— Извините, босс, но я отказываюсь от этого дела, — твердо говорила я час спустя у него в кабинете. — Вот оставшиеся «жучки» и деньги. Пусть Валентина, если хочет, охмуряет этого клиента, или вы сами соблазняйте — мне все равно. И умоляю, не нужно вопросов. Он внимательно смотрел на меня поверх очков и не говорил ни слова, пока я вытряхивала дрожащими руками из сумочки аппаратуру слежения и делала свое заявление. Мне было неуютно под его колючим взглядом, я понимала, что рискую утратить работу, но терять достоинство и вспыхнувшую так некстати во мне симпатию к подследственному хотелось еще меньше. Пересчитав микрофончики, он вздохнул и произнес:

— Значит, сердечная травма на производстве. Валентина была права.

Мне хотелось убить его за прозорливость и обыденность тона, с которой он произнес эти слова, наполненные для меня совсем не обыденным смыслом, но я лишь отвернулась и села на стул, где обычно сидели клиенты.

— Но ты хоть что-то узнала? — Он пытливо посмотрел на меня.

— Да, узнала, — сухо ответила я. — Он не способен себя защитить.

— Это все?

— Нет. Похоже, он попал в беду и дома уже не объявится. За нами был «хвост», но… мы от него оторвались.

В его глазах мелькнуло что-то вроде недоверия, он хмыкнул:

— Уж не с твоей ли помощью? Впрочем, это уже не важно. Даю тебе три дня отпуска за свой счет. Убирайся отсюда и лечи свою травму. Могу, кстати, посоветовать хорошего специалиста.

— Какого еще специалиста? — опешила я.

— По любовным отворотам. Быстро и легко снимает чувственную зависимость. С гарантией, между прочим. Не желаешь?

— Вы что, хотите лишить меня последней радости в жизни? — гневно воскликнула я, вскакивая с места. — Обращайтесь к нему сами, может, он вернет вам хоть какие-нибудь человеческие чувства! Правда, я сомневаюсь в этом!

Слезы брызнули из моих глаз, и я быстро пошла к двери, чтобы не видеть этого сухаря, который только осуждающе качал головой, печально глядя на меня. Хлопнув дверью, я выбежала из будки и помчалась домой, поклявшись больше не переступать порога этой ненавистной конторы. Пусть все катится к черту!

Дома я рухнула на новую тахту, купленную недавно взамен поломанной, и разрыдалась. Сердце мое разрывалось на части от непереносимой боли, я проклинала себя, свою дурость и жестокую судьбу, которая свела меня с Сергеем Борисовичем таким несуразным образом. Где теперь его искать, куда он подался и что вообще обо мне думает? Да и что я скажу, если найду его: здрасьте, я за вами шпионила? Нет, только не это! Он будет презирать меня, коварную, недостойную, в его красивых печальных глазах будет играть насмешка, а этого я не перенесу. Что ж, поделом мне, за что боролась, на то и напоролась!

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем слезы мои иссякли, буря в душе стала утихать и я начала более-менее ясно соображать. Уже стемнело, когда я достала из холодильника бутылку мартини, налила себе полный бокал и залпом опрокинула, чтобы остудить пылающее сердце. Закурив сигарету, я уселась на тахту и стала размышлять. Желание снова увидеть Сергея пересиливало все остальное, но я заставила себя трезво проанализировать имеющиеся факты. Для начала вспомнила слова бандита: «Что ж ты, Жучара, не останавливаешься, когда тебя просят?» «Жучара» в той ситуации могло означать лишь одно: Жуков Сергей Борисович. Они его знали, и он знал, что нужно остановиться. Но, видимо, не хотел, чтобы я, дубина стоеросовая, увидела его в компании с этими бандитами. Он понимал, что его ждет за неповиновение, однако и словом не обмолвился со мной, когда пытался от них удрать. Боже, наверное, он и вправду в меня влюбился, если рисковал жизнью ради сохранения своего лица в моих глазах! Какая же я дура! Еще и ключ вытащила! Нет, так все оставлять нельзя. Нужно срочно исправлять положение, иначе этот поступок повиснет на моей совести тяжким грузом и мне будет трудно дальше передвигаться по жизни. Господи, прости мою грешную душу! Аминь!

Хлопнула дверь, пришла Валентина и сразу постучалась ко мне.

— Машуля, ты дома?

Открыв, я волчицей глянула на нее и буркнула:

— Чего тебе?

— Батюшки, да на тебе лица нет! — воскликнула она и сочувственно провела рукой по моей пылающей щеке. — Как же тебя так угораздило-то? Он что, так хорош, этот твой директор?

— Оставь меня в покое! Иди к своему Родиону и корми его плюшками, а меня не трогай!

Я попыталась закрыть дверь, но она удержала ее, вскричав:

— А по морде не хочешь? Ишь, завелась! Я тебе не босс, я тебя и отшлепать могу, мать твою! А ну выкладывай, что у тебя там, или я сама из тебя это выжму! — и грозно пошла на меня.

Я испуганно попятилась, пока ноги мои не наткнулись на тахту и я не села. Она опустилась рядом, прижала меня к себе и, погладив по голове, как маленькую девочку, зашептала:

— Бедная ты моя, горемычная, не расстраивайся, переживешь как-нибудь…

— Нет!!! Это я во всем виновата! Из-за меня он попал в беду, и я обязана его спасти!

—Так какого ж хрена ты тут сидишь? — удивленно спросила она. — Беги, спасай! А то я с тобой потом на его могилу плакать ходить не буду.

— Но я не знаю, где его искать! — всхлипнула я, уткнувшись ей в грудь.

— Подумаешь, делов-то, — она опять начала гладить меня по голове. — Я подслушала, как Родиоша по телефону с кем-то разговаривал про твоего директора.

— И что? — с надеждой спросила я, уставившись на нее.

— Ну, ему сообщили, где он может сейчас быть.

— Так что ж ты сразу не сказала?! — накинулась я на нее с кулаками.

— Легче, легче, красавица, мне твои приемчики не страшны, — добродушно усмехнулась она. — Ты ж не спрашивала.

— Говори! — прорычала я.

— А ты Родиону не проболтаешь?

— Вот те крест! — Я перекрестилась.

Она вздохнула и небрежно произнесла:

— В Крылатском он, на велотреке где-то. Там у него дружок работает. Суленцов фамилия, тренер.

— Валька, я тебя обожаю! — бросилась я целовать подругу.

— Ладно уж, беги, пока его не прикончили. Только Родиону ничего не говори, а то он меня выгонит.

…Громада велотрека высилась передо мной в темноте, поблескивая огнями окон. Вокруг сновали какие-то люди, отъезжали машины. Я была в джинсах, топике и боевых туфлях на босу ногу. В сумочке на всякий случай лежал набор универсальных отмычек, подаренный Родионом после первого дела, и маленький фонарик-ручка. На сердце было тревожно. Окинув взглядом эту крепость с миллионом дверей, я направилась к ближайшей, возле которой стояли охранники. Двое дюжих молодцов тут же загородили мне дорогу и зычно промычали:

— Пропуск есть?

— Да на кой он мне? — улыбнулась я. — Я сама по себе. Пришла в секцию записываться по объявлению. К Суленцову.

Они удивленно переглянулись, и один другого спросил:

— Что, Сулейман уже мелочь сшибать начал?

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Мне ничего не говорили. Может, и начал, мое какое дело…

— А ты хоть на велосипеде ездить умеешь? — усмехнулся первый, с интересом разглядывая мои формы.

— Если б умела — не пришла бы, — скромно ответила я. — Извините, я, кажется, уже опаздываю. Не подскажете, как его туг найти, в этих казематах?

— Как войдешь, сверни направо и по длинному коридору до конца, потом налево, и еще раз налево, через вестибюль в аппендикс и там спросишь сто четвертую комнату. Поняла?

— Конечно! — Я весело помахала им ручкой и вошла в здание.

Длиннющий лабиринт с множеством дверей и ответвлений шел, видимо, вокруг всего велотрека, и конца ему не было видно. Здесь можно было легко заблудиться, стоило только завернуть в боковой проход и пройти минуты две с закрытыми глазами. Но я не сворачивала, а шла указанным маршрутом, думая о том, как отреагирует Сергей на мое появление здесь. Интересно, обрадуется или разозлится? Скорее удивится и прогонит. Спросит, как я его отыскала, а что я ему скажу: что детектив, ищейка и пришла по следу? А, ладно, как-нибудь выкручусь, главное, чтобы он был у этого Суленцов-Сулеймана. Если зарабатывать деньги ведением спортивной секции считается здесь мелочью, то какие же бабки они гребуг на других поприщах? Интересно, как могут спортсмены крутить большими деньгами? Откуда они у них? Это же не шоу-бизнес и не продажа алкоголя…

Сто четвертая комната оказалась запрятанной в самом дальнем и темном углу путаных коридоров и переходов, но я ее нашла. Обычная, крашенная белой краской деревянная дверь с табличкой «Суленцов В. Г.» предстала передо мною в полумраке. Из-за нее не раздавалось ни звука, как из-за других дверей поблизости. Коридор был пустынным. Я робко постучала и придала своему личику виноватое выражение. Сердце мое забилось в волнении перед встречей с Сергеем. Но никто даже не заматерился оттуда, чтобы прогнать меня прочь. Я снова постучала, на этот раз настойчивее. Опять тишина. Она мне не понравилась. Что-то отвратительное заскребло на душе, и я поняла, что это интуиция зашевелилась во мне, проснулась наконец несчастная лежебока и теперь подсказывает, что тут не все в порядке. Где же она была, лентяйка, когда я ключ зажигания вытаскивала?

Оставив разборки с ней на потом, я толкнула дверь. Заперто. Оглянувшись, я вытащила из сумочки отмычки и начала колдовать над английским замком. Как это англичане, которые кричат на каждом углу, что их дом — это крепость, умудрились придумать такие убогие и примитивные замки? Их же пальцем открыть можно! Какая там крепость с такими замками? Смех один. Вот наш, русский амбарный замок — это вещь, кладезь народной мудрости и символ неприступности хозяйских закромов. Его, правда, тоже гвоздем открыть можно, зато один вид чего стоит!

Тихонько приоткрыв дверь в темную комнату, я опять прислушалась и, собравшись с духом, юркнула во тьму, закрыв дверь за собой на замок. Серый квадрат окна отбрасывал слабый свет на стоявшие у стены столы, заваленные каким-то хламом, компьютерами и телефонами. Сбоку высился черный офисный шкаф. Я включила фонарик. Тонкий лучик скользнул по стульям, паркетному полу, поднялся к столам, пошарил по стенам и наткнулся на еще одну дверь, приоткрытую наполовину. Там тоже было темно. Осторожно, чтобы не споткнуться и не наделать шума, я двинулась туда. Там оказалась комнатка поменьше, с диваном, креслами и холодильником. Я все внимательно осмотрела, каждый уголок и промежуток между мебелью и, только после этого, убедившись, что трупов нет, приблизилась к лежащему на диване лицом вниз чьему-то телу, которое заметила сразу же, как вошла. Это явно был не Сергей, судя по росту и одежде, поэтому я и не бросилась сразу к нему с криком: «Милый, что с тобой, не умирай, пока не простишь меня, непутевую дуру!»

Повернув тело на бок, я осветила лицо. По нему, видать, здорово прошлись чем-то тяжелым — кровавое месиво, незнакомое и страшное. Присмотревшись, я заметила, что кровь в уголке разбитых губ вздувается маленькими пузырьками. Значит, он жив! Уложив его на спину, я пошарила по карманам рубашки и нашла пластиковую карточку, которую обычно вешают на воротник прищепкой. На фотографии был довольно приятной наружности молодой человек с зачесанными назад волосами. Глаза его смотрели задорно и открыто, видимо, в момент, когда его фотографировали, у него был повод радоваться жизни, чего не скажешь сейчас. Он был без сознания и почти не дышал. Если бы не пузырек воздуха, я бы решила, что он покойник, и ушла бы несолоно хлебавши. На карточке было указано, что он — Суленцов Виктор Геннадиевич, заслуженный тренер РФ. Видимо, его пытали эти сволочи, чтобы узнать, где прячется Жук, как я мысленно прозвала Сергея. Надо было привести его в чувство и спросить о том же самом, иначе мне уже никогда не найти моего возлюбленного. Других зацепок не было.

Плеснув ему в лицо воды из графина, я начала трясти его за окровавленную одежду. Бить по уже разбитым щекам мне не хотелось. Через минуту парень застонал. Я снова подлила водички. Он издал недовольный хрип, вырвавшийся изо рта вместе с кровью, и открыл слипшиеся глаза.

— Витя, где Жуков? — тихо спросила я, освещая фонариком свое лицо, чтобы он меня видел. — Не умирай, я помогу тебе и ему, только скажи, где он, слышишь?

Он слабо хлопал веками, губы его подрагивали, то, что осталось от носа, жутко шевелилось и кровоточило. Ему наверняка было очень больно. Разорванная в клочья когда-то белая рубашка почти не скрывала страшных ран на всем теле, словно его пытали раскаленными прутьями и вырывали ребра плоскогубцами. Жизнь стремительно улетучивалась из бедняги, как воздух из проколотого шара, но я не знала, где отверстие, чтобы заткнуть его и остановить этот губительный процесс. Мне нужны были сведения, а не хладный труп.

— Витя, постарайся что-нибудь сказать, умоляю тебя! — горячо прошептала я, склонившись над ним. — Ты сказал им, где Сережа? Если да, то моргни, слышишь!

Заплывшие глаза его казались совсем малюсенькими. Сверкая как угольки в темноте, они смотрели на меня с невыносимой болью и страданием. Потом веки дрогнули и закрылись. Значит, эти изверги все знают, а я— нет?! Я заспешила:

— Миленький, постарайся выговорить, где он, пожалуйста! Они же его убьют, как тебя! Ну же!

Я чувствовала себя варваром, измывающимся над умирающим человеком, но он все равно умирал, а я должна была спасти хотя бы Сергея. Пересилив свои чувства и жалость, я попробовала приподнять его голову, но он громко застонал, и я опустила ее обратно. Открыв глаза, он зашевелил губами, но ничего не вырвалось из перебитого горла, как я ни прислушивалась. Наконец послышалось что-то членораздельное, и я с трудом разобрала:

— В… подвале… внизу… склад…

Он издал предсмертный хриплый вздох, и душа оставила несчастного, вырвавшись на свободу. Тело его обмякло, дыхание прекратилось и уже не пузырилось у рта. Верный друг исполнил свой долг до конца и отошел в мир иной с чистой и спокойной совестью. Теперь, видимо, будет сверху наблюдать за моими действиями и рвать на себе волосы, что не может уже ничем помочь, ибо невидим и неосязаем его бессмертный дух, витающий в воздухе.

Закрыв ему глаза, я выключила фонарик и поднялась, чтобы уйти. И тут в первой комнате загремели замком, и она открылась. Я быстро спряталась за диван.

Их было двое. Войдя, они сразу включили свет, и один недовольно пробурчал:

— Похоже, она заблудилась или сбежала, сучка.

— Сбежать она не сможет, — уверенно проговорил второй, и его голос показался мне знакомым.

— Ее теперь караулят на всех дверях. Хорошо, что Квелый мне позвонил, додумался, а то бы влипли.

— Кто она такая, эта девка? — спросил первый, разбрасывая какие-то вещи по комнате. — Откуда она вообще взялась?

А хрен ее знает! — раздраженно процедил второй, и я наконец поняла, что это один из тех, кому я чистила физиономию после гонок. — Сказала, попутчица. У меня чуть мозги домой не полетели, когда она мне чем-то заехала. Я так и не врубился, падла. Слону на моих глазах руку переломила, курва. — Он заскрежетал зубами, и у меня мурашки побежали по коже и похолодела спина, я пригнулась ниже, скрючившись в дулю за диваном. — Я так понял, что Жучара ее нанял для защиты. Она, сука, знала, что делает, когда, видать, приказала ему остановиться. Мы уж не чаяли догнать, думали, что все, улетел наш голубь, а они вдруг остановились, и она как начала выступать… Во, вишь, шишак какой здоровенный? — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Попадись она мне только — сам ноги повыдергаю!

— Ладно, остынь, Рома. Иди проверь Сулеймана, а то, может, дышит еще. А я буду звонить.

Бандит громко засопел и вошел в комнату, где лежал труп. Душа у меня ушла в пятки, и я затаила дыхание. Загорелся свет, бандит подошел к дивану, за которым я сидела, наклонился так, что я услышала, как неровно он дышит, и громко сказал:

— Готов жмурик! Хороший был парень, долго держался, падла.

— Алло, милиция? — послышался голос из другой комнаты. — Приезжайте быстрее, у нас тут человека убили!.. Да, тренера нашего на велотреке в Крылатском… Да, кажется, знаем, кто это сделал… К нему какая-то девушка приходила за пятнадцать минут до этого, а теперь ее нет и тренер мертв… Нет, все выходы перекрыты, она не сможет выйти… Моя фамилия? Ветренёв, Алексей Палыч, да, работаю здесь менеджером. Хорошо, ждем.

У меня все опустилось. Эти сволочи решили меня подставить! И ведь у них получится, если я не выберусь отсюда!

Рома уже вышел и теперь сопел рядом с Алексеем, подонком, в первой комнате. Видимо, решили дожидаться милицию здесь, чтобы сдать труп с рук на руки, а заодно и меня. Ведь рано или поздно они обязательно обнаружат меня в моем ненадежном укрытии. Потихоньку, стараясь не шуметь, я стащила по очереди свои туфли и на цыпочках подобралась к двери. Опустившись на пол, осторожно выглянула и увидела, что тот, кому я попала в висок, Рома, роется в шкафу, стоя ко мне боком, а другой, постарше и худощавее, сидит за столом спиной ко мне и рассматривает какие-то бумаги. По полу были разбросаны книги и бланки, наверное, создавали видимость борьбы. Я встала, прячась за стеной у косяка, и простонала.

— Эй, ты что, Роман, — удивленно воскликнул Алексей, — он там жив еще?!

— Не может быть, — обалдело протянул тот и быстро потопал в мою сторону. — Был же мертв, как мой прадед!

Только-только его шишка высветилась в поле моего зрения из-за двери, я, держа туфлю за носок высоко над головой, опустила ее каблуком на многострадальную голову бандюги. Что-то хлюпнуло, чавкнуло у него в башке, он повернулся ко мне удивленно, и ужас отразился в его быстро гаснущих глазах, когда они встретились с моими, кошачьими. Одним гадом на земле стало меньше. Выдернув из его черепа шпильку, я замерла, глядя на медленно падающий к моим ногам труп. Другой даже ничего не понял и остался сидеть. Когда Рома с шумом свалился, он только спросил, не оборачиваясь:

— Ну, что там, добил?

Роман по понятным причинам не отвечал. Из головы его быстро струилась кровь, заливая паркетный пол. Я потихоньку вошла в комнату и встала за спиной у ничего не подозревавшего товарища, занеся окровавленную туфлю над его лысеющей головой.

— Ну что замолк, Роман? — недовольно рявкнул тот. — Сейчас уже менты прикатят! —

И повернулся. Что уж он там подумал — не знаю, только глаза его расширились, замерев на туфле, и он облизнул вмиг пересохшие губы, видать, понял, что Роман убит.

— Где Жуков, быстро говори! — процедила я, взмахнув своим страшным, окровавленным оружием.

Он дернулся, скривившись от ужаса, и пролепетал:

— Н-не знаю, честное слово… С-сейчас м-мил-лиция приедет…

— Где он?!

Он закрыл лицо руками и завизжал, словно поросенок:

— Не знаю!!! Отпусти!

— Тогда говори!

— Не знаю, сказал!

У меня не было времени выслушивать длинные речи. Не так уж и легко заставить заговорить здоровенного мужчину, если он этого не хочет. Вон Суленцова они почти в клочья разорвали для этого, а что оставалось делать мне? Времени на пытки не было, да я и не мастерица по этой части. Мне нужно было что-то быстрое и эффективное. Придется действовать их же методами и прибегнуть к варварству — так для бандитов привычнее. По-хорошему они все равно ничего не понимают. Щелчком потайной кнопки в подошве выпустив из носка длинное лезвие, я ткнула ублюдка кулаком в живот, чтобы он открыл лицо, и тут же приставила пику к широко открытому от ужаса глазу.

— Говори или ослепнешь! — процедила я.

Он мелко затрясся, побелел как мел и пролепетал:

— В подвале! Ты его не достанешь, он уже у нас! Там вся братва сидит!

— Где?! — Я вдавила кончик острого лезвия в нижнее веко. Потекла кровь.

— Не надо, не трогай! — застыл он на стуле. — Все скажу! Прямо под нами, во втором уровне, около склада. Ты все равно туда не пройдешь, сука!

— А это мы посмотрим.

Нужно было уходить из этого гадюшника. Взмахнув туфлей, я вонзила каблук под ключицу бандита, и он затих, уткнувшись головой в стол. Милиции в ближайшее время он уже ничего не скажет, подонок. И не сможет предупредить своих обо мне. Во мне все кипело внутри, злость переливалась через край, и просто необходимо было куда-то ее девать, чтобы самой не лопнуть. Эти мерзкие твари убили Суленцова и теперь, наверное, мучают моего Сереженьку! Так не бывать же этому!

Вытерев туфли, я надела их на ноги, выключила везде свет, вышла, закрыла на замок дверь торчавшими из нее ключами, положила их в карман и побежала по коридору, туда, где виднелся выход на лестницу. Нырнув в стеклянную дверь, я опустилась на один пролет и остановилась. В коридоре послышались топот и возбужденные голоса — милиция, как всегда, прибыла вовремя. Голоса прошли мимо и растворились в той стороне, откуда я прибежала. Отдышавшись, я быстро стала спускаться по ступенькам. Насчитав два этажа вниз, я открыла такую же стеклянную дверь и выглянула. В обе стороны расходился коридор, только стены здесь были некрашеные, а бетонные, а двери — большими и железными. Наверное, здесь и находились склады. Вот только в каком из них держали моего Сереженьку? Вокруг не было ни души. Мертвая, зловещая тишина ползла мимо меня по коридору, охраняя свои мрачные владения. Сколько, интересно, душ бродит здесь, загубленных этими странными спортсменами? Наверное, не один десяток. Справа был виден еще один коридор, и я устремилась туда. Только вошла в него, сразу увидела здоровенного бугая. Он сидел на стуле около тумбочки с телефоном у двери, словно дневальный, и читал «Московский комсомолец». Увидев меня, он вскочил.

— Куда, краса, направилась? — грозно прорычал он, заслонив своим огромным телом дорогу.

— Сама не знаю, — улыбнулась я. — Где-то велосипед свой потеряла, вот ищу теперь. Вы не видели случайно? Дамский такой, трехколесный, с моторчиком.

— Конечно, видел, крыса вонючая! — Он вдруг схватил меня за волосы и прижал лицом к шершавой бетонной стене, я даже не успела среагировать. — Попалась, блядюга! — задышал он мне в затылок. — А мы уже с ног сбились, тебя ищем.

И тут я почувствовала такой удар по печени, что все внутренности мои свернулись в жгут, и раскаленный ком боли разорвался во мне, перекрыв дыхание и затуманив сознание. Я даже не могла закричать, повиснув на собственных волосах, сжатых в мощной лапе бандита. Развернув меня, как тушу, он врезал мне в солнечное сплетение и потащил по коридору за волосы то, что от меня осталось. Свернув в ближайший коридор, нимало не заботясь о том, что я больно ударилась плечом о бетонный угол на повороте, он попер меня дальше. Потом вдруг остановился, поднял мою голову, посмотрел в глаза, довольно хмыкнул и нанес страшный удар кулаком по лицу. В глазах стало совсем темно, и мне начали сниться сны о добром Деде Морозе, который тащит на плече Снегурочку вместо мешка в подарок маленьким детишкам, изнывающим от нетерпения и радости…

…Очнулась я с тяжелым чувством. Дед Мороз во сне отдал Снегурочку в подарок маленьким детишкам со злыми глазами, и те растерзали ее на части, смеясь и пританцовывая. Этой Снегурочкой была я, мне было очень больно, и я просила детей не трогать меня, но они еще больше смеялись и выдирали из меня своими шаловливыми маленькими ручонками огромные куски внутренностей. Я так и не поняла, зачем они это делали. Открыв глаза, я сразу зажмурилась от яркого света и застонала.

— Ну вот, я же говорил, что не убил! — до вольно воскликнул кто-то, видимо, тот самый бугай. — Живая, стерва!

— Ливаните на нее из ведра, — приказал суровый голос. — А ты, Гоша, возвращайся на свой пост.

Приоткрыв один глаз, я увидела мелькнувшее перед лицом ведро, и огромный водопад обрушился на мое избитое тело. Холод пронизал меня до костей обжег, но привел в чувство, стало легче дышать.

— Спасибо, — пробормотала я разбитыми губами.

— Ты глянь, ей понравилось! — загоготал бугай. — Может, еще?

— Достаточно! — отрезал суровый голос. — Сядь на место и не мельтеши! Ты ее хорошо связал?

— Не бойтесь, шеф, никуда не денется.

Я сидела привязанная к железному стулу у стены. Руки, ноги, тело и даже шея были крепко примотаны прочным жгутом к спинке и ножкам большого стула. Самое странное, что на мне совершенно не было одежды, и поэтому я сразу покраснела, увидев, что на меня с любопытством смотрят с десяток бритоголовых парней, сидящих на полукруглом диване за низким столиком, уставленным банками с пивом и пепельницами. В стороне в кресле сидел пожилой мужчина с добродушным лицом и глазами маньяка — насильника маленьких девочек. Заметив мое смущение, он мягко, словно извиняясь, проговорил:

— Не обижайтесь на нас, Машенька, мы раздели вас не для того, чтобы полюбоваться, хотя должен признаться, есть на что, а для того, чтобы вы уже не смогли убежать от нас. Согласитесь, что голышом ходить по улицам несколько неудобно, вы не находите? — И ехидно улыбнулся.

Остальные заржали так, что кожа моя покрылась пупырышками. Свиньи! Терпеть не могу эти самодовольные рожи с бегающими глазками, эти бычьи шеи и мощные торсы, скрывающие души трусов и подонков. Слишком часто я видела, как это самодовольство превращается в панический страх, стоит кому-то оказаться один на один с сильным противником, чтобы верить этим накачанным мускулам и угрожающему внешнему виду. Дерьмо! Псы!

Я поискала глазами Сергея, но не нашла. Может, ошиблась адресом и вообще зря сюда пришла? Или его уже…

— Где деньги, Машенька? — вкрадчиво спросил пожилой.

— Не помню, — честно ответила я, — ничего про деньги. Память отшибло.

— Зря, — вздохнул он. — Надо обязательно вспомнить.

— Да что с ней возиться, дядя Жора? — проворчал кто-то из псов. — Дайте ее нам на пару минут, и она запоет соловьем!

— Успеете еще, — поднял руку дядя Жора. — Никуда она от вас уже не денется. Она девчонка умная, все понимает и не захочет, чтобы мы попортили ее внешность. Ведь так, Мария?

Сердечко тоскливо заныло, затрепетало в страхе, и я сказала:

— Конечно, не хочу. Вы, дядя Жора, я смотрю, единственный нормальный человек здесь. Может, хоть простыню какую накинете на меня, а то я словно на невольничьем рынке сижу.

Все загоготали, всплеснув руками, а шеф строго сказал:

— Хорош ржать, мальчики! Набросьте на нее что-нибудь, а то у нее мозги не в ту сторону крутятся.

— Низкий вам поклон, дядя Жора, — улыбнулась я.

Какой-то битюг порылся в шкафу, вытащил оттуда синий рабочий халат и, пожирая меня глазами, с явным сожалением закрыл мои прелести вонючей тряпкой. Теперь я могла спокойно заняться перепиливанием жгутов своими накладными ногтями-лезвиями. Вот только не совсем удобно было доставать до жгута, пришлось как следует вывернуть пальцы, но это были уже мелочи.

— Итак, деточка, начинай вспоминать, — мягко заговорил шеф. — Я напомню начало: вы сегодня с Жуком поехали в банк, сняли все наши деньги, которые поступили на счет фонда, потом сбежали от моих мальчиков и отправились… — он вопросительно посмотрел на меня. — Куда вы потом отправились, моя хорошая? Постарайся вспомнить. Я не тороплю. Деньги, как мне сказали, у тебя, так что не валяй дурочку и веди себя хорошо. Скажи, и мы тебя отпустим.

Я попыталась сообразить, что за чепуху он несет и во что я влипла на этот раз, но ничего путного в голову не приходило. Я хлопала глазами, делая вид, что мучительно вспоминаю, а ногти мои все пилили и пилили неподатливый, жесткий шнур.

—Что-то я не пойму, — выдавила я наконец, — кто вам так много рассказал?

— Как кто? — улыбнулся он. — Жук, конечно! Твой дружок, подельник или кто он тебе там еще, не знаю. Мы с ним тут перекинулись парой слов, поговорили, так сказать, по душам, и он спел весьма приятную моему уху песенку про Красную Шапочку, которая заграбастала себе всю нашу месячную выручку и скрылась на его машине, оставив его в дураках. Я дяденька добрый, доверчивый, вошел в его положение и поверил. Зачем только ты сюда приехала, непонятно. Совесть заговорила или как?

— Заговорила, пропади она пропадом, — сокрушенно ответила я. — Думаю, куда мне одной столько денег? Дай поделюсь с ближним…

— Шутки в сторону! — неожиданно грубо проговорил шеф. — Говори, или сейчас начнем отрезать от тебя кусочки, сделаем шашлык и съедим на твоих глазах. Ты любишь шашлык?

— Нет, больше котлеты по-киевски, — чувствуя, как похолодело все внутри, пробормотала я.

— Сделаем и котлеты, — великодушно согласился дядя Жора. — Ну, я слушаю.

— А где Жук?

Тут дверь открылась, вошел какой-то бугай с микроволнушкой и поставил ее в углу на стол. Сверху на ней лежали шампуры для шашлыка. Парень был явно кавказской национальности. Оглядев мои неприкрытые ляжки, вытащил здоровенный нож и спросил:

— Из этого делить чачлик, что ли, дядя Жёря?

Панический ужас охватил меня при виде этого страшного ножа и ухмыляющегося лица с плотоядными глазами, а шеф сказал:

— Из этого, из этого… Подожди пока. Ты, кстати, котлеты по-киевски умеешь готовить?

— Канэчна, слюши, дарагой, — залыбился кавказец. — Только это очень долга, мясорубка нужен.

— Так иди за мясорубкой и не мешай! — поморщился шеф. — Значит, спрашиваешь, где Жук? — повернулся он ко мне. — Отвечу: отдыхает от трудов праведных. Он имел неосторожность заползти в свою норку, и мы его вычислили. Кстати, тебя уже разыскивает милиция по подозрению в убийстве. Я могу помочь тебе, если будешь благоразумна. О Жуке забудь, он уже не жилец на этом свете, спасай себя, пока даю возможность. Скажи мне, где деньги.

— Все равно убьете, — скривилась я. — Так что предлагаю другой вариант.

— Здесь я предлагаю, а не ты! — с вызовом напомнил он.

— А вот и нет! — вскрикнула я, потому что один мой замечательный ноготь отвалился и со звоном упал на пол, но я заглушила звук своим воплем.

— Без денег вы — ноль, а они у меня! Так что могу только показать, где они, а говорить ничего не буду! Я же не дура!

Он внимательно посмотрел на меня и покачал головой:

— Да уж вижу, что не дура. Но и я не дурак, пойми. Мне тут уже рассказали о тебе кое-что, так что рисковать не хочу. Ты ведь только и ждешь, чтобы тебя отвязали, не так ли?

— О чем вы говорите? — усмехнулась я, посмотрев на свору псов, притихшую на диване. — Вон у вас сколько молодцов. Вы что, боитесь меня, а, соколики?

— Дядя Жора, — простонал один, синея от злости, — отдай ее нам!

— Цыть, говнюки! — рявкнул он. — Двоих ваших она уже покалечила, а вы все еще не поняли ничего?

— Разве двоих? — озадаченно нахмурилась я. — А мне казалось, что одного.

— Второй тоже в больнице, не расстраивайся, — утешил он меня. — Кость от раздробленной челюсти в мозг попала. Мы думали, ты его булавой двинула, а выяснилось, что ногой. Мы тут твои туфельки, кстати, осмотрели. Такие штучки только ниндзя используют. Ты что, украла их у кого-то?

— Бес попутал, — поникла я виновато. — Видит Бог, не хотела. У меня, знаете, клептомания — тащу все, что под руку попадается: туфли, деньги…

— Заткнись, стерва! — рявкнул он, аж псы его подпрыгнули на диване. — Говори, где бабки, пока повар не пришел с мясорубкой. Он мясо прямо на тебе перемелет!

— Я уже сказала, что хотела, — твердо заявила я. — Хотите получить деньги — везите меня на место. А там можете убивать или жарить из меня шашлык, если обману. Но я всегда играю честно — меня хозяин так учил.

— Это что еще за хозяин? — он удивленно поднял брови.

--А вы думали, я для себя деньги стащила? Мы уже давно этот план разработали, оставалось лишь дождаться, когда деньги поступят. Кстати, этого Жука мы как подставу использовали, он и не догадывался ни о чем. Вот уж, наверное, удивился, бедняга, когда я с бабками исчезла, ха-ха!

Шеф поднялся и подошел ко мне, чтобы получше рассмотреть мои лживые глаза. Он наклонился, заложив руки за спину, и прищурился. Я посмотрела в его близко посаженные глазки, бегающие по моему лицу, увидела желтеющие белки с темными прожилками, морщины на усталом лице, покрытом шрамами от старой оспы, редеющие волосы, почти все седые, остриженные под полубокс, и мне стало немножко жалко его, стареющего авторитета, единственным достижением в жизни которого была власть над тупоголовыми псами и запятнанная совесть. Интересно, о чем он думает? Что будет говорить, когда попадет на небо и придет время отчитываться за свои грехи? Неужели ему не страшно?

Он пристально смотрел на меня, словно пытался увидеть, что прячется за моей черепной коробкой, а я все не решалась сделать отчаянный шаг. Я ждала какого-нибудь толчка или знака, что, мол, не ошибаюсь и поступаю правильно. Интуиция моя, эта трусливая изменница, зарылась где-то далеко внутри и небось дрожала от страха, боясь высунуть нос и хоть что-нибудь подсказать.

— Знаешь, а я тебе не верю, — наконец сказал дядя Жора и потрепал меня по щеке. — Нет у тебя никакого хозяина. Ты просто воровка, глупая и жадная. Я вижу тебя насквозь. Ты бы, наверное, сейчас меня изуродовала, будь у тебя хоть одна рука свободна, не так ли? — ухмыльнулся он. — Вижу, вижу, что так, глазищи вон как пылают. Ан нет, не можешь, тварь, и кипишь вся, а я вот могу сделать из тебя шашлык и непременно сделаю. И деньги ты отдашь здесь, а не где-то, понятно? И знаешь почему? — Он придвинул лицо ближе и зашипел: — Потому что в душе ты трусиха, дрянь, кошелка, дерьмо! Я вижу все это!

Спрашивается, кто его тянул за язык? Зачем он меня так обозвал? Лучше бы уж пытать начал, тогда бы по крайней мере остался жив и здоров.

— А это ты видишь? — спросила я.

— Что? — не понял он.

— Вот это!

Я быстро вытащила из-под халата освобожденную руку и ухватила его за большой кадык. Вырывать кадыки у негодяев — моя слабость. Дядя Жора взвыл, окаменев, железные ногти на большом и указательном пальцах легко прошли сквозь кожу, задев сонную артерию, и я обхватила его горло почти кольцом. Кровь брызнула мне в лицо. Псы вскочили и кинулись к нам.

— Стоять?! — захрипел шеф, беспомощно махая руками. — Назад!!!

Они застыли на месте, не понимая, что происходит, а я рявкнула:

— Если двинетесь, я вырву ему глотку и он подохнет! И не вздумайте шутить, у меня хватка мертвая! Скажи им, шеф, чтобы слушались! — Я сжала пальцы, и он отчаянно заскулил:

— Стойте, она меня убьет!!! Я кровью изойду! Делайте, что она говорит, и не рыпайтесь!

— То-то же! Теперь пусть один подойдет и развяжет меня! — приказала я. — Только без оружия! — Меня, конечно, могли сейчас пристрелить, но пальцы я все равно вытащу у него из горла только вместе с кадыком. — Ну! Остальные отойдите за диван.

Один, видимо, самый смелый, вытащил из кармана пистолет, положил его на стол и медленно пошел к нам. Другие сгрудились у дивана, бросая на меня голодные взгляды. Опасливо приблизившись, амбал посмотрел на то, что я сотворила с горлом его хозяина, и ужас отразился в его глазах. Такого, наверное, он еще не видел в своей непутевой жизни.

— Развязывай, ублюдок, — поторопила я его, и он начал суетливо разматывать веревки на моих ногах.

Вязали меня на совесть, поэтому ему пришлось попотеть. Когда его дрожащие руки касались моего обнаженного тела, меня тоже бросало в дрожь от отвращения, но я мужественно терпела, глядя в угасающие глаза дяди Жоры, склонившегося передо мной в нелепой позе.

— Быстрее, мудак! — прохрипел он. — Подохну ведь!

— Да я и так, шеф, — пробормотал тот севшим голосом. — Ты, главное, не дергайся, а то точно вся кровь вытечет. Она, сука, тебе артерию разорвала.

Наконец путы были сброшены, и я вздохнула полной грудью. Потом поднялась и, ведя за собой шефа, как на поводке, за кадык, подошла к двери, взяв по дороге со стола пистолет. Весь пол уже был забрызган кровью, и я пожалела, что ее так мало у этого тщедушного человека и может не хватить его сил, чтобы мне добраться до безопасного места. Оглядев комнату, я заметила еще одну дверь и спросила:

— Куда та дверь ведет?

— В туалет, — ответил кто-то. — Слушай, ты ему хоть артерию зажми, а то ведь умрет. Тогда мы тебя точно уроем.

— Не вытечет, если вы поторопитесь. Давайте валите все в туалет, живо!

Они угрюмо засеменили к сортиру, в котором, как я увидела, когда дверь открылась, с трудом можно было поместиться троим. Но ничего, утрамбовались и даже притворили изнутри дверь. Убедившись, что они не подглядывают, я усадила дядю Жору в кресло и осторожно вытащила окровавленные пальцы из глотки авторитета. Он уже почти потерял сознание, язык высунулся и повис, глаза закатились. Но мне было его не жалко. Все мое голое тело было в крови, и меня начинало тошнить. Но это все же было лучше, чем если бы мои пальцы начали прокручивать в мясорубке, чтобы узнать, где деньги, которых я в глаза не видела. Не выпуская из рук пистолета, я подошла к своей одежде, сваленной в углу, и начала одеваться, бросив раненому синий халат. Тот судорожно прижал его к горлу. Натянув на испачканное тело джинсы и майку, я почувствовала себя увереннее. Теперь меня занимал лишь один вопрос: где мой ненаглядный Сергей Борисович? Подойдя к шефу, спросила у него, и он прохрипел: —Горит… в аду! — Не шуги так, мразь! — Я ударила его рукояткой пистолета по лицу. — Ад — это для тебя! Где он?

— Не надо, не бей, мне больно! Он у себя дома! Подыхает…

Поискав глазами свою сумочку, я нашла ее на столе среди банок и пепельниц. Паспорт, отмычки и деньги лежали рядом. Здесь мне больше нечего было делать. Нужно было спешить, чтобы еще попытаться спасти Сергея, с которым, я была уверена, сделали что-то ужасное. Замок в железной двери был, слава Богу, не английским, и его можно было открыть только ключом. Бросив прощальный взгляд на потухшие глаза дяди Жоры, я вышла из комнаты, заперла дверь, спрятала ключ и пистолет в сумочку и быстро зашагала по коридору, вспоминая, как меня тащили. Но поворотов было много, и все они вели в никуда. Так бы я и плутала, если бы из-за одного из них не выскочил повар-кавказец с мясорубкой в руке. Окинув меня любопытным взглядом, он уже было собрался пройти мимо, не узнав, но я не могла отказать себе в удовольствии сделать ему что-нибудь «приятное».

— Слушай, где тут туалет? — спросила я, пряча окровавленные руки за спину.

Он остановился и с готовностью проговорил:

— Зачем тебе туалэт, слющи? Пайдом ка мнэ! Мясо гатовить буду, угощу от души.

— Я это что у тебя такое? — я посмотрела на мясорубку.

Он осклабился и протянул ее мне:

— Мясорубка! Гаварю же, мяса будэт! Пайдом!

Забывшись, я потянулась за мясорубкой, и он увидел кровь на руке.

— А это что? — удивленно спросил он.

— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — У меня «дела» идут. Туалет срочно нужен. Не понимаешь?

— Канэшна, слющи! Пайдом, пакажю.

Ухватив меня за талию, он повел меня туда, откуда пришел, и каким-то чудом отыскал в этих запуганных лабиринтах маленькую, неприметную дверцу туалета без таблички. Остановившись у нее, он осклабился и спросил:

— Может, тэбэ памочь, кукалка?

— Памаги, кукленок! — передразнила я его, лукаво подмигнув, и оставила дверь открытой.

Едва он сунул свой похотливый, грязный нос в небольшой предбанник сортира, я наступила каблуком ему на ногу и услышала, как захрустели под шпилькой кости ступни. Затащив орущего благим матом черномазого в туалет, я бросила его на унитаз, вырвала из рук мясорубку и огрела его по голове. Он перестал орать и мешком свалился с унитаза. Загорелое тело его мелко подергивалось, значит, не умер. Вымыв над раковиной руки и лицо, стерев кровь, я почувствовала себя человеком. Но на душе после всего происшедшего было муторно и погано, и я ненавидела сама себя за всю эту кровь и собственную, пусть и вынужденную, жестокость. Но как могла я поступить иначе? Разве что умереть в мучениях. Нет, я, конечно, не ангел, но и не дура, чтобы пропадать просто так. Не я выдумала этот мир с его грубостью и насилием, без которых почему-то не могут обойтись некоторые люди, и не мне его исправлять. Да это и невозможно. Зло нельзя искоренить так же, как нельзя искоренить ночь. Зло и добро, свет и тьма всегда сопутствуют друг другу, и это, собственно, и есть сама жизнь. Преступность невозможно уничтожить, с ней можно только бороться, что я и делаю по мере своих слабых девичьих сил. Если бы бандиты могли честно разбираться один на один или, например, на словах, то я бы с удовольствием приняла их правила игры. Но они почему-то предпочитают откровенное насилие. Что ж, мне остается лишь принять их правила…

Так, успокаивая свою совесть, я незаметно дошла до коридора, в котором торчал тот, что притащил меня в компанию дяди Жоры со товарищи, а потом ушел. Теперь он сидел ко мне спиной и опять читал газету. Мирный такой, славный мальчуган с пистолетом за пазухой. Выродок несчастный! Когда он услышал мои шаги и обернулся, я уже бежала на него, а когда понял, что на него летит, было слишком поздно подниматься со стула. Крутанувшись в воздухе, я ударила его ногой прямо в нос. Голова его мотнулась и с глухим стуком врезалась затылком в бетонную стену. Мне уже не хотелось крови, я устала от нее. Он упал рядом со своей тумбочкой и замер. Я накрыла его газетой и пошла дальше. Отсюда дорогу я помнила.

Помнила я также, что у выхода из здания меня поджидают. И про милицию помнила. Правда, у милиции не было моих координат, но они наверняка знали, как я выгляжу. Мне оставалось только повеситься. Или бродить до старости в этих лабиринтах, чтобы, когда уже невозможно будет узнать, спокойно выйти наружу и сразу отправиться на кладбище. Но я выбрала третий вариант.

Добравшись до первого этажа, осмотревшись и никого не увидев, я открыла замок первой же двери, вошла, распахнула фрамугу и выпрыгнула на улицу, благо было темно и ни одно окошко уже не светилось. Меня все время мучила мысль о том, что хотел сказать дядя Жора, когда говорил, что Сергей подыхает. Они что, избили его до полусмерти и оставили в квартире умирать?

Сердце мое дрогнуло при мысли, что я больше уже никогда не увижу этого цветущего и такого милого мужчину, в которого, кажется, начала влюбляться. И я побежала к дороге, по которой мчались машины. Остановив частника, я села на заднее сиденье и погрузилась в размышления.

Зачем Сергей все свалил на меня? Чтобы спастись? Или хотел меня подставить, как свою бухгалтершу? Что он вообще за человек такой, который так мил и так коварен одновременно? Что скрывается за болью и грустью в его глазах, какие тайны? Зачем он украл у бандитов деньги? И почему вообще бандитские деньги оказались на счету вполне добропорядочного фонда? Куда девалась его машина?

Как я ни старалась, но ни на один вопрос ответа не находила. Все мог разъяснить только сам виновник всех моих бед, мой ненаглядный и единственный, красивый и наверняка нежный мужчина моей мечты — Сергей Борисович Жуков, в прошлом спортсмен-велогонщик, ныне директор фонда и, не исключено, уже покойный.

Водитель с кем-то болтал по мобильному телефону. Когда он закончил, я попросила трубку и набрала номер босса. Мне нужна была помощь. Но никто не отвечал. Валентине звонить я не хотела — зачем втягивать ее в это гнусное и опасное дело? Пусть себе сидит дома. Хоть будет кому меня похоронить, если что, а то ведь некому больше… Вот жизнь! Совсем одна на целом свете! Как там мои отец с братьями на небесах? Наверное, смотрят и волнуются за меня, беспутную. Ничего, если выкручусь, дорогие мои, то обещаю, что выйду замуж за Сергея, брошу Родиона к чертям, остепенюсь, заведу детей и буду воспитывать их полной своей противоположностью. Только бы Сергей не сглупил и не умер раньше времени…

Частник, казалось, спал за рулем или его машина ползла на днище, потому что мы тащились со скоростью один миллиметр в сутки. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела мрачный силуэт сталинского дома, в который так и не смогла попасть сегодня днем. Озолотив водителя, я пошла искать сорок седьмую квартиру. Она оказалась в угловом подъезде на третьем этаже. Время было позднее, окна не светились, все спали. Свет в подъезде не горел, но я освещала дорогу фонариком. За металлической дверью, обитой дерматином, стояла тишина, как я и ожидала. Я позвонила, длинно и отчаянно. Но ничьих, когда смолкла трель, не услышала шагов. А ведь так хотелось! Чтобы сердце вздрогнуло от радости, зашлась в счастливом томлении душа и глупая улыбка во все лицо заставила бы чувствовать себя дурой. Но счастливой дурой, черт возьми! А вместо этого…

Вместо этого черная тоска навалилась на меня, и сердце сжалось от предчувствия непоправимого. Не став больше звонить, я вынула отмычки и открыла замок, провозившись с ним минуты три. Наконец вошла в холл и тихонько притворила дверь. Никто не напал на меня, ничто не обрушилось сверху на мою несчастную голову, только слабый стон заставил меня содрогнуться от ужаса. Нащупав выключатель, включила свет, но никого не увидела — стон доносился из комнаты. Уже направившись туда, вдруг остановилась. Мне стало страшно входить, я боялась увидеть что-то, что разрушит все мои мечты и разорвет сердце. А стон все летел и летел, пугая и призывая на помощь. Это был его стон!

В большой гостиной царил разгром. Вся мебель была перевернута, шторы оборваны вместе с карнизами, пол завален битой посудой и аппаратурой. В полумраке все это предстало передо мной как в кошмарном сне. Свет из коридора словно заколебался у меня в глазах, и все вещи стали отбрасывать зловещие тени на ободранные стены и потолок. Стон, набатом звучащий в моих ушах, доносился из дальней комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Один Господь знает, как не хотелось мне туда идти, как я боялась и дрожала, уставившись, как загипнотизированная, на эту дверь. Но, пересилив себя, я направилась в ту сторону, освещая дорогу фонариком. Свет включать я тоже боялась. Если бы не вспыхнувшее во мне чувство к этому человеку, я бы давно сбежала. Но я просто обязана была спасти его, помочь, если это еще возможно.

Это был тренажерный зал. У стен стояли всевозможные спортивные снаряды, а в центре, на ковре, — велотренажер. На нем громоздилось то, что осталось от моего несчастного возлюбленного. Все вокруг было забрызгано кровью, но он еще дышал. Тонкий луч фонарика выхватил из темноты его глаза — единственное, что осталось нетронутым на лице. Они смотрели на меня. В них застыла нечеловеческая мука. Он сидел как-то очень прямо, и я даже сразу не поняла, что эти сволочи с ним сотворили. Он был совершенно голый и весь в крови. Подойдя поближе, замирая от страха и отвращения, осветила его и ужаснулась. Руки были привязаны к рулю, а ноги — к педалям. Из плеча торчал какой-то предмет, напоминающий обыкновенный лом. Только одним способом мог он там оказаться. Мне на ум сразу пришла картина из какого-то фильма о графе Дракуле, который сажал своих людей на кол, а потом они медленно умирали. Вот так же, наверное, торчало из них острие и такая же стояла в глазах мука. Мою единственную и незабвенную радость в жизни посадили на лом, воткнув предварительно его в раму тренажера, сняв сиденье. Не знаю, как уж они это сделали, но смотреть на это я не могла и выбежала из комнаты, задыхаясь от тошноты и отчаяния. Бедный Сергей!

Остановившись в коридоре, я прислонилась к стене и медленно осела на пол, закрыв лицо дрожащими ладонями. О, милый, что же они с тобой сделали! Что такого страшного ты натворил, если такую жуткую уготовили тебе смерть эти изверги?! Ведь так близко уже было наше счастье, так осязаемо! Зачем нужны были тебе эти деньги, пропади они пропадом?! Что теперь мне делать с тобой, глупый?..

И он, словно услышав мои молитвы, громко прохрипел:

— Мария… не уходи…

Судорога пробежала по моему телу, все члены ослабли, но, превозмогая себя, я поднялась и, покачиваясь, поплелась к нему. Больше я не решалась светить фонариком, и теперь его глаза мученическим огнем горели в полумраке. Я содрогнулась от жалости.

— Добей… по… жалуйста… — с великим трудом выдавил он.

— Не могу, Сереженька! — зарыдала я, опустившись перед ним на пол. — Прости, но не могу!

Что-то горячее, липкое и безрассудное заливало мое сердце, будто серная кислота разъедала его, причиняя нестерпимую боль. Я зашлась в истерике. Мысли мои спутались, и лишь черное и страшное отчаяние пульсировало в голове, мешая соображать. Мир потемнел передо мной, уступив место вселенскому страданию, разрывающему меня на части. Не могу я его убить!!!

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я вновь сквозь слезы услышала его стон:

— Мария… мне больно… умоляю…

Словно во сне, я поднялась на ноги. Ничего не видя перед собой и ничего не соображая, Й подошла к нему, дотронулась руками до его головы в последний раз и, всхлипнув:

— Прости…. и прощай, Сереженька… любимый, — резко крутанула ее, переломив шейные позвонки…

…Не помню, как я ушла оттуда, как добралась до дома и упала на тахту. Все было в сплошном тумане. Валентина всю ночь просидела рядом со мной, гладя меня по голове и успокаивая тихими, ласковыми словами. Счастливая, она не знала, что произошло, хотя о многом догадывалась по моему виду. Утром она напоила меня крепким чаем с пирожками, и силы вернулись ко мне. Разбитое сердце еле-еле стучало в груди, я тупо и отрешенно смотрела перед собой, так и не произнеся ни слова, когда мы пришли в наш офис и предстали пред светлым ликом босса. Взглянув на меня, он нахмурился и пробурчал:

— Зачем ты ее привела, Валентина?

— Да разве ее удержишь? — проворчала та. — Встала, как робот, и поперла. Чуть под машину не попала, едва удержала, прости, Господи, — она перекрестилась.

— Это она что, так переживает? — Он удивленно вскинул брови. — Со вчерашнего дня? Надо ж было так втрескаться за один раз… — Он помолчал, разглядывая меня. — Хотя, впрочем, ничего удивительного. Ты — не первая, Мария. Садись и послушай кое-что. Валентина, будь добра, принеси нам выпить. Она, кажется, мартини предпочитает, а мне, пожалуйста, мой любимый «Порто» из початой бутылки.

Я бухнулась в кресло, уставившись в одну точку безучастным взглядом. Родион пошуршал листами на столе, взял один, посмотрел, вздохнул и сказал:

— ~ Не знаю, нужно ли тебе это говорить, но если верить поговорке, что клин клином вышибают, то я просто обязан довести до твоего сведения кое-какие факты биографии того, кто разбил твое сердце. Ты, кстати, слышишь меня или в облаках витаешь?

Я мотнула головой, взяла принесенный Валентиной бокал и влила в себя крепкий напиток. В голове немного прояснилось, туман стал рассеиваться, я закурила.

— Так вот, — начал босс, с жалостью глядя на меня, — этот Сергей Жуков, или Жук, как его называют среди своих, — довольно оригинальная личность. До того оригинальная, что даже стоит на заметке в ФСБ. У меня там однокурсник работает, и он многое мне рассказал о нем. Этот Жуков случайно не говорил тебе, что мужчина живет ради денег, а деньги ему нужны, чтобы их тратить на женщин?

Я удивленно кивнула.

— Прекрасно, — проворчал он. — Это его любимая поговорка. Только в жизни у него все получается иначе, с точностью до наоборот: он использует своих женщин, которые липнут к нему как мухи, для добывания денег. Причем не гнушается ничем: обманывает, подставляет, может даже продать или вообще убить, если это сулит большой навар. У него было две жены, ты в курсе?

— Он говорил про одну, — поникла я.

Все они погибли при довольно странных обстоятельствах. Первую нашли за городом с отрезанной головой. Вторую вообще сначала пытали мясорубкой, а потом срезали с нее живой мясо и приготовили из него шашлыки. Судя по времени смерти, она все это терпела, находясь в сознании. Убийц так и не нашли. Жуков ко всему этому был непричастен, потому что находился в момент обоих убийств совсем в другом месте с железным алиби в обнимку. Следствие зашло в тупик. Но органы заинтересовались им не поэтому. Он сказал тебе, что в прошлом занимался велоспортом?

— Да, но потом сломал ногу и завязал, — пролепетала я.

— Ног он, к сожалению, не ломал, как и остальных частей тела. Велогонщик из него был средний, таких можно встретить в каждом парке в выходной день. Но его держали, потому что он поставлял допинг для спортсменов. Спецслужбы пытались проследить каналы, по которым поступал в страну этот препарат, и наткнулись на Жукова. Препарат был не наш, очень сильнодействующий, как наркотик, запрещенный для использования. Жуков имел на этом хорошие деньги. Естественно, вокруг него крутились всякие темные личности, которые поставляли ему это зелье, а он был лишь посредником. Потом его все-таки выгнали из спорта, и он основал этот самый фонд, вернее, основали подельники, а его просто посадили в официальное кресло подставлять свою, прости за выражение, задницу, потому что он к тому времени уже основательно погряз в долгах. В органах есть версия, что он обманывал своих подельников, но доказать ничего не могли, потому что обманутые преступники всегда молчали, как ты понимаешь, и в милицию не обращались. Они как-то там разбирались меж собой, в результате чего погибали жены господина Жукова. Этот несравненный красавец на самом деле страшнее гремучей змеи для женщин. Поэтому, когда ты вчера пришла и сказала, что выходишь из дела, я вздохнул спокойно. Я ведь и сам хотел вывести тебя из игры, когда узнал об этом. Слава Богу, с тобой ничего не успело произойти и ты ушла домой…

На кухне что-то громыхнуло, и босс удивленно посмотрел в ту сторону. Я не сказала ни слова. Бедная Валентина небось рвала на себе волосы, била посуду из-за своей вчерашней болтливости.

— Вчера утром он снял в банке очень крупную сумму денег со счета, которая поступила за день до этого. Кстати, фонд, как я выяснил, оказав тем самым большую услугу своему однокурснику, занимался отмыванием воровских денег. Никакие гонки и соревнования он не финансировал, не было никаких благодетелей, отдающих последние копейки на развитие велоспорта в Северо-Западном округе столицы, — все это чисто преступные деньги, которые, пройдя через фонд, уходили в воровскую кассу. Я провел целое следствие в своей голове, а потом все это подтвердилось фактами, добытыми из разных источников. Картина складывается такая. Он ждал крупную сумму и хотел с ней сбежать. Куда — неважно. Он взял новую бухгалтершу и решил подставить ее. Поэтому и дарил цветы, и обещал отравить бедняжку на Багамы. Боюсь, что на Багамы она могла отправиться только в виде шашлыка. Он потихоньку таскал деньги и делал большие глаза, когда она ему об этом говорила. Потом, когда его бы прижали за последнюю, самую крупную кражу, он бы сказал, что это она все стащила, как уже делала не раз, и остался бы чистеньким. Видишь ли, в глазах подельников он всегда почему-то являлся страдающей стороной. Он заявлял, что падок на женщин и на все готов ради них, а они, подлые, всегда обманывают его, пользуясь доверчивостью и откровенностью своего кавалера. Я считаю, именно поэтому их всех и мучили перед смертью, а они почему-то не говорили, что не брали денег, и упорно выгораживали своего муженька. Чем уж он их так околдовал — не знаю…

— Вам этого не понять, босс, — вздохнула я с печалью.

— Но я могу догадаться по одному твоему виду, — парировал он. — Вот скажи, попадись ты на его крючок и тебя бы стали мучить, ты бы отдала его в руки бандитов? Только честно. — Он пристально посмотрел на меня, и я вздрогнула, вспомнив вчерашнее, когда взяла всю вину на себя.

— Конечно, отдала бы, — соврала я с грустью. — Я же денег не брала…

— Ну, может, ты чуточку умнее просто, чем предыдущие, — пожал он плечами. — Хотя, как знать, заставь я тебя вчера снова вернуться к нему, ты бы, может, повела себя иначе…

На кухне снова что-то громыхнуло, на этот раз сильнее.

— Что это Валентина там все роняет сегодня? — проворчал босс. — Не выспалась, что ли? Так вот, он снял эти деньги, вернулся в офис, опять подарил бухгалтерше цветы, был мил и приветлив, как всегда. Я с ней разговаривал после того, как ты уже уехала с ним на машине. Она сказала, что уже все знает про деньги, и почему-то стала бояться за тебя. Она ведь видела, как ты к нему клеилась. Когда появилась ты, он и не думал тебя подставлять, все должно было достаться бухгалтерше. Я еще слышал, как он нашел наш «жучок» в машине, но потом ты осталась одна, и я не знаю, что там произошло, но это и не важно. Потом ты появилась живая и здоровая, и я вздохнул с облегчением. Но ты сказала, что домой он и не поедет, и мне стало ясно: он должен вообще скрыться, подставив перед этим Людмилу Ивановну. Я позвонил ей и приказал срочно сматываться с работы и домой не ходить, пока я не скажу. Она смоталась. Потом через своего однокурсника я выяснил, куда он мог поехать, тот навел меня на его дружка, с которым они вместе проворачивали дела с допингом. И тут началось самое интересное. Не знаю, как он умудрялся так легко находить себе жертв, но оказалось, что у него в запасе была еще одна красотка, которая наконец сама его и обдурила. Мне это уже в милиции рассказали. Он поехал к Суленцову, так звали его дружка, где и спрятался. Но бандиты, после того как вы убежали от них на машине, уже поняли, что деньги похитил сам Жуков, и искали его. И туг появилась та самая красотка. Как мне рассказали, это не женщина, а настоящая пантера…

Тут с кухни снова донесся страшный грохот и мат Валентины, потом она крикнула:

— Извиняюсь, босс!

Да что это с ней такое сегодня? — опешил он и, недоуменно качнув головой, продолжил: — О чем я? Ах, да, об этой женщине. Как я понял, она как-то догадалась, что он хотел ее подставить, и приехала, чтобы высказать ему свое «фи». Но Суленцов молчал и не хотел говорить, где скрывается Жуков. Тогда эта жуткая красавица, обладающая, как мне сказали, невероятными физическими способностями и прямо-таки дьявольской техникой неизвестной, но очень жестокой борьбы, начала пытать беднягу, чтобы узнать, где прячется Жук. Видимо, он ей рассказал. Мне самому многое здесь непонятно, я собирал все только по отрывочным сведениям. На этом велотреке вчера ночью разыгралась настоящая трагедия. Вся милиция в шоке, не говоря уже о бандитах. Она убила Суленцова. Но все по порядку. Когда она пришла на трек, охранники ее запомнили и сообщили начальству, что она несла какую-то несуразицу о секции Суленцова, которых у того никогда не было, и это их насторожило. Когда двое его коллег пришли в комнату Суленцова, то обнаружили страшно изуродованный труп и сразу же вызвали милицию. Но когда опергруппа приехала, один из этих двоих тоже был мертв, а второй еле дышал, причем поработали над ними с такой же жестокостью, как и над Суленцовым. Судя по почерку и отпечаткам пальцев, это была все та же красотка. Дальше начинаются загадки. Ночью в нижних этажах обнаружили еще троих искалеченных. Один был ранен обыкновенной мясорубкой, другого нашли в коридоре с наполовину вбитым в мозг носом, а третий находился в подсобке около склада. У него было почти вырвано горло к разорвана сонная артерия. Есть подозрения, что это было проделано голыми руками, — его передернуло. — Сами пострадавшие говорить не в состоянии и сейчас еще находятся без сознания. Судя по беспорядку в комнате, там были еще люди, но они бросили товарищей и скрылись. Милиция подозревает, что там находилась вся банда. Я ночью ездил туда вместе с однокурсником и видел следы крови повсюду. Странное дело, скажу я тебе. Охранники говорят, что девушка была весьма привлекательная, высокая, но хрупкая, как ты, видимо. А все убитые и искалеченные, кроме последнего, были настоящими атлетами, бугаями, можно сказать. Как ей удалось с ними расправиться, да еще таким варварским способом, — остается загадкой для меня и для органов. Мой однокурсник вспомнил, что пару лет назад в Москве жил какой-то японец. Он набрал себе секцию из пяти человек и тайно тренировал их, обучая никому не ведомому искусству борьбы, которую нелегально практиковал еще в закрытом японском монастыре. В самой Японии практически никто не знает истоков этого искусства, ниндзя уже несколько веков пытаются раздобыть эти сведения для себя, но безуспешно. Только слухи и догадки. Так вот, этот японец был, как говорят, одним из последних монахов и сбежал от властей. Следы его вели в Россию, и наши органы занялись этим делом, по просьбе японских спецслужб. Чисто случайно на него вышли, вернее, на одного из его учеников. Тот, правда, ничего почти не сказал, потому что умирал в больнице от ран. Но, умирая, он бредил. Выяснили лишь, что в основе обучения лежат чисто звериные инстинкты, которые спят в человеке, подавленные моралью цивилизации, об этом еще Фрейд писал. Таким образом, получается, что любой человек, каким бы маленьким он ни был, может, превратившись в зверя, в чисто психическом плане, завалить даже слона, если нападает первым. Этот японец будил в человеке природные инстинкты, а они, как известно, самая сильная движущая сила в природе. Почему, например, человек боится собаку — она ведь меньше его по размерам, казалось бы? Потому что собака никого не боится и у нее острые зубы. И потому, что животное не думает. А обучи еще эту собаку секретным приемам — и получишь совершенного убийцу. Тебе, кстати, интересно все это?

— Очень, — я отвела глаза.

— Так вот, говорят, у этого японца в секции занималась одна девушка, молодая совсем. Когда японца нашли, рядом с ним было еще три мужских трупа. Предполагают, что это были его ученики. Все они сделали себе харакири. Но по традиции или как там, не знаю, после харакири близкий человек должен отрубить несчастному голову. Все четверо были обезглавлены. Значит, как говорит мой однокурсник, им кто-то помог. Не могли же они сами себе головы поотрубать. Никто не сомневался, что это была та самая девушка, пятая ученица — ее трупа так и не нашли. Никто не знает, зачем они это сделали и где сейчас эта девица. Все это засекречено ФСБ. Но все ведет к тому, что на велотреке поработала она. Именно она оказалась той, которую собирался подставить Жуков. На самом деле, как мне кажется, это она подставила его. Это, кстати, доказывает, что она очень привлекательна, потому что Жуков связывается только с такими. По всему выходит, что девица сейчас, пользуясь своей звериной силой, занялась темными делами и обувает преступников на крупные суммы. Но я продолжу. Милиция собрала трупы и раненых и уехала. Жукова же нигде не было. Милицию он не интересовал. Они вообще ничего о нем не знают. А мы с однокурсником решили съездить к нему домой. Это было уже под утро. Что мы там увидели — словами не перескажешь. Но я пощажу твои чувства, ты ведь у нас ранимая девушка. В общем, бедному Жукову досталось, — он вздохнул, и его снова передернуло от воспоминаний. — Она, эта девица, видать, достала его каким-то образом, а может, даже и у бандитов отбила. Короче, изуродовала его, а потом посадила на железный лом, который использовала в качестве кола, и около трех часов сидела и смотрела, как он мучается. Наверное, наслаждалась зрелищем. Потом-таки свернула ему шею и скрылась. Следов никаких. Остается только догадываться, что произошло на самом деле и где сейчас деньги. Вот такая история приключилась вчера с твоим сердцеедом. Слава Богу, что ты сидела дома и не стала его жертвой, а то бы я никогда себе не простил, что послал тебя на верную гибель.

— А много денег он украл? — поинтересовалась я, осененная догадкой.

— Людмила Ивановна сказала, что почти триста тысяч долларов наличными.

— Хороший куш, — вздохнула я. — Нам бы столько.

И не мечтай, — проворчал он. — Мы и так ничего не получим за это дело — деньга ведь не нашли, а у бухгалтерши нет ни копейки. Да плюс еще «жучок» потеряли, а это двести долларов. Одни расходы, и все зря…

Он начал набивать трубку, а я поднялась.

— Вы извините, босс, но я что-то нехорошо себя чувствую. Может, я пойду домой?

— Иди, у тебя ведь еще два дня отпуска, — буркнул он.

Я вышла из кабинета и столкнулась с горящими от возбуждения глазами Валентины, поджидавшей меня в приемной. Я прижала палец к губам и пошла к выходу.

— Родион Потапыч, я провожу нашу девочку немного! — крикнула она и поспешила за мной на улицу, не дожидаясь ответа. Да его и не было.

— Машка, так это ты, что ли, все учудила?! — зашептала она испуганно, когда мы отошли от офиса.

— Сдурела? Думаешь, я способна человека убить? — обиженно протянула я.

Она поглядела на меня как-то странно, словно впервые увидела, и неуверенно произнесла:

— Черт тебя знает. Ты же своим карате хвасталась, — она задумалась. — Хотя, карате — это же не убийства, правда? — Она с надеждой взглянула на меня.

— Конечно, это просто для самозащиты. Не смотри на меня так, а то я и вправду подумаю, что я и есть та девица, которую я видела там…

— Так ты ее видела?!

— Конечно! Такая стерва, скажу я тебе! Страшна, как ночь, и выше меня на целую голову. Только не дай тебе Бог сказать боссу, что я туда ездила! Он нас тогда обеих сразу выгонит к чертям, поняла?

— Да что ж я, сумасшедшая, что ли? — возмущенно протянула она. — Слава Богу, хоть тебя эта стерва не убила.

— А ты думаешь, чего я такая чумная прибежала вчера? От страха…

— Бедненькая. Ладно, езжай домой и выспись хорошенько. Вечером все расскажешь в подробностях.

Валентина ничего не знала обо мне, и я ей рассказывала мало, как, впрочем, и любому другому, потому что была обречена до конца дней скрывать от всех свою истинную сущность. Как-то раз она застала меня делающей упражнения, и я пояснила ей, что когда-то занималась карате и не хочу терять форму. Ее это вполне удовлетворило.

Она вернулась в контору, а я пошла ловить машину. Многое теперь стало для меня ясным и понятным. И почему мой Сереженька ударил меня, когда я выдернула ключ, и зачем сказал бандитам, что я украла деньги. Сердце мое сжалось от обиды, и влюбленность выветривалась с каждым шагом. Оставалась лишь глухая тоска и боль в обманутой душе. Что ж, поделом мне, не нужно было бросаться на первого встречного. Но он был так хорош! Случись это еще раз, я бы повторила все не задумываясь, пошла бы за ним в огонь и в воду, даже зная, что он разжег этот костер своими руками, чтобы я сгорела, а он получил удовольствие. Красавец, мать его! Хотя о мертвых плохо не говорят…

Я уже поняла, что деньги были в машине, когда мы убегали от «Волги». Иначе зачем бы ему было убегать? Не ради же меня, в конце концов, как я, дура, считала раньше! Еще и виноватой себя чувствовала, спасать побежала! Неужели уже не осталось благородства и честности в этом долбаном мире, неужели все уже пропито и съедено? Как это можно, вот так взять и променять настоящее, светлое чувство на какие-то доллары и жизнь полюбившего тебя человека?! Как же мерзко это все, Господи!

Поймав на Сретенке машину, я поехала на Садовое кольцо. Сейчас, когда помутнение прошло и я начала немного соображать, многое стало очевидным. Меня еще со вчерашнего дня смутно беспокоила мысль, что я не слышала, как Жук — теперь почему-то мне только так его хотелось называть, а не Сереженькой — отъезжал от того места, где я от него ушла. Тогда мне казалось, что это все из-за слез, а теперь я уже знала, что нет, не из-за этого. Просто он вообще никуда не уезжал тогда. Он, милый, знал, что эту машину ищут, за ним гонятся, и ни за что бы не стал рисковать с деньгами. Поднаторев на подставах своих друзей и близких, он сам стал очень умным и хитрым.

Остановив тачку на том самом месте, где все случилось, я вышла. Лазурного «Ауди» не было. Все правильно, так и должно было быть. Надежнее места, где можно спрятать машину с деньгами, придумать трудно. Пройдя до перекрестка, я посмотрела на знак, и сердце радостно подпрыгнуло: так и есть, стоянка здесь запрещена! Значит, как он и рассчитывал, машину должны были отогнать на платную пгграфную стоянку. Ему даже не понадобилось искать специальное место или топить автомобиль в Москве-реке. За него все сделали алчные городские службы: сами приехали и сами спрятали машину в надежном месте. Ему бы потом осталось только заплатить штраф и забрать из машины деньги. Да, ума моему возлюбленному не занимать. Подойдя к постовому милиционеру на перекрестке, я выяснила, куда отогнали вчера машину, и поехала туда, вооружившись наглостью и необходимой для штрафа и взятки суммой. Номер машины, как и фамилию владельца, я знала, поэтому не составило труда, завалив деньгами ошеломленных охранников стоянки, наплести им с три короба, что забыла свои вещи в машине любовника, и получить к ней доступ. Никто не видел, как я отмычками открывала багажник, как вытаскивала из него большую спортивную сумку, набитую долларами, да и не было никому до этого никакого дела. Поблагодарив охранников, я прошла мимо них и поехала домой. Никакой радости я не испытывала. Было лишь сожаление. Ведь скажи мне Сергей о своих проблемах, я бы вытащила его из любого дерьма, и мы могли бы спокойно любить друг друга и счастливо жить на эти деньги. А зачем они мне теперь? Из-за них я потеряла свою любовь. Хорошо хоть вера осталась, что где-то еще есть моя половинка, мой единственный и ненаглядный, честный и добрый мужчина, который полюбит меня всем сердцем и душой. Я обязательно его встречу! И если у него возникнут проблемы с деньгами, как у Сергея, то я с радостью отдам ему эти триста тысяч долларов, лишь бы он не совершал дурных поступков и всегда меня любил…