Смотрю на время — час ночи. Кто бы это мог быть? Наверное, алкаши опять квартиру перепутали. Недовольная иду в прихожую. Рявкаю в трубку:
— Кто?
— Привет. Это я, — усталый и хриплый, но успевший стать родным, я узнала бы этот голос из тысячи — голос Льва.
Нажимаю кнопку открытия подъездной двери, открываю дверь в квартиру, а сама начинаю паниковать. «Я же не одета! Почему он пришел? Что случилось?» — несусь ураганом в комнату, натягиваю лосины и тунику — мой любимый наряд для приема гостей: и удобно в домашней обстановке, и я хорошо выгляжу в этих вещах. Да и думать времени нет — слышу, как на этаже открываются двери лифта.
Выхожу в прихожую — Лев уже разувается.
— Я к тебе. Давай напьемся? — Поднимает на меня взгляд, протягивая бутылку коньяка. Губы его растягиваются в усталой улыбке.
Не дождавшись моего ответа, мягко оттесняет меня к стене, и проходит на кухню. Я, не успев сообразить что к чему, провожаю его взглядом и растерянно произношу:
— Ну, заходи. В смысле напьемся? — иду за ним в кухню, — Что случилось?
— Да, что-то я подустал. Старею, наверное. Нервы ни к черту стали, — тяжело вздыхает, присаживаясь на мое любимое место, в угол, между холодильником и столом.
Я ощущаю себя в этом углу уютнее и безопаснее всего. А состояние сейчас у Льва по виду такое, что хочется от всего мира спрятаться. Не пристаю с расспросами: захочет — сам расскажет. Начинаю сервировать закуску. Как назло, с этой диетой, одна ботва в холодильнике, да кефир. Ни сервелатика тебе, ни пельмешек. Злясь на Систему, нарезаю фрукты, сыр, вспоминаю и о маминых огурчиках.
— Ты кушать будешь? Правда, я тут решила на диету сесть, так что в моем холодильнике мало съедобной пищи. Грудка куриная с гречкой есть.
— Нет, спасибо, ничего не хочу, — сидит, смотрит в черное ночное окно, думая о своем.
Закончив приготовления, присаживаюсь на табуретку напротив, смотрю на него, молчу. Лев, очнувшись от дум, наливает коньяк по рюмкам.
— Твое здоровье! — свою рюмку Лев салютует в мою сторону и, не чокнувшись, выпивает залпом.
Пригубливаю из своей рюмки, закусываю лимоном. Лев закусывать не стал, опять уставившись в окно. Точно что-то случилось.
Дебаф: «Алкогольное опьянение»
— 1 к ловкости, — 1 к восприятию, — 1 к самообладанию в течение следующих четырех часов.
«Что ж, ожидаемо. Всем спасибо, все свободны.», — смахиваю системное уведомление: «Сегодня я отдыхаю от всего, и от тебя, Система, в первую очередь.»
— Ты извини, разбудил тебя, наверное? Так погано на душе, не хотелось оставаться одному. — Лев очнулся и заговорил первым.
— Нет, я не спала. Правильно сделал, что пришел, — держу лицо, а про себя мне хочется кричать: Я рада! Я счастлива! Я и не надеялась!
Смотрю на его понуро опущенные плечи, красные глаза, уставшее лицо. Решаюсь, встаю, и начинаю греть ему еду. Наверняка только из больницы, и неизвестно когда ел в последний раз. Ставлю перед ним тарелку.
— Ешь давай. Вон, щеки уже ввалились, смотреть больно. Хочешь перед пациентами начать в голодные обмороки падать? — добавляю грозных ноток, стараясь пресечь отказ.
Криво улыбается, но не спорит, берет вилку, ест. Сижу, любуюсь. Женщине никогда не надоест смотреть, как мужчина ест приготовленное ею блюдо.
Лев все съедает. Благодарит, и становится будто чуть живее. Выясняется, что он действительно сегодня последний раз ел в обед. Ругаю его, что так нельзя, он в ответ лишь молчит, да улыбается. Наливает себе еще рюмку:
— Спасибо тебе. Давай еще за тебя выпьем.
Ничего не отвечаю, улыбаюсь в ответ, чокаемся, выпиваем. Сижу, посасываю дольку лимона, ломая голову, что бы такого рассказать ему, чтобы отвлечь. Рассказываю о своих утренних приключениях с девочкой, и поиском ее невнимательной мамаши, которую я, кстати, так и не видела в лицо, а отношения с ней заочно улучшила. Обстановка становится более мирной, напряжение спадает. Лев, кажется, даже слушает мои бредни. Под мои рассказы ни о чем, выпиваем еще пару рюмок, я уже прям «хорошая», хоть и пила по полрюмки. Пожалуй, мне хватит, иначе «прольется чья-то кровь». Дебаф неудовлетворенности, подстегнутый алкоголем, разыгрался не на шутку. Стараюсь не бросать в сторону Льва голодных взглядов, чтобы себя не спалить.
Продолжаю щебетать, руша тишину. Передаю привет от мамы, и, посмеиваясь, аккуратно рассказываю, как она нас уже поженила. Лев слушает, рассматривает меня и улыбается.
— Что ты так смотришь? Тебе, наверное, не интересен весь этот бред? — замолкаю, закусив губу от досады.
— Какой у тебя уровень социальной значимости? — Лев не удерживает натянутой улыбки, лицо его становится серьезным.
Округляю глаза: Он все-таки решился?
— Девятый, — рискую и я.
— У тебя есть интерфейс?он продолжает расспрос.
— Да.
Лев довольно улыбается, подтвердив свои догадки. Улыбаюсь ему в ответ. Ему стоило больших усилий задать мне эти вопросы. Немудрено, сама бы я не рискнула никому поведать свою тайну.
— Ты видишь мои характеристики? — продолжает интересную нам обоим беседу.
— Нет, не вижу, а ты мои? — я поддерживаю.
— Нет, интерфейс у меня уже полгода, но такое впервые, ты меня не на шутку заинтересовала, малышка, своей таинственностью, — загадочно улыбается.
Кажется, еда и коньяк сделали свое дело, Лев начинает отходить от того, что у него там приключилось.
— А у тебя какой уровень? — спрашиваю я.
— Сейчас тридцать второй. Полгода назад был восемнадцатый, когда только начал прокачку. Поверить не могу, что обсуждаю это вслух на обычной кухне с обычным человеком, — он дарит мне открытую улыбку. — В хорошие-то времена не с кем было по душам поговорить, теперь и подавно.
Надеюсь, у меня не вылезли глаза из орбит. Тридцать второй уровень, шутка ли? Против моего чуханского девятого, слава Богу, хоть уже не пятого. Стыд-то какой.
— А у меня интерфейс всего около недели. Как раз в день аварии он у меня и появился. — погрустнев, начинаю оправдываться.
— Тебя сбила машина, и от этого появился интерфейс? — удивляется Лев, не замечая перемен в моей настроении.
— Нет, раньше появился, просто шла, задумалась и была невнимательна. Да и водитель несся, как угорелый, вывернул из-за притормозившей машины. Я бы не успела отреагировать в любом случае. И умерла бы, если бы не «волшебная» скорая помощь. Медбрат меня исцелил, самым натуральным образом. Вот я умирала, проходит какое-то мгновение, и вот я снова огурцом. Ничего ни понять, ни почувствовать не успела. Хотя может и шло восстановление какое-то время, я потеряла сознание, не помню. Ты тоже так можешь лечить?
— Нет, такой способности у меня нет ни в открытых, ни в будущих, пока неактивных. Было бы неплохо врачу такую иметь, — ухмыляется, — Говоришь, врач скорой помощи? Не может быть, чтобы мы не пересеклись за полгода ни разу. Как его звали?
— Не знаю я, не видела я ни характеристик, ни внешности из-за маски. Какие-то способности у тебя все же есть? — мне очень интересно его расспросить, я это видела, и ему не отвертеться.
— Да, повышенная регенерация, если палец сломаю — срастется за сутки.
Кажется, я присвистнула.
— Невидимость. Думаю, ты имела возможность видеть эту способность в действии, — киваю, соглашаясь, — И еще ускорение. Первоначально это казалось чем-то невероятным, волшебным. Но, на самом деле, ничего особенного, откат у способностей сутки. И мутит после ускорения так, будто мотало на аттракционе для взрослых минимум минут пятнадцать — не самые приятные ощущения. Да, и как показывает практика, необходимость ими пользоваться возникает не часто. Но, конечно же, как в том случае, когда стоит вопрос жизни и смерти, выбирать не приходится.
— Обалдеть! Я что, тоже так смогу? Что-то мне заранее страшно. — я не до конца понимаю, как это работает, а неизвестность всегда пугает. Разум мечется, не зная: ликовать или отдаться привычной панике.
— Твой уровень настолько мал, я даже не знаю, что тебе на это сказать. Средний уровень социальной значимости у людей — десятый. Все, кто перешагнули этот рубеж, считаются выше остальных, как бы сверхлюди. Таких очень мало среди молодых людей, ведь большинство прокачивают свой уровень, либо уже зарабатывая уважение к преклонным годам, либо работая с людьми. Рождение детей тоже влияет на твою значимость.
— Когда у тебя появился интерфейс — то сразу были эти способности? — мне не дает покоя перспектива стать супер-женщиной.
— Нет, что ты! Для становления Хиро, то есть героем, Система требует прокачки основных навыков для получения той или иной плюшки на выбор. То есть я получил то, чего хотел, что выбрал для себя сам. У тебя, так как ты женщина, могут быть и совершенно отличные варианты, да и выбор лишь за тобой.
— Круто… — я в такой растерянности, я даже не задумывалась о подобных возможностях Системы.
— Тот парень, на скорой, о чем вы с ним говорили? — Лев возвращается к теме «аварии». Похоже, заинтересовался парнем не на шутку.
— Нашу встречу помню урывками, лишь его слова об инфополе помню четко: ощущение, что он выжег их на подкорке моего сознания, — не вижу смысла ото Льва что-то скрывать, он поведал мне куда больше.
— Интересно, у меня было иначе. Шел по улице, сделал очередной шаг и очутился в белой комнате, точнее в каком-то равномерно светящемся пространстве. Я, как раз, наоборот, нечетко помню, что происходило. Меня окружали какие-то люди, а может и не люди. Они копались в моем сознании, рассказывали мне о вселенском инфополе, о тысячах людей избранных Системой. — медленно перечисляет Лев, будто вспоминая, — Еще говорили об этапах отбора, в котором, мы все должны принять участие. Если, конечно, станем этого достойны. Насколько я понял, нам дан интерфейс сроком на один год, а что будет дальше — не знает никто. Ты первая, кого я встретил, с интерфейсом. Я очень удивлен.
— Я тоже, — ошарашенно отвечаю на автомате. Ау самой паника:
Сроком на один год? Всего-то? Столько всего нужно успеть! Все-таки у меня отберут интерфейс. Я не хочу! - хочется выть от безысходности.
— Лев, а ты уверен, что интерфейс исчезнет? — спрашиваю жалобно.
— Как я могу быть в чем-то уверен? Я сделал такие выводы, потому что лицензия у меня продлена на год. Ты что, не смотрела у себя в закладке «О программе»?
— Нет, — прикрываю себе ладонью рот, даже признаться стыдно, — Столько всего навалилось, я еще не успела до конца интерфейс изучить.
— Кулема. Ну, посмотри сейчас, что написано?
Открываю интерфейс, смотрю закладку: все что сказал Лев — правда. Читаю описание, и у меня отпадает челюсть. Системный текст гласит:
Augmented Reality! Platform. Home Edition
Версия 7.2.
Copyright 2101-2117 «Первая Марсианская компания»
Авторские права защищены.
Зарегистрирована на Евгению Михайловну Колесникову.
S/N C4R-7702D-2102770.
Годовая однопользовательская лицензия.
Премиальный аккаунт.
Дата активации: 27.04.2017 12:00.
Дата окончания: 27.04.201811:59.
— У меня то же самое, — удушающая волна страха накатывает, от реакции на такие новости никакой коньяк не спасет. — Первая Марсианская компания? Серьезно?
— Мы не одни во вселенной, об этом даже по телевизору говорили, — глаза Льва смеются, — Или так быстро привыкла к интерфейсу и не хочется с ним расставаться? К хорошему быстро привыкаешь.
Беру бутылку коньяка и разливаю по рюмкам. Мне нужно срочно выпить — слишком много свалилось на мою бренную голову. Руки мои трясутся, горлышко бутылки дребезжит о край рюмки, несколько капель расплескивается на стол. Понаблюдав за моими мучениями, Лев отбирает бутылку и наполняет рюмки выверенными движениями. Беру трясущимися руками рюмку и, стуча краем о зубы, опрокидываю в себя. Горячий поток спускается по пищеводу, согревая и расслабляя.
— Ну что ты так трясешься? От нас ничего не зависит, точнее не зависит отведенный нам срок. Но только мы сами решаем, действовать нам или сидеть сложа руки. Ты, я смотрю, без интерфейса особо не утруждалась благими делами, так? Но ведь теперь все изменилось, неужели, даже если сейчас твои показатели погаснут, ты сможешь с таким же безразличием смотреть на нуждающихся в твоей помощи людей? Увидишь, что можешь помочь и пройдешь мимо, заведомо зная, как влияют благие дела на твое сознание?
Сижу, повесив нос. Мне все еще страшно, но слова Льва вселяют надежду. Киваю, соглашаясь, так и продолжая смотреть в пол.
— У меня сегодня на операционном столе пациент умер, — неожиданно заканчивает он свою бравую тираду.
Я встрепенулась, ошарашенно смотрю на Льва.
— О, Господи! — не знаю, что говорят в таких случаях, ведь он не родственник, и я не знаю, была ли это врачебная ошибка, винит ли он себя, — Мне так жаль.
— Рак, четвертая стадия. Он был обречен. Я, по возможности, всегда старался оперировать именно самых сложных больных, не боялся браться за, как всем казалось, запущенные случаи, безнадежные. Никто из врачей не хочет «мараться» и расширять свое «кладбище». Мое подсознание мне и без всякого интерфейса кричало: «Ты должен!» — иди и сделай это. И, ты знаешь, шел и делал. Да, многие умерли, к сожалению, я не Господь, но многие и выкарабкались. В них не верил никто, даже родственники уже начинали оплакивать, втайне пиля имущество. Но сколько бы ни умирало людей на моих руках, каждый раз я чувствую вину и боль утраты. Какие бы плохие они к тому моменту уже ни были. Никто ни разу не заикнулся, ни коллеги, ни родственники, ни словом, ни взглядом, что я плохо старался или что я виноват. А совесть-то она вот где, — кладет руку на сердце, — ее не обманешь.
Сижу, как громом пораженная, слушая его. Такой исповеди я не ожидала. Какой великий человек. Я даже не задумывалась о том, каково это — нести такое ярмо. Каково это: заново дарить умирающему жизнь, или хотя бы надежду, чтобы он не жил болью, умоляя о смерти, а чтобы жил верой. По мне — так лучше уснуть на операционном столе и не проснуться, чем чахнуть, мучаясь день ото дня в ожидании смерти, и видя лишь боль в глазах родных. Меж тем Лев продолжает.
— Наверняка с теми людьми, кто выжил всем назло, репутация у меня была прокачана, что надо — усмехается, — А вот с родственниками, особенно исцелившихся пациентов, я всегда избегал общаться. Мне казалось, что то, что я делаю — очевидные вещи. Это мой долг, я не могу иначе. Я просто не смогу самому себе в глаза смотреть, если отступлюсь, струшу. А все их благодарности и заискивания — не мог выносить, стеснялся принимать похвалу, она меня даже злила. Эти насильно всовываемые конверты и коньяки. Я тебе потом шкаф на работе покажу с коньяками. Я их не пью, но коллекционирую. Этот, что мы пьем, двадцатилетней выдержки, из какой-то коллекции. Стоит тысяч пятьдесят за бутылку.
Вытаращиваю глаза на бутылку. Хорошо, что он не сказал это, когда я его пила, мне бы не влезло.
— Такие деньжищи за коньяк? С ума люди что ли сошли?
Лев улыбается моей наивной простоте. Невольно улыбаюсь в ответ, я очарована этим мужчиной!
— Представляешь, какой бы у меня сейчас уровень был, если бы я общался с родственниками больных всегда, и прокачивал с ними репутацию, вместо того, чтобы бегать от них? От пары добрых обнадеживающих слов мой язык бы не отвалился. А сколько упущено опыта — страшно даже представить. Надеюсь, что потеря опыта это самое страшное, что я упустил из-за своей гордыни, а может и глупости, — усмехается.
Мне кажется, ему стало гораздо легче после того, как выговорился. Просто наболело, и давно хотелось высказаться, а было некому. Лев продолжает:
— Мне за это и дали кличку мою — Ягуар. За то, что десятки раз вырывал из цепких лап смерти безнадежных больных. Как-то напились с реаниматологом до зеленых чертиков — пошли и татуировки набили. Два идиота.
— Мне нравится твое тату. Ягуар, как живой. Очень хорошо мастер сделал.
— Да я и не жалею особо. Может оно так и правильно. — Лев похлопывает себя по плечу, в том месте, где набито тату.
— А у реаниматолога что? — пытаюсь поддержать тему. Хватит уже о грустном.
— Не понял?
— Ну, что он наколол? — смущаюсь.
— Аа… — смеется, — Ястреб он.
Вспоминаю в мельчайших деталях татуировку Льва, изгибы тела ягуара, его взгляд, от которого бросало в дрожь. Мысли плавно перетекают на обнаженный торс мужчины. Как двигались мышцы, и создавалось ощущение, что ягуар крадется к своей жертве. По телу пробегает горячая волна мурашек. Осознаю, что чувствую жгучее желание. Оно настолько острое, что мне кажется мои возбужденные соски видно даже через слой поролона. Мое желание обволакивает меня, как густой туман, и настолько осязаемо в воздухе, что его можно коснуться. Боюсь поднять взгляд на мужчину — он сразу все поймет.
— Здорово. — мой голос охрип и, наверное, выдает меня с головой — Я никогда таких красивых татуировок не видела, с удовольствием бы рассмотрела поближе. (Если бы я знала, чем обернется для меня эта фраза, я бы отрезала себе язык!)
То ли нужный градус дошел, то ли усталость сказалась, но Лев, не раздумывая, стянул через голову джемпер, и встал предо мной на колени.
«Мамочки!», — мое сердце бьется о ребра, ладони потеют, дыхание вырывается изо рта прерывистыми толчками. Резко сжимаю бедра, пытаясь скрыть охватившее меня возбуждение. Медленно поднимаю глаза, поедая глазами плоский живот, грудь с завитками темных волос, останавливаю взгляд на татуировке. Нервно сглатываю. Слегка подрагивающими подушечками пальцев, аккуратно касаюсь края татуировки. Его тело такое горячее. Не могу удержаться и снова опускаю взгляд ниже, на его грудь. От моего поглаживания, а может и от взгляда, у Льва побежали мурашки и сжались соски. Это невыносимо! Я сгораю изнутри! Закусываю губу, чтобы не проронить стон, и закрываю глаза, не в силах больше терпеть эту сладкую муку. Мой мозг плавится, время остановилось, и весь окружающий нас мир исчез.
Он касается моего подбородка, большим пальцем освобождая мою нижнюю губу, приподнимает лицо, и наши взгляды встречаются. В его глазах такое же непреодолимое желание, похоть, мольба, нужда — адский коктейль из чувств в одном флаконе. Смешать, но не взбалтывать!
На миг теряюсь, не ожидая от него такой реакции, не думала, что он видит во мне женщину. С моих приоткрытых губ срывается тихий стон.
Второй рукой Лев обнимает меня за спину и притягивает к себе. Если у меня и оставались крохи сомнений, то жадный горячий поцелуй, бесстыдные ласкающие спину и бедра руки, и упирающееся мне в промежность возбуждение, все мои сомнения развеивают.
Как же у меня давно не было секса! Не то, что качественного и постоянного — даже с незнакомцем на одну ночь. За эти годы мытарств я настолько закрылась и ушла в себя, в свои проблемы, что забыла, что я женщина, и могу любить и быть любима.
Это был мой первый поцелуй за последний год с лишним, и он оказался просто непередаваем: такой страстный, жаркий и убийственно-нежный одновременно. И дело вовсе не в длине перерыва, а в мужчине, который меня целовал! Едва его рот накрыл мои губы, я забыла обо всех страхах и волнениях.
Слишком сильной оказалась та буря чувств и желаний, которая захватила меня от его ласк, от ощущения, как по-собственнически, алчно, его язык впивается в мой рот. Но даже сидя — мне пришлось ухватиться за Льва, потому что самой не было сил держаться вертикально. Вцепилась в его плечи, притягивая его к себе еще ближе, и в тоже время, опираясь на него, в надежде сохранить хоть какой-то ориентир в реальности.
Судя по резкому, одобрительному вздоху, который это движение вызвало у мужчины — ему понравилось то, с какой потребностью я за него держусь. И движения его губ стали еще настойчивее, все сильнее одурманивая мой разум!
От каждого последующего поцелуя и поглаживания, изо рта вырываются молящие стоны. Не могу себя контролировать в объятиях этого мужчины. До боли приятно ощущать на теле его сильные руки. Его ненасытный рот покрывает мои лицо и шею поцелуями, от которых сознание превращается в расплавленную лаву. Мне кажется, что я сейчас взорвусь ощущением полета только от того, как он меня целует!
Я обхватываю его бедра ногами, ни капли, не скрывая своего желания к нему. Прижимаюсь к напряженному и твердому паху — от этого движения Лев издает утробный рык голодного зверя.
Между поцелуями он шепчет:
— Что же ты со мной делаешь, девочка? Твой запах сводит меня с ума. Не представляешь, каких сил мне стоило держать себя в руках, когда ты сидела рядом. Такая сладкая, такая наивная. Хочется схватить тебя и не отпускать.
Через силу отстраняется от меня. Смотрим друг на друга. Тяжело дышим.
— Ты уверена?
О чем он спрашивает? Я сейчас умру, если он не возьмет меня прямо здесь. Мое тело пылает и истекает от необузданного желания. Смотрю на него затуманенным от желания взглядом:
— Да, — вместо ответа у меня вырывается стон, я не узнаю своего голоса. Тяну к нему руки, оставшись без его объятий, ощущаю себя голой на ледяном ветру. Он тянет меня вверх, пытаясь поднять, но я не соображаю:
— Куда? Зачем? — тихо шепчу я, ища его губы.
— Пошли в спальню, — его глаза горят желанием, а припухшие губы украшает уже полюбившаяся мне за эти дни ухмылка, — думаю, там нам будет удобнее.
Запоздало соображаю, что веду себя как та самая мартовская кошка (прости мамуля, ты права, как всегда права), краснею. Встаю, пытаюсь выйти в коридор, ноги слушаются с трудом.
— Ты всегда так мило краснеешь и пытаешься убежать с места преступления. — Лев притягивает меня руками за бедра и мои ягодицы врезаются в его каменный пах, — Поздно, киска, ты попалась! — шепчет мне на ухо и прикусывает мочку.
— А-а-ах… Что ты творишь? — слова получаются тихими, и перемежаются стонами. Откидываю голову на его грудь, наслаждаясь ощущениями.
— Если не хочешь оказаться голой попой на холодном полу, тебе лучше поторопиться в кроватку, — очередной удар его бедер подталкивает меня в сторону спальни, вырывая очередной стон.
Не помню, как мы оказались на диване, причем я уже в одних трусиках. Я поняла и ощутила это, когда холодная обивка дивана коснулась моей спины, от этого резкого перепада мои чувства обострились сильнее.
Сознание, было встрепенулось, что Лев видит меня голой, и надо бы постесняться для приличия, но желание смыло все неуместные мысли.
Мое тело выгибается навстречу его ищущим губам, и он накрывает влажным поцелуем уже сжавшийся сосок. Другой ладонью он дразнит вторую грудь, рисуя кончиками пальцев спирали на чувствительной коже. Одобрительно вскрикиваю, притягивая его к себе сильнее и умоляя, не останавливаться.
Он только усмехается, щекоча этим движением губ мои соски, и заново начинает их ласкать, облизывая и втягивая маленькие, напряженные вершины в свой рот. Эта сладкая пытка сводит с ума, мне только и остается, что гладить его плечи, наслаждаясь игрой мышц под бархатной кожей. Наши тела сплелись настолько плотно, что нет ни малейшего шанса мне дотянуться до ремня его брюк. Осознав это, начинаю извиваться и умоляюще хныкать.
Поняв мои терзания, Лев опускает вниз руку и гладит ладонью внутреннюю часть моих бедер, сдвигает в сторону трусики, накрывая рукой такую горячую и влажную плоть.
Стону, громко, почти надрывно, но не сдаюсь, хотя оказалась на самом краю оргазма от простого прикосновения его пальцев. Уже более смелыми движениями, пытаясь изогнуться сильнее, пусть Лев и мешал, расстегнула его пряжку и молнию одной рукой. И сама удивилась тому, что мне так просто удался подобный фокус. Не то, чтобы я так уж много практики имела в расстегивании мужских ремней, тем более в последнее время. Мысль мне не дал додумать Львиный рык.
— Я хочу войти в тебя, — в его глазах светится какой-то, едва ли не дикий, первобытный голод желания обладать мною. Но это выражение не пугает меня, а лишь возбуждает еще сильнее.
— Если ты не сделаешь этого — я умру.
Свое согласие я выкрикивала и выстанывала на зависть соседям еще долгое время. Лев рычал мне в унисон, оправдывая свое грозное имя.
Насытившись и переплетя изнуренные тела, кутаемся в одеяло, и проваливаемся в крепкий сон без сновидений.