— Что у тебя в свертке? — спросила Эвелин, когда они с Синджоном шли по берегу к небольшой таверне.

Молодой человек посмотрел на Эвелин. На ее раскрасневшиеся щеки и горящие глаза. Она до сих пор думала, что это всего лишь захватывающее приключение. Синджон смотрел по сторонам в поисках патрульных, но, если не считать идущего за ними человека, они были на берегу одни.

Возможно, это был один из моряков, приставленный присматривать за Синджоном. Он мысленно послал проклятия Уэстлейку и его шпионам, однако если с ним что-то случится, этот моряк доставит Эвелин домой.

Синджон опустился на одно колено и развязал сверток.

— Здесь моя сабля, кошелек и ливрея.

— Ты ее сохранил?

Синджон не стал ее разубеждать. Пусть думает, что он настолько сентиментален.

— Ты ведь сказала, что я должен исполнять роль твоего слуги. Разве нет?

Синджон взял Эвелин за локоть, чтобы она не поскользнулась на мокрой гальке, и обнаружил, что ее рука холодна как лед под модным жакетом из дорогой ткани.

— Надень-ка это, — сказал он, протягивая Эвелин ливрею.

— Ведь это ты должен нарядиться слугой, а не я, — возразила Эвелин, хотя ее зубы отбивали дробь.

Синджон с минуту медлил. Он мог заставить ее мерзнуть до тех пор, пока они не достигнут постоялого двора и не купят одеяло. Но мог поступить и по-другому. Синджон достал из кармана нож, распорол подкладку ливреи, достал оттуда знамя и накинул его на плечи Эвелин, подобно шали.

— Господи, где ты это взял? — спросила Эвелин, дотронувшись до потрепанного шелка.

— Только не потеряй, — попросил Синджон, отправляясь дальше. — Теплее?

— Да, спасибо, — ответила Эвелин, под сапожками которой поскрипывала галька. — Ты очень находчивый, да? Все предусмотрел. Побеги, умение прятаться и другие уловки… В Испании ты был шпионом? Поэтому ты отказался говорить о прошлом?

— Я был простым солдатом, — ответил Синджон. — Я попал в неприятности, из которых должен был выпутаться. Поэтому я и сбежал в Англию.

— Изнасилование — не просто «неприятность». Удивляюсь, как тебя не повесили на месте.

— Чтобы повесить, меня нужно сначала поймать.

— Поэтому мы сейчас во Франции? Ты в очередной раз сбежал?

— Я каждый год приезжаю во Францию, чтобы закупить вина, — съязвил Синджон. — Если ты поспешишь, я и тебя угощу.

— Чтобы заставить меня замолчать? Но я могу зайти в первый же попавшийся трактир и сказать, что ты меня похитил. Что тебя разыскивают в Англии, — пригрозила Эвелин.

Синджон рассмеялся.

— Ты же сама попросилась со мной на берег, помнишь? Прежде чем донесешь на меня, вспомни, что ты англичанка и находишься во Франции. Так что ты такой же враг, как и я.

Эвелин фыркнула:

— Ты должен быть мне благодарен. Ты же сам признался, что твой французский ужасен.

— Не слишком хорош, но не ужасен, — пробормотал Синджон.

— Он достаточно плох. Поэтому держи язык за зубами, а разговаривать буду я!

В голосе Эвелин сквозил смех. Она наслаждалась собственным превосходством. Но понимала ли она, что это маленькое приключение может плачевно закончиться для них обоих? Впрочем, отправляясь на прогулку в парк в Лондоне, она тоже не ожидала нападения. Синджон взял саблю в руку. Он защитил ее тогда, защитит и сейчас.

Не было смысла напоминать Эвелин, что он здесь главный. Синджон снова играл роль ее слуги.

— Нужно узнать, как пройти в Лувье, — пояснил он Эвелин, когда они подошли к постоялому двору.

— А зачем нам туда?

— Туда нам не надо. Просто узнай дорогу. Если станут расспрашивать, скажи, что хочешь навестить сестру.

— Какое имя назвать?

Синджон едва не заскрежетал зубами.

— Не нужно рассказывать слишком много, Эвелин. Заплати за экипаж, купи еды — и в путь.

Эвелин остановилась.

— У меня три сестры, Синджон. И они всегда проявляют любопытство. Если у хозяина постоялого двора есть жена, она непременно начнет задавать вопросы. Чем меньше я расскажу, тем большее любопытство она проявит. Так не бывает, чтобы человек просто явился посреди ночи и нанял экипаж.

Рассуждения Эвелин были не лишены здравого смысла.

— Скажи жене хозяина, что твой экипаж сломался по дороге, а ты очень спешишь, — пожал плечами Синджон. — Ну, допустим, отвалилось колесо. Твой кучер его чинит, но ты не можешь ждать.

— Потому что моя сестра очень больна, и я должна немедленно приехать к ней в Лувье, — радостно закончила Эвелин.

Синджона охватило волнение. Насколько проще было бы украсть лошадь. Теперь он был бы уже на полпути в Аграман. Вместо этого ему предстоял долгий рассказ о несуществующей сестре.

Он снял сюртук и переоделся в ливрею.

— Но почему я не могу изобразить твоего мужа вместо слуги?

Эвелин посмотрела на Синджона так, словно он был деревенским дурачком.

— Потому что тогда говорить пришлось бы мужу, а не мне, в то время как слуга не осмелится открыть рот в присутствии хозяйки. Compris?

Не дожидаясь ответа, Эвелин отворила дверь трактира. Сердце Синджона замерло, когда в трактире воцарилась тишина. Он нащупал спрятанный под ливреей пистолет и принялся молить Бога о том, чтобы никто из присутствующих не заметил, что вместо шали на плечи Эвелин накинуто священное знамя Карла Великого.

Эвелин знаком приказала слуге остаться возле двери и направилась к сонному хозяину заведения. Однако Синджон двинулся за ней. Он стоял у нее за спиной, готовый в любую минуту прийти на помощь.

Эвелин предостерегающе посмотрела на него, но Синджон стоял на своем, упрямый как мул.

Эвелин перестала обращать внимание на Синджона и улыбнулась хозяину трактира. Его жена тоже поднялась со стула, отложив вязанье, и с подозрением воззрилась на посетительницу.

Эвелин набрала полную грудь воздуха и начала представление. Не сводя глаз с хозяйки, она принялась живописать ужас дорожного происшествия. К тому моменту, как она начала рассказ о смертельном заболевании воображаемой сестры и собственном желании поскорее до нее добраться, на глазах мягкосердечной француженки уже блестели слезы. Даже ее муж отвернулся, чтобы промокнуть глаза носовым платком.

Полные сочувствия супруги тотчас же развили бурную деятельность. Не прошло и часа, как Эвелин уже сидела в экипаже. Хозяйка постоялого двора снабдила ее корзиной, в которой лежали краюшка хлеба, сыр, бутыль вина и баночка клубничного варенья для больной сестры.

Захлопывая дверцу экипажа, Эвелин одарила Синджона торжествующей улыбкой. Она свою миссию выполнила блестяще.

Синджон забрался на козлы и кивком головы попрощался с хозяйкой постоялого двора, машущей вслед платочком и желающей гостям удачи. Но Синджон не нуждался в удаче. У него была Эвелин. Все получилось замечательно, с восхищением думал он. Ему ужасно хотелось свернуть с дороги, забраться в экипаж, зацеловать Эвелин до бесчувствия и заниматься с ней любовью до тех пор, пока оба не насытятся. Но сейчас не время.

Эвелин продолжала удивлять его, хотя Синджон думал, что уже ничто не сможет вызвать большего благоговения, большей любви к ней.

Возможно, когда они получат наконец показания О’Нила, вернутся в Лондон и посмеются над своим приключением, он все ей скажет. Уэстлейк заключит Филиппа в тюрьму, и Эвелин обретет свободу.

Синджон нахмурился. Она до сих пор его не простила. Да и ему еще далеко до свободы.