Замок Крейглит, за тринадцать дней до Рождества

В библиотеке замка Крейглит приятно коротать дни, решила Алана. Шкафы здесь были заполнены превосходным собранием книг, судя по виду, не раз читанных. В доме, где выросла Алана, книг было немного, поэтому она привыкла перечитывать их по многу раз. А теперь она могла читать, сколько душе угодно, чем и занималась. Вот если бы в доме лорда Мерридью тоже была библиотека!

Когда Алане наконец надоело сидеть одной в своей спальне, она сама спустилась с лестницы, медленно переступая со ступеньки на ступеньку и опираясь на кочергу. При этом она чувствовала себя старой каргой, может, даже «кайах», зимней ведьмой, ковыляющей по холмам и долинам Шотландии на костлявых ногах. Одолев лестницу, Алана направилась в библиотеку в поисках компании или хотя бы книги.

И нашла Фиону и Элизабет, которые шили, сидя у огня.

Услышав шаги Аланы, обе вскочили и поспешно спрятали свое рукоделие за спину. Но когда Фиона увидела в дверях гостью, ее лицо осветилось радостью.

– Добрый день! А мы думали, это Шона. Мы – шьем обновки к Рождеству для ее новорожденного. Ну, и для других тоже. А вы умеете шить? То есть вам, конечно, не обязательно, а я в этом году припозднилась. Я готовлю подарок для Иана, – объяснила Фиона и посмотрела в сторону двери. – Это Иан принес вас вниз?

Алана заулыбалась, слушая ее щебет.

– Нет, я сама пришла. Мне уже гораздо лучше. – Отставив в сторону импровизированную трость, она присела на кушетку.

Элизабет сделала книксен.

– Добрый день, миледи.

Алана улыбнулась ей.

– Если вы будете звать меня Аланой, можно мне звать вас Элизабет?

Девушка засмеялась.

– Да, конечно… то есть само собой!

– Элизабет хочет учиться гэльскому, – объяснила Фиона. – Вот я и пытаюсь ее учить.

– Фалте, – с трудом выговорила Элизабет.

– Тапалейх, – отозвалась Алана. – А зачем вы хотите учить гэльский?

Элизабет вздохнула.

– Мама говорит, что выдать меня замуж будет очень трудно – ведь я дурнушка, толстушка, да еще и глуповата. Вот я и подумала: если не выйду замуж, приеду сюда, в Крейглит, и буду жить здесь, шить для всего клана и учиться волшебству у Энни.

– А по-моему, вы очень хорошенькая, – возразила Алана. – Моя мама тоже все время боится, что никто не возьмет замуж мою сестру Сорчу. У Сорчи весь нос в веснушках, ее кудряшки никакие гребни не берут, она любит носиться по холмам босиком, подоткнув юбки, вместо того чтобы наряжаться или корпеть над учебниками. Ни к шитью она не способна, ни к другим занятиям, которые мама считает обязательными для леди. Зато Сорча вырастет и станет красивее всех в семье!

– Откуда вы знаете? – удивилась Элизабет, накручивая на палец свой светлый локон и не сводя голубых глаз с Аланы.

– Она любит смеяться, она добра ко всем, и ее нисколько не заботит то, что думают о ней другие. Ей просто надо дорасти до своей красоты, ведь она уже есть в ней, внутри.

– О-о! – выдохнула Элизабет, радостно распахнув глаза. – Замечательно! Может, и у меня внутри есть красота и она только и ждет, чтобы наконец показаться.

– Как бабочка, – подсказала Фиона. – Когда-нибудь ты расправишь крылья, начнешь выезжать в свой первый лондонский сезон, выйдешь на середину бального зала и затмишь всех.

– И ты тоже, – кивнула Элизабет. – Может, мы даже сможем выезжать вместе.

Фиона покачала головой, не сводя глаз со своих стежков.

– Не знаю… – задумчиво ответила она. – Танцевать я не умею, мой английский – курам на смех. Так Пенелопа говорит, а тетя Марджори не понимает ни единого моего слова. Я умею шить, но сшить рубашечку для новорожденного – разве это достойное умение для леди?

Выслушав это, Алана почувствовала, как в ней нарастает возмущение.

– В таком случае начнем учиться. Учитель английского, которого приглашала моя мама, велел мне говорить, держа во рту камешки, но так, чтобы каждое слово слышалось отчетливо.

– И помогло? – спросила Фиона.

– Нисколько. Хотя с гэльским вполне может.

Девушки покатились со смеху.

– Скажите «добрый день», – предложила Алана Фионе.

– Добрый день! – с напевным гэльским акцентом повторила та.

– У тебя получилось «добридень», а не «добрый день», – указала Элизабет.

– Зато она произнесла эти слова так, словно по-настоящему рада меня видеть. Поэтому человек, к которому она обращается, заметит не выговор, а искреннее чувство и обрадуется.

По крайней мере, Алана надеялась, что это правда. Ее собственный выговор не удалось исправить ни камешками, ни многочасовыми упражнениями. Он присутствовал в ее речи, словно домотканая рубашка, надетая под шелковое бальное платье.

– А-а, понятно, – Элизабет просияла, переглянувшись с кузиной. – Звучит очаровательно, правда? Так и хочется подойти и прислушаться.

– А у мужчин так же? – спросила Фиона, озабоченно хмурясь.

Конечно, она беспокоилась за Иана. Алана вспомнила бархатистый голос Иана, его звучание – успокаивающее, ласковое, чувственное и насыщенное, как подогретый виски. Знакомое тепло распространялось по ее телу всякий раз, когда Иан был рядом или когда она просто думала о нем. Вот и сейчас Алана ощутила эта тепло, хоть Иана и не было поблизости.

– Конечно, – заверила она Фиону.

– Вы умеете ладить с людьми, Алана. Наверное, маркиз очень любит вас. Это брак по любви? – спросила Элизабет. – Извините, если спрашивать об этом невежливо.

По телу Аланы пробежали мурашки.

– Я… – она сглотнула. – Я охотно принимаю ваш… то есть его предложение, – она произнесла эти слова так, как заучила их, повторяя вновь и вновь до тех пор, пока не привыкла выговаривать чисто, без подступающих к горлу слез и паники, которая грозила задушить ее. Подняв голову, она встретилась взглядом с Фионой, прочла в ее глазах вопрос и вымученно улыбнулась. – Можно я помогу вам с шитьем?

Фиона показала ей льняную рубашку, которую – шила.

– Конечно! Дети так быстро вырастают из одежды или снашивают ее. К тому времени, как их обноски достаются самому младшему в семье, они превращаются в лохмотья. Мама всегда шила новые вещи для самых маленьких и раздаривала их на Рождество, чтобы и малыши могли порадоваться собственным обновкам.

Алана улыбнулась этим добрым словам.

– Мудрое решение! В детстве мне часто приходилось надевать обноски старшей сестры, а я этого терпеть не могла.

Она росла в тени Меган – средний ребенок в семье, всеми позабытый, вечно второй в очереди за нарядами, вниманием и любовью. Но теперь, выйдя за Мерридью, она окажется по положению выше сестры, которая стала всего-навсего графиней. Наконец-то она, Алана, будет первой. Хотя Мерридью все равно что обносок – ведь сначала он хотел жениться на Меган. Даже когда речь идет о замужестве, ее, Алану, считают менее достойной, чем старшую сестру…

На миг она закрыла глаза. Как ей хотелось хоть чего-нибудь – или кого-нибудь, – принадлежащего только ей, того, кому нужна лишь она, кто считает ее совершенством, а не отводит ей второе место…

Проглотив эту горькую мысль, Алана заставила себя задуматься о чем-нибудь приятном. Скоро Рождество. Окажись она сейчас в Гленлорне, то помогала бы Мойре и сестрам готовить праздничные сюрпризы для местных жителей и друг для друга. Но поскольку она не дома, она поможет готовиться к празднику чужим людям… нет, новым друзьям. Алана улыбнулась, Фиона вручила ей крошечную рубашку, Алана осмотрела уже сделанные на ней аккуратные стежки. Рубашка была сшита из мягкого полотна, выстиранного с лавандой и вереском и пахнущего сладко и приятно. Алана вдела в иголку голубую нитку вместо белой и начала вышивать мелкие цветочки вокруг горловины.

– Боже мой! – воскликнула Фиона. – Какая прелесть! А я думала, вы не умеете…

– Учителя приходили в отчаяние от моих рисунков, я не умею ни играть на пианино, ни петь. Сорча поет как ангел, Меган знает много интересных историй. А вот шить они не умеют. Это мой талант, – гордо объявила Алана.

– А я хорошо вяжу на спицах, – подхватила Элизабет. – Но мама говорит, что это умение подходит крестьянкам да старухам. Тонкая работа не по мне, у меня руки-крюки.

– Может, свяжешь одеяло или два? – спросила Фиона. – В корзинке есть красная шерсть.

– Такая нарядная! – воодушевилась Элизабет и взялась за спицы. – Маму с Пенелопой хватит удар, если они узнают, что я вязала для простолюдинов.

– Но это же просто благотворительность и доброе дело, такой подарок наверняка оценят по достоинству. Кто станет запрещать это? – удивилась Алана.

– О, мама занимается благотворительностью – отдает распоряжения слугам в Вудфорде, а те разносят корзины с едой беднякам.

Фиона переглянулась с Аланой.

– Здесь, в Шотландии, мы сами готовим и раздаем подарки. Я помогаю Энни и Шона варить джемы и печь рождественские кексы, а за несколько дней до Рождества мы с Ианом объезжаем всю округу, развозим подарки и приглашаем членов клана отпраздновать с нами Сочельник. Мы следим за тем, чтобы никто в окрестностях не нуждался в том, что можем обеспечить мы.

– В Гленлорне тоже есть такой обычай, – подтвердила Алана. – Мы с сестрами собираем подарки, а потом проходим по деревне и раздаем их.

– Можно мне помочь вам в этом году? – спросила Элизабет. – Мне бы очень хотелось.

– Конечно! Чем больше помощников, тем легче работа. Мы готовим подарки и радуемся, и тогда все праздники проходят весело.

– Здесь люди относятся друг к другу совсем не так, как в Англии, да? – спросила Элизабет. – Я вот о чем: вы обращаетесь к слугам так, как будто они вам родные.

– Так и есть, мы одна семья, – подтвердила Фиона. – Все они входят в клан Макгилливреев, как мы с Ианом. Энни заботится обо мне с тех пор, как умерла моя мама. И об Иане тоже.

Элизабет воодушевленно подалась вперед.

– А она правда знает толк в магии?

Фиона посерьезнела.

– Да. Она увидела в огне корону и кольцо незадолго до того, как Иан узнал, что унаследовал титул Пембруков. А еще предсказала появление Аланы.

Алана вскинула голову.

– А она может предсказать мне будущее, увидеть, что будет со мной? – спросила Элизабет.

– Это бывает не так, – объяснила Фиона. – Она видит то, что видит. Только о плохом она не предупреждает и не пытается помешать плохим событиям, если не уверена, что это ей под силу.

– А у нас в Гленлорне есть Мойра Макнаб. Она и целительница, и кухарка, она тоже умеет различать видения в огне или в небе, а иногда у себя в голове. Мы давно привыкли верить ей, мы любим ее так же, как в клане Макгилливреев любят Энни.

Дверь открылась. Девушки засуетились, пряча недошитые подарки под подушки и в складки юбок, но оказалось, что это всего лишь Сэнди принес еще корзину торфа. С серьезным видом он сгрузил свою ношу у камина.

– Сегодня утром Шона родила, – объявил он. – Мальчишку, как и предсказала Энни, да такого крепкого и сильного! И легкие у него как у волынщика.

– Как чудесно! – воскликнула Алана, а Фиона порывисто поднялась и поцеловала старого егеря в морщинистую щеку.

Сэнди вздохнул.

– Чудесно, говорите? Да теперь в коттедже не будет ни минуты покоя! А как же иначе, если мелюзга верещит дни и ночи напролет? А мужчине нужен сон.

Фиона улыбнулась.

– Можете спать здесь, в замке, Сэнди. Места хватит всем.

Он удивленно повернулся к ней.

– Это как же так? И оставить свою семью?

– Сегодня днем мы сходим проведать Шона, – пообещала Фиона. – И принесем сластей детям. Вот они и угомонятся на время.

Сэнди довольно закивал.

– То-то они обрадуются гостям! Шона гордится своей ребятней и любит их всех без памяти. И Логан тоже.

– Неудивительно, что вам не хочется уходить от родных, – сказала Алана, и Сэнди ответил ей благодарным взглядом.

– Новорожденный – мой четвертый внук. Вот подрастет, и я научу его охотиться, лишь бы Господь дал мне пожить на этом свете еще хотя бы несколько лет.

Сэнди пожелал всем хорошего дня и ушел, а девушки снова принялись рукодельничать.

– Кто же теперь будет готовить еду? – спросила Элизабет.

– Крошка Дженет, конечно, а мы с Энни ей поможем, – объяснила Фиона. – Но я знаю Шона: она и двух дней дома не просидит и вернется на кухню – печь пироги к Рождеству и так далее, а малыша принесет с собой в корзине, и тот будет нежиться у очага, как молочный поросенок.

– Ты будешь помогать на кухне? – переспросила Элизабет кузину. – Мама была бы в ужасе!

– Значит, мы ей ничего не скажем, – решила Фиона и повернулась к Алане. – Неужели в Англии все настолько по-другому и люди живут каждый сам по себе?

– Да, мне так рассказывали.

– Но вы же будете маркизой. Значит, сможете сделать все по-своему, – предположила Фиона.

– Я буду подчиняться мужу. – Эту мысль ей тоже постарались как следует внушить. В Англии жена, будь она даже маркизой, послушна и нетребовательна. Она во всем соглашается с мужем, не возражая и не споря. Алана заранее знала, что взорвется, если ей не позволят даже высказать свое мнение, не то что принимать решения. Неужели муж будет выбирать ей одежду, подруг и книги?

– Интересно, сколько раз в день маркизам полагается переодеваться. Мама говорит, графине – не меньше четырех раз, – сообщила Элизабет. – И даже больше – в те дни, когда она занята.

– Чем же занимаются графини или маркизы целыми днями, если за них все делают слуги? – спросила Фиона.

Девушки вопросительно уставились на Алану, а у той пересохло во рту.

– Мне объяснили, что каждое утро я должна обсудить со своей экономкой распорядок дня, сообщить ей, чем будет заниматься мой… муж, одобрить меню обеда и ужина. Конечно, кухарке уже известно, что предпочитает его светлость, поэтому вносить в ее меню поправки почти не потребуется. Утром я буду писать письма или читать. Затем обедать, потом – гулять в парке, пешком или верхом, в сопровождении грума, если я за городом, или же в экипаже, если я в Лондоне. Затем предстоит наносить визиты или ждать визитеров. Перед ужином – отдохнуть, а потом переодеваться к вечеру – к балу, приему или посещению театра, после чего спать, а на следующий день все начать сначала. – Даже сейчас, перечисляя события предстоящей ей жизни, она понимала, что не выдержит ее. Как только будет зачат наследник Мерридью, ее отправят в загородное поместье, ждать родов. И все то же самое будет повторяться из года в год.

– Наверное, приемы – это весело, – задумчиво произнесла Элизабет. – Пенелопа начала выезжать в свет в прошлом году. Каждую ночь она танцевала допоздна, а потом полдня спала. Но мой двоюродный дедушка заболел, и нас позвали домой. Пенелопа прямо взбесилась из-за того, что светский сезон пришлось прервать. А к началу следующего сезона она уже будет замужем, так что больше балов ей не видать.

– Неужели ей не хочется выйти за моего брата? – спросила Фиона и поджала губы. – Никого лучше – Иана она все равно не найдет, сколько бы ни кокетничала.

Элизабет сосредоточенно вывязывала петли.

– Может, и не найдет. Но будь у нее большое приданое или хоть какое-нибудь, она могла бы выбрать кого угодно – графа, маркиза, даже герцога.

Алана не сводила глаз с шитья.

– А как же любовь? – спросила Фиона. – Ей не хочется влюбиться?

Элизабет хихикнула.

– Мама говорит, любовь не имеет никакого отношения к браку. Брак – это положение, власть, защита и уверенность, особенно для женщины.

– Здесь, в Шотландии, все по-другому, – заметила Фиона и повернулась к Алане. – А вы любите своего маркиза, Алана? Вы об этом не говорили. – Она вспомнила, что этот вопрос уже задавала.

Язык Аланы словно прилип к небу, знакомый ком ужаса разросся в груди.

– Я… – Она задумалась. – Я знаю, что он истинный джентльмен, которым восхищаются в Англии, и потому я надеюсь…

Фиона изумленно приоткрыла рот.

– Так вы его не любите?

– Нет, – неопределенно ответила Алана. – То есть, конечно, полюблю. – Она уколола палец иголкой, поморщилась и высосала кровь из ранки. По крайней мере, она попытается полюбить его. Но он ее не любит, в этом она уверена. Она всего лишь удобная замена ее сестры. Неужели он любил Меган?

– Моя мама любила моего отца. И он любил ее так сильно, что ради нее взял фамилию Макгилливрей, чтобы ее отец разрешил на ней жениться, и даже пообещал всегда жить в Шотландии и дать своим детям ту же фамилию. Хотела бы я, чтобы и меня так любили, – размышляла вслух Фиона.

Алана подавила вздох. И она хотела бы, да еще как! Страстное желание охватило ее, заставило поджать пальцы ног. Перед мысленным взглядом всплыло лицо Иана Макгилливрея, стоящего у огня и прикрытого одним только плащом Аланы. Она неловко поерзала на месте и поморщилась от боли в колене.

– Вам больно? – сразу же насторожилась Фиона. – Привести Энни? Или Иана?

– Нет. – Алана отложила рукоделие и поднялась, смело улыбнувшись девушкам. – Просто я устала. Пожалуй, пойду немного отдохну.

Иан нахмурился, глядя на резную фигурку в своих руках. Ангел получился красивым, линии его тела и одежды – изящными и простыми. Крылья изгибались над его головой.

А вот лицо не получилось. Нет, его выражение было по-настоящему ангельским, милым и неземным, но это было лицо Аланы – такой она предстала Иану, когда он нашел ее замерзшую в снегу. Но Иан не собирался изображать ее, когда задумал своего ангела. И теперь изумленно смотрел на черты лица, возникшие благодаря точным движениям его ножа.

Если он подарит этого ангела Фионе на Рождество, каверзных вопросов не избежать. Почему из-под его ножа появилось не лицо Пенелопы, не милые черты Фионы и даже не облик его матери? Сходство было поразительным, оно не вызывало сомнений: этот ангел – Алана. Иан завернул фигурку в чистую ткань и положил в ящик стола. Потом взял еще брусок дерева и начал все заново.

Опираясь на кочергу, Алана медленно прошла по библиотеке, мягко отвергая предложения девушек помочь ей. Движение поможет ей исцелиться, вскоре она снова окрепнет. Ей надо вернуться в Дандрум, исполнить обещание и приготовиться к отъезду в Кент, в свой новый дом. Оставаться здесь, в Крейглите, ей просто нельзя.

Она открыла дверь, обернулась к Элизабет и Фионе, улыбнулась и вышла. Прислонившись спиной к прикрытой двери, она постояла некоторое время, переводя дыхание.

Дверь по другую сторону холла открылась, и показался Иан. Мгновение они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Заметив кочергу, он нахмурился. Алана увидела, что в его волосах запутались древесные стружки, и учуяла аромат сосновой смолы. От Иана пахло Рождеством, и она слабо улыбнулась.

– Надеюсь, эта кочерга – не оружие, – пошутил он.

Она гордо выпрямилась.

– Да будет вам известно, никакая это не кочерга. Это моя трость, и я прекрасно с ней управляюсь. А нога почти зажила. К сочельнику я буду готова вовсю отплясывать шотландский рил.

Он задумчиво потер подбородок.

– Если вам нужна трость, у меня найдется кое-что получше, – сказал он, снова открыл дверь, из которой вышел, подал руку Алане и повел за собой.

Ее взглядам предстал старый стол, заваленный стружками и опилками. На скамье стояла незаконченная фигурка ангела, и Алана, хромая, направилась к ней, чтобы рассмотреть. Из бруска дерева резчик успел высвободить лишь одно крыло, грубо наметить руку и одежду. Линии поражали плавностью и изяществом, формы притягивали взгляд. К работе над лицом резчик пока не приступал.

– Это ваша работа? – удивленно спросила Алана.

Иан подошел к ней, глядя на фигурку в ее руках.

– Это рождественский подарок для Фионы. Я каждый год дарю ей что-нибудь, не обязательно ангелов: когда она была ребенком, я вырезал для нее кукол и зверей.

– Какое чудо… – прошептала Алана, проводя кончиками пальцев по теплому дереву.

– Как вы знаете, Фиона не могла бегать и играть с другими детьми. Вот я и вырезал ей друзей из дерева, товарищей по играм, помогающих коротать время.

Алана внимательно посмотрела на Иана, но его взгляд был устремлен на ангела, на лице отразилась нежность.

– Ей несказанно повезло, – заключила Алана.

– Вы думаете? Приживется ли она в Англии? Она уже слишком взрослая, чтобы довольствоваться игрушками.

– Она беспокоится за вас по тем же причинам, – призналась Алана. Их взгляды встретились.

– А вы? Вы беспокоитесь за себя?

Она поставила ангела на прежнее место.

– У вас есть Фиона, а у нее – вы, – напомнила она. – А я как-нибудь справлюсь.

Иан прислонился к столу и скрестил руки на груди. Алана заметила на его волосах опилки, и ее пальцы невольно сжались от нестерпимого желания смахнуть их.

– Миледи маркиза, вы произнесли эти слова – «я как-нибудь справлюсь» – на безупречном английском. Я ничуть в этом не сомневаюсь. Ведь у вас будет ваш маркиз. – На его лице проступила тень восхищения, словно он считал Алану невероятно смелой, решительной и готовой встретить неизвестное будущее. Она старалась не только выглядеть, но и чувствовать себя смелой, но внезапно ее рот наполнился горечью – от страха сожаления. И она перевела разговор.

– В детстве я любила получать в подарок на Рождество книги. Мама вечно боялась, что от чтения у меня разовьется косоглазие.

– И совершенно напрасно, – заверил он, вглядываясь в ее глаза.

Она опустила ресницы.

– Рождество в этом году будет совсем другим, – пробормотала она. – И все последующие тоже.

– Да, верно, – рассудительным тоном подтвердил он.

– Но в следующем году ему совсем не обязательно быть другим. Вы ведь можете ввести шотландские обычаи в своем новом доме. И никто не осмелится перечить вам, милорд.

Он слегка нахмурился, глядя на нее.

– Вы правда считаете, что это будет настолько легко? А ваш муж, маркиз, позволит вам что-нибудь изменить?

Она понятия не имела.

– Я… не знаю. Но Пенелопа наверняка…

Он шагнул ближе и взял ее за руку.

– Вы боитесь, Алана?

Она вгляделась в его лицо, гадая, что он имеет в виду – брак? Англию? Роль хозяйки в доме мужа? Да, и то, и другое, и третье. Она судорожно сглотнула и кивнула.

– А вы?

– Ужасно, – признался он. Она пожала его пальцы. Его рука была теплой, надежной.

– Мне бы так хотелось… – начала она и осеклась. Чего бы ей хотелось? Выйти не за маркиза, а за Иана? Это невозможно. Долгие часы она грезила о своем будущем, мечтала о доме, любви, о таком муже, как Иан… но вместо всего этого ее ждал Мерридью.

Иан отвел волосы со лба Аланы, нежно касаясь пальцами ее кожи. На ее щеке его пальцы помедлили.

– Вы прекрасны, Алана.

Она прочла в его глазах восхищение и нечто большее – возможно, желание, мечту, подобную ее собственной, чтобы все сложилось иначе, чтобы в будущем их ждало хоть что-то светлое, обнадеживающее и яркое, а не пугающее.

Глядя на губы Иана, Алана задумалась о том, каким мог быть его поцелуй. Можно ли выяснить это прямо сейчас? Только чтобы узнать, что значит целоваться с мужчиной, которым восхищаешься, к которому тебя тянет? Прежде чем для нее окажутся под запретом любые поцелуи, кроме как с лордом Мерридью?

Колебаться и медлить она не стала. Бросившись к нему, она прижалась к его губам. Опыт поцелуев у Аланы был небогатым. Точнее, отсутствовал вообще. Иан издал изумленный возглас, едва их губы соприкоснулись, и схватил ее за плечи. А потом его губы стали мягче, он обнял Алану и ответил на поцелуй. Осознание этого пронзило ее тело, заставило ее затрепетать. Неужели именно это и происходит всегда между мужчиной и женщиной? И прикосновения Мерридью взбудоражат ее точно так же?

Одного поцелуя ей было мало, она издала грудной возглас, жалобный и требовательный, и Иан подчинился. Прижав большой палец к ее подбородку, он побудил ее приоткрыть рот. Его язык коснулся изнутри ее нижней губы, и Алана невольно ахнула от удовольствия. Он впился в ее губы, просунул язык глубже, застав ее врасплох. Значит, вот что такое поцелуи! Это ей по душе. Даже очень. Алана обвила обеими руками шею – Иана, запустила пальцы в шелковистые волосы, коснулась языком его языка, придвигаясь ближе. Потом привстала на цыпочки, вжалась грудью в его твердую мускулистую грудь, и его руки обхватили ее. Чтобы стать еще ближе, она выдвинула вперед бедра, и тут вдруг он отстранился.

– Мы должны остановиться, – задыхаясь, выговорил он.

Алана заглянула в его глаза: еще недавно серые, теперь они казались почти черными. Он тяжело дышал, она чувствовала, как колотится сердце в его груди. Наклонив голову, он прижался лбом к ее лбу, закрыл глаза и дрожащими руками пригладил ее волосы. Она попыталась снова поцеловать его, коснуться губ, но он схватил ее за руки, разжал их и отступил.

– Господи, Алана… – Он обошел вокруг стола и остановился с противоположной стороны. – Я привел вас сюда не за этим, но черт меня побери, если я помню, зачем мы вообще сюда пришли!

Алана сжала руки.

– Прошу прощения, – произнесла она. – Это я поцеловала вас. Я не хотела…

Но на самом деле она ни о чем не жалела. Пока не вспомнила, что он обручен – или почти обручен – с Пенелопой, а она принадлежит Мерридью. Краска стыда залила ее лицо. Он, должно быть, гадает, насколько распутное, порочное и опасное создание привез к себе в дом. Повернувшись, Алана направилась к двери.

– Постойте! – Он остановил ее, не дав открыть дверь. – Трость! Вот что я хотел найти. Я вырезал ее для старого Юэна Макгилливрея, но не успел закончить вовремя. Это в его коттедже мы переночевали в метель.

Алана покраснела еще сильнее. Ее сердце колотилось в груди, губы словно горели, на языке ощущался привкус губ Иана. Она наблюдала, как невозмутимо Иан ищет трость на полках. Наконец он нашел ее и с улыбкой протянул Алане. Их пальцы случайно соприкоснулись, и Алана остро ощутила их тепло и собственный прилив желания. И услышала резкий вдох – Иана. Значит, не настолько уж он невозмутим.

– Спасибо. – Алана сжала пальцы на трости и принялась внимательно разглядывать ее, но почти не понимала, что делает, и помнила лишь о том, что Иан стоит прямо перед ней – настолько близко, что можно снова поцеловать его. Однако она не двигалась с места, как и он, и ждала. Может, на этот раз он поцелует ее? Ей захотелось облизнуть губы.

– Вам помочь подняться по лестнице? – наконец спросил он ровным и спокойным тоном, и Алане представилось, как он понесет ее на руках теперь, после поцелуя.

– Нет, – поспешно отказалась она. – Я справлюсь сама. Спасибо вам за трость.

Повернувшись, она сбежала, выскользнула за дверь, пересекла холл и заторопилась вверх по ступенькам так быстро, как только позволяло колено, боясь скорее того, что он не последует за ней, чем того, что он ее догонит.

Добравшись наконец до своей комнаты, она плотно закрыла дверь. Но и здесь ее повсюду окружали следы присутствия Иана, его вещи, его запах. Дыхание застряло у нее в горле, спазм желания пронзил все тело. Алана прижала пальцы к губам.

Она поцеловала его, и он ответил на поцелуй.

Теперь она знала, что значит целоваться с мужчиной, которым восхищаешься.

Но лучше от этого не стало. Стало только хуже.