Частная жизнь людей высшаго общества въ царствованіе Петра I такъ разнообразна, что трудно, невозможно почти дать описанію ея надлежащаго единства, сдѣлать изъ онаго нѣчто цѣлое. Но какъ безъ нея нельзя составить себѣ яснаго понятія о русскихъ нравахъ того времени, то я рѣшился помѣстить здѣсь нѣкоторыя черты изъ тогдашней общественной жизни, предоставляя другимъ умножить собранныя мною свѣдѣнія новыми, и составить изъ нихъ полную картину.

Извѣстно уже, что Петръ, со вступленіемъ на престолъ, рѣшился преобразовать наши нравы, и что сіе намѣреніе усилилось въ немъ съ 1718 года, послѣ второго путешествія его въ чужіе края. Желаніе произвести сей переворотъ скорѣе и, если можно, самому видѣть послѣдствія онаго, сродное пылкому характеру и безпокойной дѣятельности сего монарха, не могло не встрѣтить препятствій въ народѣ полуобразованномъ, свято повиновавшемся обычаямъ старины. Никто не смѣлъ ясно противостать волѣ государевой; но большая часть, состоявшая изъ коренныхъ русскихъ вельможъ, исполняя оную по наружности, старались удержать что можно было изъ обыкновеній, въ которыхъ они взросли, которыя получили въ наслѣдство отъ своихъ отцовъ. Другіе, въ угодность ли монарху, или потому, что понимали высокіе его виды, предупреждали желанія Петра, слѣдуя совершенно вновь вводимымъ перемѣнамъ. Сюда принадлежали особы, приближенныя къ царю, или тѣ, кои, бывъ отправлены въ началѣ его царствованія въ чужіе края, возвратились оттуда съ желаніемъ сблизить насъ съ народами просвѣщеннѣйшими и поставить наши общества на европейскую ногу. Оттого-то вы увидите въ частной жизни русскихъ времени Петра I странную пестроту: борьбу стараго съ новымъ, остатки русскихъ обычаевъ съ примѣсью обыкновеній голландскихъ, французскихъ и англійскихъ; непринужденность въ обращеніи вмѣстѣ съ мелочнымъ этикетомъ; у однихъ азіатскую пышность, у другихъ благоразумную умѣренность, не терпящую излишества и не знающую недостатка. Каждая семья представляетъ въ своемъ быту нѣчто отдѣльное, сохраняющее свой особый цвѣтъ. Я изложу вкратцѣ домашнюю жизнь главнѣйшихъ лицъ въ столицѣ и потомъ постараюсь схватить нѣкоторыя черты, которыя, при всемъ разнообразіи нравовъ въ частности, были почти общія у всѣхъ.

Главою исключительныхъ любителей старины былъ князь Ѳедоръ Юрьевичъ Ромодановскій. Связанный съ государемъ узами родства; любимый и уважаемый Алексѣемъ, Ѳеодоромъ и Петромъ за его испытанную вѣрность, любовь къ правдѣ и проницательный, хотя необразованный умъ; занимая въ государствѣ важнѣйшую должность, онъ въ домашнемъ кругу являлся совершеннымъ русскимъ бояриномъ стариннаго покроя. Онъ одинъ осмѣлился противостать точной волѣ Петра касательно перемѣны въ одеждѣ. Никогда не угождалъ прихотямъ господствовавшей въ его время моды, всегда носилъ русскій кафтанъ, отороченный узенькимъ золотымъ или серебрянымъ позументомъ, и черные усы съ просѣдью, которые еще въ послѣдніе годы царствованія Алексѣя Михайловича украшали его лицо. Обыкновенно грубый въ обращеніи, онъ не перемѣнялъ онаго ни съ кѣмъ, и равно принималъ какъ вельможу, такъ и послѣдняго изъ гражданъ. Никто не смѣлъ взъѣхать къ нему на дворъ. Самъ Петръ, навѣщая князя-кесаря, оставлялъ одноколку свою у тесовыхъ воротъ его и пѣшкомъ подходилъ къ его дому; никогда не садился въ каретѣ съ нимъ рядомъ, а всегда напереди. Въ обществахъ никто не смѣлъ сѣсть передъ нимъ. Приходившіе къ нему, какого бы они званія ни были, должны были прежде поклона хозяину, осушить большой кубокъ простого вина, приправленнаго перцемъ, поднесеннаго на золотомъ блюдѣ ручнымъ медвѣдемъ. Худо тому, кто вздумалъ бы отказаться! медвѣдь, упустивъ блюдо, вцѣплялся въ парикъ или волосы гостя, и до тѣхъ поръ не давалъ ему покоя, пока сей не соглашался принять чинимаго ему привѣтствія. Простыя щи, кулебяка съ угремъ, разварная стерлядь и баранья буженина съ чеснокомъ были главными кушаньями его обѣдовъ. Столѣтніе меды, пива, настоенныя ягодами, и изрѣдка мальвазія наполняли золотыя или серебряныя кружки, поставленныя передъ каждымъ приборомъ. Въ осеннее время, когда хлѣбъ былъ убранъ съ полей, отправлялся онъ изъ Москвы, чтобъ въ окрестностяхъ сей столицы, въ рощахъ, прилежащихъ къ селамъ Коломенскому, Измайлову и далѣе, потѣшиться охотою, а особенно соколиною, которую любилъ до страсти. Ни одинъ владѣтельный князь Германіи, можетъ быть, не показывалъ въ подобныхъ случаяхъ такой пышности, какую являлъ сей русскій вельможа. Въ то время бояре поставляли за славу имѣть во дворѣ многочисленную челядь: одни содержали домовыя войска, родъ тѣлохранителей, состоявшія большею частію изъ дворовыхъ людей, одѣтыхъ въ цвѣта, находившіеся на гербахъ господъ; другіе имѣли каждый свой дворъ, составленный изъ бѣдныхъ дворянъ на жалованьѣ и устроенный у однихъ наподобіе двора древнихъ русскихъ царей, у другихъ по образцу европейскихъ дворовъ. Въ день, назначенный княземъ Ромодановскимъ для охоты, множество ловчихъ, сокольничихъ, подсокольничихъ и поддатней, въ зеленыхъ чекменяхъ съ золотыми или серебряными нашивками, или опушенныхъ иногда соболями, въ красныхъ шараварахъ и желтыхъ сапогахъ, въ длинныхъ по локоть лосиныхъ рукавицахъ и горностаевыхъ шапкахъ, съ перевязями чрезъ плечо, одною изъ серебряной тесьмы, къ которой привѣшена была обитая бархатомъ лядунка, и другою золотою, на коей висѣлъ серебряный рогъ, опоясанные ремнями, которые увѣшены были кольцами, собравшись у воротъ, ждали повелѣній князя-кесаря. Но данному знаку выѣзжали они, при звукахъ роговъ, на горскихъ лошадяхъ въ поле: одни, ведя за собою на смычкахъ своры собакъ, другіе, неся на прикрѣпленныхъ къ пальцамъ стальныхъ кляпышахъ, обвитыхъ серебряною или золотою проволокою, сибирскихъ кречетовъ съ привѣшенными къ шейкамъ бубенчиками, подъ бархатными клобучками, шитыми серебромъ, золотомъ или разноцвѣтными шелками. Князь-кесарь приглашалъ обыкновенно многихъ вельможъ для раздѣленія сей забавы. Онъ самъ выѣзжалъ на арабскомъ жеребцѣ. Свита его, простиравшаяся иногда до 500 человѣкъ, вся посажена была на лошадяхъ съ его конюшенъ, большой обозъ со съѣстными припасами и напитками ѣхалъ вслѣдъ. Во время охоты подсокольничіе подавали князю и гостямъ его кляпыши съ кречетами. Собаки напускались для отысканія добычи; едва она подымалась, державшіе на рукахъ кречетовъ снимали съ нихъ клобучки, и громкіе крики одобренія сопровождали сихъ вѣрныхъ охотниковъ, когда, пустившись стрѣлою на добычу іі поразивъ ее, они, по свисту сокольничаго, возвращались къ своимъ господамъ. Охота оканчивалась сытнымъ обѣдомъ. Тѣ изъ простыхъ ловчихъ или сокольничихъ, которые имѣли случай отличиться, удостаивались чести раздѣлять трапезу князя. За множествомъ блюдъ слѣдовала общая попойка: большія чаши, наполненныя виномъ, переходили изъ рукъ въ руки, и чѣмъ ловля была успѣшнѣе, тѣмъ пиръ былъ шумнѣе. Таковыя охоты продолжались иногда по нѣскольку мѣсяцевъ сряду. Петръ не любилъ сего рода забавъ, но снисходилъ къ прихотямъ свата своего, князя Ѳедора Юрьевича.

Сія священная привязанность къ старинѣ оставалась почти наслѣдственною въ родѣ князей Ромодановскихъ. По смерти князя Ѳедора Юрьевича, сынъ его князь Иванъ Ѳедоровичъ, принявъ титулъ отца, руководствовался его правилами и въ домашней жизни. То же обращеніе со всѣми, тоть же этикетъ, тѣ же забавы. Число послѣдователей Ромодановскаго было многочисленно. Иванъ Ивановичъ Бутурлинъ, Лопухины, Нарышкины и много другихъ вельможъ, которыхъ имена менѣе извѣстны, старались по возможности соглашать обычаи предковъ своихъ съ тѣми, какіе дворъ вводилъ въ употребленіе.

Графъ Ѳедоръ Матвѣевичъ Апраксинъ, также какъ и князь Ѳедоръ Юрьевичъ, былъ сватъ государю и пользовался отличнымъ уваженіемъ Петра. Домъ его въ два этажа, на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Зимній дворецъ, былъ однимъ изъ обширнѣйшихъ въ Петербургѣ; при ономъ находился большой садъ, извивавшійся по берегу Невы до нынѣшняго Адмиралтейскаго бульвара. Убранство комната соотвѣтствовало обширности зданія: вездѣ на стѣнахъ видны были штофные обои, тяжелые столы съ насѣчками изъ кости или разноцвѣтнаго дерева и съ вызолоченными ножками, кресла и стулья съ высокими спинками, обитые рытымъ бархатомъ. Гостепріимство было одною изъ главныхъ добродѣтелей генералъ-адмирала. Всякій день, въ 4 часа пополудни, ставились у него для полдника (лѣтомъ въ аллеяхъ или бесѣдкахъ сада, зимою въ обширныхъ галлереяхъ дома) столы, одни съ холодными кушаньями, сахарными закусками и плодами на серебряномъ вызолоченномъ сервизѣ, другіе съ разнаго рода винами. Апраксинъ, отдохнувъ послѣ обѣда, приходилъ въ залу, гдѣ ждали его собравшіеся гости. При звукахъ духовой музыки, расположенной въ разныхъ концахъ сада или въ галлереяхъ, гости садились за столы, и начиналась пирушка. Одни уходили, другіе приходили: слуги перемѣняли блюда и особенно бутылки, и бесѣда продолжалась до 10 часовъ вечера. По общепринятому въ то время мнѣнію, умѣнье жить состояло въ томъ, чтобъ хорошо накормить и напоить гостя, въ какое бы время онъ ни пришелъ. Отказываться отъ предлагаемаго хозяиномъ было неучтиво, и молодой человѣкъ, который не выпивалъ столько, сколько пилъ старшій, показывалъ неуваженіе къ хозяину и ко всѣмъ присутствовавшимъ. Добрый адмиралъ имѣлъ особенное дарованіе угощать приходившихъ къ нему: часто видали сего почтеннаго старика съ обнаженною головою, покрытою сѣдинами, стоящаго на колѣняхъ передъ упрямымъ гостемъ съ просьбою осушить еще послѣдній кубокъ. Оттого рѣдко кто уходилъ отъ него не навеселѣ. Носивъ званіе генералъ-адмирала, графъ Апраксинъ составлялъ, послѣ Петра, главное лицо при закладкѣ и спускахъ кораблей. Послѣ закладки императоръ со всею фамиліею и всѣ присутствовавшіе при церемоніи съѣзжались къ нему, чтобъ за кубкомъ вина пожелать благополучнаго окончанія начатому дѣлу. Однажды въ 1721 году вздумалъ онъ при подобномъ случаѣ позабавить гостей своихъ травлею. Сія любимая забава прежнихъ нашихъ царей выходила тогда уже изъ обыкновенія, а оттого новость сего явленія привлекла толпы любопытныхъ. На площади передъ графскимъ домомъ, нынѣшней Дворцовой, построили родъ полукруглаго амфитеатра. — Когда посѣтители собрались въ галлереяхъ адмиральскаго дома, впустили въ ограду дикаго медвѣдя и льва изъ тѣхъ, которыхъ посланникъ Волынскій привезъ въ 1714 году изъ Персіи. Началась жестокая борьба: разъяренные звѣри быстро бросились другъ на друга; поперемѣнно слышны были то ревъ одного, то рыканіе другого; наконецъ медвѣдь, изнуривъ противника, началъ брать верхъ; но царь, опасаясь, чтобъ левъ не сдѣлался жертвою въ сей стычкѣ, приказалъ прекратить травлю. Иногда, въ отсутствіе Петра изъ столицы, генералъ-адмиралъ принималъ въ своемъ домѣ посланниковъ: бухарскихъ, калмыцкихъ и хивинскихъ. Въ другое время, командуя на кронштадтскомъ рейдѣ флотомъ, давалъ онъ морскіе праздники. Всѣ снасти судовъ украшались разноцвѣтными флагами: въ одномъ мѣстѣ слышны были пѣсельники; въ другомъ звуки духовыхъ инструментовъ; здѣсь матросы, для забавы съѣхавшихся изъ Петербурга гостей, ломались, кривлялись и прыгали; тамъ показывали они ловкость свою, бѣгая по веревкамъ и спускаясь съ мачтъ. Съ наступленіемъ вечера, палуба, мачты, реи и всѣ снасти были освѣщены. Богатый ужинъ, состоявшій, какъ обыкновенно, изъ множества блюдъ, ждалъ посѣтителей. При каждомъ тостѣ палили изъ пушекъ, и нерѣдко залпъ изо всѣхъ орудій, при послѣднемъ здоровьѣ въ честь основателя Россійскаго флота, заключалъ собраніе. Никто не возвращался домой съ сихъ праздниковъ въ тотъ же день. Генералъ-адмиралъ поставлялъ въ томъ славу, чтобъ хорошо угостить дорогихъ своихъ посѣтителей, которые расходились не прежде, какъ при выстрѣлѣ пушки, возвѣщавшей на другой день утреннюю зарю.

Между боярами, способствовавшими Петру къ преобразованію россійскихъ нравовъ, первое мѣсто занимаетъ фельдмаршалъ Борисъ Петровичъ Шереметевъ. Еще въ малолѣтствѣ Петра употребляемъ онъ былъ въ заграничныхъ посольствахъ. По окончаніи азовскаго похода, въ которомъ явилъ онъ въ себѣ будущаго героя подъ Полтавой, Шереметевъ, восхищенный устройствомъ видѣнныхъ имъ странъ, рѣшился посѣтить ихъ снова, и въ то время, когда Петръ, съ топоромъ въ рукахъ строилъ суда на Заандамской верфи, ближній бояринъ его искалъ просвѣщенія на противоположномъ концѣ Европы. Онъ видѣлъ Вѣну и пышный дворъ Леопольда, богатую Венецію и дожа ея во всемъ его великолѣпіи, величественный Римъ съ его развалинами и, наконецъ, Мальту, коей воинственные рыцари приняли его въ число своихъ собратій. Возвратившись въ отечество, онъ первый подалъ собою примѣръ той утонченности въ нравахъ, того приличія, которыя послѣ старался распространить между своими соотечественниками. Первый изъ русскихъ явился передъ Петромъ во французскомъ кафтанѣ съ мальтійскимъ крестомъ на груди и въ осыпанной брильянтами шпагѣ, подаренной ему императоромъ Леопольдомъ. Онъ любилъ пышность, но не азіатскую, не ту, которая безъ нужды слѣпитъ глаза, распространяясь на все безъ разбора. Домъ фельдмаршала на Фонтанкѣ, противъ Лѣтняго сада, былъ прибѣжищемъ для всѣхъ неимущихъ: за столъ его, на которомъ не ставилось менѣе 50 приборовъ, даже въ походное время, садился всякій, званый и незваный, знакомый и незнакомый, и только съ условіемъ, чтобъ не чиниться передъ хозяиномъ. Обѣды его, приготовленные лучшимъ образомъ, не обращались никогда въ шумные пиры: фельдмаршалъ ненавидѣлъ излишество и не любилъ бесѣдъ, въ то время обыкновенныхъ, въ которыхъ кубки съ виномъ играли главную роль. Самъ Петръ столько уважалъ его, что никогда не принуждалъ пить, и во время праздниковъ государевыхъ, Шереметевъ и князь Михаилъ Михаиловичъ Голицынъ одни освобождены были отъ наказанія, состоявшаго въ осушеніи кубковъ большого орла. Общество его состояло изъ людей самыхъ образованныхъ: генералъ-фельдцейхмейстера Брюса, англійскаго посланника лорда Витворта, прусскаго Мардефельда и другихъ иностранныхъ министровъ и ученыхъ, находившихся тогда въ Россіи, и, несмотря на малое просвѣщеніе того времени, молодые люди считали за честь и славу, если могли попасть въ вечернія собранія фельдмаршала. Не было, можетъ быть, человѣка вѣжливѣе и ласковѣе въ обращеніи. Часто, разъѣзжая по Москвѣ, окруженный множествомъ скороходовъ, бѣгуновъ и домовыми войсками, останавливался онъ на улицѣ и выходилъ изъ кареты, чтобъ подать руку старому сослуживцу. Послѣдніе годы жизни своей посвятилъ онъ благотворительности. Онъ умеръ въ 1719 году, любимый войскомъ и народомъ. Петръ уважалъ его чрезвычайно, называлъ его своимъ Баярдомъ и Тюреннемъ, всегда встрѣчалъ и провожалъ его до двери своего кабинета, и поставилъ бы ему монументъ въ Невскомъ монастырѣ,если бъ смерть не помѣшала государю въ исполненіи сего намѣренія.

Но никто изъ приближенныхъ къ особѣ Петра не жилъ великолѣпнѣе любимца его, князя Меншикова. Зная, что государь, сохранявшій простоту во всемъ, лично до него касавшемся, любилъ, вышедъ изъ частнаго быту, окружать себя блескомъ, Меншиковъ, въ угодность ли монарху, или по собственной склонности, показывалъ въ частной жизни пышность, соотвѣтственную высокому званію владѣтельнаго князя ижорскаго и ингерманландскаго. Онъ имѣлъ своихъ камергеровъ, камеръ-юнкеровъ и пажей. Домъ его на Васильевскомъ острову, на самомъ берегу Невы, тамъ, гдѣ нынѣ 1 кадетскій корпусъ, былъ въ тогдашнее время обширнѣйшимъ и красивѣйшимъ зданіемъ въ Петербургѣ. Обои штофные и гобеленовые, подаренные Петру I въ Парижѣ, большіе бронзовые часы съ боемъ и курантами, люстра изъ цвѣтного хрусталя съ золотыми или серебряными вѣтвями, большія венеціанскія зеркала въ зеркальныхъ рамахъ съ позолоченными обручиками, столы на толстыхъ, вызолоченныхъ ножкахъ съ выкладками изъ разноцвѣтнаго дерева, представлявшими всякаго рода звѣрей и птицъ, диваны и стулья, обитые шелковыми тканями, съ высокими спинками, на которыхъ изображенъ былъ гербъ хозяина съ княжескою короною, и персидскіе ковры на полу — служили украшеніемъ комнатъ. За домомъ простирался обширный садъ, лучшій въ Петербургѣ послѣ царскаго, съ оранжереями, сараями фруктовыхъ деревьевъ, птичниками и небольшимъ звѣринцемъ. Въ первые годы пребыванія своего въ Петербургѣ Петръ часто давалъ въ семъ домѣ жителямъ столицы пиры, на которые отпускалъ князю по тысячѣ рублей. Иногда принималъ здѣсь иностранныхъ пословъ въ устроенной для сего нарочно тронной залѣ, подлѣ которой была гардеробная государя. Онъ пріѣзжалъ къ Меншикову запросто: передъ началомъ аудіенціи выходилъ изъ гардеробной въ тронную въ парадномъ кафтанѣ, и по окончаніи оной, сбросивъ тягостную для себя церемоніальную одежду, уходилъ отъ своего любимца. Роскошные праздники князя Меншикова болѣе всего походили на европейскіе. Князь, столько способствовавшій Петру I въ произведенныхъ имъ перемѣнахъ, поставлялъ въ томъ славу, чтобъ сколько возможно приблизиться къ обычаямъ, какіе въ то время наблюдаемы были при образованнѣйшихъ дворахъ Европы: ибо зналъ, что ничѣмъ лучше не угодишь Петру. Гости пріѣзжали къ нему въ лодкахъ: на берегу рѣки, у крыльца, на лѣстницѣ и у всѣхъ дверей встрѣчали ихъ, при звукѣ трубъ и литавръ, пажи, камеръ-юнкеры и камергеры князева двора, въ синихъ мундирахъ, шитыхъ золотомъ, въ башмакахъ съ золотыми пряжками и въ цвѣтныхъ шелковыхъ чулкахъ съ золотыми или серебряными стрѣлками. Обѣды его, приготовленные лучшими выписанными изъ Парижа поварами, состояли иногда изъ 200 блюдъ и подавались на золотомъ сервизѣ: погреба наполнены были лучшими винами. Народъ толпился на улицахъ, чтобъ посмотрѣть на князя, когда онъ въ торжественные дни ѣхалъ во дворецъ. Въ тогдашнее время многочисленная услуга и пышность въ экипажахъ составляли необходимость для людей хорошаго тона. Баринъ или барыня не могли выѣхать изъ дому въ саняхъ ли, или въ каретѣ, безъ того, чтобъ, кромѣ слугъ позади, не имѣть впереди себя нѣсколько верховыхъ, которые днемъ разгоняли на улицахъ народъ, а ночью, неся въ рукахъ длинные факелы, указывали и освѣщали дорогу. Въ большіе праздники любимецъ Петра, переѣхавъ черезъ Неву на выложенной зеленымъ бархатомъ внутри и раззолоченной снаружи лодкѣ, выходилъ у своей австеріи, находившейся на Исаакіевской площади, тамъ, гдѣ нынѣ Сената. Отсюда начиналось торжественное его шествіе: впереди шли скороходы и служители дома въ богатой ливреѣ, потомъ ѣхали музыканты и пажи верхомъ, въ синихъ суконныхъ и бархатныхъ кафтанахъ съ золотыми позументами по швамъ, за ними самъ князь въ каретѣ, сдѣланной наподобіе вѣера, на низкихъ колесахъ, съ золотымъ гербомъ на дверцахъ и большою княжескою короною изъ того же металла на имперіалѣ, и запряженной шестью лошадьми въ уборѣ изъ малиноваго бархата съ золотыми или серебряными украшеніями. По сторонамъ шло по три камеръ-юнкера, изъ коихъ одинъ держался за ручку каретныхъ дверецъ, и наконецъ небольшой отрядъ драгунъ князева полка заключалъ шествіе.

Не буду говорить о гостепріимствѣ Шафирова, въ домѣ котораго на Петербургской сторонѣ, неподалеку, отъ Сампсоньева моста, была обширнѣйшая въ Петербургѣ зала, и коего погребъ заключалъ въ себѣ лучшія вина; о жившемъ подлѣ графѣ Головкинѣ, коего бережливость обратилась въ пословицу и котораго дочери по образованію, любезности и красотѣ были въ числѣ первыхъ дѣвицъ въ столицѣ; объ ученомъ и веселомъ князѣ Кантемирѣ, коего супруга, урожденная княжна Трубецкая, слыла первою красавицею въ Петербургѣ; о племянницѣ ея, милой княжнѣ Черкасской; объ Измайловѣ, посланникѣ нашемъ въ Пекинѣ въ 1720 году, коего домъ былъ весь меблированъ въ китайскомъ вкусѣ; наконецъ о баронѣ Строгоновѣ, на роскошныхъ пирахъ котораго являлось до 20 дѣвицъ, игрою на арфѣ и пѣніемъ восхищавшихъ зрѣніе и слухъ посѣтителей. Описаніе ихъ образа жизни наскучитъ однообразіемъ. Перейду къ обыкновеніямъ, которыя были почти общими въ то время всѣмъ, составлявшимъ высшее общество.

Примѣръ двора, всячески старавшагося сблизить всѣ состоянія и распространить общественную жизнь между русскими, скоро подѣйствовалъ на людей, у которыхъ гостепріимство было врожденною добродѣтелью. Тогда этикетъ не раздѣлялъ еще состояній столько, сколько теперь; зазывныхъ билетовъ не знали; приглашали только самыхъ знатныхъ; прочіе, знакомые и незнакомые, приходили въ назначенный часъ, садились за столъ и, покушавъ хлѣба-соли, уходили, часто не заботясь о хозяинѣ. Хозяинъ или хозяйка встрѣчали гостей въ дверяхъ, при звукѣ трубъ и литавръ, поклономъ и рюмкою водки или вина. Обѣды, начинавшіеся въ 12 часовъ, были продолжительны и состояли изъ множества блюдъ. Въ частныхъ собраніяхъ, когда съѣзжались одни короткіе знакомые, жребій назначалъ дамѣ кавалера, который долженъ былъ ее вести къ столу, садиться рядомъ съ нею и услуживать за обѣдомъ. Во время стола доморощенный музыкантъ забавлялъ гостей игрою на гусляхъ. Въ торжественные дни вмѣсто гуслей слышны были духовые инструменты: дамы находились въ одной, а кавалеры въ другой комнатѣ. Въ концѣ, обѣда подносили первымъ сахарныя закуски, къ мужчинамъ же приносили ящики съ винами: венгерскимъ, рейнскими и нѣкоторыми французскими. Начинались тосты; обыкновенно предлагалъ оные самъ хозяинъ. Когда случалось, что государь находился въ числѣ пирующихъ, то первымъ тостомъ было всегда призваніе Божіей милости, а вторымъ благоденствіе семейству Ивана Михайловича Головина, то есть флоту. Петръ считалъ сей тостъ столь важнымъ, что обѣщалъ шуту своему, португальцу Лакосту, 100,000 рублей, если бы случилось когда-нибудь пропустить оный. Во время стола государь уходилъ отдыхать и черезъ часъ возвращался. Послѣ обѣда гости переходили въ другую комнату къ дамамъ, гдѣ ждали ихъ чай, кофе и лимонадъ. Если общество было не многочисленное, и нельзя было танцовать, то призывали домашняго казака, который тѣшилъ посѣтителей пляскою съ припѣвомъ и игрою на торбанѣ, или на балалайкѣ. Въ другое время, когда не случалось гостей, передъ коими надлежало чиниться, садились играть: мужчины между собою въ кости, шахматы или шашки; замужнія дамы съ нѣкоторыми кавалерами въ короли, марьяжъ, ломберъ, ламушь или лантре; дѣвушки съ молодыми мужчинами забавлялись игрою въ фанты, или въ кошку и мышку, или въ жгуты, и тому подобное.

Общества наши того времени представляли странную противоположность: совершенную непринужденность между мужчинами и самый строгій этикетъ въ обращеніи съ женщинами. Простое обхожденіе Петра служило примѣромъ для подданныхъ. Въ собраніяхъ одни лѣта давали право на отличіе: часто вельможа, занимавшій важнѣйшее мѣсто въ государствѣ, вставалъ передъ человѣкомъ низшаго званія, покрытымъ сѣдинами. Особенно старшіе въ семьяхъ пользовались у младшихъ уваженіемъ, котораго слѣды и теперь примѣтны въ коренныхъ русскихъ фамиліяхъ: такъ, напримѣръ, герой Финляндіи, князь Михайла Михайловичъ Голицынъ, имѣя около 60 лѣтъ отъ роду, не смѣлъ никогда садиться при братѣ своемъ, князѣ Дмитріи Михайловичѣ, который былъ нѣсколькими годами старѣе. Семейственная жизнь русскихъ бояръ представляла нѣчто патріархальное. Родственныя связи уважались гораздо болѣе нынѣшняго. Въ семейственный праздникъ всѣ родные съѣзжались къ дававшему оный. Старшій занималъ почетное мѣсто; прочіе, мужчины и женщины, составивъ около него большой кругъ, ждали позволенія сѣсть. Когда всѣ занимали свои мѣста, онъ начиналъ разговоръ, входилъ въ обстоятельства каждой семьи: однимъ давалъ совѣты, другимъ дѣлалъ замѣчанія и, словомъ, распоряжалъ дѣлами каждаго. Никто изъ присутствовавшихъ самъ собою не могъ заговаривать съ старшимъ или обращаться къ другимъ во время его разговоровъ; все дѣлалось по его волѣ; всѣ старались о томъ только, чтобъ ему угодить.

Нѣсколько сотъ лошадей на конюшнѣ, множество каретъ, колясокъ, фаэтоновъ и колымагъ въ сараяхъ и многочисленная дворня составляли принадлежность всякаго дворянскаго дома. Между слугами нѣкоторые пользовались преимущественно отличіемъ передъ прочими. Няня завѣдывала всѣмъ хозяйствомъ; шутъ или дуракъ садился иногда за столъ съ господиномъ и имѣлъ позволеніе говорить, что ни приходило ему на умъ; сказочникъ находился при баринѣ, когда онъ ложился спать, и обязанъ былъ, сидя у ногъ его на постели, разсказывать всякій день что-нибудь новое до тѣхъ поръ, пока господинъ не уснетъ крѣпкимъ сномъ. За обѣдомъ слуга, отличавшійся долговременною службою въ домѣ, имѣлъ право, стоя за стуломъ, вмѣшиваться въ разговоръ господъ своихъ. Въ большіе праздники всѣ толпою приходили поздравлять своего господина или госпожу, которые подносили имъ по рюмкѣ вина. Для обѣдовъ каждый день накрывались длинные столы, покрытые множествомъ разнаго рода блюдъ, если даже садились за столъ не болѣе двухъ человѣкъ. Когда не случалось постороннихъ, баринъ, вѣроятно, по примѣру прежнихъ царей, которые свой столъ посылали на домъ къ подданнымъ, коихъ хотѣли отличить, разсылалъ съ своего стола блюда, или, какъ ихъ называли, подачи: нянѣ, дворецкому, конюшему, сказочнику и другимъ изъ служителей, пользовавшихся его милостію.

Женщины не имѣли въ то время такого вліянія на общества, какимъ пользуются нынѣ. До Петра показывались онѣ между мужчинами рѣдко, и то на нѣсколько минутъ. Къ концу обѣда, за хлѣбеннымъ, входила въ комнату, гдѣ сидѣли за столомъ мужнины гости, нарумяненная хозяйка въ кокошникѣ, бархатной, обложенной соболемъ тѣлогрѣйкѣ и башмакахъ съ высокими каблуками. За нею дочери, съ повязками на головахъ, въ цвѣтныхъ сарафанахъ и башмакахъ такихъ же, какъ у матери. Осѣнивъ себя три раза крестомъ передъ стоявшею въ углу иконою и поклонившись гостямъ, онѣ, не говоря ни слова, подносили каждому по четыре кубка: съ водкою, виномъ, пивомъ и медомъ. Каждый гость долженъ былъ осушить кубки за здоровье красавицъ, и въ благодарность получалъ отъ нихъ поцѣлуй въ щеку. — Симъ ограничивалось участіе женщинъ въ обществахъ, пока указы Петра не дали имъ правъ, равныхъ съ правами мужчинъ. Одѣтыя въ европейскія платья, выученныя танцовать и говорить по-нѣмецки, онѣ перестали замѣнять природный румянецъ поддѣльнымъ, чернить зубы и брови; радовались большей свободѣ; но, несмотря на всѣ старанія государя, по привычкѣ, или слѣдуя внушенію старушекъ, сохранили въ обращеніи съ мужчинами нѣкоторую дикость, поддерживаемую господствовавшимъ въ то время мнѣніемъ. Дѣвушка въ обществѣ, чтобъ не нарушить правилъ приличія, не могла вступать въ разговоръ съ незнакомымъ мужчиною, а если была къ тому принуждена, то должна была отвѣчать на всѣ вопросы самымъ короткимъ образомъ, и, если можно, не болѣе какъ да-съ и нѣтъ-съ; не могла два или три раза танцовать въ вечеръ съ однимъ мужчиною, если онъ ей былъ не родственникъ. Замужнія пользовались большею свободою, но и эта свобода была гораздо ограниченнѣе нынѣшней. При такой застѣнчивости женщины не могли имѣть большого вліянія на мужчинъ. Однакоже, оно существовало. Желаніе нравиться, почти врожденное всѣмъ людямъ, занимало тотъ и другой полъ. Костюмы сдѣлались щеголеватѣе, или, лучше сказать, пышнѣе прежняго. У женщинъ появились платья, шитыя золотомъ, серебромъ или унизанныя жемчугомъ; у мужчинъ — цвѣтные бархатные кафтаны съ пуговицами изъ золота или драгоцѣнныхъ камней, прически à la Vallière и длинные алонжевые парики. Обращеніе съ женщинами сдѣлалось принужденнѣе. Между мужчинами родилась услужливость къ дамамъ, которая еще носила примѣты своего младенчества. Такъ, напримѣръ, однажды въ 1721 году, чтобъ почтить красоту княгини Кантемиръ, гости, собравшись послѣ обѣда у нея въ спальнѣ, пили ея здоровье изъ вещицъ, принадлежавшихъ къ ея туалету: стеклянныхъ башмаковъ, сапожковъ и проч. Въ обществѣ учтивый кавалеръ долженъ былъ поднести дамамъ, которыхъ хотѣлъ отличить, букетъ свѣжихъ цвѣтовъ. На улицѣ, встрѣчался ли ѣхавшій мужчина съ знакомою дамою въ каретѣ, оба экипажа съ многочисленною ихъ свитою останавливались; кавалеръ, невзирая на погоду, выходилъ изъ своего, и съ обнаженною головою, держа шляпу въ рукахъ, подходилъ къ каретѣ красавицы, чтобъ имѣть удовольствіе привѣтствовать ее поцѣлуемъ руки.

Таковы были обыкновенія въ высшемъ классѣ обществъ при Петрѣ I. Въ простомъ народѣ оставались съ русскою одеждою и обычаи старинные. Они также измѣнялись, но весьма мало, и теперь еще являются наблюдателю почти въ первоначальной своей простотѣ.