Наталья Корнилова

ПАНТЕРА. НАЧАЛО

 

Глава 1 ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК

 

1

Вломившийся в единственное окно моей комнаты в коммуналке день не обещал мне никакой радости. Открыв глаза, я с ненавистью глянула на весело улыбающееся летнее солнце. Вот уже которую неделю оно издевалось надо мной, зная, что у меня все летит в тартарары, нет работы, денег и настроения, чтобы веселиться вместе с ним. Тут в дверь громко и бесцеремонно постучала такая же безработная, как и я, Валентина, моя соседка по коммуналке, и крикнула, что уже не нашла в газете «Из рук в руки» ничего подходящего для себя и теперь моя очередь сделать то же самое. Нехотя поднявшись, я поплелась к двери, повернула защелку и распахнула дверь.

— Ну ты и дрыхнешь, — укорила она, протягивая газету. — На, читай. Помни: если что найдешь, про меня не забудь.

— Отстань, — буркнула я и поплелась обратно на тахту.

— Хоть бы оделась, бесстыжая, — беззлобно проворчала она вслед и сама закрыла дверь.

Вообще-то мы с ней ладим. Она хорошая девка, только немного старше меня и не может похвастаться высшим образованием, как я. Вот уже почти два года, как я поселилась здесь, и мы живем с ней вдвоем в огромной коммуналке на Новослободской улице.

Нам разрешают занимать только наши малюсенькие комнатки, хотя все остальные давно свободны, и иногда, в приступе меланхолии, мы с ней бродим по ним, мечтая о том, что неплохо было бы иметь их в своем распоряжении. Валентина тоже не замужем и тоже без работы. Время от времени мы перепродаем на барахолке шмотки и тогда надираемся по самые уши в большой кухне и поем песни, вернее, воем от тоски на два голоса от голодной безысходности. Мужики, я имею в виду настоящих, богатых, умных и красивых, нам почему-то все никак не встречаются, а от всякой пузатой мелочи мы уже устали отбиваться. Валентина никак не может привыкнуть, что я сплю голой, а я никак не могу отвыкнуть, поэтому она всегда ворчит.

Подобрав под себя длинные стройные ноги, я уселась на тахте и раскрыла раздел «Работа. Требуются». Меня тошнило при виде этой рубрики, потому что найти хорошую работу по объявлению так же реально, как родить ребенка, не забеременев. Но мы добросовестно покупали газету и штудировали ее от корки до корки. Поначалу даже ездили, как дуры, на собеседования, тратились на метро, теряли время в скучнейших толпах желающих стать миллионерами, продавая гербалайф, но потом, когда поняли, что все эти объявления яйца выеденного не стоят, ездить перестали. Однако газету читать продолжали, чтобы не лишать себя мазохистского удовольствия еще раз убедиться в том, что мы абсолютно никому на свете не нужны, а если и нужны, то только для того, чтобы нас надуть. Нам с Валькой не повезло в жизни — мы не были стервами и еще ценили свою честь. А то бы давно устроили в своей квартире притон и жили припеваючи. Куда там! Только мечтали, а как до дела, так сразу душа в пятки и когти наружу. Одним словом, пропащие мы с ней, особенно я. Она-то хоть пожила, когда еще можно было, а мне уже не досталось тех счастливых времен, когда все работали и даже получали за это деньги, которых хватало на жизнь.

Пробежав глазами длиннющий ряд списков требующихся агентов и прочих чернорабочих, я наконец добралась до своей любимой рубрики о секретаршах. Всю жизнь терпеть не могла секретарш. Все они казались мне или шлюхами, или мегерами. Если бы кто раньше сказал, что я стану секретаршей, ему бы не поздоровилось. Но сейчас эта профессия уже казалась мне романтичной, трудной, загадочной и, главное, прибыльной. К несчастью, для меня она была недостижима. Нет, я знала делопроизводство и компьютер, владела английским и имела броскую внешность, но у меня не было главного — тупой усидчивости и способности улыбаться тому, кто мне противен. Пару раз я пробовала это делать, но оба этих раза закончились тем, что через два дня мои непосредственные начальники после неудачных попыток затащить меня в постель были прямым текстом посланы в известном направлении. Плевать я хотела на бизнес и миллионы! Я живу, пока чувствую себя порядочным человеком с чистой совестью, а не с полным кошельком и замаранной честью.

Каждый раз, когда открываю эту проклятую газету, испытываю примерно то же самое, что и при игре в мгновенную лотерею: возбужденное волнение в ожидании крупного выигрыша. Но в лотерею мне никогда не везло… Хотя нет, постойте-ка, это еще что такое? Ото!

«Частному детективу требуется секретарша. Хорошая внешность, аналитический склад ума, умение постоять за себя, порядочность и желание работать — без всего этого не обращаться. В первые несколько месяцев зарплата не гарантируется».

Внизу был указан номер телефона и странное имя — Родион.

- Валентина!!! — заорала я, спрыгивая с постели. — Нашла!!!

Та тут же ворвалась в комнату, и мы столкнулись с ней лбами. Глядя на мое счастливое лицо, она чуть не посинела от зависти.

— Что?! — закричала она, вырывая у меня газету. — Где?! — Вот!!! — ткнула я пальцем.

Быстро пробежав объявление глазами, она глянула на меня как на сумасшедшую.

— Ты спятила?! — выкрикнула она, словно за моей спиной пролетал железнодорожный состав, гремя всеми своими железяками. — Что тут особенного?

Я вернулась на любимую тахту и принялась плясать на ней, подпрыгивая до потолка и распевая песнь счастливой идиотки.

— Оденься, зараза! — прорычала она, присаживаясь на стул и внимательно перечитывая объявление. Тут раздался странный треск, и тахта, переломившись пополам, рухнула, погребя мое шикарное тело под своими обломками.

— Допрыгалась! — злорадно пропела Валька. — На чем теперь спать будешь? На полу? Я тебя к себе не пушу, так и знай.

— А я и не пойду, — весело сказала я, выбираясь из-под обломков и потирая ушибленные места. — Я теперь себе новую кровать куплю — с водяным матрасом, гидромассажем, турбонаддувом и еще черт знает с чем!

— Смотри, как бы в трубу не вылетела, — покачала она головой. — А если серьезно, что ты тут нашла?

Накинув халатик, я уселась за стол, взяла у нее газету и стала рассуждать:

— Это же то, что мне нужно. Смотри: внешность, порядочность, умение за себя постоять — всего этого у меня хоть отбавляй. Разве не так?

— А аналитический ум? — съязвила она. — У тебя, по-моему, вообще никакого нет, не то что…

— Зато желания работать у меня до черта, — возразила я.

— Ну да, еще бы не работать, если зарплату даже для вида не обещают, — проворчала она. — Ты точно сумасшедшая, Машуля.

— Так это же хорошо! Думаешь, какой-нибудь нормальный человек пойдет по такому объявлению? Хрена с два! А я пойду, и не сомневайся — меня возьмут на работу. — А если приставать начнет? Ты что, детективы не читала?

— Читала, в том-то и дело. Почти везде эти сыщики к своим секретаршам пристают. Но заметь: ни разу постелью не закончилось. Так что не переживай, Валюха! — Я весело рассмеялась. Она с грустью посмотрела на меня и вздохнула:

Ой, смотри, переломают тебе твои красивые ноги…

 

2

Нельзя сказать, что я прямо-таки ожидала увидеть у дверей частного детективного агентства Родиона длиннющую очередь девиц, сгорающих от нетерпения эту шикарную должность. Но чтобы вообще никого — это уж слишком.

Чувствуя себя последней дурой, я стояла перед железной дверью бывшей трансформаторной будки, адрес которой был указан в объявлении, затерянной среди старых домов на задворках Сретенки. Как я нашла эту будку — отдельная история, но, видимо, во мне все же имелись задатки детектива. Но нашла и теперь разглядывала написанную ярко-синей краской табличку «Частный сыск. Работает круглосуточно. Гарантия 100 процентов».

Будка имела довольно опрятный вид свежепобеленного общественного туалета с одной дверью и малюсеньким оконцем над ней, предусмотрительно забранным железной решеткой, хотя пролезть в него могла разве что мышь. Первым моим желанием было умереть на месте от жалости к самой себе. Вторым — убить наглеца, который посмел дать в солидную газету объявление, имея в своем распоряжении лишь какую-то трансформаторную будку. Лично у меня совести бы не хватило. Но уйти, не высказав свои соображения на этот счет, я не имела морального права. Собравшись с духом, я нажала на кнопку звонка и стала ждать.

В двери что-то громко зажужжало, щелкнуло, и она приоткрылась. Войдя, я обнаружила довольно просторное помещение, разделенное тонкими пластиковыми перегородками на несколько маленьких комнатушек, одна из которых была приемной, а другая — кабинетом начальника. Предназначение остальных определить с первого взгляда оказалось невозможно. Входная дверь за моей спиной с грохотом захлопнулась и я вздрогнула. Кругом не было ни души. С улицы сюда не проникали никакие звуки, словно я оказалась в склепе. Мне захотелось повернуться и убежать, но тут за дверью с табличкой «Детектив Родион» послышался недовольный голос:

— Какого черта? Входите же!

Этот голос я уже слышала, когда по телефону договаривалась о встрече. Смело шагнув за дверь, я увидела отполированные до блеска ботинки с грязными подошвами, лежащие на столе. Из-за них едва виднелась большая лохматая голова в круглых очках на курносом носу. Изо рта Родиона торчала дымящаяся трубка. Проницательные глазки туг же вбуравились в меня из-под очков, и я слегка поежилась.

Здесь, как и везде, пахло краской после недавнего ремонта, стены были голыми, с высокого потолка свисал на проводе черный патрон с лампочкой, сбоку от стола возвышался деревянный шкаф, такой же древний, как стол и стулья (видимо, всю мебель собирали на помойке, а в углу стояла бочка с разлапистым фикусом.

- Садитесь, — сказал он, не спуская с меня глаз и не меняя позы.

Увидев поставленный посередине кабинета колченогий стул, я скромно присела на краешек.

— Вы Мария? — словно не веря в происходящее, произнес очкарик.

— Добрый день, — я старалась показать себя воспитанной и вежливой. — А вы — Родион?

Все правильно. Вы внимательно прочли мое объявление? — Да. Шесть раз. — И вас ничего там не смутило? — Он подозрительно глянул на меня поверх очков.

— Да нет вроде, — пробормотала я. — Отличное объявление.

Он поставил ноги на пол, встал на них, попробовал на устойчивость, будто боясь, что подломятся, и закружил вокруг меня в позе решившего пройтись «Мыслителя» Родена. Его невысокое худощавое тело было облачено в красную клетчатую рубашку и потертые джинсы. Огромная кудрявая голова, казалось, чудом держалась на тонкой шее.

— А то, что там внизу было набрано мелким шрифтом, это вас тоже устроило?

— Это вы о зарплате? — беспечно спросила я. — Да, конечно, меня это вполне устраивает. Я очень неприхотлива. Нет-нет, вы не волнуйтесь. — Он сел на свое место. — Я, конечно же, буду платить вам деньги, когда они появятся у меня самого. Но вы должны будете помочь мне их заработать.

— И что я должна буду делать?

— К сожалению, объявления нынче очень дороги, поэтому там поместилось только про секретаршу. Не поместилось о том, что вы должны будете выполнять еще и обязанности бухгалтера, уборщицы, кухарки и, если понадобится, моего телохранителя и заместителя. Короче, вы будете моим компаньоном и станете получать половину всей прибыли агентства… Если, конечно, согласитесь, — он испытующе посмотрел мне в глаза.

— Простите, а вы чем будете заниматься? — пролепетала я.

— Я буду думать, — невозмутимо ответил он, постучав по своей голове указательным пальцем, и важно добавил: — В этом черепе крутятся гениальные мозги.

— Допустим. Скажите, а все это будет записано в контракте?

— В каком? — тут же напрягся он.

— В обыкновенном, о приеме меня на работу.

— Честно говоря, терпеть не могу всяких бумажек, — проворчал он. — Но если вы без этого не можете, то, наверное, смогу пересилить себя. — Он вздохнул. — Так я не слышу ответа?

— Разве? Простите. Конечно же, я согласна, — улыбнулась я. — К тому же я знакома с основами бухгалтерии, кулинарии и уборки помещений. — Он опять подозрительно уставился на меня. — Что-то вы слишком сговорчивы. Это неспроста. А московская прописка у вас есть?

— Да.

— И постоять за себя сможете?

— Могу выцарапать глаза.

— И вы не беглая преступница?

— Пока нет.

— Значит, вы сбежали от родителей, — убежденно проговорил он.

— Я круглая сирота.

— Тогда сдаюсь, — выдохнул он облегченно. — Считайте, что приняты. Назначаю вам месяц испытательного срока. Если нужен контракт, то садитесь и составляйте его сами. Я подпишу и поставлю печать.

Через пятнадцать минут контракт был готов, мы поставили на нем свои подписи, и я получила работу.

— Скажите, а у вас уже есть наработки, связи, клиентура? — робко поинтересовалась я.

— Если бы у меня все это было, я бы не сидел в трансформаторной будке и платил бы вам зарплату. Но я уже дал одно объявление о своих услугах. Кстати, сейчас мне нужно ехать в редакцию, отвезти текст следующего объявления, так что вы тут располагайтесь, обустраивайтесь на рабочем месте, которое находится в приемной, и принимайте телефонные звонки. Запомните главное: мы беремся за дела любой сложности, отказов быть не должно. Даже если попросят разыскать еще не открытую звезду на небе. Оплата — по договоренности. Без меня ничего не предпринимайте, только запишите все данные и ждите моего появления. Меня можете называть боссом или шефом — как больше нравится… — Босс, — тут же вставила я. Договорились. Наружная дверь открывается здесь, — он ткнул пальцем кнопку в боку моего стола и пояснил: — Там стоит электрическая задвижка. У меня в столе тоже есть такая кнопка, а кроме того, если вы заметили, у вас стоит видеофон, чтобы видеть, кто пришел. Если не знаете, как им пользоваться, — прочитаете инструкцию, она в шкафу. В ящике моего стола лежит пистолет, разрешение имеется. Это на всякий случай. Между прочим, я здесь и живу, так что особо не шныряйте по всем углам. В дальнюю комнату не заходите — это моя спальня. На кухне можете разогреть чай, если проголодаетесь. Ну, пожалуй, все. Реклама вышла только сегодня. Так что не думаю, что кто-то позвонит. Если вы не против, то я буду обращаться к вам на «ты».

Он встал и, не дожидаясь ответа, убрался из будки.

Как только дверь за ним громыхнула, я радостно взвизгнула, вскочила, покружилась и принялась шнырять по всем углам. Как ни странно, в будке даже оказался туалет с ванной, а кроме того, маленькая кухонька, кладовка и его спальня, в которую я только заглянула: там стоял потрепанный диван почти на всю комнату и тумбочка с настольной лампой. В принципе здесь вполне можно было жить и работать. Все аккуратно расставлено, всюду — чистота и порядок. Это мне понравилось. На моем столе в приемной стояла портативная пишущая машинка, телефонный аппарат начала века, видеофон, в ящиках лежали бумага, тетради, ручки и прочие канцелярские принадлежности. Разложив все это в удобном мне порядке, я решила позвонить Валентине и похвастаться. Но не успела — позвонили мне самой. В дверь.

Включив видеофон, я увидела на маленьком экранчике двух парней, очень похожих на тех, чьи фотографии висят на столбах с надписью: «Их разыскивает милиция». Мне стало страшно, но я мужественно нажала на кнопку микрофона и спросила: — Кто вы? — Мы по объявлению, — пробасил один нетерпеливо.

— А вы договаривались о встрече?

— Нет! Открывай, черт возьми, времени нет!

Понимая, что рою себе могилу, я открыла дверь, и через мгновение они уже возвышались передо мной, как два Александрийских столпа. От их бандитских рож за версту разило кровавыми преступлениями и перегаром. Приняв важный вид, я бодро спросила:

— У вас какие-то проблемы?

— Говори ты, Трутень, — толкнул один другого в бок, и тот взволнованно заговорил:

— Короче, так…

— Да вы присаживайтесь, — улыбнулась я, показывая на стулья, и они сели, едва не сломав ветхую мебель.

Взяв ручку, я приготовилась записывать.

— В общем, дело — дрянь, — опять поморщился Трутень. — У нас труп пропал.

Я подняла удивленные глаза, и он быстро пояснил:

— Завтра похороны, короче, а труп стырили, суки!

— Чей труп? — стараясь держать себя в руках, спросила я.

— Бригадира нашего, главаря, короче, Ваньки Горбатого. Его два дня назад замочили на разборке, завтра собрались хоронить на Ваганьковском, людей пригласили, гроб, венки — все как положено организовали, бабок кучу угрохали, а сегодня звоним в морг, чтобы, значит, мерку для фрака снять, а там говорят, что его выкрали на хрен, бля! — Мне показалось, что бандит вот-вот расплачется от отчаяния и обиды.

— Кому же это, интересно, труп понадобился? — удивилась я.

— Если б мы знали, то сами бы удавили, — прорычал второй. — Мы уже все облазили, что можно, всех своих на ноги подняли, никто ничего не знает. К ментам мы не пойдем — западло, сама понимаешь. Вот решили к вам, профессионалам, обратиться. Ты сама, что ль, детектив?

Конечно, я могла сказать, что всего лишь секретарша, что босс появится через неопределенное время и, может быть, возьмется за это, без сомнения, гиблое дело. Но! Клиенты на дороге не валяются, а эти сами явились, да еще и оказались самыми первыми. И потом, мне так хотелось поскорее начать работать и при этом еще и проявить себя должным образом, доказать Родиону, что он не прогадал, взяв меня в помощники. В итоге мой рот сам собою раскрылся, и я с ужасом услышала свои слова:

— Вообще-то нас двое. Мой коллега сейчас занят другим делом, поэтому, если хотите, можете подождать… — Какой там ждать! — взбеленился Трутень. — Каждая минута на счету! Ты представляешь, что будет, если завтра братва соберется, а покойник — тю-тю?! Нас же засмеют! Давай спрашивай все, что надо, и начинай копать. Если найдешь, озолотим, в натуре…

— А если нет, — мрачно добавил второй, — тебя вместо Горбатого в гроб положим.

Почувствовав страшную слабость во всех членах, я, однако, продолжала вежливо улыбаться. — Тогда давайте поговорим о цене, — сказала я.

— А чего о ней говорить? — удивился Трутень. — Скажи, сколько нужно, и все получишь.

Я мысленно прикинула, сколько мне нужно денег для счастья лет на десять вперед, и твердо сказала:

— Две тысячи баксов. Половину сейчас на расходы.

Они переглянулись, кивнули друг другу, и Трутень полез в карман со словами:

— Круто вы берете, в натуре. Но только ты нашего корешка не обижай. Горбатый бы в гробу перевернулся, если бы его не стырили, узнай он, что его труп всего в два куска оценили. Вот тебе десять тысяч баксов, а когда найдешь — получишь еще что-нибудь. Но учти — если не отыщешь, лучше вешайся сама, потому что мы не сразу убьем, а сначала помучаем.

Бросив на стол нераспечатанную пачку стодолларовых бумажек, он начал рассказывать мне подробности этого странного дела, а я все аккуратно записывала в тетрадь. Через пятнадцать минут они ушли… Тупо уставившись в свои записи, я сидела и не знала, что мне делать. Деньги лежали на столе и манили, манили, манили… Но босса не было, и когда он придет, было известно одному Господу. А уже оплаченное время шло. Труп нужно было найти до завтрашнего утра. Вздохнув, я решительно поднялась, вытащила из пачки несколько купюр на непредвиденные расходы и на проезд, отнесла остальные деньги вместе со своими записями, которые уже запомнила наизусть, в кабинет Родиона, написала ему записку, что пошла за туалетной бумагой, а сама отправилась в морг Первой Градской больницы, где при таинственных обстоятельствах исчез покойник. По пути разменяла на Цветном бульваре сотенную бумажку и сразу повеселела, осознавая себя полноценной личностью с кучей денег в сумочке.

Сев в такси, я стала размышлять, кому мог понадобиться труп бандита. Он был сиротой, значит, родственники отпадали. Конкуренты, которые его и пришили, тоже, по словам моих клиентов, Горбатого не брали, потому что он им и даром не нужен мертвый. Был бы живой, как те заявили, с удовольствием всадили бы в него еще пару десятков пуль, а трупы их не интересуют, так как уже не могут украсть у них деньги, как это сделал Горбатый, будучи еще живым. Постоянной женщины у него не было, да она и вряд ли решилась бы покуситься на такое «сокровище». Никаких прочных связей и дружеских привязанностей у Горбатого не имелось, он никого не ценил и не уважал, что и помогло ему, видимо, стать вожаком. Может, кто-то захотел ему отомстить? Но почему таким странным образом? Мстить-то нужно было живому, а мертвому уже все равно. Если только у кого-то не хватало смелости сделать это при жизни, и он решил поизмываться над трупом, плюнув ему в поганую, прости Господи, рожу, и таким извращенным образом отвести душеньку? Нет, это совершеннейший абсурд. Тут что-то не так.

Я старательно напрягала мозги, пытаясь вспомнить что-либо похожее из прочитанных детективов, но в голову ничего не приходило. Я уже решила, что если не найду покойника, то вообще не появлюсь больше в трансформаторной будке — пусть Родион сам отдувается. Я не виновата, что его черти унесли в самый ответственный момент. Где вот сейчас его огромная голова болтается? Пусть бы поработал своими хвалеными мозгами, если они у него вообще есть, а то взял и сбежал, оставив меня на растерзание бандитам…

В морге я отыскала заведующего — больного старика с воспаленными глазами — и сразу же набросилась на него:

— Немедленно верните мне жениха! — потребовала я. — Куда вы его дели?!

Старик как-то сразу догадался, о чем я говорю, и удивленно вылупил глаза:

— Зачем он вам нужен? Он же мертвый! Такая молодая, красивая девушка. Найдите себе живого!

— Это не ваше дело, — отрезала я. — Расскажите мне все, что знаете, или сами станете клиентом своего заведения!

— Вот только не надо меня опять пугать! — взвизгнул старикашка. — Меня сегодня уже столько раз запугивали, что я теперь всю жизнь ничего бояться не смогу! Понабежали тут, понимаешь, крутые, мать вашу! Не знаю я ничего! — Из его глаз вылетели молнии, и он вдруг успокоился, хотя руки еще дрожали. — Лежал себе в холодильнике под тринадцатым номером, никого не трогал, а как кинулись — его и след простыл. Может, сам ушел? — несмело предположил он. — От этих «новых русских» всего можно ожидать…

— Покойник?! — Послушайте, папаша, мне не до шуток, — процедила я, придвигаясь к нему. — Выкладывайте, как тут у вас покойников забирают.

— Как же ты в такого влюбилась, бедная? — сочувственно пробормотал он. — Неужто покрасивее не нашла? Да еще и бандит… Ох, молодежь…

— Короче!

— Ну, как забирают: приходят родственники, предъявляют квитанцию, покойника одевают, кладут в гроб, и они его увозят. Все как везде. — А может, его по ошибке кто другой увез?

— Нет, — помотал он головой, — не увез. Ты бы вот смогла своего покойника с чужим перепугать?

— Ну, только если с большого бодуна… — пожала я плечами.

— Не кощунствуй, дитя мое, — скривился он. — Такую рожу, даже будучи в коме, ни с кем не спутаешь.

— Я вспомнила фотографию Горбатого, которую показали клиенты, и мысленно согласилась с его словами.

— А многих уже забирали сегодня до него? — спросила я. — Да никого и не забирали. Его дружки рано утром позвонили, как только мы открылись.

— А вчера он был на месте?

— А куда ему деваться? Конечно, был. Пули из него в анатомичке повыковыривали и вчера вечером в холодильник упекли. Его бы в ад, в самое пекло, а не в холодильник… — начал опять заводиться дедок, но я его прервала:

— Значит, он пропал ночью?

— А кто ж его знает? Видимо, так оно и есть, — согласился он.

— И кто у вас охраняет все это богатство по ночам?

— Никто не охраняет. Тут всю ночь дежурные сидят, покойников принимают… Мрут ведь, как мухи, в последнее время. Жизнь трудная пошла: кто с голоду, кто спьяну, а кто и руки на себя…

— Слушайте, вы! — подняла я голос. — Не отвлекайтесь! Где эти дежурные?

— Сменились уже, домой уехали. Да ваши дружки про них уже спрашивали. Ездили к ним домой душу вытрясать. Мне тут Свеклова, дежурная, уже звонила, вся дрожит от страха, говорит, чуть не прикончили, изуверы. Но она ничего не видела и не слышала, никто никого ночью не забирал с ее ведома, а значит, покойник пропасть не мог. Она у нас очень добросовестная работница, врать ей незачем, — он пожал плечами.

Я была обескуражена… Боясь зайти в окончательный тупик, я не стала больше задавать вопросов и вышла на свежий воздух, хотя запах трупного нафталина или какой-то там гадости, казалось, прилип к одежде и впитался в мою шелковистую кожу. Отойдя на десяток метров, я уселась на лавочке в аллейке и закурила. Мне было ясно одно: Горбатого похитили ночью. Следовательно, надо было искать тех, кто мог бы войти сюда незаметно от дежурных и выволочь мертвеца наружу. Но незаметно это сделать невозможно, как утверждал старик. Значит, мертвый бандит просто растворился в холодильнике вместе с биркой под номером тринадцать на большом пальце ноги. Ага, тринадцать! Может, тут что-то связано с колдовством?

Кровавые сцены черных месс и жертвоприношений пронеслись у меня перед глазами в одно мгновение, но нигде не было такого, чтобы на алтарь клали покойника, да к тому же изрешеченного пулями и обескровленного. Опять тупик. Да, мне явно не хватало навыков дедуктивного мышления…

Тут я увидела, как по аллейке в сторону морга двое здоровенных парней в белых халатах катят больничную каталку с чем-то, накрытым простыней. Они весело смеялись, болтая друг с другом, словно не очередного покойника в морг везли, а украденный мешок картошки домой в голодный год.

— Привет, мальчики! — игриво улыбнулась я, когда они поравнялись с лавочкой. — Что везете?

— Привет, красотка! — тут же загорелись оба, останавливаясь, прикованные видом моих перекрещенных стройных бедер. — Жмурика везем! — весело сообщил один, темноволосый красавец, присаживаясь рядом. — А ты что, скучаешь?

- Ой, скучаю, мальчики, — сказала я. — Тоскливо у вас здесь. Где ж вы такую работенку надыбали — жмуриков возить?

— По блату, радость моя, — сказал второй, присаживаясь с другой стороны и закидывая свою ручонку мне на плечи. — Ты не смотри, что работа вредная, зато знаешь сколько бабок отваливают? Скажу — не поверишь.

— И что, вы здесь постоянно? — промурлыкала я.

— Нет, подрабатываем посменно. А вообще-то мы студенты МГУ, будущие журналисты, — похвастался тот, что слева.

— Да ну?! Вот это да! — изумилась я. — Всю жизнь мечтала с живыми журналистами из морга познакомиться. А ночью вы тоже работаете? А то могли бы встретиться как-нибудь, я бы подружку привела.

Лица у студентов вытянулись от радости, глазки заблестели, они ближе придвинулись ко мне, почуяв легкую добычу, и чернявый томно прошептал:

— О чем речь, душечка? Приходите сегодня ночью, часиков в двенадцать. У нас как раз смена заканчивается, мы жорева наберем, закуски и славно проведем время в нашей каморке.

— Непременно придем, — клятвенно заверила я. — А что это за каморка, там хоть кровать то есть?

— Это в морге, с другой стороны. Там не только кровать, даже чистые простыни есть, — сообщил он, поправив белоснежную простыню, которой был укрыт покойник.

— Это через морг, что ли, проходить? — брезгливо скривилась я.

— Ну что ты, обижаешь, красавица, у нас и отдельный вход есть. Говорю же тебе — с другой стороны. Вон, видишь тропинку слева от входа? По ней пойдете и прямиком в нашу дверь упретесь, не заблудитесь.

— А этой ночью тоже вы дежурили? — осторожно спросила я.

— Нет, этой ночью наши сменщики работали, тоже студенты, только с физмата. Да ты не волнуйся, вам и нас мало не покажется, ха-ха! — Он гоготнул и положил руку на мою загорелую ногу.

— Больно ты быстрый, мальчонка, — я убрала его руку и ослепительно улыбнулась. — Ладно, договорились, значит, ровно в полночь ждите. Только конфет не забудьте купить, ладно?

Кобели аж задрожали от возбуждения, и чернявый простонал:

— Гору, гору конфет и море водки, моя золотистая! Мы устроим вам незабываемый вечер любви и безудержного веселья!

— Устроим вам экскурсию по моргу! — серьезно добавил второй. — На всю жизнь запомните, обещаю!

— Не сомневаюсь, — я поднялась. — Ну, пока, любимые. Смотрите не обманите, — я шутливо погрозила им пальчиком и завиляла бедрами к выходу с больничного двора, слыша, как за спиной загремела тележка с покойником.

Как только ее стук смолк, я нырнула в боковую аллейку и пошла к желтому больничному корпусу, на стене которого висел телефонный автомат в фиолетовой пластиковой скорлупе вместо будки. Не теряя из вида дорожки к моргу, я набрала номер Родиона и стала считать гудки. Дойдя до тридцати, повесила трубку. Видимо, босс решил устроить себе праздник по случаю расширения штата и ударился в загул. Что ж, пусть пеняет на себя. Укрывшись за густым кустом цветущей сирени, я стала ждать, когда мои мальчики поедут за очередным жмуриком, и уже через полчаса послышался знакомый стук тележки. Так же весело болтая, оба студента проехали мимо, не заметив меня, и вскоре скрылись за поворотом. Я бросилась в морг, к заведующему. Через десять минут быстрые ноги уже несли меня к метро «Октябрьская». Вызнав у старика фамилии ночных студентов-труповозов, я решила навестить их прямо на лекции в МГУ. Заведующий очень удивился, когда я начала спрашивать о них. Ему и в голову не приходило, что студентишки могут утащить труп, подвергая себя риску лишиться работы. Да и зачем нынешнему студенту труп? Разве что попугать кого-нибудь…

Физико-математический факультет МГУ находился недалеко от знаменитой высотки, которую почему-то называли «морковкой». Пройдя прямиком в учебную часть, я пристала к единственной находившейся там преподавательнице, прикинувшись дальней родственницей одного из труповозов, приехавшей погостить в Москву. Был уже конец семестра, начиналась сессия, но лекции еще шли. Мне повезло. Женщина знала этих ребят и сразу же назвала аудиторию, где я могла бы их найти. Плохо было то, что я не знала их в лицо, но выручило природное бесстыдство. Около дверей в лекционную аудиторию стояла какая-то девица и, видимо, дожидалась окончания лекции.

— Слушай, ты с этого курса? — спросила я ее, молоденькую и глупую. Да, а что? — с вызовом ответила та. — Не покажешь мне ваших самых знаменитых кобелей — Вихрова и Пряникова?

— Кого, кобелей?! — Она округлила глаза и закатилась смехом. — Тоже мне, нашла кобелей, ха!

— А что? Мне сказали, они у вас самые крутые бабники.

— Ты с ума сошла, ха-ха! — заливалась девчонка. — Да с ними никто и не связывается у нас, они ведь жмуриков возят!

— Ну так и что? — возразила я. — Между ног-то от этого меньше не становится. Покажи мне их.

— Да что их показывать, — с трудом успокаиваясь, проговорила она. — Вон они, в первом ряду сидят, парочка неразлучная, — она ткнула пальцем в приоткрытую дверь. — Мы даже подозреваем, что они голубые.

— Люблю голубых — они такие ласковые, — пробормотала я, рассматривая двоих прыщавых парней, невзрачных, как поздняя осень, но наверняка очень умных.

Запомнив их, я удалилась, провожаемая задумчиво-ошарашенным взглядом студентки.

Физики оказались такими же долговязыми, как и журналисты, только физиономии у них были какие-то затравленные. Они стояли на улице в сторонке от остальных и курили, тихо переговариваясь друг с другом.

— Ну что, голубчики, допрыгались? Зачем труп сперли? — ехидно поприветствовала я их, подойдя с незажженной сигаретой. — Ну-ка дайте мне прикурить.

Оба на мгновение замерли, переглянувшись, и один протянул мне зажигалку. В глазах обоих явственно читался страх, и это меня порадовало. — Что молчите? Я только что из морга. — А мы что? Мы ничего… — промычал один, оглядываясь вокруг.

— Я тебе говорил, не фига связываться, — пробормотал испуганно другой.

— Поздно уже, — безжалостно сказала я. — Вы в курсе, что вас ищут? Что, в штаны наложили? Раньше нужно было думать, гаврики. Куда труп девали?

— А кто это нас ищет? — набрался смелости один, озираясь по сторонам.

— Те, кто хочет покойника похоронить, разумеется, — усмехнулась я. — Лучше выкладывайте все, пока вас не пришили.

— А кто похоронить хочет? — удивился он. — Нам сказали, что он невостребованный.

— Где это вы видели, чтобы главарь преступной группировки, центровой, можно сказать, авторитет оказался невостребованным? Сейчас его братва по всему городу рыщет, уже до вас добирается. Молите Бога, что я первая вас нашла и не такая кровожадная, как они. Этот покойничек — мой жених, между прочим. Так что быстро говорите, куда его дели! — Все это я цедила со зловещей усмешкой на лице, а они на глазах уменьшались в размерах.

— Да на фига он нам сдался? — истерично взвизгнул один и тут же сник под моим уничтожающим взглядом. — Мужик один нам заплатил, чтобы мы его вытащили, — промямлил он чуть не плача.

— Что за мужик? — наступала я.

— Хер его знает!

— Хотите, чтобы урки вам уши отрезали? — поинтересовалась я.

— Да скажи ей, — захныкал первый, — пошел он к дьяволу! Надул нас, козел!

— Посмотрев на меня, как кролик на удава, тог выдавил:

— Доктор один, из приемного отделения. Крильман Лев Моисеич. Мы ничего не знали, честное слово. Он сказал, что жмурик никому не нужен, искать не будут и проблем не будет. Деньги нам заплатил, пообещал еще дать, если у него все получится…

— Что получится?

— Откуда мы знаем? Это его дела.

— И часто вы ему такие услуги оказываете?

— В первый раз, клянусь! — горячо заверил он. — Только, ради Бога, не говорите никому, иначе мы работу потеряем. Недавно устроились…

— Какая работа?! — опять захныкал другой. — Тут мы головы потерять можем. Вы уж, девушка, братве своей не говорите ничего. Мы, честно, больше не будем и ничего не знаем.

Он посмотрел на меня таким умоляющим взглядом, что мне захотелось прижать его к груди и погладить по голове, чтобы успокоить и утешить. Вместо этого я сердито сказала:

— Если вы что-то утаили — лучше сразу валите из города.

Повернувшись, я удалилась. Теперь мне все было ясно, кроме одного: зачем врачу понадобился труп? Судя по всему, он хочет на нем заработать, но как? Продать внутренние органы? Но ведь прошло уже гораздо больше двух часов, положенных при трансплантации, когда Горбатый оказался в его руках. Или, может, хочет сделать из черепа пепельницу, а потом хвастаться перед друзьями, что стряхивает пепел в череп знаменитого уголовника? Маразм какой-то, ей-Богу…

Я поймала тачку и поехала обратно в больницу. Мне не терпелось взглянуть на любителя воровать чужих покойников да еще и платить за это деньги. Жаль, что не спросила у этих молодых подонков, сколько он им заплатил, тогда бы стало ясно, стоит ли самой рисковать и лезть тигру в пасть или лучше все-таки вернуться в офис и дождаться босса. Остановив машину на Ленинском проспекте, напротив текстильного института, я рассчиталась с водителем и, заметив телефонную будку, решила еще раз звякнуть Родиону. На этот раз он снял трубку,

— Где ты, Мария? — ворчливо спросил он, услышав мой голос. — Все еще стоишь в очереди за туалетной бумагой?

— Да, осталось всего семьсот человек, — подтвердила я. — Вы прочитали мои записи?

— В другой раз постарайся перепечатать все на машинке, — сердито сказал он. — Твои каракули невозможно разобрать. Что это за деньги тут лежат?

— Это аванс за работу.

— Ты шутишь? Мы разоримся на налогах с такими расценками! Я рассчитывал не больше двадцати долларов в день. Ты что, подрядилась на полтора года?

— Нет, только до завтрашнего утра, — терпеливо пояснила я. — Я там взяла немного на туалетную бумагу. Вы там что, совсем ничего не разобрали?

— Ну почему же, кое-что понял.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Я займусь этим делом. У меня есть кое-какие мысли. Так ты сказала, труп надо найти уже к утру? А к чему такая спешка? Товарищ все равно уже мертв.

— Это не товарищ, а главарь банды, босс. Завтра его хотят похоронить с нашей помощью.

— Похоронят, не сомневайся, — важно сказал он. — Мои дедуктивные способности трудно переоценить. Давай встретимся через полчаса у того самого морга, и я тебе продемонстрирую дедуктивный метод номер три. Знаешь, где находится Первая Градская больница? — Приблизительно. — Бросай свою очередь, обойдемся газетами, и приезжай в больницу. Я буду ждать через полчаса у корпуса номер один.

— Но, босс…

— Все, не будем тратить драгоценное время на пустые разговоры. До встречи.

И положил трубку.

Чтобы не терять времени даром, я купила в ларьке дорогой журнал мод, прошла на территорию больницы и уселась неподалеку от первого корпуса так, чтобы дверь с надписью «Приемный покой» была все время на виду. До встречи с Родионом, обещавшим продемонстрировать свои сверхъестественные умственные способности, оставалось двадцать минут. Людей во дворе практически не было, лишь иногда проскакивали молоденькие санитарки и проезжали «скорые». Настроение у меня было, как и небо, ясным и солнечным, душа пела от избытка чувств и новых ощущений. Наконец-то я нашла работу по сердцу и скоро у меня будет куча денег, а значит, появятся свобода и независимость! Накуплю шмоток и стану такой, как все. Буду сводить с ума парней и Валентину, которая наверняка на этот раз умрет от зависти… Тут сзади послышался шорох раздвигаемых веток, я обернулась, но увидела лишь белую тряпку, закрывшую мне все лицо. Я почувствовала запах хлороформа и упала в черную пропасть…

 

3

Первое, что я услышала, когда выкарабкалась из бездны, это звонкий голос моего босса. Он явственно раздавался где-то совсем рядом, но я ничего не видела — вокруг стояла сплошная темень. Мне было ужасно холодно, руки и ноги были связаны, рот заклеен пластырем, и я мысленно поблагодарила Бога, что у меня нет насморка, а то бы непременно задохнулась.

— Да, весело у вас тут, — говорил Родион. — И как вы всю жизнь среди жмуриков проводите?

— Да так и проводим, — устало проговорил старик заведующий. — Мучаемся, конечно, но что поделаешь, кому-то надо…

— Сочувствую. Значит, говорите, жмурика отсюда украсть невозможно?

— Да как же их украдешь, если все двери на замках и дежурные тут?

— А если подкупить дежурных? — задушевно спросил босс.

— Это можно, — согласился старик. — Но вы представляете, сколько нужно заплатить, чтобы человек рискнул потерять такую прибыльную работу? Мы ведь тут, считай, на золоте сидим, родственнички для покойников ничего не жалеют… Нет, уважаемый детектив, это исключается. Мы сами уже с утра голову ломаем. Приезжали туг всякие друзья покойного, тормошили нас, но где там…

А симпатичную блондинку в короткой джинсовой юбке, с длинными ногами вы точно здесь не видели?

Нет, сегодня не видел. Была здесь одна такая пару дней назад, но ее уже забрали, — вздохнул тот. — В пятом шкафу лежала, как сейчас помню. От гнойного аппендицита умерла.

Что ж, тогда я пойду, — разочарованно проговорил босс. — Спасибо вам за экскурсию.

Послышались удаляющиеся шаги, и дверь захлопнулась. Мне хотелось визжать, брыкаться и рвать на себе волосы от злости, но я лишь тоненько скулила, спеленутая, как матрешка. Мне уже стало ясно, что меня засунули в холодильник морга, здесь, может быть, еще вчера лежал труп Горбатого. Я не могла ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Босс, этот самоуверенный гений, обманутый жалким и подлым старикашкой, наверняка решил, что я его подвела и не пришла на встречу. Теперь будет предъявлять претензии, скажет, что не выдержала испытательного срока и все такое. А мне и сказать будет нечего в свое оправдание.

Но зачем, однако, меня сюда притащили? Почему старик сказал, что не видел меня, если любой, кто меня увидит хоть раз, уже не сможет забыть до конца дней своих? Может, он слепой? Нет, скорее всего он хитрый и мерзкий негодяй. Он специально пудрил мне мозги у себя в кабинете, чтобы сбить со следа. Хотя зачем тогда дал фамилии тех физиков? Чертовщина какая-то.

Плюнув на все, я начала думать о том, как Валентина будет ставить мне горчичники, когда станет лечить от воспаления легких, которое я непременно подхвачу в этом жутком холодильнике, если еще пять минут полежу в нем без движений. Я уже вся окоченела и была уверена, что кожа моя покрылась инеем и уже готова превратиться в ледяной панцирь. И еще я думала, что десять тысяч долларов — слишком маленькая плата за возможность полежать в этом холодном и темном железном ящике для покойников. Надо будет содрать с этих бандитов еще столько же, если, конечно, меня отсюда когда-нибудь вытащат живой.

Тут скрипнула дверь, послышались быстрые шаги и голоса. Все это начало приближаться к моему остывающему телу.

— Ну-ка, достаньте эту невесту, — раздался незнакомый противный голос.

Щелкнул замок, в глаза ударил яркий свет, я зажмурилась, и меня вытащили вместе с ящиком.

— Красивая стерва, — сказал тот же голос, и я открыла глаза.

Надо мной склонилось круглое лицо с маленькой черной бородкой и усиками и с любопытством разглядывало жабьими глазами. Рядом с ним стоял заведующий, а с другой стороны — чернявый красавец студент, который обещал опоить меня водкой и обкормить шоколадными конфетами. Каков подлец!

— О, уже очухалась! — воскликнул бородатенький. — Замерзла небось? — сочувственно спросил он. Я беспомощно кивнула, и он осклабился:

— Бедняжка. Не надо было совать свой симпатичный носик не в свое дело. Сними с нее пластырь, — приказал он чернявому, и тот послушно содрал с моего рта липучку чуть ли не вместе с челюстью.

Я начала хватать открытым ртом воздух, испепеляя ненавидящим взглядом своих мучителей.

— Скажи мне, девочка, что ты сказала своему коллеге-детективу? — спросил мужик.

— Все! — выкрикнула я. — Отпустите меня, скоты!

— Врешь ты все, родная. Иначе бы он не ушел отсюда так быстро, — мягко улыбнулся бородатый. — А он ведь ушел, не так ли? — Он посмотрел на студента, и тот кивнул:

— Так точно, Лев Моисеевич. Я сам видел, как он садился в троллейбус.

— Вот видишь, дорогая, он уехал, и никто тебе не поможет. Но, однако, я не хочу, чтобы после твоей смерти у меня были неприятности, понимаешь? Если ты хоть намекнула ему о нас, то лучше сама скажи, а то мне придется тебя помучить.

— Это бессмысленно, — заявила я, — мой босс все равно все узнает и выведет вас на чистую воду! Он просто схитрил, сделал вид, что поверил вам, а на самом деле обвел вас вокруг пальца! — Я злорадно оскалилась.

— Тогда придется и его убрать, — печально вздохнув, проговорил Крильман. — Сами виноваты, не нужно было связываться со шпаной.

— Может, не будем того трогать? — несмело предложил заведующий. — По-моему, он лопух лопухом и ни о чем не догадывается.

— Молчать! — рявкнул, мгновенно переменившись, Крильман. — Я тут командую! И так из-за вас, болванов, чуть не попался! Зачем навел ее на остолопов из МГУ?

— Так я ж не знал, что это они взяли, — виновато забормотал старикашка, опуская глаза. — Вы ж не предупредили. И потом, они новенькие, ничего еще не знают…

— Гнать их отсюда поганой метлой! — посинел от злости, как я от холода, Крильман. — Я с вами со всеми здесь разберусь! Дошли уже, докатились, черт возьми — доктор из своей больницы не может труп взять! Где это видано? Я вам что, каждый раз докладывать должен?! А сами не соображаете?!

Студент со стариком сконфузились, как малые дети, и испуганно хлопали глазами, боясь взглянуть на разъяренного Льва. Потом старик все же набрался храбрости и вякнул:

— Надо было вам у меня спросить, Лев Моисеевич. А то вот на урку нарвались. Что у нас, бесхозных трупов мало? Бери какой хочешь, на выбор…

— Заткнись, Замуховский! Мне любой не нужен, мне нужен именно этот, понятно? И я его получил. Все остальное — уже ваши проблемы. Выкручивайтесь как хотите, но жлобы моего имени не упоминали! И тех недоумков из МГУ предупредите. Все. Эту девку оприходуйте как положено, чтобы не болтала много. Заколотите ее в гроб и закопайте вместе с дохлыми бомжами. Только прикончите сначала.

— Не хочется грех на душу брать, — перекрестился старик. — Убивать-то…

— Значит, живьем заройте, — великодушно разрешил Крильман. Старик со студентом облегченно вздохнули.

Теперь у меня и внутри все похолодело от ужаса. Это не было бредом, а происходило на самом деле, и при последних словах изувера-доктора я чуть не облегчила им задачу и сама не умерла от страха. Чтобы в последний раз насладиться жизнью, я открыла рот и издала пронзительный вопль:

— А-а-ау-у-у-я-а-а!!!

Но студент тут же оборвал его, заклеив мне рот свежим куском пластыря. Тогда я стала дергаться, как сумасшедшая, стараясь проесть глазами ненавистных мне людей, но меня быстро затолкали в ящик и закрыли на ключ.

— А у нас там свободные гробы еще остались? — услышала я обеспокоенный голос заведующего.

— Да, парочка еще есть, — ответил студент. — Когда повезем?

— Ближе к вечеру, когда жара спадет… Не беспокойтесь, Лев Моисеевич, все сделаем в лучшем виде. — Смотрите мне…

Опять хлопнула дверь, и опять я осталась одна в темноте и холоде. Теперь я знала, что меня ждет. Но умирать совсем не хотелось, да еще такой страшной смертью. Помочь мне было некому. Никому не придет в голову искать живого человека в морге, среди покойников. Босс меня бросил, урки раньше завтрашнего утра не дернутся, рассчитывая на нас, а значит, придется как-то выкручиваться самой.

Слезы градом катились по моим щекам, я до крови закусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться от боли и отчаяния, и начала дергать руками и ногами, стараясь не задевать стенок ящика и не привлечь тем самым к себе внимания. Надо было мне, дуре, догадаться об этом раньше, когда Родион был здесь, но теперь уже поздно сожалеть об упущенном. Пластырь, которым меня опеленали, был матерчатым, и его не так-то легко было разорвать. Я походила на мумию, что вдруг ожила и начала вырываться из тряпок, в которые ее когда-то завернули. И зачем я устроилась на эту работу? Предупреждала же Валентина, что переломают мне ноги, так оно и вышло, только еще круче. Эх, ее бы сюда, она бы всем здесь показала! Как однажды, когда какой-то черномазый попытался отобрать у нас шмотки на толкучке. Она ему, бедному, так врезала, что тот вылетел за пределы рынка на проезжую часть и его чуть не раздавил автобус. После этого к нам уже никто не подходил, в том числе и покупатели — все опасливо обходили стороной. Мы так ничего и не продали, зато от души повеселились. Хорошо все-таки, когда рядом есть надежная и верная подруга. А когда нет — очень плохо..

Примерно час я без устали крутилась волчком, пытаясь сбросить ненавистные, липкие оковы. Пот струился с меня ручьями, и это доказывало, если верить тому, что мертвые не потеют, что я еще жива. Наконец каким-то чудом, не иначе, мне удалось высвободить левую руку. Тяжело дыша, я расслабилась и стала восстанавливать сердцебиение, чтобы продолжить. Так я пролежала в изнеможении минут пять и уже взялась было сдирать пластырь с другой руки, как в комнату кто-то вошел. Я застыла, боясь вздохнуть и пошевелиться, чтобы все труды мои не пропали даром и меня по новой не запеленали, но кто-то с сопением повозился в другом конце камеры и вышел. У меня отлегло от сердца, и я с удвоенной энергией принялась за работу. К сожалению, этот ящик был предназначен только для лежащих горизонтально покойников, и согнуться в нем было практически невозможно. Руки я освободила, а ноги, мои длинные, к несчастью, ноги никак не хотели сгибаться, и, как я ни корячилась, не могла дотянуться до них и освободить от пластыря. Так я и осталась лежать, распеленатая наполовину, злая, как фурия, и страшно усталая. Не знаю, сколько прошло времени, но только меня вдруг осенило. Я подумала о том, что те, кто конструировал эти шкафы, скорее всего рассчитывали на то, что в них в основном будут лежать покойники. А мертвецам вряд ли придет в голову вскрывать замок изнутри и выбираться наружу. Поскольку я лежала головой к дверце, то просунула к ней руки и стала ощупывать замок. Снаружи он, видимо, закрывался на ключ, а изнутри просто двигался железный язычок, как у форточки. Отодвинув его, я прислушалась. Сердце мое колотилось как паровозные колеса, но, к счастью, кроме него, я больше ничего не услышала. Осторожно открыв дверцу, я схватилась обеими руками за края и начала вылезать, вытаскивая спутанные ноги. Мой ящик был третьим снизу, мне пришлось перевернуться на живот, чтобы не свалиться вниз, и только так я наконец сползла на пол. Не раздумывая ни секунды, быстро содрала пластырь и вскочила на ноги. Злоба так и пылала во мне, подбивая на безрассудный поступок: пойти и переломить хребет старику, но я удержалась. Закрыв ящик и бросив в него остатки пластыря, я подошла к двери и прислушалась. Единственным моим желанием было поскорее выбраться отсюда и никогда больше не возвращаться ни сюда, ни к Родиону. Плевать на деньги и на работу, лишь бы не похоронили заживо вместе с бомжами.

В этот момент в коридоре послышались шаги, и я замерла, спрятавшись за дверью. Она открылась, и вошел мой старый знакомый, чернявый красавец студент. Не замечая меня, он подошел к моему ящику, вытащил ключ из кармана и стал открывать, что-то насвистывая. Лучшего случая могло и не представиться. Я так ненавидела его смазливую физиономию, что была согласна выместить злобу и на его затылке. Тихонько сняв туфли, я подкралась к нему сзади и ударила костяшками пальцев в то место, где шея соединяется с черепом. Я рассчитывала лишь отключить его, но, видать, сгоряча не рассчитала силу удара и повредила позвонок: студент сразу одеревенел, так и не успев открыть ящик. Я опустила его на пол, как бревно. Парень лежал и не шевелился. Жаль, конечно, но что поделаешь — сам напросился. Жить будет, но откачают его не скоро. Забыв про туфли, я босиком проскользнула в узкий коридор и пошла наугад куда-то налево. Меня уже не смущал приторный трупный запах и не пугало присутствие покойников. Мне так хотелось выбраться оттуда! Я была готова на все, и появись сейчас передо мною сам Франкенштейн, я бы расправилась и с ним. За углом послышались шаги. Кто-то был совсем близко. Мне почему-то показалось, что это Крильман идет, чтобы убить меня. Не дожидаясь, пока он появится, я прыгнула, выбросив ногу вперед. И попала прямо в лоб… Замуховскому, когда тот вынырнул из-за угла. Он только пискнул, отлетев назад, и глаза его сразу же закатились — для старика этот удар был слишком сильным. Без видимых признаков жизни он сполз по стене на пол и затих. Я побежала дальше. Мне уже было все равно, посадят меня за то, что покалечила двоих служителей Харона, или нет. Заскочив за какую-то дверь, я попала в просторный зал, где около открытых гробов суетились санитарки, одевая мертвецов. На меня никто не обратил внимания. Еще мгновение, и я оказалась на улице.

Господи, как же хорошо на свежем воздухе и на свободе! Босая, я бежала как лань подальше от этого проклятого места. Мне хотелось очиститься от пережитого кошмара, уснуть и забыться. Но до этого было еще далеко. Добежав до первого корпуса, я увидела приемный покой, и ненависть снова охватила мой разум. Не зная, зачем, я вошла туда и спросила у сидевшей за столом сестры, как найти доктора Крильмана. Она, удивленно посмотрев на мои босые ноги, сказала, что он дома после ночного дежурства. Адрес его она не дала, и я, разочарованная, вышла на улицу, громко хлопнув дверью.

Где теперь искать этого мерзавца? Нужно было звонить боссу и спрашивать, что делать дальше. Телефон находился у другого корпуса, и я двинулась туда. Не знаю, на кого я, вся разлохмаченная и помятая, была похожа, но только все больные, которые в этот час прогуливались по скверику, бросали на меня косые взгляды и наверняка принимали за сумасшедшую, сбежавшую из психиатрического отделения этой больницы. Мне было чихать на всех и вся. Босые ноги приятно грел теплый асфальт, и мысль о потерянных туфлях, между прочим, единственных более-менее нормальных в моей скудной «коллекции», уже не так сильно терзала мою душу. Выйдя из скверика, я сначала не поверила своим глазам, а потом молнией юркнула обратно за кусты. На стоянке возле белой «Волги»-пикапа стоял Крильман собственной персоной и разговаривал с каким-то врачом. Крильман, судя по всему, собирался ехать домой после напряженной трудовой вахты. Зарывшись в кусты, я стала следить за ним с замиранием сердца, раздумывая, как бы заполучить в свое распоряжение эту жидовскую морду, чтобы побеседовать в тихом месте по душам и выяснить, где находится горемычный труп Горбатого, пропади он пропадом. Крильман был совершенно спокоен и внимательно слушал своего собеседника, облокотившись на открытую дверцу машины. Наконец тому, видимо, удалось его убедить, он посмотрел на часы, вздохнул, что-то сказал коллеге, хлопнул дверцей и пошел за ним в корпус, крутя на пальце ключи. Я даже не поверила в такую удачу. Кошкой скользнув за кустами, не обращая внимания на впивавшиеся в голые ступни колючки, я добралась до машины, подождала, когда они скроются за дверью, и, пригибаясь, подскочила к передней дверце, которую Крильман на моих глазах не запер на ключ. Дернув за ручку, я быстро пробралась внутрь, перелезла через сиденье и затаилась сзади. Теперь этот негодяй был в моих руках. Или я в его.

 

4

 Ждать мне пришлось недолго. Кто-то стремительно подбежал к машине, хлопнула дверца, потом влез еще кто-то, мотор завелся, и «Волга» резко рванула с места.

— Ну сучка паршивая! — прорычал Крильман. — Сбежала, гадюка!

— Вряд ли она сама это сделала, — я узнала голос второго студента-труповоза. — Ей наверняка кто-то помог. Хотя этих детективов сам черт нынче не разберет. Те двое до сих пор без сознания лежат — отключили профессионально. Санитарки-дуры ментов вызвали. Ну, дрянь, мне бы только добраться до нее! — проскрипел он зубами. — Сашку уделала, моего лучшего друга!

— Доберемся, не сомневайся. Если в конторе не окажется, то у нас есть ее домашний адрес в паспорте…

Машина остановилась, видимо, на выезде со двора на проспект, и тут послышался вой милицейских сирен.

— Уже примчались, мусора поганые, — усмехнулся студент. — Один хрен, про нас ничего не раскопают.

— Естественно, — мерзко хихикнул Крильман, — все подозрения на урок… Дежурная скажет, что они грозились всех поубивать за то, что их жмурик пропал! Вот и поубивали, ха-ха!

— Главное, чтобы эта тварь ничего никому сообщить не успела.

— Как же, станет она звонить, — трогаясь с места, сказал доктор, — если сама людей покалечила на рабочем месте. Никто ведь не докажет, что она в холодильнике лежала. Так что ей самой срок светит. Наверняка она в свое агентство помчалась. Ну, зараза, как только поймаем, я лично вырежу ей печень без наркоза! И гланды вырву. И все зубы! Вместе с челюстью. И ноги переломаю!

— Правильно, Лев Моисеевич! — радостно поддержал студент. — А потом то, что останется, в гроб положим и живьем закопаем вместе с этим лопоухим детективом!

— Закопаем, закопаем, — проворчал Крильман. — Лишь бы они сейчас в своей конторе были. Хорошо, что этот придурок свою визитку оставил Замуховскому.

Я лежала сзади на полу ни жива ни мертва и проклинала себя за то, что влезла в эту машину. Казалось, мучения мои никогда уже не кончатся. Надо было все-таки бежать оттуда подальше, а не лезть из огня да в полымя. Эх, лучше бы я действительно стояла в очереди за туалетной бумагой!

Их злые голоса раздавались прямо надо мной, и я отчетливо разбирала слова, от которых мороз пробегал по коже. Что еще задумали эти гангстеры в облике медицинских работников, зачем они едут в наше агентство, неужели действительно собираются нас убить? Вопросы вместе с ужасом вертелись в моей голове, как белье в стиральной машине, и мне хотелось провалиться сквозь пол и вывалиться на дорогу. Пусть лучше раздавит попутная машина, чем терпеть, когда Крильман начнет вырывать мне гланды без наркоза.

— Так где это чертово агентство? — озадаченно проговорил Крильман, когда машина замедлила ход, и я злорадно ухмыльнулась про себя — пусть поищут эту будку, как и я сегодня утром, может, заблудятся, сволочи.

— Должно быть, где-то здесь, — проворчал студент. — Написано, что третий корпус. Вон вижу второй, а рядом сразу четвертый. Третьего нет, Лев Моисеевич.

— Должен быть! — убежденно сказал тот. — Понастроили, придурки, хрен чего разберешь! Черт, да где же этот дом? — Он остановил машину и растерянно проговорил: — Действительно, вон второй, вон четвертый, а третьего нет. Замаскировались, гниды!

— Может, это в той трансформаторной будке? — несмело предположил студент.

— Болван, не пори чушь — не до этого сейчас! — со злостью сказал доктор. — Это же солидное агентство, как я понял, иначе бы урки туда не обратились.

— Простите, по дурости ляпнул, — виновато пробормотал студент. — Но уркам все равно куда обращаться, лишь бы не к ментам — они же их терпеть не могут.

— Ладно, выйди и пройдись тут, поспрашивай у старух, а я пока еще раз вокруг объеду. Через пять минут встретимся. Если найдешь этого козла со стервой, сразу мочи без всяких разговоров. Глушитель нацепил?

— Обижаете, Лев Моисеевич, — протянул тот и вышел из машины.

У меня внутри все перевернулось. Значит, эти сволочи хотят просто-напросто нас пришить, чтобы избавиться от свидетелей? Хорошенькое дельце! Все мое тело затекло от неудобной позы, но я боялась пошевелиться и вздохнуть, чтобы не выдать себя. Врач-убийца включил заднюю скорость, развернулся и выехал со двора. Я очень хотела вылезти из укрытия и напасть на душегуба сзади, но никак не могла себя заставить — тело просто отказывалось подчиняться обезумевшему от страха мозгу. Меня словно парализовало. Я поняла, что теперь со мной можно делать все, что угодно, даже пересадку внутренних органов без анестезии — я не пошевелюсь и не смогу закричать. Проклятие!

— Проклятие! — тут же повторил Крильман, и машина стала останавливаться. — Еще гаишников мне не хватало!

Остановившись, он полез в «бардачок» за документами и протянул их в окошко, у которого уже стоял молоденький лейтенантик. — В чем дело, лейтенант? — подобострастно спросил Крильман. — Я вроде ничего не нарушил.

— Обычная проверка, гражданин, — сухо бросил тот. — Та-ак, что везете?

— Ничего не везу, — живо откликнулся убийца. — Только себя. Можете проверить.

Лейтенантик пошелестел документами, а я, наблюдая за ним в щелочку между сиденьями, молила Бога, чтобы он меня не обнаружил. По сравнению с Крильманом, которого можно было обвинить в заурядной краже трупа, да и то, пока не нашли покойника, с большой натяжкой, мне светило более серьезное и конкретное обвинение в нападении на работников морга. Этот подлец тут же меня сдаст, как только обнаружит. А сам поедет уничтожать доказательства.

Милиционер сложил документы, постучал ими по ладони и двинулся осматривать машину, вглядываясь в окна салона. Когда его пытливые глаза встретились с моими, затравленными и испуганными, я чуть не свихнулась от горя. Фигура моя, скрюченная между сиденьями, говорила сама за себя. Рот лейтенанта стал раскрываться в язвительной улыбке, а мой — сложился в виноватую трубочку.

— Значит, говорите, ничего не везете? — пропел гаишник, поворачиваясь к Крильману.

— Абсолютно, — искренне кивнул доктор, честно глядя тому в глаза.

— Замечательно! А это что? — тот ткнул пальцем в меня, сжавшуюся в комочек.

— Где? — Врач недоуменно обернулся назад, поискал глазами, но меня так и не увидел. — Не понимаю, о чем вы? — Не понимаете, — довольно констатировал мент. — А ну-ка выходите из машины! — Он грозно повысил голос. — И вы, дамочка, тоже вылезайте!

— Какая дамочка?! — чуть не плача воскликнул убийца, и тут его взгляд наконец упал на меня. — Ах ты!..

— Тут он почему-то смолк, оставив рот открытым, и я с удовольствием увидела ужас в его поганых глазках на смертельно побелевшем лице. Губы его затряслись, лоб покрылся испариной, и он закрыл пасть, громко лязгнув зубами. Если бы не присутствие милиционера, он бы загрыз меня, не раздумывая ни минуты. Это явственно читалось в его налившихся кровью глазах.

— Ну, долго мне ждать! — прикрикнул мент и стал кого-то вызывать по рации, висевшей на груди. — Только без шуточек и медленно!

Крильман, дрожа всем телом, выбрался из салона, встал рядом с машиной и отвернулся, видимо, чтобы лейтенант не видел выражения его лица. Хрустя всеми своими суставами, я покинула неуютное лежбище и с трудом вылезла наружу, пристроившись на всякий случай по другую сторону гаишника, чтобы Крильман не смог меня достать.

Вызвав подкрепление, лейтенант строго сказал:

— Так, гражданин Крильман, почему скрываете в своем транспорте гражданку?

Тот повернулся, и я с удивлением увидела на его лице улыбку.

— Поверьте, дорогой товарищ майор, я ее впервые вижу! — заявил он. — Она, судя по всему, воровка. Хотела меня ограбить. Вы ее документики проверьте!

— Мент подозрительно осмотрел мой потрепанный вид и босые ноги, а потом спросил: — Вы его знаете?

— Конечно, знаю! — очаровательно улыбнулась я, поправляя прическу и лихорадочно соображая, что бы такое выдать, чтобы выпутаться из ситуации. — Это мой… сутенер!

— Глаза у мента плотоядно заблестели. Крильман дернулся, словно ему в задницу вонзили Останкинскую башню, и мент сразу же пригрозил:

— Стоять на месте! Дернешься — пристрелю! — и вытащил из кобуры пистолет. — Значит, сводничество? Отлично! Где твои документы? — спросил он у меня.

— Не знаю, — я пожала плечами. — Лева у меня их отобрал.

— Какой еще Лева?

— Я кивнула на трясущегося от злости Крильмана.

— Где ее документы? — обратился мент к нему. — В машине?

— Тот почему-то сразу кивнул и опустил голову, закрыв глаза. Желваки его ходили ходуном, отчего на лице шевелилась вся бородка. Мне стало смешно.

— Достаньте! — приказал лейтенант.

— Тяжко вздохнув, врач залез в машину, покопался в «бардачке» и вытащил мой потрепанный паспорт, в котором лежали стодолларовые бумажки, взятые мною из бандитских денег. Выхватив у него все это богатство, мент расплылся в улыбочке и радостно проговорил:

— Та-ак, гражданин хороший, это, значит, ее заработок? — Он пересчитал деньги, и брови поползли вверх. — Недурно она у вас получает. — Он оглядел меня и хмыкнул: — Хотя ничего удивительного.

Он уже собрался сунуть мой паспорт вместе с деньгами в планшет, спрятав пистолет в кобуру, но я возмущенно заявила:

— Постойте-ка, это не мой паспорт.

— Как это не ваш? — опешил он.

— Ну вот же, сами посмотрите! — Я быстро приблизилась к нему, выхватила из рук драгоценную паспортину и сильно толкнула мента на Крильмана. От неожиданности оба свалились на асфальт, а я дала такого стрекача, что, выстрели мне вслед, пуля вряд ли догнала бы меня. Я летела как ветер, перепрыгивая через кусты и лавочки, пока не скрылась за углом пятиэтажки. Через пару минут меня уже никто бы не смог найти, потому что я сидела на чердаке старого дома, расположенного в противоположном направлении тому, куда я убежала. Свалившись в изнеможении на пыльный пол чердака, задыхаясь от стремительного бега по пересеченной местности, я стала успокаивать рвущееся наружу сердце. Во рту все пересохло, члены мои дрожали, но в голове прыгала от радости мысль о долгожданной свободе.

Немного успокоившись, я поднялась, отряхнулась и подошла к чердачному окошку с выбитыми стеклами в торце двускатной крыши. Оно как раз выходило на то место, где я так замечательно рассталась с двумя «кавалерами». Внизу, метрах в ста от дома, на другой стороне улицы, я увидела своего врага Крильмана. Его как раз заталкивали в милицейский «газик», закованного в наручники. В его «Волге» копались двое ментов, а лейтенант стоял рядом и показывал незнакомому майору пистолет с длинным глушителем. Тут я догадалась, почему Крильман не хотел признавать меня — он боялся, что в машине обнаружат пистолет. Теперь все зависело от того, что он расскажет обо мне ментам. Мы с ним были примерно в одинаковом положении — обоим не хотелось иметь дело с милицией, к тому же у него, очевидно, не один скелет спрятан дома в шкафу, не говоря уже о трупе Горбатого. Так что от пистолета он как-нибудь отвертится, а про остальное будет молчать. По крайней мере я на это надеялась. Пусть только попробует меня заложить, я тут же расскажу про труп, про то, как меня засунули в холодильник в морге и хотели закопать живьем. Менты обязательно найдут в ящике отпечатки моих пальцев и все поймут. Хотя насчет того, что поймут, большой уверенности у меня не было. Но у меня в запасе еще оставались два физика, которые под нажимом подтвердят, что украли труп Горбатого по приказу Крильмана. Впрочем, что тут гадать, если за нападение меня все равно посадят? Но пусть сначала докажут, просто так я не дамся. Пущусь в бега по всей стране, стану бомжом, Валентину на помощь позову, в конце концов… И еще мне не давала покоя мысль: что же такое страшное творит Крильман у себя дома с трупом, если так боится, что об этом узнает милиция? Меня уже даже не столько Горбатый интересовал, сколько сама эта тайна. Жалко, что адреса доктора так и не удалось узнать…

Менты уехали вместе с Крильманом и его «Волгой», и я пошла вниз. По дороге вдруг вспомнила о студенте, и недоброе предчувствие заставило сжаться мое многострадальное сердце. Мне почему-то представилась жуткая картина: Родион лежит в луже крови на полу своего кабинета, голова его прострелена в трех местах, очки разбиты, а студент стоит над ним с дымящимся пистолетом и злорадно ухмыляется. Ужас охватил меня, и, проклиная свою забывчивость, я бросилась со всех ног к офису, затерянному в джунглях старых московских построек. Слава тебе Господи, что босс арендовал именно трансформаторную будку, а не мавзолей, который легко найти, думала я на бегу, шлепая босыми ногами по асфальту. Действительно, только идиоту могла прийти в голову такая нелепая мысль, а не владельцу сыскного агентства. Может, в голове Родиона и вправду что-то есть?

До будки оставалось пробежать только два дома. Вбежав между ними, я нос к носу столкнулась со студентом, который шел мне навстречу с растерянной физиономией. Налетев на него со всего разбега, не сразу узнав, я сшибла его на землю и уже хотела извиниться и бежать дальше, как до меня дошло, кто лежит передо мной и громко поливает меня грязными ругательствами. Сумка его, в которой наверняка лежал пистолет, отлетела в сторону.

— Стой, сука! — наконец крикнул он, барахтаясь на асфальте и пытаясь подняться.

— Ба, какая встреча! — радостно завопила я и влепила ему босой ногой по носу, чтобы он не смог подняться. — А я тебя как раз ищу!

— За что, тварь?! — Он зажал разбитый нос руками.

— А ты не в курсе? — яростно прохрипела я и ударила еще раз, уже в подбородок.

Голова его откинулась назад, и он тяжело упал спиной на тротуар, размазывая кровь по лицу.

— За что ты его так? — услышала я за спиной чей-то голос и обернулась.

На тротуаре стояли две старушки и с нескрываемым любопытством смотрели на меня.

— Да вот, изнасиловать меня хотел, сволочь! — пояснила я, виновато пожав плечами.

— Ах, подлец, так ему и надо! Добавь еще пару раз, чтобы знал, как к нам приставать, — посоветовала одна бабуля.

— Ты ему меж ног, меж ног целься, — поддержала вторая. — Тогда он уже не сможет шалить, охальник.

Они опасливо обошли беднягу сторонкой и удалились, что-то живо обсуждая между собой. Подняв с земли сумку, я раскрыла ее и увидела одиноко лежащий на дне пистолет с большим глушителем. Это был явно не советский пистолет, а какого-то чуждого русской душе, иностранного производства. Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, я поднесла дуло к носу и понюхала. Из этой пушки явно только что никто не стрелял. Значит, этому придурку или так и не удалось раскрыть тайну местонахождения нашего офиса, или босса просто не оказалось на месте. Я больше склонялась к первому. В боковом кармане сумки я обнаружила запасные обоймы, какие-то ключи и наручники. Повесив сумку на плечо и пригрозив пристрелить, если заерепенится, я нацепила браслеты на студента и пинками погнала его к трансформаторной будке, не обращая внимания на слышавшиеся из его рта тихие угрозы.

Увидев злосчастную будку с табличкой, он аж позеленел от злости и процедил:

— Ну, придурки!

— Что, послушал своего шефа? — усмехнулась я, нажимая на звонок. — Надо было тебе настоять на своем.

— А ты откуда знаешь? — глаза его полезли на испачканный кровью лоб.

— Так я же с вами вместе в машине ехала, забыл?

— Он чуть не задохнулся от возмущения, заморгав глазками и захлопав губами.

— Так что вы сами придурки! — отомстила я, засмеявшись.

В будке явно никого не было. Видеофон, который я не заметила в первый раз, тупо молчал, уставившись на меня пуленепробиваемым «глазком». Достав из кармана юбки ключи, которые у меня почему-то не отобрали в морге вместе с сумочкой, я открыла дверь и за шкирку втащила упирающегося дылду внутрь. Теперь я была в безопасности, пожалуй, впервые за последние несколько часов.

Усадив пленника на стул в кабинете шефа, я принесла мокрое полотенце и вытерла с его лица кровь, от вида которой меня всегда тошнило. Он молча принял мое ухаживание, смирившись с судьбой, и даже не поблагодарил, невежа. Потом пошла на кухню, нашла в холодильнике кусок вареной колбасы, достала из хлебницы батон, вернулась в кабинет, села напротив студента за стол и начала есть, не обращая на него никакого внимания. Мысли мои были заняты подсчетом количества лет, которые мне, может быть, придется провести в тюрьме за содеянное в морге преступление.

Дойдя до «вышки», я прекратила это неблагодарное занятие и переключилась на босса. Где его носит весь день? Почему он не в офисе? Кто, в конце концов, должен заниматься расследованием — секретарша или крутой детектив, каким он себя считает? Глянув на стоявший на столе будильник, я подумала, что, может, он уже пошел домой, так как было уже почти семь часов и рабочий день окончился, но туг вспомнила, что его дом здесь и он принимает круглосуточно. Тогда где же его черти носят? До утра осталось не так много времени, чтобы прохлаждать свои мозги. Ну и начальничек мне попался!

Прошло полчаса, Родион так и не появился. Я стала нервничать. Студент бросал на меня злобные взгляды, и я уже не могла не обращать на них внимание, потому что смотреть в комнатке было больше не на кого.

— Ну что ты сидишь, ворона? — ухмыльнулся ублюдок. — Своего лопоухого придурка ждешь?

Я вопросительно посмотрела на него и ничего не ответила.

— Вам все равно труба, — продолжал он. — Вы даже не представляете, с кем связались! Думаете, что Крильман вас в покое оставит? Не-ет, говнюки, он вас в порошок сотрет вместе с этой будкой! На него полгорода работает. Он, между прочим, авторитетов лечит, частный доктор, так сказать. Ему стоит только шепнуть, и от вас мокрого места не останется…

— Вот слушаю я тебя и думаю, — задушевно перебила я, глядя на него, — неужели ты вправду будущий журналист?

Он гордо посмотрел на меня и сказал: — Плевать я хотел на эту журналистку с Пизанской башни! Я в морге столько зарабатываю, что могу себе «Нью-Йорк тайме» купить со всеми потрохами!

— Значит, учеба только для прикрытия?

— А ты как думала?

— Жалко мне тебя, вроде симпатичный парень, умный, а теперь сядешь в тюрьму вместе с Крильманом своим и будешь творить в тюремной стенгазете.

— Ха-ха-ха! Не пори ерунды, я никогда не сяду, а уж Крильман тем более!

— Ты так думаешь? Ах да, тебе ведь еще неизвестно, что его только что забрали менты, а в машине у него обнаружили пистолет с глушителем.

Лицо его сразу изменилось, он явно испугался. Потом взял себя в руки и, ухмыльнувшись, проговорил:

— Даже если это и так, чему я не верю, то он от них в два счета отмажется и, можешь не сомневаться, скоро будет здесь.

— Я тебе вот что предлагаю, парнишка, ты мне скажи, зачем ему труп Горбатого понадобился и где он его спрятал, а я тебя за это отпущу на все четыре стороны. Поверь, ты не в моем вкусе и у меня нет желания проводить с тобой ночь в этой халабуде. Я еще добрая, а если сейчас придет мой босс, он тебя точно по стенке размажет и будет мучить, пока все не узнает. Он очень крутой. Студент скривился:

— Этот хлюпик? Да он мне до пупка не достанет! Я его плевком пришибу! Нашла крутого орла, тоже мне, ха-ха!

— Ты не забывай, что я ему помогать буду.

— Ты видел, что я с твоим дружком и дедом сотворила? — Он округлил глаза:

— Так ты сама их изувечила? Не верю!

— Могу и на тебе продемонстрировать, если прямо сейчас все не расскажешь.

Сомнения в его глазах поубавилось, и он пробормотал:

— Вот этого не надо. Пользуешься тем, что я связанный…

Тут мне в голову пришла блестящая мысль, и я тут же поделилась ею с ним:

— Давай так: я снимаю с тебя наручники, и мы деремся один на один прямо здесь. Если я проиграю, ты спокойно свалишь, а если нет — расскажешь мне все. Как тебе такой вариант?

Глянув на меня как на сумасшедшую, он тут же согласился:

— А не обманешь? Я ведь, пока все мозги из тебя не вышибу, не успокоюсь. А я их обязательно вышибу, можешь не сомневаться, у тебя никаких шансов нет. Ты ничего такого не задумала?

— Нет, не бойся, пупсик, не обману, я честная девушка. Дай слово, что перед тем, как испустишь дух, успеешь мне все рассказать, а то меня время поджимает.

— Ладно, даю слово. Снимай наручники быстрее, у меня руки на тебя чешутся, — повеселел он.

Я встала из-за стола, вынесла из комнаты сумку с пистолетом, заперла все двери из кабинета, а ключи забросила за шкаф, чтобы нельзя было быстро достать. Я совершенно не соображала, что делаю. Наверное, легкая победа в морге вскружила мне голову, и я решила, что мне все теперь нипочем, хотя студент был выше меня сантиметров на двадцать и явно сильнее. К тому же он наверняка занимался какой-нибудь восточной борьбой, как все подонки в наше время. Но я не могла заставить себя пытать беззащитного человека, чтобы заработать на этом деньги. Моя порядочность порой удивляла даже меня, граничила с безумием, о чем не раз говорила Валентина, которая давно бы на моем месте вытянула из этого бедняги все, что нужно, измутузив его до полусмерти. Если бы я хоть знала, где сейчас мой начальник и когда он придет, то дождалась бы его. Но времени не было, а еще неизвестно, что меня будет ждать там, где находится труп, которому завтра нужно оказаться во фраке, лежащим в гробу. Забросив все стулья за стол, чтобы не мешались под ногами, я поставила студента лицом к стене и расстегнула ключиком, найденным в сумке, наручники. Он аж дрожал от нетерпения и рыл копытом землю. И как только почувствовал свободу, тут же в развороте попытался ударить меня локтем, но меня уже там не было. Злорадно оскалив зубы, он встал в стойку и пошел на меня. Батеньки родные, мне стало страшно! Я и не думала, что у него кунгфу, причем, судя по стойке, все это дерьмо тянуло на черный пояс. А у меня официально был только коричневый. Лязгнув зубами он ринулся в бой, нанося удары руками и ногами по моему нежному телу, которое наверняка рассыпалось бы на мелкие части, если бы я не запрыгнула на стол и не начала его хлестать открытой ступней по щекам, что могла делать со скоростью семь ударов в секунду. Пригнувшись, он отскочил и удивленно уставился на меня.

— Ну, мальчик, покажи, на что ты способен, — прошипела я.

— Думаешь, самая умная? Научилась ногами махать и считаешь, что тебе все нипочем?

Дура! Все равно ведь прикончу, селедка долбаная!

- Индюк паршивый!

- Уродина кривоногая!

А вот это было уже слишком. Это он зря сказал. Ноги у меня вовсе не кривые, а очень даже ровные и красивые. Я рассвирепела и с визгом взвила в воздух. Увидев, что он бросился в сторону, я сразу полетела туда и попала точно в цель — пяткой в живот. Он скорчился от боли и, падая, схватил мою ногу. Я оказалась в позе сверху. Ему было очень трудно дышать от удара в солнечное сплетение. Он стал бить кулаками по моему божественному телу, а я, оседлав его, с силой вогнала кулак ему в глотку. Он захрипел. Я, схватив его здоровенную ладонь, с наслаждением заломила ему средний палец. Он мелко засучил ногами и, если бы мог нормально дышать, взвыл бы от боли. Все, он был мой. Придавив для порядка ему шею коленом, не отпуская пальца, я начала задавать вопросы, которые меня больше всего в тот момент интересовали:

— Ну как, теперь ты не считаешь, что ноги у меня кривые?

Он помотал головой и издал лишь хриплый звук.

— Что, разговаривать разучился? — Я ослабила колено, и он просипел:

— Пусти, скотина! Палец сломаешь!!!

— Сломаю, если не выложишь все о Крильмане. Начинай, я слушаю.

— Отпусти, я и так все расскажу! — взмолился он, задыхаясь.

— Смотри у меня, пупсик, я больше жалеть не буду. Малейшее движение, и ты — калека.

Я осторожно отпустила его и отошла в сторонку полюбоваться творением своих рук и ног. Оно мне понравилось. Пока не встало с пола и вдруг снова не бросилось на меня как буйвол на красную тряпку. Я отскочила за стол и крикнула:

— Ты же обещал!

— Убью, сука!!! — проревел буйвол и попер на меня, отбрасывая тяжелый стол в сторону, так, что тот перевернулся и все содержимое ящиков вывалилось на пол, разлетевшись по всей комнате. Он не обратил на это внимание, а я увидела пистолет Родиона, который упал из открывшегося ящика почти к моим ногам. Это было как раз то, что нужно, чтобы угомонить этого придурка, которого мне не хотелось калечить. С трудом отбиваясь от жестких ударов студента, который, видимо, решил переломать мне все кости своими пудовыми кулаками, я неожиданно упала на пол и сделала подсечку. Потеряв равновесие, он закачался, и мне пришлось пнуть его в пах, чтобы он упал. Только тогда я схватила пистолет и направила на него, вскочив на ноги.

— Все, говнюк, мое терпение кончилось! — задыхаясь, проговорила я. — Говори, или всажу пулю в твое подлое сердце!

Тяжело вставал студент, без всякого желания, сразу было видно, что из него получился бы хороший партизан. В плену у фашистов он бы долго сопротивлялся, перед тем как выдать место расположения своего отряда. Но все равно бы выдал, и его бы повесили. У всех подлецов судьба одинаковая. Подняв с пола стул, он уселся на него, испуганно поглядывая на пистолет, и вяло проговорил:

— Твоя взяла. Ты у кого занималась?

— Не у тебя. А ты у кого?

 — У Чака Норриса, в филиале.

— Слабак твой Чак, а ты — дурак, — перешла я на стихи. — Но вернемся к нашим баранам. Говори мне все, иначе пристрелю за вооруженное ограбление секретарши на рабочем месте.

— Так ты секретарша?! — глаза его полезли на лоб. — Каков же тогда твой босс?

— Лучше не спрашивай. Ну, я слушаю. — Я взмахнула пистолетом и передернула затвор.

Он вздрогнул, опустил глаза и сказал:

— Меня все равно убьют, если скажу, так что стреляй уж сразу, — он усмехнулся. — Надо же, из-за какой-то бабы погорел…

Я поняла, что он ничего не скажет, и загрустила. Что за жизнь такая пошла невезучая? Уж, казалось бы, все сделала, что могла, ан нет, все равно в тупик уперлась. Ну не противно ли это? Разве это справедливо? Мне захотелось расплакаться, комок подступил к горлу, и слезы выступили на глазах. Хорошо, что студент в этот момент на меня не смотрел — вот бы удивился. Мне было стыдно, и я ничего не могла с собой поделать. Все же я была женщиной, а не тупоголовым бандитом. Как он этого не понимает?! Да одного взгляда на меня было достаточно, чтобы раскусить мою чувствительную и ранимую натуру! Эх, мужики, ничего-то вы в женщинах не смыслите…

— Встань к стене! — всхлипнула я.

Он удивленно поднял глаза и почему-то еще больше испугался, наверное, решив, что я заранее оплакиваю его смерть.

— Живо! И лицом к стене!

Покорно поднявшись, он подошел к стенке и уперся в нее носом. Плечи его подрагивали.

— Прощай, пупсик, — сказала я и с силой ударила рукояткой пистолета… по шкафу. Раздался страшный грохот, и студент, чье имя я так и не удосужилась спросить, вздрогнул и стал медленно оседать на пол. Его брюки стали быстро темнеть — несчастный описался от страха и потерял сознание. Свалившись мешком, он стукнулся головой о бетонный пол и пришел в себя. Взгляд его сразу уперся в дуло пистолета, приставленного к лицу.

— Вот мы и снова встретились, пупсик, — улыбнулась я. — Как видишь, я тебя и на том свете достала. Ну, скажешь мне адрес или нет?

Он слабо застонал, закрыл глаза и прошептал:

— Бешеная баба… Дай умереть спокойно.

— Фиг тебе! Скажи адрес и подыхай себе на здоровье, — не отставала я.

Открыв один глаз, уже почти безумный, он таки назвал адрес.

Очень сожалею, что пришлось с ним так поступить, но я ударила его по голове пистолетом. Потом надела наручники и оттащила отяжелевшее тело в спальню Родиона. Там уложила на диван, принесла скотч и обмотала студента всего с ног до головы, как они меня в морге. Затем привязала его к дивану толстой веревкой, найденной в кладовке, чтобы не свалился, когда очнется. Родион так и не появился. Пересчитав деньги, лежавшие в паспорте, я снова сунула их в карман, положила паспорт в сейф, взяла сумку студента с пистолетом, закрыла разгромленную будку, в которой некогда было убираться, и, босая, поехала за покойником.

 

5

По дороге я заскочила домой. Валентина где-то, как всегда, ошивалась, но я даже обрадовалась: иначе бы она непременно увязалась за мной, а мне не хотелось рисковать ее жизнью ради какого-то там трупа. Быстро переодевшись и надев наконец туфли, я немного подкрасилась и вернулась к машине, которая ждала у подъезда.

Ехать было далеко, аж в Южное Бутово, в новостройку, где, как сказал студент, в коттедже проживал доктор Крильман. Я была почти уверена, что он не обманул — слишком уж был напуган, бедняга. Но если и обманул, то невелика беда, мне же лучше — поеду домой спать. Незаметно для себя я уснула, убаюканная плавным покачиванием машины и мерным гудением мотора.

— Здесь, что ли? — донесся до меня голос водителя, и я открыла глаза.

Увидев светящиеся в вечернем полумраке окна коттеджей по правую сторону дороги, я расплатилась и вышла. Машина уехала. Зябко поежившись после сна, я поправила на плече сумку и пошла искать нужный мне дом номер четыре. Все коттеджи были одинаково уродливыми и наверняка страшно дорогими. При каждом имелся огороженный металлической сеткой участок с травой и молодыми деревцами. В нижнем этаже находился гараж, а два других отличались только формой балконов, выходивших на дорогу. Пока добралась до четвертого дома, я уже хорошо изучила эти строения и примерно представляла, где и что находится. Район был новый, и людей мне встретилось совсем немного, что было не очень плохо и не очень хорошо одновременно. Я понятия не имела, как проникну внутрь и отыщу Горбатого, полностью положившись на интуицию и чертовское свое везение, не оставлявшее меня в течение всего сегодняшнего дня. С запоздалым раскаянием я вспомнила, что не оставила боссу записки с этим адресом, и, если меня здесь положат рядом с Горбатым, никто никогда не узнает, где могилка моя. Ну и пусть, все равно я никому не нужна в этой жизни, кроме Валентины, а она крепкая баба, как-нибудь переживет.

Когда я увидела, что в нужном коттедже горит свет, мне стало почему-то не по себе. В глубине души я рассчитывала, что Крильман еще сидит в милиции и дает показания и я смогу тихонько забраться в дом и выудить оттуда труп. На этот раз мне не повезло. Остановившись напротив, я стала наблюдать.

Из открытого окна на втором этаже доносилась лирическая музыка. Потом в светлом квадрате появилась женская фигура и задернула шторы. Кто это: жена или подруга? Какая, к дьяволу, разница! Вперед!

Сунув руку в сумку, я нащупала пистолет и так и пошла к крыльцу, не снимая сумки с плеча, но готовая в любой момент выстрелить прямо из нее. Позвонив в дверь, я отодвинулась и стала ждать, готовая ко всему. Послышались легкие шаги, и приятный женский голос спросил:

— Кто там?

— Добрый вечер, меня зовут Мария, я ассистентка Льва Моисеевича.

— Кто, кто?

— Лев Моисеевич дома?

— Он занят. Что вы хотите?

— Я из морга, мне нужно срочно с ним поговорить.

— Одну минуточку, сейчас открою.

Видимо, работники морга были в этом доме желанными гостями. Началось бесконечное щелканье замков и задвижек, и дверь наконец открылась. На пороге стояла довольно миловидная женщина, которую я видела в окне, и приветливо улыбалась.

— Пожалуйста, заходите, только разувайтесь, у нас чисто. Я только что вымыла полы.

— Спасибо. Непременно.

Я обула тапочки и прошла в большой холл, обставленный мягкой мебелью. Женщина изучающе смотрела на меня, не убирая с лица улыбки, потом сказала:

— Давайте я поставлю вашу сумку.

— Нет, спасибо, она всегда со мной, — я мягко, но решительно отстранила ее протянутую руку.

— Как хотите. Лева вам срочно нужен или можете подождать?

— А он очень занят?

— В общем, да, он внизу, в своей лаборатории. Вы садитесь, Мария. Меня зовут Людмила…

— Я в курсе, — соврала я, усаживаясь в большое кресло. — Он много о вас рассказывал.

— Неужели? — удивилась она. — Странно.

— Что ж тут странного? — ляпнула я, разглядывая богатую обстановку.

— Мы с ним только вчера познакомились, а он уже всем рассказал, — расстроенно пожала она плечами.»

— Он всегда всем рассказывает о своих женщинах, — я посмотрела на нее с коварной усмешкой. — Обо мне он тоже всем рассказывал. Но это было давно.

Людмила изменилась в лице, но не подала вида. Пристроившись напротив меня на диванчике, она стала разглядывать мое лицо. Я была гораздо моложе ее и намного симпатичнее. Не знаю, что уж она обо мне подумала, но вслух сказала только:

— Знаете, он сегодня примчался с работы такой расстроенный, сердитый, даже отказался от пирога, что я ему приготовила. Я так старалась, пекла, хотела угодить, а он… — Она замолчала и грустно опустила глаза, задумавшись о своей горькой женской участи.

А чем он в лаборатории занимается? — ненароком спросила я.

Как, разве вы не знаете? — удивилась она. — Но вы же… — Тут глаза ее расширились, и она схватилась за сердце. — Боже мой, он же предупреждал, что… — Она начала медленно подниматься, скривившись от страха. — Нельзя же было никого впускать…

— Сидеть! — рявкнула я. — А то пристрелю!

Людмила рухнула обратно на диван и зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Я поднялась, вытащила из сумки пистолет с глушителем и потрясла им перед ее носом, сказав:

— Видишь, дорогуша, эту штучку? Из нее вылетают пули. Где тут у вас кладовка?

Она показала свободной рукой куда-то дальше по коридору.

— Вставай! Иди в ту сторону, и ни звука, если хочешь и дальше печь пироги!

Через минуту я закрыла ее в кладовке, подперев для верности дверь стулом. Несчастная женщина даже не сопротивлялась.

Проверив верхние этажи и убедившись, что в доме больше никого нет, я пошла вниз искать эту самую лабораторию, где Крильман наверняка уже химичил над трупом бедняги Горбатого, которого и после смерти никак не могли оставить в покое зловредные люди. Мало того, что всадили десяток пуль, так теперь еще и над трупом изгаляются. Я просто сгорала от нетерпения узнать, что творит с ним этот странный доктор. Отыскав в дальнем конце коридора лестницу, ведущую вниз, я начала осторожно спускаться. За поворотом стены, внизу лестницы, горел свет, но никаких звуков не было слышно. Преодолев эту часть пути, я оказалась еще в одном коридоре, от которого в разные стороны расходились двери. Пистолет я держала в руке, снятым с предохранителя. Если бы сейчас кто-то кинулся на меня, я бы не раздумывая выстрелила. Сама себе я напоминала бомбу, готовую взорваться в любое мгновение.

В другом конце коридора виднелось открытое помещение гаража, в нем стояла та самая «Волга», в которой мне уже довелось прокатиться сегодня. Свет в гараже не горел. Гадать, за какой же из дверей спрятан труп Горбатого, я могла до утра. Значит, оставалось только заглядывать в каждую. Занятие не из приятных, тем более что я наверняка наделаю много шума. Медленно, прислушиваясь и оглядываясь, держа перед собой пистолет, я двинулась к ближайшей двери справа. Она оказалась запертой. Со следующей повезло еще меньше — у нее даже не было ручки. Так я добралась до гаража, не сумев заглянуть ни в одну комнату. В гараже не было ни души, и я перешла на другую сторону коридора. Гул проезжающих по улице машин едва доносился до подземелья, но стены каждый раз слегка дрожали, и у меня по коже пробегали мурашки. Взявшись за ручку очередной двери, я ощутила неприятный холодок в позвоночнике и резко обернулась. Страшная, оскаленная рожа с окровавленным ртом и выпученными глазами, протянутые ко мне скрюченные пальцы — вот что я ожидала увидеть за спиной. Но ничего этого не было. По-прежнему стояла тишина. Меня передернуло. Судорожно вобрав в себя воздух, я немножко ослабила побелевшие от напряжения пальцы, сжимавшие пистолет, и тихонько потянула ручку двери на себя. Она подалась без скрипа, и я увидела обыкновенный встроенный шкаф, заполненный хламом и слесарными инструментами. У меня отлегло от сердца. К следующей двери я уже двигалась смелее. Но не успела даже ухватиться за бронзовую ручку, как вдруг погас свет. Стало абсолютно темно, и меня охватила паника. Прижавшись к стене спиной, я выставила пистолет и прислушалась. В начале коридора, откуда я пришла, громко хлопнула дверь. Теперь я могла выбраться только через гараж. Умирая от страха, двинулась к нему на ощупь, вдоль стенки, благо отошла совсем недалеко. Бедное мое сердечко металось, стучало неистово, но я ничем не могла ему помочь, потому что была на грани припадка. Мне хотелось кричать, но я боялась выдать себя.

И вдруг я кожей ощутила чье-то присутствие в темноте. Потом услышала сдавленное дыхание и крадущиеся шаги. Казалось, кто-то тянет ко мне руку и вот-вот дотронется… Это было поистине непереносимо и мерзко, но из последних сил я держалась и ползла вдоль стены. Господи, за что мне такое наказание!

Душа чуть не покинула меня, когда дверь гаража перед моим носом с грохотом захлопнулась. Я оказалась в ловушке, в западне, как в том холодном и темном ящике в морге. Неизвестность давила и разрывала меня на части. Закусив губу от отчаяния и бессилия, с непроизвольно вырвавшимся из моей груди стоном я сползла по стенке на пол. Пистолет с шумом выпал из ослабевшей руки, и пришлось смириться с неизбежным. Слезы градом покатились из глаз, и я разрыдалась, как маленькая девочка. Хриплое дыхание отчетливо раздалось прямо надо мной, и в следующее мгновение голова моя раскололась на части, и я провалилась в забытье…

…Очнулась я уже в гробу. Это был довольно неуютный, грубо сколоченный ящик, обитый красной материей снаружи, а изнутри застеленный простыней. Он был явно не моего размера — связанные ноги с трудом помещались в нем, а плечи упирались в жесткие доски. Я была опять обмотана пластырем, только рот на этот раз не был залеплен. Крышка стояла рядом, у стены, на табуретке лежал молоток с гвоздями. В просторной комнате горел свет. Она была похожа на операционную. Посередине стоял операционный стол, над которым висела большая лампа, еще виднелись небольшая тумбочка с хирургическими инструментами, раковина с кранами для воды, несколько стульев, шкаф и огромный холодильник. На столе, как и положено, лежал совершенно голый человек, которого я не могла рассмотреть из-за яркого света, а около него стоял доктор Крильман в марлевой повязке со скальпелем в руке. Увидев все это, я пожалела, что очнулась. Лучше бы он так и закопал меня, бесчувственную, в землю, чтобы не испытывать этого ужаса. Я пошевелилась, и он обернулся.

 — А, очухалась, дрянная девчонка! — зло проговорил он, направляясь ко мне со скальпелем в испачканной чем-то руке, затянутой в хирургическую перчатку. — Сейчас мы с тобой поговорим по душам, — он осклабился и провел лезвием перед моим лицом.

Я зажмурилась.

— Страшно, сучка? — процедил он. — Ничего, радость моя, это еще цветочки. Ты у меня еще пожалеешь, что родилась на свет. Ты умрешь в страшных муках, я обещаю, и теперь тебя уже ничто не спасет. Но сначала мы поговорим. Подожди только, я закончу с моим клиентом.

Открыв глаза, я увидела, как он вернулся к «больному». Привыкнув к свету, я пригляделась — и о, ужас! Моему взору предстала страшная картина. Все тело лежащего на столе Горбатого, которого я сразу узнала по физиономии, было искромсано вдоль и поперек. Меня чуть не вырвало. Слава Богу, хоть не было крови, а то бы я опять упала в обморок.

Склонившись над разорванной ногой бандита, Крильман поковырялся в ней руками, подергал, что-то хрустнуло, и он вытащил какой-то тускло блеснувший предмет. Осторожно, будто это большая ценность, отнес предмет к шкафу и положил на полку. Потом, удовлетворенно оглядев развороченные останки, вышел из операционной.

Вскоре послышался грохот, и в комнату вкатилась металлическая тележка с гробом. Он был побольше, чем мой, и накрыт крышкой. Подкатив этот нехитрый транспорт к телу, доктор снял крышку и уложил Горбатого в гроб, свалив его как попало, и даже смел ладонью со стола крошки. Затем опять закрыл крышку, принес молоток с гвоздями и начал заколачивать. Каждый удар дикой болью отдавался у меня в голове, по которой, очевидно, этим самым молотком уже один раз ударили. Закончив, Крильман взглянул в мою сторону, недобро ухмыльнулся и поволок тележку с гробом обратно. Я от всей души позавидовала Горбатому: ему уже было все равно, он ничего не чувствовал. А каково будет мне, если этот врач-садист начнет так же разделывать меня, да еще без наркоза, как обещал? Нет, лучше умереть сейчас! Но как?! На этот раз меня связали так, что я вообще не могла шевелиться, даже дышать было трудно. Я прислушалась. Сюда не доходил даже звук машин, значит, кричать бесполезно. Не знаю почему, но мне не хотелось страдать и мучиться, мне хотелось домой, к Валентине, чтобы достать из холодильника бутылку водки, надраться и забыть весь этот кошмар и никогда больше к нему не возвращаться даже в мыслях или во сне. Не дай Бог кому-то такое пережить!

Крильман вернулся с порожней тележкой, снял белый халат, бросил его на стол, где ранее лежал мертвец, будь он неладен, и уселся рядом с моим гробом, у изголовья. Но этот изверг, судя по всему, не собирался меня оплакивать или читать панихиду по безвременно усопшей рабе Божьей Марии. Вместо этого он закурил сигарету, выпустил мне в лицо густую струю дыма, посмотрел, как я морщусь, и с дрянненькой улыбочкой сказал:

— Ну вот, я закончил, и, как видишь, тебе не удалось мне помешать. Я всегда добиваюсь того, чего хочу. Ты, наверное, ломаешь голову, зачем понадобился мне этот мертвый уголовник? Хи-хи-хи! — тоненько хихикнул он. — Ставлю миллион против ничего, что ни за что не догадаешься! И правильно, и незачем тебе знать — на том свете тебе это все равно не понадобится. Ты мне вот что лучше скажи: как ты мой адрес узнала?

— Вы в курсе, что ваш дом окружен и сюда вот-вот ворвется мой босс и изрешетит вас из пистолета? — выдала я ему с усмешкой.

— Не смеши меня, сучка! — Он пригладил свою бородку. — Твой босс — идиот. Я уже все о нем знаю. Он начинающий дилетант, таких сейчас полно на каждой помойке, и мне, профессионалу, такие не страшны. К тому же его здесь нет и быть не может. Ты думаешь, я не видел, как ты пришла? У меня здесь, между прочим, видеофон стоит. Хорошо, что эта глупая курица тебя впустила, хотя я ей сказал, дуре, никого не впускать. Я ведь специально тебя в подвал заманил, чтобы ты уже никуда не делась. У меня даже прибор ночного видения есть для таких случаев. Так что, детка, у тебя нет никаких шансов, а теперь рассказывай мне все, что разнюхала обо мне, и тогда, может быть… — он сделал паузу, — я тебя пожалею.

— И отпустите? — с надеждой спросила я.

— Можно сказать и так, — он хитро усмехнулся. — Просто убью перед тем, как закопать в землю. В противном случае я тебя усыплю и похороню в этом гробу. Представляешь, что с тобой будет, когда ты проснешься? — Он хихикнул, а мои волосы встали дыбом. — Ты будешь лежать в могиле рядом с этим бандитом, и никто никогда не узнает, куда ты исчезла, и не придет на твою могилку, чтобы положить цветочки или покрасить оградку. Ты будешь покоиться там, где хоронят дохлых собак и бомжей, — на свалке, а не на кладбище. Вместо креста, — продолжал смаковать он, — на твоей могиле будет куча помоев или говна. Нравится тебе такая перспектива? У меня, например, так просто сердце радуется, как подумаю о тебе. Ты за все заплатишь, курва длинноногая: за мои хлопоты, за потраченные нервы, за Замуховского, который сейчас лежит в коме, за Александра, у которого парализовало половину лица, за сутенера, от которого я с таким трудом и затратами отмылся сегодня, — за все получишь, когда будешь лежать и задыхаться в гробу под двухметровой толщей земли. Может, ты даже еще и увидишь, как тебя начнут живьем разъедать черви, почувствуешь их вкус, когда они полезут тебе в рот, а ты станешь поедать их, потому что тебе будет очень хотеться кушать. Ты умрешь медленно и страшно — это будет моей местью всем тем, кто мешает мне, и уроком в назидание глупцам.

— Дяденька, а может, не надо? — прохныкала я. — Честное слово, я больше не буду! Отпустите меня, пожалуйста, я ничего никому не скажу.

— А какого хрена тогда ты сюда приперлась, да еще и с пистолетом? Чтобы пожелать мне спокойной ночи? Или, может, извиниться за доставленные неприятности? Увы, это не так, и ты сама об этом знаешь. Поэтому я уничтожу тебя как единственную свидетельницу моего бизнеса. Больше ведь никто не знает, не так ли? По крайней мере не догадывается. Замуховский ничего не скажет— он сам по уши замешан, как и студенты… Кстати, ты не знаешь, где Дмитрий, с которым мы ехали в машине?

— Отпустите меня, — всхлипнула я, — пожалуйста!

— Ну что за народ пошел? — удивленно воскликнул он. — Сами лезут в пекло, а потом просят кочегара, чтобы он их вытащил! Тебя же никто сюда не звал и в морг тоже, и в машину мою тебя силком не запихивали. Зачем ты все это делала? Тебе бандиты большие деньги пообещали? Сколько, скажи, мне интересно просто.

— Тысячу баксов! — соврала я как бухгалтер, не желая раскрывать истинные доходы своей фирмы.

— Тысячу?! И за какую-то паршивую тысячу ты рисковала жизнью?! Не верю! Впрочем, теперь это уже не имеет значения — тебе конец, и ты умрешь бесплатно. Кстати, тебе повезло — твоим родственникам не надо будет тратиться на похороны. Может, им счет выставить, а? — Он гадливо подмигнул. — Так ты не видела моего помощника?

— Видела. Это он дал мне ваш адрес. Я сдала его в милицию. Он там все уже рассказал, и вам все равно не спастись.

— Неправда, — усмехнулся он. — Он не мог ничего рассказать. И не могла ты его сдать, потому что тебя саму милиция ищет.

— Но ведь вас же сдала?

Он на мгновение задумался, почесал бородку и проговорил:

— Нет, меня ты не сдала, а подставила, причем нагло и подло, и за это я на тебя очень разозлился.

— А за что меня ищут?

— За разбойное нападение на морг и за сексуальные домогательства к порядочным мужчинам! — хихикнул он.

— Это вы-то порядочный?! Да от вас за версту разит подлостью!

— За запах не сажают, милая моя, он не является доказательством на суде. А вот тебя хотят посадить за нанесение тяжких телесных повреждений, наглое вторжение в чужую машину и попытку совратить всеми уважаемого гражданина с целью вымогательства и шантажа. Но не волнуйся, тебя не посадят, я избавлю тебя от суда и тюрьмы.

— Огромное вам спасибо! — от души поблагодарила я ублюдка и плюнула ему в рожу.

— Не понимаю, за что, — спокойной утерся он. — Итак, давай перейдем к делу. Что знает твой детектив обо мне? Только говори быстрее, а то уже пора ехать на свалку.

— Я все скажу, если вы удовлетворите мое любопытство, — твердо заявила я. — Скажите, зачем вам понадобился этот труп? Могу я, в конце концов, знать, за что так мучилась?

Он посмотрел на меня, тяжко вздохнул и сказал:

— Черт с тобой! Но только поклянись, что потом все мне расскажешь, и только правду.

— Клянусь! — заверила я его.

— Ты знаешь, сколько, к примеру, стоит искусственное сердце? — спросил он весело.

— Понятия не имею.

— Так вот я тебе скажу: очень много, очень, особенно если изготовлено за рубежом. В человеке иногда бывает напихано столько дорогостоящих искусственных органов и их заменителей, что он напоминает сундук, набитый драгоценностями. Просто сумасшествие зарывать все это в землю! Такие органы не портятся, не нужно возиться с ними, как с натуральными, поэтому они так меня и привлекают. Нет ничего проще, как вытащить их, немного привести в божеский вид, а потом поставить кому-то другому за громадные деньги. Никто и не узнает, что ему поставили уже бывшее в употреблении сердце. Главное, чтобы работало, не так ли? А этот бандит был буквально напичкан такими штучками. У него была трудная жизнь, его часто били, резали, в него не раз стреляли. В результате на нем не осталось живого места в буквальном смысле слова. У него было много денег, и он лечился за границей. На поломанных руках, ногах и ребрах у него стоят платиновые и серебряные пластины, в пробитой черепушке — то же самое, у него искусственное сердце, золотые зубы и так далее. Я все это вытащил. К сожалению, в таком виде его теперь не примет ни один родственник — он весь распотрошен. Поэтому пришлось похитить его из морга. Честно говоря, не думал, что его дружки так рьяно станут его искать. Обычно им нет никакого дела до своих трупов. Но и они скоро успокоятся, занявшись своими делами.

— А откуда вы узнали, что в нем столько добра?

— Я же врач, миленькая моя, — спокойно сказал он. — Мне положено знать такие вещи. Тем более что он лечился в нашей больнице, есть медицинские карты, знакомые доктора. За небольшую плату мне всегда говорят, если имеется что-то интересное. Обычно я обхожусь без похищения, потому что вырезаю нужные запчасти прямо в морге. Родственникам говорят, что шрамы от вскрытия, и никто ни о чем не спрашивает. Но у этого урки оказалось бы слишком много шрамов, и обязательно бы возникли вопросы, а это для меня нежелательно. Пришлось пойти на риск, — он вздохнул. — Но теперь уже все позади.

— Ну и дрянь же вы! — прошептала я, пораженная таким откровенным цинизмом.

— Зато богат и счастлив! — рассмеялся он. — А ты думаешь, сейчас кто-то деньги по-другому зарабатывает? Как бы не так! Только те же бандиты, например, измываются над живыми людьми, а я, как видишь, над трупами, которым уже все равно, хи-хи.

— За это тоже есть статья в Уголовном кодексе, — попыталась я устыдить его. — Осквернение трупов.

— Ну-у, до этого, я уверен, не дойдет. А теперь твоя очередь рассказывать. — Он посмотрел на часы. — У тебя есть пять минут, выбирай: или умрешь сразу, или зарою живой.

— А вы что, бы выбрали? — искренне спросила я. — Посоветуйте, пожалуйста, а то я сама теряюсь от разнообразия возможностей.

Крильман посмотрел мне в глаза и сказал:

— Я советую тебе говорить правду.

— Даже не знаю, с чего начать. В общем, я никому ничего не сказала. Мой шеф понятия не имеет, куда я пошла, честное слово! Ваш помощник отказался разговаривать, только адрес назвал. Я приехала сюда на свой страх и риск. Это все. Пожалуйста, отпустите меня! — опять захныкала я.

— Что, даже и записки не оставила своему пентюху? — недоверчиво спросил он.

— В том-то и дело, что не оставила, забыла! — воскликнула я.

— Что-то ты темнишь, родная моя. Не верю я тебе. Ты же не полная дура. Впрочем, это не исключено. А пока сюда действительно никто не приехал, нужно тебя спрятать, да так, чтобы никто не нашел, — он подмигнул мне, встал и пошел к шкафу.

Что мне делать: кричать, ругаться, плакать, умолять? Все это бесполезно. Поздно, как говорят, пить боржоми. Я допрыгалась, и теперь уже окончательно. С ужасом смотрела я, как он намочил тряпку эфиром и пошел ко мне, как мерзко ухмыляется он под своей бородкой, как хищно блестят его глазки и раздуваются щеки.

— Прощай, радость моя, — ласково сказал он, прижимая к моему лицу тряпку. — Спи спокойно. Пусть земля будет тебе пухом…

 

6

На этот раз я оказалась умнее и не стала вдыхать в себя эфир, задержав дыхание и закрыв глаза, пока он держал платок на моем лице. Поэтому меня только слегка сморило, но я все слышала и не открывала глаза, чтобы он не догадался. Мне хотелось хоть немножечко пожить еще, пусть даже в такой страшной ситуации, но почувствовать себя на этом свете, который мне вот-вот предстояло покинуть навсегда. Сомнений на этот счет у меня никаких не было. Даже надежда, которая всегда умирает последней, казалось, заснула, одурманенная эфиром, и оставила меня одну лежать гробу.

Я услышала, как он закрыл гроб крышкой и начал стучать молотком, как заправский гробовщик. Открыв глаза, я смотрела в темноту, которую слабо освещал пробивающийся из щели последний крохотный лучик жизни и света. Потом Крильман буквально сбросил мой гроб на громыхающую тележку и потащил куда-то по бетонному полу своих казематов. Затем опять перегрузил, как я поняла, в машину, закрыл дверцу фургона с зашторенными окошками, сел за руль и выехал из гаража. Я представила себе два гроба, мирно стоящих в фургоне, мчащемся среди ночи на свалку, и мне стало ужасно обидно за свою бесцельно прожитую жизнь. Ну почему я такая? Все время попадаю в какие-то передряги, и еще ни разу никто не сказал мне за это спасибо! Значит, я действительно жила неправильно, не так, как нужно и как все? Может, и поделом? Сколько бы еще горя я принесла людям, если бы Крильман оставил меня в живых? Нет, все-таки он правильно поступает, он раскусил мою нечеловеческую сущность и теперь с чистой совестью везет на свалку, чтобы раз и навсегда избавить от меня настрадавшееся от моих безрассудных выходок человечество. Огромное спасибо ему за это! Жаль, что не успела поблагодарить его, а то бы он наверняка разрыдался от умиления. Смирившись со своей участью, я уже не так переживала, хотя жуткие сцены с червями, расписанные Крильманом, так и лезли в сознание и всплывали страшными образами в темноте моего последнего пристанища. Я пыталась вспомнить хоть одну молитву, но ничего не получалось, потому что я никогда их не знала. Что ж, придется отойти без последнего напутствия. Все равно Акира подберет мою грешную душу, когда она попадет на тот свет, как сделал это уже однажды на этом свете. Валентина, наверное, сойдет с ума, разыскивая меня по всей Москве. Прибежит к Родиону и вышибет из него мозги. А что тот может ей сказать, если сам ничего не знает? Да и поздно уже будет — меня закопают, и не одна собака не догадается, что я была у Крильмана. Студент наверняка прикинется идиотом, опять перехитрит босса и сбежит. Все, граждане, приплыли, спектакль окончен, кранты…

Машина наконец остановилась, и я услышала отдаленные голоса и надсадный гул тракторов. Это наверняка свалка. Крильман вышел из машины и заговорил с кем-то. Я хотела дрыгнуть ногами и поднять шум, чтобы услышали и поняли, что хоронят живого человека, но вспомнила, что этот грязный подонок намертво закрепил все мои члены к стенкам гроба. К тому же заклеил мне рот, когда якобы усыпил. Зачем только, непонятно. В общем, результатом всех моих усилий оказался лишь слабенький писк, который трудно было бы услышать, даже приложив ухо к самой крышке гроба. А рядом еще гудели и трактора. Короче, я успокоилась и начала считать последние, отведенные мне мгновения жизни.

— Сколько у вас? — спросил грубый, не совсем трезвый голос.

— Два гроба, Семеныч, — деловито ответил Крильман. — Держи двести баксов за каждый. Зарой побыстрее да поглубже. Трупы совершенно голые, так что не открывай крышки — все равно ничем не поживишься.

— Экий вы, Лев Моисеевич, неблагодарный! Совсем о нас не думаете. Накинули бы тогда еще сотенку, раз на них шмоток нет.

— Ладно, держи, только пошевеливайся!

— Я была уверена, что мои похороны оплачиваются заработанными мною же деньгами, которые Крильман опять вытащил из моего кармана. Вот скотина! Мне стало обидно за Родиона, из которого завтра бандиты начнут выколачивать эти зря потраченные мною деньги. Утешало лишь то, что работу я все таки выполнила, труп нашла и, можно сказать без всякого преувеличения, держала его у себя под боком. А очень скоро даже услышу, как чавкают, поедая его, трупные черви, и почувствую его разлагающийся запах. Только вот на фига мне все это сдалось?!

Машина снова тронулась и медленно поехала по неровной дороге в сторону усиливающегося шума тракторов, видимо, к месту захоронения. Сердечко мое тоскливо заныло, и я заплакала, беззвучно и обреченно. Потом, когда движение прекратилось, кто-то выволок мой гроб и сбросил на землю, отчего я больно ударилась головой о дно. Но эта боль была мелочью в сравнении с ужасом, охватившим меня, когда я поняла, что теперь меня уже точно похоронят.

Крильман дал по газам и уехал, а двое невидимых мне мужиков, что-то насвистывая, поволокли меня на руках к могиле. Нет ничего хуже бессильного отчаяния! Наконец гроб опустили на землю.

— Пошли принесем второй, а потом уж перекурим, — услышала я голос рабочего.

— Пошли, — согласился второй, и их шаги удалились. Вскоре раздалось их сопение и гулкий шлепок гроба с Горбатым о землю.

— Уф, это тяжелый, зараза! — сказал один.

— Дык тот же вон маленький, видать, ребенок лежит, — пояснил другой. — Ладно, доставай курево, а я пойду того хмыря позову.

— А он разве еще не уехал?

— Нет вроде, сказал, до утра будет смотреть. Какая нам хрен разница — лишь бы бабки платил. А то Семеныч, падла, все себе забирает, достал вконец!

— Иди уж, — проворчал другой, и мой гроб скрипнул под тяжестью его задницы, которую он на него опустил.

Я уже хотела было возмутиться такой наглостью, но потом вспомнила, где я нахожусь, и успокоилась. Ну характерец у меня — золото!

Послышались приближающиеся шаги, и мне показалось, что у меня уже начались галлюцинации, потому что я опять, как и в морге, услышала голос… Родиона. И ушам своим не поверила.

— Так, что у вас тут? — деловито спросил он. — Эти два, что ли?

— Они самые, — радостно ответил сидящий на моем гробу. — Тебе скорее вон тот нужен, побольше. Ты же говорил, здорового мужика ищешь. А этот, что подо мной, детский.

— Верно, Палыч, вскрывай тот, — согласился мой босс. — Мой покойник ростом под два метра, так что в детский гроб вряд ли войдет.- Ну что мне было делать?! Мне казалось, что сердце мое сейчас разорвется, но я никак не могла себе помочь. Ну загляни в этот гробик, начала я молить Родиона, вдруг бандита разрезали на части и уложили сюда, чтобы никто не догадался! Ты же сыщик, мать твою, должен все варианты просчитывать!!! На кой хер тебе еще эта громадная голова дана?

Но босс меня не слышал. Раздался скрип отдираемых досок, а потом его довольный голос:

— Это то, что мне нужно, мужики! Забивайте крышку и тащите гроб к выходу. Не знаете, откуда его привезли?

— Откуда нам знать? У Семеныча спроси, он здесь всем заправляет. Только не говори, что нам деньги давал, а то отберет, собака. Скажи, мол, сам нашел, и все дела.

— Договорились. Вот вам пятьсот баксов на выпивку, и тащите. А тот потом закопаете.

— Последняя надежда на спасение стремительно таяла. Сейчас Родион уйдет, и уже никому не будет до меня дела. Я громко заскрипела зубами и задергалась, но все было напрасно. Тут мужик, что сидел на мне, поднялся, гроб мой скрипнул, с крышки упала пылинка и угодила мне прямо в нос. Я громко чихнула…

— Ни хрена себе! — раздался ошеломленный голос Родиона, и наступила поистине гробовая тишина.

Видимо, они тупо уставились на мой гроб и не могли понять, что происходит вообще в этой жизни, если уже покойники начали чихать. Потом один рабочий уверенно проговорил:

— Это газы выходят. У покойников такое бывает.

— Какие, на хрен, газы, если это натуральный чих! Ты что, пук от чиха отличить не можешь? Ну-ка, вскрывай этот ящик. Посмотрим, что за добро вы тут хороните! — сердито приказал Родион. — Давай, давай, руки не отвалятся! Я еще доплачу.

Если бы я могла, то расцеловала бы босса во все мыслимые и немыслимые места. Спаситель мой, сокол ясный, солнце мое ненаглядное!

…Когда крышка открылась, я увидела три склонившихся надо мной изумленных лица. Одно из них было таким родным и близким, что слезы снова полились из меня водопадом.

— Что ты здесь делаешь? — наконец растерянно пробормотал босс. — И где твоя туалетная бумага?

…Потом мы ехали в нашу трансформаторную будку в отловленном боссом «уазике» вместе с гробом Горбатого, и я, сбиваясь и плача от счастья, рассказывала ему о своих похождениях. Он только слушал и хмуро качал своей большой лохматой головой. Когда я закончила, он сердито проговорил:

— Еще раз такое повторится, буду считать, что ты не прошла испытательный срок, договорились?

— Простите, босс, — радостно всхлипнула я. — Я больше не буду. А как вы здесь оказались?

— Я же тебе говорил, что у меня голова хорошо работает, — важно ответил он. — Если труп украли, значит, рано или поздно его должны были похоронить, а эта свалка — самое подходящее место. Туда всегда, по моим сведениям, бесхозные трупы привозят. Я уже несколько часов там проторчал, — проворчал он. — Весь дерьмом провонял.

— Ничего, отмоетесь. А что будем делать с Крильманом и тем студентом, что дожидается в будке?

— Не в будке, а в офисе, — строго поправил он. — А насчет этих двоих есть два варианта. Или мы сдаем их в милицию вместе с вещественным доказательством — вот этим трупом — и лишаемся половины гонорара, к тому же нас затаскают как свидетелей. Или забываем о Крильмане, но требуем с него определенную сумму за наше молчание. Какой вариант ты предпочитаешь? — спросил он и хитро посмотрел на меня…

 

Глава 2 ТОМУ, КТО МЕНЯ ПОЛЮБИТ

 

1

С тех пор как я начала работать секретаршей у частного детектива Родиона, моя жизнь обрела хоть какой-то смысл. У меня появились деньги, а с ними и независимость, о которой я раньше лишь мечтала. Мне даже опять стали сниться счастливые сны, чего не было уже на протяжении двух последних лет. Я начала просыпаться с хорошим настроением. Валентина прямо извелась от зависти и так бы и зачахла совсем, если бы я не предложила Родиону немного расширить штат и взять ее в качестве кухарки. В ответ тот, как всегда, буркнул что-то невразумительное, и я поняла, что он согласен.

Первое дело принесло нам сумасшедшие, по моим понятиям, деньги. Уркаганы, когда наутро мы предъявили им пусть слегка изуродованный, но все же труп их корешка, на радостях, не вдаваясь особо в детали случившегося, заплатили нам еще десять тысяч и пообещали рассказать о нас всем своим знакомым. Теперь в определенных кругах общества о нас знали, и это было неплохим началом. Негодяй Крильман остался по нашей милости на свободе, но был вынужден перечислить солидную часть своих нажитых за много лет неправедным путем немалых сбережений на счет Фонда помощи безработным детективам России, который тут же создал и возглавил не кто иной, как сам Родион Потапович — многоуважаемый мною босс.

На деньги Крильмана он выкупил в собственность трансформаторную будку вместе с прилегающим к ней участком земли, которую ранее просто брал в аренду, и за неделю на ней выросло еще два этажа. На первом остались кабинет с приемной и кухня, на втором мы устроили шикарную столовую, а на третьем разместились личные покои Родиона. Теперь это странное на вид сооружение, торчащее посреди двора, привлекало взоры изумленных горожан своей несуразностью и нелепостью, но зато нам там было просторно и уютно. Воспользовавшись своим правом компаньона, я настояла на том, чтобы после каждого удачно раскрытого дела на будке надстраивали очередной этаж. Тогда все будут знать, что наш бизнес процветает, и это послужит своеобразной рекламой. Босс, если не считать произведенного при этом оглушительного зубовного скрежета, был не против. Он, кстати, оказался довольно скрытным человеком, ничего о себе не рассказывал, больше отмалчивался, и я особенно ему не надоедала, тем более что самой было что скрывать.

После всего случившегося со мной я поняла, что теперь мне придется иметь дело не с простыми, добропорядочными людьми, а в основном с преступниками, которые живут по своим законам и правилам, и бороться с ними нужно их же способами и методами. Никогда раньше не сталкиваясь с миром зла, я, однако, как и все, знала, что в нем правят жестокость и сила — других доводов эти товарищи не приемлют и не понимают. Они сами создали эти законы, и я надеялась, через них же и погибнут. Вместе с тем мне не хотелось повторять того, что случилось со стариком Замуховским и его помощником, которые все еще лежали в больнице, — с ними можно было обойтись и помягче. Я трезво осознавала свои возможности и не хотела напрасных жертв. Поэтому, помня, чему учил меня приемный отец, дала себе слово не будить спящего во мне зверя — пантеру, — если бандит даст мне хоть малейшую возможность оставить его в живых. В конце концов, я жила среди людей, и нужно было учитывать их слабости, даже если это и закоренелые преступники. Впрочем, слабостей у меня и самой хватало, ибо прежде всего я была самой обычной девушкой…

Пока велось строительство этажей, я вплотную занялась приготовлениями к предстоящим схваткам. Первым делом купила себе красивые кожаные туфли и отнесла их знакомому обувщику Еремею Поликарповичу, некогда отмотавшему приличный срок за изготовление холодного оружия. Поколдовав над ними несколько дней, он напичкал их всевозможными прибамбасами, в результате чего они не потеряли своего вида, только слегка прибавили в весе, зато я теперь спокойно могла перемещаться в кишащем убийцами и маньяками пространстве родного города и безбоязненно ходить на любые задания. Еремей Поликарпович также изготовил мне накладные ногти из бритвенной стали, которые я приклеила суперцементом. Покрытые лаком для ногтей, они не бросались в глаза, не отличались по длине от обычных, но были остры, как лезвия дамасских мечей, и вполне безопасны в быту.

 

2

Только вчера закончили отделку третьего этажа, и сегодня утром уже вновь закипела работа в офисе. Вернее, как закипела: мы с Валентиной явились в трансформаторную будку для выполнения своих прямых обязанностей. Родион уже сидел в кабинете и внимательно изучал инструкции по пользованию различными шпионскими штучками, которых накупил великое множество. Это были «жучки» для подслушивания, подзорная труба, диктофоны, видеокамеры и даже прибор ночного видения. Поздоровавшись с нами, он продолжил свое занятие, а мы разошлись по рабочим местам: Валентина на кухню, а я — в приемную. У меня в приемной теперь стоял компьютер, факс, радиотелефон, новая мебель и даже телевизор с видиком в просторном холле для развлечения клиентов, которых пока еще не наблюдалось.

Было десять часов утра, и день обещал быть душным и жарким. Настроение у меня было отличное, самочувствие и того лучше. Правда, в последнее время меня все чаще одолевала мысль о мужчине, которого я до сих пор почему-то не встретила. И где, спрашивается, его носит? Почему я должна ложиться спать одна, мне не с кем сходить в кино и некому меня защитить от хулиганов в позднее время? Доколе я буду ждать этого умного, красивого и мужественного мужчину, который подарит мне счастье и разделит мои невзгоды? В конце концов, я симпатичная и современная девушка с огромным количеством достоинств, и мне не пристало сохнуть в одиночестве, не зная, куда девать бурлящие в моем горячем сердце чувства…

Я уже закончила оформлять на компьютере смету последних расходов босса, как на экране видеофона высветилась хрупкая фигурка уже немолодой женщины в простом ситцевом платье. Она стояла перед дверью нашего офиса и в раздумье разглядывала табличку на ней, которая сообщала каждому желающему, что он не ошибся, контора частного детектива Родиона находится именно здесь, в бывшей трансформаторной будке, постепенно принимающей вид Вавилонской башни.

Женщина вздохнула всей грудью, прижимая под мышкой небольшую сумочку из кожзаменителя, и оглянулась по сторонам. Судя по всему, она чего-то боялась или просто не знала, стоит ли вообще втравливать себя в неприятности, которые сулит всякое обращение в подобные заведения. Решив не дожидаться, пока она передумает и уйдет, я включила микрофон и спросила:

— Вам кофе с молоком или со сливками?

Она растерянно заморгала, оглянулась и потом удивленно уставилась на «глазок» видеофона, откуда донесся мой голос.

— Простите, это вы мне? — пролепетала она смущенно.

— Конечно. Мы всегда предлагаем клиентам кофе. Кстати, может, зайдете, а то на улице пить неудобно как-то.

— Спасибо, но я еще…

— Передумать сможете и здесь, с комфортом. Ну так как?

— Может, вы и правы, — пожала она плечами. — Я люблю со сливками.

Я впустила ее, она вошла и уселась в кресло, с любопытством рассматривая уютную обстановку. Валентина принесла на подносе кофе со сливками и печеньем, поставила на столик, бросив мимоходом изучающий взгляд на клиентку, и степенно вышла.

— Как у вас мило здесь, — улыбнулась женщина, помешивая ложечкой в чашке. — А снаружи все выглядит несколько странно…

— Важна не форма, а содержание, не так ли? — улыбнулась я в ответ. — Вы правильно сделали, что пришли именно к нам.

Она нахмурила выщипанные брови и опустила глаза.

— Я еще не решила, — пробормотала она.

— Ничего, мы подождем. Пейте, ешьте, смотрите телевизор, можете даже в бильярд сыграть, если желаете — нам не к спеху.

— Спасибо, вы так добры. — Она отхлебнула из чашки, поставила ее на блюдце, вздохнула полной грудью и решилась: — Так и быть, уболтали. С кем я могу переговорить?

— С боссом, — обрадовалась я. — Его зовут Родион Потапович, он — за этой дверью, — и показала глазами на кабинет. — Он у нас очень строгий, но зато настоящий профессионал.

Она поднялась, поправила платье и пошла к двери кабинета.

— Одну минуточку, я его предупрежу, — остановила я ее и включила селектор. — Босс, к вам посетитель.

— Зови, — раздался недовольный голос, видимо, я оторвала его от очередной инструкции.

— Вас ждут. — Я широко улыбнулась, чтобы компенсировать недостаток вежливости своего босса.

— Спасибо. Кстати, стоимость аппаратуры нужно вносить в основные фонды, а не в затраты, — произнесла она, глядя на экран моего компьютера, где я подбивала смету расходов. — Извините, что вмешиваюсь, просто я — бухгалтер.

Она скрылась за дверью, а я тупо уставилась на экран, покрывшись краской стыда — в бухгалтерии я соображала не больше, чем в генной инженерии. Через минуту босс попросил меня зайти с блокнотом, карандашом и спрятанным в сумочке диктофоном, который он велел мне всегда включать тайком от посетителей, чтобы особо их не смущать. Весь этот ритуал мы оговорили заранее. Я вошла, села в специально поставленное для меня кресло сбоку от кресла клиента, стоявшего прямо перед столом Родиона, и приготовилась стенографировать.

— Итак, Людмила Ивановна, я вас слушаю, — буркнул Родион, сложив руки на груди.

— Даже не знаю, с чего и начать, — потупилась она, нервно теребя в руках сумочку. — Наверное, вы не поймете…

— Это исключено, — важно проговорил босс и провел рукой по своей большой голове.

— Видите ли, я — главный бухгалтер небольшого фонда, — она замолчала, уставившись в пол. — Фонда развития велоспорта в Северо-Западном округе Москвы.

— Развития велоспорта? — озадаченно спросил босс и качнул головой, пробормотав: — Интересная идея… Продолжайте.

— Я работаю там уже четвертый месяц. Собственно, я не только бухгалтер, но и секретарь-референт, и финансовый директор в одном лице. Фонд, как я уже сказала, небольшой, всего три человека: директор, я и охранник. У меня были проблемы в свое время — долго не могла найти работу. Сейчас, сами знаете, как это трудно, чтобы и нравилось, и платили хорошо. Но я дала объявление в газету, мне позвонили из этого фонда, мы побеседовали с директором, и он принял меня с очень хорошим окладом. Я так обрадовалась, понимаете? Это такая удача — найти хорошую работу, — она вздохнула. — У меня очень высокая квалификация, я быстро наладила там всю отчетность, тем более что объем работы не очень велик. Директор — очень приятный во всех отношениях молодой мужчина — во мне просто души не чает, никогда грубого слова не скажет, всегда по понедельникам цветы дарит, и мне это очень приятно, понимаете?

— Понимаю, — сказал босс и съежился под моим язвительным взглядом — мне он ни разу не купил цветов, сухарь.

— Я все это говорю для того, чтобы было понятно, для чего я вообще здесь нахожусь. Не подумайте ничего дурного, я не больная и не сумасшедшая, просто не хочу терять такую прекрасную должность на хорошем месте. Три месяца мы проработали душа в душу, ни разу не конфликтовали, наоборот, директор, Сергей Борисович, даже не вмешивается в мои дела, всегда советуется в том, что касается финансов и так далее. Поверьте, я ему только добра желаю, дай Бог ему долгих лет здоровья и счастья. Вы меня понимаете?

— Нет.

— Ну вот, я так и знала, — огорченно протянула она и потупилась. — Наверное, мне лучше уйти.

— Не спешите, Людмила Ивановна. Может, скажете что-нибудь еще? Или хотите, чтобы я сам угадал причину вашего прихода?

Она подняла глаза и неуверенно произнесла:

— А вы сможете?

— Попробую, — вздохнул босс и, возведя глаза к потолку, проговорил: — Директор совратил вас и требует, чтобы вы сделали аборт.

Бедняжка покраснела и вздохнула:

— Если бы. Нет, все гораздо сложнее. Попробуйте еще, а то у меня самой язык не поворачивается.

Родион задумался. Я прислушалась, стараясь уловить звуки шевеления его гениальных мозгов, но ничего не услышала, кроме привычного сопения из-под очков. Наконец он выдал на-гора еще одну, на мой взгляд, не менее шокирующую версию:

— Вы присвоили себе крупную сумму, и теперь велоспорту в Северо-Западном округе грозит неминуемый упадок!

Она поерзала на стуле и ничего не сказала. Босс недовольно скривился и стал набивать трубку.

— Хорошо, — сказал он, — я буду быстро перечислять свои гипотезы, а вы остановите меня, когда я попаду в цель, договорились?

Она кивнула, причем сделала это с полной безнадежностью. Меня просто раздирало любопытство, и тоже хотелось чего-нибудь ляпнуть, но я не имела права вмешиваться.

— Тогда поехали, — сказал босс и, воздев глаза к потолку, монотонным голосом начал перечислять: — Вы убили директора? Подари ли его цветы мужу на день рождения? Продали конкурентам бизнес-план фонда? Украли пресс-папье? На вас наехали рэкетиры? Велосипеды, которые вы закупили, оказались ворованными? Директора похитили? Вы положили глаз на директора, а он занимается любовью с охранником? Вам кажется, что охранник хочет вас убить? Директор оказался незаконнорожденным сыном вашего мужа…

Несчастная бухгалтерша с ужасом смотрела на моего гениального босса, спокойно продолжавшего перечислять чуть ли не все смертные грехи человечества за последние пять сотен лет. Мне даже показалось, что она сейчас вскочит и как ошпаренная выскочит из проклятого офиса, чтобы навсегда забыть к нам дорогу. Но, видно, от шока силы покинули бедняжку, и она Оставалась сидеть с открытым ртом и выпученными глазами. Когда босс дошел до версии о том, что велосипеды, поставляемые фондом, вовсе не велосипеды, а секретное биологическое оружие и бухгалтерша хочет вывести начальство на чистую воду, чтобы спасти спортсменов от неминуемой мутации, Людмила Ивановна отчаянно вскрикнула:

— Хватит, остановитесь! Я больше не выдержу! Дайте мне воды!

Родион удивленно посмотрел на нее и кивнул мне. Я налила стакан воды и поднесла ошизевшей клиентке. Та жадно выпила и быстро сказала:

— У вас очень богатая фантазия, молодой человек, я просто поражена, честное слово. Но все это, к счастью, не имеет никакого отношения к цели моего прихода.

— Поверьте, я еще не до конца исчерпал все возможности и наверняка, если продолжу, наткнусь на нужный вариант, — уверенно заявил он. — Вы же отказываетесь сами рассказать, а других способов помочь вам я не вижу.

Меня так и подмывало сказать, что она у нас пока только вторая клиентка и босс просто не хочет ее отпускать. Поразмыслив, я решила все-таки вмешаться:

— Может, вы напишете все вкратце на бумаге? Тогда ваши уста останутся чистыми…

Босс бросил на меня уничтожающий взгляд, а женщина оживилась:

— Действительно! Зачем мучиться, когда можно написать. У вас есть бумага?

Я вырвала из блокнота листок и протянула ей вместе с карандашом, не обращая внимания на громкое сопение разъяренного босса, которому подобное не пришло в голову. Ничего, пусть знает, что у меня в голове тоже не опилки, как он утверждает.

Быстро что-то накорябав, она свернула листок и стыдливо отдала мне, а я положила его на стол перед Родионом и вернулась на свое место. Тот прочитал и надолго замолчал, поверх очков разглядывая клиентку. Я прямо вся извелась, так мне хотелось выдрать у него записку и сунуть в нее свой симпатичный носик. Ну, нельзя же так издеваться, в конце концов! Но он все-таки заговорил:

— Вы уверены, что правильно понимаете значение этого слова? — спросил наконец босс.

— Слова «клептомания»? — Она оскорбленно вскинула голову. — Конечно! У меня высшее образование, между прочим.

— А с чего вы решили, что ваш директор страдает именно этой болезнью?

— Но… иначе я тогда не могу объяснить его действий, — растерянно произнесла она. — Не может же человек, находясь в здравом уме и трезвой памяти, сам у себя воровать деньги!

— Ну-ка, ну-ка, расскажите-ка все подробнее! — подался вперед Родион, поправляя очки.

—Все началось не так давно, больше месяца назад. А может, просто раньше я не замечала, потому что только входила в работу, изучала дела, — заговорила она печальным голосом. — Знаете, печать хранится всегда у него. Когда мне нужно оформить платежное поручение или другой финансовый документ, он ее дает, а потом сразу забирает. Так что больше никто не может ею воспользоваться, чтобы, например, получить деньги в банке или перечислить их с нашего счета на другой. Подписей на платежках только две: его и моя, но их можно подделать. Знаете, как бывает, когда, к примеру, бухгалтера на месте нет, а нужно срочно отправить деньги? Директор просто подделывает мою подпись, ставит свою, прикладывает печать и сам несет в банк. А я потом по выпискам из банка узнаю, когда, куда и какая сумма отправлена. В общем, кроме нас двоих, никто не может снять деньги со счета. Это раз. Еще у нас есть сейф, в котором хранится наличность. Ключи от сейфа тоже у нас двоих. Сейф стоит у него в кабинете. Когда я беру оттуда деньги, то всегда пересчитываю их и записываю сумму в особую тетрадь. Если деньги нужны ему, то он тоже говорит мне, сколько берет, чтобы я была в курсе и записала, понимаете? — Да.

— Вы не думайте, мне не нужны лишние неприятности, тем более что работа мне нравится, я ею дорожу и не хочу потерять. Но мне не хотелось бы… садиться в тюрьму.

— Может, объясните толком наконец, что у вас случилось! — раздраженно проворчал Родион, вытирая вспотевший лоб белоснежным платком от Валентины.

— Так я же и объясняю! — обиженно воскликнула женщина. — Я стала замечать, что пропадают деньги. Сначала обнаружила недостачу в сейфе. Сумма была небольшая, около ста долларов. Но когда спросила у шефа, он сказал, что не брал. Причем так искренне и неподдельно, что я сама засомневалась в своих записях. На следующий день не хватило уже пятисот долларов, и опять он заявил, что понятия не имеет, где они. Сами понимаете, что мне не очень удобно спрашивать у начальника, где его деньги, но мне ведь нужно потом перед ним отчитываться, не говоря уж о налоговой инспекции! Самое удивительное, что когда он берет деньги при мне, то всегда сообщает об этом, как и раньше. Я ничего не могла понять, думала, что крыша, простите, поехала или склероз начался. Был бы это мой сейф, я бы сменила замок или новый купила, но здесь я не командую, правильно? Вот я и говорю. Таким макаром из сейфа за месяц испарилось в буквальном смысле слова почти десять тысяч долларов! Представляете?! Скоро нужно сдавать баланс, а что я ему скажу? Ведь я-то точно знаю, что сама не брала ни копейки без спросу и надобности! А он тоже говорит, что не берет. Да я потом уже и спрашивать перестала, неудобно все-таки. Это все равно как если бы я залезла к нему в карман и заявила, что у него там не хватает десяти тысяч, и потребовала бы объяснений, на что он их потратил! Но мне-то нужно отчетность вести, вот в чем весь ужас! — Она перевела дух и заговорила более спокойно: — Впрочем, это еще цветочки. Две недели назад, когда я уже была окончательно смущена происходящим, я обнаружила, что деньги пропадают и со счета в банке! Естественно, я спросила у директора номер договора, выписанный счет и так далее, чтобы подшить все в папку. Я-то вполне логично считала, что он просто сам все оформил и перевел куда-то деньги, как раньше. Но, к моему удивлению, он стал обвинять меня в том, что у меня в бухгалтерии бардак и я не могу найти ни одного нужного документа. То есть дал понять, что он ничего никуда не переводил и вообще не имеет к этим деньгам никакого отношения. Я по-настоящему испугалась. Сумма-то была не маленькая — пять тысяч долларов…

— Ого! — присвистнул босс.

— Вот и я тоже говорю. Понимаете, вся абсурдность ситуации в том, что это его деньги и ему нет никакого смысла скрывать от меня, куда и как он их тратит. Да пусть хоть переводит их на эту, как ее там… любовь по телефону, или, как вы говорите, в общество голубых. Мне-то какое до этого дело! Мое дело все оформить и отчитаться перед налоговой. Но он упорно отрицает все и еще меня обвиняет, понимаете?! Я уж и спрашивать перестала в последнее время. Он еще три раза снимал и теперь в общей сложности недостача составляет почти двадцать пять тысяч долларов! При этом Сергей Борисович по-прежнему внимателен и обходителен со мной, все так же улыбается и говорит комплименты. А у меня на душе кошки скребут, и хочется повеситься, честное слово! — Она всхлипнула, уронила голову, и плечи ее начали вздрагивать.

Босс ошеломленно смотрел на нее, не зная, что сказать и как утешить, а я пыталась поставить себя на ее место. С чего бы это, например, Родион стал тайком таскать из своего сейфа деньги, зная, что ему за это ничего не будет? Ведь он и так может их взять. Бухгалтер — это робот, который только оформляет сделки, которые ему прикажут оформить, не вдумываясь в их смысл, как и я это делаю. Он приказал — я выполнила, и все. Нет, тут что-то не сходилось…

— Простите, — заговорил босс, когда женщина немного успокоилась. — Вы точно знаете, что, кроме вас двоих, никто не может снять в банке деньги?

— Конечно! В выписках ведь указано все. Более того, я даже спрашивала у операционисток в банке, они сказали, что приходил сам Сергей Борисович и приносил платежки. Ошибки быть не может. А он отказывается! Я попала в совершенно дикую ситуацию. Или меня нагло подставляют, улыбаясь в глаза, или Сергей Борисович сам не знает, что творит, к чему я склоняюсь больше. Может, у него клептомания и он ворует сам у себя, а потом просто ничего не помнит? Но не могу же я оскорбить его таким ужасным и абсурдным подозрением! Повторяю, я хочу сохранить свою должность. Но до конца месяца мне нужно сдать баланс, а никаких документов на эту сумму у меня нет. Есть только недостача и очевидные факты. Что мне делать?

Босс что-то чертил карандашом на листке бумаги, какие-то детские каракули, и шмыгал носом. Через минуту, закончив свой замысловатый рисунок, бросил карандаш на стол и поднял голову:

— Вы уверены, что сам у себя директор воровать не может?

—- А вы бы стали тайком от самого себя воровать деньги из своего бумажника? — в свою очередь спросила она. Босс задумался.

— Это маразм, — наконец твердо ответил он. — Абсурд!

— Вот и я о том же, — печально проговорила она. — Ведь он может истратить хоть все деньги этого фонда, тем более что сам его создал, на свои сбережения. Я проверяла учредительные документы, устав и так далее — все в порядке, это его фирма. Деньги к нам поступают от различных благотворительных организаций, и они никакой отчетности, куда мы их истратим, не требуют. Все отдается на его усмотрение — так записано в договорах. Он очень уважаемое лицо в среде велоспорта, его многие знают и потому доверяют. Мы поддерживаем детские велоклубы в округе, обеспечиваем различные велогонки и так далее. Никто никогда не предъявлял к нам никаких претензий. Да и какие могут быть претензии? Дареному коню в зубы ведь не смотрят. Это маленький частный фонд, ничего криминального в нем нет и быть не может. У нас нет никаких льгот и скидок. В общем, я схожу с ума!

— Может, у директора есть двойник? — предположил босс.

— Может, и есть, — пожала она плечами. — Только тогда тому нужно еще иметь и нашу печать, реквизиты и уметь подделывать подписи на банковской карточке. Если бы все было именно так, я бы вздохнула спокойно и была счастлива.

— А кроме денег, ничего в офисе не пропадало?

—Что вы имеете в виду? — насторожилась она.

— Ну, вещи, оргтехника, мебель. Мало ли чего может пропасть…

— А, вы уже говорили про пресс-папье, — усмехнулась она. — Нет, это же смешно, тем более что есть охранник, Степа, у него пистолет имеется и разрешение на него.

— А каково личное благосостояние директора?

— По-моему, — она оглядела кабинет, — гораздо лучше, чем у вас. У него большая квартира в том же районе, шикарная машина «Ауди», всегда есть деньги в любом количестве. Одним словом, преуспевающий бизнесмен. К тому же весьма привлекателен как мужчина, — она слегка порозовела и стушевалась. — Но это к делу не относится. Меня он не совращал…

По ней было видно, что она сожалеет об этом, но я ничего не сказала вслух, ибо была уверена, что ее чувства не имеют никакого отношения к данному делу. Родион продолжал выуживать информацию:

— Мне все же непонятно: вы можете сесть в тюрьму, однако ничего не предпринимаете и покорно ждете своей участи. Все ведь непременно вскроется.

Она смущенно потерла пальцем кончик носа и проговорила:

— Ну почему же, я же пришла к вам, это во-первых, а во-вторых… — Она замялась. — Он пообещал отправить меня на Багамы на две недели за счет фирмы, если я успешно сдам баланс, вот!

— По-моему, вам светит не две недели на Багамах, а два года, в тюрьме, — проворчал он. — Разве это не очевидно?

— Может, вы и позволяете себе ездить на выходные за границу, — с вызовом заявила та, — а я там сроду не была! И потом, для хорошего бухгалтера ничего не стоит свести баланс, какой бы ни была недостача. Другой вопрос, что он сам может спросить, где эти деньги, — вот в чем беда! Он же утверждает, что не брал.

— Все с вами ясно, — вздохнул босс. — Но что вы хотите от меня?

— Как? Разве не понятно? — Она удивленно подняла брови. — Я хочу знать, ради чего рискую. Если это клептомания — тогда ясно, а если нет, то тогда что? Причем не забывайте, что я не хочу терять эту работу, шеф ничего не должен знать.

— А как насчет оплаты?

— Сколько вы берете? — тихо спросила она.

— Все, что дают, — тут же ответил он.

— Тогда найдите мне эти сорок тысяч и получите… четверть, согласны?

Босс внимательно посмотрел на нее, вертя в руках карандаш, и буркнул:

— Договорились. Теперь к делу. Ваш директор увлекается женщинами?

— В каком смысле? — Она опять покраснела.

— В прямом. Он таскается за юбками, у него есть любовница, жена, дети на стороне и так далее?

— Нет, он не женат. Насчет юбок не знаю, но уверена, что такой красавец вряд ли скучает в одиночестве по ночам, — со вздохом произнесла она. — Как вы понимаете, я не слежу за ним и в личную жизнь не вмешиваюсь.

— Но он обращает на вас внимание как на женщину?

— Конечно! — улыбнулась она. — Делает комплименты, всегда подмечает, во что я одета, какая у меня прическа или духи — он вообще редкий мужчина, таких сейчас уже почти не осталось…

— Прекрасно. Тогда оставьте моей секретарше все свои координаты, фотографию и домашний адрес своего шефа, его деловое расписание и так далее. И еще: если вдруг увидите поблизости от своего офиса кого-либо из нас — не узнавайте, что бы ни происходило. До свидания.

— До свидания, — удивленно протянула она, поднимаясь. — Надеюсь, все останется между нами?

— До свидания, — буркнул босс, углубившись в рисунок.

Через пятнадцать минут, когда она ушла, оставив мне необходимые сведения, он позвал меня в кабинет.

— Ну, что ты думаешь? — спросил он, рассматривая малюсенький радиомикрофон.

В этот момент вошла Валентина с подносом, на котором дымился кофе и лежали его любимые плюшки с медом. Моя Валентина уже умудрилась вычислить все его тайные пристрастия и потакала ему во всем, как маленькому ребенку. Босс не смог скрыть довольной улыбки при виде плюшек, глаза его жадно блеснули из-под очков, а Валентина, поставив поднос перед ним, заявила:

— Я думаю, что эта баба просто хочет женить его на себе!

Плюшка застыла у открытого рта Родиона, и это к счастью — иначе бы он непременно подавился. Я прыснула.

— Не понял, — сурово проговорил босс, — откуда вам это известно?

— Что? То, что хочет женить? — ничтоже сумняшеся спросила она.

— То, о чем мы здесь говорили, черт возьми! — рявкнул он, закипая. — Это между прочим, конфиденциальная информация!

— Какая там, к чертям, конфиденциальная, — испуганно пробормотала Валентина, вытирая о фартук руки, — если сквозь эти перегородки слышно даже, как вы каракули рисуете.

Босс сразу же остыл и таки сунул сдобу в рот. Потом сказал:

— В другой раз затыкайте уши. А с чего вы решили про женитьбу?

— Так это и ежу ясно! — радостно затараторила она. — Хочет припереть его к стенке этими деньгами, которые сама же и украла, а потом заставит жениться! Я бы, например, именно так и сделала.

Родион вздохнул, задумчиво глядя на нее, и проворчал:

— Надеюсь, что со мной такую аферу вы не провернете. Мария, ты поговори со своей подругой на досуге.

— Так ей же воровать нечего, — ответила я. — Разве что муку… А обо всем этом я думаю, что виноват все-таки директор. Только вот почему — это вопрос.

— Значит, так, красавица. Поручаю тебе одно простое и безобидное дельце, — начал он, но Валентина тут же перебила возмущенно:

— Вы с ума сошли, босс?! Она же непременно куда-нибудь опять влипнет! Ее вообще нельзя из офиса выпускать! Давайте лучше я все сделаю!

Он критически осмотрел ее крепко сбитую фигуру и покачал головой.

— Боюсь, что этот красавец, — он взглянул на фотографию директора, оставленную клиенткой, — на вас не клюнет.

— А что, нужно его совратить? — тут же вскинулась я радостно. — Только прикажите, босс!

— Вот я и приказываю. Войдите с ним в контакт. Не в связь, — он бросил на меня суровый взгляд, — а в контакт. Познакомьтесь, в ресторан сходите и так далее. Вытяните из него все, что можно, а я в это время постараюсь навести о нем справки через своих знакомых. Напихаете ему в машину и в квартиру «жучков»…

— Значит, мне к нему и на квартиру придется идти? — взвизгнула я от радости.

— Ну все, — тоскливо вздохнула Валентина, — пиши пропало…

— В общем, приступаем прямо сейчас, — строго распорядился босс, смазывая с тарелки мед последней плюшкой. — Время — деньги. Судя по его расписанию, у него скоро обед…

 

3

Фонд находился недалеко от метро «Октябрьское поле», в здании какого-то института. Мне были известны цвет и номер его «Ауди» и время, когда он обычно уезжает на обед. Перед этим я заскочила домой и переоделась в весьма легкомысленное платьице, через которое без особого труда можно было рассмотреть все, что так нравится мужчинам. Это было мое любимое платье, в меру короткое и обтягивающее, соблазнительно развевающееся при малейшем порыве ветра, а если того не было, то просто от колыхания стройных бедер при ходьбе. В сумочке у меня лежали деньги, косметичка и «жучки», а сердце было переполнено радостным волнением, как перед встречей с любимым. В голове при этом было совершенно пусто, а на лице сияла очаровательная улыбка. Все мужики замирали, когда я проходила мимо, красивая и довольная сама собой. Ярко светило летнее солнышко, стойко держалась автомобильная гарь, но ничто не могло смутить моего радужного настроения. Впервые в жизни я шла охотиться на мужчину, и совесть моя при этом была абсолютно чиста, ибо это было задание босса. Я чувствовала себя уверенно, зная, что неотразима и никаких трудностей с выполнением этой миссии у меня не возникнет. По фотографии я поняла, что Сергей Борисович был весьма представительным мужчиной лет тридцати пяти, у него было мужественное лицо, статная фигура и густые черные волосы. Жгучие брюнеты — моя слабость, а я сама, как страстная блондинка, была слабостью жгучих брюнетов. Все было давно проверено и перепроверено на практике, полюса были давно наэлектризованы, оставалось только свести их поближе, и они притянутся сами собой.

Лазурный красавец «Ауди» томился на стоянке среди блеклых «Жигулей» в ожидании хозяина, и я сразу же присоединилась к нему, усевшись на лавочку напротив и закинув ногу на ногу. Из института выходили какие-то мужчины, бросали на меня жадные взгляды и спешили дальше, унося с собой теплые воспоминания обо мне. Но Жукова, то бишь директора, пока не было. Судя по времени, он запаздывал на пять минут, поэтому, когда он наконец появился в дверях, я чуть не набросилась на него с обвинениями, дескать, нехорошо заставлять женщину так долго ждать, но вовремя вспомнила, где и зачем нахожусь. Он оказался еще мужественнее, чем на снимке, я даже слегка оробела, увидев, какого породистого самца мне предстоит захомутать. Он был в белой рубашке с расстегнутым воротом и черных брюках, из-под которых блестели английские туфли минимум по триста баксов за каждую. На загорелом лице блуждала загадочная улыбка, а на пальце вертелся ключ от машины. Это была мечта любой девчонки, картинка с обложки, ловелас и Мальборо в одном лице. Думая о чем-то своем, мечта прошла мимо меня, даже не взглянув, и направилась к машине. Вот сволочь! Поднявшись, я поцокала каблуками за ним, еще не зная, что сказать. И тут из дверей института выпорхнула запыхавшаяся девица со счастливым лицом и бросилась прямо к моему объекту.

— Сереженька, прости, я вела себя глупо! — Она бросилась ему на шею и стала целовать напомаженными губами. — Слава Богу, ты не уехал! Давай пообедаем вместе? Я отпросилась с работы на два часа. Ты ведь этого хотел?

Стряхнув ее с себя, Сереженька смущенно оглянулся по сторонам, словно стыдясь своей подружки. Его взгляд скользнул по моему скептически улыбающемуся лицу.

— Прости, Леночка, но я спешу, — вежливо проговорил он, подходя к машине. — Давай в другой раз как-нибудь.

— Но ты же сам говорил?! — взвизгнула Лена, хватая его за руку. — На фига я тогда отпрашивалась?

— Послушай, это был обычный комплимент, — тихо заговорил он, косясь на меня. — Я ничего не имел в виду, просто хотел сделать тебе приятное.

— Ну да, приятное, как же! — не отставала девица, выхватывая у него ключи. — Ты уже третий раз намекаешь, а когда я наконец решилась, сразу в кусты?

Я подошла поближе, понимая, что веду себя нагло, и громко сказала:

— Такому мужчине, как вы, опасно раздавать комплименты. — И улыбнулась. — Леночка, отдай ключи товарищу и оставь нас на минуту.

Сергей захлопал глазами, а Лена взвилась:

— С какой это стати?! Он мой, понятно? Вали отсюда, метелка, пока я тебе рожу не размазала! — Она угрожающе пошла на меня.

Придя в себя, мой подопечный отодвинул ее в сторону и с извиняющейся улыбкой обратился ко мне:

— Не обращайте внимания, она не понимает шуток. Отдай ключи, Лена, прошу тебя, — он протянул руку за ключами.

Но не тут-то было. Мгновенно изменившись в лице, Лена процедила:

— Ах, так? Значит, это все шутки? Тогда подавись своими ключами! — И, нелепо взмахнув рукой, запустила ключи в небо, а сама побежала обратно к дверям института.

Проследив глазами за траекторией их полета, я невольно сделала несколько быстрых шагов и поймала ключи на лету. Это получилось непроизвольно, честное слово, но Сергей увидел в этом что-то необычное, можно даже сказать, героическое. Он восхищенно распахнул глаза и мягко проговорил:

— Что вы, не стоило так волноваться, спасибо огромное.

— Не за что, — я протянула ему ключи. — Берегите себя, вам опасно ходить без защиты.

— А вы сами не боитесь? — Он стоял и с улыбкой пялился на меня, явно не зная, зачем это делает. Видимо, полюса уже начали притягиваться.

— Боюсь, но на телохранителя денег нет.

— Может, я на что сгожусь? Возьму недорого.

— Может, и сгодитесь, — и я оценивающе посмотрела на него. — Но вы, кажется, спешите?

— Еще не знаю, — вкрадчиво заметил он. — Мы, мужчины, живем ради денег, а деньги нам нужны для того, чтобы тратить их на женщин.

— Таких, как я? — нагло спросила я. — Тогда раскошеливайтесь побыстрее, я умираю с голоду.

— Но вы, наверное, здесь кого-то ждете?

— Да, я ждала вас, хотите верьте — хотите нет.

Тогда все понятно. — Он весело рассмеялся и открыл машину. — Садитесь, я вас подброшу, куда вам нужно.

Бросив победный взгляд на институт, в котором скрылась мымра Лена, я пошла к другой двери, но туг же снова обернулась, потому что заметила в окне на втором этаже бледное лицо Людмилы Ивановны. Она смотрела на меня как-то странно, с непонятной злостью в глазах, и, поняв, что я ее заметила, тут же отошла от окна. Интересно, что ее гложет — ревность или страх за мою жизнь? Надо бы разобраться, что таит в своей душе эта малахольная женщина…

В небольшом ресторанчике на Старом Арбате мы просидели до четырех часов. Когда мы только туда приехали, я немного замешкалась в машине и сунула «жучок» за приборный щиток, как учил босс. За столиком Сергей Борисович с увлечением рассказывал мне о велоспорте и собственных достижениях на этом поприще. Оказывается, он когда-то был мастером спорта, участвовал в велогонках за границей, много побеждал, пока не повредил ногу. Пока он мне все это травил, я внимательно разглядывала его, пытаясь найти что-нибудь фальшивое и неестественное в его словах или поведении. Но он играл, если играл, очень хорошо, так, что я почти поверила, что он действительно любит кататься на велосипеде. Он почти не пил, потому что был за рулем, но много и с аппетитом ел, не жалея де нег на дорогие и вкусные блюда, и все время смотрел на меня. Я же чувствовала себя как рыба в воде среди роскоши и богатства, в обществе шикарного мужчины. Собственно, мужчины делятся для меня на две категории: те, что сразу тащат в постель, и те, что делают вид, что этого не хотят. Но тогда зачем, извините, вообще встречаться? Так или иначе, все равно все кончается постелью, в этом смысл любви, жизни и единства противоположностей. Мужик может хоть целый год (если, конечно, у женщины хватит терпенья его слушать) трепаться о поэзии, звездах и прочей лабуде, но думает он только об одном: как бы переспать с ней так, чтобы она не обиделась. А что нам обижаться? Мы что, не люди, что ли? Мы, может, еще больше мужчин этого хотим, но стесняемся сказать, а то сразу за шлюху примут.

Взгляд моего объекта прямо-таки замирал на моей груди, когда ему казалось, что я ничего не вижу, он даже начинал ерзать на стуле, бедняга. Я живо представляла, что роится в его голове, как он мысленно меня раздевает, ласкает и… В общем, мужик влип по самые уши, и я уже подумывала, как буду потом от него отвязываться, когда выполню задание. Наконец все было съедено и выпито, основные вехи биографии были перечислены, причем я скромно ограничилась неопределенными фразами о безработице и трудностях нынешней жизни в смысле заработка, он сочувственно качал головой и цокал языком.

— Ну, вы довольны? — спросил он меня под конец.

— Я счастлива! — улыбалась я. — Сто лет не была в ресторане.

— Вы никуда не спешите? — осторожно спросил он.

У него на лице было написано, чего он хо чет, но я сделала вид, что неграмотная, и скромно выдала:

— Может, не будем ломать комедию? Мы же взрослые люди, и поверьте, я так же хочу остаться с вами этой ночью, как и вы.

Он покраснел и отвел глаза. Мне стало его жалко.

— Вам не кажется, — начал он растерянно, — что между нами установилась какая-то магическая связь? Честное слово, мне еще ни с кем не было так легко, как с вами, и это не слова, поверьте. А что вы чувствуете?

— То же самое. Сознаюсь, вы не первый мужчина, с которым я обедаю в ресторане, но первый, общение с которым было приятнее, чем дорогая еда.

— Вы издеваетесь? Напрасно, я искренне с вами поделился. Вы ведь тоже, простите, не первая. Но с вами я почему-то смущаюсь и краснею, как мальчишка. Раньше такого не было.

— А вы думаете, что я тоже хожу по улицам и напрашиваюсь в машину к первому встречному? Нет, дорогой мой, я даже сама себе не могу объяснить, зачем вообще к вам подошла и сейчас так глупо себя веду.

— Может, это любовь? — несмело улыбнулся он.

— Ну что мне с вами делать? — вздохнула я, глядя с упреком ему в глаза. — Вы же сейчас все испортите! Какая любовь может быть, если я вас совсем не знаю? И потом, настоящий мужчина должен скрывать свои чувства, иначе он превратится в теленка, которого нужно водить за собой на поводке. Вы спросите меня: мне нужен теленок? И я отвечу: нет, мне нужен мужчина. И вообще, не вводите меня в краску, умоляю! — Я отвернулась, понимая, что несу чепуху, но его слова почему-то задели в моей душе какие-то тонкие струны, и она тоскливо заныла.

— Хорошо, извините меня, — он поднялся. — Идемте, я отвезу вас.

Когда мы сели в машину, припаркованную в переулке, у него в кармане что-то тонко запищало, и он обеспокоенно нахмурился, вытащив небольшой электронный приборчик, выдававший возмущенные трели. Это был не пейджер, как я подумала вначале.

— В чем дело? — спросила я.

— Ничего, сейчас все будет в порядке.

Он поводил приборчиком по салону, и, когда тот уж совсем жалобно заверещал над приборным щитком, до меня наконец дошло. Он искал мой «жучок»! В панике я было собралась уже выскакивать из машины, но туг он удовлетворенно произнес:

— Ага, вот он, голубчик! — И, сунув руку под щиток, извлек оттуда микрофон. — Не волнуйтесь, это не бомба! — засмеялся он, показывая мне, остолбеневшей, мое же имущество. — Просто кое-кто очень интересуется моими делами, вот и суют постоянно эту дрянь то в машину, то в квартиру! — Он осмотрел его. — Ого, это что-то новенькое! Обычно ставили попроще.

Я поблагодарила Бога в лице Родиона, что его «жучки» были с выключателями, а то если бы вся эта орава у меня в сумочке заработала, то прощай веселая жизнь и хорошие заработки — он бы меня наверняка убил прямо здесь, в машине. С трудом придя в себя, я выдавила из себя улыбку и просипела:

— Что это?

— «Жучок» для подслушивания. — И выбросил его в окно, а я мысленно вписала в статью непредвиденных расходов фирмы двести баксов — стоимость этого микрофончика.

— За вами что, следят?

— Можно сказать и так, но вы не обращайте внимания. — Он завел машину.

— То есть как это не обращать? А если меня убьют?

— Но меня ведь не убили до сих пор! — рассмеялся он, выруливая со стоянки. — Просто за мной наблюдают.

— И вы знаете, кто? — допытывалась я, чувствуя, как мурашки бегут по коже.

— Догадываюсь, — нахмурился он, резко рванув с места.

— И давно это у вас?

— Не очень, хотя этот «миноискатель», — он кивнул на свой приборчик, лежащий около магнитолы, — я купил только два месяца назад. Может, было и до этого.

— С вами не соскучишься, уважаемый, — дрогнувшим голосом проговорила я. — Что, интересно, вы такого натворили — украли чужой велосипед?

— Лучше не спрашивайте, все равно не поймете, — поморщился он. — Так, дела давно минувших дней.

— Послушайте, вы не стесняйтесь, скажите мне все. Если вы американский шпион или бандитский авторитет, то я пойму.

— Вы уверены? — серьезно спросил он.

—Конечно. Меня больше интересует внутренний мир человека, а не то, как он вынужден зарабатывать деньги в наше сумасшедшее время.

Он с удивлением и даже с уважением взглянул на меня и произнес:

— Хорошо сказано, черт возьми: вынужден зарабатывать! Вот именно вынужден, хотя мне это совершенно не нравится.

— А я вам нравлюсь?

Он опять оторвался от дороги и посмотрел на меня. В глазах его что-то дрогнуло, словно затаенная боль мелькнула в них, лучистых и нежных, и у меня тоскливо защемило сердце.

— Даже больше, чем нравитесь, — грустно проговорил он. — К сожалению.

— Это еще почему? — возмутилась я.

Он не ответил, сосредоточенно ведя машину. Я почувствовала себя дурой.

— Простите, куда мы едем? — поинтересовалась я.

— Куда вы и хотели — ко мне домой, а что?

— Я хотела? Ах, ну да, я же забыла, что сделала вам комплимент. — Бедняга покраснел, видимо, вспомнив свою Лену, и стушевался. — Извините. Я слишком самонадеян. Куда вас везти?

— Да уж везите куда везли, — милостиво разрешила я. — Только обещайте, что раскроете тайну «жучков» и своей загадочной жизни.

— Хорошо, только сначала вы пообещайте, что не сбежите после этого, — парировал он.

— Что, все это так ужасно?

— Хуже. Ну так как, обещаете?

— Я подумаю, когда приедем. Кстати, жена не будет против?

— Нет, она умерла два года назад, — тихо сказал он.

— Простите…

— Ничего, уже привык без нее.

Помолчали. Мы ехали по Ленинградскому шоссе мимо стадиона «Динамо» и, суда по скорости, останавливаться пока не собирались. Я посмотрела назад и увидела, что все остальные машины отстали от нас, и только одна, несчастная, пыхтела на пределе, словно стараясь доказать, что, мол, «Волга» ничем не хуже «Ауди». Мне стало смешно, и я отвернулась. Люблю быструю езду!

— А вы можете ехать еще быстрее? — весело спросила я.

— Конечно, но зачем? — удивился он. — Кругом гаишников полно.

— Тогда ладно, а то сзади какая-то «Волга» все пытается обогнать нас, — пожала я плечами. — Думала, лучше лишить ее последней надежды, чтобы зря не мучилась.

Он посмотрел в зеркальце заднего вида и повеселел.

— Ах, эта, что ли? Так мы ее враз сейчас сделаем! — и нажал на акселератор.

«Ауди» мощно понесся вперед, и меня вдавило в спинку сиденья. Вот это движок! Едва успев проскочить на желтый, Сергей удовлетворенно хмыкнул и опять посмотрел назад, я тоже повернулась. «Волга», проскочив за нами уже на красный, по-прежнему висела на хвосте. Взглянув на Сергея, я увидела, что он слегка изменился в лице и заиграл желваками.

— Вот стерва, — попробовала я пошутить, — видать, не хочет сдаваться, а?

— Не хочет, — кивнул он сухо и что-то пощупал в кармане дверцы левой рукой. — Но мы заставим!

У метро «Аэропорт» мы опять проскочили на желтый. «Волга» сделала то же самое. Гонка продолжалась. Мне было весело и страшно от большой скорости, с которой мы мчались, обгоняя все легковушки и троллейбусы, не обращая внимания на свистки гаишников и разбегающихся во все стороны пешеходов. Потом, когда наконец оторвались, свернули направо, на маленькую улочку, и поехали спокойно.

— Здорово мы их! — воскликнула я. — Классная у вас тачка!

— Есть и получше, — скромно бросил он. — Уже почти приехали, вон за тем перекрестком мой дом.

Я увидела мрачную пятиэтажку сталинских времен, около которой не росли деревья и не ходили люди, почему-то предпочитая гулять по другой стороне улицы. Вид у нее был совсем не обжитой, словно ее собрались сносить. Я уже, грешным делом, подумала, что меня хотят затащить на стройку, но, когда подъехали ближе, я увидела в окнах занавески и успокоилась. Еще не хватало провести ночь на развалинах. Меня беспокоило то, что Родион теперь не слышит меня и не знает, где я нахожусь, потому что «жучок» уничтожен, а другие я включить, по понятным причинам, не могла. Значит, опять мне будет втык за самоуправство, а если, не дай Бог, во что-нибудь вляпаюсь, то дело может дойти и до строгого выговора в виде осуждающего взгляда босса и нудных причитаний Валентины…

Когда мы уже сворачивали во двор, я непонятно зачем оглянулась и опять увидела пресловутую, обогнанную нами белую «Волгу». Она быстро приближалась к перекрестку по пустынной стороне улицы и, похоже, не собиралась останавливаться на красный свет светофора, горевший перед ней.

— Смотрите, Сергей, эти чудики снова за нами увязались! — усмехнулась я. — Ну неймется товарищам!

Он обернулся, и тут я увидела, как глаза его стремительно заволакивает грозная пелена, они потемнели от злости, а губы плотно сжались. Резко нажав на тормоз, он дал задний ход и вырулил снова на дорогу.

— Да не принимайте так близко к сердцу! — рассмеялась я. — Пошли они к черту! Что, мы с ними теперь до утра гоняться должны? Не будьте ребенком!

Но он, казалось, даже не услышал. Спортивный азарт, видимо, так взыграл в бывшем велогонщике, что он теперь не успокоится, пока не обгонит все находящиеся в поле его зрения машины. Оно мне надо? Я должна быть как минимум у него дома, так как у босса есть его домашний адрес и он сможет, в случае чего, отыскать мой хладный труп. А так куда занесет этого азартного велогонщика его неудержимая страсть к победам — к черту на кулички? Или сразу на больничную койку? Это же не шутки — гонять с бешеной скоростью по Москве в час пик!

— Послушайте! — начала было я, но увидела, что уже поздно: он ничего не слышал и не соображал.

Мы мчались по узким улицам спального района доказывать, что движок у «Ауди» гораздо лучше, чем у какой-то там паршивой, Бог весть что возомнившей о себе «Волги», которая, словно безумная, мчалась за нами, сверкая тонированными стеклами и визжа тормозами на поворотах. Сергей молчал, дико вращая рулем и дергая ручку передач, а я, вцепившись в сиденье, проклинала все на свете, умирая от страха на каждом вираже. Да, я люблю быструю езду, но езду, а не полет в пропасть!

— Умоляю, прекратите! — провопила я на очередном головокружительном повороте. — Я хочу домой, к мамочке! Остановите, я выйду, и соревнуйтесь хоть до потери пульса!!!

Но он не слышал моих слов и сосредоточенно гнал машину, все время поглядывая в зеркало и играя желваками. Жлоб несчастный! Тоже мне, пригласил девушку в гости, называется! Не зря я терпеть не могу профессиональных спортсменов — им спорт заменяет и пищу, и развлечения, и секс. Этот сумасшедший велогонщик наверняка кладет себе в постель велосипед и трахается с ним! А утром приносит ему кофе и говорит нежные слова. Но тогда при чем здесь я?!

Нас уже занесло в такую глушь, что я и не подозревала даже, что в Москве есть такие убогие места. Мелькали какие-то предприятия, фабрики, котельные, автобазы, а людей вообще не было видно. «Вот уж, наверное, благодать для гонщиков-придурков!» — с ненавистью думала я, теряя сознание на крутом вираже.

И тут я вспомнила, что могу сама остановить эту проклятую машину. Я протянула руку, повернула ключ зажигания, вытащила его и выбросила в окно. И, глупо улыбаясь, посмотрела на обезумевшее от горя лицо Сергея.

— Что ты наделала?! — проревел он и врезал мне пощечину.

Машина уже остановилась, а у меня все еще не прошел туман в голове от сильного удара. Поэтому я смутно видела, как из остановившейся рядом «Волги» выскочили трое амбалов с пистолетами. Подбежав, они начали вытаскивать нас из машины, тыкая в нас оружием и грозно рыча. «Доигрался, гонщик!» — с горечью мелькнуло у меня в голове, когда я начала немного соображать на свежем воздухе.

— Что ж ты, Жучара, не останавливаешься, когда тебя просят? — мерзко ухмыльнулся какой-то хам с бритой головой и врезал моему кавалеру в солнечное сплетение. Тот задохнулся и повис на руках державших его амбалов в спортивных костюмах.

Я стояла рядом, держась за пылающую щеку и пытаясь сообразить, что происходит. Бритый повернулся ко мне и прогнусавил:

— А ты кто такая?

— П-попутчица, — пролепетала я, вдруг испугавшись. — Я домой хочу.

— Ха-ха-ха! — заржал тот и с разворота метнул в меня свою многотонную лапу, намереваясь, судя по всему, убить одним ударом. И ведь убил бы, ублюдок!

На удары я реагирую машинально, даже если почти не вижу их. Мне нужно было спасать своего незадачливого кавалера, а для этого необходимо было вывести нападавших из строя. Поднырнув, я врезала ребром ладони по локтю с внешней стороны летящей в меня распрямленной руки. Послышался треск, кость переломилась, бандит закричал и, теряя сознание от боли, упал после того, как я пнула его ногой в живот, на одного из своих товарищей, державших моего Сергея. В стане врагов возникло смятение. Сергея отпустили, и тог остался стоять, жадно хватая ртом воздух и ничего не видя вокруг, так как согнулся пополам. Тот, что упал вместе с бритым, выронил пистолет и теперь барахтался на земле, а второй уже вскинул свою пушку, целясь в меня. Все произошло в одно мгновение, но я была готова ко всему. Если вступала в борьбу, то знала, на что иду.

Амбал выстрелил почти в упор, но не попал и вылупил глаза, увидев, что пуля, пройдя «сквозь меня», разбила боковое стекло их «Волги». Второй раз нажать на курок он не успел — я выбила ногой пистолет и, развернувшись, свернула ему пяткой челюсть, от чего он крутанулся на месте и упал. Оттолкнув Сергея, чтобы не пугался под ногами, я накинулась на уже вылезшего из-под обломков своего бритого товарища третьего здоровяка. Он грозно замычал и пошел на меня, размахивая мощными руками перед собой. С ним было совсем просто — я лишь обманным движением заставила его повернуться ко мне виском и ударила по нему острым носком своей туфли с металлической вставкой. Любой ниндзя сошел бы с ума от зависти, увидев мои замечательные туфли, из которых разве что нельзя было стрелять, а так это было совершенно универсальное холодное оружие моего собственного изобретения, заменявшее мне и нож, и томагавк, и бумеранг, и палицу. Здоровяк упал.

Сергей Борисович уже стал различать происходящее и недоуменно стонал, держась за живот и глядя на меня. Ничего не объясняя, я схватила его под руку, дотащила до машины, сунула внутрь, а сама уселась за руль, чтобы поскорее смыться, пока на выстрелы не приехала милиция. Взявшись за замок зажигания, я с ужасом вспомнила, что самолично выкинула ключи в окошко.

— Дура! — проскрежетала я, видя, что амбалы уже шевелятся в пыли у дороги.

— Что вы делаете?! — прохрипел велогонщик, дико вращая зрачками рядом со мной.

— Заткнись! — грубо оборвала я его и стала выдирать провода из замка зажигания. Руки у меня дрожали, но я все же нашла нужные концы, машина завелась, и вскоре уже поле боя скрылось из глаз за ближайшим поворотом.

Только теперь я перевела дух и начала приходить в себя. Велогонщик сидел ни жив ни мертв и обалдело смотрел на меня, лихо выжимавшую из его тачки все возможное, даже не сбавляя скорости на виражах, как это делал он, гонщик паршивый. Так, молча, мы въехали в жилую зону и уже спокойно покатились по людным улицам.

— Ну, говорила я вам, не нужно устраивать эти дурацкие соревнования! — прошипела я. — Видите, на каких идиотов нарвались? Тоже небось спортсмены бывшие.

— Это не спортсмены, — тихо ответил он. — Это бандиты. Они гнались за мной, но я не хотел вас пугать и ничего не говорил.

Я остановила машину у обочины, повернулась к нему и спросила:

— Что?!

На мой крик обернулись все прохожие в радиусе ста метров, а я продолжила:

— Так это были не гонки, а погоня?! Что ж вы сразу не сказали? Я бы тогда ключ не вытаскивала!

— Говорю же, не хотел вас пугать, — поморщился он. — Где вы научились так драться? Вы что, из спецназа?

— Нет, я простая русская девушка, которая хочет выжить в условиях дикого рынка, — буркнула я. — Значит, это те, кто следит за вами, кто микрофон всунул?

— Да, это они. Но вам незачем впутываться в это дело. Дайте я сяду за руль, пока вы не угробили мою машину — она не переносит такого обращения — и отвезу вас домой.

— Подумаешь! — фыркнула я и вышла, чтобы пересесть на его место.

Мне было ужасно стыдно, что я сразу не догадалась, в чем дело, и я чувствовала себя виноватой перед ним. Не выдерни я ключ, все бы наверняка обошлось и его бы не ударили. Но теперь уже ничего не поправишь. Боссу я про это не скажу. Слава Богу, что «жучок» выброшен из машины, а то бы весь мой позор был записан на магнитофон и Родион при каждом удобном случае тыкал бы меня в запись носом, приговаривая, какая я ненаблюдательная и недогадливая. А секретарше детектива такой быть не пристало.

— Где вы живете? — спросил он, трогаясь с места.

— Там, — я неопределенно махнула рукой вперед. — Послушайте, извините меня, я не хотела всего этого, честное слово.

— Один черт, уже все началось, — тихо бросил он. — Забудьте.

— Что началось? Ага, понятно, теперь у вас будут неприятности из-за меня.

— Вы здесь ни при чем. У меня своя голова на плечах. Сейчас я отвезу вас домой, и забудьте вообще, что мы совами встречались. Эти ребята вас не знают и найти не смогут. Мне тоже не говорите, где вы живете, остановите меня где-нибудь за три квартала от дома, пешком дойдете — так будет надежнее. А то если начнут тянуть жилы из меня, то могу и проболтаться, — он усмехнулся.

— О чем вы говорите?! — ужаснулась я. — Думаете, вас будут пытать?

— Кто-то ведь должен ответить за ваши поступки, — улыбнулся он. — По-моему, одного вы здорово приложили, кажется, даже руку сломали.

— Лучше бы вообще убила, — ляпнула я и тут же пожалела об этом.

Он как-то странно посмотрел на меня и спросил:

— Вам уже приходилось убивать?

— Что вы, я пошутила! — запоздало рассмеялась я. — Сама не знаю, как все получилось. Наверное, от страха…

— Мне бы так испугаться хоть раз, — завистливо вздохнул он. — Я правильно еду?

—Да, на Садовом сверните налево. Послушайте, Сергей, но ведь вам теперь нельзя домой ехать. Они же знают, где вы живете?

— Знают, но домой я не поеду. У меня есть еще одна берлога, о ней никто почти не знает.

—Тогда я поеду с вами! — решительно заявила я, помня о своем задании.

— Нет! — так же решительно отрезал он.

— Но вы обещали рассказать о себе! — настаивала я.

— В другой раз!

— А если вас убьют к другому разу? Я же спать перестану, пока не узнаю ваших тайн!

— Это не тайна, а скорее горе. Зачем вам чужое горе?

— А может, я влюбилась!

Наступила неловкая тишина. Я всегда позволяла себе самозабвенно врать во имя достижения благой цели, но теперь мне даже самой показалось, что я перешла все границы. Такими вещами, как любовь, не шутят. Ее нельзя использовать в работе, это удар ниже пояса самому себе, запрещенный прием, и мне никто не давал права играть святыми понятиями! Акира наверняка бы не одобрил этого. Глупая и мерзкая девчонка!

Я залилась краской, и он это увидел. Не знаю, что уж он там подумал, какие сделал выводы, только через минуту сказал:

— Если вы шутите, то вы — самая страшная женщина из тех, кого я когда-либо встречал. Я очень серьезно отношусь к этому. К счастью, я не верю вам, и сейчас мы расстанемся. Как бы то ни было, рисковать вами я не собираюсь. Это моя жизнь и моя игра. Если выиграю, то найду вас. Если нет — пусть хоть память хорошая о вас останется. Вы мне очень понравились, Мария. Я ведь два года никому такого искренне не говорил и не собирался. А тут словно затмение, — он поморщился как от зубной боли. — Видите ли, я влип в одно дело по самые уши, и мне скорее всего не выбраться. Почему вы не появились раньше? — Он посмотрел на меня своими ясными, грустными глазами, и мне захотелось заплакать.

Прикусив губу, я молчала, не зная, что сказать и что вообще думать. Душа моя была в смятении. Этот мужчина покорял меня своей искренностью и почта таким же, как у меня, отношением к жизни. Мы с ним одинаково думали и скорее всего одинаково чувствовали. Он все больше и больше начинал нравиться мне как мужчина, и это меня пугало, но я ничего не могла с собой поделать. Красивые брюнеты были моей слабостью, в них для меня было нечто, что притягивало и манило, как миска сметаны голодную кошку. При встрече с ними я забывалась и теряла разум. Так происходило и на этот раз. Из последних сил взяв себя в руки, я сказала:

— Извините, но вы себя явно переоцениваете, Сергей. Вы уверены, что каждая девушка, увидев вас, должна терять рассудок от счастья? Вы слишком близко к сердцу все воспринимаете, и меня это пугает. Я привыкла жить легко, свободно, без переживаний и слез, а вы, я смотрю, только о страданиях и мечтаете, — я вульгарно ухмыльнулась ему в лицо. — Боюсь, мне придется в вас разочароваться. Остановите здесь.

Я видела, как он побледнел, как задрожали его губы от нанесенной мною обиды, и мне хотелось растерзать саму себя. Но что-то заклинило во мне, и я желала лишь одного — поскорее сбежать, чтобы не видеть боли в его глазах, чтобы не сломаться окончательно и не нарушить правила номер один: никаких чувств на работе…

— Прощайте! — Хлопнув дверью, я очаровательно улыбнулась ему, презирая саму себя, и нарочито весело и непринужденно пошла прочь, делая вид, что уже забыла о его существовании, этакая ветреная и легкомысленная особа. Я не видела и не слышала, как он завел машину и уехал, а он не видел слез, катившихся по моим щекам…

 

4

— Извините, босс, но я отказываюсь от этого дела, — твердо говорила я час спустя у него в кабинете. — Вот оставшиеся «жучки» и деньги. Пусть Валентина, если хочет, охмуряет этого клиента, или вы сами соблазняйте — мне все равно. И умоляю, не нужно вопросов. Он внимательно смотрел на меня поверх очков и не говорил ни слова, пока я вытряхивала дрожащими руками из сумочки аппаратуру слежения и делала свое заявление. Мне было неуютно под его колючим взглядом, я понимала, что рискую утратить работу, но терять достоинство и вспыхнувшую так некстати во мне симпатию к подследственному хотелось еще меньше. Пересчитав микрофончики, он вздохнул и произнес:

— Значит, сердечная травма на производстве. Валентина была права.

Мне хотелось убить его за прозорливость и обыденность тона, с которой он произнес эти слова, наполненные для меня совсем не обыденным смыслом, но я лишь отвернулась и села на стул, где обычно сидели клиенты.

— Но ты хоть что-то узнала? — Он пытливо посмотрел на меня.

— Да, узнала, — сухо ответила я. — Он не способен себя защитить.

— Это все?

— Нет. Похоже, он попал в беду и дома уже не объявится. За нами был «хвост», но… мы от него оторвались.

В его глазах мелькнуло что-то вроде недоверия, он хмыкнул:

— Уж не с твоей ли помощью? Впрочем, это уже не важно. Даю тебе три дня отпуска за свой счет. Убирайся отсюда и лечи свою травму. Могу, кстати, посоветовать хорошего специалиста.

— Какого еще специалиста? — опешила я.

— По любовным отворотам. Быстро и легко снимает чувственную зависимость. С гарантией, между прочим. Не желаешь?

— Вы что, хотите лишить меня последней радости в жизни? — гневно воскликнула я, вскакивая с места. — Обращайтесь к нему сами, может, он вернет вам хоть какие-нибудь человеческие чувства! Правда, я сомневаюсь в этом!

Слезы брызнули из моих глаз, и я быстро пошла к двери, чтобы не видеть этого сухаря, который только осуждающе качал головой, печально глядя на меня. Хлопнув дверью, я выбежала из будки и помчалась домой, поклявшись больше не переступать порога этой ненавистной конторы. Пусть все катится к черту!

Дома я рухнула на новую тахту, купленную недавно взамен поломанной, и разрыдалась. Сердце мое разрывалось на части от непереносимой боли, я проклинала себя, свою дурость и жестокую судьбу, которая свела меня с Сергеем Борисовичем таким несуразным образом. Где теперь его искать, куда он подался и что вообще обо мне думает? Да и что я скажу, если найду его: здрасьте, я за вами шпионила? Нет, только не это! Он будет презирать меня, коварную, недостойную, в его красивых печальных глазах будет играть насмешка, а этого я не перенесу. Что ж, поделом мне, за что боролась, на то и напоролась!

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем слезы мои иссякли, буря в душе стала утихать и я начала более-менее ясно соображать. Уже стемнело, когда я достала из холодильника бутылку мартини, налила себе полный бокал и залпом опрокинула, чтобы остудить пылающее сердце. Закурив сигарету, я уселась на тахту и стала размышлять. Желание снова увидеть Сергея пересиливало все остальное, но я заставила себя трезво проанализировать имеющиеся факты. Для начала вспомнила слова бандита: «Что ж ты, Жучара, не останавливаешься, когда тебя просят?» «Жучара» в той ситуации могло означать лишь одно: Жуков Сергей Борисович. Они его знали, и он знал, что нужно остановиться. Но, видимо, не хотел, чтобы я, дубина стоеросовая, увидела его в компании с этими бандитами. Он понимал, что его ждет за неповиновение, однако и словом не обмолвился со мной, когда пытался от них удрать. Боже, наверное, он и вправду в меня влюбился, если рисковал жизнью ради сохранения своего лица в моих глазах! Какая же я дура! Еще и ключ вытащила! Нет, так все оставлять нельзя. Нужно срочно исправлять положение, иначе этот поступок повиснет на моей совести тяжким грузом и мне будет трудно дальше передвигаться по жизни. Господи, прости мою грешную душу! Аминь!

Хлопнула дверь, пришла Валентина и сразу постучалась ко мне.

— Машуля, ты дома?

Открыв, я волчицей глянула на нее и буркнула:

— Чего тебе?

— Батюшки, да на тебе лица нет! — воскликнула она и сочувственно провела рукой по моей пылающей щеке. — Как же тебя так угораздило-то? Он что, так хорош, этот твой директор?

— Оставь меня в покое! Иди к своему Родиону и корми его плюшками, а меня не трогай!

Я попыталась закрыть дверь, но она удержала ее, вскричав:

— А по морде не хочешь? Ишь, завелась! Я тебе не босс, я тебя и отшлепать могу, мать твою! А ну выкладывай, что у тебя там, или я сама из тебя это выжму! — и грозно пошла на меня.

Я испуганно попятилась, пока ноги мои не наткнулись на тахту и я не села. Она опустилась рядом, прижала меня к себе и, погладив по голове, как маленькую девочку, зашептала:

— Бедная ты моя, горемычная, не расстраивайся, переживешь как-нибудь…

— Нет!!! Это я во всем виновата! Из-за меня он попал в беду, и я обязана его спасти!

—Так какого ж хрена ты тут сидишь? — удивленно спросила она. — Беги, спасай! А то я с тобой потом на его могилу плакать ходить не буду.

— Но я не знаю, где его искать! — всхлипнула я, уткнувшись ей в грудь.

— Подумаешь, делов-то, — она опять начала гладить меня по голове. — Я подслушала, как Родиоша по телефону с кем-то разговаривал про твоего директора.

— И что? — с надеждой спросила я, уставившись на нее.

— Ну, ему сообщили, где он может сейчас быть.

— Так что ж ты сразу не сказала?! — накинулась я на нее с кулаками.

— Легче, легче, красавица, мне твои приемчики не страшны, — добродушно усмехнулась она. — Ты ж не спрашивала.

— Говори! — прорычала я.

— А ты Родиону не проболтаешь?

— Вот те крест! — Я перекрестилась.

Она вздохнула и небрежно произнесла:

— В Крылатском он, на велотреке где-то. Там у него дружок работает. Суленцов фамилия, тренер.

— Валька, я тебя обожаю! — бросилась я целовать подругу.

— Ладно уж, беги, пока его не прикончили. Только Родиону ничего не говори, а то он меня выгонит.

…Громада велотрека высилась передо мной в темноте, поблескивая огнями окон. Вокруг сновали какие-то люди, отъезжали машины. Я была в джинсах, топике и боевых туфлях на босу ногу. В сумочке на всякий случай лежал набор универсальных отмычек, подаренный Родионом после первого дела, и маленький фонарик-ручка. На сердце было тревожно. Окинув взглядом эту крепость с миллионом дверей, я направилась к ближайшей, возле которой стояли охранники. Двое дюжих молодцов тут же загородили мне дорогу и зычно промычали:

— Пропуск есть?

— Да на кой он мне? — улыбнулась я. — Я сама по себе. Пришла в секцию записываться по объявлению. К Суленцову.

Они удивленно переглянулись, и один другого спросил:

— Что, Сулейман уже мелочь сшибать начал?

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Мне ничего не говорили. Может, и начал, мое какое дело…

— А ты хоть на велосипеде ездить умеешь? — усмехнулся первый, с интересом разглядывая мои формы.

— Если б умела — не пришла бы, — скромно ответила я. — Извините, я, кажется, уже опаздываю. Не подскажете, как его туг найти, в этих казематах?

— Как войдешь, сверни направо и по длинному коридору до конца, потом налево, и еще раз налево, через вестибюль в аппендикс и там спросишь сто четвертую комнату. Поняла?

— Конечно! — Я весело помахала им ручкой и вошла в здание.

Длиннющий лабиринт с множеством дверей и ответвлений шел, видимо, вокруг всего велотрека, и конца ему не было видно. Здесь можно было легко заблудиться, стоило только завернуть в боковой проход и пройти минуты две с закрытыми глазами. Но я не сворачивала, а шла указанным маршрутом, думая о том, как отреагирует Сергей на мое появление здесь. Интересно, обрадуется или разозлится? Скорее удивится и прогонит. Спросит, как я его отыскала, а что я ему скажу: что детектив, ищейка и пришла по следу? А, ладно, как-нибудь выкручусь, главное, чтобы он был у этого Суленцов-Сулеймана. Если зарабатывать деньги ведением спортивной секции считается здесь мелочью, то какие же бабки они гребуг на других поприщах? Интересно, как могут спортсмены крутить большими деньгами? Откуда они у них? Это же не шоу-бизнес и не продажа алкоголя…

Сто четвертая комната оказалась запрятанной в самом дальнем и темном углу путаных коридоров и переходов, но я ее нашла. Обычная, крашенная белой краской деревянная дверь с табличкой «Суленцов В. Г.» предстала передо мною в полумраке. Из-за нее не раздавалось ни звука, как из-за других дверей поблизости. Коридор был пустынным. Я робко постучала и придала своему личику виноватое выражение. Сердце мое забилось в волнении перед встречей с Сергеем. Но никто даже не заматерился оттуда, чтобы прогнать меня прочь. Я снова постучала, на этот раз настойчивее. Опять тишина. Она мне не понравилась. Что-то отвратительное заскребло на душе, и я поняла, что это интуиция зашевелилась во мне, проснулась наконец несчастная лежебока и теперь подсказывает, что тут не все в порядке. Где же она была, лентяйка, когда я ключ зажигания вытаскивала?

Оставив разборки с ней на потом, я толкнула дверь. Заперто. Оглянувшись, я вытащила из сумочки отмычки и начала колдовать над английским замком. Как это англичане, которые кричат на каждом углу, что их дом — это крепость, умудрились придумать такие убогие и примитивные замки? Их же пальцем открыть можно! Какая там крепость с такими замками? Смех один. Вот наш, русский амбарный замок — это вещь, кладезь народной мудрости и символ неприступности хозяйских закромов. Его, правда, тоже гвоздем открыть можно, зато один вид чего стоит!

Тихонько приоткрыв дверь в темную комнату, я опять прислушалась и, собравшись с духом, юркнула во тьму, закрыв дверь за собой на замок. Серый квадрат окна отбрасывал слабый свет на стоявшие у стены столы, заваленные каким-то хламом, компьютерами и телефонами. Сбоку высился черный офисный шкаф. Я включила фонарик. Тонкий лучик скользнул по стульям, паркетному полу, поднялся к столам, пошарил по стенам и наткнулся на еще одну дверь, приоткрытую наполовину. Там тоже было темно. Осторожно, чтобы не споткнуться и не наделать шума, я двинулась туда. Там оказалась комнатка поменьше, с диваном, креслами и холодильником. Я все внимательно осмотрела, каждый уголок и промежуток между мебелью и, только после этого, убедившись, что трупов нет, приблизилась к лежащему на диване лицом вниз чьему-то телу, которое заметила сразу же, как вошла. Это явно был не Сергей, судя по росту и одежде, поэтому я и не бросилась сразу к нему с криком: «Милый, что с тобой, не умирай, пока не простишь меня, непутевую дуру!»

Повернув тело на бок, я осветила лицо. По нему, видать, здорово прошлись чем-то тяжелым — кровавое месиво, незнакомое и страшное. Присмотревшись, я заметила, что кровь в уголке разбитых губ вздувается маленькими пузырьками. Значит, он жив! Уложив его на спину, я пошарила по карманам рубашки и нашла пластиковую карточку, которую обычно вешают на воротник прищепкой. На фотографии был довольно приятной наружности молодой человек с зачесанными назад волосами. Глаза его смотрели задорно и открыто, видимо, в момент, когда его фотографировали, у него был повод радоваться жизни, чего не скажешь сейчас. Он был без сознания и почти не дышал. Если бы не пузырек воздуха, я бы решила, что он покойник, и ушла бы несолоно хлебавши. На карточке было указано, что он — Суленцов Виктор Геннадиевич, заслуженный тренер РФ. Видимо, его пытали эти сволочи, чтобы узнать, где прячется Жук, как я мысленно прозвала Сергея. Надо было привести его в чувство и спросить о том же самом, иначе мне уже никогда не найти моего возлюбленного. Других зацепок не было.

Плеснув ему в лицо воды из графина, я начала трясти его за окровавленную одежду. Бить по уже разбитым щекам мне не хотелось. Через минуту парень застонал. Я снова подлила водички. Он издал недовольный хрип, вырвавшийся изо рта вместе с кровью, и открыл слипшиеся глаза.

— Витя, где Жуков? — тихо спросила я, освещая фонариком свое лицо, чтобы он меня видел. — Не умирай, я помогу тебе и ему, только скажи, где он, слышишь?

Он слабо хлопал веками, губы его подрагивали, то, что осталось от носа, жутко шевелилось и кровоточило. Ему наверняка было очень больно. Разорванная в клочья когда-то белая рубашка почти не скрывала страшных ран на всем теле, словно его пытали раскаленными прутьями и вырывали ребра плоскогубцами. Жизнь стремительно улетучивалась из бедняги, как воздух из проколотого шара, но я не знала, где отверстие, чтобы заткнуть его и остановить этот губительный процесс. Мне нужны были сведения, а не хладный труп.

— Витя, постарайся что-нибудь сказать, умоляю тебя! — горячо прошептала я, склонившись над ним. — Ты сказал им, где Сережа? Если да, то моргни, слышишь!

Заплывшие глаза его казались совсем малюсенькими. Сверкая как угольки в темноте, они смотрели на меня с невыносимой болью и страданием. Потом веки дрогнули и закрылись. Значит, эти изверги все знают, а я— нет?! Я заспешила:

— Миленький, постарайся выговорить, где он, пожалуйста! Они же его убьют, как тебя! Ну же!

Я чувствовала себя варваром, измывающимся над умирающим человеком, но он все равно умирал, а я должна была спасти хотя бы Сергея. Пересилив свои чувства и жалость, я попробовала приподнять его голову, но он громко застонал, и я опустила ее обратно. Открыв глаза, он зашевелил губами, но ничего не вырвалось из перебитого горла, как я ни прислушивалась. Наконец послышалось что-то членораздельное, и я с трудом разобрала:

— В… подвале… внизу… склад…

Он издал предсмертный хриплый вздох, и душа оставила несчастного, вырвавшись на свободу. Тело его обмякло, дыхание прекратилось и уже не пузырилось у рта. Верный друг исполнил свой долг до конца и отошел в мир иной с чистой и спокойной совестью. Теперь, видимо, будет сверху наблюдать за моими действиями и рвать на себе волосы, что не может уже ничем помочь, ибо невидим и неосязаем его бессмертный дух, витающий в воздухе.

Закрыв ему глаза, я выключила фонарик и поднялась, чтобы уйти. И тут в первой комнате загремели замком, и она открылась. Я быстро спряталась за диван.

Их было двое. Войдя, они сразу включили свет, и один недовольно пробурчал:

— Похоже, она заблудилась или сбежала, сучка.

— Сбежать она не сможет, — уверенно проговорил второй, и его голос показался мне знакомым.

— Ее теперь караулят на всех дверях. Хорошо, что Квелый мне позвонил, додумался, а то бы влипли.

— Кто она такая, эта девка? — спросил первый, разбрасывая какие-то вещи по комнате. — Откуда она вообще взялась?

А хрен ее знает! — раздраженно процедил второй, и я наконец поняла, что это один из тех, кому я чистила физиономию после гонок. — Сказала, попутчица. У меня чуть мозги домой не полетели, когда она мне чем-то заехала. Я так и не врубился, падла. Слону на моих глазах руку переломила, курва. — Он заскрежетал зубами, и у меня мурашки побежали по коже и похолодела спина, я пригнулась ниже, скрючившись в дулю за диваном. — Я так понял, что Жучара ее нанял для защиты. Она, сука, знала, что делает, когда, видать, приказала ему остановиться. Мы уж не чаяли догнать, думали, что все, улетел наш голубь, а они вдруг остановились, и она как начала выступать… Во, вишь, шишак какой здоровенный? — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Попадись она мне только — сам ноги повыдергаю!

— Ладно, остынь, Рома. Иди проверь Сулеймана, а то, может, дышит еще. А я буду звонить.

Бандит громко засопел и вошел в комнату, где лежал труп. Душа у меня ушла в пятки, и я затаила дыхание. Загорелся свет, бандит подошел к дивану, за которым я сидела, наклонился так, что я услышала, как неровно он дышит, и громко сказал:

— Готов жмурик! Хороший был парень, долго держался, падла.

— Алло, милиция? — послышался голос из другой комнаты. — Приезжайте быстрее, у нас тут человека убили!.. Да, тренера нашего на велотреке в Крылатском… Да, кажется, знаем, кто это сделал… К нему какая-то девушка приходила за пятнадцать минут до этого, а теперь ее нет и тренер мертв… Нет, все выходы перекрыты, она не сможет выйти… Моя фамилия? Ветренёв, Алексей Палыч, да, работаю здесь менеджером. Хорошо, ждем.

У меня все опустилось. Эти сволочи решили меня подставить! И ведь у них получится, если я не выберусь отсюда!

Рома уже вышел и теперь сопел рядом с Алексеем, подонком, в первой комнате. Видимо, решили дожидаться милицию здесь, чтобы сдать труп с рук на руки, а заодно и меня. Ведь рано или поздно они обязательно обнаружат меня в моем ненадежном укрытии. Потихоньку, стараясь не шуметь, я стащила по очереди свои туфли и на цыпочках подобралась к двери. Опустившись на пол, осторожно выглянула и увидела, что тот, кому я попала в висок, Рома, роется в шкафу, стоя ко мне боком, а другой, постарше и худощавее, сидит за столом спиной ко мне и рассматривает какие-то бумаги. По полу были разбросаны книги и бланки, наверное, создавали видимость борьбы. Я встала, прячась за стеной у косяка, и простонала.

— Эй, ты что, Роман, — удивленно воскликнул Алексей, — он там жив еще?!

— Не может быть, — обалдело протянул тот и быстро потопал в мою сторону. — Был же мертв, как мой прадед!

Только-только его шишка высветилась в поле моего зрения из-за двери, я, держа туфлю за носок высоко над головой, опустила ее каблуком на многострадальную голову бандюги. Что-то хлюпнуло, чавкнуло у него в башке, он повернулся ко мне удивленно, и ужас отразился в его быстро гаснущих глазах, когда они встретились с моими, кошачьими. Одним гадом на земле стало меньше. Выдернув из его черепа шпильку, я замерла, глядя на медленно падающий к моим ногам труп. Другой даже ничего не понял и остался сидеть. Когда Рома с шумом свалился, он только спросил, не оборачиваясь:

— Ну, что там, добил?

Роман по понятным причинам не отвечал. Из головы его быстро струилась кровь, заливая паркетный пол. Я потихоньку вошла в комнату и встала за спиной у ничего не подозревавшего товарища, занеся окровавленную туфлю над его лысеющей головой.

— Ну что замолк, Роман? — недовольно рявкнул тот. — Сейчас уже менты прикатят! —

И повернулся. Что уж он там подумал — не знаю, только глаза его расширились, замерев на туфле, и он облизнул вмиг пересохшие губы, видать, понял, что Роман убит.

— Где Жуков, быстро говори! — процедила я, взмахнув своим страшным, окровавленным оружием.

Он дернулся, скривившись от ужаса, и пролепетал:

— Н-не знаю, честное слово… С-сейчас м-мил-лиция приедет…

— Где он?!

Он закрыл лицо руками и завизжал, словно поросенок:

— Не знаю!!! Отпусти!

— Тогда говори!

— Не знаю, сказал!

У меня не было времени выслушивать длинные речи. Не так уж и легко заставить заговорить здоровенного мужчину, если он этого не хочет. Вон Суленцова они почти в клочья разорвали для этого, а что оставалось делать мне? Времени на пытки не было, да я и не мастерица по этой части. Мне нужно было что-то быстрое и эффективное. Придется действовать их же методами и прибегнуть к варварству — так для бандитов привычнее. По-хорошему они все равно ничего не понимают. Щелчком потайной кнопки в подошве выпустив из носка длинное лезвие, я ткнула ублюдка кулаком в живот, чтобы он открыл лицо, и тут же приставила пику к широко открытому от ужаса глазу.

— Говори или ослепнешь! — процедила я.

Он мелко затрясся, побелел как мел и пролепетал:

— В подвале! Ты его не достанешь, он уже у нас! Там вся братва сидит!

— Где?! — Я вдавила кончик острого лезвия в нижнее веко. Потекла кровь.

— Не надо, не трогай! — застыл он на стуле. — Все скажу! Прямо под нами, во втором уровне, около склада. Ты все равно туда не пройдешь, сука!

— А это мы посмотрим.

Нужно было уходить из этого гадюшника. Взмахнув туфлей, я вонзила каблук под ключицу бандита, и он затих, уткнувшись головой в стол. Милиции в ближайшее время он уже ничего не скажет, подонок. И не сможет предупредить своих обо мне. Во мне все кипело внутри, злость переливалась через край, и просто необходимо было куда-то ее девать, чтобы самой не лопнуть. Эти мерзкие твари убили Суленцова и теперь, наверное, мучают моего Сереженьку! Так не бывать же этому!

Вытерев туфли, я надела их на ноги, выключила везде свет, вышла, закрыла на замок дверь торчавшими из нее ключами, положила их в карман и побежала по коридору, туда, где виднелся выход на лестницу. Нырнув в стеклянную дверь, я опустилась на один пролет и остановилась. В коридоре послышались топот и возбужденные голоса — милиция, как всегда, прибыла вовремя. Голоса прошли мимо и растворились в той стороне, откуда я прибежала. Отдышавшись, я быстро стала спускаться по ступенькам. Насчитав два этажа вниз, я открыла такую же стеклянную дверь и выглянула. В обе стороны расходился коридор, только стены здесь были некрашеные, а бетонные, а двери — большими и железными. Наверное, здесь и находились склады. Вот только в каком из них держали моего Сереженьку? Вокруг не было ни души. Мертвая, зловещая тишина ползла мимо меня по коридору, охраняя свои мрачные владения. Сколько, интересно, душ бродит здесь, загубленных этими странными спортсменами? Наверное, не один десяток. Справа был виден еще один коридор, и я устремилась туда. Только вошла в него, сразу увидела здоровенного бугая. Он сидел на стуле около тумбочки с телефоном у двери, словно дневальный, и читал «Московский комсомолец». Увидев меня, он вскочил.

— Куда, краса, направилась? — грозно прорычал он, заслонив своим огромным телом дорогу.

— Сама не знаю, — улыбнулась я. — Где-то велосипед свой потеряла, вот ищу теперь. Вы не видели случайно? Дамский такой, трехколесный, с моторчиком.

— Конечно, видел, крыса вонючая! — Он вдруг схватил меня за волосы и прижал лицом к шершавой бетонной стене, я даже не успела среагировать. — Попалась, блядюга! — задышал он мне в затылок. — А мы уже с ног сбились, тебя ищем.

И тут я почувствовала такой удар по печени, что все внутренности мои свернулись в жгут, и раскаленный ком боли разорвался во мне, перекрыв дыхание и затуманив сознание. Я даже не могла закричать, повиснув на собственных волосах, сжатых в мощной лапе бандита. Развернув меня, как тушу, он врезал мне в солнечное сплетение и потащил по коридору за волосы то, что от меня осталось. Свернув в ближайший коридор, нимало не заботясь о том, что я больно ударилась плечом о бетонный угол на повороте, он попер меня дальше. Потом вдруг остановился, поднял мою голову, посмотрел в глаза, довольно хмыкнул и нанес страшный удар кулаком по лицу. В глазах стало совсем темно, и мне начали сниться сны о добром Деде Морозе, который тащит на плече Снегурочку вместо мешка в подарок маленьким детишкам, изнывающим от нетерпения и радости…

…Очнулась я с тяжелым чувством. Дед Мороз во сне отдал Снегурочку в подарок маленьким детишкам со злыми глазами, и те растерзали ее на части, смеясь и пританцовывая. Этой Снегурочкой была я, мне было очень больно, и я просила детей не трогать меня, но они еще больше смеялись и выдирали из меня своими шаловливыми маленькими ручонками огромные куски внутренностей. Я так и не поняла, зачем они это делали. Открыв глаза, я сразу зажмурилась от яркого света и застонала.

— Ну вот, я же говорил, что не убил! — до вольно воскликнул кто-то, видимо, тот самый бугай. — Живая, стерва!

— Ливаните на нее из ведра, — приказал суровый голос. — А ты, Гоша, возвращайся на свой пост.

Приоткрыв один глаз, я увидела мелькнувшее перед лицом ведро, и огромный водопад обрушился на мое избитое тело. Холод пронизал меня до костей обжег, но привел в чувство, стало легче дышать.

— Спасибо, — пробормотала я разбитыми губами.

— Ты глянь, ей понравилось! — загоготал бугай. — Может, еще?

— Достаточно! — отрезал суровый голос. — Сядь на место и не мельтеши! Ты ее хорошо связал?

— Не бойтесь, шеф, никуда не денется.

Я сидела привязанная к железному стулу у стены. Руки, ноги, тело и даже шея были крепко примотаны прочным жгутом к спинке и ножкам большого стула. Самое странное, что на мне совершенно не было одежды, и поэтому я сразу покраснела, увидев, что на меня с любопытством смотрят с десяток бритоголовых парней, сидящих на полукруглом диване за низким столиком, уставленным банками с пивом и пепельницами. В стороне в кресле сидел пожилой мужчина с добродушным лицом и глазами маньяка — насильника маленьких девочек. Заметив мое смущение, он мягко, словно извиняясь, проговорил:

— Не обижайтесь на нас, Машенька, мы раздели вас не для того, чтобы полюбоваться, хотя должен признаться, есть на что, а для того, чтобы вы уже не смогли убежать от нас. Согласитесь, что голышом ходить по улицам несколько неудобно, вы не находите? — И ехидно улыбнулся.

Остальные заржали так, что кожа моя покрылась пупырышками. Свиньи! Терпеть не могу эти самодовольные рожи с бегающими глазками, эти бычьи шеи и мощные торсы, скрывающие души трусов и подонков. Слишком часто я видела, как это самодовольство превращается в панический страх, стоит кому-то оказаться один на один с сильным противником, чтобы верить этим накачанным мускулам и угрожающему внешнему виду. Дерьмо! Псы!

Я поискала глазами Сергея, но не нашла. Может, ошиблась адресом и вообще зря сюда пришла? Или его уже…

— Где деньги, Машенька? — вкрадчиво спросил пожилой.

— Не помню, — честно ответила я, — ничего про деньги. Память отшибло.

— Зря, — вздохнул он. — Надо обязательно вспомнить.

— Да что с ней возиться, дядя Жора? — проворчал кто-то из псов. — Дайте ее нам на пару минут, и она запоет соловьем!

— Успеете еще, — поднял руку дядя Жора. — Никуда она от вас уже не денется. Она девчонка умная, все понимает и не захочет, чтобы мы попортили ее внешность. Ведь так, Мария?

Сердечко тоскливо заныло, затрепетало в страхе, и я сказала:

— Конечно, не хочу. Вы, дядя Жора, я смотрю, единственный нормальный человек здесь. Может, хоть простыню какую накинете на меня, а то я словно на невольничьем рынке сижу.

Все загоготали, всплеснув руками, а шеф строго сказал:

— Хорош ржать, мальчики! Набросьте на нее что-нибудь, а то у нее мозги не в ту сторону крутятся.

— Низкий вам поклон, дядя Жора, — улыбнулась я.

Какой-то битюг порылся в шкафу, вытащил оттуда синий рабочий халат и, пожирая меня глазами, с явным сожалением закрыл мои прелести вонючей тряпкой. Теперь я могла спокойно заняться перепиливанием жгутов своими накладными ногтями-лезвиями. Вот только не совсем удобно было доставать до жгута, пришлось как следует вывернуть пальцы, но это были уже мелочи.

— Итак, деточка, начинай вспоминать, — мягко заговорил шеф. — Я напомню начало: вы сегодня с Жуком поехали в банк, сняли все наши деньги, которые поступили на счет фонда, потом сбежали от моих мальчиков и отправились… — он вопросительно посмотрел на меня. — Куда вы потом отправились, моя хорошая? Постарайся вспомнить. Я не тороплю. Деньги, как мне сказали, у тебя, так что не валяй дурочку и веди себя хорошо. Скажи, и мы тебя отпустим.

Я попыталась сообразить, что за чепуху он несет и во что я влипла на этот раз, но ничего путного в голову не приходило. Я хлопала глазами, делая вид, что мучительно вспоминаю, а ногти мои все пилили и пилили неподатливый, жесткий шнур.

—Что-то я не пойму, — выдавила я наконец, — кто вам так много рассказал?

— Как кто? — улыбнулся он. — Жук, конечно! Твой дружок, подельник или кто он тебе там еще, не знаю. Мы с ним тут перекинулись парой слов, поговорили, так сказать, по душам, и он спел весьма приятную моему уху песенку про Красную Шапочку, которая заграбастала себе всю нашу месячную выручку и скрылась на его машине, оставив его в дураках. Я дяденька добрый, доверчивый, вошел в его положение и поверил. Зачем только ты сюда приехала, непонятно. Совесть заговорила или как?

— Заговорила, пропади она пропадом, — сокрушенно ответила я. — Думаю, куда мне одной столько денег? Дай поделюсь с ближним…

— Шутки в сторону! — неожиданно грубо проговорил шеф. — Говори, или сейчас начнем отрезать от тебя кусочки, сделаем шашлык и съедим на твоих глазах. Ты любишь шашлык?

— Нет, больше котлеты по-киевски, — чувствуя, как похолодело все внутри, пробормотала я.

— Сделаем и котлеты, — великодушно согласился дядя Жора. — Ну, я слушаю.

— А где Жук?

Тут дверь открылась, вошел какой-то бугай с микроволнушкой и поставил ее в углу на стол. Сверху на ней лежали шампуры для шашлыка. Парень был явно кавказской национальности. Оглядев мои неприкрытые ляжки, вытащил здоровенный нож и спросил:

— Из этого делить чачлик, что ли, дядя Жёря?

Панический ужас охватил меня при виде этого страшного ножа и ухмыляющегося лица с плотоядными глазами, а шеф сказал:

— Из этого, из этого… Подожди пока. Ты, кстати, котлеты по-киевски умеешь готовить?

— Канэчна, слюши, дарагой, — залыбился кавказец. — Только это очень долга, мясорубка нужен.

— Так иди за мясорубкой и не мешай! — поморщился шеф. — Значит, спрашиваешь, где Жук? — повернулся он ко мне. — Отвечу: отдыхает от трудов праведных. Он имел неосторожность заползти в свою норку, и мы его вычислили. Кстати, тебя уже разыскивает милиция по подозрению в убийстве. Я могу помочь тебе, если будешь благоразумна. О Жуке забудь, он уже не жилец на этом свете, спасай себя, пока даю возможность. Скажи мне, где деньги.

— Все равно убьете, — скривилась я. — Так что предлагаю другой вариант.

— Здесь я предлагаю, а не ты! — с вызовом напомнил он.

— А вот и нет! — вскрикнула я, потому что один мой замечательный ноготь отвалился и со звоном упал на пол, но я заглушила звук своим воплем.

— Без денег вы — ноль, а они у меня! Так что могу только показать, где они, а говорить ничего не буду! Я же не дура!

Он внимательно посмотрел на меня и покачал головой:

— Да уж вижу, что не дура. Но и я не дурак, пойми. Мне тут уже рассказали о тебе кое-что, так что рисковать не хочу. Ты ведь только и ждешь, чтобы тебя отвязали, не так ли?

— О чем вы говорите? — усмехнулась я, посмотрев на свору псов, притихшую на диване. — Вон у вас сколько молодцов. Вы что, боитесь меня, а, соколики?

— Дядя Жора, — простонал один, синея от злости, — отдай ее нам!

— Цыть, говнюки! — рявкнул он. — Двоих ваших она уже покалечила, а вы все еще не поняли ничего?

— Разве двоих? — озадаченно нахмурилась я. — А мне казалось, что одного.

— Второй тоже в больнице, не расстраивайся, — утешил он меня. — Кость от раздробленной челюсти в мозг попала. Мы думали, ты его булавой двинула, а выяснилось, что ногой. Мы тут твои туфельки, кстати, осмотрели. Такие штучки только ниндзя используют. Ты что, украла их у кого-то?

— Бес попутал, — поникла я виновато. — Видит Бог, не хотела. У меня, знаете, клептомания — тащу все, что под руку попадается: туфли, деньги…

— Заткнись, стерва! — рявкнул он, аж псы его подпрыгнули на диване. — Говори, где бабки, пока повар не пришел с мясорубкой. Он мясо прямо на тебе перемелет!

— Я уже сказала, что хотела, — твердо заявила я. — Хотите получить деньги — везите меня на место. А там можете убивать или жарить из меня шашлык, если обману. Но я всегда играю честно — меня хозяин так учил.

— Это что еще за хозяин? — он удивленно поднял брови.

--А вы думали, я для себя деньги стащила? Мы уже давно этот план разработали, оставалось лишь дождаться, когда деньги поступят. Кстати, этого Жука мы как подставу использовали, он и не догадывался ни о чем. Вот уж, наверное, удивился, бедняга, когда я с бабками исчезла, ха-ха!

Шеф поднялся и подошел ко мне, чтобы получше рассмотреть мои лживые глаза. Он наклонился, заложив руки за спину, и прищурился. Я посмотрела в его близко посаженные глазки, бегающие по моему лицу, увидела желтеющие белки с темными прожилками, морщины на усталом лице, покрытом шрамами от старой оспы, редеющие волосы, почти все седые, остриженные под полубокс, и мне стало немножко жалко его, стареющего авторитета, единственным достижением в жизни которого была власть над тупоголовыми псами и запятнанная совесть. Интересно, о чем он думает? Что будет говорить, когда попадет на небо и придет время отчитываться за свои грехи? Неужели ему не страшно?

Он пристально смотрел на меня, словно пытался увидеть, что прячется за моей черепной коробкой, а я все не решалась сделать отчаянный шаг. Я ждала какого-нибудь толчка или знака, что, мол, не ошибаюсь и поступаю правильно. Интуиция моя, эта трусливая изменница, зарылась где-то далеко внутри и небось дрожала от страха, боясь высунуть нос и хоть что-нибудь подсказать.

— Знаешь, а я тебе не верю, — наконец сказал дядя Жора и потрепал меня по щеке. — Нет у тебя никакого хозяина. Ты просто воровка, глупая и жадная. Я вижу тебя насквозь. Ты бы, наверное, сейчас меня изуродовала, будь у тебя хоть одна рука свободна, не так ли? — ухмыльнулся он. — Вижу, вижу, что так, глазищи вон как пылают. Ан нет, не можешь, тварь, и кипишь вся, а я вот могу сделать из тебя шашлык и непременно сделаю. И деньги ты отдашь здесь, а не где-то, понятно? И знаешь почему? — Он придвинул лицо ближе и зашипел: — Потому что в душе ты трусиха, дрянь, кошелка, дерьмо! Я вижу все это!

Спрашивается, кто его тянул за язык? Зачем он меня так обозвал? Лучше бы уж пытать начал, тогда бы по крайней мере остался жив и здоров.

— А это ты видишь? — спросила я.

— Что? — не понял он.

— Вот это!

Я быстро вытащила из-под халата освобожденную руку и ухватила его за большой кадык. Вырывать кадыки у негодяев — моя слабость. Дядя Жора взвыл, окаменев, железные ногти на большом и указательном пальцах легко прошли сквозь кожу, задев сонную артерию, и я обхватила его горло почти кольцом. Кровь брызнула мне в лицо. Псы вскочили и кинулись к нам.

— Стоять?! — захрипел шеф, беспомощно махая руками. — Назад!!!

Они застыли на месте, не понимая, что происходит, а я рявкнула:

— Если двинетесь, я вырву ему глотку и он подохнет! И не вздумайте шутить, у меня хватка мертвая! Скажи им, шеф, чтобы слушались! — Я сжала пальцы, и он отчаянно заскулил:

— Стойте, она меня убьет!!! Я кровью изойду! Делайте, что она говорит, и не рыпайтесь!

— То-то же! Теперь пусть один подойдет и развяжет меня! — приказала я. — Только без оружия! — Меня, конечно, могли сейчас пристрелить, но пальцы я все равно вытащу у него из горла только вместе с кадыком. — Ну! Остальные отойдите за диван.

Один, видимо, самый смелый, вытащил из кармана пистолет, положил его на стол и медленно пошел к нам. Другие сгрудились у дивана, бросая на меня голодные взгляды. Опасливо приблизившись, амбал посмотрел на то, что я сотворила с горлом его хозяина, и ужас отразился в его глазах. Такого, наверное, он еще не видел в своей непутевой жизни.

— Развязывай, ублюдок, — поторопила я его, и он начал суетливо разматывать веревки на моих ногах.

Вязали меня на совесть, поэтому ему пришлось попотеть. Когда его дрожащие руки касались моего обнаженного тела, меня тоже бросало в дрожь от отвращения, но я мужественно терпела, глядя в угасающие глаза дяди Жоры, склонившегося передо мной в нелепой позе.

— Быстрее, мудак! — прохрипел он. — Подохну ведь!

— Да я и так, шеф, — пробормотал тот севшим голосом. — Ты, главное, не дергайся, а то точно вся кровь вытечет. Она, сука, тебе артерию разорвала.

Наконец путы были сброшены, и я вздохнула полной грудью. Потом поднялась и, ведя за собой шефа, как на поводке, за кадык, подошла к двери, взяв по дороге со стола пистолет. Весь пол уже был забрызган кровью, и я пожалела, что ее так мало у этого тщедушного человека и может не хватить его сил, чтобы мне добраться до безопасного места. Оглядев комнату, я заметила еще одну дверь и спросила:

— Куда та дверь ведет?

— В туалет, — ответил кто-то. — Слушай, ты ему хоть артерию зажми, а то ведь умрет. Тогда мы тебя точно уроем.

— Не вытечет, если вы поторопитесь. Давайте валите все в туалет, живо!

Они угрюмо засеменили к сортиру, в котором, как я увидела, когда дверь открылась, с трудом можно было поместиться троим. Но ничего, утрамбовались и даже притворили изнутри дверь. Убедившись, что они не подглядывают, я усадила дядю Жору в кресло и осторожно вытащила окровавленные пальцы из глотки авторитета. Он уже почти потерял сознание, язык высунулся и повис, глаза закатились. Но мне было его не жалко. Все мое голое тело было в крови, и меня начинало тошнить. Но это все же было лучше, чем если бы мои пальцы начали прокручивать в мясорубке, чтобы узнать, где деньги, которых я в глаза не видела. Не выпуская из рук пистолета, я подошла к своей одежде, сваленной в углу, и начала одеваться, бросив раненому синий халат. Тот судорожно прижал его к горлу. Натянув на испачканное тело джинсы и майку, я почувствовала себя увереннее. Теперь меня занимал лишь один вопрос: где мой ненаглядный Сергей Борисович? Подойдя к шефу, спросила у него, и он прохрипел: —Горит… в аду! — Не шуги так, мразь! — Я ударила его рукояткой пистолета по лицу. — Ад — это для тебя! Где он?

— Не надо, не бей, мне больно! Он у себя дома! Подыхает…

Поискав глазами свою сумочку, я нашла ее на столе среди банок и пепельниц. Паспорт, отмычки и деньги лежали рядом. Здесь мне больше нечего было делать. Нужно было спешить, чтобы еще попытаться спасти Сергея, с которым, я была уверена, сделали что-то ужасное. Замок в железной двери был, слава Богу, не английским, и его можно было открыть только ключом. Бросив прощальный взгляд на потухшие глаза дяди Жоры, я вышла из комнаты, заперла дверь, спрятала ключ и пистолет в сумочку и быстро зашагала по коридору, вспоминая, как меня тащили. Но поворотов было много, и все они вели в никуда. Так бы я и плутала, если бы из-за одного из них не выскочил повар-кавказец с мясорубкой в руке. Окинув меня любопытным взглядом, он уже было собрался пройти мимо, не узнав, но я не могла отказать себе в удовольствии сделать ему что-нибудь «приятное».

— Слушай, где тут туалет? — спросила я, пряча окровавленные руки за спину.

Он остановился и с готовностью проговорил:

— Зачем тебе туалэт, слющи? Пайдом ка мнэ! Мясо гатовить буду, угощу от души.

— Я это что у тебя такое? — я посмотрела на мясорубку.

Он осклабился и протянул ее мне:

— Мясорубка! Гаварю же, мяса будэт! Пайдом!

Забывшись, я потянулась за мясорубкой, и он увидел кровь на руке.

— А это что? — удивленно спросил он.

— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — У меня «дела» идут. Туалет срочно нужен. Не понимаешь?

— Канэшна, слющи! Пайдом, пакажю.

Ухватив меня за талию, он повел меня туда, откуда пришел, и каким-то чудом отыскал в этих запуганных лабиринтах маленькую, неприметную дверцу туалета без таблички. Остановившись у нее, он осклабился и спросил:

— Может, тэбэ памочь, кукалка?

— Памаги, кукленок! — передразнила я его, лукаво подмигнув, и оставила дверь открытой.

Едва он сунул свой похотливый, грязный нос в небольшой предбанник сортира, я наступила каблуком ему на ногу и услышала, как захрустели под шпилькой кости ступни. Затащив орущего благим матом черномазого в туалет, я бросила его на унитаз, вырвала из рук мясорубку и огрела его по голове. Он перестал орать и мешком свалился с унитаза. Загорелое тело его мелко подергивалось, значит, не умер. Вымыв над раковиной руки и лицо, стерев кровь, я почувствовала себя человеком. Но на душе после всего происшедшего было муторно и погано, и я ненавидела сама себя за всю эту кровь и собственную, пусть и вынужденную, жестокость. Но как могла я поступить иначе? Разве что умереть в мучениях. Нет, я, конечно, не ангел, но и не дура, чтобы пропадать просто так. Не я выдумала этот мир с его грубостью и насилием, без которых почему-то не могут обойтись некоторые люди, и не мне его исправлять. Да это и невозможно. Зло нельзя искоренить так же, как нельзя искоренить ночь. Зло и добро, свет и тьма всегда сопутствуют друг другу, и это, собственно, и есть сама жизнь. Преступность невозможно уничтожить, с ней можно только бороться, что я и делаю по мере своих слабых девичьих сил. Если бы бандиты могли честно разбираться один на один или, например, на словах, то я бы с удовольствием приняла их правила игры. Но они почему-то предпочитают откровенное насилие. Что ж, мне остается лишь принять их правила…

Так, успокаивая свою совесть, я незаметно дошла до коридора, в котором торчал тот, что притащил меня в компанию дяди Жоры со товарищи, а потом ушел. Теперь он сидел ко мне спиной и опять читал газету. Мирный такой, славный мальчуган с пистолетом за пазухой. Выродок несчастный! Когда он услышал мои шаги и обернулся, я уже бежала на него, а когда понял, что на него летит, было слишком поздно подниматься со стула. Крутанувшись в воздухе, я ударила его ногой прямо в нос. Голова его мотнулась и с глухим стуком врезалась затылком в бетонную стену. Мне уже не хотелось крови, я устала от нее. Он упал рядом со своей тумбочкой и замер. Я накрыла его газетой и пошла дальше. Отсюда дорогу я помнила.

Помнила я также, что у выхода из здания меня поджидают. И про милицию помнила. Правда, у милиции не было моих координат, но они наверняка знали, как я выгляжу. Мне оставалось только повеситься. Или бродить до старости в этих лабиринтах, чтобы, когда уже невозможно будет узнать, спокойно выйти наружу и сразу отправиться на кладбище. Но я выбрала третий вариант.

Добравшись до первого этажа, осмотревшись и никого не увидев, я открыла замок первой же двери, вошла, распахнула фрамугу и выпрыгнула на улицу, благо было темно и ни одно окошко уже не светилось. Меня все время мучила мысль о том, что хотел сказать дядя Жора, когда говорил, что Сергей подыхает. Они что, избили его до полусмерти и оставили в квартире умирать?

Сердце мое дрогнуло при мысли, что я больше уже никогда не увижу этого цветущего и такого милого мужчину, в которого, кажется, начала влюбляться. И я побежала к дороге, по которой мчались машины. Остановив частника, я села на заднее сиденье и погрузилась в размышления.

Зачем Сергей все свалил на меня? Чтобы спастись? Или хотел меня подставить, как свою бухгалтершу? Что он вообще за человек такой, который так мил и так коварен одновременно? Что скрывается за болью и грустью в его глазах, какие тайны? Зачем он украл у бандитов деньги? И почему вообще бандитские деньги оказались на счету вполне добропорядочного фонда? Куда девалась его машина?

Как я ни старалась, но ни на один вопрос ответа не находила. Все мог разъяснить только сам виновник всех моих бед, мой ненаглядный и единственный, красивый и наверняка нежный мужчина моей мечты — Сергей Борисович Жуков, в прошлом спортсмен-велогонщик, ныне директор фонда и, не исключено, уже покойный.

Водитель с кем-то болтал по мобильному телефону. Когда он закончил, я попросила трубку и набрала номер босса. Мне нужна была помощь. Но никто не отвечал. Валентине звонить я не хотела — зачем втягивать ее в это гнусное и опасное дело? Пусть себе сидит дома. Хоть будет кому меня похоронить, если что, а то ведь некому больше… Вот жизнь! Совсем одна на целом свете! Как там мои отец с братьями на небесах? Наверное, смотрят и волнуются за меня, беспутную. Ничего, если выкручусь, дорогие мои, то обещаю, что выйду замуж за Сергея, брошу Родиона к чертям, остепенюсь, заведу детей и буду воспитывать их полной своей противоположностью. Только бы Сергей не сглупил и не умер раньше времени…

Частник, казалось, спал за рулем или его машина ползла на днище, потому что мы тащились со скоростью один миллиметр в сутки. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела мрачный силуэт сталинского дома, в который так и не смогла попасть сегодня днем. Озолотив водителя, я пошла искать сорок седьмую квартиру. Она оказалась в угловом подъезде на третьем этаже. Время было позднее, окна не светились, все спали. Свет в подъезде не горел, но я освещала дорогу фонариком. За металлической дверью, обитой дерматином, стояла тишина, как я и ожидала. Я позвонила, длинно и отчаянно. Но ничьих, когда смолкла трель, не услышала шагов. А ведь так хотелось! Чтобы сердце вздрогнуло от радости, зашлась в счастливом томлении душа и глупая улыбка во все лицо заставила бы чувствовать себя дурой. Но счастливой дурой, черт возьми! А вместо этого…

Вместо этого черная тоска навалилась на меня, и сердце сжалось от предчувствия непоправимого. Не став больше звонить, я вынула отмычки и открыла замок, провозившись с ним минуты три. Наконец вошла в холл и тихонько притворила дверь. Никто не напал на меня, ничто не обрушилось сверху на мою несчастную голову, только слабый стон заставил меня содрогнуться от ужаса. Нащупав выключатель, включила свет, но никого не увидела — стон доносился из комнаты. Уже направившись туда, вдруг остановилась. Мне стало страшно входить, я боялась увидеть что-то, что разрушит все мои мечты и разорвет сердце. А стон все летел и летел, пугая и призывая на помощь. Это был его стон!

В большой гостиной царил разгром. Вся мебель была перевернута, шторы оборваны вместе с карнизами, пол завален битой посудой и аппаратурой. В полумраке все это предстало передо мной как в кошмарном сне. Свет из коридора словно заколебался у меня в глазах, и все вещи стали отбрасывать зловещие тени на ободранные стены и потолок. Стон, набатом звучащий в моих ушах, доносился из дальней комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Один Господь знает, как не хотелось мне туда идти, как я боялась и дрожала, уставившись, как загипнотизированная, на эту дверь. Но, пересилив себя, я направилась в ту сторону, освещая дорогу фонариком. Свет включать я тоже боялась. Если бы не вспыхнувшее во мне чувство к этому человеку, я бы давно сбежала. Но я просто обязана была спасти его, помочь, если это еще возможно.

Это был тренажерный зал. У стен стояли всевозможные спортивные снаряды, а в центре, на ковре, — велотренажер. На нем громоздилось то, что осталось от моего несчастного возлюбленного. Все вокруг было забрызгано кровью, но он еще дышал. Тонкий луч фонарика выхватил из темноты его глаза — единственное, что осталось нетронутым на лице. Они смотрели на меня. В них застыла нечеловеческая мука. Он сидел как-то очень прямо, и я даже сразу не поняла, что эти сволочи с ним сотворили. Он был совершенно голый и весь в крови. Подойдя поближе, замирая от страха и отвращения, осветила его и ужаснулась. Руки были привязаны к рулю, а ноги — к педалям. Из плеча торчал какой-то предмет, напоминающий обыкновенный лом. Только одним способом мог он там оказаться. Мне на ум сразу пришла картина из какого-то фильма о графе Дракуле, который сажал своих людей на кол, а потом они медленно умирали. Вот так же, наверное, торчало из них острие и такая же стояла в глазах мука. Мою единственную и незабвенную радость в жизни посадили на лом, воткнув предварительно его в раму тренажера, сняв сиденье. Не знаю, как уж они это сделали, но смотреть на это я не могла и выбежала из комнаты, задыхаясь от тошноты и отчаяния. Бедный Сергей!

Остановившись в коридоре, я прислонилась к стене и медленно осела на пол, закрыв лицо дрожащими ладонями. О, милый, что же они с тобой сделали! Что такого страшного ты натворил, если такую жуткую уготовили тебе смерть эти изверги?! Ведь так близко уже было наше счастье, так осязаемо! Зачем нужны были тебе эти деньги, пропади они пропадом?! Что теперь мне делать с тобой, глупый?..

И он, словно услышав мои молитвы, громко прохрипел:

— Мария… не уходи…

Судорога пробежала по моему телу, все члены ослабли, но, превозмогая себя, я поднялась и, покачиваясь, поплелась к нему. Больше я не решалась светить фонариком, и теперь его глаза мученическим огнем горели в полумраке. Я содрогнулась от жалости.

— Добей… по… жалуйста… — с великим трудом выдавил он.

— Не могу, Сереженька! — зарыдала я, опустившись перед ним на пол. — Прости, но не могу!

Что-то горячее, липкое и безрассудное заливало мое сердце, будто серная кислота разъедала его, причиняя нестерпимую боль. Я зашлась в истерике. Мысли мои спутались, и лишь черное и страшное отчаяние пульсировало в голове, мешая соображать. Мир потемнел передо мной, уступив место вселенскому страданию, разрывающему меня на части. Не могу я его убить!!!

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я вновь сквозь слезы услышала его стон:

— Мария… мне больно… умоляю…

Словно во сне, я поднялась на ноги. Ничего не видя перед собой и ничего не соображая, Й подошла к нему, дотронулась руками до его головы в последний раз и, всхлипнув:

— Прости…. и прощай, Сереженька… любимый, — резко крутанула ее, переломив шейные позвонки…

…Не помню, как я ушла оттуда, как добралась до дома и упала на тахту. Все было в сплошном тумане. Валентина всю ночь просидела рядом со мной, гладя меня по голове и успокаивая тихими, ласковыми словами. Счастливая, она не знала, что произошло, хотя о многом догадывалась по моему виду. Утром она напоила меня крепким чаем с пирожками, и силы вернулись ко мне. Разбитое сердце еле-еле стучало в груди, я тупо и отрешенно смотрела перед собой, так и не произнеся ни слова, когда мы пришли в наш офис и предстали пред светлым ликом босса. Взглянув на меня, он нахмурился и пробурчал:

— Зачем ты ее привела, Валентина?

— Да разве ее удержишь? — проворчала та. — Встала, как робот, и поперла. Чуть под машину не попала, едва удержала, прости, Господи, — она перекрестилась.

— Это она что, так переживает? — Он удивленно вскинул брови. — Со вчерашнего дня? Надо ж было так втрескаться за один раз… — Он помолчал, разглядывая меня. — Хотя, впрочем, ничего удивительного. Ты — не первая, Мария. Садись и послушай кое-что. Валентина, будь добра, принеси нам выпить. Она, кажется, мартини предпочитает, а мне, пожалуйста, мой любимый «Порто» из початой бутылки.

Я бухнулась в кресло, уставившись в одну точку безучастным взглядом. Родион пошуршал листами на столе, взял один, посмотрел, вздохнул и сказал:

— ~ Не знаю, нужно ли тебе это говорить, но если верить поговорке, что клин клином вышибают, то я просто обязан довести до твоего сведения кое-какие факты биографии того, кто разбил твое сердце. Ты, кстати, слышишь меня или в облаках витаешь?

Я мотнула головой, взяла принесенный Валентиной бокал и влила в себя крепкий напиток. В голове немного прояснилось, туман стал рассеиваться, я закурила.

— Так вот, — начал босс, с жалостью глядя на меня, — этот Сергей Жуков, или Жук, как его называют среди своих, — довольно оригинальная личность. До того оригинальная, что даже стоит на заметке в ФСБ. У меня там однокурсник работает, и он многое мне рассказал о нем. Этот Жуков случайно не говорил тебе, что мужчина живет ради денег, а деньги ему нужны, чтобы их тратить на женщин?

Я удивленно кивнула.

— Прекрасно, — проворчал он. — Это его любимая поговорка. Только в жизни у него все получается иначе, с точностью до наоборот: он использует своих женщин, которые липнут к нему как мухи, для добывания денег. Причем не гнушается ничем: обманывает, подставляет, может даже продать или вообще убить, если это сулит большой навар. У него было две жены, ты в курсе?

— Он говорил про одну, — поникла я.

Все они погибли при довольно странных обстоятельствах. Первую нашли за городом с отрезанной головой. Вторую вообще сначала пытали мясорубкой, а потом срезали с нее живой мясо и приготовили из него шашлыки. Судя по времени смерти, она все это терпела, находясь в сознании. Убийц так и не нашли. Жуков ко всему этому был непричастен, потому что находился в момент обоих убийств совсем в другом месте с железным алиби в обнимку. Следствие зашло в тупик. Но органы заинтересовались им не поэтому. Он сказал тебе, что в прошлом занимался велоспортом?

— Да, но потом сломал ногу и завязал, — пролепетала я.

— Ног он, к сожалению, не ломал, как и остальных частей тела. Велогонщик из него был средний, таких можно встретить в каждом парке в выходной день. Но его держали, потому что он поставлял допинг для спортсменов. Спецслужбы пытались проследить каналы, по которым поступал в страну этот препарат, и наткнулись на Жукова. Препарат был не наш, очень сильнодействующий, как наркотик, запрещенный для использования. Жуков имел на этом хорошие деньги. Естественно, вокруг него крутились всякие темные личности, которые поставляли ему это зелье, а он был лишь посредником. Потом его все-таки выгнали из спорта, и он основал этот самый фонд, вернее, основали подельники, а его просто посадили в официальное кресло подставлять свою, прости за выражение, задницу, потому что он к тому времени уже основательно погряз в долгах. В органах есть версия, что он обманывал своих подельников, но доказать ничего не могли, потому что обманутые преступники всегда молчали, как ты понимаешь, и в милицию не обращались. Они как-то там разбирались меж собой, в результате чего погибали жены господина Жукова. Этот несравненный красавец на самом деле страшнее гремучей змеи для женщин. Поэтому, когда ты вчера пришла и сказала, что выходишь из дела, я вздохнул спокойно. Я ведь и сам хотел вывести тебя из игры, когда узнал об этом. Слава Богу, с тобой ничего не успело произойти и ты ушла домой…

На кухне что-то громыхнуло, и босс удивленно посмотрел в ту сторону. Я не сказала ни слова. Бедная Валентина небось рвала на себе волосы, била посуду из-за своей вчерашней болтливости.

— Вчера утром он снял в банке очень крупную сумму денег со счета, которая поступила за день до этого. Кстати, фонд, как я выяснил, оказав тем самым большую услугу своему однокурснику, занимался отмыванием воровских денег. Никакие гонки и соревнования он не финансировал, не было никаких благодетелей, отдающих последние копейки на развитие велоспорта в Северо-Западном округе столицы, — все это чисто преступные деньги, которые, пройдя через фонд, уходили в воровскую кассу. Я провел целое следствие в своей голове, а потом все это подтвердилось фактами, добытыми из разных источников. Картина складывается такая. Он ждал крупную сумму и хотел с ней сбежать. Куда — неважно. Он взял новую бухгалтершу и решил подставить ее. Поэтому и дарил цветы, и обещал отравить бедняжку на Багамы. Боюсь, что на Багамы она могла отправиться только в виде шашлыка. Он потихоньку таскал деньги и делал большие глаза, когда она ему об этом говорила. Потом, когда его бы прижали за последнюю, самую крупную кражу, он бы сказал, что это она все стащила, как уже делала не раз, и остался бы чистеньким. Видишь ли, в глазах подельников он всегда почему-то являлся страдающей стороной. Он заявлял, что падок на женщин и на все готов ради них, а они, подлые, всегда обманывают его, пользуясь доверчивостью и откровенностью своего кавалера. Я считаю, именно поэтому их всех и мучили перед смертью, а они почему-то не говорили, что не брали денег, и упорно выгораживали своего муженька. Чем уж он их так околдовал — не знаю…

— Вам этого не понять, босс, — вздохнула я с печалью.

— Но я могу догадаться по одному твоему виду, — парировал он. — Вот скажи, попадись ты на его крючок и тебя бы стали мучить, ты бы отдала его в руки бандитов? Только честно. — Он пристально посмотрел на меня, и я вздрогнула, вспомнив вчерашнее, когда взяла всю вину на себя.

— Конечно, отдала бы, — соврала я с грустью. — Я же денег не брала…

— Ну, может, ты чуточку умнее просто, чем предыдущие, — пожал он плечами. — Хотя, как знать, заставь я тебя вчера снова вернуться к нему, ты бы, может, повела себя иначе…

На кухне снова что-то громыхнуло, на этот раз сильнее.

— Что это Валентина там все роняет сегодня? — проворчал босс. — Не выспалась, что ли? Так вот, он снял эти деньги, вернулся в офис, опять подарил бухгалтерше цветы, был мил и приветлив, как всегда. Я с ней разговаривал после того, как ты уже уехала с ним на машине. Она сказала, что уже все знает про деньги, и почему-то стала бояться за тебя. Она ведь видела, как ты к нему клеилась. Когда появилась ты, он и не думал тебя подставлять, все должно было достаться бухгалтерше. Я еще слышал, как он нашел наш «жучок» в машине, но потом ты осталась одна, и я не знаю, что там произошло, но это и не важно. Потом ты появилась живая и здоровая, и я вздохнул с облегчением. Но ты сказала, что домой он и не поедет, и мне стало ясно: он должен вообще скрыться, подставив перед этим Людмилу Ивановну. Я позвонил ей и приказал срочно сматываться с работы и домой не ходить, пока я не скажу. Она смоталась. Потом через своего однокурсника я выяснил, куда он мог поехать, тот навел меня на его дружка, с которым они вместе проворачивали дела с допингом. И тут началось самое интересное. Не знаю, как он умудрялся так легко находить себе жертв, но оказалось, что у него в запасе была еще одна красотка, которая наконец сама его и обдурила. Мне это уже в милиции рассказали. Он поехал к Суленцову, так звали его дружка, где и спрятался. Но бандиты, после того как вы убежали от них на машине, уже поняли, что деньги похитил сам Жуков, и искали его. И туг появилась та самая красотка. Как мне рассказали, это не женщина, а настоящая пантера…

Тут с кухни снова донесся страшный грохот и мат Валентины, потом она крикнула:

— Извиняюсь, босс!

Да что это с ней такое сегодня? — опешил он и, недоуменно качнув головой, продолжил: — О чем я? Ах, да, об этой женщине. Как я понял, она как-то догадалась, что он хотел ее подставить, и приехала, чтобы высказать ему свое «фи». Но Суленцов молчал и не хотел говорить, где скрывается Жуков. Тогда эта жуткая красавица, обладающая, как мне сказали, невероятными физическими способностями и прямо-таки дьявольской техникой неизвестной, но очень жестокой борьбы, начала пытать беднягу, чтобы узнать, где прячется Жук. Видимо, он ей рассказал. Мне самому многое здесь непонятно, я собирал все только по отрывочным сведениям. На этом велотреке вчера ночью разыгралась настоящая трагедия. Вся милиция в шоке, не говоря уже о бандитах. Она убила Суленцова. Но все по порядку. Когда она пришла на трек, охранники ее запомнили и сообщили начальству, что она несла какую-то несуразицу о секции Суленцова, которых у того никогда не было, и это их насторожило. Когда двое его коллег пришли в комнату Суленцова, то обнаружили страшно изуродованный труп и сразу же вызвали милицию. Но когда опергруппа приехала, один из этих двоих тоже был мертв, а второй еле дышал, причем поработали над ними с такой же жестокостью, как и над Суленцовым. Судя по почерку и отпечаткам пальцев, это была все та же красотка. Дальше начинаются загадки. Ночью в нижних этажах обнаружили еще троих искалеченных. Один был ранен обыкновенной мясорубкой, другого нашли в коридоре с наполовину вбитым в мозг носом, а третий находился в подсобке около склада. У него было почти вырвано горло к разорвана сонная артерия. Есть подозрения, что это было проделано голыми руками, — его передернуло. — Сами пострадавшие говорить не в состоянии и сейчас еще находятся без сознания. Судя по беспорядку в комнате, там были еще люди, но они бросили товарищей и скрылись. Милиция подозревает, что там находилась вся банда. Я ночью ездил туда вместе с однокурсником и видел следы крови повсюду. Странное дело, скажу я тебе. Охранники говорят, что девушка была весьма привлекательная, высокая, но хрупкая, как ты, видимо. А все убитые и искалеченные, кроме последнего, были настоящими атлетами, бугаями, можно сказать. Как ей удалось с ними расправиться, да еще таким варварским способом, — остается загадкой для меня и для органов. Мой однокурсник вспомнил, что пару лет назад в Москве жил какой-то японец. Он набрал себе секцию из пяти человек и тайно тренировал их, обучая никому не ведомому искусству борьбы, которую нелегально практиковал еще в закрытом японском монастыре. В самой Японии практически никто не знает истоков этого искусства, ниндзя уже несколько веков пытаются раздобыть эти сведения для себя, но безуспешно. Только слухи и догадки. Так вот, этот японец был, как говорят, одним из последних монахов и сбежал от властей. Следы его вели в Россию, и наши органы занялись этим делом, по просьбе японских спецслужб. Чисто случайно на него вышли, вернее, на одного из его учеников. Тот, правда, ничего почти не сказал, потому что умирал в больнице от ран. Но, умирая, он бредил. Выяснили лишь, что в основе обучения лежат чисто звериные инстинкты, которые спят в человеке, подавленные моралью цивилизации, об этом еще Фрейд писал. Таким образом, получается, что любой человек, каким бы маленьким он ни был, может, превратившись в зверя, в чисто психическом плане, завалить даже слона, если нападает первым. Этот японец будил в человеке природные инстинкты, а они, как известно, самая сильная движущая сила в природе. Почему, например, человек боится собаку — она ведь меньше его по размерам, казалось бы? Потому что собака никого не боится и у нее острые зубы. И потому, что животное не думает. А обучи еще эту собаку секретным приемам — и получишь совершенного убийцу. Тебе, кстати, интересно все это?

— Очень, — я отвела глаза.

— Так вот, говорят, у этого японца в секции занималась одна девушка, молодая совсем. Когда японца нашли, рядом с ним было еще три мужских трупа. Предполагают, что это были его ученики. Все они сделали себе харакири. Но по традиции или как там, не знаю, после харакири близкий человек должен отрубить несчастному голову. Все четверо были обезглавлены. Значит, как говорит мой однокурсник, им кто-то помог. Не могли же они сами себе головы поотрубать. Никто не сомневался, что это была та самая девушка, пятая ученица — ее трупа так и не нашли. Никто не знает, зачем они это сделали и где сейчас эта девица. Все это засекречено ФСБ. Но все ведет к тому, что на велотреке поработала она. Именно она оказалась той, которую собирался подставить Жуков. На самом деле, как мне кажется, это она подставила его. Это, кстати, доказывает, что она очень привлекательна, потому что Жуков связывается только с такими. По всему выходит, что девица сейчас, пользуясь своей звериной силой, занялась темными делами и обувает преступников на крупные суммы. Но я продолжу. Милиция собрала трупы и раненых и уехала. Жукова же нигде не было. Милицию он не интересовал. Они вообще ничего о нем не знают. А мы с однокурсником решили съездить к нему домой. Это было уже под утро. Что мы там увидели — словами не перескажешь. Но я пощажу твои чувства, ты ведь у нас ранимая девушка. В общем, бедному Жукову досталось, — он вздохнул, и его снова передернуло от воспоминаний. — Она, эта девица, видать, достала его каким-то образом, а может, даже и у бандитов отбила. Короче, изуродовала его, а потом посадила на железный лом, который использовала в качестве кола, и около трех часов сидела и смотрела, как он мучается. Наверное, наслаждалась зрелищем. Потом-таки свернула ему шею и скрылась. Следов никаких. Остается только догадываться, что произошло на самом деле и где сейчас деньги. Вот такая история приключилась вчера с твоим сердцеедом. Слава Богу, что ты сидела дома и не стала его жертвой, а то бы я никогда себе не простил, что послал тебя на верную гибель.

— А много денег он украл? — поинтересовалась я, осененная догадкой.

— Людмила Ивановна сказала, что почти триста тысяч долларов наличными.

— Хороший куш, — вздохнула я. — Нам бы столько.

И не мечтай, — проворчал он. — Мы и так ничего не получим за это дело — деньга ведь не нашли, а у бухгалтерши нет ни копейки. Да плюс еще «жучок» потеряли, а это двести долларов. Одни расходы, и все зря…

Он начал набивать трубку, а я поднялась.

— Вы извините, босс, но я что-то нехорошо себя чувствую. Может, я пойду домой?

— Иди, у тебя ведь еще два дня отпуска, — буркнул он.

Я вышла из кабинета и столкнулась с горящими от возбуждения глазами Валентины, поджидавшей меня в приемной. Я прижала палец к губам и пошла к выходу.

— Родион Потапыч, я провожу нашу девочку немного! — крикнула она и поспешила за мной на улицу, не дожидаясь ответа. Да его и не было.

— Машка, так это ты, что ли, все учудила?! — зашептала она испуганно, когда мы отошли от офиса.

— Сдурела? Думаешь, я способна человека убить? — обиженно протянула я.

Она поглядела на меня как-то странно, словно впервые увидела, и неуверенно произнесла:

— Черт тебя знает. Ты же своим карате хвасталась, — она задумалась. — Хотя, карате — это же не убийства, правда? — Она с надеждой взглянула на меня.

— Конечно, это просто для самозащиты. Не смотри на меня так, а то я и вправду подумаю, что я и есть та девица, которую я видела там…

— Так ты ее видела?!

— Конечно! Такая стерва, скажу я тебе! Страшна, как ночь, и выше меня на целую голову. Только не дай тебе Бог сказать боссу, что я туда ездила! Он нас тогда обеих сразу выгонит к чертям, поняла?

— Да что ж я, сумасшедшая, что ли? — возмущенно протянула она. — Слава Богу, хоть тебя эта стерва не убила.

— А ты думаешь, чего я такая чумная прибежала вчера? От страха…

— Бедненькая. Ладно, езжай домой и выспись хорошенько. Вечером все расскажешь в подробностях.

Валентина ничего не знала обо мне, и я ей рассказывала мало, как, впрочем, и любому другому, потому что была обречена до конца дней скрывать от всех свою истинную сущность. Как-то раз она застала меня делающей упражнения, и я пояснила ей, что когда-то занималась карате и не хочу терять форму. Ее это вполне удовлетворило.

Она вернулась в контору, а я пошла ловить машину. Многое теперь стало для меня ясным и понятным. И почему мой Сереженька ударил меня, когда я выдернула ключ, и зачем сказал бандитам, что я украла деньги. Сердце мое сжалось от обиды, и влюбленность выветривалась с каждым шагом. Оставалась лишь глухая тоска и боль в обманутой душе. Что ж, поделом мне, не нужно было бросаться на первого встречного. Но он был так хорош! Случись это еще раз, я бы повторила все не задумываясь, пошла бы за ним в огонь и в воду, даже зная, что он разжег этот костер своими руками, чтобы я сгорела, а он получил удовольствие. Красавец, мать его! Хотя о мертвых плохо не говорят…

Я уже поняла, что деньги были в машине, когда мы убегали от «Волги». Иначе зачем бы ему было убегать? Не ради же меня, в конце концов, как я, дура, считала раньше! Еще и виноватой себя чувствовала, спасать побежала! Неужели уже не осталось благородства и честности в этом долбаном мире, неужели все уже пропито и съедено? Как это можно, вот так взять и променять настоящее, светлое чувство на какие-то доллары и жизнь полюбившего тебя человека?! Как же мерзко это все, Господи!

Поймав на Сретенке машину, я поехала на Садовое кольцо. Сейчас, когда помутнение прошло и я начала немного соображать, многое стало очевидным. Меня еще со вчерашнего дня смутно беспокоила мысль, что я не слышала, как Жук — теперь почему-то мне только так его хотелось называть, а не Сереженькой — отъезжал от того места, где я от него ушла. Тогда мне казалось, что это все из-за слез, а теперь я уже знала, что нет, не из-за этого. Просто он вообще никуда не уезжал тогда. Он, милый, знал, что эту машину ищут, за ним гонятся, и ни за что бы не стал рисковать с деньгами. Поднаторев на подставах своих друзей и близких, он сам стал очень умным и хитрым.

Остановив тачку на том самом месте, где все случилось, я вышла. Лазурного «Ауди» не было. Все правильно, так и должно было быть. Надежнее места, где можно спрятать машину с деньгами, придумать трудно. Пройдя до перекрестка, я посмотрела на знак, и сердце радостно подпрыгнуло: так и есть, стоянка здесь запрещена! Значит, как он и рассчитывал, машину должны были отогнать на платную пгграфную стоянку. Ему даже не понадобилось искать специальное место или топить автомобиль в Москве-реке. За него все сделали алчные городские службы: сами приехали и сами спрятали машину в надежном месте. Ему бы потом осталось только заплатить штраф и забрать из машины деньги. Да, ума моему возлюбленному не занимать. Подойдя к постовому милиционеру на перекрестке, я выяснила, куда отогнали вчера машину, и поехала туда, вооружившись наглостью и необходимой для штрафа и взятки суммой. Номер машины, как и фамилию владельца, я знала, поэтому не составило труда, завалив деньгами ошеломленных охранников стоянки, наплести им с три короба, что забыла свои вещи в машине любовника, и получить к ней доступ. Никто не видел, как я отмычками открывала багажник, как вытаскивала из него большую спортивную сумку, набитую долларами, да и не было никому до этого никакого дела. Поблагодарив охранников, я прошла мимо них и поехала домой. Никакой радости я не испытывала. Было лишь сожаление. Ведь скажи мне Сергей о своих проблемах, я бы вытащила его из любого дерьма, и мы могли бы спокойно любить друг друга и счастливо жить на эти деньги. А зачем они мне теперь? Из-за них я потеряла свою любовь. Хорошо хоть вера осталась, что где-то еще есть моя половинка, мой единственный и ненаглядный, честный и добрый мужчина, который полюбит меня всем сердцем и душой. Я обязательно его встречу! И если у него возникнут проблемы с деньгами, как у Сергея, то я с радостью отдам ему эти триста тысяч долларов, лишь бы он не совершал дурных поступков и всегда меня любил…

 

Глава 3 ТЩЕСЛАВИЕ МЕРТВЕЦА

 

1

Вчера вечером я надела новое вечернее платье черного цвета и пошла в ресторан. Попросив официанта никого ко мне не подсаживать, чему тот несказанно удивился, я просидела в одиночестве несколько часов, не слыша музыки и не замечая никого вокруг, справляла день рождения Акиры — моего приемного отца, друга и Учителя.

…Он взял меня из детдома, когда мне едва стукнуло семь лет. Я была пятым приемным ребенком в семье. Было еще четверо таких же бездомных и безродных, как и я, мальчиков, которых Акира выискивал по всем детдомам Советского Союза, подбирая по одному ему известным качествам и признакам. Он никогда не рассказывал о себе, да мы и не спрашивали. Акира был для нас самым добрым отцом, надежным другом и строгим Учителем. Всем, что я сейчас имею, я обязана только ему. Он научил меня распознавать подлость и презирать ее в себе и в других. Он дал мне внутреннюю свободу и внешнюю независимость от любых обстоятельств, научил меня прощать другим то, что я не могла простить себе. В общем, он воспитал во мне человека, хотя и сделал из меня пантеру.

Из своей Японии он сбежал нелегально и под чужим именем прижился в СССР, справедливо полагая, что его не станут искать в коммунистической тюрьме, какой была тогда наша замечательная страна. И не ошибся. Почти. По крайней мере успел сделать то, ради чего навсегда распрощался с отчизной, — обучил нас уникальному в своем роде искусству защиты от всего живого, если оно вдруг вздумает причинить тебе неприятности. Зачем ему это было нужно, я узнала лишь перед самой его смертью, когда трое моих братьев уже лежали с отрубленными головами, а четвертый умер в больнице. Оказывается, Акира был одним из последних служителей запрещенного в Японии тайного культа. На протяжении многих тысяч лет они передавали друг другу знания о происхождении и гибели Японских островов, полученные якобы из уст тех, кто эти острова создал и кому суждено будет их уничтожить в 2074 году. Члены культа выработали специальную методику выживания, чтобы пережить грядущую катастрофу и продолжить жизнь на Земле. Не знаю, насколько все это достоверно и серьезно, только Акира был совершенно убежден в том, что именно в означенном году Япония исчезнет под водой вместе со всеми жителями. Видимо, он знал еще много интересного и важного, но тогда просто не было времени все рассказывать. В общем, нам пятерым нужно было во что бы то ни стало дожить до этого срока и, если предсказание сбудется, выполнить один тайный обряд чтобы души погибших японцев не покинули Землю навсегда, а вернулись сюда вновь. До той поры нам было запрещено кому-нибудь рассказывать о том, чем мы занимаемся дома и чему учит нас Акира. Если бы не трагические обстоятельства, приведшие два года назад к гибели почта всей моей семьи, он бы посвятил нас в таинство этого магического обряда, в котором непременно должны были участвовать пять человек столетнего возраста. К сожалению, теперь уже, независимо от того, доживу я или нет до 2074 года, японцам никто не поможет, если не дай Бог с ними что-то случится.

Акира учил нас быть дикими животными с разумом человека. Защищаясь, звери не знают ни страха, ни боли, ни жалости. Главное — уничтожить опасность, если нельзя ее избежать. Что станет при этом с противником — никого не волнует. Не нужно было лезть. Акира знал повадки и технику борьбы многих зверей, поэтому у нас в семье были Лев, Тигр, Медведь, Ягуар и я — Пантера. Мы так и называли себя дома, где проводили большую» часть времени в постоянных тренировках и медитациях. Все «звери» были ровесниками, поэтому ходили в одну школу, хотя и в разные классы. Мы сами убирали, стирали, готовили, а отец только учил нас не терять человеческий облик, перенимая многое от зверя. Частенько он возил нас в лес, в «родную» обстановку, чтобы мы практиковались в «естественной» среде. И мы напрактиковались до того, что Акира сам стал побаиваться нас, хотя, несомненно, был самым сильным из нас, даже когда мы выросли, а он состарился. Но он был для нас больше чем Богом, и мы не могли причинить ему вред так же, как не могли, например, укусить собственную руку. Все мои братья были страшными людьми, особенно Тигр, который к пятнадцати годам уже мог вырвать у живой лошади ногу вместе с костями и сухожилиями. И туг же раздирал ее ногтями и зубами. Однажды он сделал это на наших глазах, когда мы поймали в лесу заблудившуюся клячу. Акира тогда первый и единственный раз позволил нам убить живое существо, чтобы проверить свои силы. Зрелище было не для слабонервных. После этого отец запретил нам трогать даже комаров — их можно было только отгонять силой своей энергии, но ни в коем случае не убивать. Жизнь — главная ценность, говорил он. Мы имели право защищаться, но не нападать, не использовать свою силу во вред другим, если, конечно, эти другие не угрожают самому нашему существованию. Это правило мы впитали с кровью. Каждому из нас ничего не стоило убить человека голыми руками или сделать его на всю жизнь калекой. Попробуй войди в клетку к голодному тигру и посмотришь, что из этого получится. Он не будет думать, больно тебе или нет, а просто разорвет, и все. Такими были и мы, только нам еще было дано думать. Мы должны были использовать любую, даже мизерную возможность, чтобы избежать насилия, но если выбора не оставляли, загоняли в тупик, ставя в безвыходное положение нас и себя прежде всего, мы должны были доставать из глубин подсознания инстинкт самосохранения зверя, обученного убивать.

Я была девчонкой, кошкой, и недостаток физической силы мне было позволено компенсировать хитростью или даже коварством. По сути, любой здоровый мужик мог легко сбить меня с ног одним ударом. Поэтому в первую очередь я не должна была допускать, чтобы меня ударили. Для этого я училась прыгать и изворачиваться как кошка, я была гибкой и легко сворачивалась в дулю, но самое главное, Акира научил меня предугадывать действия противника на три удара вперед, что помогало избежать их и продумать ответный удар. В седьмом классе я записалась в секцию карате, чтобы не привлекать внимания одноклассников неожиданно хорошо поставленными ударами рук и ног, если кто-то из них вдруг начинал приставать. Я получила коричневый пояс, хотя легко могла изувечить и самого сенсея с его вторым даном, но никогда не показывала своих истинных способностей, чтобы не разгневать отца.

Акира, в силу жестокости своего культа, учил нас, по сути, не драться, а убивать, но в то же время оставил выбор, показав множество тайных точек на теле человека, с помощью которых его можно на время вывести из строя и скрыться.

Кроме того, он привил нам свое мировоззрение, в чем-то схожее с буддистским и в то же время отличающееся более конкретным и практичным применением основополагающих его понятий. Он обучил нас психологии человеческого общения, которая помогала подобрать ключ к любому индивидууму, найти с ним общий язык, расположить к себе и в результате добиться своей цели, избежав насилия. Но коль скоро в нашем несовершенном обществе физическое превосходство играет решающую роль, то он снял для нас эту проблему, дав нам средство против силы, чтобы мы не отвлекались от главного — духовного самосовершенствования. Таким образом, мы были подготовлены к тому, чтобы выжить в любых условиях, в любом обществе, в любой среде, какой бы страшной и невыносимой она ни была. У нас не было никакой материальной зависимости, мы могли неделями не есть, жить хоть в подвале и радоваться при этом. Акира был буддистом и йогом, и мы стали такими же. Он научил нас любить, творить добро и бороться со злом в любых его проявлениях. Во время медитаций мы часто достигали нирваны, и он объяснял нам, что это тот мир, в котором мы будем жить после телесной смерти. Поэтому мы не боялись смерти. Но смерть — это билет в один конец, и если что-то не успел сделать при жизни, потом уже не сможешь вернуться и что-то исправить.

Мы никогда ничем не болели и вполне могли бы дожить до гибели Японии, если бы не роковое стечение обстоятельств. Однажды Ягуара вынудили раскрыться. Он влюбился в одну девушку и все время провожал ее домой. Ее бывший парень, как это часто бывает, предупреждал его, чтобы он оставил ее в покое, грозился избить и все прочее. Акира посоветовал Ягуару жениться, чтобы избежать конфликта, но свадьба так ине состоялась. Как-то раз ревнивый дружок собрал большую компанию и, на свою беду, решил-таки проучить моего брата. Проучил. Дело было днем, во дворе, и многие видели, как братва с ножами и дубинами молотила одного парня, который сначала только защищался, а потом вдруг, уже смертельно раненный ножом в легкое, начал убивать. Пятеро уже не встали, трое ослепли, и еще четверо остались калеками. Его увезли в больницу, и там, в бреду, он начал болтать об Акире. Никто не понимал, как с такой раной можно было так сопротивляться, но тут появились люди из органов, которые никак не могли выйти на след нашего отца, и стали внимательно слушать бред Ягуара. Тигр был в тот день в больнице и все видел. Когда брат умер, он пришел домой и сказал Акире, что тот проболтался. Отец собрал нас всех в большой комнате, где мы обычно тренировались, и объявил, что нужно уходитъ. Сам он решил уйти вообще, ибо его уже ничто не держало на Земле, а нам предоставил выбор: или скитаться неприкаянными по стране под чужими именами, ибо теперь нас начнут искать, или следовать за ним туда, где уже находился Ягуар, — в нирвану. Магический обряд уже все равно не мог быть выполнен, ибо нас осталось четверо. Тигр, Лев и Медведь выбрали последнее, а я решила повременить. Да и последний труп кто-то должен был обезглавить, чтобы дух смог вылететь на волю и улететь в свободный мир — так делали все последователи этого культа в Японии: сначала высвобождали дух из главной чакры Кундалини, вспарывая живот, а потом, когда он поднимался вверх по позвоночнику, отрубали голову, чтобы он мог выйти наружу. Так делали многие тысячи лет назад, и еще никто не вернулся и не сказал, что это неправильно. В общем, я решила еще немного помаяться в телесной оболочке и осталась медленно умирать на Земле, утешая себя мыслью, что некоторые называют это жизнью.

Братья сделали себе харакири, и Акира освободил их дух. Потом рассказал мне то, что считал нужным, и отправился за ними. В тот момент, когда его седая голова отделилась от тела, я явственно увидела нечто. Оно вылетело из отца светящимся облачком, застыло на несколько секунд надо мной, словно прощалось, и потом растаяло. Это было ровно два года назад. Это был его день рождения.

Акира оставил мне все свои сбережения, и я смогла купить себе комнату в коммуналке. И стала жить под своей настоящей фамилией, чтобы уже никто никогда не узнал, что я имела отношение к странной семье, погибшей при столь необычных обстоятельствах в Тимирязевском районе города Москвы. Я начала другую жизнь вместе с Валентиной. И пока у меня еще не было повода пожалеть об этом. Акира был, есть и будет жить во мне, и я благодарна ему за это и за то, что он сделал из меня благородную пантеру, а не змею или гиену…

 

2

Всю ночь я ворочалась, оплакивая безвременно угасшее во мне чувство к Сергею Борисовичу. Утром проснулась расстроенная и зачем-то набросилась на Валентину, которая уже собиралась к своему милому Родиоше. Высказав все, что думаю о ее плюшках и французском моющем пылесосе, приобретенном недавно по ее просьбе, и так и не вышибив из нее ни одной искры, я заперлась в ванной с новой книжкой и твердым намерением утопиться, если не удастся размочить свои очерствевшие нервы. У меня оставалось еще два выходных дня, которые дал мне босс и которые я так и не отгуляла.

Книжка была шикарной. Некий умерший пятнадцать лет назад писатель Ванилин описывал в своих фантастических романах события, произошедшие в нашей стране уже после его смерти. Уже вышло несколько таких книжек: «Перестройка в России», «Крах великой империи страха», «Путч в конце лета», «Взятие Белой Бастилии», и теперь я держала в руках последний роман — «Восстание абреков». В нем, судя по аннотации, рассказывалось о чеченской войне. Эти романы в последнее время приобрели жуткую популярность из-за поразительного сходства фактов и событий, описанных автором много лет назад, когда о перестройке думали только в психушках и в лагерях. С удивительной точностью, вплоть до чисел и даже очень похожих фамилий, писатель рассказывал о не известном тогда никому будущем многострадальной России. Нострадамус с ним и рядом не стоял. Романы шли нарасхват, хотя и выпускались огромными тиражами. Люди, которым в отличие от автора посчастливилось пережить все эти события, буквально зачитывались ими, не переставая удивляться тому, как может человек так все предвидеть. Феномен был потрясающим, фантастическим и совершенно необъяснимым с точки зрения современной науки. Все ясновидящие и экстрасенсы, расплодившиеся в последнее время, как тараканы в загаженной квартире, теперь били себя в грудь и требовали международного признания их способностей и официального статуса с предоставлением всяческих льгот и компенсаций за вредность. Романы перепечатывались во многих странах, и весь мир с замиранием сердца ждал, когда безутешная вдова писателя разрешит напечатать еще что-нибудь из оставшихся после смерти мужа рукописей. Об этом даже сняли телепередачу. Сухопарая женщина со впалыми глазами тихо рассказывала о своем муже, умершем от сердечного приступа пятнадцать лет назад. До этого он всю жизнь писал, но его никто не печатал, ибо кто ж напечатал бы тогда такую ересь, в разгар развитого социализма? Но зато потом, когда пришла перестройка, она случайно, перебирая его вещи, обнаружила рукописи и начала читать от нечего делать. Это был будущий бестселлер «Перестройка в России». Она ахнула от изумления, потому как при жизни муженька даже не интересовалась его писаниной, и побежала в издательство, зажав под одной мышкой рукопись, а под другой — справку о смерти мужа. Издательство встало на уши и развернуло такую рекламную кампанию, что все население России только и дожидалось, когда же выйдет это уникальное произведение. Собственно, само произведение было так себе, ничего особенного, про все это сто раз было написано в газетах и показано по телевизору, так что, не умри автор, никто бы и читать не стал, но ощущение того, что, читая, прикасаешься к таинству, становишься как бы участником загадочного явления жизни, придавало книгам неповторимую пикантность и остроту.

Вдова, говорят, обрела несметные богатства. Как-то у них там в семье получилось, что, когда муж писал, она его все время ругала, не понимая своего счастья, и ему приходилось прятать свои рукописи, чтобы она их не сожгла или не выбросила на помойку. Он заныкал несколько своих произведений по одному ему известным шхерам, рассовал их по самым глубоким норам. Вдова с превеликим трудом находит по одной кипе исписанных на машинке листов в год-два. Потом относит найденный шедевр в издательство, построившее недавно небоскреб на Садовом кольце за счет продажи этих книг, получает деньги, возвращается домой, берет кирку и лопату, или уж не знаю, как она там ищет, и принимается за поиски следующего творения. Телевизионщики даже приезжали к ней домой, в подмосковную деревню, и снимали захватывающий процесс переворачивания всего дома вверх дном. В тот раз, правда, так и не удалось запечатлеть на видео момент нахождения потайной шхеры, и журналисты уехали ни с чем. Зато через полгода после путча 91-го года она нашла под куриным насестом в сарае ту самую книгу — «Путч в конце лета». Потом появились и все последующие, причем каждый раз после события, описанного в книге, словно кто-то невидимый сверху подсказывал вдове, что и когда нужно находить, а главное — где.

Судя по ее выговору и словарному запасу, она была недалекой женщиной, не способной даже сейчас до конца оценить всю значимость и феноменальность мужниных творений. Несмотря на дикое количество денег, она осталась жить в своей развалюхе в ста километрах от Москвы, видимо рассчитывая отыскать еще что-нибудь, чтобы обеспечить уже не только детей и внуков на всю оставшуюся жизнь, но и тех потомков, которые даже уже не будут помнить имени своей благодетельницы прав тысячной степени бабушки. Поэтому все свободное от кормления кур и доения коровы время она проводит в неустанных поисках. Много раз представители издательства и других, даже научных организаций, заинтересованных в познании будущего России, предлагали ей свою помощь, чтобы разнести ее халабуду по кирпичику и отыскать все оставшиеся рукописи, но она отказывала наотрез, заявляя, что только Господь имеет право вмешиваться в то, что сам сотворил с ее мужем. Возразить было нечего, и они уходили ни с чем. Несколько раз местные энтузиасты предпринимали тайные попытки покопаться в старой куче навоза или разорить курятник, где была найдена вторая рукопись, но, во-первых, ничего не нашли, а во-вторых, их арестовали, и у дома выставили охрану, чтобы никто больше не пытался завладеть чужой собственностью.

Открыв книгу, я с интересом начала читать о том, как войска под предводительством генерала Драчева входят в столицу взбунтовавшейся Абрекии. Дело было в ноябре 94-го года, как раз тогда, когда началась война в Чечне. Главный абрек Дадуев приказал сжечь русскую бронетехнику на улицах города, дабы неповадно было иноверцам зариться на свободолюбивую и вооруженную до зубов Абрекию. Кричали, сгорая живьем в танках, солдаты, рыдали их матери на заседаниях Комитета солдатских матерей, а Драчев и Дадуев все никак не могли выяснить, кому принадлежит нефтепровод, оказавшийся на территории театра военных действий…

Дочитав до середины, я поняла, что нервы мои уже достаточно размякли в горячей воде и можно пойти что-нибудь съесть. Отложив книгу, я вылезла из ванны, вытерлась и пошла на кухню. На столе, среди накрытых салфетками тарелок с едой, лежали свежие газеты, которые Валентина имела обыкновение приносить по утрам, как раньше, когда еще мы искали работу. Поставив перед собой тарелку с холодными пельменями, я развернула «Известия» и качала читать последние новости. Глаза мои наткнулись на большую статью о чеченской войне. Описывалась хронология страшных событий. На секунду мне показалось, что я все еще читаю забытую в ванной книгу — так все совпадало. Надо же, какие удивительные фокусы может выкинуть не изученная до конца человеческая психика! Интересно, как этот писатель Ванилин видел все эти картины? Может, ему в голове кто-то диктовал все, а он только записывал? Или он просто видел с помощью третьего глаза газеты, которые будут выпускать через пятнадцать лет после его смерти? А может, у него просто телевизор в голове стоял и он переключал вместо программ годы и мог смотреть хоть на сто лет вперед?

Впервые я заинтересовалась природой этого феномена. Если кто-то может, подумала я, то почему бы не попробовать мне? Наверное, нужно только немного потренироваться, и я тоже начну предсказывать, причем так, что в будущем журналистам даже не нужно будет ничего придумывать, они будут брать мои книги и писать статьи, практически ничего не меняя. А я буду лежать в гробу и посмеиваться. Здорово, черт возьми! Надо бы выспросить у этой вдовы, чем занимался ее муженек в свободное от писанины время. Наверняка он что-то делал с собой, а она престо не обращала на это внимания. И ведь никто даже не поинтересовался, с помощью чего он добивался своих видений! Не мог же он просто взять и стать ни с того ни с сего Нострадамусом? Уж я-то знаю, что проникновение в тайные, закрытые от людей сферы вселенской информации о «бытии без времени» многого стоит и не каждого высшие разумные силы туда пускают. Этот Ванилин непременно должен был или делать какие-нибудь упражнения, или произносить заклинания, или пить какое-нибудь зелье, как Нострадамус, когда хотел впасть в транс ясновидения. И его жена обязательно должна об этом знать или хотя бы помнить о чем-то необычном в его поведении. Ведь это не дело: все восхищаются этим феноменом и совсем не задумываются о причинах и природе явления.

Решив от нечего делать сходить в издательство и узнать адрес богатой вдовы, я привела себя в порядок, оделась поскромнее, чтобы трусиков совсем не было видно из-под платья, взяла денег и отправилась в небоскреб, в котором располагались и типография, и редакция, известная теперь на весь мир, ибо выкупила эксклюзивное право издания уже найденных и еще не найденных рукописей Ванилина на многие годы вперед.

— Солнце, словно издеваясь над и без того измученными зловонной автомобильной гарью жителями мегаполиса, нещадно палило. День был в самом разгаре. Настроение у меня было отличным. Добравшись на такси до издательства, я двинулась к центральному входу и наткнулась на охранников в камуфляжной форме и с автоматами.

— Привет, мальчики! — попыталась я с ходу пробить

мрачную броню на их откормленных физиономиях. — Можно мне пройти в туалет?

— Это тебе что, сортир? — рыкнул один, подозрительно глядя на меня.

— Нет, просто приспичило сильно, а поблизости даже кустика никакого нет. Пустите, я мигом, туда и обратно, а? Пожалуйста! — И я перекрестила ноги, словно держалась из последних сил.

— Без пропуска нельзя! — отрезал охранник.

— Ну мальчики, будьте людьми, — захныкала я, — описаюсь же!

Посмотрев на мои вздрагивающие ноги, первый огляделся по сторонам и буркнул:

— Ладно, беги, только быстрее, чтобы никто не заметил.

— Спасибо, миленький! А где он у вас?

— Направо по коридору.

Чмокнув смущенного парня в щеку, я зацокала каблучками. В просторном фойе суетились люди, задерживаясь у ларьков и столиков с разной мишурой, и я быстро смешалась с ними. Около лифтов висела большая схема расположения комнат по этажам. Я поднялась на четвертый этаж и попала в расходящийся в обе стороны от лифта коридор со множеством дверей. Раньше мне не приходилось бывать в редакции. Мне казалось, что тут обязательно должны стучать машинки, ходить с задумчивым видом бородачи, обдумывая свои бессмертные творения, а бледные, взлохмаченные поэты с безумными глазами непременно должны носиться верхом на взмыленных Пегасах за ошалевшей и уставшей от их назойливых приставаний Музой и куда-то исчезнувшим вдохновением. Но ничего подобного не наблюдалось. Вместо машинок беззвучно работали компьютеры, и угрюмые люди за ними редактировали чужие рукописи.

На меня никто даже не обратил внимания. Пройдя до конца коридора и не увидев ничего подходящего, я развернулась и пошла обратно. Наконец нашла то, что искала, — дверь с табличкой «Ответственный редактор». Постучав для приличия, я вошла и громко поздоровалась, еще не зная, что буду говорить, полагаясь, как всегда, только на интуицию и природную находчивость. В большой комнате за компьютерами сидели три пожилые женщины и пили кофе, оживленно болтая. Увидев меня, они замолчали, а одна, в красном платье с янтарной брошью на груди, недовольно поморщилась и спросила:

— Вы к кому?

— Наверное, к вам, — улыбнулась я. — Или у вас обед?

— А что вы хотели?

Помолчав немного, я ляпнула первое, что пришло в голову:

— Адрес моего дедушки — Петра Ванилина.

Напряженная тишина, последовавшая за

этим, доказывала, что это имя здесь не привыкли произносить всуе. Забыв о кофе, троица уставилась на меня, словно перед ними появился сам Ванилин.

— Простите, — набралась смелости та, что с брошью, — чей адрес?

Дедули моего, Петра Васильевича Ванилина, — невозмутимо ответила я. — Мне мама сказала, что я могу узнать его здесь. Вы ведь печатаете его книги?

— А зачем вам его адрес? — спросила та, что у окна.

— Извините, что вмешиваюсь, — сказала молчавшая до сих пор пожилая дама, — но вы пройдите, сядьте, не стесняйтесь.

— Спасибо, — поблагодарила я и скромно расположилась на стуле у ближайшего незанятого стола.

— Кофе хотите? — спросила брошь.

— С удовольствием.

— Тогда я сейчас принесу.

Она суетливо вскочила и, переглянувшись с остальными, выбежала прочь. Пожилая дама продолжила допрос, а я с удивлением посмотрела на кипящий на подоконнике кофейник.

— А как вы попали в здание? Кто вам пропуск выписал?

Мне не хотелось подставлять охранников, и я сказала:

— У меня здесь подружка работает, в типографии, а что?

— Да нет, ничего, — стушевалась та. — А… почему вы раньше к нам не обратились? И вообще, вы уверены, что он ваш дедушка?

— Конечно, мы с ним даже очень похожи, разве нет?

— Простите, но живым мне его видеть не посчастливилось, — сухо бросила она, глядя мимо меня на дверь.

Я повернулась. В дверях стоял грузный мужчина в очках и смотрел на меня. Лицо его было потным, а из расстегнутой на брюхе белой рубашки выглядывал сморщенный пупок. За ним маячило раскрасневшееся лицо женщины с брошкой.

— Это и есть мой кофе? — наивно спросила я.

Все молчали. Потом грузный спросил у «броши»:

— О чем она говорит?

Голос у него был раскатистым, как гроза в начале мая, и очень суровым. Женщина изменилась в лице, но не нашлась что ответить. Мужчина снова повернулся ко мне и пророкотал:

— Что вам угодно?

— Адрес моего дедушки, Петра Ванилина, — просто ответила я. — Это что, такая тайна?

— Следуйте за мной, — приказал он и вывалился из комнаты.

Я поднялась под осуждающими взглядами троих женщин, пожала плечами и последовала за ним, бросив напоследок:

— Спасибо за кофе.

Кто-то из них фыркнул, но я уже не видела, кто именно. Мужчина прошел по коридору до лестницы, поднялся на этаж выше и, сипло дыша от подъема, потопал по ковру. Судя по отделке этого этажа, здесь располагалось начальство. За дверью с надписью «Приемная» сидела молоденькая секретарша и сторожила еще две двери, на одной из которых поблескивала табличка: «Начальник службы безопасности Чуйко Б.Д.» В нее он и вошел, так ни разу и не оглянувшись на меня, видимо, привык, что его все должны слушаться и бояться. Но только не я. Сев за огромный стол, уставленный телефонами и компьютером, он рыкнул:

— Закройте дверь.

Я послушно прикрыла дверь и осталась стоять с глупой улыбкой на лице.

— Сидеть, — бросил он, не спуская с меня глаз, сложив толстые руки на столе.

Я тут же выполнила команду, замерев в ожидании следующего приказа. Мне уже начинала нравиться здешняя радушная атмосфера.

— Кто вы такая? Покажите документы, — грозно сказал он.

Простодушно захлопав глазками, я удивленно вымолвила:

— Простите, я же не в тюрьму попала. Почему вы так со мной разговариваете? Мне просто нужен адрес моего дедушки…

— Еще попадешь, не волнуйся, — скривившись, перебил он меня, перейдя почему-то на «ты». — Гони паспорт!

— Я отказываюсь разговаривать в таком тоне! — возмутилась я. — Если у вас нет его адреса — так и скажите! И не тыкайте мне, я не ваша внучка!

— Это мы еще разберемся, чья ты внучка! По-моему, ты — аферистка! — безапелляционно заявил он. — Показывай документы!

Видя, что дело принимает серьезный оборот, я решила не светиться своими анкетными данными. Неделю назад мой босс вручил мне фальшивое удостоверение с моей фотографией, но с другой фамилией, на случай, если придется работать инкогнито. По нему я являлась агентом по недвижимости одной крупной фирмы. Его я и всучила этому толстому господину. Повертев его в руках, он спросил:

— Где паспорт?

— На прописке, — тут же нашлась я. Тяжело вздохнув, он уставился на меня и приказал:

— Ну рассказывай свою версию. И не крути мне мозги.

Потупившись, я начала лепетать:

— Моя мама тяжело больна, она почти ничего не видит и книжек не читает. Недавно я купила книжку «Взятие Белой Бастилии» и прочитала ей вслух. Она как услышала фамилию Ванилин, так чуть в обморок не упала. Оказывается, это ее отец, а она — его незаконнорожденная дочь. Она так плакала, когда узнала, что он умер. Сказала, узнай, где его могила, и съезди хоть цветочки отвези, родной дед все-таки. Говорит, наверное, в издательстве должны знать, где он похоронен. Вот я и пришла. У меня тут подружка работает, она меня провела. Вот и все.

— Фамилия подружки? — Он поднял трубку.

— Не скажу, вы ее тогда с работы выгоните. Да и какая разница, в конце концов?! — взорвалась я. — Я что, государственную тайну у вас выпытываю?! Или говорите, или я пойду! У телевизионщиков узнаю! Они туда, говорят, ездили…

— Молчать! — рявкнул он и положил трубку. — А твоя мать, случаем, не шизанутая?

— Да как вы смеете?! — Я вскочила. — Вы на себя посмотрите! Это вам нужно в психушку, санитаром работать! Сейчас что, тридцать седьмой год?!

— Сидеть, — тихо протянул он с ухмылочкой. — Я тебе покажу сейчас психушку. Ишь, раскудахталась! Я же тебя насквозь вижу! Деньги тебе нужны, а не могилка! Знаю я таких шустрых! — начал заводиться он, краснея всей рожей вместе с ушами. — Что ж твоя мамаша раньше не беспокоилась, а? А как прослышала, что можно поживиться на халяву, так сразу о цветочках вспомнила?! Запомни, ни копейки, слышишь, ни копейки вы не вытянете из нас!!!

Он закашлялся в кулак, и мне показалось, что его пунцовая морда сейчас лопнет. Мне вдруг стало грустно. А случись вот так на самом деле, была бы я и вправду внучкой, со мной бы тоже так обошлись? Эх, люди, люди, что с вами происходит…

— Значит, слушай меня внимательно, внучка, мать твою, — отдышавшись, продолжил оскорбления Чуйко. — Никаких родственников, ни ближних, ни дальних, кроме жены и ее парализованной сестры, у Ванилина не осталось. Мы сами все проверяли, и ошибки быть не может. Екатерина Матвеевна, вдова, распорядилась никому ее адреса не давать и никаких претензий со стороны так называемых родственничков вроде тебя не принимать. Мы взяли на себя честь ограждать ее от всяких аферистов и мошенников, желающих нагреть лапы на честно заработанных ею деньгах…

— Простите, так у них правда никаких родственников нет? — изумилась я. — А кому же тогда все их деньги достанутся?

— Одно я знаю точно — не тебе, — довольно осклабился он. — Даже если ты и на самом деле внучка, то по закону ты не имеешь никаких прав на наследство, как и твоя блудливая мамаша…

— Но-но, потише, индюк жирный! — процедила я сквозь зубы. — За маму я тебя проткну, и ты сдуешься, понял?!

— А! — он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. — Только не нужно угроз, слышали уже, и не раз. И не скаль зубы — не поможет. Лучше запомни: денег ты не получишь…

— Да не нужны мне никакие ваши деньги!!! У меня мама умирает, и я хочу, может, последнее ее желание исполнить — отцу на могилку цветы положить, неужели это запрещено?! Вы что, варвары?!

— Не смеши меня, кроха. У тебя на лице написано, что ты врешь. Сначала цветочки, потом к вдове приставать начнете, долю требовать — знаем, проходили. — Он неожиданно смягчился. — Послушай, я тебя понимаю, наверное, ты и действительно внучка, черт с тобой. Но и ты меня пойми. Вдова нас наняла, я имею в виду службу безопасности, чтобы ее охраняли от всяческих нежелательных посетителей. У нее и так забот хватает, она не хочет лишний раз расстраиваться. У нее ведь сестра парализованная на руках. Что ты ей скажешь, когда заявишься? Что ее муженек покойный ей изменял с твоей матерью?

— Ничего он не изменял, — пробурчала я. — Это еще до его женитьбы было. Он, между прочим, на моей маме жениться хотел, а эта Екатерина его отбила, вот! Она, между прочим, мою маму знает.

— Почему же тогда твоя мать не знает, где они живут?

— Потому что эта Екатерина увезла Ванилина от греха подальше, спрятала, чтобы он с мамой не встречался. Вы что, не понимаете?

— Понимаю, — вздохнул он. — Но помочь ничем не могу. И к телевизионщикам не приставай — они тебе ничего не скажут. Если помнишь, когда передачу показывали, даже название деревни не говорили. А потом мы вообще снимать запретили. Этим журналистам только дай волю, все перевернут, кого хочешь до инфаркта доведут, сволочи. Так что давай сделаем так: мы от имени твоей матери сами положим ему на могилу цветы. Идет? Можем даже целый венок забабахать с ленточкой и надписью.

— Ага, еще и выпьете по рюмке вместо нас на могилке, так, что ли? — усмехнулась я. — Это же святые вещи!

— Да брось ты! — поморщился он. — Чушь все это. Он все равно уже ничего не увидит, сгнил давно. Ты ж понимаешь, что эти цветочки только червей порадуют…

— Какой же вы все-таки бессердечный! — Я закрыла руками лицо и всхлипнула.

— Ну ладно, перестань, — пробормотал он. — Только не нужно тут концерт устраивать…

Он задумался, а я, продолжая всхлипывать, наблюдала за ним сквозь пальцы. Наконец он сдался.

— Давай сделаем вот что, моя дорогая, — он посмотрел на меня. — Да перестань ты хныкать, ради Бога!

Я подняла заплаканное лицо и с мольбой посмотрела на него.

— Я дам тебе двоих сопровождающих и машину. Поедешь с ними, положишь свои цветочки, прочитаешь молитву или что там еще и сразу назад. К вдове не заходить, поняла?

— Конечно! — обрадовалась я. — Спасибо вам большое! Вы просто ангел во плоти!

— Да ладно уж, не глумись, — смущенно проворчал он. — Только учти, чтобы никаких неожиданных эксцессов и нюансов. Впрочем, тебе и не позволят ничего лишнего.

— Что вы, зачем мне это нужно! — заверила я его. — Даже не знаю, как вас и благодарить. Хотите, я и вам цветочки на могилку принесу, когда умрете?

Он изменился в лице, но сдержался, прорычав:

— Не хватало, чтобы ты еще после смерти меня доставала. Спасибо, конечно, но уж как-нибудь обойдусь. Все, аудиенция окончена. Едешь прямо сейчас. Заберешь мать по дороге.

— Но она не может, она ведь в больнице лежит!

— Тогда еще лучше. Сейчас придут мои ребята и отвезут тебя. Деньги-то у тебя хоть есть на цветы? — Он опять поднял трубку телефона.

— Есть, но мне бы домой заехать, рюмочку взять с сухариком…

— Заедешь. Все, подожди в приемной.

— Еще раз спасибо вам, — я встала.

— Валяй…

Минут через пятнадцать я уже выходила из центральных дверей издательства в сопровождении двух дюжих парней в штатском. Охранники вылупили на меня глаза, поздоровались с моими сопровождающими, но ничего не сказали. Я тоже. Меня усадили на заднее сиденье серебристого «БМВ», и я назвала адрес. Один из парней был хмурым и молчаливым, другой — еще мрачнее, он вел машину.

— Меня зовут Маша, — весело сказала я. — А вас как?

— Я — Леонид, а он — Игорь, — бросил через плечо тот, что сидел рядом с водителем.

— Очень приятно.

Я решила не надоедать ребятам раньше времени. Они получили приказ и все равно много болтать не будут. Меня занимало другое. Что-то уж больно строго со мной обошлись, как-то не вяжется это все с обычной деревенской вдовой, пусть даже и такой знаменитой. Зачем ей такие меры безопасности? Неужели только для того, чтобы не надоедали? Но ведь соседи в деревне наверняка могут кому-то рассказать, что она живет именно там, и все равно тот, кто захочет, сможет ее найти. Хотя, наверное, это и правильно — каждый живет как хочет, если, конечно, у него есть такая возможность.

Меня привезли к дому, адрес которого я назвала, и остались ждать в машине. Их наверняка проинструктировали на мой счет, и они знали, что опасаться меня нечего, по крайней мере в Москве. Просто девочке втемяшилась в башку дурь съездить на могилку. Подумаешь, делов-то! Войдя в ближайший, подъезд, я вышла с другой стороны через черный ход и побежала к своему дому, стоящему сразу за этим. Дома переобулась в свои замечательные туфли, взяла рюмки, побросала в сумочку свой «набор для леди», как я называла отмычки, фонарик и прочую лабуду, необходимую для дальних поездок по незнакомой местности, и в полной боевой готовности вернулась к машине. Ни слова не говоря, меня подвезли к цветочному рынку у метро, я купила целый веник роз, бутылку водки в ларьке и пачку сигарет. Сквозь тонированные стекла «БМВ» я не видела, наблюдают за мной или нет, но была уверена, что эти молодчики не спускают с меня глаз. На душе у меня заскребли кошки и нехорошее предчувствие засверлило мозги. Так было всегда, когда со мной должна была случиться какая-нибудь неприятность. Интересно, что на этот раз? Вроде бы нет никаких причин волноваться…

Предчувствия усилились, когда в машине Леонид повернулся ко мне и виновато произнес:

— Извини, родная, но глазки мы тебе должны завязать — приказ начальства, — и потянулся ко мне с черной повязкой в руках.

— Да хоть всю обвязывайте, — пожала я плечами и наклонилась к нему.

Стянув на голове повязку так, что у меня чуть не вылезли мозги, он удовлетворенно пробасил:

— Ну вот и ладненько. Давай, Игорек, жми. Мне к шести часам нужно за женой заехать.

— Успеем, — уверенно проговорил тот, нажимая на газ. — Че тут ехать-то…

— Ты не болтай лишнего! — оборвал его Леонид. — А то втык получим. Митрич сказал, чтобы даже не поняла, в какую сторону едем, так что покрутись сначала по городу.

— Может, ее оглушить для верности? — обыденно предложил Игорек, и у меня похолодело в животе.

— На это приказа не поступало, — озадаченно пробормотал Леонид. — Ладно, и так ничего не поймет.

Когда запахло навозом, я догадалась, что уже подъезжаем. Прошло примерно около часа. Машину начало бросать на ухабах. Мои спутники молчали всю дорогу. У меня было ощущение, что я еду на собственную казнь. Наконец мы остановились, меня вывели и сняли повязку. Солнце резко ударило в глаза, и я зажмурилась. Потом осмотрелась, вдыхая полной грудью чистый деревенский воздух. Кладбище находилось прямо на опушке леса, на пригорке. Рядом тянулось пшеничное поле. Деревни видно не было. В ясном небе весело пели птички, радостно каркали вороны, а в траве громко верещали кузнечики. Райская благодать!

— Игорек, останься здесь, а я ее провожу, — сказал Леонид. — Ну, Мария, бери свои цветочки, и пошли. Время не ждет.

Мне было приятно, что они такие заботливые и вежливые. Надо же, привезли на своей машине и еще до могилки проводят. Я улыбнулась, взяла букет, бутылку водки, закинула на плечо сумочку и пошла по заросшей травой тропинке за накачанным Леонидом. Его широкая спина закрывала весь обзор, но я особо и не вглядывалась — эта могилка мне все равно даром не нужна. Если бы Чуйко обошелся со мной по-человечески, объяснил вежливо, что так и так, вдова не разрешает, я бы ушла и забыла о своей причуде стать Нострадамусом. Но он меня оскорбил до глубины души, и мне хотелось сделать ему какую-нибудь пакость. И потом, интуиция подсказывала мне, что здесь что-то нечисто. Может, они обворовывают недалекую вдову, обманывают с деньгами? Сами вон как нажились на этом. Почему они ее скрывают от людей? Моя пытливая натура требовала немедленных объяснений, и получить их я могла, только увидевшись с самой Екатериной Матвеевной. Наверняка ей нужна помощь…

— Вот твоя могила, — парень остановился у большого памятника в виде крылатого ангела с фотографией Ванилина и надписью: «Мы еще встретимся! Катя».

— По-моему, это не моя могилка, — озадаченно проговорила я, подходя поближе.

— Ну… Я имел в виду, что… — он смутился и покраснел. — В общем, ты поняла. Давай делай что нужно, и пора сваливать.

— Выпьешь со мной? — Я достала из сумочки две рюмки и поставила их вместе с бутылкой на столик у памятника.

— Нет, нельзя мне, — твердо ответил он и отошел в сторонку от соблазна.

— Опустившись перед холмиком, украшенным свежими цветами, на колени, я возложила свой букет, перекрестилась и замерла с закрытыми глазами. Мне почему-то казалось, что здесь, на могиле великого предсказателя, я смогу каким-то образом перенять его чудесные способности или хотя бы понять, как он получал эти видения. Долго стояла я на коленях, внушая себе, будто что-то чувствую, что-то необычное и таинственное, но мне так ничего и не пригрезилось. Видимо, слишком много прошло времени после его смерти, и дух его, нетленный и загадочный, уже улетучился с бренной Земли покорять невидимые пространственные сферы Вселенной. На Земле он выполнил свой долг, предупредил людей об опасности прихода к власти демократов, хотя и не дали ему это сделать вовремя, бедняге. Что ж, спасибо и на этом, спи спокойно, дорогой наш Петр Васильевич Ванилин.

Поднявшись, я отряхнула коленки, подошла к столику, открыла бутылку, плеснула в рюмки, поставила одну на тарелочку на холмике, рядом с уже имеющимся стаканом, и молча выпила свою. Мне было тоскливо на этой могиле, словно и вправду тут был похоронен мой дед. Хотя что может навеять кладбище, кроме смертельной тоски живых, завидующих мертвым? Правда, они не осознают этого, но душу-то ведь не обманешь, она невольно сжимается, словно находится близко от входа в другой, закрытый от нее, гораздо более счастливый и достойный мир по ту сторону земной жизни.

— Ну, закончила? — нетерпеливо спросил Леонид, подходя ко мне. — Поехали обратно, пока кто-нибудь не заявился.

— А что, вы кого-то боитесь? — удивилась я.

Он занервничал и сказал:

— Никого мы не боимся, черт бы тебя побрал! Просто не хотим, что бы ты узнала у кого-нибудь, где находишься, ясно? И потом, не нужно, чтобы кто-то видел, что на эту могилу незнакомые люди приходят. Потом вдове расскажут, та нервничать начнет… В общем, не зли меня, поехали!

Он крепкой рукой взял меня за локоть и грубо потащил к машине, которую не было видно за оградками.

— Подожди ты! — воскликнула я. — Бутылку забыла!

— Оставь! Другую купишь! — не глядя на меня, рявкнул он.

— Ну уж нет, я не такая богатая!

Вырвав локоть из его клещей, я не очень сильно ударила локтем же по его горлу. Он остановился, открыл рот и удивленно уставился на меня широко распахнутыми глазами. Из глотки вырвался свист, и он схватился за нее обеими руками, не понимая, что произошло.

— Это тебе за бутылку, — тихо пояснила я и два раза ткнула ладонью, которой легко пробивала не очень толстую жесть, не говоря уже о накачанных мышцах, под сердце сбоку. —

Отдохни пока.

Глаза его закатились, и он упал на тропинку с быстро синеющим лицом. Осмотревшись, я пошла к машине с беспечной улыбкой на безмятежном лице. Игорек сидел за рулем и читал какую-то книжку. Увидев меня, он положил ее между сиденьями, вылез из машины и удивленно спросил, ища глазами своего товарища:

— А где Леня?

— Он там кого-то встретил у могилки, — сказала я, подходя к нему вплотную. — По-моему, самого Ванилина.

— Что?! — Он напрягся, отступил на шаг и выставил руку. — Что ты несешь? Где он?

Откуда я знаю? — пожала я плечами. — Говорю же, встретил кого-то и треплется, а мне сказал, чтобы я шла к машине.

Игорек был гораздо крепче своего друга и намного подозрительнее. Белая рубашка лопалась на его мощном торсе, и в каждом движении чувствовалась скрытая сила и отработанная реакция. С ним у меня не было шансов справиться в открытой борьбе. Он бы прикончил меня одним ударом, если бы, не дай Бог, попал. Мне нужны были неожиданность и расслабленность противника, иначе я рисковала обломать ногти или отбить руки об этот монолит, который уже надвигался на меня, не поверив, как видно, ни одному моему слову. Мотнув бычьей головой, парень выбросил вперед руку, рассчитывая схватить меня, слабую и беззащитную девушку, за плечо. Я отскочила и оскалила зубки, бросив сумочку, чтобы не мешала, на землю. Теперь мне предстояло отключить его раньше, чем он хоть раз сумеет достать меня своими громадными кулачищами. Он уже понял, что что-то случилось, был готов к бою, и возможность напасть первой улетучилась. Слишком быстро, на свою беду, соображал этот крутой боевик. Мне не хотелось его калечить. Если бы он просто встал передо мной, как Леонид, я бы ласково отключила его и он бы потом и не вспомнил, как все случилось. Жаль, конечно, но что поделаешь, главное, чтобы меня саму не покалечили.

— Ты что, стерва? — он попер на меня. — Что задумала?

— Ничего, стервец, — простодушно ответила я, следя за его движениями.

Неожиданно резво он прыгнул, словно тигр, рассчитывая накрыть меня своим телом. Я опять легко отскочила. Развернувшись, Игорь окинул меня презрительным взглядом и процедил:

— Я ж тебя убью, дура! Чего ты дергаешься?

— Не верю я тебе, обманешь ведь, не убьешь, — покачала я головой. — Не сможешь.

Видимо, он действительно думал, что перед ним легкая добыча, которая только прыгать и умеет, как кузнечик, поэтому решил просто меня догнать. И припустил за мной по проселочной дороге молча, как годовалый бычок. Я же, легкая, как лань, неслась впереди, пока мне все это не надоело. Развернувшись, я побежала на него. От неожиданности он выставил перед собой руки, раскрыв для меня все свое сильное тело, и я не преминула этим воспользоваться, — метнувшись в сторону, долбанула его ногой в живот, а потом, с разворота, пяткой по затылку. Он не знал, что в пятке туфли у меня свинчатка, и, наверное, подумал, что на него упал с неба «БМВ». Тяжело, так, что содрогнулись и зазвенели железные оградки на кладбище, он рухнул на дорогу и зарылся носом в песок. Усевшись на него, я немного отдышалась, потом достала из сумочки скотч, связала его, заклеила рот и оттащила тяжеленную тушу в пшеницу. Затем то же самое проделала с Леонидом, который все еще не пришел в себя. Только его не хотелось далеко тащить, поэтому я замаскировала его между оградками могил так, чтобы с дороги не было видно. После этого, довольная и счастливая, села в машину и поехала искать таинственную вдову в незнамо какую деревню.

 

3

Деревня вынырнула из-за леса. Небольшие опрятные домики теснились на косогоре, прячась под разлапистыми деревьями от солнца. Разноцветные крыши напоминали самотканое лоскутное одеяло. Единственная проселочная дорога, ведущая к ней от кладбища, скрывалась в переплетье узеньких улочек между невысокими крашеными заборами, и мне даже показалось, что на машине там проехать нельзя. Однако, когда я подъехала поближе, дома словно расступились, приглашая в гости, и я свободно покатила по песчаному Бродвею. Куры и прочая живность нагло таращились на меня, не думая убегать с дороги, поэтому, не желая вступать в конфликт с местным населением, уже высунувшим свои носы из окон и калиток, я остановилась у ближайшей лавочки, на которой аккуратненькая бабуся щелкала семечки. Выйдя из машины, я спросила:

— День добрый, не подскажете, где проживает гражданка Ванилина?

— Добрый, добрый, — прошамкала она, рассматривая меня подслеповатыми глазами. — А на кой она тебе сдалась?

— А вот сдалась.

— А я енту машину уже видела, — она уставилась на «БМВ». — Ты из издательства, что ль?

— Вы прямо Пинкертон, бабушка! — рассмеялась я. — Нет, не из издательства, просто машины, наверное, похожи.

— Как же, и номер похож?

— Так вы и номер запомнили? — я замерла в восхищении. — Вы же не видите, по-моему!

— Не я, а оно, — она провела рукой по груди. — Чует мое сердце, что не к добру ты, девонька, сюда заявилась. Хотя сама ты вроде девка путевая, добрая. Только чужой силы в тебе много. Ты не давай ей себя перебороть, держи ее на поводке.

— Да вы прямо колдунья!

— Я и есть колдунья, — невозмутимо прошамкала она. — Хошь, сглазию?

— В другой раз. Так где Ванилины живут?

— На том конце, крайняя хата с желтым забором, там у них еще петух с порватым гребнем на нем завсегда сидит, увидишь. Только к ней не пущают никого, охрана из Москвы, ядрена коромысло! — лихо выругалась она и хитро прищурилась. — Так что ты машину-то лучше здеся оставь, я покараулю.

Подивившись такой сообразительности немощной старушки, я взяла из салона сумочку и пошла по дороге через всю деревню. Перевалив через бугор, сразу же увидела желтый забор на отшибе. На нем чернел петух. Около калитки, на лавочке, сидели два парня и лузгали семечки. Они заметили меня издалека, один поднялся, приложил руку ко лбу и начал меня разглядывать. Это наверняка были охранники, хотя и одеты были по-простому, в спортивные штаны и майки. Видимо, жили они тоже здесь, не отходя от вдовы ни на шаг ни днем, ни ночью, и, естественно, знали местных жителей наперечет.

Приблизившись к ним, я вежливо кивнула и направилась к калитке, словно к себе домой.

— Эй, ты куда это, подруга? — послышалось за спиной. — А ну стой, родная!

Я отпустила ручку и повернулась.

— В чем дело? — сказала нагло. — Мне что, к бабушке уже нельзя прийти?

Два бугая переглянулись и подошли ко мне вплотную.

— Ты кто такая?

— Внучка, а вы кто такие?

— Мы твою бабку охраняем. А почему нам ничего не известно про внучку? — спросил один другого.

— А потому что нет у нее никаких внучек! — ухмыльнулся другой.

— Спорим, есть! — Я подбоченилась.

— На что? — поинтересовался машинально первый, но потом сразу одумался и сказал: — Ты мне голову не морочь, говори, кто такая, или проваливай отсюда!

— Это ты мне?! — я ткнула себя пальцем в грудь. — Мне, внучке знаменитого писателя?! Да знаешь ли ты, что…

— Заткнись! — оборвал он меня и оттолкнул от калитки. — Ну-ка, Вулдырь, проверь ее сумочку.

— Как же, так я вам и позволила! — Я прижала сумочку к груди и завопила: — Помогите, насилуют!!!

— Закрой рот, дура! — Вулдырь зажал мне рот рукой и испуганно оглянулся. — Слушай, братан, она сумасшедшая или нет?

— Сумасшедшая, — тут же подтвердил тот. — Отпусти ее, кажется, хозяйка топает.

Меня отпустили, калитка открылась, и из нее вышла та самая женщина, которую я уже видела по телевизору. Посмотрев на парней и на меня, она недовольно спросила:

— Кто тут орет?

— Бабушка, здравствуйте! — радостно заверещала я, бросаясь к ней, но меня удержали крепкие руки охранников.

— Стоять, подруга! — рявкнул один, схватив меня за шиворот и показывая во всей красе вдове. — Вот, говорит, что она ваша внучка. Это правда?

Та долго и пристально смотрела мне в глаза. Мне казалось, что она меня вообще не видит. Ни один нерв не дрогнул на ее закаленном солнцем и ветрами лице, она даже ни разу не моргнула. Потом что-то неуловимо изменилось, глаза оттаяли, сухие тонкие губы дернулись в скупой улыбке, и она сказала:

— Пусть войдет. Больше никого не пускайте, даже если скажут, что это я сама.

— Будет сделано, теть Кать, — с готовностью вытянулся Вулдырь.

Меня отпустили, и я прошла, бросив на парней убийственный взгляд, во двор, закрыв за собой калитку. Около дома, под навесом из вьюна, стоял стол на покрытом асфальтом дворике. Справа теснились какие-то постройки, из-за дома был виден кусочек огорода. Вдова села за стол, взяла кружку, налила из самовара кипятку, заварила и протянула мне.

— Садись, внученька, чайку попей, — и улыбнулась холодно.

Присев на стул, я взяла чашку, придвинула к себе розетку с малиновым вареньем, ухватила пирожок с большой тарелки посередине стола, проверила, нет ли больше чего-нибудь вкусненького, и стала уплетать пирожок с капустой, прихлебывая чай из чашки. Вдова безмолвно смотрела на меня, и в течение десяти минут на дворе раздавались только мое чавканье и ворчанье петуха на заборе, который теперь развернулся в нашу сторону и, склонив набок голову с остатками гребня, с любопытством рассматривал меня. Утолив голод и жажду, я вытащила сигарету и закурила, не глядя на «бабушку».

— Спасибо не будешь говорить? — услышала я ее сухой голос.

— Спасибо, — буркнула я. — Вы уж извините, что я там обманула.

— Чего тебе надо?

К этому времени мне уже стало ясно, что вдова отнюдь не нуждается в чьей-либо помощи, она прекрасно себя чувствует и пленницей ее не назовешь. Дом и подворье были ухоженными, хотя на те деньги, что ей, видимо, достались, она вполне могла позволить себе иметь золотую посуду, платиновый самовар, кормить своего петуха жемчугом, а свиней, чье хрюканье слышалось из сарая, бисером, а не отрубями и помоями. Похоже, она ни в чем не нуждалась и чувствовала себя вполне уютно под охраной. Зря я затеяла это предприятие. Надо бы уносить ноги, пока тех двоих кто-нибудь не обнаружил и они не примчались сюда и не оторвали мою дурную голову.

— Чего мне надо? — переспросила я. — Честно говоря, сама не знаю. Думала, вам помощь нужна.

— С чего ты взяла?

— Так в Москве говорят, что вас тут заперли и даже в лес за грибами не пускают.

— Болтают, поди, — она усмехнулась. — А ты что же, решила меня вызволить? Не слабо?

— Так ведь не понадобилось, — с сожалением вздохнула я. — А правда, говорят, что у вас сестра очень больна?

— А тебе что?

— Я колдунья, лечить могу. Хотите, попробую?

— Бесполезно, тут уже всякие пробовали, даже из-за границы приезжали. Ладно, девонька, наелась и валяй. Больше так не шути, насчет внучки-то, — она болезненно сморщилась.

— Простите, не знала, — виновато скривилась я, вспомнив, что у нее не только внуков, но даже и детей нет.

Тут из дома послышался громкий и требовательный крик:

— Катя, в туалет!

Если бы я не знала, что это ее сестра, то подумала бы, что кричит простывший ребенок. Я обернулась и увидела на веранде бледное лицо, обрамленное длинными седыми волосами, спадающими нечесаными прядями на худые плечи изможденной женщины, сидящей в инвалидной коляске. Ее бледно-голубые глаза не мигая смотрели на меня, костлявые руки сжимали истертые подлокотники кресла, ноги были укрыты теплым шерстяным пледом, из-под которого выглядывали домашние тапочки. В первый момент я даже испугалась, словно смерть дохнула на меня из этой старой женщины, разбитой болезнью. Я приподнялась и пробормотала:

— Здрасьте.

— Катя, кто это? — требовательно спросила она и показала на меня крючковатым пальцем, как у Бабы Яги.

Это из города, Люба, — испуганно пояснила та. — Не обращай внимания, она уже уходит.

Мне была непонятна причина столь разительной и странной перемены в Екатерине Матвеевне, до этого такой грозной к неприступной. Теперь она виновато улыбалась и нервно перебирала руками конец накинутого на шею цветастого платка.

— Зачем ты ее впустила? — продребезжала сестра, подкатываясь к крыльцу, к которому был приделан деревянный пологий спуск для коляски.

— Скучно стало, поговорить захотелось, — пробормотала вдова. — Прости…

— Значит, меня тебе уже недостаточно! — язвительно констатировала Люба-паралитик. — Со мной ты разговаривать уже не хочешь! Тогда возьми топор и убей меня! Ну, что же ты ждешь?! — взвизгнула она, и на ее глазах выступили гневные слезы. — Девчонка, иди принеси из сарая топор и помоги ей меня прикончить!

Мне стало не по себе от этих диких семейных разборок, стало жалко несчастную вдову, которая, видимо, уже очень давно терпит эти несправедливые нападки больной сестренки. У меня даже возникло желание пойти и таки принести топорик и даже самой тюкнуть по голове зловредную старуху, освободив мир от лишней желчи. Но я сдержалась и лишь виновато пролепетала:

— Простите, но я не знаю, где он лежит…

— Катька, ты слышала? Она не знает! Господи, сколько я еще буду терпеть это издевательство над собой?! Ей, видите ли, поговорить захотелось! Мало того, что я целыми днями сижу в одиночестве перед проклятым телевизором, пока ты ищешь эти вонючие рукописи, так я еще и в туалет не могу сходить, потому что тебе потрепаться захотелось! Гони ее прочь со двора! Тебе разве врач не сказал, что мне нужен покой?

Тут калитка открылась, и у меня захолонуло сердце: неужели те двое очухались? Но это был всего лишь один из охранников, он осторожно спросил:

— У вас все нормально, Екатерина Матвеевна?

— Пошел вон!!! — взвилась калека, чуть не вывалившись из коляски.

Калитка тут же захлопнулась, и я прямо-таки увидела, как у бедного парня с той стороны забора выступила на лбу испарина. Сестра снова набросилась на вдову:

— Что же это такое?! Доколе ты будешь надо мной изгаляться, стерва бессовестная? Немедленно вези меня в сортир, пока я не уделала тебе эту коляску! — Она закатила глаза, и иссушенное злобой лицо ее превратилось в зловещую маску.

— Ты иди уж, — опустив глаза, бросила мне вдова. — Вишь, це до тебя. Иди с Богом.

Я быстренько ретировалась к забору, а за моей спиной тут же послышалось злое ворчанье:

— Ходют тут всякие, вынюхивают, сволочи…

Закрывшись от этого ужаса калиткой, я с трудом перевела дух, прислонившись к ней спиной.

— Ну что, внученька, схлопотала? — сочувственно усмехнулся Вулдырь с лавочки. —

Не хера было приходить. Эта ведьма все время туг орет, спасу нет ни днем, ни ночью.

— Придушить бы ее, — мечтательно вздохнул второй охранник.

— Так кто ж вам мешает? — удивленно сказала я, встав перед ними. — Давно бы сделали.

— Ну-да, тебе легко говорить, — проворчал Вулдырь. — Они нас даже на порог не пускают.

— А где ж вы спите?

— В палатке, она там, за домом, около машины, — пояснил он. — Один дрыхнет, а другой дежурит здесь.

— Вы спятили? По-моему, от этой старухи, наоборот, убегать нужно, а не посягать на нее по ночам!

— Да мы не старуху охраняем, а тетю Катю. Потом это вообще не наше дело: нам приказали — мы охраняем. Так ты правда внучка ихняя?

— А ты так и не понял? — важно ответила я. — Просто уже лет пять не была здесь. Раньше баба Люба не была такой злой. Чего она, интересно, взбесилась?

— Хрен ее знает. Как Екатерина Матвеевна последнюю рукопись нашла, про абреков которая, так и начала орать целыми днями. А то вообще не слышно было, сидела как мышь в доме и даже в сортир не вылезала, словно ее там и не было.

— Ну ладно, мальчишки, я пойду, — я повернулась и пошла обратно в деревню.

— А ты чего туда, трасса же в этой стороне? — крикнул вслед Вулдырь.

— Я к подружке заскочу! — весело ответила я и помахала им ручкой. — Не скучайте!

— А то заруливайте с подружкой к нам в палатку вечером! — запоздало спохватился его дружок, увидев наконец во мне женщину, а не угрозу для охраняемого объекта. — У нас и вмазать есть!

Не оборачиваясь, я подняла руку и выставила средний палец. Парни недовольно смолкли. Бабулька все так же сидела на лавочке и караулила, как и обещала, машину. При этом она громко храпела и клевала носом, видать, разморило ее на предзакатном солнышке. Стараясь не шуметь, я открыла дверцу, села за руль, развернулась и поехала в сторону кладбища. Но, едва деревня скрылась из вида, свернула на чуть видневшуюся в высокой траве старую колею, ведущую вокруг деревни к лесу, и поехала по ней. Мне нужно было незаметно пробраться до дальнего конца деревни и спрятаться в лесу, который начинался, как я заметила, метрах в ста от дома вдовы. Поколесив по полям и посадкам, я наконец добралась до березовой рощи, которую искала, и загнала машину в заросли малины. Теперь ее мог найти только медведь, если захочет полакомиться ягодой в этом малиннике. Добравшись до опушки, я выглянула из-за дерева. Вся деревня была как на ладони, а изба Ванилиных вместе с огородом и палаткой в нем находились прямо передо мной и просматривались почти насквозь, что мне и было нужно. Прикинув кое-что, я пошла обратно. До вечера можно было поспать. Но тут какой-то шум привлек мое внимание — и я обернулась. К дому посередине улицы бежали мои приятели — Игорь и Леонид. Опустившись в траву, я подползла поближе и стала с удовольствием наблюдать. Это был бесплатный концерт, а делать мне до ночи все равно было нечего. Правда, место явно не в партере, но зато все видно, и хоть слабо, но слышно.

Конечно, я могла еще там, на кладбище, сделать так, чтобы эти парни уже никогда не смогли бы мне помешать. Да и никому другому тоже. Но они не были бандитами, а только добросовестно выполняли свою работу во вполне официальной фирме. Поэтому я не имела права даже калечить их, что теперь дало мне возможность посмотреть, как они смешно размахивают руками и что-то кричат издалека своим вскочившим с лавочки коллегам. Ни меня, ни машину они увидеть не могли, поэтому я ничуть не беспокоилась. Даже оружие у них не отобрала, когда связывала. Я была вне досягаемости. По крайней мере сейчас. Вот они подбежали, злые и раскрасневшиеся, и я услышала:

— Сука, кранты, от нас одна телка сбежала! — взволнованно начал объяснять Леонид, держась за то место на груди, куда я его ударила.

— Какая еще телка? — удивленно протянул Вулдырь. — И что вы вообще здесь делаете?

— Не поверишь, бляха муха! — Леонид сел на лавочку, тяжело дыша, и ткнул пальцем в Игоря, стоявшего враскоряку перед ним. — Вот его ты знаешь, да?

— Знаю, конечно, а что?

— Помнишь, сколько раз он тебе морду бил? — не унимался Леонид.

— Естественно, у него черный пояс, а у меня зеленый! — заорал Вулдырь. — И потом, он здоровее меня…

— Тогда сейчас будете балдеть, чуваки! Только что его какая-то плюгавая бабенка отметелила за милую душу, как щенка, потом связала и в пшенице закопала, ха-ха! — истерично засмеялся Леонид.

— Что ты ржешь, идиот! — рявкнул Игорек. — Тебя самого меж могилами засунули, забыл?! Скажи спасибо, что хоть добрые люди заметили, а то бы еще валялись там, как два бревна…

Вулдырь с товарищем стояли, открыв рты, и ничего ровным счетом не понимали.

— Да что произошло, черт возьми?! — взвизгнул напарник Вулдыря. — Объясните толком, чуваки!

— Иди пригони сюда вашу тачку, а я ему пока все выложу, — приказал Леонид, и тот, пожав плечами, побежал на огород, где под брезентовым тентом у плетня стояла их тачка.

— Короче так, Вулдырь, — начал быстро рассказывать Леонид. — Объявилась в столице какая-то внучка Ванилина и напросилась у Дмитрича к нему на могилку сгонять, якобы цветочки возложить деду-покойнику. Тот, дубина, растаял и согласился. Бабенка, между прочим, классная…

— Так она уже здесь была! — воскликнул изумленно Вулдырь. — Совсем недавно ушла! Поговорила с бабкой и ушла в ту сторону, сказала, к подружке зайдет!

— Что?! — Игорь схватил его за грудки. — И вы ее не сцапали?! Козлы!

Ты не кипятись, Игрун, — тот оторвал от себя его руки. — Откуда мы знали? Катерина ее приняла, трепалась с ней во дворе, как с внучкой…

— Так она что, действительно внучка? — опешил Леонид. — Во дает, баба! Я уж подумал, что она шпионка какая. На хрен она тогда нас вырубила?

— Не пойму, она что, вас двоих замочила одна?! — вылупился на них Вулдырь и вдруг, схватившись за живот, зычно расхохотался. — Ну вы даете, мужики* ха-ха! Ее же одним пальцем уложить можно, ха-ха!

— Заткнись, придурок! — процедил Игорь и врезал ему в плечо. — Сейчас сам будешь за ней гоняться. Она нашу тачку угнала!

Леонид, который все никак не мог понять, зачем я так поступила, наконец до чего-то додумался и сказал:

— Неужели она так хотела с бабкой встретиться, что даже на такой риск пошла? Что-то мне не верится. Уж больно крутая баба, я таких еще не видел. У нее не руки, а ломы какие-то. Может, ее заслал кто?

— Сейчас поймаем и все выясним! — поставил точку Игорь. — Далеко она все равно не уедет, в машине бензина на пять километров осталось, я у вас заправиться хотел.

— В сторону трассы она не проезжала, а другой дороги здесь нет, — сказал Вулдырь. — Она туда пошла и пешком, без тачки. Вы сами-то ее не видели?

; Они переглянулись и пожали плечами.

— По дому не шастала, рукописи не искала?

— Да нет, говорю тебе.

— Чертова баба, убью суку! — прорычал Игорь.

Подъехал их товарищ на вишневой «девятке», двое сели к нему, а Леонид остался караулить вдову. Обдав его клубами пыли, машина помчалась на бугор искать ветра в поле. Спектакль окончился. Мне стало скучно. И я решила еще немного поразвлечься. Доползла по-пластунски в густой траве до огорода, где Леонид уже не мог меня видеть, встала, отряхнулась от колючек и пошла вдоль заборчика к углу. Когда я возникла перед Леонидом, задумчиво сидевшим на лавочке, он сначала не поверил. Потом вскинул голову и хрипло произнес, поднимаясь:

— Ида ты! Откуда?!.

Больше он не смог ничего произнести, только ошарашенно опустился обратно. Я подошла, улыбаясь, к нему и сказала:

— Ты вроде на кладбище должен быть?

— Я… э-э… отойди от греха! — Он выставил руки, нешуточно испугавшись, и стал озираться по сторонам.

— Послушай, Леня, мне ничего не нужно от старушки, я сейчас уезжаю. Машину только что заправила. Так что, когда твои приедут, скажи, чтобы зря не суетились. А Чуйко доложишь, что все прошло нормально, усек?

— Н-нет…

Какой ты непонятливый. Ну вот смотри, на пальцах объясняю… — Я выставила перед ним растопыренные пальцы, он тупо посмотрел на них, и в это мгновение я сжала кулак и долбанула изо всех сил в чугунный лоб амбала. Глаза его сошлись у переносицы, и он обмяк, навалившись на забор. Достав из сумочки скотч, я опять связала его и скрылась, потирая ушибленную о лоб руку. И, спрятавшись в траве, стала поджидать продолжения концерта. Петуха, на заборе уже не было. Леонид в одиночестве сидел, вернее, полулежал на скамейке. Катерина не появлялась, окна были плотно закрыты ставнями, несмотря на дневное время, и это тоже показалось мне странным. Хотя после того, что я видела, от этой сестрицы-самодурки можно было ожидать чего угодно. Мне срочно нужно было попасть в этот дом. Я поняла, где может быть спрятана очередная рукопись! Когда паралитичка распиналась на веранде, я внимательно осмотрела ее инвалидную коляску. В ней, при желании, можно было упрятать всю Ленинскую библиотеку — столько там было всяких подходящих мест. Взять хотя бы сиденье, оно довольно толстое, в него и пять рукописей войдет, и никто не заметит, а она сама не почувствует. А вот я чувствую: там что-то есть! Когда она сказала, что сейчас загадит всю коляску, меня аж подбросило. Может, ее еще ни разу не загаживали, а значит, и не мыли? Наверняка Ванилин зашхерил одну из книг под ее задницей, а лучшего сторожа вряд ли можно найти. К этой больной женщине и подойти страшно, не то что попросить встать, чтобы расковырять ее любимое кресло-каталку. Горло перегрызет, хоть и парализованная! А ночью она спит в постели и можно втихаря проверить содержимое каталки. Я просто изнывала от нетерпения. А Екатерина до самой своей смерти не догадается, что там можно поискать, и в результате человечество останется без очередного шедевра-предсказания. Нет, нельзя допустить такого кощунства…

Наконец появились мои артисты. Взмыленный Игорек выскочил из подъехавшей машины первым, и крик застыл у него в глотке, когда он подбежал и увидел связанного дружка. Двое других тоже вышли и недоуменно уставились на творение моих рук.

— Братишка, ты чего? — наконец обрел дар речи Игорь и начал разматывать Леонида.

— Ни хрена себе… — промолвил Вулдырь. — Это кто ж его так?

— Заткнись, придурок! Помоги лучше! — рявкнул Игорь, и тот тоже стал отдирать скотч.

Тут Леонид пришел в себя от толчков. Глазки его приоткрылись, и он промычал:

— Му-у, уйди от меня… сука… — и махнул тяжелой рукой, отгоняя меня.

— Ленчик, ты че, это ж мы! — Игорь похлопал его по щекам, и тот окончательно пришел в себя.

— Е-мое! — прохрипел он, потирая лоб. — Что это было? — Потом посмотрел на дружков, оглянулся по сторонам и вскинулся. — Где она?!

— Кто?! — заорал ему в лицо озадаченный Игорь. — Очнись, болван! Что здесь случилось?

Тот закрыл лицо руками и громко простонал:

— Проклятье! Она опять меня вырубила! О-о-о!

Сев рядом с ним на лавочку, Игорек достал сигарету и закурил. Вулдырь с товарищем, чье имя мне все никак не удавалось узнать, нервно чесали затылки.

— Короче, так, — заговорил Леонид сипло. — Нужно сматываться, чуваки. Она пришла и сказала, что ничего ей от Катерины не нужно и она уезжает *в Москву. Тачку, говорит, заправила, с бабушкой повидалась и уезжает.

— Слушай, братишка, я что-то не въезжаю, — язвительно проговорил Вулдырь, — ты что, хочешь сказать, что она вот так взяла, приплыла сюда лебедушкой, выложила тебе все, потом вырубила, связала, а ты только смотрел на ее сиськи и ничего не делал?

— Не поверишь, но так оно и было. Почти. Не до сисек было. Она гипнотизерша, екалэмэнэ, я только глаза ее увидел и омертвел, ей-Богу, — понурился Леонид и потрогал лоб. — Глянь, какая шишка! Будто экскаватор наехал!

 — Да кто она такая, бля буду! — не выдержал товарищ. — Обычная телка! Че вы все перессали, не пойму?! Если она здесь была, значит, мы еще успеем ее догнать! Когда она уехала?

— Она не уехала, — поморщился Леонид. — Пешком пришла.

— А где тачка?! — взбеленился Игорек. — Я за тачку отвечаю!

— Че орешь, откуда я знаю?! — вскипел Леонид. — Говорю вам, на своих двоих была!

— Ну хватит с меня! — Игорек вышвырнул сигарету и поднялся. — Давай в машину, и по- гнали на трассу! А ты, Юрок, оставайся. Если что, стреляй сразу, как увидишь. Целься получше, а то можешь не успеть.

— Интересное дело, че я один должен оставаться? — возмутился Юрок. — Вдвоем, что ли, не догоните?

— Ты ж сам говорил, что телка обычная! — прохрипел Леонид, поднимаясь. — Так что не бойся. А мы уж как-нибудь втроем перебьемся.

— Скоты, — процедил Юрок. — Когда хоть вернетесь?

— Почем мы знаем? К вечеру постараемся, — сказал Игорек, садясь за руль. — Если нет, то подежуришь сам. Она уже вряд ли вернется, а больше тут бояться некого…

Тут петух с гиканьем взлетел на забор и с шумом расправил крылья.

— Во, разве что его, ха-ха-ха! — рассмеялся он и, захлопнув дверцу, резко рванул машину с места, оставив обиженного Юрика сторожить петуха и вдову.

«Девятка» промчалась мимо меня и скрылась в клубах пыли за рощей. Юрик сплюнул в сердцах и уселся на лавочку, положив на всякий случай, рядом с собой пистолет Макарова, который вытащил из-под майки. Я развернулась в траве и тихонько уползла в малинник.

 

4

Проснулась я от жуткого воя. Громко, раздирая уши и сердце, он возникал где-то совсем рядом и разносился в темноте среди деревьев, проникая в мозг, щекоча кожу мурашками, и от всего этого кровь застыла в жилах. Я наконец осознала, где нахожусь. Стояла глубокая ночь, часы на щитке показывали половину второго. Я вспомнила, как закрылась в машине, оставив лишь маленькую щелочку в окошке для воздуха, и сладко уснула на заднем сиденье. А сейчас вот этот вой. Как же я так проспала столько времени? Уже давно бы все сделала и уехала в Москву, может быть, даже и с рукописью. Так нет, сморило, видать, от свежего деревенского воздуха. Еще не окончательно проснувшись, я ощутила какое-то смутное беспокойство. И не от воя — он хотя и пугал, но машина была закрыта и не одна тварь не могла до меня добраться — а от того, что видела во сне, но никак не могла вспомнить. Полежав еще немного с закрытыми глазами, я попыталась вернуться в свои видения, уплывая назад, по крупицам собирая остатки сна. И вспомнила! Мне снилось, что никакой Ванилин не провидец и даже не писатель. Все эти грубые сочинения кропала сама его вдова — Екатерина! Схоронив муженька, она уселась за его старенькую пишущую машинку и начала компилировать газетные статьи и телевизионные репортажи, ничуть не утруждая себя художественной стороной этих, с позволения сказать, шедевров. Ход, конечно, был гениальным! Муж в могиле, чем он тут, в деревне, при жизни занимался — никому не ведомо, дом нелюдимый, из-за больной и капризной сестры к ним никто не ходит, и ничего проверить и доказать нельзя. Пойди сейчас спроси у покойника, писал ли он эти романы или нет? Небось тихо посмеивается на небесах, глядя на нашу вселенскую глупость и наивность. И поделом нам, мы заслужили таких горе-писателей! Говорят, писатель — отражение времени, значит, такое сейчас время — насквозь лживое, поддельное и убогое, как эти романы.

Стряхнув остатки сна, я села и занялась воем, который все никак не смолкал. Ветки малинника, как ночные чудовища, тянули ко мне свои страшные лапы, корябая по стеклам, но я была не из пугливых. Единственное, кого так и не смог отучить меня бояться Акира, — это мыши. Сколько он ни внушал мне, что это всего лишь маленький зверек, обладающий, как и другие животные, своей техникой защиты и нападения, причем довольно искусной, в мышиных масштабах, — ничего не помогало. Стоило мне увидеть проклятого грызуна хотя бы по телевизору — я буквально обезумела и из пантеры превращалась в беспомощного таракана, которого травят дихлофосом. Но здесь, слава Богу, мышей было не видно.

Вой раздавался откуда-то сбоку. Прижав нос к стеклу, я вгляделась в темноту и сквозь ветви рассмотрела темный силуэт и две горящие точки глаз. Они смотрели прямо на меня. Волк это или собака — мне все равно, потому что я была сильнее. Животное задрало голову и опять завыло, тоскливо 'и протяжно, словно звало меня куда-то или просто почуяло своего и возмущалось моим странным человеческим обличьем. Протерев глаза и зевнув напоследок, я выбралась из машины, прихватив сумочку. Было очень тепло, за верхушками деревьев просматривались крупные звезды, но здесь, в лесу, света они не прибавляли. Животное, прекратив выть, оскалило зубы, зарычало и отбежало за дерево блестеть оттуда своими глазищами. Сделав разминку, я пошла к деревне. Оно последовало поодаль. Скорее всего это была собака — волк сразу бы убежал. У меня теперь была четкая и определенная цель: доказать, что мой сон — реальность. Я уже почти не сомневалась в том, что вдова провернула, может быть, самую лихую аферу двадцатого века — обвела вокруг пальца миллионы людей и загребла при этом кучу денег. И мне суждено было вывести ее на чистую воду. Значит, неспроста выла собака — она томилась предчувствием гибели грандиозного мошенничества.

С одной стороны, сон, конечно, помог мне, открыл истину, но с другой — все усложнил. Теперь я понятия не имела, вернулись ли охранники, погнавшиеся за моей тенью, и если это так, то где они сейчас могут быть. Может, Чуйко, узнав о моих проделках, приказал оцепить весь дом, и теперь даже мышь не пролезет туда, чтобы стащить пирожок с капустой, не то что человек. Но могло случиться и так, что Леонид, поверив моим словам, замял весь инцидент, и теперь они дрыхнут в своих постельках в столице. Хотя пропажу машины им вряд ли бы удалось объяснить. Что ж, тем хуже для них. Меня теперь уже ничто не остановит.

Добравшись до пустыря, откуда я смотрела дневное представление, я измазала землей лицо и руки, чтобы они не маячили во тьме. | Платье было подходящего, темно-зеленого цвета и сливалось с окружающим ландшафтом. Молодой месяц флиртовал на небе с шаловливыми звездами и почти не давал света, увлекшись какой-то красоткой в созвездии Большой Медведицы. Мне это было на руку. Пригнувшись, я добралась до дороги со стороны огорода и замерла, вглядываясь в темный силуэт палатки. Сердце мое екнуло, когда по другую сторону невысокого плетня я рассмотрела отчетливые контуры двух машин. Значит, они все-таки вернулись, и не одни! Как, интересно, мне их теперь отлавливать, если даже я не знаю, где они засели? Методом тыка, прикажете? Такой шум поднимется, что вся деревня на уши встанет, а тогда ни о каких разоблачениях не может быть и речи. Чертовы служаки! Если их много, то никакого скотча не хватит, да они небось еще и палить начнут из своих пушек, напуганные моими выходками. Довеселилась, идиотка! Но, так или иначе, им придется немного потерпеть этой ночью мое присутствие. Дом притягивал меня как магнит.

Надо было проникнуть в него незаметно, избегая столкновений и напрасных жертв. Но где гарантия, что вдова не поднимет шум? Впрочем, до вдовы еще нужно добраться. Опустившись в траву, я села в нужную позу и с минуту вспоминала все, чему учил меня Акира. Когда сердце забилось ровно и дыхание замедлилось, я поползла к палатке, превратившись в кошку, большую и опасную, которую сделал из меня отец. Только бы никто из них не вздумал сильно сопротивляться, а то все же не сдержусь и покалечу ненароком, а не хотелось бы.

Вокруг стояла полная тишина, какая бывает только в деревнях, где не шумят машины и не гудят заводы. Когда еще пробиралась по пустырю, я видела, что на лавочке охраны нет. Может, они теперь засели в доме? Час от часу не легче. Притаившись у плетня, я прислушалась, рассматривая машины и палатку сквозь сухие жерди изгороди. Из палатки доносился тихий храп. Машины были закрыты, и в них ничего не было видно. Так никого и не высмотрев, я нырнула в проход и полезла в палатку. Осветив фонариком внутри, обнаружила троих парней. Двоих я еще не встречала, а третьим был Юрик. Все они сладко спали на поролоновом матрасе. Двоих я отключила сразу, они даже и не проснулись, а Юриком занялась отдельно. Очнувшись, он обнаружил себя связанным и с заклеенным ртом. Над ним нависало мое испачканное лицо с зелеными глазами. Он сразу дернулся, зажмурился, и его всего затрясло. Приоткрыв ему один глаз и прижав палец к губам, я прошептала:

— Где остальные?

Он замотал головой, и мне пришлось слегка его приструнить. В глазах Юрика отразились страх и безумие — он понял, чего я хочу.

— Только тихо, Юрик, а то сделаю еще больнее, — ласково шепнула я. — Скажи, где остальные, и спи дальше. С ними ничего не случится. Ну, будешь паинькой?

Он кивнул, и я немного отодрала скотч от его рта.

— Двое в машине дрыхнут, — тихо выдавил он, — а еще двое во дворе караулят.

— Это все?

— Бля буду.

— Будешь, если обманул.

Я заклеила ему рот и немного поработала с сонной артерией. Он уснул. С теми, что спали в машинах, было совсем просто. Приоткрыв дверь и закрыв до конца стекла, я кинула в салон сонный вонючий порошок, который входил в мой «набор для леди», и оставила парней спать дальше. Этой гадости им должно хватить на десять часов. Немного подумав, сунула такой же пакетик в палатку и застегнула ее на «молнию».

Во двор я отправилась через огород. Эти двое, видимо, Игорь с Леонидом, наверняка сейчас кемарят на крыльце и меня не видят, решила я. Так оно и было. Выглянув из-за стены вьюнов, я увидела залитого лунным светом моего любимого Ленечку. Он таращился на небо, сидя на ступеньке крыльца, а рядом клевал носом Игорек. Наверное, Чуйко вставил им по самое некуда, и они теперь вкалывают больше всех, бедняги. Я порадовалась, что оставила туфли в машине и теперь могу передвигаться неслышно. Я рассчитывала ударить сразу, чтобы Ленчик не успел пальнуть из пистолета, зажатого в руке, но вышло совсем иначе. Он вдруг повернул голову в мою сторону и встретился со мной глазами. Не знаю, что уж там ему показалось, только он, закрыв свои карие очи, начал заваливаться на Игорька. Пистолет выпал и с шумом прокатился по ступенькам.

— Ты не спи, Ленька, слышь? — проснулся Игорь и отпихнул его обмякшее тело от себя. — У тебя пушка упала, — тихо проворчал он и наклонился за пистолетом. — Чтоб ей сгореть, этой стерве…

Это он, видимо, про меня. Я сделала шаг, и он, скорее почувствовав, чем услышав, обернулся. И замер, так и не дотянувшись до оружия, придерживая другой рукой отключившегося друга.

— Привет, — прошептала я. — А что вы здесь делаете?

Его пистолет лежал на коленях, руки были заняты, а глаза недоуменно пялились на меня. Несчастный никак не мог переварить, что же, черт возьми, происходит в этой деревне? Откуда опять появилась эта страшная девица с вымазанной рожей и горящими глазами? Она что, ведьма или привидение? Все эти вопросы были написаны на его изумленном лице. Но я знала, как опасен этот парень, и, когда рука его медленно потянулась за пистолетом, решила не рисковать. Перепрыгнув через голову, я опустила свои твердые пятки по обе стороны его шеи, у основания головы, а сама упала на спину, больно ударившись о ступеньки, едва не сломав себе хребет. Зато Игорек уже был не опасен — выпучив глаза, он пускал пузыри изо рта, схватившись за шею. Как мне объясняли, после такого приема у человека на некоторое время отключается центральная нервная система, он не может ничего говорить и вообще соображать, ощущая только страшную боль. Это походило на удар током высокого напряжения. В жизни я первый раз применила его, хотя разучивала почти десять лет.

Долбанув для порядка его между глаз, чтобы потом у него были доказательства вражеского присутствия, которые можно было бы предъявить начальству в виде оправдания, я связала обоих, не производя шума, и уложила рядком на крылечко. Из дома не доносилось ни звука. Ставни были закрыты. Наверное, уверенная в своей безопасности аферистка-вдова даже не закрывалась на ночь и спокойно дрыхла.

Но мне не повезло, дверь оказалась запертой изнутри, видимо, на щеколду. Щеколд я сама никогда не видела, но слышала, что они очень гремят, заразы, поэтому пришлось попотеть, прежде чем дверь наконец открылась и я вошла на веранду. Стол, за которым днем я ела пирожки, на ночь внесли сюда, и я чуть не наткнулась на него. Дверь в дом тоже была заперта. Чего же они так боятся, эти женщины, если у них такая охрана? Может, вдова сейчас творит очередную липу и не хочет, чтобы ей мешали? Извините, Екатерина Матвеевна, но лафа ваша сейчас закончится.

Отодвинув еще одну щеколду, я проникла в дом, включила фонарик и осторожно пошла по комнатам. Туг со стороны улицы послышался знакомый вой, и я злорадно улыбнулась: почуяла собака, что конец близок, и рыдает от безысходности. Ничего, сейчас уже все свершится и не нужно будет больше ни выть, ни лаять, ни деньги лопатой грести, обирая облапошенных читателей.

Миновав большую кухню, я попала в огромный зал. Лучик выхватил из мрака шикарный диван, кресла, европейскую стенку, уставленную сервизами и хрустальной посудой, громадный телевизор с видиком и обалденно красивую люстру. Здесь никого не было. За следующей дверью находилась еще одна гостиная, поменьше. Мебель была такая же дорогая и современная, а в углу стояла инвалидная коляска. Пустая. Где же обитатели этого странного дома? Не было слышно ни храпов, ни сопения, словно здесь вообще никто не жил. Решив оставить обследование коляски на потом, я вошла еще в одну дверь. Это была спальня. Большая кровать под балдахином, как у персидского шаха, занимала почти всю комнату. По краям стояли резные тумбочки с небольшими светильниками, за дверью громоздился зеркальный шкаф, который легко мог заменить Ною ковчег, а на стенах висели красивые ковры. В кровати никого не было! Она даже не была расстелена! Вот это да, где же тогда они спят? На чердаке, что ли? Да и почему только одна кровать в доме, если женщин двое? Или эти затворницы лесбийской любовью здесь занимаются? У меня тут же начал прокручиваться в голове замечательный сюжет о том, как две сестренки сживают со света импотента-мужа одной из них и начинают в промежутках между занятиями любовью кропать бестселлеры. Красота!

Я пошла обратно, в надежде обнаружить еще комнату. Дошла до кухни и с радостью увидела, что таковая имеется, просто я ее не заметила вначале. Но, открыв дверь, я попала в чулан и в сердцах сплюнула. Да где же они, мать их за ногу?! Эти амбалы что, пустой дом охраняют? И потом, кто-то же должен был закрыться изнутри! Чертовщина какая-то…

Вернувшись в зал, я уселась на диван и стала прислушиваться, раздумывая о превратностях судьбы. Это не деревенская изба, а сумасшедший дом какой-то — одни тайны! Ни одной лестницы, ведущей на чердак, в доме не было. Не могли же они испариться бесследно, да еще среди ночи? Может, они ведьмы и улетели на свой шабаш в соседнюю деревню через печную трубу? Нет, на веранде в углу я видела метелку, а улететь они могли только на ней. Опять неувязочка. Просидев минут пятнадцать и так ни до чего не додумавшись, я снова отправилась рыскать по дому и наткнулась на коляску. Теперь мне никто не мешал расковырять заветное сиденье, хотя я уже и не видела в этом никакого смысла. Вспоров кожаную подушку ногтем, я выпотрошила ее содержимое и, как и ожидала, ничего не нашла, только хорошую вещь испортила. Ничего, денег у них много, новую купят. И тут меня осенило! Я вдруг вспомнила, что в деревенских домах подвалы находятся прямо под полом и попасть туда можно прямо из комнаты, а не с улицы. Надо же, как я об этом забыла?! Но молодец, что хоть вспомнила.

Освещая фонариком пол, я начала искать люк. Начав с веранды, исколесила всю хату, пока не добралась до спальни. Зеркальный шкаф, который мне сразу не понравился, был закрыт. Не найдя ничего на полу, я на всякий случай открыла тяжелую дверцу шкафа. И чуть не закричала от радости — в его днище виднелась квадратная крышка с железной ручкой. Осторожно забравшись внутрь, я приложила ухо к этому люку и прислушалась. Глухо! Тогда я взялась за ручку и потянула крышку на себя. Она с трудом подалась вверх, без шума и скрипа, толстая и тяжелая, и откинулась наконец вбок. Вниз вела обычная деревянная лестница. Я задрожала от волнения, и ощущение близости разгадки тайны заставило сильно забиться мое сердце. Вот они где, голубушки! Сейчас я разворочу это воронье гнездо и посмотрю, что они туда натаскали в своих зловредных клювах!

В подвале было темно и тихо. Посветив вниз, я обнаружила на двухметровой глубине проход, уходящий под дом. Спустившись туда, пошла по этому низкому коридорчику, стены которого были обложены кирпичом, как в старинном подземелье. Недурно закопались эти старушки! Вот только зачем им все это понадобилось — непонятно.

Коридор вел все ниже и ниже, пока не уперся в железную дверь, с виду такую же толстую и звуконепроницаемую, как люк в шифоньере. Приложив к ней ухо, я прислушалась и наконец-то услышала голоса. Кто-то, по-видимому, парализованная, кричал в голос и страшно матерился. Бедная вдова, и здесь ей достается от этой ненормальной! Уже почти три часа ночи, а ей все нет покоя.

Я начала открывать дверь. Нежно, аккуратненько, чтобы не пискнула, не дай Бог, потянула ручку на себя, и она послушно подалась, без шума и пыли, как говаривал мой любимый актер. В образовавшуюся щель сразу полился свет. Привыкнув к нему, я прижалась глазом к щели и стала бесстыдно подсматривать и подслушивать, сгорая от любопытства.

Небольшая комнатка с низким потолком была похожа на рабочий кабинет. Стены уставлены полками с книгами. На дубовом столе — старинная пишущая машинка, кипы бумаг, журналов и газет. В углу на тумбочке — телевизор «Сони». В другом — небольшой диванчик. На нем сидела Екатерина Матвеевна с испуганным, залитым слезами лицом и со страхом смотрела на свою сестру. Та, парализованная(!), бегала вокруг стола в тех самых домашних тапочках, которые я уже видела днем из-под пледа, и, размахивая руками, громко материлась. Длинные седые волосы ее развевались во все стороны, глаза горели сумасшедшим огнем, а худое тело в застиранной пижаме все время дергалось.

— И не вздумай мне врать! — кричала она. — Я знаю, ты специально это сделала, курва! Ты хочешь меня в могилу свести, зараза!!! Я предупреждала тебя, что убью, — она подскочила к вдове и схватила ее за грудки, — если ты только посмеешь мне помешать?! Предупреждала?!

— Я не ломала ее, — пролепетала бедняжка, закрываясь руками от овладевшего ею страха и брызжущей в лицо слюны. — Она от старости сломалась…

— Гадина!!! — Больная швырнула сестру на диван и опять заметалась по комнате. — Двадцать лет не ломалась, а тут на тебе — сломалась! На чем я теперь буду печатать?! Таких машинок не выпускают больше! Это же конец, ты что, не понимаешь, дура бестолковая?! Ты всю мою жизнь разрушила, погань сраная, тупица безголовая!!!

— Да не трогала я твою машинку! — прорыдала вдова. — Прошу тебя, угомонись! Умоляю! — она закрыла лицо руками. — Господи, сколько можно терпеть?! Лучше бы мне умереть тогда…

— Заткнись!!! — взвизгнула Люба, подлетев к ней, и со всего маха врезала ей кулаком по голове. — Убью!!! — И начала молотить руками и ногами славшуюся в комочек женщину. — Забью, сука! — дурным голосом ревела больная. — А сама буду и дальше рукописи находить! Вот тебе, гадина, уродина, потаскуха, дрянь, выдра, короста!!!

Вдова упала на пол, и старуха стала пинать ее с остервенением ногами. Наконец вдова перестала издавать звуки, и я поняла, что пора вмешиваться. Я была, конечно, ошеломлена тем, что не вдова, а ее больная сестра оказалась здесь главной виновницей, но все-таки сон не совсем обманул меня, и большой неожиданностью для меня это не явилось.

— Оставьте женщину в покое! — властно приказала я, войдя в комнату.

Зверь, дикий и обезумевший, повернулся ко мне в образе парализованной Любы и злобно оскалился. Ничего человеческого уж не было в этом страшном существе.

Лязгнув гнилыми зубами и страшно оскалившись, оно прыгнуло на меня, выставив скрученные пальцы с длинными ногтями. Я едва успела уклониться и отскочила за стол. Оно неожиданно резво прыгнуло через него и таки умудрилось когтем расцарапать мне лицо в полете, однако свалилось при этом на пол. Но тут же вскочило и опять бросилось на меня. Что мне было с ним делать? Бешеное животное можно остановить, только убив. Оно будет до конца извиваться, лягаться, царапаться и кусаться, не чувствуя боли, пока не уничтожит опасность или не умрет само. Мне это было известно лучше, чем кому-либо другому, потому что именно такую кошку хотел в конце концов сделать из меня Акира, только более совершенную, разумную и умеющую убивать. Но принцип в основе лежал тот же самый — безудержный, звериный. Мне еще не доводилось впадать в такой транс — не было необходимости, но если понадобится когда-нибудь, то смогу. И тогда только смерть сможет меня остановить. Так говорил Акира. И еще он говорил, что всегда нужно нападать первой.

Но здесь был не тот случай. Я не знала, что делать с этой психопаткой. Конечно, я могла ее скрутить и отправить в больницу. Вдова бы потом так же безропотно носила ей апельсины в психушку, после того как она мучила ее пятнадцать лет. Оно ей надо? Но узнать ее мнение я не могла — женщина лежала у дивана без движений. Тогда что? Прикончить эту человеческую падаль? Потом руки не отмоешь… Ну почему, почему мне все всегда приходится решать самой?! Пропади оно пропадом, будь что будет!

…Бешеная баба уже летела на меня со своими когтями, и я психанула. Подпрыгнув, насколько позволял потолок, я пяткой вогнала ее здоровенный нос прямо в мозг. Раздался хруст, безумие в глазах мнимой паралитички остановилось, и белки стали быстро наполняться кровью. Больше она уже ничего не напишет для человечества, ничем не порадует и не удивит. Да, впрочем, и машинка у нее сломалась…

…Уложив Екатерину Матвеевну на диван, я села рядышком и стала ждать, когда она очнется. Все лицо ее было разбито и залито кровью, руки исцарапаны, а на шее виднелся синий след, словно кто-то душил ее. Теперь я поняла, почему вдова даже в жару носила на шее платок.

Когда она пришла в себя, первым делом спросила, едва ворочая разбитыми губами:

— Это ты, Люба?

И посмотрела на меня. Боль в глазах сменилась удивлением, и тут же в них появился ужас.

— Что… что ты здесь делаешь?! — пролепетала она, пытаясь подняться. — Где моя сестра?

— Лежите, лежите, Екатерина Матвеевна, — ласково проговорила я. — Ваша сестра только что отправилась туда, где ее ждут уже пятнадцать лет, — в ад.

— О чем ты говоришь? — Она все-таки поднялась и села, ища глазами по комнате. — Люба, где ты?

Похоже, преданность сестре граничила в этой женщине с инстинктом самосохранения. Такой слепой и нелепой верности я еще не встречала. Но это ее личное дело.

— Она умерла и больше вас не тронет.

— Как умерла? — упавшим голосом спросила она. — Зачем? — И уставилась перед собой невидящими глазами.

 — Споткнулась и ударилась носом об угол стола, — утешила я ее. — Все кончилось…

— Это все из-за тебя, — печально сказала она. — Это ты ее убила, я знаю. Я сразу поняла, когда тебя увидела, что ты погубишь мою жизнь… Ты во всем виновата… Мне больше незачем жить…

— Расскажите мне все, если хотите, — предложила я. — Облегчите душу.

— А там, — она подняла глаза вверх, — там уже все знают? — Нет.

— А как ты прошла сюда?

— Пробралась как кошка.

Она обреченно пожала плечами и безжизненным голосом произнесла:

— Впрочем, теперь уже все равно. Где она?

— Там, за столом, лежит ее тело, а душа уже под землей, в аду.

— Не говори так, — она скривилась. — В аду хорошо…

— О чем вы?

— Там все смеются… Смеются те, кто мучает, смеются те, кого мучают. Они уже не могут плакать и поэтому смеются… Там хорошо…

Я испугалась, что она сейчас сойдет с ума, и легонько похлопала ее по щекам.

— Успокойтесь, ради Бога. Объясните, лучше, что тут вообще происходит?

Она вдруг всхлипнула, потом высморкалась в край платка, глубоко вздохнула и ровным голосом заговорила:

— Теперь ведь я могу все рассказать, правда? Меня же не будут бить? — убеждая саму себя, бормотала она. — Я давно хотела кому-то рассказать живому, но только плакалась на могиле. Любаша… Она меня всегда понимала и никогда не ругалась. Она любила меня, а я ее погубила… ради Пети. Он так велел. Я ведь уже могу все рассказать? Правда ведь? И расскажу… — Она повернула ко мне бледное, изможденное лицо. — А ты никому не расскажешь?

— Да о чем рассказыватъ-то? — не стерпела я. — Вы же ничего не говорите!

— Разве? Странно… — Она подняла на меня мертвые глаза и безучастно махнула рукой в сторону стола. — Там не Любаша лежит… Это мой Петя был…

— Что?! — я едва не свалилась с дивана. Разум отказывался верить в происходящее, но, глядя в эти страшные глаза, я поняла, что она говорит правду. Мысли мои начали путаться, и я с трудом заставила себя сосредоточиться.

— Ты слушай и не перебивай. Мой Петя очень талантливый человек, очень талантливый. Таких, может, больше и не будет никогда, как он. Сама же знаешь, как его книги раскупают. Он и раньше писал всегда, когда его еще и не печатали даже. А он все равно писал днем и ночью. Я и замуж за него вышла потому, что он хотел писателем стать. Мне другого и не нужно было. Я все для него делала, поила, кормила, ухаживала, работала за двоих, лишь бы он мог творить. Пылинки с него сдувала, не слушала никого, ковром стелилась, чтобы только он мог спокойно работать. Вся деревня надо мной смеялась, когда я его привезла сюда из Липецка. Мы с ним там в библиотеке познакомились. Я книги выдавала, а он в читальном зале сидел, на писателя учился. Но его никто не понимал. Они ведь тупые все, правда? Графоманом называли, бездари, — она усмехнулась. — Но он всем доказал, что гениален, всем этим грязным людишкам, не достойным даже ползать у его ног! Мы с ним там расписались, и я его сюда привезла, чтобы он мог писать свои шедевры. Люба тогда еще здоровая была. Все завидовала мне, помогала за Петенькой ухаживать. Он все время писал и рукописи в Москву возил, по издательствам. Но его не печатали, сволочи! — Ее глаза сверкнули гневом. — Такие книги прекрасные, про любовь, про комсомол, про стройки ударные — вся наша жизнь в них, а не брали. Мы с Любой рыдали над ними. Потом он сказал, что ему нужно жизнь изучать, глубины всякие, стороны разные, и поэтому Люба должна тоже с ним спать, чтобы у него, значит, опыта и ощущений для книг было больше. Что на это возразишь? — Она печально вздохнула. — Душа писателя — дело сложное, простым людям неведомое, у нее свои законы. Люба, конечно, скрепя сердце согласилась. Она ведь так в девках и ходила, хоть и старше меня была. Родители померли давно, мы с ней двое жили. Ну а я… что ж, если для такого важного дела, так ради Бога, пусть изучает эту жизнь, сколько хочет, лишь бы книги свои писал. Так и стали мы жить: одну ночь он со мной, а другую — с ней. Детей он, как и все настоящие писатели, не мог иметь — здоровье не позволяло. Мы его и одевали, и кормили, и машинку печатную купили, а то он все от руки писал, бедный, мучился. Потом смотрю, он и на вторую ночь с ней остался, и на третью, а на меня и не смотрит уже. Спрашиваю: что так-то? А он мне: она вдохновляет сильнее. Два месяца… нет, почитай, целых три она его вдохновляла, а я только по хозяйству бегала. Он книгу закончил, отвез. Мы радовались с Любой, думали, теперь уж точно напечатают, коль такой опыт использован богатый. Ан нет, опять завернули. Уж и сокрушался тогда Петенька здорово, пить начал даже. Потом опять писать стал, а вдохновение все только из сестры черпал. Я уж и так и этак перед ним, а он ни в какую, не зовет, и все. А мне что делать, белугой по ночам реветь? Ну я и… сбросила как-то Любочку мою в погреб. Нечаянно вроде получилось, не хотела, конечно, а только руки словно кто-то повел мои, глаза будто застило. А что ж, погреб-то у нас глубокий, почитай, метра три будет. Она об лестницу ударилась и позвонки себе перебила. И в глазах укор вечный застыл… — Екатерина Матвеевна всхлипнула и замолчала.

Я отстранилась от этой непонятной женщины, боясь, как бы она и мне нечаянно чего-нибудь не переломила, и теперь, сохраняя на лице выражение полного женского взаимопонимания и вежливости, ловила каждое ее слово, чтобы ничего не упустить. Она продолжала:

— Любочка никому ничего не сказала, конечно. Поняла меня. Да и как тут не понять? Она же любила меня… Простила. Людям сказали, что сама свалилась по глупости. Лечили ее долго, да только до коляски вон и долечили, а дальше не смогли. Петенька злой ходил, писать ничего не мог, только бумагу переводил. Хорошо хоть мы ее в туалете использовали и не так жалко было. Он подозревал, что я к сестре руку приложила, но та молчала, а мне и вовсе без надобности говорить. А однажды, когда он уже со мной спать начал, он говорит: чего тебе за двоими ходить? И рассказал мне весь свой план. Долго думал над ним, а вот же придумал, и все так оно и случилось, как замышлял — признали его книги-то… Сыпани, говорит, сестренке мышьяку в еду, а меня похоронишь. Я сначала не поняла, зачем это все, но он же, если начнет убеждать, так кого хошь уговорит. Ты, говорит, делай, а я тебе все подсказывать буду по ходу. А сестра все равно не жилица, лишнюю долю съедает, а каково тебе, мол, одной горбатиться? И то правда, я ведь и за ней, больной, и за ним ходила, чтобы он писать не переставал, а то уж грозить начал, что брошу все и уйду и тогда живите как хотите. Я уж извинялась перед ним, любезничала по-всякому, а тут-то Он и предложил мне свой план. Говорит, делай или прощай, живи со своей сестрой. А я как представила, что с Любаней одна останусь да в глаза ее укоряющие смотреть буду, так и перевернулось все внутри… Век не забуду, как она на меня тогда смотрела, когда я ее мышьяком-то кормила. Словно поняла все, есть сначала не хотела, все отказывалась, не голодная, говорит, не хочу… Пришлось вот так силком и вливать… — Она вздохнула и высморкалась в платок. — Петенька держал, а я вливала отравленный суп ей в рот. Суп тогда, помню, вкусный был, гороховый, ее любимый. И чего она отказывалась? А она ж шевелиться не могла совсем, только верхняя часть работала. Ну и померла сестренка. Царство ей небесное, — она набожно перекрестилась. — Мы ее под Петеньку нарядили, постригли, подмазали. Они, правда, похожи были на лицо. И всем сказали, что Петя умер. У нас туг, в деревне, все просто, никто и не проверял, отчего помер. Потом — тогда как раз Брежнев умер, и всем вообще не до Пети было — только о вожде и говорили, его жалели, плакали все. Так что схоронили мы ее, то бишь Петеньку моего, а он сам в кресло сел и парик все носил, пока свои волосы не отросли. Его, честно говоря, в деревне не очень жаловали. Люди и не жалели, что он помер, а мне и на руку. К нам в дом вообще никто не ходил, мы ж на отшибе живем, нелюдимые всю жизнь были. Петенька, помню, все радовался, что так удачно все сошло. Он хотел пару-тройку лет выждать, чтобы смерть его в умах укоренилась, а потом уже писать. За это время и погреб этот выкопал, все здесь устроил потихоньку. А тут как раз и перестройка началась. Ну, словно Господь помогал нам, своей десницей вел. В девяностом году, когда он первую книжку про перестройку написал и наказал мне в издательство ехать, мне так страшно было, кошмар просто. А он говорит, что все будет хорошо, что все рассчитал и время нынче такое, мутное, значит, что можно хорошую рыбку поймать на гнилую наживку. Все ж таки умница он у меня был, что ни говори. Гений похлеще Толстого. Я потом уж и бояться перестала, когда другие книжки пошли. Тем более что в издательстве так хорошо принимали, по телевизору показывали. Мне Петенька все подсказывал, что нужно говорить, как на вопросы отвечать, как вести себя — все знал…

— А в издательстве не догадывались? — решилась я наконец нарушить этот удивительный монолог.

— А кто их знает? — пожала она плечами. — Поди догадайся тут: могила есть, вся деревня видела, как хоронили, рукописи все на одной машинке отпечатаны, на той, что у него и раньше была. Он же когда в издательства свои рукописи носил, они его запомнили и подтвердили, что да, был такой, писал, приходил, но не печатали. А почему — не помнят. Не-е, мой Петя все продумал, — она гордо посмотрела на меня. — Только вот как ты догадалась?

— Мне сон приснился. Правда, там сами эти книги писали…

— У-у, милая, так уже многие думали. Все проверяли, не я ли сама пишу, — она хихикнула. — А у меня образования нет, да и на виду вся. Мне и охрану приставили, потому что я попросила специально. Пусть, думаю, смотрят, что я ничего не пишу и на машинке не стучу. А на сестру вообще никто внимания не обращал. Петенька спустится сюда и работает сколько хочет, его не слышно. Туг и телевизор, и газетки я ему носила, чтобы, как он говорил, фактура была. Только вот машинка намедни сломалась. Он меня стал винить, что будто я схимичила. А мне оно надо? Привыкла уж, да и иногда на самом деле его за сестру принимала…

— А о чем он сейчас писать собирался?

— А кто ж его, гения, знает? — искренне удивилась она. — Предсказания — дело нам неподвластное. Он только фактуру собирал, газеты читал, вырезки делал. Переживал все, творческими муками исходил…

— Да уж, видела я вчера эти муки, — пробормотала я себе под нос.

— Что говоришь?

— Говорю, что теперь делать собираетесь?

— А ничего. Закрой меня здесь и уходи с Богом. Мне без Петеньки на земле делать нечего, за ним пойду… — Она тупо уставилась в пол, шевеля разбитыми губами.

— Вас же найдут здесь! — удивилась я.

— А ты крышечку сверху закрой и шкапчик запри. Пока будут искать, я уж его догоню. Он еще недалеко ушел, я его еще слышу, меня зовет…

— Что, и на том свете писать собирается с вашей помощью?

— А что? Его великий дух бессмертен, пусть творит. А мне, может, судьбой так означено, чтобы ему помогать. Иди уж, а то скоро светать начнет.

— Вы уверены?

Она так глянула, что меня бросило в дрожь от этого холодного, уже почти неживого взгляда. Да, на этой земле, ей, пожалуй, и вправду делать уже нечего. Она больше там, с ним, чем здесь. Бог сам простит ее или накажет, а я не имею права решать ее судьбу. Да и некому в нынешней России осудить эту заблудшую женщину — сами все погрязли по уши…

— Воля ваша. Прощайте, Екатерина Матвеевна. — Я поднялась. — Встретите мужа, привет от меня передайте…

И туг, словно из-под земли, пронесся тяжелый вздох, и я явственно услышала голос Ванилина:

— Гони ее прочь…

Я вздрогнула и испуганно перекрестилась, а вдова удивленно посмотрела на меня:

— Что это с тобой?

— Вы… ничего сейчас не слышали? — дрожащим голосом спросила я.

— Все я слышала, — поникла она. — Это его дух здесь колобродит еще. Вишь, ругается опять. Иди уж с Богом…

Чувствуя, что сейчас тоже сойду с ума в этом жутком погребе, я быстро подошла к трупу, проверила пульс и, убедившись, что он уже остывает, опрометью бросилась из склепа.

 

5

Выбравшись наверх и не закрыв никакие люки и шкафы, я побежала к выходу, чтобы скорее глотнуть свежего воздуха и избавиться от ощущения, что за мной гонится нечистая сила в образе разъяренного духа Петра Ванилина, величайшего писателя современности. На крыльце остановилась и начала жадно глотать воздух, ухватившись за перила. Небо уже посветлело. Из сарая важно вышел черный петух, бросил на меня презрительный взгляд, тяжело взлетел на забор, задрал клюв и закукарекал на всю ивановскую, разгоняя последние звезды на небе. Пропев четыре раза, он глянул на меня, проверяя произведенный эффект, и я показала ему большой палец, дескать, здорово ты им всем дал, Петруша!

У ног моих что-то замычало, и я вспомнила об охранниках. Оба лежали с открытыми глазами и с выражением глубокой ненависти смотрели на меня.

— А, уже очухались! — проговорила я, чувствуя душевный подъем от деревенской зорьки и петушиного крика, раздававшегося уже со всех концов. — И что мне теперь с вами делать?

Наклонившись, я сорвала с их ртов пластырь, и они туг же, дуэтом, начали ругаться:

— Сука! Гадина! Я тебя живьем сгною! В порошок сотру!

— Ну-ка цыть, мальчики! — прикрикнула я и пнула Игорька в бок. — Мне с вами посоветоваться нужно.

Они удивленно замолчали. Смотреть на них, лежащих рядышком, перепеленутых скотчем, было уморительно, но я не смеялась, чтобы не оскорблять их мужское достоинство.

— Чего ты от нас хочешь? — простонал Леонид.

— Кто ты такая? — прохрипел Игорь.

— Я и сама не знаю, — честно ответила я. — Вот и хочу посоветоваться, — и присела на ступеньку. — Скажите, только честно, вы знали, какая грандиозная афера проворачивалась в этом невзрачном домишке, который вы охраняли?

Они заморгали глазами, и Игорь сказал:

— Что ты несешь? Какая афера? Здесь все чисто, мы проверяли!

— Даже следили за Катериной, — поддакнул Леонид. — Честное слово.

— А ваш начальник, Чуйко, мог знать?

— Да о чем знать-то?!

— Что все эти книги и предсказания — полная туфта! Что Ванилин не умирал пятнадцать лет назад и писал все книги, сидя в инвалидной коляске под видом сестры, считай, на ваших глазах, и обмишурил полмира! И все это благодаря вам!

Парни остолбенели. Рты их раскрылись, и кровь сошла с ошеломленных лиц. Потом Игорь неуверенно пролепетал:

— Ты шутишь?

— Да, лучше скажи, что шутишь, — попросил Леонид.

— Нет, не шучу, а чего вы так испугались?

Они переглянулись.

— Ты что, не врубаешься? — тихо спросил Игорь.

— Пока нет.

— Тогда так. — Он задумался, скосил глаза на друга, потом на меня и твердо произнес: — Если все это правда, а я почему-то склонен тебе верить, то развязывай нас и нужно срочно валить отсюда. А то нам всем конец. Давай, потом все объясню.

И я почему-то ему тоже поверила и стала освобождать их от пут.

— Где ты так вязать научилась? — проворчал Леонид. — Даже пошевелиться нельзя.

— Научишься с вами, — буркнула я. — Учтите, если что-нибудь попробуете выкинуть…

— Да ну тебя к черту! — выругался Игорь. — Хватит с нас уже и вчерашнего. С тобой мы потом разберемся, а сейчас нужно линять. Можешь наши пушки взять, если не веришь.

— Ладно уж, оставьте себе, мне и без пушки хорошо.

Потирая руки, они, кряхтя, поднялись и синхронно потянулись. Я невольно залюбовалась их красивыми мужскими телами. Эх, еще бы мозгов добавить — цены бы не было! А если еще и любить научить? Да чтобы сердцем, а не… Впрочем, это уже из области несбыточных фантазий.

— Держи лапу, Мария, — серьезно сказал Игорь и протянул мне здоровенную ладонь. — Уважаю таких.

Я скромно сунула ему свою маленькую лапку и скривилась, когда он ее сжал.

— И мою держи, — пробасил Леонид, немного смутившись. — Не обижайся на нас — мы на работе.

— Забудем, — смутилась и я, пожимая его руку. — Так что теперь делать прикажете?

Рассовав свои пистолеты за пояса, они почесали затылки, и Игорь сказал:

— А где хозяева?

— В подвале. Ванилин мертв, а Екатерина только собирается.

— В каком еще подвале? — удивился Леня. — Нет тут никакого подвала, только там, на огороде, погреб.

— Неудивительно, что у вас под носом такое провернули, — усмехнулась я. — Идемте, покажу.

Я провела их в спальню и показала люк в шкафу.

— Только я туда больше не полезу, с меня хватит, — решительно заявила я.

— Разберемся, — проворчал Игорь и стал спускаться по лестнице в люк, его друг последовал за ним.

Минут через пять, посеревшие, они вылезли обратно. Леонид сказал, усевшись на кровать:

— Вот это да, мать твою! Как же мы проморгали?

— Что с трупами делать будем? — спросил Игорь, глядя перед собой.

— С трупами?! — изумилась я. — Там же только один должен быть!

— Катерина на наших глазах отошла. Наглоталась какой-то гадости, — он поморщился. — Что за народ? Понатворят черт знает что, а потом сбегают. А мы туг отдувайся за них!

— По-моему, Чуйко ничего не знает, — неуверенно проговорил Леня. — Я бы его сразу раскусил, по глазам.

— А думаешь, директор издательства знает? Вряд ли бы он на такое пошел. Слишком большой риск, — сказал Игорь.

— Ха, риск, тоже мне! — усмехнулся горько Леонид. — Сейчас и похлеще аферы проворачивают, и ничего! Ты «МММ» вспомни! А наши чем лучше?

— Если они знают, тогда нам точно трандец, — подытожил Игорь. — Представляешь, какая буча подымется, если все всплывет? Это ведь огромные бабки! Да нас всех уберут, лишь бы замять это все. Нет, я на это не подписываюсь. В контору я не поеду.

— То-то я думаю, что больно много внимания к этой персоне, — задумчиво проговорил Леонид. — И охрана у нее, и открытый кредит в банке, и вообще никого не подпускают…

— Вот и я говорю, что все им известно. Надо сматываться.

— Куда сматываться? У тебя что, тайная квартира есть? У меня полный голяк — только на вокзал или к бомжам в канализацию, — расстроенно проговорил Леонид.

Игорь нервно вскочил и забегал взад-вперед по спальне, хрустя костяшками пальцев.

— Вот сволочи, как же они нас всех надуть умудрились? — цедил он сквозь зубы. — Жалко, что подохли, а то бы я их своими руками выпотрошил!

— Сядь, не мельтеши, Игорек, — досадливо поморщился Леня, — без тебя голова кругом. Надо срочно что-то придумать. Может, бросить все и доложить начальству, что померли сами? Пусть решают, как им с этими книгами быть, а? Мы будем молчать, будто и не было ничего,

А про меня вы уже забыли? — тихо на помнила я о себе. — Я-то молчать не собираюсь…

Они переглянулись и недоуменно уставились на меня, словно я спорола несусветную чушь. Игорь сказал:

— Тебе мало наших нервов, так ты и всему свету собралась их попортить? На хрен тебе это все?

— Да и кто ты вообще такая? — подозрительно спросил Леонид. — Где так махаться научилась?

Я сделала шаг назад и на всякий случай приготовилась защищаться, видя, что ребята немного забылись от страха.

— Я — внучка Ванилина, — улыбнулась я. — И драться я не умею, просто вы слишком самоуверенны, мальчики. До тебя, Ленечка, я в последний раз и пальцем не дотронулась, если помнишь. Ты сам в обморок упал.

Он залился краской и стыдливо отвернулся. Игорь нахмурился и проворчал:

— Ладно, это все сейчас не важно. Надо как-то выкручиваться из этого дерьма. Кстати, — он посмотрел на меня, — где наши друганы?! Черт, я и забыл совсем!

— Они спят на огороде, не бойтесь, — усмехнулась я. — У меня есть предложение для вас.

— Какое? — хором спросили они.

— Я могу забыть о том, что видела здесь, причем навсегда. Хотите?

— Да!!! — в один голос вскричали они, подавшись ко мне с горящими глазами.

— Тогда так. Вы сейчас собираетесь и едете к своему начальству. Тем, что на огороде, ничего не говорите о трупах — чем меньше людей об этом знает, тем лучше для них и для вас. Придумайте что-нибудь. А начальству скажете, что я узнала своего деда в больной сестре. Узнала по фотографии, которая была у моей матери. Как — не важно. В общем, Ванилин, поняв, что раскрыт, кончил жизнь самоубийством, вместе с женой. За молчание мне нужно… — я задумалась, — не меньше двухсот тысяч баксов. Я девочка честная и никого шантажировать не собираюсь. Издательство может потерять гораздо больше, если обман раскроется. Их даже могут посадить за эту аферу, согласны?

— Это все и так понятно, — скривился Игорь. — Ты дело говори, и покороче.

— А я уже почти все сказала. Вы даете мне свой телефон, по нему я найду вас и заберу деньги. Как вы все это обставите с начальством — меня не волнует. Но если все получится, то от меня из этих денег вам обломится полтинник…

— Пятьдесят баксов, что ли? — криво усмехнулся Леня.

— Пятьдесят тысяч баксов, — тихо поправила я. — Но это уже между нами. Потом я растворюсь, и обо мне больше никто не услышит. Я давно мечтала рвануть куда-нибудь на Багамы и поселиться там.

— А если начальство пошлет нас подальше? — спросил Игорь, обдумывая мое предложение.

Что ж, тогда я буду вынуждена предъявить миру имеющиеся у меня доказательство, — я посмотрела на них своими ясными глазами и скромно улыбнулась. — Тогда первыми, кого распнут, будете вы, мои хорошие. Ну как?

Скрип мозгов в их головах усилился, отражаясь на озабоченных лицах, потом стал стихать, и наконец Леонид спросил:

— А что за доказательство?

— Его вы получите, когда принесете деньги, — я продолжала улыбаться. — И не вздумайте шутить со мной. Этот вариант хорош для всех, если, конечно, вы в состоянии это понять.

— Ну-у, есть еще один вариант, — почесал подбородок Игорь, бросив на меня оценивающий взгляд.

— Нет, голубчики, — тут же перебила я, — прикончить меня и все замять вам не удастся ни сейчас, ни потом. Или хотите еще раз со мной поиграть? Учтите, что никаких денег после этого я вам уже не дам. Все заберу себе. Вам даже нечем будет заплатить за больницу…

— Какую больницу? — опешил Леонид.

— В которую вы обязательно попадете, если вздумаете со мной шутить, — невозмутимо проговорила я и почти невидимым движением провела рукой по тяжелым портьерам на окне. Нижняя половинка их отделилась и медленно опала на пол, срезанная моим острым, как бритва, ногтем.

Они ошеломленно уставились на нее, потеряв дар речи, а я ласково сказала:

— Но вы же не хотите этого, мои хорошие?

С трудом оторвав взгляд от шторы, Игорь хрипло произнес:

— О'кей, Мария, ты, наверное, права.

— Фантастическая баба, — пролепетал Леонид, глядя на меня во все глаза. — Ты же это, и с нами такое могла сделать? — Он посмотрел на штору.

— Ну не сделала же. Так как, хотите быть моими друзьями?

— А не обманешь?

— Увы, не умею, — вздохнула я грустно. — Господь не наделил таким талантом, а то бы сейчас не сидела здесь с вами.

— Тогда по рукам, — Игорь поднялся. — Лично я давно хотел иметь в друзьях нечто, подобное тебе, но все никак не встречал раньше.

— И я, — вздохнул Леонид. — Ну что, рвем отсюда?

Мы вышли из дома и пошли на огород. Все пятеро охранников мирно дрыхли, усыпленные эфирным порошком, хорошо действующим в закрытом пространстве. Мои новые друзья подивились такому, но ничего не сказали. Вытащив Вулдыря, сосущего во сне большой палец, из голубого «Ауди», мальчики проветрили машину и отдали мне ключи.

— Все, езжай, пока они не проснулись, — сказал Игорь. — Мы с ними сами разберемся, наплетем что-нибудь. Вот мой телефон, — он дал мне визитную карточку. — Здесь и рабочий, и домашний. Звони в любое время, если нужна будет помощь. А сегодня, думаю, к двенадцати часам все будет ясно с бабками. Буду ждать звонка.

И не забудь доказательство прихватить, — напомнил Леонид. — А где, кстати, наша машина? Вчера Чуйко так развонялся, когда узнал, что ты ее угнала. Всех на уши поднял, приказал охрану усилить. Видишь, как усилили? — он скорбно кивнул на спящих товарищей. — Разгильдяи, мать их так!

— Машина во-он в том лесочке стоит, в малиннике, — я показала на рощу. — Ну пока, мальчишки. Желаю удачи.

— Береги себя, — проворчал Игорь. Выехав с огорода, я кинула прощальный взгляд на дом, мир в котором так нечаянно, но основательно разрушила своим неумеренным любопытством, помчалась в Москву…

 

6

Оставив машину за три квартала от дома на платной стоянке, я пошла домой пешком. Там приняла ванну, переоделась, позавтракала, читая записку Валентины, состоящую всего из трех слов «Где тебя носит?!», и улеглась на тахту убивать время до двенадцати, еще раз перечитывая роман Ванилина «Восстание абреков». Теперь уже ничего, кроме неприязни и отвращения от убогого слога и примитивного сюжета этой писанины, я не испытывала. Все-таки предвзятость, с которой читаешь книгу, много значит для материального благополучия ее автора, горько думала я. Этот сумасшедший писатель был по-своему гениален, что ни говори. Попробуй, додумайся до такого! Это ж надо: похоронил сам себя, зная, что глупые люди именно так отнесутся потом к его творениям, а не иначе. За одну такую прозорливость можно давать Нобелевскую премию. Лучше бы он взял и написал роман с таким сюжетом, тогда бы его точно напечатали и признали при жизни. А так какой смысл в этой шумной славе без поклонников? Только лишь деньги, да и то он не мог ими в полной мере воспользоваться и насладиться. Странная все-таки это штука — человеческая психика. Никогда не знаешь, что она выкинет в следующий миг, что ею движет и как ей угодить. Этому Ванилину позавидовали бы многие действительно великие мира сего, ибо ему, наверное, первому за все время существования человечества удалось испытать посмертную славу при жизни. Славься в веках, мертвая слава!..

Поставив будильник на одиннадцать часов, я решила немного поспать. Неизвестно, как поведет себя издательское начальство, и, может быть, мне еще придется сегодня немало потрудиться на благо обманутого отечества…

Но все прошло так хорошо, что я даже удивилась. Игорь, которому я позвонила в полдень на работу, спросил только, где и как я хочу получить деньги. По специфическому шуршанию в трубке я догадалась, что нас подслушивали, но мне было все равно.

— Только помни, чтобы за тобой не было «хвоста», — строго сказала я ему. — У вас есть только одна попытка спасти свое имя. Если хоть что-то замечу или даже почувствую, то в следующий раз встретимся уже только в суде, где я буду давать против вас свидетельские показания. Понял? Только один раз. Я очень чуткая и очень обидчивая. Объясни всем, что не нужно пытаться меня выследить и убить.

— Уже объяснил, — буркнул он. — Где?

— Помнишь, куда вы меня привозили вчера?

— Помню.

— Войдешь в мой подъезд в тринадцать ноль-ноль и оставишь сумку на площадке второго этажа. Если с тобой кто-то будет — лучше вообще не приезжай. Оставишь и уходи.

— Никого со мной не будет, не бойся. Туг все всё поняли и рассчитывают на твою честность. Кстати, как с тем доказательством?

— Оно будет лежать там же, на площадке. Все.

Я повесила трубку, вышла из телефонной будки и пошла к соседнему дому, где должна была озолотиться на энную сумму. Усевшись на лавочке у подъезда, я стала ждать, высматривая возможных шпионов, которые захотят устроить мне ловушку. Выглядела я лет на пятьдесят старше. На мне был седой парик, очки, старое платье с подушкой под ним и древние туфли из гардероба Валентининой бабушки. Старушка, сидящая у подъезда и вспоминающая молодые годы, вряд ли могла привлечь чье-то внимание. Ни одного подозрительно лица я не заметила. В назначенное время к дому подкатил тот самый серебристый «БМВ», из него вышел Игорек с толстым «дипломатом» в руке и прошел, даже не взглянув на меня, в подъезд. Больше никого в пределах видимости не было. Я встала, согнулась пополам, заложив руку за спину, и, кряхтя, потопала за ним.

Игорь стоял на площадке второго этажа и растерянно озирался вокруг, не видя никаких следов доказательства, которое я обещала оставить. Увидев меня, он почтительно посторонился, пропуская, а я, поравнявшись с ним, сказала старческим голоском:

— Ты, что ли, Игорь будешь?

Он вылупился на меня, но не узнал.

— Ну, — буркнул он.

— Я от Машеньки. Енто она просила взять, — я ткнула пальцем в «дипломат» и потянулась к нему затянутой в перчатку трясущейся рукой.

Он тут же отстранился и обалдевшим голосом спросил:

— А доказательство? Она ничего… то есть не передала?

— А как же, конечно, сынок, конечно. Гуторила, что енто доказательство в деревне под ангелом лежит, мол. Там все и найдете.

Он еще больше опешил, глядя мне в очки. Задача была не для средних умов, но все-таки через полминуты до него дошло то, что я имела в виду. Я уж, честно говоря, и не чаяла. Он хмыкнул и протянул мне «дипломат» со словами:

— Ну и лиса, эта ваша Маша. Додумалась же…

Ухватив тяжеленный кейс, я поковыляла к лифту, бросив ему через плечо:

— Иди с Богом, милок, иди…

Он побежал вниз. На лице у него застыло восхищение. Я услышала, как завелась и отъехала его машина, вошла в лифт, поднялась на последний этаж и влезла на плоскую крышу. Там скинула дурацкий маскарад, сунула «дипломат» и платье в наволочку, спустилась в другой подъезд и вышла на другую сторону дома, неся подушку под мышкой. Через пять минут я была уже у себя.

Еще через полчаса уже звонила из будки на улице Игорю.

— Привет! — весело сказала я. — Извини, забыла отдать тебе ключи от вашей машины.

— Все нормально, деньги пересчитала? — спросил он хмуро.

— Да, все о'кей. Ты можешь приехать еще раз и тоже один?

— Теперь могу. Они только что угомонились. Прямо сейчас?

— Да, жду, — и бросила трубку.

Через пятнадцать минут он уже открывал предо мной дверцу «БМВ», выбритый и элегантный, в свежей рубашке с синим галстуком. Потом сел за руль и спросил:

— Куда ехать?

— Прямо.

Он тронулся и медленно поехал вперед по Новослободке. Я вытащила из пакета на коленях ключи от «Ауди» и протянула ему.

— Машина на стоянке, вон там, — и показала стоянку, которую как раз проезжали. — А это вам с Леней, как договаривались, — и показала ему остальное содержимое пакета — пятьдесят тысяч баксов, набросанных как попало, потом кинула пакет на заднее сиденье.

— Я уж думал, что ты тогда пошутила насчет них, — сдерживая довольную улыбку, проговорил он. — Ленчик вообще заявил, что ты нас надула. А что это за бабка от тебя приходила?

— Так, соседка, а что?

— Ничего, больно шустрая. А как ты до доказательства додумалась, хитрованка?

— Ну ведь все правильно? — надулась я.

— Это да, только наши чуть все волосы себе не повыдирали, — он усмехнулся. — Наверное, никто их еще так не надувал.

— Они теперь не собираются останки в могиле заменить на мужские?

— А кто их знает, что они там думают, — пожал он плечами. — Я так и не понял до сих пор, известно им было обо всем или нет. Но мое дело маленькое. Кстати, ты что сегодня вечером делаешь?

И серьезно посмотрел на меня.

— Извини, но мы всего лишь друзья. Останови, я выйду. Еще увидимся как-нибудь…

* * *

На следующий день я вошла в кабинет босса и, как всегда, бодро сказала:

— Доброе утро, босс.

Он поднял свою большую голову, оторвав глаза от книги, которую держал в руках, и я увидела ее название: «Восстание абреков».

— Ну как отдохнула? — спросил он сухо.

— Отлично.

— Тогда садись и слушай.

Я села, скромно сложив руки на коленях, и приготовилась к наставлениям.

— Ты как относишься к тому, чтобы провести одно расследование за счет заведения? — Он вопросительно посмотрел на меня поверх

очков.

— Простите, какого заведения?

— Нашего заведения.

— И что за расследование? — удивилась я.

— Ты читала книги этого нового Нострадамуса? — он показал мне «Восстание абреков».

— Так, мельком, а что?

--А я прочитал очень внимательно все его пять книжек, включая и эту, пока тебя не было. И знаешь, к какому выводу пришел?

— Понятия не имею, — пожала я плечами.

— Я прокрутил в своей гениальной голове один фантастический на первый взгляд, но вполне реальный вариант, — важно заговорил он. — И пришел к выводу, что этот Ванилин жив-здоров и написал все эти, с позволения сказать, шедевры уже в наше время. Не знаю, как, но он сфальсифицировал свою смерть. Я намерен доказать это, провести эксгумацию останков и найти живого писателя. Если повезет, то мы сможем на этом неплохо заработать, немного пошантажировать издательство, которое наверняка не подозревает об этом мошенничестве. Как ты на это смотришь?

Изобразив на лице изумление, я спросила:

— И сколько вы рассчитываете на этом заработать?

Он повел носом, почесал подбородок и проворчал:

— Сколько, сколько… Сколько дадут. Они не один миллион на этом заработали, это уж точно. Может, и все пятьдесят тысяч запрошу, хотя это и очень рискованно… Но я уверен, что эти книги писались в наше время по газетным статьям и телевизионным репортажам.

— Одну минуточку, босс…

Я вышла из кабинета, взяла из-под стола «дипломат», вернулась обратно, положила перед ним на стол, раскрыла и повернула деньгами к нему.

— Мелко копаете, босс. Я заработала на этом не пятьдесят, а сто пятьдесят тысяч долларов. Так что будьте добры распорядиться и начать надстраивать за счет заведения еще один этаж. Там у нас будет библиотека для подобного рода шедевров…

* * *

P.S. На следующий день почти во всех газетах появились сообщения о безвременной кончине вдовы известного писателя и предсказателя Петра Ванилина. Также говорилось, что тщательные поиски оставшихся, возможно, рукописей в доме и прилегающих к нему постройках ни к чему не привели. Видимо, книга о чеченской войне была последним, что видел предсказатель в своих видениях. Вместе с соболезнованиями издательство выражало надежду, что это может означать конец всем страшным потрясениям, изнуряющим Россию на протяжении последних десяти с лишним лет…

 

Глава 4 ЗОЛОТАЯ ВЕЧЕРИНКА

 

1

Валентина, уже было потерявшая надежду обрести свое место в жизни новой России, где демократия одержала полную победу над разумом, теперь наконец успокоилась и даже ; была счастлива. Каждое утро, приготовив мне, еще спящей, завтрак, она спешила в контору, чтобы разбудить и накормить Родиона, к которому относилась как-то по-особому. Она заботливо опекала его, следила за его внешностью, не допуская, чтобы на одежде появлялась лишняя складочка или он забыл побриться. Тот ничего не имел против и даже немного побаивался ее внушительного вида и строгого голоса, послушно выполняя все ее указания и настойчивые советы. Я просыпалась в восемь часов, разминалась, съедала завтрак и шла пешком на работу, где все уже было вылизано, вычищено и готово к приему клиентов. Иерархия в нашем дружном коллективе распределялась следующим образом: босс командовал мной и побаивался Валентины, я боялась босса и Валентину, а Валентина гоняла нас обоих, плюя на субординацию. В результате мы неплохо ладили друг с другом и ни в чем себе не отказывали. Фонд помощи безработным детективам России, основанный боссом в самом начале деятельности агентства и на счет которого поступали заработанные нами немалые деньги, проматывал свое состояние на нищих старушек и пенсионеров, проживающих в нашем районе. Каждый из них мог прийти к нам в любое время и поговорить с боссом. Тот по внешнему виду, наличию синяков под глазами или перегара изо рта определял, стоит помогать или нет. Если да, то выдавал удостоверение нештатного детектива нашего агентства, после чего человек переставал проклинать государство, которое по полгода не выплачивало пенсии, и исправно получал зарплату у нас. Но этого боссу показалось мало, и он открыл в районе еще и Школу юных детективов России, арендовав под это дело помещение давно пустующей средней школы. Измученная бездельем, наркоманией, проституцией и бандитизмом, молодежь гурьбой повалила туда учиться на Джеймсов Бондов и Мат Хари. Родион целыми днями пропадал там, читая лекции, и иногда затаскивал и меня, чтобы юные частные ищейки знали, каким не нужно быть, если хочешь стать хорошим детективом. Я не обижалась. За прошедшую неделю на будке вырос еще один этаж, и теперь уже никто бы не осмелился назвать ее трансформаторной. Только старожилы двора по привычке еще обзывали ее так, когда объясняли прохожим, как пройти через двор. Мы ничего не имели против.

Черный «Кадиллак» длиной с железнодорожный состав я заметила еще издалека, как только вошла во двор. Он стоял у дверей нашей конторы, занимая почти все свободное пространство двора. Рядом курили два мрачного вида верзилы в черных костюмах, из-под которых во все стороны выпирали накачанные мышцы и рукоятки пистолетов. Подивившись столь раннему визиту важных гостей, я направилась к двери.

— Стоять! — коротко бросил один амбал и сунул руку за пазуху. — Опусти руки и повернись, только медленно!

Я спокойно повернулась и с улыбкой произнесла:

— Простите, это вы мне?

— Куда прешь? — нежно поинтересовался другой.

— На работу.

Они переглянулись, и один хмыкнул:

— Ты ничего не перепутала?

Я скосила глаза на табличку агентства: та была на месте.

— Нет, — облегченно выдохнула я. — Я тут работаю секретаршей.

— Все с тобой ясно, — гаденько расплылся в ухмылке один, — секретарша, ха-ха! Ладно, валяй, только не шуми — там наш шеф.

— Может, тебе пару резинок подкинуть? — подмигнул второй, и они оба заржали мне в спину, когда я пулей влетела в дверь.

В приемной, в кресле для посетителей, сидела чем-то очень взволнованная Валентина. Увидев меня, она вскочила и испуганно зашептала:

— Где тебя черти носят?! Нашего Родиошу сейчас, наверное, прикончат! Там какой-то мафиози его донимает! — Она округлила глаза. — Ой, боюсь я что-то!

— Он что, пытает его? — так же шепотом спросила я, бросая сумочку на стол.

— Пока еще нет. Ты видела тех двоих у машины на улице? Они туг все обшарили, прежде чем шефа своего впустить, меня чуть не убили, сволочи! Родиоша просил, чтобы ты сразу зашла, как появишься…

— Что ж ты молчишь?

Постучав в дверь кабинета, я приоткрыла дверь и спросила:

— Можно, босс?

— Зайди, — буркнул он, зажав трубку в зубах. — Знакомься — это наш новый клиент. Его зовут Андрей, или Золотой.

— Очень приятно. Мария, — пролепетала я и присела на краешек кресла.

Мужчине было около пятидесяти, одет он был с иголочки, на правой щеке от нижнего века до подбородка виднелся жуткий шрам, но он не слишком портил вполне добродушное лицо с проницательными ясными глазами цвета морской волны, внимательно разглядывавшими меня. На голове у него сияла копна абсолютно рыжих волос, блестящих и хорошо уложенных, и мне стало понятно, почему его зовут Золотым. В детстве я тоже была рыжей, и только когда выросла, волосы немного посветлели, но в душе я все равно оставалась рыжей. Братья так и звали меня Рыжей Пантерой. Отец говорил, что рыжие в силу своих природных особенностей, как правило, все очень умные, хитрые и весьма опасные люди. Причем это относилось лишь к тем, у кого рыжими были только волосы, а не лицо и тело. У Золотого, как и у меня, лицо не было рыжим, таким образом, мы с ним относились к весьма редкой, отмеченной Богом породе людей. По его взгляду я поняла, что он тоже знает об этом и теперь пытается понять, что скрывается у меня внутри.

Пока мы переглядывались и принюхивались друг к другу, босс вежливо молчал. Потом, когда Золотой отвел глаза и удовлетворенно кивнул ему, проворчал:

— У клиента возникли сложности, Мария, и он просит помочь.

— А те двое, что на улице, они уже не справляются? — пробормотала я.

— Справляются, но с другими сложностями, — мягко улыбнулся Золотой-Андрей. — У меня проблема несколько иного рода. Я могу утонуть…

— Понятно, — вздохнула я, — вы не хотите тонуть в одиночку и решили прихватить и нас.

— Не нас а тебя, — уточнил босс. — Анд рей мне все рассказал, и я подумал, что тебя не затруднит роль девушки для сопровождения. Это совершенно не опасно, как я понял, а ты хоть немного развлечешься. Ему нужна рядом не просто девушка с хорошей внешностью, а еще и умная…

— Но почему именно я?

— Ему порекомендовали именно тебя, — пожал плечами Родион. — Помнишь тех клиентов, которые потеряли труп своего главаря? Это они посоветовали, уж больно ты им понравилась.

— А что я должна делать?

— Почти ничего, — сказал Золотой. — Просто быть со мной рядом во время одной встречи и смотреть в оба. Вас никто не знает, все примут за обычную пустышку с панели. Я еще точно не знаю, кто и как, но чувствую, что меня хотят обмануть. Из своих я уже никому не доверяю, поэтому был вынужден прийти сюда. Насколько мне известно, вы беретесь за любую работу, невзирая на лица и сложность задания. Я уже объяснил вашему начальнику, что гарантирую вашу полную безопасность, и он согласен…

— Интересно, а если вас прихлопнут? — возмутилась я. — Со мной тогда что будет?

— В этом-то и суть вашего задания. Сейчас я все объясню. Видите ли, на эту встречу нужно идти без всякой охраны и оружия, но можно взять девушку — так мы договорились с партнерами. Их будет четверо, и они тоже явятся с девицами. Нам нужно обсудить кое-что. На всякий случай я решил прихватить вас. Мне рассказали о вашей находчивости, а теперь я и сам вижу, что вы мне подходите. Если, не дай Бог, со мной что-то случится, хотя вроде и не должно — я только предчувствую, — вы должны будете вернуться и сказать вашему боссу, кто доставил мне неприятности. Он уже знает, как поступить дальше.

— А если и меня прибьют заодно с вами?

— Не обольщайтесь. Таких красивых девушек в нашей организации не убивают, а используют по назначению. Вас отправят в какой-нибудь бордель, и все дела. Оттуда вы легко сбежите и явитесь к боссу. Но, повторяю, это в самом худшем случае, на самом деле там ничего произойти не может. Просто береженого Бог бережет, и я решил перестраховаться.

— Это и в самом деле вполне невинная встреча, — вставил Родион. — Я уверен на сто процентов, что все обойдется. К тому же мы неплохо заработаем…

— Надеюсь, мне на похороны хватит, — съязвила я. — И когда нужно приступать?

— Прямо сейчас, — повеселел босс. — Встреча назначена на двенадцать. Тебя отвезут куда нужно. Сегодня вечером ты уже будешь дома.

— Но мне, наверное, нужно переодеться?

— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Золотой. — Так вы согласны?

— А у меня есть выбор? — вздохнула я и зло посмотрела на босса. Тот ободряюще кивнул.

Через пять минут Золотой уже выводил свое приобретение под ручку из дверей офиса. Мордовороты, на которых клейма негде было ставить, услужливо вытянулись и бросились открывать двери «Кадиллака». Остановившись, Золотой показал на меня и сказал:

— Если хоть одна пылинка с нее упадет, я вырву ваши поганые сердца и скормлю вашим гулящим матерям. Все ясно?

Те испуганно вздрогнули и согласно кивнули. Мы сели в машину, устроившись друг против друга в просторном салоне шикарного автомобиля, и нас куда-то повезли. Золотой открыл бар, разлил по фужерам шампанское, предложил мне и, хитро прищурившись, проговорил:

— Как я понял, ваш босс ничего не знает про вас?

— В каком смысле? — я чуть не поперхнулась шампанским.

— В прямом, — мягко продолжил он. — Вы ведь не та, за кого себя выдаете, не правда ли?

Я промолчала. Меня вдруг охватило волнение. Этот рыжий тип, суда по всему, знал больше, чем ему положено, и был слишком уверен в себе. Теперь, когда он заграбастал меня в свои загребущие лапы, выпросив у босса и усадив в эту бронированную машину, мне уже не сбежать, поэтому играть с ним в дурочку не было никакого смысла. Оставалось только выяснить, что ему известно.

— Молчите? Значит, я не ошибся, — сказал он. — Не знаю, какую игру вы ведете в этой жизни, но меня это мало волнует, это ваши проблемы. Вашему шефу я сказал неправду. Мне нужна не девушка для сопровождения, и порекомендовали мне вас не только ваши старые клиенты, хотя именно через них мне удалось вас отыскать…

—- Вы себя хорошо чувствуете? — обеспокоенно спросила я. — А то, смотрю, заговариваться начинаете…

— Вот-вот, и с чувством юмора у вас все в порядке, как мне и говорили, — улыбнулся он. — Скажите, вы ведь в детстве были рыжей?

— Допустим, — так же мило улыбнулась я, чувствуя, как по коже пробегают мурашки от его пронзительного взгляда и змеиной улыбки. — Что это меняет?

— Многое. Мы с вами одной крови — огненной. Нам будет легче понять друг друга. Среди таких, как мы с вами, есть много разных личностей, но подлецов и негодяев я еще не встречал. Скажите, это ведь вы поработали в свое время на велотреке, когда одному моему знакомому кто-то вырвал кадык, а несколько его ребят умерли или остались калеками?

— Мне как врать: вдохновенно или с ленцой? — поинтересовалась я. — Чего вы хотите от меня?

— Когда оставшиеся в живых мне рассказали о красивой девушке-убийце, я начал вас искать. Это было трудно, но, как видите, старания мои увенчались успехом. Я был уверен, что вы тоже рыжая, как и я…

— Вы искали меня, чтобы только убедиться в этом? Может, теперь я пойду?

— Не спешите, — он словно не замечал моих издевок. — Кроме меня, о вас никто не знает. У меня есть на то свои причины.

— А что известно вам?

Не многое, но и этого вполне достаточно для того, что я задумал. Я знаю, что вы си рота, что работаете секретаршей, знаю ваш адрес и что вы можете с легкостью расправиться с несколькими вооруженными и хорошо обученными парнями. Меня не интересует, где и кто вас этому обучил, хотя не буду против, если вы сами захотите об этом рассказать. Мне также известно о вашей поразительной выдержке и отличных артистических способностях. Вы очень сильная, волевая натура, как и я. Но обо мне все знают, а о вас — нет. Вы будете моим тайным оружием…

— Что-то вроде фиги в кармане? — усмехнулась я.

— Нет, скорее мечом карающим. Ваш босс ничего не узнает, если вы так этого хотите. Я специально не выдал вас, чтобы между нами появилось доверие, чего я очень хочу. Но если станете кочевряжиться…

— Так, начинается, — пробормотала я. — Может, обойдемся без угроз? Вы ведь, наверное, понимаете, что напугать меня нелегко, да это и бесполезно.

— Если вы думаете, что справитесь с моими ребятами, то, боюсь, ошибаетесь, они слишком хороши даже для вас.

— Хотите поспорить? — Я серьезно посмотрела на него.

Что-то дрогнуло в его глазах, и он отвел их в сторону.

— Сейчас не время заниматься ерундой, — наконец проговорил он. — Перейдем к делу…

— Но вы еще не спросили моего согласия и не сказали, что я со всего этого буду иметь?

— Согласие ваше мне не нужно — я вас  уже нанял у босса. А что будете иметь? — Он замолчал и впился в меня взглядом. — Я разрешу вам оставить у себя те деньги, которые вы взяли после велотрека. Если не ошибаюсь, там было около трехсот тысяч долларов и они бесследно исчезли. Мне пришлось убить всех, кто был замешан в этом деле и кого вы там не убили сами, но никто из них не признался, что брал эти бабки. Поверьте, умерли они не сразу и не в больнице. Тогда я понял, что все-таки меня кто-то перехитрил. А это могла быть только та, которая умудрилась провести всех и раствориться в воздухе, словно ее никогда и не было. И я нашел вас, используя свои связи и влияние. Вы можете обмануть своего босса, но не меня. Я ничего не требую и не заставляю вас что-то делать, а только прошу проявить солидарность, так сказать, между нами, рыжими, — он усмехнулся. — Потом, если все пройдет удачно, вы вернетесь к своему шефу и будете продолжать обманывать его и дальше — я вас больше не побеспокою, клянусь.

— Да что я должна сделать, черт возьми?! — вскипела я, чувствуя, что попалась в западню. Да и отказывать этому рыжему собрату по крови почему-то не хотелось — не так уж нас и много, в конце концов.

— Вот это уже другой разговор, — довольно проговорил Золотой, ощерившись золотыми зубами. — Все почти так, как я сказал в вашей конторе. Вам нужно сходить на вечеринку, продержаться там и выбраться оттуда живой, прихватив одну драгоценность, — он лукаво ухмыльнулся.

— Это какую же?

— Меня, — он расплылся в улыбке. — Удивлены?

— Антиквариат не в моем вкусе.

— Вот и они тоже так думают, я говорю о партнерах по бизнесу. Они считают, что я уже стар и не могу вести дела. В общем, слушайте меня внимательно и не перебивайте. Сегодня вечером мы забили стрелку в одном загородном особнячке и договорились, что тот, кто выйдет оттуда живым, тот и будет править организацией. Мои партнеры — очень молодые и горячие люди, им кажется, что я слаб и медленно соображаю. Я не стал их разубеждать. Они просили меня уйти добровольно, без крови, но я не согласился и предложил им сегодняшний вариант. Особняк будет полностью окружен со всех сторон нашими бойцами, которым приказано не входить внутрь ни под каким видом, пока завтра в семь утра кто-то из нас не появится сам. Если не появится никто, значит, все убиты. Это, конечно, варварский способ выяснять отношения, но по-другому они не понимают. Они слишком уверены в себе и считают меня легкой добычей. Хоть мы и договорились биться каждый только за себя, но я уверен, что они все будут вместе, а я останусь один против четырех профессиональных головорезов. К тому же нет гарантии, что они не подстроят мне ловушку или не припрячут где-нибудь оружие. Хотя каждый из них и без всякого оружия легко уделает меня одной левой. Мы условились, что придем с женщинами — я специально настоял на этом, зная, что уже почти нашел вас. До девяти часов вечера никто не должен ничего предпринимать, мы будем ужинать и развлекаться. Женщин договорились не трогать без особой нужды. Они потом должны будут засвидетельствовать, что все было честно и без подвоха. Но опять же, я убежден, что их девки будут работать с ними и потом наговорят все, что угодно, лишь бы остаться в живых. Так что их будет восемь человек, а нас только двое.

— А кто будет готовить ужин? — нахмурившись, спросила я.

— Какая разница? — удивился он.

— Вас могут отравить уже за ужином, потом весело провести ночь с девицами, а утром выйти и сказать, что вы убиты в честном бою, и предъявят всем ваш труп с проломленным черепом или с вырванными кишками.

Он ошеломленно посмотрел на меня и проговорил:

— Об этом я как-то не подумал. Черт возьми, а ведь действительно могут! Надо настоять, чтобы ужин и напитки привезли из ресторана, — пробормотал он. — Я этим займусь.

— А как вы предполагаете охотиться друг за другом?

— Как получится. Особняк огромный, четыре этажа, и все комнаты, включая подвал, в нашем распоряжении. После ужина мы разбредаемся, причем никто не должен знать, куда, и ровно в девять открываем сезон, — он вздохнул. — Такие разборки устраивались и раньше, даже за границу выезжали, чтобы здесь лишнего шума не было. Нанимали какой-нибудь остров на пару дней, вывозили туда братву и начинали мочить друг друга. Но здесь дело принципиально иное — не братва должна доказывать, что она сильнее, а ее главарь лично. Он должен быть самым хитрым, умным и сильным. Жестоко, но справедливо.

— А если бы вы меня не нашли?

Вы не так ставите вопрос. Если бы я вообще даже никогда не слышал о вас, то уже давно уступил бы место и свалил за бугор, потому что справиться с этими убийцами у меня нет ни единого шанса. Вы даже не представляете себе, что это за люди. Они все бывшие спецназовцы, крутые и безжалостные, у них за плечами горы трупов, по которым они и взошли на самый верх, откуда теперь хотят скинуть меня. У меня слишком большой авторитет, и они не могут меня просто убрать, понимаете? Поэтому я и начал искать вас, как только услышал о ваших способностях. Я давно спланировал эту вечеринку, как видите, и очень рассчитываю на вас.

— А если вас все-таки убьют?

— Нет, если и убьют, то вместе с вами, чтобы не было свидетелей… Поэтому зачем вам знать, что будет после смерти?

— А вдруг я все же выживу?

— Исключено, — он покачал головой. — Существует негласное правило: девушек, чьи кавалеры погибнут, потом тоже уберут.

— А они об этом знают?

— Наверняка. Но они ведь и не думают умирать, — хмыкнул он. — Они уверены, что победят.

— А кто они такие вообще, эти девицы?

— Понятия не имею, да и какая разница? Если будут мешать, то их не нужно жалеть — сами виноваты, что пошли на это. В одном я уверен — такой, как вы, в России по крайней мере, другой не существует. О вас, повторяю, никто не знает, даже мои телохранители. Они думают, что я просто подцепил вас на этот вечер, чтобы не подставлять никого из своих.

— Очень благородно с вашей стороны, — проворчала я. — План этого особняка у вас имеется?

— Нет. Мы все там будем впервые — это одно из условий, чтобы никто не смог подстроить ловушку. Но псы все куплены, так что наверняка мои противники будут знать расположение комнат.

— Оружия не будет вообще?

— Абсолютно. На входе нас всех обыщут, но не думаю, что станут очень уж тщательно ощупывать женщин. Так что вы можете взять свои причиндалы, которыми пользовались на велотреке. Что у вас там было, не знаю: ножи, топорик или чем вы там братву уродовали. Сейчас заедем к вам домой, и все возьмете, только замаскируйте хорошенько…

— Не нужно, у меня все с собой.

Золотой внимательно посмотрел на меня, ощупав глазами каждую деталь одежды, и пробормотал:

— Вы… уверены? Я ведь не шучу, там действительно будет очень страшно. Так что лучше все-таки возьмите…

— Не волнуйтесь, на мне достаточно оружия, — улыбнулась я. — А вот приличное платье, подобающее для такой роскошной вечеринки, не помешало бы.

— Вы удивительная девушка, — покачал он головой. — Будет вам и платье, и бриллианты, и все что хотите, только вытащите меня оттуда, и желательно живым. Поверьте, я умею быть благодарным.

— Кстати, а столовые приборы нельзя будет использовать? — деловито осведомилась я.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, вилки, ножи, ложки, что после ужина останутся… Этим всем ведь тоже можно легко убить.

— Ложкой? — с сомнением спросил он. — Хотя… пожалуй, вы опять правы. Я распоряжусь, чтобы всю посуду сразу после ужина вынесли и пересчитали.

— А ваших коллег обязательно убивать или можно только из строя вывести?

— Этих головорезов нельзя вывести из строя — их можно только убить, — твердо сказал он. — Пока будут дышать, до тех пор они будут опасны — это лютые звери, психопаты… Я тоже когда-то таким был. Видите шрам? — он дотронулся до изуродованной щеки. — Со мной на зоне хотели разобраться. Уже убили, считай, топором пол-лица снесли и ушли, думая, что я мертв. А я встал и потом их всех на тот свет отправил. Но теперь я уже не тот…

— А какую вообще роль вы себе отводите во всем этом бедламе?

— Такую же, как и вам, — убивать буду. Вы же не думаете, что я только на вас рассчитываю? По правде говоря, вас я только для прикрытия беру, чтобы сзади никто не напал, а в основном и сам попробую справиться. Вы, как я посмотрю, слишком самоуверенны, а это очень плохо.

— Нет, так не пойдет! — решительно заявила я. — Вы никуда лезть не будете — без вас я не смогу оттуда выбраться. Не хотите же вы, чтобы меня потом ваши псы на улице по стене размазали? И я тоже не хочу. Отсидитесь где-нибудь, пока все не кончится…

— Нет, Машенька, — тихо проговорил он, — так не пойдет. Я еще никогда в кустах не отсиживался и за бабу не прятался, даже за такую, как вы. У меня с этими парнями свои счеты…

 

2

Меня завезли в шикарный магазин женской одежды на Тверской, там я долго выбирала себе подходящее платье под неусыпным взором одного из телохранителей Золотого, которого продавщицы приняли за моего жениха и пытались добиться от него ответа на вопрос, нравится или нет ему очередное платье. Но он только скупо мычал в ответ и пялил свои тупые глаза на молоденьких девушек, мелькавших повсюду в фирменной одежде магазина. Платье, которое я выбрала, было очень красивым, из черного шифона, с обольстительным декольте и открытой спиной, которую почти закрывали мои распущенные светлые волосы, шелковые и волнистые. Оно было не слишком длинным, чуть пониже попки, чтобы не мешало двигаться в свободном полете. Смотрелась я в нем просто очаровательно, что раз двести подтвердили сами продавщицы, с завистью разглядывая меня со всех сторон. Они простили моему «жениху» непробиваемую тупость, когда он молча достал из бумажника деньги и расплатился за платье суммой, которой с лихвой хватило бы на безбедное существование многодетной семьи в течение полугода. Увидев меня выходящей из магазина, Золотой выбрался из «Кадиллака», поцеловал мне ручку и чуть не расплакался от счастья лицезреть такую божественную красоту рядом с собой. Он взял меня под локоть и с гордым видом повел в находящийся чуть ниже по улице ювелирный магазин, чтобы осыпать драгоценностями. Телохранитель пыхтел сзади, а «Кадиллак» медленно двигался параллельно тротуару, не отставая и не обгоняя, против движения, не обращая внимания на возмущенные трели милиционеров, которые, рассмотрев номер машины, умолкали и стыдливо отворачивались. Прохожие провожали нас удивленными взглядами и испуганно шарахались в сторону, натыкаясь на свирепый взгляд кочующего за нами угрюмого мордоворота с пистолетом под мышкой. Мне было приятно и стыдно одновременно. В ювелирной лавке Золотой сам лично захотел выбрать украшения и приобрел для меня колье, сережки, заколку для волос, пару колец и браслет — все исключительно бриллиантовое и золотое. Видимо, ему не хотелось, чтобы я ударила в грязь лицом перед подругами тех, кто собирался сегодня вечером его прикончить. Хотя он и улыбался, но постоянно думал об этом, что было видно по его серьезным глазам. Я же была легка и беспечна, радуясь красивым безделушкам, которых у меня раньше никогда не было. Правда, это тоже было только с виду, а внутри я была страшно напряжена, мысленно настраивая себя на предстоящую схватку. Нацепив на себя все украшения, я стала похожа на витрину этого магазина. Золотой опять взял меня под ручку и повел в ресторан гостиницы «Националь». Там мы просидели до вечера, обсуждая всевозможные варианты, а в шесть часов сели в машину и поехали за город продолжать веселье на увлекательнейшей вечеринке, после которой, возможно, сразу отправимся в морг.

Особняк стоял в глухом лесу, окруженный высоченным бетонным забором с колючей проволокой наверху. Тут можно было спокойно стрелять и даже испытывать ядерные бомбы — все равно никто бы не услышал. К нему вела только одна дорога от трассы, и она в самом начале была перекрыта шлагбаумом, рядом с которым стояла будка с охранником. Похоже, выбраться отсюда будет нелегко, если придется делать это самой. Но я тщательно запоминала каждую деталь, повороты и тропинки, заранее готовя себе путь к отступлению. Из ресторана Золотой позвонил моему боссу и сообщил, что вечеринка скорее всего затянется и я появлюсь только утром. Я тоже переговорила с Родионом и успокоила его своим веселым и беспечным тоном. Золотой звонил еще куда-то, отдавая распоряжения, а я запоминала имена и фамилии. На всякий случай…

У железных ворот, оснащенных по последнему слову техники самой современной охранной аппаратурой, нас встретили молчаливые жлобы с укороченными «Калашниковыми», обнюхали всю машину и пропустили, открыв ворота. В глубине огромного двора, меж старых берез и голубых елей, высился мрачного вида особняк, вернее, имение с колоннадой у входа и портиками по бокам. Окна во всех четырех этажах были закрыты плотными ставнями. У парадного входа стояли иномарки. Везде, за деревьями, вокруг дома и у дверей, маячили бугаи с оружием. Откуда-то доносился лай собак. Увидев всю эту «радушную» обстановку, душа моя немедленно улизнула в пятки, но я вытащила ее обратно, приободрилась, приняв подобающий моей роли глупый вид, и зашагала, сверкая бриллиантами в лучах заходящего солнца, к порталу, взяв Золотого под ручку.

— Все уже здесь, — доложил ему амбал у входа и тихо добавил: — Может, передумаете, шеф, или помочь?

— Не мельтеши, Юрок, лучше здесь присмотри, — так же тихо, одними губами, ответил Золотой и улыбнулся. — Ну, обыскивайте!

Подошли еще двое и старательно облапали его с ног до головы, не пропуская ни миллиметра, словно искали на нем блох. Потом бросили внимательный взгляд на мое обтягивающее платье, под которым вряд ли мог уместиться пистолет или граната, и, согласно кивнув, молча отступили, пропуская нас внутрь. Сумочка моя осталась в машине, на мне были только мои самые лучшие в мире туфли, напичканные всякими смертоносными прибамбасами, и накладные ногти — другого оружия мне было и не нужно. Я сама была оружием…

Большой зал, куда мы вошли затем, чем-то напоминал одну из галерей Пушкинского музея. На стенах висели старинные картины в тяжелых рамах, всюду стояли античные статуи, пол был отделан узорной мраморной плиткой, а потолок — вычурными барельефами, орнамент которых плавно дополняли канделябры и бирюльки огромной хрустальной люстры. Вдоль одной стены тянулась стойка бара, и у нее непринужденно болтали между собой с бокалами и сигаретами в руках шикарно разодетые участники вечеринки. Откуда-то доносилась легкая инструментальная музыка, и меня так и подмывало закружиться с моим кавалером в вальсе. Четверо мужчин, как и Золотой, были в черных фраках с бабочками. Все они были под два метра ростом, косая сажень в плечах, с короткими стрижками и волчьими взглядами, настороженными и умными. Увидев их, я поняла, что вечерок сегодня будет не из легких: все, с чем мне приходилось сталкиваться до сих пор, было детскими игрушками в сравнении с этими очень опасными и сильными людьми. Сердце мое тоскливо сжалось. Я повернулась к Золотому, и он ободряюще улыбнулся, но в глубине его лучистых глаз тоже затаился страх, и он не мог его скрыть. На мгновение мне показалось, что рука его дрогнула, но я ошиблась — Золотой твердым шагом, без всякого напряжения, спокойно повел меня к бару, придавая своей уверенностью мне сил. Что ни говори, этот рыжий оказался очень сильным человеком, по крайней мере в душе. Девицы все были как на подбор, в дорогих вечерних платьях, с фигурами манекенщиц и так же, как и я, сверкали драгоценностями. Судя по их осанке и особенной манере двигаться, я догадалась, что они не менее опасные хищницы, чем их кавалеры — все были спортсменками и каким видом спорта занимались, мне еще предстояло выяснить, но это явно были не шашки и не бадминтон. У всех восьмерых на лицах сияли приветливые улыбки. Они повернулись нам навстречу и замолчали, поджидая, пока мы подойдем. Взгляды девиц были прикованы ко мне. Мужчины же, лишь мельком бросив взгляд в мою сторону, с добродушно-снисходительной улыбкой стали смотреть на Андрея. Где-то в доме часы начали громко бить семь часов. Вечеринка началась. С Богом, Мария…

— Где ты отхватил такую красавицу, Золотой? — весело спросил один гигант, когда мы подошли.

— Да уж нашел, — так же непринужденно бросил Андрей. — Решил вот потешить себя напоследок.

— Ладно, не прибедняйся, а то я сейчас зарыдаю, — пошутил еще один. — Познакомь нас с дамой.

— С удовольствием. Ее зовут Мария. Машенька, позволь тебе представить моих лучших друзей: это — Егор, тот, с усами, — Леонид, с бородой — Антон, а белобрысый — Алексей. Прошу любить и жаловать, все они очень милые и порядочные люди.

— Очень рада познакомиться, — скромно проговорила я и посмотрела на девушек.

— Ах, да! — спохватился Алексей. — У наших дам тоже есть имена. Самую красивую, — он показал бокалом на черноволосую еврейку с томным взором, — зовут Виола, она со мной. Эта просит, чтобы ее называли Дианой, другую зовут Линдой, и, наконец, Лейла.

По мере того как он их представлял, они делали шутливый книксен.

— Что ж, друзья, — начал Золотой, взяв два бокала с шампанским с подноса на стойке и протянув один мне, — надеюсь, мы неплохо проведем время. Давайте не будем сегодня говорить о делах, расслабимся и повеселимся, чтобы потом было что вспомнить. Предлагаю за это выпить. Все, смеясь, чокнулись и приложили бокалы к губам. Проследив, чтобы они начали пить, я немного пригубила сама, все еще опасаясь отравления, но ничего подозрительного во вкусе вина не почувствовала.

— Ну что, пойдем в банкетный зал? — сказал Леонид. — Стол уже накрыт, все — из лучшего ресторана, как и заказывали, — и с усмешкой посмотрел на Золотого.

— Отчего же не пойти, — добродушно кивнул он. — Тем более что мы с Марией проголодались.

В следующем зале, таком же большом и красивом, стоял богато накрытый всевозможными яствами круглый стол, окруженный белыми резными стульями старинной работы. Все расселись, и я оказалась между Золотым и Антоном. Официантов, по понятным причинам, здесь не было, поэтому все блюда были выставлены сразу, и холодные, и горячие, закрытые крышками, из-под которых валил пар. Несмотря на то, что мы недавно плотно поели в «Национале», у меня потекли слюнки от умопомрачительных запахов и ароматов. Мужчины, стараясь быть галантными, начали ухаживать за дамами, разлили по рюмкам коньяк, положили закуски, и Егор, не сказавший до сих пор ни слова и выглядевший старше остальных, но все же намного младше Золотого, поднялся и предложил тост:

— Позвольте я расскажу одну весьма поучительную историю, не имеющую, естественно, к нашим посиделкам никакого отношения. Однажды в джунглях начался пожар, и стая волков была вынуждена сняться с места и идти искать другую территорию для охоты. В стае был очень мудрый и сильный вожак, по праву завоевавший это место много лет назад. Он повел своих молодых волков за много километров, через горы и леса, через бурные реки и водопады, в совсем незнакомые места, где уже давно охотились другие волки, которые не захотели уступать свои законные владения. Началась страшная битва не на жизнь, а на смерть. Поначалу силы были равны, дрались и волки, и волчицы, молодые и старые — все сражались, чтобы потом те, кто останется в живых, могли спокойно охотиться в этом лесу. Но вот вожак, который был гораздо старше остальных и устал больше всех от долгого и трудного перехода, начал сдавать. Его стал одолевать более молодой вожак противника. Старый был, конечно, очень мудр, он нашел прекрасный лес, довел свою стаю туда, не потеряв ни одного бойца, но растратил на это почти все свои силы. И противник одолел его, порвав ему глотку. А что такое стая без вожака? Остальные трусливо разбежались или покорились противнику, став его добычей. Мораль сей басни ясна: никакая мудрость не поможет там, где нужна грубая физическая сила. Так выпьем же за то, чтобы побеждал всегда сильнейший!

Все зааплодировали, включая и нас, но я увидела, что шрам на щеке Золотого начал наливаться кровью, хотя улыбка не сходила с его лица. Все выпили и принялись за закуски. Атмосфера за столом царила еще вполне непринужденная, все шутили, смеялись и клевали с тарелок серебряными приборами. Я украдкой осматривалась по сторонам, стараясь запоминать расположение дверей и мест, где можно было бы спрятаться. Остальные вели себя так, словно были тут не раз и знали этот особняк как свои пять пальцев. Похоже, они и вправду хорошо подготовились. Я заметила, что никто из громил старается не смотреть Золотому в глаза, и если обращались к нему, то быстро отводили свои взгляды в сторону, будто боялись, что он увидит там нечто непотребное. Девицы громко хихикали, потрясая своими почти обнаженными грудями, каждой из которых можно было с легкостью пришибить на лету птицу, и прижимались к своим «мальчикам». Они совсем не были похожи на проституток, за которых себя старательно выдавали, назвавшись столь откровенными прозвищами. Чувствовалось сквозь это фальшивое веселье едва уловимое напряжение, которое по мере громкого тиканья часов на стене все росло. Пили все очень мало, в основном шампанское, и только Алексей нещадно глушил водку, и глаза его постепенно стекленели, возвращая, видимо, ему его естественный вид — вид холодного и расчетливого убийцы. Антон попытался пару раз облапать под столом мою ногу, шутливо перебрасываясь при этом через стол с дылдой Линдой какими-то фразами, но я легонько наступила ему шпилькой на туфлю, и он, едва заметно сморщившись от боли, оставил эти гнусные попытки. Наконец поднялся Золотой с бокалом и, откашлявшись, с усмешкой заговорил:

— Позвольте сначала маленькое алаверды к предыдущему тосту…

Все замолчали и с подозрением уставились на него.

— Я слышал, что в том же лесу была еще одна стая и в ней был тоже мудрый и старый вожак. Но он был действительно мудр и не стал срываться с места при пожаре, а решил переждать его поблизости вместе с остальными зверями, которыми и питалась его стая, ни в чем себе не отказывая. В результате мудрость победила силу, которая властвует только при полном отсутствии ума…

Я почувствовала невольную гордость за своего кавалера, но тут же сникла, увидев, как напряглись лица остальных, особенно у пьяного Алексея. Золотой как ни в чем не бывало продолжал:

— А теперь мой тост. На одной самой высокой горной вершине жил гордый орел. Многие годы он тщательно охранял свои владения, давая семя своим подругам и отыскивая птенцам пишу, защищая их от бед и невзгод, пока у тех не окрепнут крылья. Когда птенцы вырастали, он учил их летать и добывать пищу, и потому они становились сильными и смелыми птицами, как и их отец. Они селились на более низких вершинах, откуда было не так хорошо видно, а значит, и пищи было меньше. Но все уважали и чтили своего отца, и никто никогда не пытался поселиться рядом с ним, понимая, что лучше его никто не знает этих мест и не сможет надежнее охранять всех от врагов. Но, как это часто бывает, у одного молодого орла взыграло честолюбие, и он решил доказать всем, что ничуть не хуже отца, у которого к тому же стало от старости ухудшаться зрение. И вот собрались все птицы и стали смотреть, кто же из двоих лучше видит и удачнее охотится. Отец и сын взмыли высоко-высоко в небо, а по полю пустили малюсенького мышонка, которого нужно было поймать. Молодой орел, конечно, первым увидел зверюшку и камнем ринулся вниз, уже празднуя победу. Но когда он схватил мышонка, сверху на него обрушился отец. Он заклевал нерадивого и неблагодарного сына, вырвал у него мышь и показал всем как знак своей победы над тщеславием, самоуверенностью и глупостью…

Глаза у Алексея стали наливаться кровью, он весь сжался, и хрустальный бокал, стиснутый в его громадном кулаке, со звоном лопнул. Не обращая на это внимания, все так же улыбаясь, Золотой закончил:

— Так выпьем же за незыблемость основ, разрушая которые, мы рискуем развалить все здание! Прошу вас, господа!

В этот момент часы пробили восемь. Никто не зааплодировал, все вяло чокнулись и пригубили бокалы в полной тишине. Я поняла, что сейчас что-то будет, и поспешила разрядить обстановку:

— Может быть, немного потанцуем? — громко и весело сказала я. — А то что-то все скуксились, как на похоронах. Милый, ты зачем меня сюда пригласил? — капризно обратилась я к Золотому. — Я сейчас умру от скуки…

— Заткнись, шамовка! — рявкнул Алексей и грохнул окровавленным кулаком по столу так, что вся посуда подпрыгнула и звякнула.

— Тише, Леха, еще не время, — осадил его Егор, нахмурившись.

— На хрен мне время?! — он сгреб край скатерти и рванул на себя. — Манал я все ваши условия!!!

Все со звоном посыпалось на пол, опрокидываясь и разбиваясь, девицы завизжали, а трое дружков кинулись успокаивать буяна, который рычал и не сводил с Золотого ненавидящего, мутного взгляда. Тот поднялся, взялся за спинку моего стула и сказал:

— Пожалуй, нам пора немного отдохнуть, Мария, — он взял меня за локоть, — До встречи в девять часов, господа!

— Что происходит, дорогой?! — испуганно верещала я, когда он уже выводил меня в дверь. — Отвези меня домой! Немедленно!..

— Ты молодчина, отлично сыграла, — похвалил меня Золотой, когда мы вышли в какой-то коридор и начали подниматься по широкой лестнице. — Теперь они тебя вообще в расчет брать не будут. Это хорошо.

— Ты тоже здорово говорил, мне понравилось. Что теперь, все начнется раньше?

— Считай, что уже началось, — пробормотал он, оглядываясь вокруг.

Мы стояли в большом коридоре второго этажа, по сторонам которого виднелись высокие двери. В другом конце коридора тоже была лестница. Заглянув в одну комнату, мы увидели, что она совершенно пуста.

— Наверное, мебель специально вывезли, чтобы не переломали, — предположил Андрей.

— Скорее не хотели, чтобы мы использовали ее в качестве оружия. Идем, поднимемся на самый верх, чтобы спина по крайней мере была прикрыта. С неба-то они на нас не упадут, надеюсь…

Мы быстро пошли, почти побежали, по лестнице на четвертый этаж и стали искать вход на чердак. Люк оказался закрытым на висячий замок. Снизу пока ничего не было слышно, и только наши шаги гулко раздавались в огромных пустых помещениях. Я сняла туфли и понесла их в руках.

— Да выброси ты их… — посоветовал рыжий, прислушиваясь и оглядываясь.

— Сейчас, все брошу… — пробормотала я и затащила его в самую крайнюю от лестницы комнату. Из нее вела еще одна дверь, мы пробежали туда и очутились в огромной ванной. Видно, весь этот этаж занимали спальни. Спрятаться в них было невозможно. Мне не хотелось оставлять свою страховку в одиночестве, но, пока бандиты внизу не зашевелились, я решила сама быстренько все обегать и осмотреть. Я оказалась права: кругом были спальни, и только одна дверь вела в бильярдную, где стояло несколько столов без киев и шаров. Если бы я была моим братом Медведем, я бы смогла отломать ножку от такого дубового стола, но Пантере это было не по зубам. Когда я вышла в коридор, на лестнице раздались голоса, веселые и глумливые.

— Эй, старый орел, — пьяно орал Алексей, — где там твое гнездышко? Сейчас я тебе перышки повыщипываю! Ку-ку, мой птенчик1..

— Заткнись ты! — шикнул на него Егор. — А то догадается.

— А ему уже без разницы! Ему уже конец…

Я нырнула обратно, не решившись скакать по коридору, и затаилась за дверью, оставив маленькую щелку для обзора. Комната, где остался Золотой, находилась почти напротив. Голоса эхом прокатывались по зданию и неумолимо приближались. Их было только двое, и оба были одинаково сильны на вид. Но как они догадались, что мы спрятались именно здесь?! Им бы прежде прочесать все остальные этажи, начиная с подвала, так нет, сразу идут сюда…

Я запоздало кинула взгляд на потолок, ожидая увидеть видеокамеры, но их не было. Может, они скрыты? Вот сволочи какие! Честная игра, называется, четверо бугаев против одного немолодого человека…

Вот они показались на лестнице, огромные, уже без смокингов, в одних рубашках с закатанными рукавами, из-под которых бугрились мышцы похлеще, чем у Шварценеггера. В руке у каждого был столовый нож. Хотя да, ужин ведь закончился раньше и посуду не успели убрать. Ничего, ножи — это не самое страшное. Страшно будет, если они всем скопом навалятся на нас. Тогда, пожалуй, Золотому придет конец, он вряд ли выдержит такую нагрузку. Эти скоты даже не скрывали, что охотятся все вместе на моего клиента. Видимо, были уверены, что убьют и он не сможет ничего рассказать братве.

— Эй, Золотой, где ты туг?! — проорал Алексей, останавливаясь в коридоре рядом с дверью, за которой дрожал рыжий. — Я тебе тост приготовил! Ау-у! Все равно не спрячешься!

— Он сам не выйдет, — убежденно сказал Егор. — Обоссался небось. Говорил тебе, нужно было комнату посмотреть! Что теперь, по всем рыскать?

— А что, долго, что ли? — хмыкнул Алексей и рванул на себя дверь, но Золотого, к счастью, там не оказалось, видно, засел в ванной. — Золотенький, ты туг? — глумливо прокричал он, заглядывая внутрь. — Ой, нету-ти! Совсем беда!

— Ладно, кончай туфту гнать! — зло бросил Егор. — Я сгоняю вниз, у Леньки спрошу, а ты пока не суйся никуда, смотри, чтобы не сбежал, а то потом носись за ним по всему дому.

И побежал вниз по лестнице. Вот это да! Не зря, оказывается, Золотой боялся ловушки! Какие же они все-таки бессовестные! Поэтому и пришли вдвоем, потому что были уверены, что мы здесь и они смогут легко с нами справиться. Да даже и один этот Алексей мог прикончить Золотого, вон глазищи так и сверкают. Их шакалы, вероятно, подсунули Андрею радиомаячок при обыске, а они сами наверняка сидят внизу и смотрят по магнитной карте особняка. Знаем мы эти штучки, недаром Родион обучал меня всем этим современным хитростям — вот и пригодилось. Что ж, теперь будет легче, тем более что их останется только трое…

— Мальчики, а где все? — наивно спросила я, выйдя с туфлями в руках в коридор. —

Куда вы разбежались? — и пошла к Алексею.

Он резко повернулся, осклабился и распахнул руки, погано ухмыльнувшись:

— А-а, вот и ты, моя Мария! Иди ко мне, я тебя приголублю!

— Иду, иду, — и я швырнула в него туфлю, метясь прямо в сердце выпущенным из подошвы лезвием.

До него было всего метра три, но он каким-то чудом успел среагировать, метнулся в сторону, и туфля вонзилась в левое предплечье, сразу окрасив рубашку кровью. Он еще не успел ничего понять и раскрыл рот, чтобы крикнуть, но в этот момент ему в глаз впилась шпилька второй туфли. Он застыл в неловкой позе и начал медленно оседать на пол, уже бездыханный и неопасный. Вытащив из него свои орудия труда, которыми я честно зарабатывала на хлеб насущный, я залетела в комнату, выволокла из ванной Золотого, который понуро сидел на закрытом унитазе и готовился к смерти, и потащила его к другой лестнице. Когда мы спустились на один пролет, сверху послышался изумленный возглас Егора. Это было что-то матерное и очень сердитое. Он тут же оставил мертвого друга и понесся вниз, видимо, испугавшись, что и его сейчас прикончат. Теперь они будут наготове и просто так, врасплох, их не возьмешь.

— Что случилось?! — шепотом прокричал Золотой, когда я убрала руку с его рта.

— Они знают, где мы находимся! — прошипела я. — Раздевайся, мать твою!

Он округлил глаза и ничего не понял, с ужасом глядя на меня. Решив, что на объяснения времени уже нет, я начала обыскивать его, слушая, как колотится сердце и громко кричат бандиты внизу, которые уже успели переполошиться, получив неожиданный отпор. В заднем кармане брюк я наконец обнаружила маленький металлический «жучок», размером чуть больше спичечной головки, вытащила и сунула изумленному кавалеру под нос.

— Что это?! — просипел он.

— Смерть твоя, а теперь чья-то из них. Идем…

Пока он соображал, я затащила его на третий этаж, где был такой же широкий коридор, только дверей поменьше, впихнула в комнату и, приказав ему ни в коем случае не выходить из укрытия до моего возвращения, поднялась снова на четвертый этаж. Я не знала, что у них за прибор такой, во всяком случае, они не могли носить его с собой. Это несколько облегчало мою задачу. Нужно было как-то разделить их и перехлопать по одному, да еще чтобы был запас времени на борьбу. Пришибить бы еще хотя бы одного, и уже станет легче. Подобравшись по железной лесенке клюку на чердак, я чуть приподняла тяжеленную крышку и в образовавшуюся щель щелчком отправила радиомаячок гулять на крышу. Пусть поищут нас там. Затем бегом вернулась к клиенту. Тоже абсолютно пустая комната с огромными окнами без штор. Золотой стоял прямо за дверью и о чем-то угрюмо размышлял. Закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной, я посмотрела на него и улыбнулась.

— Ну что, мой дорогой, грустишь? — тихо спросила я, прислушиваясь к звукам снаружи.

— Они что, «жучок» мне подсунули, свиньи?

— Подсунули. Ты воспитал хороших орлят, умных и находчивых. Вот только про совесть совсем забыл, и это дело у них, видать, атрофировано.

— Я и сам не знаю, где эта совесть находится, — поморщился он. — Они уже поняли, что мы обнаружили «жучок»?

— Не думаю. Но знают, что Алексей уже мертв, и теперь, наверное, обсуждают план действий.

Как это ты его так быстро замочила? — спросил он и тут увидел, что туфли, которые я все еще держала в руке, испачканы кровью. — Ты его что, ногами запинала?!

— Не совсем…

Нажав на невидимую простым глазом скобочку сбоку у подошвы, я поднесла туфлю носком к двери, и, резко вылетев из-под подошвы, острое лезвие пробило деревянную дверь насквозь, вытолкнутое мощной пружиной. Золотой потерял дар речи, а я вернула лезвие на место и поставила туфли на пол рядом с собой. Он проводил их опасливым взглядом и с уважением произнес:

— Памятник, слышишь… если выберемся, с меня памятник, не меньше. В бронзе, с рубиновыми глазами, у тебя на родине, при жизни…

— Ага, и чтобы непременно Эрнст Неизвестный вылепил.

— А что? Элементарно, — серьезно прошептал он. — И Церетели ему помогать еще будет.

— Ладно, замяли. У тебя есть какие-нибудь мысли?

— Честно говоря, я немного испугался, когда они так быстро появились. Тут и спрятаться-то негде… Проклятье! Теперь они осторожничать станут…

— Давай вспоминай, чему ты их учил. Что бы ты сейчас сделал на их месте?

Он задумался. Голоса по-прежнему слышались снизу, громкие, но неразборчивые. Девицы, которые до этого смеялись, теперь смолкли, и разговаривали только мужчины. Я чуть приоткрыла дверь и посмотрела на лестницу. Там никого не было. Я уже было собралась закрыть створку, как заметила на стене тень. Она медленно двигалась вверх. По лестнице неслышно кто-то поднимался! Приложив палец к губам, я показала Золотому глазами на дверь, почти совсем прикрыла ее и стала наблюдать, притаившись внизу на корточках. Когда человек ищет кого-то, он почему-то всегда смотрит первым делом на уровне глаз и очень редко — вниз. Только если случайно взгляд его направится к полу, тогда он заметит, что там кто-то прячется, но все равно такой способ увеличивал шансы остаться незамеченным. Тень выросла, и наконец из-за стены показалась Диана. Она была босая и кралась на цыпочках, осторожно, как кошка, прислушиваясь и поминутно останавливаясь. В руке у нее была «розочка» из горлышка бутылки. Вот она показалась вся, осмотрела коридор, скользнув по нашей двери внимательным взглядом, и ничего подозрительного не заметила. Потом повернулась и, кому-то кивнув, вошла в коридор. За ней, также озираясь, вошла Лейла, держа в каждой руке по вилке. Кто они — убийцы или просто посланы на разведку? А может быть, нас пытаются поймать на живца? От этих бандитов станется, им этих девочек не жалко, они их давно приговорили, как только пригласили сюда, но, видать, не сказали, что всех потом уберут, так или иначе. Вот они и стараются, дурехи. Что вот с ними делать? Только тронь, сразу визжать начнут, как резаные, вони не оберешься, и псы тут же прискачут с остальной посудой, ублюдки, чтоб им пусто было!

Женщины гораздо опаснее мужчин, хоть и слабее. Инстинкт самозащиты у них рассчитан не только на себя, но и на ребенка, даже предполагаемого. Защищая дитя, самка способна на все, но эти же силы она может разбудить в себе и искусственно, и тогда ее ничто не удержит. Если, конечно, ее не ударить крепкой мужской рукой по голове. Я еще никогда не дралась с женщинами по-настоящему и сейчас не собиралась. Сегодня я должна не драться, а убивать — таковы правила игры, и не в моих интересах их нарушать. Только бы они встали как-нибудь так, чтобы я могла их обеих убрать без шума и визга. Но что все-таки они задумали?..

Вот они дошли до первой двери напротив нас и остановились. Лейла наклонила ухо и прислушалась. Диана стояла боком и не спускала глаз с коридора. Я потихоньку взяла в руки туфли и на всякий случай приготовилась, затаив дыхание. Золотой прижался к стене и тоже не дышал, не зная, что там происходит, но слыша громкие голоса снизу. Лейла отстранилась, пожала плечами и уже хотела было идти дальше, как вдруг ей показалось, что она что-то услышала за той дверью. Она туг же снова приникла к ней и махнула рукой Диане. Та осторожно подошла, повернувшись ко мне спиной, и начала слушать. Наконец-то Господь услышал мою просьбу! Они обе стояли спиной ко мне в весьма соблазнительных позах, и я не преминула этим воспользоваться. Кто-то постарался и смазал петли дверей, поэтому я бесшумно ее открыла, поднялась и метнула через широкий коридор свои туфли-томагавки им в головы сразу двумя руками. Нож, если его сильно бросить, и тот свистит, когда летит, а уж туфли тем более. Бедняжки синхронно дернулись на звук приближающейся смерти, но она неумолимо настигла обеих. Длинные каблуки, проломив им черепа, вторглись в мозги и остановили их жизни, молодые и наверняка беспутные. Впрочем, не мне судить об этом…

Вилки и «розочка» со звоном выпали из рук покойниц, которые сразу же свалились на свое добро и застыли в неловких позах. Три — ноль, мысленно подвела я счет. Осталось еще пятеро, и нам желательно выиграть всухую. Я шагнула в коридор, чтобы забрать свою драгоценную обувь, но что-то остановило меня, какая-то неведомая сила, и я отшатнулась обратно и притворила дверь, приникнув к щелке. Интуиция опять не обманула меня! Почти в тот же момент на лестнице показался мой бородатый сосед по столику — Антон. Он тоже был босиком, поэтому я его и не услышала. Осторожничают, гады!

— Эй, куколки, пошли, они на крыше, мы их засек… — громко начал он и замолк на полуслове, увидев мертвых девушек. — Ни хрена себе! — Его глаза расширились от удивления, и он подошел к ним, встав ко мне спиной. — Ну, Золотой, ты превзошел сам себя, — проворчал он и наклонился. — А это что еще за хренотень такая? — и вытащил из головы Дианы мою туфлю, не обращая внимания на фонтан крови, хлынувший из пробитого виска. Он начал ее рассматривать. Потом со словами: «Надо бы это изъять», — потянулся за второй.

— Не думаю, что ты поступаешь правильно, — услышал он голос за спиной и резко обернулся.

Глаза его тут же уперлись в два моих рас топыренных пальца с железными ногтями, острыми, как бритвы, но он об этом не знал. Поэтому скривился в презрительной улыбке и сказал:

— Так это ты, шалава? — и молниеносно увел голову в сторону.

Бритвы только скользнули по глазным яблокам, но и этого оказалось достаточно — он потерял зрение. Белок начал быстро вытекать из глаз, он схватился за них руками, упал на пол и дико закричал.

Схватив свои туфли и дернув за собой Золотого, я побежала на второй этаж по дальней лестнице, по которой почему-то еще никто из них не поднимался. Запыхавшись, мы вломились в первую попавшуюся комнату, и она оказалась кинозалом. На стене висел большой белый экран, а все остальное пространство занимали кресла и диваны, обитые натуральной кожей. Только захлопнув за собой двери, мы смогли избавиться от страшных воплей Антона, которые все еще разносились по всему дому и от которых кровь стыла в жилах. Золотой спросил:

— Что ты с ним сделала?

— Он хотел украсть мою обувь, — виновато пожала я плечами. — Он ослеп.

Он как-то странно посмотрел на меня и вздохнул:

— Сейчас он замолчит.

— Почему?

— Они его добьют, чтобы не орал. Шею сломают…

В этот момент крик оборвался. Четыре — ноль…

 

3

— Милые ребятки, — пробормотала я ошеломленно.

— Я же говорил, что звери, — пожал он плечами.

И тут по всему дому, откуда-то из глубины, пронесся яростный вопль:

— Золотой!!! Мы идем к тебе, падаль!!! Готовь свою задницу!!!

У меня по коже пробежали мурашки, а рыжий как-то весь съежился, втянув голову в плечи, и испуганно заозирался. Стало понятно, что с этого момента шутки кончились и бандиты всерьез возьмутся за дело. Теперь они уже не станут бродить по дому по одному, а прочешут все здание, когда поймут, что на чердаке никого нет. Времени у них на это достаточно, и они отловят нас рано или поздно. С четырьмя вооруженными, пусть даже столовыми ножами и вилками, хорошо натренированными убийцами в открытую мне не справиться. Я уже не сомневалась, что Линда и Виола тоже убийцы и могут доставить не меньше неприятностей, чем Егор и Леонид. Будто прочитав мои мысли, Золотой заговорил:

— Теперь нам точно конец, Мария. По-моему, они тебя раскусили и примутся за нас по-настоящему.

— Почему ты решил?

Они знают, что я не вооружен, а без оружия от меня толку мало. Но ведь четверо уже умерли, неизвестно как, и они наверняка догадались, что это сделала ты. Все мои приемы они прекрасно знают. Я могу драться, как волк, но чтобы так быстро и бесшумно убить, да еще Алексея с Антоном, — это мне не по зубам. Ладно, из пушки замочить, а то голыми руками. Ты знаешь, эти четверо однажды на спор взялись роту морпехов разоружить. Так, по пьяни, от нечего делать, когда в Крыму отдыхали. Там, под Севастополем, как раз часть морских пехотинцев располагается. Нажрались и давай перед девками выкобениваться, что боевое знамя сопрут. Они ведь все спецназовцы, в секретных частях образование получали, им все нипочем. Так, пьяные, без оружия, и поперлись в Юхарину балку, где морпехи стояли, прямо средь бела дня. А всю свою компанию на ближайшую сопку посадили с биноклями и видеокамерой, чтобы любовались. Для них, видите ли, это развлечение. А у морпехов как раз учения были, они все в полной боевой готовности, всем оружие выдали. Короче, такая там буча началась, крик, шум, стрельба, а эти знай себе молотят всех подряд без разбору. Хребты ломали как спички. Им ведь и оружия не нужно, одним пальцем насквозь проткнуть могут и кишки выпустить. Часа два веселились… Мы на сопке водку пили и хохотали, а морпехи думали, что война в стране началась. В общем, человек двадцать убили, остальных покалечили, командиру части уши оторвали и вместе со знаменем на сопку притащили. Довольные такие были, в кровище все, но живые. Настоящие бойцы, ничего не скажешь, я ими гордился всегда, пока… Ну, это уже не важно. Так что ты их чисто случайно взяла, не ожидали они от тебя такой прыти — слишком уж хорошо играла за ужином, когда дурочкой прикидывалась. Теперь лафа кончилась.

— Слушай, ты когда свой тост говорил, кого под мышонком имел в виду? Это ведь я должна была быть?

— Ничего ты не поняла, надеюсь, они тоже. Мышонком буду я, они за мной гоняться должны, а ты их сверху… — он провел пальцем по шее и криво усмехнулся.

— Ты такой хитрый, что даже я уже ничего не понимаю. А эти девицы, они кто такие? По-моему, они многое могут.

— По-моему, тоже. Наверняка их из спецчастей выписали за большие бабки. Там же и женщины тоже тренируются, и из них убийц готовят на случай войны. В нашей долбаной стране много всякого добра имеется, еще от «холодной войны» осталось и до сих пор засекречено. Нет, чует мое сердце, не выкарабкаться мне, — он тоскливо вздохнул. — Рушится моя империя на глазах, все мои старания и труды коту под хвост летят, — он поморщился. — Не та сейчас молодежь, эх, не та! Раньше бы и слова пикнуть не посмели, а теперь вот внаглую прут, считай, на отца родного и благодетеля, сосунки! Законы воровские не чтят, только деньги любой ценой, а что потом их у них так же вот отберут и за яйца подвесят их же помощники — об этом не думают, одним днем живут, торопятся, боятся, что пожить не успеют, дурачье!

— Ты, кстати, додумался, что они сейчас делать должны? — прервала я его излияния.

— Да тут и так все ясно; сейчас начнут прочесывать особняк, найдут и прикончат. Зря я тебя в это дело впутал.

Ты лучше о себе побеспокойся. Я «жучок» на крышу закинула, они, наверное, оттуда начнут, так что время у нас есть…

— Не говори глупостей, они уже доперли, что мы его обнаружили. Теперь все карты раскрыты… Они снизу начали. Слышишь, внизу разговаривают.

— Надо бы мне тебя куда-то спрятать, Андрей, а куда — ума не приложу. У тебя шапки-невидимки случайно нет с собой?

— Купил бы, если бы продавали, — усмехнулся он, — так ведь не было нигде. Я ведь вообще все купить мог. Ты хоть понимаешь значение этого слова: все! Я в юности об этом мечтал, когда в нищете жили, а теперь добился, сбылась мечта идиота. Мне уже даже ничего не хочется, в тупик зашел, не знаю, на что еще бабки тратить. Все, что хотел, увидел, попробовал, приобрел, и в пределах человеческих возможностей уже ничего не осталось, чего бы у меня не было. Недавно тут подумал, может, на Луну слетать. А что? — он серьезно посмотрел мне в глаза. — Летают же за деньги всякие японцы и монголы на наших кораблях. А чем я хуже? Здоровья хватает, деньги есть, так что, если выкрутимся, обязательно проверну это дельце, а то на Земле уже скучновато стало.

— И сколько это стоит?

— А, копейки, — махнул он рукой, — несколько «лимонов» баксов. Что мне их солить, что ли? Детей у меня нет, родных тоже…

— Зачем же столько наворовал? Прекратил бы, все веселее жить стало.

— А как это прекратишь? Это ведь машина, не я ее завел, она сама крутится, и кто-то должен результаты ее трудов получать. Сегодня я, завтра — другой. Мы сменяемся, но машина преступности вечна, все ее механизмы отлажены и смазаны, ее нельзя остановить, как нельзя искоренить зло и добро. Так уж сложилось в истории человечества, что все имеет две стороны: темную и светлую, плохую и хорошую — и никуда от этого не деться. А ты говоришь: прекрати! Да ты на себя посмотри! Сама только что четверых убила, а еще меня на путь истинный наставляет.

— А что тут удивительного? Это результат борьбы двух противоположностей, как ты сказал. И потом, добро должно быть с кулаками. Если бы я промедлила хоть мгновение или пожалела их, меня бы саму тут же убили, разве не так?

— Все правильно, девочка моя, и я тебя не виню. Кстати, как ты умудряешься давить в себе жалость? Я бы, например, не смог вот так взять и выколоть кому-то глаза, — он поежился.

У меня нет выбора, Золотой. Понимаешь, я бью в самые доступные и уязвимые точки, чтобы уж наверняка и быстро. Если бы эти точки были на заднице или вообще, как у Кощея, на дереве в сундуке, я бы глаза не трогала. Я сейчас не в том положении, чтобы показательные бои устраивать. Понимаешь, человек так устроен, что вся жизнь у него в голове сосредоточена, потому что там душа находится. Ведь сколько ни бей тебя тем же ломом по всем остальным частям тела, ты все равно жить будешь, если от болевого шока не умрешь. А врежь один раз ломом по голове, в любое место — и готов. Лома у меня нет, как ты знаешь, но есть масса других способов выпустить душу наружу из черепа, в том числе и через глаза. Ты не думай, я не живодерка и не циник, просто на время работы отключаюсь и ничего не чувствую. Но это бывает редко. На самом деле я очень ранимая и чувствительная.

— Странная ты личность, Мария. Кто тебя такой создал? Ты же еще молоденькая совсем, а я вот сижу рядом с тобой, слушаю, и мне страшно, хотя достаточно ужасов перевидал на своем веку. Ты сама случайно не из спецслужб?

— Совсем у тебя крыша поехала, Золотой, — улыбнулась я. — Просто зарядку каждое утро делаю, детективы читаю…

— Ну ладно, не хочешь рассказывать — не нужно, я не неволю. Но вот что тебе скажу, Мария. Если ты меня спасешь, то к тем тремстам тысячам я еще столько же добавлю. И еще «лимон», если ты мне все про себя выложишь. Это только между нами останется. Но ты меня заинтриговала дальше некуда…

— А если тебя таки прикончат, а я выберусь? — я лукаво прищурилась.

Он задумался. По лицу его прошла легкая тень и тут же исчезла. Он улыбнулся.

— Если выберешься, а это практически невозможно, тогда ты вдвойне заслуживаешь мое признание. Есть у меня одна мысль, но пока повременю говорить, а то ты сама меня грохнешь и как-нибудь улизнешь отсюда. Я теперь уж и не знаю, что делать, как посмотрел на твои способности вблизи.

— Теперь и ты меня заинтриговал. Но я дам тебе немного своей энергии, чтобы ты перед смертью все же успел мне это сказать, — усмехнулась я. — Ладно, хватит об этом. У меня тут идея возникла. Может, пока они думают, что охотятся за нами, мы начнем охотиться за ними?

— Рискованно. Они теперь ни за что не разделятся, только кучей передвигаться будут, а это страшная сила, — он прислушался. — Похоже, они уже на первом этаже орудуют. Слышишь, как кричат, даже не скрываются, сволочи!

— Загонщики всегда орут, когда на волка охотятся, чего им скрываться.

— Это точно. Может, начнем потихоньку наверх перебираться?

— А если двое из них на лестницах караулят? Сразу крик поднимут и остальные прибегут.

— Что ж тогда, здесь сидеть и смерти ждать?

— А что в этом плохого? Лучше, чем убегать. Сейчас они нас не видят и не знают точно, где мы сидим. А если погонятся, тогда, считай, кранты. Сейчас наша сила — в их неведении. — Я в сотый раз осмотрела зал и так и не увидела, где можно спрятать Золотого. — Куда бы тебя засунуть, как думаешь?

Он тоже огляделся и хмыкнул:

— Разве что под платье. Прятаться бесполезно, они каждый дюйм прочешут, зная, что у меня только одна возможность выжить — если спрячусь. Но утром, когда нужно будет

выходить, не забывай, они встанут у дверей и там прикончат. Так что в любом случае я проиграю эту схватку. Условие такое: кто первым выйдет к братве, тот и царь. Остальные, кто в живых останется в доме, — уже на милость победителя. Мне на нее рассчитывать нельзя — сразу же на перо посадят. Это они такое условие выдвинули, чтобы самим спокойно выйти. Наверняка Гошу на мое место наметили, он самый сильный и головастый из них. Еще бы пару лет, и я сам бы его короновал, но не захотели ждать.

— Значит, ты только на меня и рассчитывал, когда пошел на это? — удивилась я.

— Похоже, что так, — он отвел глаза. — Вернее, я думал, что и сам еще повоюю, но сейчас уже понимаю, что только бравировал перед самим собой. Ты не смотри, что я хорошо выгляжу. Я ведь весь изрезан, исколот, все внутренности на зоне поотшибали, да и потом работенка не из легких была — этими головорезами верховодить. Считай, год за пять выходило. Так что мне уже не шестьдесят, как по паспорту, а все сто.

— Тебе шестьдесят?! Бог мой, а я бы больше пятидесяти не дала, честное слово!

— Спасибо, конечно, за комплимент, но от него не легче, — он подобрался. — Так, давай еще раз наши шансы просчитаем. Значит, в открытую на них идти бессмысленно. Прятаться — то же самое. Что остается?

— Остается понять, почему они нас ищут, если утром могут спокойно убить у выхода?

— Нетерпеливые очень. Не хотят до утра тянуть, торопятся трон получить. Или просто из-за убитых дружков распалились, крови жаждут. Короче, нам без разницы, зачем ищут и почему…

Мы разговаривали вполголоса, почти шепотом, сидя в креслах у закрытых дверей кинозала, и нам прекрасно было слышно, как ходят и переговариваются внизу убийцы. Я уже хорошо различала голоса всех четверых и знала, что все они находятся там, никто не стоит сейчас у дверей в коридоре и не подслушивает. Хотя, если бы так случилось, мы бы давно были мер1ъы…

— Давай, что ли, дверь забаррикадируем? — предложила я.

— Они сразу же услышат, как только начнем кресла двигать. Дом-то пустой, и мы как раз над их головами. Надо что-то другое придумать, пока еще время есть. Уже почти полночь.

— Нужно вспороть обшивку кресла и засунуть тебя внутрь вместо поролона! А еще лучше в диван! — пришла мне в голову гениальная мысль, но Золотой туг же ее отмел:

— А поролон куда денешь? Они сразу поймут, когда увидят. И потом, что ты заладила: спрятать да спрятать? А сама что делать будешь?

— Одна я как-нибудь справлюсь со всеми… наверное. По крайней мере так будет легче действовать. Я могу всю ночь носиться по особняку, выжидая, пока кто-то из них не сделает ошибку. Если избавлюсь хотя бы от двоих, то утром мы с тобой остальных легко уделаем около выхода. Раньше семи утра выходить ведь нельзя?

— Нет. Впрочем, и позже тоже — тогда сюда вломится братва и перекосит всех из автоматов. На что им нужны вожаки, которые не могут справиться с таким легким заданием. Мы сами под этим подписались, так что они ни за что не отвечают и обязаны выполнить приказ. Ровно в семь, когда начнут бить часы, они должны увидеть короля. Все бумага, нужные имена, наводки и касса спрятаны в моем сейфе и достанутся победителю. Ты, конечно, извини, Золотой, но вы просто придурки какие-то, а не воровские авторитеты. Устроили тут детские игры…

— Это лучше, чем устраивать разборки с пальбой и взрывами в городе — потом от ментов не отмоешься, да и засветятся многие. К тому же я всегда хотел выглядеть не простым уркаганом, от которого ничего, кроме мата и фени, не услышишь, а солидным, респектабельным человеком. Мне кажется, к концу жизни у меня кое-что получилось в этом плане. Ну скажи, разве я похож на бандита с большой дороги, каким на самом деле являюсь?

— Ну, если бы не шрам… Впрочем, он только шарм придает. Как мужчина ты мне даже нравишься, даром что рыжий! — Я тихонько рассмеялась. — Не обижайся, шучу. А вообще здорово: шрам — шарм, правда? Ты стихи, случаем, не пишешь?

— Писал, — невесело усмехнулся он, — и даже в тюремной газете печатался. Так, конечно, чушь в основном. Помню, по молодости с одной переписывался, когда еще в колонии для несовершеннолетних сидел, а нам девчонки писали, вроде как для перевоспитания, по комсомольской линии. Ох, я уж ей тогда катал — сам диву давался…

— Помнишь что-нибудь?

— Так, кое-что, — он скромно потупил глаза.

— Прочти, а? Пожалуйста! — попросила я. — Мне еще никто стихов не посвящал, завидки берут. У нас в детдоме поэтов не было.

— Да не помню я… И момент неподходящий. Вот разве что пару строчек:

Прощайте, парки и сады,

Уединенья тихие аллеи.

Я ухожу, но знайте ж вы,

Что ни о чем я не жалею…

Он замолчал, и лицо его покрыла легкая грусть, так не вяжущаяся с грубым обликом этого прожженного стареющего головореза. Хотя что я о нем могла знать…

Он поднялся и стал осматривать большой кинозал. Изучил небольшие окошки под потолком на задней стене, заглянул за диваны и подошел к экрану, занимавшему почти всю стену. Заглянув за него, он повернулся и помахал мне рукой. Я на цыпочках подбежала, сунула туда свой носик и увидела дверь. Она находилась в центре стены и была закрыта. Один Бог знал, куда она вела. Мы с Золотым весело переглянулись, он оттянул снизу тяжелый пластиковый материал экрана, я пролезла под ним к двери и толкнула ее, нажав на ручку. Мама родная, она оказалась еще и не заперта! За ней была темнота, но это все же лучше, чем в зале, где нас в любой момент могли обнаружить. Может, бандиты не догадаются заглянуть за экран.

Через мгновение мы оказались за дверью, в кромешной тьме, боясь сделать хоть шаг, чтобы куда-нибудь вдруг не провалиться и не наделать шума. Голоса внизу начали перемещаться к лестнице и вскоре уже зазвучали там, видно, охотники уже обшарили все закоулки первого этажа и теперь примутся за наш, на котором, кроме кинозала, в коридоре было еще две двери.

— Спички у тебя есть? — спросила я, прижимаясь спиной к двери.

— Нету, курить бросил год назад, — с досадой прошептал он. — Вот и верь этому Минздраву после этого!

— Ладно, ты стой на месте, а я попробую пройтись.

Взяв туфли в одну руку, я стала шарить другой перед собой и потихоньку двинулась вперед. Тут меня снова осенило, и я прошептала:

— Пощупай дверь, там случайно задвижки

какой-нибудь нет?

Он пошуршал руками и пробормотал:

— Отчего ж нету, есть. Что с ней делать?

— Оторви, идиот! — не сдержалась я. — Закрой, конечно!

— Извини, я уже вообще ничего не соображаю.

Раздался тихий щелчок, и с моей души свалилась многотонная глыба: если эту дверь и найдут, то, может, посчитают ее закрытой охранниками и не полезут. Я двинулась дальше. Вскоре рука моя нащупала диван у стены, вдоль которой я двигалась, затем большой шкаф, тумбочку с трельяжем на ней, видимо, это был косметический столик, и, наконец, нашарила еще одну дверь. Рядом с ней, на стене, был выключатель. Я поползла дальше, нашла еще один диван и так добралась до Золотого, пройдя по кругу. Ни одного окна здесь не было. Подумав немного и решив, что коль во всем доме горит свет, то и здесь его можно включить безбоязненно — все равно никто не заметит, — я двинулась к выключателю.

— Жаль, что ты не видишь в темноте, — сказал тихонько Золотой.

— Ничего, я сейчас свет включу, не бойся.

— Да я не об этом.

Я остановилась и пошла к нему.

— А о чем? — выдохнула ему в лицо шепотом. — Ты что-то придумал?

— Не знаю. Можно было бы как-нибудь вырубить в доме весь свет и переловить их в темноте.

— Слушай, а это идея

— Что толку, ты же не видишь.

— Зато слышу!

— Они тоже.

— А у меня еще и нюх! — Шутишь?

— Нисколечко!

— Все равно ничего не выйдет, — продолжал он упрямо опровергать собственную идею. — Мы не сможем весь свет вырубить. Рубильники наверняка в подвале вместе с предохранителями.

— Все, не говори ничего больше, — я закрыла ему рот рукой и прислушалась.

Гул голосов раздавался где-то совсем рядом, но определить, откуда именно, было невозможно из-за сильного эха.

Наклонив его голову к себе, я еле слышно прошептала Андрею в самое ухо:

— Только не спорь, умоляю. Сейчас ты залезешь в шкаф.

Он дернулся, но я сильнее прижала руку ко рту, не допуская возражений, и осторожно повела его за собой в темноте, мимо дивана к большому гардеробу. Открыв по миллиметру дверцу, чтобы не дай Бог не заскрипела, я ощупала шкаф. На счастье Золотого, он был пуст и довольно вместителен, к тому же в дверце торчал ключ. Бандитский князь к этому времени уже смирился со своей постыдной участью и покорно, стараясь не шуметь, забрался в это зыбкое убежище, где его могли поймать, как кролика в западне. Но ничего лучшего я предложить не могла. Наказав ему не дышать до самого утра, пока я не вернусь, я повернула ключ и сунула его под шкаф — убийцы вряд ли станут искать его там, если вообще станут. Я выпрямилась и пошла к обнаруженной мною двери, вспомнив, что уже какое-то время, пока упаковывала клиента, не слышала голосов. А может, просто не обратила внимания? В этот момент дверь распахнулась, и всю комнату залило ярким светом, ослепив меня, стоящую посередине с растопыренными руками…

 

4

— Гребаная жизнь!!! — услышала я голос долговязой Линды. — Они здесь!

И дверь с шумом захлопнулась. Тут же за ней послышался топот ног, он быстро приближался, и раздался радостный вопль Егора:

— Там? Оба?! Держи дверь, Леня!

Послышалась какая-то суетня, и они начали тихо переговариваться. Я разобрала только сердитый возглас Линды: «Откуда я знаю, только ее видела! И то на секунду…» Наверное, они выясняли, здесь ли Золотой, их главная добыча. Не знаю, как мое сердце выдержало и не разорвалось от ужаса в тот момент, но я быстро оклемалась, пришла в себя и на цыпочках, пока они строили планы, подкралась к другой двери, которую Золотой закрыл на задвижку. Хорошо, что меня обнаружила Линда и меня уже побаивались, а то бы сразу вломились, и тогда я бы могла спокойно сказать, как Чапаев в том анекдоте: «Вылезай, Золотой, нас предали…»

Пока я нащупала проклятую задвижку, оказавшуюся хлипким шпингалетом, который можно было вышибить одним плевком, они замолчали, и Леонид громко крикнул:

— Слышь, Золотой, сам выйдешь или как? Давай обойдемся без крови! Выдай нам сначала бабу, и ты умрешь без боли! Зачем нам ссориться напоследок?..

Моля Бога, чтобы Золотой сдуру не начал им отвечать, я тихонько проскользнула под экраном, оставив дверь открытой, чтобы они сразу ринулись в нее и не стали заглядывать в шкаф, и побежала к выходу из кинозала. Теперь я была свободна!

Я выскочила в коридор и увидела открытую дверь. Судя по всему, она вела к той самой комнате за экраном, и они начали обыск именно с нее, потому что она была крайней от лестницы. Ну и славненько. Развернувшись, я понеслась в другую сторону, к дальней лестнице, спустилась на первый этаж и начала искать вход в подвал. И только тут с ужасом вспомнила, что оставила свои туфли где-то рядом со шкафом. Когда помогала Золотому забраться в него, поставила их на пол, а потом напрочь забыла. Придется работать одними когтями, пока их не обломают. Проклятие!

Из банкетного зала, в котором было все разбросано по полу, я прошла на кухню и, когда увидела лестницу, ведущую вниз, услышала наверху громкий топот и возбужденные крики — убийцы гнались за мной, а значит, Золотой остался в шкафу, иначе и незачем было бы так спешить. У меня было время на поиски рубильников, потому что бандиты не знали, куда я побежала, и теперь снова будут обыскивать весь дом. Только вот откуда на этот раз начнут: снизу или сверху? Может, решат, что если сверху, то удача уже не повернется к ним задом? Это ворье, говорят, суеверное.

В подвале я осмотрелась и поняла, что и года не хватит, чтобы в этих бетонных казематах отыскать этот чертов выключатель. Как он выглядит, я видела только в кино, да и то мельком. Во все стороны разбегались узкие коридоры с большими дверями, и я поняла, почему так долго рыскали здесь охотники. Подойдя к одной двери, я обнаружила, что она закрыта снаружи на большую задвижку. Значит, обыскав, они заперли все помещения, чтобы потом сразу было ясно, входил туда кто или нет. Решив на всякий случай все пооткрывать, чтобы запудрить им мозги, я тронула задвижку, но она так заскрипела, что я оставила свои попытки, боясь привлечь внимание, и занялась поисками электрического щитка, надеясь, что Золотой не ошибся и он действительно находится здесь, а не на улице или вообще на чердаке. Я прислушалась. Голоса почти совсем стихли и еле-еле доносились откуда-то сверху — они таки погнались за удачей и начали с другого конца. Где-то часы пробили один раз и смолкли. Осталось шесть часов и четыре серьезные проблемы. Шесть на четыре — не так уж и плохо. Я немного успокоилась, вернулась ко входу в подвал и закрыла большую железную дверь, подперев ее пустым цинковым бачком, стоявшим туг же. Теперь, если кто войдет, я обязательно услышу и успею приготовиться.

Теперь мне оставалось лишь найти рубильник, выключить в особняке свет и, оставшись в полной темноте, не умереть. Какая малость!

Через пятнадцать минут, когда я уже отчаялась найти злосчастный выключатель, бегая по всему подвалу, он вдруг обнаружился рядом со входом, закрытый небольшой дверцей на стене, на которой был нарисован череп с костями. Открыв ее, я ужаснулась: там гнездилось больше двух десятков маленьких рубильничков, и какой из них нужно было трогать, знали разве что сам черт и электрик. Голоса к тому времени стали громче: четверка уже прочесала один этаж и спустилась ниже. Интересно, взяли они мои туфли или просто не обратили на них внимания? Надо бы их как-то вернуть — не идти же потом домой босиком. Не став больше раздумывать, я начала щелкать всеми выключателями подряд, и голоса сразу же смолкли. Наконец весь дом погрузился во тьму, включая и подвал. Стало немного жутковато. В наступившей тишине даже отсюда было слышно, как тикают на первом этаже часы. Люди наверху тоже, видимо, замерли, поняв, что мы что-то задумали. Больше всего мне хотелось, чтобы они начали испытывать страх, тогда бы справиться с ними было легче. Сколько времени им нужно, чтобы догадаться, что мы в подвале около рубильника, и отыскать сюда дорогу в темноте? Если они придут сюда сами, то мне не нужно будет ловить их по всему дому. Но если нет, то придется побегать.

Мрак был полным, кромешным и непроницаемым, как и безмолвие, в котором звон бриллиантов в сережках показался мне колокольным набатом. Я сняла их и тихонько положила на пол. Потом добралась до двери, оттащила бачок, едва дыша, и открыла дверь. Теперь, когда глаза мне были уже не нужны, я полностью переключилась на слух, обоняние и интуицию. Помня дорогу наверх, я осторожно выбралась из подвала, неслышно ступая босыми ногами по полу, вышла в большую залу, подошла к лестнице и затаилась за ней, устроившись так, чтобы в любой момент можно было прыгнуть и нанести удар. Стены были окрашены в темные цвета и поэтому не давали никакого света вообще, хоть глаз выколи. Где-то на третьем этаже послышался тихий говор. Я напрягла слух, но так ничего и не разобрала. Вроде бы их там было четверо, и они что-то возбужденно обсуждали. Прошло еще несколько минут, бубнеж продолжался. Может, они решили не рисковать, дождаться, пока рассветет и хоть что-то будет видно? Еще пару часов, небо начнет сереть, и сквозь щели в ставнях проникнет спасительный для них свет. Для них, но не для меня! Надо было идти. Я наброшусь на них в темноте, на всех сразу, и они даже не поймут, что происходит, будут молотить и своих, и чужих. Хорошо, что там две девушки, меня будет легко с ними спутать…

Я выпрямилась и сделала шаг. И услышала, нет, сначала почувствовала опасность.

Потом что-то неуловимо изменилось в темноте надо мной, и я поняла, что уже не одна стою здесь и прислушиваюсь. Потом, когда вернулась в прежнее положение, перестав дышать, уловила легкий запах табака и только после этого различила дыхание, едва слышное, почти призрачное, но оно было! Теперь я успокоилась. Человек был один, я о нем знала, а он обо мне — нет. Шагов и шуршания одежды я не слышала, но дыхание приближалось, опускаясь по лестнице, словно кто-то не шел, а плавно и медленно летел над ступеньками. Видимо, они в полной мере оценили врага, если проявляют такие недюжинные способности. Говор наверху продолжался, но здесь, внизу, он не мешал различать звуки. Они пошли на хитрость и хотели обмануть нас, отвлекая своей болтовней. И вправду волки, ума им не занимать, как и кровожадности. Я почувствовала себя в лесу, на охоте, сильной и безжалостной хищницей — пантерой, ослепленной, но гораздо более опасной, чем даже стая волков. Сердце мое забилось ровно, все мышцы напряглись, я повернулась в сторону врага и приготовилась к прыжку. Главное, как учил Акира, в темноте нащупать противника, уцепиться хотя бы за краешек одежды, чтобы выпустить уже только мертвого…

…Она рухнула откуда-то сверху, свалившись мне на голову, совершенно голая, скользкая и верткая, как змея. Она рассчитывала оглушить меня весом своего тела, когда прыгала через перила, но инстинкт спас меня — я отшатнулась в сторону и лишь почувствовала, как лицо обожгли ее длинные ногти. Как она меня обнаружила, оставалось только гадать, но не исключено, что она видела в темноте, как кошка, чего мне, к сожалению, было не дано. Я не могла разобрать, кто это — Линда или Виола. Но она достаточно умна, чтобы знать, что бесшумно передвигаться можно, только сняв всю одежду, чтобы не шуршала.

Ничего не видя, я резанула воздух перед собой, но ведьма быстро переместилась и задышала уже сзади и туг же снова бросилась, уверенная, что я не вижу ее. Зато я ее слышала, и этого было достаточно. Акира учил нас драться вслепую. Предположив, что она все-таки видит меня, я решила этим же и обмануть ее. Я пригнулась, но получила такой удар в лицо, что искры посыпались из глаз, только что не осветив все вокруг. И сразу же ее коленка опять, на этот раз вместе с руками, врезала по мне. Теперь удары посыпались со всех сторон, не причиняя особого вреда, ибо я закрылась и выжидала, стараясь схватить ее за что-нибудь. Она била молча, все время перемещаясь вокруг, а я все сгибалась, уже стоя на коленках и отражая удары. Наконец она с шумом вобрала в себя воздух, видимо, приготовившись для решающего удара ногой, и я прыгнула на звук ее дыхания. И не промахнулась: моя ладонь полностью вошла во что-то мягкое и горячее, скорее всего в живот, распоров его ногтями-бритвами, и она дико закричала. Теперь она в буквальном смысле была у меня в руках. Полоснув свободной рукой по предполагаемому горлу, я лишила ее голоса — она смолкла и обмякла. Сверху раздался отчаянный вопль:

— Линда!!! Ты жива?! Я иду к тебе!.. Кричала Виола. И сразу послышались торопливые шаги по ступенькам — спускались все трое и делали это очень быстро. Не мешкая, я стянула с себя мокрое от крови платье и кинула его на лестницу, нащупав руками перила. Из разбитой губы текла кровь, и я стала слизывать ее языком. Тело Линды лежало где-то под ногами, ступни скользили в крови, и я отодвинулась вглубь, под лестницу, чтобы вытереть ноги и спрятаться на случай, если и остальные тоже видят в темноте. Но это было маловероятно: тогда бы они пошли все сразу.

— Линда!!! — еще раз пронесся душераздирающий крик Виолы где-то уже совсем близко, и все трое остановились посередине пролета, тяжело дыша.

— Забудь про Линду! — зло бросил Леонид. — Она бы ответила, если б была жива.

— Нет!!! — отчаянно простонала та. — Она не могла… Мария, сука, я знаю, что это ты!!! — снова закричала она в темноту над моей головой. — Я поймаю тебя и выпью твои глаза…

— Нам Золотой нужен, а не эта баба! — оборвал ее Егор.

— Плевать мне на Золотого! Она мою сестру убила!

— Заткнись, дура! Она никуда не денется от тебя! — прошипел Леонид. — Кончим Золотого, и ей каюк. Я думаю, что…

— Молчи, не говори, они где-то здесь, — тихо сказал Егор. — Проклятье! Как мы про свет забыли?

— Надо добраться до подвала и врубить его, — процедил Леонид. — Они на нас не нападут, они же тоже ни хрена не видят.

— А где ты будешь этот рубильник в темноте искать? — спросила Виола.

— Я знаю, где он, пошли, беритесь за руки, чтобы не потеряться…

Они осторожно спустились с лестницы.

— Эй, Гоша, давай руку, ты где? — спросил Леонид.

— Да здесь я, вот… ага, взял? Пошли… Виола, давай руку…

— Я уже взяла чью-то…

— Тогда идем… Черт, ни зги не видать!..

— Гоша, ты впереди, так что щупай, а то еще врежешься, — посоветовала Виола.

— Ты спятила? Это же ты впереди идешь! Вот и щупай…

— Сдурел?! Я за Леней иду…

— Эй, а кто тогда меня за руку держит?! — ошеломленно проговорил Егор и потряс мою ладонь. — Разве это не ты, Виола?

— Нет, я — Мария, — ответила я спокойно и выкинула свободную руку с растопыренными лезвиями в темноту на звук его голоса.

Но попала в пустоту — матерый волчара каким-то непостижимым образом успел среагировать, разобравшись, что к чему, и нагнулся, клещами сжав мою руку.

— Она у меня! — крикнул он и дернул меня к себе.

— Где?! Держи ее! — Леонид и Виола засуетились в потемках, не видя ничего и не зная что делать, а Егор уже обвил меня двумя руками и сжал так, что затрещал позвоночник.

— Сука, попалась! — прорычал он мне в лицо. — Теперь не уйдешь! Где Золотой?!

Чьи-то руки стали щупать меня, стараясь ухватить, но я была скользкой и молча извивалась.

 — Вот она, я ее нащупал! — радостно прохрипел совсем рядом Леонид.

— Дайте ее мне, стерву, не убивайте! — взмолилась Виола. — Подождите, мальчики! Ага, вот ты где, шалава!

Теперь они все сгрудились около меня и держали кто за что мог. Пора было начинать. С Егором было проще всего: я сразу попала единственной свободной рукой ему в оба глаза, и стальные объятия разжались, он завопил. Юркнув ему под ноги, чувствуя, что за другую руку меня держит Леонид, а Виола вцепилась в волосы и молотит кулаком по голове, я снова резанула ногтями вокруг себя, не давая им опомниться. Лезвия вошли в чью-то плоть, и Леонид выпустил мою руку, как-то странно всхлипнув. Оставалась Виола. Только сейчас до меня дошло, что все они, как и я, были голыми, разделись, чтобы не шуршать одеждой, поэтому мои когти, не встречая препятствий, резали сразу тела. Я чиркнула Виоле по руке, чтобы она выпустила волосы, но в этот момент меня оглушил крик Егора:

— Где она!!! Дайте мне ее!

— Здесь, я держу! — провопила Виола, не выпуская меня. — Скорее, а то она с ножом!

Егор навалился на меня и подмял под себя. Я выскользнула, но тут Леонид пришел в себя и прохрипел где-то над ухом, нащупывая грубыми пальцами мое лицо:

— Умри, сука!!!

Они опять облепили меня, распятую на полу, и начали рвать на части. Тела были потными и скользкими, и я закрутилась волчком, превратилась в крутящийся клубок из бритв, невидимый и смертоносный. Больше мне ни чего не оставалось делать в этой ситуации. Туг же снова закричал Леонид, которому первому досталось от когтей, потом застонал Егор, его тело обмякло, и я столкнула его ногами с себя. Виола же почему-то молчала. Откатившись в сторону, я замерла, тяжело дыша, и прислушалась. Леонид еще был жив, но ему, судя по всему, было очень больно. Я понятия не имела, куда его ранила и на что он еще способен. Егор издавал жуткие хрипы, наверное, я зацепила горло, а Виола затаилась где-то в стороне. Она была самой хитрой из всех, но ее урки никогда бы не сделали своим королем, поэтому ее жизнь меня не интересовала. Так прошло несколько минут. Егор почти стих, видно, крови в нем осталось совсем мало, Леонид перестал стонать, и я потеряла его местонахождение. Виола по-прежнему не подавала признаков жизни. У меня даже мелькнула мысль, что я убила ее, но это было бы слишком хорошо, и потом, она должна была хотя бы крикнуть перед смертью. Нет, наверное, все-таки отбежала, почувствовав, как из перерезанных вен хлещет кровь, и теперь сидит где-то и зажимает руку, чтобы не умереть. На мне самой не осталось живого места, и, если бы у меня сейчас была такая возможность, я ни за что бы не решилась подойти к зеркалу. Виола выдрала мне половину волос, и голова страшно болела. По лицу вместе с потом сочилась кровь, моя и чужая, ноги и руки были вывернуты, и суставы жутко ломило, но я была еще на ходу. Смешно, но если бы все происходило при свете, то они бы уже давно вышибли из меня дух. Молодец, Золотой, вовремя вспомнил про рубильник. Иначе бы ему и мне в ближайшем будущем светили пышные похороны…

Егор смолк окончательно. Наступила тишина. Где-то очень далеко тонко пропел петух. Я лежала на полу в большом зале с баром, где-то приблизительно у входа в банкетную комнату, и накачивала себя энергией для дальнейшей борьбы с невидимками в этом уже осточертевшем мне замке. Откуда мне было знать, что все это время надо мной стояла Виола! Я вдруг услышала над собой ее чуть слышное дыхание, которое она издавала, оказывается, в такт хрипам Егора. Я не успела откатиться, как эта ведьма с черными глазами кинулась на меня, по-звериному зарычав. Я лежала на спине и не успела даже выставить руки. Мы сплелись клубком и начали кататься по полу, в луже крови. Она была очень сильной и сразу обезоружила меня, схватив за запястья обеих рук. Потом, недолго думая, начала бить меня головой по лицу наугад, сразу расквасив нос и чуть не вышибив передние зубы. И где, в самом деле, их учили драться? Слава Богу, я могла сгибаться во все стороны под любым углом. Закинув ноги ей на шею, я сцепила их в замок и резко рванула от себя, свернув ей голову на спину. Она мгновенно обмякла. Я расцепила ноги, и ее мертвое тело грузно осело на меня.

Обессиленная и противная сама себе, я поднялась сначала на карачки, а потом медленно выпрямилась, плюнув на то, что где-то еще лежит живой Леонид. Пусть только приблизится, и я сделаю так, что он сможет прожить еще долго, но каждую секунду, умирая от боли, будет жалеть, что не погиб…

В суматохе я совсем потеряла ориентацию и теперь понятия не имела, в какой стороне находится лестница, не говоря уж о подвале. Чуть не упав, споткнувшись о труп Виолы, я пошла наугад, выставив перед собой руки, и вскоре уткнулась в стойку бара. Значит, надо было идти в обратную сторону, чтобы попасть в банкетный зал, а оттуда в подвал. Особняк, видимо досыта наслушавшись за эту ночь душераздирающих криков и воплей, угрюмо безмолвствовал. Нужно было бы улечься где-нибудь в укромном местечке и зализать раны, но что-то подсказывало мне, что вечеринка еще далеко не окончена и еще множество великолепных сюрпризов ожидает пантеру в этом уютном подмосковном домишке, окруженном сотней вооруженных уркаганов. К тому же где-то еще бродил раненый волк по имени Леонид и в любую минуту мог напасть сзади, ибо я уже не скрывалась. Так что я решила пока не выходить из образа пантеры и осталась в состоянии боевого транса, в котором так просто и легко можно было убивать, не думая о последствиях и не испытывая жалости и страха…

 

5

Включив свет, я нашла в подвале туалет и немного привела себя в порядок, смыв с лица и тела кровь. Трусики с меня сорвали во время драки, и я была совершенно раздета, как и подобает любому зверю. Поэтому-то я и спала все время раздетой, чтобы побольше пребывать в своем естественном состоянии, а Валентина не уставала меня ругать за это.

Идя по подвалу обратно, я заметила в пустой комнате без двери какой-то квадратный люк и вошла в нее полюбопытствовать. Оказалось, через него спускали продукты или еще что-то — у дальней стены стояли транспортер и железные тележки с высокими ручками. Если бы нас с Золотым загнали в угол, то можно было бы попробовать выскочить из мышеловки через этот люк на улицу, а там как-нибудь пробиться к лесу и скрыться. Но сейчас в этом уже не было никакой необходимости, Золотой выйдет победителем через парадное крыльцо, и татуированная челядь станет рукоплескать своему мудрому и сильному королю. И будет это уже меньше чем через час…

Я вышла в зал с баром и оглядела поле битвы. При свете все выглядело ужасно. Три окровавленных и изуродованных трупа лежали в разных местах, и весь пол вокруг был забрызган кровью. Виола умерла с открытыми глазами, в которых застыл ужас. Голова ее неестественно была откинута назад. Теперь она уже не была так красива, как в начале вечеринки, и только почти идеальная фигура обнаженной девушки осталась почти не тронутой, если не считать многочисленных рваных ран. Ее мясо я уже вычистила из-под своих когтей в туалете. Егор остался без глаз и без правой половины лица — вся щека была содрана от подбородка черепа до затылка. Линду постигла еще более страшная участь, и я не стала даже на нее смотреть, чтобы убедиться, что она мертва. На лестницу уходил кровавый след, и я пошла по нему, подобрав свое брошенное платье и надев на израненное тело. След тянулся до третьего этажа и там обрывался в коридоре, как раз в том месте, где сидел, с невыразимым ужасом глядя на меня, умирающий Леонид. Там же, недалеко, валялась вся одежда, которую они сбросили с себя, когда погас свет. Гигант сидел, прислонившись к стене, и зажимал руками распоротый живот, из которого выглядывали внутренности и текла кровь. Одно ухо болталось, держась только на мочке, а с правого бедра почти целиком была снята кожа. Но он жил, хотя давно должен был бы умереть от потери крови.

Я остановилась около него и тихо спросила:

— Почему ты не умер?

Он вздрогнул, как от удара, и тут же поморщился от боли. Потом прохрипел:

— С-сука… чем ты нас так? Это не честно…

— Извини.

— Где он тебя… откопал?

— Какая разница? Тебе… помочь?

— Не подходи ко мне! — Он опять дернулся и скривился. — Лучше я сам сдохну…

Я развернулась и пошла на второй этаж. Когда спускалась по лестнице, услышала громкие жалобные всхлипы и подвывания. Что ж, собаке собачья смерть…

Золотой спал. Свернувшись клубочком на дне шкафа, он сладко посапывал, подложив ладошки под щеку, и мне даже не хотелось его будить. Но пришлось.

— Что? Где? — сонно спросил он, часто моргая глазами. — А-а, это ты… — и начал вылезать. — Где мои орлы? — перешел он на шепот, вспомнив наконец, где находится. — Сколько времени?

— Половина седьмого, пора на коронацию.

— Ты что… всех? — Он ошарашенно посмотрел на меня и вдруг скис, поняв по моим глазам, что так оно и есть. — Не могу поверить, что ты это сделала, — проговорил он устало и сел на диван. — Ты, наверное, метала в них свои туфли в темноте, да? — Он посмотрел на туфли, которые уже были на моих ногах. — Да, конечно, так оно все и было, — задумчиво продолжил он, — иначе и быть не могло… Ты кидала на звук, верно? Я слышал, как они кричали, когда погас свет, и догадался, что ты нашла рубильник. А потом почему-то заснул, — он виновато пожал плечами. — Извини, я оказался никудышным помощником. Чего ты молчишь? — Он поднял глаза и только тут рассмотрел мой потрепанный вид. — Господи, кто это тебя так?! Ты что, дралась с ними?! Ужас какой… — пролепетал он. — Ты же вся изранена, девочка моя! Тебе, наверное, больно? Не молчи, ради Бога! Я знаю, что я дерьмо и мне нет оправдания, но не смотри на меня так, умоляю! Я за все отплачу… Идем вниз, нужно приготовиться к выходу. И… спасибо тебе, Мария. Прости.

Он отвел глаза, поднялся и прошел к двери, я последовала за ним. На лестнице он вдруг остановился, покачнувшись, схватился за сердце и облокотился о перила, едва не упав. Я подхватила его под локоть, заглянула а побелевшее лицо и быстро спросила:

— Что, сердце? Лучше сядь на ступеньку.

— Подожди, — поморщился он, — сейчас отпустит… Проклятие… Никогда такого не было…

— Перенервничал, наверное. — Я ослабила ему бабочку и похлопала по щекам. —

Обидно будет, если сейчас умрешь. Столько трудов, и все зря. Да и меня угрохают. Крепись, Золотой, хоть до крыльца дотяни, слышишь?

— Да слышу, чего уж там, — он глубоко вбирал в себя воздух, и его щеки начали розоветь. — Сейчас все пройдет, уже легче…

Я все-таки усадила его, расстегнула рубашку, обнажив покрытые жуткими шрамами грудь и живот, и начала массировать. Минут через пять он задышал ровнее, робко улыбнулся и проговорил:

— Ну все, кажется, я в порядке. Идем, а то опоздаем.

Осторожно, не торопясь, я свела его на первый этаж, и мы двинулись через зал, мимо трупов, к выходу. Часы на стене показывали без пяти семь. В этот момент сверху раздался исполненный отчаяния и ненависти крик Леонида:

— Сволочи!!! А-ау-э-а!!!

Вопль захлебнулся каким-то непонятным звуком, и я поняла, что бандит наконец отмучился. Видимо, до последнего мгновения надеялся, что сможет еще что-то сделать, подняться и выйти к своим, а когда понял, что силы уже не хватит и подошло его время, то нервы не выдержали и он закричал. А кричать с разорванным животом опасно…

Золотой, которому я забыла сказать, что Леонид еще жив, но умирает, застыл на месте и начал жадно хватать ртом воздух. Лицо покрыла смертельная бледность, он опять схватился за сердце и весь задрожал, понемногу заваливаясь на меня. До дверей оставалось не более десяти шагов, а до семи — около трех минут. Я подставила ему израненное плечо, обняла за талию и взмолилась:

— Миленький, Золотенький, не умирай, прошу тебя! Идем, еще чуть-чуть осталось!

Но Золотенький только сипел и не мог выговорить ни слова, глаза его начали вылезать из орбит. Он был очень тяжелым для меня, но я потащила его к дверям, слыша, как убийственно быстро тикают неумолимые часы. Он еще сделал несколько шагов, пытаясь помочь мне, но силы быстро уходили из него вместе с жизнью, за которую он так отчаянно цеплялся и ради которой мне пришлось загнать в гроб восьмерых.

— Андрюшенька, молю тебя, не умирай сейчас! — простонала я сквозь слезы. — Ну пару минуточек еще продержись!

Но он уже осел на пол и почти не мог дышать, хлопая посиневшими губами. На мгновение в его затуманенных глазах промелькнула жизнь, и он прохрипел:

— Ты… ты обещала… дать энергии…. Дай…

Господи, я совсем забыла про это! Я тогда пошутила, а он, глупый, поверил… Встав перед ним на колени, я взяла его дрожащие руки в свои, мысленно напряглась и стала молиться, призывая своего отца Акиру спасти меня от смерти и дать этому человеку прожить еще несколько мгновений… Не знаю, что случилось на самом деле, но Золотому стало чуть лучше.

— Мария… — зашептал он, закрыв глаза, — у твоего босса есть один адрес… я ему оставил… Там, за книжной полкой… все мои деньги… Возьми их…

Какие деньги, Андрюша?! Меня сейчас из автоматов расстреляют! — зарыдала я, умываясь слезами перед ним. — Ты сможешь дойти?

— Не знаю… Помоги, попробую…

Он виновато скривился, я обхватила его руками и стала поднимать. Так, почти вися на мне, он доковылял до двери, и в это самое мгновение часы начали бить семь часов. Снаружи загремел засов, дверь открылась, и нашему взору предстали напряженные лица хмурых парней с автоматами на изготовку. Лишь на немногих появилась радость при виде Золотого. Остальные были или удивлены, или злы. Все молча смотрели на нас и явно не знали, что делать.

Золотой последним усилием воли сделал шаг через порог, всем весом налегая на меня, и хрипло, но довольно громко сказал:

— Моя последняя воля… Эту девчонку не трогать… Ясно?

Все угрюмо кивнули, не понимая, что с ним происходит, но он уже этого не видел — последнее слово его оказалось одновременно и последним вздохом. Я почувствовала, как резко ослабло его тело и потащило меня вниз. Я опустила его, положив на крыльцо под изумленными взглядами урок, села рядом на ступеньку и заплакала. Парни молча взирали, не решаясь вмешиваться, а я ревела навзрыд и ничего не могла с собой поделать. Что ни говори, Золотой спас меня от смерти, уже будучи сам почти мертвым…

…Но не только это заставило меня дать волю своим чувствам. Когда-то в детстве я спросила у Акиры, своего приемного отца, смогу ли я когда-нибудь найти своего настоящего папу, которого я никогда не знала и не видела. Акира осмотрел мое тело с ног до головы, показал на левой груди пять маленьких родинок в виде правильной звездочки и сказал, что если увижу такие еще на ком-нибудь, то это будет или моя мать, или отец. Прошло много лет, и я никогда не встречала ничего подобного. Но когда массировала Золотому грудь на лестнице, увидела точно такую же звездочку и в том же самом месте, как и у меня. Но ничего не стала ему говорить, боясь, что если он не умер от перенапряжения и страха, то может умереть от счастья и не успеет меня спасти. Надеялась, что он выдюжит, выживет, и тогда я расскажу ему все, поплачусь в жилетку, как мечтала сделать всю жизнь, когда меня в детстве обижали и некому было защитить. Но Золотой умер, успев спасти меня, но не успев узнать, что странная девушка Мария, с которой таким запутанным и жестоким образом его свела судьба, является его единственной дочерью, а та, в свою очередь, спасла своего отца только для того, чтобы похоронить… Что ж, видно, так было угодно Господу, аминь!

* * *

Золотой оставил боссу конверт, который нужно было отослать по написанному на нем адресу в случае его гибели. Родион мужественно смотрел на него целые сутки, ходил вокруг да около, но так и не заглянул внутрь, хотя все его существо сыщика так и подстегивало совершить этот шаг. За разглядыванием оного послания я и застала его, когда пришла в офис после обеда того же дня, когда урки привезли меня в город и высадили недалеко от моего дома. Они не задавали вопросов и вели себя очень вежливо, уважая последнюю волю Золотого. Дома я привела себя в порядок, замазав все синяки и ссадины косметикой, часик поспала и явилась в контору. Увидев мое припухшее лицо, босс удивленно поднял брови:

— Что-то случилось? Где наш клиент?

— Клиент умер от сердечного приступа. Там все перепились до чертиков и устроили потасовку. Даже мне немного перепало.

— Ну, это не беда, — успокоил он меня. — Ты не так уж и плохо выглядишь, до свадьбы заживет. Главное, мы получили наличными десять кусков. Теперь нужно отправить конверт — и совесть наша будет чиста.

— Позвольте, я сама это сделаю? — попросила я. — Доведу уж все до конца, коль начала…

— А ты не устала? Хотя это не трудно. На, забери его, а то у меня уже нервы не выдерживают — так и хочется сунуть туда свой нос. Опусти в почтовый ящик и отправляйся домой спать.

…В квартире Золотого, когда я туда пришла, никого не было. Вскрыв дверь при помощи отмычки, я вошла внутрь, осмотрелась и в комнате, служившей, по-видимому, кабинетом, обнаружила книжную полку во всю стену. В углу около стола стоял огромный сейф, в котором, наверное, и хранились все их воровские документы и деньги. Но они меня не интересовали. Положив конверт на стол, я начала осматривать полку, вытаскивая книги и ощупывая соединения в поисках тайника. Когда уже все книги лежали на полу, а голый каркас полки насмешливо смотрел на меня, зияя пустотой, я начала подозревать, что отец или что-то перепутал, или попросту обманул меня, во что мне почему-то не хотелось верить. И туг заметила, что одна полка отличается от других толщиной поперечных стоек. Я подергала ее, и она открылась, как дверь, плавно и бесшумно. За ней оказалась небольшая ниша в стене. Там лежал старый, потрепанный чемодан. Не заглядывая внутрь, я взяла его и, сгибаясь под тяжестью, вышла из квартиры. Не успела закрыть дверь на замок, как внизу на лестнице послышались шаги и голоса. Поднявшись на этаж выше, я притаилась и стала слушать.

— Наверняка все у него дома, — возбужденно говорил мужской голос. — Не мог он уйти, не подумав о нас. Зря, что ли, мы на него пахали.

— Сейчас все узнаем, не тараторь, — оборвал его кто-то, и послышался звук вставляемого в замок ключа.

Дверь открылась, и они вошли в квартиру. Я тихонько спустилась и, когда проходила мимо, услышала за дверью радостный крик:

— Есть! Я же говорил, что он последний

честный вор в России! Не обманул, падла…

…Родион, когда увидел содержимое чемодана, сильно изменился в лице и только сипло спросил:

— Это… от Золотого?

Я молча кивнула головой…

 

Глава 5 СЕКРЕТЫ С ТОГО СВЕТА

 

1

Вторник выдался пасмурным, хмурые тучи изредка с досады плевались на Москву мелким дождем, будучи не в силах изрыгнуть нечто более стоящее, вроде ливня или града, и пугливые прохожие послушно выуживали, а потом прятали обратно свои зонтики, радуясь хотя бы тому, что спала жара. Я терпеть не могла зонтик и готова была в любой, удобный для дождя момент вымокнуть до нитки, ничуть не смущаясь, что мокрая одежда облипает тело и прохожие бесстыдно пялятся на меня. Я рассуждала так: если пойдет сернокислый дождик, то зонт все равно не спасет, ибо сгорит вместе со мной. А простому дождю я привыкла радоваться, а не бояться его. Сегодня прохожим не повезло: сквозь прозрачное мокрое платье только-только начали проступать соблазнительные очертания моей не обремененной оковами лифчика груди, как я заскочила во двор и скрылась за дверями офиса, который теперь уже насчитывал пять этажей.

Взглянув на меня, Валентина лишь вздохнула с укоризной, зная, что выговаривать бесполезно, а босс привычно отвел глаза в сторону и проворчал:

— Надо бы ей бронежилет купить.

— Задницу ей надрать нужно, а не бронежилет! — уверенно заявила Валентина, ставя боссу на стол чашку кофе. — А этим бронежилетом по башке надавать.

Я стояла перед ними и невинно хлопала глазками, ожидая от босса указаний на день грядущий и пропуская их замечания мимо ушей.

— А что, зонтики нынче уже не в моде? — Босс отхлебнул кофе и вопросительно посмотрел на Валентину. — Может, я отстал от жизни?

— Что вы, Родион Потапович, как можно! — всплеснула та руками. — От жизни отстали, видано ли! Это она от жизни отстала, дикарка, живет, словно зверь в лесу, и ничем ее не проймешь. Я вам не говорила, она ведь и спит голая зимой и летом с открытым окном…

— Невероятно, — пробормотал он, пробуя кофе на языке.

— Ну да! А вы говорите: зонтик! Да она чихать хотела на все приличия, ей лишь бы покрасоваться. Я уже молю бога, чтобы ей на голову какой-нибудь метеорит свалился, может, тогда что поймет.

— Угу, — буркнул босс, уставившись в чашку, — метеорит было бы неплохо. Кстати, Валентина, вы сколько кусочков сахару сегодня положили?

— Три, как положено, а что? — насторожилась она.

— Но сегодня ведь вторник, — мягко напомнил он ей. — Значит, нужно было два положить. То-то я чувствую, что-то не то.

— Батюшки, а я думала, среда! — засуетилась она вокруг него. — Давайте чашку, я разбавлю.

— Ладно уж, завтра два положите, — великодушно разрешил он.

Ну и слава Богу. — Она смущенно за рделась и глянула на меня. — Все, Родион Потапович, можете смотреть, она уже подсохла…

Тут в прихожей раздался звонок, и я пошла открывать.

На пороге стоял сухонький старичок. На локте у этого высушенного гриба висел зонтик-трость. Посмотрев на меня выцветшими глазами, он проскрипел:

— Доброе утро. Сам у себя?

Решив, что это один из наших нештатных детективов, которых босс подкармливал время от времени, я пропустила его внутрь, со словами:

— Доброе утро. Какой замечательный у вас зонт! Боссу наверняка понравится.

Он прошел в кабинет, а я уселась за свой стол и включила компьютер, довольная, что избавилась от нудных наставлений. Но не успела еще программа как следует загрузиться, босс вызвал меня к себе. Я вошла, села в свое кресло и приготовила блокнот. Старичок, оглядев добротно обставленный кабинет, прокашлялся в костлявый кулачок и сказал:

— Растете, как я посмотрю.

— В каком смысле? — довольно засиял босс, выпрямив спину

— Ну, будка-то трансформаторная выросла, говорю, — охотно пояснил дед. — Сколько уже этажей?

— Пять, — буркнул разочарованно босс, возвращаясь в исходное положение.

— Во-во, я и говорю. А не свалится? Может, ее столбами подпереть, а то уж больно зыбко выглядит конструкция…

— Короче, отец, — перебил его Родион. — Вы сказали, что по делу пришли.

— А, ну да, как же! — Он поерзал в кресле, повесил зонт на спинку и виновато проговорил: — Я ваш сосед, между прочим, в соседнем доме живу, и давно к вам приглядываюсь, переживаю. Дамочка вот у вас очень даже интересная, — он скосил на меня глаза, но туг же отвел, увидев ледяное выражение моего лица. — Вот я и говорю, — вздохнул он, — что звонками меня замучили. Дай, думаю, зайду, посоветуюсь, люди о вас только хорошее вроде говорят, не то что про милицию. Вот и решил к вам…

— Семен Петрович, — перебил, поморщившись, босс, — еще короче.

— Хорошо, хорошо, только вы меня не перебивайте в другой раз…

— Попытаюсь.

— Дело в том, что меня в последнее время телефонными звонками замучили. То жена позвонит бывшая, знаете ли, и давай всякую чепуху молоть. То брательник из Саратова как насядет по десять раз на дню и травит про свою пропащую жизнь. А второй брательник, тот все больше ночью балует, алкаш проклятый, телефон ажио раскаляется. То Люба, сестра, привяжется, чтоб ей пусто было, прости Господи. Хорошо у меня бессонница да я не сплю, а как если бы спал? В общем, совсем замучили негодники, мочи никакой уже нет. Главное, раньше никогда не звонили, доброго слова от них не дождешься, а тут как с цепи сорвались, как сговорились, будто клапан у них открылся, пропади оно все пропадом! — Он вытащил платочек и аккуратно промокнул вспотевший лоб. — И ладно бы что-нибудь толковое говорили, по делу, а то все больше ахинею несут, словно из ума выжили. Так что очень вас прошу, Родион Потапыч, сделайте что-нибудь с моей бедой — сам я уж и не знаю, как поступать…

— По-моему, радоваться вам нужно, милейший Семен Петрович, — проворчал босс. — О вас заботятся, не забывают на старости лет, беспокоятся. Ничего страшного в этом не вижу…

— Ничего не видите?! — округлил глаза старик и посмотрел на меня. — Во дает, а! Посмотрел бы я на вас, если бы с вами такое приключилось.

Босс тоскливо взглянул на него, потом перевел взгляд на меня, но я только сочувственно пожала плечами, затем сказал деду:

— Думайте обо мне что хотите, но я действительно ничего дурного и противозаконного в этом не усматриваю. По крайней мере это не повод приходить сюда и жаловаться. Разбирайтесь сами со своими родственниками.

— И разберусь, — посуровел дед. — Обязательно разберусь, дай только добраться до них, окаянных! Но я пока на тот свет не спешу.

— В каком смысле? — опешил Родион, а я чуть не выронила блокнот.

— А что, я разве вначале не сказал? — растерянно пробормотал дед.

— Чего не сказали? — подался к нему босс.

— Ну, что все эти родственники давно умерли… Извините, склероз проклятый…

Мертвая тишина повисла в кабинете. Дед, смущенно смотрел в пол. Босс, у которого очки свалились с носа, застыл с открытым ртом, а я таки выронила блокнот вместе с карандашом и теперь тупо разглядывала все это на полу. Наконец, обретя дар речи, босс просипел:

— И как давно они умерли?

— Да уж пять лет, почитай. В один год отмаялись.

— И вы видели их трупы?

— А как же, сам всех и схоронил — больше некому было.

— А теперь, значит, с того света названивают? — спросил босс, окончательно придя в себя.

— Получается так, — старик уронил голову и громко засопел.

— А Наполеон, Гитлер, Македонский — эти не тревожат?

— Нет, эти не звонят, — вздохнул серьезно дед. — Да и откуда им, они ведь моего номера, наверное, не знают.

— А то бы небось позволили?

— А кто их знает, я теперь уже ничему не удивлюсь, — пожал тот плевами. — После такого-то…

— Ага, значит, вы уже не удивляетесь, что с покойничками по телефону болтаете! — торжествующе заключил босс. — Прекрасно. А в гости случайно они не напрашивались? Знаете, чайку там попить, водочки с солеными груздочками, а?

— Чудак вы человек, ей-Богу, — хихикнул дедок. — Как же они в гости придут, если я их сам схоронил? Они уж сгнили давно…

— Мария, ты слышала? Это я чудак-человек. Значит, по телефону, получается, это ничего, нормально, так, что ли?

— Кто их знает… Мне их секреты неведомы, на том свете свои порядки. Только ведь голос все одно сгнить не может — он же бестелесный, как я понимаю.

— Почему вы решили, что это именно ваши родственники?

— Что ж я, голосов ихних не знаю? — обиделся дед. — Слава Богу, сколько лет рядом, считай, прожили…

— Простите, а сколько вам лет?

— Чё извиняться-то? Семьдесят девять стукнуло.

— А права водительские у вас имеются? — спросил хитрый Родион, зная, что психам права не выдают.

— А как же, конечно. Они у меня и сейчас с собой. Я знал, что вы спросите, — он достал из кармана пиджака завернутые в целлофановый пакет документы и протянул боссу. — Вот, туг все, начиная с метрики и кончая пенсионным удостоверением.

Родион внимательно просмотрел каждую корочку и бумажку, и лицо его стало хмурым. Наконец он вернул все старику и спросил:

— Можно задать вам один вопрос…

— Нет, я не сумасшедший, — тут же отмел тот его подозрения, — и мне все это не приснилось. Я, между прочим, в войну разведчиком был! Сначала тоже подумал, что малость крыша поехала. Всего себя исщипал, во, поглядите! — Он засучил рукав пиджака с рубашкой, и мы увидели синюшные пятна, покрывавшие его иссохшую руку. — Я же не дурак, слава Богу, потому и пришел сюда, а не в диспансер.

— И чего же вы от меня хотите? — сдался босс. — Чтобы я сам с ними переговорил и попросил не тревожить живых?

— Не знаю, — честно пробормотал дед. — Но мочи моей больше нету такое терпеть. Вы представляете себе, что это такое, когда среди ночи с покойной женой начинаешь наяву общаться? Волосы дыбом встают последние! А еще брательник как матом завернет, так вообще жить со страху не хочется. Одним словом, делайте что хотите, но избавьте меня от этого!

Босс принялся за свои каракули. Это означало, что дело его заинтересовало и он начал размышлять. Я видела, как в его огромной кудрявой голове прокручиваются различные версии и объяснения происходящего, но, судя по всему, ничего путного в нее не приходило. Наконец он спросил:

— А о чем они с вами разговаривают?

— О разном, Родион Потапыч! — обрадованно вскинулся старик, видя, что детектив сломался. — Чепуху всякую мелют в основном.

— А вы им что говорите?

— Ничего! Они и слова вставить не дают, все больше сами тараторят, ничего слушать не желают. Но ведь трубку не бросишь — все же родня какая-никакая, хоть и мертвая. Я их, честно-то говоря, и при жизни не особенно терпел и жаловал, но всегда делал вид, что они мне нравятся, подлаживался под них, значит, чтобы не обидеть, так вот… — он смущенно провел рукой по редким седым волосам.

— Ну а у вас самого есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Я же говорю: уже и не знаю. Сначала думал, разыгрывает кто-то, а потом, когда вслушался, понял, что нет, это точно они и никто другой, — такие подробности моей биографии рассказывают, что только покойники да я знали, во как! Выходит, что они это и есть, не иначе.

— А телефон не пробовали отключать?

— Как же это я его отключу? — удивился дед. — Я уже полгода жду, когда пенсию давать начнут, сами знаете. Они позвонить должны и на почту пригласить. Вот и хватаю трубку каждый раз как заведенный.

— Что, и ночью могут сообщить?

— А кто их теперь знает, с этой демократией? — вздохнул дедок. — Пускай хоть и ночью, лишь бы платить начали.

Повертев в руках карандаш, босс тихо сообщил:

— Ну хорошо, Семен Петрович, я как-нибудь зайду к вам…

— Вот только не надо вот этих «как-нибудь»! — громко запротестовал дед. — Вы же не бюрократы какие, как все вокруг!

Босс слегка порозовел, то ли от стыда, то ли от похвалы, поскреб подбородок и смущенно проговорил:

— Знаете, чем меня пронять, уважаемый. Ладно, идемте прямо сейчас, поболтаем с вашими покой…

На столе зазвонил телефон, и он с облегчением схватил трубку. Я поняла, что, даже если там ошиблись номером, он все равно сейчас сообщит старику, что его срочно вызывают по неотложным делам. Так оно и случилось. Положив трубку, он с сожалением протянул:

— Извините, меня срочно вызывают в мою школу. Там произошло ЧП…

— Давайте я схожу, босс? — предложила я,

пожалев несчастного старика. — Проверю все и доложу вам.

— Вы не против? — живо спросил он, посмотрев на деда.

Тот только пожал плечами.

— Мне все одно, лишь бы польза была… Босс спешно ретировался, а я отправилась к деду домой слушать покойников.

 

2

Семен Петрович Поликарпов жил в старом пятиэтажном доме, одном из тех, что окружали наш офис. Постройки были еще дореволюционные, добротные, с широкими лестницами и облезлым фасадом. В подъезде даже имелась каморка для консьержки, в которой легко могла бы разместиться молодая семья из четырех человек. Консьержка, по понятным причинам, отсутствовала, вместо нее в комнат? стояли детские коляски. Квартира старикана третьем этаже оказалась такой же просторной, как и лестничная площадка, с высоченными потолками, громадной прихожей, из которой в разные стороны уходили двери четырех стариковских комнат. Мебель была ровесницей дома — такая же обветшалая, потемневшая от времени и долгого пользования, от нее исходил невыносимый запах древности и плесени. Все здесь, включая самого хозяина, было очень старым, отжившим свое, но еще не умершим. Паркет, истертый в некоторых местах буквально до дыр, давно потерял свой цвет и блеск, обои превратились в ингредиент штукатурки, и даже лампочки, ввинченные в черные патроны без люстр, светили как-то устало и нехотя, словно из последних сил.

Попав в квартиру, дедок сразу же вписался в нее и стал почти незаметен в родной обстановке. Усадив меня рядом с тумбочкой в холле, на которой стоял удачно подобранный в начале века под мебель древний телефон со здоровенной трубкой и металлическим наборным диском, он посеменил на кухню заваривать чай. Телефон пока молчал. Минут через десять старик принес две чашки ароматного, крепко заваренного чаю, придвинул к тумбочке еще один скрипучий стул, и мы стали вместе, обжигаясь кипятком, таращиться на аппарат.

— Где это вы такую квартирку надыбали? — поинтересовалась я.

— После войны досталась, — с гордостью ответил он. — Тогда такого добра много было, не то что сейчас, любую выбирай. Я к тому же майором был, с орденами да медалями, с ранением. Вот мне и выделили вместе с мебелью эти хоромы. А чем плохо-то…

Тут телефон, подпрыгнув, оглушительно заверещал, и дед дрожащей рукой схватил трубку.

— Алло, слушаю! — прокричал он, испуганно глядя на меня. — Кто говорит? — И беспомощно пролепетал, протягивая ее мне: — Брательник из Саратова.

Взяв трубку, чувствуя холодок в спине, я опасливо приложила ее к уху и стала слушать. В какой-то момент мне действительно показалось, что говорят из преисподней — голос был приглушенным, сиплым и шел откуда-то издалека:

— …Эти сволочи хотят у меня холодильник отобрать! Ты помнишь, Семен, мой холодильник? Ему цены нет, даром что старый! Он еще сто лет проработает, а они собрались его на дачу везти! Да его сопрут там, и все дела! Ты же знаешь, что сейчас на дачах творится — все тащат, ворье поганое…

— Алло, — робко перебила я, — кто это говорит?

Голос смолк, осталось лишь тяжелое сопение. Потом «покойник» спросил:

— Семен, что у тебя с голосом? Алло, Семен, это ты?

— Нет, это не Семен, это его внучка, а вы кто?

— Внучка?! — заволновался мертвец. — Какая внучка? Не было у него никаких внучек! Кто это? Где Семен?! — перешел на визг брательник. — Немедленно позови Семена! Ты убила его, сука, я знаю! Я тебя достану, живьем сгною в застенках!!! Семена мне, немедленно!

Я в ужасе бросила трубку на аппарат и ошарашенно посмотрела на деда. Тот злорадно усмехнулся:

— Ну что, убедилась? А у меня такое по десять раз на дню.

— А чего это он такой грозный? — с трудом приходя в себя, пробормотала я.

— Васька в НКВД работал, лихим, надо сказать, рубакой был! — хвастливо пояснил дед.

— И холодильник тоже существовал?

— Ну да, он еще при жизни все лаялся за этот холодильник со своими. Вишь, до сих пор никак не угомонится. И то сказать, его этим холодильником за хорошую службу премировали, «ЗИЛ», добрая машина была, надежная. Не то что сейчас.

— А внучек у вас и вправду не было?

— У нас с Верой детей не было, не то что внуков, — вздохнул дед печально, — Бог не дал. Мне, вишь, на фронте причинное место отстрелили… Фашисты проклятые! — и рубанул рукой воздух.

Я сочувственно покраснела.

— Вот веришь, девка, лучше бы убили совсем, чем такая напасть! Прибор-то отстрелили, а сердце осталось. Желание ведь не отстрелишь! Так и промаялся всю жизнь. До сих пор на девок заглядываюсь… На тебя вот тоже иногда в окошко смотрю. Чувства у меня, наверное, невостребованными остались, изнутри так и прет все, а выхода нету… — Он грустно замолчал.

— А как же вы женились? — смущенно спросила я, не зная, как вести себя в такой пикантной ситуации.

— Да так и женился, — горько усмехнулся он. — После войны любой мужик нарасхват был, хоть калека, хоть урод. А я весь целый с виду, красавцем слыл да еще майор, с хорошей квартирой, — он отвел глаза. — Вере, правда, до самой свадьбы ничего не говорил про недостачу — шибко уж красивой была, заполучить ее хотел…

— Бедненькая… — в ужасе прошептала я.

— А чего, свыклась со временем, куда ж, деваться, — вздохнул он. — Так и прожили век в

целомудрии. Она, правда, сначала выла по ночам, да потом перестала… Ладно, это моя I жизнь, — он отхлебнул чайку.

Я поднялась.

— Сделаем так, Семен Петрович, я сбегаю в офис и кое-что возьму. А вы пока трубку не берите, пусть звонят на здоровье.

— Что это ты задумала? — насторожился он.

— Не волнуйтесь. Установим вам телефон с определителем номера и узнаем, где эта преисподняя находится.

Я быстро выскочила за дверь, потому что уже стала задыхаться в этой спертой атмосфере среди прогнившей мебели и покойницких голосов.

Меньше чем через полчаса я вернулась, отключив свой телефон в приемной и захватив его с собой. Родион недавно оснастил контору японскими аппаратами с автоответчиками и определителями номеров, с помощью которых можно было записать разговор на пленку и узнать, откуда звонят. У меня не было иллюзий, что я получу номер телефона того света, но все же странность и необычность происходящего порождали в душе невольные сомнения: а вдруг? Подключив аппарат к сети, я села на стул, и почти сразу раздался звонок. Опасливо посмотрев на хитроумную технику, дед не решился взять трубку. На табло высветился какой-то номер, не похожий на московский, и я подняла трубку, включив запись и встроенный динамик, из которого можно было слышать весь разговор.

— Сема, сколько можно тебя ждать? — без всяких переходов послышался визгливый женский голос. — Ты всегда был бессовестным!..

Наклонившись ко мне, старик прошептал:

— Это сестра моя, Люба.

— Помнишь, я просила тебя починить розетку? Ты обещал прийти и помочь, Сема, но так и не пришел…

Я вопросительно посмотрела на деда, и тот утвердительно кивнул, пробормотав:

— Было такое. Сестра продолжала:

— Ты всегда был эгоистом, Сема, и тебе нужно было умереть раньше всех, но ты и этого не сделал! Теперь я прошу тебя о последней, такой ничтожной услуге, а ты опять проявляешь свой невыносимый характер. Это ведь так нетрудно сделать, есть масса способов, и ты их прекрасно знаешь. Мы все ждем тебя: и Верочка, и Василий, и Гриша, и я — все, кого ты довел до гроба. Приди к нам, слышишь, и мы все простим. Нам будет хорошо вместе…

Не выдержав, я положила трубку. Дед сидел и тоскливо взирал на свои потрепанные тапочки. Руки его дрожали, лицо осунулось, он весь сгорбился и, казалось, вот-вот свалится. Мне было не легче.

— И давно вас просят умереть? — тихо спросила я.

— Да не так уж, — он прокашлялся. — Недели две, может. Раньше просто болтали ерунду, а потом вот звать стали…

Телефон опять зазвонил. Мы с дедом вздрогнули, я подождала, пока не высветятся цифры номера, включила запись, динамик и взяла трубку. Говорила совсем другая женщина, голос был тихим и монотонным:

— Семен, ты прости, что я тогда выкинула в окно твою фронтовую фляжку. И окно разбила, помнишь? Но только больно уж разозлилась на тебя. Спасибо соседям, подобрали

и принесли — все мне теперь легче грехи замаливать здесь. Знаешь, ты не торопись к нам. Я тут подумала, когда молилась: трудно тебе здесь будет, ты ведь за всю свою жизнь никому ничего хорошего не сделал, только гадил всем и меня мучил. А как сюда попадешь, то уже ничего не исправишь, изведешься только. Я тебя, подлеца, всю жизнь жалела и теперь жалею, потому и говорю: сделай ты там хоть что-то хорошее кому-нибудь, пусть малость, но добрую. Тогда тебе здесь легче будет немного, по себе теперь знаю, слышишь? Так что ты уж подумай там, пересиль себя, поломай, но доброе дело сотвори и прощение получишь, не так жарко гореть будешь…

Семен Петрович выхватил из моих рук трубку и исступленно закричал:

— Вера, алло, что ты несешь, какое еще дело?! Сдурела ты там совсем, на том свете?! А то я тебе никогда добра не делал! Да и что мне сделать, кому? Никого ведь из родных не осталось!

— А ты чужим сделай. Подумай сам, вспомни, что у тебя есть и чем еще людям помочь можешь. Не будь ты скрягой перед смертью.

— Это я-то скряга?! — взвился несчастный старик. — А кто тебе всю жизнь платья дорогие покупал, отрезы сторублевые, не я?! Ты у меня в шелках да в золоте ходила, а теперича скрягой обзываешься? Да пропади ты пропадом!!!

Я нажала на рычаг. Дед, грудь которого бурно вздымалась, а из глаз сыпались гневные искры, негодующе посмотрел на трубку, плюнул в нее и в сердцах швырнул на место, чуть не расколотив нашу собственность. — Ты слыхала? Это ж надо такое сказануть! — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Скряга…

— Да вы не принимайте все так близко к сердцу, — начала я успокаивать его. — Вы же, надеюсь, не верите, что разговаривали сейчас со своей женой?

— А то с кем же, по-вашему, я разговаривал? — искренне удивился старик. — Конечно, с женой! Она у меня всю жизнь такая вот была, все пилила меня ни за что ни про что. Я же говорю, что все ихнее: и голоса, и манеры, и подробности всякие знают… — он возмущенно хмыкнул.

— Это-то и странно, дедушка. Откуда они все это знают?

— Это ты сама странная. Как им не знать, если они сами все это делали при жизни? Чего ж тут удивительного? Ты лучше подумай, как отвадить их от меня, чтобы в покое оставили.

— Это уже не в моей компетенции, — я засобиралась уходить. — Пусть босс сам разбирается. Я ему отнесу записи разговоров, он прослушает, попытается узнать, откуда звонили и все такое. Аппарат я вам оставлю пока — пусть с автоответчиком разговаривают, если уж им так невмоготу. Кстати, драгоценности какие-нибудь есть в доме?

— А зачем тебе это? — подозрительно спросил он.

— Ну, если кто-то так откровенно вас раскручивает на доброе дело, значит, хочет что- то получить. Что бы это могло быть, как думаете?

Старик задумался. Потом твердо сказал:

— Нету у меня ничего, это точно. Все ейное золото и броши, что были, я ей в гроб положил, чтобы и там ни в чем не нуждалась. А она вишь: скряга… — Он насупился. — Совесть совсем потеряла. Платья ее все в шкафу висят, да и не богатство это никакое уже. Шуба вот только, норковая, но ее моль поела. Нет, ничего у меня такого нет, чтобы кто-то позарился — все продал уже, что можно было. Слушай, а что она там имела в виду, когда про доброе дело говорила? Может, двор пойти вымести или площадку вымыть в подъезде? — Он растерянно поднял глаза. — Какое я еще могу доброе дело сделать? Стар уж совсем…

— Вы вот что, Семен Петрович, — подумав, сказала я, — пока вообще ничего никому не делайте без нашего разрешения. Мы теперь за вас отвечаем и в обиду никому не дадим. Вас хотят обмишурить, это и ежу ясно как Божий день, и нам нужно выяснить, кто это. Одно скажу, способ они выбрали довольно оригинальный. Запомните: это не ваши родственники, а мошенники, хитрые и хорошо подготовленные. Я уверена, что босс их выведет на чистую воду, только вы не мешайте и делайте что скажем. В квартиру никого не пускайте, никому не открывайте вообще. Ключей больше ни у кого нет?

— Откуда?

— Ну вот и замечательно. Если что, сразу звоните нам и ждите. Все поняли?

Поморгав глазами, дед тяжело вздохнул и проскрипел:

— Все сделаю, как скажете, только избавьте меня от этой нечисти…

— Избавим, дедуля, не волнуйтесь. Все, я пошла, а вы запирайтесь. Автоответчик не будет ничего отвечать, а только запишет их голоса. Не слушайте их и не соглашайтесь ни на какие уговоры. Если позвонят насчет пенсии, то вы услышите и сможете поговорить. До скорой встречи.

Вытащив из телефона кассету с записью и заменив ее другой, я ушла, оставив деда тупо разглядывать мою визитную карточку с номером телефона офиса. Двери у него были прочные, дубовые, а замок надежный.

…Босс, внимательно выслушав мой доклад и запись телефонных разговоров, изучив номера телефонов, скопированные мной с определителя, просмотрел телефонный справочник и недовольно сказал:

— Первый раз звонили, кажется, из квартиры, но одна цифра почему-то не высветилась. Потом уже звонили из автомата. Это нам ничего не дает, как и их голоса. Говоришь, квартира у деда большая?

— Не то слово, босс. Она просто огромная, да еще в самом центре Москвы. Если верить тому, что у него больше ничего нет, то они точно нацелились на его хоромы.

— Но какие хитрые бестии! — проворчал восхищенно он. — О таких методах даже я ничего не слышал. Сколько такая квартирка может стоить нынче?

Я прикинула примерную сумму и сказала:

— Если в ней сделать евроремонт, поставить импортную мебель и сантехнику, то четырехкомнатная в этом районе потянет на все двести тысяч, если не больше.

— Да, игра стоит свеч. Как, интересно, они узнали про него? И про холодильник, про фляжку, розетку. Надо бы выяснить у деда, может, он кому рассказывал.

— Не думаю. Он, похоже, отшельник, ни с кем не общается. Кстати, про фляжку легко могли от соседей узнать — они же ее подобрали…

Босс удивленно посмотрел на меня:

— Соображаешь, действительно могли. Но как же все остальное? Я допускаю, что его родственники жаловались на него соседям, мошенники расспросили их и узнали подробности его жизни. Но это ведь сколько работы нужно проделать, сколько информации собрать, даже в Саратов съездить — нет, это не реально. И потом, как они голоса подделали? Сколько, он говорил, пять лет уж прошло, как родные отмучились? Но пять лет назад еще не было такого бума вокруг жилплощади — приватизация только начиналась, и преступники еще не освоили систему отъема жилья незаконными способами. Значит, они вышли на старика уже в наше время и, следовательно, не могли слышать голосов умерших. Тогда как они смогли их подделать? Да еще так точно, что сам старик клянется, что это его родня. Странно все это… Остается версия, что дед уже не помнит ничего и мошенники ему просто внушили, что он слышит именно жену или брата. Теперь он уже и сам верит, и нас в заблуждение вводит. Но мы не поддадимся, верно? — Он хитро улыбнулся.

Я с восхищением посмотрела на него и уважительно склонила в знак согласия голову, не такую умную, как его, но зато гораздо более симпатичную. Он продолжал:

— Зря ты сказала про внучку. И вообще не нужно было встревать — ты их вспугнула. Видимо, они хотели потихоньку додавить его, зная, что он нелюдим и будет сам разбираться со своими проблемами. Но теперь, когда ты влезла, они наверняка ускорят развитие событий, то есть перейдут к более решительным и уже проверенным способам — постараются похитить его и силой заставят подписать дарственную. Это, конечно, рискованно, старик может не выдержать и умереть от насилия, но они уже не остановятся, потому что слишком много трудов и денег затратили на это дело и теперь не захотят все терять. Наверняка они уже в пути, — спокойно заключил он, с довольной улыбкой откидываясь в кресле.

— Так что же мы сидим?! — в ужасе воскликнула я.

— Ты ведь сказала ему, чтобы он никому не открывал?

— Сказала.

— Нечего тогда и волноваться. Если они станут ломиться к нему, он тут же позвонит нам и мы сразу же прибежим. Двери у него крепкие?

— Без лома не вскроешь. Замок тоже хитрый, отмычкой не возьмешь, довоенное производство какое-то. Если сам не откроет, то без шума войти не смогут, а там соседи кругом…

— Забудь про соседей, Мария, — строго сказал босс. — Не те сейчас времена. Никто и носа не высунет на шум — своя шкура дороже.

, Даже в милицию позвонить побоятся. Так что надежда только на нас.

— Вы меня пугаете, босс. Может, нанять милиционера для его охраны?

— А если я ошибаюсь? Милиционер, конечно, хоть столб охранять будет, пока ему платят, но что я скажу его начальству, что покойники в последнее время слишком активизировались? Не поймут…

На столе зазвонил телефон, и босс с недовольным видом поднял трубку. Почти сразу же лицо его вытянулось удивленно, и он быстро проговорил:

— Ни в коем случае не открывайте ему! Мы уже выходим!

Бросив трубку, он легко вскочил, вытащив из стола кобуру с пистолетом, и уже на ходу проговорил:

— Старик утверждает, что в его дверь звонит покойный брательник из Саратова. Он узнал его в «глазок» и дрожит от страха.

— О Господи!..

Пулей вылетев из офиса, мы побежали к дому. До подъезда было метров пятьдесят, и он был скрыт деревьями, но мы все же увидели, как от него на высокой скорости отъехала синяя иномарка с тонированными стеклами и скрылась за углом дома. Номер рассмотреть было невозможно, да и бессмысленно, потому что он наверняка был поддельный. Не сбавляя, однако, хода, мы пронеслись мимо на удивление пустых лавочек в подъезд, влетели на третий этаж и застыли перед распахнутой настежь дверью стариковской квартиры. Деда похитили.

В этом можно было не сомневаться, однако Родион обшарил все комнаты и только после этого занялся прихожей. Следов борьбы нигде не обнаружилось. Не было и следов взлома. Что нас поразило, так это ключ, торчавший снаружи в хитром замке. Значит, он был у бандитов! Еще одна загадка. Вытащив ключ, босс внимательно осмотрел его и пришел к выводу, что он не поддельный, а выпускался явно вместе с замком много лет назад. Прихватили преступники и наш замечательный телефон с автоответчиком и АОНом, который я оставила деду. У дверей в коридоре стояли те самые тапочки, что я видела на старике, что означало, что он даже успел переобуться. Или его переобули сразу в белые тапочки…

— Нас обули, — сокрушенно сказал босс, садясь на табуретку, на которой раньше сидела я. — Увели клиента прямо из-под носа. И у кого — у лучшего сыщика Москвы! — Он вытащил из кармана трубку и стал набивать ее табаком из кисета, заботливо вышитого для него Валентиной.

— Что думаете делать, босс? — робко спросила я.

Раскурив трубку, пыхая, как паровоз, он оглядел квартиру и проговорил:

— Да-а, квартирка и в самом деле хороша. Огромная, так скажем, квартирка. Как вот только найти в ней документы на нее — это вопрос. А найти нужно. Без них бандиты не смогут ничего сделать. Стоп! — он вдруг просветлел лицом. — Кажется, я знаю, где документы!

— Где?! — радостно вскинулась я.

— У мошенников, — поник он, глядя на, вешалку. — Я видел эти бумаги, когда проверял его документы в офисе, значит, он носил их в пиджаке, А пиджака, как видишь, на вешалке нет. Ладно, закрывай квартиру, забирай ключ, и идем в контору. Мне там лучше думается.

В офисе босс усадил меня в кресло для посетителей и дотошно переспросил о моем разговоре с дедом у него дома. Я пересказала все слово в слово, а он делал какие-то пометки карандашом и все время напряженно думал. Впервые я видела, как работает его гениальная кудрявая голова, мозги в которой крутились не как у всех нормальных людей, а в другую или, вернее, сразу во все стороны. После моего доклада он поднял трубку телефона, набрал номер и сказал, даже не поздоровавшись:

— Это Родион. Скажи, кто в нашем районе самый главный маклер? Хрящ с командой? А как он обычно действует? — И начал что-то записывать. — Так, подкуп, фиктивные ордера, через психиатра… А как фамилия психиатра? Наталья Ващенко? Все-то вы знаете в своем МУРе. А почему не берете? Доказательств нет? Это бывает… А кто, кроме Хряща, еще может здесь орудовать?.. Все поделено, говоришь, и чужаков сразу кончают? Славные ребята. А с применением насилия можно отобрать квартиру? Легко?! Как это? Со своим нотариусом… Лихо. Значит, от человека только подпись на дарственной требуется, и все дела? Этак можно и меня из будки выселить… Ну-ка, брат, расскажи-ка все поподробнее…

Устроившись поудобнее за столом, он начал слушать. Минут через пять положил трубку, тоскливо посмотрел на меня и изрек:

— Хана нашему деду. И его квартире тоже хана. Зря мы их вспугнули. Так, может быть, хоть жив остался, побомжевал немного. У меня тут однокурсник в МУРе работает, так он поразительные вещи рассказывает…

— Вы же говорили, что в ФСБ.

— Это другой однокурсник — курс у нас был большой, — терпеливо пояснил он. — Так вот, он сказал, что с приватизацией в России появилась масса людей, и глупых, и умных, обладающих солидным капиталом в виде своих жилищ. Государство, как всегда, не позаботилось об их защите, и преступники открыли настоящую охоту за этой халявой. Заставляют человека подписать дарственную на свою квартиру, нотариус, купленный ими с потрохами, тут же, на месте пытки, заверит это дело, и все — закон уже переходит на сторону преступников. Только в нашей многострадальной стране может быть такое! И дураку ясно, что введением института частных нотариусов государство узаконило преступность, развязав ей руки! Скопище идиотов! — Он недовольно шмыгнул носом. — Но слушай дальше. Хозяина потом убивают, если он один прописан в жилище, и устраивают все так, будто он умер естественной или случайной смертью. После этого можно спокойно вселяться в квартиру или продавать ее. Наш клиент идеально подходит для них, поэтому-то они в него так и вцепились. Однокурсник говорит, что сегодня в Москве только чудом можно не попасть в лапы мошенников, покупая или продавая квартиру. Милиции известны все их методы, и те уже не рискуют действовать внаглую, с применением откровенного насилия, а обрабатывают хозяев морально, доводят до психушки, оформляют опеку и так далее. Или же просто подделывают документы. В нашем случае работают явно не местные, потому как сигналов о воскресших покойниках в милицию раньше не поступало. Значит, мы имеем дело с залетными молодцами, а их всегда очень трудно вычислить.

— Постойте, как: я поняла, они должны будут вернуть деда в квартиру?

— И вернут, только не деда, а его труп. Подкинут незаметно, а потом соседи обнаружат его с инфарктом или выбросившимся с балкона — мало ли что, человек старенький, одинокий… — Он вздохнул. — Так что дело это дохлое и шансов у нас очень мало.

— А что вы вообще хотите спасти: деда или квартиру? — подозрительно спросила я.

— Я хочу сделать и то и другое, а также поймать этих мошенников, — спокойно ответил он. — Мой друг сказал, что вычислить их практически невозможно. Но я постараюсь. Это, оказывается, одна из самых преступных сфер в Москве со времен начала приватизации. У них все куплено: нотариусы, ДЭЗы, РЭУ, БТИ и так далее. К несчастью, сбылась мечта всех бандитов — в стране теперь все можно купить за деньги. Неподкупным быть или невыгодно, или опасно для жизни. Настали золотые времена для преступников. Они могут оформить документы на твою квартиру, явиться к тебе домой и оспаривать свои права. Если бы не штамп с пропиской в паспорте, тебя бы просто выкинули вон и даже не стали бы разговаривать. Слава Богу, что прописывают еще в милиции, но, говорят, и прописку скоро отдадут в ведение РЭУ. Тогда в Москве вообще будут жить одни бандиты, которые повышвыривают всех москвичей из их квартир, в том числе и этих тупоголовых горе-законодателей…

Он опять поднял трубку и куда-то позвонил:

— Это Родион. Узнай мне все о Семене Петровиче Поликарпове, семидесяти девяти лет от роду, проживающем по адресу… — он продиктовал адрес. — Узнай, где похоронены его ближайшие родственники… Нет, его могила меня пока не интересует… Проблемы не у меня, а у него. Все, сделай это очень быстро. Жду.

И положил трубку.

— Что, еще один однокурсник? — удивленно спросила я.

— Да, еще один.

— А зачем вам могилы дедовых родственников?

— Меня не оставляет в покое этот дурацкий ключ. Если дед был так хорош, что зарыл в землю все золото вместе с женой, то ему легко могло прийти в голову положить туда и ключ, чтобы она могла в любой момент попасть домой с того света. Похоже, он хоронил ее как царицу египетскую. Других версий у меня пока нет. Найдем, кто вскрыл могилу, найдем и преступников с дедом.

— Но мы ведь еще не знаем, вскрывали ее или нет?!

— Узнаем, не волнуйся. Кстати, где там Валентина? — Он посмотрел на часы. — Пора обедать уже…

Пообедав в шикарно отделанной столовой на втором этаже башни, мы спустились вниз, и почти сразу же раздался телефонный звонок. Родиону сообщили, что жена и двое родственников похоронены на Люблинском кладбище и что все остальные сведения о них сообщат позже.

Мы с боссом сели в недавно купленный для деловых разъездов джип и отправились искать могилы. Он почему-то не умел водить и наотрез отказывался учиться, поэтому вести пришлось мне, как всегда, а он лишь приказывал мне ехать потише и соблюдать все правила, которые почему-то знал назубок. Поставив машину на стоянке, мы пошли бродить по длинным рядам огромного кладбища. Найдя нужную могилу, мы невольно замерли перед стандартной гранитной глыбой с именем жены Поликарпова. Могила была страшно запущена, неухоженна, цветы на венках давно выцвели и скукожились, краска на оградке вся облезла, и мне стало ясно, как сильно любил старик свою женушку, которую так и не узнал как женщину.

— Могилу вскрывали, — уверенно сказал босс, осмотрев место захоронения.

— Не похоже, — не столь уверенно возразила я.

— Совершенно точно. Правда, это было не пять лет назад, а гораздо позднее, — он развернулся и пошел по другой стороне ряда, всматриваясь в надписи на надгробьях и в землю. Потом вернулся и твердо проговорил: — Примерно полгода назад это было. Видишь, земля на могиле чуть желтая, с глиной? А рядом, на могиле брата, земля совсем черная. И у сестры тоже. А здесь почему-то чуть желтая. А ведь похоронили их в один год с разницей в месяц, смекаешь? Учись, пока я жив. На той стороне хоронили как раз полгода назад, и земля там такая же, с желтизной. Там есть тоже одна неухоженная могила, и выглядит она так же. Кстати, не помешало бы нашему клиенту порядок здесь навести, оградки покрасить.

— Боюсь, что оградку уже нужно будет красить и на его могиле, — пробормотала я.

— Ты права, чуть не забыл, — пробормотал босс, достал сотовый телефон и набрал номер. — Привет, это опять я. Слушай, пошли кого-нибудь по адресу, что я тебе дал. Пусть покараулит там и никого в квартиру не пускает. И оружие пусть возьмет. Нет, убить не убьют, но покалечить могут. Все, пока.

Он сложил трубку, сунул в карман и посмотрел на меня.

— Ну, идем теперь к могильщикам? Боюсь, без них тут не обошлось.

— Думаете, они вам прямо так и выложат все? — с сомнением проговорила я, двинувшись за ним.

— Главное, ты не встревай, — пробурчал он, быстрым шагом идя к выходу, где виднелись домики кладбищенских рабочих.

Но дойдя до них, он передумал и отправил меня к машине, чтобы я чего-нибудь не испортила. Обидевшись на весь свет, я забралась в джип, включила радио и стала слушать современную попсовую музыку, от которой уши вяли больше, чем от звуков похоронного марша, доносившихся с кладбища.

Босс вернулся минут через двадцать, явно чем-то обрадованный. Но я не успела узнать, чем именно, потому что, как только он сел в машину, у него в кармане затрещал телефон, и через несколько мгновений мы узнали, что нашу Валентину похитили…

Она сама позвонила и сообщила, что пока жива, но ничего не понимает и делает только то, что ей приказывают какие-то ублюдки, держа пистолет у ее затылка. Сказала, что еще перезвонит, если, конечно, останется на этом свете. Когда связь прервалась, босс, слегка побледневший, сложил трубку и тихо произнес:

— Кажется, я остался без ужина. Потом пересказал мне все услышанное.

Я была в шоке. Тучи над нашими головами сгущались что-то уж слишком быстро, и, главное, было совсем непонятно, кому и зачем это понадобилось. Все сразу смешалось в моей голове, и я даже чуть не перепугала заднюю скорость с четвертой, когда выезжала со стоянки. Босс сидел нахохлившись и мрачно размышлял:

— Значит, пока все складывалось таким образом: услышав про внучку, они испугались и решили ускорить развитие событий. Поэтому приехали и забрали деда, чтобы узнать про невесть откуда свалившуюся на их голову родственницу, из-за которой вся их грандиозная афера могла полететь к чертям. Не думаю, чтобы они не знали о его бездетности, коль так детально изучили его жизнь, но, наверное, решили не рисковать. Когда же старик рассказал, что он обратился к нам за помощью, они примчались в офис, чтобы заткнуть нам рот, но нашли там только Валентину. Смелые ребята, отчаянные. Мне это все уже начинает нравиться. — Зачем им Валентина, босс? — дрожащим от отчаяния голосом спросила я.

— Они будут держать ее как гарантию того, что я ничего не предприму против них, не побегу в милицию, а буду сидеть спокойно и смотреть, как они втаскивают в квартиру труп деда и обставляют все свои делишки.

— Как, интересно, они вошли в офис?

— Наверняка позвонили под видом обычных посетителей. Валентина их впустила, а они набросились на нее, увидев, что никого больше нет, и увезли.

— Не так-то это и просто. Она сама кого хочешь захватит и увезет, — заступилась я за подругу.

— Это да, но против пистолета не попрешь. Ладно, забудем пока об этом…

— Забудем?! — взбеленилась я, едва не врезавшись во встречный автобус, и всю оставшуюся дорогу, рыдая, доказывала бессердечному боссу, что Валентина самая-самая и нужно немедленно бросать все и мчаться ей на помощь. Я вся кипела и дымилась от возмущения, а он сидел и смотрел в окно, думая о своем, потому что все это знал не хуже меня…

Двери офиса были открыты настежь. Внутри все было перевернуто. Телевизор в приемной, где, видимо, и происходила главная схватка, валялся, разбитый, на полу, среди бумаг и прочих канцелярских принадлежностей, кресла были сдвинуты, и даже горшки с цветами зачем-то сорвали со стен. Мой компьютер был выпотрошен — из него выдрали с мясом жесткие диски со всей информацией о нашей деятельности и финансовом положении. Кругом царила разруха, и следы побоища не оставляли сомнений в том, что похитителям пришлось несладко и они еще не раз проклянут тот день и час, когда надумали выкрасть Валентину, которой, судя по всему, это совсем не понравилось, и она разбушевалась не на шутку.

— Глянь-ка на это.

Босс поднял с пола какой-то блестящий предмет и показал мне. Это был золотой зуб. У Валентины такого добра не было.

— Ищите, должны быть еще, — уверенно сказала я. — Думаю, что если бы можно было, то туг бы и чьи-нибудь ребра валялись.

Пока мы приводили все в порядок, босс обнаружил еще два зуба, уже простых, передних, и по форме они, слава Богу, тоже не подходили под Валентинины. Молодец подружка! Интересно, сколько их здесь было…

— Теперь, по крайней мере, у нас есть хоть какие-то приметы преступников, — горько пошутил босс немного позже, рассматривая зубы в своем кабинете за столом. — Если увидишь кого со свежевыбитыми зубами, считай, что это наш товарищ.

— Все шутите, босс.

Я сидела в кресле напротив, расстроенная и злая, и пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку, но ничего не получалось. Босс безмятежно чистил пистолет, из которого еще ни разу не стрелял на моем веку, и даже руки у него при этом не дрожали. Дед Мороз проклятый, холодный и бесчувственный!

Прошло уже около часа, как мы вернулись, но ничего больше не происходило, и никто не звонил. Ожидание становилось невыносимым.

— Скажите же что-нибудь, Родион Потапыч! — взмолилась я. — Что там, в вашей голове происходит? А то я сейчас начну подоконники грызть!

Он удивленно посмотрел на меня и проворчал:

— А что говорить, и так все ясно. Подоконников, кстати, здесь нет.

— Да что ясно-то?! — простонала я, схватившись за голову.

— То, что это не просто банда, которая охотится за квартирами. Уверен, что старик нам многого не рассказал, на свою беду. Если он не мог спать с женой, то наверняка у нее был любовник. Они тайно встречались, и она могла рассказать ему все о старике и его родственниках. Это также может быть чья-то месть, изощренная и хорошо продуманная. Кто-то ненавидит старика. Надо выяснить, кто именно. Зачем только Валентина их сюда впустила? Сколько раз говорил, никому не открывать, если кого-либо из нас нет, — он вздохнул. — Ладно, с этим еще разберемся. Запомни, наказание будет ужасным, — он грозно посмотрел на меня, и я съежилась. — А сейчас скажи, что там в компьютере пропало?

— Вся наша бухгалтерия, клиенты, контракты — в общем, все, что есть в налоговой инспекции плюс скрытые файлы с финансами, до которых они вряд ли доберутся — слишком далеко я их запрятала. Зачем им все это понадобилось, непонятно…

— Чтобы все узнать о нашей фирме, конечно. Им же ничего о нас не известно, а противника нужно знать в лицо. Выяснят, чем мы дышим, и отстанут.

— А если все-таки доберутся до файлов черной кассы? Начнут открывать все подряд…

— Зачем им это нужно? — пожал босс плечами. — Официально мы перебиваемся с хлеба на квас, они это сразу увидят и вряд ли станут копаться дальше. Они ведь ничего не знают про наши деньга. Для них главное — наши клиенты, чтобы узнать наш вес и значимость. Они поймут, что нас только трое, и решат, что мы — легкая добыча. Вот тогда-то я и подниму на ноги весь свой курс, и весь бандитский мир узнает, что такое молодые и образованные современные работники силовых структур! — Глаза его сверкнули. — Это им не продажные менты в участках, а огромная, скрытая до поры сила! Мы еще всем докажем, когда придет время и нам дадут возможность работать! — неожиданно зло заговорил он. — Когда нынешняя номенклатура отомрет, нажравшись до того, что лопнет от жадности, тогда молодые выйдут на сцену и наведут порядок в России! Мы всем курсом договорились не высовываться пока, потому что все бесполезно, а собирать информацию каждый на своем месте. Мы все про всех знаем, кто ворует и кто куплен на самых верхах. Думаешь, какого черта я, лучший выпускник, поперся в детективы?

— Не знаю, босс, — ошеломленно пролепетала я, ибо еще никогда его не видела таким.

Он внимательно посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.

— И не нужно тебе пока знать, — он начал чертить свои каракули. — Забудь об этом и никогда никому не говори — все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Извини, мне не нужно было срываться. Это все из-за Валентины. А за нее не беспокойся, мне она не менее дорога, чем тебе.

Мы опять замолчали. По-прежнему ничего не происходило. Я сидела и думала над словами Родиона. Мне всегда казалось странным то, как быстро и легко он решал вопросы со своими однокурсниками, как быстро и четко они выполняли его просьбы, больше смахивающие на приказы. Он даже не всегда представлялся, его узнавали по голосу и никогда не задавали лишних вопросов, хотя он требовал от них информации, недоступной для простых смертных. Кто же он такой, мой босс? Может, он руководит каким-нибудь тайным обществом, пронизывающим уже все силовые и секретные структуры России? Господи, час от часу не легче! Тут со своей тайной не знаешь как справиться, а здесь еще одна. Но его головой явно нужно сидеть не в трансформаторной будке, а в министерстве. Да, мне будет над чем поразмыслить, когда освободим Валентину и старика и вернем диски…

— Чего мы ждем, босс? — не выдержав напряжения, снова спросила я. — А если они ее убьют?

— Старика, значит, тебе уже не жалко? — усмехнулся он.

— Жалко, но не так, как Валентину. Он свое уже прожил, а она только начала, можно сказать, — я всхлипнула.

— Успокойся, все будет хорошо, — буркнул он, сам не веря в это. — Мы все равно ничего не можем сейчас сделать. Остается только ждать. Мне кажется, они еще не обработали деда, никак не могут заставить подпись поставить. Он же разведчиком был на войне, упертый, значит. Небось молчит сейчас, как партизан.

— Ну да, он-то молчит, а мы тут с ума сходим! Отдал бы уж им эту проклятую квартиру побыстрее, и они бы Валю отпустили. Вы им скажите, когда позвонят, что мы ничего не предпримем, пусть делают что хотят, ладно? На фиг нам та квартира сдалась? Поселим деда у себя, в конце концов, места хватит…

— Ты пойми, Мария, им одной подписи мало будет. Даже если и допустить, что им только квартира нужна, во что я уже не верю, то им потребуется еще инсценировать смерть старика Поликарпова, притащить его труп домой и замести все следы…

— Ну и пусть тащат на здоровье! Я даже сама помогу им доставить его на третий этаж, только бы Валюту отпустили! Кстати, нужно будет убрать милиционера от подъезда, а то он может все испортить, — заволновалась я.

Удивленно посмотрев на меня, босс покачал головой и взялся за телефон.

— Слушай, — сказал он кому-то, — свяжись со своим парнем у подъезда, пусть не мозолит там глаза, а понаблюдает незаметно и ни во что не вмешивается. Если что, сразу дай мне знать. Ты снабдил его фотографией деда? Отлично. Больше ничего для меня не узнал? — и стал внимательно слушать.

Положив трубку, босс переварил все и сказал:

— На старика ничего нет. Обычный ветеран войны, инвалид второй группы, пенсионер. Жена его, покойница, круглая сирота, в войну потеряла всех родных. Жили с ним тихо, ни с кем не общались, с другими мужчинами ее не видели. Брат Григорий жил один в Марьиной Роще, спился, умер от приступа в очереди за водкой пять лет назад. Сестра, когда умерла, была вдовой, без детей и родственников. Старший брат Василий женился и уехал к жене в Саратов, где и умер, оставив жену и дочь, которые нашего деда терпеть не могли и после смерти Василия с ним не общались. — Он посмотрел на меня с грустью и заключил: — Так что зацепиться нам не за что.

— А что вы узнали на кладбище у могильщиков? — вспомнила я.

— Как я и говорил, могилу вскрывали полгода назад, — довольно засиял он. — Ночью пришел какой-то мужик, пообещал работягам кольцо с бриллиантом, сказав, что в могиле его родственница золотом усыпана, и они ему все сделали — им как раз на бутылку не хватало.

— И они вот так просто вам об этом рассказали?

— Нет, не просто. Им опять на пузырь не хватало. Пришлось одолжить сотню баксов. Сказали, что разрыли ему нужную могилку без лишних вопросов, мужик все выпотрошил, отдал им кольцо и исчез. Больше они его не видели.

— А как он выглядел?

— Они не помнят — под газом были. Вроде бы лет сорока-пятидесяти, с усами, в очках и шляпе — похоже, загримирован был. Я им даже телефонную запись на диктофоне прокрутил, но и голос они не узнали.

— Значит, за дедом уже давно охотиться начали? Хитрые бестии. Наверняка это кто-то из тех, кто был на похоронах и видел, что покойница вся в золоте лежит. Но как они могли заметить ключ в гробу? Не в руках же она вместо свечки его держала, в конце концов!

— Тут вообще много непонятного, во всей этой истории. Тот вариант, что нам настойчиво подсовывают, меня не устраивает, а другого пока не вижу, — озадаченно нахмурился босс. — Пока… Хота есть одна мысль, но слишком уж она невероятна, поэтому придержу ее пока при себе. А насчет похорон, даже если там кто-то и был, то сейчас уже все равно невозможно установить, кто именно позарился на стариковские богатства — все уже умерли, а деда выкрали.

— Может, уже и кокнули…

Телефонный звонок не дал мне договорить. Мы с боссом уставились на аппарат. Меня что-то больно резануло по сердцу, и недоброе предчувствие охватило мою трепещущую душу. Взяв трубку, босс включил встроенный динамик, и я слышала весь разговор. Голос был молодым, наглым и развязным:

— Алле, кореш, мать твою, жить хочешь?

— Допустим.

— А баба твоя?

— Которая?

— У тебя там что, гарем, ха-ха!.. Ладно, короче, предлагаю обмен: ты мне свою секретаршу, а я тебе твою кухарку, справедливо? От нее мы уже все получили, теперь свеженького хочется, ха-ха-ха! Молчи, придурок! И не вздумай шалить с ментами — кухарке сразу конец. Слушай меня внимательно. Садитесь в свой долбаный джип, без оружия и ментов, и езжайте по проспекту Мира до конца. Потом развернетесь у «Космоса» и обратно. Так будете ездить, пока мы вас не найдем. И без шуток. Бабу на бабу, понятно? Станешь выкобениваться — спалим твою херову будку, а кухарка подохнет страшной смертью. Все, выезжайте.

Связь оборвалась. Босс положил трубку и посмотрел на определитель номера.

— Опять из автомата, — проворчал он, не глядя на меня. — Все слышала?

Я поднялась с кресла.

— Конечно. Поехали, а то они еще занервничают и убьют ее.

Его взгляд, обращенный ко мне, был каким-то странным, незнакомым и долгим. Я не могла понять, какие чувства боролись в нем, о чем он думал, но на мгновение мне показалось, что в его глазах мелькнуло уважение, смешанное с состраданием. Если бы он сейчас начал протестовать, я бы сама села в машину и поехала. Он об этом догадывался. Он знал, как я любила Валентину и что готова была пожертвовать своей жизнью ради нее. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, не произнося ни слова — все было понятно и так. Когда мне уже показалось, что он сейчас вытащит пистолет, приставит к моему виску и прикажет сидеть на месте, босс вдруг виновато улыбнулся, снял с плеча кобуру с пистолетом, сунул ее в стол, поднялся и молча, прошел мимо меня к выходу. Я облегченно выдохнула. Если бы он сейчас уперся, мне бы пришлось обойтись с ним круто, не так, как секретарши обычно обходятся с начальниками. Просто связать его и засунуть под стол. Мне этого, естественно, не хотелось. Я опять села за руль, и в полном молчании мы тронулись в путь. Когда выехали со двора, босс начал сам себя успокаивать:

— Они тебе ничего не сделают. Теперь мне все стало ясно.

— Что именно?

— Не скажу. Не хочу ошибиться — ошибка может стоить тебе жизни. Запомни одно: если потребуют денег, отдавай им все, не раздумывая, не жалей этот мусор, еще заработаем. У нас с банком электронная связь?

— Да, — я повернула на проспект Мира и на средней скорости поехала по средней полосе.

— Значит, они захотят, чтобы ты перевела деньги на их счет. Все запоминай, каждую цифру. Не делай последнего шага, пока не договоришься с ними о гарантиях своей безопасности. Там сориентируешься сама, — он открыл «бардачок», вытащил малюсенький «жучок» и закрепил его под воротом моего платья. Потом вдруг провел рукой по моим волосам и вздохнул. — Все будет нормально, сестренка, они тебе ничего не сделают. Им нужны только деньги, не иначе. Они, видимо, наткнулись на черную кассу. Не спорь, не упирайся, отдай им все сразу, а я здесь устрою все остальное.

— А что будет с нашим дедом?

— Они его скорее всего отпустят. Зачем он им теперь, если они получат столько денег? Не думай о нем.

— Жалко дедушку.

— О себе подумай.

Доехав до гостиницы «Космос», я развернулась и погнала джип обратно в густом потоке машин. По левому ряду нас обгоняли, но ничего похожего на синюю иномарку не было, как и вообще чего-либо подозрительного. Я была спокойна за себя, зная, что выкручусь, но очень боялась за Валентину и молила Бога, чтобы обмен прошел без происшествий. Родион напряженно думал свою думу и не смотрел по сторонам.

— Как же вы поедете обратно, вы же ездить не умеете? — вдруг вспомнила я.

— И Валентина не умеет?

— Честно говоря, не знаю, не интересовалась никогда.

— Доберемся как-нибудь, не переживай… Что-то ослепило меня на мгновение, я бросила взгляд в зеркало заднего вида и увидела, что нам мигает та самая синяя иномарка. Теперь я хорошо рассмотрела ее, это была «Хонда-пони», новенькая и блестящая. Переднее стекло не было тонированным, и было видно, что за рулем сидит бритоголовый ухмыляющийся жлоб в очках, рядом с ним еще один, такой же, а на заднем сиденье, зажатая между двумя жирными амбалами, — моя милая бедная Валентина. На ней были большие темные очки, а руки, судя по тому, как она их держала, были связаны за спиной. Подонки!

— Они здесь, босс, сзади, — доложила я.

— Отлично, пусть командуют, — он даже не обернулся. — Не спеши и не делай резких движений, выполняй все, что скажут.

Тут «Хонда» мигнула правым поворотом и начала перестраиваться. Я начала делать то же самое. Потом они обогнали нас и свернули к Рижскому вокзалу, туда, где на площади перед ним стояли машины и сновали люди. Не останавливаясь, они проскочили площадь и углубились в какой-то переулок, совсем пустынный и глухой. Метров через триста «Хонда» остановилась у тротуара, из нее сразу вышли двое сидевших спереди парней и стали ждать, пока мы подъедем. Остановив джип в пяти метрах от их машины, я заглушила мотор и посмотрела на босса. Тот, зафиксировав замки на всех дверцах, оставил открытым свое стекло и стал ждать, когда бандиты приблизятся. Неприятный холодок прошел у меня по спине при виде этих гнилых, сальных рож с пустыми глазами. Тог, что сидел за рулем, снял очки, подошел к окошку, наклонился к боссу и ухмыльнулся:

— Молоток, кореш, ты все правильно сделал. Давай нам свою куколку, и мы поладим.

— Не сомневаюсь, — криво усмехнулся Родион. — Тащите сюда мою кухарку и не дергайтесь, все будет нормально. Я не хочу лишних неприятностей, — проговорил он с ударением на слове «лишних».

— И тебе не жалко свою секретаршу? — залыбился жлоб, облизывая меня похотливым взглядом.

— Жалко, но что поделаешь — хорошая еда для меня важнее.

Я метнула на босса негодующий взгляд, но он даже не посмотрел в мою сторону, а деловито сказал бандитам:

— Давайте, ребята, вытаскивайте кухарку из машины, ей уже пора ужин готовить. А я выведу секретаршу. Встретимся между машинами и без дураков. Кстати, когда я ее получу назад?

— Мы позвоним. Не ссы, корешок.

Они отошли к своей машине, открыли задние дверцы, и я увидела Валентину. В изодранном платье, с разбитыми губами, с синяками на полных обнаженных руках, схваченных за спиной наручниками, она была похожа, ни дать ни взять, на Зою Космодемьянскую в плену у фашистов. О, что я с ними сделаю, когда доберусь! Я стиснула зубы, чтобы прямо сейчас не броситься на этих мерзавцев.

— Ты все поняла? — тихо спросил босс. — Ничего не бойся и не делай глупостей. Я тебя вытащу в любом случае помни это. Они тебе ничего не сделают. Выходи.

Открыв дверцу, я вышла из джипа. Босс подошел ко мне, взял за локоть, и мы стали сближаться с Валентиной, которую вели двое амбалов, уставив ей в спину пистолеты. Все было как в кино, только гораздо страшнее и глупее. У одного подонка не хватало передних зубов, рожа у него была перекошена от злобы, у другого во всю щеку зияла глубокая царапина, а под глазом маячил фингал. Видимо, именно эти двое захватили ее в офисе и теперь радовались, что наконец избавляются от нее, думая, что со мной будет проще и спокойнее. Пусть думают…

Обмен прошел без эксцессов. Валентину толкнули к боссу, а он выпустил мой локоть, и я перешла в лапы бандитов.

 

3

Напялив на лицо испуг, я сидела между амбалами на заднем сиденье и смотрела, как очкастый одной рукой ведет машину, а в другой держит «жучок» и с интересом разглядывает его. Они обнаружили его с помощью электронного прибора сразу же, как только выехали из переулка, оставив босса и Валентину сиротливо стоять у джипа. Я не видела глаз Валентины, когда проходила мимо нее при обмене, потому что она была в темных очках, но по плотно сжатым губам поняла, что она переполнена гневом и немного чувствовала себя виноватой в происшедшем.

— Слышь, Рамадан, — хмыкнул очкастый, — я таких «жучков» еще не видел. Клевая вещь! Дорогая, наверное, а, куколка? — Он обернулся ко мне. — Сколько стоит?

— На дорогу смотри, Веня, — мрачно процедил тот. — И выкинь эту хреновину в окно — засветимся.

Тот с сожалением швырнул микрофон в окно и опять спросил, обращаясь ко мне:

— А что, эта ваша кухарка правда так классно готовит, что твой начальник так о ней печется? Даже тебя не пожалел, ха!

— Веня, заткнись, — угрожающе процедил Рамадан, — делай свое дело, а то врежемся на хер.

Тот насупился и замолк, уставившись на дорогу. Тогда заговорила я:

— Что происходит, товарищи? Что вам нужно от нас?

— Товарищи? — Веня обернулся и насмешливо прогнусавил: — Мы тебе не товарищи, а свободные граждане свободной страны, поняла, крошка? А теперь закрой свой ротик и не открывай, пока не спросят.

У него был большой, мясистый нос с широкими ноздрями, карие глазки, маленькие, настороженные и холодные, и трехдневная щетина, которая шла его спортивному костюму, как корове седло — вообще-то щетину «носят» со смокингом. Все бандиты были в «адидасах» и кроссовках, они были накачанными, исколотыми какой-то уголовной грязью, и от них веяло жестокой и безрассудной силой, с помощью которой они, видимо, привыкли решать все свои проблемы и которой явно управлял кто-то другой, ибо признаки интеллекта на лицах у этих подонков начисто отсутствовали.

— Я что, не имею права спросить? — с вызовом бросила я.

— Шустрый, двинь ее там, чтобы заткнулась, — мрачно попросил Рамадан, очень похожий на татарина.

Один из дуболомов, сидевших рядом, тот, что был без передних зубов, больно двинул меня локтем под ребра, и я заткнулась.

— И нацепите ей очки, а то уже сворачивать пора, — приказал татарин, видимо, главный среди этих «шестерок».

Шустрый вынул из кармана темные очки, такие же, что были на Валентине, и напялил мне на нос. Все сразу исчезло — очки были совершенно непроницаемыми и, близко посаженные на глаза, не позволяли вообще ничего видеть. Я всхлипнула. Пошевелиться я не могла — меня крепко прижимали с обеих сторон, руки стянуты наручниками сзади, но мне все равно было радостно, что Валентина теперь на свободе. Я почувствовала, как машина свернула с проспекта Мира, потом довольно долго петляла по каким-то улицам, затем мы опять ехали прямо и наконец остановились,

сделав маленький поворот. Меня вытащили, сняли очки и я увидела, что нахожусь в обычном деревенском дворе. Бандиты начали закрывать ворота, а я — изучать обстановку. В небольшом саду густо росли деревья, справа виднелись какие-то постройки, курятники и сараи, а в глубине возвышался брусчатый дом, потемневший от времени и слегка покосившийся на один бок. Судя по времени, затраченному на дорогу сюда, это находилось в пределах Москвы, только где-то на самой окраине, где еще сохранились такие реликтовые постройки. На грязном деревянном крыльце появился мужчина в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и светлых отглаженных брюках. Оглядев меня с ног до головы, он спросил у «спортсменов»:

— Ну что, эта не брыкалась?

— Не-а, эта смирная, — хмуро бросил беззубый. — Всю дорогу от страха тряслась.

Мужчина удовлетворенно кивнул и скрылся в доме. Рамадан с Веней подхватили меня под локти и потащили туда же. Двое других остались во дворе. Через низкие сени — я заметила ведро воды и ковшик на лавке у двери — меня втащили в просторную комнату с высоким на удивление потолком. У дальней стены я увидела печь, у маленького окошка с открытой форточкой — стол с табуретками, чуть дальше стоял старинный сервант с посудой, и рядом с ним дверь, завешенная покрывалом. На столе стоял компьютер с пятнадцатидюймовым монитором, телефон и модемное устройство. На мониторе светилась сводная таблица бухгалтерского баланса нашей фирмы, который я делала месяц назад. Он не имел никакого отношения к черной кассе, и я облегченно вздохнула про себя: значит, они не добрались до замаскированных мною денежных файлов. Но тогда что им нужно?

Мужчина в клетчатой рубашке сидел на табуретке у стола, курил и задумчиво смотрел на меня. Ему было около сорока, он имел располагающую внешность, умные глаза и густую, зачесанную назад, волнистую, начинающую седеть шевелюру. Он явно был не из урок, хотя не исключено, что в детстве поджигал кошкам хвосты и звонко смеялся при этом.

— Снимите с нее наручники, — негромко приказал он. — Как все прошло?

— Лучше не бывает! — довольно отрапортовал Веня, сдирая с меня браслеты и грубо усаживая на табуретку посреди комнаты. — Этот херов детектив наложил в штаны, как вы и говорили. Он даже ни во что не врубился.

— Ни о чем не спрашивал?

— Спросил, когда девку ему вернем, — ответил тот и глупо хихикнул.

— А ты ему что?

— Сказал, позвоним, когда попользуемся.

— Молодец. Ничего на ней не было?

— Ой, забыл совсем! — вскинулся Рамадан. — «Жучок» у нее нашли японский. Выкинули на хер.

— Больше ничего? — Мужчина, прищурившись, ощупал взглядом каждый сантиметр моей поверхности.

— Ничего, Палыч, ей-Богу! — Рамадан перекрестился левой рукой. — Все приборчиком просветили, только что не раздели. Можем, кстати, и раздеть…

— Не нужно, — он махнул рукой. — Все, станьте у двери и не мешайте.

Он перевел взгляд на меня, понуро сидевшую с обреченно опущенными плечами на табуретке, и ласково, по-отечески так спросил:

— Мария, если не ошибаюсь? Впрочем, я никогда не ошибаюсь. Как ты себя чувствуешь?

Бросив исподлобья злобный взгляд, я отвернулась, ничего не ответив.

— Ну-ну, не нужно меня бояться, деточка. Я все про тебя знаю, даже больше, чем ты можешь себе представить. Ты ведь по совместительству работаешь бухгалтером, не так ли? Работаешь, не отрицай — все равно не поверю. Вот это мы изъяли из твоего рабочего компьютера, посмотри на монитор.

Я посмотрела и безразлично пожала плечами.

— Ага, узнала! — обрадовался придурок. — А теперь слушай меня внимательно. Ты ведь хочешь, чтобы у тебя была когда-нибудь семья, дети, счастливая жизнь и так далее? Конечно, хочешь, зачем я спрашиваю, все девушки этого хотят. Так вот, я могу тебе это устроить не сходя с этого места. Не веришь?

Я молчала.

— А зря. Поясню: если ты сейчас сделаешь то, что мне нужно, я отпущу тебя целой и невредимой на все четыре стороны, и ты сможешь в результате потом выйти замуж и нарожать детишек. Но если же нет… — Он театрально вздохнул и сокрушенно проговорил: — Тогда твои дети никогда не появятся на свет, бедняжки, потому что тебе будет очень плохо

и ты не сможешь рожать. Прямо даже и не знаю, как описать то, что мы с тобой тогда сотворим, моя хорошая, прямо даже и не знаю… — Голос его дрогнул, и он чуть не разрыдался.

— Короче, Склифосовский! — прервала я его со злостью. — Что вам нужно?

Он удивленно вылупился на меня, и губы его медленно расплылись в довольной улыбке:

— Вот это по-нашему, это мне уже нравится! Я знал, что ты все сразу поймешь. Мне нужна малость — деньги.

— Какие еще деньги? — прикинулась я дурочкой.

— Ваши деньги, милая, — мягко проговорил он, — те, что вы заработали.

— И всего-то делов? Так забирайте. Сколько у нас там рублей на счете, тысяч сорок осталось с копейками? — я всмотрелась в монитор. — Пользуйтесь на здоровье.

— Ну-ну, не торопись, ваш официальный счет меня не интересует. У вас ведь есть другой…

— Вы, часом, не рехнулись? — поинтересовалась я с усмешкой. — Или вам Валентина все мозги поотшибала? Откуда у нас еще какие-то деньги? Сами побираемся.

Я уже не сидела испуганной девочкой, а говорила с неподдельным изумлением и даже с возмущением. Но Палыч мне не верил..

— Ты дурочку здесь не строй, — вежливо посоветовал он мне. — Смотри-ка сюда…

Он повернулся к компьютеру, и его тонкие пальцы начали быстро манипулировать с клавиатурой. Через мгновение я с ужасом поняла, что они таки добрались до наших главных финансов. На мониторе появился валютный счет — почти полмиллиона баксов. Это был лакомый кусочек, ничего не скажешь.

С торжествующей улыбкой Палыч повернулся ко мне и ткнул пальцем в экран:

— Ну-с, а это что такое, с вашего позволения, не деньги?

— Понятия не имею, — я честно посмотрела ему в глаза. — Первый раз вижу. Это вы сами нам подкинули? Спасибо, конечно…

— Кончай базар! — перешел он на грубость. — Я знаю, что ты сама составляла эту таблицу, так что не нужно выпячивать зенки, а то выпадут! — Он успокоился и опять вежливо проговорил: — Ты видишь, я с тобой достаточно добр, почти нежен, можно сказать. Но мое ангельское терпение в любую секунду может иссякнуть, и тогда я передам тебя моим орлам. Они не такие ласковые, как я. Правда, ребятки?

— Угу, ха-ха! — заржал Веня.

— Цыть! — тут же оборвал его Палыч и снова обратился ко мне: — Послушай, Мария, от тебя почти ничего не требуется. Переведи деньги на счет, который я укажу, и мы отпустим тебя домой. Даже на машине отвезем, если попросишь. Пойми, это твой единственный шанс остаться нормальным человеком. Ну, подумай сама, зачем тебе страдать из-за чужих денег? Это же смешно! Деньги-то ведь не твои, а твоего начальника. Он тебе небось нищенскую зарплату платит, а сам жирует, будку свою дурацкую надстраивает, людей смешит в округе, разве не так? Отдай нам эти деньги, и мы найдем им более достойное применение. Начальник тебе ничего не сделает. Скажешь ему, что спасала свою жизнь и не могла поступить иначе. Такой уж у нас бизнес в России, дикий и не обузданный законами, в нем всегда рискуют и выигрывает сильнейший, как в джунглях. Прикинь сама, зачем тебе сохранять хорошее лицо перед своим шефом, если завтра это твое лицо даже родная мама не узнает? Видишь, я с тобой хочу по-хорошему договориться. А ведь мы можем изуродовать тебя. Можем, ребятки? — он взглянул на головорезов.

— Легко! — радостно подтвердил Веня.

— Вот видишь? Ты ведь не хочешь быть уродиной, калекой, покрытой страшными рубцами, шрамами и струпьями? А ты будешь такой, — он начал с наслаждением смаковать детали. — Будешь ходить, хромая на обе ноги, с вывороченными суставами, слепая, из-под изуродованных век будет сочиться гной, уши будут отрезаны, ноздри разорваны, зубы выдраны с корнями, а вместо твоих великолепных волос будет обуглившаяся, изуродованная лысина, как у Фредди Крюгера. Ты хочешь этого?

Я содрогнулась.

— Нет, не хочу.

— Вот и я не хочу портить твою красоту, — он умиленно посмотрел на меня. — Я ведь художник, человек высокого искусства, творец в душе и кое-что смыслю в прекрасном. Если бы не трагические обстоятельства нашей встречи, я бы написал твой портрет или изваял с тебя современную Афродиту, выходящую из…

— Загаженной пены Москвы-реки, — насмешливо подсказала я.

Он скорбно умолк, печально глядя на меня, поерзал на стуле, тяжко вздохнул и вдруг, переменившись в одно мгновение, грубо и жестко произнес:

— Ты все испортила, дура! Тебе не понять полета души художника. Ты слишком неотесанна, груба и невежественна. К тому же еще и алчна, как вы все, глупые красотки. Придется говорить с тобой по-другому… — Он посмотрел на бугаев у двери, но я не дала ему продолжить.

— Не нужно по-другому! — испуганно вскричала я. — Я все сделаю! Только…

— Что — только? — довольно засиял он. — Говори. У тебя есть условия, ты хочешь долю?

— Нет, хочу гарантию, что вы потом отпустите меня без струпьев и с ушами.

— За это не переживай, твои уши нам не нужны, — хмыкнул он. — Садись за компьютер и приступай.

— Нет, — уперлась я рогом, — мне нужны четкие гарантии. Сами же говорили, что хотите по-хорошему. Вот и давайте: я вам деньги, а вы мне гарантию. Иначе, дяденька, я не согласна. Как бы вы поступили на моем месте?

Мужчина задумался, забарабанив пальцами по столу. Потом встал и начал ходить по комнате. Парочка бандитов у двери угрюмо наблюдала за ним, держа руки на кобурах под мышками. Я терпеливо выжидала. Собственно, что мне еще оставалось делать. Художнику, судя по всему, ничего путного, кроме обычных для него гадостей и подлостей, в голову не приходило, поэтому он мерил шагами комнату и молчал. Наконец, круто развернувшись, он быстрым шагом подошел к телефону, набрал номер, который я не успела заметить, и почти сразу же на том конце сняли трубку.

— Алло, шеф, — проговорил он виновато, — у нас тут загвоздочка небольшая. Дама просит гарантий своей безопасности, а мне что-то в голову ничего не приходит… Нет, на слово она не верит… Согласен, что зря… Да, уже договорились, она все сделает охотно и даже с радостью, — он посмотрел на меня и ухмыльнулся, — но сразу после того, как получит эти проклятые гарантий. Такая малость, не правда ли, шеф, а мы про нее как-то забыли… Конечно, это я виноват, не отказываюсь, но у меня другие методы, вы же знаете: без гарантий и вообще… Хорошо, все понял, перехожу на другую стадию… Да, сразу же перезвоню.

Положив трубку, он еще несколько мгновений поразмышлял, сжав тонкие губы и наморщив лоб, а потом медленно повернулся и с нехорошей усмешкой посмотрел на меня. Меня этот взгляд сразу насторожил и даже немного испугал. Как выяснилось, не зря.

— Скажи мне, дорогуша, ты кого больше любишь: себя или своих коллег?

— О чем это вы?

— Не понятно? Поясню: мы дадим гарантию, но не тебе, а им, то бишь твоему начальнику и кухарке. Видишь ли, мы их тоже на всякий случай прихватили после того, как увезли тебя. Они сейчас в другом месте, но, как только ты переведешь деньги, мы отпустим и их, и тебя.

У меня внутри все оборвалось: мозги, сердце, желудок, душа — все рухнуло вниз и затряслось уже где-то под табуреткой. Вот это называется удар под дых! Они взяли меня за самое уязвимое место, ибо я могла сколько угодно рисковать собой, но никак не моими близкими. Дыхание у меня сперло, кровь прилила к лицу, и даже руки слегка задрожали. Кто-то из бандитов у двери довольно хмыкнул, наверное, этот чертов Веня. Это привело меня в чувство, как ушат ледяной воды, я быстренько собрала свои внутренности на место и сказала:

— Я вас не понимаю…

Палыч, успев заметить мое волнение, только ухмыльнулся:

— Опять не понимаешь? Что ж, поясню с превеликим удовольствием. Видишь ли, крошка, мы относимся к той замечательной категории людей, которые живут и умирают только ради денег. Деньги для нас все: пища, воздух, смысл жизни и способ существования. Без них мы задыхаемся и в конце концов погибаем. Поэтому у нас такая потребность в них в отличие от остальных людей, которые вполне могут прожить всю жизнь и умереть, не подержав в руках настоящих, приличных сумм. Но даже не сами деньги так привлекают нас, как процесс их добывания, понимаешь? Будь у меня сто миллиардов баксов, я бы нашел способ побыстрее их потратить, чтобы назавтра уже гоняться за новыми. Я профессионал в этом деле, художник и никогда не допускаю промахов. Если уж я взял след, увидел добычу, то уже ничто не сможет помешать мне ее заполучить. Я продумываю все, каждую мелочь, и ты сама в этом еще убедишься. Говорю тебе это для того, чтобы ты ясно представляла, в каком положении находишься, и не думала меня провести. Если понадобится, мы убьем тебя, твоих коллег и всех ваших родственников. Но эти деньги будут у меня в кармане сегодня же! Заранее говорю: все твои попытки помешать этому обречены на неудачу. Сбежать ты не сможешь — стоит тебе только пошевелиться без разрешения, и мои орлы прострелят тебе ноги. Ребятки, достаньте пушки и будьте наготове, — бросил он своим псам, и те тут же выдернули пистолеты. — Твои друзья сейчас находятся в таком же положении, если не хуже. Они понятия не имеют, что происходит, и очень переживают за тебя. Мне не хотелось тебе сразу говорить об этом, чтобы не портить настроение, но ты сама меня вынудила. Теперь только ты одна можешь исправить положение, выполнив мою маленькую, ничтожную, по сути, просьбу. Поэтому я и спрашиваю тебя, кого ты больше любишь. Мы можем начать мучить их, и ты послушаешь по телефону их предсмертные крики. А можем сразу приняться за тебя. Других гарантий я предложить тебе не могу. Решай…

— Вы — плохой дяденька, — шмыгнула я носом, потупившись.

— Знаю и буду с тобой откровенен: мы не хотим брать на себя мокруху без особой нужды. Отдай деньги, и мы исчезнем навсегда из вашей жизни. Потом, когда мы будем уже вне досягаемости российских законов, некто позвонит в милицию и сообщит, где можно найти вас всех. Вам придется посидеть связанными взаперти, но это не более суток, ничего страшного. Как видишь, мы хоть и негодяи, но в глубине души очень порядочные люди. Законченный негодяй тот, кто творит зло без надобности, а мы это делаем вынужденно, потому что никто почему-то не соглашается отдавать нам свои деньги добровольно. Избавь нас от этого, и всем будет хорошо. Для тебя ведь деньги не так важны, как для нас? Ты ведь не променяешь, их на совесть и жизнь своих товарищей, — он усмехнулся мне в лицо. — Да, я вижу, ты благоразумная девушка, честная и порядочная, и поступишь правильно, ибо мне не хотелось бы, нежась где-нибудь на пляже Французской Ривьеры, думать о том, что я изуродовал такую красавицу из-за каких-то жалких долларов. Поверь, я люблю все красивое.

Он закурил и посмотрел на часы.

— До закрытия банка осталось меньше часа, так что на раздумья у тебя времени нет. Или я напрасно произносил эту замечательную тираду?

— Нет, не напрасно, — пробормотала я, безучастно глядя перед собой. — Но мне почему-то не верится, что вы схватили моих друзей.

Он поднял трубку, не сводя с меня насмешливых глаз, и позвонил, видимо, уже по другому номеру, потому что приказным тоном сказал:

— Алло, Жора, дай мне кого-нибудь из них, пускай пообщаются, — и поднес трубку к моему уху.

Почти сразу же я услышала гневный голос Валентины:

— Отпустите меня, сволочи!!! Не дотрагивайся до меня, ублюдок!…

Палыч положил трубку на рычаг и испытующе посмотрел на меня.

— Ну, убедилась? Не расстраивайся, все в твоих руках. Нам нужны только деньги, а не ваши никчемные жизни. Садись за компьютер и звони в банк, модем уже подключен.

Он вытащил из кармана листок и положил на стол

— Это счет, на который нужно перебросить деньги. И помни: любой твой неверный шаг будет сразу же отражаться на здоровье твоих друзей. — И многозначительно добавил, улыбнувшись: — Или на их жизни.

Чувствуя отвращение к самой себе, я пересела к компьютеру. Зачем только мы установили эту электронную почту для работы с банком? Делали бы все по старинке, со счетами, и сами носили бы платежки в банк, так нет же, приспичило боссу идти в ногу со временем!

Стиснув зубы, я связалась с банком. Палыч стоял за моей спиной и внимательно следил за каждым действием. Судя по всему, он прекрасно разбирался в том, что я делала. Деньги нужно было перевести на Кипр, в одно из отделений нашего банка, поэтому никаких проблем возникнуть не должно было. Интересно, они случайно выбрали именно этот банк или как-то все узнали заранее? Но сейчас мне было не до выяснений. Я прямо-таки физически ощущала, как стодолларовые купюры, заработанные моими кровью и потом, с бешеной скоростью просачиваются меж моих мелькающих по клавишам пальцев и исчезают в неконтролируемом пространстве свободной экономической зоны Кипра, откуда вытащить их уже не будет никакой возможности. Запомнив вражеские реквизиты, как просил босс, я быстро довершила остальное и стала ждать подтверждения о поступлении денег на другой счет. Единственное, что согревало мою душу, так это то, что бандиты обнаружили всего только один скрытый файл с нашими деньгами и не стали копаться дальше. Хорошо, что я, памятуя о том, что нельзя все яйца держать в одной корзинке, раскидала деньги Золотого по разным счетам. Если бы они копнули, то получили бы во много раз больше, и Родиону пришлось бы закрыть Школу юных детективов России, прекратить помощь пенсионерам и многое другое, на что он так безрассудно и щедро тратил наши деньги…

Холеная рука художника, лежавшая на столе, напряглась, и пальцы слегка задрожали в ожидании счастливого момента получения денег.

Я тупо таращилась на монитор и лихорадочно соображала, как бы прикончить этих хапуг так, чтобы не пострадали Родион и Валентина. Но ничего не могла придумать. По всему выходило, что нас переиграли как младенцев, обобрали средь бела дня, посмеялись, сволочи, и теперь исчезнут с нашими деньгами и воспоминаниями о том, как им удалось обмишурить в Москве одного частного-разнесчастного детектива, которого совершенно случайно повстречали на своем алчном пути. Можно сказать, разжились на халяву! Вот уж действительно повезло так повезло: хотели заполучить жалкую квартирку одинокого старика, а хапнули целое состояние. Мерзавцы, жулики, счастливчики, мать вашу! Все продумали, все просчитали, ни одной лазейки не оставили. И когда только успели? Сейчас небось прикуют меня наручниками к батарее, рот залепят, чтобы не вопила на всю округу, и смотаются, только их и видели… Я бы, конечно, могла сейчас укокошить этих пятерых, но обстоятельства сложились против меня. Оставалось лишь смириться…

— А как вы будете пользоваться этими деньгами, — спросила я от нечего делать, — они же на Кипре?

Палыч вынул из кармана рубашки пластиковую кредитную карточку Банка и помахал ею перед моим носом:

— Все продумано, моя радость, не переживай. Это российский банк, и я даже в Москве смогу пользоваться этой карточкой…

Тут на экране монитора высветилось подтверждение того, что перевод денег завершен — «пол-лимона» перекочевали в карман мошенников. Палыч задрожал еще сильнее и радостно прохрипел:

— Слава Богу! Ты молодец, Мария, все сделала, как нужно! — Он похлопал меня по плечу и схватился за телефон. — Алло, шеф, игра окончена, птичка в клетке, можно переходить к завершающему этапу! Да, все по плану, встречаемся в аэропорту. Больше не созваниваемся. Поздравляю вас. Вы — настоящий гений! До встречи.

Потом набрал другой номер и твердым голосом начал отдавать команды:

— Так, делайте, как договаривались… Нет, пусть живут, все равно достать нас они уже не

, смогут. Залепите им рты, бросьте в подвал, заприте как следует и валите оттуда. Смотрите там с этой кухаркой повнимательнее, а то она и вам зубы повысаживает, как Шустрому, ха-ха! Все. Не забудьте телефонный аппарат оттуда забрать. Выполняйте…

Он положил трубку и, не обращая на меня внимания, посмотрел на бугаев у двери:

— Грузите аппаратуру в машину, девку свяжите и в подвал, к мышам, чтобы не скучно было, и рвем отсюда. Живо!

При одном упоминании о мышах — этих самых страшных моих врагах, которых я боялась больше всего на свете — волосы мои встали дыбом, и я поняла, что настала пора действовать, тем более что созваниваться бандиты больше не будут, а значит, никто не узнает, что с ними здесь произошло.

Первым делом я отключила Палыча, врезав ему ребром ладони по горлу. Он так и упал, не успев даже положить трубку на место. Двое бандитов в этот момент уже направлялись ко мне, сунув пистолеты в кобуры. Они не сразу поняли, почему их главарь упал, и на их тупых мордах отразилось удивление, туг же сменившееся ужасом, когда в следующее мгновение они увидели, как мои ноги, перекувыркнувшись в воздухе под потолком, летят прямо на их бритые макушки, куда благополучно и опустились со смачным звуком соприкосновения моих набитых свинцом каблуков и их голых черепушек. Я упала на пол, но тут же вскочила и увидела, как из разбитых макушек потекла кровь и глаза у обоих начали закатываться. Видимо, их тупые мозги еще не получили команду от своих уже недейственных тел, что пора падать, поэтому они продолжали стоять. Осторожно, чтобы не привлекать внимания со двора, я уложила их по очереди на пол. Мне нужно было спешить. Палыч лежал под столом, прижав руки к горлу, и тихо сипел, вздрагивая всем телом. Художник нужен был мне живым. Я подскочила к нему, прислушиваясь к тихим голосам бандитов на улице нащупала у него правую почку, прицелилась и нанесла резкий, короткий удар сжатыми костяшками пальцев, которыми могла раздробить бильярдный шар. Творец сразу затих, перестав шевелиться, и я точно знала, что очнется он не раньше и не позже чем через пятнадцать минут — все зависело от силы удара

Позаимствовав на всякий случай у Рамадана пистолет Макарова, я тихонько выскользнула в сени и приоткрыла наружную дверь. И тут же отпрянула: оба бандита сидели прямо на крыльце и играли в карты, положив пистолеты радом с колодой. Они увидели меня, но не успели схватить оружие, потому что я показала им свое и грозным голосом приказала:

— Руки за голову! Считаю до двух: раз… Вытаращившись на пистолет, ошалевшие дружки дружно закинули свои громадные лапы за бритые затылки и стали медленно подниматься.

— Лицом к дому, пожалуйста! — попросила я.

Они послушно прислонили здоровые лбы к стене и замерли. Я увидела, как дрожат их накачанные, потные спины, обтянутые майками, и мне стало противно. Меня так и подмывало отомстить им за Валентину, изуродовав до неузнаваемости, как они собирались поступить со мной, но я только врезала им рукояткой пистолета по затылкам, чтобы полежали без сознания некоторое время и не мешали, и бросилась опять в дом. Мне нужно было еще многое успеть сделать.

Я сняла, слава Богу, не завинченную крышку системного блока и выдернула коробку с драгоценными жесткими дисками, чтобы никому не пришло в голову прикарманить оставшиеся у нас богатства. Потом отнесла его вместе с телефоном в машину и вернулась за художником, который к этому времени уже открыл глаза и непонимающе смотрел по сторонам. Веня с Рамаданом не шевелились, на свое счастье, иначе мне пришлось бы их просто пристрелить, чтобы не терять времени. Пинками заставив подняться, я загнала очумевшего Палыча в машину, посадила на переднее сиденье, открыла ворота, села за руль и выехала на улицу. Художник что-то бессвязно мычал, беспомощно хлопал пустыми глазами и морщился от боли, потирая горло и почку.

Местность была незнакомая, и я поехала по проселочной дороге мимо небольшой церквушки туда, где за деревьями виднелись многоэтажки. Справа показались какие-то водоемы, и вскоре я узнала Серебряные пруды. Когда-то я вместе с братьями ездила сюда купаться и прекрасно знала эти места. Выбравшись на асфальтовую дорогу, я остановилась на обочине и повернулась к своему пленнику. Он уже вспомнил все и теперь со страхом смотрел на пистолет, который я держала в руке.

— Ну что, Палыч, сам скажешь или поговорим о вырванных ноздрях и вывороченных суставах? — процедила я гневно. — У меня нет времени, а у тебя — выбора. Мне не нужна твоя никчемная жизнь, мне нужны мои друзья, которые для меня и пища, и воздух, и смысл жизни, — начала я повторять его же слова. — Отдай мне их и останешься жить. Ну!

— Что я должен сделать? — вдруг зло усмехнулся он, прижавшись к правой дверце. — Ты сама все испортила, и их уже наверняка нет в живых.

— О чем это ты? — насторожилась я.

— О том, что должен быть контрольный звонок…

— Врешь, я слышала, как ты приказал всем сматываться и больше не звонить!

— Мало ли что ты слышала! — с издевкой прошипел он. — Тот, кто все это задумал, очень недоверчивый человек и всегда проверяет лишний раз. Он очень осторожный и обязательно позвонит еще раз, чтобы убедиться, что все идет нормально. Если я не возьму трубку — твоим друзьям конец. И он наверняка уже звонил, потому что, — он скосил глаза на часы в машине, — уже должен быть по дороге в аэропорт. Так что у тебя есть только один шанс спасти себя от угрызений совести — застрелиться! — выдохнул он мне в лицо с ненавистью.

Я скрипнула зубами и чуть не ударила мерзавца. Он нагло врал, потому что сам приказал своим псам забрать телефон оттуда, где сидели босс и Валентина, и теперь, даже если бы что-то и случилось, им нельзя было сообщить об этом и приказать убить моих друзей. Но что-то больно уж нагло держался художник и слишком уверенно врал, и меня это беспокоило.

— Послушай, — начала я тоже блефовать, — денег ты все равно не получишь — я отменила перевод, и вы не сможете снять их со счета…

— Рассказывай сказки! — Он криво усмехнулся, но глазки все-таки забегали. — Поезд уже ушел, и теперь только владелец счета может распорядиться этими деньгами, уж я-то в этих делах разбираюсь! А владелец, поверь, вам их никогда не отдаст — слишком много трудов затрачено. Ладно, если ты, смотрю, мне не веришь, тогда слушай. Мне нужна моя жизнь и законная доля этих денег, усекла, глупенькая? А тебе нужна твоя компания, правильно? Предлагаю обмен, баш на баш. У нас с хозяином был уговор: если кого-то из нас двоих не окажется в аэропорту в нужное время, то второй звонит в город братве и дает команду убрать вас всех, а потом улетает один. Самолет через два часа, до аэропорта час езды, вникаешь? Если я там появлюсь в нужное время и в нормальном виде, то могу, так и быть, ничего не говорить хозяину о твоих шалостях. Тогда мы спокойно улетим, и все пойдет так, как я тебе уже говорил, то есть по ранее намеченному плану. Ты вообще понимаешь меня? Мне почему-то кажется, что ты совсем ничего не соображаешь, глупая, — он презрительно усмехнулся. — Но я поясню. В аэропорту ты не сможешь стрелять и вообще причинить нам какой-нибудь вред. Зато мы с хозяином сможем в любой момент позвонить братве, они сразу же поедут на ту хату и прикончат твоих дружков. Так что ты по-прежнему у нас в руках, и деваться тебе некуда, крошка. Ты можешь меня пытать или убить, но я понятия не имею, где спрятаны твои друзья, — это одно из условий плана, который, повторяю, продуман до мельчайших деталей. Даже то, что происходит сейчас со мной, тоже было предусмотрено. Как видишь, хозяин не зря ломал голову, он великий человек, гений, и тебе его не переиграть. У тебя есть только то, что я предлагаю, и больше ничего. Соглашайся и вези меня в аэропорт живым и здоровым, если хочешь еще спасти кого-то.

Как ни странно, но я ему почему-то поверила. И мне стало страшно. У меня уже не было оснований сомневаться в умственных способностях этого таинственного хозяина после того, как он с такой легкостью обобрал самого Родиона. Поэтому и все остальное могло быть правдой, а это означало, что я должна буду сейчас доставить этого подонка в аэропорт и всю дорогу еще сдувать с него пылинки, чтобы, не дай Бог, хозяин ничего не заподозрил. Но сдаваться вот так просто мне не хотелось.

— Допустим, что все это так, — проговорила я задумчиво. — Но как я потом, когда вы улетите, узнаю, где находятся мой босс с Валентиной?

Художник почувствовал, что начал выигрывать, и злорадно ухмыльнулся:

— Все будет, как договаривались: некто позвонит в милицию и сообщит адрес. Нам не нужна лишняя кровь, тем более что мы уже будем вне вашей досягаемости. В милицию вы ведь не побежите — денежки-то черные.

— А если никто не позвонит?

— А у тебя есть другие варианты?

— Есть.

— Какие?!

— В аэропорту я буду рядом с тобой. Перед отлетом ты мне дашь адрес, я позвоню кое-куда, проверю и, если ты соврал, застрелю тебя у всех на глазах — мне уже наплевать, что со мной будет! Я не шучу, мразь, вникаешь? — Я вдавила дуло ему в щеку. — Так что, если хочешь спасти свою шкуру, сделаешь, как я говорю!

— Тише, ты, успокойся, дура! — пробормотал он, испуганно косясь на пистолет. — Это все, конечно, замечательно, если бы не одно но…

— Ну что еще?

— Ты забыла про шефа. Он тебя увидит в аэропорту и сразу же позвонит братве, чтобы они убрали твоих дружков.

— Ничего, скажешь ему, что я твоя подружка, проводить приехала, — нашлась я.

— Как же, подружка! Он знает, что я должен приехать один — таков уговор. И заподозрит неладное. Он очень подозрительный тип. Кстати, куда ты собираешься звонить, чтобы проверить адрес? — сменил он тему.

— В справочное бюро, идиот! — начала я блефовать. — Я запомнила номер, по которому ты звонил, и, если он не совпадет с адресом, сразу же всажу тебе пулю в живот.

— Но вряд ли тебе сразу дадут такую справку…

— Это таким ничтожествам, как ты и твои дружки, не дадут. А у моего босса все схвачено, слава Богу, секретаршей у него работаю и знаю его связи.

— Что-то не похожа ты на простую секретаршу. Я бы сам от такой не отказался…

— Ну все, с меня хватит! — решительно прекратила я разговор. — Едем в аэропорт. Если что пойдет не так — убью вас обоих!

— Но мы все равно не успеем — время…

— Заткнись!

Положив пистолет на колени, я завела машину и с бешеной скоростью понеслась по шоссе в сторону Шереметьева. Палыч молча сопел, отодвинувшись к окну, и что-то переваривал, наверняка готовил какую-нибудь пакость.

— Кто, кроме вас двоих, там еще должен быть? — спросила я.

— Никого. С братвой я уже рассчитался, — нехотя ответил он.

— Давай сюда загранпаспорт с билетом, — я подняла свободной рукой пистолет.

— Это еще зачем?!

— Обменяю его на адрес.

— Но ты же узнаешь, куда я лечу! — запротестовал он.

— Если не отдашь, то вообще никуда не улетишь, — тихо процедила я.

Взглянув на мое потемневшее лицо, он спешно полез в задний карман брюк, вытащил паспорт с вложенным в него билетом и протянул мне:

— Только не нервничай, голуба, я тебя умоляю. Позволь нам улететь, и я все сделаю, что скажешь. Не забывай, мне еще нужно как-то вытянуть из хозяина адрес. А он обязательно спросит, зачем он мне понадобился, вникаешь? Мне нужно в себя прийти, чтобы хорошо выглядеть и улыбаться при встрече с ним. И ты еще проверить должна…

Насчет проверки я ему тоже нагло наврала. У меня не было никаких знакомых в справочном, и я так и не смогла рассмотреть номера телефонов, по которым он звонил. Но даже если бы все это у меня и было, то я все равно не успела бы этим воспользоваться — слишком мало было времени. Нужно было спешить, и я гнала быстроходную «Хонду», притормаживая только при виде гаишников, недоразумения с которыми сейчас были бы совсем некстати.

 

4

Когда впереди показался аэропорт, Палыч заерзал на сиденье и встревоженно спросил:

— Слушай, а как ты пистолет собираешься прятать? Под твоим платьем, я смотрю, даже лифчик не поместился. Не в руках же ты его понесешь — заметут обоих.

— Мне пистолет не нужен, чтобы тебя прикончить.

— Как это?

— А вот так.

Я швырнула пушку на заднее сиденье и одним движением руки с треском выдрала из спинки его кресла огромный кусок поролона вместе с кожаной обивкой и шелковыми нитками. И сунула ему под нос, не отрывая глаза от дороги.

— Точно так же я вырву твое сердце, если понадобится.

Ошеломленный художник побледнел как смерть и до самой стоянки не произнес ни слова. Наверное, мечтал побыстрее избавиться от меня. Мечтать не вредно.

Бросив машину на стоянке, мы пошли к зданию аэропорта. Я держала его под ручку и мило улыбалась. Его паспорт с билетом мне пришлось засунуть себе в трусики — больше было некуда.

— Послушай, Мария, — взволнованно проговорил он, когда мы подошли к дверям, — если ты такая крутая и действительно хочешь выручить своих, то лучше позволь мне идти одному. Если я буду знать, что ты где-то рядом, то буду нервничать и шеф догадается. Клянусь, ты только навредишь этим себе и друзьям, — и посмотрел на меня с неподдельным испугом. — Прошу тебя, Мария, я не лукавлю. Побудь где-нибудь в сторонке, покрутись у ларьков, но на второй этаж не поднимайся. Без паспорта я все равно не смогу улететь, ты же знаешь. Я возьму у него адрес и спущусь вниз. Не рискуй хотя бы своими друзьями…

— Что это ты так о них забеспокоился? — Я внимательно посмотрела на него, но не нашла на его лице никаких признаков фальши: он действительно боялся своего хозяина. — И потом, как я узнаю, что у тебя все получилось? А вдруг твой хозяин что-то заподозрит и побежит звонить своим псам? Ты потом дашь мне адрес, а я найду там лишь хладные трупы? Неувязочка получается.

— Да, действительно, — пробормотал он, — и такое может случиться. Но я постараюсь, чтобы он ничего не заметил, честное слово, — он уже чуть не плакал. — Этот тип и меня прикончит, если что. Он страшный человек. Понимаешь, я тоже в опасности и не хочу рисковать. Поверь, я не последний идиот и не такая мразь, как ты думаешь… Мне уже пора идти, до встречи всего одна минута осталась.

— Черт с тобой, иди, — я выпустила его локоть. — Но учти, через пять минут я поднимусь и убью вас обоих или получу адрес. Мне уже терять нечего…

Он весь съежился, уменьшившись чуть ли не наполовину, быстро вошел в сенсорные стеклянные двери и исчез в толпе пассажиров.

Немного помедлив, я отправилась за ним, сгорая от желания увидеть этого загадочного типа — его хозяина. Я была уверена, что людей, способных обмануть моего босса, можно пересчитать по пальцам, и мне обязательно нужно было взглянуть на него, чтобы в дальнейшем знать, кого обходить стороной.

Палыч уже вошел на эскалатор и поднимался на второй этаж. Лицо у него было напряженным и серьезным. Неизвестно, кого он в данный момент больше боялся, своего шефа или меня, но в любом случае я бы не хотела сейчас оказаться на его месте. Я вела почти честную игру и была готова выпустить их обоих, если бы они оставили в живых босса с Валентиной. Можно было бы спокойно обо всем договориться, но ведь с бандитами разве можно решить что-то по-хорошему? Они сами всю жизнь врут и подличают и другим не верят, потому что считают такими же. Сразу нервничать начнут, подозревать и еще выкинут какую-нибудь непоправимую для моих друзей глупость. И уж тем более не поверят, что мне совсем не нужны эти проклятые деньги, из-за которых они всю жизнь кого-то убивают и обманывают. Как это так можно, мерить всех по своей линейке? Нездоровая все-таки у них психика, у этих преступников, перевернутая с ног на голову, и, по сути, они глубоко несчастные, больные люди, которые свое духовное убожество выдают за достоинство, ибо ничего другого им не остается…

Выждав пару минут, я поднялась на второй этаж по лестнице в конце зала и начала высматривать клетчатую рубашку Палыча в густой толпе снующих туда-сюда пассажиров. Зал был огромным, и найти кого-то было не так-то легко. Внимательно глядя по сторонам, я медленно шла вдоль билетных касс, стоек регистрации и пестрых ларьков, обращая особое внимание на телефонные автоматы, развешанные по стенам. Но Палыча нигде не было.

Дойдя до конца, я развернулась, почувствовав, как щемяще засосало под ложечкой от недоброго предчувствия, и быстрым шагом обошла весь зал еще раз. И с тем же успехом. В мозгу злорадно засвербела поганенькая мысль, что меня облапошили, как последнюю дуру, провели, как маленькую девочку. Метаться по всему аэропорту не было никакого смысла — он был слишком велик. А клетчатых рубашек там было не меньше, чем тех долларов, что у нас увели эти мошенники. Сейчас они, наверное, уже звонили своим псам и давали команду убить моих несчастных друзей. Господи, ну почему со мной опять происходило такое?! Вроде бы все сделала, что могла, чтобы избавить их от смерти, и вот в последний момент взяла и сама все испортила, выпустила удачу из рук, а с ней, может быть, и жизнь своих друзей! Во второй раз перенести гибель близких людей я бы уже не смогла…

Я до крови прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Мимо сновали равнодушные пассажиры, и никому не было никакого дела до моих страшных проблем. Стиснув зубы, я взяла себя в руки и помчалась на первый этаж, где обежала все из конца в конец, просмотрела все таможенные стойки, но так никого и не нашла. Слезы уже бежали по моим щекам, и все оборачивались мне вслед, недоумевая, почему такая красивая девушка плачет, находясь, можно сказать, на самом пороге счастливой жизни за границей. А я все металась и металась, цепляясь к каждой клетчатой рубашке, расталкивая всех и понимая, что все уже напрасно, драгоценное время, отпущенное мне для спасения близких, безвозвратно утеряно. Я была на грани отчаяния, граничащего с безумием, ибо не представляла своей жизни без них и знала, что других таких уже никогда не найду, потому что таких больше нет. Да другие мне и не нужны…

Выбившись из сил, опустошенная и потерянная, я вышла из аэропорта и поплелась на стоянку, где оставила злосчастную синюю «Хонду». Я осознавала, что совершила величайшую глупость в мире — поверила преступнику — и больше не имела права жить. Машины на стоянке не было, и это добило меня окончательно. Сев на бордюр, я закрылась от этого страшного, жестокого мира руками и разрыдалась…

…Какой-то сердобольный частник довез меня до города и высадил при въезде во двор, где располагался офис. Он так и не услышал от меня ни слова, хотя всю дорогу спрашивал, что случилось. Я лишь тупо смотрела перед собой невидящими глазами и показывала, куда ехать, кивками своей несчастной головы с засохшими на щеках слезами. Как он меня понял и довез куда надо — одному Богу известно. Я была выпотрошена, вычерпана до дна и шла в контору только лишь потому, что нужно было хоть что-то делать в этом вдруг ставшем для меня чужим и неприветливым мире. Впереди ждали только одиночество и пустота. Смертная тоска снедала мою изможденную душу.

Войдя во двор, я невольно подняла глаза и вдруг увидела… синюю «Хонду». Она стояла около нашей конторы среди других, незнакомых мне машин. Силы начали оставлять меня, а когда я увидела еще и выходящую из дверей офиса живую и здоровую Валентину, в голове моей что-то щелкнуло и белый свет померк…

 

5

…Очнулась я на диване в кабинете Родиона. Радом сидела испуганная Валентина и держала перед моим лицом ватку с нашатырем. Босс сочувственно взирал на меня из-за своего стола. В кресле для посетителей сидел, угрюмо опустив голову, Палыч — творец и художник, любитель живописи и ценитель прекрасного. Выродок! По бокам от него стояли двое интеллигентного вида здоровенных парней в одинаковых строгих костюмах и держали творца несусветных гадостей за плечи, вжимая его и без того согбенное тело в кресло.

Оттолкнув Валентину, я взлетела с дивана и, напрочь забыв, что уже одной ногой была в могиле, коршуном бросилась на проклятого художника, движимая только одним желанием — выпустить из него кишки. Парни живо оставили его и занялись мной, недоуменно взирая на босса. Я вырывалась, как могла, но они стальными клещами сжали меня с двух сторон, подняли в воздух и переместили обратно на диван, осторожно вернув в прежнее положение.

— Что-то ты слишком буйная, Мария, — проворчал босс с улыбкой. — Остынь, все уже закончилось. Товарищ нам туг кое-что поведал о твоих мытарствах, — он кивнул на Палыча, который с ужасом смотрел в мою сторону, пытаясь спрятаться за одного из молчаливых парней, опять схвативших его за плечи. — Валюта, принеси-ка ей моего любимого коньяку.

— Может, лучше водочки? — заботливо спросила она.

— Да-да, водочки, и побольше, — устало простонала я. — А еще лучше спирта.

Валентина торопливо вышла. Я села и начала приводить себя в порядок И туг обнаружила, что в моих трусиках все еще лежит паспорт этого негодяя, про который я совсем забыла. Попросив всех отвернуться, я вытащила его и положила перед боссом на стол. Повернувшись, он взял его в руки, внимательно изучил и сказал:

— Хорошо, что додумалась забрать у него паспорт, а то бы сбежал. Ты, наверное, немного понервничала сегодня?

— Да так, слегка разве, — небрежно бросила я, садясь на диван и с ненавистью глядя на Палыча. — Самую малость, можно сказать.

— Ладно, не расстраивайся. Выпей лучше. Взяв из Валиных рук рюмку с водкой и бокал фанты, я залпом опрокинула все это в себя и сразу почувствовала облегчение. По телу прошло приятное тепло, а в глазах все начало проясняться. До меня только сейчас начало доходить, что кошмар закончился, и босс с Валентиной, такие милые и родные, единственные на свете, сидят, живехонькие, и смотрят на меня с состраданием, хотя не представляют и сотой доли того, что мне довелось пережить из-за них. Счастливые слезы навернулись на глаза, и я всхлипнула.

— Ты поняла хоть что-нибудь? — спросил чуть погодя босс.

— Поняла только, что мы потеряли деньги и меня обманули. Но сейчас, — я посмотрела на Палыча, — понимаю еще меньше.

— Да, наблюдательности тебе не занимать, — вздохнул он.

— Ничего, Родион Потапович, она еще молодая, научится, — погладила меня по голове Валентина. — Главное, что есть у кого учиться, — и она с любовью и нежностью посмотрела на босса, скромно потупившего свой взор.

— Да что, черт возьми, происходит?! — не выдержала я, чувствуя себя полной идиоткой и совершенно ничего не понимая. — Объясните наконец, почему вы на свободе? И что здесь делает этот ублюдок? Ему место на нарах, у параши, а не в нашем офисе!

— Ну-у, разошлась, — улыбнулся босс. — А насчет этого товарища, ты права, — он посмотрел на парней и протянул им паспорт с билетом. — Он теперь ваш с потрохами. Уводите.

Те, почему-то козырнув боссу, подхватили документы, художника, на лице которого сразу отразилось явное облегчение, и скрылись со всем этим дерьмом за дверью. Потом мы услышали, как от офиса отъехали машины. Родион поднялся со своего кресла и сказал:

— Ну что, пойдем нашего старика проведаем? Там как раз и поговорим обо всем. Думаю, ему тоже интересно будет послушать.

— Так Семен Петрович жив? — обрадовалась я.

— Да, его отпустили, когда принялись за нас.

— Бедненький, вот уж намучился, видать, — вздохнула я, сгорая от нетерпения узнать, что же все-таки сегодня произошло.

Закрыв офис, мы все втроем пошли к деду. Он долго разглядывал нас через «глазок», но, убедившись, что мы не его покойные родственники, открыл дверь и, приветливо поздоровавшись, пропустил нас в квартиру.

— Идемте на кухню чай пить, — сказал он, пожав каждому из нас руку. — Я как раз свежий заварил.

— И то дело, — довольно проговорил босс и первым прошел на кухню.

Мы расселись за круглым столом в просторной кухне, дед выдал нам по чашке ароматного чая, вытащил из шкафа сатиновый мешок с сухарями столетней давности, поминутно кряхтя и хватаясь за спину, потом присоединился к нам, и босс спросил:

— Ну что, не звонили больше покойники?

— Антихристы они, а не покойники, задери их души! — выругался дед. — Чуть всего меня не выпотрошили, злодеи! Спасибо вам, помогли…

— Не за что, Семен Петрович, нам было нетрудно, — босс окунул в чашку сухарь и стал размачивать. С таким же успехом он мог бы размачивать там дамасскую сталь. — Как же все-таки они вас отпустили?

— А я почем знаю? Сначала все приказывали дарственную подписать, а потом вдруг ни с того ни с сего запихнули в машину, привезли на Колхозную площадь и высадили. Живи, сказали, басурманы.

— А где они ключ от вашей квартиры взяли? — Я вынула го сумочки ключ, который забрала в прошлый раз, и положила перед ним. — Этот я возвращаю.

— Это уж мне неведомо, — дед с треском разгрыз своими на удивление крепкими зубами бронебойный сухарь. — Я сначала брательника в «глазок» увидел, когда он в дверь позвонил, и стал вам телефонировать — видано ли, живой покойник за дверью! А как трубку положил, они уже и в квартире. Завернули меня в какую-то тряпку и в машину утащили.

— А вы никуда перед этим не собирались? — спросил босс.

— А куда мне было собираться? — пожал тот плечами. — Сами ж приказали никуда не высовываться, вот я и сидел, звонков дожидался.

— Да, попали вы в переплет, дедушка, — посочувствовала я. — Они вас мучили, наверное?

— Да что со мной станется? Мы — разведчики, нас ничем не проймешь. Слава Богу, и у фашистов в плену побывал, на допросах всегда молчал, а тут… — Он небрежно махнул костлявой рукой и улыбнулся: — Не такое видали.

— Валь, а ты зачем дверь в офисе им открыла?

— А бес его знает! — нахмурила она брови. — Пришел какой-то тип, прилично одетый, сказал, что от Родиона Потаповича по срочному делу с пакетом. Я и открыла, — она глубоко вздохнула. — А они и набросились, козлы. Жалко, что не всё зубья им повыбивала.

— И чего им нужно было, подлецам? — спросил дед. — Устроили тут войну, понимаешь…

— Да, босс, расскажите нам все, — взмолилась я. — А то у меня ничего пока не сходится. Кто за всем этим стоит?

— Сейчас все сойдется, — пообещал он, отодвигая пустую чашку и облокачиваясь о стол. — И даже больше того.

— Интересно послушать, — дед отложил недоеденный сухарь и уставился на него, — прямо детектив настоящий получается.

— Не то слово, Семен Петрович, — улыбнулся босс. — Если учесть глубину замысла и остроту сюжета, то автору смело можно было бы давать Нобелевскую премию. Вы как, не хотите выдвинуть свою кандидатуру? Я поддержу…

Босс как-то странно смотрел на старика, и тот дрогнул под его пристальным взглядом.

— А зачем мне это? — проворчал дед. — Я только участник, как все…

— Нет, папаша, вы не участник, — спокойно проговорил босс, — вы и есть автор и самый главный зачинщик всей этой истории…

Я с изумлением посмотрела на босса, думая, что тот шутит, но он был совершенно серьезен, и из глаз даже вылетали злые искорки. Дед растерянно заморгал и севшим голосом спросил у меня:

— О чем это он говорит, милая?

— Не знаю, — пролепетала я.

— Сейчас все узнаете, — продолжил Родион. — Все началось полгода назад, когда у вас кончились деньги и перестали выплачивать пенсию. Тогда вы решили продать золото, которое, я уверен, специально зарыли в землю вместе с женой, чтобы его не выкрали из квартиры. И правильно сделали, сейчас часто воруют. Вы отправились на кладбище, наклеив усы и надев очки, чтобы не узнали, пообещали рабочим кольцо с бриллиантом, и те с удовольствием раскопали могилу. За деньги сегодня, к сожалению, все, что угодно, сделают. Кстати, кольцо могильщики обменяли всего на три бутылки водки. Затем, когда у вас кончилось и золото, вы начали присматриваться к нам. Вы сидели у окошка, смотрели, как растут этажи на трансформаторной будке, и покрывались черной коркой зависти, считая меня капиталистом, вором и так далее. В общем, человеком, жирующим за ваш счет. Когда прошел слух, что я безвозмездно помогаю всем нуждающимся в этом районе, вы, кстати, пришли ко мне, я выписал вам удостоверение нештатного детектива и выдал сто долларов, как и всем остальным. Тогда вы и поняли, что у нас есть деньги, и деньги немалые, иначе мы бы не стали их раздавать всем подряд. Тогда вы решили нас обокрасть, думая, что мы не станем обращаться в милицию и заявлять о краже незаконных средств, укрываемых от грабительских, глупых налогов. Вы правильно думали, только не учли, что мне не нужно обращаться в милицию — я сам похлеще всего МУРа, вместе взятого. Того, что я вам дал и давал бы каждый месяц, а это гораздо больше вашей пенсии, между прочим, вам показалось мало. Вы разработали хитроумнейший план, уважаемый, и я в любой момент буду готов снять перед вами шляпу, если она у меня когда-нибудь появится., Даже меня вам удалось поначалу ввести в заблуждение, и я пошел у вас на поводу. Но на воплощение плана у вас не было ни сил, ни денег. Тогда вы отправились на Центральный рынок, потолкались там и предложили одному подозрительному типу отхватить приличный куш. Он вывел вас на гражданина Егуркова Валерия Павловича, свободного художника в преступном мире, и вы изложили ему свой гениальный план. Только идиот мог бы отказаться от такого. А Егурков не был идиотом. Как он мне сказал, вы поставили ему свои условия: никто не должен знать о вашем участии в деле, всю работу он должен был сделать сам со своей шайкой, и он же должен был открыть в банке счет на ваше имя. Все расходы вы пообещали вернуть сторицей. Вы хотели, чтобы мы думали, что художник с неким хозяином навсегда уехали за границу и искать их нет никакого смысла. А вы выступали бы невинной жертвой. Так оно бы все и получилось, если бы не ваши кое-какие досадные оплошности. Итак, вы приходите к нам и несете гениально придуманную чушь про звонки покойников, зная, что я обязательно помогу вам, как помогаю всем, кто ко мне обращается, особенно старикам. Кто-то из шайки наблюдает в это время за офисом, и, как только вы с Марией отправились сюда слушать голоса мертвецов, они начали звонить, читая заранее написанный вами текст разными голосами. Когда Мария ушла за определителем номеров, вы перезвонили им и предупредили. Тогда они начали звонить из автомата. Потом вы рассказали Марии про золото в могиле, зная, что я клюну на это, чтобы хоть как-то объяснить появление второго ключа, ибо других версий у меня на тот момент не было и быть не могло. Кстати, второй ключ лежал у вас дома до того момента. Через некоторое время вы звоните мне и сообщаете, что за дверью стоит ваш брат. Подельники уже стоят с машиной у подъезда и ждут вашего сигнала. Вы кладете трубку, машете им в окно, и они уезжают, якобы увозя и вас. Потом надеваете пиджак, в котором лежат специально показанные мне в офисе документы на квартиру, переобуваетесь в туфли и делаете свою первую серьезную ошибку. Я не случайно спросил вас в начале разговора, собирались ли вы куда-нибудь в тот момент. Нет, вы никуда не собирались, значит, ходили по дому в тапочках. Но у бандитов просто не было бы ни времени, ни необходимости такой — переобувать вас. После этого вы прячетесь где-то в квартире и ждете нашего прихода. Мы приходим, вы слушаете наш разговор и понимаете, что я клюнул на вашу удочку. Не знаю, где вы туг прятались, но я внимательно все обыскал и вас не видел. Наверное, вы были неплохим разведчиком, товарищ бывший майор. Так где же вы прятались?

Старик, постаревший, казалось, еще на семьдесят девять лет, сидел, опустив седую голову, и плечи его изредка вздрагивали, выдавая волнение. Махнув рукой в сторону шкафа

под раковиной, где стояло помойное ведро, он тихо буркнул:

— Там вона…

Я все еще не могла поверить в происходящее.

— Да, туда я заглянуть не догадался, — проговорил босс озадаченно. — Самое гениальное в вашем плане то, что за все время операции вы ни разу не вышли из дома, кроме визита ко мне. Мы с Марией рыли землю по всей Москве, ища несчастного старика, похищенного бандитами, некий таинственный хозяин отдавал команды и собирался улетать за границу из Шереметьева — все это делали вы один, не выходя из дома, сидя вот у этого окошка. Феноменально! Но вернемся к нашим баранам. Увидев, что мы с Марией уехали, как вы догадались, на кладбище, вы звоните бандитам и посылаете их выкрасть Валентину. Бандиты четко выполняли все ваши указания, а вы знали практически все о нашей жизни и правилах работы — из этого окошка очень хорошо все видно. Но вашей главной добычей была не Валентина, она лишь для отвода глаз, а наша бухгалтерия. Художник хорошо разбирается в этих вещах, и он взял то, что нужно, — жесткие диски. Вы еще не знали, сколько у нас денег, а когда узнали, наверное, прыгали туг от радости. У вас, как и у художника, была кредитная карточка нашего банка, и вы рассчитывали поделить прибыль пополам. Вы могли отхватить солидный куш и жить себе спокойно дальше у нас под носом. Уверен, что продолжали бы приходить ко мне за ста долларами каждый месяц и жаловаться на жизнь. Вы хитрая и жадная бестия, Семен Петрович. Таким людям нельзя быть к тому же еще и умными. Затем бандиты звонят в офис и предлагают мне обмен. Мои подозрения на ваш счет начинают усиливаться, я был уже почти уверен, что все это подстроено только ради наших денег, а так как вся эта история началась с вас, то вы и были главным подозреваемым. Оставалось только найти вас. Марии я не стал ничего говорить, боясь, что она ляпнет что-нибудь, а вы занервничаете и прикажете ее убить. Но вы не убийца, Семен Петрович, вам нужны были только деньги. И еще вам нравилось смотреть из окна на Марию, и вы не хотели лишать себя этого удовольствия в дальнейшем. Поэтому вы не хотели ее мучить и уродовать, а придумали трюк с нашим похищением, зная, что она ради нас все сделает. Урки записали крики Валентины на магнитофон и дали послушать их Марии в качестве доказательства того, что мы тоже в их руках. Вы знали, как мы относимся к друг другу, и решили сыграть на этом…

— Босс, можно я с ним что-нибудь сделаю? — простонала я.

— Не нужно, он и сам помрет. В общем, правдами и неправдами вы заставляете Марию перевести деньги на ваш счет. Все, игра сделана, можно уходить со сцены. Художник собирался сегодня же покинуть страну, у него уже был билет на Кипр, но Мария перехитрила его и каким-то образом, я еще не знаю, каким, похитила его вместе с машиной, держа на мушке пистолета. Вы, конечно, не знали об этом. Вы сидели дома и предвкушали богатую ' жизнь с моими деньгами. К этому времени, если помните, вы уже позвонили мне и сообщили, что бандиты вас отпустили и вы вернулись домой со своим ключом. Но вы не знали того, что за подъездом все время наблюдал мой человек, и он не видел, как вы входили в него. Значит, вы никогда и не выходили, если все же оказались дома, — не так ли? Художник едет с Марией в аэропорт, старательно играя написанную вами роль, делая вид, что должен улететь вместе с вами и что его жизнь находится в руках хозяина. Мария, понятно, верит, она вообще у нас доверчивая, и отпускает его в аэропорту, забрав, к счастью, паспорт. Тот сразу же кидается к машине, от которой имел запасные ключи, и мчится к вам, не зная, что делать дальше. Мы его взяли при въезде во двор, чтобы вы не видели. Мой человек в это время уже нашел Марию в аэропорту и привез сюда, не сказав ей, как я велел, кто он такой. Вот, собственно, и вся история. Художник теперь вместе со своей бандой, которую заложил сразу же, как только узнал, с кем имеет дело, будет отдыхать немного дальше, чем Кипр, и там не будет так жарко. А вы… Что ж, вы продолжайте жить, как жили. Только не приходите больше ко мне за деньгами. Я благодарен вам за урок и ничего вам не сделаю. Ибо у меня есть все основания полагать, что нынешняя жизнь в России для стариков на воле гораздо тяжелее, чем за решеткой, где пусть плохо, но все же кормят.

Старик поднял на него свои страшные глаза, тяжелые, как каменные глыбы, окрашенные кровью. От их вида у меня по спине побежали мурашки, и я на всякий случай приготовилась спрятаться под стол от этой жуткой ненависти. Но он вдруг криво усмехнулся и злорадно прохрипел:

— Хрен тебе, сопляк! На твои деньги я еще поживу!

— Какие деньги? — удивленно посмотрел на него босс. — Я разве не сказал? Извините, склероз совсем замучил. Дело в том, что один мой однокурсник из ФСБ, тоже в каком-то смысле заинтересованный в этих деньгах, организовал фальшивое подтверждение из критского отделения нашего банка. При желании это совсем не трудно сделать, поверьте…

Семен Петрович застыл, потом мелко затрясся и начал хватать ртом воздух, пока его наконец не прорвало:

— Вор!!! — Старик ударил кулаком по столу, весь белый от гнева. — Фашист!!! Капиталист!..

Он еще что-то кричал, но мы не слышали, потому что нас уже не было в той проклятой квартире, где рождаются гениальные планы и раздаются телефонные звонки с того света…

 

Глава 6 КАМИКАДЗЕ

 

1

С самого утра, как только я вышла на Новослободскую и потопала по ней на работу, за мной увязался какой-то лысый индюк. Эта дряхлая птица была одета в весьма приличный костюм, ослепительно белую рубашку с синим галстуком; роговые очки на горбатом носу придавали ей вид ученого селезня. Но все-таки больше она походила именно на индюка. Она следовала за мной, едва не наступая на пятки, и бесцеремонно и шумно дышала мне в спину. У меня было ощущение, что меня обнюхивают перед тем, как употребить в пищу. Сначала я хотела повернуться и послать назойливого старикашку куда подальше, но потом решила, что ему, может, уже ничего в жизни не осталось, как только разглядывать хорошеньких девушек на улице. Так что пусть наслаждается на здоровье, которого у него, по всей видимости, осталось на один плевок.

До офиса я добиралась пешком, используя этот довольно длинный путь в качестве утреннего моциона. Акира научил нас правильно дышать, поэтому автомобильная гарь не оседала в легких даже при очень сильной концентрации. Я шла, улыбаясь угрюмым прохожим и поднимая им настроение, а индюк мелко семенил следом, подбирая падающие с меня лавры. Так мы добрались до Сретенки. Войдя в калитку недавно построенного вокруг трансформаторной будки, превратившейся уже в шестиэтажную башню, чугунного заборчика, я обернулась. Индюк стоял прямо за мной и глупо улыбался, таращась почему-то не на меня, а на вывеску агентства, выполненную теперь по меди вычурным орнаментом. Пожав плечами, я закрыла перед его носом калитку и пошла в офис.

Валентина уже накормила босса и хлопотала на кухне. Родион сидел в кабинете и чистил свой пистолет. Поздоровавшись со всеми, я уселась за свой стол в приемной, включила компьютер и стала подбивать бабки за второй квартал. Тут в дверь позвонили, и на экране видеофона высветилось лицо индюка.

— Слушаю вас, — сказала я.

— Простите, к вам можно? — виновато спросила птица и поправила на носу очки в роговой оправе.

— По какому вопросу? — сухо спросила я.

— Я… э-э-э… хотел бы с вами переговорить, если вы та, за которой я шел.

— Вы ошиблись. Почитайте внимательно вывеску — это детективное агентство, а не бордель, — строго проговорила я, удивляясь нахальству старикашки.

— Вы меня неправильно поняли, — он смущенно вжал голову в плечи. — У меня нет проблем, то есть… конечно, есть, но совсем не те, что вы подумали. Уверяю вас. Я все объясню.

— Так вы не маньяк? — разочарованно протянула я.

— Увы… — он радостно улыбнулся. Через пару минут он уже сидел перед боссом, а я держала в руках блокнот.

— Видите ли, уважаемый Родион Потапович, — начал было старик, но босс его перебил:

— У вас есть имя?

— Да-да, конечно, — он быстро закивал и полез в карман пиджака.

— Что, подзабыли? — сочувственно произнес босс.

— Нет, что вы, просто хочу достать свою записную книжку, чтобы ничего не упустить. — Он вынул черный блокнотик, раскрыл его и положил на колено. — Позвольте представиться: профессор Кох Ерофей Иосифович. Когда-то работал в Институте физики Земли. В общем, я — геофизик, с вашего позволения. Видите ли, у вас есть нечто, что весьма интересует нашу организацию. Мы готовы сотрудничать с вами на любых условиях.

— О чем это вы? — заинтересованно поднял брови босс.

— Сейчас все объясню. Вы ничего не чувствуете?

— Что именно?

— Ну-у, волновые колебания, чужие голоса в голове, давление на психику и так далее?

Босс посмотрел на меня, кротко вздохнул, потом перевел взгляд на сумасшедшего профессора и устало проговорил:

— Время — деньги. Если вы пришли, чтобы нести околесицу, то давайте сначала договоримся о цене.

— А какие у вас расценки? — парировал старик.

Босс посмотрел на меня, и я тут же отчеканила:

— Пятьдесят баксов в час.

Босс чуть не упал со стула, но промолчал.

Кох вытащил пухлый бумажник, достал из него две сотенные' бумажки зеленого цвета и аккуратно положил их перед боссом на стол со словами:

— Я покупаю два часа вашего времени.

— Два или четыре? — спросил босс, тупо посмотрев на деньги.

— Два. Полтинник еще за то, чтобы вы не только слушали, но и вдумывались, и полтинник на тот случай, если вам придется ответить на кое-какие мои вопросы. Идет? Если мало — скажите сразу, мы не стеснены в средствах.

— Значит, мое присутствие обязательно? — печально проговорил босс. — Что ж, время пошло.

Он откинулся на спинку кресла и со скучающим видом стал набивать трубку, а Кох, видимо давно привыкший к подобной реакции, быстро заговорил:

— Сейчас половина десятого. Помните, вы не должны делать едких замечаний и комментариев, что бы я ни говорил. Надеюсь, к концу беседы вы полностью измените свой взгляд на некоторые вещи. Итак, я — геофизик, бывший. В свое время, еще в конце семидесятых, сразу в нескольких научных центрах страны, я имею в виду Киев, Новосибирск, Питер и Москву, был сделан ряд своеобразных открытий в области биоэнергетики. Вы знаете, что это такое?

— Что-то связанное с экстрасенсами?

— Почти. Такие же исследования велись и в других странах и продолжаются сейчас. Все это держится в строжайшем секрете и контролируется на самом высоком уровне. Если помните, в конце восьмидесятых что-то даже просочилось в прессу. Тогда впервые заговорили о психотронном оружии. Но с развалом всей страны, и науки в частности, многие ученые разбежались кто куда со своими помощниками и достижениями. Теперь их никто не контролирует, за исключением нескольких, самых бесталанных, которые согласились и дальше работать на службы безопасности. Видете ли, по негласному договору между собой настоящие ученые отказались продолжать эти исследования. А их помощники — нет. И теперь никто не знает, чего они добились и чем это грозит человечеству. Поверьте, я нисколько не преувеличиваю опасность. Чтобы вам было понятно, попробую вкратце пояснить суть психотронного оружия. Впрочем, это не обязательно может быть оружие, ведь эти открытия можно использовать и на благо цивилизации, но люди, как вы знаете, больше склонны творить зло и платят огромные деньги за любую возможность расширить сферу своих злодеяний. А мирное применение не интересует никого, к сожалению. А поскольку высшим проявлением зла на земле является власть, то мы и будем говорить о ней. Не удивляйтесь, я стану говорить фантастические, по обывательским понятиям, вещи, но не забывайте, что я — ученый с мировым именем и могу ответить за каждое свое слово.

Босс подавил зевок и посмотрел на часы. До конца беседы оставалось еще много, и я начала бояться, что он сейчас откажется от денег и выгонит сумасбродного профессора туда, где ему и место — в психушку. Но этого не произошло. Тот продолжил:

— Видите ли, материальный мир очень плохо изучен, а нематериальный не изучен вообще. Кроме известных нам энергий, есть более могущественные и действенные, которые движут и управляют Вселенной. Одна из таких — биоэнергия, психическая энергия, энергия наших мыслей. Ее природа совсем не изучена. Разум каждого человека питается из Космоса единым биополем Вселенной, пронизывающим все сущее. Человек как бы включен в розетку сети космического Разума, который и дает ему возможность быть человеком, мыслящим существом в отличие от животных, которые к этой сети не подключены. А теперь представьте себе, что кто-то взял и отключил человека от разумного Космоса, который мы, по темноте своей, называем Богом, и питает его из искусственно созданного источника биоэнергии, то есть управляет людьми по своему желанию и усмотрению…

— Разве это возможно? — хмыкнул Родион.

— Слушайте и сами все поймете. Человек, конечно, ничего не заметит, потому что все происходит на уровне подсознания, и ему кажется, что это его собственные мысли и чувства рождаются в голове, когда на самом деле ему их навязывают с помощью этого самого искусственного источника, о котором и пойдет речь. В наших кругах это называется биогенератором. Должен сказать, что до последнего времени все попытки создать его оканчивались неудачей. Хотя было сконструировано несколько экземпляров самого различного действия, в том числе и на основе УВЧ. Но это все очень грубые и несовершенные аппараты, далекие от биоэнергетики, которая, повторяю, еще очень плохо изучена. Но это было десять лет назад. Уже тогда проводились под эгидой КГБ бесцеремонные опыты с воздействием УВЧ на мозг человека. Над животными такие опыты провести нельзя, ибо у них отсутствует разум. Выбирались произвольные жертвы, как правило, одинокие, никому не нужные люди, в соседней квартире устанавливался аппарат и велись наблюдения за изменением психики. В результате люди просто сходили с ума. К тому же они ощущали постороннее вмешательство в работу сознания. Тогда же один мой коллега открыл существование микролиптонных частиц, из которых и состоит биоэнергия. Он отказался сотрудничать с КГБ, понимая, какую угрозу может нести эта энергия, попади она в недобрые руки. Он раскрыл природу магии, объяснил ее действие и даже создал микролиптонный фотоаппарат, с помощью которого можно было воочию увидеть привнесенные энергетики, я имею в виду сглазы, порчу или, скажем, огромные сгустки энергии, которые накапливаются в церквях во время богослужений и затем уходят по каналам в Космос. Он также предлагал готовые схемы уникальных приборов, например, для поиска пластиковых и стеклянных мин, наркотиков и многое другое, что помогло бы человечеству выйти на принципиально новый уровень развития. Но властям нужно было только оружие — орудие воздействия на человека, с помощью которого можно было бы порабощать людей, подчинять их себе без всякого физического воздействия, а значит, и без значительных материальных затрат на войны и подавление непокорных и инакомыслящих. Моему коллеге закрыли финансирование, и он так и не успел создать биогенератор. Сейчас прозябает в безвестности. Зато другие, которые тоже были близки к открытию и не столь щепетильны в моральном плане, сейчас уже наверняка продвинулись далеко вперед.

— Простите, уважаемый профессор, — проворчал босс, — вы случайно не о двадцать пятом кадре говорите?

— Что вы! Двадцать пятый кадр — это игрушка в сравнении с биогенератором. И потом, его использование давно запрещено международной конвенцией, после первых же опытов. Хотя не исключено, что в нашей стране, где царит хаос и развал, эта игрушка активно используется в избирательных кампаниях на телевидении. Вам не кажется удивительным, что во время предвыборной кампании мы почти любим своего кандидата, а потом, когда его ролики перестают показывать на экранах, часто удивляемся, почему его выбрали? Ничего удивительного в этом нет. Те, у кого в руках телевидение и радио, обладают огромными возможностями не только прямого воздействия на разум, но и тайного, на подсознание, хотя это и запрещено официально. Но кто у нас это проверяет… — он пожал плечами. — Впрочем, мы отвлеклись. Теперь о самом неприятном, и это напрямую связано с моим визитом, который отнюдь не случаен. Мы точно не знаем, когда все это началось, но примерно с 91-го года на Россию идет тотальное излучение, если можно так выразиться. Практически весь бывший Советский Союз, кроме Чукотки и прибалтов, находится под воздействием неведомого нам постороннего источника биоэнергии, который влияет на подсознание людей, переделывая их психику и поведение. Причем нам доподлинно известно, что это контролируется властями…

— Чушь какая-то… — пробормотал босс, поправив на носу очки.

— Резонное замечание, — спокойно продолжил Кох. — Это означает, что вы меня внимательно слушаете и вникаете в смысл. Нет, уважаемый, это не чушь, к несчастью, и сейчас я вам это докажу конкретными фактами и научными свидетельствами, полученными нашей группой в ходе упорных поисков и исследований. Надеюсь, вы не станете отрицать, что в нашем обществе в последнее время наблюдается всеобщий взрыв насилия и жестокости, идет отказ от каких бы то ни было моральных ценностей? Общество перестало узнавать само себя, оно изменилось до своей противоположности, причем за мизерно короткий срок, что в принципе невозможно не только для огромной страны, но и для одного человека со сложившейся психикой и убеждениями. Сколько времени, по-вашему, нужно человеку, чтобы избавиться от воспитания, впитанного с молоком матери, от своих убеждений, моральных понятий, привычек, желаний и так далее и поменять их на противоположные, как вы считаете?

Босс задумался. Я попробовала представить его другим: веселым, бесшабашным парнем с гармошкой в руках или лысым кришнаитом в длинном балахоне с трещоткой. И не смогла.

— Что касается лично меня, — заговорил наконец он, — то при хорошей обработке с приведением очевидных преимуществ другого воспитания, иных нравственных ценностей и образа жизни, пожалуй, через пару-тройку лет я, наверное, смог бы забыть самого себя и стать другим, — неуверенно закончил он.

— Ага! — оживился профессор. — Заметьте, я вас за язык не тянул, вы сами сказали: при хорошей обработке! Теперь подумайте и скажите: вы когда-нибудь слышали или видели по телевизору прямые призывы к насилию, что нужно грабить, убивать, насиловать, не верить в любовь и добро, что просто необходимо обворовывать пенсионеров, быть подлецом, негодяем и так далее?

— Нет, не слышал, — пожал плечами босс. — И что из этого?

— А то, голубчик, что если бы, как вы говорите, проводилась хорошая обработка и люди каждый день слушали эти призывы по телевизору, то тогда бы хоть как-то можно было объяснить всеобщий поворот сознания в негативную сторону! Но ведь такой обработки, как вы сами признали, не было! Даже наоборот: насилие по-прежнему не в чести на экранах, хотя там и показывают всякую пошлость и дребедень, но все же дают понять, что это нехорошо. А люди тем не менее изменились, и отрицать это может только тот, кто сделал их такими! Или вы думаете, что ни с того ни с сего люди вдруг начали убивать ближних, страшно возросла преступность, разрушены вековые традиции и устои? Нет, батенька, для этого должна быть причина. И бедами экономики это не объяснишь. Были в России времена и похлеще, потруднее, но матери не выбрасывали своих младенцев на помойки, школьники не мечтали стать бандитами, а школьницы — проститутками или стриптизершами! Да что там!.. — Он достал платок и вытер лысину. — Но посмотрите, что удивительно: несмотря на всеобщую обозленность доведенных до крайней степени отчаяния людей, никто почему-то не осмеливается на прямое неповиновение власти, доведшей их до такой жизни, в чем сегодня уже никто не сомневается. Люди вроде и хотят ее свергнуть, но никто почему-то не хватается за топоры и вилы, какая-то неведомая сила их сдерживает. А какая такая сила? Ведь сколько раз, например, обманывали тех же шахтеров с зарплатой, сколько раз они обещали подняться и смести всех воров в правительстве, но ни разу дальше слов и возмущения дело не зашло… Сейчас уже вся страна бастует, но это больше похоже на ропот возмущенных баранов в овчарне. Что же им мешает, сударь мой?

— Может быть, страх перед силовыми структурами? — предположил босс. — Боятся потерять свободу…

— Ха! Нельзя потерять то, чего и так уже нет! Не смешите меня! Если и есть сегодня у простых людей свобода, так это только свобода осознавать, что они ничтожные пешки в руках всемогущих правителей. Так вот я вам скажу: никаких видимых причин жить в голоде, холоде и полном убожестве, видя, как их нагло обманывают и обворовывают, у россиян, которые всегда славились своими страшными бунтами, нет! Их сдерживают искусственно на протяжении последних нескольких лет! — уверенно заявил Кох. — А весь цивилизованный мир только удивляется нечеловеческому долготерпению русских людей. Там бы эта власть и часа не продержалась. А туг людей превратили в послушных и покорных баранов, искусственно подменили в них шкалу ценностей, выветрили из голов понятия о морали и нравственности (а это все категории биоэнергетические!) и заменили это все озлобленным повиновением. Только подневольный раб может так себя вести, но никак не свободный гражданин демократической страны! Но это уже политика, и нас она совершенно не интересует. Могу лишь добавить, что в данный момент в России налицо все предпосылки революционной ситуации, и даже похлеще, чем в семнадцатом году, однако революции не происходит, и даю гарантию, что в ближайшее время ее не будет, пока работает эта адская машина, которую мы никак не можем найти. Я говорю о биогенераторе…

— Извините, босс, — вклинилась я робко, — я не успеваю записывать.

— Тогда запоминай, — буркнул он.

— Итак, вернемся к нашим баранам, — снова заговорил Кох. — Мой коллега, профессор Артюхов, о котором я уже говорил, создал прибор, позволяющий определять наличие в атмосфере постороннего биополя и измерять его уровень. Так вот, судя по этому прибору, практически во всех точках бывшего Советского Союза наблюдается повышенный на несколько порядков биоэнергетический фон. Мы не знаем, какая информация в нем заложена, но догадываемся по поведению людей. Излучение это очень сильное и стабильное. Вся беда в том, что прибор не может определить, откуда исходит это воздействие, но мы точно знаем, что оно существует, и даже предполагаем, кто мог создать этот злосчастный биогенератор…

— Ну-ка, ну-ка, поделитесь, — усмехнулся босс.

— Бывший помощник Артюхова, — не обратив внимания на его усмешку, спокойно сказал Кох. — Он работал вместе с ним и многое успел запомнить из того, над чем работал профессор. Когда Артюхова отстранили от дел, Пеньков, то есть этот самый помощник, подался в военное ведомство, пообещав, видимо, что создаст это страшное оружие. Он даже украл у Артюхова пробный макет такого биогенератора, к счастью, без начинки и расчетов, так что вполне мог додумать все остальное, хотя с умом у него всегда были проблемы в отличие от алчности. Мы с ним встречались, и он утверждал, что ничего не добился, но верить ему нельзя. Тот факт, что Россия отрезана от разумного Космоса и подвергается искусственному воздействию, зомбированию, доказан нами научно. Мы объездили многие страны, и почти нигде нет такого фона, везде он нормальный, то есть на нуле, по прибору. Значит, психотронное оружие создано и в данный момент используется. Оглянитесь вокруг, задумайтесь и поймете, что все это не бред свихнувшегося ученого, изнывающего на пенсии от безделья, а сложившийся факт нашей жизни. Психотронное оружие — не миф и не сказка. Это, к нашему великому ужасу, реальность.

— И что, нет никакой защиты от этой психической пушки? — спросил босс.

— Очень своевременный вопрос, уважаемый. Именно поэтому я нахожусь здесь, а не в другом месте, — удовлетворенно проговорил профессор и бросил на меня влюбленный взгляд. — Помните, вначале я сказал, что у вас имеется нечто, весьма нас интересующее?

— Допустим.

— Так вот, у некоторых людей есть природный иммунитет к такому воздействию, биозащита, психокольчуга, так сказать. В основном это от природы, но может появиться и в результате долгой работы над собой, со своим биополем, с психикой и так далее. Такое бывает, к примеру, у йогов и сильных экстрасенсов, а также у колдунов и ведьм, которые часто сами не подозревают о своих возможностях. В сознание и биополе таких людей практически невозможно проникнуть, они как в броне, но их очень и очень мало. Существующее излучение рассчитано на среднестатистического человека с нормальным биополем. А люди с низким уровнем, те, что излишне впечатлительны и ранимы, а также дети и подростки подвергаются, таким образом, усиленной нагрузке. Короче, представьте себе робота с определенной программой действий. Человек — это тоже своего рода робот, только программа в него закладывается из Космоса. Эту программу мы называем душой. А теперь наши души кто-то хочет перепрограммировать с помощью этого биогенератора.

Он посмотрел на часы, перелистнул блокнотик и спросил:

— Извините, нельзя ли водички?

— Несу, несу! — тут же раздался голос Валентины из кухни, и почти сразу же она появилась с подносом, с интересом посмотрела на профессора и поставила напитки перед его изумленным носом на стол. — Пейте на здоровье, дорогой Ерофей Иосифович.

И, вежливо улыбнувшись, выплыла из кабинета. Профессор недоуменно взглянул на босса, но тот только пожал плечами, мол, ничего не поделаешь — сервис на высшем уровне. Кох налил себе пепси-колы в бокал, жадно отхлебнул половину и продолжил с прежней горячностью:

— У нас осталось еще время, поэтому я расскажу еще кое-что для вящей убедительности. Это касается Америки. Я специально не говорил вам в начале разговора, чтобы не рассеивать внимание, но теперь, я смотрю, вы заинтересовались и можно усложнить проблему. Дело в том, что на этапе гонки вооружений СССР и Америка шли почти нога в ногу в создании тех или иных видов вооружений. Это касается и биоэнергетики. У нас есть подозрения, что американцы создали такой биогенератор одновременно с нами. Вы ведь знаете, что есть в мире тайные структуры, которые не позволяют той или иной стране перевешивать в мировом балансе сил. Для этого они тщательно следят за развитием и открытиями во всех странах и, если нужно, уравновешивают баланс. Так вот, у американцев тоже есть биогенератор, и они используют его на полную катушку. А началось это тогда, когда был подписан договор о сокращении ядерного оружия в наших странах. Вы же не думаете, что, истратив огромные средства на его создание, правители просто так, по доброте душевной, захотели его уничтожить? Да им бы не позволили те, по крайней мере в Америке, кто давал деньги на эти проекты. Истина же в том, что атомное, ядерное и водородное оружие — уже не самое страшное, оно устарело и ему на смену пришло более мощное, надежное и дешевое — психотронное. Мы убеждены, что в действующей программе излучения заложен компонент, исключающий саму возможность начала ядерной войны, то есть никому даже такая мысль и в голову не придет. А значит, это оружие можно сокращать вплоть до полного уничтожения. Если в карбюраторе стоит ограничитель, то наливай в бак сколько угодно бензина — машина быстрее все равно не поедет. Так и здесь — в наших мозгах уже стоит предохранитель от ядерной угрозы. Поэтому так протестуют великие державы против того, чтобы в малых странах тоже было ядерное оружие, потому что те-то как раз без предохранителя и вполне могут нажать на кнопку…

— Так на Америку тоже идет излучение? — скривился босс.

— В том-то и дело! По уровню оно такое же, как у нас, только программы разные. Сегодня американцы, что бы они там ни говорили об истинной свободе и демократии, — самая управляемая нация в мире, и это очевидно. В большинстве своем они отучены думать самостоятельно, живут по газетам и телевидению, делают так, как им скажут, покупают то, что хвалит реклама, даже если им это не нужно, выбирают тех, кого более убедительно навязывают во время избирательных кампаний, слепо верят любым обещаниям с экранов, едят то, что предлагают, а не то, что нравится, и так далее. Они живут по команде: по команде любят свою страну, по команде идут воевать, причем искренне веря в правоту своих идеалов, по команде надевают презервативы, по команде задирают ноги на стол и влюбляются только в таких женщин, каких им показывают на обложках журналов или с экранов. Они как послушные дети в детском саду. У нас такого нет, но у нас зато есть более страшная вещь — полная деградация личности. Наши сознания выветрены, и туда ничего не положено взамен, нас низвели до уровня животных, которым можно делать все, кроме нападения на своего хозяина, как бы он над ними ни изгалялся. Мы и ведем себя подобно зверям, убиваем и поедаем друг друга…

— Почему же тогда американцы не используют это оружие против нас? Сделали бы из нас своих рабов и…

— Не говорите ерунды, сударь мой, — поморщился старик. — Это же очевидно: ядерная угроза исчезла, а разгребать такую помойку, как наша, никому не хочется. Они все делают нашими руками. Дают нам кредиты, чтобы мы покупали их товары, обеспечивая работой их население, потом продавали товар у себя и возвращали кредит уже с процентами. Наша страна — вечный покупатель, который занимает деньги у продавца. Никакой пушки не нужно, чтобы нажиться на таких идиотах, как мы. И потом, они держат своих людей в полном повиновении, извне им теперь никто не угрожает, они хорошо живут — зачем же им наши проблемы? И потом, над Россией нет ни одного американского спутника…

— Господи, — округлил глаза босс, — а спутники-то здесь при чем?

— При том, что, как нам кажется, психотронный аппарат установлен именно на спутнике — только так можно охватить такую большую территорию. Никто ведь не знает, какая аппаратура находится на наших космических станциях — все держится в строжайшем секрете. Орбитальная станция — самое удобное место, откуда можно перекрыть космическое воздействие и заменить его своим, искусственным. Все, я закончил.

Профессор устало отвалился назад, и на лице его заиграла удовлетворенная улыбка.

— Что ж, — улыбнулся босс тоже, — благодарю за лекцию. — Он поднялся и протянул через стол руку. — Если будут еще лишние деньги — милости просим, заходите, не стесняйтесь. Мы всегда рады выслушать умного человека, а уж геофизика — тем более. Таксу нашу вы теперь знаете, только предварительно позвоните, чтобы мы могли спланировать свое время и заранее вычеркнуть его из жизни…

— Постойте, постойте, — опешил профессор, — вы меня неправильно поняли!

Родион замер с протянутой рукой и озадаченно спросил:

— Может, в другой раз как-нибудь?

— Сядьте, молодой человек, и не ерничайте! — неожиданно обиделся профессор. — Я — ваш клиент и будьте добры уважать меня, тем более что оплаченное мною время еще не закончилось.

Босс разочарованно сел на место.

— Слушаю вас, — буркнул он. — Что вам нужно от меня?

— Нам нужен камикадзе, — проговорил Кох, вытирая платочком лысину.

— Кто?! — чуть не свалился со стула босс.

— Камикадзе, человек, готовый пойти на все ради выполнения задания. Даже на смерть.

— Ага, понятно, — успокоился босс, — вы спятили. Продолжайте.

— Увы, я не поддаюсь воздействию, поэтому нахожусь в здравом уме в отличие от вас, например. Нам нужен человек, обладающий защитой, но которого бы никто не знал в среде, где ему предстоит работать. Это очень опасно и сложно, но необходимо. Мы готовы заплатить любые деньги…

— Спасибо, конечно, но, как вы только что сами сказали, у меня нет защиты, — проворчал босс.

— У вас нет, — мягко сказал профессор и посмотрел на меня. — А у этой юной леди — есть. Да еще какая! Видите ли, в нашей организации все очень сильные экстрасенсы, и мы можем легко определить наличие такой биозащиты у человека. Эту девушку я сразу почувствовал, как только случайно увидел сегодня на улице, и выследил ее. На наше счастье, она к тому же работает детективом. Это то, что нужно…

— Ошибаетесь, милейший, — вежливо оборвал его босс. — Она не детектив, а моя секретарша и уж тем более она не камикадзе. Вы посмотрите на нее, — они оба уставились на меня, — она не громила и не Джеймс Бонд, который вам, видимо, нужен. Она может только печатать на машинке и принимать посетителей, а вы предлагаете отправить эту слабую и беззащитную девушку в какое-то там пекло, где она может погибнуть. Нет, уважаемый, — он решительно покрутил головой, — если все то, о чем вы говорите, правда, то с этим лучше не связываться вообще. Ни я сам, ни мои сотрудники, у которых нет для этого должной подготовки и соответствующих данных, не подпишутся на это ни за какие деньги…

— Даже за сто тысяч баксов? — с надеждой спросил профессор.

Босс с интересом взглянул на него поверх очков.

— Откуда у вас такие деньги?

— Объясню охотно. Это лишний раз доказывает, что перед вами не чокнутый профессор, как вы думаете, а серьезный ученый с мировым именем. Я, как и многие мои сторонники, распродаю потихоньку свои прошлые открытия. В других странах за них платят немалые деньги. Это касается в основном космических областей, так что вы наверняка о них не слышали. Поверьте, все слишком серьезно, чтобы думать о деньгах и даже о жизни. Но мы заплатим вам ровно сто тысяч долларов, если ваша секретарша согласится нам помочь…

Босс обескураженно шмыгнул носом и начал рисовать каракули. Видимо, последний аргумент сразил его наповал и в нем зародились сомнения, насчет всего этого дела. Только безумный мог не признать правоты некоторых доводов профессора, а безумным себя мой босс не считал. Впрочем, если бы он отказался от таких денег, я бы сама назвала его сумасшедшим.

— Подумайте, — тихо заговорил Кох, — если сейчас ничего не предпринять, то через десяток лет наша страна превратится в закрытую от внешнего мира зону, по которой будут бегать озверевшие и осатаневшие, потерявшие человеческий облик существа, убивая и пожирая друг друга. Если у вас есть дети, то и они будут среди них. Это — наше будущее…

Босс медленно поднялся и заходил по кабинету вдоль стены с книжными полками, заложив руки за спину. Время от времени он, бросал на меня внимательный взгляд и тут же со вздохом отводил его. В нем шла борьба, тяжкая и сложная. Видимо, он прикидывал, что ему дороже: секретарша или благосостояние фирмы. Я решила ему помочь.

— Не расстраивайтесь, босс, — бодро сказала я. — Найдете себе новую секретаршу. К тому же я слышала, что есть невезучие камикадзе и они остаются в живых после выполнения задания.

Родион остановился и оторопело посмотрел на меня.

— Так ты согласна?

— Конечно, а что тут такого? — невозмутимо проговорила я. — Проветрюсь немного…

Он подошел к столу и сел на место. Потом взял карандаш, переломил его пополам и посмотрел на профессора.

— Что у вас за организация? — деловито спросил он.

Кох оживился и радостно затараторил:

— У нее нет названия — это для конспирации. Несколько бывших крупных ученых в области биоэнергетики, которые в свое время отказались сотрудничать с КГБ и написали письмо против продолжения подобных исследований и использования психоэнергетики в военных целях. У нас есть довольно солидный объем информации и знаний в этой области, которых достаточно, чтобы определить наличие опасности и ликвидировать ее. Но мы не можем сами обнаружить источник, нас все знают, мы по-прежнему под контролем, органы следят за каждым нашим шагом. К тому же, как видите, мы все пожилые люди и не годимся в детективы. А у вашей секретарши есть биозащита, молодость, и ее никто не знает, она не вызовет подозрений. Мы будем помогать ей и снабжать всей необходимой информацией. У нас есть связи в определенных кругах во всем мире, есть деньги и желание помочь своей стране. У нас уже есть некоторые наработки и зацепки, и мы искали только подходящего кандидата в… — он запнулся.

— В смертники? — с издевкой закончил босс.

— Нет… то есть да, — поник старик. — В общем, нам нужен только человек, готовый со всей душой взяться за правое дело. Ей нужно будет вращаться там, где, возможно, работают различные маломощные биогенераторы. Ее защита поможет ей не поддаться их воздействию и остаться в своем уме. Любого другого раскусили бы в один момент. Необходимо узнать, кто создал главный биогенератор, какова его программа и где он находится. А мы уже сможем нейтрализовать его или перепрограммировать на положительные эмоции, тогда люди станут добрыми и честными так же быстро, как стали злыми.

— И с чего нужно начинать?

— Это уже ясно, — поднял голову старик. — У Пенькова, бывшего помощника Артюхова, недавно появилась любовница. Насколько нам известно, она не в курсе его исследований. Нужно как-нибудь подобраться к ней, а через нее — к нему.

— А почему вы считаете, что вам нужен смертник?

— Вы знаете, что такое сверхсекретность? — печально спросил профессор. — Не хочу пугать, но всех, кто имеет хотя бы малейшее отношение к скрываемому предмету, просто-напросто уничтожают, как только они выходят из игры. Это самое надежное средство сохранить тайну. Так было испокон веков и продолжается до сих пор. Девушке предстоит проникнуть в эту закрытую область, а выход оттуда только один — в могилу, — совсем тихо закончил он и добавил уже громче: — Но перед смертью она обязательно должна сообщить нам нужную информацию.

— Сможешь? — Босс строго посмотрел на меня, но потом махнул рукой. — Хотя что там, платят, насколько я понял, не за победу, а за участие? — И взглянул на профессора.

Тот, бедняга, обреченно склонил голову и пробормотал:

— Что ж делать, давайте хоть так… Когда, написав расписку и оставив нам

всю необходимую информацию, Кох удалился, босс до конца дня учил меня самообороне без оружия, показывал разные приемы и советовал, как лучше убегать от противника. При этом он смотрел на меня как на потенциального покойника и сочувственно вздыхал. Емубыло жаль меня, а мне было смешно, но я не показывала вида. На следующий день мы разработали подробный план моей первой операции, и уже вечером я отправилась на дело.

 

2

Босс все организовал как надо, поэтому я шла со спокойной душой. Был двенадцатый час ночи. Свернув в пустынный переулок, украшенный светящимися в темноте гирляндами окон хрущевских пятиэтажек в Марьиной Роще, я прошла три дома и вошла во двор. Там села на край песочницы среди деревьев и стала ждать развития событий. Минут через пятнадцать послышалось цоканье каблучков у дальнего конца дома, потом громкий топот и почти сразу же истошный девичий крик:

— Помогите, насилуют!!! Пустите, сво…

Ей не дали закончить, видно, заткнули рот и потащили в кусты насиловать. Я поднялась и направилась в ту сторону. Парни, которых нанял босс, все сделали правильно. Их было трое. Уложив трясущуюся от страха жертву на землю за кустами, двое держали, а третий, с ножом в руке, неспешно рвал на ней одежду, изображая исступленного маньяка-насильника. Играл он плохо, но девица ничего не замечала.

— Ну-ка, ребятки, — скомандовала я, — оставьте сестренку в покое!

— Ух ты, еще одна чувырла! — осклабился один и стал подыматься. — Иди сюда, родная!

Не видя смысла затягивать представление, я шутя раскидала артистов, и те, трусливо поджав хвосты, разбежались в разные стороны. Девчонка с благоговейным ужасом смотрела на меня и ничего не понимала. Протянув ей руку, я сказала:

— Вставай, подружка, тебе сегодня повезло.

Она с трудом поднялась и стала поправлять разорванную блузку. Она была вполне симпатичной, но более крупной, чем я, и лицо у нее было какое-то слишком простое. Отыскав в траве ее сумочку, я сунула ее ей под мышку и спросила:

— Ты здесь живешь?

— Д-д-да, — стуча зубами от пережитого шока, ответила она и показала пальцем на подъезд. — В-в-вот т-т-там.

— Успокойся, все уже позади, идем провожу.

Я обняла ее за дрожащие плечи, она послушно приникла ко мне, и мы пошли к ней домой. Она даже не спросила, кто я и что здесь делаю— так перепугалась, бедняжка. И только когда мы вошли в квартиру, она приняла ванну и переоделась, хряпнула полстакана водки из холодильника и закурила сигарету, только тогда ей стало немного лучше. Мы сидели на маленькой кухоньке, пили водку и болтали так, словно были знакомы с пеленок.

— Мне еще повезло, — смеясь, рассказывала она, пережевывая яичницу с колбасой, — а другие бабы до сих пор маются. Он меня на Ярославском вокзале нашел. Меня как раз кинули в очередной раз. Я стояла и ревела, как дура, у кассы — денег на билет не было…

— Как это кинули?

— Ну как, сама, что ли, не знаешь? — удивилась она. — Как обычно эти кобели делают: снял, пообещал сто тысяч заплатить, затащил в подъезд, я ему минет, а он мне пинка под зад да еще и все бабки отобрал, мудак гребаный! — Ее лицо потемнело от злости. — Да ладно, первый раз, что ли, — она снова повеселела. — Давай тяпнем по маленькой.

Мы выпили.

— Ну вот, стою я и реву, как последняя дура, а он подходит, важный такой, прилично одетый, и говорит: «Что случилось, дитя мое?» Я ему говорю: «Обокрали, сволочи! Домой не на что уехать». А он мне: «Хотите, я дам вам денег? А еще лучше так: куплю вам квартиру, будете там жить и меня иногда принимать». Представляешь?! Я чуть не обалдела от счастья! О таком только мечтать можно, а тут в самом деле. И мужик вроде симпатичный, даром что пожилой. В общем, позволила я ему себя купить. А что тут такого? — она пожала плечами. — Я нисколечко не жалею. Уже месяц живу, а он только три раза приходил, да и то… — она скривилась. — Странный он какой-то.

— В каком смысле? Не трахнул, что ли?

— В том-то и дело, что трахнул, но как отец дочку. Все дочкой меня называл, в ванной купал, с ложечки кормил, паинькой дразнил и все такое. Потом в пеленки замотал, в постель уложил и нянчить начал, как младенца. Придурок, в общем, — она усмехнулась. — Я ему говорю: давай, мол, делом займемся, хватит дурью маяться, у меня уже горит все, а он, балбес, все сюсюкает, улыбается и по головке гладит.

— Так это же здорово, — улыбнулась я. — Твоя честь осталась нетронутой.

— Какая там честь! — махнула она ложкой. — У меня ее сроду не было. Даже не помню, когда и лишилась. У нас в деревне мужики как нажрутся, так давай по деревне бегать и право первой ночи использовать, козлы! — Она весело рассмеялась. — По двадцать раз это первое право у каждой девки использовали, кто еще в деревне остался. А че там еще делать? Работы нет, денег нет, только пить и трахаться остается, — она вздохнула. — Надоело мне, и я в Москву подалась на заработки. А тут еще похлеще. Там хоть свои, не обидно, а тут все чужие, никому веры нет, одни сволочи и подонки сифилисные…

— А кто он такой, этот твой благодетель? — как бы невзначай спросила я.

— Хрен его знает. Говорит, научный работник, а по-моему, просто чокнутый импотент,

— У него что, и не встает?

— Встает, когда сам начинает верить, что я его дочка. Тогда только и трахает, ублюдок, — она брезгливо поморщилась.

— Ничего, — успокоила я, — зато живешь в тепле, о деньгах думать не нужно, забот тебе никаких.

— Ну да, никаких, — она хмыкнула. — Он тут меня обязал в секту ходить: «Братья и Сестры» называется. Сказал, обязательно все службы посещать. Я сегодня как раз оттуда шла.

— Что еще за маразм?

— А, ерунда какая-то, — пожала она плечами. — Отец Серафим несет какую-то белиберду про конец света, а все поют и танцуют, как заведенные. Все там какие-то сумасшедшие, как зомби, честное слово. Мне легче, я ничего не понимаю, а они все слушают, заклинания учат, суетятся, куда-то все бегают. Я сегодня там третий раз была, так отец Серафим меня к себе в комнату позвал и говорит: «Я тебя богородицей сделаю, если помогать будешь во всем». То же мне, посланник небес,

— А зачем ты ему понадобилась?

— Какую-то штуку включать, когда он свои речи толкает. Сказал, что это новое слово Божье, что оно теперь напрямую, без слов, в людей проникать будет, поможет им от скверны очиститься и святым духом насытиться.

— И ты согласилась? — А что мне было делать? Папочка сказал, чтобы я во всем Серафима слушалась и никому ничего не рассказывала. Пошел он, извращенец, на хрен! — Она пьяно икнула и посмотрела на меня слегка осоловевшими глазами. - А что туда никого постороннего не пускают, проходят только по паролям, как на тайную квартиру, мать их за ногу. Слушай, а давай прямо сейчас этот аппаратик стырим? Сейчас ночь, там наверняка никого нет. Поймаем тачку и махнем на Фрунзенскую.

— А ты не боишься?

— Боюсь, — она пьяно мотнула головой. — Но я туда и не полезу. Расскажу тебе, как все найти, и ты сама все сделаешь. Ты же говорила, что мне нельзя светиться. Ну, погнали всех святых?

— Тебе, смотрю, не терпится, — ласково пропела я, чувствуя радость в душе.

— А чего тянуть? — весело прощебетала она и пошла переодеваться… Было уже почти три часа ночи, когда мы добрались до небольшого особняка, утопленного в гуще деревьев на Фрунзенской набережной, в это время совершенно пустынной. Прикинув, сколько может стоить аренда такого домика в таком месте, я поняла, что у какого-то там отца Серафима просто не может быть таких денег, как бы ни обворовывал он свою немногочисленную паству. Значит, здесь что-то нечисто.

Окна в доме не светились. Мрачный силуэт здания зловеще вырисовывался в темноте, отпугивая своим видом нежданных гостей, но только не меня. Ирина подробно объяснила, где и что находится внутри, и спряталась за деревьями. Прислушиваясь к малейшим звукам, я дважды обошла вокруг особняка, но так ничего и не услышала. Тогда подошла к входной двери и стала разглядывать замок. Над входом тускло горела плохо закрашенная коричневой краской лампочка, но даже если бы ее не было, огромный амбарный замок все равно был бы хорошо виден. Дверь была обита жестью. Осмотревшись, я вытащила из сумочки отмычки и вскрыла несложный механизм. Сняв замок с петель, я осторожно потянула ручку двери на себя, но она даже не шелохнулась. Вот это да! Никаких замочных скважин или других признаков запоров на двери больше не было. Может, амбарного громилу повесили лишь для вида, а сама дверь закрывалась с помощью какого-нибудь хитрого устройства, как у Родиона? Замуровались, демоны проклятые! Я еще подергала дверь, но та только немного погремела. Окна во всех двух этажах были забраны железными решетками, а все другие дверные проемы, как я уже видела, были заложены кирпичной кладкой. Что ж, первый блин комом, не повезло…

Я уже было собралась уходить, как вдруг за дверью послышался какой-то шорох — внутри кто-то был! Я замахала руками, подзывая Ирину, та сразу подскочила, и я показала ей на дверь. Глаза ее испуганно округлились, когда она услышала звуки, и я зажала ей рот рукой.

— Кто там, что вам нужно? — послышался недовольный старческий голос из-за двери.

Ирина оторвала мою руку ото рта, нагнулась ко мне и прошептала на ухо:

— Скажи ему пароль — «Гирлянда».

— Гирлянда, — громко повторила я. — Открывайте, срочное дело.

Ирина на цыпочках ускакала за деревья, а я осталась, понятия не имея, зачем и что буду делать внутри. Если там люди, то с похищением ничего не выйдет. Хотя осмотреться не помешает. Я не чувствовала никакой опасности. Сектанты всегда казались мне темными и забитыми личностями, помешавшимися на вере, но совершенно безобидными и неопасными для окружающих.

Наконец дверь со скрипом отворилась, и в проеме показался маленький, помятый со сна дедок с остренькой бородкой и подслеповатыми глазками. На поясе у него висела кобура, и из нее недвусмысленно торчала рукоятка пистолета иностранного производства. Пока он меня разглядывал, я нежно ткнула его ладошкой под дых, втолкнула внутрь так, что он упал навзничь, и тихонько прикрыла за собой дверь. Под высоким потолком горела такая же крашеная лампочка и почти не давала света. Слева наверх вела каменная лестница, по которой мне нужно было подняться, чтобы попасть в комнату с прибором. Вытащив у дедка пистолет, я оттащила его тщедушное тело под лестницу и пошла наверх. Стояла мертвая тишина. Видимо, здесь, кроме деда-сторожа, больше никого не было. Наверное, они специально вешали снаружи замок, чтобы сторож, чего доброго, не сбежал ночью со своего поста. Надежная система, ничего не скажешь.

Наверху было совсем темно, и я включила свой фонарик. Мне нужна была дверь справа, ведущая в коридор. Ее я и толкнула, осветив пол перед собой. Волосы мои встали дыбом, когда в тонком лучике фонаря я увидела чьи-то огромные ботинки, стоящие прямо передо мной. Я начала машинально поднимать фонарь, осветила смятые брюки, расстегнутую на широкой волосатой груди рубаху и, наконец, о ужас! На меня смотрела страшно оскаленная рожа, густо заросшая Породой. Глаза жутко сверкали, скривившиеся в ухмылке губы подрагивали, и, похоже, товарищ был готов броситься на меня и разорвать в клочья. У меня все опустилось внутри, и я тихонько пискнула. Перед моим лицом тут же появилось дуло огромного пистолета, а сзади раздался тонкий насмешливый голосок:

— Как мило, что вы зашли. Не поворачивайтесь, дитя мое, и не дергайтесь, а то Семен нажмет на курок.

Меня прошиб холодный пот, коленки ослабли, но я взяла себя в руки и жалобно пропищала:

— Извините, я, кажется, адрес перепутала.

— Семен, проводи заблудшую в комнату для гостей, — скомандовал тонкоголосый и ехидно хихикнул мне в спину. — Наставим ее на путь истинный.

Громадный Семен сграбастал меня в охапку и потащил по коридору, как котенка. Я не сопротивлялась, Меня усадили на стул и включили свет. В комнате не было окон, стоял письменный стол, несколько стульев, стены были голыми, и все это больше походило на камеру. Семен выхватил у меня сумочку, в которой лежал пистолет деда, и протянул ее вошедшему за нами следом человеку. Это был высокий седовласый мужчина с представительным животиком, одетый в просторный светлый костюм из хлопка. Его шустрые, смеющиеся глазки быстро пробежались по мне, он подошел к столу и уселся на его край, положив сумку рядом с собой.

— Итак, сударыня, — вежливо начал он, — за каким, простите, хером вы сюда приперлись? И откуда знаете пароль?

— Какой пароль? — прохныкала я, чувствуя у виска холодное дуло пистолета, приставленного Семеном.

— Вы пришли одна?

— Да. Хотя нет, посмотрите в сумочке, там должна быть церковная мышь, а-а! — плаксиво проревела я.

— Не хамите, дорогуша, — строго проговорил мужчина. — Семен, дай мне пушку и пойди проверь все вокруг. А это отнеси сторожу, — он протянул ему пистолет деда.

— У вас здесь что, подпольный приют для сумасшедших? — поинтересовалась я, когда громила вышел. — Говорю же вам, что ошиблась. Отпустите меня, пожалуйста, дяденька…

Он наставил на меня пистолет и грозно спросил:

— Кто вы такая?

— Меня зовут Маруся, — я честно посмотрела ему в глаза. — Я из Семипалатинска, приехала погостить к родственникам и заблудилась…

— Заткнись! — резко оборвал он и вытряхнул содержимое сумочки на стол.

Со звоном упали отмычки, косметичка раскрылась, и все рассыпалось по столу, а кошелек с деньгами свалился на пол. Он поднял его, осмотрел, сунул деньги в карман своих необъятных штанов и посмотрел на меня.

— Где документы?

— Я же говорю, что меня обокрали, — проныла я, хлопая глазками. — Сперли все вещи и бумажку с адресом, поэтому я и ошиблась, ведь по памяти искала. А фамилия

моя — Гирляндова Маруся Львовна, честное слово.

— А замок тоже по ошибке вскрыла? — усмехнулся он, разглядывая отмычки.

Я виновато опустила голову и пробормотала:

— Скорее по привычке.

— Ха! Так ты воровка?! — радостно воскликнул он.

Я пожала плечами и проговорила: —Пожалуйста, не сдавайте меня ментам, дяденька! Я же не успела ничего украсть…

— Ну-ка, голубушка, выкладывай все начистоту, да не пудри мне мозги, твою мать, а то хуже будет!

— Да что рассказывать-то? — поникла я. — Иду, смотрю, замок висит, окна не горят. Дай, думаю, зайду, может, поживлюсь чем — особнячок-то богатый вроде. Ну и зашла…

— Гонишь ты все, — поморщился он. — Зачем же тогда на зов сторожа откликнулась? Любой воришка бы сразу убежал.

— Не знаю. Растерялась поначалу, а потом, голос уж больно дряхлый у деда, подумала, справлюсь… Отпустите меня, дяденька, очень прошу, я больше не буду, — снова захныкала я.

— Нет, родная, не отпущу, — усмехнулся он. — Потому что ты не воровка. И не строй из себя идиотку — я тебя насквозь вижу. Ты и на зоне-то ни разу еще не была, фени не знаешь и одета ты не так. Колись давай!

— А может, я интеллигентная воровка! — с вызовом заявила я. — У меня учитель, между прочим, профессором был и тоже на зоне не был, вот так-то!

— Он-то, может, и профессор, а ты — дура набитая, и долго возиться с тобой я не собираюсь…

В дверях появилась огромная фигура Семена.

— Все спокойно, отец Сераф…

— Заткнись, придурок! — оборвал его тот. — Тащи сюда излучатель, сейчас мы эту паиньку просветим. Она нам все сейчас выложит, — он злорадно посмотрел на меня.

Семен вышел, а я испуганно спросила:

— Какой такой излучатель, гражданин начальник? Не нужно меня пытать, прошу вас! Лучше в ментовку сдайте! Я тока боюсь, у меня аллергия на высокое напряжение!

— Не будет никакого тока, не бойся, — успокоил он меня. — И перестань сопли пускать.

Вошел Семен с небольшим металлическим ящиком в руках и поставил его на стол. Прибор был похож на видеомагнитофон. На передней панели виднелись какие-то переключатели и лампочки, а сверху торчало что-то вроде малюсенького радара. Отдав пистолет Семену, отец Серафим включил шнур в розетку и начал что-то включать и настраивать, повернув антенну в мою сторону и тихо напевая себе под нос. Ему было весело, а я поняла, что на мне сейчас будут проводить какой-то опыт. Может, это и есть биогенератор, о котором говорил Кох? А что, если моя биозащита не сработает? Они меня введут в транс и все выпытают?! — мелькнула паническая мысль. Тогда наверняка прикончат и прощай мечты о светлом будущем…

— Ну-с, — довольно промурлыкал Серафим, поворачиваясь ко мне, — начнем. Семен, отойди в сторону, чтобы на тебя не попало, а то опять начнешь косяки грызть. Вот так, достаточно. И держи ее на мушке. Кстати, дед уже очухался?

— Нет еще, — рыкнул тот, — я его в каморку оттащил.

— Как оклемается, пусть валит отсюда к гребаной матери, сторож хренов, — проворчал священник и посмотрел на меня. — Так, милашка, сейчас ты нам все подробненько расскажешь, а мы с удовольствием послушаем. Моли Бога, чтобы ты оказалась воровкой, — он осклабился. — Ну поехали!

И нажал какой-то рычажок на панели. Послышалось ровное гудение. Душа моя ушла в пятки, и я зажмурилась, хотя ничего особенного не почувствовала.

— Ага, действует! — радостно взвизгнул попик. — Пусть пока в этом режиме побудет, а потом расспрашивать начнем. Хорошо, что эта дурочка подвернулась, да, Семен? А то я все думал, на ком бы его проверить.

Я еще немного посидела, прислушиваясь к себе, но ничего странного не почувствовала — защита действовала безотказно. Тогда я приоткрыла один глаз и невинным голоском спросила:

— Так что, провода присоединять не будете, что ли?

Серафим обалдело уставился на меня, потом посмотрел на прибор, нажал еще один рычажок, тот загудел сильнее, но даже легкая тень не омрачила моего ясного сознания, и ничего не отразилось на моем глупо улыбающемся лице.

— Ты что, ничего не чувствуешь? — удивленно спросил поп.

— А что я должна чувствовать? Вы скажите, и я обязательно почувствую, только бы отпустили потом.

— Странно, — озадаченно произнес Серафим, разглядывая прибор. — Ты уже вообще ни о чем не должна думать.

— Как же можно — ни о чем не думать? — глупо улыбнулась я. — Всегда о чем-то думается.

— Не думать можно, Маруся, — поп почесал в затылке и что-то еще покрутил, — и даже полезно. А таким, как ты, вообще нужно запретить думать, чтобы не тратили зря драгоценную энергию.

— Это вы загнули, дяденька. Думать нельзя запретить. Это вам не на газоны гадить…

— Наивная ты, Марья, — хмыкнул он. — Раньше было нельзя, а теперь — можно. Так, мне все это не нравится, — задумчиво произнес он и повернулся к нам с Семеном. — Ну-ка, Семен, встань-ка в зону действия, проверим на тебе, а то, может, пока нес, он сломался. Давай, давай, не боись, — подбодрил он его. — В прошлый же раз живой остался, не свихнулся.

Тот содрогнулся, физиономия его испуганно перекосилась, но послушно придвинулся ко мне, сел рядом на стул и уставился, не мигая, на прибор, как кролик на удава, уперев пистолет мне в ребра.

Серафим снова щелкнул тумблером, и я почувствовала, как резко дернулось дуло у меня под боком. Взглянув на бородача, я обомлела. Блаженно-идиотская улыбка расплылась по всему лицу, глазки сонно и счастливо заморгали, голова провалилась в плечи, он весь обмяк и стал похож на олигофрена. Рог открылся, и по бороде потекла слюна. Издав какой-то нечленораздельный звук, он поерзал на стуле и начал подниматься.

Серафим удовлетворенно крякнул и налил на кнопку. Бородач мгновенно подобрался, тело его согнулось, руки обвисли почти до пола, как у гориллы, рот оскалился, глаза по-звериному сверкнули, он стал озираться, словно в поисках добычи, и громко зарычал. Я вжалась в стул, забыв про все на свете от страха, а Серафим, полюбовавшись на творение своих рук, снова повернулся к прибору. Тут пистолет выпал из рук гориллы и с грохотом упал на пол. Поп резко обернулся, но было уже поздно — я подхватила пушку и направила на него, отскочив в угол. Семен, как видно, ничего не соображая, никак не отреагировал, продолжая озираться по сторонам.

— Стоять! — крикнула я. — Выруби свою машинку, живо!

Челюсть священника отвисла, он побледнел, глазки в страхе забегали, но все же он протянул руку и что-то переключил в приборе. Лучше бы я ему не приказывала это делать!

Семен опять переменился. Резко развернувшись и издав звериный рык, он бросился на меня с горящими от ненависти глазами. Это был дикий, разъяренный зверь, и, если бы я не всадила в него пять пуль, он бы непременно растерзал меня своими скрюченными пальцами в мелкие клочья. Тяжелым мешком свалился он на пол, отчего содрогнулись стены, и, хрипя и извиваясь, вцепился зубами и руками в ножку стула и начал ее неистово грызть, причем явственно слышался треск перекусываемого дерева. Кровь разлеталась во все стороны, и смотреть на это без содрогания было невозможно. Я еще раз выстрелила, на этот раз в голову питекантропа-стулоеда, обезумевшего от загадочного излучения, пуля попала в висок и вышла с другой стороны вместе с мозгами, которыми, как видно, он и раньше-то редко пользовался, потому что даже после этого не перестал пожирать ножку стула, и только огромное тело его застыло без движения у моих ног. Все произошло мгновенно, но я успела заметить, как Серафим дернулся в сторону, и тут же перевела пистолет на него.

— Куда, ублюдок! — сипло крикнула я. — Стоять! Выдерни шнур из розетки!

Он замер, бледный как смерть, и дрожащей рукой потянул за шнур. Прибор наконец смолк. Семен сразу перестал дергать челюстью и оставил почти перегрызенную ножку в покое, словно насытившись до отвала, бедняжка.

— Теперь лицом к стене и руки за спину! — скомандовала я.

Серафим, так и не произнеся ни слова, покорно выполнил приказ, а я подошла к злосчастному аппарату. Мне очень хотелось проверить его действие на отце Серафиме, но я не знала, как им пользоваться. А жаль. Пнув его под задницу, я грозно процедила:

— Веди меня в свой кабинет, папаша! Жалкий и перепуганный, отец Серафим

повел меня по коридору и привел в просторную комнату, обставленную хорошей мебелью, с компьютером на столе и телевизором на тумбочке. Я включила свет, подошла сзади к священнику и врезала пистолетом ему по голове. Он рухнул на пол и затих. Собрав все документы, которые нашла в столе и в сейфе (ключи я обнаружила в кармане попа), я сложила их в подвернувшийся под руку кожаный желтый портфель, сунула туда же свою сумочку с косметикой, вытащила у попа свои деньги и задумалась, глядя на его распростертое тело. Оставлять следов не хотелось. Да и незачем такой мрази ходить по земле и гадить в людских душах. Вздохнув, я приставила к его коленке пистолет и выстрелила. Он дернулся и застыл. Пусть полежит в больнице.

Потом я спустилась на первый этаж, отыскала каморку, в которой на диванчике все еще лежал дедуля, и пощупала его пульс. Сторож был мертв. Сунув ему в коченеющие пальцы пистолет, я вернулась наверх, взяла довольно тяжелый прибор и вместе с портфелем вынесла его на улицу, выключив везде свет. Потом повесила замок на место и закрыла. Дело было сделано.

— Ну нашла? — взволнованно спросила Ирина, подбежав ко мне из кустов. — А что в портфеле?

— Компромат, — сухо бросила я. — Выстрелы слышала?

— Нет, а что, они были?! — Она вытаращила глаза и отступила. — Т-ты это, что т-там наделала?

— Ой, мать, лучше не спрашивай! — Я подхватила прибор двумя руками, положив сверху портфель. — Надо сматываться отсюда.

И пошла к дороге, Ирина посеменила за мной.

— Знаешь, я так перетрусила, когда старший служитель выходил, ужас прям! — нервно тараторила она. — Слава Богу, он меня не заметил.

— Так это ваш старший служитель? — усмехнулась я. — С такой рожей ему нужно пугалом работать, а не Богу служить, — я остановилась у края дороги. — Слушай, сейчас мы разъедемся в разные стороны, чтобы нас не заподозрили. Сделай так, чтобы твой «папуля» не догадался, что ты здесь была. Ничего ему не говори и про меня тоже. Компромат я отвезу к себе, а тебе потом позвоню. Ты притворяться умеешь?

— Спрашиваешь.

— Тогда постарайся удивиться, когда тебе скажут, что секта закрыта в связи с болезнью отца Серафима.

Она внимательно посмотрела на меня, печально вздохнула и произнесла, отвернувшись:

— Так я и думала, что-то должно случиться. И хрен с ним, с Серафимом. Надеюсь, он попадет в ад. А что служитель?

— Отправился ему дорогу прокладывать, — усмехнулась я. — А ты ничего, девка, хорошо держишься.

— Пожила бы с мое, ко всему бы привыкла, — буркнула она. — Ладно, Машулик, не забудь, о чем договаривались, а то я этого папашу сама как-нибудь придушу ненароком. Не пропадай.

Она чмокнула меня в щечку и скрылась в темноте, а я прошла с полкилометра пешком по набережной и только потом поймала машину и поехала в офис.

 

3

Через два дня я входила в маленький ресторанчик в одном из Колобовских переулков, где мы договорились встретиться с Кохом. Профессор, казалось, боялся собственной тени и настоял, чтобы я пришла одна, без Родиона. Он все время твердил, что за ним следят, и босс вынужден был уступить, хотя после того, что я ему рассказала о посещении секты, опустив некоторые скользкие детали, он и сам загорелся и даже немного поверил в то, что существует нечто, выходящее за рамки его аналитического разума. Ему не терпелось задать Коху парочку вопросов, но пришлось передать их через меня. Вчера утром профессор забрал мою добычу на экспертизу и сегодня должен был доложить о результатах.

Ресторан был мне незнаком, впрочем, таких в последнее время развелось на каждом шагу. Войдя, я осмотрелась и пошла прямо на кухню, которая располагалась за перегородкой, где исчезали официанты с подносами. Меня никто не остановил, и я спокойно прошла мимо котлов С поварами и вышла через заднюю дверь в захламленный дворик. Нужно было подготовить возможные пути отступления на случай, если что-то пойдет не так и придется спасаться бегством. С одной стороны к дворику примыкала стройка, отгороженная забором. Вернее, это было старое, полуразрушенное здание, которое уже сломали, но еще не начали восстанавливать. У забора стояли мусорные ящики. Подойдя к ним, я увидела в заборе дыру, удовлетворенная, вернулась тем же путем в ресторан и уселась за свободный столик. Посетителей было немного, атмосфера была спокойной и неторопливой, тихо звучала медленная инструментальная музыка и лениво сновали официанты. До прихода профессора оставалось пять минут. Сделав заказ, я стала ждать.

Кох появился в дверях, когда часы на стене громко пробили пять часов. Он был все в том же костюме с галстуком и по-прежнему напоминал индюка. Едва сдержав улыбку, я кивнула ему, и он направился ко мне. Через пять минут он уже возбужденно рассказывал:

— Браво, Мария, вы превзошли все наши ожидания! Мы и не думали, что вы так быстро выйдете на след и добудете что-то существенное…

— Так что это за штуковина такая, Ерофей Иосифович? — нетерпеливо перебила я его. — Это и есть ваш биогенератор?

— К сожалению, это не совсем то, что мы ищем. Но это доказывает, что вы на правильном пути. Этот аппарат предназначен для локального зомбирования личности. Он отключает сознание, парализует волю и может задавать самые примитивные поведенческие программы и команды. В нем использованы те же принципы, что и при дрессировке собак: сначала лишают разума, а потом внушают необходимые реакции.

— Но у собак ведь нет разума?

— Правильно, этот прибор и делает сначала из человека собаку, а потом уже дрессирует. Это, повторяю, очень примитивный и устаревший аппарат. Он действует лишь в зоне непосредственного контакта, а вне ее наваждение исчезает само собой, правда, человек потом ничего не помнит. Мы подозреваем, что такие штучки сейчас используют во многих так называемых религиозных сектах, а может быть, даже и более совершенные, после которых воздействие еще остается некоторое время, что позволяет зомбированным людям ходить по улицам и делать только то, что им прикажут хозяева. В основном их используют для выкачивания денег. Тот, кто попадает под слишком большую концентрацию такого излучения, уже никогда не станет нормальным человеком. Его невозможно переубедить логикой разумных доводов и заставить понять, что хозяин, или святой отец, его обманывает. С такими вообще бесполезно разговаривать на разумном языке. Им ставят защиту от любых посторонних воздействий, и пробить ее словами невозможно — они думают только так, как им внушили. В свое время, когда КГБ начал распадаться, из его секретных лабораторий были растащены такие вот штучки самого различного действия и назначения. Это все опытные экземпляры, они не проверены и вообще запрещены. Сколько их было сделано и где они сейчас — одному Богу известно. Но это не представляет глобальной опасности для общества. Главное — это биогенератор, это действительно гениальное изобретение, ставящее изобретателя на одну ступеньку с Богом. Вы даже не представляете себе, что было бы, если бы такой аппарат утащил какой-нибудь алчный майоришка с нечистой душой к себе на дачу, например. Страшно даже подумать о последствиях! Наверняка бы уже весь мир работал на него, и это без всякого преувеличения. Не было бы войн и атомных взрывов, а все происходило бы по-тихому, люди бы просто шли и отдавали ему свои деньги и души в придачу. И это еще полбеды. Я вам не говорил, но с помощью такого психогенератора можно изменять информационное поле нашей планеты, ее ментальный слой, за которым следят те, кто когда-то привил людям азы цивилизации, и теперь они ждут, когда мы достигнем достаточного уровня развития, чтобы войти с нами в контакт. Вы понимаете, что это означает?

— Не совсем.

— Ну как же! — всплеснул руками профессор. — Можно обманным путем, выдав в космос ложную информацию о нашем уровне развития, об эволюции нашего разума, завлечь на Землю представителей иных цивилизаций, а кроме гибели, их здесь, к сожалению, ничего не ждет. Они потратят много времени и сил, чтобы добраться до братьев по разуму, а их встретят недоразвитые дикари с пушками…

Он замолчал, грустно уставившись на стакан с пепси-колой, а потом уже спокойно заговорил:

— Но то, что вы добыли, повторяю, это примитив. Аппарат работает на УВЧ, а это уже пройденный этап, он бесперспективен, это доказано. Сие направление разрабатывали еще до открытая Артюховым микролиптонов. К несчастью, только специалист может доказать опасность воздействия УВЧ на мозг человека, а то на месте правоохранительных органов я бы давно уже перетряс все эти фальшивые секты, не имеющие к Богу никакого отношения, и вывел мошенников на чистую воду. Кстати, ваш отец Серафим — бывший подполковник КГБ, работал в той же лаборатории, что и Пеньков, обеспечивал режим секретности. Потом он вышел в отставке и занялся бизнесом. Наверное, Пеньков подбросил ему этот излучатель и надоумил использовать его для добывания денег. Но главное, что сам Пеньков еще работает там. Нам доподлинно известно, что органам нужны не только нечистоплотные люди, но и талантливые, которые могут что-то сделать для спецслужб. Иначе бы Пенькова там не держали. Надо до него как-то добраться.

— Доберусь, Ерофей Иосифович, не сомневайтесь, — пообещала я. — Только мне кажется, что в таком серьезном деле вряд ли использовали бы такого ублюдка, как этот Пеньков.

— И все же не оставляйте его, — мягко проговорил профессор. — Есть у нас еще один вариант, но тут мы даже не знаем, с какого конца подступиться. В свое время в Киеве работал один весьма эксцентричный доцент, выскочка и сумасброд Кобылянский. Нам доподлинно известно, что у себя на даче он собрал аппарат, помогающий проводить избирательные кампании. В институте ему работать не давали, поэтому он все делал тайком. Есть сведения, что он предлагал свои услуги Горбачеву в Москве. Чем это закончилось — неизвестно. Потом начался путч 91-го, Союз распался, а Кобылянский бесследно исчез на просторах нашей необъятной Родины. Мы убеждены, что он использовал именно биоэнергию — иначе никак нельзя заставить человека сделать сознательный выбор того или иного кандидата, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Только с помощью биоэнергии можно изменять направление мыслей у человека против его желания так, что он ничего и не заметит. Кстати, расскажу вам несколько интересных фактов, и вы сможете сами сделать кое-какие выводы. Во время путча 91-го года на «Белый дом» велось направленное излучение микролиптонов. Артюхов лично обнаружил его с помощью своего прибора Но после окончания свары оно исчезло. А теперь подумайте, к кому мог попасть прибор Кобылянского? — Он сделал паузу и многозначительно посмотрел мне в глаза. — Вы помните, как странно вели себя члены ГКЧП? Они словно с цепи сорвались, поставили на уши всю страну, заполонили Москву танками, а ведь могли тихо и спокойно разобраться с Горбачевым и получить свое, как это уже не раз бывало в нашей истории. Нет, они открыто полезли на рожон. Это первый факт отсутствия логики в действиях властей. Заметьте, что отсутствие логики — главный признак работы биоизлучателя. Затем, когда у них уже были все возможности захватить власть, когда все пути назад они уже сами себе отрезали, они вдруг якобы сдаются на милость Горбачеву, хотя прекрасно понимают, что им за это будет. Зачем, спрашивается, кому это было выгодно? Это уже второй факт отсутствия логики. Вы следите за моей мыслью?

— Пытаюсь.

— Прекрасно. Теперь вспомните, кто появился на сцене в результате всех этих странных и абсолютно нелогичных для хорошо знакомых и известных всему миру людей поступков? Ну?

— Кажется, нынешний президент, — пробормотала я. — Но это же полный бред.

— В том-то и дело, что очень похоже на бред, поэтому никто и не догадывается, — убежденно заявил старик. — Кроме нашей организации, разумеется. Не исключено, что аппарат Кобылянского попал к нему в руки. Он тогда был в опале и никогда бы не выбрался наверх, если бы не известные события, спровоцированные, в чем мы убеждены, работой биогенератора.

— Вы шутите? — усмехнулась я.

— Нисколько. Дальше — больше. Весь мир содрогнулся от ужаса, когда распался Советский Союз. Двое из тех, кто подписывал в Беловежской пуще пакт о развале страны, до сих пор не могут понять, что их подвигло на этот шаг, и клянут этот сговор на чем свет стоит. Двое клянут, а третий — нет. Вы понимаете, о ком я говорю, — он огляделся по сторонам и снизил голос. — Неудивительно, что, добравшись до такого инструмента управления общественным сознанием и уж тем более конкретными личностями, он начал использовать его на полную катушку. То, что он стал делать со страной потом, доказывает мои слова с полной очевидностью. Вспомните октябрь 93-го. Все, кто ему мешал в Верховном Совете и в правительстве, вдруг сошли с ума и начали строить из себя психов, будто специально провоцируя на то, чтобы их разогнали или посадили в тюрьму. Заметьте, у них даже не было никаких шансов в отличие от ГКЧП, у членов которого в руках были армия и спецслужбы. Это было уже настоящее безумие вчера еще вполне нормальных людей! Ни один нормальный не полезет под танки и под пули, а эти лезли, словно потеряв память и контроль над собой. Но ведь так оно и было! Их обработали психогенератором и таким образом избавились от противников — лучшего способа не придумаешь. Их заставили стать предателями и примерно наказали, расчистив себе дорогу к власти, которая, как я уже говорил в прошлый раз, является главным средоточием зла на земле. После этого уже появился постоянный биофон, который мы обнаружили совсем недавно. Может, он был и до этого. Потом уже стали происходить удивительные вещи со всей страной. С людьми творят невесть что, а они терпят и прощают. И причем кто больше страдает, тот безропотнее себя ведет. Как в сказке, не правда ли? Скажете, все это абсурд? Нет, моя хорошая, закономерность!

— А вам не кажется, что вы слегка зарываетесь? — усмехнулась я. — И потом, даже если все и так, то начни я копать под самого президента, и дня не проживу. Вы же понимаете, какие туг интересы и деньги замешаны…

— Плевать на деньги! — горячо воскликнул Кох. — Людей нужно спасать! Посмотрите, что уже сейчас с ними стало, они же словно обезумели все, не ведают, что творят. Людоедство в стране началось! Тюрем не хватает, преступность через край хлещет и становится нормой жизни, происходит полный распад личности, деградация общественного сознания, отказ от моральных, общечеловеческих ценностей, от добра, от правды — и все это только ради удовлетворения тщеславия одного человека!!! Он ослеплен, он уже тоже попал под воздействие генератора, и ему кажется,

что всего этого он добился сам и его правда любят и уважают те, чьи жизни он исковеркал и коверкает! Его самого спасать нужно! Нас ведут к гибели, перекраивая сознание, и мы идем покорно, как стадо баранов, к пропасти во главе со своим слепым пастырем! А вы говорите, деньги! Да вы только представьте на минуту, что будет, если это воздействие прекратится: люди сразу очнутся и даже не смогут понять, почему они так долго позволяли дурачить себя. Это же своеобразный гипноз, поймите, только вас не усыпляют, а позволяют думать и делать что-то якобы по своему усмотрению. Это называют еще цыганским гипнозом, или сентетивным, когда вы сами отдаете свои деньги и драгоценности гадалке, а потом недоумеваете, зачем и как позволили себя обдурить. Только речь идет не о цыганке, а о мощнейшей психотронной пушке, из которой расстреливают нашу страну, превращая людей в зомбированных рабов!

Он замолчал и вытер пот со лба, а мне почему-то захотелось вскочить и убежать подальше от этих опасных речей и даже самой мысли о том, что все это может оказаться правдой. Конечно, я была уверена, что все это плод воображения старика ученого, который зациклился на своей биоэнергетике и теперь подгоняет имеющиеся факты под свою теорию. Все это звучало настолько дико и страшно, что мне не хотелось даже допускать мысли о существовании этой проклятой психотронной пушки. Любые другие причины происходящего устроили бы меня больше, но только не искусственное создание кризисной ситуации в стране. Пусть лучше стихия сметет все дома, чем сами люди. Так спокойнее и есть на кого свалить вину. И мне вдруг захотелось доказать этому профессору, что он не прав, что нет никакой пушки, и хотя жить от этого не станет легче, все же на душе будет спокойнее. Но для этого нужно было продолжать расследование, а это могло оказаться гораздо опаснее, чем я предполагала вначале. Нужно было отыскать этого Кобылянского.

— А что вы еще знаете о Кобылянском?

— Сейчас — ничего. Даже наши связи не помогают. Он исчез, словно бы растворился здесь, в Москве. Известно лишь, что в самом конце восьмидесятых он покинул Киев и приехал сюда. Он обращался в газеты, на телевидение, радио, пытаясь привлечь внимание к своей персоне. Он первым обнаружил закодированную информацию в сеансах Кашпировского, которого Горбачев использовал в качестве психологических вожжей в период становления гласности и демократии, иначе Горбачева сразу бы смели, как смели коммунистов в странах бывшего соцлагеря. Кобылянский обращался и к некоторым из нас, но мы, к сожалению, не воспринимали его всерьез. Сейчас он не числится ни в каких списках, его словно вообще не существует и никогда не существовало.

— А может, его уже убрали? — предположила я.

— Не думаю, что кто-то станет резать курицу, несущую золотые яйца. Тогда бы убрали и Пенькова, и многих других. Без создателя аппарат не будет работать — это страховка, которую каждый ученый оставляет для себя на случай, если от него захотят избавиться.

Вот вам фотография Кобылянского… Хотя он наверняка поменял внешность и фамилию. — Он положил передо мной снимок черноволосого мужчины лет тридцати, с волевым лицом и маленькими круглыми, глазками. В нем было что-то от фанатика. — Поищите его по сектам, может, кто-то из тех, кто там заправляет, слышал о нем. Но, умоляю, будьте осторожны, не выдайте себя. Если хоть что-то заподозрят — сразу убьют и фамилии не спросят. После того, что они делают со своими сектантами, человеческая жизнь для них уже ничего не значит. Они тщательно охраняют источники дохода, и об этих аппаратах знают только посвященные.

— Но вы сказали, что в сектах используют УВЧ, — напомнила я. — При чем здесь Кобылянский?

— Кто знает, что они там используют, — нахмурился профессор. — Нужно все проверить. Ведь посмотрите, сектанты стремятся любой ценой затащить человека на собрание, чтобы он попал под воздействие излучения. Один такой сеанс, и личность совершенно меняется, вопреки всякой логике и прежнему образу жизни. Они подавляются в его сознании, и вместо них искусственно внедряются другие. Часто этот процесс бывает необратимым. Это излучение может быть закодировано в музыке, песнопениях, сопровождаемых различными телодвижениями, или вообще существовать без всяких видимых и слышимых признаков. Людей калечат, а власти смотрят на это сквозь пальцы, разбираясь с сектантами только на уровне комиссии по свободе совести. Их как бандитов и убийц ловить нужно, а не как верующих. Не все, конечно, такие, но подавляющее большинство. Когда власти поймут и разберутся, что к чему, половина страны уже станет идиотами…

Кох вдруг смолк и страшно побледнел, уставившись куда-то за мою спину, на входную дверь, расширенными от ужаса глазами. Я туг же уронила салфетку и, когда поднимала ее, мельком взглянула на вход. Двое рослых мужчин в белых плащах и черных шляпах стояли, опершись о косяки, и, не скрываясь, со снисходительными улыбочками смотрели в нашу сторону. Это что еще за фраера?

— Кто это? — тихо спросила я, выпрямившись.

Кох с трудом отвел от них глаза, судорожно сглотнул и просипел:

— Это КГБ, бывшее. Сейчас уже не знаю, на кого они работают. Выследили, подонки. Я ведь предупреждал вас. Теперь они знают вас в лицо. Все пропало… — он сокрушенно уронил голову. — Какой же я болван…

— А может, они думают, что вы просто сняли молоденькую девушку и гуляете от жены? — попробовала я успокоить его.

— Эти звери? — Он взглянул в их сторону с ненавистью, смешанной со страхом. — Им плевать на все, они знают, что мне ни с кем нельзя общаться. Они уберут вас, как уже убрали многих, с кем я пробовал поговорить.

— Что же они вас тогда не уберут? Было бы проще.

— Без меня они ни одной ракеты запустить не смогут — там моя установка используется с секретом. Простите меня, Машенька, но мне казалось, что я ушел от них. Убегайте

как-нибудь и забудьте обо мне. Не беспокойтесь, деньги на ваши похороны мы перешлем в ваш офис…

— Рано хороните, папаша, — мрачно процедила я, поднимаясь. — Сидите здесь и ждите меня, что бы ни происходило.

— Что вы задумали? — испугался он. — Они наверняка вооружены.

— Я тоже.

Оставив сумочку на столе, я легкой походкой, с очаровательной улыбкой прошла мимо здоровенных амбалов, вперившихся в меня тупыми взглядами, и направилась в сторону кухни. Проходя мимо туалетной двери, я обернулась и помахала им ручкой. И скрылась за перегородкой. Там быстрым шагом пересекла кухню и выскочила во дворик. Когда я уже подбегала к мусорным ящикам, то увидела, как из открывшейся двери вывалился один амбал и стал озираться по сторонам. Убедившись, что он меня заметил, я юркнула в дырку в заборе и, перепрыгивая через кучи мусора, помчалась к большому пролому в стене здания. Если проблема заключалась только в том, что меня теперь знали в лицо эти двое, то был лишь один способ решить ее. Именно им я и решила воспользоваться без малейшего зазрения совести.

Подхватив валявшуюся среди мусора железную трубу, я затаилась за стеной у пролома и стала ждать. Если это бывший гэбэшник, то он наверняка очень хорошо подготовлен физически и с ним не так-то легко справиться. Но у меня был козырь — этот дуболом вряд ли ожидал, что хрупкая девушка вдруг станет оказывать сопротивление. Послышались его торопливые шаги и учащенное дыхание — он приближался к пролому. Еще пара шагов, и его профиль четко вырисовался на светлом фоне противоположной стены. Он, наверное, даже не понял, что его убило, когда я врезала по этому профилю обломком трубы. Удар пришелся прямо по лбу. Шляпа отлетела в сторону, а ее хозяин свалился на грязный пол, пачкая совсем новый светлый плащ. И больше он не шевелился. Один готов.

Пощупав у него пульс и убедившись, что этот уже никому не скажет, как я выгляжу, я взяла его за ноги и потащила к глубокому проему в полу. Туда я и сбросила беднягу вместе со шляпой, пистолетом под мышкой и удостоверением сотрудника ФСБ, которое нашла в его кармане. Значит, все же в словах Коха была доля правды. Но какая именно — это еще предстояло выяснить. Все происходящее уже начинало действовать мне на нервы. Еще немного, и я разозлюсь, и тогда держитесь все кому не лень…

Приведя себя в порядок, я обошла ресторан кругом и вошла в парадную дверь. Коллега покойника ошарашенно посмотрел на меня, когда я нагло улыбнулась ему в рожу, и чуть было не бросился ко мне. Я села на свое место и спокойно сказала ошеломленному профессору:

— Умоляю, не пяльтесь так на меня. Сделайте хотя бы вид, что рады мне. Выпейте что-нибудь, ручку поцелуйте.

С трудом взяв себя в руки, он натужно улыбнулся, отхлебнул колы и, перегнувшись через стол, поцеловал протянутую мной руку.

— Вы очаровательны, мадам, — сипло проговорил он. — В вас столько энергии, — и сел. — А где тот, что пошел за вами?

— Я от него сбежала. Что сейчас делает второй?

Кох скосил глаза и пролепетал:

— Кажется, звонить собирается. У него радиотелефон в руке. Разговаривает с кем-то, на нас смотрит. По-моему, он чем-то сильно расстроен. Все, поговорил, подозвал нашего официанта, беседуют…

— Какого черта? — улыбнулась я. — Может, хочет поставить нам бутылку шампанского? Кстати, я хочу мороженого.

— А вы знаете, пока вас не было, я уже заказал от волнения. Вы любите с орехами?

— Обожаю. И давно за вами следят таким образом?

— С тех пор как ушел на пенсию. Непонятно, что им все-таки нужно. Ну подошли бы, поговорили, так нет, что-то вынюхивают, сволочи, жизни не дают. Догадываются, наверное, что мы им хотим хвост прищучить… Вот, кажется, мороженое несут.

Официанту как-то странно посмотрев на меня, поставил перед нами посыпанное орехами ананасовое мороженое и быстренько улизнул. Я не придала этому значения и туг же принялась уплетать любимое лакомство, а Кох даже не притронулся к нему, продолжая нервно крутить пустой бокал дрожащими пальцами.

— Знаете что, — предложила я, — вы, наверное, идите. Им теперь только я нужна. Они же знают ваш адрес?

— Конечно, но как же вы?

— Сматывайтесь, прошу вас. Я его как- нибудь обаяю, не волнуйтесь. А вы — третий лишний.

Он удивленно посмотрел на меня, потом грустно вздохнул и поднялся.

— Вы уверены, что вам не нужна моя помощь? Это страшные люди, они не знают жалости.

— Я тоже коварна в любви. Идите же.

Профессор пошел к выходу. Жлоб в шляпе спокойно пропустил его и насмешливо уставился на меня. Что он задумал, интересно? Может, вызвал по телефону помощь и потому так уверен в себе? Так я не буду ждать…

Быстро доев мороженое, я положила на столик деньги и направилась по уже проторенной дорожке во дворик. Сворачивая за перегородку, краем глаза заметила, как шпик неспешно отделился от косяка и двинулся за мной. Мне еще больше не понравилась его нахальная улыбочка и спокойствие. На его месте я бы поостереглась.

Выскочив во двор и добравшись до мусорных ящиков, я обернулась. Жлоб вышел из двери и остановился на крыльце, ища меня глазами. Когда нашел, я нырнула в дыру и побежала к уже знакомому проему, где за стеной оставила обломок трубы. Схватив его, я затаила дыхание и стала ждать.

Этот не стал, как его опрометчивый товарищ, ломиться напролом. Он остановился у стены и стал прислушиваться. Потом послышался знакомый сухой щелчок — он передернул затвор, — и внутри у меня екнуло. Только бы он не начал сейчас палить во все стороны вслепую от страха — от шальной пули не убежишь, она — дура. Парень громко сопел и не двигался с места. Я слышала, как скрипит гравий под его ногами, как шелестит плащ, и его невозмутимо ровное дыхание выводило меня из себя. Почему он стоит? Чего ждет? Или думает, что я сейчас раскаюсь и сама выйду к нему, испуганная и дрожащая? Скорее земля разверзнется у него под ногами. А может, он боится? Ему наверняка ужасно не хочется заходить сюда, где, как он думал, уже пропал его друг и где, может быть, предстоит сгинуть и ему. Ничего, мы подождем, мы не гордые, нам спешить некуда. Я была уверена, что справлюсь с ним, даже если бы он вломился сюда на танке с сотней вооруженных головорезов. Что-то подсказывало мне, что эти спецработники замешаны в каком-то грязном деле, от которого простым людям больше вреда, чем пользы, а значит, и поступать с ними нужно соответственно. Я всегда доверяла своей интуиции. Мне уже хотелось поскорее покончить со всем этим и залезть дома в горячую ванну, чтобы смыть с себя всю грязь и кровь, которая наверняка сейчас на мне появится…

Внезапно я почувствовала страшную слабость во всем теле, голова закружилась, в глазах потемнело, труба со звоном выпала из рук, ноги подкосились, и я рухнула на груду старых кирпичей. Последнее, о чем я успела подумать, что вкус ананасового мороженого показался мне несколько странным и от него до сих пор горчит во рту…

 

4

…Как же я так попалась, глупая коза! Этот подонок отравил меня, считай, на моих глазах, даже не скрываясь, а я, самоуверенная дура, еще чуть не вылизала остатки мороженого. Вот уж он, наверное, смеялся, когда смотрел на эту замечательную картину. Боже, как стыдно и глупо! Что теперь со мной будет, да что там со мной — что будет с моим желудком, если он, конечно, вообще останется внутри, когда эта проклятая рвота наконец прекратится?

Меня рвало уже с полчаса. Внутренности жгло адовым огнем и выворачивало наружу, я хрипела и задыхалась, привязанная головой к унитазу, а руками к бачку. Все ресторанные деликатесы уже давно были смыты чьей-то заботливой невидимой рукой, а спазмы все не прекращались. Никогда еще мне не было так больно и противно. А тут еще эта гнусная поза — враскорячку, раком, с головой в унитазе. Тьфу, гадость какая! Но, наверное, это было все-таки лучше, чем если бы меня начало рвать, когда я была без сознания. Тогда бы я уже давно захлебнулась и так никогда бы и не узнала правду о психотронном оружии, чтоб ему пусто было.

Наконец стало понемногу отпускать. Кто-то опять нажал на слив, и я успела хлебнуть холодной воды и слегка остудила пожар в животе. Какой позор! Хорошо еще, что в бачке вода, а не…

Кто-то отвязал мои руки и снял с головы и шеи клейкую ленту, которой меня закрепили к унитазу. Я со стоном отвалилась и опрокинулась навзничь, обессиленная и ненавидящая всех и себя в первую очередь. Слипшиеся мокрые волосы закрывали мне глаза, но мне и не хотелось никого сейчас видеть. Сердечко мое неистово прыгало в груди, меня бил озноб, и выглядела я, наверное, ужасно.

— Ну что, сука, очухалась?

Кто-то задышал мне прямо в лицо чесноком, и я открыла глаза. Небритая рожа с заплывшими глазами висела надо мной и мерзко ухмылялась, показывая гнилые зубы. Меня чуть снова не вырвало, и я отвернулась.

— Не прячь личико, дорогуша, — меня взяли за подбородок и повернули. — Нахлебалась дерьма, ха-ха! Ну что молчишь?

Он ухватил меня за щеку и стал больно выкручивать. Я ударила его костяшкой большого пальца под ухо и откатилась в сторону. Мужчина свалился на пол и остался лежать с выпученными глазами, мелко дергая вытянутыми ногами. Я осмотрелась. Это была большая, хорошо отделанная ванная комната. В углу притягивала взгляд огромная джакузи, и я с трудом, удержалась, чтобы туг же не испытать на себе целительно-живительное действие гидромассажа. За дверью послышались шаги и голоса.

— Идем, посмотрим, а то Лелеку дай волю, он ее еще и оттрахает там, — обеспокоенно говорил кто-то.

— Ты иди, а я к шефу загляну. Если оклемалась, тащи ее туда.

Шаги остановились около двери, и я замерла за ней. Кто-то прошел дальше, а дверь начала открываться. Вошел рослый мужчина в малиновом пиджаке, увидел на полу распростертого амбала и туг же кинулся обратно, с шумом захлопнув дверь.

— Витек!!! — заорал он. — Атас! Вали сюда!

Витек тут же вернулся и, запыхавшись от бега, спросил:

— Что тут?!

— Хрен его знает! — взволнованно проговорил другой. — Лелек в отрубе лежит.

— А баба где?

— По-моему, за дверью маячила, — неуверенно произнес тот.

— Ну так что? Зайди и вытащи ее, чего ждешь?

— Сам зайди. Забыл, как она Володьку уделала? А теперь еще и Лелека отрубила.

— Ты что, ошизел, Олег? Бабы боишься?

— Да нет, просто у меня предчувствие с утра, — пробурчал тот. — И жене сегодня снилось, что меня убивают на хрен. Идем вдвоем, а еще лучше, давай дверь подопрем, чтобы не выскочила, и пойдем наших позовем.

— Да ты точно спятил, придурок! Вытаскивай пушку, и пошли!

Дверь от пинка распахнулась, но в ванную никто не вошел.

— Эй, ты где, родная? — крикнул Олег. — Вылазь из-за двери, мы тебя видим!

— Да что с ней цацкаться! Отойди! Оттолкнув товарища, в комнату влетел еще один малиновый пиджак с пистолетом, рванул дверь, за которой я стояла, на себя, нацелил на меня пушку и проревел:

— Руки за голову, лицом к стене!

Я повиновалась. Мне связали руки и вытолкнули в коридор, а сами принялись тормошить стонущего на полу Лелека. Тот что-то мычал, зажимая руками уши, и никак не мог понять, чего от него хотят. В конце концов Олег подхватил его под мышки и поволок мимо меня по коридору. Витек, такой же здоровый, как остальные, но только гораздо привлекательнее на лицо, осмотрел ванную, подошел ко мне, когда я уже перерезала сзади ногтями веревки, и прорычал:

— Моли Бога, что шеф с тобой поболтать хочет, а то бы я давно разобрался за Володьку, курва! — Он вытащил из кармана пиджака пузырек и сунул его мне под нос. — Но мы еще обязательно поболтаем, — и ухмыльнулся.

Волосы зашевелились на моей голове, когда я прочитала надпись на пузырьке: «Серная кислота». С каких это пор ФСБ применяет столь варварские методы в работе с мирными налогоплательщиками, со своими, можно сказать, кормильцами? Что-то я о таком не слышала. Олег с Лелеком уже скрылись в конце коридора за какой-то дверью, и мне вдруг страшно захотелось поговорить с этим садистом-химиком по душам. Сбросив веревки с рук, я ударила его по ушам и втолкнула в ванную, пихнув тяжелое тело ногой в живот. Пролетев до самого унитаза, он сел на него со всей дури со страшным грохотом, а я вошла и закрыла на задвижку дверь. Пузырек был уже в моих руках. Вытащив из его кобуры пистолет и связав ему руки, пока он не пришел в себя, я села на краешек ванной и начала открывать пузырек, не спуская глаз с амбала, все еще сидящего на унитазе. Сознание стало возвращаться к нему, он захлопал глазами, болезненно поморщился и прохрипел:

— Теперь тебе точно конец, курва! Лучше убей.

— Не торопись, дружочек, — жестко бросила я. — Сначала поболтаем немного. На кого ты работаешь?

— Ты что, больная? — он ухмыльнулся. — Кого ты из себя строишь, глупенькая? В детективы играешь? Закрой стекляшку и развяжи меня, если хочешь еще пожить, а то я не посмотрю на шефа — изуродую и в унитаз спущу.

— А кто твой шеф?

— Сейчас сюда придут и все объяснят, — хмыкнул он. — Доходчиво так, ласково, с толком и расстановкой. Развяжи, мой тебе совет.

— А я тебя в заложники возьму и выберусь отсюда.

— Ха, в заложники! У нас такие игры не проходят, милочка. Моя жизнь им так же нужна, как дерьмо, которое в этот унитаз спускают. Кстати, как тебе, понравилось?

— Так себе, средне. Зачем вы за Кохом следите? — Я капнула из пузырька на коврик, пятнышко туг же зашипело и начало обугливаться.

Он судорожно сглотнул, глядя на него, и просипел:

— С огнем играешь, дура! Закрой его, а то хуже будет. Я все равно ничего не скажу.

— Скажешь, голубчик, никуда не денешься. Я стала медленно подходить к нему, держа

перед собой пузырек. Глаза его расширились, но он только сжал губы, словно они могли что-то сказать против его воли, и прижался к бачку.

— Скажи мне все, и я исчезну.

— Пошла ты!

Я поднесла пузырек к его ногам и стала выливать кислоту между ними в унитаз. Он

раздвинул их пошире и побелел от ужаса. Струйка медленно, едва не задевая обтянутые штанинами мощные бедра атлета, падала с шипением в воду, а я смотрела в его глаза и ждала ответа на свои вопросы, намеренна дрожа при этом рукой. Чекист молчал. Будь я чуточку кровожаднее, то непременно вылила бы оставшуюся кислоту в его упрямую физиономию, как он, видимо, собирался поступить со мной. Но я не была психопаткой, к сожалению, и вид сгорающей на лице кожи не доставил бы мне никакого удовольствия. Вылив все до конца, я бросила пузырек в мусорное ведро и спросила:

— Но хотя бы сказать, где находится шеф, ты можешь? Он ведь, кажется, хотел со мной поговорить? Честное слово, я с ним ничего не сделаю.

— Конечно, не сделаешь! — Он вдруг широко усмехнулся. — Ой, зато что я сейчас с тобой сотворю, сука поганая!

Я успела лишь открыть рот, но тут стальные клещи сзади схватили меня, сжали, аж ребра затрещали, и швырнули в джакузи. С воплем и шумом я ударилась о твердое дно ванны сразу всеми частями тела, но тут же сгруппировалась и вскочила на ноги, скользя каблуками по эмалированной поверхности. Тот самый бугай, который отравил меня в ресторане, смотрел в мою сторону с брезгливой пренебрежительностью, а Олег и еще один, в спортивной майке, отвязывали руки Витька. Как они вошли в закрытую дверь — осталось для меня загадкой.

— Дайте ее мне! — Витек вскочил, растирая руки и меча глазами молнии. — Она мне чуть яйца вкрутую не сварила, шалава! ~ и бросился ко мне.

— Стоять! — рявкнул отравитель, видимо, главный здесь. — Успеешь еще. Берите ее в охапку и волоките к шефу, живо! Он уже давно ждет. И не проколитесь опять, придурки.

Он вышел, а я поняла, что сопротивляться теперь бесполезно: все трое вытащили пистолеты и держались от меня подальше.

— Пошла вперед! — приказал Витек. — Дернешься — сразу цришью.

И пришил бы, но я не дергалась, а спокойно шла, куда говорили, пока не уткнулась лбом в обитую красным дерматином дверь. Помещение, в котором я находилась, было довольно большим, но я никак не могла сообразить, что это такое, потому что все окна были завешены плотными гардинами и снаружи не доносилось никаких звуков. Но, судя по мебели, это был жилой дом, скорее всего какая-нибудь тайная квартира ФСБ, каких, как я слышала, в Москве видимо-невидимо. Провожатые втолкнули меня в комнату, а сами остались за дверью.

Это был просторный кабинет. Одна стена была заполнена книгами, на другой висела карта еще Советского Союза, на третьей — ковер, а у четвертой, во главе огромного стола, уставленного телефонами, как министр, восседало очень важное лицо с напыщенным взглядом и пухлыми губами. Ему было где-то под шестьдесят, все лицо в глубоких морщинах, а волос на голове не больше, чем на курином яйце. На удивление мощные руки, загорелые и волосатые, лежали на столе, и болто-образные пальцы нежно перебирали четки.

На нем была традиционная русская косоворотка, шитая красными нитками. Наверняка был и кушак, но его не было видно из-за стола, не говоря уже о шароварах и сапогах.

— А-а, наконец-то, — добродушно проворчал он, — добрались. Присаживайтесь, умоляю.

Он и вправду взглянул на меня умоляюще, так, что я не смогла отказать ему и присела на один из стульев, расставленных вдоль длинного стола, примыкающего к столу начальника. Вперив в меня зрачки, не переставая шелестеть бусинками, лысый проговорил:

— И как зовут вас, красавица?

— Да уж где там красавица, — смущенно пробормотала я, поправляя спутавшиеся волосы. — Сначала отравили, потом в унитаз засунули, а теперь говорите — красавица. Постыдились бы. А вообще-то я — Мария. А вы?

— Валерий Силыч, с вашего позволения. Говорите, в унитаз? — он натянуто усмехнулся. — Это не страшно. Есть вещи гораздо страшнее, уверяю вас. Можно не только внутренности, но и мозги выблевать. Да вы, наверное, в курсе?

— Не понимаю.

— Ну как же! Вам разве Кох ничего не рассказывал? Он это всем говорит, даже в магазинных очередях. Он ведь старый маразматик, вы знаете? Помешался на психотронном оружии и треплется на каждом углу без разбору. Он из психушки недавно сбежал. Не верите? Вот вам выписка из его истории болезни.

Он протянул мне листок, я взяла и пробежала глазами написанный от руки текст, в котором говорилось, что Кох Ерофей Иосифович с 1974 года страдает хронической формой маниакальной шизофрении, навязчивыми идеями и еще Бог весть какими психическими заболеваниями. Что он периодически проходил курс лечения в стационаре, причем из последнего сбежал неделю назад и в данный момент находится в розыске, так как представляет опасность для окружающих своими бесконтрольными вспышками агрессии, сопровождающимися насилием, энурезом и метеоризмом. Вернув выписку, я сказала:

— Занятная личность.

— Полностью с вами согласен, — довольно сказал лысый. — Он — полный идиот.

— Я о вас говорю.

— Все шутите?

— Почему бы и нет? Обстановка располагает…

— Не советую вам играть на моих нервах. Мы — организация серьезная и шугать не любим. Видите ли, то, о чем болтает этот псих, может представлять некоторую опасность для излишне впечатлительных людей, для доверчивых душ, вроде вашей. Кто-то может поверить, и тогда представляете, что начнется, особенно если на это клюнут журналисты? Хаос, бардак, а его нужно будет ликвидировать, и пострадают невинные, такие, как вы. Но мы не хотим напрасных жертв, поэтому и проводим такие беседы. Вы меня понимаете?

— Нет. Если за каждым сбежавшим психом будут бегать по два шпика, то скоро ваши оперативники превратятся в санитаров. И потом, почему бы вам не надеть на него смирительную рубашку, намордник и не изолировать его от общества, если он так опасен? Или вы ждете, когда он перегрызет кому-нибудь горло? А может, боитесь, что он описает и опукает вас при задержании?

— Хватит! — Он отшвырнул четки и начал надуваться. — Почему вы все такие глупые? Вам предоставляют возможность по-хорошему выйти отсюда и жить спокойно дальше, а вы сами напрашиваетесь на неприятности! Вы что, мазохистка? Вам известно, что мы можем упрятать вас так далеко, что ваши родные и близкие будут шарахаться от одного упоминания вашего имени? Подумайте о себе!

— Я и думаю, но никак не пойму, что вы от меня хотите.

— Мелочь, пустяк, копейку, — он расслабился. — Нам известно, что вы не просто проститутка из ресторана, а нечто большее. Вы сами себя выдали, когда вдруг убили нашего сотрудника.

— Я его не убивала! Он сам погнался за мной и провалился под пол.

— Допустим. Но зачем тогда вы вообще убегали?

— Что ж туг удивительного? Старикан сначала снял меня, а потом вдруг сказал, что он работает наводчиком, а те двое — профессиональные маньяки-насильники, которые специализируются на убийстве проституток. Я ему понравилась, он меня пожалел и признался. Я и сбежала, а когда увидела, что парень упал, испугалась и вернулась обратно. Я слабая женщина…

Он внимательно посмотрел на меня и вздохнул;

— Может быть, может быть. Кстати, я еще не говорил с охраной, но мне показалось, что я слышал какой-то шум перед тем, как вас привели. Что там было?

— Ерунда, случайно долбанула одного коленкой меж ног, чтобы не лез под юбку.

— Понимаю. Но вернемся к нашим баранам. Поверьте, мы искренне хотим оградить вас от неприятностей. Расскажите все, что слышали от Коха, в подробностях, не упуская ни одной детали, и можете спокойно ехать домой.

— А зачем вам бред какого-то психа?

— Объясню. Нам нужно готовить контраргументы для общественности, на случай если начнутся массовые беспорядки и потребуются разъяснения. Этот Кох — очень тонкая штучка, он действительно бывший ученый, и не берем мы его потому, что он уже привлек внимание Запада своей пустой болтовней, не хотим, чтобы нас обвиняли, как раньше, в репрессиях и психиатрическом насилии над личностью. Пусть себе треплется, но мы должны быть готовы ко всему. Итак, я вас слушаю. Вы, судя по всему, благоразумная девушка, у вас замечательная, прибыльная профессия, и, если захотите, в дальнейшем мы можем содействовать вам в поиске клиентов.

— Я не работаю с сутенерами, — улыбнулась я. — А потом, рассказывать особо и нечего. Я в таких вещах мало разбираюсь, и мне абсолютно все равно, о чем говорит клиент, лишь бы деньги платил. Если бы я во все вникала, то давно бы спятила. Так, что-то о биополе говорил, о психотронном оружии…

— А имена какие-нибудь называл?

— Называл, да я не запомнила. Я фамилии плохо запоминаю, все больше кликухи да прозвища.

— Хотя бы примерно.

— Что-то растительное, по-моему… Нет, не помню.

— А не говорил про политику, про секты, про последние достижения в этой области?

— Вот об этом как раз много болтал! Сказал, что они там у себя изобрели какой-то аппарат, с помощью которого можно людей зомбировать и полностью своей воле подчинять, а тот ничего и не почувствует. Мысли в него чужие можно как-то впихивать или что-то в этом роде.

— Как, как вы сказали: мысли внедрять? — Глаза лысого загорелись, и он подался ко мне широкой грудью. — Это они уже изобрели? Говорите, не останавливайтесь!

— Да, изобрели и даже испытали на людях. Он сказал, что Бог теперь может отдыхать, потому что они, мол, своим аппаратом его заменят и создадут на планете поголовье зомбированных рабов, которые будут на них работать. Это ведь бред, правда?

— Конечно, бред, миленькая! — горячо воскликнул он. — А Кох не говорил, где этот аппаратик находится? На каком принципе он работает?

— Что-то про какие-то… микролиптоны, что ли, нес, — пожала я плечами.

— Микролиптоны?! О-о-о! — Он схватился за лысую голову и закрыл глаза. — Все-таки сделали, своло… — он взял себя в руки и степенно произнес: — Чего только не придумаешь с больной головой, не правда ли? Психи — они и есть психи, что с них возьмешь. Так где, говорите, этот аппарат они держат?

— Я этого не говорила, потому что не знаю. Меня в мужчине интересует только одна вещь, и я прекрасно знаю, где она находится. Но это отнюдь не микролиптон и не психотронная пушка, — усмехнулась я. — Надеюсь, вы догадываетесь, о чем я?

Он не ответил, уставившись на меня невидящим взглядом, поглощенный своими мыслями. Кадык его судорожно ходил вверх-вниз, лысина вспотела, и мне даже захотелось обмахнуть ее платочком. Наконец он, что-то обдумав, снова заговорил:

— Знаете, я вам верю. И у меня к вам предложение: хотите работать на органы?

— Спасибо, но я уже работаю на органы, — невозмутимо ответила я. — На половые…

— Это все туфта, — поморщился он. — Я вам предлагаю настоящую работу и настоящие деньги. Будете как бы двойным агентом — работать и на свои органы, как вы говорите, на половые, и одновременно на наши, специальные. И там, и там будете получать

деньги.

— Что я должна буду делать? — деловито

спросила я.

— Вот это уже разговор! — Он довольно потер руки. — Вам нужно втереться в доверие к Коху.

— Как же я вотрусь, если он — наводчик для маньяков?

— Это он так, для отвода глаз сказал. Не хотел, чтобы вы знали, что он из психушки сбежал. Но теперь-то вы все знаете, придумаете что-нибудь, скажете, что влюбились…

— Допустим, и что дальше?

— Дальше? — Он посмотрел на меня долгим взглядом. — Дальше вы будете внимательнейшим образом выслушивать весь его бред и передавать нам слово в слово. Понимаете, дыма без огня не бывает, так что не исключено, что эти ученые маразматики и вправду что-то изобрели…

— Почему вы все время говорите: они? Кох ведь один.

— Если бы! Их там целая банда орудует.

— И все больные?

— Почти, так скажем. Но это не суть важно. Добудьте нам ценную информацию и до конца дней не будете ни в чем себе отказывать, будете купаться в золоте, в роскоши и богатстве, у вас будет море клиентов, если захотите! Но только узнайте, где они прячут этот свой аппарат.

— Какой аппарат?

— Ну то есть, — стушевался он, — я хотел сказать, если сделали, то где держат. Вы же понимаете, какую опасность для общества представляет собой подобное оружие? Его нужно немедленно изъять и… уничтожить, — он облизнул пересохшие губы.

— А как я узнаю, что это именно этот аппарат, а не, например, стиральная машина?

— Не волнуйтесь, не перепутаете. Если мы договоримся, то я вам кое-что покажу и даже продемонстрирую, — он осклабился. — Такую вещь ни с чем не спутаешь.

— А деньги будут большие?

— Просто дикие, в буквальном смысле слова

— Тогда считайте, что мы договорились. Мне нужно заполнить контракт?

— Контракт? — Он вытаращил глаза. — Ах, да, конечно, вы подпишете все необходимые бумаги, подписку о неразглашении тайны и прочее. Потом мы проверим всю вашу биографию до пятого колена и будем контролировать каждый ваш шаг. Помните: руки у нас длинные, вы не сможете сбежать или обмануть нас. Но если будете хорошо работать, станете богатой и попадете в касту неприкасаемых.

 

5

Я чувствовала, что нахожусь где-то совсем рядом с истиной. Она маячила, незримая и неосязаемая, в этом кабинете, прячась за тяжелые гардины цвета хаки, выглядывая то из-за книг на полках, то из-под стола, корча мне рожицы, но она никак не хотела предстать предо мной в полный рост и во всей красе, чтобы я смогла на нее полюбоваться и успокоить наконец свою мятущуюся душу, избавившись от сомнений относительно реальности всего происходящего в этом сумасшедшем мире. Кому верить, на кого опереться, если каждый тянет одеяло на себя и его аргументы весьма основательны и убедительны? Тому, кто больше заплатит или кто больше располагает к себе? Нет, это все слишком зыбко и неопределенно в отличие от моей интуиции, «этой капризной и очень щепетильной дамочки, всегда дающей знать о себе ехидным поскребыванием коготками на душе, когда я оказываюсь на перепутье. В тот момент, когда я честными глазами смотрела на лысого работника ФСБ, дамочка разыгралась не на шутку, давая понять, что не нужно верить ни одному его слову. Но это же не бандит с большей дороги и не мошенник с наперстками, а как-никак человек, стоящий на страже интересов государства, в котором я живу и чьи интересы так же стараюсь защищать! И потом, медицинская справка с печатью вполне убедительно доказывала опасения моего босса относительно здоровья странного профессора. Да и у меня самой имелись сомнения на этот счет. Но лысый и его громилы нравились мне еще меньше. Если Коху — место в сумасшедшем доме, то этим — в каталажке. Из огня да в полымя, час от часу не легче, пропади оно все пропадом! Похоже, скоро мне самой придется выбирать между двумя этими заведениями. Зато одно я знала точно: психотронной пушки ни у тех, ни у других не было. Тогда у кого она?! Или я иду не по тому следу? Я решила все проверить и немного поиграть в проститутку. Лысый уже смотрел на меня как на личную собственность. Что-то решив для себя, он отложил четки и вызвал помощников, нажав на кнопку селектора. Через минуту появились мой отравитель, Витек и Олег.

— Вот что, друзья мои, — строго начал лысый. — С этого момента Мария работает с нами…

— Но, товарищ полковник… — запротестовал Витек, — она же не та, за кого…

— Молчать! — рявкнул лысый. — Знаю я ваши штучки, кобели бесхвостые! Говорю вам, что она наша, значит, так тому и быть! — Он хряпнул кулаком по столу. — От вас требуется только помощь и охрана. Не спускать с нее глаз ни днем, ни ночью и обеспечивать безопасность операции. Она одна сделает то, что вы, болтаны, не смогли и никогда, боюсь, уже не сможете. Николай, будешь лично отвечать за новую сотрудницу, ясно?

— Ясно, — буркнул мой отравитель, бросив на меня злобный взгляд. — Но…

— Никаких но, я сказал! — опять повысил голос полковник. — Ваши личные чувства меня не интересуют. Мне нужен результат! Выведете ее на Коха и не мозольте ему глаза, пусть работает сама. Обеспечьте ее связью и всем необходимым. Все, вы свободны. А вас, Мария, я попрошу остаться…

Амбалы понуро вышли, унося обиду и свои подозрения на мой счет, а лысый поднялся, взял меня под ручку и проворковал:

— Идем, покажу тебе кое-что.

Мы прошли по коридору, спустились в подвал и очутились в самой настоящей больничной палате. У стен стояли четыре кровати, на них лежали двое мужчин и две женщины в пижамах. Глаза у всех были открыты и уставлены в потолок. На нас они не обратили никакого внимания, словно спали с открытыми глазами. У окна на столе стоял уже знакомый мне аппарат, какой я выкрала у Серафима. Непривычным было то, что в палате совсем не пахло лекарствами, как это обычно бывает.

— Вот смотри, Мария, — лысый подошел к столу и положил лапищу на аппарат, — примерно так должно выглядеть то, что тебе нужно найти. Видишь эту антенну? Это главный признак любого излучателя энергии. Сама коробка может быть другой формы, с другими переключателями и измерительными приборами. Ни в коем случае не включай его…

— А что будет? — наивно спросила я.

Он грустно посмотрел на меня, вздохнул, перевел взгляд на больных и проговорил:

— Вот они не послушались меня, включили на свой страх и риск, а теперь видишь в кого превратились.

— Нет, не вижу, — пожала я плечами. — Лежат себе и лежат.

— И тебе это не кажется странным?

— Нисколько.

Он опять тяжело вздохнул, поскреб лысый затылок и подошел к одной кровати с усатым мужчиной лет пятидесяти.

— Видишь, — он помахал у мужчины перед глазами; — не реагирует? А теперь смотри, — он со всего маха щелкнул его по лбу своими дубовыми пальцами, которыми можно было легко бить танковую броню, но мужчина даже не дернулся. — Думаешь, это в порядке вещей?

— Ну спит человек и спит… — безразлично хмыкнула я. — Подумаешь.

Он удивленно воззрился на меня и горячо произнес:

— Ты какая-то непробиваемая, Мария! Или ты такая тупая? Ты что, не видишь, что этилюди слегка не в себе?

— Я вас не понимаю, — обиделась я. — Вы лучше на пальцах покажите.

— Точно тупая. Но это даже и к лучшему, — пробормотал он и направился к аппарату. — Черт с тобой, покажу на пальцах. Иди сюда, встань вот здесь, чтобы на тебя излучение не попало, ага, вот так и стой. А теперь смотри.

Он включил аппарат и направил антенну на усатого мужчину.

— Козляев, встаньте, — негромко приказал он, и мужчина тут же поднялся и сел на кровати, так же тупо глядя перед собой. — Расскажите о себе.

— Я — Козляев Владимир Дмитриевич, русский, — монотонным голосом начал тот. — Проживаю в Зеленограде, образование среднее, работаю слесарем в автомастерской, на последних выборах голосовал за коммунистов…

— Достаточно, — он что-то переключил. — А теперь расскажите еще раз.

Не изменяя позы и интонации, тот забубнил:

— Я — Козлевич Владимир Дмитриевич, еврей, образование высшее, играю на виолончели в симфоническом оркестре, голосовал за демократов…

— Довольно, ложитесь. — Лысый выключил аппарат, мужик улегся обратно. — Ну как, впечатляет? — хвастливо спросил он меня.

— Что именно?

— Вы меня пугаете, Мария. Вы только что стали свидетелем уникального эксперимента, можно сказать, последнего достижения науки. Неужели вам еще не ясно, какие возможности открываются перед человечеством?

— Ну почему же, я поняла, что аппарат, который вы ищете, у вас уже есть.

— Увы, это все ерунда, мелочь по сравнению с тем, что мы ищем. Но объяснять вам я не буду — все равно не поймете. Главное — изъять аппарат из обращения, пока он не принес множество бед на нашу и так уже многострадальную землю.

Мы вышли, поднялись наверх и зашли в кабинет. Там я продиктовала ему свою фамилию и домашний адрес, причем все насквозь фальшивое. Что-то подсказывало мне, что проверять они все равно ничего не будут, и к тому же я рассчитывала смыться от них, как только окажусь на свободе. Подписав документ о неразглашении государственной тайны, выполненный на тисненом бланке с гербом Российской Федерации и печатью ФСБ, я получила агентурную кличку Станина и агентурный номер 5-16. Лысый полковник в русской рубахе и атласных шароварах с лампасами выдал мне пятьдесят долларов на первое время и велел Николаю с Витьком отвезти меня домой, чтобы завтра с утра начать операцию по обольщению профессора Коха. Я с трудом сдерживала смех, глядя, как серьезно и строго командует своими людьми лысый, и, когда уже прощались, дала себе слово никогда больше его не видеть.

Стояла поздняя ночь, небо было усеяно крупными звездами, дул теплый ветерок и с ног сбивал головокружительный запах цветов и яблок, когда в сопровождении двоих дуболомов я шла по вымощенной булыжниками тропинке между плодовых деревьев и цветочных клумб к видневшемуся впереди высокому забору. Теперь я догадалась, что это дача. Четырехэтажный кирпичный дворец, из которого мы вышли, зловеще высился в темноте, как древний готический замок, и я знала, что в нем есть вполне реальные привидения, лежащее в подвале на больничных койках.

Мои охранники молчали, но от них исходило столько злобной энергии, что меня пробирала невольная дрожь.

Они-то точно знали, что я не проститутка, и ждали своего часа, чтобы расправиться со мной и отомстить за своего безвременно упавшего в яму товарища. Я была уверена, что за забором власть полковника над этими людьми закончится и они быстренько примутся за меня, чтобы выколотить правду.

У ворот стояла черная «Волга». Из будки вышел охранник с автоматом, поприветствовал моих жлобов и начал открывать створки. Меня они грубо затолкали в машину на заднее сиденье, сами сели спереди, вынули оружие и через минуту уже катили вдоль длинного ряда погруженных в темноту дачных особняков.

— Ну что, куколка, — ласково пропел Витек, из которого я чуть не приготовила кислотную яичницу, — сама расколешься или помочь? — и повернулся ко мне.

— Вы слышали приказ полковника? — без всякой надежда напомнила я. — Я буду жаловаться…

— Нет, дорогуша, не будешь, — ухмыльнулся Николай за рулем. — Не успеешь. Сейчас приедем к тебе домой и все из тебя вытрясем.

— Ага, а потом Лелека позовем, он любит баловаться с девочками, — осклабился Витек. — Особенно с красивыми Он у нас визажист — уродин из всех делает, ха-ха! И беременных вафлисток! А потом мы тебя закопаем в темном лесу, а полковнику доложим, что ты от нас сбежала!

— Нет, закапывать не будем, — деловито поправил Николай, — слишком много возни. Лучше растворим и в унитаз спустим. У меня пятилитровая бутыль кислоты в багажнике, забыл?

— Точно! — обрадовался Витек и злорадно блеснул глазами. — И ты у меня сама будешь пули просить, но я тебя медленно сожгу, сука ты поганая! — Он протянул руку и ударил меня кулаком. — Удавлю, гниду!

Почувствовав во рту соленый привкус крови, я поняла, что здорово разозлила этих бравых молодцов. Теперь оставалось ждать, когда они разозлят меня, и, если дело пойдет такими темпами, это произойдет очень и очень скоро. А пока я рассчитывала еще что-нибудь вытянуть из них, какую-нибудь информацию.

— Как же вам не стыдно, — прохныкала я. — А еще чекисты называются…

— Заткнись, курва! — процедил Николай, выезжая на широкую трассу. — Витек, долбани ей посильнее, чтобы молчала до самого дома!

— Это я с удовольствием.

— Не надо, мальчики, не бейте! — взвизгнула я, забившись в угол. — Мы же теперь вместе работаем!

— На хрена ты нам сдалась, стерва! — Витек перегнулся через спинку сиденья и потянулся ко мне. — Я тебя за Володьку пришибу!

И начал молотить меня кулаками, но я скользнула под сиденье и забилась в щель, как мышь.

— Ах ты, дрянь такая, еще кувыркается! —

Он почти весь переполз назад, но тут Николай его удержал:

— Оставь, пусть там сидит. Пристегни ремень, сейчас ГАИ будем проезжать.

Тот нехотя повиновался и сел на место, а я вылезла и устроилась на сиденье, потирая припухающую щеку. Если работники спецорганов боятся гаишников, то это уже кое-что означает — обычно бывало наоборот. Мне становилось весело. Пусть мальчики пока по-развлекаюгся, думая, что я в их руках, может, сболтнут чего лишнего…

— Слушай, Витек, у меня мысля получше есть, — заявил Николай, когда пост остался позади. — На кой нам к ней домой тащиться, свои задницы в городе подставлять? Погнали на «семерку», там ею и займемся, там спокойней.

— Ты сдурел?! Там же тот псих сидит! Шеф окрысится и головы поотрывает!

— А откуда он узнает? — рассудительно продолжал Николай. — Мы ему ничего не скажем, эта сука тем более. Следов никаких не будет — останки в сортир спустим…

— А псих?

— А что псих? Пусть себе треплется, все равно шеф ему не верит. Ну как, согласен? Не тяни, а то уже поворачивать нужно.

— Погнали на «семерку», хрен с ним со всем! — махнул Витек рукой. — А то я до Москвы не дотерплю, придушу ее по дороге!

Какие милые все-таки ребята работают в органах! Прямо душа радуется от умиления, как послушаешь да посмотришь на эти поганые рожи с бычьими взглядами и ослиными интеллектами. А еще небось в училище имени Дзержинского учились, офицерский этикет изучали, знают, как нужно с дамами обращаться — чуть что, сразу кислотой и в унитаз. Джентльмены, мать их!

Минут через пятнадцать, проехав по пустынной ночной дороге в сторону от шоссе, машина остановилась в лесу, у забора еще одной дачи, чуть поменьше первой, но такой же темной и мрачной. На звук сигнала из калитки вышел парень с автоматом, поздоровался, открыл ворота и пропустил нас внутрь. Меня вытащили и чуть ли не пинками погнали под дулами пистолетов к дому, словно провинившуюся рабыню. Я не сопротивлялась. Меня жгло любопытство и не терпелось узнать, что за психа здесь скрывает лысый полковник. А за пинки и оскорбления эти бугаи еще успеют получить свое, за мной не заржавеет. Пусть поизгаляются, пока я добрая.

— Закрой ее в подвале, — сказал Николай Витьку. — А я позвоню Лелеку, пусть приезжает и сам с ней разбирается, мне неохота руки пачкать и вонь нюхать, — он наморщился. — А он это любит, извращенец.

— Ладушки! — весело ответил Витек и грубо пихнул меня в сторону ведущей вниз лестницы. — Пшла, зараза!

В подвале, в большой бетонной комнате, стояли четыре железные клетки. Одна была уже занята, а три были пустыми. Звякнув замком, бугай втолкнул меня в одну из них, запер и прошипел, похабно ухмыльнувшись:

— Посиди пока, дорогуша. Шеф, конечно, человек хороший, но до нас ему дела нет. Мы за Володьку сами отомстим. И мой тебе совет: лучше умри от страха до того, как приедет Лелек, ха-ха-ха!…

И ушел, захлопнув тяжелую металлическую дверь. Когда эхо удара осыпалось со стен и смолкло, наступила тишина. Вместе с бетонным потолком и железом решеток она давила и пугала меня, жуткая и беспросветная, как в могиле. Над дверью горел плафон, разбрасывая тусклый свет, и я принялась изучать обстановку. Из вещей на мне были только юбка, трусики, кофточка и туфли. Сумочка осталась в машине. Осмотрев встроенный замок в клетке, я поняла, что без отмычек его не открыть. Пол, сколоченный из грубых досок, был грязным, и ничто бы не могло заставить меня улечься на нем спать, как это делал в данный момент сосед в клетке напротив. Свернувшись калачиком, он мирно сопел, подложив ладошки под щеку, и даже не поднял головы, когда меня привели. Ему, наверное, не грозила ванна из серной кислоты, а может, он уже давно ко всему привык и заключенные здесь сменяются по пять раз на дню. Так или иначе, я поняла, что это и есть искомый мною псих, ибо только полный идиот мог так спокойно дрыхнуть в такой обстановке. Я решила разбудить его.

— Эй, дядечка, проснитесь! — громко позвала я.

Он не пошевелился.

— Умоляю вас, мне страшно! Поговорите со мной!

— О чем? — тихо спросил он, не двигаясь и не открывая глаз.

— Не знаю! Только не молчите, прошу вас! — прохныкала я.

Он тяжело поднялся, сел, прислонившись спиной к решетке, и посмотрел в мою сторону без всякого выражения. Это был уже не первой свежести мужчина, но и выбрасывать такого еще было жалко — на что-нибудь еще сгодился бы в хозяйстве запасливой и не особо щепетильной женщины из захолустья. Мешки под глазами, морщины, впалые щеки, редкие седые волосики на обтянутом кожей черепе — все это совершенно произвольно болталось на тщедушном теле, одетом в помятый и вывалянный в грязи костюм. Он был похож на спившегося музыканта, который вчера пропил свой любимый инструмент и теперь потерял всякий интерес к жизни.

— Тебя, смотрю, еще не обработали, — сипло сказал он и прокашлялся. — А жаль.

— Это еще почему? — возмутилась я. — Хамство какое.

— Потому что спать будешь мешать. Ты кто вообще такая?

— Мария, свободолюбивая гражданка России. А вы?

— А я псих недоделанный, — он горько усмехнулся.

— Чтож так?

— Да ты сядь, а то устанешь стоять-то.

— Не могу, тут грязно слишком. Да мне и не долго стоять, скоро пойду ванну принимать.

— Зря ты шутишь, — он скривился. — Эти бандиты церемониться не будут. Ты, я вижу, не из бомжей вроде. Как тебя взяли? На улице поймали?

— Почти. А что с бомжами делают?

— Эксперименты проводят, садисты драные. Зомбировать учатся. Да ты скоро сама все узнаешь.

— А вас почему не зомбируют? Или на десерт оставили?

— Меня нельзя обработать, — он вздохнул, — у меня биополе слишком сильное. Вот и мучаюсь. А потом, им мои знания нужны.

— Так вы ученый?

— Нет, я — псих. Но кое-что знаю, что их очень интересует. Правда, они мне не верят, но все-таки слушают. Боятся, сволочи, что то, о чем я говорю, правдой окажется. Вот и держат меня как лакмусовую бумажку, чтобы потом все проверить. Я был не прав: хорошо, что тебя еще не обработали — приятно поговорить с нормальным человеком, а то в последнее время одних зомби притаскивают. Их потом, если опыт не удался, в серной кислоте растворяют, чтобы следы уничтожить. У них тут один специалист есть, Лелеком зовут, все чеснок жрет тоннами, харя такая мерзкая, вот он всех и сжигает. Меня один раз заставили посмотреть, чтобы напугать посильнее, фу! — его передернуло. — Этих бомжей даже не убивают перед этим, живьем в ванну погружают, зверюги! Хорошо, что они к тому времени уже ничего не соображают, но все равно кричат будь здоров, больно все-таки…

— А вы не сочиняете? — дрожащим голосом спросила я.

— Если бы… Я уже сколько раз с собой покончить хотел, да разве тут покончишь, — он оглядел клетку. — Но кормят хорошо, три раза в день. Тебе, смотрю, даже ведро не поставили, а у меня вишь, параша в углу стоит, — он кивнул на цинковое ведро в дальнем углу клетки, — каждое утро выносить заставляют.

— А что им от вас нужно, я не поняла? Какая лакмусовая бумажка?

— Да бурда это все. Эти полудурки вбили себе в голову, что можно создать психотронное оружие и поработить всю планету. И носятся с этой идеей, как чумовые. Я им миллион раз объяснял, что это невозможно, а они гнут свое и тычут мне в нос какие-то допотопные аппараты, которыми только задницу подтирать можно. Им кто-то, видите ли, сказал, что ученые тайно разрабатывают биогенератор, способный управлять мыслями. Чушь это все и галиматья, уж я-то знаю…

— Откуда, интересно, вы знаете?

— Долго объяснять, но знаю точно. А теми аппаратами они только людей калечат, подкорку облучают, и человек идиотом становится. Им же кажется, что это он по-другому мыслить начинает и что еще немного — и они добьются своего. Фашисты…

— А кто они вообще такие?

— Бандиты с большой дороги. Я сначала думал, что гэбэшники, у них и удостоверения, и печати всякие, а потом кто-то из них проболтался при мне, что за ними ФСБ следит. Они, видать, когда-то в КГБ работали, понахватались там верхушек и теперь пытаются на старых связях капитал сколотить. Стрелять таких мало.

— А я вот тоже слышала, что психотронная бомба существует, что этот биогенератор даже уже на спутнике установлен и поэтому мы все так плохо живем. Это разве не так?

— Нет, конечно! Ты пойми, глупая, те, кто нас создал, никогда не позволят, чтобы люди их власть захватили, они скорее нас уничтожат. А создали нас с помощью энергии мыслей — самой мощной энергии во Вселенной. Помнишь: «В начале было слово»? Это и есть обозначение этой энергии: мысли, слова и так далее. А психооружие может работать только на этой энергии, но она еще вообще не изучена, ни на йоту. Вообще самым совершенным биогенератором является человек, а создать искусственного человека невозможно, пока не докопаемся до природы души. Да и зачем? Возьми любого сильного экстрасенса, заплати ему, и он в один момент изменит образ мышления кого угодно, в сто раз лучше любого биогенератора. Вон Капшировский сколько людей облучал. Так что ерунда это все, сказки и фантазии наивных ученых и жадных политиков. Но нет, этим бандитам кажется, что они вот-вот отыщут волшебную палочку и все понесут им деньги и станут работать на них. Вот и мечутся.

— Значит, биогенератором может быть и человек?

— Только он и может быть, милочка. Ты можешь себе представить одушевленный аппарат, даже самый совершенный?

— Нет, не могу. Но ведь поговаривают, что есть какой-то повышенный биофон в Москве, это что значит?

— Да ничего и не значит, просто в конце каждого века накапливается большое количество негативной энергии и начинает действовать на психику людей. Злость появляется, раздражительность, депрессии и так далее. А тут еще и Железный Век заканчивается, Кали-Юга — все один к одному сошлось. Вот и дуреем мы все. А что до России, так у нее карма такая страдальческая, тут рождаются и живут те, кто в прошлых жизнях много грешил, а теперь отрабатывают свои грехи. Так что неча на Бога да на психотронное оружие пенять, нужно в своем глазу бревно искать, любить да верить. А эти бандиты сами с ума сходят и других с толку сбивают. Со мной туг один ученый сидел год назад, но его уже в унитаз спустили. Он им один аппарат создал, все думал, что на органы работает. Кобылянский фамилия… И говорит, что на большее не способен, наивный. Не сказан бы, так жив бы остался. И другие тоже были такие же…

— И что, всех убили?!

— Да нет, какие-то еще на воле остались, они их постепенно отлавливают, как только прослышат, что те что-то изобрели. Эти ученые, дураки, дразнят всех своими теориями, а потом сами же и жалеют. Из-за них я тут и сижу. Бандиты хотят, чтобы, когда они все-таки добудут настоящий биогенератор, я подтвердил, что это он и есть. Я ведь в ментале часто путешествую, и там сразу же будет видно, когда что-то инородное появится, типа искусственного биоизлучения. Так я им и сказал…

Мне стало невообразимо весело и одновременно страшно. Как ни странно, но этому психу я сразу поверила. Оказывается, все очень просто и никакого психотронного оружия пока нет! Значит, напрасно я записалась в камикадзе и терплю все эти издевательства. Все-таки как приятно сознавать, что если ты идиот, то это не потому, что тебя таким сделали, а потому, что таким родился. Какое счастье! Только бы теперь выбраться отсюда и желательно не через унитаз.

— Раньше у каждого короля шут был, — снова заговорил псих, — а теперь у правителей тайные маги работают. Они кому хочешь головы задурят. А если сюда еще телевидение с радио приплюсовать, то никакой биогенератор не нужен. Не власть, не деньги, а магия правит миром, а мы об этом и не догадываемся…

Щелкнул замок, дверь со скрипом открылась, и показался толстомордый Лелек с поганой ухмылкой на харе и связкой ключей в руке. В другой он держал пистолет.

— Ну что, киска, соскучилась, поди? — Он приблизился к клетке. — Сейчас искупаемся. — Он осклабился, и до меня донесся запах чеснока. — Отойди к стене и не рыпайся, сучка, а то сразу пулю в коленку всажу.

Я отодвинулась и приняла испуганный вид. Тело мое напряглось, и я приготовилась. Он вставил ключ, распахнул дверцу, отошел на безопасное расстояние, взвел курок и приказал:

— Выползай.

Я бросила взгляд на психа. Он сидел на том же месте и тоскливо смотрел на меня, как смотрел, наверное, до этого на десятки других, провожая их в последний, страшный путь. Опустив голову, я медленно двинулась вперед, вышла из клетки и остановилась.

— Че встала, пошла! — боязливо взвизгнул Лелек и взмахнул пистолетом, стоя метрах в трех от меня.

— Мне что-то в туфлю попало, — еле слышно пролепетала я. — Колется…

— Ничего, сейчас у тебя все будет колоться! — хмыкнул он. — Ладно, вытряхивай… Да без шуток!

Нагнувшись, я сняла с ноги один «томагавк», а когда распрямлялась, он уже со свистом летел в Лелека со скоростью молнии. Бац! Острая шпилька вонзилась ему меж глаз, и они сошлись у переносицы. Пистолет выпал из его рук, но он остался стоять, хотя уже был мертв — длина шпильки была рассчитана как раз, чтобы достать до мозга. Бандит еще стоял, а я уже вытащила у него ключи и открыла клетку психа, который испуганно прижался к параше, дрожа всем телом.

— Выходите, что же вы! — нетерпеливо проговорила я.

— А к-как же о-он? — псих кивнул на Лелека.

— Я его уже зазомбировала, идемте же!

— Но там, наверху, еще с десяток таких! Я никуда не пойду! — он решительно замотал головой. — Они меня в кислоте искупают!

— А такая жизнь вас больше устраивает, в клетке?

— Все-таки жизнь… — он отвернулся.

— Ну и оставайтесь, черт с вами!

Я в сердцах бросила ключи к его ногам, подошла к Лелеку, выдернула туфлю из его черепа, и он наконец грузно свалился на бетонный пол. Вытерев обувь о его рубаху, я надела ее, подхватила пистолет и пошла к дверям.

Поднявшись по лестнице на первый этаж, я услышала веселые голоса «работников невидимого фронта». Они раздавались из открытой двери справа по коридору вместе со звоном стаканов и тихой музыкой. Похоже, парни справляли поминки по погибшему товарищу и не особо заботились о своей безопасности, уверенные в надежности клеток. Тронув входную дверь, я поняла, что она закрыта на ключ и выбраться через нее я не смогу. Решетки на окнах я заметила, еще когда входила сюда. Проклятие! Придется пойти попросить ключи…

— Ты что здесь делаешь! — раздался удивленный голос за спиной, и я обернулась. — Кто такая?!

Со стаканом в руке передо мной стоял, пьяно покачиваясь, светловолосый атлет и похотливо таращился на мои ноги. А может, мне просто так казалось. Хорошо, что он подошел близко и не пришлось прыгать — я достала его правой рукой, вонзив ладонь в ямочку между ключицами — единственное место, которое невозможно накачать гантелями. Кровь брызнула в разные стороны, но мне было не до чистоплюйства, я лишь успела подхватить стакан, чтобы он не упал на пол и не разбился. Мне не хотелось привлекать лишнего внимания к своей персоне без особой надобности. Если они все разом на меня навалятся, то я могу погибнуть, а этого мне вовсе не хотелось, пока я не сообщила боссу нужную информацию. Я добровольно пошла в камикадзе и теперь должна была выполнить задание, чтобы Родион получил-таки положенные ему деньги.

Ощупав карманы и не обнаружив ключей, я оставила парня у двери и вернулась к повороту в коридор, из которого доносились звуки пьяной гульбы. Я понятия не имела, сколько их здесь, но псих сказал, что с десяток. Придется немного повозиться. Выманить бы их как-нибудь по одному из комнаты и потихоньку поспрашивать ключи, так ведь не выйдут же. Один только дурак нашелся и тот без ключей.

Тихонько подобравшись к двери, я осторожно заглянула в комнату. На большом круглом диване вокруг низенького, уставленного бутылками и снедью стола сидели мои знакомые чекисты и еще пятеро гигантов с бандитскими рожами. Они о чем-то оживленно переговаривались, ржали и опрокидывали в себя бокалы. У всех под мышками, поверх белых рубашек, висели кобуры с пистолетами. Все были веселы, только Николай почему-то сидел задумавшись, крутил в руке пустой стакан и поглядывал на дверь, за которой я притаилась невидимой тенью. Он поставил стакан на стол, глянул на часы, пихнул в бок что-то орущего Витька и сказал:

— Что-то Лелека долго нет, слышь?

— Что? А! Да он, видать, трахает ее! Лелека не знаешь? — отмахнулся тот. — Он всегда так делает.

— Но я ему сказал, чтобы сразу сюда тащил, — упрямо настаивал Николай. — Туг что-то не так. Пойди проверь. От этой чертовой бабы всего можно ожидать.

— Да брось ты, Колян! — повернулся к нему другой. — Сиди, бухай, забудь про все! Первый раз, что ли!

— Витек, отправь двоих, пусть посмотрят! — сухо приказал тот, схватив его за рукав. — И без базара.

— Как скажешь, капитан! — ухмыльнулся Витек. — Есть отправить двоих! Так, Петро и Юрик давайте сгоняйте на разведку в подвал, помогите там Лелеку с бабой справиться, ха-ха!

Двое недовольно поднялись и направились к двери, а я на цыпочках помчалась к лестнице, благодаря Николая за помощь. Спустившись вниз, я спряталась за лестницей и стала поджидать добычу, положив пистолет на пол, чтобы не мешал. Комната с клетками находилась дальше по узкому коридору, и дверь в нее была приоткрыта. Послышались неторопливые шаги.

— Что-то тихо там. Короче, ты останься здесь, а я пойду гляну. Если что, сразу пали.

— Давай, Петро, не ссы…

Петро двинулся по проходу и скрылся за дверью, а я, вооружившись туфлями, из-под подошв которых уже торчали длинные лезвия стилетов, подкралась сзади и воткнула одно в широкую спину Юрика, под левую лопатку. Он даже не вскрикнул. Потом подобралась к двери как раз в тот момент, когда оттуда, как ошпаренный, выскакивал Петро. Взволнованный крик застыл у него в глотке вместе с туфлей, которая прошила его насквозь, и кончик лезвия вышел на затылке. Обувшись, я обыскала трупы, но проклятых ключей так и не нашла. Вот всегда мне так не везет! Чувствую, что и на этот раз удача окажется в последнем билете, то бишь трупе. Но я не хочу их всех убивать! Их в тюрьму нужно, в петушиную команду, пусть с ними зеки разбираются, а не я!

Оставалось еще пятеро, не считая тех, что наверняка дежурили на улице. В подвале негде было развернуться для хорошей войны, и я поднялась наверх, к пирующим, и снова прильнула к щелке. Николай уже мерил шагами комнату, а остальные все так же беспечно жрали водку и громко ржали. Мне так и хотелось войти и сказать: «Ребята, если хотите жить, отдайте мне ключи по-хорошему и пейте себе дальше». Так ведь не поймут, смеяться будут, обидятся, дурачье. Еще и бравировать начнут, удаль свою показывать. Эх, мужчины, когда вы поймете, что женщины гораздо сильнее и коварнее вас? Сколько бы войн тогда не разразилось и невинных голов не полегло — страшно представить! Но, видимо, мужчинам нравится быть напыщенными индюками и неизбежно попадать в суп.

Николай остановился и громко проговорил:

— Так, братва, кончай базар! Что-то случилось в подвале, я чувствую!

Все разом смолкли и недоуменно уставились на него, усмехаясь. Но, разглядев серьезное лицо командира, тоже нахмурились.

— Действительно, где друганы? — задался вопросом один из них, самый толстый. — И Леху я давно не видел. Кого вы сюда привезли вообще, гремучую змею?

— Я сказал, кончай базар! — оборвал его Николай и вытащил пушку. — Уже четверых нет, врубаетесь? Мне эта сука сразу не понравилась, еще в кабаке. Если бы не отрава, она бы и меня прикончила. Короче, так, выходим все вместе и идем в подвал. Никому не отходить ни на шаг. Если она тех замочила, то у нее есть оружие. Выйти из дома она не сможет — ключи у меня, значит, мы ее поймаем или прикончим, что будет лучше. Витек, выходи первым и смотри в оба. Она где-то здесь, рядом, я ее чувствую.

Он зыркнул глазами, и мне показалось, что он меня заметил, но тревога была ложной.

— Слушай, капитан, а тебе не кажется, что все это чистый балдеж — нам всем за одной бабой гоняться? — хмыкнул один. — Засмеют потом…

— Пусть лучше засмеют, чем будут оплакивать у гроба, — проворчал Николай. — Но если ты такой смелый, то иди и приведи мне ее, а мы подождем. Если через три минуты тебя не будет, мы идем все вместе, лады, братва?

— Как скажешь, командир.

Самый смелый двинулся с пистолетом к двери, а я отошла дальше по коридору и спряталась за длинной шторой в нише окна, забравшись на подоконник. Проделав ногтем малюсенькую дырочку, стала наблюдать. Вот парень осторожно выглянул из-за двери, осмотрелся и двинулся по коридору, поминутно оглядываясь. В подвал он не пошел, а добрался до поворота к выходу и увидел лежащего на полу белокурого гиганта, которому я на лоб поставила стакан с водкой, перемешанной с кровью. Смельчак застыл на месте, потом резко повернулся и бросился назад. Лицо его было белее снега. Промчавшись мимо меня, он влетел к бандитам и захлопнул дверь. Оттуда тут же донесся его взволнованный голос:

— Кранты, чуваки, Леху замочили!!! У него вся шея разодрана, как когтями, полный крандец! И водяра на лбу стоит!

— Что на лбу?!

— Стакан с ханью! Ни хрена себе! Говоришь, баба орудует? Иван, достань-ка из шкафа мой «узи» и пару магазинов, я ей сейчас, бляди, задам!

Все дружно загалдели, чем-то загремели, и наконец из комнаты вышел Виктор, а за ним медленно шли остальные. У двоих в руках были «узи», у других — пистолеты.

— Так, не разбредаться, братва, — тихо проговорил Николай. — Она, наверное, наверх пошла. Леха где, у входа лежит?

— Угу.

— Значит, она поняла, что не выйдет без ключей, и пошла искать выход, — заключил капитан. — В подвале ей делать нечего.

— Наверху тоже, — пробурчал Виктор, — там дверь на лестнице закрыта, забыл? Полковник сам закрывал, и ключи у него.

Все это время они медленно двигались в мою сторону, выставив перед собой готовое к бою оружие. У меня в руке тоже был пистолет, но я не спешила им воспользоваться. Пусть начинают первыми. Я затаила дыхание.

— Значит, она где-то здесь, — подытожил Николай, останавливаясь около меня, и теперь нас разделяла только штора. — Я даже запах ее чую.

— По-твоему, она совсем сумасшедшая? — хрипло спросил один с «узи», рыская глазами по сторонам. — Зачем ей лезть в самое пекло, спряталась небось где-нибудь.

— Она-то как раз не сумасшедшая. Я вообще не знаю, кто она такая, — задумчиво ответил капитан. — В ней есть что-то звериное, даже не знаю, что именно. Но она у меня страх вызывает, бля буду.

— Во дает, а, чуваки? — попробовал усмехнуться Виктор. — Командир в штаны наложил! Может, ты на нее глаз положил, а не в штаны?

— Отстань! — огрызнулся тот и пошел дальше, задев плечом штору как раз в том месте, где я стояла. — Давайте так: осмотрим комнаты, но внутрь не входить, держать друг друга в поле зрения. Если кого-то замочит, значит, она там.

— Лихо ты придумал, — проворчал кто-то. — Но делать нечего, поиграем в русскую рулетку. Погнали.

Они разбрелись и начали открывать все двери подряд, осматривая содержимое комнат, не заходя внутрь. Отчаянные парни, ничего не скажешь. Ведь я вполне могла бы сидеть в одной из комнат с пистолетом и всадить пулю в первого, кто откроет дверь. Забавный способ гонять адреналин в крови. Напротив моего окна тоже была дверь, и, когда парень с «узи» с шумом распахнул ее, я выстрелила ему в спину, рассчитывая, что в коридоре не поймут, откуда раздался выстрел. Так оно и случилось. Парень упал на живот, и из дыры в спине полилась кровь. Остальные четверо замерли в разных концах прохода, а затем бросились в мою сторону, прижимаясь к стене. Выучка у них была профессиональная, боевая. Подобравшись первым, Николай захлопнул ногой дверь и радостно констатировал:

— Попалась, мышка! Она в бильярдной!

— Ивану не повезло сегодня, — пробормотал Витек. — Глянь, насквозь прошила, сука! Эй ты, тебе конец, блядюга!!! — истошно провопил он, стоя сбоку от двери. — Бросай пушку и выползай оттуда!

— Вы покараульте, а я в подвал сгоняю, посмотрю, что там с нашими, — сипло проговорил Смельчак, и послышались его торопливые шаги.

— Что будем делать, командир? — спросил Витек. — В бильярдной ей негде спрятаться, только под столом. Может, откроем дверь и начнем поливать из всех стволов? Мне бы ее живой взять, курву…

— Сам выживи сначала. Нам бы сюда аппаратик полковника, мы бы ее быстро захомутали.

— Видать, не зря Олежкиной жене снилось, что его убивают, — хмыкнул Витек. — Только он-то как раз жив остался, а наши отдыхают.

— Ничего, за все заплатит, лярва! — зло процедил третий. — Надо ее обязательно живой взять, я сам с нее шкуру сдирать буду.

— Возьмем, братаны, не ссыте, — уверенно сказал Николай. — Сейчас туда шашку слезоточивую бабахнем, она сама к нам выйдет. Где у нас шашки?

— Головастый ты у нас, командир! — восхищенно проговорил Витек. — Я бы не додумался. Сейчас притарабаню парочку.

Он побежал по коридору, а с другого конца, со стороны подвала, примчался Смельчак.

— Полный улет! — задыхаясь, прохрипел он. — Псих живой, а трое наших в клочья! Непонятно, чем она их замочила, будто танк проехался! Кто она такая, Колян? Может, лучше рвануть отсюда, пока не поздно? Ты уверен, что она там, в комнате, а то потом окажется, что за этой шторой стоит, а? — и кивнул на штору, за которой я пряталась. — Не дури, Толик, здесь она. Витек за шашкой побежал, сейчас выкурим, и посмотришь на нее. А за шторой проверь на всякий случай.

Я напряглась, но Толик только усмехнулся:

— Что ж я, совсем уже спятил? Вон и Витек бежит…

Я стояла на подоконнике, не шевелясь и почти не дыша, в полуметре от них и терпеливо ждала, пока они сделают неправильный ход. Акира научил меня часами замирать без движения, словно кошка, которая в засаде подкарауливает добычу. Я могла это делать в любой, даже в самой неудобной позе, а однажды простояла не шевелясь на одной ноге с вытянутыми руками четыре часа.

— Сейчас она покувыркается! — довольно проговорил Витек, выкладывая из охапки на пол какие-то военные штуковины. — Держите противогазы. Я тут на всякий случай еще и нервно-паралитического действия захватил, если слезоточивый не поможет.

— Да что она, робот, что ли? — зло пробормотал Толик. — Куда от газа денется? Совсем уже из нее какую-то сверхбабу сделали!

— Не суетись прежде времени, надевай противогаз и будь наготове, — тихо сказал Николай. — Так, отойдите от двери, а то еще пальнет. Когда станет выходить, цельтесь по ногам или по рукам, но не убивайте, ясно? Я ее в кипятке сварю живьем.

— Кидай уже…

Трое в противогазах прижались к стене со стороны двери, а Николай, быстро приоткрыв ее, швырнул туда уже начинающую дымиться шашку и плотно затворил дверь.

— Через минуту должна выскочить, — уверенно сказал Толик, наставив на дверь автомат.

— Это точно, потому что через две минуты у нее глаза лопнут при такой концентрации. Эта шашка на полевые условия рассчитана, и то там люди с ума сходят, а тут маленькая комната, закрытое помещение, правда, командир? — словно убеждая сам себя, сказал Витек и посмотрел на часы.

— Сейчас посмотрим, — бросил уже ни в чем не уверенный командир, прислушиваясь к звукам за дверью. — Пока ничего не слышно. Подождем.

Прошла минута. Парни в напряженных позах стояли по бокам двери, выставив оружие. Из комнаты не доносилось ни звука. Я уже тоже начала от нечего делать прислушиваться — вдруг оттуда и правда кто-нибудь выскочит? Но все было тихо и спокойно, если не считать того, что происходило в душах этих парней.

— Она что, динозавр? — сипло спросил Толик.

— Динозавр бы давно выскочил, — уверенно проговорил Витек.

— Может, она подохла? — предположил кто-то.

— Иди проверь.

— Ага, все бросил и пошел!

— Тогда заткнись!

— Уже две минуты прошло. Коля, давай нервно-паралитическую кинем, чтобы уж наверняка? — несмело предложил Толик.

— Подождем. Такого просто не может быть. Если бы и подохла, то должна была сначала закричать от боли.

— Может, она не дышит совсем?

— Там дыши не дыши — газ везде сам пролезет, — объяснил Витек. — Колян, давай нервно-паралитическую, и пора закругляться.

Они зашвырнули в комнату еще одну шашку и опять стали ждать. Через пару минут Витек уверенно сказал:

— Все, братва! Там уже все живое давно бы растворилось как в серной кислоте. Толик, ты ее очень увидеть хотел, так иди глянь.

— А почему я? Пошли вместе.

— В дверь не пролезем, и потом, кто-то же должен прикрывать. Открывай дверь и иди, не бойся.

В маленькую прорезь, через которую я наблюдала за происходящим, мне было видно только то, что творилось прямо передо мной, у двери. Четверо парней стояли напротив меня, прижавшись к стене, по двое с каждой стороны двери, и громко переговаривались через противогазы. Я могла отдернуть штору и перестрелять их всех в одно мгновение, но ребята были хорошо тренированными, и оставалась вероятность, что кто-то успеет среагировать и выстрелит в меня. Я ведь отличная мишень, как портрет в оконной раме. Поэтому я ждала, когда они войдут в комнату, чтобы прикончить их сзади.

— Подождите, у меня появилась одна мысль, — вдруг сказал Николай, снимая противогаз. — Ничего не предпринимайте, я сейчас вернусь.

И скрылся из поля видимости. Что он еще задумал? Несомненно, он был самым умным.

и опытным из них и, судя по всему, старшим по званию, капитаном. У него хорошая интуиция, а значит, он самый опасный, тем более что прислушивался к ней в отличие от остальных.

— Вот тебе и сверхбаба, — пробубнил Витек. — Никогда еще таких не встречал, запугала нас до чертиков.

— Это все Колян нагнетает, — возразил Толик. — Надо было меня, а не Лелека за ней послать. Этот придурок только с зомбированными работать мог.

— У него на нее зуб был. Она ему в болевую точку так двинула, что целый час потом в себя приходил, на одно ухо слышать перестал.

— А она не из ЦРУ? Я слышал, там готовят таких.

— Хрен ее знает, все может быть. Ясно одно — она здесь не случайно и очень опасна.

Я не слышала и не видела, как он подкрался сбоку и одним рывком отдернул штору, за которой я пряталась. Вот так приехали! Я осталась стоять, как голая, с глупым выражением лица и пистолетом в опущенной руке, а на меня уже были нацелены четыре ствола и восемь пар сверкающих ненавистью глаз.

— Брось пушку, быстро! — яростно прошипел Николай, тыча пистолетом мне в лицо. — И не вздумай даже пошевелиться!

Мама родная! На какое-то мгновение мне даже показалось, что они от страха сразу начнут стрелять и изрешетят меня на проклятом подоконнике. Николай стоял сбоку, остальные у стены напротив, метрах в двух. Медленно разжав пальцы, я с застенчивой улыбкой на лице выронила пистолет на пол. В то мгновение, когда их глаза машинально опустились вслед за ним, я оторвалась от подоконника и пули прошили уже то место, где я только что стояла. Стекло разлетелось вдребезги, а я, упав сверху на Николая, одним ударом расцарапала ему глаза, чтобы он ничего не видел — на большее времени не было, — и клубком метнулась под ноги двоим, стоявшим ко мне ближе. Я, конечно, сильно рисковала, уже зная, что свою жизнь они почти не ценят и вполне могли стрелять в своих товарищей, лишь бы убить врага, но в суматохе чего не бывает? И третий, слава Богу, перестал стрелять. Этого было достаточно, чтобы, вынырнув за их спинами, я смогла вонзить указательные пальцы обеих рук в мягкие точки у основания их затылков. Они умерли мгновенно и, падая, прикрыли меня своими телами. Третий опомнился и начал палить из своего скорострельного автомата по трупам. Лежа под трупом Витька, вздрагивающим от прямых попаданий, я подхватила его пистолет и всадила всю обойму в противогаз стрелявшего. Это был смельчак Толик. Я надеялась, что перед смертью он успел рассмотреть меня как следует, о чем так мечтал. Отшвырнув пушку, я начала выбираться из-под тяжеленного амбала, и тут мне на голову сзади обрушился страшный удар. Все померкло, яркие звезды брызнули фонтаном и погасли, череп словно раскололся пополам, и я… увидела себя сверху.

…Вытирая залитое кровью лицо рукавом рубашки, надо мной стоял Николай, сжимая в руке пистолет. Его колотила крупная дрожь, словно он очень замерз и никак не мог согреться. Вокруг растекалось море крови, и в нем лежала я, выглядывая наполовину из-под продырявленных трупов двоих атлетов. Третий лежал чуть в стороне. Глаза мои были закрыты, а из головы, пачкая прекрасные светлые волосы, красной струйкой сочилась кровь. Боже, как я была хороша в тот миг! Жаль только, что без сознания. Интересно, добьет он меня или нет? Николай сунул пистолет за пояс, наклонился, отбросил тела, ухватил меня под мышки и потащил куда-то по коридору в сторону лестницы. Ничуть не заботясь о том, что мне, может быть, больно или я покорябаюсь о грубые ступеньки, сволок меня в подвал и — мимо трупов и комнаты с клетками — занес в небольшую комнату с ванной черного цвета. Все стены были забрызганы какой-то гадостью, в углу стоял унитаз, а рядом пустые пятилитровые бутыли в ящиках с опилками. Не нужно много ума, чтобы догадаться, что именно здесь Лелек любил устраивать кислотные аутодафе для неудачливых пациентов полковника. Бросив меня на пол, капитан связал мне руки и ноги проволокой и вышел. Эх, если бы астральное тело могло помочь физическому и развязать проклятые путы! Так нет, не может! Надо возвращаться…

…Я открыла глаза и увидела себя лежащей на грязном полу в забрызганной какой-то гадостью ванной комнате. Стояла страшная вонь, но я не могла заткнуть нос — руки и нога были крепко связаны и стянуты за спиной между собой. Взглянув на пустые бутыли, я поняла, что Николай отправился к машине, где в багажнике лежала еще одна, как он говорил, полная, и жить мне осталось недолго. Напрасно он оставил меня одну. Чудовищным усилием я вывернула свои кости, едва не порвав кожу, изогнула суставы в противоестественную сторону и сложилась наоборот, в результате чего руки оказались около узлов на ногах, а жизнь сократилась на несколько лет, учитывая количество потерянной при этом энергии. Вывернутыми руками я распутала стягивающую все тело проволоку, а потом уже освободила все остальное. Отбросив обрывки, я почувствовала себя свободной и подняла голову. Да что же это такое, в конце-то концов, я что, зря мучилась?!

На меня глядело дуло пистолета, зажатого в крепкой руке Николая. Бледный и растерянный, с окровавленным лицом без век, он стоял в коридоре и через открытую дверь ошеломленно смотрел на меня.

— Я почувствовал что-то и вернулся, — сипло проговорил он. — Не могу поверить, что ты это сделала. Только не шевелись, а то мне придется тебя убить.

— Чего же ты ждешь?

— Хочу помучить.

— Так начинай, будь мужчиной.

— Заткнись, не соблазняй. Я хочу поговорить с тобой. Скажи, ты могла бы вот сейчас, в таком положении, меня убить?

Прикинув расстояние и ситуацию, я виновато кивнула:

— Наверное. Ты даже бы не понял, как.

А зачем тебе это?

Он отодвинулся подальше, достал из-за пояса еще один пистолет и нацелил на меня.

— Так-то лучше, — пробормотал он, не сводя с меня растерянных глаз. — Давай по-хорошему, Мария. Я все равно тебя прикончу, правда, придется обойтись без мук, но это ничего, переживу как-нибудь, свыкнусь. Только, ради Бога, не шевелись, умоляю. Давай поговорим.

Я пожала плечами и отвернулась.

— Скажи мне, кто ты такая? Исповедуйся перед смертью.

По отрешенности в его глазах я догадалась, что он меня все-таки убьет, что бы я ни говорила. Из сидячего положения прыгнуть на четыре метра можно, но, пока буду лететь, он успеет хотя бы раз выстрелить, и мне конец. Допрыгалась. Надо было тогда задержаться на долю секунды, нажать посильнее и совсем выдрать ему глаза, а я только срезала веки и поцарапала щеки. Теперь он уже ученый, не ошибется и не станет раздумывать ни мгновения. Камикадзе сел на торпеду, догнал корабль, врезался в него, но допустил маленькую оплошность — забыл вкрутить детонатор…

— Какая тебе разница, Коленька? — устало проговорила я. — Все равно не поймешь.

Он медленно опустился и сел на пол, прижавшись спиной к. стене. Так мы и переговаривались через порог: он в коридоре, я в ванной.

— Почему не пойму? Я многое повидал в своей жизни и не считаю себя дураком. Но ты — это что-то иное, запредельное, что ли. Кто тебя научил всему этому? Знаешь, у нас в деревне была кошка… Ее даже собаки боялись. Вроде маленькая, обычная с виду, рыжая такая, как ты вот, а зверюга страшная. Гусей и индюков загрызала. Жила где-то в заброшенном сарае, днем спала, а по ночам охотилась после того, как хозяин умер. Никого к себе не подпускала. Однажды поросенка загрызла до смерти, а он раз в десять больше ее был, представляешь? Так люди собрались и пошли ее ловить всем миром, чтобы живность не переводила. С ружьями, вилами, лопатами, топорами… Сарай окружили так, что и муха не проскочит, а заходить внутрь боятся. Один мужик с ножом и вилами пошел ее шугануть и там и остался — она его загрызла. Кричал дико, как безумный, а все равно никто на помощь не пришел — у всех волосы дыбом встали от ужаса. Потом, когда поняли, что мужик мертв, потому что на крики не отзывался, то решили сарай поджечь и спалить вместе с кошкой. Двери кое-как закрыли, соломой обложили и подожгли. И стоят, ждут. Как все занялось, она, видать с разбегу, лбом прошибла фанеру в окошке и выскочила, уже обугленная вся, дымящаяся. На нее человек десять сразу набросились, навалились, чтобы не убежала, так пятеро калеками на всю жизнь остались, кто без глаза, кто без носа. Она крутится, визжит, ее хрен ухватишь, и царапается когтями, кусается, стерва. Потом кто-то лопатой ей по голове попал, и она свалилась. Так ее топтали, вилами тыкали, а потом в огонь бросили. И что ты думаешь? Выползла! Известно, что кошки живучие твари, но не до такой же степени! Остановилась перед людьми, а те аж шарахнулись от нее — такой ужас вызывала. Посмотрела на них, мяукнула, словно простила, повернулась и сама в огонь прыгнула. Так и сгорела… Я это к чему рассказываю: ты мне чем-то ее напоминаешь.

— А когда это было?

— Если точно, то двадцать три года назад, на девятое мая, как сейчас помню. Я тогда еще пацаном был, смотреть ходил.

Мне стало не по себе. Акира говорил, что все люди в прошлых жизнях были когда-то животными и могут ими стать в следующих жизнях. Каждый человек чем-то похож на какое-то животного или птицу и внешне, и даже характером. И меня, и моих братьев отец подбирал именно по этим признакам, различимым для него одного, чтобы легче было развивать в каждом того, кем он уже был когда-то. И мы действительно чем-то напоминали зверей, которых отец воспитывал в нас. Меня вот только немного цвет волос подвел. Но самое странное — совпадение это или нет, — родилась я ровно двадцать три года назад, в День Победы…

— А почему ты спрашиваешь?

— Да так, интересно просто, — тихо ответила я. — Знаешь, ты лучше меня убей, не рискуй.

— Странная ты девушка. Вроде красивая, умная…

— Красота дана женщине, чтобы скрывать демона, который находится у нее внутри, Коленька. Правда, ко мне это относится в меньшей степени, чем к другим.

— Это точно, иной раз заглянешь в душу женщины и ужаснешься, столько там всякого дерьма. Так ты сама по себе или работаешь на кого?

— Слушай, давай кончать эту бодягу, я писать хочу, умираю. Так что мне придется пошевелиться.

— Дай слово, что ничего не выкинешь.

— А ты поверишь?

— Не знаю… Да.

Я поднялась и подошла к унитазу.

— Может, хоть отвернешься?

— Извини, хотел бы, да не могу даже глаза закрыть — век нет. Валяй.

Сделав свое дело, я села в прежнюю позу.

— Знаешь, мне почему-то не хочется тебя убивать, — задумчиво проговорил он. — Хоть ты и всех моих друзей положила, почитай, всю нашу контору разворошила, а злости на тебя нет. Я тебя сначала ненавидел, потом боялся, а теперь уважать начал. Тебе цены нет, ты в курсе? Витек был прав, когда говорил, что я на тебя глаз положил. Сам себя не пойму, но это так. Мне почему-то хочется, чтобы рядом со мной такая вот женщина была. Я ведь уверен, что ты и любишь, как дерешься, — так же страстно и неистово. И еще уверен, что вот прикончу тебя, а потом всю жизнь жалеть буду, потому что уже никогда такую не встречу. А если не прикончу, ты меня или сама убьешь, или ментам сдашь. Я ведь никакой не гэбэшник, вернее, был им когда-то, а теперь обыкновенный бандит. Так что мне делать, Мария?

— Прежде чем ответить, я должна разобраться со своей совестью — она мной командует. Ты мне тоже чем-то нравишься. А веки потом пришить можно. Но не советую пока меня отпускать. После того, как вы тут людей кислотой обливали, я тебя в покое не оставлю.

Мы помолчали.

— Я ведь не обливал, — тихо заговорил он. — Хотя, ты права, понатворил я много

всякого. Я совесть-то давно в себе приглушил, чтобы не мешала бабки зарабатывать.

— Ничего, после смерти она тебе еще задаст жару, там от нее уже не спрячешься. Будет тебя на медленном огне жечь, а исправить что-то уже не сможешь, поздно будет.

— Ты в Бога веришь, что ли?

— Не в Бога, а в совесть. У меня храм внутри находится, и я частенько туда хожу молиться и исповедоваться.

— Ты меня все больше поражаешь, Мария. Может, дашь мне шанс? Я, честно говоря, всегда хотел быть таким, как ты, но не знал, как это сделать, учителя хорошего не было. Наверное, у каждого человека должен быть свой Учитель в жизни. А у меня был полковник.

— Вставай и убирайся, — я отвернулась. — Быстрей, пока не передумала и тебе не пришлось меня убить.

Наступила тишина. Через какое-то время он тяжело поднялся и сказал:

— Как тебя найти? Я хочу доказать тебе и себе, что мне обрыдла такая жизнь и что… мне нужна ты. Скажи, или я пристрелю тебя, а потом себя, — голос его дрогнул.

Не знаю, зачем, но я назвала ему адрес конторы. Что-то он затронул во мне своими словами, и как-то уж слишком настойчиво кричала во мне интуиция, чтобы я поступила именно так. Он ушел, сказав, что оставит мне машину и отпустит охранников у ворот. Умывшись и приведя себя в порядок, я отпустила психа, так и просидевшего все время в открытой клетке, на все четыре стороны, причем пришлось буквально выгонять его на свободу пинками. Затем села в черную «Волгу» и поехала в Москву. За деревьями уже всходило солнце…

 

6

Несмотря на жуткую рань, в кабинете босса сидели он сам, профессор Кох и Валентина. Увидев меня, она всплеснула руками и вскричала:

— Батюшки, живая! — и бросилась меня обнимать. — А мы уж и не чаяли, ей-Богу! Ерофей Иосифович нам знакомого гробовщика присоветовал уже. Говорит, большой мастер…

— А он что здесь делает? — Я упала в кресло. — Валенька, принеси мне водки, да побольше.

— Опять начинается, — проворчал Родион.

— Я — камикадзе, мне положено, — устало проговорила я. — Извините, но мне очень плохо, босс.

— А камикадзе уже не нужен! — радостно возвестил профессор.

— Как?!

— Пока вы неизвестно где пропадали, Родион Потапович все выяснил, и я выплатил ему обещанный гонорар!

Валентина принесла большую рюмку водки с бокалом холодной фанты, и я сразу опрокинула все это в себя. Внутри немного потеплело, я закурила и приготовилась слушать.

— Помнишь, я говорил тебе про своего

однокурсника, который работает в ФСБ? — важно начал босс, попыхивая трубкой. — Вчера, когда уважаемый профессор примчался сюда и сообщил, что видел, как тебя увозили на машине какие-то люди, я позвонил этому однокурснику. Я же думал, что это их люди следили за профессором. Оказалось, что нет. Они как раз недавно вышли на след преступной банды, состоящей из бывших сотрудников КГБ. Уволившись, они прихватили с собой парочку экспериментальных аппаратов из секретных лабораторий, а потом начали выслеживать ученых, занимающихся этой проблемой, и требовать от них якобы от имени государства, пользуясь фальшивыми документами, продолжения исследований. Они использовали эти аппараты в нескольких сектах, заставляя зомбированных людей переписывать на них квартиры и отдавать последние деньги. Но этого им было мало, они хотели заполучить биогенератор. В ФСБ работает специальная группа ученых… Так вот, они конкретно доказали, что такой совершенный биогенератор в наше время создать практически невозможно — проще нанять экстрасенса. На спутнике нет и не было никакой психотронной пушки, а повышенный биофон наблюдается в конце каждого столетия во всех мегаполисах с большой плотностью населения. К сожалению, Ерофей Иосифович был не в курсе этих исследований, так как давно уже на пенсии вместе со своими коллегами, и принимал теоретически возможное за реальную действительность. В данный момент ФСБ проводит операцию по захвату той самой банды, а мы сидим и ждем известий о твоем освобождении. Но, как видно, операция прошла успешно. Я даже готов принять от тебя благодарность за спасение, — он скромно потупил взор.

Я открыла было рот, но тут на столе зазвонил телефон. Босс тут же схватил трубку и стал слушать. Лицо его начало вытягиваться, глаза за очками удивленно заморгали, он поблагодарил кого-то, дослушав до конца, бросил трубку и растерянно произнес:

— Странно, однокурсник говорит, что они опоздали. Кто-то уже расправился с ними, причем очень жестоко. Они размещались на двух загородных дачах. На одной из них вообще никого не оказалось, хотя, по всем сведениям, там должен был быть бывший полковник КГБ, главарь этой банды, с охраной, а на другой нашли лишь море трупов, пустые клетки и тару из-под концентрированного раствора серной кислоты, которой, по всей видимости, уничтожали людей, заметая следы. Однокурсник утверждает, что все убитые — члены той банды и понесли хоть жестокое, но вполне заслуженное наказание. Я понимаю, Мария, что ты не могла, естественно, этого сделать. Но тогда кто? И вообще, как ты выбралась и что произошло?

Я опять открыла рот, чтобы соврать что-нибудь, но с улицы послышались громкие и настойчивые сигналы автомобиля.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Валентина. — Еще и семи часов нет.

— Забыла? Мы работаем круглосуточно, — напомнила я. — Идем, посмотрим. Наверняка это связано с биогенератором.

Мы всей гурьбой вывалили на улицу, и я опешила. У ворот стояла белая «Волга», за рулем которой, с расцарапанным лицом, в темных очках, весь окровавленный, сидел Николай. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, с заклеенным скотчем ртом угрюмо сидел связанный полковник с разбитой лысиной. Сзади понуро сидели еще трое тоже связанных по рукам и ногам амбалов, включая Олега. Все-таки сон его жены оказался вещим.

— А вот и тот, кто убил всех бандитов и захватил главаря, по всей видимости, — пролепетала я, чувствуя, как сердце наполняется радостью, а мадам Интуиция стоит комком в горле и довольно щебечет: «Ну что я тебе говорила, а?»

…Прощаясь, профессор Кох наклонился ко мне и прошептал:

— Вы не хотите принять участие в поисках того экстрасенса, который терроризирует Россию? Мы хорошо заплатим.

— Благодарю, но я полагаю, что в ближайшее время у меня найдутся дела поважнее, — и я посмотрела на серьезное лицо Николая, которого, пообещав нам учесть его последний поступок, милиционеры усадили в отдельную машину. — И вообще мне срочно нужен отпуск…