Слуги сновали по дому, занятые приготовлениями к званому вечеру.

Эвелин смотрела на изящно сервированный стол с дорогими тарелками с инициалами Филиппа, и едва сдерживалась, чтобы не разбить их о стену одна за одной.

Вместо этого она обхватила себя за талию и с улыбкой благодарила своих преданных слуг.

Она еще не видела Сэма, но у него скорее всего много работы. Думал ли он о ней? Придет ли он сегодня ночью в спальню, чтобы вымолить прощение? Впрочем, Эвелин знала, что такой человек, как Сэм, не из тех, кто о чем-либо умоляет.

Да и леди тоже не извиняются перед своими лакеями.

Так что же теперь делать?

Шарлотта все же забрала мисс Траск к себе, и теперь Эвелин не обратила внимания, какое именно платье выбрала для нее Мэри. Только когда девушка начала застегивать пуговицы на спине, Эвелин поняла, что одета в желтое. Она понятия не имела, как называется этот оттенок. «Сухая палка» или «старая курица» — вот эти названия как нельзя кстати соответствуют ее настроению.

— Вы такая красивая, — решила приободрить хозяйку Мэри.

В самом деле? Эвелин было все равно. Она чувствовала себя куском свинца или, вернее, пирита, поскольку нацепила на себя атласное платье безвкусного желтого цвета.

Она заставила себя улыбнуться, хотя внутренне дрожала при мысли о том, что встретит Сэма в холле. А что, если она опозорится, разразившись слезами? Эвелин поджала губы. За целый день она не позволила пролиться ни одной слезинке, а теперь и подавно не время себя жалеть. Гости приедут с минуты на минуту, и у нее нет времени думать о том, что произойдет, когда часы пробьют полночь в маленькой уединенной спальне.

Эвелин глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, выпрямила спину и вышла из своей комнаты.

— Это будет восхитительный вечер! — воскликнула графиня Элизабет, когда экипаж отъехал от Сомерсон-Хауса. — Должна признаться, я с нетерпением жду встречи с Эвелин Реншо. Тогда я смогу всем рассказать, что была в гостях у скандально известной жены предателя!

Каролина Форрестер посмотрела на свою подругу в полумраке экипажа, страшась предстоящего вечера.

— Надеюсь, ты не станешь задавать ей неудобные вопросы, мама, — произнес лорд Уильям, усаживаясь поудобнее. — Не понимаю, почему ты так возбуждена. Есть множество более приятных способов скоротать вечер в Лондоне.

— Тебе нравится в Лондоне? — поинтересовалась графиня у сына.

— Нет, — скорчил кислую физиономию Уильям. — Слишком много званых вечеров и несъедобного угощения.

— И ни одной претендентки на руку и сердце, — сочувственно протянула Каролина. — Бедный Уилл.

Уильям вздохнул:

— Я вот думаю, не поздно ли будет отправиться в клуб к Сомерсону после ужина?

Графиня игриво похлопала сына по руке.

— Ты сегодня нас сопровождаешь. Только у тебя это не слишком хорошо получается. Ты даже не сказал Каролине, как чудесно она выглядит. Ты не заметил, что она сняла траур?

Каролина удержалась, чтобы не коснуться желтой ленты, обрамлявшей лиф ее платья цвета сливок. Шарлотта настояла на этом цвете, который якобы поможет Каролине быстрее найти мужа.

Несмотря на намек, Уильям упрямо промолчал.

— А вы знаете, что меня снабдили целым списком правил? — спросила Каролина и похлопала по сумочке. — Шарлотта составила его для меня.

— И что же это за правила? — поинтересовался Уильям.

— Прежде всего, я не должна упоминать имени Филиппа Реншо.

— А о чем же тогда мы будем говорить за ужином? — запротестовала Элизабет. — Беседы о погоде не хватит даже на первое блюдо!

Каролина пожала плечами и только потом вспомнила, что не должна этого делать. Второе правило гласило: никаких сельских манер. Это касалось широкой улыбки, топанья ногами и громкого смеха.

— Сомневаюсь, что это будет такой уж большой проблемой, ибо третье правило как раз предостерегает против излишней болтливости…

— Ты? Много говоришь? Из тебя слова не вытянешь, Каро, — перебил девушку Уильям. — Жаль, что ты не взяла с собой книгу.

Однако Каролина пропустила остроту мимо ушей.

— Каких еще правил тебе следует придерживаться? — захотел знать Уильям.

— Не петь. Даже если будут настаивать. Но уж если попросят, ограничиться одной или двумя песнями. Шарлотта записала названия.

— А у леди Эвелин есть фортепьяно? — спросила Элизабет.

— Очевидно, есть, но, по словам Шарлотты, на нем не играли с тех самых пор, как случилось то, о чем нельзя упоминать.

— То, о чем нельзя упоминать? — переспросил Уильям.

— Предательство, дорогой. Так завуалированно выразилась леди Шарлотта, — пояснила Элизабет.

— Предполагается, что я вообще ничего не должна об этом знать, — прошептала Каролина, тепло улыбнувшись Уильяму.

Хотя в экипаже было довольно темно, чтобы улыбка произвела на него должный эффект.

— Насколько я поняла, в Реншо-Хаусе хранится богатая коллекция произведений искусства. Об этом тоже нельзя упоминать? — спросила леди Элизабет. — Надеюсь, коллекция не слишком обширна. Мне ведь дали задание в деталях запомнить убранство дома, и я не могу разочаровать своих подруг.

— Интересно, что скандально известные леди подают на обед? — спросил Уильям.

— Может быть, сердца невинных людей? — предположила Каролина. — Или жертвенных агнцев?

Уильям не обратил внимания на шутку.

— А пускай, лишь бы были приготовлены должным образом, — пробормотал он.

— Ты только и думаешь, что о собственном желудке, Уильям! — воскликнула леди Элизабет. — Это напомнило мне время, когда твой брат спрятался в кладовке и съел половину ростбифа, приготовленного к обеду! Он почувствовал себя столь виноватым, что скормил вторую половину собакам, чтобы скрыть преступление. Кухарка подумала, что нас ограбили. Никогда не забуду выражение лица твоего отца, когда она ворвалась в гостиную и начала вопить в присутствии герцога и герцогини Уэлфорд…

В голосе графини послышалась печаль.

— Мы должны были тогда насторожиться. Пресечь дурную наклонность в зародыше. А теперь Синджон такой же предатель, как и Реншо, — презрительно произнес Уильям. — Я знаю, ты приехала в Лондон, чтобы разыскать его, но советую тебе забыть о нем. Мы с отцом вычеркнули его из своей жизни. Он принес семье слишком много неприятностей.

Каролина закусила губу. Разве возможно забыть Синджона? Сногсшибательного, обворожительного Радерфорда, который предпочел сбежать на войну, лишь бы только не жениться на ней вопреки надеждам обеих семей… Каролина скучала по нему так же, как и его мать. Она вздрогнула, увидев злобное выражение лица Уильяма. Как можно так ненавидеть собственного брата? Она наклонилась и пожала руку графини.

— Синджон мой сын. Он не мог совершить того, в чем его обвиняют. Я чувствую это сердцем, Уильям.

— Говорят, он изнасиловал женщину, предал своих подчиненных и продал военные секреты французам. Это уже не детские шалости, за которые журят и оставляют без ужина. Он взрослый мужчина. Он даже не написал нам, чтобы рассказать собственную версию событий.

— Но ведь твой отец сжег письмо от него, даже не распечатав.

— И правильно сделал.

— Отец отказался от него, но только не я, Уильям. Только не я.

Каролина едва сдержала улыбку. Она тоже не отказалась от Синджона. Да, они не стали мужем и женой, но она по-прежнему любила его как брата. Или как деверя. Каролина с надеждой взглянула на Уильяма.

Но тот смотрел на Реншо-Хаус, словно ожидал, что с крыши спрыгнет предатель.

— Я вижу, мы приехали.

Адам Уэстлейк откинулся на бархатные подушки в своем экипаже. Он с нетерпением ждал званого вечера в Реншо-Хаусе. Если ему повезет, хозяйка дома потеряет бдительность и проговорится относительно местонахождения своего беглого супруга. Хотя надеяться на это не следует. Эвелин так же осторожна и скрытна, как он сам.

— Я удивлена, что ты с такой готовностью согласился поехать на ужин к Эвелин, — нарушила молчание Марианна.

— Почему? Я помню Эвелин как прекрасную хозяйку. И готовят у них восхитительно. Уверен, вечер получится приятным.

— Ты прав. Главное, не приедет ни одна из ее сестер. Только представь, что нам пришлось бы слушать их нескончаемую болтовню.

— Даже тебе не удалось бы вставить словечко, — поддразнил жену Адам. — А кстати, кто будет? Ты сказала, что это какие-то родственники Сомерсона.

— Ужин устраивается в честь его сводной сестры леди Каролины Форрестер. Она путешествует со своей компаньонкой графиней Холлиуэлл и ее сыном.

Адаму вдруг показалось, что галстук его вот-вот задушит.

— Ты сказала… Холлиуэлл? — сдавленно спросил он.

— Да, а что тебя так удивило?

Семья Синджона Радерфорда приедет на ужин?

Интересно, знал ли об этом Синджон? И если знал, то почему не предупредил? Адам побагровел. Марианна пересела к нему, когда он закашлялся, и начала хлопать его по спине.

— Да что с тобой такое? Хочешь, я попрошу кучера повернуть домой?

— Со мной все будет хорошо, как только ты перестанешь меня бить, Марианна.

Граф поправил сюртук, взял себя в руки и привычно улыбнулся жене. Только Марианну трудно было обмануть.

— Почему тебя так шокировало упоминание о графине Холлиуэлл? — спросила она. — Или ты удивился, услышав имя ее сына, виконта Мирса? Ты что-то о них знаешь?

— Никогда с ними не встречался, — поспешно ответил Адам. — Мире присутствовал на многих званых вечерах, но мы не были представлены друг другу.

— Я слышала, его брата обвинили в предательстве.

Галстук вновь принялся душить Адама.

— Его вина еще не доказана. По крайней мере, я так слышал.

Марианна фыркнула.

— Филипп тоже не предстал перед судом, но ведь мы оба знаем, что он виновен, не так ли? Ты думаешь, Эвелин пригласила графиню, чтобы ей посочувствовать?

Подозревала ли Эвелин, что Сэм Карр и скандально известный капитан Радерфорд — один и тот же человек?

Что скажет графиня, когда увидит собственного сына? Адаму оставалось лишь надеяться, что у Радерфорда хватит ума не попасться гостям на глаза. Сообщила ли леди Эвелин слугам, кто именно придет на ужин?

Адам закрыл глаза.

Грядет настоящая катастрофа.