Назавтра Эндрю сидел в тени на балконе, качая сына в деревянном решетчатом кресле-качалке, при этом оба чутко дремали. Алекс, благослови его Господь, так скандалил всю ночь, что ни мама, ни папа почти не спали. Эндрю чувствовал себя словно после пяти дней беспробудного пьянства. Но маленькое чудовище — тьфу, тьфу, тьфу! — наконец обессилело и, припав к груди отца, время от времени посасывало соску. Это означало, что парень спит вполглаза. И Эндрю не шевелился, боясь нарушить статус-кво. Он был на сто процентов уверен, что, стоит ему перестать качать сына хоть на мгновение, глазки Алекса тут же широко распахнутся, и все начнется по новой.

Отталкиваясь босой ногой от балконного покрытия, Эндрю продолжал раскачиваться, за его закрытыми веками вспыхивали и танцевали крохотные красные звездочки, деревянные планки кресла врезались в спину. Но он этого не замечал. Он так чертовски устал, что, дай ему волю, проспал бы трое суток подряд.

— Эндрю, по поводу этой вечеринки… Не думаю, что мне стоит туда идти. Может, позвонишь матери и скажешь, что я не могу?

Эндрю не в силах был даже открыть глаза.

— Иди спать, Мей.

Ему казалось, что он слышит, как Мей в отчаянии заломила руки.

— Нет, я окончательно решила. Ты едешь с Алексом.

Эндрю продолжал раскачивать кресло, чувствуя, как по его голой груди бежит детская слюна, а к коже прижимается теплая щека сына.

— Я тоже принял решение, — словно заводной сказал он. — Ты пойдешь на эту вечеринку, пусть даже мне придется для этого взять тебя в охапку и тащить силой.

Эндрю ожидал вспышки возмущения, но вместо этого услышал, как Мей садится в один из шезлонгов. Он с трудом приоткрыл один глаз. Она выглядела абсолютно растерянной и сидела на таком ярком солнце, что Эндрю едва не ослеп.

— Иди сюда, в тень, — предложил он.

Мей колебалась, и он поманил ее пальцем. По правде говоря, Эндрю не ожидал, что она сдвинется с места, и очень удивился, когда увидел, как Мей устраивается в соседней качалке. Не поворачивая головы, он обхватил ее за шею и притянул голову к своему плечу.

Легонько погладив ее предплечье, он проговорил:

— Давай смотреть правде в глаза, Поллард. Если он будет продолжать в том же духе, мы просто оба умрем от усталости, и тогда вопрос о вечеринке отпадет сам собой.

В ответ он получил напряженный смешок. Немного помолчав, Мей заговорила со странной интонацией, словно пытаясь представить своего сына в наилучшем свете и боясь, что Эндрю с этим не согласится:

— Он правда хороший… когда не капризничает.

Что бывает далеко не всегда. Но Эндрю сказал то, что она хотела услышать:

— Он просто ангел, когда не капризничает. И это еще больше пугает меня. Поскольку я сам был маленьким, то знаю, что на самом деле происходит, когда дети ведут себя как ангелы.

Это опять вызвало короткий смешок, на этот раз искренний. Затем Мей мягко, со спокойной задумчивостью произнесла:

— Наверное, это здорово — иметь большую семью.

Глаза Эндрю широко раскрылись, и он почувствовал такой прилив адреналина в крови, что сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из его груди. Впервые. Впервые с тех пор, как они познакомились, Мей заговорила о семье — ее ли, его ли, неважно. Казалось, лучик света пробился через разделявший их барьер.

У Эндрю так сдавило горло, что он не мог даже глотнуть. Он стиснул челюсти, притянув Мей к себе чуть-чуть ближе. Когда-нибудь он найдет способ доказать этой женщине, как сильно ее любит. Когда-нибудь…

— Да, это имеет свои преимущества.

Ее рука, как лист, падающий с дерева, соскользнула по груди Эндрю на его колени. Мей потерлась головой о его плечо и глубоко вздохнула.

— О да.

О да, мысленно повторил вслед за ней Эндрю, ощутив тепло этого прикосновения к своему бедру и вдруг окончательно проснувшись от огня, охватившего тело. О да, он оказался на грани того, чтобы позволить себе действовать. Но здравый смысл и укоры совести возобладали. Эндрю заскрежетал зубами и до боли упер затылок в жесткие планки кресла, пытаясь заставить себя думать о чем-нибудь другом.

На это потребовалось некоторое время, но наконец он превозмог вожделение и, открыв глаза, уставился в ярко-голубое небо, сосредоточившись на мысли о том, как хорошо сидеть здесь с Мей, прильнувшей к нему, и с сыном, спящим на груди. Это создавало такое чувство полноты, что казалось почти достаточным. Почти…

Раздражающий звонок домофона вторгся в его сон, который длился, казалось, не больше минуты. Его рука, обхватившая Мей, когда та заснула, и шея затекли. С трудом открыв глаза, Эндрю взглянул через голову Мей на наручные часы и обнаружил, что проспал больше часа.

Звонок повторился, и Мей зашевелилась.

— Телефон? — неверным со сна голосом спросила она.

Он тряхнул головой, чтобы привести себя в чувство.

— Нет, домофон.

Передав ей Алекса, Эндрю встал. Войдя в гостиную, он снял трубку.

— Алло.

— Мистер Макги?

— Да.

— Пол Симпсон. Водитель фирмы «Поттер Кар». Я доставил вам машину.

Эндрю снова потряс головой. Действительно ум за разум заходит — он совершенно забыл о том, что новенький автомобиль должны были доставить сегодня.

— Сейчас спущусь.

Взяв со стула рубашку, он вытер полой детские слюни с груди и натянул ее на себя. Взъерошенная Мей со все еще спящим малышом на руках появилась в дверях. Подойдя к ней, Эндрю схватил ее за руку и потянул за собой.

— Пойдем. Нас ждут внизу.

Мей, казалось, не помнила, как ее зовут, не говоря уж о том, чтобы воспринять целую фразу. Она покорно позволила увлечь себя в холл. Захватив ключи, Эндрю открыл дверь и, словно буксир, потащил ее за собой.

Он заполнил бумаги, которые протянул ему водитель, парень лет двадцати, дал ему чаевые и забрал ключи.

Темно-синий автомобиль стоял перед домом, и Эндрю отметил, что все его пожелания выполнены. К ручке дверцы была привязана связка шаров, а на ветровом стекле белела карточка.

Не говоря ни слова, Эндрю забрал у Мей малыша. Да, потребуется немало времени, чтобы до нее дошло. На лице Мей было такое отсутствующее выражение, словно она забыла о назначении всех вещей в мире. Она взглянула на машину, затем снова на Эндрю, все еще ничего не понимая. Сдерживая улыбку, он протянул ей ключи.

Это возымело такой эффект, словно ей за шиворот бросили пригоршню льда. Она замерла, кажется, даже перестала дышать. Наконец, осторожно выдохнув, перевела взгляд с Эндрю на машину, а затем взглянула на ключи в своей руке. Затем глаза Мей округлились, а на лице появилось изумленное выражение.

— О Боже!

Это заняло не менее десяти минут, но она все-таки сообразила. Потрясение Мей было очевидным.

— Я не могу принять… это, — наконец прерывающимся шепотом сказала она.

Но на сей раз он перехитрил ее. Эндрю знал, что Мей ни за что не примет от него такого подарка и подстраховался.

— Ты опережаешь события, Поллард, — удивленно поднял он брови. — Прочти сначала карточку.

Она как-то странно взглянула на него, затем подошла к машине, взяла конверт и, открыв его, достала карточку. Эндрю слово в слово помнил то, что написал.

Дорогой Александр, я хочу, чтобы у тебя было что-то вместительное и надежное для визитов к доктору Стаббсу. Это тебе. Но придется позволить порулить маме до тех пор, пока твои ноги не дотянутся до педалей.

Люблю, папа.

Он пытался представить, какой будет ее реакция: презрительной, раздраженной, холодной, отчужденной. Казалось, он просчитал все варианты, но с Мей никогда нельзя было быть ни в чем уверенным. И на этот раз она поступила так, как Эндрю и помыслить не мог: смеясь и плача, бросилась ему на грудь.

Он стоял, боясь вздохнуть. Мей, сразила его наповал. Это было первое спонтанное проявление чувств с ее стороны, и Эндрю был потрясен не менее, чем если бы Земля принялась вращаться в обратную сторону. Понимая, что если не изменит направления мыслей, то немедленно совершит какую-нибудь безумную глупость, Эндрю поглубже втянул в себя воздух и сказал:

— Только помни, Мей: ты не должна давать ему ключи, как бы он ни вопил… А теперь не хочешь ли устроить ходовые испытания?

Она вытерла лицо полой его расстегнутой рубашки.

— Нам нужно детское сиденье, — возразила Мей.

Эндрю быстро скользнул губами по ее волосам.

— Предусмотрено, мэм. Тебе просто нужно сесть за руль — и вперед.

— Это уж слишком — даже для тебя.

Эндрю усмехнулся.

— У меня есть великолепный бухгалтер, который поможет мне свести концы с концами. — И, не дав ей опомниться, потащил к водительскому месту. — Поехали. Один кружок, пока Смерч не разбушевался.

— Но у меня нет с собой водительских прав, — растерялась Мей.

— К черту права! Парень хочет испытать свою новую игрушку.

Они проехали не меньше десяти кварталов, прежде чем Алекс проснулся и оповестил весь мир о том, что голоден…

Эндрю не знал, почему с нее слетела защитная броня: то ли потому что Мей смертельно устала, то ли потому что была в восторге от машины, но этим вечером все было иначе. Впервые за несколько месяцев Эндрю почувствовал, что может прикасаться к ней, не боясь испугать ее. И он каждой клеточкой своего тела жаждал этого. Но не торопил события. И не позволял надежде возобладать над здравым смыслом.

К несчастью, следующие четыре дня были настоящим адом. Сначала возникли неотложные проблемы на работе. Затем подошло время планового врачебного осмотра малыша, что потребовало более масштабных приготовлений, нежели полноценная военная кампания. Эндрю даже не представлял, как много всего нужно для того, чтобы вывезти ребенка из дома на несколько часов. Слава Богу, он купил эту новую машину!

Алекс, разумеется, демонстрировал доктору Стаббсу ангельские стороны своего характера. Был само очарование. Эндрю даже начинал подозревать, что парень терзает их просто для того, чтобы им жизнь медом не казалась. Здоровье «головастика» оказалось в полном порядке.

Александр, удививший их у врача безупречным поведением, дома наверстал упущенное. Самый продолжительный период непрерывного сна составлял два часа, и вечером Мей и «головастик» заснули прямо за обеденным столом. Это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

И чем ближе был уик-энд, тем нервозней становилась Мей. Хуже того — она паниковала. Слонялась из конца в конец квартиры в то время, когда должна была спать, и никак не могла принять решения. То она не хотела ехать, то хотела. То решала, что лучше всего Эндрю отправиться вдвоем с ребенком. Если бы у Эндрю были силы, он привязал бы ее к кровати. До рождения ребенка он и не подозревал, что Мей умеет заламывать руки в отчаянии. Правда, раньше он не видел и как она плачет. Зато теперь получал и то и другое сполна. Он решил, что все дело в гормонах. Во всех книгах так было написано. Но что, черт возьми, можно узнать из этих книг?!

К субботе оба ходили словно в тумане от усталости, и Эндрю, который почти потерял ориентацию во времени и пространстве, наконец свалился. Он спал три часа подряд, а когда проснулся, Мей по-прежнему слонялась вокруг как неприкаянная, и каждый раз, когда Эндрю пытался заговорить с ней, смотрела на него пустым, ничего не выражающим взглядом.

Этим вечером он уговорил Мей лечь сразу после восьми. А сам вынес Алекса на балкон и принялся качать его. Сын настолько привык к этой процедуре, что Эндрю был уверен: два часа молчания ему обеспечены — если только не переставать отталкиваться ногой от пола.

На этот раз «головастик» проспал целых три часа и проснулся только от голода. Сняв легкое одеяло, которым укрывал сына, Эндрю отправился в кухню, чтобы взять из холодильника бутылочку с грудным молоком. Все лампы в квартире были потушены, только из окон падал рассеянный свет уличных фонарей. Но даже в полутьме Эндрю заметил Мей, блуждающую по комнатам с таким подавленным и несчастным видом, что у него едва не разорвалось сердце.

Он открыл холодильник, и Мей, вздрогнув, резко обернулась на звук и прижала руку к груди. На мгновение Эндрю показалось, что она близка к обмороку.

— Ты должна быть в постели, Мей, — с укоризной произнес он. — Ты ведь совершенно без сил.

Она слабо махнула в сторону коридора.

— Я думала, вы в детской. Дверь была закрыта. Несколько мгновений он молча смотрел на нее, затем взял бутылочку.

— Давай, — сказала она, протягивая руки к малышу. — Я с таким же успехом могу покормить его. — Явно избегая смотреть на Эндрю, она вышла из кухни и направилась в спальню.

Эндрю не знал, что делать, и так измучился, что даже думать на эту тему был не в состоянии. Сняв рубашку, он направился во вторую ванную комнату. Может быть, душ взбодрит его, и он найдет нужные слова для разговора с Мей.

Контрастный душ творит чудеса, и Эндрю чувствовал себя почти человеком, когда стучал в ее дверь. «Входи» было сказано с таким придыханием, что Эндрю сразу понял: малыш или спит, или близок к этому. На прикроватном столике горел ночник, и комната тонула в мягком полумраке.

Не глядя на Эндрю, Мей проговорила, явно борясь со слезами:

— А что, если и завтра он будет так скандалить, и твои родственники подумают, что Алекс — ужасный ребенок?

Эндрю непонимающе уставился на Мей. Его сердце пропустило по крайней мере три удара, когда внезапно до него дошел смысл ее слов.

Не говоря ни слова, он лег на кровать и, поймав запястье Мей, потянул ее вниз, вслед за собой. Набрав в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться, он положил ее голову себе на плечо, затем крепко обнял. В груди теснилось столько чувств, что Эндрю едва мог дышать, не то, что говорить.

— Мей, милая, — прошептал он. — Через наш дом прошло столько детей, что, когда появляется новый, его просто принимают. Никому и в голову не придет ставить ему какие-либо оценки. Все просто раскудахчутся над ним, а потом надают нам кучу советов. — Нарушив собственное правило, Эндрю легонько поцеловал ее в лоб. — Они полюбят его, Мей. Любого — в бородавках, с коликами.

Он услышал, как Мей сглотнула, а затем прошептала, уткнувшись ему в шею:

— У Алекса нет ни одной бородавки.

Эндрю почувствовал, как Мей улыбнулась и ее тело немного расслабилось. Он принялся поглаживать ее по спине, подыскивая нужные слова.

— Я знаю, знакомство с моей семьей тебя пугает, но я действительно хочу, чтобы ты поехала. Они хорошие люди, Мей.

Ее руки, лежавшие на груди Эндрю, сжались в кулачки.

— Но, может, будет лучше, если я не поеду, если они никогда не узнают, кто я такая.

Чтобы видеть Мей, Эндрю взял ее за подбородок и повернул к себе лицом. Его взгляд был очень серьезен.

— Независимо от того, как все сложится, — проговорил он, — ты всегда будешь матерью Алекса, а это делает тебя частью клана Макги. Такова уж моя семья.

Мей посмотрела на него, и Эндрю заметил в ее глазах страх и неуверенность… и кое-что другое — некую надежду. Это стоило ему больших усилий, но Эндрю все же удалось ободряюще улыбнуться ей.

— А потом, они получат массу удовольствия, рассказывая тебе о пакостях, совершенных мною в детстве.

Мей словно оттаяла от его тепла.

— Каких пакостях? — прошептала она.

Ему хотелось сжать ее в объятиях, чтобы защитить от прошлого, но вместо этого он заставил себя говорить.

— Отец расскажет, как я обрушил гаражную дверь на его новенькую машину, а мама — как сломал себе запястье, пытаясь съехать с крыши дома в приспособлении, сооруженном мною и моим братом. А сестры поведают, как Джек, мой старший брат, и я отравляли жизнь их дружкам. — Он провел подбородком по ее волосам и обнял крепче. — Что-то вроде этого. — Последовало короткое молчание, затем он продолжил: — Но мы с тобой почти в равном положении, Поллард. Одна из причин, по которой я хочу, чтобы ты пошла со мной, — это то, что одному мне там лучше не появляться.

Она подняла голову и посмотрела на него, словно пытаясь определить, лжет он или говорит правду. Эндрю не лгал. Помедлив мгновение, Мей кивнула.

— Хорошо. Я еду.

— Спасибо.

Эндрю почти не сомневался, что Мей, придумав какой-нибудь предлог, встанет, но она этого не сделала. Напротив, снова уткнулась лицом ему в шею, вцепившись руками в рубашку на его спине. Затаив дыхание, он замер, каждой клеточкой своего тела стремясь к Мей. Горячее желание пронзило его, и он стиснул зубы, ощутив, как твердеет и пульсирует плоть. Он старался совладать с собой, но это было практически невозможно, особенно когда интуиция подсказывала: если он хоть немного усилит натиск, Мей не оттолкнет его. Однако если он хочет построить длительные отношения с этой женщиной, необходимо подождать, пока она сама придет к нему.

Только вот как справиться с жаждущим телом, которое, казалось, жило собственной жизнью, неподвластной разуму? Но Эндрю готов был терпеть эту муку сколь угодно долго только ради того, чтобы просто сжимать ее в объятиях.

Эндрю не знал, что заставило его проснуться. Но отлично осознавал, где находится и с кем лежит в постели. С величайшей осторожностью он прижал к себе Мей и коснулся ее волос поцелуем.

Настольная лампа по-прежнему была включена, ее свет приглушал роскошный «бордельный» абажур, и, Эндрю улыбнулся, чувствуя, что неплохо выспался. Он слегка повернул голову, и его внимание привлекло слабое сероватое свечение между занавесками. Эндрю словно током ударило: рассвет! Он ошалело повернул голову к часам на прикроватном столике. Двадцать минут шестого! Проклятье, они уложили Алекса сразу после одиннадцати. Он встревоженно поднял голову и заглянул в колыбельку. Сын спал на боку, посасывая большой палец, и выглядел совершеннейшим ангелом, каковым не являлся.

Со все еще колотящимся сердцем, Эндрю опять уронил голову на подушку и закрыл глаза, испытывая неимоверное, головокружительное облегчение. Боже, подумал он, надеюсь мне еще нескоро придется пережить такой страх.

Когда улеглась тревога, стало очевидным, что их сын проспал всю ночь. Длинную-длинную ночь! Это было так удивительно, что ему захотелось тут же растормошить Мей и сообщить ей столь потрясающую новость. Но он только улыбался, глядя в потолок и думая о том, что у парня наконец-то проснулась совесть.

Эндрю снова нежно поцеловал Мей в лоб и подумал: вот бы провести так весь день — с сыном, спящим в колыбельке у кровати, и с Мей, спящей в его объятиях. Что может быть лучше?

Однако предательское тело снова напомнило Эндрю, что он жестоко ошибается — есть и нечто значительно лучшее. Эндрю закрыл глаза и постарался не думать об этом. Секс не вписывался в общую картину. По крайней мере, пока. Даже если не принимать во внимание то, что произошло между ними раньше, ему следует подумать о Мей. Она измучена, еле стоит на ногах после бессонных ночей и дней с капризничающим младенцем, который — если повезет — мог проспать не больше двух часов кряду. Меньше всего ей сейчас нужны его приставания. Но какое искушение. Какое непреодолимое искушение!

Стиснув зубы и пытаясь унять дрожь желания, Эндрю зарылся лицом в волосы Мей, и желание другого рода охватило его. Боже, но ведь ей так хорошо, так спокойно в его объятиях! Вот бы свершилось чудо, и Мей навсегда осталась с ним. Потеревшись заросшим подбородком о белокурые волосы, он погладил ее плечо, понимая, что недолго ему осталось блаженствовать.

Эндрю почувствовал, что она просыпается, затем Мей внезапно замерла, пытаясь понять, где находится. А потом, словно дельфин, выпрыгнувший из воды, села, резко выпрямившись, и с застывшим от тревоги лицом заглянула в колыбельку. Он дал ей время удостовериться, что с «головастиком» все в порядке, затем снова притянул к себе, прежде чем она успела сориентироваться в ситуации.

— Случилось чудо, — прошептал он, надеясь, что Мей отнесет хрипоту в его голосе на счет недавнего сна. — Парень смилостивился над нами. Он проспал всю ночь!

Мей не шевельнулась. Тогда уголок его рта насмешливо приподнялся, и он похлопал ее по плечу.

— Все в порядке, Поллард. Вдохни. Выдохни. Так всегда поступают, когда обнаруживают, что живы.

Ответом ему был короткий смешок, затем Мей со вздохом облегчения опустилась на подушки.

Эндрю слышал, как бьется ее сердце, и понял, что еще немного — и он совершит непоправимую глупость. Он так хотел ее. Так хотел!

— Эндрю…

Неуверенность ее тона отрезвила его как ничто другое, и он слегка отстранился, чтобы видеть лицо Мей.

— Что?

Она посмотрела на него потемневшими от волнения глазами, судорожно сглотнула и отвела взгляд.

— Ты уверен, что это хорошая мысль — познакомить меня с твоими родственниками?

— Посмотри на меня, Мей, — попросил он. Эндрю почти ощущал, как Мей превозмогает себя, но она сделала то, что он сказал.

— Да, я уверен, что это хорошая мысль, — спокойно глядя на нее, отчетливо проговорил он. — Дело касается семьи, и я хочу, чтобы Алекс знал, что это такое. Я хочу, чтобы мы воспитывали его вместе, Мей. Я не собираюсь оставлять тебя в стороне от наших с ним дел и надеюсь, что и ты поступишь так же.

Чувствуя потребность коснуться Мей, он сделал вид, будто смахивает с ее щеки пушинку, и заставил себя улыбнуться.

— Ты не можешь не быть частью нашей семьи, Поллард. Моя бабушка намерена взять тебя под свое крыло, и так оно и будет. Если мы не поедем к ним сегодня, можно не сомневаться, что она явится сюда завтра. — Внезапно заметив, как пристально она за ним наблюдает, Эндрю снова ласково коснулся ее щеки. — Я, правда, очень хочу, чтобы ты поехала, Мей. Хочу, чтобы мы показали нашего сына вместе.

Словно впав в транс, она продолжала не отрываясь смотреть на него. Затем перевела дыхание и прикрыла глаза, жилка на ее шее отчаянно трепетала. Никогда еще она не выглядела столь беззащитной, как в этот момент. Чувствуя, что в груди его целая кавалерия пустилась в галоп, Эндрю пытался не обращать внимания на беса, нашептывающего ему воспользоваться моментом. Его дыхание стало горячим и частым, когда наконец в битву вступила совесть, убеждая, что нечестно пользоваться ее уязвимостью и что коли Эндрю считает себя приличным человеком, то и поступать должен соответственно.

Всем телом стремясь поддаться искушению, Эндрю все же послушался совести. Стараясь унять бурю в груди, он осторожно, очень осторожно начал распутывать пальцами взлохмаченные волосы Мей. Боже, такое впечатление, что его душат!

Он увидел, как Мей перевела дыхание, а затем вдруг отодвинулась от него. Эндрю, закрыв глаза, снова обхватил ее голову и прижал к себе. Больше всего на свете ему хотелось сейчас ощущать ее обнаженное тело на себе. Но он понимал, что поступает правильно, превозмогая чувственное влечение, и возможно — только возможно! — им с Мей удастся преодолеть некую критическую точку в их отношениях. Он должен верить в это, иначе совсем потеряет голову.

Голодный Алекс положил конец терзаниям Эндрю. С этого момента его борьба превратилась во внутреннюю битву с собственной сексуальной неудовлетворенностью. Решив что-нибудь предпринять, чтобы буквально не выскочить из собственной кожи, Эндрю, не дожидаясь, пока Мей покормит ребенка, уехал к себе. Он долго, очень долго простоял под холодным душем и по пути к машине нарвал огромный букет цветов в своем одичавшем саду.

Впрочем, отметил Эндрю, не такой уж он одичавший — очевидно, бабуля снова побывала здесь. А это, скорее всего, означало, что на холодильнике и плите не осталось ни единого пятнышка, а все полотенца аккуратно сложены в бельевом шкафу.

Эндрю улыбнулся. Когда несколько лет назад он стал жить отдельно, его пугала перспектива потонуть в ворохе грязного белья. Однако все оно куда-то чудесным образом исчезало, а потом появлялось вновь, тщательно выстиранное, отглаженное и сложенное. Его замужние сестры молились своим домашним богам, чтобы их братья продолжали оставаться холостяками, потому что бабуля так была занята уходом за ними, что у нее не оставалось времени на инспекторские проверки в домах внучек.

Было около десяти, когда Эндрю вернулся в квартиру Мей. Алекс в своем креслице сидел на полу кухни в потоках света, пуская пузыри и сосредоточенно изучая свои пальцы. Эндрю поставил цветы в вазу, а затем присел на корточках перед сыном. Переполненный отцовской гордостью он протянул руку и положил палец на крошечную ладошку. Малыш немедленно вцепился в него.

— Ну, привет, тигр. Ты вел себя как большой прошлой ночью — так долго спал.

Алекс повернул голову и подарил отцу широкую беззубую улыбку, которая проникла Эндрю в самое сердце, заставив взметнуться ввысь, как воздушный шарик. Да, иногда его сын улыбался. Случалось это, как правило, после купания. Сейчас был именно тот случай: от Алекса исходил потрясающий аромат, свойственный только свежевымытым детям. Он потряс ручку сына.

— А где твоя мама, лежебока…

Не успел он закончить фразу, как в кухню влетела Мей, казавшаяся еще более озадаченной, чем обычно. На ней были широкие серые брюки и алая шелковая блузка. Голову украшало полотенце, которое она сдернула, едва увидев Эндрю.

Он медленно улыбнулся ей.

— Хорошо выглядишь, Поллард.

Мей беспомощно махнула рукой.

— Ничего не подходит. Все блузки малы, а эти брюки велики, и я никак не могу найти нужные туфли, и… — Ее взгляд упал на цветы в вазе, и она замолкла.

— Клумбы перед моим домом заросли всей этой дребеденью. Я подумал: может, тебе приглянется что-нибудь из этой коллекции.

Просто удивительно, как она умеет замирать! Мей осторожно подошла к вазе и, подняв цветы к лицу, глубоко вдохнула их аромат. Затем взглянула на Эндрю светящимися от благодарности глазами.

— Они просто прекрасны! Большое тебе спасибо.

Затем Мей не расправила букет и не расставила цветы по-новому, как это обычно делали его мать и сестры. Просто ставила в вазу цветок за цветком, словно они были необычайно редкими, хрупкими — и необыкновенно дорогими. Это о стольком сказало Эндрю, что ему пришлось отвести взгляд в сторону.

Она подошла к Алексу и поставила букет рядом с ним на пол. В ее руках оказался фотоаппарат. Алая блузка была в желтой пыльце от лилии, но Мей, казалось, этого не замечала. Она присела на корточках рядом с Эндрю.

— Мы сфотографируем тебя, Алекс, на фоне папиных чудесных цветов. — Мей щелкнула затвором, и сын одарил ее еще одной слюнявой улыбкой. Она улыбнулась в ответ, затем взглянула на часы. — О Боже, посмотри, который час! — Мей вскочила и в панике устремилась в коридор.

Эндрю, который теперь сидел на полу, скрестив ноги, снова потряс ручку сына.

— Женщины — очень странные создания, парень. Запомни это.

Послышался шум фена, и не больше чем через пять минут Мей опять влетела в кухню. На этот раз она была одета иначе.

— Так лучше?

Эндрю знал, что большая часть его родственников придет в джинсах или шортах, но знал также и то, что у Мей нет ни того, ни другого. Он кивнул.

— Прекрасное платье.

Но Мей его не слышала. И прежде чем Эндрю успел высвободить свой палец из цепкой хватки малыша, снова выбежала из комнаты.

— Александр, думаю, пора вмешаться спасательной команде, — произнес он, вставая с пола.

Он нашел Мей в спальне, перебирающей одежду в шкафу и горько плачущей. Для женщины, никогда не теряющей присутствия духа, она производила слишком много влаги в последние шесть недель. Придется подумать о том, как перекрыть этот кран.

Схватив Мей за плечо, Эндрю повернул ее к себе и обнял.

— Эй, тоже мне беда! — мягко сказал он. — Помнишь белый костюм, который ты надевала прошлым летом… Ну, с длинной юбкой и жакетом с золотыми пуговицами? А юбка держалась, кажется, на тоненьком золотистом пояске. — Проклятье, он не помнил деталей, знал только, что нечто подобное надевают в особо торжественных случаях.

Мей шмыгнула носом и кивнула. Приободренный, он продолжил:

— Мне он очень нравился, и это именно то, что нужно. — Эндрю слегка отстранился, чтобы видеть ее лицо. — Это тебя устроит?

Мей снова кивнула, на длинных ресницах блеснули слезы, и Эндрю захотелось поцеловать ее самым неподобающим образом. Но он этого не сделал.

— Замечательно, — сказал он.

Однако бесенок в его голове нашептывал: ничего замечательного нет. Эндрю не хотел, чтобы она одевалась. Напротив, предпочел бы, чтобы она сняла и то, что есть.

Испытывая отвращение к себе, Эндрю повернулся и зашагал к двери. Находиться с ней в этой спальне с незаправленной постелью было выше его сил!