С прошлой ночи Марино постоянно думает о Сьюзи. Ему нравится ее прическа – волосы слегка касаются плеч. Нравится, что она блондинка. Блондинки ему нравились всегда.

При первой же встрече, когда они с Кей пришли к Сьюзи домой, он отметил, какие у нее полные губы. Ему нравилось, как она смотрит на него. В ее глазах он был большим, сильным и важным. По ее глазам он прочитал, что она верит в него, верит в его способность справиться с любыми проблемами, пусть даже некоторые из ее проблем уже не поддаются решению. Чтобы решить их все, Сьюзи нужно было бы смотреть на самого Господа, да и тогда это вряд ли помогло бы, потому что Господа скорее всего не тронешь тем, чем можно тронуть мужчину вроде Марино.

Наверное, именно то, как Сьюзи смотрела на него, и подействовало сильнее всего, и когда они начали осматривать комнату Джилли, она дала ему почувствовать свою близость. Марино знал – с этой стороны придет беда. Он знал, что, если Скарпетта учует правду, ему придется выслушать много такого, что лучше бы не слышать.

Они идут через густую, размазанную по земле грязь. Удивительно, как ей всегда удается пробраться через что угодно в этих чертовых туфельках. Идет и не жалуется. Черные ботинки Марино уже перепачкались глиной, он скользит на каждом шагу, хотя и выбирает маршрут побезопаснее, а она будто и не смотрит под ноги, словно на ней сапоги. Ее черные, на низком каблуке, туфли хорошо смотрятся с костюмом. Точнее, смотрелись – сейчас они облеплены глиной. На брюках и полах длинного пальто – комочки грязи. Они упрямо шагают к руинам.

Рабочие останавливаются и смотрят на двух идиотов, пробирающихся через мусор и грязь в эпицентр разрушения. Смотрит на них и высокий плотный мужчина в защитном шлеме. В руке у него планшет, и он разговаривает с другим мужчиной в каске. Увидев парочку, человек с планшетом делает шаг навстречу и машет рукой – таким жестом отгоняют обычно не в меру любопытных туристов. Марино тоже машет рукой, подзывая его поближе, потому что им нужно поговорить. Человек с планшетом замечает надпись на бейсболке Марино, и на лице его появляется более внимательное выражение. Хорошая штука эта кепчонка, думает Марино. Представляться ему не хочется, врать тем более, и бейсболка избавляет его от такой необходимости. И это не единственное ее достоинство.

– Следователь Марино, – говорит он человеку с планшетом. – А это доктор Скарпетта, судмедэксперт.

– А, так вы насчет Теда Уитби. – Человек с планшетом качает головой. – Просто не верится, что такое могло случиться. Про его семью вы, наверно, уже знаете.

– Что такое? – спрашивает Марино.

– Жена беременна первым ребенком. У Теда это второй брак. Видите того парня? – Он поворачивается и указывает на мужчину в сером, вылезающего из кабины крана. – Сэм Сайлс. У них с Тедом были, скажем так, свои дела. Она – то есть жена Теда – говорит, что Сэм специально так раскачал ядро для сноса, чтобы сбросить Теда с трактора, а уже потом он попал под колесо.

– А почему вы думаете, что он упал с трактора? – спрашивает Скарпетта. Все еще думает, что видела Теда Уитби, стоящего у заднего колеса, размышляет, глядя на нее, Марино. Может быть, и так. Скорее всего так. Зная ее, Марино уже ничему не удивляется.

– Просто так, мэм, без особых причин. – Мужчина с планшетом примерно одного с Марино возраста, но под каской у него волосы, а не лысина. Загорелое, огрубелое, как у ковбоя, лицо все в морщинах и напоминает старую дубленую кожу. Глаза ясные, голубые. – Это его жена, то есть вдова, так утверждает. Понятное дело, денег хочет. Так ведь всегда бывает. Мне, конечно, ее жалко, но не хорошо обвинять кого-то, если у тебя муж погиб.

– Где вы были, когда это произошло?

– Здесь, мэм, в паре футов от того места. – Он указывает на правый угол здания или, вернее, того, что от него осталось.

– Видели, как это случилось?

– Нет, мэм. Насколько я знаю, никто не видел. Тед был на задней стоянке, копался в моторе – у него двигатель заглох. Ну и, наверно, мотор заработал. Вот и весь сказ. Я только увидел, как трактор покатился со стоянки и врезался в тот желтый столб. Там и остановился. А Тед уже лежал на земле. Ну и кровищи там было…

– Когда вы подошли, он был в сознании? – Как обычно, Скарпетта не только расспрашивает, но и записывает что-то в блокнот.

– Если что-то и сказал, то я не слышал. – Мужчина с планшетом морщится и отворачивается. – Глаза у него были открыты, и он еще пытался дышать. Вот это я запомнил и теперь уже вряд ли когда забуду. Как он пытается дышать, а лицо у него синеет на глазах. Умер тут же, на месте. Потом, конечно, приехала полиция, «скорая помощь», но помочь уже никто не мог.

Марино стоит в грязи, слушает и в конце концов решает, что надо бы и ему задать пару вопросов, а то еще примут за дурачка. Рядом со Скарпеттой он порой и сам чувствует себя идиотом. У нее это получается. А еще хуже, что получается как-то естественно, само собой, что она даже и не пытается выставить его придурком.

– Этот парень, Сэм Стайлс, – говорит Марино, кивая в сторону неподвижно застывшего крана со слегка покачивающимся на стальном тросе ядром, – где он находился, когда Теда переехало? Неподалеку?

– Нет. Послушайте, да это просто смешно. Вы только попробуйте представить, каково это, сбросить человека с трактора ударом ядра. Что бы с этим беднягой стало? Как бы он выглядел?

– Пожалуй, не лучшим образом, – соглашается Марино.

– Да ему бы просто голову размозжило. И уже никакой трактор бы не понадобился.

Скарпетта записывает. Время от времени она задумчиво оглядывается и снова что-то записывает. Однажды, когда Кей не было в кабинете, а блокнот лежал открытым на столе, Марино не устоял перед искушением и попытался выяснить, что же делается у нее в голове. Из всего написанного ему удалось разобрать одно лишь слово, и слово это было «Марино». Мало того, что док пишет как курица лапой, она еще и применяет свой особый, секретный язык, некую загадочную систему стенографии, расшифровать которую не по силам никому, кроме ее секретарши Розы.

Она спрашивает у человека с планшетом, как его зовут. «Бад Лайт», – отвечает тот. Запомнить нетрудно, хотя Марино не питает почтения ни к «Бадлайт», ни к «Миллер лайт», ни к «Микелоблайт», ни вообще к чему-то легкому. Она просит показать – по возможности точнее, – где именно нашли тело, потому что ей нужно взять образцы грунта. Бад не проявляет ни малейшего любопытства. Может быть, считает, что так и положено, что приятные брюнетки, называющие себя судмедэкспертами, и здоровяки копы в бейсболках с надписью «УПЛА» всегда берут образцы грунта, когда тот или иной бедолага строитель погибает под колесами трактора. Они снова идут через грязные лужи, ближе к руинам, и, пока это все происходит, Марино думает о Сьюзи.

Прошлым вечером он засиделся в ОБП со старым знакомым Джуниусом Айзе, или Задницей Айзе, как сам Марино называет его уже много лет. Все шло чин-чином, и он уже выходил на очередной круг. Браунинг к тому времени свалил домой, и Марино как раз перевел разговор на интересующую его тему, когда зазвонил сотовый. Наверное, не стоило отвечать. Наверное, надо было вообще выключить телефон, и наверно, Марино так бы и сделал, если бы Скарпетта не позвонила раньше и не сказала, что не может попасть к Филдингу, а он не сказал, что будет на связи. Именно поэтому, и только поэтому, когда телефон зазвонил, Марино ответил, хотя верно и то, что, когда ему хорошо и когда все идет чин-чином, он с большей, чем когда-либо, готовностью откроет дверь, снимет трубку или заговорите незнакомым человеком.

– Марино, – сказал он, перекрывая шум в баре.

– Это Сьюзен Полссон. Извините за беспокойство. – И она заплакала.

Что говорилось потом, уже не важно, чего-то он уже не помнит и даже не пытается вспомнить, шагая через растекшиеся мутные лужи вслед за Кей, которая достает из сумочки пакет со стерильными деревянными шпателями для отлавливания языка и пластиковые мешочки. Самое важное из случившегося прошлой ночью Марино вспомнить не может и, похоже, не вспомнит уже никогда, потому что дома у Сьюзи нашлось виски и его было много. Она встретила гостя в джинсах и мягком розовом свитере, провела в гостиную, задернула шторы на окнах, а потом села рядом с ним на диван и принялась рассказывать о негодяе муже, Национальной безопасности, женщинах-пилотах и других парах, которых он приглашал домой. Сьюзи постоянно ссылалась на эти пары как на что-то важное, и Марино спросил, не их ли она имела в виду, когда днем раньше несколько раз употребила слово «они». Прямого ответа не последовало. «Спроси Фрэнка», – сказала она. «Я спрашиваю тебя», – настаивал Марино. «Спроси Фрэнка, – упорствовала Сьюзи. – У него здесь разные бывали. Спроси. Зачем он их приводил? Спроси и узнаешь».

Марино стоит в сторонке и смотрит, как Скарпетта натягивает латексные перчатки и вскрывает белый бумажный пакет. На месте, где умер тракторист, не осталось ничего, кроме грязного асфальта перед боковой дверью. Он смотрит, как Кей приседает и оглядывает тротуар, и вспоминает вчерашнее утро, когда они кружили на взятой напрокат машине и говорили о прошлом. Если бы было можно, Марино вернулся бы сейчас в то утро. Ему муторно, его тошнит, голова раскалывается, сердце скачет. Он глубоко втягивает прохладный воздух и ощущает вкус грязи и бетона, что распространяет рушащееся на их глазах здание.

– Позвольте спросить, что именно вы ищете? – Бад Лайт подходит поближе.

Скарпетта осторожно сгребает деревянным шпателем, предназначенным совсем для других целей, глину и песок с пятнами чего-то темного – может быть, крови.

– Всего лишь собираюсь проверить, что здесь есть.

– Знаете, я иногда смотрю полицейские сериалы по телевизору. Не все, конечно, да и то урывками, когда жена смотрит.

– Не верьте всему, что видите. – Скарпетта кладет в пакет еще немного глины и опускает туда же шпатель. Потом запечатывает пакет, подписывает его своим неразборчивым почерком и убирает в нейлоновый мешочек, который стоит тут же, на тротуаре.

– То есть ни в какую волшебную машину вы эту грязь закладывать не станете, – шутит Бад.

– Волшебство здесь ни при чем. – Скарпетта открывает еще один белый пакет и опускается на корточки перед дверью, которую отпирала и через которую проходила каждое утро, когда была здесь главной.

Несколько раз за утро в темной, пульсирующей болью душе Марино вспыхивали яркие картинки, напоминающие те, что появляются и исчезают на экране серьезно забарахлившего телевизора. Мелькают они так быстро, что он не успевает ничего рассмотреть и остается лишь со смутным ощущением того, что там могло бы быть. Губы и язык. Руки и закрытые глаза. Точно Марино знает только то, что он проснулся в ее постели, голый, в семь минут шестого утра.

Скарпетта работает как археолог, хотя Марино плохо разбирается в методах археологических работ. Она осторожно соскребает верхний слой грязи в тех местах, где ему видятся пятна крови, и не обращает внимания на то, что полы ее длинного пальто волочатся сзади по земле. Если бы только все женщины обращали так мало внимания на то, что не важно. Если бы только все женщины так заботились о том, что важно. Сьюзи поняла бы, что такое тяжелое утро. Она сделала бы кофе и задержалась бы у кровати, чтобы поговорить. Она не стала бы запираться в ванной и плакать и выть, чтобы выгнать его поскорее из дому.

Марино торопливо идет со стоянки, пересекает, разбрызгивая мутную жижу, глинистый участок, поскальзывается и с трудом удерживается на ногах. Натужный хрип прорывается наружу, и вслед за хипом идет рвотный позыв. Его скрючивает, изо рта хлещет бурая блевотина. Он дрожит, задыхается и уже ждет смерти, когда чувствует ее руку на локте. Эту сильную руку он узнал бы где угодно.

– Идем, – негромко говорит Кей. – Давай вернемся в машину. Все в порядке. Обопрись на меня и, ради Бога, смотри под ноги, или мы оба шлепнемся в грязь.

Марино вытирает рукавом влажные губы. Слезы подступают к глазам. Он заставляет себя идти, медленно переставляя ноги, цепляясь за нее и вглядываясь в мутное кроваво-красное поле битвы, окружающее превращенное в руины здание, где они впервые встретились.

– Что, если я изнасиловал ее, док? – бормочет он, превозмогая тошноту. – Что, если я это сделал?