и ни о чем не думая, наслаждаясь абсолютным покоем и приятными мыслями. А вместо этого мне предстояло сидеть в каком-нибудь сыром и грязном подвале с крысами и ужасным запахом. Ну уж нет, не дождетесь! Хватит уже с меня на сегодня приключений, пора и честь знать. Да и поесть бы не мешало — желудок то и дело издавал просящие стоны, жалуясь на свою незавидную, голодную участь. А ведь дома в холодильнике лежит заботливо запеченная Валентиной утка с грибами, толченая картошка по-домашнему и маринованные огурчики… Господи, как же хочется все это съесть!

Не раздумывая более, я кинулась к машинам и начала дергать за ручки дверей, в надежде отыскать открытую и быстренько угнать. Куда там! Первый же «БМВ», к которому я лишь прикоснулась, оглушительно взревел сигнализацией, требуя немедленно оставить его в покое, и я в растерянности замерла. И в этот момент двор осветился фарами въезжавших на большой скорости машин. Приехали…

Бежать уже было поздно, да и некуда — меня бы срезали первой же пулей, как загнанного зайца. Распластавшись на асфальте, я подлезла под днище орущей на всю Ивановскую иномарки и стала смотреть. Бандиты разделились: черная «Волга» с включенным дальним светом двинулась по кругу в объезд, а белая направилась в мою сторону. И чего им не сиделось в своем гараже, спрашивается? Зачем нужно было гнаться за мной? Ну сидели бы себе, пили водку и отдыхали, так нет, понесла нелегкая навстречу собственной гибели. Впрочем, может, они еще об этом не знают? Что ж, сейчас все и решится, ибо, если они меня найдут, придется их всех убить, а не найдут — их счастье…

Машина остановилась около моего убежища, и четверо сразу выскочили наружу. Я увидела их приближающиеся ноги и услышала возбужденный голос Ушастого:

— Она где-то здесь, братва! Нюхом чую!

— Каким нюхом, идиот, если сигнализация орет! — грубо оборвал его кто-то. — Эта сучка, видать, открыть пыталась. Давайте, рассредоточьтесь и смотрите за машинами. Убежать она бы не успела, значит, спряталась, курва. Мочите ее сразу, как увидите, и надо сматываться…

Ноги начали со всех сторон обходить мой «БМВ». Я затаила дыхание. Сирена продолжала гневно возмущаться. И куда, интересно, хозяева смотрят? Неужели спят и не слышат? Давно бы выбежали с двустволкой и разогнали всех этих ублюдков… Хотя скорее всего получится как раз наоборот: ублюдки сами кого хочешь застрелят сейчас, не моргнув глазом. Так что пусть лучше хозяева спят — дольше проживут.

— Нет ее здесь, Костя, — сказал кто-то сзади. — Наверное, за другой тачкой. — Повысив голос, он злобно крикнул. — Эй, выходи, курва! Все равно достанем!

— Не ори, Санек. Лучше под машиной посмотри на всякий случай. Ушастый, притащи фонарик.

Ноги Ушастого побежали к «Волге», постояли там и тут же повернули обратно. Впереди них маячил маленький лучик фонарика. Костя, самый крутой здесь, похоже, стоял около капота, Санек сзади, и еще один справа. К нему-то я и подалась. Выпростав руку из-под днища, я что есть силы вонзила свои железные когти в его щиколотку, разрывая сухожилия. Если бы его цапнул за это место приличных размеров тигр, ему было бы примерно так же больно, как сейчас. Он дико вскрикнул и тут же упал, ибо я еще и дернула его за покалеченную ногу.

— Ты чего орешь, Брынза? — недоуменно спросил Костя. — Эй, ты где, братан?

Но братан его уже не услышал: выдернув из его руки пистолет с глушителем, я выстрелила ему под подбородок. А затем, не вылезая из-под машины, по очереди прострелила все ноги, которые были видны сзади и спереди. Трое с криками повалились на землю, беспорядочно стреляя в разные стороны, и в этот момент с другой стороны подъехала черная «Волга». И смолкла наконец проклятая сирена. Патронов в моем пистолете уже не осталось. Выкатившись налево, я переползла под другую машину и опять затаилась. Мне не хотелось подставляться под пули этих пьяных парней, жаждущих моей крови, поэтому приходилось действовать так. По крайней мере меня никто не видел, и это давало возможность самой хоть как-то управлять событиями. Из «Волги» выскочили еще четыре человека и побежали к сидящим на земле и громко стонущим браткам. Фары машин до меня не доставали, и я лежала, укрытая спасительным мраком, думая про себя, что на этот раз зашла слишком далеко и оказалась на волосок от гибели. Риск — это, конечно, дело благородное, но страшно неблагодарное.

— Что тут случилось, черт возьми? — послышался чей-то испуганный возглас. — Костя, вы чего?

— Заткнись, придурок! — простонал тот. — Она где-то под машиной! Найдите ее и прикончите, суку. О-о-о!

— Мужики, она мне ноги прострелила! — провизжал Ушастый. — Под «БМВ» ищите!

— Так у нее что, пушка? — опасливо спросил еще кто-то. — Там не видно ни черта.

— Хрен ее знает! — проорал Костя. — Мочите ее скорее!

В следующее мгновение послышался нестройный хор хлопков-выстрелов, и пули начали с жужжанием впиваться в асфальт под «БМВ». Я лежала на животе, касаясь спиной днища «жигуленка», и ждала, когда у них кончатся патроны и они поймут, что меня там нет. Наконец, отстрелявшись, все четверо сгрудились около иномарки.

— Ну все, если она там, то уже подохла, — уверенно заявил один из стрелявших.

Кто-то присел на корточки и нагнулся, я увидела бритый затылок и пожалела, что не могу до него дотянуться.

— Нету там никого, — недоуменно пробасил затылок, разглядывая пустоту под соседней машиной. — Пусто, как в танке.

— Лучше смотри, Колян! — болезненно выдавил Костя. — Там она, точно говорю! Мы же здесь были…

— Ты что, меня за идиота держишь? — обиделся тот. — Говорю тебе, нету там. Может, и не было?

— Да?! А кто нам тогда ноги прострелил?? — снова истерично взвизгнул Ушастый. — Под соседней посмотри, может, переползла, шалава!

Голова бритого парня опять высветилась в поле зрения и начала медленно поворачиваться в мою сторону. Остальные трое стояли на дороге около белой «Волги» и напряженно ждали. Еще секунда — и наши с Коляном взгляды встретились. Глаза его расширились, блеснув в полумраке, и губы начали расползаться в зловещей ухмылке. Он уже было открыл рот, чтобы сообщить о находке, но тут же передумал, разглядев направленный на него глушитель моего пистолета. Рот его автоматически закрылся, на лице появилось выражение детского испуга.

— Ну что там, Колян? — нетерпеливо спросил Костя.

— Э-э-э… Н-ничего, — заикаясь, протянул он. — Кажись, тоже ничего. Пусто, как в аквариуме.

И начал подниматься. Сначала исчезло его лицо, затем выпрямились колени, он встал во весь рост, но с места не сдвинулся. Я видела, как подрагивают его ноги.

— Сбежала она, короче, — сипло проговорил он более уверенным голосом. — Надо сваливать, чуваки, пока хозяева не выскочили.

— Сдурел? — провопил Ушастый. — Нам без этой бабы возвращаться нельзя — зароют…

Вдруг где-то совсем близко послышалась милицейская сирена. Бандиты сразу засуетились.

— Сваливаем, братва! — чуть ли не с облегчением выдохнул бритый и, подпрыгнув на месте, бросился к своей машине, наверное, боялся, что я выстрелю ему в ноги.

— Эй-эй, нас не забудьте! — прокричал Костя.

— Не забудем, братан. Давай, помогу.

— А как же Брынза?

— Брынза нам уже не помощник — пусть здесь валяется…

Быстро погрузив своих раненых дружков в машины, бандиты хлопнули дверцами и, дав по газам, помчались к дальнему выезду со двора. Не успели они скрыться, как в ближайшем проеме между домами показался милицейский «газик». Выключив сирену, он медленно поехал вдоль ряда машин и почти сразу же остановился напротив лежащего на земле человека. Двое вышли. Я продолжала лежать под второй от края машиной, проклиная свою судьбу и благодаря милиционеров за невольное спасение. Была бы я в другой ситуации, вылезла бы и попросила довезти меня домой, но теперь они могли довезти меня только до одного места — до тюрьмы, поэтому я лежала тихо, как мышь, и молила Господа, чтобы меня не обнаружили.

— Глянь, похоже, жмурик, — озадаченно проговорил милиционер, присаживаясь над телом. — И, похоже, у него в голове пуля.

— Бандитские разборки, — невозмутимо констатировал другой. — Достали уже, сволочи. Вызывай труповозку, а я пойду поговорю с теми, кто нам звонил. Может, видели что-то…

И направился в сторону подъезда.

— Погоди, Дима, я с тобой пойду — мало ли…

Он догнал своего товарища, и они вместе скрылись в подъезде. Полежав еще с полминуты, я тихонько выбралась из-под «жигуленка», села в милицейский «газик»; у которого эти лопухи даже не удосужились заглушить двигатель, включила скорость, и… только меня там и видели.

 

Глава 11

Оказывается, меня занесло куда-то в район Отрадного, поэтому на обратную дорогу ушло чуть ли не сорок минут. Нигде не останавливаясь, я благополучно добралась до Сретенки, бросила милицейский «газик» на перекрестке в нескольких кварталах и пошла в офис пешком. На душе было неспокойно. Я не знала, что случилось с боссом и Валентиной, и вообще, живы ли они еще, поэтому очень волновалась, когда входила в свой двор, посередине которого, окруженная чугунным забором и деревьями, стояла наша шестиэтажная контора. Еще издалека увидела, что свет в окнах не горит, и под ложечкой противно засосало. Вздохнув, я ступила на ведущую к калитке асфальтовую дорожку и прибавила шаг.

— Стоять на месте, — послышался из темноты сзади грозный голос, и я замерла. — Одно движение, и я буду стрелять. Подними руки.

Я послушно подняла. Кто-то приблизился, я почувствовала запах туалетной воды «Деним-Торнадо», какой обычно щедро поливал себя после бритья Родион, услышала сдавленное дыхание и почувствовала, как в спину уперлось что-то твердое, очень похожее на дуло «ТТ».

— Кто такая, куда идешь? — тихо спросил он.

Несмотря на то, что мне очень хотелось отлупить этого хама, я все же не сделала этого — больно уж его голос не был похож на бандитский.

— На работу иду, — спокойно ответила я. — А в чем дело?

— Где работаешь? — игнорировал он мой вопрос.

— Вон там, — я кивнула на темный силуэт нашей башни. — У Родиона.

Сзади помолчали. Потом я услышала шорох, слабый писк и поняла, что он включил рацию.

— Тут какая-то девушка, — приглушенно проговорил он. — Примерно метр семьдесят, светлые волосы, симпатичная, в брюках и белой блузке. Утверждает, что работает у Родиона… Понял.

Он отключил рацию, еще пошуршал чем-то и сказал:

— Можешь опустить руки. Иди, только не оглядывайся. Тебя ждут.

Я даже не успела услышать, как он исчез, только почувствовала, что за спиной уже никого нет. Пожав плечами, я двинулась дальше. Похоже, Родиона неплохо охраняют. Около калитки никого не было видно, я спокойно прошла к крыльцу и открыла все еще изуродованную дверь. Внутри было светло, оказывается, на окнах висели светомаскировочные шторы. Босс, одетый в красную клетчатую рубаху и джинсы, сидел на моем столе с трубкой в зубах и поверх очков изучающе смотрел на меня. Увидев его до боли родное лицо, я не выдержала и, заплакав, бросилась к нему на грудь.

— Ты почему жива? — проворчал он, отстраняя меня. — Насколько мне известно, твой труп был вынесен отсюда спасателями.

— Ну спасибо, босс, — всхлипнула я. — Может, мне пойти повеситься, чтобы вы успокоились?

— Да ладно уж, живи, — хмыкнул он. — А мы тут бандитов поджидаем. Кстати, Евгения Петровна приехала…

— Кто? — Я непонимающе захлопала глазами. — Какая Евгения Петровна?

— Капустина. Мать Светланы и Петра. Ей соседка-колдунья нагадала, что с Петром беда, вот она и приехала. Он ведь перед отъездом ей сказал наш адрес. Она спит в гостевой комнате.

Я вспомнила слова Вялого, который утверждал, что с матерью они тоже разберутся, и словно громадный камень свалился с моей души.

— Слава Богу, — выдохнула я. — Хоть кто-то из них в живых остался.

— В каком смысле? — нахмурился босс, внимательно посмотрев на меня. — И вообще, может, расскажешь, где ты была все это время? А то мы с Валентиной тебя уже похоронили…

— Так Валентина жива?! — не веря своему счастью, воскликнула я. — Господи, значит, ты есть на свете… Сейчас, приведу себя в порядок и все расскажу. — Чмокнув босса в щечку, я побежала в ванну.

…Еще через час мы в сопровождении взвода омоновцев уже ехали к злополучным гаражам, откуда я недавно так нагло сбежала. Адреса я не знала, но хорошо помнила дорогу. Стояла глубокая ночь. Босс, уже выпотрошив меня полностью, молча обдумывал услышанное на переднем сиденье, а я с еще двумя бойцами сидела сзади и показывала водителю, куда ехать. Мы решили действовать немедленно и накрыть всю банду с поличным, то есть с двумя трупами милиционеров, которых должны были замуровать в бетонный пол третьего бокса. А также поймать тех, кто совершил разбойное нападение на наш офис. И, ко всему прочему, захватить Вялого, от которого босс намеревался получить дополнительную информацию об этой странной организации. Его совсем не смутило то, что тут замешаны депутаты, наоборот, он даже развеселился, узнав, какого противника предстоит ему вывести на чистую воду. А я лишь смотрела, как он потирает руки, не переставая удивляться тому, какой замечательный у меня босс. Естественно, я не стала вдаваться в ужасающие подробности моего побега, лишь намекнула, что там все были пьяные и мне ничего не стоило обмануть их бдительность. Сказала также, что, услышав шум наверху, вылезла из бункера полюбопытствовать, что там такое творится, и оказалась прямиком в руках у бандитов, которые, разбив мне нос, увезли меня, связанную и оглушенную, в свое логово. Босс лишь удивился, как из моего носа могло вытечь столько крови, что весь пол в его кабинете был залит ею, и больше ничего не сказал. Честно говоря, иногда меня прямо-таки удивляет его безразличие к судьбе своей единственной подчиненной. А с другой стороны, радует, что он никогда не вдается в подробности происходящих со мною странных вещей. Сам же Родион, вернувшись в бункер с единственным свободным в тот момент знакомым, которого ему удалось найти, и обнаружив там одну Валентину и запертый снаружи люк, решил сначала доставить жену в больницу, а потом уже разбираться со всем остальным. Приехав из больницы, уже в сопровождении целой армии друзей, он нашел пустой офис в ужасающем состоянии. Соседи в мельчайших подробностях рассказали ему, как «благородные» ребята из службы спасения сначала что-то делали на крыше нашего здания, а потом, рискуя жизнью, вскрыли нашу бронированную дверь и вынесли оттуда четыре свежих трупа, включая и мой. Босс на всякий случай позвонил в службу спасения, выяснил, что у нас были никакие не спасатели, и решил, что мне конец. Но ошибся.

— Теперь куда? — спросил облаченный в полную боевую экипировку водитель-омоновец в чине капитана.

— Вот за этими домами. — Я показала ему те самые дома, во дворе которых калечила бандитские ноги. — Нужно объехать вокруг.

— Это там, где горит? — хмуро спросил он.

— Что? — не поняла я и посмотрела вперед, туда, куда глядел водитель. И ужаснулась.

Прямо над домами полыхало кровавое зарево, на которое я почему-то сначала не обратила внимания, приняв его за предрассветные блики. Машина обогнула дома, и за ярко освещенным пустырем мы увидели огромный столб огня, вздымающийся к ночному небу вместе с дымом и пеплом. Даже с такого расстояния были слышны шум и треск, издаваемые всепожирающим пламенем. Горело буквально все: боксы, постройки, забор и даже, казалось, сама земля, на которой они стояли. Вокруг уже краснели пожарные машины и сновали пожарники со шлангами и ломами.

— Похоже, мы опоздали, — буркнул босс, всматриваясь в происходящее. — Оперативно действуют товарищи.

— Думаешь, следы заметают? — спросил водитель.

— Наверняка. Люди, судя по всему, серьезные, промахов не допускают.

Подъехав поближе, мы остановились и вышли из машины. За нами притормозил автобус с остальными омоновцами. Махнув им рукой, чтобы оставались на месте, капитан пошел к пожарникам. Мы с боссом за ним.

— Что тут случилось? — спросил он у одного пожарного, устало курившего около своей машины.

— А хрен их знает, — бросил тот, кинув взгляд на капитанские погоны омоновца. — Автосервис горит. Вроде бы взорвались емкости с бензином из-за неосторожного обращения.

— Хозяева где?

— Ищут хозяев. По крайней мере пока никто не объявился.

— А кто вас вызвал?

— Кто-то из жильцов, — он кивнул на жилые дома. — Говорят, сильно рвануло, а потом сразу все занялось. Тушить бесполезно — все дотла сгорит.

— Жертвы есть? — вклинился в разговор Родион.

— Вот догорит — узнаем, — усмехнулся пожарный. — Сейчас туда соваться бессмысленно. В таком пекле никто бы и трех секунд не выдержал — мгновенная смерть.

— Понятно, — задумчиво проговорил босс и посмотрел на омоновца. — Ладно, Саша, поехали домой — тут ловить нечего.

— Вы езжайте, а мы останемся. Посмотрим здесь кругом, в пепле пороемся…

— Да-да, и в бетонном полу третьего бокса не забудьте порыться, — добавила я. — Там у них несколько трупов должно быть.

— Пороемся, если третий бокс найдем, — хмыкнул он. — Берите мою машину, Родион, и езжайте. Я потом за ней человека пришлю. Ездить-то хоть научился?

— А зачем? — улыбнулся он. — У меня персональный водитель есть. Мария, вперед.

Вздохнув, я направилась к белой «Волге». Через полчаса мы были в офисе.

 

Глава 12

— Значит, Государственная Дума… Что ж, это многое объясняет. По крайней мере есть за что зацепиться.

Босс сидел за своим столом и с важным видом просматривал Конституцию Российской Федерации. Зачем он это делал, я не знала, но верила, что в данный момент это делать нужно. Было уже семь часов утра. Валентина безмятежно спала наверху, все еще считая меня убитой. Я, несмотря на бессонную ночь, выглядела довольно неплохо, если не считать многочисленных синяков и ссадин на моем теле. Босс тоже держался молодцом, хотя время от времени позевывал в кулак и с досадой поглядывал на часы. Наш офис тщательно охранялся какими-то людьми в штатском, на одного из которых я нарвалась ночью. Теперь нам можно было не волноваться, что кто-то еще пустит в вентиляцию газ или подложит под здание бочку пороха, чтобы разнести здесь все вместе с нами к чертовой бабушке.

— Да, эта ерунда нам вряд ли поможет, — вздохнул Родион и отложил Конституцию в сторону.

— Нам бы что-нибудь о статусе депутатской неприкосновенности почитать, — вставила я, тщательно пережевывая бутерброд с ветчиной. — А вообще, лично я считаю, что нужно просто найти этого Петкова, прижать в темном углу и вытащить из него признание в убийстве.

— Забудь об этом, — поморщился босс. — Эти люди пришли во власть, чтобы обезопасить себя от посягательства закона. А от остального они давно защищены своими бандами и псами. К ним подобраться так же легко, как к пусковой установке баллистической ракеты. Ты же видела, какие механизмы они задействовали, чтобы заткнуть нам рот. До самых верхов дошли…

— Так получается, что мы бессильны? — не поверила я. — Пусть эти ублюдки продолжают закапывать в бетон строптивых девочек и их родственников, а мы будем сидеть и делать вид, что все хорошо? Фигушки!

— Ну, не совсем так, — загадочно улыбнулся босс. — Мы знаем их ахиллесову пяту — прессу. Они ведь боятся, что это все просочится в газеты? Так мы им это устроим. Но для начала нужно собрать как можно больше фактов и доказательств.

— Пока мы будем их собирать, этот Петков еще кого-нибудь по пьянке прибьет. Да и где мы возьмем эти доказательства? У нас, кроме фамилии помощника депутата, ничего нет. Автосервис сгорел…

Тут на столе зазвонил телефон. Родион снял трубку и минут пять молчал в нее, что-то рисуя карандашом на бумаге. Что меня бесило больше всего, так это то, что лицо его при этом абсолютно ничего не выражало. Я вся изъерзалась в своем кресле, прежде чем он, положив трубку, соизволил наконец сказать:

— Нашли трупы. Вернее, сгоревшие дотла останки. Восемь человек. Бетонный пол в одном из боксов был вскрыт. Видно, они сами извлекли трупы и подожгли. Оперативно работают, сволочи.

Он полез за своей трубкой, а я взяла с подноса на столике очередной бутерброд, на этот раз с сыром.

— Установили хозяина автосервиса, — продолжил Родион, начиная набивать трубку. — Это некий гражданин Греции, живет и работает там, а здесь числится хозяином автосервиса. Чистая подстава. Ему уже пытались позвонить, чтобы сообщить о несчастье, но там сказали, что такого человека знать не знают. Вот такие дела. — Он вздохнул, чиркнул спичкой и начал раскуривать. — Оформляй фирму на иностранца и делай что хочешь — отвечать все равно некому. Все документы сгорели. Нашли какой-то сгоревший фургон — видимо, тот самый, на котором они сюда приезжали. Больше ни одной машины там не было. Автосервис, мать их…

Телефон опять зазвонил. Босс удивленно посмотрел на аппарат.

— Кто бы это мог быть, интересно? Я пока ничьих звонков не жду.

И поднял трубку.

— Слушаю. Да, это я… — Кивнув мне, он включил спикерфон, чтобы я слышала разговор, и до меня донесся хорошо поставленный, уверенный баритон:

— Мы знаем, что вы сейчас ломаете голову над нашей проблемой. Так?

— Ну, допустим.

— А мы и не сомневались. Короче, мы знаем о вас все. Даже сумму, которую вы платите за аренду земли. И все ваши доходы. И дни рождения. А также то, что вы скрываете у себя беглую преступницу. Я прав?

— Вы говорите, говорите, — усмехнулся босс. — Мне пока непонятно, кто вы и что от меня хотите. Может, представитесь для начала?

— Не хамите, дружище, — в голосе послышались железные нотки. — Мы ведь по-хорошему пытаемся договориться. По-человечески, так сказать…

— Ну-ну…

— Не ну-ну, а так точно! — рявкнули вдруг на том конце провода. — И вообще, прекращайте мне здесь цирк устраивать! Я вам не клоун, а государственный деятель, мать вашу! Стоит мне только захотеть, и от вашей шарашки останется мокрое место…

— Ага, или кучка пепла, — опять хмыкнул Родион и вдруг посерьезнел. — Послушайте вы, государственный деятель, если не хотите, чтобы завтра в «Московском комсомольце» появилась статья под названием «Мафия в Госдуме», то принесите мне убийцу Капустиных на блюдце. В противном случае…

— Ха-ха-ха! — разразился демоническим хохотом деятель. — В «МК» у нас все схвачено, родной! Они и пикнуть без нашего позволения не посмеют. Так что не берите меня на пушку. — Он посуровел. — Мы готовы заплатить любую сумму за то, что вы забудете об этом деле. Любую, слышите?

Босс вопросительно посмотрел на меня. Я брезгливо скривилась. Он улыбнулся и сказал в трубку:

— Заманчивое предложение. Нужно обдумать. Скажите, а что будет, если мы не согласимся?

— Что будет? — удивленно переспросил тот. — Да ничего не будет: ни вас, ни вашей конторы, ни ваших родственников — ничего, одни трупы, вот что будет.

— Скажите, вы и государственные проблемы решаете подобными методами?

— Это тебя не касается, ищейка. Не знаю, что за люди тебя сейчас охраняют, но, когда мы придем по твою душу, они тебе не помогут. Учти это.

— Можно вопрос?

— Валяй.

— Почему вы до сих пор не навели на нас милицию, если знаете, что здесь скрывается преступница?

Деятель немного помолчал, громко дыша в трубку, затем сказал:

— Что толку ее сажать, если ты на свободе останешься. Да и она слишком много знает теперь, наверняка болтать начнет. В общем, ее присутствие в тюрьме нам уже не интересно, ее розыск мы отменили, пусть дышит спокойно. Мы ведь по-хорошему все решить пытаемся, забыл?

— И вы поверите мне на слово, что я забуду об этом деле? — продолжал допытываться Родион.

— Конечно, поверим. — В голосе звонившего послышалась досада, и он опять перешел на «вы». — А что нам еще остается, сами посудите? Мы ведь честные люди, для нас слово — закон. Все должно зиждиться на взаимном доверии и понимании, не так ли? Ударим по рукам, так сказать, и разойдемся, довольные друг другом.

— А не обманете?

— Кто — мы?! — искренне изумился государственный деятель. — Да что вы такое говорите, уважаемый? Как вам это только в голову пришло? Назовите сумму, сегодня же вечером получите ее наличными в любой валюте, а взамен пообещаете держать рот на замке. Нам лишние сложности ни к чему, сами понимаете.

— Понимаю. Ладно, перезвоните мне часиков в двенадцать. Думаю, к этому времени, я уже созрею. О’кей, господин Петков?

В трубке опять тяжело задышали. Мне даже показалось, что я вижу перекошенное от злости лицо этого человека.

— Не нужно называть мою фамилию, — наконец выдавил он. — Никогда. Забудьте ее. А того, кто ее выболтал, уже нет.

— Догадываюсь. Он, наверное, случайно сгорел при пожаре. Это бывает.

— Вы быстро соображаете, ищейка. И не вздумайте больше шутить с нами. Раздавим, как клопов. Все ваши телефоны прослушиваются, за офисом наблюдают, чтобы вы не могли связаться с прессой без нашего ведома. Вы в блокаде, родной.

В трубке послышались короткие гудки. Качнув головой, босс положил трубку и проворчал:

— Это мы еще посмотрим, кто кого раздавит. — Он оторвал взгляд от телефона и перевел его на меня. — Ну, и что ты думаешь обо всем этом?

— Вы что, на самом деле хотите заключить эту гнусную сделку? — возмущенно выдала я. — Я вас не понимаю, босс.

— А чего тут понимать? — усмехнулся он, поднимаясь. — Они хотят меня выманить отсюда и прикончить — это самое надежное средство заткнуть кому-то рот. — Он подошел к столику и взял с подноса бутерброд с ветчиной. — Я ведь в любом случае должен буду поехать за деньгами, правильно? И наверняка они потребуют, чтобы я ехал один или с тобой. Там-то они нас и возьмут в оборот. — Он откусил порядочный кусок. — Наивные, думают, идиота нашли…

— Как же вы собираетесь поступить? — удивилась я, ничего не понимая.

— Пока еще не знаю. Черт! — Он ударил кулаком по столу, и телефон жалобно звякнул. — Они не оставят нас в покое, пока не прикончат — это ясно как Божий день! Идиотская ситуация! Впервые чувствую себя беспомощным.

— А ваши друзья помочь не смогут? — без всякой надежды спросила я.

— Мои друзья действуют только законными методами. К сожалению, — добавил он тоскливо. — А эти люди не гнушаются ничем. Мы против них бессильны. Единственное, что может нас спасти, это заставить их сдать Петкова правосудию. А еще лучше просто убрать. Тогда все будет шито-крыто, мы уже ничем не сможем навредить их организации. Скажут, мол, да, был такой отщепенец, в семье не без урода, но он погиб, так что не обессудьте, граждане хорошие.

— Боюсь, босс, что скорее нас уберут, чем этого Петкова, — вздохнула я. — Он, похоже, у них очень важная птица. Подумать только, и этих людей мы собственноручно избрали депутатами!

— А чего ты удивляешься? — усмехнулся босс. — Так было испокон веков, так есть и так будет. За деньги можно все купить, в том числе и власть. А у нынешних бандитов денег немерено. Ладно, иди поспи немного, а к двенадцати я что-нибудь придумаю, Наверное…

 

Глава 13

Ровно в двенадцать раздался звонок. Я сняла трубку и совершенно бесцветным голосом произнесла:

— Детективное агентство «Частный сыск».

В трубке помолчали, затем раздался раздраженный знакомый баритон:

— Какого черта? Где твой босс?

Мой босс в это время сидел рядом и внимательно слушал. На столе перед ним лежал подключенный к телефону диктофон. На лице Родиона сияла довольная улыбка, в глазах поблескивали хитрые огоньки.

— Это господин Петков? — спросила я.

— Господи, — простонал он, — я же просил не называть моего имени! Вы там что, совсем нюх потеряли? Где босс, спрашиваю?!

— Он просил передать, что на все согласен, — выдала я заученную фразу, — и готов пойти на разумный компромисс. Но в данный момент он очень занят. Его супруге после вашей газовой атаки стало очень плохо, и он не может отойти от нее ни на минуту.

— Что за ерунду ты несешь, детка? Зови своего очкарика, и побыстрее.

— К сожалению, это невозможно, — твердо проговорила я. — Он очень расстроен и ни о чем другом думать не может. Сказал, что за десять тысяч баксов у кого угодно разыграется склероз. Вас это устраивает?

— Десять тысяч?! Хи-хи! — тоненько хихикнул он. — Немного же вам нужно для счастья. Да мы заплатим в десять раз больше, только бы у вас вообще отшибло память, ха-ха-ха! — Снова послышался демонический смех. Отсмеявшись, он серьезно произнес: — Лады, десять так десять, мы не против. Куда доставить деньги?

Босс удивленно поднял брови, а я спросила:

— О чем это вы?

— О том, что вы, наверное, боитесь, что мы пришьем вас при встрече, не так ли? — вкрадчиво проговорил он. — Поэтому давайте, укажите сами место и время. И забудем обо всем этом, как о неприятном недоразумении. Кстати, если вы сейчас записываете наш разговор, то учтите: мне терять нечего — перед своей смертью я уничтожу вас любой ценой. Любой, понимаешь, детка? Мои ребята разнесут вашу шарагу по кирпичику, а вас самих, включая беременную кухарку, порежут на мелкие куски.

— Но это же беспредел, — пролепетала я.

— Вот именно, — хмыкнул он, — ты совершенно правильно понимаешь ситуацию. Беспредел — моя специализация. Для того меня здесь и держат. Я могу приструнить кого угодно, меня все депутаты как огня боятся. Я охраняю своего босса, и он меня ценит. По крайней мере ценил до сих пор. Ну, что еще тебе сказать, чтобы стало ясно, что сопротивление бесполезно?

— Да, пожалуй, уже хватит, — промямлила я. — Все понятно. Только еще один вопрос.

— Давай.

— Как быть с матерью Светланы и Петра?

— С ней мы сами разберемся. Она куда-то смылась, но мы ее найдем, не переживайте. Ей все равно уже давно пора в могилу, старой карге.

— Мы так не считаем. Босс просил передать, чтобы вы оставили ее в покое — он попытается договориться с ней. Не нужно больше трупов. Считайте это одним из условий нашей сделки.

Помолчав немного, он хмуро спросил:

— А где гарантии, что она не подымет хай?

— Ей ведь ничего не известно, а мы ничего не скажем — вот вам и гарантия. Согласны?

— Мудро. Ладно, Бог с ней, пусть живет. Я знал, что мы договоримся. Так куда доставить бабки? И уберите уже этих ребят от офиса — на вас никто нападать не собирается. Они же всю вашу клиентуру распугали, ха-ха! Тоже мне, детективы!

— Деньги привезите в офис. Через час. Вашего человека пропустят. Надеюсь, расписки давать не нужно?

— Что ты, крошка, какая расписка, ха-ха! — опять загоготал он. — Мы ведь деловые люди! Уговор дороже денег! Ты пойми, вы ведь у меня в руках, и я плачу лишь для очистки совести, это последняя попытка все решить мирно. Начнете дергаться дальше — даже пожалеть об этом не успеете. Все, через час бабки будут у вас. И покончим с этим.

В трубке коротко запищало. Я положила ее на аппарат, а Родион выключил диктофон. Таким подавленным и расстроенным я своего босса еще не видела. В глаза мне он старался не смотреть, пряча взгляд по углам комнаты, пальцы нервно выстукивали по столу дробь. Мне даже стало его жалко. Себя, впрочем, тоже.

— Ну вот и все, — тихо бросил он. — Можно считать, что дело закончено. Ты пойми, Мария, я не могу рисковать Валентиной и ребенком. Эти подонки не шутят, они ни перед чем не остановятся. Прости уж, но нужно признать, что мы проиграли, — голос его дрогнул. — Проклятье. Первый раз такая ерунда.

Он встал и заходил по кабинету, сжимая и разжимая кулаки. При всем своем желании я ему ничем помочь не могла. Босс раздраженно заговорил:

— Нас ведь не могут охранять вечно! И мы не можем здесь сидеть взаперти, опасаясь высунуть нос наружу. А ведь нам нужно работать, зарабатывать деньги, сама понимаешь…

— Понимаю, — робко бросила я, видя, что он больше успокаивает свою совесть, чем меня.

— И потом, у нас на руках нет ни одного стоящего доказательства их вины. Трупа Светланы нет, в отделе кадров аппарата Думы все данные о ней наверняка уничтожены. Мы даже не сможем доказать, что она там работала. С Петром совсем темное дело, и его наверняка замнут, если уже не замяли. А депутатскую неприкосновенность можно нарушить лишь на достаточно веских основаниях, которых у нас, увы, нет.

— Я все понимаю, босс. Не расстраивайтесь так. Главное, чтобы с Валентиной все было нормально. А матери скажем, что Петр приходил, потом ушел, и больше мы его не видели.

— Это я ей уже сказал, — поморщился он. — Она собирается идти в милицию, подавать в розыск. А там ей скажут, что сын убит неизвестными. На том все и кончится. Дочь, похоже, она не найдет никогда. Короче, все это очень печально и противно, но таковы обстоятельства, и они сильнее нас.

— Ничего, босс, я уверена, что все образуется. Пройдет время, и мы обо всем забудем. А этого Петкова все равно постигнет кара, не человеческая, так Божья. Он свое получит.

 

Глава 14

На следующий день я взяла отгул за свой счет — решила отоспаться. Неприятный осадок, оставшийся после этого дела, не покидал меня и когда я пришла в свою огромную квартиру на Новослободской, и когда принимала ванну, и когда наконец добралась до утки с яблоками, и когда уже легла спать в свою кровать с водяным матрасом. Все закончилось, как и было задумано: нам принесли деньги, мы отдали их несчастной Евгении Петровне, объяснив, что это Петр оставил их у нас, и она отправилась в милицию подавать заявление о пропаже сына. У нас просто язык не повернулся сказать, что его уже нет в живых — все равно ей об этом скажут, ибо труп был опознан и в данный момент находился в морге. Охрану босс отпустил, и до конца дня нас никто не беспокоил. Я даже сходила в магазин за продуктами и вернулась живая. За мной никто не следил, никто не пытался напасть или убить. Петков сдержал свое слово. Меня же не оставляла мысль, что самый лучший помощник депутата — это мертвый помощник. И пусть что-нибудь тяжелое упадет мне на голову, если я не права. Валентина чувствовала себя прекрасно, она очень обрадовалась, узнав, что я жива, и даже не подозревала о нашей с боссом не самой удачной в жизни сделке, виной которой отчасти была она сама. Все правильно, босс не имел права рисковать. Один раз Валентину уже чуть не убили, а в другой раз она могла погибнуть точно.

Провалявшись в постели до обеда и так и не заснув как следует, я встала, сделала зарядку, приняла холодный душ, позавтракала, убрала волосы под темный парик, надела на голое тело обтягивающие брюки из шелка, легкомысленную майку, темные очки и отправилась очищать свою совесть. Для начала взяла такси, съездила в Кунцево и забрала наш джип, который сиротливо стоял на том же месте, где я его оставила два дня назад. Странно, но в него даже никто не забрался, хотя двери были не заперты, а ключи торчали в замке зажигания. Может, потому что место здесь было безлюдное? Как бы то ни было, я села в него и поехала на Охотный ряд, к зданию бывшего Госплана, а ныне Государственной Думы. Зачем я туда ехала, мне самой было неизвестно. Знала лишь, что, пока Петков не будет наказан, заснуть я не смогу. В мозгу вместе с кровью стучала лишь одна мысль: Светлана с Петром должны быть отомщены. И при этом больше никто не должен пострадать, кроме, разумеется, главного виновника всех бед — самого Петкова.

Припарковав машину на стоянке напротив центрального входа, я зашла в бюро пропусков, не обращая внимания на пялившихся на меня мужчин, нашла в справочнике телефон отдела кадров и набрала номер.

— Здравствуйте, я пришла устраиваться на работу, — говорю. — Как бы мне к вам пройти?

— А вы договаривались? — спросил вежливый молодой мужской голос.

— Вот, договариваюсь.

— Извините, у нас так не делается. Вы откуда звоните?

— Из бюро пропусков. Может, вы выйдете сюда, и мы сразу договоримся. Я знаю три языка, машинопись, стенографию, бухгалтерию и восточные единоборства.

— Единоборства? — с интересом спросил клерк. — И какие же?

— Все, — серьезно ответила я.

— Очень смешно! — рассмеялся он. — Нет, извините, но ничем помочь не могу. До свидания…

— Минуточку, я еще самого главного не сказала.

— Слушаю.

— Я очень красивая женщина. Не верите — выйдите и сами посмотрите.

Он помолчал, что-то обдумывая, потом нехотя проговорил:

— Ну хорошо, я сейчас спущусь. Как мне вас узнать?

— Не волнуйтесь, мимо не пройдете.

Через пять минут в небольшое помещение бюро пропусков вошел интеллигентного вида молодой человек в черных брюках и белой рубашке с галстуком. В руках он держал синюю папку с завязанными бантиком тесемками. Поискав кого-то глазами, он застыл на месте, увидев меня, стоящую у стены под жадными взглядами присутствующих мужчин. Парень даже слегка покраснел, смутился и несмело направился в мою сторону.

— Здравствуйте, это вы только что звонили в отдел кадров? — сипло спросил он и прокашлялся.

— Да, — я мило улыбнулась. — А вы ничего.

— Вы тоже, — он с трудом отвел взгляд от просвечивающейся на моей груди майки и сглотнул. — Значит, хотите у нас работать?

— Хочу.

— Резюме у вас с собой?

— Нет. Но напечатать не долго.

— Есть какой-нибудь документ, чтобы выписать пропуск?

Я сунула ему фальшивое удостоверение сотрудницы аналитического центра, и через десять минут мы уже входили в здание. Парень держался очень скованно, даже немного виновато, почти ничего не говорил, только краснел при каждом моем слове и отводил глаза. В принципе, мне он больше был не нужен.

— Извините, где тут у вас туалетная комната? — спросила я, когда мы подошли к лифтам.

— В том конце коридора, — он кивнул вправо.

— Вы не подождете меня? Я быстро…

— Конечно, о чем разговор.

Больше он меня не видел. Добравшись до лестницы, я стала подниматься наверх, спрашивая у всех подряд, на каком этаже располагается нужная мне фракция. Кто-то из спешащих мужчин бросил на ходу, что на десятом, и я смело пошла вперед. Мимо проходили довольно миловидные девушки, причем их было такое количество, словно я попала в Дом моделей, а не в высокое государственное учреждение. Все они с любопытством косились на меня, но никто не задавал вопросов. Это мне было на руку. Добравшись до десятого этажа, я свернула в коридор и пошла вдоль кабинетных дверей с табличками, выискивая нужную фамилию. Какие-то прилично одетые, важные люди отпускали мне вслед сальные шуточки, кто-то даже шлепнул по попке, но я ни на что не обращала внимания, всецело поглощенная своей задачей. Я еще не знала, что буду делать, когда найду этого гада Петкова. Я вообще ни о чем не думала, на душе у меня было легко и спокойно, на лице застыла полуулыбка, походка была ровной и уверенной. Наконец, поплутав по бесчисленным коридорам около получаса, я увидела дверь с табличкой, на которой была написана до боли знакомая фамилия «Петков». Так вот ты где прячешься, ублюдок, подумала я злорадно, и в этот момент дверь открылась.

Чувства, которые охватили меня в следующее мгновение, были сродни тем, что охватывают людей, застигнутых в туалете страшным землетрясением. Я увидела… Светлану. Живую и здоровую, с новомодной короткой, совсем не такой, как на фотографии, стрижкой, в шикарном деловом костюме от Гуччи и блуждающей улыбкой на полных губах. Под мышкой она держала изящный органайзер из черной натуральной кожи. Вслед за ней вышел высокий, толстый мужчина в темном костюме. На вид ему было лет пятьдесят. На голове была густая шевелюра чуть тронутых на висках сединой черных волос, на лбу виднелся небольшой шрам. От каждого его движения веяло уверенностью и мощью, маленькие серые глаза смеялись, мясистые губы тоже.

— Что ни говори, солнце мое, — весело произнес он знакомым баритоном, мельком бросив на меня, проходящую мимо, оценивающий взгляд, — но главное — это работа, все остальное потом.

Отойдя немного, я остановилась у какого-то стенда и стала делать вид, что интересуюсь его содержимым, краем глаза наблюдая за происходящим.

— Достал ты уже со своей работой, милый, — нежно проворковала Светлана, поворачиваясь к нему. — Мы и так уже целые сутки почти не виделись. Если сегодня не придешь — пойду налево, ха-ха! — Она звонко рассмеялась на весь коридор.

— Я тебе пойду, — посуровел Петков, оглядываясь по сторонам. — Я тебе так пойду, что…

— Да ладно тебе, я же пошутила, — она чмокнула его в толстую щеку. — Сегодня вечером жду.

— Больше так не шути, — буркнул он, оттаивая. — Я и так из-за тебя чуть голову не потерял. Сюрприз мне приготовила? Я ведь заслужил, а?

— Ой, ну где я тебе ее искать буду? — проговорила она сердитым полушепотом.

— А где хочешь, там и ищи, — хохотнул он вполголоса. — Да вот хоть эту возьми.

Я почувствовала, что на меня смотрят.

— Думаешь, она согласится? — прошептала Светлана.

— А ты спроси. Они тут не очень щепетильные, особенно когда за бабки. Короче, сделай мне приятное, ладно, киска? Все, беги…

Петков скрылся за дверью. Я продолжала изучать план эвакуации этажа при пожаре, пытаясь понять, что они задумали. Светлана, постояв немного в нерешительности, поправила прическу и двинулась в мою сторону.

— Привет, меня зовут Света, — с улыбкой сказала она, останавливаясь рядом. — Я здесь работаю, а ты?

— Привет. — Я повернулась и посмотрела на нее в упор. Она была почти моего роста. Глаза у нее были чистые и ясные, как у младенца. — А я только ищу работу.

— Ой, правда? — обрадовалась она. — Знаешь, я могу тебе помочь. Тут, как не фиг делать, можно устроиться, особенно с твоими данными. — Она завистливо осмотрела мою фигуру. — Здесь таких любят. Слушай, пойдем в кафешку, кофе попьем, поговорим, а?

— А где это? — Я сделала глупый вид.

— Я покажу.

Через несколько минут мы уже сидели в почти безлюдном баре, пили капуччино, курили и разговаривали. Светлана держалась так, будто всю жизнь провела в депутатском корпусе и все здесь знала. На меня она смотрела, как на неразумное дитя.

— Послушай, что скажу, — говорила она заговорщическим тоном. — У меня есть один знакомый — мой шеф — он кого хочешь может на работу устроить. У него связи повсюду. Он очень крутой, его здесь все боятся. Но, — она загадочно улыбнулась, — ему нужно понравиться.

— А что, здесь знания разве не нужны? — наивно спросила я.

— Какие знания, глупая! Вот у меня, к примеру, ни образования, ни профессии, а ведь работаю же. Правда, Степаныч, это мой шеф, что-то там нахимичил, и я теперь вроде как учусь в МГУ, получаю высшее образование, хи-хи! Он молодец, дело свое знает. Тут ведь, в этом бедламе, в основном мужики работают, вот и понабрали себе смазливых секретарш, референтов, курьеров и помощниц. Такие оргии иногда закатывают — только дым стоит. Что ты! — Она опять тихо хихикнула. — Нажрутся и давай за юбками гоняться.

— А вы что?

— А что мы? — удивилась она. — Это ведь на зарплате отражается. Не бесплатно же. Зато работа престижная, в самом центре Москвы, деньги неплохие и вовремя, поликлиника бывшего Четвертого управления бесплатно, отпуск почти два месяца и все такое. — Она подалась ко мне через столик и снизила голос. — Я тебе по секрету скажу: мы с шефом любовники. Он от меня без ума. Натурально. Даже с женой развестись обещал. Так что не бойся, я попрошу за тебя — он не откажет.

— Ты думаешь? — обеспокоенно спросила я, продолжая строить из себя дурочку. — А если я ему не понравлюсь?

— А это уже только от тебя зависит, — строго проговорила она. — Для этого много ума не надо, поверь. Кстати, мне тут одна мысль в голову пришла. Я сегодня со своим шефом встречаюсь, он ко мне на квартиру приедет. Если хочешь, можешь присоединиться.

— Как это? — Я сделала большие глупые глаза.

— Элементарно, — усмехнулась эта стерва. — Посидим, выпьем, побалакаем, и, можешь не сомневаться, к утру твоя проблема будет решена. Главное, не стесняйся, расслабься и будь самой собой. Ты ведь хочешь получить работу? — Она сузила глаза и пристально посмотрела на меня.

— Еще бы. — Я мечтательно осмотрела роскошное убранство депутатского бара. — Тем более после твоих рассказов. Только сумасшедшая бы не согласилась.

— Тогда вот что, милая. Жди меня у центрального входа в шесть часов. Встретимся и поедем ко мне. Только без балды, о’кей?

— О чем ты говоришь…

 

Глава 15

Испытывая непреодолимое желание придушить обоих, я сидела напротив них в кресле и цедила «Мартини». Парочка расположилась через столик на диване, время от времени обменивалась нежными поцелуями, страстными взглядами и редкими, ничего не значащими фразами. Кобель при этом не забывал облизывать мою фигуру сальными глазками, отчего мое кровожадное желание только усиливалось. Прошло уже полчаса, как появился Петков, а я все еще никак не могла решить, как с ними поступить. В принципе, мне уже все было ясно, кроме разве того, почему Светлана так подло поступила со своими родными. После того, что произошло, мне хотелось прикончить Петкова, ибо в тюрьму он все равно бы не сел, пользуясь своими правами, а остаться безнаказанным я позволить ему не могла. Следовательно, он должен пострадать. Но как? Над этим вопросом я и ломала голову, сидя напротив них с дурацкой улыбкой на лице. Со Светланой было проще: ее нужно было лишь хорошенько выпороть и отправить к матери — пусть та сама разбирается с ней. У меня лично не было никакого желания пачкать руки об эту насквозь порочную девицу. Эх, если бы здесь был босс, он бы нашел единственно верное решение, но его не было. Он был даже не в курсе происходящего — я сдуру не решилась поставить его в известность. Впрочем, теперь разбираться было поздно, приходилось самой искать выход, чтобы покончить с этим дерьмом раз и навсегда.

Светлана была одета в бесстыже откровенный халатик, накинутый на голое тело, глаза ее игриво поблескивали, на губах блуждала томная улыбка, руки шаловливо ощупывали толстые бедра «возлюбленного», один вид которого вызывал у меня отвращение.

— Ну так что, дорогуша, — она взяла бутылку и начала разливать, — хочешь получить работу?

— Хочу, — скромно потупила я глазки.

— Ну тогда раздевайся, ха-ха-ха! — громко расхохотался ублюдок, запустив руку под Светин халатик.

Меня передернуло. Поставив недопитый стакан на столик, я посмотрела на Петкова и со злой усмешкой проговорила:

— А ты уверен, подонок, что у тебя ничего не треснет после этого?

Тот сразу перестал гоготать и удивленно повернулся к Светлане.

— Что она сказала, крошка? Я не ослышался?

Светлана, судя по всему, сама была озадачена столь резкой моей переменой, поэтому лишь пролепетала:

— По-моему, она назвала тебя подонком, милый.

Они синхронно повернулись и изумленно уставились на меня, как на макаку в зоопарке, которая вдруг вместо того, чтобы взять предложенный банан, наплевала на него и швырнула им в физиономии. Я невозмутимо продолжала:

— Вам привет от моего босса Родиона, господин Петков.

Челюсть его отвисла, глазки расширились, и мне стало смешно. В следующее мгновение его правая рука молниеносно метнулась к лежавшему на краю дивана пиджаку, а еще через мгновение на меня уже смотрело дуло пистолета и ухмыляющиеся глаза помощника депутата. Ей-Богу, не ожидала я от него такой прыти. Смеяться мне почему-то сразу расхотелось.

— Так, значит, вы не угомонились, голубчики? — едко спросил он, отстраняя от себя ничего не понимающую Светлану. — Жаль, жаль… Я думал, вы умнее. Кстати, не вздумай даже пошевелиться — сразу схлопочешь пулю. Наслышан я о твоих дьявольских штучках. Ты ведь та самая Мария, не так ли?

Я неопределенно пожала плечами и тоскливо уставилась на пистолет.

— Идиот, как же я сразу не догадался! — Он левой рукой хлопнул себя по лбу, и мне показалось, что послышался звон. — Ты даже имя не изменила, курва! Какая потрясающая наглость! — Он покачал головой.

— Что происходит, дорогой?! — испуганно взвизгнула Светлана. — Кто она такая?

— Заткнись! — зло оборвал он. — Лучше пойди принеси мне телефон. Только не приближайся к ней близко, даже сзади — она очень опасна. Поняла? Теперь иди, прижимаясь к стенке.

— Может, лучше ее связать? — озадаченно предложила та.

— Дура!!! — рявкнул в сердцах Петков. — Пока ты будешь ее связывать, она тебя в куски порвет! Это та самая дьяволица из агентства, я тебе о ней рассказывал. Иди!

— Боюсь, что со звонками могут возникнуть проблемы, — проговорила я.

— Да что ты говоришь? — саркастически заметил жлоб, подталкивая к стене Светлану.

— А то и говорю, — твердо сказала я и, выпростав ногу из-за столика, ударила ею по пистолету. Оружие отлетело в дальний угол. — Никто никуда звонить не будет, — закончила я, возвращая ногу на место.

Теперь Петков испугался по-настоящему. Ошарашенно посмотрев на свою дрожащую пустую ладонь, он затем перевел взгляд в угол, куда упал пистолет, вздохнул, поник и устало откинулся на спинку дивана.

— Сядь, моя девочка, все кончено. — Он кивнул перепуганной Светлане, и та, бледная как смерть, опустилась рядом с ним.

— Вот и молодцы, — начала я. — А теперь поговорим. Надеюсь, мне не нужно объяснять, что живыми вы отсюда не выйдете?

При этих словах оба вздрогнули и опустили глаза. По лицу Петкова заходили желваки. Он мучительно искал выход, но, как видно, не находил, и от этого ему становилось еще хуже.

— Это хорошо, что ты уже слышал обо мне, — усмехнулась я, сняв со спинки кресла свою сумочку и положив ее на колени, — а то бы пришлось тебя слегка помять, прежде чем ты бы понял, что я могу убить тебя одним пальцем. И можешь не трепыхать своими куриными мозгами — все равно ничего не придумаешь. Бесполезно.

— Ты не имеешь права нас убивать, — понуро бросил он. — Тебя посадят.

— А кто узнает, что это сделала я? Кто кому расскажет: ты или она? Увы, мертвые не разговаривают, а я сама в милицию не пойду — у меня полно дел поважнее. О том, что я здесь, никто не знает…

— Внизу в машине моя охрана — они тебя не выпустят, — скривился ублюдок.

— Не смеши людей, дядя. Твоя охрана и не подозревает о моем существовании. Ты прекрасно знаешь, что давно не имеешь права ходить по этой земле своими грязными ногами, так что не пытайся вывернуться. Твоя неприкосновенность меня не колышет — я кошка и гуляю сама по себе. Короче, перейдем к делу, а то мне на вас смотреть противно. — Я перевела взгляд на Светлану. Она сидела, опустив голову, плечи ее вздрагивали, но всхлипов было не слышно. — Ну, расскажи мне, Светочка, как ты укокошила собственного братца?

Она замерла, напряглась, всхлипы прекратились, голова стала медленно подниматься. Когда я увидела ее лицо, мне стало страшно. В красных от слез глазах ее было столько нечеловеческой ненависти и злобы, что казалось, вся эта гадость сейчас потечет по щекам и задымится, как серная кислота. Губы ее были перекошены в какой-то сатанинской усмешке, а растрепанные короткие волосы окончательно придавали этой красотке сходство с Медузой Горгоной.

— Потому что я его ненавижу, — хрипло процедила она. — И мать ненавижу. И тебя ненавижу…

— Господи, меня-то за что? — удивилась я, из последних сил пытаясь не превратиться в камень от ее жуткого немигающего взгляда.

— Ты — просто глупая дура, вот почему! Ничего не зная и не понимая, вы вторглись в мою жизнь, и все полетело к чертям! Потому что вам наплевать на человеческие судьбы, вам лишь бы бабок огрести побольше, а то, что людям вы горе приносите — это вам до фени! Сволочи!!! — яростно бросила она мне в лицо, и я инстинктивно отшатнулась, боясь, как бы меня не опалило.

— Интересно ты рассуждаешь, — заметила я через мгновение. — И все же лучше успокойся и расскажи, как дело было. Да пора кончать с этим. Ты ведь все равно не сможешь жить после того, что сделала…

— Это ты так думаешь? — усмехнулась она. — Наивная… Я, может, всю жизнь об этом мечтала, с самого детства, а теперь, когда уже почти добилась, влезла ты со своим очкариком и все обломала. Ненавижу…

— Об этом я уже слышала. А почему «почти»?

— Потому что еще мамочка осталась. Жаль, что она смылась куда-то, а то бы уже тоже червей кормила…

От этих слов на моей голове зашевелились волосы. Уважаемый помощник депутата сидел рядом со своей пассией, понуро опустив голову и плечи, и молчал. Виски его покрылись потом, шрам на лбу побагровел, белая рубашка на груди взмокла, желваки уже перестали гулять под толстыми щеками — видно, он потерял всякую надежду и теперь покорно ждал, когда я его прикончу. Светлана между тем с остервенением продолжала:

— Да если бы ты знала, что я сама все это придумала, ты бы подохла от зависти! Думаешь, он здесь главный? — Она с презрением кивнула на Петкова. — Фига с два! Он только исполнял то, что я ему говорила…

— Но-но, потише, — поднял голову Петков. — Что-то ты больно раздухарилась, я смотрю.

— А что, разве не так? Кто придумал, как Петьку убрать, ты, что ли? А эту девку, — она кивнула на меня, — кто придумал подставить — опять ты, скажешь? Да у тебя бы мозгов никогда не хватило, ха-ха! — Она противно рассмеялась.

— Ну ты и стерва, Светлана, — вздохнул Петков. — За что я тебя люблю — сам не понимаю.

— А за красоту мою и за мозги, которых у тебя никогда не было, — хмыкнула она и повернулась ко мне. — Ладно, если тебе так интересно, то слушай. Мне все равно терять нечего — ты же нас грохнешь… — Она вопросительно посмотрела мне в глаза, и я утвердительно кивнула. Она вздохнула и заговорила ровным голосом, уставившись куда-то мне за спину. — В общем, мамаша у меня баптистка. Знаешь, что это такое?

— Догадываюсь.

— Во-во, а я на собственной шкуре это испытала. С самого детства меня пытались заставить принять эту чертову веру, вдалбливали в меня молитвы, по церквям таскали и так далее. Мамаша вместе с братцем Петенькой. Хорошо, что папаша через год после моего рождения копыта откинул, а то бы они трое меня точно в гроб загнали, — она задумчиво усмехнулась. — Кошмар, короче. В конце концов, когда на мне уже живого места не осталось от постоянных побоев и унижений, я сделала вид, что смирилась. Мне тогда пятнадцать стукнуло. Все девчонки на танцы, а я на колени — молиться. Представляешь? И все мои молитвы были только о том, чтобы мамаша с братцем быстрее подохли, и я освободилась. Но то ли молилась я плохо, то ли Бог совсем оглох, но только они жили и умирать в ближайшие сто лет не собирались. Я уже отчаиваться начала, все слезы выплакала, во мне столько ненависти скопилось, что сама себя ненавидеть начала — кранты! В молельном доме только на мужиков смотрела, от желания умирала, трахаться хотела. На улицу ведь меня одну почти не выпускали — боялись, что я с колес слечу, — она умоляюще посмотрела на меня. — Слушай, Мария, можно я выпью, а то в горле пересохло?

— Выпей, но только без шуток, а то я нервная, — разрешила я с улыбкой.

— А мне можно? — просипел Петков.

— И ты выпей. Перед смертью.

Лицо подонка аж позеленело. Дрожащей рукой он взял протянутую Светланой рюмку и залпом выпил.

— Ну и вот, короче, — заговорила Светлана, поставив пустую рюмку на столик, — достали они меня вконец. Я уже и вешалась два раза, и вены резала, — она вывернула руки, и я увидела на запястьях розовые шрамы, — но эти сволочи меня все время откачивали. Я после вообще сутками на коленях стояла, прощения у Господа просила. Я этого Господа теперь больше всех ненавижу. Как-то раз поехали Петька с матерью на базар картошку продавать, а меня связали и дома оставили. Я развязалась, приоделась и пошла в гостиницу. Думаю, будь что будет, отдамся там первому встречному, а потом головой в колодец. И познакомилась там с Володиным референтом Сережей. Они как раз по своим избирательным делам туда приезжали. Сережа меня к Володе в номер привел, мы с ним трахнулись, и он на меня запал. Правда, милый? — Она с нежной улыбкой погладила его по голове. — В тот же вечер увез меня в Москву. К себе на работу устроил, в эту вот квартиру поселил. Я уже счастлива была, понимаешь? Домой пару раз позвонила, сказала, что у меня все нормально, искать бесполезно и так далее. Петька меня обматерил и пообещал, если найдет, лично голову мне открутит. Тогда-то я все Володе и рассказала. Он заверил, что никому меня не отдаст и чтобы я не переживала. Я начала караулить на вокзале. Когда Петя наконец появился, я позвонила Сереже, он приехал и пошел за ним. Вплоть до самого вашего офиса, будь он неладен…

— Я бы на твоем месте воздержалась от подобных высказываний, — буркнула я.

— Извини, вырвалось. — Светлана болезненно поморщилась. — В общем, стало ясно, что не он будет искать меня, а вы. Володя навел кое-какие справки о вашем агентстве, и мы поняли: дело швах. За вами не числится ни одного нераскрытого дела, этот ваш очкарик Родион может с закрытыми глазами отыскать иголку в стоге сена, не то что меня. И мы решили вас убрать. Правда, Володя, это ведь мы решили? — Она повернулась к нему. Тот, не поднимая головы, вздохнул:

— Не мы, а ты, крошка.

— Хам, — коротко констатировала она. — Не обращай внимания, Мария, он просто очень напуган. Кстати, ты действительно такая крутая, как он рассказывал? — Она внимательно посмотрела на меня и пояснила: — А то по тебе не скажешь.

— Не верь глазам своим, — усмехнулась я. — И потом, некоторое время назад ты хвасталась, что сама все придумала, забыла? А я помню. Так что лучше продолжай и не отвлекайся.

Обиженно надув губки, она печально заговорила:

— Володя сразу же куда-то позвонил, и мой старый номер телефона перебросили на адрес того заброшенного дома на Кастанаевской улице, чтобы вы не смогли меня вычислить. Потом Сережа дождался, когда брат выйдет из вашего офиса, подошел к нему и сказал, что знает, где можно меня найти. Понятно, Петька-дурак с радостью побежал за ним, почесывая свои кулачищи. Ты видела его кулаки?

— Видела. Внушительные.

— Жаль, что ты их на себе не попробовала, — горько усмехнулась она. — Очень впечатляет, уверяю тебя. Так вот, Сережа привез его в тот дом и… — ее голос дрогнул, — убил. А потом стал дожидаться кого-нибудь из вас. Я еще не сказала: Володя ведь сразу же наладил прослушивание всех ваших телефонов, за офисом постоянно следили и так далее. Поэтому мы знали, что вы уже вычислили адрес того дома. Честно говоря, мы думали, что очкарик сам приедет на Кастанаевскую, и мы одним махом решим все проблемы. Но приехала ты. Увидев, как ты вошла в дом, Сережа вызвал патрульную машину и натравил на тебя ментов. Потом Володя, пользуясь своими связями, сделал так, чтобы ты уже никогда не вышла из тюряги. Он у меня это может. — Она опять любовно провела рукой по его шевелюре. — Он у меня просто замечательный, честное слово. Правда, помочь мне так и не смог, — с тоскливым вздохом добавила она. — Ладно, проехали. Короче, о тебе мы уже забыли и занялись твоим проклятым Родионом…

— Еще один такой эпитет, и… — угрожающе начала я.

— Не надо, я все поняла. — Она испуганно выставила руки, — больше не буду. Просто я вас так возненавидела за это время, что других слов найти не могу. Извини.

— Валяй дальше.

— А что дальше? Дальше уже Володя сам все делал, вернее, его люди. Твоего славного Родиона пытались переехать машиной, но он, как орангутанг, взобрался на дерево и чуть не угробил нашего человека, да еще и тачку разбил. Потом Володина братва устроила вам газовую атаку, но вы каким-то образом выжили. Кстати, как ты там оказалась? Ты ведь вроде в бегах должна была быть…

— Неважно, продолжай.

— Как скажешь, — покорно пролепетала она. — Только я уже почти закончила. Остальное ты сама знаешь.

— А кто поджег автосервис?

— Это Володя следы заметал. Когда ты и оттуда сбежала, стало ясно, что скоро там будут гости. Ну и…

— Ладно, с тобой все понятно, — сказала я и строго посмотрела на Петкова. — Взгляни-ка на меня, голубь сизый.

Он нехотя поднял голову, но в глаза не посмотрел, а тоскливо уставился куда-то в сторону. Я спросила:

— Ты хоть знаешь, сколько людей погибло из-за твоей ненормальной любовницы?

— А тебе-то что до этого? — зло бросил он. — Это ведь мои люди погибли, а не твои. Да еще этот братец, и пара продажных ментов…

— И это все не люди, по-твоему? Кстати, скажи, где это ты познакомился с этими бандитами? Тебе ведь, по-моему, по должности не положено такие связи иметь.

— Где-где… Нигде я с ними не знакомился. Я их сто лет знаю… — Он наконец осмелился посмотреть на меня. — Псы мои. Чего их жалеть. На каждом углу, как грязи.

— Зачем же ты им лапшу на уши вешал, будто Светлана убита? Да еще от имени своего шефа?

— А мне так удобнее, — ухмыльнулся он. — Чтобы больше боялись и быстрее делали. И вообще, кончай уже этот гнилой базар и переходи к делу. Считай, что вы выиграли.

— Ну, за этим дело не станет, — мило улыбнулась я.

И тут от двери, ведущей в коридор, послышался мужской голос:

— У тебя все нормально, пахан?

Я обернулась и опешила: два огромных бугая в черных костюмах стояли там и удивленно взирали на странное поведение своего шефа, подавленного и испуганного. У обоих в руках поблескивали стволы с глушителями. Как они вошли, я не слышала, видимо, у них были ключи и они что-то заподозрили. Впрочем, размышлять об этом уже было бесполезно. Нужно было срочно делать ноги, пока меня саму тут не уделали.

— Господи, слава Богу! — чуть не заплакав от счастья, воскликнул Петков, и в глазах его явственно блеснули слезы облегчения. В следующие момент лицо его исказилось злобой, он ткнул в мою сторону пальцем и заорал: — Мочите ее быстрее!!! Она — сука!

Бугаи повернули свои бритые головы ко мне и тут же, не сговариваясь, нажали на курки. Спинка кресла, в котором я сидела, в одно мгновение разлетелась в клочья. Хорошо еще, у меня реакция неплохая и я не стала дожидаться команды Петкова, а то бы тоже стала похожа на продырявленный матрас. Отсидевшись на полу за креслом и подождав, когда у телохранителей кончатся патроны, я бросилась к дверям. Они даже не успели ничего понять, когда я вдруг возникла перед ними, бешеная и разъяренная, и начала, визжа, наносить страшные удары своими когтями. Все происходило очень быстро — мне нельзя было терять ни секунды. Стоявший первым мордоворот с маленькими усиками умер сразу же, потеряв большую часть своего лица вместе с половиной мозгов. Второй успел отскочить в коридор, но я прыгнула на него, разорвала подставленные для защиты руки, добралась до груди и воткнула всю ладонь ему под сердце. Его глаза, уже неживые, но еще изумленные, даже не успели зажмуриться от боли. Оттолкнув от себя тяжелое тело, я отскочила назад в комнату. Петков и Светлана сидели на своих местах, застыв от ужаса, и взирали на происходящее широко раскрытыми глазами. Внезапно входная дверь открылась, я повернула голову и увидела еще одного, тоже с пушкой. Проклятье! До него я уже не успевала. Пуля уже летела в меня, когда я метнулась к окну, не забыв прихватить по пути свою сумочку со стола, и (в который уже раз!), пробив головой стекло, вылетела на улицу с третьего этажа. Будь оно все трижды неладно!

Темно-синий шестисотый «мерс» Петкова стоял с открытыми дверями прямо у подъезда. Поднявшись с земли, вся окровавленная, еще ничего не соображающая, подчиняющаяся лишь звериному инстинкту самосохранения, на глазах у сидящих на лавочке женщин я бросилась к машине. Ключи, слава тебе Господи, торчали в замке зажигания. Еще мгновение — и я на дикой скорости умчалась со двора…

 

Глава 16

Увидев меня, босс не произнес ни слова. Он ведь у меня умница. Как-то сразу все поняв, Родион быстро затащил меня в кабинет, чтобы Валентина, не дай Бог, не упала в обморок от моего внешнего вида, и скороговоркой выпалил:

— Я только что говорил с руководителем известной нам фракции. Он сказал, что совершенно не в курсе происходящего и что, если мы представим ему доказательства, он сам разберется со своим помощником. Черт! А у нас ведь нет на него ничего!

Умирая от усталости и жалости к самой себе, я, упав в свое любимое кресло, выдохнула:

— У меня есть доказательства, босс. Только действуйте быстрее. Боюсь, что по наши души уже едут.

И вытащила из сумочки диктофон, на который был записан весь разговор в квартире Светланы. Родион только взглянул на него и бросился к телефону….

…Через два дня в программе «Дежурная часть» сообщили о том, что в отдаленном районе Москвы была обнаружена иномарка. А в ней два трупа: мужской и женский. У мужчины было найдено удостоверение помощника депутата. Личность девушки установить не удалось.

Босс съездил к знакомому фермеру в Подмосковье, договорился с ним, и нам каждую неделю стали привозить свежие, экологически чистые овощи и фрукты. Прямо с грядок. Со своего огородика. Главное, чтобы Валентина была здорова. И тот, кто живет в ней…

 

Глава 1

Жизнь наша шла своим чередом за тем лишь исключением, что босс после всего случившегося в прошлый раз уложил Валентину в больницу на сохранение. От греха подальше. Мы остались вдвоем. Я сама готовила и убирала в офисе, не забывая при этом выполнять свои непосредственные обязанности секретарши и бухгалтера. Впрочем, работы было не слишком много: клиенты словно вымерли. Я уж было решила, что к нам вообще больше никто не появится и мы обанкротимся, как вдруг однажды в нашу дверь позвонили…

Он вошел, без приглашения уселся на диван, снял «лужковскую» кепку, вытер помятым платком лысину, почесал в затылке, затем напялил кепку обратно, спрятал платок в нагрудный карман мокрой от пота рубашки и, закинув ногу на ногу, уставился невидящим взглядом в стоящий напротив выключенный телевизор. Все это он проделал, даже ни разу не взглянув в мою сторону. Мужчине было за пятьдесят, он был довольно высокого роста, худым, с неприлично большим носом и тонкими, почти не различимыми на фоне лица губами. Из коротких рукавов светлой в полоску рубашки торчали худые волосатые руки с заостренными локтями, колени под темными просторными брюками тоже были острыми, как и локти, и вообще, весь он был каким-то угловатым, неуклюжим и нервным; время от времени он вздрагивал всем телом и снова замирал, словно впадал в забытье. Такие типы обычно работают водопроводчиками или инженерами в конструкторских бюро.

В общем, мне он почему-то сразу не понравился. Но, как говорил мой отец Акира, людей нужно оценивать не по внешнему виду, а по тому, что находится у них внутри. Мало ли какое тело кому досталось. Вдруг какому-то хорошему человеку просто не повезло, и Господь наделил его отталкивающей внешностью, так что ж, теперь он должен от этого всю жизнь страдать? Главное ведь не тело, а душа. Просто нужно уметь рассмотреть за неприятной формой приличное содержание, вот и все дела. Так учил нас отец. Поэтому я терпеливо сидела за своим столом и ждала, когда же наконец этот странный пришелец покажет себя. В принципе, мы с боссом никогда не соотносили свои профессиональные обязанности с симпатиями или антипатиями к клиентам: мало ли у кого нынче есть деньги и кому нужна наша помощь? Бывали у нас и подонки, и бандиты, и даже маньяки, однако же мы им всем помогали. Но все же это играло некую определенную роль в нашем отношении к расследованию.

Тип медленно повернул в мою сторону голову, туман в его глазах начал постепенно рассеиваться, и, когда взгляд окончательно прояснился, я поняла, что он меня видит. И улыбнулась своей очаровательной улыбкой. И даже голову склонила в знак приветствия. Ни один мускул на его худощавом лице при этом не дрогнул. Он снова отвернулся, откинулся на спинку и широко раскрытыми глазами уставился в телевизор, будто окаменев. Ну и типчик. Еще по прошествии некоторого времени я поняла, что передо мной самый настоящий слепоглухонемой. Он меня не видел, не слышал, сказать ничего не мог и, вероятно, сам не знал, куда в данный момент попал. Это было так очевидно, что я невольно рассердилась на себя. Дура, надо было сразу догадаться. Сняв трубку, я соединилась с боссом.

— Босс?

— Ну? — послышалось недовольное ворчание.

— У нас тут неординарный случай.

— Совсем неординарный?

— Дальше некуда. Пришел слепоглухонемой клиент.

— Да? — В голосе послышалась живая заинтересованность. — И что говорит?

— Босс, он слепо-глухо-немой, — по слогам произнесла я. — Он не может говорить.

— А чего же он тогда хочет?

— Честно?

— Как всегда.

— А черт его знает, босс. Вошел, сел и молчит. Телевизор смотрит.

— Подожди, телевизор ведь не работает, — напомнил босс. — И потом, как он смотрит, если слепой?

— А вы выйдите и сами все увидите, — разозлилась я. — Он уже полчаса здесь сидит.

Через несколько секунд дверь кабинета открылась, и в приемной вырисовалась стройная фигура Родиона. За все время нашего с ним разговора несчастный калека даже не пошевелился.

— Этот? — Босс кивнул на мужчину.

Я кивнула в ответ. Он подошел к человеку, внимательно осмотрел его со всех сторон, помахал перед глазами ладонью, пощелкал над ухом пальцами и повернулся ко мне.

— А как он сюда вообще попал: своим ходом или его принесли?

— Своим, конечно, — обиделась я. — Позвонил, я открыла дверь, он вошел, сел, взглянул на меня один раз, и вот, пожалуйста…

Подперев руками подбородок, Родион в задумчивости заходил перед ним по комнате. Наконец, придя к какому-то выводу, остановился напротив убогого и решительно ущипнул того за мочку левого уха. Никакой реакции не последовало.

— У тебя есть зеркальце? — тихо спросил босс.

Порывшись в ящике стола, я протянула ему пудреницу. Раскрыв ее, Родион поднес зеркало к носу клиента, подержал с полминуты, а затем взглянул на результат.

— Все ясно, — констатировал он спокойно, возвращая мне мое имущество, — клиент мертв.

— Не может быть, — пролепетала я, почему-то чувствуя себя виноватой в случившемся. — Пять минут назад он еще шевелился. Я сама видела…

— Это были предсмертные конвульсии, — невозмутимо пояснил Родион. — Так иногда случается.

— Но он ведь сам пришел! Разве такие конвульсии бывают?

— В этой Сумасшедшей стране все бывает, — пробормотал он, расширяя двумя пальцами веки покойника. — Смотри, глаза уже стекленеть начали. Готов, голубчик.

— Как вы можете так спокойно об этом говорить? — возмутилась я, подходя поближе. — У человека такое горе, а вы…

— Не хнычь. Ему уже все равно. Но меня интересует другое.

— Зачем я его впустила, да? Но…

— Нет, — он распрямился и еще раз внимательно посмотрел на мертвого клиента. — Меня интересует, зачем он к нам пришел.

— Может, он решил, что наш офис самое подходящее место для последнего пристанища? — робко предположила я. — Помните, как Толстой? Ушел из дома, никому ничего не сказав, зашел в будку к станционному смотрителю, лег на лавку и помер…

— Если этот тип Толстой, то я — китайский император, — негромко произнес босс, и лицо его теперь было очень серьезным. — Нет, тут что-то явно не так. Здесь есть какая-то тайна, и я до нее докопаюсь. Он ничего не говорил?

— Ни звука.

— Знаками ничего не показывал?

— Да нет вроде… Ой, постойте! — вспомнила я. — Он лоб платочком вытирал! Знаете, когда сел, то снял кепку, достал платок из кармана. Вот этот, — я ткнула пальцем в торчащий из нагрудного кармана платок. — Потом вытер лоб, снова надел кепку, сунул платок обратно и… все. Начал телевизор смотреть.

— Больше ничего? — нахмурился Родион, пытаясь разгадать значение таинственного послания странного пришельца.

— Потом он посидел, — продолжала я вспоминать мельчайшие детали событий, — медленно повернул ко мне голову, посмотрел на меня, но, кажется, не увидел, опять отвернулся, и все, босс, больше он не шевелился.

— Может, в платочке собака зарыта? — пробормотал он, вытаскивая из кармана покойника платок, затем развернул его и начал изучать. Посмотрел на свет, потряс, помял, снова развернул, снова потряс, пожал плечами и вернул платок хозяину. — Нет, если она где-то и зарыта, то не здесь.

— Может, он зарыл ее в кепке? — осенило меня.

Босс тут же стащил с головы трупа кепку.

— Дай ножницы.

Я подала. Осмотрев головной убор со всех сторон, он, недолго думая, вырезал подкладку, убедился, что и там ничего нет, а затем начал смело кромсать кепку вдоль и поперек, пока та не превратилась в лежащую на полу кучу кусков материи. Я с ужасом наблюдала за его действиями, но вмешиваться не решалась: он босс, ему видней.

— Надеюсь, остальную его одежду не постигнет та же участь? — со страхом спросила я.

— Пока не знаю. — Босс в нерешительности замер с ножницами в руках перед покойным, плотоядно разглядывая его рубашку. — Что-то ведь должно быть, что позволило бы нам узнать причину его прихода?

— Может, сначала обыскать? — догадалась я.

— Логично. Держи. — Он протянул мне ножницы и начал проверять содержимое всех карманов нашего посетителя. Вывернув все, до которых можно было добраться, и не найдя даже хлебной крошки, он уложил тело на диван и залез в задний карман брюк. И выудил оттуда автобусный талон. Совсем недавно пробитый.

— Похоже, у этого товарища был билет только в один конец, — пробормотал он, рассматривая компостерные отверстия на свет. — Нет, тут скорее всего ничего не закодировано. Проклятье!

Опустившись у изголовья на корточки, Родион уставился покойнику в открытые остекленевшие голубые глаза и задумчиво произнес:

— Что же ты хотел нам сказать, человек? Не просто так же ты пришел и умер на диване у частного сыщика. В Москве полно места, чтобы отдать концы, так нет, ты специально приехал сюда, пробив единственный талон, отыскал наш офис, позвонил, вошел, видимо, уже полуживой, и умер. Ну, чего молчишь? Стыдно, что сказать ничего не можешь? — Босс поднял голову и осмотрел приемную. — Наверное, твоя душа еще витает где-то здесь, видит и слышит нас, но помочь ни тебе, ни нам не в силах, ибо бестелесна и бессловесна…

В этот момент во входную дверь позвонили. Я подошла к видеофону.

— Кто там? — Он поднялся.

— Какие-то люди, босс.

— Какие еще люди?

— Незнакомые. Смотрите сами.

Он подошел к столу и взглянул на экран. У входной двери стояли двое крепких молодых мужчин лет тридцати. Оба были в белых рубашках с одинаковыми бордовыми галстуками и с одинаково дебильными физиономиями. Вид у них был такой, словно они пришли к себе домой, а им кто-то смеет не открывать. В дверь опять позвонили, на этот раз настойчивее.

— Это не клиенты, — буркнул босс. — Спроси, что им надо.

— Слушаю вас, — сказала я, включив микрофон.

— Добрый день, — вежливым тоном произнес один из них, со шрамом на лице, глядя прямо в камеру. — К вам можно войти?

— Простите, а по какому вопросу? — так же вежливо спросила я.

Те переглянулись, и тот, что со шрамом, сказал:

— Мы хотим вас нанять. За хорошую плату, разумеется.

Я посмотрела на Родиона. Проведя пятерней по своей шевелюре, он бросил взгляд на покойника, затем, оценивающий, на экран и тихо проговорил:

— Скажи, пусть подождут пару минут.

— Подождите секундочку, — выдала я в микрофон, — сейчас я доложу боссу.

— О’кей. — Оба кивнули, и я отключила аппаратуру.

Взяв тело человека, имени которого мы даже не знали, за руки, за ноги, мы с боссом быстро перетащили его на второй этаж и уложили на кушетке в кладовой, где хранился различный хозяйственный инвентарь. Затем я взяла веник с совком, замела останки покойницкой кепки, проверила, не осталось ли каких следов, и только после этого впустила посетителей. Родион уже сидел со степенным видом за своим огромным дубовым столом в кабинете и делал вид, что читает важные бумаги. У него всегда это получалось великолепно. Пока я вела их через приемную, они то и дело шныряли глазами по сторонам, словно что-то выискивали, и мне показалось, что даже принюхивались. Но если они и могли там что-то вынюхать, то разве что запах моих шикарных духов. Усадив мордоворотов перед боссом, я заняла свое привычное место в кресле сбоку и приготовилась стенографировать.

— Ну так что же у вас за дело? — Босс посмотрел на них поверх очков, отложив бумаги в сторону.

— Мы ищем одного человека, — произнес тип со шрамом. — Кстати, меня зовут Володя, а его — Игорь. Очень приятно.

— Взаимно, — буркнул босс. — Мое имя на двери вы, вероятно, заметили.

— Да, вас зовут Родион, — сказал Володя. — Так вот, нам срочно нужно найти этого человека.

Вынув из нагрудного кармана небольшую фотографию, он приподнялся и положил ее перед боссом. Тот лишь взглянул на нее мельком и снова перевел глаза на посетителей:

— Фотография мне ничего не дает. Расскажите мне о нем все: при каких обстоятельствах он пропал, кем вы ему приходитесь и так далее.

— Мы его родственники, — быстро вставил молчавший до сих пор Игорь. — Племянники. Кстати, вы его случайно не встречали? — И он пытливо уставился на моего босса.

— Нет, мы его случайно не встречали, — не моргнув глазом, ответил босс и посмотрел на меня. — Мария, взгляни, может, ты встречала этого человека?

Поднявшись, я подошла к столу, взяла фотографию и увидела до боли знакомое лицо, в данный момент его обладатель лежал у нас наверху в кладовке в мертвом виде.

— Кажется, где-то встречала, — неопределенно пожала я плечами, и оба бугая мгновенно напряглись. — Это не артист цирка, случайно?

— Нет, это не артист, — зло процедил Игорь и отвернулся. — Это наш дядя.

— Ну, тогда не знаю, — вздохнула я и села на место.

— А имя у вашего дяди есть? — спросил Родион.

— У нашего дяди все есть, — усмехнулся Володя. — Но, боюсь, его имя вам ничего не даст. Пусть это будет просто Сидоров Иван Петрович. Давайте ближе к делу, потому как оно не терпит. Задача ваша проста до безобразия. Мы знаем, что он пропал где-то здесь, буквально в вашем дворе, среди этих несчастных четырех жилых домов. Пропал совсем недавно, меньше часа назад. Отыщите нам его к вечеру и получите… — он многозначительно поднял указательный палец, — ровно двадцать тысяч баксов. Наличными. Вы нам дядю — мы вам бабки.

— Неплохо, — хмыкнул Родион. — А что ж вы, сами найти не можете? Тем более что знаете, где он пропал…

— Мы уже все здесь обрыли, но не нашли, — с хитренькой улыбочкой проговорил Игорь. — А вы здесь все и вся знаете, вам проще. И к тому же вы — детективы, — он опять усмехнулся.

Босс и ухом не повел. Взяв снимок, начал его разглядывать. Затем спросил:

— Деньги наличными, говорите?

— Да-да, налом, — заверил Володя. — Но только в обмен на дядю. Не волнуйтесь, у нас все как в банке.

— Это хорошо. А, простите, это ничего, если я задам еще один вопрос?

— Валяй, — небрежно махнул рукой Игорь.

— Благодарю, — сказал босс, и мне показалось, что он сейчас заплачет от умиления. — Скажите, а ваш дядя, он пропал или сбежал? Почему вы его ищете, а он вас нет?

Амбалы растерянно переглянулись, и Володя быстро произнес:

— Видите ли, наш дядя невменяемый. Он ничего не соображает. Вообще. Он не помнит ни своего имени, ни адреса — ничего. Время от времени он выходит на улицу погулять и теряется, а мы потом его сутками разыскиваем по всей Москве…

— Наверное, очень любите своего дядю? — тепло улыбнулся Родион. — Это похвально. Будь у меня такие племянники, я бы мог умирать спокойно.

При этих словах племянники опять напряглись, потом Володя незаметно ткнул Игоря локтем в бок, и оба расслабились. А босс продолжал:

— Скажите, а вы не думали о том, что в один прекрасный день ваш дядя выйдет вот так погулять и окочурится? И что будет, если мы найдем уже не дядю, а только его хладный труп? Как тогда быть с оплатой?

— Нас устроит и труп, — резко бросил Игорь. — Главное, чтобы это был труп дяди, а не какого-нибудь бомжа.

— Да-да, главное, чтобы мы были спокойны, — добавил Володя. — Знаете, чтобы похоронить по-человечески, потом на могилку ходить, цветочки носить, и все такое… Короче, вы не переживайте, в любом случае — дядя или его труп — вы получите свои двадцать кусков.

— Вот это уже совсем другой разговор, — удовлетворенно проговорил Родион, и мое сердце тревожно екнуло. — В таком случае, мы можем смело приниматься за поиски.

— Отлично! — обрадовался Володя. — Но только уговор: не позже сегодняшнего вечера. Ночью, сами понимаете, и искать труднее, да и всякое может случиться с больным человеком.

— Постараемся, — заверил босс. — Если, как вы утверждаете, он пропал в нашем дворе, то проблем не будет. Как вас найти, когда отыщем объект?

— А нас не нужно искать, — скривился Игорь. — Мы сами к вам придем. Допустим, в шесть часов. Надеюсь, к этому времени, — заговорил он, отчетливо выговаривая каждое слово, — вы уже найдете нашего дядю?

Босс посмотрел на часы. Я тоже. Была половина двенадцатого.

— Думаю, мы найдем его гораздо раньше, — уверенно заявил босс. — При условии, что он в этом дворе. Если же нет — не обессудьте: на другой территории другие расценки. И еще один нюанс, — он внимательно посмотрел каждому в глаза. — Если вашего дяди здесь не окажется, а мы затратим усилия, вы должны будете заплатить энную сумму…

— Э, нет, так не пойдет! — запротестовал Игорь, но Володя его перебил:

— Дядя здесь. И, чтобы вы не сомневались, я скажу одну вещь: весь этот двор оцеплен нашими… — он запнулся, — короче, дядиными родственниками. Все видели, как он сюда входил, но никто не видел, как выходил. И родня будет дежурить здесь до тех пор, пока дядя не отыщется.

— Он что, простите, такой богатый, — с интересом спросил босс, — что вы о нем так печетесь?

— Нет, просто мы все его очень любим, — фальшиво улыбнулся Игорь.

— Да, дядя был замечательным человеком, — добавил Володя.

— Был? — удивленно поднял брови Родион. — Вы сказали: был? Разве он умер?

С величайшим наслаждением я увидела, как этот бугай со шрамом начал медленно заливаться краской. Вот уж от кого не ожидала! Молодчина, босс!

— Э-э-э, я просто оговорился, — пробормотал тот, досадливо морщась, и быстро поднялся. — В общем, мы очень на вас рассчитываем. Идем, Игорь.

— И даже не сомневайтесь в успешном исходе дела, — Родион тоже поднялся. — Приходите в шесть, приносите деньги и получите своего дядю. Но только есть один момент…

Племянники, уже подошедшие было к двери, остановились и обернулись.

— Какой еще момент?

— Вы не должны нам мешать. Если вы или ваши родственнички начнут шнырять за нами повсюду, то я сразу же разрываю наш уговор. У нас есть свои профессиональные тайны, и я не хочу, чтобы о них знала половина Москвы.

Они опять переглянулись, что-то сказали друг другу глазами, и Игорь с ехидной ухмылочкой выдал:

— Нам нужны не ваши тайны, а наш ненаглядный дядя. Никто за вами ходить не будет, но и вы, уважаемый, не покинете территории этого двора, пока не найдете нашего родственника.

Не дожидаясь ответа, они быстро вышли из кабинета, и я едва успела догнать их, чтобы открыть входную дверь. Лица у них были очень суровыми и хмурыми. Около наших ворот я заметила черную «Ауди», за рулем которой сидел еще один такой же «племянник» в белой рубашке, бордовом галстуке и с непроницаемой физиономией. Запомнив номер машины, я заперла дверь и вернулась к боссу.

Тот сидел и набивал трубку.

— Ну что, Мария, — весело проговорил он, — похоже, мы опять вляпались в какую-то переделку?

— И не говорите, босс, — я села в кресло и вытащила из пачки сигарету, — везет нам на неприятности.

— Боюсь, что главные неприятности еще впереди, — хмыкнул он, раскуривая. — Не знаю, для чего им понадобился этот человек, но теперь я им его не отдам ни за какие коврижки. Суда по всему, он пришел к нам за помощью, и он ее получит, пусть даже мертвый. Знать бы только, чего он хотел…

— Может, для начала попытаться узнать, что это за племянники? — предложила я. — Мне удалось подсмотреть номер их машины.

— Брось, пустое, — махнул он рукой, с наслаждением затягиваясь. — Номера наверняка фальшивые. Как думаешь, они догадались, что их дядя здесь?

— Наверняка, — убежденно кивнула я, но потом меня взяли сомнения. — А может, и нет…

— Вот-вот, и я о том же. Они не уверены на сто процентов. С какой стати, сама посуди, мы бы стали укрывать у себя человека, который не в состоянии сказать ни слова? Или, тем более, мертвого? У нас ведь не анатомический музей. Это только такие авантюристы, как мы с тобой, способны на подобное безрассудство, но они об этом не знают, а потому сомневаются. А чтобы поддержать их в этих сомнениях, мы сейчас приступим к поискам.

— О чем это вы, босс?

— О том самом. Если мы не станем искать, то они сразу поймут, что дядя у нас. А, судя по размаху, организация у них серьезная, опять начнутся штурмы, взрывание дверей, битье окон и прочая чепуха, которая мне уже порядком надоела. Ясно, что они от нас не отстанут. Поэтому мы и начнем искать этого человека. — Он кивнул на лежащую на столе фотографию.

— И как же вы себе это представляете? — поинтересовалась я с сарказмом.

— Обыкновенно. Сейчас ты выйдешь с фотографией во двор и начнешь расспрашивать всех окрестных бабулек. Можешь даже по квартирам походить для вида или по подвалам с фонариком полазить — без разницы. Главное, чтобы они видели: мы начали работать.

— А к чему это? Все равно ведь я его не найду…

— Видишь ли, Мария, — глубокомысленно изрек Родион, — я ведь хочу не только тайну покойника раскрыть, но еще и денег заработать. Понимаешь глубинную суть сей проблемы?

— Ну вы даете, босс! — прошептала я восхищенно. — Когда-нибудь страсть к деньгам вас погубит.

— Да, но это страсть к честно заработанным деньгам. — Он с лукавой улыбкой поднял вверх указательный палец. — И это лучше, чем страсть к воровству, выпивке, наркотикам или коварным женщинам. — Тут он посерьезнел. — Ладно, отправляйся создавать видимость, а я пока займусь покойником.

— Как это вы им займетесь? — опешила я.

— Пока еще сам не знаю, — нахмурился он и проворчал: — Что-то ведь должно быть в этом человеке ценного, если даже за него за мертвого готовы отвалить двадцать тысяч долларов. И я уверен, что он принес нам какое-то сообщение. Осталось лишь его найти…

В дверь опять позвонили.

— Кого еще черти принесли? — недовольно проговорил босс. — Иди глянь, только никому без меня не открывай.

Я пошла в приемную. Включив видеофон, я увидела на пороге девушку, совсем юную, лет шестнадцати, русоволосую, с очень короткой прической и с огромными голубыми глазами. Она была довольно миловидной, если не сказать красивой, но красота ее была какой-то неживой, искусственной, как у куклы. На ней был светло-красный сарафан, обнажавший хрупкие загорелые плечи. Девушка явно была чем-то напугана, она то и дело озиралась по сторонам и нетерпеливо нажимала на кнопку звонка, от чего у меня в голове стоял непрерывный звон. Я прошла к боссу.

— Ну и кого? — спросил он.

— На этот раз совсем юную девицу. Не думаю, чтобы она умерла через пять минут после того, как войдет к нам. Но она чем-то очень напугана. Слышите, как звонит?

— Слышу, — он поморщился. — Час от часу не легче. И сильно напугана?

— Если мы тут еще пару минут порассуждаем, она может умереть от страха.

— Тогда впускай.

Только когда я открыла дверь, она наконец отпустила кнопку звонка и, оттолкнув меня в сторону, с расширенными от ужаса глазами пулей влетела внутрь, словно за ней гналась стая голодных питекантропов. Ее страх невольно передался мне, и я поспешила захлопнуть дверь, почувствовав, как учащенно забилось мое сердце. Господи, да что ж это творится сегодня?

— Помогите, они убьют меня! — задыхаясь, прокричала она, оказавшись в приемной. — Они звери, звери, они убьют меня…

И, упав на диван, где час назад предыдущий клиент почил в бозе, громко разрыдалась, сотрясаясь всем телом. Из кабинета вышел Родион.

— Клиентура, я смотрю, сегодня прямо валом прет, — проворчал он, глядя на рыдающее создание. — Да какая клиентура! Один пришел и концы отбросил, другая того и гляди слезами нас затопит… У нас тут что, — он вопросительно посмотрел на меня, — детективное агентство или приют для страждущих?

— А чего вы на меня-то смотрите? — обиделась я. — Между прочим, это вы тексты объявлений в газеты составляете…

— Ладно, не брюзжи, — буркнул он, шмыгнув носом. — Что это она тут кричала?

— Это я-то брюзжу?! — не выдержала я, всплеснув руками. — Да как вам не стыдно, Родион Потапыч! Да я — сама покорность, ангел, можно сказать, только что без крылышек…

— Я, кажется, о чем-то спросил? — не обращая внимания на мое справедливое негодование, спокойно произнес босс, продолжая разглядывать плачущую навзрыд девушку. — Так будь добра ответь.

Мгновенно успокоившись, я доложила:

— Кричала, что они ее убьют и что они звери.

— Кто?

— Это уже не ко мне. Это уже к ней. — Я ткнула пальцем в сотрясающуюся в рыданиях красотку.

— Это можно как-нибудь остановить?

— Не знаю, — с сомнением пожала я плечами. — Сейчас попробую.

Сбегав на кухню, я принесла графин с холодной водой и полотенце. Увидев все это, босс округлил глаза:

— А она от этого не умрет?

— Сейчас увидим.

И плеснула ледяной воды прямо девушке за шиворот. Крик, а вернее визг, который последовал за этим, наверняка был слышен за сотни километров от столицы, не одна стая ворон даже в Подмосковье, не говоря уже о самой столице, испуганно поднялась в небо, и, как знать, может быть, после этого вопля было снесено несколько крыш с окрестных домов. Но мы этого не видели. Мы видели разъяренную девицу с зареванным лицом, сначала взлетевшую до потолка, а потом начавшую носиться по приемной, размахивая руками и выкрикивая на хорошо поставленном жаргоне жуткие проклятия в адрес всех тех, кто смеет обижать несчастного ребенка, в том числе и в наш.

— А это как-нибудь можно остановить? — спросил Родион, предусмотрительно удалившись в прихожую, чтобы не смело взрывной волной.

— Не знаю, сейчас попробую, — вздохнула я.

Поймав мечущееся юное создание за руку, я резко развернула ее к себе и влепила звонкую пощечину. Поток ругательств тут же прекратился, она замерла, глядя на меня своими огромными удивленными глазищами, и спросила:

— За что?

— Чтобы жизнь медом не казалась, — ворчливо пояснил, выходя из прихожей, босс. — Спасибо, Мария. Теперь пойди умой все это и приводи ко мне в кабинет. Времени у нас нет, сама знаешь.

Через пять минут умытое, причесанное и виновато улыбающееся дитя сидело перед боссом в кресле. Звали ее, как выяснилось, Вика Беликова.

— Зачем вы сюда пришли? — строго спросил он, глядя на нее, как директор школы на нерадивую ученицу.

— Я уже говорила: они хотят меня убить, — ответила та и всхлипнула.

— Кто?

— Я их не знаю. Сначала они обманом заманили к себе моего отца, а потом начали и ко мне подбираться. — Вика опять всхлипнула.

Взяв платочек, я высморкала ее, как ребенка, и она продолжила:

— Сегодня они пришли к нам домой и начали спрашивать, не появлялся ли отец. Сволочи, сами же украли, а потом спрашивают…

— Что значит украли?

— Обыкновенно. Он у меня бывший ученый, микробиолог, долго без работы сидел, а потом вроде нашел приличную работу, с хорошими бабками, говорил, что теперь нормально жить станем. Как первый день на работу эту проклятущую вышел, так больше я его и не видела…

— Когда это было?

— Две недели назад. Сегодня понедельник? Да, тогда ровно две недели прошло.

— И вы его не искали?

— А чего искать, если они все время звонили и говорили, чтобы я не волновалась, с отцом все нормально, он скоро появится, и все такое. Первую неделю я еще верила, а потом перестала. У меня, между прочим, интуиция очень хорошая, я все сердцем чувствую… как мама… — Она снова всхлипнула, и я поняла, что сейчас опять будут слезы. Но Вика сдержалась и печально пояснила: — Мама у нас умерла три года назад, мы теперь только с отцом живем.

— А как вы к нам попали?

— Обыкновенно. Мы с отцом, когда он еще дома был, как-то раз объявления в газетах просматривали — он работу искал — и на вашу рекламу наткнулись. Он еще сказал, что вот, мол, какое объявление хорошее, наверное, и агентство тоже неплохое, надо бы, если вдруг что случится, непременно к ним обратиться. Вот я к вам и приехала.

— И что же вы хотите?

— Чтобы вы меня защитили.

— От кого?

— Вы тут что, такие тупые все? — изумилась девушка. — Я вам уже сто раз объясняла: от этих людей.

Босс сделал три глубоких вздоха, чтобы не сказать ненароком чего-нибудь грубого, и терпеливо продолжил:

— Как выглядит ваш отец?

— Какая разница, как он выглядит? Я уверена, что его уже нет в живых. Говорю же: интуиция у меня хорошая. Сначала они его убили, а теперь и за меня принялись. Когда сегодня они пришли, я это сразу поняла. Поэтому к вам и поехала. — Она снизила голос почти до шепота: — И знаете, что самое страшное?

— Еще нет.

— Они за мной следят, — зашептала Вика, оглядываясь по сторонам. — Я, когда в ваш двор входила, видела этих людей. Они в машине на улице сидели. Как они меня вычислили — неизвестно. Но они здесь, это точно.

— А вас они видели?

— Ха, еще чего! — громко хмыкнула девушка. — Я ж не дура! Мышью мимо них проскользнула — и к вам. Если бы они меня заметили, то точно бы убили.

— А во дворе их нет? — нахмурился босс.

— Нет. Я их только на Сретенке в машине видела. Они ведь все одинаково одеваются, в эти белые рубашки с галстуками, все здоровенные и тупые, как бараны. Звери, одним словом. Ненавижу козлов…

Мы с боссом переглянулись. Видимо, племянники сдержали слово и решили не мешать нашим поискам любимого дяди. Это было нам на руку.

— И все-таки, — мягко проговорил босс, — как выглядит твой отец?

— Ой, ну что ж вы все такие нудные, — тяжко вздохнула Вика. — Ну обычно выглядит, отец как отец, ничего особенного. Лысоватый немного, высокий, нос у него вот только очень большой, — она потрогала свой аккуратный носик. — Слава Богу, мне мамин достался, а то бы повесилась.

Мы с боссом снова переглянулись. Сомнений не было: наверху в кладовке лежал труп отца этой бедной девушки. События принимали совсем нежелательный для нас оборот. Боссу нужно было заниматься телом, мне отправляться «на поиски», а куда девать девушку? Не скажешь же ей, что мертвый папа лежит сейчас у нас в кладовке, так что ни о чем не беспокойся, милая, все уже кончилось и можно жить себе спокойно дальше. Я вообще не представляла, как босс собирается выкручиваться из этой ситуации, поэтому даже не стала ломать голову, предоставив это начальству. А начальство было себе на уме:

— Ну а то объявление, по которому отец работу нашел, ты помнишь? — спросил босс.

— Я его и в глаза не видела. Отец его сам где-то раскопал, позвонил туда, а мне ничего не рассказал. — Она обиженно надула губки. — Мы с ним всегда все вместе делали, а тут его словно подменили. Замкнутый какой-то стал, два дня ходил, все думал о чем-то, переживал… Я ведь вижу все, я глазастая. А он молчит. А потом вот на работу пошел… — Она поднесла к глазам руку и всхлипнула. — Будь она проклята, такая работа. Лучше бы с голоду померли, чем вот так вот… — и расплакалась.

У меня тоже комок подкатил к горлу, и я тоже с удовольствием поплакала бы сейчас вместе с ней, но мне было нельзя — я была на службе. Босс, однако, позволил себе недовольно шмыгнуть носом и поправить очки, что говорило о том, что и ему тоже не по себе.

— Ладно, Мария, отправляйся во двор, пошастай там для вида, а я пока займусь клиентами.

 

Глава 2

В понедельник днем народу во дворе обычно бывает мало. Но сегодня не было вообще никого. У подъездов всех четырех старых домов, что окружали нашу будку, охраняя ее от ветров и любопытных глаз, не сидели знакомые бабули и не судачили от скуки и голода о том, что лучше помереть, чем жить в эпоху перемен. Не бегали меж деревьями ребятишки, не укатившие в связи с наступившим летом на дачи. Все словно вымерло в этот час в нашем дворе. Только неугомонные воробьи и вороны создавали видимость жизни да еще отдаленный шум проезжавших по Сретенке машин. Выйдя из офиса, я направилась прямиком к ближайшему к нам дому. В пределах прямой видимости ни одного «племянника» не наблюдалось. Но меня почему-то не оставляло неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Если это было на самом деле так, значит, они точно так же могли видеть и Вику. Почему же они тогда ее не остановили? Странные, однако, люди, эти «племянники».

Я вошла в подъезд. Здесь было прохладно, грязно и пахло мочой. Ох уж эти московские подъезды! Мир низвергнется в тартарары, звезды упадут на землю, а российские подъезды какими были, такими и останутся. И никакой Лужков их не переделает, как не переделает он человеческую природу, в которой изначально заложено стремление к свинству. Поднявшись на площадку последнего этажа, где жила одна из наших «внештатниц» Клавдия Федоровна, маленькая старушка пенсионерка, бывшая оперная певица, я позвонила. Увидев меня в «глазок», она сразу открыла и впустила внутрь.

— Здравствуйте, Клавдия Федоровна, — улыбнулась я. — Как ваше здоровье?

— А, покойница пришла. Ну, заходи, заходи, — скрипучим голоском проговорила она, закрывая дверь на все замки. — А мы тебя в прошлый раз уже даже в церковь отпевать ходили. Иди на кухню, чаем напою.

Окна ее двухкомнатной квартиры выходили на обе стороны дома: и во двор, и на улицу, что было чрезвычайно удобно для наблюдения. Собственно, поэтому-то я к ней и пришла, а не для того, чтобы справиться о здоровье, которого, как я прекрасно знала, у нее отродясь не было, а в восьмидесятилетием возрасте — тем более. Пока она заваривала чай, я стояла у окна и смотрела на Сретенку. Внизу, прямо подо мной, у бровки тротуара стоял, даже заехав правыми колесами на тротуар, черный «Мерседес». Кто в нем сидел, я не видела, но догадывалась. С другой стороны дома стояла еще одна иномарка, попроще, всего-навсего темно-зеленый «БМВ» старой модели. В нем на переднем сиденье хорошо просматривались облаченные в свою униформу «племянники». Я не сомневалась, что они также стоят по всему наружному периметру двора. Плотно обложили, сволочи.

— А что это у вас там сегодня такое творится? — спросила старушка, выставляя на стол старинные фарфоровые чашки с блюдцами.

— А что такое? — небрежно спросила я в ответ. — Вроде ничего, все как обычно.

— Ну да, рассказывай, голубушка, — усмехнулась Клавдия Федоровна. — Я нынче за молоком ходила, так ко мне какие-то бандиты привязались, все про вас расспрашивали. И еще какого-то мужчину искали.

— Нашли?

— Похоже, нет. Облазили все подвалы, по квартирам ходили спрашивали, в каждую щель заглянули, но так и не отыскали. Да и как отыщешь-то? — Она бросила на меня хитрый взгляд.

— В каком смысле?

— Так ведь он у вас в офисе сидит. Весь двор об этом знает.

У меня похолодела спина, зашевелились на голове волосы, но я не подала вида.

— Весь двор, говорите? — спокойно спросила я. — Это как же понимать?

— Ну-у, милая моя, — широко улыбнулась старушка, — мы ведь как-никак ваши внештатные детективы, сама знаешь. Нам как делать нечего, так мы по окнам таращимся. Многие видели, как тот самый мужчина, описание которого нам эти бандиты давали, звонил в вашу дверь. Да и потом, ты ведь ко мне не чай пить пришла, правильно?

Ее ясные и проницательные глаза, выглядывающие из-под глубоких морщин, смотрели на меня весело и ласково. От них ничего нельзя было скрыть, и я перестала строить из себя идиотку.

— Правильно, Клавдия Федоровна, — вздохнула я и села за стол.

— Вот-вот, а то торчишь у окна, все выглядываешь кого-то. А то я не понимаю. — Она начала разливать кипяток. — Лучше бы у меня спросила, я бы тебе все и рассказала.

— Что рассказали? — потеряв волю к сопротивлению, спросила я.

— Что эти белорубашечники весь наш двор окружили своими машинами. У каждого прохода по две штуки стоят. Мне сейчас Софья Павловна из дома напротив звонила, вы ее знаете, так у нее в подъезде двое этих типов у окна дежурят. Как раз на дверь вашего офиса смотрят. Вот я и спрашиваю: что у вас там творится такое? Мы же за вас переживаем, волнуемся…

— Спасибо, милая вы моя Клавдия Федоровна, — растрогалась я. — А скажите, эти люди, они тоже знают, что тот мужчина у нас скрывается?

— Конечно, знают, — она пожала плечами, взяла печенье, надкусила и стала потихоньку прихлебывать горячий ароматный чай. — Кобылянская из второго подъезда самолично слышала, как они говорили, будто если нигде нет, значит, только в детективном агентстве. После этого и начали про вас расспрашивать. Ты не бойся, из наших никто не сказал, что мы того мужчину видели.

— А что вы им про нас говорили?

— Да много чего разного. Ты пей, сударыня, а то остынет. Заварка нынче, сама знаешь, недешева.

Дрожащей рукой я взяла чашку и сделала маленький глоток. Но чай после всего услышанного в горло не лез.

— Говорили, что вы самые лучшие детективы в городе, что вас все бандиты в Москве как огня боятся и так далее. В общем, только хорошее. А что, не надо было? — Она обеспокоенно взглянула на меня.

— Да нет, все правильно, — успокоила я ее. — Спасибо вам еще раз.

— Не за что. Кстати, если тебе интересно, то Софья Павловна мне еще кое-что сказала, — небрежно бросила она, снова принимаясь за печенье. Ну, лукавая старуха!

— Не томите, умоляю, — простонала я.

— То-то же. Чтобы потом не говорили, будто мы у вас зарплату даром получаем, — усмехнулась она. — Когда та девчонка к вам пришла…

— Так вы и ее видели?

— А как же? И не только мы. Так вот, когда она к вам пришла, те двое, что в подъезде дежурят, сразу своим по телефону звонить начали. А Софья Павловна у двери подслушивала…

Надо бы им в будущем зарплату повысить, подумала я про себя и вся обратилась в слух.

— …Доложили они, в общем, что дочка чья-то пришла. Что делать, мол, почему пропустили? Теперь осложнения могут возникнуть. Софья Павловна ответа не слышала, естественно — туга на ухо стала в последнее время — но зато поняла, что никуда вы от них не денетесь, в любом случае они свое получат. Тот бандит так и сказал: «Если понадобится — уберем всех». Вот так-то, голубушка. Может, вам милицию на помощь позвать?

— А чего ее вызывать, бабушка, если ничего не происходит? — вздохнула я, чувствуя, как что-то холодное и липкое пробирается в душу. — Не волнуйтесь, мы сами с ними разберемся.

— Ой, боюсь я за вас, Мария, — проскрипела бабуля. — Люди вы хорошие, только не за то дело взялись. Когда-нибудь одолеет вас вся эта нечисть…

— Не одолеет, Клавдия Федоровна, силенок не хватит, — с улыбкой заверила я ее и поднялась. — Ладно, спасибо за чай. Мне нужно идти.

— Да ты и не попила совсем. — Она осуждающе покачала головой и тоже встала. — Тревожно что-то у меня на сердце, девонька. Сидела бы ты уже здесь.

— Идти нужно, бабушка.

Проводив меня до двери, она еще раз покачала головой, глядя на меня как в последний раз, и посоветовала:

— Береги себя, Машенька. Мы ведь тебя как родную внучку все любим.

Уже спустившись на второй этаж, я поняла, что сделала глупость. Нужно было позвонить от старушки боссу и рассказать ему обо всем, чтобы он своей гениальной головой переварил полученную информацию и использовал ее с выгодой для нас. Он умел это делать до безобразия гениально. Я уже собралась поворачивать обратно, как на нижнем пролете показался нагло ухмыляющийся Игорь. За ним шли еще два дебильных «родственника».

— Ну, как продвигаются поиски дяди? — Он остановился на лестнице, держась рукой за перила и глядя на меня снизу вверх.

— Пока никак, — просто ответила я, тоже останавливаясь и пытаясь сообразить, что они задумали. — Вы забыли наш уговор?

— Мы ничего не забыли. А у вас ничего нет?

— Приходите в шесть часов, как договаривались, и все узнаете, — отрезала я и начала спускаться. — Дайте пройти и не мешайте работать.

Игорь нехотя убрал руку и отошел с дороги. Я спокойно прошла мимо него и уже хотела пройти мимо двоих остальных, как они плотной стеной загородили мне дорогу. Я оказалась блокированной: Игорь сверху сзади и двое спереди.

— Не торопись, — процедил один из «родни», буравя меня глазками. — Команды «разойдись» еще не было.

— Я вашим командам не подчиняюсь.

— У-у, какие мы серьезные, — послышался сзади насмешливый голос Игоря. — Прямо как настоящие. Ладно, крошка, хватит трепаться. Тебе придется пройти с нами — с тобой хотят поговорить.

— Да? — Я с улыбкой повернулась к нему. — Странно… У меня почему-то нет никакого желания ни с кем разговаривать. Может, в другой раз как-нибудь?

— Кончай выеживаться, — бросил он, скривившись. — Если не пойдешь сама — понесем. Но лучше тебе согласиться — иначе сделаем больно. Сейчас ты спокойно выйдешь вместе с нами из подъезда и дойдешь до машины. Поняла?

Он смотрел на меня своими наглыми глазками, ехидно сплющив губы, и мне хотелось размазать их по этому отвратительно самоуверенному лицу, чтобы оно раз и навсегда запомнило, что есть на свете сила, которая сильнее его, и что людей нужно уважать независимо от того, слабее они физически или нет. Но мне не хотелось обострять обстановку раньше времени, поэтому я спросила:

— К чему такая спешка? Или дядя уже нашелся?

— Нет, дядя не нашелся, но вы, похоже, и не собираетесь его искать. Поворачивайся и иди вперед. И не дергайся.

Он грубо схватил меня за локоть, развернул и подтолкнул в спину.

— Берите ее под руки, — скомандовал он двоим «быкам», и те, расступившись, сделали соответствующие движения.

И тут же оба получили по кадыкам: я лишь развела руки в стороны и ткнула им туда ладонями. Этого оказалось достаточно, чтобы они, схватившись за глотки и захрипев, вытаращили глаза и отвалились. Я снова повернулась к Игорю. Тот еще не успел ничего понять и лишь стоял, удивленно пялясь на своих дружков, и ошарашенно молчал. В следующее мгновение, придя в себя, он с высоты бросился на меня, огромный и быстрый, рассчитывая, видимо, раздавить, как букашку. Мне ничего не оставалось, как отскочить на площадку и броситься вниз, к выходу. Нет, конечно, можно было отключить и его, но это ни к чему бы не привело, кроме лишних неприятностей, которых у нас было и так хоть отбавляй. Игорь, судя по всему, ходил у них в каких-никаких начальниках, так что пусть пока живет. А те двое дуболомов как-нибудь оклемаются…

Оказавшись во дворе, я понеслась к офису. Сзади послышался злой крик:

— Вам конец, сучка! Так и передай своему Родиону!

Я даже не обернулась. Благополучно добравшись до наших дверей, я открыла ключом замок и юркнула внутрь.

 

Глава 3

Босса в кабинете не было. Вика тоже отсутствовала. Я поднялась на второй этаж, зашла в кладовую и ахнула: Родион сидел перед трупом со шприцом в руках и делал ему укол.

— Что вы задумали, босс? — округлила я глаза. — Хотите его оживить?

Он поднял глаза и пробормотал:

— Не мешай, ради Бога. Я беру у него кровь из вены.

— Зачем?!

— Хочу сделать анализ. Видишь ли, я подумал, что если он ничего не сказал и не принес в карманах, значит, разгадка может быть заключена в нем самом.

— Как это?

— А черт его знает, — он досадливо поморщился и вытащил наполненный темной кровью шприц. — Больше мне ничего в голову не приходит. Сейчас я позвоню своему знакомому в лабораторию, а ты потом отвезешь туда эту кровь. Пусть сделают анализ и скажут хотя бы, от чего он умер. Вдруг его отравили…

В изнеможении прислонившись к стене, я пролепетала:

— Боюсь, что я не смогу это отвезти.

— Это еще почему? — сердито спросил он, поднимаясь.

— Потому что… — я опустила глаза. — Только что произошло нечто такое, после чего мы вряд ли сможем отсюда выйти без риска для жизни.

— Та-ак! — Босс со шприцом наперевес приблизился ко мне. — Выкладывай, что опять натворила?

— Ей-Богу, ничего, босс, — начала я оправдываться. — Просто эти люди хотели меня похитить, когда я выходила из соседнего подъезда. Но я от них сбежала.

— И все? — Он внимательно посмотрел мне в глаза.

— Не совсем.

И я пересказала ему то, что услышала и увидела у Клавдии Федоровны. Выслушав мой сбивчивый лепет, босс еще больше посуровел, вылил содержимое шприца в стеклянную баночку, закупорил ее и молча пошел вниз. Я, полная страхов и сомнений, поплелась за ним. Войдя в кабинет, он уселся за свой стол и начал куда-то звонить.

— Алло, Дима, это Родион. Нужно провести всесторонний анализ крови…. Нет, не моей. Неважно. В течение часа к тебе приедет моя секретарша и привезет… Постарайся, чтобы сделали побыстрее, к сегодняшнему вечеру. Да, очень срочно… Нет, у меня все нормально, как всегда. Ты же знаешь… Она позвонит тебе из бюро пропусков, и ты ее встретишь. Все, спасибо.

Положив трубку, он взглянул на меня и вздохнул:

— Если бы ты знала, как я иногда отвлекаю от работы своих друзей… У них и так дел полно, а тут еще я… Ну да ладно, истина, как говорится, дороже. Ты уже придумала, как будешь выбираться отсюда?

— Вы серьезно? — не поверила я своим ушам.

— Конечно. А что ты предлагаешь?

— Пока не знаю, — смутилась я. — Кстати, где Вика?

— Она заперта в гостевой комнате на пятом этаже. Я ей популярно объяснил, что к чему, дал гору видеокассет, еды и попросил не выходить оттуда до вечера. Она охотно согласилась и, кажется, сразу улеглась спать. Перенервничала, бедняжка.

— Ей еще повезло. Если бы ее заметили, она была бы сейчас у них в лапах. Как вы думаете, кто эти люди, босс?

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Меня больше волнует, на кого они работают. Кому-то очень нужен наш покойник, для кого-то он — настоящее сокровище, а мы в данный момент его хранители. И пока не узнаю, в чем ценность этого сокровища, я с ним не расстанусь! — Глаза его гневно сверкнули.

— Я вас обожаю, босс! — восхищенно проговорила я. — Вы — прелесть! Такая любовь к чужим трупам…

— Это не труп, — обиженно проворчал он, — это вещественное доказательство.

— Доказательство чего?

— Преступления…

— Какого? — не унималась я. — Мы ведь ничего не знаем, босс. Вдруг этот человек умер от самого тривиального инфаркта, а те люди во дворе и в самом деле его родственники?

— Не болтай ерунды, — поморщился он. — Ты сама прекрасно знаешь, что это не так.

— Но ведь и доказательств обратного у нас нет!

— Будут, — упрямо проговорил он. — Вот отнесешь кровь на анализ — и будут доказательства. Я уверен на сто процентов.

— Мне не дадут сделать и десяти шагов, босс. Они уже поняли, что Вика нам все рассказала и их версия с дядей рассыпалась. Теперь они будут играть в открытую. На их стороне сила…

— А на нашей стороне закон и справедливость, — буркнул он, сам плохо веря в то, что эти понятия как-то смогут помочь нам победить бандитов. — Поэтому ты сейчас постараешься незаметно выскользнуть из офиса через окно с другой стороны, где они нас не ждут, и пойдешь на Петровку. Там позвонишь из бюро пропусков по этому телефону, — он протянул мне листок, — к тебе выйдут и заберут пузырек с кровью.

— А что потом?

— Потом можешь гулять где-нибудь подальше отсюда, — он отвел глаза. — Я сам со всем справлюсь. Если они начнут ломиться сюда — я вызову подкрепление, а если нет, тогда мне ничего не угрожает. Все, иди…

Вздохнув, я отправилась на второй этаж, где одно кухонное окно не имело решетки и выходило на другую сторону двора. Открыв его, я осмотрелась. Никого из бандитов поблизости не было. Рядом росли деревья, сразу за которыми стоял соседний дом, а за ним переулок, через который можно было выбраться на Сретенку, а там уже и до Петровки рукой подать. В принципе, ничего сложного и опасного, если бы не те люди в машинах, стоящих около каждого выезда со двора.

— Главное, держись людных мест, — посоветовал, подходя, Родион. — И не бойся, все будет нормально.

Маньяк, подумала я про себя. Ради подтверждения какой-то абсурдной догадки готов пожертвовать собственной секретаршей. Помешался уже на своих детективах… И выпрыгнула в окно. Босс тут же затворил его и помахал мне ручкой. Изверг!

Не успела я сделать и десяти шагов к деревьям, как из-за угла нашей будки показался один из «родственников». Заметив меня, он сразу закричал:

— Эй, ты куда это собралась? — и посмотрел за наше здание. — Братва, тут, кажись, мышка выскочила! Давай сюда!

Послышался топот, и я, не став больше ждать, рванула к ближайшему подъезду, где на втором этаже жил еще один наш «внештатник», семидесятилетний старик Иван Евсеевич. Он был очень скромным и стеснительным, всегда смущался, когда приходил за «зарплатой», и все бормотал, что настанет день, когда он сможет нам отплатить добром за добро. Кажется, этот день настал.

Когда я влетела на второй этаж, дверь его квартиры уже была открыта, а сам Иван Евсеевич торопливо махал мне рукой.

— Скорее, скорее! А то они поймут, что ты здесь! — прошептал он, затаскивая меня внутрь и закрывая дверь. — Вот сволочи какие, а! Совсем обнаглели.

— Спасибо, Иван Евсеевич, — я с благодарностью чмокнула его в сморщенную щеку. — Как вы догадались?

— В окно смотрел, — горделиво пояснил он. — Мне Клавдия Федоровна позвонила, просила приглядеть за вами. Вот я и… — Он смущенно отвел глаза.

— Ну, деды-старушки, вы даете! — улыбнулась я. — А не боитесь?

В этот момент на площадке послышались топот и голоса: «родственники» быстро бежали по лестнице вверх. Они, естественно, понятия не имели, в какой квартире я спряталась, и теперь им придется слегка поднапрячься, чтобы меня найти.

— Страшно, почему же, — проскрипел он. — Но ведь все мы люди, нужно помогать друг другу, а иначе как жить-то? Ты куда дальше-то?

— Мне бы на улицу выбраться, дедушка. Можно я вашим окошком воспользуюсь?

— А зачем окошко, когда балкон есть?

Он провел меня в гостиную, из которой выходила дверь на балкон, почти полностью спрятанный за густо растущими около дома деревьями. Место для побега было идеальным.

— Погоди, не высовывайся, — остановил он меня у двери, — сначала я сам гляну.

Выйдя на балкон, он повертел головой по сторонам и тут же вернулся.

— Вроде никого не видно. Машины ихние по краям дома стоят, а мы как раз посередине, так что проскользнешь. Подожди еще…

Он ушел в другую комнату, покопался там и вошел обратно, держа в руках красную клетчатую рубашку.

— На вот, накинь для конспирации, — деловито проговорил он. — Так они тебя не сразу узнают. А потом выкинешь — она все равно уже старая…

Решив, что лишняя предосторожность не помешает, я натянула на себя рубаху, доходившую мне как раз до коленок, и вышла на балкон. В листве берез тихо шумел теплый летний ветерок, весело чирикали воробьи, прыгая с ветки на ветку, а по тротуару, о чем-то переговариваясь, сновали ничего не подозревающие прохожие. Везет же людям!

Перебравшись через перила, я свесилась на руках вниз и спрыгнула на землю, в заросли каких-то кустарников. Никто меня не заметил. По краям длинного дома стояли две иномарки с сидящими в них людьми в белых рубашках. Они смотрели в сторону проходов между домами. Выйдя, как бы между прочим, из-за деревьев на тротуар, я расправила дедовскую рубаху, перешла через дорогу и скрылась под аркой дома напротив. Все, теперь, даже если и увидят, они меня не догонят. Эти дворы я знала как свои пять пальцев и могла скрыться от кого угодно. Сняв рубашку, я скомкала ее и сунула в водосточную трубу: авось еще пригодится. И пошла на Петровку.

Дима, высокий, довольно симпатичный и очень серьезный молодой человек в строгом темно-сером костюме, появился в бюро пропусков почти сразу после моего звонка. Мы с ним ни разу не встречались, однако он тут же узнал меня, подошел, отвел в сторону и тихо спросил:

— Что у вас там происходит?

— У нас? — Я сделала большие глаза. — Ровным счетом ничего. Обычная рутина, текучка и скука, как всегда. А что?

Недоверчиво посмотрев на меня, он пожал плечами:

— Да так, ничего. Передай Родиону, чтобы не рисковал без причины. А то я его знаю… Давай пузырек.

Я протянула ему наполненный кровью сосуд и спросила:

— Скажите, а почему вы так о Родионе беспокоитесь?

— Он слишком ценен для нас как интеллект и как личность, потому и беспокоимся, — Дима улыбнулся. — Ты там присматривай за ним, Мария.

— Да я уж и так стараюсь.

— И смотрите, если что — сразу звоните. Поможем. Ладно, я пошел. Через пару часов сам позвоню и сообщу результаты. Удачи тебе.

Да, удача нам сейчас очень не помешала бы, тоскливо думала я, возвращаясь обратно. Если эти люди примутся за нас всерьез, то спасти нас сможет только чудо. Или друзья Родиона, к которым он почему-то упорно не хочет обращаться за помощью. Ну и еще, конечно, спасти нас могла Пантера. Но не стану же я давать ей волю в присутствии босса — это было исключено. Значит, оставалось лишь надеяться на удачу. Было ясно, что Родион, пока не докопается до разгадки тайны пришедшего к нам покойника, не успокоится. Ему наплевать на то, что его жизни угрожает опасность и что вместе с ним можем пострадать мы с Викой — для него главное — истина, а все остальное побоку. Слава Богу, Валентина в больнице, а то бы он и ее подверг смертельному риску. Вот уж неординарная натура!

Попав в тот же двор, где спрятала рубашку, я осторожно выглянула из арки в переулок. Там все изменилось. Рядом с красной иномаркой, стоявшей у въезда в наш двор, припарковался огромный черный «Кадиллак». Около него в окружении парней в белых рубашках стояли двое солидных мужчин в черных костюмах и о чем-то негромко переговаривались. Судя по всему, на передовую прибыло начальство. Среди парней были и Игорь с Володей. Игорь, как всегда, ухмылялся, а Володя стоял с виноватым видом и слушал разговор боссов. Те еще о чем-то поговорили, и один повернулся к Володе. Я напрягла слух.

— Короче, так, — со злостью в голосе громко сказал он, — уберите отсюда всех своих людей. Оставьте кого-нибудь в подъезде. Но чтобы не мозолили здесь глаза, ясно?

Володя кивнул. Мужчина продолжал:

— И не вспугните ее. Если она такая крутая, то не нужно лишних жертв. Я уверен, она сама к нам прибежит, но если нет, тогда просто прикончите ее, и дело с концом…

Внезапно за моей спиной послышался еле слышный шорох — ко мне кто-то подкрадывался. Даже не оглядываясь, чтобы ничего не упустить из разговора, я выкинула назад ногу и попала во что-то мягкое. Скосив глаза, увидела падающего человека в белой окровавленной на груди рубашке. Похоже, я попала шпилькой ему в сердце. И снова обратилась в слух.

— Главное, не создавайте шума и не привлекайте внимания, — говорил строгий мужчина. — И так уже всех здесь на уши подняли. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что мы вообще существуем, понятно?

Володя снова кивнул.

— Все, действуйте. Держите людей во всех окрестных дворах и ждите ее. Без моего разрешения ничего больше не предпринимайте.

Кто-то из парней услужливо открыл двери «Кадиллака», мужчины погрузили в него свои тучные тела, и машина плавно тронулась с места. Еще через минуту переулок опустел. Все иномарки уехали, парни куда-то незаметно рассосались, я даже не увидела куда, и путь был свободен. После услышанного у меня почему-то в недобром предчувствии заныло сердце. Мне захотелось как можно быстрее попасть в офис и убедиться, что с боссом все нормально. На все остальное мне уже было наплевать. Оглянувшись еще раз на лежащего сзади недвижимого человека, я открыто вышла из арки и быстрым шагом направилась к проходу между домами. Пусть смотрят на меня сколько влезет, пусть даже попробуют остановить, но я все равно доберусь до офиса, чтобы успокоить тревожно бьющееся сердце. Но меня никто не остановил. Двор, как и раньше, был совершенно пустынен и тих. Здание наше стояло на месте, его никто не взорвал и не поджег. Это радовало. Благополучно добравшись до своей родной двери, я открыла ее ключом и вошла. Все было как прежде. Ничего не изменилось. В приемной все стояло и лежало на своих местах.

— Босс, вы здесь? — громко позвала я.

Непривычная тишина была мне ответом. Сердцебиение усилилось. Я бросилась в кабинет. Родиона там не было.

— Босс!!! — закричала я изо всех сил.

И опять никто не ответил. Господи, да что же это творится?! Не раздумывая больше, я побежала наверх, в кладовку, еще надеясь застать его там за вскрытием трупа или еще за чем-нибудь не менее увлекательным для настоящего детектива. Увы, ни босса, ни трупа в кладовке не оказалось. Мне стало совсем плохо. С трудом сдерживая душившие меня слезы, я понеслась на пятый этаж, в гостевую комнату, где должна была находиться Вика. Дверь была распахнута, комната пуста. На смятой кровати валялись видеокассеты. Все, это был конец. Сев на кровать, я расплакалась…

 

Глава 4

Записка, написанная красивым ровным почерком, лежала на столе Родиона. «Милочка, если хочешь увидеть своего босса живым, то ты никому ничего не скажешь. Выйди во двор, к тебе подойдут и отвезут куда надо. И без шуток».

Трижды перечитав нехитрое это послание, я начала в раздумье ходить по кабинету, как всегда делал босс, когда ничего толкового не приходило ему в голову. Как же эти мерзавцы смогли его перехитрить? Дверь не сломана, значит, он сам открыл ее и впустил их внутрь, а они затем повязали его вместе с покойником и Викой и увезли в неизвестном направлении. Если я сейчас выйду во двор, меня тоже туда увезут, и вырваться оттуда живой наверняка будет очень проблематично, по крайней мере вместе с боссом и Викой. Мне нужна была свобода действий. Но где ее взять, если руки скованы похищением босса? Я могу наворотить чего угодно, но это никак не помешает им его убить. Боже, подумать только, и все из-за какого-то покойника! Тоже мне, сокровище… Нет чтобы пойти и умереть где-нибудь в морге или на кладбище, где и положено, так он приперся сюда, перебаламутил здесь всех, подставил самым наглым образом, а теперь небось посмеивается в мире ином, где ему и хорошо, и спокойно. Заварил кашу и смотался на тот свет, а мы тут, на этом свете, расхлебывай…

Неожиданно на столе заработал телефон. Недолго думая, я взяла трубку и услышала знакомый насмешливый голос Игоря:

— И долго ты там сидеть собираешься, родная?

— Кто это?

— Не прикидывайся. Ты все прекрасно поняла. Давай ноги в руки, и во двор. Машина уже около ворот. И не ломай напрасно голову, все равно ничего не придумаешь. Сегодня не ваш день, ха-ха!

В трубке послышались гудки, а в моей голове явственно прозвучал язвительный внутренний голос:

— Иди, Мария, в машину и не дергайся, иначе только хуже сделаешь. Смирись и иди. Планида твоя такая. Вам действительно нынче не повезло. На этот раз вы проиграли…

— А это мы еще посмотрим, — возразила я вслух.

— Не глупи, идиотка! — испуганно провопил внутренний голос. — Эти люди не дилетанты, они пришьют Родиона!

— Не пришьют, — неуверенно возразила я.

— Пришьют! — уверенно заявил голос. — И виновата в этом будешь только ты! Выкинь из головы дурь и иди в машину. По крайней мере хоть перед смертью совесть твоя будет чиста.

— Ты думаешь? — Я тяжко вздохнула.

— Не думаю, а знаю. Сдавайся и не валяй дурака.

— Ну что ж, как скажешь.

Я поднялась с Родионова кресла, взяла свою сумочку и вышла из офиса, не забыв запереть его на все замки. За воротами уже ожидала черная «Ауди». Машина с тонированными стеклами стояла с закрытыми дверцами, словно не имела никакого отношения к происходящему. Поблизости никого видно не было. Похоже, эти товарищи были настолько уверены, что я сама отдамся им в лапы, что даже не соизволили выйти. Редкие негодяи…

Когда я подошла, задняя дверца открылась, из нее вылез смурной молодчик в белой рубашке и кивнул мне:

— Садись.

Ни слова не говоря, я забралась в салон, а он сел следом. Я оказалась зажатой меж Двумя молчаливыми дуболомами. За рулем сидел Игорь. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, находился Володя. Старые знакомые.

— Вот и умница, — похвалил меня Володя, поворачиваясь и глядя в глаза. — А то устроили тут расследование, понимаешь…

— Где мой босс? — перебила я его.

— Он в порядке. Пока, — его глаза залучились усмешкой. — Если ты не выкинешь чего-нибудь по дороге, он доживет до встречи с тобой. Это я тебе гарантирую.

— Может, наручники ей нацепить? — предложил Игорь, выруливая со двора. — Таран с Васьком до сих пор отойти не могут, как она их в подъезде зацепила.

— Не нужно, — мягко улыбнулся Володя, не спуская с меня глаз, — она хорошая девочка, умная, все понимает. Правда, Мария? Ты ведь не хочешь, чтобы с твоим шефом случилось несчастье?

Я ничего не ответила и стала смотреть в окно. Володя открыл «бардачок», в глубине которого я заметила пистолет, достал трубку сотового и набрал номер.

— Все в порядке, шеф. Мы уже двигаем к вам. О’кей. — Он отключил телефон и положил обратно.

Мы ехали по Сретенке в сторону Садового кольца. День был теплым и солнечным, по тротуарам куда-то спешили прохожие, у пивного ларька мужики жадно пили пиво из кружек, какие-то молодые ребята приставали к девчонкам, те весело смеялись, ничего не имея против, кто-то выходил из магазина с коробками в руках — в общем, все шло своим чередом и всем было хорошо. Кроме, разумеется, меня, которую везли на заклание. На Садовом мы повернули, перестроились в крайний ряд, набрали скорость и понеслись, обгоняя машины, к месту моей казни. Окна были закрыты, но работал кондиционер, и было прохладно. Володя уже смотрел на дорогу и молчал, как и все остальные. Мои «кавалеры» по бокам сидели, отвалившись в стороны, и таращились в окна. От них неприятно пахло потом, смешанным с мужской туалетной водой. Не выдержав пытки, я открыла сумочку, достала дезодорант и побрызгала на обоих. Они даже не шелохнулись. В голове моей было совершенно пусто, ни о чем думать не хотелось. Лишь где-то в глубине подсознания маячила мысль о том, что до места мы все равно не доедем. Как это произойдет, я еще не знала, но пальцы на моих руках уже сами собой начали потихоньку разминаться, готовясь к чему-то. Вообще мои руки жили сами по себе, как бы отдельно от меня. Может, потому что это были руки Пантеры, а не мои? В минуты опасности они начинали действовать самостоятельно, защищая хозяйку от всяческих грозящих ей неприятностей. Впрочем, ноги были не лучше. Вот и сейчас я с удивлением увидела, как левая рука опять залезла в сумочку, вынула дезодорант, тело повернулось к сидящему справа бугаю, и пальцы нажали на распылитель. Из флакона брызнула пахучая струя. Парень, как и в первый раз, даже не посмотрел в мою сторону. В следующее мгновение указательный палец правой руки с остро отточенным металлическим ногтем метнулся под мышку мордоворота, прошел между ребер и вонзился ему в сердце. Тот, как сидел, так и остался сидеть, даже не дернулся, только глаза закрылись и тело слегка обмякло. Достав платочек, я вытерла палец и повернулась к другой жертве, держа дезодорант в левой руке. Совсем еще молодой бандит лет двадцати двух смотрел в окно и ни о чем не подозревал. Жалости к ним у меня не было. Сами напросились.

— Эй, — я легонько дотронулась до его плеча, — повернись, я тебя побрызгаю, а то дышать невозможно.

— Перед смертью не надышишься, куколка, — раздался спереди ехидный голос Игоря. — Между прочим, это из-за тебя мы вспотели, ты в курсе?

— Ну пожалуйста, — попросила я жалостливо.

— Ладно, Кулек, пусть потешится, — разрешил Игорь.

Они с Володей неотрывно смотрели на дорогу и ничего происходящего сзади видеть не могли. Когда Кулек нехотя повернулся ко мне всем корпусом, я брызнула ему в лицо и, когда он зажмурился, проделала ту же операцию, что и с его товарищем справа. Он беззвучно отвалился на спинку и замер. Теперь на заднем сиденье я была одна. Машина на большой скорости мчалась вперед по Садовому, за окном плотным потоком неслись легковушки и грузовики, в воздухе стояла автомобильная гарь, а во мне начали происходить изменения, как всегда бывало после убийства. Я начала превращаться в Пантеру. Обратного пути уже не было, оставалось только идти вперед, до конца, а там будь что будет. Никаких особых планов у меня не было, я действовала больше автоматически или инстинктивно, стараясь защитить себя от насилия, и Пантера не могла остаться в стороне.

— Долго нам еще ехать? — невинным голосом спросила я, нагибаясь вперед, между спинками передних сидений.

— Что, на тот свет не терпится? — усмехнулся Игорь. — Не торопись, туда всегда успеешь.

— Ну а все-таки?

— Еще примерно полчаса, — не поворачиваясь, бросил Володя.

— Спасибо, — от души поблагодарила я и нежно провела ладонью по его щеке. — Какое у тебя лицо красивое…

— Какое уж есть, — буркнул он смущенно, но не отстранился.

— Нет, я серьезно. И шея у тебя очень красивая. Бычья, я бы сказала, шея, мужская.

Я провела пальцами по его мускулистой шее. Судя по всему, ему это не было неприятно, он даже слегка улыбнулся и неловко повел плечами. Я незаметно вдавила палец в потайную точку на сонной артерии. Володя тут же отключился.

— И вообще, ты весь очень красивый мужчина, — закончила я, осторожно укладывая его голову на спинку сиденья, чтобы она не свалилась набок. — Мне такие всегда нравились.

— А такие, как я, тебе не нравятся? — хохотнул Игорь, и я повернулась к нему.

— Такие, как ты, вызывают у меня отвращение, — процедила я. — Выруливай к обочине и останови машину.

— Не понял, — удивленно протянул он, глядя на меня в зеркало. — Мужики, она, кажется, оборзела. Слышь, Володь?

Он бросил взгляд на напарника, и глаза его еще больше округлились: тот сидел с закрытыми глазами и не шевелился. Лицо его было белым как мел.

— Эй, друган, ты спишь, что ли?! — ошарашенно воскликнул Игорь и потряс его за руку. Володина голова тут же свалилась набок. — Ё-моё, братан, да что с тобой?! Кулек, Санек, а вы чего там сидите?! — Он обернулся назад.

— Они тебе уже не помогут — оба мертвы, — бросила я. — Останови машину, пока не вырвала тебе глотку. Живо!

Выбросив вперед руку с растопыренными пальцами, я царапнула по передней панели. На мягком пластике остались глубокие борозды от ногтей. Увидев это, Игорь судорожно сглотнул, побледнел и начал сворачивать с Таганской площади на Волгоградский проспект. Перестроившись в первую полосу, он, однако, не остановился, а продолжал медленно ехать вдоль обочины.

— Может, все-таки остановишься? — спросила я, потеребив мочку его маленького уха.

— Зачем? — хрипло спросил. — Чего ты хочешь?

— Поговорить.

Он вдруг резко двинул локтем назад, намереваясь ударить меня по лицу. И ведь ударил бы, не обладай я отменной реакцией. Отстранившись, я тут же подалась вперед, схватила его всей пятерней за ухо и крутанула. Боль, должно быть, была адская, потому что несчастный завопил как резаный, машина завиляла по дороге, перескочила через бордюр и наконец остановилась, едва не врезавшись в фонарный столб. Я отпустила ухо и удовлетворенно проговорила:

— Ну вот и славненько. А теперь поговорим.

— Сука! — простонал он, зажимая рукой искореженное ухо. — Ты мне за все ответишь!

— Отвечу. Но сначала ты скажешь, где мой босс.

Его правая рука оторвалась от уха и метнулась к «бардачку», где лежал пистолет. Хоть этот наглый тип и был очень сильно напуган, но сдаваться, как видно, не собирался. Верный пес… Узнать бы еще, кто его хозяин. Я ткнула сзади пальцем в мышцу его накачанного плеча, и рука тут же безвольно упала на сиденье. Он с удивлением уставился на нее, ничего не понимая, и пробормотал:

— Что за черт?

— Успокойся, дорогой, или мне придется прикончить и тебя. Говори, куда отвезли моего босса?

— Кто ты такая? — дрожащим голосом сипло спросил он, разглядывая меня в зеркале. — Как ты их всех убила? Ты что, из спецназа?

— Нет, я агент ЦРУ, — усмехнулась я. — Так что вы здорово влипли, ребята.

Глаза Игоря расширились, губы дрогнули, и он растерянно проговорил:

— Первый раз встречаю живого агента ЦРУ… Вас всех там так готовят?

— Всех. Так что у вас нет ни единого шанса. Лучше скажи мне все и останешься жить…

Не успела я договорить, как этот шустрый мерзавец распахнул дверцу и вывалился наружу. Вскочив на ноги, он, расталкивая прохожих, бросился по тротуару наутек в сторону Таганской площади. Я сидела, зажатая с двух сторон мертвыми телами, и могла только наблюдать, как он, свернув в ближайший проем между домами, быстро исчез из поля моего зрения. Гнаться за ним было поздно, бессмысленно, да и у меня не было никакого желания носиться по улицам за человеком, который все равно вряд ли что-то расскажет. Пусть бежит…

Перебравшись на водительское место, я вырулила на дорогу и поехала дальше, потому что ехать все равно больше было некуда. Володя, которому уже пришло время просыпаться, зашевелился и что-то сонно забормотал. У меня было предчувствие, что с этим человеком мы поладим быстрее, чем с его позорно сбежавшим напарником. Чтобы не травмировать его психику, когда он проснется окончательно, я свернула во дворы, отыскала тихий, безлюдный тупик, выгрузила из машины двоих мертвых головорезов, снова вернулась на Волгоградский проспект и погнала послушную машину в сторону Текстильщиков. Почти в этот же самый момент Володины глаза открылись, он потер их кулаками, сладко зевнул и повернулся ко мне лицом.

— Доброе утро, — улыбнулась я. — Как спалось?

— Не понял, — он быстро подобрался и посмотрел на заднее сиденье, но, естественно, никого не увидел. — Где мои люди? Где Игорь?!

— Они сбежали.

— Как сбежали? Куда сбежали? — опешил он, глупо таращась на меня. — Что ты несешь? Останови машину… — Он открыл «бардачок» и начал шарить там рукой в поисках пистолета.

— Ты не это ищешь? — Я вынула из-под бедра пистолет и ткнула ему в висок.

Вздрогнув всем телом, он замер. И почти сразу же зазвонил лежащий в открытом «бардачке» сотовый телефон. Володя не шелохнулся.

— Возьми трубку и скажи, что все идет как должно, вы меня везете по назначению, и так далее. Если ляпнешь что-нибудь лишнее — отправишься вслед за своими дружками.

— А где они все-таки? — хрипло спросил он.

— На том свете, — коротко бросила я. — Тебя дожидаются. Бери трубку.

Скривившись, словно глотнул концентрированной лимонной кислоты, он взял сотовый, прокашлялся и начал разговор:

— Слушаю. Да, это я. Все нормально, шеф, — он посмотрел на мелькающие за окном здания, — мы уже недалеко… В пробку попали… С ней все в порядке, — он покосился на меня, — сидит спокойно, не дергается. Не беспокойтесь, шеф, доставим в целости и сохранности. О’кей.

Он отключил телефон и глухо спросил:

— Ну и что дальше?

— Дальше мы поедем в гости к твоему шефу. И ты мне в этом поможешь.

— Ты что, в самом деле хочешь ехать в контору? — удивился он. — Ты сумасшедшая или просто дура? Тебя ведь там грохнут…

— Думай как хочешь. Мне нужен мой босс. Он ведь там? — Я убрала пистолет от его виска и положила себе на колени.

— Должен быть там, — мрачно бросил он. — Если еще не пришили, конечно.

— Моли Бога, чтобы этого не случилось, — посуровела я. — В противном случае тебе конец.

— Да нет, не волнуйся, он наверняка жив, — поспешил успокоить меня Володя. — Его будут держать, пока не заполучат и тебя. А потом вас всех и грохнут, — его губы растянулись в усмешке. — Так что поехали, я покажу дорогу, если ты так настаиваешь.

— Да, настаиваю. Только ты сам сейчас сядешь за руль и доставишь меня к шефу. Одно лишнее движение — и я всажу в тебя всю обойму. Уразумел?

Тот покорно кивнул, и я подрулила к обочине. Остановив машину, я, держа бандита на мушке, пересела назад, а он перебрался за руль. Теперь мне было гораздо удобнее.

— Ну, рассказывай, что у вас за контора? — Я ткнула дулом ему в затылок.

— Можешь меня не пугать, — хмыкнул он, осмелев, — все равно ведь не убьешь. Ты ведь хочешь найти своего Родиона, а без меня ты этого сделать не сможешь.

— Тут ты прав, — вздохнула я, — убить не убью. Но покалечу обязательно.

С этими словами я сжала двумя пальцами его шею у основания черепа, и он вскрикнул, чуть не потеряв управление. Я разжала пальцы.

— Ошизела?! — провопил он, потирая шею. — Больно ведь!

— Говори, ублюдок, — прошипела я, схватив его за волосы и прижав голову к спинке кресла. — Или я сниму с тебя скальп. Я это могу, можешь поверить…

— Я верю, верю! — тут же прохрипел он. — Только отпусти!

Я отпустила. Он облегченно выдохнул и сказал:

— Ну и хватка. Где ты всему этому научилась? У тебя не пальцы, а клещи. Надо было все же на тебя наручники нацепить.

— Поздно, батенька. Итак, я тебя слушаю.

— А тут и слушать нечего. Я всего лишь охранник, ничего почти не знаю. Мне платят за обеспечение внешней безопасности объекта и во внутренние дела не посвящают. Нас даже в главные помещения не пускают. Там у них своя охрана, специализированная. Так что извини, крошка, ничем помочь не могу. И это не треп, ей-Богу…

— Не верю, дорогой. — Я провела кончиками пальцев по его затылку, и он сразу втянул голову в плечи. — Не верю, чтобы ты хоть краем уха не слышал, чем занимаются твои хозяева. Лучше попытайся вспомнить, а то мне придется освежить твою память.

— Не надо, — быстро проговорил он. — Я, кажется, что-то припоминаю. Только не дотрагивайся до меня своими железными пальцами.

— Говори, — я убрала руку.

— Это какая-то лаборатория. Понятия не имею, что они там делают, но, по-моему, ставят какие-то опыты.

— Над людьми?

— Нет, над животными. У них там полно всяких крыс, мышей, собак, обезьян и прочей дряни. Раз в неделю новые партии завозят.

— А куда же старые деваются?

— А черт их знает, — поморщился он. — Сдыхают, наверное. Там специальный крематорий есть, в нем трупы животных сжигают.

— Вот видишь, а говоришь, ничего не знаешь. Много у них охраны?

— Много, — кивнул он. — Так много, что ты не продержишься там и минуты, несмотря на то, что такая крутая. Кстати, как ты умудрилась грохнуть Игорька с парнями? Неужто голыми руками?

— Голыми, голыми, — задумчиво проговорила я, размышляя над услышанным. — Значит, говоришь, есть охрана и внешняя, и внутренняя?

— Да. А как ты меня усыпила?

— Сколько всего человек?

— В моем подчинении двадцать четыре. Сколько в самом здании — не знаю. Но не меньше, если не больше. На твоем месте я бы туда не совался. Беги, пока есть возможность. Забирай тачку и сваливай подальше. Твоему боссу все равно конец…

— Зачем вам понадобился этот Беликов?

— Этого я тоже не знаю, клянусь. Мне приказали найти и доставить его обратно живым или мертвым. Говорят, он украл что-то очень важное и сбежал.

— А как вы его вычислили в нашем дворе?

— Элементарно. У него в кармане был радиомаячок. В вашем дворе мы нашли его, но самого Беликова потеряли — видимо, он о чем-то догадался, вытащил все из карманов и выбросил в кусты. Мы расспросили жильцов и поняли, что он у вас. Дальше ты все сама знаешь. Ну так что, не передумала?

— Далеко еще?

— Уже нет.

Мы ехали по Кузьминкам, петляя по узким, запруженным машинами улицам. Раньше я здесь никогда не была, поэтому старалась запомнить все повороты, чтобы потом суметь самостоятельно выбраться. Машина пересекла еще несколько кварталов и остановилась недалеко от неприметного бетонного забора грязно-серого цвета. Поверху была натянута колючая проволока, через одинаковые промежутки торчали фонари желтого цвета, а внутри колючей проволоки виднелись оголенные провода. Из-за забора торчали густые кроны деревьев, и больше ничего не было видно.

— Приехали, — буркнул Володя. — Проходная там, за поворотом.

— А что здесь раньше было? — спросила я, с любопытством разглядывая забор.

— «Почтовый ящик». Какое-то полностью закрытое военное предприятие. Все объекты находятся под землей, на поверхности только забор, проходная, гаражи и здание для внешней охраны. На всех дверях электронные кодовые замки плюс видеокамеры. Забор под током да еще и на сигнализации. Поверь, дорогуша, эта крепость абсолютно неприступна.

— Видимо, твоим хозяевам есть что скрывать. Как эта контора официально называется?

— Акционерное общество закрытого типа «Амаркорд». Это можно увидеть на двери проходной. Послушай, — он повернулся ко мне, — забудь про своего босса и беги отсюда, пока нас не засекли. Я знаю, как они работают. От них не скроешься, достанут где угодно, если захотят. Это страшные люди, и тебе тут ловить нечего.

— А ты как же? Тебе ведь вряд ли простят то, что я сбежала.

— Я? — изумился Володя. — Э-э, так это… Я так понял, что ты меня грохнешь, разве нет? — Он пытливо посмотрел мне в глаза. — Мне так и так конец. Я расписку давал…

— Какую еще расписку?

— Ну, что готов к тому, что работа связана со смертельным риском и прочее. Родных у меня нет, искать никто не будет, — он отвел взгляд. — Они специально таких себе набирают, чтобы можно было избавляться без последствий.

— Зачем же пошел?

— За бабки. Пять зеленых кусков в месяц, не плохо, а?

— Как раз на похороны хватит, — усмехнулась я.

— Не, я пока на тот свет не собираюсь, — он довольно хмыкнул. — Если ты меня не пристрелишь, я тоже в бега подамся…

Оглушительная трель сотового не дала ему закончить. Вопросительно взглянув на меня, он дождался моего кивка и взял трубку.

— Слушаю. Да, шеф, это я… Игорь?! Так он жив? — Володя скосил на меня глаза. — А у меня совсем другая информация… Нет, я тоже жив, меня просто усыпили. Она меня на мушке держит, шеф. Где мы? Сейчас скажу…

Я поднесла ему под нос кулак, и он быстро проговорил:

— В каком-то дворе, шеф. Где-то в районе Солнцева, на другом конце Москвы. А что с остальными двумя? Мертвы? Ну ничего, скоро и я за ними подамся. Она сумасшедшая, шеф. Требует, чтобы я показал ей расположение нашей фирмы, но я ни в какую. По-моему, она уже готова меня пришить… Поговорить? Сейчас спрошу, — он зажал трубку и посмотрел на меня. — Шеф с тобой переговорить хочет.

— С удовольствием, — я взяла трубку. — Алло.

— Мария? — услышала я знакомый голос человека, которого видела в переулке около «Кадиллака». — Зовите меня Николаем. Мне кажется, вы не совсем понимаете, что происходит. Вы в курсе, что ваш босс в данный момент находится у нас?

— Догадываюсь.

— А о том, что его жизнь зависит от вас, вы догадываетесь? Предлагаю вам прекратить заниматься ерундой и сдаться Владимиру. Приезжайте сюда, побеседуем и, может быть, найдем общий язык. Против вас лично мы ничего не имеем, но нужно расставить все точки над «i». Нам кое-что пока не ясно…

— Что именно?

— Ну, например, куда вы ходили, когда сбежали из своего офиса? Ваш начальник говорить отказывается, но мы надеемся, что вы окажетесь умнее. Поймите, у вас нет выбора: или вы приедете сюда, или ваш босс умрет жуткой смертью. Даю вам два часа, чтобы добраться до нас. Отдайте Владимиру пушку, он доставит вас до места. Все поняли?

— А теперь вы меня послушайте, — зло проговорила я. — Тот момент, когда Родион умрет, будет для вас началом конца. Для вас лично и для всей вашей шарашкиной конторы. У меня есть то, что может вас погубить, и я обменяю это только на живого босса вместе с девушкой. Вам ясно?

Николай помолчал. Затем осторожно спросил:

— О чем это вы?

— О трупе и о том, куда я ходила. Теперь ваша тайна принадлежит не только нам и вам, а и еще кое-кому. И только от меня зависит, будет этому дан ход или нет.

— А вы не блефуете?

Конечно, я блефовала! Но что еще оставалось делать в моей ситуации? Не зная, что еще говорить, я плела все, что приходило в голову, лишь бы как-то оттянуть срок казни Родиона и Вики. И, кажется, случайно попала в точку. Ну не прелесть ли я?

— Даже если и блефую, вы все равно не сможете это проверить, — ледяным тоном ответила я. — Так что не спешите расправляться с моим боссом, пока я еще могу держать ситуацию под контролем.

— Что вы можете предложить? — В его голосе послышалось раздражение.

— Оставьте Родиона и Вику в покое. В семь часов вечера я с вами свяжусь и скажу, что могу для вас сделать. Вы же умный человек, Николай, просто вам не повезло сегодня, вы нарвались не на тех, с кем можно играть в детские игры.

— В каком смысле?

— Мой босс — офицер ФСБ, вы в курсе? — загнула я, не моргнув глазом.

— Не смешите меня, — неуверенно произнес мерзавец. — Мне тут уже доложили, что вы — агент ЦРУ, а теперь вот еще и босс агент ФСБ. Вам не кажется, что в этом есть какое-то противоречие?

Ну вот, опять дала маху, с досадой пронеслось в моей голове. Нужно чуть меньше болтать, пока не завралась окончательно.

— У вашего Игоря от страха все в голове перепуталось, — заявила я. — Ну и охранники у вас. Жалкие трусы и слюнтяи.

При этих словах Володя дернулся; словно его ужалила муха цеце, и отвернулся к окну.

— Ну хорошо, допустим, я вам поверил, — снова заговорил Николай. — Вашего босса мы не тронем. Пока. Но запомните: при малейших признаках опасности для нас он будет первым, кто заплатит за это.

— На вашем месте я бы приберегла его для собственной страховки, — усмехнулась я. — Когда доберусь до вас, он будет первым, на кого я соглашусь обменять вашу поганую жизнь. Все, до вечера.

Я отключила связь и кинула трубку на переднее сиденье.

— Круто, — уважительно проговорил Володя. — С шефом еще никто так не разговаривал.

Поехали отсюда, — скомандовала я, взмахнув пистолетом. — Мне пришла в голову одна идея, и я хочу побыстрее ее осуществить.

Развернув машину, он резко нажал на акселератор, и мы быстро помчались подальше от проклятого забора, за которым томился несчастный Родион.

— Куда ехать? — спросил Володя немного погодя.

— В центр, на Петровку, 38. Знаешь, где это?

Бедняга изменился в лице и пробормотал:

— О Господи… Что ты задумала?

— Не твое дело. Как я поняла, тебе знакомо устройство всей наружной сигнализации?

— Естественно. Я ведь за нее отвечаю. А что?

— Ничего. Нарисуешь мне план расположения всех входов и выходов и объяснишь, как можно отключить электричество на заборе.

— Но это же безумие! — ошеломленно воскликнул он. — Даже если ты сможешь попасть внутрь, то обратно уж точно не выберешься! И потом, ток отключается только под землей, а туда даже я попасть не моту. Я там ни разу не был за все три года работы на эту фирму. На проходной бронированные двери с кодовым замком, ее без кода не откроешь и танком. Единственное, как можно проникнуть во двор, так это на вертолете. Или с парашютом спрыгнуть.

— А что, неплохая мысль! — рассмеялась я. — Осталось только найти вертолет и парашют. Ты, кстати, когда-нибудь прыгал с парашютом?

— Еще чего не хватало, — серьезно ответил он. — Мне и на земле хорошо. А ты прыгала?

— Тридцать два раза, — гордо сообщила я. — У меня даже значок есть.

— Да кто же ты такая, черт бы тебя побрал? Может, ты и вправду разведчица? На кого ты работаешь?

— На свою совесть, милый, — строго ответила я. — Ладно, хватит болтать, смотри на дорогу, а то не довезешь. Кстати, у меня есть для тебя приятная новость.

— Да? И какая же?

— Сегодня я тебя не убью.

— Чего ж так? — Его голос сорвался.

— Ты можешь мне еще пригодиться. А потом… — Я сделала глубокомысленную паузу, и он окаменел в ожидании приговора. — Потом посмотрим на твое поведение. Как я поняла, если ты вернешься без меня, тебя все равно прикончат. А если не вернешься вообще, то тебя будут искать. Поэтому предлагаю тебе перейти на мою сторону — тогда у тебя появится шанс выжить.

— Боюсь, у вас самих нет ни единого шанса…

— А ты не бойся. Хочешь верь, хочешь нет, но детективное агентство «Частный сыск» еще никогда не проигрывало, хотя нас хотели убрать люди и покруче твоего шефа. Мы заколдованные.

— Ага, — скептически ухмыльнулся он, — скажи еще, что тебя ангел-хранитель бережет, и я окончательно успокоюсь.

Я не стала говорить ему, что меня и на самом деле бережет ангел-хранитель в лице моего отца Акиры, что именно он не дает мне погибнуть и спасает меня, когда уже, казалось бы, нет никакой возможности остаться в живых. Я не стала ему говорить об этом, ибо он все равно ничего бы не понял, да и не поверил бы в мою ментальную связь с живущей в ином мире душой Учителя. Я лишь сказала:

— Если желаешь, можем поспорить.

— На что?

— На твою душу. Мы выигрываем — ты начинаешь работать на нас, честно и преданно.

— А если проигрываете?

— Ну, тогда подашься в бега, — вздохнула я, стараясь выкинуть из головы грызущие меня сомнения. — Но не раньше.

— Не волнуйся, мне и самому уже интересно посмотреть, что у вас из всего этого получится, — я заметила в зеркале, как задорно блеснули его глаза. — Можешь располагать мной до окончания всей этой чехарды — мне все равно делать нечего.

— Тогда считай, что договорились.

— О’кей. А можно вопрос?

— Валяй.

— Почему Игорь жив? Ты ведь говорила, что он мертв…

— Для меня он уже мертв. Он сбежал, как последний трус.

— На него это не похоже… Чем же ты его так запугала?

— Не знаю, — честно ответила я.

— Хотя я догадываюсь: одно твое присутствие уже вызывает какой-то необъяснимый панический страх. Ты парализовала мою волю. Я вот сижу и трясусь весь, и не могу понять, почему. Ты не гипнотизерша, случаем?

— Не знаю, все может быть.

— Ну ты и штучка, Мария. А твой босс действительно работает на ФСБ?

— Нет, это ФСБ на него работает, — уточнила я. — И скоро ты в этом убедишься. Поехали быстрее.

Володя вытер дрожащей рукой пот со лба и прибавил газу…

 

Глава 5

Очутившись в бюро пропусков, я снова позвонила Диме и попросила срочно спуститься. Через десять минут мы уже сидели в нашей машине.

— Ну, что у вас еще стряслось? — спросил он, сев рядом со мной на заднее сиденье.

— Маленькая неприятность — Родиона похитили, — пояснила я.

Дима посуровел.

— Опять? Ну, неугомонный. И кто на этот раз?

— Помните, я приносила вам кровь на анализ?

— Конечно, помню. Кстати, результатов пока нет. И что же?

— В общем, сегодня утром к нам в офис заявился неопознанный труп…

— Кто? — вытаращил глаза оперативник.

— Труп, самый настоящий, холодный и бездыханный. Вернее, сначала он был жив, а потом сразу умер, не успев произнести ни слова…

— Так вот оно как дело было, — задумчиво бросил с водительского места Володя. — А мы никак не могли понять…

— Это еще кто? — Дима посмотрел на водителя.

— Это один из тех, кто украл босса, — с улыбкой представила я своего нового напарника. — Его зовут Володя, познакомьтесь.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Дима. — А что он здесь делает?

— Сейчас он работает на меня. Но это не суть. У трупа есть дочь, она пришла к нам, чтобы найти своего отца, и ее похитили вместе с боссом. Как я поняла, в этом трупе сокрыто нечто очень важное, настолько важное, что у нас его хотели купить за двадцать тысяч баксов…

— Ого! — присвистнул Дима. — Не слабо. И Родион, конечно же, не продал.

— Разумеется, — я гордо задрала подбородок. — Истина для него дороже денег. Но в результате его каким-то макаром похитили вместе с трупом и дочерью. Кстати, Вольдемар, забыла спросить, как вам удалось его выманить?

— Это все шеф придумал, — нехотя бросил тот. — Привез сюда свою секретаршу-любовницу, она у него актриса. Начала ломиться в вашу дверь со слезами на глазах и молить о помощи. Когда твой мягкосердечный босс открыл, она сунула ему в нос пушку и позвала нас. Как говорится, взяли без шума и пыли.

— Сволочи, — коротко резюмировала я. — Вы слышали, Дима, как надули нашего Родиона?

— Да уж, есть у него еще слабые места. Вы знаете, где он сейчас?

Я быстро обрисовала ему всю ситуацию, он внимательно выслушал, не перебивая, а потом сказал:

— Будем выручать. Сидите здесь и ждите меня, я скоро вернусь.

…Через час мы уже ехали обратно в Кузьминки. Дима сидел рядом со мной. За нами двигался автобус, забитый бойцами ОМОНа. Дима, на основании моего заявления о похищении Родиона, получил официальный ордер на обыск территории фирмы «Амаркорд» и был настроен очень решительно. У Володи же, наоборот, эта идея особого энтузиазма не вызвала.

— Зря вы это затеяли, — заметил он, как только мы отъехали от Петровки.

— Почему ты так думаешь? — спросил Дима.

— Один черт никого не найдете. Свидетелей у вас нет, шеф заявит, что вы ошиблись, и все дела.

— А ты разве не свидетель?

— Обо мне забудьте, — нахмурился Володя. — Я туда и не сунусь — там, под землей, они найдут способ, как меня убрать. И вы даже трупа моего не найдете.

— Он прав, Дима, — вставила я. — Пусть лучше остается в машине снаружи. А мы обыщем там каждый угол и найдем босса…

— Если он еще там, — опять вклинился Володя.

— В каком смысле? — удивился Дима.

— У моего шефа все везде схвачено. Он уже наверняка знает, что к нему едут гости с Петровки — у него службу безопасности бывший генерал КГБ возглавляет, между прочим.

— Это исключено! — запротестовал муровец. — Об этой операции известно только моему начальству.

— А начальство не люди? — усмехнулся Володя. — Они ведь тоже кушать хотят. А шеф за информацию немалые бабки платит. У него и в налоговой полиции, и в МВД, и в ГАИ, и даже в санэпидемстанции свои люди сидят. Так Что вашего Родиона уже наверняка или увезли оттуда, или запрятали так, что ни одна собака не найдет. Глухой номер, короче.

— Ну, это мы еще посмотрим, — помрачнел Дима, и весь оставшийся до Кузьминок путь мы проехали молча.

В том, что в словах Володи была доля истины, мы смогли убедиться, едва только подъехали к проходной. Не успели мы выйти из машины, высадив охранника за квартал от забора, как дверь невзрачной с виду проходной открылась и из нее вышел шеф Николай собственной персоной. Он был совершенно спокоен, на лице застыла вежливая улыбка, и только глаза были очень серьезными, почти злыми, отражая истинное состояние души.

— Чем обязаны такой чести? — Он подошел к Диме и протянул руку для приветствия. — Я президент этой фирмы Николай Крутицкий.

— Вот этим. — Вместо руки тот сунул ему под нос ордер на обыск. — К нам поступило заявление от этой гражданки, — он кивнул на меня, скромно стоящую рядом. — Она утверждает, что ее босс сейчас находится на территории вашей фирмы.

— Но это же абсурд, — улыбнулся Николай, ехидно посмотрев на меня. — Я впервые вижу эту вашу гражданку, а уж о ее боссе тем более никогда не слышал. У нас солидная организация, мы занимаемся исключительно научными исследованиями, а не похищением людей.

— А как вы узнали, что мы приедем? — спросил Дима, не спуская глаз с непроницаемого лица Николая.

Тот лишь на мгновение сконфузился, но тут же быстро взял себя в руки и, кивнув на выстроившихся около автобуса омоновцев, заявил:

— Я как раз на проходной находился, увидел в окно этих ребят и понял, что что-то произошло. Вот и вышел к вам, чтобы узнать, в чем дело. Все очень просто.

— Чем занимается ваша фирма?

— Вы что же, ехали сюда и не удосужились это выяснить? — усмехнулся Николай. — Ну вы даете… Мы проводим мирные и законные частные исследования, уважаемый, в области генной инженерии. Слышали про английскую овечку Долли?

— Клонирование? — буркнул Дима.

— Оно самое. Видите ли, поскольку государство нынче, как вы знаете, практически не финансирует науку, закрывает институты и выгоняет профессоров на улицу, мы, несколько таких ученых, решили сами, на свои деньги продолжить исследования, которые не смогли завершить под эгидой государства.

— Ладно, ведите нас внутрь, там разберемся, — строго произнес Дима.

— Ради Бога, — пожал тот плечами. — Но только учтите, я буду жаловаться на вас в вышестоящие органы.

— Это ваше право.

Нас провели через проходную, и мы оказались в огромном, почти пустынном дворе. Справа стояли бетонные боксы гаражей, недалеко от них среди высоких деревьев виднелось двухэтажное кирпичное здание — видимо, там жила охрана. Вдоль забора бегали здоровенные овчарки. Их длинные цепи были прикреплены к протянутой по земле проволоке. Увидев нас, они тут же огласили двор свирепым лаем, но кто-то из охранников в белой рубашке прикрикнул на них, и они послушно смолкли, продолжая, однако, наблюдать за нами своими умными глазами. Спустившись по асфальтовой дорожке в небольшое углубление в земле прямо посреди двора, мы подошли к железным воротам. Справа была маленькая дверь с кодовым замком. Набрав несколько цифр, Крутицкий что-то тихо сказал в расположенное рядом с номеронабирателем переговорное устройство, и замок в двери щелкнул. Дима смотрел на все это с заметным недоумением, наверное, гадая, на кой черт им понадобилось столько средств безопасности, какие даже не в каждом банке увидишь. Но терпеливо молчал.

— Прошу вас, заходите, ищите где угодно — все помещения в вашем распоряжении. Я предупрежу своих людей, они будут оказывать вам всяческое содействие в поисках. А мне, извините, нужно работать. Когда убедитесь, что напрасно потеряли время, милости прошу ко мне в кабинет — я с удовольствием приму ваши извинения.

И, одарив нас с Димой ядовитой ухмылкой, степенно удалился по длинному, хорошо освещенному узкому коридору, плавно ведущему куда-то вниз, под землю.

— Так, — Дима повернулся к ожидающим приказа омоновцам, — ищем Родиона и молодую девушку по имени Вика. Фотография Родиона у вас есть, а девушку и так узнаете. Переверните здесь все, но найдите. Вперед, ребята.

…Часа два мы рыскали по бесконечным коридорам, заглядывая во все кабинеты, в какие-то бесчисленные лаборатории с колбами, пробирками, ретортами, микроскопами и лаборантами в белых халатах, в вольеры, где лаяли собаки, прыгали обезьяны с измученными, обреченными глазами, а в клетках сидели крысы и мыши, беспрерывно обнюхивающие друг друга. Побывали мы и в крематории, где в огромной газовой печи сжигались тела этих несчастных животных. Заглянули в столовую, на кухню, осмотрели личные комнаты сотрудников, некоторые из которых, как выяснилось, жили прямо здесь, на рабочем месте. Но ни босса, ни Вику не нашли. Когда стало ясно, что дальнейшие поиски ни к чему не приведут, Дима, усевшись в на стул в одной из пустых комнат в глухом тупике подземелья, куда мы забрели уже без всякой надежды, устало проговорил:

— Похоже, твой Вольдемар был прав: этот тип знал, что мы приедем, и увез Родиона. Арестовать мы его не можем — нет доказательств, а значит, нужно убираться отсюда.

— А как же мой босс? — тоскливо проронила я.

— Надо подумать. Я попытаюсь что-нибудь раскопать об этой конторе, узнаю, чем они здесь занимаются, добуду компромат, и мы попытаемся обменять его на Родиона. Иного выхода не вижу. Если они его отсюда увезли, то искать бесполезно, сама понимаешь.

— Нет, он здесь.

— С чего ты взяла? — Он поднял удивленные глаза.

— Чувствую.

— А, ерунда все это, — отмахнулся он. — Я доверяю не чувствам, а своим глазам. Мы заглянули во все двери, которые здесь есть, в каждую комнату, но Родиона не нашли. Значит, его увезли. И не накручивай, ситуация и без того паршивая.

Он включил рацию, по которой переговаривался с омоновцами во время поисков, и спросил:

— Ну что, ребята, ничего не нашли?

— Нет, капитан, все чисто.

— Тогда сворачиваемся. Двигайтесь к выходу и ждите меня. — Он выключил рацию и поднялся. — Не расстраивайся, Мария, Родиона мы обязательно выручим. Не сегодня, так завтра. А сейчас идем.

— Я остаюсь здесь.

Дима по-отечески улыбнулся:

— Не валяй дурака, девочка. Если еще и ты сгинешь, нам только лишней работы прибавится. Пошли. — Он взял меня за локоть, но я тут же вырвалась и гневно прошипела ему в лицо:

— Если кто из нас и валяет дурака, так это вы, а не я! Вас обвели вокруг пальца, а вы и рады! Не можете помочь — обойдусь без вас, только не мешайте ради Бога. Я остаюсь!

— Я не могу этого допустить, — Дима был непреклонен. — Что я потом скажу Родиону?

— Сначала найдите его, а потом говорите все что угодно. Лучше подумайте о том, как вам отсюда выйти, чтобы они не заметили моего отсутствия. Без Родиона я отсюда не уйду, и баста!

Дима как-то странно посмотрел на меня своими умными карими глазами и вдруг тихонько рассмеялся и сказал:

— Родион говорил мне, что ты совершенно неуправляемая особа, но я и не представлял себе, до какой степени. Ладно, черт с тобой, оставайся. Я что-нибудь придумаю.

Камень размером с Эверест свалился с моей души, я бросилась Диме на шею и крепко поцеловала в губы. Он моментально покраснел как рак, отодрал мои руки и смущенно пробормотал:

— Несносная девчонка… Чему ты радуешься, дурочка? Тебя тут убить могут… Смотри только, будь осторожна, дождись ночи, а потом действуй. — Он вытащил из кармана портативную рацию. — Держи на всякий случай. Я оставлю кого-нибудь поблизости от забора, если что — вызывай помощь.

— Не нужно никого оставлять. Дайте такую же рацию Володе и скажите, чтобы он сидел в машине неподалеку.

— Думаешь, ему можно доверять?

— Думаю, да.

— Может, тебе пистолет дать? — задумчиво произнес он, критически осматривая меня с ног до головы.

— Не нужно, а то еще убью кого-нибудь невзначай. Кстати, проверьте еще гаражи наверху и здание охраны — вдруг Родиона спрятали там.

— Сделаем. Даю тебе времени до семи утра. В семь часов я снова сюда приеду якобы для повторного обыска и заберу тебя. Встретимся в этой же комнате. Договорились?

— Буду ждать с нетерпением, — улыбнулась я. — Идите и не забудьте извиниться перед Крутицким.

— Пошел он… Мне еще нужно выяснить, кто в нашем управлении за его счет живет. Так что дел у меня по горло. До встречи.

Взглянув на меня в последний раз, Дима удалился, не забыв плотно притворить за собой дверь. Вскоре в коридоре смолкли его шаги, и наступила тишина. Комната, в которой я находилась, была совсем маленькой, с чисто побеленными голыми стенами, под низким потолком висела лампа дневного света. Кроме стула, здесь был еще только старенький письменный стол с выдвижными ящиками. Повернув ручку английского замка, я заперла дверь, подошла к столу и начала выдвигать ящики. В них было пусто, как в нашем с Валентиной холодильнике, когда мы еще не познакомились с Родионом и не начали зарабатывать деньги. Из коридора не доносилось ни звука. Часы на руке показывали половину восьмого. Судя по всему, рабочий день здесь уже закончился. Когда мы еще бродили с Димой по кабинетам, сотрудники уже убирали со столов и снимали халаты, готовясь покинуть это мрачное подземелье. Интересно, они хоть догадываются, на кого работают и какую функцию выполняют в таинственном механизме этого мрачного подземного института? Вряд ли… Узнать бы, чем на самом деле занимается этот Крутицкий, и все сразу встало бы на свои места. Но как узнаешь, если мы обошли и осмотрели все и ничего мало-мальски подозрительного не обнаружили. Вполне обычные лаборатории, обычные люди в обычных белых халатах и обычное, на взгляд профана, оборудование. И все же что-то здесь было не так. Иначе зачем тогда понадобилось немолодому микробиологу сбегать отсюда, рискуя жизнью, да еще и нас подставлять? И потом, к чему такие беспрецедентные меры безопасности? Не только ведь для того, чтобы оберегать покой гениальных ученых, работающих в могильной тиши этого бомбоубежища…

Усевшись на стул, я начала вспоминать расположение всех помещений, пытаясь понять, где могли упрятать моего босса. В том, что он был здесь, я почему-то не сомневалась, ибо и на самом деле интуитивно ощущала его присутствие. А может, мне кто-то подсказывал это извне? Впрочем, мне было без разницы, кто и что, главное, что уверенность в этом не покидала меня ни на минуту. Подземная территория фирмы представляла из себя сеть узких проходов, перпендикулярно отходящих в обе стороны от центрального коридора. Эти проходы с несметным количеством дверей причудливо изгибались, словно в лабиринте, и каждый заканчивался тупиком. В одном из таких, самых дальних от входа тупиков я сейчас и находилась. Мне было уже известно, где находятся лаборатории, крематорий, личные комнаты сотрудников и кабинет Крутицкого. Все другие коридоры осматривали омоновцы, но, как они докладывали нам по рации, там не было ничего архиважного, только какие-то склады, хозблоки и все те же комнаты для сотрудников. Заблудиться здесь было практически невозможно: все дороги вели к главному коридору, а тот, в свою очередь, к выходу из бункера. Успокоив себя таким образом, я решила подсчитать охранников. У каждой двери в лабораторию, которых только я одна насчитала семь, в креслах сидели по два мордоворота в белых рубашках. Это уже четырнадцать. Два бугая оберегали кабинет Крутицкого, двое стояли у выхода и еще один зачем-то сидел у двери, ведущей в помещение с животными. Уже девятнадцать. Это только те, которых видела я. Скольких еще видели остальные омоновцы, проводившие обыск в других концах подземелья, мне было неведомо. У каждого охранника поверх белой рубашки под мышкой висела наплечная кобура, из которой выглядывала рукоятка пистолета. В любом случае вести открытую войну против этой армии не было никакого смысла, значит, нужно было вести войну тайную. Как я заметила раньше, в коридорах отсутствовали видеокамеры наблюдения, что значительно облегчало мне передвижение по лабиринтам. Трудность заключалась лишь в том, что я пока не знала, куда идти. Перспектива тупо бродить по переходам, тычась наугад в каждую дверь, меня не прельщала. Поэтому я сидела и пыталась понять, куда эти мерзавцы могли упрятать нашего Драгоценного Родиона. Небось лежит сейчас, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, на сыром и холодном бетонном полу и проклинает все на свете, включая собственную неосмотрительность и доверчивость. Лихо его перехитрили, нечего сказать. Нашли, называется, слабое место. Найти бы еще эту секретаршу-артистку да повыдирать ей патлы, чтобы неповадно было в другой раз играть такие неблаговидные роли…

В коридоре послышались шаги. Гулкие и уверенные, они быстро приближались. Других дверей в этом тупике больше не было, значит, кто-то направлялся именно сюда, и не исключено, что по мою душу. Может, они заметили, что я не вышла с территории вместе с омоновцами, и теперь рыщут по всем комнатам? Этого еще не хватало… Я поднялась, на цыпочках подкралась к двери, тихонько повернула ручку замка и встала сбоку, прижавшись спиной к стене. Кто бы там ни был, все равно пусть войдет, мне как раз недостает человеческого общения. Вот и побеседуем.

Шаги смолкли прямо за дверью, и я услышала чье-то шумное дыхание и звон ключей. Вот он вставил ключи в замок и начал открывать. Может, не знает, что здесь открыто? Чертыхнувшись, пришелец повернул ручку, и дверь наконец открылась. Худой пожилой мужчина в белом халате быстро прошел к столу и, не замечая меня, начал отодвигать его в сторону. Я с изумлением наблюдала. Ему было за пятьдесят, волосы на большой голове с высоким морщинистым лбом были совсем седыми, взгляд у него был какой-то затравленный. Оттащив стол в угол, незнакомец вытащил из кармана нож, открыл его, нагнулся и, подковырнув короткую доску в полу, легко вынул ее из паза. По-видимому, это был его тайник. Я расслабилась: значит, никто ничего не заметил и меня не ищут. Это уже легче. Тем временем мужчина, сидя на корточках боком ко мне, запустил в образовавшееся отверстие руку, пошуровал там и извлек на свет Божий небольшую круглую жестяную коробку из-под импортного печенья. Меня он по-прежнему не замечал. Дрожащими пальцами открыв коробку, вытащил из нее заткнутую резиновой пробкой маленькую пробирку с какой-то бесцветной жидкостью и начал ее рассматривать, словно невиданную диковинку. Покрутил ее, потряс, понюхал пробку, потрогал пальцем, не протекает ли, любовно погладил, тяжко вздохнул и наконец, словно решившись на что-то, отвернул полу халата и начал расстегивать… ширинку. Господи, что он еще задумал? Неужели я еще и на это должна смотреть?! Я уже собралась закрыть глаза, как он, оттянув резинку синих семейных трусов, сунул туда пробирку и быстро привел себя в порядок. Вот это да! От удивления я чуть не ойкнула, но вовремя спохватилась. Затем он сунул жестянку обратно в щель, уложил в паз доску и стал задвигать стол на место. Я стояла за дверью и терпеливо ждала, когда же этот странный тип меня все-таки заметит. Самой начинать разговор мне почему-то не хотелось. Установив стол, он придирчиво осмотрел его со всех сторон, проверяя, все ли на месте, и только после этого повернулся к двери. Вселенский ужас отразился в его глазах, когда они встретились с моими. Мужчина изменился в лице, сильно побледнел, губы его задрожали, и он попятился назад.

— Здравствуйте, — произнесла я с виноватой улыбкой. — Это ничего, что я подсматривала? Это вышло случайно, честное слово…

Наткнувшись на стол, он застыл, как камень, не спуская с меня ошеломленных глаз, и срывающимся голосом проговорил:

— В-вы, вы как здесь?.. Почему вы?.. Зачем здесь?

— Хороший вопрос. — Я тихо закрыла дверь, заперла на замок и спросила: — Вы кто?

— Я? — Он растерянно посмотрел по сторонам, словно там мог быть ответ на этот вопрос, и просипел: — Я профессор Шостиков Андрей Палыч. Значит, вы все видели?

— Увы, вы не оставили мне выбора. Правда, я ничего не поняла. Зачем вы спрятали пробирку в трусы? Вы что, больны?

Его рука испуганно дернулась к ширинке и тут же отдернулась.

— Послушайте, — заговорил он дрожащим шепотом, глядя на меня измученным взглядом, — я видел, как вы сегодня ходили здесь с представителями власти. Значит, вы с ними?

— С кем?

— С властью?

— Вообще-то, я сама по себе, но сегодня да, с властью. А в чем дело?

В его глазах мелькнуло облегчение.

— Я так и думал, — пробормотал он. — Я знал, что это должно когда-нибудь случиться.

— Что именно?

— Что вы придете и положите конец этому дикому преступлению, которому даже нет названия.

— Знаете что, давайте сядем и спокойно поговорим, — предложила я мирно. — Я так поняла, у нас есть общая тема для беседы. Сюда никто не может прийти?

— Сюда очень редко кто заглядывает. И то не в такое время. Эта часть корпуса не задействована. Позвольте, я действительно присяду, а то что-то ноги не держат? — Он с мольбою посмотрел на стул.

— Да ради Бога, — милостиво разрешила я. — А мне и стола будет достаточно. Вы ведь меня не боитесь?

— Нет… по-моему. — Он опустил глаза. — Хотя в последнее время я живу в постоянном страхе, вы меня понимаете?

— Пока нет. Садитесь.

Он в изнеможении опустился на стул, а я присела на краешек стола.

— Ну, теперь рассказывайте.

— Скажите, а что вы здесь вообще делаете? — спросил он, понемногу приходя в себя. — Милиционеры ушли, а вы остались…

— Я ищу одного человека.

— Так вы только за этим приходили? — разочарованно протянул он. — А я подумал, что… Впрочем, это неважно. Главное, что вы здесь и я могу вам отдать доказательства.

— Которые лежат у вас в трусах? — догадалась я.

— Да. Я рассчитывал, что коль уж здесь появилась милиция, то снаружи что-то происходит, значит, уже догадались и начали копать. А если начали, то обязательно еще раз появятся, и я смогу как-нибудь незаметно передать им это страшное изобретение, пусть даже ценой собственной жизни. — Он обреченно вздохнул. — Нельзя допустить, чтобы они закончили эксперименты и пустили это в ход, понимаете?

— Пока я ничего не понимаю, профессор. Давайте лучше все по порядку: кто, чего, куда и зачем. А то вы так сбивчиво рассказываете…

— Да-да, вы правы. — Он суетливо дернулся на стуле, провел рукой по седым волосам и виновато скривился. — Я тут уже так давно, что мне кажется, будто вся жизнь здесь прошла. Это ужасно, поверьте.

— Вы и живете в этом бункере?

— Ну конечно! Причем пошел на это совершенно добровольно, даже расписку дал, когда устраивался сюда. Понимаете, я думал, что Крутицкий на самом деле хочет продолжить исследования по клонированию, а он оказался законченным негодяем. Честно говоря, я еще в институте его недолюбливал, он слишком много думал о деньгах, хотел превратить науку в способ личного обогащения, а это, как вы понимаете, никак не вяжется с кодексом чести настоящего ученого. Но как ученый он все же очень талантлив, очень. Когда меня сократили и я остался без работы, он позвонил и предложил поработать в его частном институте, то есть здесь. Пообещал создать все условия для работы, современное оборудование, собственную лабораторию, о чем раньше мы и не мечтали, ну и, соответственно… хорошую зарплату. Я, естественно, с радостью согласился. Еще бы, такая возможность воплотить в реальность мечту всей моей жизни! — Глаза ученого загорелись фанатичным огнем. — Мы ведь еще шесть лет назад получили первые результаты в области клонирования животных, опередив все другие страны, представляете? — Он снова поник. — Но тогда как раз начались реформы, и всем было уже не до этого. Крутицкий поставил мне одно условие: я должен постоянно находиться здесь, якобы для того, чтобы не отвлекаться. Зарплату будут переводить на сберкнижку, жена сможет снимать деньги и ни в чем себе не отказывать. Мы с ней посоветовались и решили, что ничего страшного в этом нет, потерпим как-нибудь полгодика, а потом все встанет на свои места. Я написал соответствующую расписку, собрал свои вещи и переселился сюда. Первые две недели мне еще позволяли звонить домой и разговаривать с женой, а потом Крутицкий заявил, что это меня отвлекает, и запретил звонить. Заставил сказать жене, что я отбываю в долгосрочную командировку. Вот я и отбыл…

— Так что же вы такое изобрели все-таки? — нетерпеливо спросила я.

— Погодите, дойдем и до этого. Тут такое творится… Я ведь не один здесь такой. Но остальные смирились, им лишь бы деньги шли, а я не могу так. Лучше умереть с голоду, чем идти против своей совести. Поэтому и припрятал эту пробирку в своем кабинете. Да-да, — он печально обвел глазами комнату, — это мой рабочий кабинет. Когда я только пришел сюда, мне сказали именно так. А потом все отобрали.

— И давно вы уже здесь?

— Почти полгода. Нам запрещено общаться с внешним миром, мы здесь как в концлагере, натурально. Кругом эти псы-охранники, следят за каждым шагом, все вынюхивают что-то, сволочи. Сегодня, перед тем как вы появились, нас предупредили: скажете хоть слово — родные погибнут. Вот мы и молчали. Но потом я решился. Понимаете, нужно отнести эту пробирку в Академию наук. Только там смогут определить всю опасность ее содержимого. А как только это станет известно, то прикрыть эту адскую лавочку уже не составит большого труда. По крайней мере мне так кажется…

— Да что же в ней находится, черт вас возьми?! — не выдержала я пытки. — Что вы все ходите вокруг да около!

— Мне даже произносить это страшно, — выдохнул он и вдруг тяжело закашлялся, покраснев от натуги, а в следующий миг за громкими звуками его кашля я уловила топот бегущих по коридору нескольких пар ног. Они стремительно приближались к кабинету. Недоброе предчувствие сжало мое сердце, и я бросилась к задыхающемуся от тяжелого кашля профессору.

— Сюда идут, слышите! — закричала я шепотом и зачем-то начала стучать кулаком по его спине. — Да скажите же мне, что в этой проклятой пробирке, пока еще не поздно!

Но он продолжал кашлять, выпучив глаза и все больше багровея, и не мог произнести ни слова. От топота уже сотрясались стены и ухало в голове. Профессор смотрел на меня несчастными глазами, как обреченная на заклание корова, и давился от приступа, как я поняла, туберкулеза.

— Ну произнесите же хоть слово! — Я затрясла его за плечо, пытаясь остановить проклятый кашель, и даже пошлепала по щекам, но ничего не помогало.

Шаги замерли около двери, ее подергали, постучали кулаком, а затем раздался незнакомый злой голос:

— Шостиков, открывай, сволочь! Мы знаем, что ты здесь! Открывай, мерзавец, а не то дверь вышибем!

— Минуточку! — прохрипел вдруг профессор, перестав кашлять. — Уже открываю.

Он поднялся, торопливо расстегнув ширинку, вытащил пробирку, сунул мне в руки, приставил палец к губам и подтолкнул меня к стене за дверью, где я пряталась раньше. Лицо его в этот момент было таким несчастным, что я чуть не расплакалась от жалости. Убедившись, что я стою у стены и не двигаюсь, он повернул ручку замка. Дверь с шумом распахнулась.

— Опять на одиночество потянуло, козел?! — проревел кто-то, и я услышала звук пощечины и болезненный стон профессора. — Играть с нами вздумал, гад?! Мы тебя обыскались уже по всему бункеру! Бегом к президенту, придурок!

Его опять ударили, выволокли из комнаты и потащили по коридору, даже не заглянув внутрь и не закрыв дверь. Я опять осталась одна, только на этот раз уже вместе с чертовой пробиркой, о которой бедный Шостиков так и не успел ничего толком рассказать. Теперь я точно знала, что Крутицкий нарушает закон, правда, пока еще понятия не имела, как доказать это официально. Те, кого он заставил работать на себя, вряд ли откроют рот и что-нибудь скажут из боязни за жизнь своих родных. До утра доставить пробирку в Академию наук и членораздельно объяснить там, чего я от них хочу, тоже не представлялось возможным. Значит, оставалось лишь одно: отправляться на поиски Родиона и Вики и попутно добывать эти самые доказательства. Жаль, что профессор успел сообщить так мало. А ведь столько у меня к нему было вопросов, на которые один он только и мог ответить… Да, еще бы минут пять, и я бы знала все. Проклятый Крутицкий! И зачем, интересно, ему именно сейчас понадобился этот Шостиков? Наверное, перепугался, ублюдок, из-за нашего визита. Но ничего, впереди еще вся ночь, и я уж постараюсь превратить ее для тебя в ночь кошмаров и ужасов, господин ученый-преступник…

Дождавшись, пока в коридоре все смолкнет, я прикрыла дверь и стала отодвигать стол. Не было никакого смысла таскать с собой эту пробирку. Еще неизвестно, что со мной случится. Пусть пока полежит в надежном месте. В крайнем случае, я всегда смогу ее забрать утром, когда за мной придет Дима. Подковырнув ногтем доску, я уложила пробирку обратно в жестянку, спрятала ее в нишу и вернула доску на место. Затем задвинула стол, уселась на него и открыла свою сумочку. Кроме подаренных Родионом еще в самом начале моей работы универсальных отмычек, там были еще Димина рация, маленький фонарик, перочинный ножик, скотч, ручка с блокнотом, фальшивые удостоверения на все случаи жизни и косметичка. В принципе, этого мне было достаточно, чтобы продержаться всю ночь против банды вооруженных охранников. Единственным препятствием было то, что я не знала, с чего начать и куда в первую очередь направить свои стопы.

Вдруг рация замигала красной лампочкой и тоненько запищала. Включив связь, я тихо спросила:

— Кто это?

— Володя. Как ты себя чувствуешь, крошка? — В его голосе послышалась ирония. — Не поймали еще?

— Ты где?

— В машине, недалеко от проходной, в соседнем дворе. Твой Дима накачал меня инструкциями, дал рацию и пообещал оторвать голову, если с тобой что-нибудь случится. Забавный парень.

— Ты уже знаешь, что мы не нашли Родиона?

— А я вам что говорил? — усмехнулся он. — Крутицкий не идиот, его на шару не возьмешь. Зачем ты осталась? Ты даже не представляешь, как рискуешь, крошка.

— Мне плевать. Я хочу найти своего босса и разогнать всю эту дьявольскую шарашку к чертовой матери.

— О-о, какие мы грозные. Но, боюсь, силенок у тебя не хватит. Мой тебе совет: сиди в той комнате и никуда не суйся, пока твой Дима тебя не заберет. Иначе просто пристрелят, и никакие твои приемчики не помогут. А потом Крутицкий найдет способ отболтаться от кого угодно, включая твоего мента. Ты поняла?

— Где они могли спрятать Родиона, как думаешь?

— Ха! — хохотнул он. — Где могли спрятать! Да где угодно. Вы оба этажа осмотрели?

— Что? — опешила я. — Какие оба этажа? Тут только один вроде…

Володя громко расхохотался, а когда успокоился, сказал:

— Ну вы и лопухи! Вас надули, как детей. Сыщики, тоже мне. Вы, как я понял, только по административным помещениям ходили, а под ними есть главные заводские корпуса — там ведь когда-то военный завод был, крошка, вертолетные двигатели собирали. Сейчас там все законсервировано, Крутицкому это не нужно, ему и так места хватает, но войти туда можно. Наверняка твоего Родиона спрятали там, если, конечно, не вывезли в другое место.

Я слушала его и чувствовала себя последней дурой. Ну конечно же, как мы не догадались, что внизу могут быть другие помещения! Нужно было сначала выяснить, что здесь было раньше, а потом уже ехать с обыском. Правда, времени было не очень много, но могли бы успеть, а теперь вот облапошились по первое число.

— Нет, его не вывезли, я уверена, — сказала я твердо. — А откуда ты знаешь про второй этаж? Если, как говорил, никогда не был под землей?

— Я тебя обманул, моя прелесть, — весело выдал мерзавец. — На самом деле я знаю каждый уголок вверенной мне территории — я ведь начальник охраны как-никак.

— Когда я выйду отсюда, лучше бы тебе в тот момент находиться километров за двести от Москвы, — процедила я.

— Ты сначала выйди, ха-ха! — Он снова рассмеялся. — А лучше всего сиди там, где ты есть, и жди своих. И, ради Бога, никуда не суйся: мы ведь поспорили, ты помнишь? Я хочу увидеть, как ты проиграешь этот спор, девочка. Все, заканчиваем, а то батарейки сядут. До встречи.

Рация смолкла, и я уложила ее в сумочку. Володю я так больше и не увидела. Не знаю, куда он делся.

Я открыла дверь, прислушалась и вышла в пустой коридор с выкрашенными в темно-зеленый цвет стенами. Слева была глухая стена, а справа, метрах в пяти, находилась дверь соседней комнаты, такой же, как и эта, пустой — мы ее осматривали вместе с Димой. Еще через три метра коридор сворачивал направо и вел к центральному проходу. Дойдя до поворота, я опять прислушалась. Стояла мертвая тишина, ни шагов, ни голосов, ни каких других звуков до меня не доносилось. Коридор уходил далеко вперед, и где-то там опять сворачивал. Не раздумывая более, я поправила сумочку на боку и двинулась на поиски своего драгоценного босса. Благополучно добравшись до широкого центрального прохода, остановилась и посмотрела по сторонам, осторожно выглянув из-за угла. Ни справа, ни слева никого не было. План мой был прост: нужно было попасть в комнату кого-нибудь из сотрудников, которых удерживали здесь насильно, и попытаться разговорить, чтобы узнать, что за чертовщина здесь происходит и где находится вход в нижний этаж. Еще, конечно, неплохо было бы выяснить, где сейчас сам господин Крутицкий, ночует ли он здесь или отправляется домой. Его кабинет находился в самом начале бункера, в одном из первых поворотов, там же были и охранники, встречаться с которыми мне пока не хотелось, чтобы не поднимать лишнего шума. Комнаты, где проживали ученые, располагались в одном из ответвлений с правой стороны, но в каком точно, я не помнила — слишком уж много их здесь было. Значит, придется действовать методом тыка. Выскользнув из-за угла, я быстро пробежала до ближайшего поворота, нырнула туда и сразу же увидела охранника. А ведь я точно помнила, что раньше его здесь не было! Надо же, попалась, идиотка, на первом же повороте…

Он сидел на стуле сразу за углом боком ко мне И читал книгу. Повернувшись на шум, бугай на мгновение опешил, уставившись на меня недоуменным взглядом, а затем, молниеносно выхватив из кобуры под мышкой пистолет, вскочил, целясь мне в лоб, и прорычал:

— Стой, где стоишь, и не дергайся!

Я послушно замерла. Руки парня, сжимавшие пистолет, заметно дрожали, он очень волновался и мог убить меня, даже не желая, случайно нажав на курок. Между моим лбом и дулом «ТТ» было не более трех метров, промахнуться было практически невозможно.

— Не дергайся, я сказал! — зачем-то снова выкрикнул он.

— Да я и не дергаюсь, малыш, — пожала я плечами. — Ты только не нервничай ради Бога, а то еще выстрелишь невзначай.

Он вдруг осклабился:

— Выстрелю, и мне ничего за это не будет. У нас приказ стрелять на поражение, как только ты вылезешь из своей норы. Где ты пряталась, сучка?

Он оторвал одну руку от пистолета, вытащил из-за пояса рацию и поднес ко рту.

— Шеф, мышка попалась, — доложил он. — Я в девятом блоке, держу ее на мушке.

— Не подпускай ее близко к себе, понял? — донесся из рации знакомый голос Игоря. — Сейчас подойдет подкрепление. В случае малейшей опасности — стреляй по ногам.

Ага, значит, Володю уже списали, подумала я, а Игоря поставили на его место. Быстро же здесь все делается. Мне почему-то стало очень тоскливо от мысли, что я попаду в лапы этого ублюдка, когда сила на его стороне. Вот уж он, наверное, отыграется за те унижения в машине…

— Ты все слышала? — злорадно процедил охранник, засовывая рацию обратно за пояс.

— Ага, — сказала я, с улыбкой глядя ему в глаза, и прямо с ноги метнула свою туфлю-убийцу.

Длинная острая шпилька вонзилась ему меж маленьких, близко посаженных глаз. И в тот же миг раздался выстрел — умирая, парень все же успел нажать на курок. Пуля просвистела у меня около уха, с визгом вонзилась в стену за моей спиной, срикошетила и, жужжа, полетела куда-то по центральному проходу, откуда уже доносились шаги и крики. Раздумывать было некогда. Метнувшись к падающему телу охранника, я подхватила пистолет, выдернула туфлю, сняла с ноги вторую, чтобы не мешала, и бросилась босиком по коридору, надеясь успеть свернуть за угол прежде, чем появится подкрепление.

— Стой, курва!!! — закричал кто-то сзади.

Поняв, что сейчас будут стрелять, я упала на пол и уже кувырком добралась до поворота. Пули пролетели надо мной. Спрятавшись за углом, я перевела дух и осмотрелась. Коридор с множеством дверей походил как две капли воды на тот, который я так опрометчиво покинула. Он заканчивался тупиком, а все комнаты были, насколько я помнила, забиты каким-то старым лабораторным оборудованием. Охранники, прибежавшие на зов, остановились, галдя, где-то около трупа своего товарища, и кто-то провопил:

— Ни хрена себе! Сашка мертв! Что делать, командир?! У нее Сашкина пушка!

— Подождем, — раздался в ответ раздраженный голос Игоря. — Да встаньте вы за стены, бараны! Не высовывайтесь пока. Черт, говорил же этому идиоту, чтобы сразу стрелял!

— Чем это она его уделала? Глянь, какая дыра во лбу.

— Хрен ее знает! Это не баба, а черт в юбке, от нее не знаешь, чего ждать.

Ах, ты не знаешь, ублюдок? Высунув руку с пистолетом за угол, я выстрелила. В ответ они тут же начали палить из всех стволов, которых там было не меньше пяти или шести.

— Стоп! — закричал Игорь. — Хорош стены долбить! Подождем, пока у нее кончатся патроны, а потом возьмем ее с потрохами.

— Замочу, падлу! — взвизгнул кто-то с ненавистью. — За Сашкá…

Взяв туфли в зубы, я на карачках поползла дальше по коридору, до следующего поворота. Мне хотелось зарыться куда-нибудь, спрятаться, чтобы не нашли, и ждать наступления утра. А там придет Дима с ребятами, и все образуется. И если бы я не была такой дурой, то отсиделась бы в кабинете Шостикова, и все именно так и случилось бы. Но меня понесло навстречу своей гибели, неизвестно, куда и зачем… Что вот я теперь буду делать, когда действительно закончатся патроны? Из этого тупика никуда уже не денешься, они перероют все комнаты, найдут и пристрелят. А потом сожгут труп в крематории, и никто не узнает, где могилка моя. И Дима никогда не сможет доказать, что я осталась здесь в нарушение всех законов о частной собственности и что здесь же был Родион, от которого тоже сразу избавятся, как только со мной будет покончено. Пока что я надеялась, что Крутицкий клюнул на мой блеф и не тронул пока Родиона. Но он, гад этакий, каким-то образом догадался, что я осталась внутри. Неужели Дима ничего не смог придумать? Ну и друзья у босса… А еще в МУРе работают. Или это Крутицкий оказался слишком умным? Впрочем, теперь уже без разницы, как все получилось, главное, что меня вычислили и теперь будут охотиться, пока не уничтожат. Если у Крутицкого есть свои люди на Петровке, то он наверняка знает о том, что Дима собирается вернуться утром, а значит, попытается во что бы то ни стало решить все свои проблемы до семи часов утра. И главная его проблема сейчас — это я. Ну что ж, если понадобится, я позову Пантеру, и пусть она сама разбирается здесь со всеми своими звериными методами…

Свернув за угол, я увидела тупик и поднялась на ноги. Голоса уже слышались в отдалении: охранники продолжали оставаться на своих местах, думая, очевидно, что я караулю их с пистолетом, и не решались лезть под пули в открытом пространстве узкого коридора. Толкнув первую же дверь с левой стороны, я вошла внутрь и оказалась в каком-то темном помещении. Нащупав на стене выключатель, зажгла свет и осмотрелась. Мы с Димой уже были здесь пару часов назад и ничего подозрительного не нашли. Огромная комната была заставлена четырьмя рядами длинных стеллажей, на которых громоздились непонятные электронные приборы, микроскопы и склянки с надписями по-латыни. В дальнем конце возвышался огромный железный шкаф темно-синего цвета, в котором на плечиках висели белые халаты. В принципе, при большом желании здесь вполне можно было продержаться до рассвета, решила я и начала выкручивать ногтем мизинца шурупы из крышки выключателя — свет мне был ни к чему. Отвинтив крышку, я вырвала один провод из контакта, и люминесцентные лампы тут же погасли. Закручивать крышку я не стала — пусть кого-нибудь долбанет током, если сунется, может, поумнеет… Приоткрыв дверь, я прислушалась. Голосов теперь уже слышно не было. Постояв в неизвестности минуты две и так ничего и не услышав, я, сгорая от любопытства, выскользнула в коридор и на цыпочках, сжимая в руке пистолет, пошла к повороту. Дойдя, затаила дыхание и стала вслушиваться в тишину. Ни звука. Это было странно. Не могли же они уйти? Опустившись на корточки, я осторожно выглянула за угол. Там тоже было пусто. Что за чертовщина? Такое ощущение, что на меня плюнули, про меня забыли и вообще до меня здесь не было никакого дела. Добравшись до того поворота, откуда недавно стреляла, я наконец услышала сдавленный шепот. Разговаривали все там же, где-то около трупа.

— Рвач, не спорь, — зло шипел Игорь. — Сейчас ты доползешь до того угла и проверишь, там она или нет.

— Но, командир, — протестовал Рвач, — если она там, то мне конец, ты ж понимаешь. Она меня первым же выстрелом уложит. Я так не согласен.

— Тебе за что бабки платят, скотина? Не можем же мы сидеть здесь до утра? Шеф сказал взять ее, значит, надо взять, понял?

— А почему всегда я? Пусть вон Кудрявый идет…

— А я что, крайний? — возмущенно прошептал Кудрявый. — Тебе сказали, ты и иди!

— Пошел ты…

— Короче, если не поползешь прямо сейчас, я сам тебя пришью, усек? — процедил Игорь. — Вперед и без базара.

Тяжкий вздох пронесся по коридору, и я услышала, как кто-то, сопя, пополз в мою сторону, перебирая коленями и руками по бетонному полу. Я стала отползать назад, за последний поворот. Оказавшись там, села и стала ждать. Вот он добрался до поворота, замер, видимо, боялся сразу выглянуть, потом зашевелился, шурша одеждой, и я поняла, что он все-таки осмелился выглянуть из-за угла. На этот раз по коридору пронесся вздох облегчения, а затем раздался громкий осипший голос:

— Ее здесь нет, командир! Она смоталась куда-то!

— Ты чего орешь, придурок! — рявкнул во всю глотку Игорь и скомандовал: — Идем, братва!

Десяток пар ног тут же затопал по коридору, а я сняла пистолет с предохранителя. Рассуждать о том, правильно я делаю или нет, не было никакого смысла: или они прикончат меня, или я их. Поэтому, дождавшись, когда вся толпа покажется из-за поворота, я выглянула из-за угла и, целясь в ноги, выпустила все оставшиеся в обойме патроны. Четверо амбалов в белых рубашках и галстуках тут же свалились на пол и задрыгались, крича от боли. Остальные, включая Игоря, который бежал последним, немедленно бросились назад и остановились за стеной.

— Сука! Ты что делаешь, гнида!!! — заорал кто-то. — Игорь, она так нас всех перебьет!

— Не перебьет, — весело ответил тот. — У нее уже патронов нет.

— Ты уверен?!

— А то… У Сашка была только одна обойма.

— А может, у нее еще своя пушка есть!

— А это мы сейчас проверим. Давай, иди и возьми ее. Если не выстрелит, значит, она наша.

— Братки, хватит трепаться, помогите же! — простонал кто-то из лежащих. — Утащите нас отсюда, мать вашу!

— Ага, а если она палить начнет? — несмело возразил кто-то, но Игорь ледяным тоном приказал:

— Волоките их в медпункт. Говорю же, нет у нее больше патронов. Она теперь наша. Миронов и Резо останьтесь здесь, остальные займитесь ранеными. Вперед.

Послышалось пыхтение, стоны усилились и начали отдаляться. Их волокли по полу, как мешки с цементом, не обращая внимания на страдальческие крики покалеченных товарищей. Вслед за этим послышался сдавленный голос Игоря, который, похоже, говорил по рации:

— Шеф, у нас тут потери… Еще четверо… Нет, она им только ноги прострелила… Я понимаю, что ерунда. До семи управимся, не переживайте, никуда не денется. Только мне еще люди нужны. Нужно с других участков снимать… Понял… Живьем брать?! Но, шеф, вы ведь говорили, что… Да ничего она не знает! И того козла давно пора убрать… Ну ладно, как скажете. Только предупреждаю: вся ответственность за жизнь остальных теперь на вас. Эта стерва очень опасна, я ж говорил… О’кей…

— Так, братишки, надо ее живьем брать, — усмехнулся он, выключив рацию. — Шеф чего-то боится и поговорить с ней хочет.

— Если у нее пушки нет, то возьмем, какие проблемы, — ответил кто-то басом с кавказским акцентом. — Может, уже пойдем, чего ждать?

— Иди, биджо, — хмыкнул начальник охраны, — если не боишься. А мы посмотрим, что у тебя получится. Кстати, мне еще подкрепление нужно вызвать.

Он снова включил рацию и начал отдавать команды, смысл которых сводился к тому, чтобы все бросали свои посты и, вооружившись до зубов, бежали к девятому боксу. В поперечном коридорчике, разделявшем наши боевые позиции, послышался шорох: кто-то неслышно подкрадывался к повороту, за которым я пряталась. Вот уже послышалось его сдавленное дыхание, он подошел совсем близко, и наконец из-за угла показалось дуло пистолета, а затем и волосатая рука, сжимавшая рукоятку. Пистолет начал поворачиваться в мою сторону, палец на курке напрягся, но я не стала дожидаться, пока он выстрелит наугад и продырявит мне живот, а ударила по руке растопыренной пятерней, всеми своими когтями, разорвав ему вены и сухожилия на запястье. Несчастный Резо, лица которого я так и не увидела, вскрикнул, кровь брызнула во все стороны, пистолет упал на пол, изуродованная рука исчезла, и послышался торопливый удаляющийся топот и глухое рычание. Еще один кандидат на больничную койку местного медпункта…

— Чем это она тебя так?! — ошарашенно воскликнул Игорь.

— Я сам не понял! — чуть не плача, простонал биджо.

— Беги скорее к врачу, пока вся кровь не вытекла! — злым голосом приказал Игорь и крикнул: — Эй, ты слышишь меня, сучка поганая? Выходи оттуда, если жить хочешь! Или мы из тебя решето сделаем!

— А ты приди и возьми, милый! — ответила я. — Лучше скажи, где мой босс, и я оставлю вас в покое! Ты разве еще не понял, что вам со мной не справиться?

— Что она несет, Игорек?! — воскликнул Миронов. — Это же обыкновенная баба, а не дивизия «СС»! Дай я ее прикончу?

— Заткнись, идиот. Сейчас наши подойдут, и тогда двинемся. Против толпы она ничего сделать не сможет. А вот и они…

До меня донесся топот множества бегущих по главному коридору ног. Точно подсчитать, сколько их прибыло, было невозможно, но явно не меньше десяти человек. В коридоре стало очень шумно. Здраво рассудив, что, если вся эта оголтелая и озверевшая от злости компания головорезов ринется на меня, мне несдобровать, я потихоньку развернулась и поспешила к двери облюбованного мною склада. Закрыв за собой дверь, я включила фонарик и пошла к железному шкафу. По пути снимала со стеллажей приборы и укладывала их на пол — пусть поспотыкаются…. Потом достала из шкафа один белый халат, надела на себя поверх джинсового костюма, застегнула на все пуговицы, сунула за воротник плечики, залезла в шкаф и встала в один ряд с висящими там халатами, зацепив крючок вешалки за деревянную перекладину и втянув голову внутрь длинного, свисающего до самого пола халата. Я почему-то рассчитывала, что таким образом в темноте меня могут и не заметить, тем более что они точно не знали, в какой именно комнате я спряталась. А на самый крайний случай у меня всегда оставалось беспроигрышное средство — Пантера. Застыв в неловкой позе висящего в шкафу халата, я принялась ждать решения своей участи.

Примерно через пару минут в коридоре послышался крик «Банзай!», а затем громкий топот — выстроившиеся в боевой порядок охранники бросились в атаку на хрупкую и беззащитную девушку. Гул стал быстро приближаться. Вот они добрались до последнего поворота, свернули и остановились. Голоса смолкли.

— Она где-то зарылась опять! — узнала я возбужденный голос Игоря. — Разберитесь по трое и начинайте обыскивать помещения. Друг от друга не отходить, все время держаться вместе. Если что — стреляйте в ноги. Она нужна нам живая.

— Разберемся, командир, — пробурчал кто-то. — Подумаешь, баба…

— Ты, Бурляй, не видел, что она с Резо сделала, — раздался мрачный голос Миронова. — От руки живого места не осталось. Это настоящий зверь, а не баба.

— Это пока она со мной не встретилась. У меня с ними разговор короткий.

— Хорош болтать, расходитесь по комнатам, — скомандовал Игорь. — Как найдете, сразу кричите. Погнали.

Все быстро разбрелись, захлопали соседние двери, которых там было не меньше восьми, защелкали выключатели, послышались звуки опрокидываемой мебели и грохот бьющихся об пол склянок. Через мгновение от удара ноги распахнулась и дверь моего склада. Свет, проникший из коридора, до шкафа не доставал, и я оставалась в кромешной темноте, делая вид, что я лабораторная униформа и не более того. А что мне еще оставалось? Раздвинув пальцами полы халата, я стала наблюдать. Вошли трое, все в осточертевших уже мне белых рубашках, незнакомые, здоровенные, как Игорь, и коротко стриженные. Один привычно потянул руку к выключателю, оттуда с треском вырвался сноп искр, и парень громко выругался:

— Ё-моё! Что за фигня?! Меня током долбануло!

— Свет вруби, Влад, не видно ни хрена.

— Тут выключатель сломан, слышь, Бурляй? Фу ты, черт, как больно-то! — Он все тряс рукой. — Кажется, кожу подпалил.

Бурляй и еще один парень встали лицом к проходам между стеллажами и внимательно всматривались в полумрак, пытаясь хоть что-то рассмотреть.

— Может, за фонариком сбегать? — предложил Влад, разглядывая оголенный выключатель. — Тут, кажись, все разворочено, а без света ничего не найдем.

— А по-моему, тут никого нет, — неуверенно проговорил третий, топчась на месте. — Может, пойдем отсюда?

— Закрой варежку, — пробасил Бурляй. — Пока все не осмотрим — не уйдем. Влад, становись в третий ряд, и пошли все вместе вперед. Пушки держите наготове.

— Думаешь, надо? — Влад нехотя пожал плечами и пристроился в крайний ряд между стеллажами. — Ну что, двинулись?

Они синхронно пошли вперед, медленно и неотвратимо приближаясь к моему зыбкому убежищу. Бурляй шел посередине и был ко мне ближе всех. Добравшись до невидимого в темноте первого осциллографа, который я положила на пол, он споткнулся, грохнулся со всего размаха на пол и громко выматерился. Влад с товарищем, испуганно повернувшись в его сторону, тут же открыли огонь. Выпустив в стеллаж по обойме, они хриплыми голосами хором спросили:

— Бурляй, ты где?

— Перестаньте палить, придурки! — проревел тот, поднимаясь на ноги. — Чуть меня не замочили…

— Что тут происходит?! — в помещение ворвался Игорь с пистолетом наперевес, а с ним два его помощника. — Она здесь?

— Да нет, я споткнулся просто, а эти идиоты стрелять начали, — пояснил Бурляй. — Света же нет, ни хрена не видать…

— Да? А почему это вдруг света нет? — насторожился Игорь. — Тут ведь недавно все ремонтировали.

— Значит, недоремонтировали, — зло процедил Бурляй. — Выключатель сломан. Ладно, мы тут сами разберемся…

— Ну-ну, — Игорь удивленно покачал головой, бросил взгляд на разобранный выключатель и кивнул своим людям. — Идемте.

Они исчезли в коридоре. Мои мучители перезарядили оружие и двинулись дальше, уже полностью скрытые тьмой. Мне были видны лишь их смутные силуэты. Буквально через пять секунд Бурляй споткнулся о заботливо подставленный мною микроскоп и снова свалился, на этот раз уже на стеллаж, который, не выдержав нагрузки, начал заваливаться на идущего по другую сторону Влада. На пол со страшным грохотом посыпались приборы и склянки. Влад, едва успев отскочить в сторону от падающей полки, выставил пистолет и заорал:

— Бурляй, я буду стрелять!!! Где она?!

Третий не стал дожидаться ответа, а передернул затвор и сразу же начал палить в потолок. Началась настоящая чехарда. Бурляй орал во всю глотку, чтобы в него не попали, Влад с напарником стреляли во все стороны наугад, причем несколько пуль со звоном отскочили от моего железного шкафа, а со стеллажа продолжали падать и разбиваться приборы и банки. В довершение всего в комнату снова примчался Игорь и, направив в темноту пистолет, завопил:

— Сдавайся, сучка!!! Ты окружена! Где она, мужики?! Вы где?!

Выстрелы вновь смолкли, и стал наконец слышен голос лежащего на полу Бурляя.

— Ну козлы, я вас сейчас уродовать буду! — гневно процедил он, поднимаясь и стряхивая с себя осколки. — Второй раз уже чуть меня не замочили.

— А мы виноваты, что ты все время падаешь? — истерично взвизгнул Влад. — Под ноги смотреть нужно!

— Так ведь не видно ни черта! Хоть глаз выколи…

— Постойте, — в голосе Игоря послышались мрачные нотки, — вы что, нервы мои испытываете? Я и так уже на пределе…

— Думаешь, нам легче? — буркнул Бурляй виновато. — Но здесь ее пока не видно, так что не волнуйся. Лучше бы фонарик нашел…

— Колян! — крикнул кому-то в коридоре Игорь. — У тебя ручка с фонариком была. Где она?

— Здесь.

— Тащи сюда!

Прибежал Колян, сунул Игорю фонарик и с любопытством уставился в глубь комнаты.

— Что здесь такое? Нашли бабу?

— Не твое дело, иди ищи дальше, — рявкнул на него Игорь. — Держи, Бурляй, и больше не падай. Сейчас мы в остальных комнатах проверим и к вам присоединимся. И не кричите почем зря, а то я устал уже сюда бегать.

— Разберемся.

Бурляй взял у него фонарик, и Игорь ушел. Темноту прорезал тоненький лучик, быстро пробежался по стеллажам, застыл на полу, где были расставлены приборы-ловушки, скользнул дальше и остановился на мне. То есть, конечно, не на мне, а на висящих в шкафу халатах, под одним из которых я скрывалась.

— Братва, шкаф видите? — тихо спросил Бурляй, осторожно обходя приборы и приближаясь к шкафу.

— Видим, а что? — не понимая, спросила братва.

— А что там внутри?

— Кажись, тряпки какие-то… Да ты подойди поближе и проверь.

Оба напарника стояли посередине комнаты между стеллажами и опасливо наблюдали за Бурляем.

— А у вас там все чисто? — спросил он, останавливаясь в метре от шкафа.

— У нас голый Вася. Если в этом ящике ее нет, значит, она вообще не здесь, — сделал вывод Влад. — Пошарь там, и сваливаем отсюда, пока все ноги не переломали.

Я незаметно закрыла щелку и напряглась в томительном ожидании. Вот лучик прошелся по халатам, слегка ослепив меня на мгновение, попрыгал поверху, понизу, затем я услышала, как охранник подошел ближе и начал перебирать висящие тряпки, начав с другого от меня конца широкого шкафа. Я уже поняла, что конфликт неизбежен, и приготовилась к самому худшему. В тот момент, когда его рука нащупала мое плечо, я дернула полы халата, с треском оторвав все пуговицы, и, не обращая внимания на слепящий глаза луч, оттолкнулась ногой от стены и бросилась на гиганта Бурляя. От неожиданности он, не удержавшись на ногах, повалился на спину, пальцы моих рук прошлись по его здоровенной физиономии, я почувствовала, как слезает кожа, и вырвала ему кадык, чтобы он не смог закричать. Через мгновение все было кончено. Двое других, не понимая, что произошло, почему фонарик вдруг упал на пол, а товарищ молчит, вскинули пистолеты, и один спросил:

— Бурляй, ты что, опять споткнулся?

— Ну, что ты там возишься, Бурляй? — нетерпеливо спросил Влад. — Не разыгрывай нас, а то опять ведь палить начнем…

Я взяла фонарик, направила ему в лицо и начала обходить полку, чтобы подобраться поближе.

— Ну кончай дурить, Бурляй! — Он заслонился рукой. — Я пошутил! Хорош уже, идем отсюда! Подумаешь, чуть не попали… Не убили ведь…

Я продолжала идти на парня, скрытая тьмой и слепя его фонариком. Третий, решив, что дело кончено, уже повернулся к выходу и проворчал:

— Ладно, вы тут разбирайтесь, а я пошел…

Когда он вышел, в помещении раздался негромкий стон Влада — я метнула ручку-фонарик, и она попала острой пишущей стороной ему в глаз. Бедняга так и упал с торчащим из лица горящим фонариком…

Подойдя к нему, я взяла оброненный пистолет, подобралась к двери и выглянула в коридор. Там было пусто. Все комнаты были открыты, из них доносился шум обыска. Не тратя больше времени, я выскользнула наружу и неслышно побежала прочь из этого тупика к центральному проходу.

 

Глава 6

Окрыленная столь легким успехом, я решила не возвращаться в кабинет Шостикова, а прямиком направилась в приемную президента, которая находилась в самом начале бункера, в коридоре с отделанными под дерево стенами, с ковровыми дорожками и люстрами на потолке. У Крутицкого была огромная приемная, где днем сидела секретарша с двумя охранниками, и такой же просторный кабинет. Все это мы осматривали вместе с Димой, надеясь отыскать там Родиона, но ничего интересного, кроме забитого импортным спиртным бара в кабинете, не нашли. По моим прикидкам, Игорь еще минут пятнадцать будет обыскивать все комнаты в тупике и только потом, когда наткнется на убитых, сообразит, что я сбежала. Этого времени мне должно хватить на то, чтобы хоть что-то выяснить или, в крайнем случае, обезопасить свое дальнейшее пребывание в подземной лаборатории.

Свернув в ведущий к приемной коридор, я сняла туфли, взяла их в руку, спрятала пистолет за спину, бесшумно подкралась к закрытой двери, на которой красовалась медная табличка с надписью «Президент», и, не постучавшись, открыла. За столом секретарши никого не было. Дверь в кабинет Крутицкого была заперта. В кресле около его двери сидел охранник и смотрел по телевизору футбол с выключенным звуком. Второй охранник, очевидно, находился сейчас вместе с Игорем. Увидев меня, сторожевой пес сразу вскочил и потянулся за пушкой. Я вытащила из-за спины свою и прижала палец к губам. Он тут же расслабился, растерянно заморгал, уставившись на мое оружие, и сел на место, нехотя убрав руку из-под мышки.

— Сам у себя? — тихо спросила я, кивнув на дверь Крутицкого.

Он снова кивнул. В глазах его появились обреченность и страх. Видимо, он уже был наслышан о моих «подвигах» и теперь, увидев меня воочию, разволновался. Дожила, называется: мужчины, вместо того, чтобы при виде меня испытывать страсть и здоровое влечение, почему-то начинают бояться. Если так пойдет и дальше, то я до конца дней останусь девственницей…

— Аккуратно вытащи двумя пальцами пистолет и сунь его под кресло, — попросила я. — И не строй из себя героя, если жить хочешь.

Он побледнел и медленно проделал все так, как мне хотелось. Когда оружие очутилось под креслом, я поставила туфли на пол, обулась, затем, не спуская глаз с амбала, нащупала за своей спиной ручку замка на входной двери и повернула ее до упора. Затем, не опуская пистолета, приблизилась к охраннику и ткнула дулом в его лоб. Глаза его расширились от ужаса, губы задрожали, и мне показалось, бедняга вот-вот расплачется. Когда я протянула руку и стала нащупывать сонную артерию на его шее, ужас сначала сменился недоумением, потом безразличием, а затем глаза и вовсе закрылись, сонные и бессмысленные. Товарищ уснул. Все, теперь можно было идти на прием к президенту. Долго же я ждала этой минуты! Сейчас он, подлец, все мне расскажет, или я за себя не отвечаю…

Вытерев окровавленные руки о рубашку спящего охранника, поправив прическу на голове и приведя в порядок свой чудесный, немного испачканный кровью джинсовый костюм, я поудобнее перехватила пистолет и только после этого открыла дверь кабинета. Крутицкий сидел за дальним концом длинного стола и что-то сосредоточенно писал. На носу его сидели очки в тяжелой золотой оправе, делавшие его и в самом деле похожим на солидного ученого. Пиджак висел на спинке кресла, рукава ослепительно белой рубашки были закатаны по локоть.

— Ну, что там еще? — недовольно буркнул он, не поднимая глаз и продолжая строчить.

— Да вот, зашла узнать, где мой босс, — небрежно бросила я, запирая за собой дверь.

— Какого дьявола? — Он наконец оторвался от бумаг, и очки вместе с глазами медленно поползли на лоб. — Это ты?!

Ручка упала на бумагу, он распрямился в кресле, а рука потянулась куда-то за стол.

— Сиди спокойно! — рявкнула я, и он послушно замер. — Положи руки на стол, чтобы я их видела.

Он положил. Пальцы его тряслись, как у алкоголика. Я подошла и присела на край стола.

— Ну что, подонок, как видишь, я до тебя добралась, как и обещала.

— Где мои люди? — глухо спросил он, зло глядя перед собой в одну точку. — Ты что, всех прикончила?

— Пока не всех. Но, если вы меня вынудите, я это сделаю, не сомневайтесь.

— Чего ты хочешь?

— Разве не понятно? У меня две пустячные просьбы: во-первых, пусть сюда сейчас же приведут Родиона с Викой, а во-вторых, ты мне расскажешь, чем на самом деле занимается эта контора.

Он вдруг усмехнулся, и мне это не понравилось.

— Мне можно отвечать?

— Можно.

— Во-первых, — он посмотрел на меня, — Родиона здесь нет. И Вики тоже. Доставить их сюда смогут лишь утром. Я же не идиот, чтобы держать свою страховку, как ты сама сказала, рядом с собой. Если со мной что-нибудь случится или я не позвоню в назначенное время, твой Родион умрет — мои люди имеют такой приказ. Так что если ты меня сейчас убьешь, то тем самым лишишь жизни и своего горячо любимого босса.

— И когда же ты должен звонить?

— Пусть это останется моей маленькой тайной, дорогая, так будет надежнее. — Этот негодяй уже в открытую издевался надо мной. — А во-вторых, о целях наших исследований я уже все рассказал и добавить мне нечего. Ты можешь перебить здесь всех и меня в том числе, но ничего этим не добьешься. Поэтому лучше убери свою пушку — она тебе не понадобится. В данный момент мы с тобой на равных.

— Это ты так думаешь. Мне же ситуация кажется совсем иной. — Я спрятала пистолет в свою сумочку и как бы между прочим спросила: — Скажи, Николай, ты ведь боишься боли?

Он слегка изменился в лице, но усмешка с губ не исчезла.

— Душевной? — уточнил мерзавец.

— Физической, — вкрадчиво поправила я, змеясь улыбкой и поигрывая своими длинными, изящными пальцами с железными когтями, которыми легко пробивала миллиметровую жесть, о чем он еще, правда, не догадывался. — Я могу устроить тебе такую экзекуцию, что ты сам предпочтешь умереть, чем терпеть эту адскую боль. Ты когда-нибудь слышал о средневековых пытках?

Глазки его забегали, пальцы нервно забарабанили по столу.

— Ты что, пытать меня собралась? — просипел он.

— Ты ведь не оставляешь мне выбора, — вздохнула я и, резко выбросив вперед руку, отщипнула ему мочку левого уха и бросила перед ним на исписанные бумаги.

Зажав рукой окровавленное ухо и ошарашенно уставившись на меня, он дико завопил:

— Что ты наделала, дура?! Ты спятила?!

— Это только начало, — успокоила я его. — Поверь, мне будет нетрудно переместить тебя с кресла на этот стол, только уже в виде кусочков. — Я снова потянула к нему растопыренные окровавленные пальцы.

— Не трогай меня!!! — Он отшатнулся, скривившись от боли и страха. — Ты больна, тебя лечить нужно!

— Меня нужно лечить только от такой заразы, как ты, — процедила я.

— Я подам на вас в суд за незаконное проникновение на территорию частной собственности и нападение на сотрудников!

— Подавай. Тебя первого же и засудят за похищение людей.

— Вам все равно конец! Вы не знаете, кто за мной стоит. Здесь огромные деньги замешаны…

— Говори, где Родион, или я продолжу, — перебила я. — Мне не нравится твой нос…

Я начала присматриваться к его мясистому носу, и он испуганно закрыл его свободной рукой.

— Мне нужно позвонить! — быстро выдохнул он. — И… я должен взять пластырь, пока не истек кровью.

— Пластырь тебе не поможет. Да у тебя его и не хватит, если будешь молчать. Звони, скажи, чтобы привезли босса и Вику к проходной и ждали нас. Потом ты прикажешь своим «быкам» отойти подальше, и мы вместе с тобой выйдем отсюда.

— А что потом?

— Это ты уже спросишь у Родиона — пусть он решает. Звони…

Дрожащей рукой он схватил трубку, потыкал в цифры пальцем и прижал трубку к здоровому уху.

— Занято, — пробормотал он.

— Ничего, перезвонишь позже, а пока…

Тут заработала рация, лежащая рядом с компьютером, которую я сразу не заметила. Он беспомощно взглянул на меня.

— Ответь, — кивнула я. — И не вздумай импровизировать — покалечу.

Тоскливо посмотрев на свою мочку, он взял рацию, прокашлялся, включил связь и вполне нормальным, спокойным голосом проговорил:

— Слушаю.

— Шеф, мы ее потеряли! — послышался взволнованный голос Игоря.

— Болваны!!! — не сдержавшись, в ярости воскликнул Крутицкий, и тут я с ним была совершенно согласна.

— Но, шеф, она уложила еще двоих! — начал оправдываться начальник охраны. — Мы не знаем, куда она делась. Вы там в порядке?

Крутицкий поднял на меня измученные глаза и нехотя ответил:

— В порядке.

— Закройтесь на все замки, окажите Семену, пусть никому, кроме меня, не открывает, слышите, шеф? Если она до вас доберется, мне даже страшно представить, что будет! У Бурляя голова на ниточке прямо держится — она отодрала ее голыми руками…

— Заткнись, идиот! — снова закричал Крутицкий, с ужасом взглянув на мои руки. — Где вы сейчас находитесь?

— Там же, в девятом блоке. Мои люди уже роптать начали…

— Трусы поганые! — процедил Крутицкий. — За что я вам плачу, недоделки?! Ладно, сидите там и ждите моей команды, ясно?

— Как скажете, шеф, только…

— Молчать!!! — Его лицо перекосилось от бешенства. — Это приказ! От вас все равно толку нет!

Он швырнул рацию на пол и тяжело задышал, закрыв рукой лицо. Я его понимала, ему было сейчас очень трудно. Но Пантера уже вышла из меня и делала то, что считала нужным, оберегая свою хозяйку от неприятностей — так ее запрограммировал мой отец Акира. Этот красивый, но жестокий зверь, живущий во мне, обязан был охранять меня любыми доступными ему методами, вплоть до убийства, если не было другого выхода. Пантера не знала жалости и сомнений, она защищала меня, как мать защищает своего детеныша, и готова была умереть, лишь бы со мной ничего не случилось. Я же в минуты опасности пряталась за нее и безропотно наблюдала, ибо не могла простая, обыкновенная хрупкая девушка самостоятельно справиться с ситуациями, в которые попадала в силу не зависящих от нее обстоятельств. Ведь я не виновата, что на свете еще столько зла, которое, к сожалению, чаще всего одерживает верх над добром…

— Господи, — пробормотал Крутицкий, — ну почему этот Беликов пришел именно к вам? — Он взглянул на меня, в его глазах засветилась догадка. — Или вы были знакомы с ним раньше?

— Нет, мы познакомились, только когда он стал уже трупом. Бедняга даже сказать ничего не успел.

— Но тогда почему вы не согласились выдать его нам за деньги? — изумился он. — Вы что, коллекционируете мертвецов?

— Просто мой босс считает себя обязанным помогать всем клиентам без исключения, в том числе и покойникам.

— Невероятно… Ну что ж, теперь мне все ясно. Я признаю свое поражение. — Он безучастно уставился перед собой. — Но это совсем не означает, что вы выиграли…

— О чем это вы? — насторожилась я.

— О чем? — Он горько усмехнулся одними уголками губ. — Сейчас скажу… Можно я накину пиджак, а то знобит что-то? — Он зябко поежился.

— Можно.

Накинув на плечи пиджак, он как-то странно посмотрел на меня и сказал:

— Видишь ли, моя девочка, когда я вступил в эту опасную, но очень прибыльную игру, я, как и многие, дал расписку о неразглашении тайны. В противном случае меня ждет лютая смерть. Лютая, понимаешь? Люди, которые стоят за всем этим и диктуют правила игры, никогда и ничего не прощают. Они все видят и все знают. Им было известно о предстоящем обыске, о том, что утром сюда опять заявятся менты, и о том, что жена твоего босса сейчас лежит на сохранении в клинике. Я уверен, что ее уже нет в живых…

На моей голове зашевелились волосы, мне захотелось вцепиться в эту сволочь мертвой хваткой и рвать на части. Но я сдержалась. Сволочь продолжала:

— Они даже знают, что ты сейчас находишься в этом кабинете.

— Как это?

— Очень просто: когда ты вошла сюда, я нажал ногой на потайную кнопку в полу, и теперь они слушают наш с тобой разговор…

— Ну ты и гад, — буркнула я.

— Не то слово, — хмыкнул он печально. — Я уверен, что они уже едут сюда. Ты смогла справиться с моими людьми, но с теми, кто за мной стоит, тебе тягаться не по силам, можешь мне поверить…

Со стороны коридора послышался неровный гул, словно целая армия спешила сюда, гремя подкованными железом сапогами.

— Что это значит? — спросила я.

— Разве это не ясно? — Его лицо исказила злорадная усмешка. — Тебе крышка. И твоему Родиону тоже. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как тебя обломают, но, увы, ты загнала меня в тупик, из которого есть лишь один выход…

— И какой же? — Я никак не могла понять, к чему он клонит. Шум в коридоре нарастал.

— Какой? — Он хитро взглянул на меня. — Сейчас все сама увидишь. Пока эти люди сюда ворвутся, ты ведь наверняка успеешь причинить мне еще немало боли, а я ее боюсь — тут ты была совершенно права. Поэтому с радостью оставляю тебя на растерзание моим покровителям, ха-ха-ха! — Он вдруг истерично расхохотался. — Ох, и не завидую же я тебе, крошка! А теперь прощай…

Он быстро наклонил голову, схватил зубами угол лацкана и стиснул челюсти. Я рванулась к нему, но было уже поздно: лицо его начало синеть, глаза закатились, рот оскалился, обнажив желтые зубы, и из него повалила густая белая пена. Меня словно охватил паралич: уставившись на самоубийцу, я оцепенела. Крутицкий умер, раскусив вшитую в лацкан пиджака ампулу с ядом. Он трусливо сбежал на тот свет, оставив меня одну, растерянную и так ничего и не узнавшую, наедине с толпой несущихся сюда головорезов. Не нужно мне было позволять ему надевать этот проклятый пиджак! Опять я ошиблась, и эта ошибка теперь может стоить мне жизни. И Родиону тоже. И Валентине… Боже, какая же я дура!

…Из оцепенения меня вывела тишина. Мертвая, непривычная, она вдруг воцарилась в кабинете, давя на мозги и путая мысли, как будто я находилась глубоко под водой. Я удивленно повернулась к двери. Никто не ломился в нее, никто не кричал в приемной и не топал ногами — все было тихо и спокойно, как в гробу. Вдруг на столе затрещал телефон. Машинально я подняла трубку и услышала незнакомый, но приятный мужской голос:

— Ну что, крошка, допрыгалась? Короче, объясняю ситуацию: сейчас мои бойцы, которые находятся в приемной, произведут из гранатомета два выстрела: одним вышибут дверь кабинета, а другим разнесут тебя в клочья. Тебя это устраивает?

Конечно, меня это не устраивало! Кому ж захочется погибать в самом расцвете сил и лет? Разве что сумасшедшему. Но я себя таковой не считала. А с другой стороны, еще неизвестно, что меня ждет, если я останусь жива. Может быть, придется потом пожалеть, что не согласилась быть расстрелянной в упор из подствольного гранатомета? А впрочем, где наша не пропадала…

— Что вы хотите? — спросила я, стараясь сохранять присутствие духа.

— Ты не поверишь, но мы хотим видеть тебя живой и здоровой, — серьезно проговорил он.

— Не поверю, естественно. А зачем это вам?

— Слишком много вопросов. Сдайся добровольно, или мы открываем огонь. У тебя есть ровно две секунды: одна на обдумывание, другая на ответ. Время пошло. Раз…

— Сдаюсь, — выдавила я, презирая себя и ненавидя этих ублюдков.

— Ну вот и славненько, — в голосе говорившего послышалось явное облегчение. — Теперь поступим следующим образом: оставь на столе все оружие, какое у тебя есть, открой дверь, отойди на три шага и ляг на пол лицом вниз, руки на затылок. И лучше тебе даже не дышать, когда мои бойцы войдут в кабинет, иначе они могут принять это за попытку сопротивления и всадят в тебя весь боезапас, который принесли с собой. Они предупреждены о твоих скрытых талантах и видели беднягу Бурляя, так что…

— Я все сделаю. А можно вопрос?

Вместо ответа он положил трубку, из чего я сделала вывод, что вопросы теперь буду задавать не я… Вздохнув, я бросила пистолет на стол, подошла к двери, открыла замок, отошла ровно на три шага и улеглась лицом вниз на ковер, сцепив пальцы на затылке и закрыв глаза — смотреть на то, что здесь будет происходить, мне вовсе не хотелось. Сколько себя помню, у меня еще не было никогда так скверно на душе… Набрав в легкие побольше воздуха, я крикнула:

— Входите же, черт бы вас побрал!

Дверь тут же распахнулась от пинка, в комнату, лязгая оружием, вбежали какие-то люди, окружили меня со всех сторон, держась при этом на расстоянии, а затем я услышала звук передергиваемого затвора. Раздался глухой выстрел, я почувствовала острую боль под правой лопаткой и почти сразу же сознание затуманилось, и меня стремительно понесло в пугающую непроницаемым мраком холодную пропасть…

 

Глава 7

Очнулась я в белой смирительной рубашке. Вокруг меня были белые стены, белый потолок и белые занавески на окнах с белыми рамами. Я лежала на кровати с белой простыней, и под головой у меня была жесткая подушка с белой наволочкой. Все вокруг было белым, красивым и опрятным. Только вот на душе было черным-черно. Сомнения, угрызения совести и злость на саму себя переполняли меня всю без остатка, и хотелось умереть, только бы не чувствовать себя такой беззащитной и во всем виноватой. Опять попалась, опять подставила самых близких людей! Да когда уже меня жизнь научит быть осторожной и предугадывать события хотя бы на полшага вперед?! Сколько можно вляпываться по собственной глупости в неприятности, а потом выбираться из них, жертвуя, как правило, жизнями тех, кто хотел мне зла? Так ведь скоро на земле вообще только половина населения останется, если учесть, что каждый второй сейчас преступник. Нет, нужно будет сказать боссу, чтобы научил меня думать, чтобы поделился своими мозгами и сделал меня хоть чуточку умнее. Иначе сама пропаду и его погублю.

Смирительная рубашка — одно из самых гениальных изобретений человеческой мысли — сковала меня так, что я не могла пошевелить и пальцем. Зачем ее так стянули — одному Богу известно. Но стянули. Даже дышать было трудно. Ее грубая плотная ткань, накрахмаленная и пахнущая нафталином, врезалась в мою нежную кожу, причиняя боль, и мне стало тоскливо от мысли, что на теле опять останутся синяки. Моей одежды на мне не было. Какого-нибудь шкафа, где она могла бы лежать, в комнате тоже не наблюдалось. Здесь вообще ничего не было, кроме кровати и меня на ней. Даже тумбочки. Слева от меня светилось окно, справа — белая дверь. Лодыжки мои были притянуты жгутом к железной спинке кровати, а по груди проходил широкий кожаный ремень, не дающий ни встать, ни повернуться. Запеленали, прости Господи. Правая лопатка, в которую эти сволочи выстрелили в меня ампулой со снотворным, ужасно ныла.

Дверь открылась. Вошел какой-то щуплый пожилой тип с бородкой, в белом халате и очках, похожий на доктора Айболита. За ним вплыла мужеподобная медсестра с черными усами, на голову выше его и в два раза толще. В руках она несла деревянный стул. Подставив его около кровати под задницу Айболиту, она немедленно удалилась. Сняв очки в толстой роговой оправе, тип тщательно вытер их полой халата, посмотрел сквозь них на свет, еще немного потер, удовлетворенно крякнул и наконец нацепил на нос. И молча уставился на меня. Я так же молча смотрела в потолок. Говорить мне с этим заведомо грязным подонком было не о чем. Так прошло около двух минут.

— Вот гляжу я на тебя и думаю, — услышала я задумчивый голос. — Что бы мне с тобой такое сотворить? Тело у тебя очень красивое, портить жалко — это факт. Внутренности у тебя все здоровые, даже очень здоровые, я бы сказал, и на них я мог бы заработать немало денег, но, увы, без этих внутренностей твое тело очень скоро испортится, а его, как я уже говорил, портить не хочется. Поэтому вот сижу и думаю: что мне с тобой делать, красавица?

— Есть у меня одна мысль, — выдала я, не поворачивая головы.

— Да? И какая же? — с любопытством спросил он.

— Отпустите меня домой.

— Ну, это было бы не интересно, — разочарованно протянул Айболит. — Не так часто мне доставляют такие отличные человеческие экземпляры, чтобы я ими разбрасывался. Я ведь экспериментатор, мыслитель, творец, а ты говоришь: домой. Придумай что-нибудь получше.

— Вас как зовут, мыслитель?

— Ах да, прости, забыл представиться, — смущенно пробормотал он. — Знаешь, я привык уже, что мое имя здесь всем знакомо, вот и забываю. Аркадий Викторович я. Мамонтов. А ты, насколько мне известно, Мария. Красивое имя. Почти такое же красивое, как и ты сама. Поверь, я знаю толк в анатомии и могу оценить красоту.

— Послушайте, Аркадий Викторович, могу я узнать, где нахожусь и зачем?

— Как, — притворно удивился мерзавец, — тебе разве не сказали?! Негодяи. Я им непременно выскажу свое «фи» при первой же встрече. Конечно, ты имеешь право знать это. Ты в частном Центре экспериментальных медицинских исследований. Если коротко, то просто ЦЭМИ. Это довольно закрытое учреждение и занимается оно, в частности, секретными разработками в области новейшей медицины.

— Новейшей?

— Ну да. Это которая соединяет в себе традиционную медицину и ту, которую нынче модно называть нетрадиционной, то бишь парапсихологию, биоэнергетику, магию, целительство и прочую лабуду, которой я не буду сейчас забивать тебе голову. Одним словом, мы экспериментируем, ищем новые подходы и методы совершенствования возможностей человеческого организма. У нас есть несколько филиалов в Москве и по всей России. Кстати, из одного такого филиала тебя сюда и доставили. Говорят, теперь его закроют, а жаль — там уже почти добились неплохих результатов.

— Каких, например?

— Они работали над механизмом порабощения личности посредством воздействия на генную структуру человека. Правда, при этом использовались запрещенные препараты, но кто об этом знает? Ничего, зато все остальные филиалы работают на полную катушку, — гордо сказал он.

— Ну и как успехи? — У меня противно засосало под ложечкой.

— Есть успехи, — скромно проговорил Мамонтов и тяжко вздохнул. — Но нужно еще много работать. Не хватает человеческого материала. Между прочим, перед тобой сидит профессор, доктор медицинских наук, член-корреспондент и прочее, и прочее. Так что цени. Моя специализация — психотропные препараты. Я могу сделать из тебя гения, а могу — злодея.

— А как насчет законности ваших исследований?

Я наконец повернула голову. Профессор сидел, заложив ногу за ногу, в позе «Мыслителя» и, не мигая, смотрел на меня выцветшими глазками сквозь толстые линзы очков.

— У-у, куда тебя понесло, — усмехнулся он. — Закон — это где-то там, — он махнул рукой в сторону окна, — за этими стенами. А здесь у нас, как видишь, тишина и покой, здесь идет работа мысли, а она умирает при одном лишь упоминании слова «закон». Творчество и вдохновение — это беспорядок, хаос, и ни в какие рамки их не втиснешь — тут же угасают. Нам, творцам, нельзя жить по закону — мы сразу чахнем. Нам нужна свобода, свобода от всего, что мешает и сковывает движение мысли вперед, к истине. Поэтому можешь считать меня аморальным типом, но ради истины я готов носить этот ярлык до конца своих дней…

— Надеюсь, уже недолго осталось, — пробормотала я.

— Что? — не расслышал профессор.

— Говорю, что вы, наверное, фантастических американских фильмов насмотрелись про всякую подобную чепуху, вот и бредите.

— Милая моя, о чем ты говоришь! — Он возбужденно поднялся и заходил перед кроватью, размахивая руками. — Какие там фильмы! Да американцам и не снилось то, что мы делаем здесь, в этих стенах! Фантазия их сценаристов просто ничто в сравнении с реальностью, которой мы уже давно могли бы похвастаться перед всем миром, но не позволяют чертовы нормы международного права! Тьфу на них три раза! — Он плюнул на пол и яростно растер ногой. — Все их искусственные зомби, киборги, биороботы и робокопы — просто детский лепет! У нас есть образчики гораздо круче, поверь! Но, увы, мы не можем легализовать свои открытия в силу устоявшегося в международных ученых кругах консерватизма. — Тут он поник, сгорбился, доплелся до стула, упал на него и затих, погрузившись в свою невеселую думу.

— Ты даже не представляешь себе, как это обидно, — с болью в голосе снова заговорил профессор. — Годы работы, сил, терпения, поисков — и все в стол, в стол… Вот поэтому я никогда не выхожу из этого института: не хочу видеть убожества, которое царит в мире, который я давным-давно мог бы сделать совершенным!

— Чушь какая-то, — пробормотала я. — Вы, часом, не сумасшедший из соседней палаты? Где ваша смирительная рубашка? Возьмите мою — она вам нужнее.

— Ты мне не веришь, — печально проговорил он, глядя в одну точку перед собой. — И ни один здравомыслящий человек со стандартным мышлением не поверит. Вот так вот я и умру, непризнанный гений, человек из далекого будущего, в которое вы никогда не заглянете, ибо повязали себя дурацкими законами, а они делают из вас болванов, не видящих дальше собственного носа. Все!

Он решительно поднялся. Глаза его сверкали из-под очков, бледные губы дрожали, он взлохматил рукой редкие седые волосы на голове и торжественным тоном произнес:

— Теперь я понял, что сделаю с тобой!

Мне почему-то стало страшно, но я улыбнулась:

— И что же, интересно?

— Ты сама натолкнула меня на эту мысль, заговорив об американских фильмах. В одном из них я видел женщину-киборга, безжалостную убийцу. Именно такой я тебя и сделаю.

— Вы шутите? — Теперь я уже всерьез испугалась.

— Какие уж тут шутки, милочка? — Его усмешка стала зловещей. — Организм у тебя крепкий, ты, как мне сказали, профессиональная убийца, а теперь еще будешь неуязвимой и полностью подчиненной своему хозяину. Да, я это сделаю!

— И долго делать будете? — просипела я, ибо в горле вдруг пересохло.

— Пустяки. Через пару часов будешь готова. Это ведь всего лишь несколько внутривенных инъекций, а не операция на мозге. Препараты моего собственного изготовления, между прочим.

— А можно вопрос перед тем, как я стану киборгом?

— Валяй.

— Вы действительно во все это верите?

Он вдруг нахмурился, сунул руки в карманы халата и сухим голосом произнес:

— Жаль, что ты ничего не будешь соображать, а то бы сама убедилась.

И, развернувшись, быстрым шагом вышел из кабинета, оставив меня наедине с пустым стулом и неописуемым страхом.

Примерно полчаса я металась по кровати, насколько позволяли путы, но высвободиться так и не сумела. Господи, неужели все, что говорил этот полоумный, могло быть реальностью? Перспектива превратиться в убийцу меня не пугала — по сути, я действительно уже была убийцей, какая и не снилась профессору Мамонтову. Правда, убивала только в целях самообороны, да и то лишь когда другого выхода не было. Но вот как психотропные препараты, которым я вряд ли смогу долго сопротивляться, подействуют на живущую во мне Пантеру? Я знала, что этого зверя необходимо постоянно контролировать — слишком уж он может быть страшен, отделенный от моего сознания, которое управляет им и усмиряет его животные порывы. Только я держала Пантеру на цепи, отпуская лишь в те моменты, когда моей жизни угрожала опасность. И, собравшись разорвать эту цепь, профессор даже не подозревал, какое чудовище может выпустить на свободу. Эта мысль мучила и бесила меня больше всего, но сделать что-либо я была бессильна. Я начала вспоминать все, чему учил меня отец, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения, но ничего подходящего не приходило в голову. Акира даже не подозревал, что я могу подвергнуться подобного рода испытанию, поэтому и не застраховал меня от него. Он предусмотрел все, кроме психотропного воздействия на мой мозг…

Дверь опять открылась. Я повернулась и увидела красивого темноволосого мужчину лет сорока в строгом черном костюме-тройке. Он был довольно высоким, поджарым, с широко поставленными карими глазами с густыми ресницами, с правильным прямым носом и красиво очерченными губами. Держа руки в карманах брюк, он стоял в дверном проеме с сигаретой в зубах и, немного щурясь от дыма, смотрел на меня. Кого это еще черт принес?

Он прошел в комнату, взял стул, поставил на середину и уселся, небрежно закинув ногу на ногу. Затем вынул изо рта сигарету, стряхнул пепел на пол и с мягкой улыбкой спросил меня:

— Знаешь, Мария, зачем ты нам понадобилась?

По его голосу я узнала в нем человека, который принимал по телефону мою капитуляцию.

Я решила не отвечать. Немного выждав, он сказал:

— На твоем месте я бы предпочел поговорить, пока еще есть такая возможность. Ведь скоро ты превратишься в зомби, в мою рабыню без мозгов, без мыслей и желаний. А пока ты еще живой и нормальный человек, то лучше насладись этим напоследок — вот мой тебе совет.

— Чего вы от меня хотите? — со злостью выдавила я.

— Многого. Как только я узнал о твоих чудесных физических способностях, мне сразу стало ясно, что ты именно тот экземпляр, который мне нужен. Знаешь, а ведь я даже не подозревал, что такие люди, как ты, вообще существуют. — Он глубоко затянулся и с шумом выпустил изо рта и ноздрей клубы дыма.

— Где мой босс?

— Не беспокойся о нем. Он еще жив. И жена его жива. И девчонка. Они все будут жить, пока ты не выполнишь свою миссию. А потом мы вернем вас всех в ваш офис и исчезнем.

— Перестаньте говорить загадками.

— Какие уж тут загадки? — усмехнулся он. — Надо же на кого-то свалить вину за то, что тебе предстоит сделать. Будет куча свидетелей, которые увидят тебя на месте преступления, все они потом в один голос подтвердят, что это сделала ты и никто другой, и менты ни за что не догадаются, что здесь замешан лично я. Гениально, не правда ли?

— Не обольщайтесь, мой босс всегда найдет способ выкрутиться…

— Увы, моя крошка, твой босс к тому времени будет уже сумасшедшим. Как и его беременная супруга, впрочем, — с ноткой грусти в голосе произнес он. — А ты так вообще будешь говорить только то, что заложат в твой мозг. Тебя закодируют, и в результате ты возьмешь всю вину на себя, да еще и Родиона своего обвинишь в том, что это он разработал весь план и послал тебя на убийство. Хочешь верь, хочешь нет, но ваше агентство просто идеально подходит для осуществления моих планов. Будь сейчас жив этот Беликов, я бы повысил ему зарплату за то, что он вывел меня на таких замечательных людей, как вы. Мне самому такое бы и в голову не пришло. Мы подкинем вам в контору документы, из которых будет ясно, что вы занимались как раз этим делом. А потом, когда вам что-то не понравилось, просто взяли и убили своего клиента. Дело в том, крошка, что в противном случае я стал бы первым, кого заподозрили бы в организации этой акции. А в данном случае я буду совершенно чист.

— Вы забываете, что о вас знают на Петровке…

— На Петровке знают не обо мне, а о Крутицком, не путай, девочка, — весело проговорил он. — Этот ваш неугомонный Дима обнаружил его труп сегодня утром, когда явился с повторным обыском. Кстати, все остальные трупы мы убрали, чтобы у него не разыгралась фантазия, — он усмехнулся. — Дима со товарищи долго рыскал по всем комнатам и особенно долго почему-то задержался в бывшем кабинете Шостикова. Ты не знаешь почему?

— Понятия не имею, — сухо бросила я.

— А мне кажется, он искал тебя, милашка. Ты ведь там спряталась, когда решила остаться?

— Это уже не имеет никакого значения.

— Согласен. Но, думаю, тебе будет интересно узнать, что Дима уже находится под следствием — оказывается, Крутицкий оставил предсмертную записку, в которой обвинил капитана в том, что тот довел его до самоубийства своими необоснованными претензиями к честной и чистой науке и требованиями платить ежемесячную мзду за милицейскую «крышу». А поскольку Крутицкий человек очень нервный и впечатлительный, то взял и отравился, не видя другой возможности освободиться от вымогателя в погонах. Так-то, милая. Ваш Дима теперь сам висит на волоске, и я не исключаю, что очень скоро окажется за решеткой.

Как бы ни было мне плохо до этого момента, но после этих слов стало еще хуже. Единственная моя надежда на спасение рухнула. Эти хитрые бестии продумали все до мелочей, не оставив нам с боссом никаких шансов. Что за напасть такая в этом году? Сначала помощник депутата чуть не заставил нас признать свое поражение, теперь вот еще какие-то крутые загнали в угол… А ведь это год Тигра, мой, между прочим, год, ибо в апреле мне исполнилось двадцать четыре. Казалось бы, сам Бог велел Тигру охранять меня и лелеять, а тот почему-то плюнул на меня, даже несмотря на то, что я в детстве была рыжей, и пустил судьбу своей подопечной на самотек. И куда только астрологи смотрят?

— Что это вы так разоткровенничались? — спросила я, чтобы отогнать тоскливые мысли. — И вообще, кто вы такой?

— Я спонсор или инвестор — как будет угодно, — он широко улыбнулся. — Зовут меня Евгений Николенко, можно просто Женя. Я вкладываю деньги в различные, выгодные, на мой взгляд, нетрадиционные предприятия, в которые ни один нормальный человек деньги не вложит, ибо не видит в этом перспективы. А я вижу, потому что мне на роду написано вывести человечество на гораздо более совершенный уровень развития…

— Вы страдаете комплексом Бога? — съязвила я.

— Ничуть. — Он щелчком послал истлевшую сигарету в дальний угол комнаты и достал из пачки «Мальборо» новую. — Хочешь курить? Ты не думай, это не наша подделка. Мне из Америки привозят, прямо с фабрики «Филип Моррис» — тамошний директор мой хороший приятель.

— Не откажусь, — неожиданно для самой себя произнесла я.

Он поднялся со стула, подошел, присел на краешек моей кровати и поднес зажженную сигарету к моему рту. Я увидела его холеные пальцы, почувствовала приятный запах хорошего одеколона, от которого по телу пробежали мурашки, и жадно затянулась. Голова сразу же закружилась.

— Ты побледнела, — сочувственно сказал он, с беспокойством глядя на мое лицо. — Нужно спросить у профессора, можно ли тебе курить перед инъекцией. — Он уселся поудобнее и с увлечением заговорил: — Между прочим, насчет комплекса Бога ты недалека от истины. Я уже вложил немалые деньги в новейшие технологии, основанные на теории о микролиптонах. Ты знаешь, что это такое?

— Слышала краем уха. — Я сразу вспомнила профессора Коха с его навязчивой идеей создания психотронного генератора, который я безуспешно разыскивала в прошлом году.

— Вот видишь, и ты тоже слышала, — удовлетворенно проговорил он. — Эти сумасшедшие на первый взгляд ученые за годы советского режима понапридумывали столько всякой всячины, что никаких денег не хватит, чтобы претворить это в жизнь. Их никто никогда не слушал и не понимал, все их изобретения до сих пор гниют на полках, и только я один понял, какая это золотая жила.

— Откуда же у вас такие деньги?

— Деньги? Для меня не существует такого понятия, как деньги. Они были у меня всегда, с самого рождения, и с каждым днем их становится еще больше. Для меня это так же привычно, как и воздух, которым я постоянно дышу. Но это не самая подходящая тема для разговора. Ты спросила, почему я так с тобой откровенен? Что ж, я отвечу: потому что через час ты уже вообще ничего не будешь помнить. Как мне объяснил профессор Мамонтов, в твоем мозгу просто сотрут всю информацию из клеток памяти, а потом по новой запишут то, что мне нужно. Твоя личность как таковая перестанет существовать. Он настроит твое сознание на полное подчинение только моему голосу…

— Да это же бред сивой кобылы! — опять не выдержала я. — Такого просто не бывает!

Он рассмеялся.

— Вот и все мои друзья так говорят, когда впервые слышат. Им тоже это все кажется фантастикой. Однако благодаря мне это стало реальностью. И поверь, многое из того, что делают сегодня в моих лабораториях, уже давным-давно практиковалось в советских психушках и НИИ КГБ, только в гораздо более грубой и бессмысленной форме. Слышала, наверное, о «блокаде памяти», о психотронном кодировании, о сентетивном гипнозе и так далее?

— Скажите, вам меня не жалко? — всхлипнула я, умирая от жалости к самой себе.

— Честно? — серьезно спросил он. — Очень жалко. Будь ты хоть немного глупее, я бы сделал тебя своей любовницей и время от времени посылал тебя убирать конкурентов. Но, как я уже убедился, ты не из тех, кто добровольно согласится идти против своей совести. Поэтому я использую тебя только один раз и, пардон, уничтожу…

— Так вы это уже давно задумали?

— Как только услышал о твоих подвигах, а что? — Он удивленно посмотрел на меня.

— А профессор сказал, что это он придумал, когда меня только увидел, — наябедничала я на Мамонтова.

— Это у них случается, — мягко улыбнулся Евгений. — Они все немножко сумасшедшие и очень тщеславные. Пусть тешатся, пока есть возможность. Главное, чтобы отрабатывали деньги, которые я им плачу.

Он посмотрел на часы, встал со стула, расправил пиджак и ставшим вдруг холодным тоном произнес:

— Прощайте, Мария. Честно говоря, вы мне очень нравитесь как женщина. Но вы сами выбрали себе другую участь. Мне искренне жаль…

Склонив голову в коротком поклоне, он развернулся на месте и быстрым шагом вышел прочь из комнаты, оставив меня гадать, с кем я беседовала — с хорошим, но больным человеком или с законченным негодяем. Тотчас же в комнату вошли Мамонтов и еще двое молодых мужчин в больничных халатах и шапочках. Вслед за ними уже знакомая мне мужеподобная медсестра вкатила двухэтажную металлическую тележку с накрытыми белой материей полками. На тележке что-то многозначительно позвякивало, от чего по моей спине сразу же побежал неприятный холодок. Господи, неужели это не сон?!

— А вот и я! — радостно объявил, потирая руки, профессор, член-корреспондент Академии наук. — Заждалась небось, девица-красавица?

Беспомощно дернувшись на постели, я еще раз убедилась, что вырваться невозможно, и, отвернувшись к окну, затихла. Пусть делают что хотят, мне уже все равно, лишь бы это все поскорее закончилось.

— Так, ребятушки, подготовьте мне пациентку к операции, — скомандовал Мамонтов.

Я уж было обрадовалась, подумав, что сейчас меня распеленают и я накостыляю тут всем по первое число, но не тут-то было. Ребятушки сели с двух сторон на кровать, один, сграбастав двумя руками мои волосы, поднял их вверх, оголив шею, а другой начал тщательно протирать ее со всех сторон смоченной спиртом ваткой. Через минуту нежная кожа на моей шее покрылась красными пятнами, а сама я от запаха спирта слегка захмелела.

— Готово, Аркадий Викторович, — доложил ассистент, выбрасывая ватку в специальную металлическую ванночку на тележке.

— Отличненько! — расцвел в улыбке профессор. — Уступи-ка мне место, Олежек, а ты, Славик, держи ей голову покрепче, чтобы не трепыхалась. Сам понимаешь, операция очень сложная, требует тонкой работы. Маша, повязку!

Медсестра подошла к нему сзади и ловко окрутила его противное лицо марлевой повязкой, умудрившись при этом не задеть очки.

— Перчатки. — Он поднял согнутые в локтях руки и пошевелил пальцами.

Услужливая медсестра тут же вытянула из кармана резиновые перчатки и аккуратно натянула их на морщинистые руки профессора. Мельком взглянув на них, он удовлетворенно проговорил:

— Тэк-с, начнем, господа.

Он приблизился ко мне, деловито осмотрел истерзанную шею и поднял руку.

— Шприц.

Сестра подала ему шприц.

— Славик, ты держишь?

— Держу, профессор. — Славик еще сильнее вцепился в мои волосы, и я закусила губу от боли.

— Олежек, ноги.

Олежек бросился к моим ногам и навалился на них всем своим центнеровым весом.

— Замечательно, — сказал профессор, наморщив лоб, и выдавил из шприца воздух. Потом осклабился. — Ну что, голубушка? А ведь тебе сейчас очень крупно повезет — ты станешь бессмертной. Небось рада?

— Может, не надо, профессор? — взмолилась я.

— Глупости, — посуровел он, нахмурив брови и примеривая шприц к моей шее. — Маша, ты когда-нибудь встречала более неблагодарную тварь, чем эта?

— Никогда, Аркадий Викторович, — буркнула та густым басом.

— Вот-вот, и я о том же. — Он оттянул рукой мой подбородок. — Не понимают невежды своего счастья. Ну, поехали…

— Постойте, профессор! — Я напряглась всем телом. — Можно один вопрос?

Он застыл, недоуменно глядя на меня.

— Что еще?

— Вы уверены в своем препарате? Он надежен?

Тот мгновенно оскорбился, кисло скривившись, повернулся к стоявшей за спиной Маше и пожаловался:

— Ты слышала, Маша? Она сомневается…

— Дура, — коротко резюмировала Маша.

— Профессор, вы можете породить чудовище! — выкрикнула я в отчаянии. — Вы ведь ничего обо мне не знаете!

— Спокойно, моя милая, спокойно, мои препараты универсальны. Они проверены на крысах, обезьянах и людях. Результаты просто потрясающие!

— Но я не человек, профессор!

Глаза его округлились, он на мгновение опешил, а потом снисходительная улыбка поползла на его губы:

— А-а, понятно. Мне говорили, что ты якобы умеешь выпускать наружу свои звериные инстинкты, но, поверь, в данном случае это не имеет никакого значения — все клетки человеческого мозга устроены одинаково. Я их изучил, как никто другой…

— Вы идиот, профессор!

— А вот этого тебе говорить не следовало, — посуровел он. — Славик, ты держишь?

— Еще как, профессор! — радостно откликнулся тот, еще больнее сжав мои волосы.

— Тогда поехали…

— Профессор! — вскричала я в последней надежде предотвратить неизбежное. — Хотя бы скажите мне, как это остановить, когда я буду убивать вас?!

— Меня?! — не поверил он, и глаза его стали совершенно безумными. Потом он вдруг убрал шприц от моей шеи и коротко бросил: — Марш отсюда. Все!

Через секунду никого, кроме меня с Мамонтовым, в комнате не осталось. Ученый, убедившись, что они это сделали, повернулся ко мне. В глазах его теперь уже сквозило беспокойство.

— Нельзя убивать того, кто тебя породил, девочка, — зашептал он, наклонившись к моему уху. — Но если эта дикая мысль все же придет тебе в голову, то постарайся запомнить, хотя это и нереально, вот что: я — единственный, кто сможет вернуть тебя к жизни. Ты не думай, я не преступник, я придумал противоядие, но об этом никто не должен знать, слышишь? Иначе погибну я и все те, кого я изуродовал, поняла? Я еще надеюсь, что смогу вырваться отсюда… — Он воровато оглянулся на дверь. — Эти сволочи постоянно за мной следят. Но ты не дрейфь, тебе не будет больно, ты просто перестанешь существовать, и все. Но, если вдруг вспомнишь себя, знай: только я, только я, только я смогу тебе помочь. — Он вдруг нежно провел рукой по моей щеке. — Честно говоря, я сам тебя боюсь, девочка. То, что мне рассказали о тебе, не входит ни в какие рамки, да я и сам вижу, что в тебе живет еще кто-то, мне неведомый. Тебя еще изучать и изучать нужно, но хозяин торопит, ему нужны немедленные результаты, сама понимаешь. Поэтому прости меня, если сможешь, и смирись…

— Вы нехороший человек, профессор.

— Не трави душу, цыпка. Мы ведь с тобой договорились, да? Мне жалко тебя, но и себя тоже жалко. Мне всех вас жалко, еще с тех пор, как мы начали экспериментировать на бомжах и прочем сброде. И запомни одну вещь. — Он склонился ко мне совсем близко, и я почувствовала прикосновение его губ к своему уху. — Мои препараты несовершенны, они держатся только одни сутки. Потом, если не вколоть противоядие, наступает смерть от удушья, и при этом кожа покрывается струпьями, как при проказе…

— Вы очень нехороший человек, профессор…

— Да знаю я! Но ничего не могу с собой поделать — истина проклятая манит.

— Истина или деньги?

— Опять ты за свое? — рассердился вдруг Мамонтов. — Ладно, хватит откровенничать. Я сделал все, что мог. Маша, мы приступаем! — крикнул он, отстранившись от меня. — Где вы там бродите, лентяи?!

Лентяи мгновенно обозначились на пороге и бросились к кровати. Олежек вытянулся в струнку около тележки, Славик опять сграбастал ручищами мои волосы, а Маша замерла в скорбной позе рядом с профессором в ожидании приказов. Тонкая игла вонзилась в мою шею у основания черепа, вся голова сразу будто наполнилась кипятком, и сознание начало быстро ускользать от меня, уносясь в неведомый темный водоворот, в конце которого ждало безумие. Поняв, что теперь уже ничто меня не спасет, я закрыла глаза и почувствовала, как по щекам побежали горячие слезы. Прощай, Мария!

В следующее мгновение какая-то часть моего сознания, которой еще не коснулось воздействие адского препарата, в последней, отчаянной попытке спастись покинула тело, оставив его и Пантеру на растерзание этим кровожадным, беспощадным и алчным людям…

 

Глава 8

Все произошедшее со мной дальше дошло до меня лишь в виде обрывков воспоминаний помутненного лекарствами сознания и догадок доктора Каширина, который, собственно, и спас меня от окончательной гибели, а потом был так великодушен, что все мне рассказал. И у меня нет оснований ему не верить. Так или иначе, другой информации об этом у меня нет, так что я до сих пор довольствуюсь лишь этими обрывочными сведениями, хотя и того, что мне удалось выяснить, оказалось более чем достаточно, чтобы едва не сойти с ума. А выявила я, втайне от босса, вот что….

Видимо, мой мозг был полностью блокирован проклятыми препаратами, и только малюсенькая его часть все еще продолжала работать, поддерживая меня в здравом уме. Я не могла как следует соображать и владеть своим телом, которое внезапно стало каким-то чужим. Даже голос перестал меня слушаться, подчинившись какой-то неведомой силе, вошедшей в меня вместе с препаратами Мамонтова. Но, как бы то ни было, я была жива и могла контролировать хотя бы свои мысли. Те, которые еще остались в моем успевшем убежать от препарата сознании.

В уютно обставленном кабинете Евгения Николенко в мягких креслах вокруг небольшого журнального столика сидели трое: сам Николенко, профессор Мамонтов и я, то бишь уже не я, а какая-то совсем другая, незнакомая мне и пугающая меня девушка. Звали ее Мария. Она была похожа на сомнамбулу. Ничего не выражающие глаза тупо смотрели в одну точку перед собой, губы были плотно сжаты, руки безвольно лежали на коленях и плюс ко всему она еще и раскачивалась из стороны в сторону. Смирительной рубашки на ней, то есть на мне, уже не было, ее место занимал обычный белый халат. На столике стояла открытая бутылка шампанского, бокалы и пепельница. Изящно закинув ногу на ногу, с мерзкой улыбочкой на лице и неизменной сигаретой в зубах негодяй Николенко принимал работу еще большего мерзавца Мамонтова.

— Кто я? — спросил он.

— Вы мой хозяин, — каким-то неживым, механическим голосом ответила я, перестав раскачиваться.

— Кто ты?

— Я ваша рабыня.

— Что ты должна делать?

— Убивать ваших врагов.

— А потом?

— Потом умереть.

— Умница, — Евгений повернулся к сидящему около него самодовольно ухмыляющемуся профессору, который почему-то теперь уже был без своих очков с толстыми линзами. — Похоже, у тебя получилось, Аркадий. Она сейчас вообще не соображает?

— Абсолютно. Она все слышит, но ничего не понимает. Ее мозг реагирует только на ваши команды. Если вы прикажете ей сейчас умереть — она умрет. От разрыва сердца. Мгновенно. Поэтому будьте осторожны.

— Потрясающе… Ты получишь премию, профессор. А способность убивать у нее не утратилась?

— Если она профессионально убивала и раньше, то теперь сможет это делать с еще большим успехом — у нее отсутствуют страх, сомнения, угрызения совести и, что самое главное, чувство боли. Все эмоциональные рецепторы в мозговых клетках заморожены. А физические данные остались без изменений.

— Вы выяснили, кто она такая на самом деле: на кого работает, где тренировалась, у кого училась убивать? Она ведь уникальна…

— Извините, Евгений Михайлович, но это не моя стезя, — отвел глаза профессор. — Мой конек — наука. Впрочем, вы теперь ее хозяин, она будет слушать только вас, поэтому спросите, и она вам все расскажет. Считайте, что она сейчас в гипнотическом сне, а вы гипнотизер.

Евгений взял со столика бокал с шампанским, сделал маленький глоток, поставил обратно и полез за следующей сигаретой. Профессор тоже взял бокал, осушил его тремя жадными глотками и с беспокойством взглянул на шефа.

— Только помните, — он нервно дернул плечами, — она проживет не более суток.

— Ерунда, — скривился Евгений. — Этого более чем достаточно, чтобы сделать то, что мне нужно. А потом пусть подыхает. Кстати, я хочу, чтобы ее босса подготовили к завтрашнему утру. Но не раньше.

— Как скажете, Евгений Михайлович.

— Значит, говоришь, я могу спросить ее о чем угодно и она ответит?

— А вы попробуйте, — подобострастно улыбнулся Мамонтов. — Фирма гарантирует.

— Это не опасно?

— Что вы! Посмотрите на нее: разве не видите, что она уже ручная?

— Да уж, глаза у нее туповатые. Ладно, попытаюсь. — Он встал с кресла, подошел ко мне, сел на подлокотник и провел рукой по моим волосам. — Мария, кто научил тебя убивать?

— Я никогда никого не убивала, хозяин.

— А как же тогда Бурляй и все остальные? — удивился он.

— Их убила Пантера.

— Кто?! — Он опешил.

— Пантера.

— Какая еще пантера?

— Моя вторая сущность. Она живет во мне независимо от меня.

— Что еще за ерунда, профессор? — сердито спросил Николенко. — Что она несет?

— Она может говорить только правду, — растерялся тот. — Значит, это так и есть.

— Хорошо, Мария, откуда взялась в тебе эта… Пантера?

— Ее вселил в меня Акира.

— Зачем?

— Чтобы она защищала меня от врагов.

— Ну и ну… А кто такой этот Акира?

— Мой отец.

— Отец?! Он что, японец?

— Да.

— И как он ее в тебя вселил?

— Он монах, у него высшие знания о сущем. Меня он в них не посвящал.

— А где он сейчас?

— Я отрубила ему голову.

— О Господи, зачем?! — ошарашенно вырвалось из Николенко.

— Он так велел, — пояснила я.

— Фантастика… Профессор, а… эта Пантера для нас не опасна?

— Не больше, чем сама Мария, — живо ответил тот. — Все внедренные психическим методом тела имеют биохимическую основу, а в данный момент ее сознание полностью парализовано на клеточном уровне. Она, извиняюсь, сейчас просто тупа до безобразия и реагирует только на ваш голос, как я уже говорил. Вы для нее Бог — она так закодирована. Вам стоит лишь приказать…

— Великолепно. Мария, покажи нам что-нибудь из твоих штучек.

В следующее мгновение я махнула над столом своей рукой, отрезала остро отточенным железным ногтем указательного пальца половину торчащей изо рта Николенко сигареты, поймала ее на лету и щелчком отправила горящим концом в левый глаз профессора. Тот даже моргнуть не успел. Глаз с треском зашипел, по щеке медленно поползла серая студенистая масса. Еще через мгновение он схватился руками за лицо и истошно закричал. Евгений, округлив глаза, удивленно проговорил:

— Такого я еще не видел, профессор… Вы слышите? А впрочем, вам не до этого… — Он брезгливо поморщился. — Да прекратите вы кричать. Валентин!

Стоящий у дверей с непроницаемой физиономией абсолютно лысый дуболом мгновенно подскочил и застыл в позе вопросительного знака.

— Убери отсюда это дерьмо, — бросил Николенко. — И прикончи, что ли, чтоб не мучился. Он свою миссию уже выполнил.

Телохранитель выдернул из-под мышки пистолет, достал из кармана глушитель, быстро накрутил надуло, приставил к виску невыносимо визжащего Мамонтова и, не раздумывая, деловито нажал на курок. Вопли тут же смолки. Подхватив его под мышки, детина легко выволок тело из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь. Если бы я могла владеть своим телом, то стала бы рвать на себе волосы или начала стучаться головой о стену. Ведь Мамонтов был единственным, кто мог бы еще спасти меня от неминуемой гибели! А теперь он был мертв, и я лишилась тем самым последней надежды…

— Так, Мария, теперь слушай меня внимательно, — строго сказал Николенко, доставая новую сигарету. — Ты должна выполнить для меня одну просьбу. Трудную просьбу. Практически невыполнимую. Но ты ведь это сделаешь? — Он посмотрел на меня своими умными, красивыми глазами.

— Сделаю, хозяин.

— Теперь уже не сомневаюсь. Ты знаешь, что такое альфа-фитопротеин?

— Знаю.

— Да? — Он удивленно поднял брови. — Ну-ка, ну-ка…

— Он содержится в человеческих эмбрионах, — услышала я свой монотонный голос. — Стоимость одного грамма этого белка на черном рынке доходит до шести миллионов долларов. Некоторые биохимические лаборатории получают заказы на выделение и очистку этого белка, используя в качестве сырья то, что остается после абортов у ничего не подозревающих российских женщин.

— Поразительная осведомленность… Не каждый специалист в области гинекологии знает, где и как можно использовать альфа-фитопротеин.

— Мы сыщики, хозяин. А мой босс один из лучших.

— Тогда вы должны знать, что мировой рынок супердорогих препаратов ежегодно потребляет около одного грамма этого белка. Всего один грамм, понимаешь? И за каждый этот грамм ведется жесточайшая борьба. Причем только у нас, в России, все это богатство совершенно бесхозно — женщины платят за аборты, в то время, когда им самим должны платить огромные деньги за то, чтобы получить сырье для этого бесценного продукта. До сих пор у нас никто не знает, для чего он применяется. Есть версия, что это средство от старения, а кто-то утверждает, что с его помощью можно лечить рак — версий много, но точной нет. Есть лишь факт: за него дают большие деньги. Существует несколько посредников, которые продают все это дело в Америку и имеют немалые бабки. Несколько лет назад в Ташкенте взорвали биохимическую лабораторию, похитили шесть граммов белка и расстреляли всех сотрудников. Не оставили никого, даже уборщиц. Ты знаешь об этом?

— Я читаю газеты.

— Самое парадоксальное, что мало кто слышал о том, продавалось ли когда-либо большое количество этого белка — все держится в абсолютном секрете. Эти операции по своей значительности превосходят даже операции по тайной продаже крупных партий оружия другим странам, как, например, та, о которой говорил покойный генерал Рохлин. Ты помнишь этот скандал с продажей оружия Армении?

— Помню.

— Так вот, я тебе скажу, что все это копейки в сравнении с тем, что творится на рынке альфа-фитопротеина. В российских лабораториях сегодня хранятся десятки граммов этого белка, и никто не знает, что с ним делать. А ведь это все тянет более чем на миллиард этих проклятых американских долларов! — Он досадливо скривился. — Идиоты, понимаешь?

— Понимаю, хозяин.

— Сидим на живых деньгах, не можем поднять экономику, делаем огромные долги, а воспользоваться тем, что имеем, не можем. Но это не главное. Главное то, что в той лаборатории в Ташкенте убили моего лучшего друга.

Николенко поднялся с кресла и прошелся по комнате. Вид у него был очень удрученный.

— Мы с ним вместе придумали всю эту идею с нетрадиционным бизнесом, понимаешь? Он был умнее меня, честнее, порядочнее, мы даже дружили семьями, но… — Он размахнулся и врезал кулаком по стене. — Проклятье, я сам тогда послал его в Ташкент разузнать насчет этого белка! И его пришили вместе с остальными! — Он вдруг успокоился, сел обратно в кресло, налил шампанского, залпом выпил и швырнул хрустальный бокал в стену. — А теперь я хочу, чтобы человек, организовавший эту бойню, умер. Его называют Стекольщиком — у него один глаз стеклянный.

— Нет проблем, хозяин.

— Ты убьешь его, и я успокоюсь. Причем не просто убьешь, а сначала уничтожишь все его логово и всех его псов. А саму эту падлу притащишь сюда, и я посмотрю в его глаза перед тем, как лично всажу меж ними пулю.

— Сделаю, хозяин.

Он внимательно посмотрел на меня и зло усмехнулся:

— Я очень надеюсь на это, крошка. Только тебе придется очень постараться. Дело в том, что он, как и все подонки, боится умереть, скотина, и до него практически невозможно добраться. Он спит и ест со своими сторожевыми псами, они у него все бывшие работники президентской охраны, видят за три километра невооруженным глазом, однажды они застрелили сидевшего на крыше соседнего дома снайпера. Из пистолета, одним выстрелом. Они не подпускают к нему никого и получают за это огромные деньги. Его даже авторитетные воры достать не могут, хотя уже не раз пытались. Он ни от кого не зависит, плюет на всех, как на безродную шваль, посылает на хер все московские группировки и живет здесь как хочет, шакал! — Хозяин гневно сплюнул на пол. — Даже я не могу его достать!

— Я достану.

— Я на тебя рассчитываю. У меня уже есть готовый план, девочка. Не хватало только достойного исполнителя. Ты возьмешь его тепленьким.

— Возьму, хозяин.

— Господи, до сих пор не верю, что Мамонтову это удалось, — пробормотал он, глядя на мое тело и качая головой. — Не зря, значит, живу я на этой земле и трачу деньги. Запомни главное: после того как притащишь его сюда, тебе нужно будет вернуться в свой офис вместе с боссом, которого к тому времени уже превратят в дауна, позвонить в милицию и признаться в совершенном преступлении. Я не хочу, чтобы на меня потом ополчились все родственнички и друзья Стекольщика с ментами в придачу. Мое имя звучать не должно, поняла?

— Поняла, хозяин.

— Ну и слава Богу. — Он облегченно откинулся на спинку кресла. — Сейчас тебя переоденут, дадут машину, и ты встретишь его на пути следования его кортежа. Он очень падок на красивых блондинок. Воспользуйся своим обаянием. Да убери ты это идиотское выражение с лица! Ты должна быть очаровательной и сексапильной…

Я изменила выражение лица и стала, наверное, похожа не на сомнамбулу, а на криво улыбающегося олигофрена. Тьфу, прости Господи…

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — он удовлетворенно хмыкнул. — Самое главное — это любой ценой попасть в его неприступную крепость в лесу, на берегу Москвы-реки, и стереть этот гадюшник с лица земли. Живым не должен уйти никто. А потом притащишь Стекольщика сюда. Вот, пожалуй, и все, что тебе нужно сделать. Перед выездом я проинструктирую тебя более подробно. А теперь ступай…

 

Глава 9

На душе, искусственно отделенной от тела, у меня было так паршиво, как не было еще никогда. Доктор Каширин, который имел связи во всех этих преступных концернах и которому потом «коллеги» выложили всю мою историю в мельчайших подробностях рассказывал мне ее с невольным содроганием. Сидя в маленькой серебристой «Тойоте» с открытым верхом, я стрелой летела по нейтральной полосе Ленинского проспекта в сторону своей гибели, обгоняя шумящий справа поток медлительных и неуклюжих автомобилей. В кровавом зареве заката мои длинные золотистые волосы полыхали на ветру языками бушующего пламени, на лице, которое обдувал встречный поток воздуха, застыла демоническая улыбка, и я мчалась вперед в развевающейся алой блузке, откинув левый локоть на дверцу и не обращая ни на кого и ни на что внимания. Но, даже несмотря на мою потрясающую внешность, было во всем этом зрелище нечто жуткое, такое, что я бы наверняка тоже ужаснулась, доведись мне воочию лицезреть эту картину со стороны…

Я добралась до Петровки, проехала по ней до маленького и незаметного Крапивинского переулка, названного так когда-то потому, что там делали крапивные веники для Сандуновских бань, въехала в него, развернула машину около алжирского посольства и, вернувшись назад, остановилась около самого выезда на Петровку, по которой проносились легковушки. Движение там было одностороннее, а улица достаточно узкой, чтобы я не смогла промахнуться, когда здесь по своему обычному маршруту проедет кортеж Стекольщика. Каждый вечер, примерно в половине седьмого, Стекольщик ехал этой дорогой из своего офиса, расположенного чуть ниже по Петровке, домой. И именно здесь, по мнению Николенко, мне было легче всего с ним столкнуться так, чтобы никто не заподозрил неладное — в противном случае охранники без всяких разбирательств сразу же открыли бы огонь и перестреляли всех подряд, без разбора, как это уже случалось не раз. Светофора здесь не было, и, чтобы влиться в непрерывный поток автомобилей, нужно было довольно долго ждать, пока в плотном ряду машин не появится малейшая брешь. Ну а я якобы оказалась такой нетерпеливой, что взяла да и поехала внаглую…

Кортеж Стекольщика всегда состоял из трех черных бронированных «БМВ» с тонированными стеклами, совершенно одинаковых, только с разными номерами. Для пущей безопасности сам босс постоянно садился в разные машины, поэтому никто не мог предугадать, в которой из них он будет находиться в следующий раз. Исходя из этого, мне предстояло врезаться в самую первую, чтобы остановить остальных.

Лежащая на правом сиденье трубка сотового телефона тихонько запищала, я взяла ее и послушала. Это был Николенко.

— Они едут, Мария. Осталось пятьдесят метров. Ты готова?

— Да, хозяин, я готова.

Затем, зашвырнув трубку за спину, подальше от машины, я завела мотор и отъехала назад, чтобы было где разогнаться. В принципе, быстроходной спортивной «Тойоте» набрать приличную скорость — раз плюнуть, особо много места и не нужно, но мне хотелось действовать наверняка. Как только на дороге показался сверкающий лаком черный капот массивного «БМВ», моя нога вдавила акселератор до упора, и машина с бешеным визгом рванулась вперед. Взревел мотор, заскрежетали об асфальт шины, «Тойота», на полном ходу выскочив из переулка, с жутким грохотом врезалась в правую заднюю дверцу проезжающего по Петровке черного автомобиля. От страшного удара бронированная дверь прогнулась, сам «БМВ» отбросило вбок, а меня выбросило из машины. Пробив головой переднее стекло своей «Тойоты», изрезавшись осколками, я перелетела через «БМВ», перекувыркнулась в воздухе и шмякнулась спиной на широкую крышу проезжавшей по следующей полосе серой «Волги». Та резко затормозила, меня швырнуло вперед, и я, вся окровавленная, оказалась лежащей на спине с открытыми глазами, на асфальте перед колесами застывшей «Волги», в которую сзади въехала еще одна машина. Все движение на дороге тут же застопорилось. Водители с криками начали выскакивать на дорогу, кто-то подбежал к моему израненному телу, начал щупать пульс…

— Ну-ка, разойдитесь! — послышался грубый властный голос, и я увидела двух здоровенных мужиков в черных костюмах. Бесцеремонно растолкав окружавших меня ошеломленных водителей и прохожих, они подобрались ко мне, склонились, внимательно разглядывая, и один злобно процедил:

— Вот шалава! Чуть дверцу не сломала…

— Да ты что, какая дверца, командир?! — возмутился бледный, как полотно, водитель «Волги». — Ты на нее посмотри — живого места нет. Эй, вызовите кто-нибудь «Скорую»!

— Закрой пасть, придурок! — проревел один из охранников, бросив на него убийственный взгляд. — Сами разберемся!

— Нужно милицию вызывать, — проговорил еще кто-то. — Может, она пьяная…

— Да какая она пьяная, — возразил водитель. — Просто дура еще! Ездить ни черта не умеют, а туда же, за руль. Глянь, от ее тачки почти ничего не осталось. И крышу мне всю помяла. Да, надо ментов вызывать, пусть протокол составляют…

Двое амбалов переглянулись, и один быстро ушел в направлении третьего «БМВ», застрявшего в пробке вместе с остальными машинами. А другой примирительным голосом проговорил:

— Ладно, мужик, ты не кипятись понапрасну. Сейчас разберемся. И с тобой разберемся, и с ментами…

— Да чего тут разбираться? — Тот повернулся к толпе. — Эй, вызвал кто-нибудь «Скорую» или нет? Помрет ведь девка!

Подошел второй, что-то шепнул на ухо товарищу и, обращаясь к остальным, громко сказал:

— Короче, мы ее сами в больницу отвезем, а то и вправду окочурится. — Он залез в карман пиджака вытащил пачку долларов и сунул ее водителю «Волги». — А это тебе на ремонт. Хватит?

У того глаза вылезли из орбит, и он, схватив деньги, пробормотал:

— Хватит, командир, конечно, хватит. Я тоже думаю, что без ментов оно лучше будет. А то такая катавасия начнется — ввек не отмажешься, — и посмотрел на мое тело. — Только вы уж ее побыстрее…

— Не волнуйся, мужик, все будет в ажуре. Бери ее, Васек. Надо дорогу быстрее освобождать.

Сзади уже раздавались возмущенные автомобильные сирены. Подхватив за руки, за ноги, они, как сломанную куклу, быстро потащили меня ко второму «БМВ». Еще трое таких же здоровенных парней оттаскивали в переулок выковырянные из чуть прогнувшейся дверцы первой машины жалкие остатки красавицы «Тойоты». Через минуту я уже была в машине, лежала на заднем сиденье, ехала в неизвестном мне пока еще направлении и прислушивалась к разговору телохранителей Стекольщика.

— Нет, ну не сука она, скажи, Шура? — со злостью говорил водитель.

— Сука, конечно, — мрачно согласился Шура.

— Я бы таких еще в роддоме своими руками душил.

— Шеф сказал, надо еще разобраться, кто она такая. Может, это не случайность. Ты сам как думаешь?

— Не похоже. Думаю, если бы это было покушение, нас бы обстреляли или гранатами закидали. Помнишь, как в прошлом году?

— Помню. Еле отбились.

— Во-во. А эта баба просто идиотка. Вот очухается, я ей устрою езду. — Он скрипнул зубами. — Не хватало нам еще с ментами разбираться из-за каких-то безмозглых потаскух.

— Шеф сказал, что сам с ней разберется, когда приедем. — Он повернулся и посмотрел на меня. — А ничего вроде бабенка-то. Шеф таких любит. Интересно, она еще дышит?

— Лучше бы померла. Еще и все сиденье кровью уделает…

Я громко застонала.

— Живучая стерва, — с ненавистью произнес водитель. — Кто она такая? Документы в машине нашли?

— Какие там документы — все всмятку. Да и искать особо некогда было, сам знаешь. Не переживай, сама все расскажет, когда приедем.

Они замолчали и за всю дорогу больше не произнесли ни слова. Ехали мы очень быстро, и где-то минут через сорок машина остановилась и покачивание прекратилось. За это время я кое-как успела восстановить свои силы, мои щеки слегка порозовели, и только кровотечение из многочисленных мелких порезов на руках и груди все еще не прекращалось, все больше и больше пропитывая и без того алую шелковую блузку. Как ни странно, но лицо мое при аварии почти не пострадало. Время от времени я приоткрывала глаза и косилась в сторону сидящих впереди парней, потом снова закрывала, продолжая делать вид, что все еще нахожусь без сознания. Наконец мы прибыли на место. Это был тот самый особняк Стекольщика, который подробно описывал Николенко. Мрачный, серый исполин в четыре этажа, с вычурными башенками, резными балкончиками и террасками был окружен высоким забором, за которым виднелся сосновый лес. Вдоль забора на цепях сидели бультерьеры с высунутыми языками, а поверху были пущены четыре ряда стальной проволоки, наверняка под напряжением. Все три машины въехали через массивные железные ворота в просторный двор и остановились на эстакаде около парадного подъезда с небольшими колоннами. Мою физическую оболочку грубо выволокли из машины, затащили в дом и бросили на диван в небольшой комнатке на первом этаже, в которой, кроме дивана, были еще только стол и три стула. Охраны было очень много, все они тихо переговаривались между собой, и я ничего не могла разобрать, как ни пыталась. Впрочем, это уже не имело никакого значения: так или иначе, все они были обречены — никем теперь уже не управляемый, неудержимый в своей слепой ярости зверь сделает свое страшное дело. Я не сомневалась ни минуты, что к утру здесь не останется никого, кроме самого Стекольщика. Мне совершенно не хотелось, чтобы все эти люди погибли, лично я не испытывала к ним никакой злости, ибо они ничего дурного мне не сделали, но я знала, что при первой же опасности для моей жизни Пантера начнет убивать, и я не стану ее сдерживать, потому что так велел мой хозяин, который стал для меня, по-видимому, единственным мерилом всех ценностей в мире. Ведь для моей еще живой, но совершенно бессознательной плоти не существовало теперь ни Акиры, ни братьев, ни Родиона с Валентиной, ни совести — один только он, хозяин, Евгений Николенко, владел мною, властвуя безраздельно. С горечью осознавая это все, я лежала, с трудом ощущая свою окровавленную оболочку, над которой уже потеряла власть, бессильная что-либо изменить, видя происходящее словно в тумане, и с тоской думала о том, что, когда моя плоть наконец умрет в страшных муках, мне тоже предстоит покинуть этот грешный мир. Господи, что я скажу Отцу и братьям, когда предстану перед ними!

Вошел какой-то маленький пожилой человечек в сером костюме (это и был доктор Каширин), с вежливой улыбкой и усталыми глазами. Присев на край дивана, он взял мою руку и стал щупать пульс. Затем развел пальцами веки и осмотрел глаза. Я лежала, не шевелясь, и не подавала никаких признаков того, что нахожусь в сознании. Вздохнув, он вышел и почти сразу же вернулся, на этот раз уже с чемоданчиком. Достав из него вату, бинты, какие-то пузырьки и пинцет, он разложил все это на стуле около себя и начал колдовать над ранами. Сначала снял с меня испачканную кровью блузку и тщательно обтер ваткой с раствором перекиси водорода израненные грудь и шею. Потом принялся за руки. Все это он делал очень старательно, не торопясь, и при этом даже напевал себе под нос что-то неразборчивое, словно получал удовольствие от любимой работы. Смыв всю кровь, он еще раз осмотрел мое тело и, как мне показалось, остался доволен. Затем взял пинцет и начал вытаскивать из ранок осколки стекла, бросая их в маленькую металлическую ванночку, которую тоже вынул из чемоданчика. Они со звоном, как маленькие колокольчики, падали туда, и, когда я насчитала девятнадцать таких колокольчиков, дверь открылась и показалась мордатая физиономия Шуры.

— Ну что, док, пациент будет жить? — Его взгляд замер на моей обнаженной груди, и маленькие глазки похотливо заблестели. — Ну ни фига себе!

— Будет, куда она денется, — не оборачиваясь и не прекращая своего занятия, пропыхтел док. — Хорошо еще, что она без сознания, а то бы сейчас выла здесь от боли. Сейчас я закончу и приведу ее в чувство.

— Давай пошевеливайся, док. Шеф с ней пообщаться хочет.

— Еще минут десять, от силы пятнадцать.

— Но не больше.

Физиономия исчезла, и дверь закрылась. Вынув из моей израненной плоти еще двадцать четыре кусочка стекла, доктор смазал все раны йодом и опять куда-то вышел. Вернулся уже с коричневой мужской рубашкой примерно пятьдесят восьмого размера. Приподняв меня за затылок, натянул рубашку, застегнул на все пуговички, опустил голову обратно на подушку и полез за очередным пузырьком. Смочив ватку, поднес ее к моему носу — это был нашатырь. Даже забыв поморщиться для вида, я резко распахнула глаза, посмотрела на него и спросила, отстранив его руку:

— Какого черта? Кто вы такой?

— Успокойся, милая, — улыбнулся он. — Ты попала в аварию. По крайней мере мне так сказали. Ты не бойся, ничего страшного, переломов, как ни странно, нет, только царапины. Осколки я все вынул, раны продезинфицировал, скоро все подсохнет. Я даже перевязывать не стал. Твоя блузка вся в крови, поэтому походи пока в этой рубашке, она, правда, немного великовата, но все же…

— Где я нахожусь? — перебила я механическим голосом.

— В доме того, кто чудом спас тебя от гибели. Ты врезалась в его машину, а он решил о тебе позаботиться. — Он бросил на меня удивленный, изучающий взгляд. — У тебя странный голос, детка. И выражение лица тоже. Впрочем, это, наверное, от шока. Ты долго была без сознания…

— Где моя машина?

— Тебе все сейчас расскажут.

Он начал суетливо укладывать все свои причиндалы обратно в чемоданчик.

— Вы врач?

— Да, я домашний доктор хозяина этого дома. У меня здесь свой кабинет, в котором я живу и работаю. — Он пошел к двери. — Ладно, милая, лежи здесь и никуда не уходи. Сейчас за тобой придут. — Он взялся за ручку двери, потом обернулся, посмотрел на меня задумчиво и вдруг спросил: — Ты случайно наркотики не принимала?

— Нет. А в чем дело? — Я вперила в него немигающий взгляд своих холодных, бессмысленных глаз.

— Глаза у тебя… — Он поднес руку к щеке. — Они какие-то странные… Очень схожие симптомы… Впрочем, это наверняка от шока, от шока, — пробормотал он и, открыв дверь, торопливо вышел.

Через мгновение, словно дожидались этого, в комнату вломились двое мужланов с пистолетами под мышками и направились ко мне. Что-то неуловимо изменилось у меня внутри, тело напряглось, и я испугалась, что Пантера прикончит их прямо тут. Но нет, дав поднять себя с дивана, я покорно пошла с ними, поддерживаемая с двух сторон за локти. Видимо, решила немного выждать, чтобы узнать, как выглядит сам Стекольщик, которого я еще не видела. А то ведь в запале схватки и он тоже мог попасть под горячую лапу! Вот хитрая бестия! Совсем как я настоящая. Черт возьми, я смотрела на себя и ничего не могла поделать — проклятые препараты обезоружили мое сознание!

Меня повели по просторному, прохладному холлу с камином, по широкой мраморной лестнице поднялись на третий этаж, свернули в коридор, прошли еще несколько метров и остановились около массивной дубовой двери с огромной медной ручкой в виде головы рычащего льва. Один из охранников постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь, и они вошли, все еще не выпуская из рук моего красивого хрупкого тела, в которое вселился Сатана. Впрочем, кто такой Сатана? Лучше бы уж был он, чем Пантера. Но эти несчастные парни, не ведающие страха, прожженные убийцы, об этом еще не догадывались. Впрочем, не такие уж они были и несчастные, если разобраться. Судя по всему, тут проворачивались далеко не самые благовидные дела и на счету у этих ребят была не одна загубленная невинная душа. Как знать, возможно, когда-нибудь мы с боссом и сошлись бы с этим Стекольщиком в смертельном поединке, если бы он попался на нашем пути, и тогда он вряд ли бы нас пожалел. Но если бы да кабы, да если бы во рту росли грибы, короче, он нам не попался, а без преступления не должно быть наказания. Я так считаю, потому что так считает мой отец Акира, и пусть кто-нибудь скажет, что это неправильно — я первой брошу в него камень. Хотя и уверена, что этот Стекольщик самый отъявленный бандит. Чего стоит один только расстрел лаборатории в Ташкенте…

Комната, в которой мы оказались, напоминала музей антикварной мебели. Какие-то причудливой формы шкафы, горки, резные стулья, диваны и огромный стол посередине — все это из красного дерева, слегка потемневшего от времени — в полном, как мне показалось, беспорядке загромождали это довольно обширное помещение. На стенах висели огромные картины со сценами из Апокалипсиса, с высокого потолка свисала, доставая почти до поверхности стола, большая хрустальная люстра с золотыми канделябрами, в которых горели электрические лампочки, дававшие света не больше, чем если бы там были свечи. Среди всего этого барахла на шикарном канапе с изогнутыми ножками возлежал человек в роскошном шелковом халате непонятной расцветки. Глаза его были закрыты, во рту он держал трубку от богато украшенного резьбой серебряного кальяна и время от времени короткими струйками выпускал дым уголками губ, от чего в комнате стоял легкий дурманящий запах кокаина. На пальцах руки, держащей трубку, тускло поблескивали перстни. Зачесанные назад волосы лежащего были длинными и седыми, худощавое, вытянутое лицо с острым подбородком было изрыто глубокими морщинами и казалось изможденным. Или очень усталым. Судя по всему, он был довольно высоким. Ему было что-то около пятидесяти на вид, но точнее в таинственном полумраке комнаты да еще сквозь курящийся из кальяна дымок рассмотреть было невозможно. От всей его фигуры веяло какой-то спокойной уверенностью и недюжинной силой, которые появляются обычно у людей, слишком много повидавших и переживших на своем веку. Или у тех, кто много убивал…

— Пусть она сядет, — бросил он чуть хрипло, не открывая глаз.

Меня подвели к креслу, стоящему в ногах у Стекольщика, и усадили так, чтобы он видел мои бессмысленные глаза. Охранники встали по бокам. Я сидела в своей нелепой рубашке и смотрела на мужчину так, словно вместо него лежал и курил кальян запеченный в яблоках гусь, которого я собиралась съесть с потрохами — это можно было понять по нездоровому блеску, появившемуся в моих глазах. К счастью, Стекольщик этого почему-то не заметил. Зато доктор, который наблюдал эту сцену из комнаты, где были установлены мониторы охранной видеослежки, видел все. Это и позволило ему впоследствии все мне рассказать. Стекольщик повел ноздрями, словно пытался по запаху определить, что за птица перед ним сидит, затем приоткрыл один глаз, видимо, не стеклянный, вперил в меня немигающий взгляд и спросил:

— Зачем ты это сделала?

— Случайно, — ответила я неживым голосом. — Вы — Стекольщик?

Глаз мгновенно застыл, а затем посмотрел на стоящего рядом с креслом охранника.

— Это вы ей сказали? — В голосе послышалась угроза.

Те удивленно переглянулись, пожали плечами и собрались уже было что-то ответить, как Стекольщик, отбросив трубку кальяна и вскочив на ноги (и куда только спокойствие подевалось?), заорал:

— Держите ее, болваны! Кого вы сюда привезли?! — и бросился к стоящему рядом с его ложем резному шкафу, инкрустированному янтарем.

Охранники, опешив лишь на секунду, быстро опомнились и дальше уже действовали по инструкции, четко и слаженно, как, наверное, их учили в подразделении президентской охраны. Один тут же всем своим громадным телом навалился на меня, сидящую с непроницаемым лицом, прижал к креслу, обхватил двумя руками, а другой амбал кинулся защищать грудь шефа, роющегося в ящике шкафа. Молодец, Стекольщик, быстро сообразил, что к чему! Видимо, он и на самом деле очень боялся смерти. Общеизвестно — чем хуже человек, тем больше страшит его перспектива оказаться на том свете. Скорее всего трусы, подлецы и негодяи подсознательно чувствуют, что им предстоит Там держать ответ за все свои злодеяния на земле, оттого и трясутся, стараясь как можно подольше задержаться в земном мире, оттянуть момент Страшного суда. А честному и доброму человеку особо на этот счет переживать нечего.

На этот раз интуиция подвела Стекольщика. Не нужно было вообще привозить сюда это чудовище в моем образе — дольше бы прожил. Он наконец отыскал пистолет и, спрятавшись за спину расставившего руки телохранителя, направил его в сторону моего кресла.

— Кто тебя послал, сука?! — взвизгнул он, сверкая своим стеклянным глазом. — Говори, или я лично тебя прикончу! Алексей, что ты там разлегся на ней, идиот?

С кресла не донеслось ни звука. Между нами было около четырех метров, поэтому Стекольщик и его верный пес не могли видеть того, что произошло. Зато мне все было видно прекрасно. Пантера своими жуткими когтями уже вспорола Алексею живот, и он лежал на ней бездыханный, заливая чистую рубашку доктора своей кровью. Поэтому и не смог ответить своему хозяину. Я продолжала сидеть, как ни в чем не бывало, прячась от возможных пуль за массивным телом преданного телохранителя. С кресла уже капала кровь, но те двое ее не замечали.

— Леха, ты чего? — удивленно пробасил его напарник, опуская пистолет. — Эй, братан, отзовись, слышь?

Братан не отозвался. Наступила неловкая пауза.

— Что происходит, Виктор? — дрожащим голосом спросил Стекольщик. — Почему он молчит?

— А хрен его знает.

— У нее оружие есть?

— Мы не обыскивали.

— Идиоты! — прошипел шеф. — Наверняка она его прирезала. Она — киллерша. Я это сразу понял по глазам. Это хитрая и расчетливая киллерша!

Как он был близок к истине!

— Ладно, я буду держать ее на мушке, а ты иди и проверь, — приказал Стекольщик и, протянув руку к шкафу, нажал на спрятанную там кнопку. Тут же по всему дому оглушительно завизжал противный зуммер.

Не успел Виктор сделать и шага, как тело его товарища свалилось с кресла, и все оцепенели от ужаса: я испачкала свое лицо кровью убитого, и теперь оно напоминало натуральную маску смерти, явившейся по души всех находящихся в этом замке. По словам доктора, с ужасом взиравшего на всю эту сцену по монитору, оскаленный рот мой был растянут в зловещей ухмылке, с искривленных губ капала кровь, глаза горели безумным огнем, волосы торчали во все стороны, а скрюченные пальцы окровавленных рук сжимали бесформенный комок мяса… Это было сердце охранника. В тот момент, когда он мне показывал запись, я возненавидела Пантеру и все, что было с ней связано. Я вдруг поняла, что во мне живет не благодушный монстр, готовый с легкостью наказать обидчика за малейшее ко мне прикосновение, а самое настоящее чудовище, слишком хорошо обученное убивать, чтобы спокойно жить в моем девичьем теле, мечтающем об обычных женских радостях. Тогда впервые мне стало страшно. Акира умудрился, без всяких сомнений в правильности того, что делает, внедрить в меня настоящее дикое животное, причем хитрое, сильное, невидимое и ужасное, наделенное гораздо большим умением, чем профессиональные киллеры. И именно тогда, просматривая видеозаписи того, что делала в замке Стекольщика Пантера, я впервые увидела со стороны, на что она способна. Обезумевший зверь, обученный нести смерть без жалости и сострадания, начал свою страшную охоту, последней жертвой в которой должен был стать он сам. И предотвратить это уже не мог никто. Это могла сделать лишь я сама, но мое сознание убили Мамонтов с Николенко, лишив возможности управлять внедренным в меня Акирой существом, которому предстояло убить впоследствии еще и тех, кто его породил. То был конец империи Стекольщика.

…Эти двое не успели опомниться, как я взвилась в воздух, пролетела разделяющие их четыре метра и одним движением лапы разорвала Виктору глотку, одновременно толкнув его на ошалевшего Стекольщика. Они упали. Я вцепилась когтями в держащую пистолет руку главаря и вырвала его вместе с пальцами. Тот дико закричал, извиваясь под своим мертвым телохранителем, но выбраться не смог. Схватив его за длинные седые волосы, я притянула его лицо к своим глазам и громко зарычала, жутко оскалившись и глядя на него взглядом умирающей от голода Пантеры. Что-то случилось при этом с могущественным воротилой преступного бизнеса, никогда никого и ничего не боявшимся, но только глаза его вдруг закатились и он тут же обмяк и отяжелел в руке. Я отпустила волосы, и голова его с мягким стуком упала на ковер. Я встала и посмотрела на дверь. За ней слышались топот и крики: на помощь хозяину спешили верные псы. Подхватив с пола два пистолета, я кошкой скользнула к двери и замерла в двух шагах от нее в ожидании, держа оружие наготове. Еще мгновение, и дверь распахнулась. Вбежали трое, все с пистолетами, и, так же, как бежали, начали падать друг на друга, сраженные пулями. Три человека — три пули. Вытащив торчащий изнутри ключ, я вышла в коридор, заперла дверь, а ключ спрятала под ковер, чтобы Стекольщик, если очнется раньше времени, не смог сбежать. Сирена все еще продолжала противно визжать на весь дом, и со всех сторон слышались приближающиеся крики и топот. Я не стала дожидаться и пошла по коридору, держа в каждой руке по пистолету. Замирая от боли и страха, я наблюдала за собой, бессильная что-либо изменить. Дальше речь уже шла не обо мне, а о Пантере, поэтому я просто перескажу то, что видела на кассетах — ибо это была не я…

 

Глава 10

К шести утра все было кончено. Замок Стекольщика напоминал парижскую Бастилию после штурма. Все вокруг было залито кровью и усыпано телами охранников. Пантера не пожалела даже собак — она разорвала бультерьеров на части голыми руками. После этого, обезумевшая от крови и запаха смерти, потерявшая в схватках всю свою одежду, кроме тонкой полоски трусиков, вся израненная, с двумя пулями в левом плече и боку, она еще два часа бродила по замку и хозяйственным пристройкам, выискивая живых. И, только убедившись, что приказ хозяина выполнен полностью, логово уничтожено, пошла наверх, в комнату Стекольщика. Уже подойдя к двери, она вдруг услышала шорох. Едва различимый, почти неслышный, как дыхание бабочки, но все же это был шорох. Она тут же напряглась и повернула голову в ту сторону, откуда донесся звук. И только теперь увидела еще одну дверь, почти в самом конце этого коридора, куда она почему-то не заглядывала, посчитав, наверное, что в этом крыле находится только комната Стекольщика. Она метнулась туда и приникла ухом к двери, хищная и осторожная. Шум больше не повторялся. Она нажала ручку двери и попробовала открыть. Заперто. Она постучала, пытаясь определить толщину двери, и довольно осклабилась. У, зверюга… Дверь здесь была не дубовой, как у хозяина, а попроще и потоньше. Когда-то я прошибала такие двери ударом пальцев. Пантера умела это делать так же, как я. Примерившись, она всадила растопыренные пальцы обеих рук в самую середину двери. Послышался треск ломаемых досок, полетели щепки, и руки ее провалились внутрь. Нащупав с той стороны замок, она открыла его и, толкнув дверь, впрыгнула в комнату. Дрожащий от страха доктор сидел в дальнем углу между шкафом и увешанной мониторами стенкой и трясущимися руками держал перед собой скальпель. Бедняга видел и слышал те душераздирающие предсмертные крики, которые разносились по замку в эту кошмарную ночь, и был совершенно седым, хотя еще вечером волосы его были темные.

— Не подходи ко мне!!! — вскрикнул он. — Я знаю, кто ты!

Пантера остановилась около него и начала разглядывать, как разглядывают таракана, которого не знают, за что ухватить, чтобы вытащить из щели и раздавить. Слова врача ее совершенно не тронули. Воспользовавшись возникшей паузой, тот начал быстро выкрикивать ей в лицо:

— Я не сразу понял, кто ты, когда увидел тебя там, внизу, но теперь я узнал эти симптомы! Это дело рук Мамонтова, я знаю, знаю, слышишь?! Тебя еще можно спасти! Он зомбировал тебя, негодяй! Ты — зомби, слышишь?! — Доктор, видя, что его слова не достигают цели, начал плакать, по сморщенным щекам потекли слезы, но он все еще не оставлял надежды, и я молила Бога, чтобы он докричался до атрофированных мозгов Марии, ибо от этого зависела и моя жизнь. — Я могу спасти тебя, у меня есть противоядие! Услышь же меня, девочка, умоляю тебя, я помогу тебе вернуться к жизни! Тебе нужен только один укол! Позволь мне его сделать, прошу тебя! Не нужно меня убивать, иначе ты погибнешь и сама!

Пантера, немного послушав с тупым недоумением, затем отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и начала искать глазами подходящий предмет, которым бы можно было придавить забившееся в угол жалкое существо с острым скальпелем в руке. Мои великолепные туфли-томагавки были растерзаны в эту ночь в клочья, и их куски были разбросаны по замку или торчали в телах охранников. Остались лишь когти на пальцах рук, но бросить ими в визжащего доктора было нельзя. Не найдя ничего поблизости, она повернулась спиной к доктору и начала осматривать комнату.

Доктор, увидев, что Пантера на него не смотрит, быстро вытащил из нагрудного кармана рубашки небольшой шприц, юрко вынырнул из-за шкафа, бросился на спину Марии и вонзил иглу ей в шею, почти в то самое место, куда до него колол ее Мамонтов. Не знаю, что случилось с Пантерой, может, слишком устала, но только она, к счастью, не смогла среагировать вовремя: мужественный доктор успел выдавить содержимое шприца. А вот дальше бедняге уже не повезло. Разъяренная Пантера повернулась к нему и одним ударом отбросила его хлипкое тело к стене. Тот шмякнулся о нее головой, свалился на пол и затих. Она с яростным рычанием прыгнула на него, намереваясь разорвать в клочья, но тут силы изменили ей, она вдруг потеряла равновесие, судорожно дернулась и замертво свалилась рядом со своим поверженным спасителем…

 

Глава 11

Все остальное я уже помнила сама. Первое, что я почувствовала, когда пришла в себя, это страшную боль во всем теле. Она ломала меня на дыбе, крутила в камнедробилке, рвала щипцами и резала на части раскаленными серпами. Я открыла глаза. Боже, какое это, оказывается, счастье — иметь возможность открыть глаза! Мало того, можно еще пошевелить рукой или ногой, сказать что-то и тебя услышат — в общем, нет ничего лучше, чем собственное тело, пусть даже очень больное. Не понимаю, почему некоторые души так стремятся побыстрее освободиться от своей плотской оболочки? Это ведь самый настоящий абсурд. Я подняла голову. Все было как и прежде. Доктор полулежал у стены, а я рядом с ним лицом вниз. Странно, но сверху все выглядело совсем по-другому. Память моя работала четко, я сразу все вспомнила и попыталась ощутить в себе присутствие той самой страшной и совершенно чуждой мне Марии, за которой я наблюдала в течение нескольких последних ужасных часов. Но ничего не ощутила, все было как прежде, я была самой собой и вполне сносно соображала. Какой все-таки молодец этот доктор. Жаль только, что умер…

— О Господи, как больно… — услышала я сдавленный стон и, повернувшись, с изумлением увидела, что доктор, сморщившись от боли, держится рукой за затылок.

Вдруг он вскинул голову, и наши взгляды встретились. В его глазах отразились сразу и страх, и недоумение, и чисто профессиональное любопытство.

— Ты-ы… как? — боязливо спросил он, ожидая, видимо, что я сейчас брошусь на него и добью.

— Спасибо, доктор, — улыбнулась я как можно приветливее, сразу забыв о своей боли. — Вы самый чудесный доктор на свете.

Радостный вздох облегчения вырвался из его груди, а по щекам побежали счастливые слезы.

— Значит, мне удалось, — всхлипнул он. — И ты меня теперь не убьешь?

— Нет, теперь уже нет, — рассмеялась я, поднимаясь и садясь на полу рядом с ним. — Я вообще-то простая, скромная девушка, а не убийца.

— Постой, постой. — Он нахмурился и недоуменно всмотрелся в мое лицо. — Ты что, все соображаешь?

— Да, а что? — удивилась и я.

— Но… этого просто не может быть, — пробормотал он ошеломленно. — Это просто невероятно.

— А в чем дело-то, док? — От его слов мне стало страшно.

— Как это в чем?! — Он дернулся, но тут же скривился, схватившись за затылок. — Проклятье! Чертова стена… Послушай меня, прости, не знаю твоего настоящего имени…

— Мария.

— Так вот, Мария, после того, что с тобой сделали, ты могла или умереть, или на всю жизнь остаться умалишенной — другого, увы, не дано. Твое сознание было полностью и необратимо подавлено воздействием зомбирующего препарата. Поверь, это тысячу раз доказанный научный факт: клетки мозга не восстанавливаются.

— Значит, наука ошибалась, — улыбнулась я.

— Это исключено, — упрямо заявил док.

— Скажите, — осенило меня, — зачем же вы тогда сделали мне укол, если шансов на спасение у меня не было?

— Извини, девочка, — он стушевался, — но прежде всего я хотел спасти себя. Я ведь знаю, что обычными методами зомби остановить невозможно. Ты бы убила меня…

— Понятно. А что, я действительно была… настоящей зомби?

— Самой натуральной. Мамонтов просто подвел научную основу под допотопные методы зомбирования, известные в некоторых африканских племенах. И, к сожалению, добился кое-каких результатов.

— Он что-то еще говорил о киборгах, сверхчеловеках и прочей ерунде. Неужели они и этого добились?

Снисходительная улыбка появилась на лице доктора.

— Конечно, нет. Просто некоторые ученые имеют слабость иногда пофантазировать, а Мамонтов — очень слаб в этом отношении. Но давай вернемся к тебе: что ты там говорила об ошибке? Тебе известно нечто большее, чем всей мировой науке?

— Увы, я далека от науки, — вздохнула я. — По крайней мере была до сих пор. Но, похоже, скоро стану светилом. Скажите, что будет, например, если во время зомбирования сознание человека будет находиться вне тела? Или часть его…

— Вне тела? Ну, не знаю, — задумался он, — таких опытов, насколько мне известно, еще никто не проводил.

— Тогда считайте, что первый опыт уже есть и он прошел удачно.

— Значит, вот почему ты все помнишь? — Его глаза уважительно заблестели. — Ведь, по идее, ты сейчас вообще не должна ничего помнить из того, что творила этой ночью. Ты очень странная девушка…

— Не более, чем любая другая. — Я с трудом поднялась сначала на карачки, а потом и на ноги. — Ладно, доктор, у меня тут небольшие проблемы со здоровьем, — посмотрев на свое окровавленное тело, я с трудом улыбнулась. — Не могли бы вы как-нибудь помочь? Вы ведь врач.

— Да-да, конечно, — засуетился он, поднимаясь. — Идемте ко мне в операционную. Я смотрю, у вас два пулевых ранения и множество колотых, рваных и резаных.

— Идемте. А пока вы будете меня латать, я с удовольствием выслушаю ваш рассказ о том, что же здесь, в конце концов, творится.

— Кстати, — он вдруг замялся, — там… — он кивнул на дверь, — там никого не осталось?

— Только Стекольщик. Чудовище, в которое меня превратил Мамонтов, убило всех. Вы уж извините…

— Да что вы, я ведь все понимаю, — усмехнулся он. — Да и потом, этой банде негодяев давно было пора отравляться в ад, где ей и место. А где Стекольщик?

Мы подошли к двери с головой льва вместо ручки, я достала из-под ковра ключ и открыла. Мы вошли. Стекольщик уже пришел в себя, но с головой у него было явно не в порядке: он сидел на теле Виктора и тихонько смеялся, ковыряясь в носу изуродованной рукой, на которой остался только мизинец. В другой он держал то, что осталось от сердца Алексея. Нас он даже не заметил. Док, не обращая внимания на трупы охранников, подошел к нему, помахал ладонью перед глазами и, посмотрев на меня, удовлетворенно произнес:

— За что боролся, на то и напоролся, голубчик. Туда ему и дорога. Может, его усыпить, как думаешь?

— Нет, он мне еще нужен.

— Зачем?

— У меня еще есть пара незавершенных дел на сегодня. Так что вам придется поторопиться.

— С такими ранами?! — ужаснулся он. — Да я удивляюсь, как вы вообще на ногах держитесь, голубушка! Два месяца постельного режима и ни днем меньше!

— Разберемся, док. Идемте, у вас только час времени на все про все…

Закрыв Стекольщика, мы прошли в операционную. Правда, Пантера в поисках живых там все перевернула вверх дном, но док, которого, как выяснилось, звали Александр Николаевич Каширин, быстро привел все в порядок, уложил меня на стол, приготовил инструменты и начал исцелять мою порядком покалеченную плоть без всякого наркоза и анестезии, ибо я уже боялась всех этих уколов и препаратов, как чумы.

— Ну, так я слушаю, — напомнила я ему. — Вы обещали все рассказать.

— Эх, голубушка Мария, — вздохнул он, пытаясь ухватить кончиками пинцета застрявшую в моем плече пулю, — боюсь, чтобы все рассказать, понадобится беспрерывная двадцатичетырехчасовая операция на вашем теле.

— А вы конспективно.

— Ну что ж, попробую. В данный момент в России существует несколько подпольных синдикатов, которые специализируются на различного рода медицинских исследованиях, запрещенных всеми нормами международного права. Направления у всех разные, но цель одна: заграбастать побольше денег, не важно, какой ценой. Во всех цивилизованных странах за это давно бы упекли в каталажку или даже повесили, а у нас, в нашем бардаке, в этой мутной, будь она проклята, воде реформ, можно выловить любую рыбку. В том числе и эту. К тому же от советских времен осталась масса незавершенных, уникальных в своем роде исследований, на которые теперь нет денег. Их дорабатывают сейчас нелегально и продают за рубеж…

— Короче, док.

— Прости. В России сейчас самый дешевый рынок ученой рабсилы, если можно так выразиться. Многие светлые умы оказались на улице, сидят без работы и готовы на все, лишь бы прокормить свои семьи. Негодяи со всего мира этим пользуются. Находят здесь людей типа Стекольщика или того же Николенко, а те уже открывают фирмы, набирают персонал и обеспечивают бесперебойную работу, заставляя ученых пахать в своих частных лабораториях. Методы у них известные — уголовные. Деньги на исследования поступают из-за рубежа, суммы крутятся просто бешеные. Причем сами ученые зачастую понятия не имеют о том, на кого в действительности работают. Они находятся в совершенно зависимом положении от своих хозяев, их держат на поводке страха за жизнь родных или свою собственную. Кстати, я тоже один из таких бедолаг. Стекольщик — один из самых крутых и жестоких воротил этого бизнеса. Все синдикаты конкурируют между собой, воруют друг у друга идеи и ученых, не гнушаясь при этом ничем, вплоть до убийств и открытых нападений на лаборатории. Вот потому у них такая мощная система безопасности — друг друга боятся. Тебе не больно?

— Бывало и хуже. Откуда вам столько известно, док?

— Я ведь личный врач Стекольщика, не забывай. Он меня вообще за человека не считал, думал, что подчинил полностью, как собаку. Поэтому не стеснялся говорить в моем присутствии о своих делах. Допустим, я ставлю ему горчичники, а в это время к нему приходят посетители…

— А сбежать не пробовали?

— Сбежать? — Он горько усмехнулся. — Что толку бежать, если тогда погибнут самые близкие мне люди, ради которых я, собственно, и живу. Нонсенс. Я краем уха слышал, что на днях тут один уже попытался сбежать, прихватив с собой образец запрещенных препаратов. Но его поймали. Кстати, он из лаборатории Крутицкого.

— Но при нем никаких образцов не было! — невольно воскликнула я.

— А тебе это откуда известно? — удивленно поднял он брови.

— Да так, — спохватилась я, — тоже краем уха слышала.

— Ну, не хочешь говорить — не надо. Я привык не задавать лишних вопросов — себе дороже.

— А я привыкла задавать их. Где вы взяли антизомбин, док?

— Стекольщик дал, — ответил он просто. — Как уж он его добыл — не знаю. У него везде свои шпионы. Он держал этот препарат для себя, на всякий случай. Сказал, что если Николенко попытается его зомбировать, то я должен буду вколоть ему эту штуку. И описал мне симптомы, которые появляются у зомби. Осторожный был волк, матерый, но смерти очень боялся и болезней тоже. В результате у меня имеются практически все противоядия от изобретенных в частных лабораториях препаратов.

— А правда, что он убил друга Николенко в Ташкенте?

— Во-первых, у этих людей нет таких понятий, как дружба. Человек человеку волк — вот их главная мораль. А во-вторых, насколько мне известно, ташкентскую лабораторию уничтожил сам Николенко. Другое дело, что Стекольщик постоянно выкрадывал у него лучших ученых и продавал в другие лаборатории. Этого Николенко ему простить не мог и уже несколько раз пытался до него добраться, но безуспешно. С тобой ему просто повезло… Ну, вот и все, Мария, я закончил. — Он отошел от стола и осмотрел результаты своего труда. — Кажется, получилось неплохо. Осталось перебинтовать.

— Вот этого не надо, док! — воспротивилась я. — Мне понадобится свобода действий. Нельзя ли как-нибудь пластырями обойтись?

Тоскливо посмотрев на меня, как на совершенно безнадежного человека, он вздохнул и пошел к шкафу за пластырями. Затем вышел из комнаты и вскоре вернулся, Держа в руках видеокассеты.

— Посмотри, что тут вытворяла, Мария, пока я буду тебя долечивать. Думаю, тебе это будет небезынтересно.

— Что это? — удивилась я.

— Это записи, сделанные этой ночью охранными видеокамерами.

Через полчаса, отмытая от крови, вся залепленная тампонами и пластырями, испачканная йодом и какими-то мазями, одетая в мужские брюки и рубашку, которые подарил мне доктор, босая, я ехала в темно-синем «Мерседесе» в сторону лаборатории Николенко. Одежда закрывала все пластыри, лицо мое, как всегда, оставалось почти нетронутым, и никто бы не смог сказать, увидев меня, как я прожила эту дикую ночь. Рядом со мной с перевязанной рукой и безумным взглядом сидел Стекольщик.

 

Глава 12

Николенко ожидал нас у самой проходной. По его лицу было видно, что прошедшая ночь была не самой лучшей в его жизни, что он немало попереживал и понервничал, но в целом был вполне здоров. Впрочем, я не сомневалась, что это ненадолго.

— Ну? — спросил он, когда я, как сомнамбула, вышла из машины и уставилась на него невидящим взглядом.

— Я все сделала, хозяин, — монотонным голосом ответила я. — Вот ваш Стекольщик.

Лицо его нервно дернулось, он махнул рукой, и какие-то люди начали грубо вытаскивать сумасшедшего Стекольщика из машины. Когда его поставили перед Николенко, тот принял небрежно-презрительную позу и выдал:

— Ну что, говнюк, теперь ты понял, кто в этом доме хозяин?

Стекольщик засопел, запустил в нос палец и начал там усердно ковыряться, с интересом разглядывая сверкающие лаком ботинки Николенко. Торжествующая улыбка постепенно начала сползать с лица победителя, он недоуменно глянул на меня и, стиснув зубы, произнес:

— Мария, немедленно доложи мне, что здесь происходит?

Я стояла около него с самым глупым видом, на какой была способна, повернулась к Стекольщику, пожала плечами и сказала:

— Я привезла то, что от него осталось. Но он жив.

Николенко еще раз глянул в безумные глаза Стекольщика. Гнев на мгновение овладел им, он дернулся, как будто хотел ударить ненавистное ему существо, но потом все же взял себя в руки и процедил охранникам:

— Ладно, тащите его в крематорий. — Он посмотрел на мою одежду. — Что за маскарад, Мария?

— Не могла же я приехать сюда голой.

— Было бы неплохо, кстати, — нервно скривился он. — Ты всех убрала?

— Всех, хозяин.

— Никто ничего не видел?

— Никто.

— Ну ты даешь. — Он покачал головой, разглядывая меня. — Что ж за Пантера в тебе сидит? Хотел бы я сам такую иметь…

— Что делать дальше, хозяин?

— Жди здесь. Сейчас приведут твоего босса и эту девчонку. Отвезешь их в свой офис и сразу же позвонишь в милицию. — Он посмотрел на часы. — Тебе осталось жить два часа. Запомни — когда начнешь покрываться струпьями, скажешь, что подцепила эту заразу в особняке Стекольщика. Впрочем, может так случиться, что ты даже сказать ничего не успеешь. Все бумаги уже подготовлены, возьмешь их с собой. Твой Родион, — он хмыкнул, — написал их собственноручно. Там детально описано, как вы выслеживали Стекольщика и как решили убить его, потому что не видели иного выхода, как спасти отца этой Вики. Девчонка вам понадобится как наводка. Труп ее папаши мы подкинем в особняк Стекольщика, и все сойдется само собой. Ну скажи, Мария, разве я не гениален? — Он самодовольно усмехнулся и полез за сигаретами.

— Не мне судить, хозяин.

— Слушай, как же ты их всех замочила? До сих пор поверить не могу. Знаешь, сначала я хотел послать своих людей, чтобы понаблюдали со стороны, но потом решил не рисковать: вдруг кто-нибудь увидит, и сразу станет ясно, кто тебя послал. Но мне жутко интересно. У него ведь такие бойцы…

— Пантера разорвала их на части, хозяин, — обыденным тоном ответила я.

— На части? — Он потер рукой лоб. — Надо же… Ну и славненько, ну и ладно. Он давно напрашивался на неприятности. Господи, какой же я молодец…

В этот момент в дверях проходной показался мой босс. Его вели под руки двое здоровенных охранников. Вернее, даже не вели, а несли. Кровь застыла в моих жилах, когда я увидела эту сцену. Очки его были разбиты, но еще еле-еле держались на носу, кудрявая шевелюра стояла дыбом, джинсы и рубашка были чем-то испачканы, он весь извивался, как в безумном танце, ноги заплетались, но больше всего меня испугала его улыбка. Это была улыбка идиота. Полного. Вдобавок ко всему он еще и напевал:

— Через две, через две зимы, через две, через две весны…

Лицо при этом у него было таким счастливым, словно через две зимы, после тридцатилетнего ожидания, он должен был получить трехкомнатную квартиру в новостройке. Меня передернуло, и я с трудом взяла себя в руки. Вслед за ним вывели Вику. Девушка была все в том же своем сарафане, немного помятом, но целом, прически на ней не было, были только торчащие во все стороны космы, глаза ее, остекленев, смотрели в никуда, а губы судорожно кривились, словно она хотела что-то выговорить, но никак не могла это сделать. Ее тоже вели под руки двое дюжих головорезов.

— А вот и твое начальство, — радостно осклабился Николенко. — Принимай. Как говорится, передаем из рук в руки. Видишь, как я и обещал, они уже готовы к употреблению. — Он посерьезнел. — Сейчас ты отвезешь их в свой офис, Родиона посадишь в его кабинет, девчонку — в приемную. А сама позвонишь в милицию и скажешь, что только что совершила убийство по приказу своего босса.

Ему протянули синюю кожаную папку, он взял ее, взглядом отослал подчиненного и протянул папку мне.

— Это положишь на стол Родиону.

— Сделаю, хозяин.

Он вдруг пристально посмотрел на меня, сделал шаг назад и недоуменно проговорил:

— Что-то в тебе изменилось, Мария. Не могу понять что. Такое ощущение, будто у тебя появился ум. Этого не должно быть.

Я сделала вид, что не услышала, и, как робот, произнесла:

— Вы правы, хозяин.

— Я прав? — Он поднял брови. — Да я всегда прав, черт возьми! Кто бы сомневался. И ты, тупорылая сучка, не можешь судить, кто прав, а кто нет! Бери своих придурков и уезжай отсюда к чертовой матери. Марш!

— Как скажете, хозяин. А где Валентина?

Николенко нахмурился и сухо бросил:

— Я тебя обманул. Нет у нас твоей Валентины.

И, круто развернувшись, быстрым шагом пошел к проходной. У меня отлегло от сердца: значит, они ее не взяли! Я даже чуть не подпрыгнула на радостях, но вовремя спохватилась и пошла к машине, куда уже усадили моего спятившего босса и несчастную девочку.

…Примерно минут через сорок мы были в нашем родном офисе. В приемной нас уже поджидал бледный и взволнованный доктор Каширин. Увидев, до какого состояния довели Родиона и Вику, он схватился за голову и издал нечленораздельный звук, в котором явственно слышался ужас. Затем пробормотал:

— Изверги, нелюди, что ж они творят-то. Хорошо еще, что их не зомбировали, как тебя, а просто накачали кое-какими препаратами.

И полез в свой чемоданчик; в нем он привез все противоядия, которыми снабдил его Стекольщик. Пока он хлопотал над пациентами, в кабинете босса раздался звонок. Это был Дима.

— Господи, разве вы не в тюрьме?! — невольно вырвалось у меня.

— Где?! — в свою очередь опешил он. — С какой это стати мне быть в тюрьме?

— А мне сказали, что…

— Не верь никому, кроме своего босса, — строго проговорил он. — Кстати, где Родион?

— Здесь. Его лечат.

— Он что, заболел?

— Да, сошел с ума — его нашпиговали какими-то транквилизаторами, или анаболиками, или еще Бог знает чем.

— О Господи… — ошарашенно проговорил Дима. — Я срочно выезжаю. Все расскажешь на месте. Кстати, Валентина со мной. Я, когда понял, что дело серьезное, забрал ее из больницы. С ней все нормально…

— Я так и подумала. Только захватите с собой дивизию спецназа. А еще лучше армию. И ордер на обыск…

 

Глава 13

К вечеру, когда Родион еще даже не пришел окончательно в себя, с Николенко уже было покончено. Увидев меня в добром здравии, он чуть сам не сошел с ума и не стал ни о чем спорить. В лабораториях его фирмы и подвальных помещениях омоновцы обнаружили несколько десятков измученных препаратами человек. Все охранники были арестованы, доктора и ученые задержаны до выяснения обстоятельств, а в печи крематория нашли полуистлевшие человеческие кости. Было такое ощущение, что мы находились не в столице цивилизованной России, а в самом настоящем аду, где царят лишь насилие и зло. Такое, пожалуй, творили только эсэсовцы, когда проводили запрещенные опыты над узниками концлагерей. Все препараты из лабораторий были доставлены на экспертизу в Академию наук. Разгром шайки Стекольщика списали на бандитские разборки. Фирму Крутицкого тоже перевернули вверх дном, и Дима сказал, что вышел на след еще нескольких подобных «лабораторий». Впрочем, нас это уже никоим образом не касалось.

Но самое интересное, что наконец-то удалось выяснить тайну пришедшего к нам покойника. Оказывается, несчастный ученый, не видя другого способа вынести через проходную, где всех тщательнейшим образом обыскивали, образец запрещенного препарата, поступил следующим образом. Он отпросился у Крутицкого на пару часов домой, якобы для того, чтобы попрощаться с дочерью. Крутицкий, будучи совершенно уверен, что тот никуда не денется, ибо за ним будут следить по радиомаяку, разрешил. Тогда ученый ввел препарат себе в вену и поехал к нам, даже не подозревая, что за ним следят. Когда охранники увидели, что он направляется в прямо противоположную от своего дома сторону, они бросились в погоню и настигли его в нашем дворе. Вернее, не его, а «жучок», который тот выбросил из кармана. Таким образом, Беликов, рискуя жизнью своей и дочери, привез нам в своей крови доказательства одного из самых жутких преступлений последнего времени. Видимо, он не рассчитал дозу или препарат оказался слишком сильным, но он умер, так и не успев ничего нам рассказать. Вике, чтобы не расстраивать ее и без того сильно поврежденную нервную систему, мы с боссом ничего не сказали: кто знает, как бы она отреагировала на то, что ее любимый отец подставил ее под удар, желая спасти человечество от грядущей гибели? В конце концов, каждый человек, как бы тяжело и трудно ему ни было, должен иметь право на выбор. Беликов поступил вот так. И нужно ли его судить за это? Лично я не могу решить для себя этот вопрос до сих пор…

 

Глава 1

По прошествии десяти дней после разгрома «лабораторий», когда все уже улеглось и босс стал таким же, каким был всегда, то есть хмурым и ворчливым, я сидела за своим столом в приемной, посвежевшая, полностью выздоровевшая, и делала вид, что занимаюсь оформлением бухгалтерских проводок. О клиенте-покойнике мы с боссом, по молчаливому уговору, больше не вспоминали — зачем бередить прошлое. Валентина, ничуть не удивившаяся тому, что ее вдруг выдернули из теплой больничной кровати и, ничего не объясняя, повезли куда-то в Подмосковье на конспиративную квартиру, опять лежала в клинике и донашивала первенца великого московского частного сыщика. Дима куда-то пропал и больше не объявлялся, чему я была очень рада, иначе он стал бы задавать вопросы, интересоваться, как это мне одной удалось распотрошить гнездо Стекольщика, а мне это все было не нужно. Я еще тогда сказала ему, что полностью потеряла память после того, как меня накачали этими чертовыми препаратами, и он, видя, в каком состоянии находится Родион, безоговорочно в это поверил. Не поверишь тут…

В общем, жизнь наша снова вошла в привычную колею: деньги заканчивались, клиентов не было, и надежда на их появление у дверей нашего офиса стремительно таяла. Босс часами просиживал в своем кабинете, выбираясь лишь на обед, и чем он там у себя занимался, я не знала. Скорее всего тем же, чем и я — ничем. Я взглянула на настенные часы. Шел уже второй час дня. В принципе, можно было спокойно повесить на двери конторы табличку «Разбирайтесь сами со своими проблемами!» и ехать в Серебряный бор загорать, не беспокоясь о том, что упустим клиентов. Но упрямый босс не позволял. После того как мы не получили ни копейки за последнее дело, он решил, видимо, умереть здесь от духоты, но дождаться хоть какого-то заработка. Я уже пару раз пыталась намекнуть ему, что все преступники разъехались по курортам, а добропорядочные граждане по дачам и что в Москве сейчас остались только мы с ним, но он был неумолим. Начальство, куда денешься…

— Здравствуйте.

Я оторвалась от монитора и не поверила своим глазам: в приемной стоял человек. Живой. Еще перед обедом, пытаясь спастись от духоты, я распахнула настежь входную дверь, в которую он, судя по всему, и вошел, даже не удосужившись позвонить. Но Бог с ним, главное, что вошел. Теперь важно не упустить. Передо мной стоял высокий долговязый мужчина с большими отвислыми усами, с печально усталыми глазами, с шапкой черных волос на голове и кофром на плече. На нем были черные джинсы и потрепанная черная майка с какой-то надписью на груди. Возраст его колебался от тридцати пяти до сорока пяти.

— Здравствуйте, — очень вежливо ответила я, боясь спугнуть неожиданное счастье. — Что ж вы стоите? Присаживайтесь, пожалуйста. Хотите колы со льдом? — Я поднялась. — А может, холодного пива? Вы не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.

Мужчина удивленно смотрел на меня и молчал, не двигаясь с места. «Господи, — пронеслось у меня в голове, — только бы не ушел!» Я бросилась к холодильнику, выдернула оттуда банку «Туборга», вскрыла и сунула ему в руки.

— Страшная жара, не правда ли? — очаровательно улыбнулась я, загораживая своим телом выход. — Да вы сядьте около кондиционера, там чуть прохладнее. Правда, не намного, но все же.

И легонько подтолкнула его к диванчику. Он тупо посмотрел на пиво, потом перевел недоуменный взгляд на меня и наконец сел, положив кофр рядом с собой. Затем, запрокинув голову, приложился к пиву и стал жадно пить, закрыв глаза и издавая клокочущие звуки. Я облегченно вздохнула: все, теперь он наш. Или пусть платит за пиво — иначе не выпустим. Опустошив пол-литровую банку, потенциальный клиент вытер тыльной стороной ладони усы, причем сделал это как-то украдкой, словно стеснялся, и начал искать глазами, куда бы пристроить банку.

— Не беспокойтесь. — Я подскочила к нему, приняла тару и швырнула ее в мусорную корзину. — Еще хотите? Или, может, предложить вам сигарет?

— Да нет, — смущенно пожал тот плечами, — я не курю вообще-то. Кстати, не скажете, куда это я попал? Вроде на табличке написано «Частный сыск», а здесь как-то…

— Это именно он и есть, — перебила я его торопливо. — Между прочим, я секретарша, а сам сыщик сидит вон там. — Я кивнула на дверь кабинета. — У вас ведь к нам дело, не так ли? — спросила я с нажимом, глядя на него в упор.

— Ну, не знаю, вообще-то конечно, но… — замялся он.

— Прекрасно. Сейчас я доложу боссу, и если он не занят, то обязательно вас примет.

— Собственно говоря…

Но я уже нажала на кнопку селектора и как можно небрежнее бросила:

— Родион Потапыч, тут какой-то человек. Говорит, у него очень важное дело. Примете или сказать, чтобы подождал?

В селекторе послышалось тяжелое, переходящее в хрипы, сопение босса. Потом там что-то булькнуло, и в конце концов раздался его сдавленный голос:

— А чего он хочет?

Ну, босс! Надо же какая выдержка. Даже в такой ситуации не может изменить самому себе.

— Может, я лучше пойду, — растерянно пробормотал мужчина и начал подниматься.

«Я тебе сейчас так пойду, что потом целый год ходить не сможешь!» — чуть не вырвалось из меня, но я лишь мило улыбнулась и прошелестела:

— Он вас примет. Проходите.

Через минуту мы с ним сидели в кабинете и, как кролики на удава, смотрели на Родиона. Окруженный тремя здоровенными пропеллерами вентиляторов, которые лишь усиливали духоту, удав сидел за своим столом со вздыбленными от ветра кудрявыми волосами, с совершенно ошалевшим от жары лицом и сосал потухшую трубку. Как я поняла, он до сих пор не мог поверить, что к нам кто-то пришел, и теперь лихорадочно соображал, с какого боку вцепиться в него мертвой хваткой. Клиент неловко ерзал в кресле и время от времени бросал на меня беспомощные взгляды. Я только пожимала плечами.

— Мария, ты закрыла входную дверь? — Босс вытащил трубку изо рта и начал ее разглядывать.

— Нет.

— Так пойди и закрой.

— Поняла, босс.

Я встала, прошла в прихожую, заперла дверь на задвижку, на ключ и положила его в карман. Все, теперь точно не сбежит. И вернулась в кабинет. Там по-прежнему царило молчание, но, как только я села в свое кресло, босс спросил:

— Итак, какое же важное дело привело вас к нам, уважаемый?

— Честно говоря, я еще не решил, — с сомнением в голосе начал тот. — И потом, не знаю, как у вас, а в тех кругах, в которых вращаюсь я, принято для начала представляться. Меня зовут Александр Тягны-Рядно.

Мы с боссом начали медленно заливаться краской. Вот они, проклятые деньги! Погонишься за ними, так обо всем забудешь. Лицо Родиона, и без того красное от жары, стало лилово-пурпурным, а я почувствовала, что мои щеки горят, словно их ошпарили кипятком. Босс прокашлялся, почесал в затылке, зачем-то открыл ящик стола, убедился, что там все в порядке, задвинул обратно, прокашлялся и пробурчал:

— Не знаю, как в тех кругах, в которых вращаетесь вы, но у нас принято для начала говорить о деле — формальности подождут. Но если вы так настаиваете, то меня зовут Родион, а ее Мария. Извольте любить и жаловать.

— Мне тоже очень приятно, — сказал клиент.

— Надеюсь, теперь вы довольны, гражданин, как вас там, Тяни-куды?

— Тягны-Рядно, — отчетливо повторил тот. — Через черточку и все с большой буквы. Это известная украинская фамилия.

— Мария, запиши.

— Уже записала.

— Кстати, можете называть меня просто Шура — так будет проще, — вставил клиент.

Босс поерзал в кресле, вытащил карандаш из подставки и, постукивая им по столу, уставился на Шуру:

— Ну, теперь мне можно задавать вопросы?

— Думаю, вам нет смысла их задавать, потому как вы не знаете сути, — быстро проговорил тот. — Лучше я сам все расскажу, а вы уж там решайте, стоит овчинка выделки или нет. Идет?

— Попробуйте.

— Видите ли, я фотограф. Довольно известный причем. И не только у нас, а и за рубежом. Я свободный художник, вольная птица, так сказать, у меня нет ни жены, ни детей, вернее, они были и в больших количествах, но в данный момент я пока один, поэтому делаю все, что мне заблагорассудится. У меня нет постоянного заработка, деньги то бывают, то нет, но меня это не смущает, потому что я могу заработать их в любой момент. По крайней мере мне так казалось еще месяц назад… — Он вдруг задумчиво смолк.

— А что случилось месяц назад? — вернул его к действительности босс.

— Месяц назад у меня началась полоса невезений, — печально заговорил Шура. — Я просадил все свои бабки с друзьями, промотал по кабакам, раскидал по девицам и просто безбожно растранжирил, как последний идиот. Знаете, раньше такого со мной не случалось. Я мог пить неделями, но всегда оставался в своем уме, помня, что гудеж закончится и у меня будет работа. Но на этот раз все было иначе. Я остался без копья и без работы. Две недели я ошивался по всем журналам, где меня всегда принимали с распростертыми объятиями, обивал пороги редакций, предлагая свои снимки, но везде говорили, что наступил кризис, журналы не раскупают и платить им мне нечем. И вот тогда, впервые в своей жизни, я, признанный во всем мире фотограф, унизился до того, что дал объявление в газету. — Он опять замолчал и уронил голову.

Выдержав вежливую паузу, Родион спросил:

— И что же за объявление?

— Ну, знаете, — стыдливо пояснил Шура, — типа «Фотографирую свадьбы, похороны, рождение ребенка и прочую лабудень». Поймите, просто не было другого выхода — с голода помирал.

— А что же друзья не помогли?

— Друзья у меня точно такие же, как я, — голь перекатная: художники, журналисты, писатели. Живут одним днем, короче. В общем, дал я это объявление в «Из рук в руки», сижу дома и жду звонков. День сижу, два сижу, три сижу… А жрать-то хочется, сами понимаете, в холодильнике мышь повесилась. Ну думаю, сволочи, хоть бы одна зараза позвонила! Ноль! И вот два дня назад, в прошедшее воскресение то бишь, когда я уже начал присматриваться к своей любимой кошке Джульетте на предмет жаркого, часов в десять утра раздается звонок. Хватаю трубку и слышу мужской голос:

— Это вы объявление давали?

— Господи, — говорю, — милый, а кто ж его еще мог дать? Конечно, я!

— Вы профессионал?

— Мирового уровня. Но вы можете звать меня Шурой.

— Отлично. У нас сегодня в двенадцать часов похороны. Сможете снять?

— Похороны? Да я не то что похороны, я вам полет души покойника в рай в сопровождении архангела Гавриила могу снять, если пожелаете! Главное, чтобы платили.

— Полет не нужно, нужны похороны, — отвечает. Причем серьезный такой мужик, голос такой солидный.

— Сделаем похороны, — говорю. — Вы расценки мои знаете?

— О деньгах не беспокойтесь: сколько скажете, столько и заплатим. Собирайте свои причиндалы, цветной пленки побольше, вспышку, штативы и прочее и выходите из дома. Через полчаса к вашему подъезду подъедет темно-синий «Ауди». Вас отвезут куда нужно.

— Да что вы, — говорю, — не стоит, у меня своя машина, «жигуленок»…

— Не надо нам вашей машины на наших похоронах. У нас несколько другой уровень мероприятия, соображаете?

— Понял. Через полчаса у моего подъезда.

— И все, он положил трубку, — Шура горько усмехнулся. — До меня только потом, когда я уже вниз спускался, дошло, что адреса-то я ему своего не говорил, понимаете? Ну ладно, думаю, главное, что работа появилась и бабки, судя по клиентуре, отвалят немалые. И потом, на похоронах наверняка чего-нибудь из еды перехватить можно. Короче, стою у подъезда, довольный донельзя, в желудке урчит, воображение всяческие аппетитные блюда рисует, весь «железом» (это мы так свою аппаратуру называем) увешан — красота, одним словом. Ровно через полчаса, тютелька в тютельку, подплывает прямо ко мне навороченный «Ауди» темно-синего цвета с тонированными стеклами, открывается задняя дверца и оттуда, из темноты, голос, мрачный такой, басовитый: «Кладите аппаратуру в багажник и садитесь». Багажник сам по себе открылся, я покидал туда аппаратуру, сел на заднее сиденье и закрыл дверь. Рядом со мной в полутьме какой-то тип, размером со сфинкса, впереди еще двое таких же. Ну, думаю, попал ты, Шура. И весело так, как бы между прочим, спрашиваю:

— Куда едем-то, ребята?

А тот, что слева сидит, отвечает:

— Этого ты, фраер, никогда не узнаешь.

Потом развернулся и так заехал своей ручищей-молотом мне под дыхалку, что я до самого конца поездки так и просидел, скрючившись, пытаясь в себя прийти. А он, ублюдок, мне, всемирно известному фотохудожнику, чьи работы имеются в частной коллекции самого принца Майкла, на спину еще и локоть поставил, чтобы ему удобнее ехать было.

Шура тяжело вздохнул. Мы с боссом заинтересованно слушали, не перебивая, потому что, наверное, хотелось отвлечься от грустных мыслей о тяжком своем житье-бытье. Шура продолжал:

— Привезли меня непонятно куда. Двор какой-то небольшой, весь деревьями засажен, дома пятиэтажные из серого кирпича, и ни одной живой души вокруг. Выволокли меня из тачки и потащили в подъезд. Мое «железо» какой-то «бык» за нами нес. Я уже с жизнью попрощался, мне уже ни еды, ни бабок, ни аппаратуры, ни славы — ничего не нужно, лишь бы не прикончили. Главное, понять ничего не могу, вот что противно! Поджилки трясутся, колени не держат, во рту пересохло, а этот бугай меня за шиворот, знай, тянет и тянет наверх, как последнего щенка. Поднялись на последний этаж, там уже дверь справа открыта. Меня втолкнули внутрь. Гляжу, нормальная вроде квартира, неплохо обставлена, потолки высокие, паркет на полу, коридор длиннющий за горизонт уходит, а от него в разные стороны море комнат. Похоже на бывшую коммуналку, которую выкупили и отремонтировали под одну квартиру. Тот буйвол впихнул меня в одну из дверей и говорит:

— Готовь аппаратуру, сейчас снимать будешь.

— Мы так не договаривались, командир, — вякнул я сдуру. Он подошел ко мне и, не поверите, взял вот так за шиворот одной рукой, а я ведь не маленький, сами видите, поднял в воздух чуть не до потолка, встряхнул и говорит:

— Еще слово — и ты покойник, парень. — И швырнул меня в угол, как куклу. Пока я оттуда выбирался, внесли мои кофры, штативы — я, придурок, на радостях все самое лучшее свое взял, чтобы класс продемонстрировать. Идиот!

Шура с силой треснул себя ладонью по лбу, и мы с боссом вздрогнули от раздавшегося громкого звона. Босс осторожно проговорил:

— Вы поберегите себя, Шура, поберегите…

— Да ладно! — махнул тот рукой. — После того, что было, мне и смерть не страшна. Короче, понял я, что дело — труба. Я ж не пацан уже, мне сорок два стукнуло, весь Советский Союз и почти весь мир объездил, навидался такого, что не каждый бы выдержал, в разные переделки попадал, а тут что-то под ложечкой засосало. Крутые мужики, дальше некуда. Я с такими никогда общих дел не имел и иметь не собирался. Не мне вам рассказывать, наверное, но если хоть раз с этим грязным миром столкнешься, хоть маленькое пятнышко на тебе останется — все, они уже не отстанут. Они ведь не мы с вами, у них другие правила, вернее, их там совсем нет. Им убить — что два пальца…

— Мы в курсе, — быстро перебил Родион разошедшегося фотографа. — Ближе к сути, пожалуйста.

— А, ну да, я ж и говорю, — спокойнее продолжил тот. — Комната такая, метров тридцать квадратных примерно. Обставлена, как спальня персидского шаха. Вы бывали в спальне персидского шаха?

— Персидского? — уточнил босс с самым серьезным видом. — Нет, не бывали.

— А я бывал. Снимал по спецзаказу гарем в Сирии. Я единственный в мире фотограф-мужчина, которого шейх в свой личный гарем допустил. Ему на выставке мои снимки понравились, вот он и попросил. Ведь мы, фотографы, как врачи, нас стесняться не нужно. Но там такие куколки, скажу я вам…

— Шура! — простонал босс. — Не отвлекайтесь.

— Извините, — стушевался тот. — Это у меня на нервной почве. Просто до сих пор в дрожь бросает, как вспомню. — Его передернуло. — В общем, кровать огромная с балдахином, всюду шелка цветные, ковры, подушечки, шитые золотом, кисея, вазы восточные, правда дешевые, из наших антикварных магазинов, пуфики, благовония курятся и все такое. Сами понимаете, на ложе покойника никак не похоже. Ну, расставил я штативы с трех сторон, камеры нацепил с цветной пленкой, вспышку подготовил, сел на пуфик и жду. Руки трясутся, внутри мандраж бьет, мысли в голове вперемежку с паникой мечутся, и плакать хочется, как ребенку. Честно скажу, так страшно мне еще никогда не было. Хотя я еще и малой толики не пережил того, что меня ожидало. Стены там толстые, звуконепроницаемые, но у меня слух хороший, я слышал, как где-то кто-то кричит, визжит, ругается, и от этого мне становилось еще хуже. Минут через десять дверь открывается, входит какой-то абсолютно лысый тип в белой шелковой рубашечке, в очках с золотой оправой, с золотой фиксой во рту и сигаретой в зубах. Лет пятидесяти, наверное. Рожа наглая, дальше некуда, ухмылочка такая мерзкая на губах. И спрашивает меня:

— Ну что, профессионал, готов?

Я, как дурак, почему-то вскочил, встал по стойке «смирно» и дрожащим голосом отвечаю:

— Так точно! — Прямо как в армии. Тот еще больше скривился, подошел ко мне и цедит своим поганым голосом:

— Если ты, сучара, не сделаешь свою работу, я тебя урою, сечешь? Что бы здесь ни происходило — снимай. И не просто снимай, а в самом лучшем виде, с разных этих, как там у вас они называются… а, ракурсов, короче. Понял?

— Понял.

Он глянул на фотоаппарат, в котором, видать, понимал не больше, чем пингвин в звездной геометрии, и спрашивает с деловым таким видом:

— Выдержку правильную поставил?

— Правильную. — Я все стою перед ним навытяжку и трясусь.

— А эту, как ее… — Он наморщил лысину и стал вспоминать.

— Диафрагму?

— Да, ее самую.

— Тоже правильную.

— Молодец. — Эта лысая мразь подошла и так небрежно потрепала меня по щеке. — Если все пройдет нормально — уедешь домой.

Шура возмущенно взмахнул руками:

— Представляете: не денег кучу получишь, не чего-то там еще, а вот так вот просто: уедешь домой. И все! Я чуть было не спросил, а что будет, если не все будет нормально, но вовремя одумался, потому как сам понял, что тогда уже ничего не будет, по крайней мере для меня точно. Только тьма и вечный покой на холодных просторах Вселенной. Когда лысый убрался, я расслабился и чуть не упал — так он меня напряг, подонок. От него прямо какая-то жуть исходила, как от чудовища, ей-Богу. Меня аж холодный пот прошиб до костей. А может, это я сам себя так накачал к тому времени — черт его знает. Не важно. Стою дальше, жду, гадаю, что ж такое снимать-то придется страшное, что меня так запугивают? Вроде кровать как кровать, а где кровать, там и женщины, а где женщины, там и мужчины — подумаешь, невидаль. Снимал я и женщин голых, и мужчин, и половые акты, но ведь то было искусство — разница есть. Но Бог с ней с разницей, при чем здесь все эти уголовники и такая атмосфера жуткая? Сказали бы просто: парень, нам тут голых женщин нужно сфотографировать, мы потом из них карты сделаем и в поездах продавать будем. Я бы им адреса знакомых фотографов подкинул, которые на этом специализируются, те бы мне потом процент отстегнули, и все бы мирно разошлись. Так нет, понадобилось меня таким вот образом похищать… — Шура недоуменно пожал плечами. — Ладно, думаю, будь что будет, а кончать свою жизнь на воровской малине я не намерен. Сделаю все, что попросят, и уберусь подобру-поздорову. Если отпустят, конечно. Порнуха так порнуха. Еще минут через пять дверь распахивается и двое лосей, что впереди меня ехали, втаскивают за локти совершенно обнаженную девушку с заклеенным скотчем ртом и связанными сзади руками. Глаза у нее от ужаса больше лица стали, слезы по щекам в три ручья. Кидают ее на кровать, как тряпку, и выходят. Я стою, на нее смотрю, а она лежит на кровати и на меня таращится с ненавистью. Я руками развел, мол, сам в таком положении, а она отвернулась и еще сильнее расплакалась. Красивая женщина, очень красивая. Это я вам как фотограф говорю. Года двадцать два, наверное. Блондинка. Через минуту еще одну вводят, тоже почти такую же хорошенькую, только темноволосую, и тоже всю в слезах. Посадили ее на пуфик в сторонке, и тут входит лысый, а с ним еще какой-то парень, по пояс голый, весь татуированный, но тело красивое, все группы мышц идеально правильно накачаны, сам стройный, лицо греческого типа — атлет, одним словом. Лысый посмотрел на меня и спрашивает:

— Готов, мастер?

— Готов.

— Скоро начнем.

Подошел к кровати, присел около блондинки и слащавым, мерзким голоском говорит:

— Сейчас, цыпа, будем фотографироваться на память, — и начал платочком вытирать ей слезы. — Только для этого нужно, чтобы ты улыбалась, киска. Ну сама подумай, как ты будешь выглядеть на снимке, если будешь плакать? Правильно, крошка, плохо будешь выглядеть. Поэтому давай, кончай плакать и начинай приветливо улыбаться. — Девушка смотрела на лысого с примерно таким же ужасом, с каким до этого смотрел на него я сам. Она словно окаменела от страха. Я стоял около камеры и ждал, что будет дальше. В принципе, заставить умирающего от страха человека, а тем более женщину, приветливо улыбаться практически невозможно. Но это мне только раньше так казалось. Лысый вытащил нож на кнопочке, выбросил длинное лезвие и начал водить им по ее телу и приговаривать: «Запомни, милая, нам терять нечего, мы тебя сейчас тут попользуем всем кагалом пару дней, а потом разрежем на кусочки вот этим вот ножичком и спустим в унитаз. И твоя любимая мамочка никогда не узнает, куда подевалась ее доченька. Ты ведь не хочешь этого, правда? Тебе ведь хочется домой, к папе с мамой, подальше от нас, таких грубых и нехороших мальчиков, которые тебя обижают. Хочется?» — Девушка дернулась и опять застыла. Лысый приторно слащаво продолжал: «Вот и я говорю, что не нужно ломаться, не нужно плакать и кричать, а нужно просто сделать то, что от тебя просят, сделать всего один раз, один малю-усенький разочек, и мы тебя отпустим. Даю слово вора. Уже сегодня вечером ты будешь у себя дома, в уютной теплой Постельке, под крылышком у родителей. Видишь, мы тебя не бьем, мы тебя любим, бережем твое красивое тело, чтобы ты на фотографиях хорошо получилась, а ты на нас сердишься. Ну, киска, давай, я считаю до пяти и снимаю с тебя скотч. Если ты опять начнешь кричать, значит, не хочешь ехать домой, а хочешь стать нашей игрушкой и умереть. Поверь, я ведь не шучу, крошка. Посмотри на меня, разве я похож на человека, который может шутить? Правильно, не похож. И с тобой произойдет все именно так, как я говорил. Закричишь — подпишешь себе смертный приговор. Но! — Он защелкнул перед ее лицом нож. — Если не закричишь, я пойму, что ты согласна оказать нам эту маленькую услугу — сделать пару-другую очаровательных снимков…»

Пока он ее таким жутким образом «уговаривал», все остальные урки с тупыми рожами стояли вокруг, сложив руки на груди, и гнусно ухмылялись. Брюнетка дрожала в углу на пуфике. Меня самого уже начало подташнивать, может, от голода, а может, и от страха. Но что я мог поделать? А лысый все увещевал, не меняя тона и не повышая голоса, от чего его слова звучали еще более зловеще:

«Ты ведь не девочка, правда? Так что ничего не потеряешь: одним разом больше, одним меньше — какая тебе разница? Будь паинькой. Пойми, если бы мы хотели над тобой поизгаляться, то сделали бы это уже давным-давно. Но мы не сделали этого, и знаешь почему? Потому что нам нужны всего-навсего фотографии, не больше, не меньше. Так что давай, моя прелесть, я начинаю считать, а ты думай. У тебя есть ровно пять секунд. — Он подцепил кончиками пальцев край скотча и начал считать. — Раз… Два… Три…»

Верите, я смотрел на эту девчонку и не знал, закричит она или нет. В глазах ее еще стояли слезы, ее всю трясло как в лихорадке. Но я молил про себя Господа, чтобы она не закричала. Эти подонки сделали бы все, что обещали. Лично я не сомневался в этом ни минуты. Но у меня уже опыт, я знаю, кто такие урки, а она еще совсем девчонка. Причем девчонка, сразу видно, из порядочной семьи, воспитанная в строгих правилах, а от таких всего можно ожидать. Крикнет сдуру — и все, пиши пропало. В общем, когда лысый досчитал до пяти, Я невольно зажмурился. Послышался треск отдираемого скотча, и… все. Наступила гробовая тишина. Когда я открыл глаза, то чуть опять не упал, благо, штатив стоял рядом, я за него ухватился. Девчонка сидела на кровати и улыбалась…

Шура обхватил руками голову и ошеломленно прошептал, глядя в одну точку, очевидно, живо видя перед собой эту сцену:

— Кошмар… Я видел по ее глазам, какую муку ей это доставляло, но она… улыбалась… Улыбалась, как заправская шлюха на панели. Она умирала от страха, у нее вся кожа была покрыта пупырышками, а она изображала из себя фотомодель с обложки «Плейбоя». — Он потряс головой и с шумом выдохнул. — Фух! Именно тогда я понял, что страшнее ужаса может быть только другой ужас. Клин клином. Сначала ее заставили позировать одну. Вернее, заставили меня выбирать ей позы, говорить, как себя вести и как двигаться, причем лысый еще пытался меня учить, приказывал, чтобы я выбирал положения побесстыднее, и я выбирал, умирая от отвращения к самому себе… Простите, можно еще пива?

Шура повернулся ко мне, и я увидела, что усталая печаль в его чуть запавших карих глазах сменилась какой-то обреченной опустошенностью. Он до сих пор страдал… Я сходила, принесла из холодильника ему и боссу пива, себе джина с тоником, и орт, отпив полбанки, стал рассказывать дальше:

— Потом они занимались любовью с тем татуированным парнем. Она даже умудрилась вполне сносно изобразить оргазм. Хотя, может быть, она и на самом деле кончила — от страха, говорят, и не такое бывает, даже, наоборот, ощущения усиливаются. В общем, убил я на нее три пленки, и ее увели. Лысый подошел к брюнетке, которая смотрела на все это, не отрывая испуганных глаз, и спросил:

«Ну, кроха, надеюсь, ты уже все поняла и тебе объяснять по новой не нужно? Знаешь, что нужно делать?»

Та сразу же испуганно кивнула, и я опять принялся за работу. Где-то через час все закончилось, девицу увели и принялись за меня. Если вы помните, о своей судьбе мне до сих пор ничего не было известно. Первым делом у меня забрали все отснятые кассеты и приказали собирать аппаратуру. Вошел лысый и сказал:

«Ты хорошо поработал, хвалю. Думаю, это не в последний раз. Помни, мы знаем твой адрес. Если хоть одна живая душа узнает о том, что ты здесь видел, а еще не дай Бог к ментам побежишь — все, тебе хана. Но ты умный, по глазам вижу, ты сам уже все понял. И потом, не забывай, ты теперь соучастник. Сейчас тебя отвезут домой таким же макаром, каким привезли, и ты будешь сидеть там, как вонючий таракан, и ждать моего звонка. Держи, это тебе на мелкие расходы», — и сунул мне в карман джинсов сто баксов. Короче, они повязали меня со всех сторон. Когда я сел в машину и увидел, что «бычара» опять собирается проверить на прочность мое солнечное сплетение, я сказал: «Не надо. Я сам». И полез вниз, презирая собственное малодушие и трусость. Когда пришел домой, разорвал баксы на мелкие кусочки и спустил в унитаз. Потом поехал на Горбушку, продал одну из своих камер, купил еды, водки и нажрался до посинения, чтобы только не думать о том, что со мной было, а еще хуже о том, что со мной теперь будет. Сегодня вот только проспался, глаза продрал — и к вам.

Мыс боссом молча смотрели, как он жадно допивает пиво, и думали, наверное, об одном и том же: почему именно к нам? Поставив банку на пол рядом с кофром, Шура глянул на босса и спросил:

— Ну, и что вы обо всем этом думаете?

— Для начала мне бы хотелось узнать, чего вы хотите от нас? — в своей привычной манере ответил босс.

— От вас? Ничего, почти ничего. А разве вам самим не интересно узнать, во что я такое вляпался? Вернее, я-то вроде уже вырвался, а вот судьба тех девушек не дает мне покоя.

— А их разве не отпустили?

— Понятия не имею. Я их больше не видел. Но уверен, что они там не первые и не последние. И нет никаких гарантий, что все они вели себя так же послушно, как те двое. Представляете, что тогда с ними бывало? Жуть…

Босс с кряхтением выбрался из кресла, обошел стол кругом, присел на его краешек возле Шуры и смерил его долгим, внимательным взглядом. Затем спросил:

— А почему вы пришли именно к нам?

— Ну не к ментам же мне идти! — усмехнулся он. — Лысый правильно сказал: я теперь вроде соучастника получаюсь. И потом, менты все равно не помогут, только по допросам затаскают.

— Нет, почему именно к нам, а не в другое агентство? — повторил Родион. — Или вы рядом живете?

— Да нет, я живу не рядом, — улыбнулся он. — Рядом живет моя бабушка Ксения Васильевна, ваша внештатница. Как она выразилась, вы можете работать не только из-за денег, но и из принципа, потому что у вас есть совесть. А это в наше время, увы, стало уже редкостью.

Мы с боссом тоскливо переглянулись и одновременно вздохнули: похоже, на этом деле мы тоже не озолотимся. Босс зашагал по кабинету.

— Ну что ж, допустим, мы возьмемся раскрутить это дело из принципа, так сказать, ради торжества справедливости. Но нам понадобится ваша помощь. Вы не боитесь?

— Зачем бы я сюда тогда пришел? Нет, я все обдумал, взвесил и пришел к выводу, что или я их прищучу, или они меня доконают — иного не дано.

— Интересная мысль, — хмыкнул Родион.

— Еще бы! Вопрос жизни и смерти. И я ведь не один такой фотограф, который попался на их удочку, а мне не хочется, чтобы наш брат фотограф переносил такие унижения. Ладно, мне все уже по барабану в этой жизни, и я пришел к вам, но остальные-то молчат. Понимаете, если бы я хотя бы знал их адрес или имена, я бы обратился в РУОП, и они накрыли бы ту малину в два счета. Но я ничего не знаю, а значит, этих ублюдков нужно искать, а для этого нужны сыщики.

— Резонно.

— Так вы беретесь? — Фотограф с надеждой посмотрел в глаза Родиону.

— Беремся. Но не из абстрактного принципа, как вы думаете, а совсем по другой причине, гораздо более весомой.

Мы с Шурой удивленно воззрились на босса. Тот вернулся за свой стол. Уселся поудобнее и заявил:

— Тут пахнет большими деньгами. Судя по всему, эти люди проворачивают какие-то махинации с этими снимками, и махинации явно прибыльные, если они ездят на шикарном «Ауди», имеют большую квартиру и прилично одеваются. Мы их раскрутим на энную сумму и попутно выведем на чистую воду.

— Это все прекрасно, босс, — неуверенно проговорила я, — но мы еще не знаем, чем они занимаются. Вдруг это какой-нибудь вполне невинный бизнес…

— Невинный?! — Шура взвился под потолок. — Да как у вас язык повернулся! Посмотрел бы я на вас, окажись вы на месте этих несчастных девочек!

— Спокойно, Шура, — мягко остановил его Родион. — Не исключено, что когда-нибудь именно так и случится…

— Что-о?! — теперь уже взвилась я. — Что это вы там такое задумали, босс?! Я решительно протестую…

— А ну-ка сядьте оба! — рявкнул мой начальник, хрястнув кулаком по столу. — И слушайте сюда!

Мы с Шурой пристыженно опустились на свои места. Окинув нас удовлетворенным взглядом, Родион сказал:

— У меня родился план. И мы его выполним. Шура, вы имена какие-нибудь запомнили?

— В том-то и дело, что эти парни ни разу не назвали друг друга по имени. Даже кличек я не слышал. Осторожные гады. Как думаете, они еще позвонят?

— Исключено, — уверенно проговорил босс. — Просто им хотелось вас посильнее напугать, чтобы вы сидели дома, умирая от страха, и никуда не ходили. Это их обычные дешевые приемы. Это как на понт брать. Долго вы ехали от своего дома?

— Ну, минут тридцать-сорок, точнее не скажу.

— А в какую сторону?

— О чем вы говорите? — поморщился тот, погладив живот. — Он мне так врезал, что я фамилию свою забыл.

— Все ясно. Вы смогли бы их опознать?

— Конечно. У меня вместо глаз фотоаппараты, а в памяти хранятся все негативы.

— А тех девушек?

— Естественно.

— Вам не показалось, что ту квартиру они сняли лишь на пару дней? Знаете, провернуть одно дельце и съехать — так часто бывает.

Шура задумался.

— Нет, по-моему, они там осели надолго. Все эти балдахины, ковры — за пять минут это не снимешь и не увезешь. Да и потом, там полно их отпечатков…

— Стоп! — Лицо босса озарилось торжествующей улыбкой. — Отпечатков, говорите? Это уже интересно. Скажите, тот лысый не дотрагивался до ваших фотоаппаратов? Он наверняка вор в законе и его пальчики имеются в картотеке.

— Кажется, нет, — неуверенно пожал плечами Шура, вспоминая, — хотя… Да, точно, дотрагивался. Когда я хотел снять блондинку сбоку, он закричал, подбежал ко мне, вырвал камеру, ткнул ею в лицо девушке и приказал снимать анфас.

— Где эта камера? — взволнованно спросил Родион.

— Я ее продал, — сокрушенно ответил фотограф. — Каюсь…

— Проклятье! — Босс полез в стол за трубкой и кисетом. — Чем вы думали, спрашивается? Не могли другую продать?

— В тот момент я вообще ничем не думал, — честно признался Шура. — Хотелось только поскорее напиться и забыться.

— Кому вы ее продали?

— Издеваетесь? На Горбушке столько народу толчется, со всей России приезжают. Парень какой-то, лет двадцати, голубоглазый, моего роста, короткая стрижка…

— Он не перекупщик?

— Послушайте, Родион, — начал злиться Шура, — вы слишком много от меня требуете. Откуда я могу знать, кто он такой. Мне тогда главное побыстрее сбыть ее было, а все остальное до фени. Отдал первому попавшемуся покупателю за полцены почти новый «Kodak», и все дела.

— Значит, скорее всего перекупщик. Завтра же отправляйтесь на Горбушку и попытайтесь его найти…

— Завтра Горбушка не работает — она только по выходным.

Босс с шумом втянул в себя воздух, задержал немного и тихонько выдохнул, уже успокоившись.

— Ладно, отпадает. Пойдем по другому пути…

— Босс, а почему бы нам не снять отпечатки пальцев со штативов, которые нес один из бандитов? — предложила я скромно. — Вы ведь не продали штативы, Шура?

— Нет пока! — обрадовался тот. — Они все дома лежат. Я хоть сейчас могу за ними съездить — я на машине.

— Отправляйтесь, — буркнул босс, недовольный тем, что не ему пришла в голову эта гениальная мысль. — И заодно прихватите с собой все необходимое для съемок, аналогичных тем, которые вы делали в той квартире.

— Это еще зачем?

— Потом объясню. Оставьте свой точный адрес и телефон и поезжайте. И постарайтесь не задерживаться.

 

Глава 2

Примерно через полчаса, когда мы с боссом уже обсудили все детали предстоящей операции по захвату преступной шайки, у него на столе зазвонил телефон. Взяв трубку, босс послушал немного, а потом переключился на спикерфон, чтобы и я могла слышать разговор. Это был Шура. Голос у него был очень испуганный.

— Меня обокрали, представляете?! — кричал он в трубку. — Приезжаю домой, открываю дверь, а в квартире пусто!

— Совсем пусто? — скривился босс.

— Ну как, — замялся тот, — у меня и раньше-то было не густо, но теперь вообще полный голяк. Был телевизор, видик, магнитола, радиотелефон, тахта, стол и кресло. Тахту, стол и кресло они оставили. И еще всю аппаратуру прихватили вместе со штативами, сволочи!

— Это они, — пробормотал Родион. — Оперативно работают.

— Что?

— Ничего. Вы ничего не заметили, когда подъезжали к дому?

— А что я должен был заметить?

— Ну, например, темно-синий «Ауди».

— Так вы думаете, это они?! — В задрожавшем голосе фотографа послышался искренний ужас.

— Я пока ничего не думаю. Замок не взломан?

— Нет, нормальный замок.

— Значит, работали профессионалы. Даже дверь, говорите, за собой заперли?

— Ну да, она была закрыта.

— Вот что, любезный, сделаем так. У вас балкон есть?

— Есть.

— Вы на каком этаже?

— На десятом.

— Осторожно выгляните с балкона, осмотрите весь двор и, если ничего подозрительного не заметите, бегом спускайтесь, садитесь в машину и дуйте сюда. Поплутайте по городу, посмотрите, чтобы за вами никто не ехал. Они не должны знать, что мы в этом замешаны.

— Черт, прямо как в настоящем детективе, — нервно рассмеялся Шура.

— Это и есть настоящий детектив. И прошу вас, будьте крайне осторожны. Если обнаружите «хвост», езжайте к своим друзьям, у которых сможете остаться подольше. Оттуда перезвоните. Если вас не будет в течение часа, значит, я буду считать вас мертвым. Будьте здоровы.

Босс положил трубку и хитро посмотрел на меня.

— Ну, как я его, а?

— Ему и так досталось, бедному, — пристыдила я начальника, — а вы еще масла в огонь подливаете.

— Ничего, зато поймет, насколько все серьезно. Нам сейчас нельзя допускать ошибок, иначе проиграем. Сама видишь, какие это осторожные преступники. Вспомнили, мерзавцы, об отпечатках, не поленились приехать и сфальсифицировать тривиальное ограбление.

— Видимо, им есть что скрывать.

— Да уж, со скелетами в шкафу у них, судя по всему, все в порядке. Ну, иди звони в газету и давай срочное объявление. А у меня тут еще полно дел…

…Пока я давала в «Из рук в руки» на свой домашний телефон объявление о том, что девушка-фотограф, профессионал со стажем, за умеренную плату снимет семейные торжества, похороны или интимные сцены, приехал Шура. Взмыленный, потный, со взлохмаченными усами и очень усталый. Ничего не говоря, он прямиком направился к холодильнику, по-хозяйски вытащил банку холодного пива, вылакал, не отходя от кассы, швырнул в уже знакомую ему урну, упал на диван и простонал:

— Все, я больше так не могу. Мне страшно.

— В чем дело? — В дверях кабинета высветилась фигура босса.

— Ни в чем. Все нормально. Эти подонки прокололи мне все четыре шины, а у меня даже запаски нет.

— Как же вы добрались?

— Как-как, пешком! — Он со злостью ударил кулаком по дивану. — Мне, идиоту, почему-то втемяшилось в голову, что так будет легче заметить «хвост»! Чуть Богу душу не отдал от страха, пока добрался. Я пятился задом от самого Белорусского вокзала, чтобы постоянно не оглядываться!

— Никого не заметили?

— Нет. Наверное. Я думал, меня убьют. Вы не представляете, что я пережил за этот час.

— Ну ничего, теперь уже все позади, — успокоила я. — Здесь вы будете в полной безопасности. Это не офис, а настоящая крепость. Нашу дверь даже танком не прошибешь.

При этих словах босс стыдливо опустил глаза. Так ему и надо, самоуверенному хвастуну! Через секунду он взял себя в руки, сел рядом с Шурой на диван и деловито заговорил:

— Вы должны надиктовать Марии полный список того, что требуется для профессиональных фотосъемок. Нам не нужно навороченной аппаратуры, посоветуйте что-нибудь поскромнее и такое, что можно купить в любом фотомагазине и что может перенести одна девушка.

Шура перевел взгляд на меня, потом обратно на Родиона и с усмешкой спросил:

— А она когда-нибудь видела фотоаппарат вблизи?

— Видела, — обиженно проговорила я. — И даже трогала, не переживайте.

— Ваша задача, Шура, — наставительно произнес босс, — обучить ее всем тонкостям своего ремесла за сегодняшний вечер…

— Ну вот что, дорогие граждане, — Шура посерьезнел, лицо его потемнело, а кончики усов начали грозно приподниматься, — во-первых, это не ремесло, а искусство, да будет вам известно, а во-вторых, за один вечер она не сможет научиться даже пленку перезаряжать…

— Она у нас понятливая, не беспокойтесь. Дайте ей краткий курс высокого искусства фотографии, и она все поймет. Мария, ты знаешь разницу между выдержкой и диафрагмой?

— Смеетесь? У меня дома есть японская «мыльница», там все автоматом делается. Зачем мне эти тонкости.

— «Мыльница», дорогуша, — процедил сквозь усы Шура, — это для дураков. А мы говорим о профессиональной фотосъемке! — Он поднял вверх указательный палец. — Профессиональной, понимаешь? Это совсем иной уровень и другое качество снимков. И потом, любой идиот, взглянув на то, как ты держишь камеру, разоблачит тебя в два счета. Нет, Родион, это даже не смешно. Это издевательство над профессией.

— Надо, Шура, надо, — улыбнулся босс. — В противном случае у нас ничего не выйдет. Мария должна их зацепить.

— Вы что, собираетесь ловить бандитов на живца?! — дошло наконец до Шуры. — Закоренелых головорезов напустите на эту хрупкую маменькину дочку?! Вы в своем уме, Родион? Вы когда-нибудь вообще видели живых преступников?

Мыс боссом скромно потупились и промолчали, а Шура, вскочив с дивана, возмущенно продолжал:

— Да она умрет от страха, как только увидит их жуткие физиономии! Она начнет там трястись и плакать и все испортит! Они ее сразу раскусят и прикончат прямо там, в своем притоне! Вы взгляните на нее, Родион, ей нужно фотомоделью работать, в кино сниматься, но никак не играть в смертельно опасные игры с беспредельщиками! Нет, я на это не согласен, — он решительно рубанул воздух рукой. — Вы как хотите, а я этого ангела губить не собираюсь.

И пошел к холодильнику. Родион посуровел, сложил на груди руки и жестко спросил:

— Это ваше последнее слово?

— Да, — Шура выудил очередную банку и принялся ее открывать. — И вам меня не переубедить.

— Что ж, тогда мы найдем другого учителя, пусть не такого известного, как ваша многоуважаемая персона, но зато он не будет задавать лишних вопросов. А вы можете быть свободны.

Фотограф замер с поднесенной ко рту банкой, затем медленно повернулся к нам и недоуменно спросил:

— То есть как это свободен?

— Обыкновенно, — Родион был невозмутим. — Помогать вы нам не хотите, а бесплатно поить вас пивом никто не собирается — у нас и так бюджет дырявый. К тому же у нас нет времени: завтра выйдет объявление, а к этому времени Мария должна уже быть профессионалом хотя бы с маленькой буквы. Все. Поставьте пиво обратно в холодильник, Шура, и убирайтесь.

Шура тупо уставился на банку и растерянно пробормотал:

— Как это в холодильник? Она же уже открыта!

— Ничего, пиво не пропадет. Как только вы уйдете, я его сам с удовольствием выпью.

— Тем более что вы сегодня уже целых три банки выпили, — язвительно вставила я. — Эта четвертая.

— Ну хотя бы пару глотков можно сделать? — Шура судорожно сглотнул пересохшим ртом.

— Ни глоточка, — безжалостно проговорил босс. — Мария, отбери у него пиво.

— Значит, или пиво, или мое согласие? — хрипло спросил несчастный фотограф.

— Именно так.

Мучительная борьба, происходившая в его душе, отразилась на изможденном, покрытом каплями пота лице Шуры. Кадык его ходил ходуном, глаза, неотрывно глядевшие на вожделенную банку, то темнели, то светлели, лоб покрылся морщинами, по щекам заходили желваки, а усы стали перемещаться от одного уха к другому. Наконец он выдавил:

— Ладно, черт с вами, — и тут же жадно присосался к пиву. Победила жажда!

Мы с боссом облегченно перевели дух, и я впервые за все лето поблагодарила Господа за то, что он наслал на Москву такую жаркую погоду. Примерно через два часа, когда я съездила на джипе в ближайший фотомагазин за оборудованием, моя приемная напоминала фотомастерскую. Кругом были разбросаны коробки, футляры, штативы, вспышки, объективы и пленки в фирменной кодаковской упаковке. Среди всего этого барахла восседал Шура и с мудрым видом рассказывал мне, куда что вставляется, как крепится, чем зажимается и зачем, собственно, все это требуется. Я внимательно слушала, стараясь не упустить ни одной детали, чтобы потом не попасть впросак из-за какой-нибудь досадной мелочи, и к вечеру мне уже было совершенно ясно, что профессиональная фотосъемка — это нечто запредельное, заоблачное, непостижимое и недоступное для понимания простого смертного любителя фотографии. То ли дело «мыльница» — щелк, и готово! Но все же кое-что я уловила, чем несказанно удивила Шуру, когда тот, часам к двенадцати ночи, начал принимать у меня «экзамен» по прочитанному курсу. Около часа ночи мы собрали все «железо», погрузили в джип и все втроем поехали ко мне домой на Новослободскую улицу, где, собственно, и предполагали разыграть очередной акт придуманного Родионом хитроумного спектакля, главная роль в котором была отведена мне. И на том спасибо.

 

Глава 3

Как ни странно, первые звонки по объявлению начали поступать уже начиная с десяти часов утра. Звонили какие-то странные типы, предлагали фотоаппаратуру, дешевую пленку и еще черт-те что по самой сходной цене, из чего мы сделали вывод, что это все ворованное. Было два звонка из роддома, просили сфотографировать счастливых папаш с младенцами, но я вежливо отказывалась, говоря, что уже еду по другому заказу. Бедный Шура прямо извелся от зависти и все только ходил вокруг телефона и сверлил его ненавидящим взглядом — ему бы такое обилие неделю назад! Босс сидел в кресле и штудировал газеты бесплатных объявлений, пытаясь отыскать хоть какую-то ниточку. Но, похоже, безрезультатно. Я с утра приготовила всем завтрак, накрыла на стол, накормила, напоила своих гостей, затем перемыла посуду и в перерывах между звонками наводила в квартире мелкий марафет, вытирая пыль с мебели. После того как мы с Валентиной выкупили эту коммуналку и сделали в ней евроремонт, мы практически здесь не жили. Валентина переехала к мужу в «башню», как мы до сих пор по привычке называли наш офис, а я, ленясь таскаться каждый день туда и обратно, поселилась там в одной из гостевых комнат около спортзала. И в результате шикарная наша семикомнатная квартира, обставленная по последней моде, большую часть времени пустовала. Лишь иногда я приезжала сюда, чтобы проверить, все ли в порядке, или взять что-нибудь из вещей, а затем здесь снова наступали тишь и покой. Поначалу мы с Валентиной хотели ее сдать каким-нибудь жильцам, чтобы хоть деньги копились, но потом за делами все как-то само собой забылось, отошло на задний план, и даже сама мысль об этом уже не приходила нам в голову. И вот теперь эта квартира пригодилась. Шура долго ходил по всем комнатам, удивленно разглядывал интерьер и тяжко вздыхал, что-то бормоча себе под нос. Наконец вошел в гостиную, где мы устроили штаб боевых действий, и заявил:

— Слушай, Мария, ты все равно здесь не живешь. Давай поменяемся?

— В смысле?

— Ну, я тебе свою однокомнатную, а ты мне эту. Жалко, столько добра пропадает.

— Оно не пропадает, Шура, — резонно заметил босс, не отрываясь от газеты, — оно ждет своего часа. И этот час еще не пришел.

— Ха, а если он вообще никогда не придет?

— Придет, — рассмеялась я. — Вот выйдет Валентина из роддома — и придет! Босс, вы скольких детей хотите иметь?

— Пятерых, — проворчал тот.

— Вот и как раз, комнат на всех хватит…

Зазвонил телефон.

— Это по твою душу, Мария, — босс с волнением отбросил газету. — Я чувствую, это то, чего мы ждем.

Испытывая легкое волнение, я сняла трубку. И услышала грубый мужской голос:

— Объявление давали?

— Здравствуйте, — я старалась казаться спокойной. — Да, давали. Что вас интересует?

— Похороны. У нас сегодня похороны, а фотограф заболел. Сможете?

По моей спине пробежали мурашки. Босс с Шурой напряженно слушали разговор по спикерфону. Лица у них были очень серьезные.

— Конечно, смогу, о чем разговор.

— А вы на самом деле профи? А то сейчас полно всяких любителей, которые только цену себе набивают.

— Могу привезти вам свои снимки, если хотите. Я член Союза фотографов России, между прочим. Сам принц Майкл приобрел пять моих работ для своей частной коллекции, можете у него спросить…

— Ладно, верю, — оборвал меня голос. — Но только это срочно, прямо сейчас нужно.

— Ради Бога, аппаратура у меня всегда готова.

— Отлично. Сейчас за тобой заедет наша машина…

— А откуда вы знаете мой адрес? — быстро спросила я.

В трубке замолчали. Потом раздался едкий смешок:

— Слушай, детка, мы же не в игрушки играем, а на серьезное мероприятие приглашаем, поняла? Тут сегодня не тетю Клаву хоронят, а большого человека, поэтому все должно быть солидно. Мы сначала узнали твой адрес по номеру телефона, проверили и теперь звоним. Не волнуйся, все будет чики-чики. Твой гонорар будет прямо пропорционален количеству и качеству отснятых пленок. Двадцать минут тебе на сборы хватит?

— Хватит.

— Тогда до встречи у подъезда. Там будет стоять черный «мерс» с «дутым задом». Тебя как зовут, кстати?

— Мария.

— Ну вот и славненько.

И положил трубку. Я посмотрела на босса. Тот сидел, погрузившись в раздумья, и молча глядел на телефонный аппарат. Шура высказался первым:

— Это они. Голос, правда, другой, но методы те же самые: похороны, адрес знают, лимузин у подъезда…

Родион решительно поднялся.

— Действуем, как договорились, Мария. Главное, ничего не бойся. Мы с Шурой поедем за вами следом на джипе. Если он узнает то самое место, где был сам, то я тут же вызову подкрепление, и мы их всех накроем тепленькими. Выполняй все, что ни прикажут, не вступай в споры и пререкания, фотографируй все, что нужно, и жди нас. Когда начнется штурм — бросайся под кровать с балдахином и лежи там, как мышь. Об остальном я позабочусь. Ну, с Богом.

Они помогли мне снести вниз «железо» и пошли к джипу, который стоял на другом конце двора. Оттуда все было прекрасно видно, и, если что, как считал Родион, они могли бы прийти мне на помощь. Наивные… Честно признаться, я и сама немного волновалась. Причем сами по себе бандиты мне были не страшны. Куда больше меня пугала опасность выдать свой дилетантизм в фотосъемке. А вдруг нажму не на ту кнопку или штатив упадет в самый ответственный момент? Да, нужно быть очень внимательной и собранной, иначе все рухнет на корню. Усевшись на лавочку у подъезда, я напялила на лицо выражение деловой озабоченности и стала ждать. На мне были просторные шелковые брюки и светлый топик — одеваться по поводу похорон во что-то темное в такую погоду было самоубийством. На Москву снова наступала давящая тяжесть душной жары. Небо было девственно чистым, будто кто-то тщательно вымел с него все облака огромным веником. Одуревшие, вяло чирикающие воробьи забились в густой кустарник рядом с подъездом, пытаясь спастись там от перегрева. По тротуару вдоль Новослободской улицы прошла сухонькая старушка с цветастым зонтиком. Гарь от проходящих там машин забивалась в легкие и затрудняла и без того сдавленное жарой дыхание. Видимо, Москва-матушка подвергалась этому тяжкому испытанию за какие-то свои прошлые грехи. А может, виной всему конец века, когда все природные катаклизмы усиливаются…

С проезжей части во двор свернул черный «Мерседес» с «дутым задом» и медленно двинулся по дорожке вдоль дома в мою сторону. Было во всем этом плавном приближении нечто зловещее и пугающее; я непроизвольно напряглась и поплотнее прижала к себе купленный накануне кофр. Беспокоясь о моем здоровье, Шура порекомендовал мне взять только одну фотокамеру с тремя разными объективами, вспышку, легкий штатив и пленку. Для первого раза, заявил он, мне и этого слишком много, могу запутаться.

«Мерс» подкатил к подъезду и остановился. Я поднялась с лавочки. Правая передняя дверца открылась, из нее выбрался высокий молодой парень в черном костюме и темных очках и подошел ко мне.

— Вы Мария?

Голос у него был очень приятный, мягкий и располагающий к доверию.

— Да, я.

— Давайте я помогу вам погрузить вещи, — он взял у меня кофр. — Это все?

— Нет, еще штатив.

— Не беспокойтесь, я сам. Садитесь в машину, у нас мало времени.

Пока он загружал «железо» в багажник, я открыла заднюю дверцу и, затаив дыхание, забралась на заднее сиденье. К моему удивлению, там никого больше не оказалось: ни сфинксов, ни дуболомов, намеревающихся свернуть меня в дулю и сунуть между сиденьями. За рулем сидел пожилой мужчина в черном. На меня он даже не взглянул. Все это было очень странно и подозрительно. Или, может, они решили, что если фотограф девушка, то можно взять ее голыми руками, без всяких лишних усилий? Щас! Это мы еще посмотрим, кто кого возьмет без лишних усилий. Приготовившись к самому худшему, я забилась в дальний угол и застыла там, ожидая дальнейшего развития событий. А они развивались следующим образом. Молодой парень уселся рядом с водителем, и машина тронулась. Негодяй повернулся ко мне, удивленно посмотрел на мою скрюченную позу и спросил:

— Вам удобно?

— Да, спасибо.

— Вы взяли все необходимое?

— Конечно, я ведь профессиональный фотограф, — небрежно бросила я.

— Такая молодая и уже профи. Завидую. Давно этим занимаетесь?

— С детства.

— А, тогда понятно. Кстати, нам бы хотелось иметь несколько снимков в черно-белом исполнении. Сами понимаете, похороны, все в трауре, в печали… Вы взяли черно-белую пленку?

Вот что значит профессионализм! Даже в мелочах. Если бы не Шура, который настоял на том, чтобы я на всякий случай взяла и черно-белую, потому как никогда не знаешь, как жизнь повернется, я бы сама ни за что не догадалась и сейчас бы выглядела полной дурой. Но теперь я смогла позволить себе бросить на молодого мерзавца уничижительный взгляд и процедить:

— Естественно.

— Ах, простите, вы же профи, — стушевался тот. — Знаете, я в детстве тоже мечтал стать фотографом…

«А стал головорезом», — мысленно продолжила я его фразу.

— …но жизнь диктует свои правила, и мне пришлось заняться карате, чтобы выжить. Не в том смысле, конечно, чтобы защищать себя от хулиганов на улице, а чтобы найти приличную работу. У меня сейчас черный пояс, между прочим. Вам никогда не хотелось заниматься восточными единоборствами?

— Нет, я предпочитаю умственную деятельность, связанную с творчеством. Драки — это не мой стиль жизни.

— А зря. Если хотите, мы могли бы как-нибудь встретиться, я бы сводил вас на тренировку. Там бы вы поняли, что карате — это не драка, а красота, боевое искусство.

Что-то он больно болтлив, этот уголовник, подумала я с удивлением. Или зубы мне: заговаривает? Я посмотрела в окно. Мы ехали уже по Садовому кольцу. Никто не пытался завязать мне глаза или ударить по голове тяжелым предметом — все было тихо и спокойно, как будто мы действительно ехали на настоящие похороны. Впрочем, могло так статься, что они просто-напросто не собираются выпускать меня оттуда живой, поэтому и не боятся, что я запомню дорогу. Парень тем временем продолжал болтать:

— Я начинал с простого охранника в казино, а теперь работаю заместителем начальника службы безопасности крупной фирмы. Мне доверяют, меня ценят, меня уважают подчиненные и боятся враги — что еще нужно для счастья? Или я не прав? — Он пытливо посмотрел мне в глаза.

— Нет, вы тысячу раз правы, — успокоила я его. — Просто каждому свое, вот и все.

— Полностью согласен. Вы живете с родителями?

— Да, с папой и мамой. Они у меня оба дипломаты, правда, работают в разных странах, но это им не мешает любить друг друга.

— Вы их, наверное, тоже очень любите? — Он улыбнулся.

— Люблю.

— Я смотрю, у вас нет обручального кольца, вы не замужем?

— Нет, я не замужем, — мне уже начали надоедать его вопросы.

— Странно, такая красивая девушка и до сих пор не замужем.

— Ничего странного. Мой парень сейчас в длительной загранкомандировке, он тоже по консульской линии работает. Вот приедет через полгода, и распишемся.

— Он вам очень нравится?

— А то. Мы с ним познакомились на приеме в австрийском посольстве два года назад, я влюбилась в него с первого взгляда, и с тех пор мое сердце принадлежит только ему, так что оставьте свои попытки привлечь мое внимание при себе. Я однолюбка.

Выдав эту тираду, я отвернулась к окну и стала рассматривать причудливую архитектуру пробегающих мимо старинных московских зданий. Парень тоже замолчал и больше не доставал меня своими нудными расспросами.

— Уже совсем близко, — вздохнув, сказал бандит.

— А куда мы едем? — осмелилась наконец спросить я.

— На Ваганьковское — похороны будут там. Вам разве не сказали?

Что-то противное и горькое стало подниматься к моему горлу: Господи, неужели все-таки придется снимать?! А я-то, дура, размечталась! Думала, что сейчас завезут в самое зловещее логово преступного мира Москвы, где я займусь тем, что могу делать действительно профессионально, а не на дилетантском уровне. Какая вопиющая несправедливость! Везет же Шуре!

У меня затряслись поджилки. Я начала лихорадочно вспоминать, в каком отделении кофра лежит черно-белая пленка, как прикручивать объектив и устанавливать штатив, но все в голове путалось и ничего ясного и толкового не вырисовывалось. Когда машина притормозила у ворот одного из самых старых московских кладбищ, где уже давно никого из простых смертных не хоронят, я решила отдаться на волю случая и заставила себя успокоиться. В конце концов, бывали в моей жизни ситуации и покруче этой. Как-нибудь выкарабкаемся.

— Мне поручено сопровождать вас во время церемонии и обеспечивать вашу безопасность, — парень повернулся ко мне и снял очки. Карие глаза его оказались очень красивыми, чистыми и, что самое удивительное, честными. — Простите, я, кажется, забыл представиться: Михаил. Можно просто Миша.

— Очень приятно, — буркнула я. — Где покойник?

— Покойник?! — ошарашенно спросил Миша. — Извините, вы так обидно говорите о таких вещах…

— Ой, это вы меня извините! — спохватилась я. — Знаете, до того привыкла уже эти похороны снимать, что воспринимаю это как обычную работу, а не торжественные проводы усопшего. Еще раз простите.

— Да нет, ничего, — пробормотал он, бросив удивленный взгляд. — Я вас понимаю. Но постарайтесь не употреблять таких выражений во время церемонии, хорошо? Я уважаю ваш профессионализм, но и вы уважайте память человека, которого мы провожаем сегодня в последний путь. Вы знаете, кто это?

— Увы, мне не сообщили.

— Странно, вам вообще ничего не сообщили. Наверное, это Хабибулин звонил, хозяйственник наш. Он такой хам… Мы хороним президента нашей фирмы Завряжного Иннокентия Борисовича. Умер во сне в шестьдесят два года. Человек старой закалки, был вхож в Кремль и не только туда. При жизни его многие боялись, да и сейчас еще его тень витает над нашей фирмой, прикрывая ее от врагов своим авторитетом. Так-то, Мария. А вы говорите: «покойник».

Мы вышли из машины, Миша достал из багажника аппаратуру, отдал мне кофр, а сам взял штатив. На стоянке уже собралось около трех десятков шикарных иномарок и автобусов, людей видно не было. Миша повел меня через ворота, по аллейкам, вдоль длинных рядов старинных надгробий и памятников. Странно, но кладбищенская тишина подействовала на меня отрезвляюще. Я вдруг сразу вспомнила все наставления Шуры и почувствовала уверенность в том, что справлюсь с этой нечеловечески трудной задачей.

— Церемония уже началась, — сказал Миша. — Извините, что сразу вас не предупредил, но ваша задача несколько иная, чем у обычного фотографа на похоронах.

— В каком смысле?

— Ну, как вы, наверное, понимаете, фотографов там уже довольно много, и все снимают одно и то же. Мы же с вами встанем в сторонке на возвышении — место я уже присмотрел, — вы установите штатив и будете фотографировать телевиком лица всех присутствующих. Крупным планом, так, чтобы можно было даже рассмотреть выражение глаз.

— Это еще зачем?

Тяжело вздохнув, Миша проговорил:

— На вашем месте я бы не стал задавать слишком много вопросов — это может повлиять на здоровье. Делайте что просят и не суйте свой симпатичный носик куда не следует. Договорились?

— Как скажете, — робко произнесла я. — Главное, чтобы платили.

— Заплатим. Вы не обиделись?

— Нет, что вы. У вас своя работа, у меня своя.

— Вы очень умная девушка, Мария.

…Пристроившись на пригорке за, деревьями, откуда было прекрасно видно место похоронной церемонии, мы вдвоем с Мишей установили штатив, закрепили фотокамеру с телевиком, заряженную цветной пленкой, и я начала снимать лица присутствующих. Их было много, человек, наверное, двести. Все в черных костюмах или траурных платьях, со скорбью на лицах, с цветами в руках, все такие представительные и важные, словно только что покинули кремлевские кресла или банковские офисы. Некоторые лица показались мне знакомыми, из тех, что иногда мелькают по телевизору во время официальных встреч. Фамилий их я никогда не знала. Миша молча стоял рядом и смотрел, как я работаю, не вмешиваясь в «высокохудожественный» творческий процесс. Тихо звучала траурная музыка, у гроба кто-то произносил речи, кто-то плакал, утирая слезы черным батистовым платочком, кто-то обменивался короткими фразами. Я шарила мощным объективом по откормленным лицам, наводила резкость и щелкала всех подряд, как автомат. Когда гроб начали опускать в могилу, музыка зазвучала громче, рыдания усилились и толпа пришла в движение. Многие из тех, кто стоял к нам спиной, повернулись, и я стала фотографировать и их. Вдруг в поле зрения объектива попала абсолютно лысая голова, вынырнувшая из-за чьей-то спины. Человек повернулся, сказал что-то, и на солнце сверкнула фикса. Господи, неужели это тот самый?! От неожиданности я вздрогнула.

— В чем дело? — тут же насторожился Миша. — Что-то случилось?

— Комар проклятый! — поморщилась я, потирая щеку.

— Потерпите, уже немного осталось. Сейчас они начнут по очереди кидать горсти земли в могилу, постарайтесь никого не пропустить.

Меня так и подмывало спросить у него, с какой, собственно, целью все это придумано, но, боясь, как бы он чего не заподозрил, я не решалась. Присутствие Лысого, как я стала называть его про себя, на похоронах меня слегка испугало. Какого черта он здесь делает? Может, все эти люди члены одной хорошо организованной преступной группировки, а покойный был крестным отцом? Хотя, с другой стороны, зачем таким солидным и очевидно богатым господам заниматься съемками обнаженных девиц? Что-то здесь не клеилось. Решив предоставить боссу разбираться с этим, я выбросила из головы посторонние мысли и вся отдалась работе. Лысый еще раз попался крупным планом, и его заостренные черты лица навечно врезались мне в память. К концу церемонии я уже чувствовала себя профессионалом высочайшего класса. Кассеты с пленкой я уже меняла, как перчатки или пистолетные обоймы, резкость наводила, как стреляла — не целясь, с пол-оборота, а руки лежали на камере, как на рукоятке пистолета или ножа, словно я и на самом деле не расставалась с ней с самого детства. Десять пленок по тридцать шесть кадров — таким был итог начала моей профессиональной деятельности в области фотографии.

Пришедшие проводить покойного господина Завряжного в последний путь начали потихоньку рассасываться. Я устало отстранилась от фотоаппарата и повернулась к Мише. Тот стоял, сунув руки в карманы, и, прищурив глаза, тревожно смотрел куда-то в сторону разбредающихся по аллейкам людей. Что-то его там явно заинтересовало. Я вновь приникла к камере, навела туда же объектив и… снова увидела профиль Лысого. Он шел по узкой дорожке к выходу в сопровождении троих накачанных парней и был очень серьезен. На всякий случай я щелкнула его пару раз, а когда он повернулся анфас, чтобы что-то сказать телохранителю, я зафиксировала и холодный блеск его маленьких глаз. Что же здесь происходит, в конце концов?

— Все, закругляемся, — услышала я сдержанный Мишин голос, в котором явно поубавилось вежливости. — Сейчас последние разъедутся, и двинемся к выходу. Все пленки я заберу — сами проявим. Деньги получите в машине, когда поедем домой…

— Сколько?

— Что сколько? — не понял он.

— Денег сколько?

Он усмехнулся:

— А сколько нужно?

— Ну, — я подняла глаза к небу и начала загибать пальцы, — десять пленок по тридцать шесть кадров плюс портретная съемка, плюс нестандартные условия…

— Пятьсот баксов хватит? — прервал он.

— Пятьсот — хватит, — серьезно сказала я. — Хватило бы и четырехсот пятидесяти, если честно.

— Полтинник вам на мороженое, — улыбнулся Миша. — И ни в чем себе не отказывайте.

Минут через пять мы уже шли в направлении кладбищенских ворот, и Миша говорил:

— Постарайтесь сделать так, Мария, чтобы об этой вашей сегодняшней работе узнало как можно меньше людей. А еще лучше, если бы об этом вообще никто не узнал. Спросят, где были, скажите, что снимали самые обычные похороны, как всегда. Идет?

— А у меня и спрашивать никто не будет.

— Вот и отлично. — Серьезность сползла с его лица, и он снова превратился в прежнего вежливого Мишу. — Значит, на тренировку со мной сходить не хотите?

— Знаю я, чем кончаются эти тренировки, — отрезала я. — Сказала же, что я не по этой части.

— Ну, как знаете.

Мы подошли к машине. Нашего джипа с боссом и Шурой видно нигде не было, скорее всего они, как и большинство стоявших здесь автомобилей, уже покинули стоянку. Интересно, успел Шура увидеть Лысого или нет? А вдруг и Лысый его тоже увидел? У меня похолодела спина. Миша, посмотрев по сторонам, виновато улыбнулся и сказал:

— Вы подождите здесь минутку, хорошо? Мне нужно кое-что уладить, а потом вас отвезут. Вы пока аппаратуру укладывайте.

И он исчез. Не придав этому никакого значения, я уложила в багажник кофр со штативом, села на заднее сиденье и закурила. Мысли мои крутились вокруг Лысого. Почему он здесь? Что его связывает со всеми этими людьми? У него ведь на физиономии написано, что он рецидивист, неужели этого никто не видит? Или настолько уже все переплелось и смешалось в этой жизни, что стерлась грань между добром и злом, между нормальными людьми и уголовниками? Что случилось, добропорядочные граждане стали хуже или урки лучше? В последнее верится с трудом. Тогда остается лишь признать, что наше общество постепенно сползает в бездну порока, становясь на один уровень с закоренелыми преступниками. Завтра того и гляди будет считаться за честь пригласить крутого авторитета не только на похороны, а и на свадьбу в качестве «свадебного генерала». Уркаганы пойдут нарасхват, их начнут выбирать в Думу, в правительство, а самого главного пахана сделают президентом. Вот будет жизнь в России!

— Мария, вы здесь? — Миша подошел и заглянул в салон. Встретившись со мной глазами, он почему-то сразу стал смотреть мимо меня. — Слушайте, мне очень неловко, но эту машину срочно вызывают в другое место.

— Ничего, я сама как-нибудь доберусь, — я начала выбираться наружу. — Мне не привыкать.

— Ну зачем же самой все это тащить? — запротестовал Миша. — Я договорился со своими знакомыми, они согласны подкинуть вас до дома, тем более что им это дороге. Давайте сейчас перенесем ваши вещи туда, и не будет никаких проблем.

Немного поразмыслив, я согласилась. В конце концов, почему я должна тащить всю эту тяжесть на своем горбу? Они заказывали музыку, так пусть и платят. Кстати, нужно не забыть еще деньги забрать. Миша сам взял и штатив, и кофр и быстро пошел впереди меня, ловко лавируя между припаркованными легковушками, в самый конец стоянки. Обогнув автобус, мы увидели темно-зеленый «БМВ» с сидящими в нем тремя мужчинами: двое спереди и один сзади. Все они были в темных костюмах, примерно одного возраста, лет по тридцать пять, и все коротко стрижены. Комплекция у всех троих была довольно внушительной.

— Вот эти люди вас подвезут, — улыбаясь, сказал Миша и подошел к багажнику. — Вы садитесь, я все сам загружу.

— А деньги? — напомнила я.

— Ах да, деньги, — засуетился он, шаря свободной рукой во внутреннем кармане пиджака, — забыл совсем, черт побери. Сейчас, сейчас, одну секунду…

Вытащив из кармана пухлый бумажник, он разложил его на крышке багажника и начал вытаскивать стодолларовые купюры. Отсчитав пять штук, сложил бумажник, сунул в карман, а деньги протянул мне со словами:

— Вот, пожалуйста, возьмите. Спасибо вам огромное.

— Не за что. Обращайтесь еще, если нужно.

— Непременно.

Взяв деньги, я нарочито старательно пересчитала их, спрятала в карман брюк и открыла заднюю дверцу. Сидящий там человек подвинулся, и я уселась.

— Желаю вам удачи, — с теплой улыбкой проговорил Миша, закрывая за мной дверцу. — Уверен, у вас будет очень интересная и счастливая жизнь.

— Не сомневаюсь, — буркнула я, и машина тронулась.

Уже когда мы выезжали со стоянки, я случайно посмотрела в окно и вдруг снова увидела Мишу. Он стоял между машин рядом с Лысым. Тот сосредоточенно отсчитывал ему из толстой пачки деньги. Лицо молодого подонка при этом было таким счастливым, словно его пригласили на новогоднюю елку и Дед Мороз дарил ему подарки. Это было последнее, что я увидела, ибо в следующий момент мне в затылок на полном ходу врезался многотонный локомотив, в голове все вспыхнуло яркими искрами, а затем погасло…

 

Глава 4

Очнувшись, я обнаружила себя лежащей на диване со связанными за спиной руками, заклеенным скотчем ртом и совершенно голой. Потолки в комнате были высокими, на полу блестел паркет.

Рядом с диваном у стены стоял трехстворчатый бельевой шкаф, к подоконнику был придвинут письменный стол с тумбой, на нем лежала моя одежда. На полу валялись мой кофр и штатив. Из-за двери доносились приглушенные голоса и музыка. Первой моей мыслью, которая родилась в разламывающейся от боли голове, было развязаться и немедленно выбираться отсюда, пока не произошло еще что-нибудь похуже. Я даже начала разрезать ногтями веревки на запястьях. Но потом подумала: ну и что будет, если я сейчас уйду? Ну узнаю я адрес этой квартиры, ну, допустим, всех бандитов арестуют, а что дальше? У нас есть только показания Шуры, но тот сам вроде как соучастник и ему в милиции не очень-то поверят, а значит, бандитов очень быстро отпустят, они сменят квартиру и продолжат заниматься тем же самым… А для нас самое главное — узнать, чем именно они занимаются, чтобы прервать эту бесконечную цепочку издевательств над фотографами и несчастными девушками, которых наверняка привезли сюда с таким же «комфортом», как и меня. Спрашивается: зачем? Чтобы выяснить это, мне нужно было, пересилив себя, пройти первую, уже известную нам со слов Шуры, стадию унижений и посмотреть, что происходит с девушками после того, как их сфотографируют. Придя к такому не очень-то приятному для себя решению, я немного успокоилась.

Дверь открылась, вошел один из тех, кто вез меня в машине. Это был коренастый амбал с толстыми губами и бесцветными, ничего не выражающими глазами. Увидев, что я пришла в себя, он озабоченно пробасил:

— Привет, крошка. Как себя чувствуешь? Головка не бо-бо?

По понятным причинам ответить ему я не смогла — рот был заклеен. Ублюдок подошел, присел на край дивана и провел заскорузлой ручищей по всему моему телу. Я вздрогнула от омерзения и тут же покрылась гусиной кожей.

— Ну-ну, не трепыхайся, красавица. — Он похотливо уставился на мою грудь. — Жалко, что шеф вас трогать не разрешает, а то бы я с удовольствием сейчас с тобой покувыркался.

Он с сожалением вздохнул и поднялся:

— Ладно, лежи, сейчас шефа позову.

И вышел. В принципе, если дело дойдет до съемок — а что-то подсказывало мне, что оно обязательно до этого дойдет, — я смогу выдержать все, кроме непосредственного контакта с мужчиной. Как-никак я все же была девственницей и терять свое богатство в грязном притоне с каким-то уркой никак не входило в мои планы. Нужно было срочно придумать, как вывернуться из этой щекотливой ситуации, иначе придется сворачивать операцию и мочить всех этих придурков, а этого мне бы не хотелось. Попав таким невероятным образом в самую гущу событий, я просто обязана теперь довести расследование до конца. Пусть фотографируют сколько влезет, я своей красоты никогда не стеснялась, даже если плакаты с моим изображением вывесят потом на всеобщее обозрение по всей Москве. Правда, босс, задумывая операцию, никак не предполагал, что я попаду сюда в качестве «фотомодели», а не фотографа, как он рассчитывал, и поэтому с заработками нам опять придется повременить. Родион хотел узнать адрес притона, немного пошантажировать бандитов, вытянуть из них энную сумму, а потом по всем правилам сдать правоохранительным органам с поличным, когда те привезут сюда очередных жертв. Но, видать, не судьба нам в этом году стать богатыми, хотя кто знает…

Дверь снова открылась, и вошел Лысый. Он был уже без пиджака, в одной рубашке, расстегнутой на татуированной груди, руки держал в карманах, а в зубах сжимал сигарету. Вблизи его лицо оказалось еще более морщинистым и противным, чем в объективе фотокамеры. Неизменными были лишь холодные глаза и мерзкая ухмылка тонких, почти бесцветных губ. Он остановился надо мной, держа руки в карманах, посмотрел молча несколько мгновений, а затем процедил, не вынимая изо рта сигареты:

— Значит, мама с папой дипломаты? Неплохо устроилась, киска. И квартирка у тебя, говорят, шикарная, семикомнатная. Смотри мне в глаза! — вдруг рявкнул он, и я послушно уставилась в его злые круглые зенки, стараясь играть испуганную девочку. — Вот так-то лучше. Сейчас тебе предстоит пройти небольшое испытание, а потом мы тебя отпустим. Извини, ты не входила в наши сегодняшние планы, у нас мало времени, поэтому все будет немного скомкано и сумбурно, но цели своей мы достигнем. Мне сказали, у тебя есть парень?

Я кивнула. Ну Миша, ну молодец! Все доложил, негодяй! Интересно, за сколько он меня продал? И зачем только я ему плела все это в машине? Может, нужно было придумать историю попроще?

— И свадьба у вас скоро, так?

Я снова кивнула.

— Видишь, я все о тебе знаю, — он самодовольно ухмыльнулся. — Даже то, что ты однолюбка, мне известно. Более того, я знаю, что ты девственница. Мы проверили…

Я почувствовала, как горячая краска заливает мое лицо, гневно застучало сердце, мне захотелось броситься на этого человека и растерзать, но я сдержалась. А он, презрительно скривившись, продолжал:

— Но ничего, мы это исправим. Ты слишком красива для того, чтобы все это добро досталось какому-то одному идиоту. Сейчас мы сделаем пару невинных снимков на память и отпустим тебя на все четыре стороны. От тебя требуется лишь немного попозировать перед камерой рядом с мужчиной. Он не будет тебя трогать — твоя девственность нам еще пригодится. Так что советую не ломаться и не кричать, иначе никогда отсюда не выйдешь и не увидишь своего жениха. И учти, мы знаем твой адрес и, если что, прикончим тебя в один момент, даже пикнуть не успеешь. И никакие твои дипломаты тебе не помогут…

— Привезли, шеф! — В дверь просунулась чья-то бритая голова. — Он уже расставляет.

— Отлично. Девка уже почти готова, сейчас начнем.

Голова исчезла, Лысый присел на диван, взял меня за подбородок, сильно сжал и прошипел в лицо:

— Если начнешь трепыхаться, курва, я тебе лично кишки выпущу вот этим пером. — В его руке откуда-то появился нож, перед моим глазом щелкнуло лезвие и застыло в миллиметре от зрачка. — Я выковыряю твои глаза, — он покрутил ножом, — и подброшу твоим родителям, чтобы они смогли оценить застывший в них предсмертный ужас и знали, какой смертью умерла их любимая дочь. А все остальное тело пришлю им по частям в посылках, чтобы было что хоронить. Ты хочешь этого?

Я отчаянно замотала головой, и он убрал нож.

— Тогда сейчас пойдешь со мной в другую комнату и будешь улыбаться так, словно тебя снимают для обложки журнала «Вог». И не дай тебе Бог выкинуть какой-нибудь фортель — я сегодня не в настроении, я похоронил лучшего друга и поэтому с удовольствием похороню еще кого-нибудь. Например, тебя.

Я смотрела на него широко раскрытыми глазами перепуганной насмерть девочки, стараясь показать, что согласна на все, лишь бы меня не отсылали частями по почте. Лысый довольно осклабился:

— Приятно иметь дело с умными людьми. Ладно, идем, а то мне сегодня еще на поминки успеть нужно.

Он помог мне подняться с дивана и повел, придерживая за связанные руки, в другую комнату. Когда я туда вошла, мне показалось, что я здесь уже бывала много раз — так хорошо и точно Шура описал нам ее. Были здесь и огромная кровать с балдахином, и ковры, и пуфики, и вазы, и даже восточные фрукты на маленьком резном столике у кровати. Посередине комнаты, у штатива с закрепленным фотоаппаратом, стоял, дрожа всем телом, маленький, пожилой, с большими залысинами человечек — типичный фотограф-любитель, таких всегда можно увидеть на свадьбах или похоронах. Они бегают, суетятся, щелкают своей вспышкой к месту и не к месту, зачем-то заставляют всех улыбаться и обещают, что вот-вот вылетит птичка. А как учил меня Шура, вся человеческая красота сокрыта как раз в естественности, а не в притворстве. Вокруг кровати уже столпилось человек пять охранников, в том числе и те, которых я видела на похоронах вместе с Лысым. Среди них стоял и тот самый татуированный красивый парень, о котором рассказывал Шура. Похоже, процесс у них был отлажен до мелочей, настоящий конвейер. Они все разом уставились на меня и начали обгладывать мое обнаженное тело своими тупыми, сальными глазками. Меня чуть не вырвало. Набрав побольше воздуха в легкие, я смело сделала шаг вперед и остановилась рядом с кроватью.

— Позвольте вам представить, господа, — картинно улыбнулся Лысый, — наш новый объект. Зовут Мария, внешность — сами видите, все остальное тоже соответствует, так что будем с ней работать. Она любезно согласилась попозировать нашему замечательному фотографу. — Он смерил взглядом пожилого мужичка, и тот моментально сжался, словно его собирались ударить дубиной по голове. — Вы объяснили ему положение вещей? — спросил Лысый у кого-то.

— Да, он в курсе, — промычал один из амбалов. — Правда, профи не нашли — времени было мало, — но этот говорит, что справится.

— Поработайте с ним потом еще немного, — небрежно бросил Лысый, отчего лицо фотографа приобрело землистый оттенок, и кивнул мне на кровать. — Прошу, киска. И помни, о чем мы с тобой говорили.

Я прилегла на кровать, спрятав все, что было возможно в моем положении, а Лысый присел рядом и заворковал:

— Сейчас я сниму с тебя скотч и развяжу руки. Ты должна расслабиться, непринужденно улыбаться, легко и свободно позировать нашему мастеру, и тогда мы тебя отвезем домой. Видишь, мы ведь очень добрые, сердечные люди, тебя никто не трогает, так что давай, крошка, поработай немного для своего же блага, и поедешь домой.

Я скорчила глазами мученическую улыбку, давая ему понять, что постараюсь, и он без всякого счета содрал с моих губ липкую ленту.

— Глянь, не кричит, — удивленно, пробасил кто-то.

— Ну, теперь улыбнись, милая, — ласково попросил довольный Лысый.

Я посмотрела ему в глаза и показала ему улыбку Пантеры. Лишь на мгновение. Но этого хватило, чтобы главарь отшатнулся от меня, как от прокаженной, и, схватившись за лысину, пробормотал:

— Черт, что это было?

Но я уже очаровательно улыбалась, глядя в объектив фотоаппарата, и ни на кого не обращала внимания. Началась съемка. Честно говоря, я с детства, еще в детдоме, мечтала стать фотомоделью, от чего проводила довольно много времени перед зеркалом в туалете. Я там старательно кривлялась, строила рожицы, принимала различные позы, представляя себя на обложках модных журналов, и в конце концов у меня даже стало что-то получаться, и когда пришел фотограф делать групповой снимок всего коллектива нашего детдома, я там вышла лучше всех. И вот теперь несбывшаяся моя мечта вновь дала о себе знать. Если чего-то нельзя избежать, то нужно хотя бы постараться получить удовольствие. Забыв о том, в каком я виде и где нахожусь, плюнув на все на свете, я полностью отдалась позированию, вспоминая приобретенные некогда в детдомовском туалете «навыки». Фотограф, который сначала пытался что-то подсказать мне срывающимся голоском, вскоре понял, что я и сама все знаю, и только бегал вокруг меня с камерой, ослепляя глаза вспышкой. Стоящие вокруг уркаганы оглушительно ржали, кровь кипела во мне, я их ненавидела, но знала, что теперь уж они от меня никуда не денутся и каждому воздастся по заслугам. Никто не будет обижен и забыт. Затем на кровать забрался красавец в наколках и стал имитировать со мной половой акт. Я и это выдержала — чего не сделаешь ради истины и справедливости? Главное, что мои девственность и честь остались нетронутыми. Мата Хари, между прочим, не гнушалась и более порочными методами добычи информации, однако ее никто за это не осуждает — работа такая. Вот и у меня такая работа, провались она пропадом!

Съемки закончились. Меня увели в «мою» комнату и позволили одеться. Два хмурых дуболома у двери молча наблюдали за моими действиями и время от времени тяжело вздыхали. Когда я оделась, вошел Лысый. На лице его сияла улыбка.

— Ты молодец, Мария, — он ущипнул меня за щеку. — Из тебя выйдет толк. Сейчас тебя отвезут домой, и ты никому ничего не скажешь, правда? Иначе мы достанем тебя из-под земли. Ты ведь порядочная девушка и не захочешь, чтобы кто-то знал о том, чем ты тут занималась, правда?

— Я все поняла, не нужно сто раз повторять, — огрызнулась я. — Отвезите меня домой, и забудем об этом.

— Конечно, отвезем, о чем базар? Бери свою аппаратуру и иди в машину. Только, извини, нам придется завязать тебе глаза. Или снова ударить по голове. Выбирай сама.

Поскольку выбор был невелик, я предпочла первое. Мне замотали все лицо толстым шерстяным шарфом и уже через час доставили прямо к подъезду, а там помогли выгрузить вещи и благополучно скрылись за углом соседнего дома.

 

Глава 5

На улице уже темнело. Наш джип сиротливо стоял на другом конце двора. Окна в моей квартире не светились, и это было несколько странно. Поднявшись к себе на третий этаж, я открыла ключами дверь и вошла. Свет нигде не горел, в квартире стояла полная тишина. Я включила свет в холле, бросила на пол осточертевшее за день «железо» и громко позвала:

— Есть кто живой?

Дверь дальней комнаты, где находилась спальня Валентины, тихонько приоткрылась, и я увидела настороженный нос Родиона.

— Ты одна? — тихо спросил он.

— Ты где была?! — из-за его шевелюры показался Шура. — Мы тут изнервничались все, черт возьми!

— Начинается, — я устало вздохнула и опустилась на канапе.

Они подбежали ко мне. Родион приподнял мой подбородок, заглянул в глаза и, кажется, все сразу понял. Но на всякий случай спросил:

— Ты видела их?

Я лишь закрыла глаза.

— Ладно, идем на кухню, — сухо Проговорил босс. — Шура, налейте ей водки, а мне виски. Нам нужно многое обсудить.

Как оказалось, Родион с Шурой, сообразив, что меня действительно везут на похороны, а не в притон, очень удивились, а потом переругались меж собой и чуть не подрались, решая, что делать дальше. Эмоциональный Шура настаивал на том, что нужно ехать обратно, так как здесь ловить нечего, а осторожный босс убеждал его не спешить, а посмотреть, что будет дальше. В конце концов Родион победил, они припарковались на другой стороне улицы и пошли пешком на кладбище. Но меня там не нашли, ведь я делала снимки из-за деревьев, и еще больше удивились. Они уж было решили присоединиться к церемонии, чтобы получше поискать меня в толпе, как тут глазастый Шура заметил Лысого и со всех ног бросился бежать. Ничего не понимающий Родион нагнал его только около джипа и с трудом успокоил, но когда узнал причину столь внезапного бегства, то и сам испугался за мою жизнь, тем более что меня нигде не было. Не зная, что и думать, они просидели в машине до конца похорон, дождались, пока все выйдут с кладбища, и только потом увидели меня, спокойно идущую вместе с Мишей к машине. Они видели, как я загрузила вещи в багажник и села на заднее сиденье. Потом поехали до ближайшего перекрестка разворачиваться, чтобы отправиться вслед за мной. Черный «мерс» со знакомыми номерами уже как раз выезжал со стоянки, и они спокойно, уверенные, что я сижу внутри, поехали вслед за ним. Когда «мерс» вместо того, чтобы ехать на Новослободскую, направился совсем в другую сторону, мои «ангелы-хранители» начали нервничать. В конце концов их «довезли» до Таганки. Там, в одном из переулков, «мерс» остановился около жилого дома, из него появились мой провожатый и водитель и зашли в подъезд. Родион бросился к машине и сквозь тонированные стекла рассмотрел, что внутри пусто — я исчезла бесследно. Вконец расстроенный, он вернулся в джип, и они поехали ко мне домой умирать от неизвестности. Не зная, что и думать, они решили не включать свет в квартире, чтобы ненароком не навлечь на меня еще большие неприятности (а босс ни минуты не сомневался, что я опять вляпалась в неприятности), и сидели в темноте до самого моего прихода.

— Ну, а ты-то где была? — нетерпеливо спросил Шура, когда босс закончил рассказывать. — Хоть бы позвонила, что ли…

— Я была там же, где и вы в воскресенье, Щура, — нехотя ответила я.

— Что?! Как?! — Он округлил глаза и задергал усами. — Тебя заставили снимать весь этот ужас?!

— Хуже, — вздохнула я. — Я сама была этим ужасом…

Босс тоскливо смотрел на свою пустую рюмку. Шура застыл с открытым ртом. Я чувствовала себя не в своей тарелке.

— Рассказывай, — бросил наконец босс.

— Меня похитили, как последнюю дуру, — начала я. — Этот Миша, тот, который приезжал за мной и сопровождал меня на кладбище…

— Кстати, почему мы тебя там не видели?

— Он замаскировал меня в кустах, за деревьями, и заставил снимать лица присутствующих крупным планом. Зачем — не сказал.

— Это уже интересно.

— Хоронили какого-то Завряжного Иннокентия Борисовича…

Босс схватил трубку и быстро набрал номер.

— Леша, это Родион. Срочно мне всю информацию о похороненном сегодня Завряжном Иннокентии Бор… Что? Ты его знаешь? Выкладывай. — Минуты три босс внимательно слушал, все больше мрачнея, потом положил трубку, окинул нас серьезным взглядом и проговорил: — Мы опять влипли, Мария.

— В чем дело, босс? — со страхом спросила я.

— Этот Завряжный, бывший ответственный работник хозяйственного управления ЦК, в последнее время занимал пост начальника крупного отдела в Министерстве финансов России и одновременно нелегально держал несколько крупных фирм, оформленных на подставных лиц. Ходили слухи, что он был тесно связан с московским криминалитетом, что они на него работают, но ничего доказать так и не удалось, вернее, не дали доказать, потому как у него слишком много знакомых на самом верху. Теперь, когда он почил в бозе, его империя начнет распадаться, и на Петровке ожидают усиления войны между преступными группировками. Подозревают даже, что он был крестным отцом всей московской мафии, но это не факт. В любом случае, если этот Лысый как-то был связан с Завряжным, то, значит, за ним стоят очень крупные силы, вплоть до самых верхов. Проклятье! — Босс плеснул себе виски, залпом выпил и полез в карман за трубкой. — Что ж нам так не везет в этом году, Мария? Почему что ни дело — то сплошная крутизна, такая, что чуть ли не вся московская братва начинает штурмовать наш офис? Где наши простые, нормальные клиенты, которые бы пришли и пожаловались на то, что у них украли кошелек или кто-то отравил любимую собаку? Где наши рогоносцы, в конце концов?! — Босс перешел на крик. — Доколе мы будем рисковать жизнью и причем совершенно бесплатно?! Хватит, надоело! — Он ударил ладонью по столу. — Мы прекращаем это дело на корню, пока оно еще не разрослось до масштабов третьей мировой войны! Я хочу видеть своего сына живым и здоровым!

Мы сидели с Шурой тише воды ниже травы и испуганно вжимали головы в плечи. А громогласный Родион, размахивая руками и сотрясая воздух хриплыми криками, уже бегал вокруг стола и все пытался убедить самого себя в том, что с этим делом нужно завязывать и переходить на обслуживание прачечных и химчисток, где часто воруют белье и одежду. Это и спокойнее, и деньги стабильные, пусть и маленькие. Но постепенно его пыл угасал, аргументы становились все менее убедительными, вращение вокруг стола замедлилось, громкость голоса уменьшилась, и наконец он окончательно осип и сел на свое место. Гроза прошла. Налив себе еще рюмку, он махнул ее без закуски, даже не поморщившись, и, посмотрев на меня, прохрипел:

— Рассказывай дальше.

Мы с Шурой облегченно выдохнули и на радостях тоже пропустили по рюмочке.

— Я фотографировала всех, кто был на похоронах. Видела там и Лысого. Зачем им понадобилась такая съемка — ума не приложу.

— Может, чтобы понять, кто искренне переживает, а кто лишь притворяется? — предположил Шура, уминая шпроты из банки. — Узнать, кто враг, а кто нет.

— Ерунда, — поморщился босс. — Скорее всего они кого-то ищут. Но это Бог с ним, для нас не это сейчас главное. Что было дальше, Мария?

— Дальше мы вышли с Мишей с кладбища, он посадил меня в машину, а сам на минутку отлучился. Как выяснилось позже, за эту минутку он успел меня продать Лысому со всеми потрохами, включая камеру и штатив…

— Вот гад какой! — покачал головой Шура. — А вроде с виду такой вежливый, обходительный.

— Душа у него черная, — проскрежетал зубами Родион.

— Затем он вернулся, — заговорила я снова, — и предложил мне, под пустым предлогом, пересесть в другую машину. Понятно, я ни ухом ни рылом, как последняя идиотка, взяла аппаратуру и поперлась прямо зверю в пасть, то бишь в зеленый «БМВ», где сидели люди Лысого. Но я-то об этом не знала! — воскликнула я, словно оправдываясь. — Чего вы на меня так смотрите? Я ж не нарочно…

— Продолжай, — просипел босс.

— Ну села я, — продолжала я уныло, — мы поехали. Я еще успела увидеть Мишу, когда тот от Лысого деньги получал, и еще подумала: «Вот ведь сволочь какая!» А потом мне врезали чем-то по затылку, и я отключилась. Очнулась уже в притоне Лысого.

— Чисто работают, — уважительно пробормотал босс.

— Не то слово, — поддержал его фотограф. — По себе знаю.

— Ну а потом все было точно так, как рассказывал Шура. — Я печально вздохнула. — Только мне пришлось находиться по другую сторону объектива. Они меня раздели, связали, заткнули рот, и Лысый, пообещав отправить мои глаза по почте моим родителям, убедил меня немного попозировать перед камерой… Не знаю, правда, как они узнают адрес моих родителей…

— Подожди, — удивленно остановил меня Родион, — о каких родителях ты говоришь? Ты ведь круглая сирота?

Мне вдруг стало ужасно стыдно за свою болтливость, я сконфузилась и потянулась за бутылкой.

— Э, нет, милая, — босс отставил бутылку подальше, — сначала объясни мне все. Что ты еще выкинула на этот раз?

— Ну, просто, когда мы ехали на кладбище, Миша стал расспрашивать меня о моей семье, о жизни и прочее. Я сказала ему, что у меня родители дипломаты, что жених тоже дипломат, что, кроме него, мне никто не нужен и так далее. Обычный треп, босс, ничего серьезного.

— Подожди, — босс задумался. — Я пытаюсь понять, может ли это как-то быть связано с тем, что с тобой произошло, или это простое совпадение?

— Совпадение, Родион, — уверенно заявил Шура. — Я же говорил, что они фотографируют очень хорошеньких девиц. А Мария — более чем хорошенькая. Для них это просто лакомый кусочек. К тому же, я уверен, она очень фотогенична.

— Ладно, все равно сейчас ничего не поймем, — вздохнул босс. — Валяй дальше.

— А чего дальше? — Мой голос стал совсем тихим. — Дальше была съемка…

За столом наступила тишина. Каждый думал о своем. Я — о том, как преподнести им то, что со мной произошло, но так, чтобы меня не начали презирать. Наконец босс поднял голову и, не глядя на меня, осторожно спросил:

— Ты имеешь в виду, э-э-э… как бы это сказать, ну… полномасштабная была съемка?

— Ну что вы, босс, конечно, нет! — всплеснула я руками. — За кого вы меня принимаете? Эти ублюдки очень спешили на поминки и откопали какого-то пожилого любителя…

— Откуда ты знаешь, что он любитель? — ревниво встрял Шура.

— Ну-у, Шура, мы же с вами профессионалы, — по-свойски протянула я, — нам ли этого не понять.

— Совсем обнаглела, — пробормотал тот, утыкая вилку в банку с кальмарами.

— Так вот, поэтому, когда я заявила, что согласна на все, кроме непосредственного контакта, они быстро согласились. В результате тот татуированный самец только прыгал вокруг меня, но не дотрагивался. Я осталась чистой и непорочной, как пресвятая дева Мария.

По лицу Родиона было видно, что ему от этих слов стало значительно легче. Вот ведь какой у меня босс замечательный — переживает…

— После этого, предупредив, чтобы я молчала как рыба, если хочу жить, они завязали мне глаза и привезли сюда. Это все.

— Все? — не поверил босс. — Не может такого быть. Должно быть что-то еще.

— Например?

— Ну, не знаю… Не верю я, что они просто фотографируют и на этом все кончается. Что тебе говорил тот Лысый? Вспомни.

Я начала вспоминать. Перебрав в уме все подробности наших с ним разговоров, выудила из памяти одну деталь.

— Когда Лысый привел меня в комнату с кроватью, то сказал своим псам, что я их новый объект и что они теперь будут со мной работать, потому что я соответствую.

— Чему соответствуешь?

— Этого он не сказал. Соответствую, и все. Разве этого мало?

— Это даже меньше, чем ничего, — буркнул босс. — Да, дела. Ничего не понимаю. Не может такого быть, чтобы целая преступная шайка жила только за счет продажи порнографических открыток!

Словно в подтверждение его сомнений на столе зазвонил телефон. Мы все замерли и медленно перевели взгляды на настенные часы. Они показывали двадцать минут третьего. За окном стояла душная московская ночь. Этот номер, кроме нас, знала только Валентина, но она в такое время звонить не будет. До родов ей еще целый месяц. Значит…

— Это опять по твою душу, Мария, — негромко выдохнул босс. — Бери трубку.

— Я боюсь.

— Бери, иначе мы никогда не разбогатеем.

Ну что было на это возразить? Собравшись с духом, я протянула руку и сняла трубку. Босс сразу же включил динамик.

— Мария? Хочу тебя поздравить, киска, снимки получились просто потрясающие! — Лысый довольно засмеялся. — Тебе не фотографом, а фотомоделью работать нужно, честное слово! Такая внешность, такие данные — просто фантастика! И знаешь, хочу тебя обрадовать: на снимках совершенно непонятно, что половой акт сымитирован. Все выглядит как на самом деле: порядочная девочка Маша занимается любовью с крутым татуированным уголовником. Ты рада?

— Что вам нужно? — ледяным тоном спросила я, чувствуя, как от его голоса моя душа уходит в пятки.

— Да так, мелочь, — он снова рассмеялся. — Нам нужно встретиться и кое о чем поговорить.

— Нам не о чем с вами разговаривать, — отрезала я.

— Ты так думаешь? — Его голос стал жестким. — Я бы на твоем месте поостерегся делать такие выводы, крошка. Наш разговор еще даже и не начинался. Завтра в одиннадцать утра за тобой приедет машина, и если ты не выйдешь, мы войдем сами, и тогда уже будем разговаривать совсем по-другому. И не пытайся сбежать — за твоим домом наблюдают. Можешь позвонить в милицию, если хочешь, но живой ты до нее не доедешь. Ты теперь наша, Мария. Поразмысли над этим на сон грядущий. До завтра, крошка. Спокойной ночи.

И ублюдок отключился. Подержав еще немного трубку в дрожащей руке, я положила ее на рычаг и беспомощно посмотрела на своего босса. Тот был явно озадачен.

— Да, круто замешивают, — растерянно проговорил Шура. — Главное, непонятно, чего им от тебя нужно еще?

— Завтра она поедет и все выяснит, — пробормотал Родион.

— Я никуда не поеду! — решительно заявила я.

— Поедешь, — жестко парировал босс. — Ничего они с тобой не сделают — это я тебе гарантирую. Если бы хотели что-то сделать, то тебя бы сейчас не было здесь с нами. И потом, мы сможем наконец выяснить их местонахождение.

— Но это страшные люди, Родион! — вступился за меня Шура. — От них неизвестно чего можно ожидать, а ты посылаешь беззащитную девчонку в их грязные лапы! Ты в своем уме?

— Опять начинаешь? — Босс был хмур, как осенняя туча. — А ты подумал о том, что они теперь от нее не отстанут? Да Бог с ней, она в офисе отсидится, а как быть с остальными девушками, которым негде спрятаться? Ты пробовал встать на их место? Кто им поможет, кто их защитит от этих лысых отморозков? Никто, Шура, понимаешь, ни одна живая душа им не поможет. Сколько их сейчас живет в постоянном страхе, трясется по ночам в ожидании проклятых звонков. А сколько таких еще будет, сколько поймают эти ублюдки и силой унизят в своем притоне, ты об этом подумал, Шура? — Гневный голос Родиона звучал тихо и ровно, однако Шура все больше и больше мрачнел, сжимаясь под тяжестью жестоких аргументов. Босс продолжал: — Зачем, скажи, ты явился к нам вчера? Не для того ли, чтобы помочь несчастным девушкам и своим коллегам фотографам? Так какого дьявола ты сейчас идешь на попятный — страшно стало? Конечно, страшно, я же помню, как ты драпал сегодня с кладбища, когда только увидел издалека этого Лысого. Ты думал, что работа сыщиков — это копание в грязном белье? Нет, родной, для того чтобы бороться с ублюдками, ворами и убийцами, нужно иметь мужество встретиться с ними лицом к лицу и победить в открытой схватке. Или умереть, если силенок не хватит. И далеко не у каждого хватит смелости заниматься тем, чем занимаемся мы с Марией. Эта хрупкая, как ты говоришь, девчушка, прошла через такое, что тебе не снилось и в страшных кошмарах. Она уже три раза спасала меня от смерти, убила бандитов больше, чем ты их видел в своей жизни, Шура. Я доверяю ей, как никому другому, и думаю, что немного знаю ее. Мы с ней понимали, на что шли, когда брались за свое дело, а ты, Шура, просто решил с бодуна поиграть в благородство, вспомнить о ближних, о которых раньше почему-то никогда не думал. А тут не игры, дорогой, тут с огнем имеешь дело, по тонкой грани ходишь, где на одной стороне жизнь, а на другой смерть, и другого не дано. Иначе нужно бросать это все и идти в фотографы. Поэтому если не чувствуешь в себе сил справиться со своими эмоциями, то лучше уйди. Тебя никто не осудит. Но мешать нам не нужно.

Босс замолчал, налил себе виски и выпил. Я сидела и со страхом ждала Шуриной реакции на слишком нелицеприятный монолог Родиона. Шура поднял голову. В его взгляде, которым он мельком окинул нас, что-то неуловимо изменилось. В нем появилось нечто похожее на уважение. Вдруг он улыбнулся, как прежде, шевельнул усами и весело проговорил:

— Да ладно, расслабьтесь, давайте лучше выпьем. А завтра всех этих гадов прищучим.

Босс внимательно посмотрел на него, скупо усмехнулся и бросил:

— Наливай…

 

Глава 6

Мы сидели с Лысым вдвоем за столиком на втором этаже ресторана «Прага», пили легкое французское вино и смотрели через окно на дефилирующих по Старому Арбату праздных прохожих. Именно сюда, а не в притон, как думал Родион, меня привезли сегодня утром, когда я ровно в одиннадцать часов вышла из подъезда и села в подкативший темно-синий «Ауди». Меня проводили прямо до столика, где уже сидел облаченный в светло-серый костюм Лысый, имени которого я до сих пор так и не узнала. Лысый был совсем не похож на себя. Куда-то подевалась его мерзкая ухмылка, в глазах стояла тоска и даже голос слегка изменился, стал чуть мягче и теплее. Вот уж не ожидала увидеть его таким! С самого начала, как только я устроилась напротив него, он завел разговор на отвлеченные темы, а я сидела и гадала, к чему же он клонит. Но пока ничего определенного понять не могла.

— В России наступают тяжелые времена, Мария. Все рушится, летит вверх тормашками, трещит по швам, лопается как мыльные пузыри и падает в пропасть. А ведь мы создавали все это годами. И я уверен, что вскоре будет еще хуже, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. Близится конец света. Ты веришь в конец света, Мария?

— Верю, — ответила я, выпустив ему в лицо струю сигаретного дыма, — если это означает конец таким подонкам, как вы.

Он болезненно скривился, морщины на его лице стали еще глубже и неприятнее.

— При чем здесь я, детка? Ты оглянись вокруг: одни мерзавцы, куда ни плюнь. А те, кто не смог стать мерзавцем в силу собственной ничтожности, строят из себя добродетельных. Думаешь, кто-нибудь сейчас откажется от денег? Да ни за что на свете! Мы можем купить кого угодно, хоть Папу Римского, если захотим. За бабки мы покупаем ваши души, а вы еще благодарите нас за это. На наших праздниках выступают самые известные звезды эстрады, кривляются перед нами из последних сил, лишь бы отработать обещанную им награду. И ведь, заметь, поют что-то о душе, любви, о прекрасном и вечном… Шваль, дешевка! — Он наполнил бокалы и отхлебнул немного. — Не верь тому, кто говорит, что деньги не главное в жизни. Или он лицемерит, или просто не может эти деньги заработать. Деньги — это прежде всего кусок хлеба, а без него человек долго не протянет, Мария. Вот ты сама нуждалась когда-нибудь, жила впроголодь?

— Было дело.

— Да ладно, перестань, не верю я, что дочь дипломатов может в чем-то нуждаться. Ты выросла на дармовых харчах и горя не знала. А я прошел через ад…

— Между прочим, я сама зарабатываю себе на жизнь, — вставила я обиженно.

— Фотосъемкой? Да брось ты, это все мелочи. Разве это деньги? Вот вчера мы похоронили человека, у которого действительно были деньги, настоящие, большие деньги. А теперь все раздерут и растащат по кускам кто сколько сможет. Шакалы…

— А вы не такой разве?

— Я не такой, — серьезно ответил он. — Я был его другом и останусь им до конца дней. Он вытащил меня из дерьма, дал работу и смысл жизни, и за это я ему благодарен.

— Преданный пес, — усмехнулась я.

— А что здесь такого? — Он посмотрел на часы. — Да, преданный, потому что знаю дену слову. И не пытайся меня задеть — бесполезно, ваши нравы на меня не распространяются. Послушай, кое-кто почему-то запаздывает, поэтому давай я начну без него.

Так вот, значит, в чем дело? Лысый, оказывается, просто тянул время.

— Мы кого-то ждем?

— Да, одного человека. Но он придет, ты не волнуйся.

— Да мне как-то по барабану.

— Скоро ты не будешь так легко бросаться словами, — хмыкнул он. — Знаешь, зачем я тебя позвал?

— Понятию не имею.

— И не догадываешься?

— Абсолютно.

— Тогда слушай, — он посерьезнел. — Ты — очень красивая девушка. Очень. И, к сожалению, порядочная, из хорошей семьи. Может быть, ты еще и прекрасный фотограф — не знаю. Но все это меня нисколько не интересует, потому что я смотрю на тебя лишь как на товар.

— Что? — не поверила я своим ушам.

— Да-да, — усмехнулся он, показав фиксу, — ты для меня не более чем товар, который нужно выгодно продать.

— Да у вас крыша поехала, уважаемый! — прошипела я, наклонившись к нему. — Вы давно проверялись в психушке?

— Все вы так говорите поначалу, — опечалился Лысый. — Брыкаетесь, возмущаетесь, вопите, но потом все равно происходит по-моему. Я же тебе говорил, что ты теперь наша, говорил? — Он просверлил меня едким взглядом и сам ответил: — Говорил. А теперь поясню, что это означает.

Он залез во внутренний карман, вынул толстый пакет из желтой бумаги, раскрыл его и бросил на стол передо мной несколько снимков. Там была я вместе с татуированным кобелем. Застыв в недвусмысленных позах, мы с ним занимались любовью, причем, действительно, сомнений в подлинности этого никаких не возникало. Выглядело это ужасно и отвратительно. Я отвернулась.

— Ну как, нравится? — хохотнул Лысый, забирая фотографии. — Там еще и покруче есть. А теперь представь, киска, что эти снимки увидит твой жених. Как думаешь, пойдет он после этого с тобой под венец?

— Вы — ничтожество.

— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать — работа у меня такая. Понимаешь, мы могли бы взять тебя силой, просто похитили бы и упрятали в один из своих подпольных борделей. Там бы с тебя содрали три шкуры, использовали бы, выжали все, что можно, а потом прикончили, и никто никогда бы тебя не нашел. Но это уже криминал чистой воды, мокруха и слишком много мороки. Я же предпочитаю более спокойные и надежные методы. Я делаю так, что вы сами, добровольно, начинаете на меня работать. И, заметь, совершенно бесплатно. В результате моей трехгодичной деятельности в Москве появился один из самых престижных борделей в России. У меня работают одни красотки, все как на подбор хорошенькие, и самое главное — не закоренелые тупые проститутки из провинции, а хорошо воспитанные, умные и порядочные девушки с высшим образованием. За мой товар платят в три раза дороже, чем за обычный. Ты видела людей, которые присутствовали на похоронах? Это моя основная клиентура. Так что не думай, что тебе придется обслуживать грязных проходимцев в вонючих номерах, нет, тебя будут пользовать высокие, важные люди с самых верхов.

— Вы зарываетесь, уважаемый. Меня никто никогда пользовать не будет.

— Да? Ты так думаешь? — снисходительно хмыкнул он. — Ну что ж, тогда попрощайся со своим женихом, раз, а на второе, представь, что будет с карьерой твоих родителей, когда эти снимки с соответствующими надписями пойдут гулять по посольствам. Вот, скажут, дочь дипломатических работников трахается во все дыры с уголовниками и при этом еще и улыбается. Как думаешь, долго после этого твои папа с мамой продержатся на своих постах? По-моему, не очень. Через месяц они останутся без работы, а значит, и без средств к существованию. Сможешь ты их прокормить своей фотографией? Сомневаюсь, крошка. Они тебя возненавидят и будут презирать до гробовой доски. И, поверь, никакие твои объяснения уже не помогут, потому как факт страстного полового акта с уголовником налицо. И не просто полового акта, а еще и перед фотокамерой. В общем, думай, киска, я выложил перед тобой все карты и знаю, что крыть тебе нечем. Это моя партия, Мария.

Я смотрела на него во все глаза и не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Неужели вот так просто можно взять и сделать из честной, порядочной девушки проститутку?! Да ведь это уму непостижимо! Интересно, сколько судеб искалечил уже этот лысый ублюдок за три года своей грязной деятельности в столице? Уж, наверное, не один десяток… А что было бы со мной, если бы мои родители действительно оказались дипломатами? Он загнал меня в угол, из которого есть только один путь — в рабство к этому мерзавцу, в куртизанки. Пересилив отвращение, я посмотрела на него и спросила:

— А как вы поступаете с теми, у кого родители не дипломаты?

— О, это еще проще! — развеселился он, сев на своего конька. — Как правило, все хорошенькие девушки где-нибудь работают и держатся за свое место, боясь его потерять. Мы предлагаем им время от времени откликаться на наши звонки, обещая в противном случае показать их снимки начальству. Сбоев еще не было. Если же красавица нигде не работает, значит, у нее есть богатый любовник, которого она тоже боится потерять как единственный источник дохода. Перспектива оказаться брошенной, как правило, оказывается страшнее перспективы стать девушкой по вызову. Вариантов много, все не перечесть, но мой синдикат работает и процветает, и я вместе с ним, как видишь. — Он стряхнул невидимую пылинку с дорогого костюма. — Так что перестань строить из себя святую невинность и недотрогу — мы все равно тебя обломаем. И не таких обламывали, поверь. Если не захочешь по-хорошему — начнем действовать другими методами.

— Это какими же?

— Жесткими. После того как рухнет благополучие всей твоей семейки, мы просто похитим тебя и таки продадим в вонючий бордель. А там, будь уверена, жизнь не такая сладкая, как та, что я тебе сейчас предлагаю. И в конечном итоге — безвременная кончина на подмосковной свалке. Ни могилы, ни креста, ни памятника — только мусорная куча и крысы, которые воздадут последние почести твоей разлагающейся плоти.

Меня передернуло. Я попыталась представить себя на месте той Марии-фотографа, о которой, на свою беду, наплела в машине Михаилу. Как бы она поступила на моем месте? Мне ведь нужно было вести себя в соответствии с ее реакциями, а не со своими, иначе этот хитрый волк что-нибудь заподозрит и скроется; тогда все наши усилия пойдут насмарку. Прикинув так и эдак возможный ход развития событий, я, тяжело вздохнув, проговорила:

— Ну и что я должна буду делать?

Лысый чуть со стула не свалился от радости. Глаза его округлились, он начал хватать открытым ртом воздух, как рыба, и долго не мог выговорить ни слова. Наконец обрел дар речи и воскликнул:

— Да ты просто нечто, Мария! Уважаю, ей-Богу, уважаю! Это ж надо так быстро все схватить и понять. Мы с тобой сработаемся, даю слово…

— Короче, — процедила я с ненавистью, и он сразу успокоился под моим взглядом.

— Что делать? Да ничего практически. Сидеть дома и ждать звонков. Время от времени, в основном ночью, иногда в выходные, за тобой будут приезжать, отвозить на работу и привозить обратно. Чем занимаются взрослые дяди в постели, ты наверняка знаешь. Не будет никаких «субботников» — у меня с этим строго, ты будешь находиться под моей охраной, в Москве тебя никто не посмеет тронуть. Ты станешь королевой.

— Спасибо, мне и так неплохо.

— О, а вот и тот, кого мы ждем! — радостно произнес Лысый, поднимаясь и глядя куда-то мне за спину. — Я же говорил, что придет.

К столику подплыл тучный, страдающий одышкой, пожилой господин в бежевом хлопчатобумажном костюме с красной от жары толстой физиономией. Отодвинув стул, он тяжело опустился на него и начал, отдуваясь, вытирать платочком потное лицо. «Толстяк», — мысленно прозвала его я.

— Мария, это Иван Иваныч, — представил его Лысый. — Он очень хотел с тобой познакомиться.

— Да ладно, Лысун, брось финтить, — отмахнулся от него платочком Толстяк и посмотрел на меня поросячьими глазками. — Эта, что ли, целка?

— Она самая, — пролебезил Лысый. — Я не стал вас ждать, и сам уже ее подготовил. Она готова к употреблению.

Толстяк протянул руку с толстыми короткими пальцами и потрепал меня по щеке. Мне хотелось откусить ему пару пальцев, но я покорно стерпела.

— Хороша стерва, — похвалил Иван Иваныч и повернулся к Лысому. — Где фотографии?

Тот суетливо вынул пакет и протянул через стол. Толстяк вытащил одну и начал разглядывать. Глазки его похотливо заблестели, сальные губы беззвучно зашевелились. Просмотрев с добрый десяток снимков, он вернул пакет Лысому, а одну фотографию оставил себе со словами:

— Это я себе на память возьму. Уж больно задиристо получилось. — Он опять глянул в мою сторону, облизал глазами грудь, лицо, волосы и повернулся к собеседнику. — Значит, говоришь, она готова?

— Как свадебный пирог.

— Я ж тебя просил, козла, не начинать без меня, — процедил Толстяк. — Ты же знаешь, что для меня самый главный кайф смотреть, как они колются. А тут еще и целка. Урод!

— Да ладно, — в глазах Лысого появился испуг, он заерзал на стуле и стал наливать Толстяку вино, — не она первая, не она последняя. Будут еще, сами знаете. Просто вас долго не было, вот я и решил…

— Здесь не ты решаешь, Лысун! — рыкнул Толстяк грозно. — Ты решай у себя на хате, а не здесь, понял? Я тебе не за это бабки плачу. — Он поднял бокал. — Ладно, давай Заврага помянем. Добрый был боец. — Он посмотрел на меня. — А ты чего не пьешь, шлюха? А ну-ка бери бокал!

Изобразив крайнюю растерянность и испуг, я схватила бокал и потянулась к нему чокаться.

— За покойников не чокаются, дура, — отстранился он и залпом выпил.

Только теперь я поняла, в какое положение попадают несчастные девчонки, которых так же, как и меня, обработал лысый ублюдок по кличке Лысун. Они приобретают статус подножной грязи, с которой обращаются соответствующим образом, отмыться от такого, наверное, нельзя будет до конца дней.

Принесли горячее, мы начали молча есть. Иван Иваныч, чавкая, пережевывал мясо и время от времени тяжело вздыхал, думая о чем-то своем. Лысый бросал на него тревожные взгляды и нехотя жевал. Я, пользуясь возможностью вкусно поесть на дармовщинку, уплетала телятину, запеченную в тесте с грибами, за обе щеки, не обращая ни на кого внимания.

— Извините, у вас спичек не будет? — услышала я над собой знакомый голос и чуть не поперхнулась — у стола с незажженной сигаретой в руке спокойно стоял мой босс и вопросительно смотрел на Лысого, рядом с которым лежала зажигалка.

Бросив на него презрительный взгляд, Лысун процедил:

— Мы не курим, земляк. Давай, вали отсюда.

— А хамить-то зачем? — обиженно пробурчал босс и отошел.

Интересно, зачем его сюда принесло? Решил вблизи рассмотреть негодяев, с которыми предстоит иметь дело? Или что-то задумал? Аппетит мой тут же улетучился, я отодвинула тарелку и взялась за кофе.

— Когда мы освободим Россию от этой швали? — тяжко вздохнул Иван Иваныч. — Поесть не дадут спокойно. Быдло, понимаешь, на спички денег нет…

— Они сами отомрут, — уверенно сказал Лысый, — как исчезающий вид. Передохнут с голоду. А нет, так мы поможем.

— Во-во, одна надежда на вас, — усмехнулся Толстяк и тут же набычился. — Запомни, Лысун, не для того мы власть брали, чтобы вам, уркам, ее отдавать. Мы будем править, а вы как пахали на нас, так и будете пахать.

— А я что, я ж не спорю, — захлопал глазами урка и поспешил перевести разговор в другое русло. — Так вы ее прямо сейчас увезете или ей дома сидеть ждать? Я о Марии.

Толстяк посмотрел на меня.

— Вечерком привози ее ко мне на дачу. И еще пару-тройку штук. Там друзья соберутся, будем решать, что дальше делать.

— Заметано. Вам каких: брюнеток, блондинок, шатенок?

— Без разницы, лишь бы были.

— А когда за эту заплатите?

— Сказал же: все вечером! — раздраженно бросил Толстяк. — Господи, почему все урки такие тупые…

— Да нет, как скажете, так и будет. — Лысый хмуро поднялся и глянул на меня. — Идем, провожу тебя до машины.

Когда мы проходили по залу, я украдкой поискала глазами Родиона, но его уже нигде не было.

— Ну, теперь поняла, с какими важными людьми будешь иметь дело? — спросил Лысый, когда спускались по лестнице.

— А кто он такой, этот Иван Иваныч? — наивно спросила я.

— Почти министр, — гордо ответил Лысый. — Боже мой, кто бы мог подумать еще пять лет назад, что я, простой уркаган, буду сидеть в «Праге» за одним столиком с министром! Я тогда сидел на нарах и мечтал о пачке чая, а теперь вот…

— Да, многого добились, — усмехнулась я.

— Тебе, дурочке, такое и не снилось. Сейчас поедешь домой и будешь сидеть там, пока не позвонят. Назовут пароль: «Картина еще не готова?» Если у тебя все нормально, ответишь, что готова. Если что-то не так, скажешь: не готова. Все ясно?

— А что может быть не так?

— Знаешь, что такое форс-мажорные обстоятельства?

— Знаю: землетрясение, наводнение, пожар, цунами, извержение вулкана…

— Вот это и подразумевается. Все остальное в учет не принимается. За обман — строгое физическое наказание. Помни, мы за тобой постоянно наблюдаем и все будем проверять. Не советую тебе изворачиваться и лгать — после сама же и пожалеешь. Ничего, втянешься, свыкнешься, потом самой понравится.

Он усадил меня в машину, а сам остался на стоянке и еще долго смотрел мне вслед с какой-то пришибленной тоской в глазах. Мне почему-то стало его жалко: после того, что мы с боссом сделаем со всей этой бандой высокопоставленных сластолюбцев, его вряд ли оставят в живых. Если, конечно, он не погибнет во время самих разборок…

…Родион был на седьмом небе от счастья. Наконец-то хоть что-то прояснилось и встало на свои места. Внимательно выслушав пересказ моей застольной беседы, он глубокомысленно поднял вверх указательный палец и изрек:

— Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю. Теперь я знаю, как мы разбогатеем, Мария. Эти сукины дети сами плывут к нам в руки, и с нашей стороны будет просто невежливо отказать им в разоблачении.

— Что ты задумал, Родион? — спросил Шура, махровой тряпочкой надраивающий линзу объектива.

— Если эти люди на самом деле высокопоставленные чиновники, то мы не оставим от них камня на камне. Мне плевать, чем они там занимаются в свободное от основной работы время, но свои кресла они потеряют. А без них они никому не нужны, урки их сами же и уберут, потому что они слишком много знают.

— И как ты собираешься это сделать?

— Ты нам в этом поможешь. Сегодня вечером, когда Мария поедет на дачу…

— Босс, — простонала я, — вы уверены, что я должна туда ехать? Там ведь уже не отвертишься, придется вступать в контакт…

— Никуда тебе вступать не придется, — отмахнулся Родион. — Скажешь, что у тебя женские дела начались. В конце концов, там будут и другие, и потом, им будет не до вас — они, насколько я понял, собираются делить империю Завряжного. А девочки им нужны просто для блезира, чтобы не изменять традиции, так сказать.

— Вы уверены? — с сомнением спросила я.

— Абсолютно. Ты меня знаешь, Мария, я слов на ветер не бросаю.

— Да уж, — вздохнула я и смирилась с неизбежным.

— Мало того, — продолжал босс. — Мы снабдим тебя микроскопическими видеокамерами с передатчиком для скрытой съемки. Я как раз две недели назад приобрел парочку таких на всякий случай. Ничем не отличишь от пуговицы. Правда, черно-белое изображение, но для наших целей сойдет и такое.

— Ну ты даешь, Родион, — восхищенно выдохнул Шура. — А если ее поймают?

Босс задумался, потом неуверенно проговорил:

— Не поймают. Не должны по крайней мере. Мы с тобой, Шура, будем сидеть за забором и записывать все, что она будет снимать. Радиус действия передатчика полкилометра. Если увидим, что с ней что-то не так, то сразу поднимем шум и отвлечем внимание, чтобы она смогла сбежать. И тебе придется сделать несколько общих снимков этой дачи, так что возьмешь аппаратуру.

— Ты хоть представляешь, какая там должна быть охрана? — не унимался Шура. — Нас в две секунды вычислят, достанут из-под забора и повяжут, как котят.

— А мы так замаскируемся, что не вычислят, — не уступал босс. — И вообще, если мы не получим доказательств того, как мило проводят время наши чиновники из министерств, то никогда не сможем их свалить. У нас ведь нет фактов их преступной деятельности, верно? Значит, будем бить с другой, доступной нам, стороны. Для нас главное, чтобы преступники не стояли у власти.

— А как же Лысый? — напомнила я. — О нем вы уже забыли?

— Лысый — это пешка, — поморщился босс. — Если я правильно понял, он просто поставляет живой товар для высокопоставленных лиц. Это его бизнес, он этим живет и без этого никому не нужен. Скорее всего его прикормил этот Завряжный, и теперь, когда он мертв, у Лысого очень шаткое положение. С ним мы разберемся одним махом. Но потом.

— Вы хоть представляете себе, как я там буду выглядеть с этими пуговицами-камерами? — спросила я, ибо сама этого представить не могла, как ни пыталась.

— Нормально будешь выглядеть, — пожал плечами босс. — Одну пуговицу пришпилим тебе на платье, а другую на трусики — вы ведь наверняка в сауну пойдете…

— В сауну, Родион, ходят без трусиков, — тоскливо произнес Шура. — Разве что приделать ей эту штуку вместо пупка…

— А она пойдет в трусиках, — упрямо заявил босс. — У нее ведь дела, забыл?

— Ах, ну да…

— То-то же, — он посмотрел на меня. — У тебя есть трусики с пуговицами?

— Издеваетесь? Только на одном из купальников, кажется, есть что-то похожее.

— Отлично, наденешь купальник, — босс довольно потер руки. — Все, не будем терять времени, его и так у нас нет. Шура, вези меня в контору, а ты, Мария, подбирай гардероб с пуговицами и готовь нитки с иголкой.

— А если они позвонят?

Босс посмотрел на часы.

— Не позвонят. Все министерства работают до шести, а сейчас только три. Не думаю, чтобы они проворачивали свои темные делишки в рабочее время, иначе бы их давно выгнали с работы. И не вешай нос, Мария!

 

Глава 7

Легко сказать, не вешай нос. Сидя в мчащейся по Рублевскому шоссе машине, я мечтала о том, чтобы нам попалось такое дело, где уже не я, а Родион должен был бы рисковать своей шкурой, отправившись в самое пекло. Например, понадобилось бы нам накрыть банду гомосексуалистов. Красота! Боссу пришлось бы в нее внедряться, да причем так, чтобы никто не догадался, что он не голубой. Вот тогда бы я на него посмотрела! Эх, мечты, мечты, где ваша сладость…

Я теснилась на заднем сиденье вместе с еще тремя проститутками поневоле, довольно красивыми и стройными девушками: черноволосой Викой, белобрысой Юлей и шатенкой Ириной. Говорить нам особо было не о чем, поэтому, познакомившись в самом начале, всю оставшуюся дорогу мы молчали. Мне не терпелось расспросить их, как они докатились до такой жизни и что теперь испытывают, но впереди сидели водитель с охранником, и я не рискнула. Верхняя пуговица моего платья несколько отличалась от остальных, но в целом не очень сильно нарушала общую гармонию стиля. В конце концов, кому какое дело до моих пуговиц? Какие хочу, такие и ношу. Захочу и пришью себе все разные. Трусики от купальника тоже были переделаны в том смысле, что имеющуюся посередине пуговицу пришлось заменить на видеокамеру. При этом трусики были ярко-зеленые, а пуговица-камера — темно-коричневая и смотрелась там, как седло на корове. Но босс с Шурой в один голос заверили меня, что это последний писк моды и что теперь все бегут от традиционных, классических стилей в одежде. Я, как дура, поверила и теперь сидела и тряслась от мысли, что будет, если кому-то придет в голову рассмотреть эти пуговицы поближе. Помимо того, что эти микроскопические аппараты фиксировали изображение, они еще и записывали звук, что в случае удачи позволило бы нам иметь аудиокассету с голосами этих преступников от власти. Босс с Шурой, нагруженные записывающей аппаратурой с видеомонитором, ехали где-то сзади, и ощущение их близости придавало мне сил и уверенности. Уж кто-кто, а босс меня в беде не оставит.

Промчавшись без остановок километров сорок, мы свернули налево и въехали в лес. За деревьями замелькали окруженные заборами силуэты особняков, воздух стал заметно чище и насыщеннее, запахло хвоей. Я вдруг вспомнила, что уже сто лет не ходила за грибами. Попетляв по узкой бетонной дороге минут пятнадцать, мы подъехали к зеленым железным воротам, в обе стороны от которых отходили бетонные плиты высокого забора с неизменной колючей проволокой наверху. Из калитки вышел милиционер в бронежилете с «АКС-47» наперевес, приблизился к окошку водителя, заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул и снова скрылся в калитке. Ворота начали со скрежетом отъезжать в сторону, открывая нам вид на приусадебный участок. Там не было ни грядок, ни клумб — одни только деревья и кустарники, за которыми давно никто не ухаживал. Когда мы проехали по дорожке с пару сотен метров, показался трехэтажный кирпичный особняк. Вокруг него все было ухожено, зеленели газоны, пестрели клумбы, справа виднелся круглый бассейн с голубой водой, рядом стояли белые пластмассовые шезлонги. Нас почему-то никто не встречал. Машина остановилась у входа, охранник вышел, открыл нам дверь, мы выбрались из салона и испуганной стайкой сгрудились на большом крыльце.

— Стойте здесь, я сейчас, — кивнул нам охранник и вошел внутрь.

— Господи, скорей бы все это кончилось, — вздохнула Вика.

— Еще ничего и не начиналось, подружка, — невесело усмехнулась Ирина. — Ты здесь уже была?

— Ни разу.

— И я не была. А вы, девочки? — Ирина посмотрела на нас с Юлей. Мы отрицательно покачали головами.

— Слушай, Маш, у тебя что, пуговицы нормальной не было? — Ира потянулась рукой к злосчастной, обшитой грубой материей верхней пуговице на моем платье.

Я сделала шаг назад и предостерегающе подняла руку:

— Это семейная реликвия, не трогай. Она досталась нам от прабабушки, и с тех пор мы ее всегда пришиваем на свои лучшие платья.

— Выглядит это ужасно, — скривилась Вика. — Ну и вкус был у твоей прабабушки.

— Просто мода тогда такая была, — пояснила я. — И вообще, будет лучше для нас всех, если вы не станете заострять внимание на этой детали моего туалета.

Все удивленно повернулись ко мне.

— О чем это ты? — спросила Ира.

— О том, что я работаю на спецслужбы, а в этой пуговице скрытая видеокамера. Если мне удастся снять то, что здесь творится, то в скором времени вы все будете свободны.

В их глазах появился испуг. Самой трусливой оказалась Юля, она изменилась в лице и прошептала:

— Ты что, дура?! Ты же нас всех подставишь! Не дай Бог они что-то узнают, и нам конец, разве не понятно?

— Заткнись! — оборвала ее Ирина, оглядываясь по сторонам. — Ты не шутишь, Машуля?

— Нет, я говорю совершенно серьезно.

— А почему спецслужбы не берут Лысуна?

— У нас пока нет доказательств. За ними я сюда и приехала.

— Как же он тебя подцепил? — ошеломленно спросила Вика.

— Это не он меня, а я его подцепила. Ладно, девочки, если вы мне поможете, то все будет нормально. Прежде всего, у меня дела…

— Заходите! — В дверях показался наш провожатый.

Гуськом просочившись в дверь, мы прошли за ним по коридору и оказались в небольшой, уютно обставленной комнатке с диванчиками, шкафом и журнальным столиком.

— Сидите здесь, пока не позовут, — приказал охранник. — Примерно через полчаса пойдете в сауну, это в подвале, вам покажут. И смотрите, чтобы все было тип-топ, как всегда. Особенно ты, новенькая, — он вперил в меня грозный взгляд. — Не дай Бог что-нибудь выкинешь — мы вас всех в этом лесу похороним — дерьма не жалко. Чтобы ни одной жалобы от клиентов не было, ясно?

Мы все синхронно кивнули. Бросив напоследок устрашающий взгляд, дуболом удалился. Мы все вытащили сигареты и закурили.

— Ну вот, я же говорила, — плаксиво заныла Юля. — Теперь нам точно конец. Выбрось эту чертову камеру…

— А я говорю, заткнись! — жестко проговорила Ирина. — Это, может, наш единственный шанс, и я хочу его использовать. Ты что, до могилы собираешься на него ишачить? Мне, например, это на хрен не нужно.

— А фотографии? — не унималась Юля. — Лысуна возьмут, а снимки все равно ко мне на работу и домой придут. Меня мать убьет…

— Маш, а вы уже знаете, где его архив? — тихо спросила Вика.

— Какой архив?

— Что значит какой? — удивилась она. — Архив с фотографиями всех девчонок, которые на него работают. Там списки, негативы, адреса и так далее. Пока все это не будет уничтожено, мы не сможем считать себя свободными.

— Нет, архив мы пока еще не нашли, — призналась я. — А вы не знаете, где он может быть?

— Скорее всего на той квартире, где нас снимали, — неуверенно предположила Ирина. — Надеюсь, хоть адрес-то ее вам известен?

— Увы, — вздохнула я, опуская глаза, — мы только начали работать над этим делом. Честно говоря, я думала, что вы знаете.

— Ну вот, я же говорила! — заныла Юля. — Она нас всех погубит! Девочки, давайте лучше жить, как жили. В конце концов, это ведь не смертельно. Зачем что-то менять, рисковать своей задницей непонятно ради чего? Пока эти менты будут ловить Лысуна, он десять раз успеет выполнить свои угрозы, и тогда всей моей жизни конец.

— Это, по-твоему, жизнь? — усмехнулась Вика. — Нет уж, милая, не знаю, как ты, а мне уже все осточертело. Ты забыла про Светку? Думаешь, она просто так себе вены перерезала? Я уже сама много раз думала об этом, но все никак не решусь. Так что мне терять нечего. Действуй, Мария, и ни о чем не думай. Если что — мы тебя прикроем.

— Девочки, я еще хотела сказать, что мне трахаться нельзя, — опять вздохнула я.

— Ах, вот так, значит? — вскипела Юля. — Мы еще за тебя и отдуваться должны? Совсем обнаглела! Нет, вы как хотите, а я так не согласна.

— Да уймешься ты или нет? — удивленно проговорила Вика. — Что это с тобой сегодня? Если тебе нравится этим заниматься, то потом отправишься на панель, там хоть деньги платить будут. А нам не мешай, — она посмотрела на меня. — А почему тебе нельзя?

— У меня на трусиках еще одна пуговица, — тоскливо выдала я.

— Что, такая же?! — чуть не рухнула с дивана Ирина.

— Ну да, других не было…

— О Господи, она же там, наверное, как бельмо на глазу. Эти хитрые жуки сразу что-то заподозрят.

— Но я должна снять их в сауне в самых недвусмысленных позах, понимаете? Нам нужен компромат. Я скажу, что у меня дела, и останусь в трусиках от купальника. Вы уж как-нибудь отвлеките их внимание, а? А то меня босс убьет…

Девчонки переглянулись, что-то сказали друг другу глазами, и Ирина ответила за всех:

— Ну ты и влипла, подружка. Куда ни плюнь — везде облом: или босс убьет, или эти придурки. Ладно, отвлечем. Только уж ты постарайся все сделать как надо. Другого раза может и не представиться. Запиши на всякий случай мой домашний телефон, звякнешь потом, если что.

— Ты лучше скажи, я запомню.

— Тогда уж и мой запоминай, — сказала Вика.

— И мой, — пискнула Юля.

Они назвали свои телефоны, я уложила их на отдельную полочку в памяти, и почти сразу после этого дверь отворилась и вошел Иван Иваныч. Он был одет в светлое трико и синюю спортивную майку, его огромный живот вздувался, как абажур. Лицо его было очень серьезным. Мы испуганно поднялись.

— Ну что, шлюхи, как настроение?

Видимо, ему доставляло особое садистское удовольствие называть порядочных девушек шлюхами. Произносил он это слово с презрением и удовольствием, чтобы, наверное, еще больше унизить и без того униженных девчонок и почувствовать себя хозяином жизни. Жирный ублюдок.

— Нормально, — улыбнулась Ирина. — А у вас?

— Наше настроение вас не касается, — мрачно бросил он. — Раздевайтесь — и идите в сауну. Это дальше по коридору, вниз по лестнице, справа увидите деревянную дверь. И учтите, у меня очень важные гости, чтобы все было на высшем уровне, вы должны выполнять их малейшие желания, не ломаться и улыбаться, как учили. Все всем ясно?

— Чего уж там, не первый же раз, — ответила Вика.

— А тебе, целка? — Он уставился на меня. — Готова стать женщиной?

От его колючего взгляда мне вдруг стало холодно, я поежилась и как можно приветливее произнесла:

— Готова.

— Смотри мне, потаскуха. Я тебя специально приготовил в качестве сюрприза для моего лучшего друга. Не подведи, а то изуродую.

И, развернув свое тучное тело на сто восемьдесят градусов, вышел из комнаты. Подружки по несчастью тоскливо посмотрели на меня.

— Ну и что теперь будешь делать? — спросила Вика. — Он ведь не шутит — тебя порежут…

— Не знаю, девочки, — прошептала я, чувствуя, как страх подкатывает к горлу.

— У тебя правда месячные? — вмешалась Ирина. — А то они и проверить могут, они такие. А за обман и кипятком ошпарят. У нас одну уже ошпарили, так до сих пор в больнице лежит, кожу наращивает.

— Нет у меня никаких дел — все для отвода глаз только. Боже, ну я и влипла!

— Это не ты влипла, а мы влипли! — со злостью встряла Юля. — Еще и кинокамеры эти…

— Увянь, Юлька, — бросила Ирина, задумчиво глядя на меня. — Это дело нужно обмозговать. Значит, говоришь, нужно снять их голыми?

— Угу…

— Тогда сделаем так: мы все войдем туда в трусиках, а когда те начнут вопить, разденемся. Ты положишь свою пуговицу в общей куче как-нибудь так, чтобы все было видно, и никто ничего не заметит. Ну а потом тебе все же придется поработать…

— Но я еще девочка! — всхлипнула я.

— Шутишь? — Ирина недоверчиво заглянула мне в глаза.

— Какие уж тут шутки.

— Зачем же твое начальство такую сюда прислало? — удивилась Вика. — У вас там что, нехватка полноценных женщин? Возьмите меня на работу — я уже согласна.

— Это вы у моего босса лучше спросите. Кстати, он нас сейчас видит и слышит.

— Ого, это здорово! — обрадовалась Вика и, приблизив лицо к пуговице на моем платье, приветливо помахала ручкой. — Привет российским спецслужбам! Как я выгляжу, ничего, а?

— Перестань, — поморщилась Ирина. — Слушай, Мария, ты меня извини, но тебе все же придется под кого-то лечь — иначе они озвереют и нам всем не поздоровится. А ты так вообще можешь отсюда не выйти. Мы ведь для них не люди, а так, букашки, резиновые куклы, грязь, рабыни. А хозяева не любят, когда рабы делают что-то не так. Смирись, солнышко.

От мысли, что мне таки придется потерять свою драгоценную девственность с незнакомым потным и вонючим мужиком, меня затошнило, голова закружилась, я покачнулась и чуть не упала.

— Крепись, Машуля, — Ира поддержала меня за руку. — Я понимаю, что это неприятно, но деваться некуда — ты сама сюда пришла, тебя никто не звал.

— И потом, ты же не хочешь остаться старой девой? — ехидно вставила Юля. — Когда-нибудь это все равно произойдет, так что расслабься.

— Да, она права, — усмехнулась Вика. — Расслабься, а потом сдерешь со своего босса лишние бабки за травму на производстве.

— Ладно, хватит трепаться, — Ирина начала раздеваться. — Чем быстрее начнем, тем быстрее они кончат.

Приготовившись к самому худшему, чувствуя дрожь во всем теле, я начала стаскивать с себя платье. В голове моей звучал похоронный марш…

Все получилось именно так, как предсказывала Ирина. Только мы вошли в предбанник, где за круглым, уставленным бутылками и блюдами с закуской столом сидели пятеро голых пожилых мужиков, один из них сразу же удивленно воскликнул:

— Что я вижу, Ваня? Почему контингент в трусах? Непорядок в войсках.

Ваня, сидевший к нам спиной, резко обернулся, в глазах его сверкнули молнии.

— А ну-ка скиньте свои тряпки! — прошипел он, белея от гнева. — Потом с вами разберусь, суки.

Мы проворно поснимали с себя последнее и побросали на стоявший у двери стул. При этом я улучила момент и уложила свое добро так, чтобы пуговица, практически не заметная среди остального белья, смотрела своим микроскопическим глазком на комнату. Я уже мысленно подготовила себя к неминуемой жертве, которую должна положить на алтарь всеобщей справедливости и нашего с боссом материального благополучия, и немного успокоилась. В конце концов, другие ведь от этого не умирают, а продолжают жить, заводят семью, рожают детей… Подумаешь, большая трагедия. Обидно только, что не по любви, но такова уж, видать, моя доля, которую я сама себе выбрала, устроившись на работу к Родиону.

— Ну вот, совсем другое дело! — добродушно рассмеялся кто-то. — Идите присаживайтесь к столу. Где это ты таких красавиц нашел, Вань?

— Нравятся? — Ваня довольно оскалился. — Фирма веников не вяжет. У меня все только высшего качества. Ты бы почаще ко мне в гости заглядывал, Петро, еще не то бы увидел.

— Ну, теперь, я думаю, буду заглядывать — дела обязывают.

— Теперь мы все к тебе чаще заглядывать станем! — пьяно хохотнул еще один. — От такого угощения грех отказываться.

Мы подошли и расселись за столом между мужчинами. Я чувствовала себя, как Жанна д’Арк на костре. Щеки мои горели, все тело покрылось гусиной кожей, и я с трудом могла держать себя в руках, не забывая при этом проклинать Родиона, пославшего мою девственность на верную гибель. Чтобы хоть как-то облегчить свою незавидную участь, я сразу же налила себе полный двухсотграммовый бокал водки и, зажмурившись, одним махом выпила. В глазах тут же все поплыло, в голове зашумело, и все дальнейшее уже происходило без моего непосредственного участия. Я разговаривала, двигалась, что-то делала, со мной что-то делали, но я ничего не чувствовала и не понимала. Откуда-то издалека до меня доносились сальные шуточки мужчин, я смутно видела, как лапают девчонок, чувствовала, как лапают меня, и не сопротивлялась — ударная доза водки заглушила во мне и боль, и страх, и презрение к самой себе. Потом все пошли в сауну, затем вышли оттуда, еще выпили, и на диванах началась групповая оргия, которую я пережила с закрытыми глазами. В какой-то момент мое сознание прояснилось: я стояла на карачках в туалете перед унитазом, и меня страшно рвало. Подошел кто-то из девочек, помог мне подняться, умыл лицо, отвел назад к столу и дал еще водки. Я выпила и вновь провалилась в небытие…

…Сознание начало возвращаться ко мне уже в машине. Нас везли в Москву. Рядом, с усталыми, серьезными лицами, сидели девчонки, впереди — охранник с водителем. За окном было темно, мелькали деревья. Я почувствовала страшную головную боль и застонала, схватившись за лоб.

— Очухалась наконец, — Ирина погладила меня по щеке. — Головка бо-бо?

— Ой, бо-бо, — выдохнула я, едва ворочая языком.

— Ты держалась молодцом, Машуля, — сказала Вика. — Этот Петро был от тебя без ума. По-моему, он втюрился.

— Так это Петро был моим первым мужчиной? — прошептала я в ужасе. — О Господи…

— Да ты совсем ничего не помнишь, что ли? — Вика наклонилась ко мне и зашептала на ухо: — Ван Ваныч тебя ему подарил, сказал, что ты еще девочка, а тот заявил, что не хочет срывать твой цветок в групповухе, и попросил привезти тебя послезавтра вечером к нему домой. Ему больше нравится один на один. Так что, поздравляю, ты все еще девочка.

Как ни раскалывалась моя голова, но эта мысль до меня дошла. И когда это случилось, блаженное тепло разлилось по всему моему телу, наполняя радостью оглушенное водкой сознание. Все-таки есть Бог на свете, если так меня бережет! Интересно, для кого вот только? Кто он, тот единственный и неповторимый, кому я отдамся без зазрения совести и стыда, зная, что люблю и любима? Где его черти носят до сих пор? Пора бы уж ему и объявиться на горизонте, пока босс не отправил меня еще куда-нибудь, откуда я уже не выкарабкаюсь так благополучно, как с этой постыдной вечеринки.

— А где мои трусики? — вспомнила я вдруг о своих прямых обязанностях.

— Они на тебе, — улыбнулась Ирина. — Ты же сама одевалась, забыла?

— Честно говоря, я вообще ничего не помню. Вы сами-то как?

— Мы, как всегда, — на высоте, — зло проговорила Юля, сидевшая у левой двери. — В отличие от некоторых, нас употребили во все места…

— Да ладно тебе, Юлька, хватит уже, — мягко прервала ее Ирина. — Ты-то ничего не потеряла, правильно?

— Но и ничего не приобрела, — сухо ответила та. — Меня еще никто ни разу не пожалел за полгода, а эта только появилась, и здрасьте, пожалуйста, сразу привилегии.

— Ну ты и зануда, — вздохнула справа Вика. — Все ведь нормально прошло, чего брюзжать?

— Хорош уже там болтать! — прорычал спереди охранник, повернув к нам голову. — Спать мешаете.

Мы умолкли и до самой Москвы не произнесли больше ни звука. Примерно в шесть часов утра я, голодная, еще полупьяная, пахнущая перегаром, с разламывающейся на части головой, вошла в свою квартиру.

 

Глава 8

Съемки прошли просто блестяще. Отчетливо были видны все лица присутствующих, в том числе и мое, и слышны разговоры и вздохи. Босс загнал пленку в мой компьютер, внимательно все просмотрел, что-то записывая в блокнот, а затем переслал файл с фотографиями участников оргии по электронной почте своим друзьям на Петровке. Через час оттуда пришел ответ. Иван Иваныч Колесников оказался заместителем министра топлива и энергетики, Петр Фомич Трубин — вице-председателем аграрной фракции Государственной Думы, очень влиятельным лицом среди оппозиции, Борис Илларионович Шилов — генералом МВД, двое других были закоренелыми бандитами, известными в криминальных кругах и в МУРе под кличками Ярый и Клим. Каждый из них одну половину лет своей жизни провел за решеткой, а другую пытался нагадить порядочным людям. Им приписывали связь с солнцевской группировкой и посредничество между бандитами и представителями нынешней власти. Но доказать, как всегда, ничего не могли.

Получив все эти данные, босс тщательно изучил их, а потом заявил нам с Шурой:

— У нас на руках бомба, господа. Бомба огромной разрушительной силы. Если мы ее взорвем через прессу, то осколками может ранить и нас. Поэтому давайте подумаем, что с этим делать.

— Как это что? — изумился Шура. — Взрывать ее на хрен, и все дела! У меня море знакомых во всех газетах и на телевидении, стоит лишь позвонить, и они все сделают.

— Не сомневаюсь, — босс нахмурился. — А что будет с нами? Как ты объяснишь, где взял эту пленку? Нас затаскают по допросам.

— Нашел на улице, подбросили в почтовый ящик — да мало ли где! — Шура был вне себя. — Ты меня иногда поражаешь, Родион! То ты говоришь, что нужно лезть зверю в пасть, чтобы это добыть, мы лезем, добываем, а теперь начинаешь сомневаться. Это же абсурд, ей-Богу! У нас налицо доказательства коррупции в высших эшелонах, а ты…

— Погоди, не горячись. Хорошо, допустим, ты скажешь, что пленку подбросили, и ее опубликуют. Допустим, потом этих товарищей снимут с работы. Это все просто замечательно. Но что с этого всего будем иметь мы?

— В каком смысле? — недоуменно шевельнул усищами Шура.

— В прямом, — глаза босса хитро блеснули. — Неужели ты думаешь, что я потратил столько сил, энергии и денег только ради того, чтобы насладиться зрелищем нескольких отставок? Нам нужны деньги, Шура.

— Вот те раз! — Фотограф хлопнул себя по колену. — Я-то думал, мы о государстве и справедливости радеем, а оказывается — о собственных карманах.

— Одно другому не мешает, — робко вставила я, все еще мучаясь головной болью.

— Ты думаешь? — растерянно спросил он.

— Уверена. И потом, босс, как выяснилось, у Лысого есть архив…

— Да я все слышал, зачем рассказывать, — недовольно поморщился тот. — С архивом пока придется подождать.

— Ну уж нет! — решительно запротестовала я. — Сначала добудем архив, а потом уже шантажируйте этих товарищей сколько влезет. Между прочим, если бы не девчонки, я бы засыпалась. Они поверили мне и ждут результатов. А что я им скажу: потерпите еще немного, покатайтесь по вызовам с недельку, пока босс не набьет свои карманы?

— Между прочим, — язвительно заметил босс, — когда ты начала рассказывать им о спецслужбах, я чуть от страха не помер. А что, если бы эта Юля побежала и накапала на тебя? Кто тебе давал право так рисковать?

— Я б ее там сама удавила, — буркнула я. — И ведь не побежала же…

— Твое счастье. Ладно, давайте сначала займемся архивом. Если он на той квартире, то мы его найдем.

— А кто найдет ту квартиру? — тоскливо спросила я.

— Мы ее уже нашли, — небрежно бросил босс, закидывая ногу на ногу.

— Как это? — опешила я. — Когда вы успели?

— Элементарно. Шура оставил меня под забором с аппаратурой, а сам поехал за той машиной, которая вас привезла на дачу. Они ведь вернулись в Москву и прямиком привезли Шуру к тому самому дому, который он запомнил на всю жизнь. Правда, Шура?

— Да ладно, чего уж там, — скромно улыбнулся наш герой. — Страшно, конечно, было, но я справился. Это находится в Бескудникове. Я теперь туда с закрытыми глазами попасть могу.

— Ну вы даете! — восхитилась я. — Мне бы и в голову такое не пришло.

— А мне вот пришло, — сказал босс, приглаживая кудрявую шевелюру. — Так что сейчас я позвоню, вызову группу захвата, и поедем на место. Ты, Мария, будешь главным свидетелем обвинения.

— Опять я?! Да сколько ж можно, босс?! У меня голова раскалывается!

— Потерпишь, — Родион был невозмутим. — Не можем же мы приехать туда и просто так, за здорово живешь, всех арестовать? А когда они увидят тебя, то все сразу поймут и даже сопротивляться не будут. Ты напишешь заявление, что тебя похитили и заставили сниматься в непотребном виде. На основании этого заявления мои друзья на Петровке получат ордер на задержание и обыск, и с этой бумагой мы отправимся в Бескудниково.

— Да зачем все эти формальности? — нетерпеливо воскликнул Шура. — Только время потеряем! Я уверен, что они начнут там стрелять, и этого будет выше крыши, чтобы всех их повязать.

— Нет, Шура, так нельзя, — серьезно проговорил босс. — Все нужно делать по закону — я иначе не могу.

— Это ты-то не можешь? — хмыкнул Шура. — А кто только что собирался шантажировать членов правительства?

— Ну, когда дело касается интересов государства, я готов преступить черту, — проворчал босс, отводя глаза в сторону. — Ладно, время не ждет. Поехали на Петровку. Шура, возьми с собой все отснятые материалы, а то еще воры заберутся, как к тебе в квартиру, и останемся с носом.

…Не прошло и полутора часов, как мы, в сопровождении группы захвата из семи человек, подъехали к знакомому кирпичному дому. У подъезда стояли темно-синий «Ауди» и зеленый «БМВ». Двое наших молодцов в защитной форме и черных масках тут же отправились на крышу, чтобы попасть на балкон, а остальные незаметно проскользнули в подъезд, поднялись на пятый этаж и застыли у стены с оружием на изготовку. Мыс Родионом и Шурой, не скрываясь, подошли к двери, они встали сбоку, а я позвонила. Послышались шаги, кто-то посмотрел на меня в глазок и удалился. Через несколько секунд подошел еще кто-то, долго пялился на меня и наконец спросил голосом Лысого:

— Какого черта, Мария? Что ты здесь делаешь?

— Меня прислал Иван Иваныч, — громко ответила я. — Он просил передать, что…

— Подожди, не ори на весь подъезд, сейчас открою!

Загремели замки, дверь распахнулась, и я увидела Лысуна в домашнем халате и тапочках на босу ногу.

— Заходи же быстрее! — Он нервно скосил глаза по сторонам, но ничего не заметил. За ним стояли еще двое головорезов в спортивных костюмах и выжидающе смотрели на меня.

— Как скажете.

Отвесив ему прямой удар кулаком в лоб, от чего Лысый, закатив глаза, рухнул навзничь, я вошла в квартиру. За мной следом, оттолкнув меня в сторону, вломились ребята в черных масках и закричали:

— Всем на пол!!! Бросайте оружие! Руки за головы! Вы окружены!

Стоявшие в коридоре двое бандитов мгновенно нырнули в ближайшую комнату и захлопнули за собой дверь. Из других комнат раздались выстрелы, и началась настоящая кутерьма. Все бегали, кричали, матерились, стреляли, а мы втроем стояли на площадке, курили и ждали результатов. Лысый по-прежнему лежал без движения у двери. Через пять минут операция по захвату преступной шайки была завершена. Арестовали шестерых человек во главе с пришедшим к тому времени в себя Лысуном. Двое преступников были убиты во время перестрелки. Мне даже обидно стало, что вот так просто взяли и расправились с бандой, которая три года портила жизнь нормальным людям, терроризируя их свободу и достоинство. Да, главное — знать, куда бить. Не приди к нам Шура с похмелья, все эти бесчинства продолжались бы еще Бог знает сколько времени.

Пятерых увели вниз, трупы вынесли на носилках, а Лысого, закованного в наручники, отдали на растерзание Родиону. Он сидел на краю той самой кровати с балдахином, в халате и тапочках, униженный, с кривой усмешкой на губах, и тоскливо смотрел в окно. Босс сел перед ним на пуфик, а мы с Шурой остались стоять.

— Вот видите, гражданин Науменко, — заговорил босс, разглядывая его паспорт, — что бывает, если один раз не дать человеку прикурить. Дали бы мне тогда зажигалку, я бы не обиделся и не устроил здесь всю эту чехарду. А теперь вот придется вам отвечать за свои поступки.

— Я тебя еще в кабаке раскусил, падла, — не поворачиваясь, процедил Лысый. — Сразу понял, что ты мент поганый.

— А вот и не угадали, я вовсе не мент. Я — частный сыщик. Можете называть меня Родионом.

Лысый повернулся и с ненавистью посмотрел на Шуру.

— Чего ты на меня пялишься, гнида? — спросил он презрительно. — Жалко, не застали мы тебя тогда дома, а то бы пялился ты сейчас на том свете на своего Господа. Надо было тебя сразу прикончить.

Шура благоразумно промолчал. Лысый перевел взгляд на меня.

— А ты, сучка, не боишься, что папочка с мамочкой работу потеряют?

— Я круглая сирота, к сожалению, — вздохнула я. — Нет у меня ни папы, ни мамы, ни жениха, и вообще, я тоже частный сыщик. Мне очень жаль, Лысун…

Бедняга весь позеленел, затрясся, заскрипел зубами, и стоявшие рядом двое спецназовцев еле удержали его на месте, так ему захотелось на меня прыгнуть.

— Суки! Падлы! Рвань поганая! Всех вас достану! — визжал он, извиваясь в крепких руках бойцов.

— Хватит, Науменко! — резко оборвал его босс. — Скажите, где ваш архив, и это зачтется вам на суде.

— А вот хрен тебе, ищейка, ха-ха-ха! — Лысый истерично захохотал. — Нет у меня никакого архива, и не было никогда, понял?! Это мое богатство, мой капитал, ясно?! Я отсижу, выйду, и эти шлюхи еще на меня поработают, ха-ха-ха!

Босс подождал, пока у него кончится приступ, и тихо сказал:

— Боюсь, что, когда вы выйдете на свободу, эти девушки уже превратятся в глубоких старух и на них никто не позарится, разве что вы сами. Вы не на то сделали ставку, уважаемый преступник, поставили на скоропортящийся товар и проиграли. Так что не вижу никакого смысла скрывать этот архив — ни вам, ни кому другому он уже не пригодится.

— Ты так думаешь? — осклабился Лысый, сверкнув фиксой. — А вот здесь ты не прав, ищейка. Пусть они еще потрясутся от страха, помучаются в ожидании звонков от меня. Вы ведь их не сможете успокоить, потому как адресов не знаете, ха-ха! А мне все хоть какая-то утеха на зоне будет.

— Ну ты и гниль, — покачал головой Шура. — Сколько ж в тебе дерьма накопилось, что уже старик почти, а оно все не кончается?

— Сколько нужно, столько и накопилось! — отрезал Лысый. — На всех вас, шакалов, хватит, не сомневайтесь.

— Значит, не скажете, где фотографии? — терпеливо спросил босс. — Последний раз предлагаю подумать. Как-никак на два-три года меньше сидеть придется, а в вашем возрасте каждый день на счету.

— А я вообще сидеть не буду, понял? Меня завтра же вытащат из Бутырки! Ты еще не знаешь, какие люди за мной стоят…

— Если вы имеете в виду Колесникова, то его сегодня утром арестовали, — нагло соврал босс, глядя ему в глаза. — Между прочим, он был очень недоволен тем, что вы сами подсунули ему шпиона. — Босс посмотрел на меня. — Я говорю о Марии. Поэтому советую вам самому побеспокоиться о своей шкуре.

Лицо Лысого внезапно осунулось, глаза поблекли, он уронил голову и забормотал:

— Проклятье… Все рушится, весь мир идет прахом… Это конец света… Я знал… — Он поднял голову, в глазах была пустота. — В моей комнате, в стене, за батареей под окном. И провалитесь вы все пропадом…

Кроме архива, мы обнаружили в квартире Шурину аппаратуру и все остальное похищенное у него добро. Шура был счастлив.

 

Глава 9

В замурованном в стену сейфе оказалось ни больше ни меньше, как тридцать четыре досье на девушек-наложниц. С постыдными фотографиями, точными адресами и телефонами, данными о родителях, работе, любовниках и так далее. Был также журнал, где все они были сгруппированы по цвету волос, росту и вредным привычкам: курит — не курит, пьет — не пьет. Все девушки были очень привлекательными. Я не позволила боссу с Шурой разглядывать фотографии, а уложила все добро в большую сумку, найденную там же, в квартире Лысого, принесла домой и уселась за телефон. Первым делом я позвонила Ирине. Она сама сняла трубку и бесцветным голосом спросила:

— Кто говорит?

— Картина еще не готова? — назвала я пароль.

После небольшой паузы и тяжкого вздоха она нехотя ответила:

— Готова. Во сколько?

— Не торопись, Иришка, это я, Мария.

— О Господи! — облегченно выдохнула она. — А у меня уже матка опустилась. Как ты там?

— Нормально. Можешь приехать за своими фотками, когда захочешь.

— То есть? — Ее голос сорвался.

— Мы только что взяли Лысого и всю его банду. Весь архив лежит у меня дома. Сейчас буду обзванивать всех и успокаивать. Ты рада?

Ирина молчала.

— Эй, ты чего? — спросила я.

В трубке послышались всхлипывания, которые очень быстро переросли в громкие рыдания. Ирина ревела белугой, не стесняясь и не скрывая своих чувств, у меня внутри тоже что-то дрогнуло, оборвалось, к горлу подкатил комок, и через секунду мы ревели уже с ней вдвоем, то ли от счастья, то ли от воспоминаний о пережитом. Мне, конечно, было легче, чем ей, я только один раз побывала на вызове, а Ира работала на Лысого уже второй год и уже давно потеряла надежду на избавление.

После нее я начала обзванивать всех подряд. Как ни странно, на работе или дома, но девушки сразу брали трубку, покорно выслушивали пароль и обреченными голосами произносили проклятое слово «готова». Что стояло за этим словом у каждой из них, мне было неведомо, да и не вынесла бы я одна всей этой тяжести, если бы они начали рассказывать о том, что пришлось пережить им за время рабства — слишком уж это было страшно и неприглядно. Всех их, как выяснилось, заранее выслеживали и просто похищали на улице средь бела дня… Идет девушка по безлюдному тротуару, подъезжает машина, открываются двери, выскакивают двое амбалов, хватают бедняжку и запихивают в машину, которая мгновенно срывается с места и исчезает за ближайшим углом. Дальше все развивалось по накатанному плану: фотосъемки, шантаж, бесплатная работа девушкой по вызову. Так у нас в России урки «сажают» порядочных женщин на проституцию. И ничего мы, женщины, не можем противопоставить этому произволу, некому нас защитить и обезопасить от таких ублюдков, каким был и до самой смерти, наверное, останется Лысун и ему подобные. Единственное, что могло спасти этих девушек, так это правда. Лучше было один раз переступить через себя, признаться кому-нибудь в постыдной съемке, зато потом чувствовать себя свободной. Ибо такова жалкая природа уголовников: пока мы их боимся — они на коне, но стоит показать им зубы, и они теряются. Или убивают, если их больше…

На следующий день мы сидели с боссом в офисе и сочиняли анонимное письмо для Иван Иваныча Колесникова. Родион попросил своих знакомых с Петровки, чтобы информация о вчерашнем аресте пока не просачивалась в прессу, поэтому мы были уверены, что толстяк еще ничего не знает о постигшем Лысуна «несчастье». Босс уже смонтировал небольшой фрагмент фильма для демонстрации и переписал его на обычную бытовую видеокассету. Оригиналы отнес в подземный бункер и зарыл почти так же глубоко, как Иван Грозный свою библиотеку. Даже я не знала, куда он их спрятал. Как он пояснил, это делалось для моей же безопасности. Как только бандиты узнают, что в наше распоряжение попали подобные взрывоопасные материалы, они вместе с подчиненными уличенного генерала из МВД начнут рыть землю в поисках источника компромата и не успокоятся, пока не найдут. Если, конечно, их не посадят раньше. Поэтому нам нужна была конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Ни одна живая душа, кроме нас троих, не должна была знать, что мы как-то причастны к этому. Если хоть кто-то пронюхает, что-то заподозрит — нам конец. С нами даже разбираться не станут, а просто придут и перестреляют. Это ведь мы, простые люди, смертны, а мафия, она, как и везде, бессмертна. По крайней мере пытается таковой быть. Шура, предупрежденный Родионом о возможных последствиях, безвылазно сидел дома и ждал, когда мы выколотим деньги и отсыплем ему его честно заработанную долю.

— Ну, прочти еще раз, — попросил Родион, когда я приписала к имеющемуся тексту всего лишь точку.

— С удовольствием. «Уважаемый Иван Иваныч. Исходя из имеющихся у нас сведений, мы предполагаем, что вы и ваши друзья обладаете достаточным запасом наличных средств в американских долларах, чтобы поделиться ими с ближним. Мы с удовольствием примем от вас в качестве безвозмездного дара пару-тройку сотен тысяч долларов. А чтобы у вас не возникло сомнений в бескорыстности наших намерений, высылаем вам также видеокассету. Просмотрите ее на досуге и подумайте, что будет, если эта запись попадет в прессу. Мы готовы обменять оригинал на вышеуказанную ничтожную сумму. Если вы согласны, то зайдите сегодня же вечером в Интернет, на страничку бесплатных объявлений по адресу такому-то и оставьте сообщение с подписью Толстяк. Дальнейшие инструкции получите позже. Желаем удачи в благих начинаниях. Худой».

— По-моему, вышло неплохо, как думаешь? — Родион откинулся в кресле и мечтательно закатил глаза. — Две сотни тысяч баксов, конечно, не спасут русскую демократию, но, во всяком случае, и не помешают. Мы сможем до конца лета закрыть контору и готовиться к рождению моего сына. Я куплю ему шикарную коляску с электродвигателем, подогревом, автоматической качалкой, и все это на дистанционном управлении. Представляешь, сижу я на балконе с пультом в руках, курю трубку, а сын сам прогуливается в коляске по двору… Красота!

— Не делите шкуру неубитого медведя, босс. Денег нам еще никто не дал. Лучше скажите, как будем отправлять письмо?

— Мы его запечатаем вместе с кассетой в конверт, подпишем, и ты отнесешь его на проходную в Министерство топлива и энергетики. Там его сразу же доставят к нему в кабинет. Все легко и просто.

— А если меня запомнит охрана?

— Ты наденешь темный парик, очки, и пусть запоминают хоть до посинения. Назовешься курьером из соседнего министерства — это обычная практика. Кстати, вот здесь, — он помахал кассетой, — внутри находится «жучок». Я разобрал кассету и прикрепил его внутри.

— И она после этого работает? — с сомнением спросила я.

— Как новенькая. — Его глаза задорно блеснули из-под очков. — Так что мы поедем вместе, припаркуем джип около министерства и постараемся подслушать все, что будут говорить эти товарищи после того, как просмотрят наш фильм. Мне бы чертовски не хотелось пропустить эту часть разыгрываемого мной спектакля.

— Гениально, босс, но, по-моему, очень рискованно.

— Кто не рискует, — проворчал он, насупившись, — у того дети не ездят в колясках с дистанционным управлением.

— Вам, конечно, виднее, но любопытство погубило кошку.

Я вздохнула и, взяв письмо с «заминированной» кассетой, пошла запечатывать все это в конверт. На душе у меня скребли кошки…

 

Глава 10

Здание нужного нам министерства находилось в самом центре Москвы, в Китайгородском проезде. Пристроив джип метрах в двухстах от центрального входа, я оставила Родиона разбираться с подслушивающей аппаратурой, а сама, в белом брючном костюме, черном парике и модных темных очках, выпорхнула на залитый солнцем тротуар и изящной походкой направилась к подъезду, держа под мышкой пакет с бомбой для министра. Несмотря на то, что босс всю дорогу убеждал меня, что ничего страшного со мной не произойдет, потому что произойти не может, я почему-то волновалась, чувствуя в коленях неприятную слабость. Войдя в дверь, увидела внутри двоих милиционеров, и мне стало совсем плохо. Двое бугаев с автоматами наперевес смотрели на меня исподлобья, почти враждебно, словно уже все знали и дожидались, чтобы арестовать за шантаж высокопоставленного чиновника на рабочем месте. Пересилив себя, я мило улыбнулась и пропела:

— Добрый день, мальчики. Я курьер из департамента социальной защиты трудящихся.

Брови служителей порядка немного раздвинулись, один из них даже чуть не улыбнулся в ответ, а другой хмуро спросил:

— Ну и что? Нам без разницы, хоть из Африки. Пропуск есть?

— А мне только пакет передать, — и я протянула им пакет с крупной надписью «Срочно!» в правом верхнем углу. — Вот, там все написано: куда, кому и зачем. Передайте, пожалуйста, по назначению.

Охранники недоуменно переглянулись, и хмурый хмыкнул:

— Делать нам больше нечего. Тебе нужно — ты и неси.

У меня внутри все опустилось, я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но продолжала мило улыбаться, пытаясь сообразить, что теперь делать.

— Но у меня ведь нет пропуска, — пришла мне спасительная мысль. — Так что вы уж передайте сами, если вам нетрудно. А то я очень спешу, знаете ли, мне еще пол города обегать нужно.

— А вы нам свое удостоверение оставьте и несите свой пакет, — вежливо проговорил напарник. — Когда будете возвращаться, мы его вам вернем.

— Во-во, давай удостоверение, — поддержал мрачный. — У нас тут курьеры всегда так делают.

Я чуть не провалилась сквозь землю. Окажись сейчас передо мной Родион, я бы измордовала его самоуверенную физиономию этим проклятым пакетом, но его, к несчастью, не было. Вместо него на меня выжидающе смотрели круглые лица милиционеров, бить по которым пакетом мне почему-то вовсе не хотелось. С трудом удержавшись от того, чтобы не развернуться и не броситься со всех ног прочь, я удивленно заявила:

— Но ведь это нарушение режима. Вас за это не накажут?

— Не накажут, не накажут, — буркнул мрачный. — Кстати, что там у тебя в пакете — не бомба случайно? — и, довольно оскалившись, потянул свою толстую руку за пакетом.

— Понятия не имею — я ведь только курьер.

Похолодев от страха, я протянула ему сверток, моля Господа о том, чтобы страж порядка не вздумал его разворачивать. Тот взял его, покрутил, прочитал, шевеля губами, все надписи и спросил:

— А почему печати нет?

— Какой печати? — просипела я испуганно.

— Видите ли, на таких пакетах полагается ставить печать отправителя, — пояснил напарник. — Или, в крайнем случае, штамп организации. Вы что, недавно работаете?

— Да, сегодня только первый день, — ухватилась я за соломинку. — У меня даже удостоверения еще нет.

Они уставились на меня, как на последнюю идиотку, немного помолчали, и хмурый, подозрительно прищурившись, процедил:

— Вы, гражданочка, нам тут лапшу на уши не вешайте. Мы тут сами с ушами, ясно? Ходят тут всякие…

— Да ладно тебе, Николай, — остановил его мой спаситель, — видишь, на ней и так лица нет, дрожит вся от страха, бедная. Ее начальство послало — она и пошла. Верно говорю, девушка?

— Я ж не виновата. — Я опустила голову и тихонько всхлипнула, причем без всякого притворства, ибо на самом деле мне уже давно хотелось рыдать. — Меня теперь с работы выгонят…

— Нас тоже выгонят, — мрачно бросил Николай. — Юра, веди ее в дежурку, пусть с ней капитан разбирается.

— Отдай ей пакет, Коля, и пусть несет, — тихо, но твердо проговорил Юра. — Чего придираешься к девчонке?

— Ну смотри, тебе ж потом отвечать, если что, — с усмешкой сказал цербер и протянул мне пакет. — Держи и давай побыстрее, поняла?

Я кивнула, схватила злосчастный сверток и быстрым шагом, почти бегом, не поднимая головы, направилась в заполненное людьми фойе.

— Эй, подождите! — раздалось у меня за спиной, и она мгновенно покрылась холодным потом. Я застыла на месте, как изваяние. — Вы хоть знаете, куда идти?

Я повернулась и с благодарностью посмотрела на Юру. Тот стоял и улыбался, любуясь моей красотой. Вот бывают же все-таки и среди милиционеров нормальные люди! Он посмотрел какие-то списки на столе, нашел нужную фамилию и крикнул:

— Это на третьем этаже, тридцать первый кабинет. Лестница прямо перед вами.

— Спасибо!

И я понеслась по лестнице, чувствуя на себе взгляды охранников. В более глупое положение, пожалуй, босс еще не ставил меня никогда. Уж лучше бы он послал меня на верную смерть, чем вот так подставлять. А ведь это было только начало! Впереди меня ждало еще одно испытание: встреча с Иван Иванычем, который своими маленькими свиными глазками наверняка разглядит во мне ту самую девственницу, которую подарил на даче Петру Фомичу Трубину. И тогда мне уже точно конец. Ну босс, ну удружил, подлый негодяй!

Поднявшись на третий этаж, я быстро нашла тридцать первый кабинет, открыла дверь и с замиранием сердца шагнула в клетку к зверю. И попала прямо в его открытую пасть, потому что Ван Ваныч стоял ко мне спиной около стола в приемной и о чем-то разговаривал с молоденькой секретаршей. Та, змея подколодная, сразу же заметила меня и спросила:

— Вы к кому?

Ван Ваныч повернулся. Мне показалось, что волосы на моем парике встали дыбом, когда он начал меня оглядывать с ног до головы. Сузив губы и вытянув щеки, чтобы хоть немного изменить лицо под очками, я спрятала пакет за спину и хрипло произнесла первое, что пришло в голову:

— Мне нужен дамский туалет. Это не здесь?

— Нет, это не здесь, — ядовито прошипела секретарша, обжигая ревнивым взглядом мою фигуру. — Это в конце коридора.

— Извините. — Я развернулась и уже почти выскочила из пекла, как услышала строгий окрик толстяка:

— Постойте, постойте, милочка! А ну-ка, вернитесь сейчас же!

Чуть не взвыв от злости, я заскрипела зубами и повернулась. Ван Ваныч уже решительным шагом шел в мою сторону. Глазки его буравили мое лицо, ощупывая каждую клеточку, словно щупальца осьминога, холодные, липкие и противные. Неужели все-таки узнал, мерзавец?! У меня снова все опустилось, колени подкосились, и я едва не упала, вовремя схватившись за косяк. Бежать было бессмысленно. Этот подонок позвонит в охрану, все выходы перекроют, и меня схватят. Я закрыла глаза…

— Скажите, я вас нигде не мог раньше видеть? — донесся до меня вкрадчивый голос ублюдка.

Взглянув на его расплывшееся в улыбочке лицо, я помотала головой и решительно ответила:

— Исключено. У вас ко мне все? А то у меня мочевой пузырь сейчас лопнет.

Секретарша тоненько хихикнула. Он потянул свою жирную руку к моим очках, намереваясь их снять, но я резко отшатнулась.

— Уберите свои лапы, уважаемый! Что вы себе позволяете?

Он оторопел на мгновение, в глазах блеснули угольки злости, я подумала, что он сейчас меня ударит, но толстяк вдруг ухмыльнулся:

— Нет, похоже, мы действительно раньше не встречались, а то бы ты так со мной не разговаривала.

— Я еще и не так могу, — процедила я и, показав ему спину, быстро вышла из приемной.

И на кой черт я вообще туда пошла, спрашивается? На что рассчитывала, интересно, тупица несчастная? — ругала я себя, спускаясь по лестнице на второй этаж, где были точно такие же кабинеты, как и на третьем. Осмотревшись, я смело вошла в кабинет номер двадцать один, подошла к столу, где за компьютером сидел похожий на референта молодой человек, и нежно проворковала:

— Здравствуйте, я принесла вам пакет.

— Добрый день, — деловым тоном ответил он, даже не посмотрев в мою сторону. — Положите его на стол, я потом разберусь.

— Как скажете.

Бросив жгущий мне руки сверток на стол, я мгновенно ретировалась, кляня себя на чем свет стоит за то, что это не пришло в мою глупую голову раньше, и вскоре уже сидела в машине рядом с боссом.

— Ну, и что вы на это скажете? — ледяным тоном спросила я, глядя, как он, делая вид, что ничего не произошло, сосредоточенно копается с диктофоном.

— Ну, ошибочка вышла, подумаешь, — скромно пожал он плечами и наконец посмотрел мне в глаза. — Но ты ведь блестяще выкрутилась, Мария, радоваться нужно…

— Да что вы говорите? — язвительно усмехнулась я.

— А что, разве не так? Честно говоря, я уже думал, что нашим деньгам каюк.

— Деньгам?! — взвилась я. — А обо мне вы подумали?! Что стало бы со мной, узнай меня этот толстяк, или…

— Тише! — Босс поднял руку. — Слушай.

Он сделал диктофон, из которого доносились какие-то звуки, погромче, и я узнала злой голос референта, причем слышно все было так, словно происходило у нас на глазах:

— Черт возьми, эта дура кабинеты перепутала! Глаз у них, что ли, нету, у этих девочек на побегушках! Мало мне еще головной боли… — Послышался звук набираемого телефонного номера и снова его голос. — Ольга, это Алексей из двадцать первого. Зайди ко мне, тут твоему шефу срочный пакет принесли. Понятия не имею, кто и почему. Перепутали, наверное. Жду.

Как ни была я зла на Родиона, но после этих слов на душе сразу полегчало. Босс довольно проворчал:

— Ну вот, а ты говорила. Все идет по плану, Мария, верь мне… — и тут же прикусил язык, опасливо взглянув на меня.

— Ладно, босс, посмотрим, что еще дальше будет. — Я примирительно улыбнулась.

— Сейчас начнется самое интересное.

Пришла Ольга, взяла пакет, пошуршала пальцами по плотной обертке, видимо, читала, а потом удивленно спросила:

— Интересно, почему к тебе принесли?

— Откуда я знаю! — раздраженно бросил референт. — Эти курьеры вечно что-то путают!

— И ты не видел, кто принес?

— Не видел, да и какая разница? Неси быстрее, а то вдруг там действительно что-то срочное.

— А давно принесли? — испугалась Ольга.

— Не помню. Может, пять минут, а может, и полчаса назад — я же докладную своему готовлю, ничего не вижу и не слышу.

— Ладно, спасибо, я побежала.

Она зацокала каблуками, а мы с боссом весело переглянулись: кажется, началось! Через пять минут из динамика уже слышалось тяжелое сопение Ван Ваныча и шорох разрываемой бумаги. Он сидел у себя в кабинете и вскрывал наш «взрывпакет». Затем достал письмо, развернул и начал читать. Мы с боссом затаили дыхание. Через несколько секунд сопение прекратилось, он прокашлялся и, видимо, начал перечитывать. Наконец, когда смысл написанного начал доходить до его жирных мозгов, он растерянно произнес:

— Что это за ерунда, твою мать? Какой такой Худой? Чего он хочет?

Толстяк отложил письмо, взял кассету и начал вертеть ее в руках. В динамике было хорошо слышно, как он ее переворачивает, лапая пальцами, даже пару раз постучал по ней. Затем поднялся и, тяжело ступая, куда-то пошел.

— Наверное, к видику, — почему-то шепотом произнес Родион, и я согласно кивнула.

Раздался звук вставляемой в видеомагнитофон кассеты, в динамике что-то оглушительно защелкало, закрутилось, и боссу пришлось убавить звук.

— Когда видик работает, идут слишком большие помехи и ничего не слышно, — пояснил он с сожалением. — Так что на пять минут у нас антракт.

— Ой как жалко, а я бы с удовольствием послушала, как он будет рвать на себе волосы.

— Боюсь, что рвать их он начнет после просмотра, — уверенно сказал босс, — когда придет в себя от шока.

— Ну и слава Богу, — облегченно выдохнула я. — Кстати, а что, если он меня все-таки узнал?

— Ерунда все это, — отмахнулся босс, разглядывая идущих мимо нас по тротуару прохожих. — Найти тебя все равно не смогут — архив Лысуна-то мы изъяли.

— А вдруг у него были копии? — с тоской продолжала я. — Мой адрес вычислят в один момент, а там и до нас доберутся. И тогда нам точно крышка: такого натиска мы уже не выдержим.

— Не вешай нос, Мария! — рассмеялся Родион. — Как говорит достопочтенный Шура: нужно решать проблемы по мере их поступления. Я же не только для удовольствия впихнул в кассету «жучок», а прежде всего для нашей безопасности. Как только они нас заподозрят, мы тут же скроемся.

— Куда, на Луну?

— Зачем на Луну? У меня есть домик в лесу, о нем никто не знает. Возьмем Валентину — и на природу.

— И никто не узнает, где могилка моя. Нет, босс, я не хочу провести свои лучшие годы в лесных дебрях.

— Глупая, мы ж там не до самой смерти сидеть будем, а пока этих чиновников мои ребята на чистую воду не выведут. Думаю, это займет не более трех дней.

— Ага, а потом они выйдут из тюрьмы, если их вообще туда посадят, и перережут нам глотки. Слушайте, босс, может, нам лучше покончить со всем этим, пока еще не началось?

— Поздно, Мария, — строго сказал Родион, прибавляя громкость диктофона, — уже, кажется, началось.

От дикого рева, вырвавшегося из динамика, у меня заложило уши. Это был нечеловеческий вопль неизвестного науке зверя. Все еще перемежалось подвываниями, хрюканьем, зубовным скрежетом, громким топаньем ногами по полу, и в целом производило довольно жуткое впечатление. Через несколько секунд какофонию нарушил испуганный визг секретарши:

— Ван Ваныч, что с вами?! Вы не заболели?!

— Пошла во-он, дура!!!

Хлопнула дверь, и Толстяк сразу же немного успокоился, некоторое время слышалось только его тяжелое, хриплое с присвистом дыхание. Потом переполненный ненавистью голос произнес:

— С-суки! Ну, суки, доберусь я до вас! На кого руку поднять посмели, шваль Господня! Всех раздавлю, как блох!

Он подошел к столу и начал звонить по телефону. Мы с боссом подавленно молчали.

— Алло, Клим? — прорычал, задыхаясь от разыгравшейся астмы, толстяк. — Где Ярый? Вы мне срочно нужны. Да, прямо сейчас, сию минуту! У меня ЧП?! Это у всех нас ЧП, черт бы тебя побрал!!! Мы все можем загреметь под фанфары! Немедленно приезжайте ко мне! Да не в министерство, болван, сюда нельзя! Домой ко мне! Чтобы через полчаса были там. И не светитесь у подъезда, а то соседей своими рожами перепугаете. Все!

Он бросил трубку, подошел к видику, вытащил кассету, сунул ее в карман, быстро вышел из кабинета и набросился на секретаршу:

— Кто принес этот пакет?

— Мне его Алексей дал, помощник Саленкова, — пролепетала несчастная.

— Кто-о?!

— Ему самому по ошибке принесли, — затараторила Ольга, — кабинет перепутали, он даже не видел в лицо никого, поэтому я и принесла с опозданием! А что, это очень важно и срочно, да? Ой, простите, миленький Иван Иваныч, ей-Богу, я не виновата…

— Значит, он тоже не видел, кто это принес? — задумчиво прервал ее быстрый лепет Колесников.

— Нет, он докладную для шефа писал, очень занят был…

— Ладно, все с вами ясно, недотепы. Короче, я уезжаю на срочное совещание в Департамент социальной защиты трудящихся. Возможно, меня пару дней не будет.

— А как же встреча с угольщиками? — робко пискнула Ольга.

— Пошли они…

Пока Колесников спускался в лифте и выбирался на улицу, мы с боссом подъехали поближе к выходу, туда, где находилась стоянка служебных автомашин. Нам нельзя было упустить этого чиновника, ибо сейчас начиналось самое интересное и, может быть, самое опасное для нас. Мы увидели, как он вывалился из дверей и посеменил короткими толстыми ножками к стоянке. Затем забрался на заднее сиденье черного «Сааба», и машина сразу же тронулась. Стараясь не маячить у них перед глазами, держась на безопасном расстоянии, мы поехали следом. Настроение у меня падало с каждой минутой. Проехав полгорода, до Кутузовского проспекта, они свернули во двор одного из престижных домов для правительственных чиновников. Чтобы не искушать лишний раз судьбу, мы въезжать не стали, а припарковались по другую сторону дома у тротуара рядом с другими легковушками. Босс, которого никто из них не знал в лицо, вышел, сходил во двор, вернулся и сказал, что «Сааб» стоит у третьего подъезда. Самого Колесникова в нем уже нет. Бандитов Клима и Ярого тоже не видно. Родион включил приемник и диктофон, мы устроились поудобнее, закурили, он трубку, я «Мальборо», и приготовились слушать. Колесников уже был в квартире, он вставил кассету в видеомагнитофон и теперь что-то наливал себе из бутылки, позванивая горлышком о край бокала — видимо, немного нервничал. Послышался звон дверного колокольчика, толстяк выпил, отрыгнул и пошел открывать. Судя по всему, квартира у него была огромная, потому что мы совсем перестали различать звуки. Через минуту они возобновились.

— Проходите, садитесь на диван, перед телевизором, — говорил Ван Ваныч. — Сейчас я вам кое-что интересное покажу.

— Порнуху, что ль? — хихикнул Клим, чья рябая физиономия не понравилась мне еще в бане.

— Заткнись, придурок! — рявкнул Толстяк. — Сначала вот это почитайте.

Зашелестела бумага — он протянул им письмо, они умолкли — начали читать. Длилось это минуты три-четыре, затем Ярый озадаченно проговорил:

— Что это за хреновина, Вань?

— Да, Ваныч, че это за хренотень? — поддержал Клим. — Худой нас на понт, что ли, берет или как? Клим, ты помнишь Худого?

— Кто ж его не помнит, — буркнул тот. — Но это не тот Худой.

— Почему?

— Того пришили в прошлом году на; зоне.

— Точно, я и забыл совсем. А других я что-то не припомню, чтобы так круто замешивали. Ниче не пойму, бля буду.

— Сейчас все поймете, — прорычал Колесников. — А когда поймете — объясните мне. Или я вас по миру пущу.

Заработал видик, и мы опять перестали что-либо слышать.

— А здорово я про Худого придумал, а? — радуясь, как ребенок, спросил босс. — Пусть теперь поломают свои тупые головы. Нет, Мария, они на нас ни за что не выйдут — по ложному следу пошли, урку-конкурента искать будут.

— Вашими бы устами да мед пить, Родион Потапыч, — вздохнула я, вовсе не испытывавшая подобного оптимизма по этому поводу. — Мне так, например, почему-то страшно.

Он серьезно посмотрел на меня, помолчал немного, потом спросил:

— Думаешь, мне тоже пора начинать бояться?

— В любом случае, радоваться пока преждевременно. Мне уже никакие деньги не нужны, лишь бы нас в покое оставили.

— Что тебя так волнует?

— Моя квартира.

— То есть?

— Я боюсь, что мы ее потеряем, босс, — я вдруг всхлипнула. — Нужно срочно продавать ее, пока они до нас не добрались. И потом, они и других девчонок вычислить могут и убить…

— Вот что я тебе скажу, Мария, — босс повысил голос. — Деньги, которые мы у них просим, — для них копейки. Им проще заплатить, чем поднимать на ноги всех людей и перерывать всю Москву. Для этого нужно очень много времени, а его у них нет — пленки могут в любой момент попасть в прессу и погубить их навсегда. Это для них пострашнее, чем потерять несчастные баксы. Ты просто еще многого не понимаешь в поведении таких людей, Мария, а я изучал психологию преступников в специальном учебном заведении. Так что успокойся и не думай о плохом, о’кей? На платок, вытри сопли и больше не хнычь.

Как ни странно, но его слова подействовали на меня успокаивающе, и к тому времени, когда бандиты просмотрели кассету, я даже смеялась внутри над своими страхами. Родион сделал звук погромче, и мы стали слушать. Но, увы, из динамика не доносилось ни звука — в квартире Колесникова после просмотра воцарилось гробовое молчание. Оно длилось минуты две. Затем раздался нервный смешок Клима:

— Слышь, Ярый, а я, по-моему, ничего получился, а?

В ответ Ярый громко прорычал:

— Уймись, Клим, мать твою, а то урою! Ваныч, ты где все это дерьмо надыбал?

— А вот об этом, голубчики, я хотел у вас спросить, — грозно начал Толстяк. — Из всех пятерых только мы с вами были там не в первый раз. Генерал и Петро на даче раньше никогда не появлялись. 51 сам себе такую подлянку устраивать, как вы понимаете, не стал бы. Значит, кто остается? Вы двое, дорогие мои. Так что лучше колитесь сразу и сами, а то потом будет поздно.

— Ты это о чем, Вань? — недоуменно проговорил Клим. — Ты что, хочешь сказать, что…

— Да, урка поганый, — истерично взвизгнул Колесников, — именно это я и хочу сказать!!! Что, решили с меня, благодетеля, бабки сорвать, ублюдки?! Мало я вам плачу, мало ваши вонючие задницы прикрываю, шакалы?! В порошок сотру!

Послышалась какая-то возня, похожая на короткую потасовку.

— Да ты утихомирься, Ваныч! — испуганно закричал Клим. — Совсем крыша поехала? На своих кидаешься!

— Ваня, мы здесь ни при чем, зуб даю! — воскликнул Ярый. — Мы честные воры, сам знаешь! Давай лучше сядем, выпьем и все спокойно обсудим! Да не маши ты руками, ядрена вошь! Сядь на место, Христом-Богом прошу.

Толстяк еще немного посопел, потом все-таки успокоился, сел, и они выпили.

— Вот так-то будет лучше, — примирительно сказал Ярый. — А то сразу в морду.

— Значит, это не вы? — потерянно пробормотал Толстяк. — Черт побери, тогда кто же?

— А вот это нужно срочно выяснять, Ваня. Иначе все ваши головы полетят…

— Ну да, ваши-то, бандитские, никому не нужны, — с тоской согласился Колесников.

— Но ты не расстраивайся, — мягко успокоил его Ярый, — мы их вычислим в пять минут. До вечера еще время много — успеем.

— И как ты собрался их вычислять? — угрюмо спросил Клим. — Мы ж даже не знаем, кто нас снимал. Ух, найти бы режиссера этого — вот этими руками глаза бы вырвал!

Босс невольно тронул рукой очки, проверяя целостность своего зрения.

— Для начала нужно выяснить, где стояла камера, — продолжал рассудительный Ярый. — Вы ж помните, как там все происходило, кто в каком углу трахался и под каким углом вы оказались заснятыми. Ну, Ваныч, что скажешь, где могла быть эта камера: вверху, внизу, сбоку?

Тот невнятно хрюкнул и неуверенно пробормотал:

— Кажется, вроде где-то на уровне задницы.

— Не-е, чуть пониже, — уверенно заявил Клим. — Точно вам говорю. Вы ж помните, на пленке пола почти не видно, одни диваны и стол. А когда мою задницу крупным планом показывали, то камера вроде как чуть снизу на меня смотрела.

— Правильно мыслишь, Климушка, — подхватил Ярый. — А это означает, что камера смотрела на нас откуда-то от входной двери или чуть сбоку от нее. Вань, что у тебя там около двери находится? Вспоминай.

— Вроде ничего там и не было… Или было…

— А за стенкой что? Могли из-за нее через дырку нас снимать?

— За стенкой — бетон, а за ним — земля. Сауна ведь в подвале находится. Да и не мог там никто ничего вмуровать — у меня ж постоянная охрана, сами знаете.

— Тогда я ничего не понимаю, — вздохнул Ярый. — Клим, ты там случайно человека с кинокамерой не видел?

— Не, братан, не видел.

— И я не видел. Значит, она была где-то спрятана.

— Во, вспомнил! — радостно провопил Толстяк. — Около двери стул стоял! Я еще, помню, убрать его забыл.

— Ну вот, — облегченно выдохнул Ярый, — а говоришь: ничего не было. Стул нам как раз подходит и по высоте, и по расположению. Выходит, с этого стульчика нас и сфотографировали.

— Ошизел? — хмыкнул Клим. — На этот стул девки свои трусы побросали, а больше там ничего не было. Я сейчас тоже про этот стул вспомнил.

— Да, Ярый, — согласился Ваныч, — стул был пустой.

— Значит, камера была в трусах, — упрямо стоял на своем мозговитый, на нашу беду, урка.

— В трусах?! — Голос у Клима застрял на самой высокой ноте. — Нет, Ярый, ты лучше выпей еще. Надо ж такое ляпнуть: кинокамера в трусах. Хи-хи-хи.

— А чего? Со мной как-то раз один фапсишник сидел по мокрому делу, так он такие вещи рассказывал — у нас уши вяли. Говорит, сейчас кинокамеры делают размером со спичечную головку и с радиопередатчиком. Бля буду, не вру! Если разобраться, то таких камер в тех трусах штук двести спрятать можно было. Точно говорю, такое возможно — факт.

— Значит, девки… — задумчиво произнес Колесников, и от его голоса по мне поползли мурашки. — Ну да, как я сам сразу не понял. Конечно, это они, стервы, все и провернули.

— Ну, может, не все, а только одна, — возразил Ярый. — Камера-то одна была, значит, и трусы одни, а в одних трусах только одна девка помещается.

— Логично, — согласился Толстяк и со злостью подытожил: — Ну, если дело только в девках, то мы его за пять минут решим. Я этих сучек лично на куски резать буду, пока не признаются. Всех четверых. Клим, звони Лысуну! Пусть доставит сюда этих баб немедленно!

Клим торопливо убежал, а оставшиеся двое еще выпили по рюмке и закурили.

— Ну вот, Ваня, а ты боялся, — довольно проговорил Ярый. — Я ж говорил, что вычислим. Раз плюнуть.

— Не забоишься тут, — проворчал собеседник. — Сам знаешь, какие большие люди у меня были. Если бы что-то всплыло — они бы меня за яйца подвесили, а внизу костер разожгли. Фух, слава Богу, все кончилось!

Прибежал Клим и изумленно выдал:

— Ниче не понимаю: у Лысуна никто трубку не берет. Кранты какие-то!

— Как никто не берет? — опешил Толстяк. — Такого просто быть не может. У него ж там постоянно братва сидит.

— Ты номер правильно набрал? — спросил Ярый.

— Обижаешь, братан. Три раза набирал — полный голяк, глухо, как в танке. Я сам ошизел.

— Странно, — помрачнел Колесников. — Раньше такого никогда не было. Он же знает, что мне в любой момент его шлюхи могут понадобиться, поэтому там всегда кто-то есть.

— Может, телефон отключили? — предположил Ярый. — Такое бывает…

— Короче, так, — скомандовал Толстяк. — Клим, бери мою машину и гони туда. На этой же машине и всех девок соберете. И Лысуна сюда тащи — эта падла мне тоже заплатит. Когда туда приедешь — позвони из автомата, чтобы я знал, что все нормально. Если через полчаса не позвонишь — я начну беспокоиться, понял?

— Все понял, Ваня, уже лечу.

— Пушку возьми на всякий случай! — крикнул ему вслед Ярый. — И смотри там в оба!

— Да, что-то мне все это начинает не нравиться, — хмуро процедил Колесников. — Что-то тут не так — задницей чую.

— Да не кипи ты раньше времени, Вань. Сейчас Клим позвонит, привезет сюда девок, мы их располосуем, вызнаем, где оригиналы, а потом уничтожим их вместе с тем, что от шлюх останется. Улыбнись, Вань, и давай еще тяпнем.

— Пей, я пока не буду. Вот сделаем дело — тогда можно. Пойду себе кофейку заварю.

Он ушел, и в комнате стали слышны только шаги Клима и бульканье наливаемой жидкости. Мимо нас, вывернув со двора, на большой скорости промчался черный «Сааб». Родион достал из кармана сотовый телефон и набрал номер. Трубку на другом конце сразу же сняли.

— Олег, это Родион. Слушай, ты предупреди там своих ребят, которые на квартире Лысуна дежурят К ним сейчас в гости пожалует Клим. Да-да, тот самый. Нужно впустить его в квартиру и взять. У него в кармане пушка. Как думаешь, она лет на пять потянет? Ну вот и отлично, а то он тут под ногами путается, работать мешает. Кстати, он приедет на машине, черный «Сааб». Водитель, по-моему, ни при чем. Пусть кто-нибудь из твоих орлов выйдет и скажет, что Клим арестован. Водитель должен сразу же уехать. Сделаешь? Ну пока.

Убрав телефон, босс вопросительно посмотрел на меня.

— Нам ведь этот недоумок Клим не нужен, я правильно сказал Олегу?

— Нам и второй бандит не нужен, босс. А зачем нужно было водителя отпускать?

— А кто сообщит Толстяку, что Лысун уже для него нары греет? — с усмешкой перешел на феню босс. — Мы же с тобой не можем здесь до утра сидеть и ждать, пока Колесников сам поймет, что к чему. И потом, пора бы нам съездить куда-нибудь перекусить.

— А я уж подумала, вы меня голодом уморить решили. Полчаса нам ведь хватит?

— Хватит, еще и останется, — он выключил всю аппаратуру. — Вези меня быстрей — в животе урчит.

Я завела мотор, вырулила на проспект и повезла своего прожорливого босса в ближайшую закусочную. Было начало пятого…

 

Глава 11

В начале шестого, когда мы с боссом, сытые и довольные жизнью, сидели в джипе под окнами квартиры Колесникова, в ней начали развиваться довольно драматические события. Не успели мы подъехать, как вернулся водитель и, заикаясь от волнения, сообщил шефу, что человека, которого он возил, арестовали вместе с теми, к кому они ездили.

— То есть как это арестовали? — ошеломленно прошептал толстяк.

— Кого арестовали?! — выдохнул Ярый.

— П-понятия не имею, Ван Ваныч. Я сидел в машине внизу, ждал Клима, вдруг из п-подъезда вываливает какой-то «бык» в штатском, сует мне в нос удостоверение старлея МВД и заявляет: «Ваш п-пассажир только что был арестован вместе со всей его шайкой. Так что не ждите, а п-поезжайте домой, п-пока и вас не задержали». П-понятно, что я сразу ноги в руки и сюда, к вам.

— И что, больше он ничего не сказал? — В голосе Толстяка послышалась дрожь. — Про архив ничего не говорил?

— Ни слова, Ван Ваныч. Но по нему сразу видно, что мент крутой. Уж я-то их как облупленных знаю. И потом, там машины с госномерами стояли…

— Сеня, ты понимаешь, что ты нам сказал? — грозно начал Ярый, повышая голос. — Ты вообще соображаешь, что означают твои слова? Я ж тебя, курву, за Клима, другана моего, вот этими пальцами…

— Замолчи, Ярый! — прикрикнул на него толстяк. — Поздно уже руками махать — нужно думать, как теперь нам самим быть.

— Замолчать?! — Ярый был вне себя от ярости. — Этот фраер моего дружка сдал, а я молчать должен?!

— Никто его не сдавал, болван! — рявкнул Колесников. — Неужели не понимаешь, что происходит? Лысуна взяли — это ясно как день, а Клим туда приперся — вот и попал им под горячую руку. Да еще с пушкой. Проклятье!

— Клим приперся?! — не унимался Ярый. — Между прочим, это ты его туда послал!

— Да, я послал. — Толстяк старался говорить спокойно, но по голосу было слышно, что урку он немного побаивается. — Но пушку взять посоветовал ему ты.

Ярый что-то прохрипел в ответ и ничего не возразил: его вина в аресте Клима тоже была. Колесников тут же взял вожжи в руки:

— Так что закрой пасть, сядь вон туда, и давай решать, что будем делать, если они нас сдадут.

— А мне как быть, Ван Ваныч? — испуганно спросил водитель.

— Иди в машину и жди.

— П-понял.

Он ушел. Двое расселись, скрипнув креслами, молча налили, выпили, и Ярый уже спокойно проговорил:

— Клим не сдаст — я за это ручаюсь. По крайней мере меня точно не сдаст.

— Сволочь ты, Ярый, — презрительно бросил Колесников. — И дружок твой такой же. Только и знаете, что свои интересы пасете.

— Ладно, не кипятись. Сказал: не сдаст — значит, не сдаст. Главное, чтобы ты его вовремя оттуда вытащил. А вот Лысун твой может сдать.

— Все они могут, если захотят, давай не будем гадать. Что с пленкой делать?

— А чего с ней делать? — удивился бандит. — Деньги платить, чего ж еще. Или ты хочешь, чтобы голые задницы твоих покровителей по всем каналам гуляли? — Он хохотнул. — Так давай, зайди в Интернет и пошли этого Худого куда подальше!

— Спятил?! — испуганно воскликнул Колесников приглушенным голосом, словно боялся, что их могут услышать. — Думай, что говоришь, хоть иногда! От нас с тобой и мокрого места не останется…

— Не от нас, а от тебя, — хмыкнул урка. — Мне это до фени.

— Да? Это ты так думаешь, а у них на этот счет совсем другое мнение. Между прочим, когда Завраг скопытился и я им свои услуги предложил, то вы с Климом в качестве моих напарников фигурировали. Забыл? А я нет. И они нет. Так что если что, то вместе загремим.

— Не пугай — пуганые, — неуверенно проговорил бандит. — Ладно, я пошутил, Вань, не накручивай. Думаешь, я не знаю, кто такой Шилов? Поэтому и говорю: заплати Худому и забери оригиналы, пока генерал об этом не прослышал.

— Да уж, если Шилов узнает о том, что я его подставил, нам не жить.

— Нет, Вань, ты не понял. Ты даже и подставить не успеешь, как на том свете окажешься. А если еще и подставишь — он тебя и на том свете достанет. Плати, не жидись.

— Легко сказать: плати, — с тоской вздохнул Колесников. — Во-первых, у меня сейчас нет таких денег наличными, а во-вторых, на что я потом жить буду? Лысуна-то взяли, а значит, весь мой бизнес развалился. Мы ведь на это рассчитывали, когда их в баню приглашали. Эх, Ярый, а как все здорово получилось, а? И девочек им привезли самых-самых, для пробы, так сказать, чтобы вкус почувствовали и понравилось им. Ведь понравилось же?

— Хм, еще бы! Петро даже запал там на одну, помнишь? Золотистенькая такая, которую ты ему презентовал. Он ее даже к себе домой потом звал…

— Да что там говорить, — уныло бросил Колесников, — было дело, да все сплыло. И деньги бы были, и слава на всю Россию. Каждый губернатор бы знал, кто такой Ван Ваныч и что у него можно запросто в баньке помыться с хорошенькой девочкой. И не просто с хорошенькой, а еще и с приличной, не с панели. Что ни говори, а задумка была гениальная.

— Ну, ты ж у нас признанный гений, Вань, — серьезно похвалил урка. — Да, жалко Лысуна. И архив наверняка нашли.

— Интересно, за что его взяли? Неужто какая-то шлюха раскололась? Вроде не могли они, все было просчитано железно…

— Ты, Вань, не обижайся, но ты полный идиот. Как ты думаешь, если какая-то девка смогла в трусах протащить к тебе в баню целую кинокамеру, то неужели никакая другая не смогла бы кого-нибудь из них проследить? Смешно…

— Ну вот что, Ярый, — в голосе Толстяка послышалась угроза, — еще одно твое такое слово, и…

— Что «и»? — усмехнулся урка. — Что ты мне сделаешь теперь? Ни-че-го. Мы с тобой вместе или потонем, или выплывем, поэтому хватит трепаться, давай о деле. Сколько у тебя наличных?

— Ну, кусков пятьдесят наскребу, — замялся Ван Ваныч. — И то если последнее с себя сниму.

— За пятьдесят кусков Худой с тобой даже разговаривать не станет, — уверенно проговорил Ярый. — Он эти пленки любой телекомпании минимум за сто пятьдесят продать сможет. Значит, ему нужно дать минимум триста, чтобы не обиделся ненароком и заткнулся.

Родион при этих словах сразу расцвел, лицо засияло довольной улыбкой, и он проворчал:

— А не очень-то он и плохой человек, этот Ярый. Пожалуй, отошлю ему в тюрьму пару блоков «Примы», когда его посадят.

— От вашего великодушия, босс, у меня сейчас слезы потекут.

В динамике послышался звук разбитого стекла — видимо, Колесников уронил на пол бокал. А может, и разбил от злости.

— Триста?! — хрипло выкрикнул он. — Триста тысяч баксов?! Да ты в своем уме, Ярый?! Я таких денег и за месяц не наскребу в нынешнем положении! Все, кредит доверия кончился, девочек больше не будет, а значит, Ван Ваныч никому не нужен!

— Не волнуйся, Вань, пока ты не замнешь это дело, — наставительно изрек урка, — всегда найдутся желающие поговорить с тобой по душам. От скуки не умрешь, не переживай.

— Да уж, от скуки я точно не умру, — поник Колесников. — Шилов подберет мне что-нибудь повеселее. Нет, Ярый, триста — это слишком много. Может, этот Худой на двести согласится?

— Сдурел, Вань? И вообще, не пойму, чего ты торгуешься? Когда тебя головорезы генерала за горло возьмут, вот тогда ты поймешь, что торг здесь неуместен.

— Правильно, Ярый, не уступай, — проговорил босс, напряженно вслушиваясь в разговор, словно передавали репортаж с футбольного матча с участием его любимого «Спартака». Я только вздохнула и покачала головой: босс в своем репертуаре.

— Но у меня нет таких денег! — взвизгнул Колесников. — Ты ведь из своей воровской кассы мне ни копейки не выделишь, так ведь?

— Меня братва на кол посадит, сам знаешь, — согласился урка. — Но тысяч пятьдесят я тоже смогу наскрести — все остальное в деле. Чертов бизнес! Как раньше было хорошо: все бабки наличными, всегда при тебе, вкладывать некуда… А теперь что творится? Не успел заработать — уже нужно очередной контракт проплачивать. В общем, пятьдесят и пятьдесят — итого сто тысяч.

— По-моему, немало…

— Это для старушки пенсионерки немало, Вань, а для Худого — это копейки.

— Откуда ты знаешь? — подозрительным тоном спросил Толстяк. — Чего это ты о нем так говоришь, будто пару ходок с ним отмотал? Может, ты с ним заодно, а?

— Опять начинаешь? — с угрозой бросил Ярый. — Мы эту тему уже обсудили. Еще слово — и выкручивайся сам. А я в бега подамся.

— Ну-ну, это просто так, случайно вырвалось, — пошел на попятный Колесников. — Нервы, сам понимаешь. Триста так триста, я же не спорю. Думаешь, этот Худой так крут?

— А как ты думаешь, каким нужно быть, чтобы суметь организовать такую съемку? Мало организовать — еще и смелость какую нужно иметь, чтобы против таких людей, как мы с тобой, пойти, я уже не говорю о генерале с Трубиным. Думаешь, он не понимает, что с ним сделают, если вычислят? Я больше чем уверен, это он ментов на Лысуна навел, чтобы мы не смогли до него докопаться.

— Точно, Ярый, это он сделал! — с остервенением подхватил эту мысль Колесников. — Как же мне сразу в голову не пришло, что все это звенья одной цепи! Ох, попадись мне этот Худой, он бы у меня… Как я его ненавижу…

Послышались характерный зубовный скрежет и натужное кряхтение, будто Колесников проворачивал тело Родиона сквозь мясорубку. Босс невольно вздрогнул, я поежилась.

— Ваня, не о том сейчас думать нужно, — прервал его Ярый. — Где деньги брать будем? Если мы этот вопрос до вечера не решим, то завтра уже будет поздно. Худой же понимает, какая бомба у него на руках. Поэтому постарается поскорей от нее избавиться любой ценой. Любой, понимаешь — она ему руки жжет. И ему все равно, кто будет покупателем. Разница только в цене.

— Мы будем покупателями! — заявил вдруг решительно Колесников; раздался звук удара кулаком по столу, зазвенели бокалы с бутылками. — Или мне не жить!

— Это точно. Но где ты возьмешь бабки? — удивленно спросил Ярый.

— У Трубина.

В динамике все смолкло. Мы с босом недоуменно переглянулись, не понимая, какую еще игру задумал этот жирный мерзавец.

— У Трубина, у Петра? — не веря, переспросил урка и тут же уважительно засомневался. — А он тебе даст, Вань?

— Не знаю, — громко и честно ответил тот. — Но терять мне все равно нечего: или меня прикончат завтра, или сегодня — конец один. Если я скажу об этом Шилову, он возьмет дело в свои руки, а меня просто-напросто уберет. И тебя, Ярый. И Клима в милиции найдет и прикончит, и Лысуна, и всех, кто хоть как-то был с этим связан.

— Во-во, — поддержал Ярый с горьким вздохом, — никого не забудет. И не исключено, что до всех тех баб докопается, что с ним парились, и на Худого выйдет.

— Но мы с тобой, Ярый, этого уже не увидим, — тоскливым голосом подытожил Колесников. — Мне до фени, что будет потом, после меня, я хочу использовать все возможности, чтобы продлить свою жизнь. Если Шилов отпадает, значит, остается только Трубин.

— Правильно, он ведь тоже в каком-то смысле лицо заинтересованное! — гоготнул урка. — Его голая задница, и не только задница, тоже в этом торге замешана! Так что пусть пошевелит ею, если хочет спокойной жизни…

— Ты зря смеешься, Ярый, — хмуро бросил Толстяк. — Генерал по части занимаемого положения в организации Трубину и в подметки не годится. У Петра на плечах голова, а у генерала — одни погоны. Позвоню ему, расскажу все, а там сам пусть решает, как со мной быть.

— А если к генералу побежит?

— Не побежит.

— Почему так уверен?

— Он знает, что тогда генерал сам займется шантажистами, а значит, рано или поздно, этот компромат окажется у него в руках. Думаешь, Петру хочется, чтобы генерал держал его в руках?

— Знаешь, Ваня, а все-таки ты очень умный человек, — с восхищением сказал Ярый. — Мне бы такие мысли никогда в голову не пришли.

— На то ты и урка, а я без пяти минут министр. Был бы дураком — сидел бы, как и ты, на нарах. Ты вот Провернешь что-нибудь и обязательно попадешься, а я за всю свою жизнь — ни разу. Хотя такие дела творил, что тебе и не снились. Ладно, пойду я звонить.

Он ушел, и мы с боссом, пользуясь передышкой, синхронно потянулись, разминая затекшие суставы. В голове моей шумело, словно я всю ночь просидела над учебниками, готовясь к экзамену. Сидеть вот так и просто слушать чужие разговоры, оказывается, очень утомительное занятие и в моральном, и в физическом плане. Может, постоянное напряжение дает о себе знать?

— Ну, не передумала еще заработать триста тысяч? — Хитро прищурившись, босс начал раскуривать трубку. — Или все еще боишься?

— Думаете, этот Трубин даст ему деньги?

— Даст, — уверенно кивнул он, делая глубокую затяжку.

— А я думаю, не даст и мы останемся с носом и бомбой на руках.

— Даст как миленький.

— Он позвонит генералу.

— Не позвонит. Хочешь поспорим?

— На что?

— На половину твоей доли, — не моргнув глазом, заявил босс.

— Или вашей. Кстати, что вы имеете в виду, когда говорите о доле? Это сколько в денежном эквиваленте?

— Ну, если триста тысяч, которые они для нас достанут, поделить на пятерых… — начал он считать, подняв глаза долу.

— На сколькерых поделить?! — изумилась я.

— На пятерых, конечно, а на сколькерых еще? — удивленно уставился он на меня.

— Может, вы плохо учились в школе, босс, зато я была круглой отличницей, — язвительно проговорила я. — Поэтому с легкостью необыкновенной, в отличие от некоторых, могу сказать, сколько будет, если к нам с вами прибавить Шуру.

— Вот как? — Он удивленно поднял брови. — И сколько же?

— Три. И ни человеком больше.

— Двоечница, — едко заметил Родион. — Ты забыла, что я теперь один в трех лицах: я сам, моя жена Валентина и мой сын Роман Родионович.

— Ну ладно Валентина, тут я согласна, но сын?! Он ведь еще не родился, босс!

— Родится, не сомневайся. Так что выкинь из головы свою школьную арифметику — в жизни другие правила счета. А посему на каждого полноценного, заметь, участника этой операции приходится ровно по шестьдесят тысяч баксов. Вернее, тебе уже только тридцать.

— Это еще почему? — Я была возмущена до глубины души.

— Половину ты мне уже проиграла, — он невозмутимо курил трубку и смотрел на стоящую впереди нас серую «Волгу».

— Это мы еще посмотрим.

— Значит, спорим?

— Спорим!

И мы, хмурясь друг на друга, ударили по рукам. Если бы этот спор могли сейчас слышать те, кто находился в квартире Колесникова, то, наверное бы, позеленели от нашей наглости. Они, бедные, еще не успели найти деньги, а мы их уже и пересчитали, и поделили, и даже поспорили на них — есть от чего позеленеть. Тут в динамике раздался голос вернувшегося Толстяка, и мы с боссом, забыв обо всем, полностью погрузились в слух.

— Собирайся, Ярый, нужно ехать, — глухо произнес Колесников.

— Ехать? Куда это? — сразу насторожился урка.

— Трубин к себе вызывает. Хочет, чтобы мы прибыли к нему домой, прямо сейчас.

— К нему домой? Ну уж нет, к нему я ни ногой! — запротестовал Ярый. — Нас же там кончат! Тебе мало, что ты Клима на плаху отправил, так теперь еще и меня хочешь извести? Дудки! Езжай сам, если головы не жалко.

— Вставай и поехали, Ярый, — тихо проговорил толстяк, и было в его голосе столько мрачной угрозы, что урка тут же сдался и только пробормотал:

— Ну, как скажешь, Ваня. И не нужно на меня так смотреть — я ведь и о тебе тоже беспокоюсь.

— Некогда болтать. И хватит уже пить, болван! Поставь бутылку на место и иди к машине. Я сейчас спущусь.

Ярый ушел. Колесников, шумно сопя, молча ходил по комнате, что-то передвигал, открывал какие-то ящики, шуршал бумагами, и мы с боссом дорого отдали бы за то, чтобы увидеть, чем он там занимается. Наконец он закончил свои дела, подошел к видику, вытащил кассету и пошел к выходу. Вдруг мы услышали, как он снял трубку телефона и начал набирать номер.

— Алло, Ольга, слушай меня внимательно, — раздался его торопливый голос. — Если я завтра не позвоню тебе до обеда, то сделаешь вот что… Да ничего со мной не случится! Это я так, на всякий случай. Приедешь ко мне домой, ключ у тебя есть, в секретере найдешь красную папку с голубыми тесемочками, она там прямо на виду лежит, и отнесешь ее в прокуратуру… Замолчи, дура! Это не твое дело, поняла? Мне плевать, что будет с тобой и со всем министерством после моей смерти! Пусть мне будет плохо, но другим станет еще хуже! Я всех за собой потяну… Да, на тот свет! — Колесников вдруг резко успокоился и почти ласково проворковал: — Ладно, кисонька, я ж тебя люблю, ты знаешь. Сделай о чем прошу, и будем считать, что мы в расчете. Целую, Оленька. На всякий случай, прощай.

Он положил трубку, постоял немного, тяжело отдуваясь, затем вышел, закрыл дверь на ключ, сел в лифт и начал спускаться вниз. Я завела мотор и мечтательно вздохнула:

— А неплохо было бы нам заиметь эту папочку, как думаете, босс?

— Да вот, уже как раз думаю, — буркнул он, сосредоточенно о чем-то размышляя.

— И каков результат?

— Знаешь, мы еще от одной бомбы не избавились, а ты уже о другой мечтаешь — не слишком ли много для одного раза?

— Вы тоже считаете, что в папке компромат?

— Это и дураку ясно. Ладно, в любом случае папка от нас никуда не денется. Мы знаем, что она в квартире Колесникова, а найти ее не составит большого труда. Если с кассетой не выгорит, то займемся папкой. Не сидеть же нам без копья до конца дней.

— И то верно… Вон они выезжают.

Из-за дома показался знакомый черный «Сааб», повернул в нашу сторону, проехал мимо и, быстро набирая скорость, помчался по Кутузовскому. Выждав несколько секунд, мы рванули за ним…

 

Глава 12

Петр Фомич Трубин проживал в небольшом каменном особнячке, ничем не отличавшемся от других, таких же небольших и каменных, что уютно примостились на опушке соснового леса в пяти километрах от МКАД по Алтуфьевскому шоссе. «Сааб» въехал в открывшиеся ворота, и мы заметили двоих охранников в защитной униформе с автоматами. Поскольку вокруг все просматривалось как на ладони, нам пришлось оставить джип за лесом, взять с собой сумку с аппаратурой, два складных стульчика, которые всегда валялись в багажнике, и идти к особняку пешком. Незаметно подобравшись за деревьями поближе к забору, мы расположились около старого пня, босс включил приемник, диктофон, и мы услышали срывающийся от волнения или страха голос Колесникова:

— Ты ничего не подумай такого, Петро, тут нет никакого злого умысла, ей-Богу, клянусь тебе. Меня самого чуть кондратий не хватил, когда я все это увидел. Да ты сейчас сам посмотришь и поймешь. На вот, письмо сначала прочитай.

— Да, Ваня, — устало заговорил Петро, — подвел ты меня, очень подвел. Не ожидал я от тебя такого, не ожидал. Ты хоть понимаешь, во что это все может вылиться?

— А то! Мне да не понять. Стал бы я тебя по пустякам беспокоить.

— А почему Шилову не позвонил?

— Шилов бы все только испортил. У него голова горячая, стал бы рубить сплеча, наломал бы дров, а в результате пострадали бы все. Времени ведь у нас нет.

— Молодец, Ваня, правильно мыслишь. Ладно, давай сюда свою бумажку.

Прошелестела бумажка, и наступила тишина. В лесу начинало темнеть, птицы заканчивали петь птенцам колыбельные песни, редкие порывы ветра колыхали верхушки высоких сосен. Мы с боссом сидели на стульчиках около пня, на котором лежала аппаратура, и как зачарованные смотрели на диктофон. Как-никак речь шла о трехстах тысячах, и сейчас должна была решиться их судьба: попадут они к нам в руки или же останутся на месте.

— Кто такой этот Худой? — спросил Трубин.

— Петро, мы уже все выясняли, все возможные варианты перебрали. Никто ничего не знает, и вычислить никого уже невозможно — Лысуна взяли. Остается только платить. Ну я же рассказал тебе все по телефону.

— Да уж, рассказал… И зачем я только связался с такой швалью, как вы? Кончить бы вас обоих сейчас…

— Не надо, Петр Фомич, — прохрипел Толстяк. — Пожалуйста. От этого лучше не станет. Мы ведь не знаем, как Худой собирается получать деньги. Вдруг он потребует, чтобы я их доставил?

— Твое счастье, — проворчал Петро. — Живи пока. Давай, ставь кассету.

Кассету вставили в видеомагнитофон, и мы опять перестали что-либо слышать.

— Ну что ж, — довольно усмехнулся босс, — тридцать тысяч — это тоже деньги.

— Издеваетесь? Даже на однокомнатную квартиру не хватит.

— Зачем это тебе квартира?

— Вы же слышали, как они говорили, что генерал в любом случае начнет потом копать, а значит, обязательно выйдет на меня. Допросит в тюрьме тех парней, что за мной приезжали, узнает адрес, фамилию, место работы…

— Не успеет. Ты же знаешь, у меня полно друзей в нужных местах. Завтра же переоформим квартиру на Валентинино имя, и она скажет, что бывшая хозяйка уехала в неизвестном направлении. Пусть ищут.

— Ну вы и жук, босс. Обчистили меня до нитки: сначала половина доли, теперь квартира…

— Я же хочу как лучше, — хитро улыбнулся он. — А на однокомнатную, если не хватит, мы с Валентиной тебе одолжим под минимальные проценты.

— Что, еще и под проценты?! — прошипела я. — Ну знаете, босс, это уже слишком!

— Я же сказал: под минимальные. Поработаешь на меня бесплатно годик-другой, а там, глядишь, и свои деньги появятся.

— Я вас ненавижу, босс.

— Не понимаю, за что? Ладно, пока они там наслаждаются нашим творчеством, я схожу в кустики. А ты тут поглядывай.

Он скрылся за деревьями, а я осталась сидеть, взбешенная, около старого пня, чувствуя себя старухой у разбитого корыта. Вот она, благодарность за долгие месяцы адского труда и бессонные ночи! Неужели я все это время ошибалась в Родионе, неужели он на самом деле такой бесчувственный и бессердечный, что позволит себе обобрать меня как липку? Ладно я, мне и без денег хорошо, проживу как-нибудь, а будь на моем месте кто-то другой? Его бы инфаркт хватил…

Вдруг за деревьями в быстро наступающих сумерках что-то мелькнуло, неясное и бесшумное. Я всмотрелась и увидела, как от забора отделилась тень и медленно поползла в нашу сторону, двигаясь примерно метрах в двадцати справа от пня, как раз там, куда ушел Родион. Я похолодела: если это охранник вышел с вечерним обходом, то нам и нашей афере конец. Да еще и Родиона, чего доброго, пристрелят. Выключив диктофон, я разулась и бросилась спасать босса, прячась за деревьями и ни на мгновение не выпуская из вида едва видневшийся силуэт. Зайдя к нему со спины, я рассмотрела автомат в опущенной руке и поняла, что худшие мои опасения оправдались — это был охранник, а не праздный гуляка. Вдруг он остановился, вскинул оружие, пригнулся и начал медленно подкрадываться к зарослям молодняка, темнеющим впереди небольшой бесформенной горкой. Медлить было нельзя. Если поднимется шум — все пропало. Тремя бесшумными гигантскими прыжками настигнув его, я схватила сзади его за волосы и резко дернула голову назад. Он не успел даже вскрикнуть. Хрустнули сломанные шейные позвонки, тело обмякло, и я осторожно опустила его на землю. Босс все еще копался в молодняке, хрустел ветками и даже что-то тихонько насвистывал, видимо, радовался, что сумел обобрать меня до нитки. Процентщик несчастный! Быстро вернувшись назад, я уселась, как ни в чем не бывало, на свое место, обулась и включила диктофон. Там все еще шли помехи — наверное, просматривали по второму разу. Через десять секунд из темноты вынырнул Родион, довольный и счастливый, с улыбкой облегчения на лице.

— Ну, как у нас тут дела? — негромко спросил он, опускаясь на стульчик.

— Все еще смотрят.

— Понравилось, значит. Так вот, Мария, я ж и говорю, что если будет острая нужда в деньгах, то мы с Валюшей тебе всегда поможем. В конце концов, не чужие же люди, правильно. В Америке вон все в кредит живут — и ничего. Будешь брать у нас на сигареты и колготки или еще на что, а мы будем записывать в специальную книгу. Потом, если еще заработаем, отдашь.

— Как только закончим это дело, я напишу заявление, — твердо заявила я. — С меня довольно, ухожу на пенсию.

— Ты серьезно? Ой, подожди, кажется, антракт закончился.

Он чуть прибавил громкость. Говорил Трубин. Судя по интонации, Петр Фомич был очень зол.

— Это не бомба, Ваня, это почище, чем Чернобыль. Нужно немедленно заплатить этому Худому и выкупить оригиналы. Слышишь, Ваня: немедленно. Пока ты не принесешь мне все микроскопические пленки с полной записью, я не усну. Сколько, говоришь, он хочет?

— Триста тысяч. Ярый утверждает, что именно эта сумма поможет заткнуть ему рот.

— Ярый утверждает… — проворчал Петро. — Много он понимает, твой Ярый. Ладно, дам я тебе денег, но учти: если, не дай Бог, что-то пойдет не так — лучше убей себя сам. Шилова пока тревожить не будем. Сейчас мой помощник войдет в Интернет и оставит сообщение, что Толстяк согласен. Правильно?

— Судя по записке — все так и должно быть.

— И когда ждать ответ?

— А хрен его знает. В Интернете он вряд ли отвечать будет — там его можно по адресу электронной почты вычислить, значит, найдет какой-то другой способ. Уверен, что ответ мы получим еще до полуночи — он очень торопится, этот гад.

— Естественно, торопится. Имей я на руках такое, тоже бы спешил. И все-таки, Ваня, ты меня очень огорчил. Иди вниз, там кабинет помощника, Виктор его зовут, объясни ему все, что нужно. Да не перепутай ничего, Толстяк…

Колесников поднялся и, сопя, удалился.

— Ну что, Ярый, кончилась малина, а? — снова заговорил Трубин. — Не на ту карту поставил, голуба, не на ту.

— Да я уж и сам все понял, — испуганно пролепетал урка. — Но ведь выбора особого не было.

— Раньше не было — скоро может появиться, — усмехнулся Трубин. — Хочешь на меня работать? У тебя опыт есть, голова вроде тоже. Пригодишься…

— Да я с удовольствием! — обрадовался Ярый. — Только прикажи, Петро, что хочешь сделаю.

— Сделаешь, куда денешься, — жестко проговорил Трубин. — Как только пленки будут у меня, уберешь этого жирного ублюдка.

— Ваню-то? — без малейшего удивления переспросил урка. — Легко. Тело уничтожить?

— Да, чтобы и запаха его смердящего на этой земле не осталось. А потом я посмотрю, как с тобой быть. Если будешь служить верой и правдой — оставлю, нет — уберу. Ну, ты сам все понимаешь.

— Конечно, хозяин. Но я буду служить, не сомневайтесь.

— А с этими пленочками я генерала в один миг со света сживу. Он у меня и дня на службе не останется, а без своих погон и должности ему в организации места нет. Правильно говорю?

— Это точно! — радостно подтвердил Ярый. — Хозяин должен быть один — это ж ясно как день.

— А ты и вправду башковитый, — подобрел Трубин. — Мне такие нужны. Кстати, та девчонка, что со мной на даче была, ее уже никак найти нельзя? — В его голосе вдруг послышались грустные нотки.

— Теперь уже нет. Лысун с архивом сгинул, а их адреса знал лишь он один. Что, приглянулась девка?

— Есть немного. Зацепила она меня, стерва. Ладно, забудем. Разбирайся быстрее с Толстяком и приходи. После смерти Завряжного много незавершенных дел осталось, так что работы на всех хватит. Скоро я один займу его место и буду властвовать не хуже, чем он. Не то что Москву — всю Россию к рукам приберу…

Послышались шаги, вернулся Ван Ваныч. Сел, тяжело отдуваясь после подъема по лестнице, и просипел:

— Все, сообщение ушло. Теперь нужно ждать.

— Только не здесь, Ваня, — строго проговорил Трубин. — Он на тебя выходил, значит, езжай домой и там жди. Загляни на всякий случай в почтовый ящик — вдруг там уже ответ лежит. У тебя, кстати, какая квартира, а то я подзабыл?

— Сорок восьмая. В гости собираешься?

— А что, не пустишь? — Трубин усмехнулся.

— Конечно, пущу, какой разговор.

— Ну вот и договорились. Отправляйтесь.

— А деньги?

Трубин тяжело вздохнул и удалился, ничего не сказав. Через пару минут вернулся.

— Держи, здесь ровно триста тысяч. За каждую копейку головой отвечаешь.

— Да не волнуйся, Петро. Если тот Худой свои обещания выполнит, то я уж не подкачаю.

— И не вздумай с ним играть, а то еще испугается и в Останкино побежит.

— Что ж я, совсем без мозгов, что ли? — обиделся толстяк. — Мне еще жить хочется. Правильно, Ярый?

— А кому не хочется, — хмыкнул тот.

— Вот и я о том же. Так что, все сделаю, Петро, в лучшем виде. Все, мы отчаливаем. Кассету себе оставишь?

— А тебе она зачем? Порнухи не насмотрелся? Или меня шантажировать собрался?

— Да нет, я просто спросил, — стушевался Ван Ваныч.

— Смотри мне. Ладно, ступайте с Богом…

 

Глава 13

Пока я на бешеной скорости, чтобы опередить «Сааб», гнала джип в Москву, босс писал на листке из блокнота записку для Толстяка. Идея подбросить ее в почтовый ящик понравилась нам обоим, и мы решили ею воспользоваться — грех отказываться от бесплатного «угощения». Уже на подъезде к Кутузовскому, Родион закончил писать и зачитал мне вслух то, что получилось:

— «Толстяк. Завтра ровно в четыре утра один спуститесь во двор вместе с деньгами и сядете в такси, которое будет вас там ждать. Вас отвезут за пленками. Человек за рулем — постороннее лицо, он ничего не знает, кроме места, куда ему нужно вас привезти. Если вздумаете шутить — пеняйте на себя. Сделка, с моей стороны, будет честной. Мне нужны только деньги. ЧЕТЫРЕСТА ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ. Худой».

— Четыреста тысяч?! — Я чуть не задохнулась. — Но помилуйте, босс, куда вам столько?

— А почему бы и нет? — обиженно проворчал он. — Толстяку его полтинник все равно уже не понадобится, Ярому, я уверен, — тоже, так что зачем добру пропадать. Пусть уж все до кучи и несут. Нам ведь лишние деньги не помешают.

— Ну вы и хапуга! Хотя… Моя доля тогда ведь вырастет?

— На десять тысяч, — босс заулыбался. — Значит, тебе понравилась записка?

— Очень. — Я тоже не смогла сдержать улыбки. — Правда, непонятно, где вы собираетесь такси искать?

— Без проблем. У меня друг есть, у него брат таксистом работает. Одолжу у него машину на пару часиков.

— Вы что, сами хотите ехать?! — испугалась я. — А если они передумают и вас схватят?

— Ты что, не слышала их разговор? Толстяк так напуган, что сделает все в лучшем виде. И деньги свои оба отдадут как миленькие. И нас с тобой не тронут…

— Нас?! — Я не переставала изумляться. — Так вы еще и меня с собой возьмете?

— Конечно, я ведь не умею водить, забыла? — хмыкнул он. — И потом, хочу взглянуть на физиономию Толстяка, когда он тебя увидит. Найти нас они все равно никогда не смогут. Да Толстяк даже рассказать ничего не успеет: как только он вернется с пленками, Ярый его тут же и прикончит.

— Какой ужас… Кстати, я что-то не догоняю, вы что, решили оригиналы отдать?

— Конечно! — весело ответил босс. — Зачем мне руки марать, пусть они сами меж собой разбираются. Трубин уберет Толстяка, Ярого, как свидетеля, и генерала…

— А кто уберет Трубина?

Босс нахмурился, помолчал и тихо заговорил:

— К сожалению, Мария, Трубины вечны. Пойми, преступность невозможно искоренить полностью, с ней можно только бороться, сдерживать ее и контролировать по мере сил. Не станет Трубина — его место займет другой, о котором мы вообще ничего не будем знать. А Трубин теперь будет под контролем органов, куда я передам все материалы о нем, включая копии фильма и запись всех их разговоров. Не исключено, что наши спецслужбы, пользуясь этими материалами, его завербуют, и он будет пахать на них как миленький в качестве крестного отца. Так что, как ни крути, Трубин — это меньшее из зол.

…Ровно в четыре часа утра, когда еще не начало светать и ночная прохлада приятно щекотала ноздри, мы увидели Ван Ваныча. Он вышел из подъезда в темном костюме, держа в руках «дипломат», остановился на освещенной фонарем дорожке и начал оглядываться по сторонам. Такси стояло в дальнем конце двора. Я сидела за рулем в фирменной кожаной фуражке таксиста, одолженной боссом вместе с машиной, и черной кожаной куртке. Босс сидел сзади с пистолетом в кармане, который я посоветовала ему прихватить на всякий случай. Пленки лежали на полке у заднего стекла. Все было готово к самому честному и благородному за последние столетия обмену.

— Ну, кажется, он один, — буркнул босс, вглядываясь в толстую фигуру с кейсом. — Если Ярый вдруг выскочит из подъезда — давай по газам, и смываемся. Но он не выскочит. Поехали, шеф, только фары не включай.

— Есть, командир, — улыбнулась я и тихонько тронула машину с места.

Плавно вынырнув из темноты, мы подъехали к стоящему на тротуаре Ван Ванычу, босс открыл дверь и тихо бросил:

— Садитесь.

Ни слова не говоря, Толстяк протиснулся внутрь и уселся рядом с боссом, положив «дипломат» на колени.

— Трогай, шеф, — приказал Родион.

Я выехала со двора и на малой скорости повела такси в сторону центра, разглядывая сидящих сзади в зеркало. Ван Ваныч даже в полумраке салона выглядел очень бледным и испуганным.

— А вы действительно худой, — нервно проговорил он вдруг, скосив глаза на моего стройного босса.

— А вы действительно толстый, — парировал тот.

— И ваше лицо мне знакомо.

— Естественно, ведь мы уже встречались. В ресторане, помните, в «Праге», я прикурить попросил, а вы не дали.

— О Господи, точно, — выдохнул тот. — Постойте, неужели вся эта кутерьма началась только из-за какой-то паршивой зажигалки?!

— А вы можете придумать повод получше? — усмехнулся Родион. — Да, из-за какой-то паршивой зажигалки вся ваша жизнь пошла кувырком.

— Могу себе представить, что было бы, если бы я надавал вам по физиономии… — ошеломленно пробормотал Колесников.

— Лучше не представляйте — поберегите нервы. Но ближе к делу. Вы принесли деньги?

— Да, вот они, — Толстяк похлопал рукой по «дипломату». — Ровно четыреста тысяч.

— Откройте.

Толстяк засопел.

— Откройте, не бойтесь. Я же сказал, что все будет честно.

Вздохнув, тот нехотя отщелкнул замки и поднял крышку. Глаза Родиона при взгляде на содержимое увлажнились.

— Здесь точно четыреста? — деланно небрежно спросил он.

— Пересчитайте, если хотите. Только сначала покажите пленки. Я должен быть уверен, что это именно они и что там весь отснятый вами материал.

— Ради Бога, — босс повернулся, взял с полки пакет и протянул Ван Ванычу. — Держите. Здесь бетакамовские кассеты — именно на них велась запись. Нужна профессиональная аппаратура, чтобы перевести их на бытовые кассеты. Но вы разберетесь, я думаю. Когда перепишете, то убедитесь, что там все от начала до конца, весь сюжет.

— А разве пленки не должны быть микроскопическими? — насторожился Толстяк. — Мне сказали, что…

— Плюньте тому в лицо, кто вам это сказал. На дворе двадцатый век заканчивается, а вы мне о микроскопических пленках несете. Штирлица насмотрелись? Запись велась по радио на нормальную аппаратуру.

— По радио? Надо же, — смущенно пробормотал Ван Ваныч и начал вытаскивать кассеты из пакета.

— Вы мне чемоданчик-то передайте, уважаемый, — напомнил ему босс. — Я пока деньги пересчитаю.

Толстяк отдал ему кейс, и он погрузился в счет. Минут десять они в полной тишине, нарушаемой лишь гулом мотора, проверяли свои сокровища, ради которых с каждой стороны было потрачено немало сил и нервов. Наконец босс захлопнул чемодан и сказал:

— Все верно, деньги в порядке. Вы проверили пленки?

— Да… Хотя как же я их проверю? — растерянно проговорил Толстяк. — У меня же нет аппаратуры. Откуда я знаю, что вы меня не надули?

— Придется поверить на слово, толстый вы мой. Но мне нет смысла вас обманывать, иначе я бы никогда не осмелился показать вам свое лицо. Это ли не лучшее доказательство моей честности? Вы же меня потом поймали бы и убили.

— Может быть, может быть… Ну что ж, тогда везите меня обратно, — бедняга чуть не плакал от обиды, но деваться ему было некуда.

— Шеф, разворачивайся, — бросил босс, и я, развернувшись, быстро поехала в обратную сторону. Через десять минут мы уже были около дома Колесникова, на том самом месте, откуда записывали их разговоры.

— А можно спросить? — выдавил вдруг Ван Ваныч.

— Спрашивайте, — милостиво разрешил босс.

— Как вам удалось все это провернуть? Кто все это снимал?

— Она перед вами, — он кивнул на меня. — Мария, покажи дяде личико.

Я включила в салоне свет, сняла фуражку, высвободив волосы, от чего они сразу распустились по плечам, и повернулась к Колесникову.

— Привет, Ван Ваныч, — улыбнулась я.

— Девственница?! — Он вытаращил глаза и беззвучно захлопал губами.

— Она самая.

— Но… как? Этого не может быть…

— Может, дорогой. Ты ведь смог подарить меня своему другу, так почему бы мне не смочь раскрутить тебя на четыреста тысяч, жирный ублюдок! А теперь выметайся из машины, и надеюсь, что никогда тебя больше не увижу!

Пораженный до глубины души, с трясущимися губами, сгорбившийся, осунувшийся, жалкий, он шел к своему дому с пакетом в руке, шел туда, где его уже поджидал убийца. И не было в моей душе ни единой капли сострадания и жалости, ибо, по большому счету, это был настоящий подонок, искалечивший жизнь стольким невинным женщинам. Собаке — собачья смерть.

— Ну вот и все, Мария, — весело подытожил босс. — Дело окончено, можем ехать домой. Ты довольна?

— Дальше некуда…

 

Глава 14

Шура Тягны-Рядно, из-за которого, собственно, все и началось, получил от нашей фирмы вознаграждение в размере восьмидесяти тысяч долларов и долго не мог прийти в себя, когда понял, что мы не шутим. Он минут пять сидел, шевеля своими усищами и вылупив глаза на пачки банкнот, а потом, когда обрел дар речи, заявил, что до конца дней будет фотографировать нас и наших потомков бесплатно. Мы расстались друзьями. По своим каналам Родион узнал, что в доме на Кутузовском в ту самую ночь было совершено двойное убийство. В квартире Колесникова обнаружили труп самого хозяина и бандита по кличке Ярый. Не зря, видать, Трубин интересовался номером квартиры Колесникова — он подослал туда своего убийцу, чтобы убрать Ярого. А еще через несколько дней в одной известной и всеми уважаемой газете появились кадры с видеокассеты, невесть откуда появившейся в редакции. На этих снимках был запечатлен высокопоставленый чиновник МВД, моющийся в сауне вместе с бандитами и девицами легкого поведения. Это был скандал. Генерала тут же сняли с работы, и вскоре он затерялся где-то на задворках жизни. Трубин на этих пленках почему-то не фигурировал, и еще все в один голос утверждали, что они смонтированы. Естественно, нужно же было Петру Фомичу себя вырезать…

Моя злость на скупердяйство босса прошла в ту же минуту, когда он сказал, что просто хотел позлить меня, и вообще, мы все уже давно живем одной семьей и не пристало нам делить между собой деньги, ибо это последнее, что может случиться между друзьями.

Примерно через неделю после известных событий босс вызвал меня к себе и, лукаво прищурившись, спросил:

— Ну что, Мария, отдохнула?

— А к чему это вы спрашиваете? — насторожилась я.

— К тому, что пора и за работу приниматься.

— Так ведь клиентов — шаром покати!

— Забудь об этом. Мы теперь будем заниматься делами не ниже государственного уровня — я уже вошел во вкус.

— О чем это вы?

— Вот об этом.

Вытащив из ящика, он бросил передо мной на стол пухлую красную папку с голубыми тесемочками. Я как стояла, так и упала в кресло для клиентов.

— Боже мой, откуда она у вас?!

— Уметь надо. Так что за работу, Мария, у нас ее, как видишь, — он погладил толстую папку с компроматом, — еще предостаточно…