Декомпрессионный холодильник – это маленький морг с отдельным входом, холодильной камерой, двойными раковинами, шкафчиками из нержавеющей стали и специальной вентиляционной системой, поглощающей неприятные запахи и микроорганизмы через вытяжной вентилятор. Стены и пол выкрашены особенной, нескользящей, серой акриловой краской, обладающей повышенными водоотталкивающими свойствами и устойчивостью к химическому и физическому воздействию.

В центре помещения – передвижной секционный стол со снабженными тормозами роликовыми колесиками и подъемником, призванным поднимать и опускать покойников и таким образом избавлять людей современного мира от неприятной обязанности. В действительности все остается прежним. Работникам морга все еще приходится возиться с дедвейтом, и так будет всегда. Стол имеет небольшой наклон и оснащен стоком, но сегодня в этом нет необходимости. Телесные жидкости Джилли Полссон были собраны или смыты две недели назад, когда Филдинг проводил первое вскрытие.

Сейчас секционный стол стоит посередине выкрашенного акриловой краской пола, а тело Джилли Полссон лежит в черном, похожем на кокон мешке на его сверкающей стальной поверхности. Окон, выходящих наружу, в помещении нет, только смотровые окошечки, установленные слишком высоко, чтобы кто-то мог что-то увидеть. Скарпетта, переехав в новое здание восемь лет назад, на это упущение проектировщиков не жаловалась, потому что никто и не должен видеть, что происходит здесь, в зале с распухшими, позеленевшими, покрытыми червями или обожженными до такой степени, что они похожи на обгорелые головешки, покойниками.

Скарпетта только что вошла, задержавшись на несколько минут в раздевалке, где облачилась в костюм биологической зашиты.

– Извините, что отвлекаю от других дел, – говорит она Филдингу, а перед глазами встает мистер Уитби в буро-зеленых штанах и черной куртке. – Похоже, ваш шеф и впрямь считал, что я сделаю все без вас.

– Что он вам рассказал? – спрашивает Филдинг. Голос его звучит приглушенно из-за маски.

– Вообще-то ничего. – Скарпетта натягивает перчатки. – Я знаю не больше, чем знала вчера, после разговора с ним по телефону.

Филдинг хмурится. На лбу у него уже выступил пот.

– Вы же только что из его офиса.

Ей вдруг приходит в голову, что помещение вполне может прослушиваться. Но уже в следующее мгновение Кей вспоминает, как в бытность свою шефом пыталась установить в прозекторской диктофоны и как из этого ничего не получилось из-за слишком высокого уровня фонового шума, мешавшего нормальной работе самых лучших передатчиков и магнитофонов. Скарпетта идет к раковине и поворачивает кран – вода с шумом ударяет о сталь.

– А это еще зачем? – спрашивает Филдинг, расстегивая мешок.

– Думаю, такая музыка придется вам по вкусу.

Он поднимает голову и смотрит на нее.

– Здесь нас никто не слышит. Я в этом абсолютно уверен. Он не настолько сообразителен и к тому же вряд ли заходил сюда хоть раз. Не удивлюсь, если он даже не знает, где именно мы работаем.

– Недооценивать тех, кто нам не нравится, большая ошибка. – Скарпетта помогает развернуть полы мешка.

Двухнедельное пребывание в холодильной камере замедлило процесс разложения, тем не менее тело теряет влагу, высыхает и постепенно мумифицируется. Запах сильный, но Скарпетта воспринимает его как должное. Вонь – всего лишь еще один язык, которым говорит тело, и тут уж от Джилли Полссон ничего не зависит. Девочка бессильна что-либо изменить и в первую очередь тот факт, что она мертва. Кожа у нее бледная, с зеленоватым оттенком, лицо чахлое от обезвоживания, глаза напоминают щелочки, склера под веками высохла и почернела. Сухие, чуть приоткрытые губы стали коричневыми, длинные светлые волосы спутались за ушами и под подбородком. Внешних повреждений на шее не видно, включая и те, которые могли появиться во время вскрытия, например, так называемая петлица, возникающая, когда кто-то по неопытности или небрежности загибает внутрь ткань, чтобы извлечь язык из гортани, и случайно протыкает кожу на шее. Объяснить такие повреждения родственникам бывает весьма сложно.

У-образный разрез начинается под ключицами, идет через грудину, где зубцы вилки соединяются, спускается ниже, огибает пупок и заканчивается у лобка. Филдинг принимается резать нитки, как будто распускает швы на сшитой вручную тряпичной кукле. Тем временем Скарпетта берет с полки папку и бегло просматривает протокол аутопсии и первый отчет. Рост – пять футов и три дюйма, вес – сто четыре фунта, в феврале Джилли исполнилось бы пятнадцать. Глаза – голубые. В отчете то и дело встречается фраза «в пределах нормы». Мозг, сердце, печень, легкие были такими, какими и должны быть у здоровой девушки ее возраста.

И все же Филдинг нашел отметины, которые теперь, когда тело обескровлено, заметны еще отчетливее на фоне бледной кожи. Это синяки. Судя по значкам на диаграмме, они находятся в верхней части рук. Скарпетта откладывает папку и, пока Филдинг достает из грудной полости тяжелый пластиковый пакет с изъятыми органами, поднимает тонкую руку девочки. Сморщенную, бледную, холодную и немного липкую. Она поворачивает руку и рассматривает синяк. Окоченение уже прошло, и тело больше не сопротивляется, словно жизнь слишком далеко, чтобы противиться смерти. Синяк, темное красное пятно, четко проступает под мертвенно-бледной кожей, и покраснение распространилось от сустава большого пальца до сустава мизинца. Такое же покраснение и на другой руке.

– Странно, верно? – говорит Филдинг. – Как будто ее кто-то держал. Но для чего? – Он развязывает бечевку, раскрывает пакет, и вонь становится почти невыносимой. – Фу! Не знаю, что вы рассчитываете здесь увидеть, но, как говорится, добро пожаловать.

– Оставьте все на столе. Я потом сложу сама. Возможно, ее кто-то удерживал. В каком положении ее нашли? Можете описать? – Скарпетта отходит к раковине и натягивает пару прочных резиновых перчаток, доходящих почти до локтей.

– Не уверен. Мать, вернувшись домой, пыталась ее оживить. Говорит, что ничего точно не помнит. Не знает даже, лежала ли девочка лицом вниз или вверх, на спине, на животе или на боку. И насчет синяков тоже ничего сказать не может.

– Синюшность?

– Нет. Времени прошло слишком мало.

После того как кровь перестает циркулировать, она согласно закону притяжения останавливается и оставляет на поверхности тела что-то наподобие карты с темно-розовыми и бледными участками в зависимости оттого, какие места подвергались давлению. Картина проступает постепенно, в течение нескольких часов, и помогает, даже если тело потом перемещали, определить положение в момент смерти.

Скарпетта осторожно отводит нижнюю губу Джилли, проверяя, нет ли повреждений, которые могли появиться, если кто-то зажимал ей рот или давил на лицо, пытаясь задушить.

– Смотрите, но я ничего не нашел, – говорит Филдинг. – Никаких других повреждений.

– А язык?

– Следов укуса нет. Ничего похожего. Где был язык, про то и говорить не хочется.

– Думаю, догадаться нетрудно. – Скарпетта опускает руки в пакете холодными, скользкими органами и перебирает их на ощупь.

Филдинг подставляет руки под грохочущую о металлическую раковину струю воды и вытирает их полотенцем.

– Вижу, Марино вам компанию не составил.

– Я даже не знаю, где он.

– По-моему, разложившиеся трупы его и раньше не особенно привлекали.

– Если они кому-то интересны, это уже повод для беспокойства.

– Особенно мертвые дети, – добавляет Филдинг и, прислонившись к краю стола, наблюдает за ней. – Надеюсь, вы что-то найдете, потому что я не нашел ничего. Чертовски неприятно.

– Как насчет петехиального кровоизлияния? По глазам определить невозможно.

– Когда она поступила, кровотечение уже полностью прекратилось. Я по крайней мере петехиальных кровоизлияний не обнаружил, хотя сказать, что их не было, не могу.

Скарпетта представляет тело Джилли, когда оно только попало в морг, через несколько часов после смерти.

– Отек легких?

– Небольшой.

Вот и язык. Скарпетта отходит к раковине, ополаскивает его под струей, вытирает крохотным белым полотенцем, стопка которых лежит рядом – денег у штата хватает только на самые дешевые, – пододвигает лампу и включает свет.

– Возьмите. – Филдинг выдвигает ящик, достает лупу и протягивает ей. – Видите что-нибудь? Я не увидел.

– У нее случались приступы?

– Мне никто ничего не говорил.

– Что ж, повреждений не видно. – Она ищет свидетельства того, что Джилли, может быть, прикусила язык. – Вы, конечно, брали мазок во рту?

– Да. И не только. – Филдинг прислоняется к полке. – Ничего явного я не обнаружил. Еще до меня лаборатория не нашла ничего, что указывало бы на сексуальное насилие. Нашли ли они что-нибудь еще, я не знаю.

– В отчете сказано, что она поступила в пижаме. И что куртка была вывернута наизнанку.

– Точно. – Он берет папку и листает страницы отчета.

– И вы все сфотографировали. – Скарпетта не спрашивает, просто удостоверяется, что все делалось по правилам.

Филдинг смеется:

– А кто учил? От кого мне доставалось?

Кей бросает на него быстрый взгляд, думая, что учила его не только этому, но и многому другому.

– Рада сообщить, что с языком вы ничего не пропустили. – Скарпетта бросает язык в пакет, на бурую кучку других разлагающихся органов Джилли Полссон. – Давайте перевернем ее. Но только вытащим сначала из мешка.

Филдинг берет тело под мышки и приподнимает, а Скарпетта тянет мешок на себя. Потом он переворачивает покойницу, а она сворачивает жесткий винил и убирает его со стола. Синяк на спине проступает совершенно отчетливо.

– Вот черт! – вырывается у Филдинга.

Округлый, размером примерно с серебряный доллар синяк расположен на левой стороне спины, чуть ниже лопатки.

– Клянусь, его там не было, – говорит Филдинг, наклоняясь и поправляя лампу. – Черт! Поверить не могу. Как я мог его пропустить!

– Вы же знаете, как это бывает, – говорит Скарпетта, оставляя свой мысли при себе. Критиковать бессмысленно. Теперь уже поздно. – Синяки проступают отчетливее после вскрытия.

Она берет с тележки скальпель и делает глубокие прямые разрезы, чтобы проверить, не является ли изменение цвета кожи посмертным – и, следовательно, поверхностным – артефактом. Нет. Кровь распространилась в подкожных тканях, что указывает на повреждение кровеносных сосудов еще при наличии кровяного давления. Филдинг прикладывает к покрасневшему участку линейку и начинает фотографировать.

– Что с постельным бельем? – спрашивает Скарпетта. – Вы осматривали простыни?

– Я их не видел. Белье забрали копы и передали в лабораторию. Как я уже говорил, семенной жидкости не обнаружено. Черт, как же я его пропустил?

– Нужно узнать, нашли ли на простынях отечную жидкость, и если нашли, то брали ли соскоб на цилиарный респираторный эпителий. Если да, то мы получим еще одно подтверждение смерти от удушья.

– Вот же незадача. Как же так случилось… Пропустить синяк… Так вы думаете, можно говорить об убийстве?

– Думаю, кто-то был сверху. Она лежала лицом вниз. Кто-то уперся коленом ей в спину и удерживал руки над головой, ладонями вниз. Только так можно объяснить синяки на руках и под лопаткой. Думаю, речь идет о механической асфиксии, то есть об убийстве. Кто-то садится вам на грудь или спину, и вы не можете дышать. Страшная смерть.