Весь следующий день мы занимались устранением недостатков, обнаруженных генералом. Первым делом, естественно, мы аккуратно развесили на спинках кроватей полотенца. Затем в парке мы изготовили из фанеры таблички, в локоть шириной, покрасили их в жёлтый цвет и развесили на передние фары бронетранспортёров и прочей техники. Получилось, что на каждой машине висело по две таблички. На одной были написаны фамилии командира роты и водителя этой машины, а на другой имелась предупреждающая надпись: «Антифриз — яд». Надписи, само собой, тоже пришлось делать нам.
После этого мы навели порядок в автопарке, постригли траву на газонах, постригли кусты, словом, выполнили всю работу хозвзвода, который в это время в полном составе носился по полку в поисках двух утерянных в столовой ложек. Я бы посмеялся над этим цирком, если бы мне самому не приходилось принимать в нём непосредственного участия. Зато военным копам ничто не мешало смеяться над нами, что они и делали, выходя время от времени из штаба, чтобы поглазеть на творящийся в части аврал.
Худовский-старший действительно стал адвокатом своего сына и появлялся в полку каждый день. Как адвокат, он имел право опрашивать свидетелей, чем он и занимался. В числе первых он решил побеседовать со мной. Меня ради этого вызвали с занятий на полигоне. Сдав бронескафандр на склад, я притащился в штаб и спросил у дежурного офицера, где найти адвоката Худовского. Оказалось, что для опроса свидетелей Худовскому уступал свой кабинет полицейский капитан. Дорогу я помнил.
Постучав, я открыл дверь и попросил разрешения войти. Худовский-старший сидел за столом, а перед ним лежала кипа бумаг. Увидев меня, он вскочил и бросился ко мне, протянув ко мне руки в знак приветствия.
— А, Игорь! — воскликнул он, положив руки мне на плечи. — Наконец-то мы встретились. Вы ведь друг моего Вовы. Он так много о вас рассказывал, — он отпустил меня и жестом указал на стоящий рядом стул. — Садитесь, пожалуйста.
Я сел. Он тоже вернулся на своё место за столом.
— Знаете, — продолжил он улыбаясь, — если вы хотите, чтобы я сказал за вас, таки пожалуйста, — он наклонился вперёд и перешёл на доверительный тон. — Вы большой молодец.
— Да? — удивился я.
Если Худовский-младший и мог что-то сказать отцу обо мне, то уж точно ничего хорошего. Тем более он не мог называть меня другом. Однако я никогда раньше не видел, как работают адвокаты, да и самих адвокатов видел только в кино. Мне это было очень занятно, и я решил понаблюдать за этим типом в сером костюме.
— Да, — ответил Худовский. — То, что вы сделали, это просто замечательно.
— Вот как?
— Имейте ввиду. Мне всё известно. И мы можем быть очень полезны друг другу.
Надо же. Очевидно врёт, хочет от меня непонятно чего, но как улыбается! Настоящий юрист.
— Вы правильно сделали, что отправили это письмо, — сообщил Худовский. — Вот только эти бестолочи почему-то думают, что письмо писал мой Вова. Не знаю почему, но они набросились на него как стервятники. Вы уж не откажите мне. Помогите защитить Вову. Он ведь ни в чём не виноват.
Это было интересно. До сих пор и копы, и генерал, и командир полка старались лишний раз не упоминать о моёй жалобе. Всё сводилось только к расследованию угона флаера. Командование наверняка с удовольствием скрыло бы факт существования жалобы, компрометирующей его. А для Худовского установление подлинного автора жалобы означает снятие всех обвинений с его сына. Вот он и пытается узнать это. Ладно, послушаем, что он ещё скажет. Для продолжения разговора, я ответил:
— С удовольствием окажу помощь Вове. Вот только не знаю, чем я могу быть вам полезен. Честно говоря, я не понимаю, о каком письме идёт речь.
— Ой! — всплеснул руками Худовский-старший. — Молодой человек. Ну, зачем же быть нечестным со своими друзьями. Ведь так можно и не получить никакой пользы.
Лицо Худовского удивительным образом стало укоризненно строгим, но в то же время оставалось дружелюбно улыбчивым. Как играет! Ему бы в Большой Театр или в кино, а он юриспруденцией занимается. Получается, что юристом быть выгоднее.
— Извините, но я говорю правду, — сказал я, глядя на игру Худовского. — Вы же знаете, как мы дружим с Вовой. Я считаю себя обязанным быть честным с его отцом.
Лицо Худовского застыло. Моя подколка насчёт дружбы с Худовским-младшим убедила его, что я не так прост. Он явно был озадачен. Конечно, он прекрасно знал, что с его сыном мы никакие не друзья. Несомненно, сынуля рассказал ему и о нашей с ним ссоре. И теперь Худовский-старший вынужден был посмотреть на меня по-новому. Его лицо снова поменялось. Теперь оно стало серьёзным и деловым. Поставив локти перед собой на стол и сложив ладони вместе, он произнёс:
— Ну, хорошо. Бог с этим письмом. В конце концов, мало ли, кто чего напишет. Не стоит забивать голову глупостями. Вы со мной согласны, Игорь?
Он внимательно посмотрел мне в глаза.
— Конечно согласен, — ответил я, встречая его взгляд.
— Тогда что вы скажете, если я попрошу вас рассказать о невиновности Вовы? У вас ведь нет оснований утверждать, что он в чём либо виновен.
— Да, у меня нет оснований это утверждать.
— Ну, вот и чудно, — слегка улыбнулся юрист, — мы уже почти обо всём договорились. Нам осталось только убедиться, что Вова позапрошлой ночью ночевал у себя на подсобке и никуда не отлучался. Я уверен, что вы могли бы дать по этому поводу правдивые показания. Но только это должны быть именно такие правдивые показания, а не какие-нибудь другие. Вы меня понимаете?
Я начинал восхищаться этим типом. Так ненавязчиво предлагать мне дать заведомо ложные показания мог только настоящий профессионал. Больше того, он хотел меня нагло подставить. Ведь если я скажу, что рядовой Худовский всю ночь спал на подсобке, то немедленно возникнет вопрос, откуда я это знаю. Ведь не мог же я это видеть, находясь в казарме, да ещё в то время, когда сам должен был спать. Следователь поймёт, что я отлучался, да ещё и зачем-то заходил на подсобку. Худовский будет оправдан, а на меня снова навалится тот капитан, который изображал «злого» полицейского. Да ещё этот папа Худовского. И всё это он прикрывает моей мнимой дружбой с его сыном. И смотрит мне в глаза честным взглядом. Нет, я определённо не жалел, что познакомился с отцом Худовского. Всего за несколько минут я получил серьёзный жизненный опыт. Спасибо тебе, мерзавец.
Видя моё замешательство, Худовский поспешил дать мне причину, чтобы согласиться на его предложение:
— Скажите Игорь, у вас ведь наверняка есть какие-нибудь пожелания, в реализации которых я, как ваш адвокат, мог бы оказать вам юридическую помощь.
Во как! Купить меня решил. Интересно почём.
— Вы не мой адвокат, — ответил я.
Худовский снова всплеснул руками:
— Ну, это легко исправить. Я могу подготовить договор хоть сейчас. Мы его подпишем и я стану вашим адвокатом со всеми вытекающими последствиями, — он порылся в своём портфеле и вытащил из него лист бумаги. — Так. Что мы тут имеем? — он стал читать написанное на листе. — Игорь Москалёв. Живёт с бабушкой. Семья небогатая. Из-за отсутствия средств на обучение в университете поступил на военную службу. Ай-яй-яй. Как же так! Такой талантливый парень и такое несчастье, — он отложил лист бумаги и сочувственно посмотрел на меня. — А вы знаете, Игорь, я мог бы оказать вам юридическую помощь в поступлении в университет. У меня есть замечательные знакомые, которые с удовольствием взяли бы такого перспективного молодого человека учиться. И вам не придётся терять два года своей драгоценной жизни, стоя на плацу и бегая по полигону.
Мне первый раз в жизни предлагали взятку. Взятку поступлением в университет. Ай да Худовский! Хотя, предлагать взятку, ещё не значит дать её. Если бы я согласился, он бы наверняка меня кинул.
— Или может, вы хотите сделать военную карьеру? — продолжал Худовский. — Что ж. Я мог бы и в этом оказать вам юридическую помощь. Конечно, это немножко стоит, но это можно будет обсудить потом, когда вы продвинетесь по службе и у вас будут средства. Будем считать это оказанием юридической услуги в долг.
— Извините, но мне ничего не нужно, — сказал я. — Я позапрошлой ночью спал в казарме и не мог видеть ничего, кроме снов. О снах я могу рассказать, но больше ни о чём.
Худовский снова застыл. Он, вероятно, думал, что ему удастся уболтать меня дать нужные показания. Отказ был для него неожиданностью. Он предпринял ещё одну попытку:
— Не торопитесь, Игорь. Обдумайте всё хорошенько.
— Разумеется, — решил я закончить беседу, — я всё обдумал. Для меня очень важно быть честным перед моими товарищами и перед вами. Если бы я соврал, то это бы могло разрушить нашу дружбу с вашим Вовой. Вы ведь знаете, какой он честный человек. Он не смог бы дружить с человеком, сказавшим неправду. Поэтому я и сказал уже всё, что знаю.
Худовский понял, что я издеваюсь. Выражение его лица снова начало меняться. Теперь оно было угрожающим.
— Одумайтесь, молодой человек, — сказал он тихо, но твёрдо. — Это может плохо для вас кончиться. Вы ведь не хотите оказаться за решёткой.
— А ещё я не хочу никому рассказывать о предложенной вами юридической помощи. Пока. Если это всё, то я бы с удовольствием вернулся к выполнению своих обязанностей.
Худовский удивлённо уставился на меня, вытаращив глаза. Такого поворота он явно не ожидал. Наконец, он произнёс:
— Что ж, молодой человек. Идите, но учтите, что…
Я быстро встал и не дослушав вышел из кабинета. Не хватало мне ещё терпеть угрозы со стороны какого-то гражданского проходимца.
Следствие по делу о «неизвестном солдате», как называли его в разговорах друг с другом новобранцы, шло примерно неделю. За это время на допросы успели вызвать всех солдат полка. Худовский-старший больше меня не беспокоил, переключившись на поиск «свидетелей», готовых подтвердить невиновность его Вовочки среди солдат хозвзвода и кажется, кого-то нашёл. Копы встали в тупик, поскольку дело, казавшееся поначалу простым и которое они рассчитывали раскрыть за один день, неожиданно превратилось в «висяк». Требовалось найти того, кто за всё ответит. Как ни странно, этим крайним оказался командир полка.
В тот день мы шли из казармы на склад получать скафандры. Подцонов как всегда пристроился рядом со мной и старался разговорить меня на тему «неизвестного солдата».
— А как бы ты поступил на его месте, чтобы замести следы? — спросил он у меня в полголоса, маршируя следом за мной.
— Не знаю, — ответил я. — Никогда об этом не думал.
— А о чём думал?
— О табличках.
— О каких табличках? — не понял Подцонов.
— С написью «Антифриз — яд».
Васян и Ероха, шедшие слева и справа от меня, весело хмыкнули, услышав мой ответ. На их хмыканье обернулся Сидоров и прикрикнул:
— Ну-ка тихо там!
Несколько секунд мы шли молча. Потом Подцонов, решив видимо, что нащупал нечто важное, снова принялся за расспросы:
— А что там с табличками?
— Всё в порядке с табличками, — сказал я. — Очень правильные таблички.
— А если честно?
— А если честно, то генерал проявил полководческий талант, приказав их изготовить и развесить на машинах. Благодаря этому мы теперь сможем приложить все силы к тому, чтобы не употреблять антифриз внутрь как индивидуально, так и в составе подразделения.
Услыхав, как я подражаю манере речи генерала, Васян с Ерохой не сдержались и гоготнули в один голос. Это окончательно допекло Сидорова и он рявкнул:
— Москалёв! Наряд вне очереди!
— Есть, — только и осталось покорно ответить мне.
Новобранцы время от времени несли службу в наряде, охраняя часть или следя за порядком в казармах.
Обычно, суточный наряд заступал на службу в шесть часов вечера и сменялся через сутки в это же время. В тот день мне выпало стоять в наряде посыльным. В мои обязанности входило следить за порядком в двухэтажном здании штаба и бегать с мелкими поручениями, которые мог дать дежурный офицер. Поручений было мало, поэтому я воспринимал такую службу как отдых. Самое трудное в ней было не уснуть. Вообще-то я должен был постоянно находиться в комнате дежурного, но поскольку мне приходилось время от времени отлучаться, чтобы вынести из какого-нибудь кабинета корзину с исписанной бумагой или протереть пол в коридоре, то дежурный офицер не сильно следил за тем, где я нахожусь. При необходимости он просто открывал дверь дежурки и выкрикивал мою фамилию, чтобы позвать меня. Вот и в этот раз скрипнула дверь дежурки и в коридоре раздалось громогласное:
— Москалёв!
Я опрометью бросился к дежурному. Увидев меня, он махнул рукой в знак того, что не стоит рапортовать о прибытии и сразу перешёл к делу:
— У центрального входа стоит репортёрша. Ну, та, из голоновостей. Помнишь?
Я подтвердил, что помню.
— Ну вот. Проводишь её в кабинет к командиру полка, а то она дороги не знает. Вперёд.
Коротко ответив: «Есть», я выбежал из штаба. Все поручения полагалось выполнять бегом.
У входа в часть действительно стояла та самая репортёрша в деловом костюме и сверкала своими огромными глазищами. Я подошёл к ней и представился:
— Рядовой Москалёв. Мне поручено проводить вас к командиру полка.
— А здороваться вас не учили? — задрала свой носик вверх репортёрша.
— Учили, — ответил я. — Прошу следовать за мной.
И я зашагал через ворота к штабу. Ей ничего не оставалось, кроме как засеменить на своих каблучках следом.
— Надо же, какое хамство, — сказала она, догоняя меня и как бы ни к кому не обращаясь. — Никогда бы не стала знакомиться с таким.
— Тем не менее, мы уже знакомы, — заметил я. — Вы знаете мою фамилию, а я знаю вашу, поскольку её указывают в титрах во время каждого вашего репортажа. Хотя вы со мной ни разу и не здоровались.
На самом деле, конечно, я вовсе не запоминал её фамилию, но уж больно хотелось как-нибудь ответить этой зазнавшейся фифе.
— Я не к вам обращаюсь! — бросила она мне.
— А я к вам, — ответил я, открывая перед ней дверь штаба. — Прошу сюда.
Я проводил её на второй этаж и указал на дверь командира полка. Она окинула меня презрительным взглядом и процедила сквозь зубы:
— Мужлан.
— Да, — коротко сказал я, развернулся и пошёл к лестнице.
За моей спиной открылась и закрылась дверь командирского кабинета. Репортёрша вошла без стука. Я остановился. Интересно, что понадобилось репортёрше у командира? Новостей по делу «неизвестного солдата» насколько я знал, не было. Что она могла тут освещать? Да ещё и без оператора. Кто её будет снимать для головидения?
Я вернулся к кабинету командира полка и приложил ухо к двери.
— О господи! Только вас тут не хватало! Я ведь просил сделать всё как можно тише.
Не может быть! Ведь это голос моего дядьки.
— Вот именно для того, чтобы всё решить по-тихому мы и пригласили уважаемую телеведущую, — сказал голос комиссара военной полиции. — Присаживайтесь.
— Ну, хорошо, — вздохнул голос командира полка, — продолжим. Что вы там говорили, господин комиссар?
— Я говорил, что следствие по делу вашего «неизвестного солдата», как его называют новобранцы, зашло в тупик. Иными словами, у нас нарисовался «висяк».
— Это ещё почему? — спросил командир полка. — У вас же есть этот Худовский. Я уже генералу доложил, что скоро всё закончится.
— Вы забыли, что у Худовского есть замечательный папа-юрист. Он каким-то чудом нашёл двух свидетелей из числа солдат хозвзвода, подтвердивших, что Худовский из расположения части в ту ночь не отлучался.
— Да, — встрял голос Худовского-старшего. — Мой Вова спал, как и положено. Так что вам придётся доложить вашему генералу, что заканчиваться всё будет без моего Вовочки.
Надо же. И Худовский-старший тоже здесь. Это я удачно попал в наряд. Спасибо Подцонову. Служебное время в полку закончилось, офицеры штаба разошлись по домам и в коридоре было тихо и безлюдно. Поэтому я мог спокойно подслушивать разговор дальше.
— Кстати, господин Худовский, — задал вопрос комиссар. — На счетах родителей тех двух солдат, что дали показания в защиту вашего Вовочки, вчера появились круглые суммы. Не связано ли это с вами?
— Конечно связано, — ответил юрист. — Эти родители буквально на днях нашли клад и обратились ко мне за юридической помощью в оформлении надлежащих бумаг. Чтобы всё было по закону.
— Сразу два клада? По кладу каждой семье? — уточнил комиссар.
— Ну да. Я же не виноват, что из всех возможных вариантов улаживания формальностей, обе семьи выбрали один и тот же. Причём догадались сначала сообщить властям о находке, а только потом обратиться ко мне. Вот и пришлось оформлять сразу два клада.
Комиссар рассмеялся, а репортёрша заметила:
— Это вполне может быть темой для интересного репортажа. Сразу два клада у двух свидетелей.
— Тут нет ничего интересного, — поспешил уверить Худовский-старший. — Ну подумаешь, клад. Клад может каждый найти. Нет, я уверен, что это будет вашим зрителям совершенно неинтересно. В конце концов, вы тоже, если хорошенько поищите, можете найти клад. Надо только очень хорошо поискать.
— И насколько большим может быть этот клад? — поинтересовалась репортёрша.
— Не очень большим, — категоричным тоном ответил Худовский. — Я уверен, что тайна банковских вкладов у нас строго соблюдается, а голословные обвинения — это уже клевета. По-моему искать клады намного интереснее, чем портить себе карьеру.
Репортёрша замолчала. Зато в дело снова вступил комиссар:
— А не могу ли я тоже найти какой-нибудь клад. Учитывая, что я располагаю столь пикантной информацией.
— Нет! — уверенно сказал Худовский-старший. — Мне кажется, что в окрестностях Гадюкино больше кладов нет. Кроме того, за годы своей службы вы, господин комиссар, уже нашли много разных полезных вещей.
— В смысле? — не понял комиссар.
— Ну как же, как же, — елейным тоном сообщил юрист. — Вот за прошлый год к примеру, — послышался шелест бумаги. — Так. За прошлый год ваше благосостояние прирастало пять раз. Куда же вам ещё и здесь клады искать?
— Это у вас откуда? — комиссар явно был удивлён.
— Ай. Ну, вы же знаете, что мы, юристы, одна большая семья и всегда помогаем друг другу. Кому-то помог я, кто-то помог мне. А тут дело касается моего Вовы. Так что я, конечно, попросил всех, кому когда-нибудь помогал. Одна семья — это хорошо.
— Так что нам делать с вашим Вовочкой? — подал голос командир полка.
— Ой! Это уже не проблема. Вот этот господин полковник очень согласен забрать моего Вову к себе и помочь нам с вами забыть об этом деле.
— Да, — сказал мой дядька. — Пусть будет у меня ординарцем.
— Что, вы тоже нашли клад? — удивился комиссар.
— Ну, зачем вникать в такие подробности? — спешно вмешался Худовский-старший. — Господин полковник любезно помогает нам жить спокойно. Стоит ли нам докучать ему ненужными расспросами?
— Без командующего вопрос перевода новобранца в другой род войск не решить, — заметил комиссар.
— Да, — отозвался командир полка. — И как я ему доложу об этом?
— Я думаю, ему придётся не только доложить, но и долить, — высказал предположение Худовский. — И смею вас уверить, что, судя по тому, с каким трудом он пользуется русским языком, тут точно обойдётся без клада. Уважаемому командиру полка надо только правильно доложить генералу, что перевод моего Вовы в стройбат, это и есть решение всех проблем. И долить, конечно.
— Что, и доливать тоже буду я? — возмутился командир полка.
— А кто? — деланно удивился Худовский-старший.
— Твой солдат машину угнал и письмо в полицию написал? — объяснил позицию Худовского комиссар. — Личность солдата установить не удалось, так что он продолжает служить у тебя в полку. Я, допустим, отчитаюсь своему начальству, что дело не раскрыто. Начальство поверит и успокоится. А вот что ты’ будешь делать?
— Я? Ну, я, э… — замычал командир.
— Вот и выходит, что поляну накрывать должен именно ты, — подытожил комиссар.
— Чёрт! Чтоб вы все провалились с вашим неизвестным солдатом! — вспылил командир полка. — Ладно. Сейчас, — после паузы он заговорил снова, судя по всему по коммуникатору. — Дежурный! Пошлите посыльного за командиром хозяйственного взвода. Пусть найдёт его лично, не пользуясь связью, и скажет, что я его вызываю к себе. Всё.
Спустя пару секунд в коридоре послышалось обычное: «Москалёв!».
Командовал хозяйственным взводом пухлый прапорщик, вечно ходивший, как и его солдаты, в засаленной форме. Я нашёл его неподалёку от плаца. Он руководил несколькими солдатами, стригущими траву газонокосилками. Я доложил ему, что его вызывает командир полка. Он оставил за себя старшим одного из солдат и пошёл в штаб. Я поплёлся следом. Дорогу, в отличие от репортёрши, прапорщик прекрасно знал, поэтому сопровождать его до самого кабинета было бессмысленно и выглядело бы подозрительным. Так что подслушать, о чём там с ним говорил командир полка, и почему его нельзя было вызвать, используя коммуникатор, я не мог. Но и того, что удалось узнать, было достаточно, чтобы понять, что дело «неизвестного солдата» скоро будет закрыто и копы наконец-то уберутся из полка, дав возможность и новобранцам и офицерам продолжить учёбу в обычном режиме.
Командир хозвзвода вышел из штаба спустя всего пару минут. Видимо, он просто получил какой-то приказ и теперь спешил его выполнить. Ещё минут через пять штаб покинули все участники подслушанного мной совещания. Когда репортёрша проходила мимо комнаты дежурного офицера, она заметила меня и сразу же обратилась к командиру полка:
— Полковник. Я чуть не забыла сказать вам. Вот этот солдафон, — она ткнула в меня пальцем, — законченный хам. Он мало того, что не умеет здороваться, так ещё и грубит, не считаясь с тем, кто перед ним.
Полковник остановился и окинул меня взглядом.
— А, Москалёв. Прекрасно. Остаётесь в наряде на вторые сутки.
— Есть! — с готовностью ответил я.
Два дня безделья. Класс!
Посыльному разрешалось спать после отбоя и до подъёма, если не было никаких срочных дел или поручений. Этой ночью их не было, поэтому мне удалось неплохо выспаться. Определённо, мне нравилось ходить в наряд посыльным.
На следующий день дежурный послал меня отнести к утилизатору пакет с отработанными и измельчёнными на уничтожителе бумаг документами. Я вышел из здания штаба и прислушался. Вокруг стояла непривычная тишина, которую только время от времени нарушали чирикающие воробьи. Часть была безлюдна. Я неторопливо побрёл к утилизатору. Спешить было некуда, и я решил спокойно прогуляться и насладиться этим воробьиным писком. Чёрт возьми! Надо же, как оказывается мало надо человеку, чтобы быть счастливым. Всего лишь, чтобы тебя не дёргали и не гнали ползать по-пластунски или разносить из ракетомёта фанерные мишени. И тишина. И ещё воробьиное чириканье.
Я бросил пакет в кучу мусора, лежащую рядом с утилизатором и уже возвращался обратно, когда со стороны подсобки донеслось истошное:
— Уиии! Уиии!
Я поглядел в ту сторону, но, конечно, ничего не увидел. Кто-то визжал так, что стыла кровь в жилах. Дежурный офицер не устанавливал мне времени прибытия, поэтому если я буду отсутствовать несколько лишних минут, он вряд ли это заметит. Я решил удовлетворить своё любопытство.
Подойдя к свинарнику, я снова услышал это «Уиии!». Обогнув строение, я увидел как командир хозвзвода колет свинью. Он вонзил длинный, видимо специально для этой цели предназначенный, нож в сердце животному. Когда свинья упала, он связал ей задние лапы верёвкой и подвесил за них к крюку, вбитому в стену свинарника, давая стечь крови. Рядом уже висели несколько свиных туш. Меня передернуло, и я поспешил уйти незамеченным. «Что ж, — решил я, — для того свиней на подсобки и держат, чтобы солдаты их время от времени ели».
В обед, выйдя из штаба, чтобы прибыть в столовую я почувствовал божественный запах копчёной свинины. Надо же. Я и не знал, что в нашей столовой есть оборудование для копчения. Тем приятнее будет обед. В приподнятом настроении я отправился в столовую.
Однако на обед не было никаких копчёностей. Обычный суп из перловки и каша. Это значило, что свинина ещё не готова и её подадут на ужин.
Перед ужином дежурный офицер сменился и ушёл домой, а на его место заступил Карл, лейтенант из пятой роты. Вторые сутки наряда мне предстояло тянуть с ним.
На ужин меня сопровождал запах шашлыка, сменивший запах копчёностей. Что тоже не могло не радовать. Но и меню ужина нисколько не отличалось от обычного. Что наводило на подозрения.
Мои подозрения подтвердились, когда после отбоя новый дежурный офицер, переговорив по коммуникатору с командиром полка, приказал мне:
— Так, боец. Чеши к главным воротам. Встретишь главу администрации Гадюкино и его секретаршу. Проводишь в столовую. Бегом марш.
— Есть, — ответил я и выбежал из штаба.
У центральных ворот стоял лимузин, возле которого лысый толстяк в деловом костюме обжимался с рыжей длинноногой красавицей в мини-юбке. Вот, значит, для кого несколько хрюшек расстались с жизнью. Я подошёл к ним и представился:
— Рядовой Мокалёв. Мне поручено проводить вас в столовую.
Глава администрации оглядел меня с головы до ног и спросил:
— Ты кто?
Я повторил ещё раз:
— Рядовой Москалёв.
— Вижу, что не генерал, — насмешливо заметил толстяк. — Ваш полковник что, совсем не соображает? Кого он мне тут прислал?
Секретарша тоже насмешливо поглядела на меня. Высокомерие этой парочки не шло ни в какое сравнение даже с высокомерием репортёрши. Толстяк тем временем продолжал:
— Ладно, чеши отсюда, пацан. Дорогу я и без тебя знаю.
Он сунул руки в карманы и пошёл в сторону столовой. Меня покоробило такое обращение. Может, этому хряку почётный караул надо было выстроить? Я молча развернулся и пошёл обратно в штаб.
Как раз когда я вошёл в комнату дежурного, у лейтенанта в наручном коммуникаторе голос командира полка пропищал:
— Дежурный! Дежурный, ты где там?
— Дежурный на связи, господин полковник, — произнёс Карл, поднеся руку с коммуникатором к губам.
— На связи он, — проворчал полковник. — Ты кого прислал главу администрации встречать?
— Посыльного, — ответил дежурный.
— Посыльного, — передразнил командир полка. — А у самого ноги бы отвалились? Салабона он прислал.
— Так вы же сами сказали посыльного прислать, господин полковник, — попытался оправдаться дежурный.
— Я тебе сейчас скажу. Ты у меня всю ночь слушать будешь. Я тебя самого посыльным завтра в наряд поставлю.
Из коммуникатора послышался женский смех. Надо думать это смеялась секретарша, довольная тем, как полковник распекает ни в чём не виноватого лейтенанта. Наконец, устав ругаться, полковник приказал:
— Ладно. Короче. Оставляй своего посыльного на хозяйстве, а сам дуй сюда. Будешь у меня тут посыльным. Всё. Пулей!
— Есть, — ответил покрасневший лейтенант.
Встав, он не глядя на меня, подошёл к стоящему в углу сейфу, открыл его и достал оттуда ещё один коммуникатор.
— На, — сказал он, протягивая мне приборчик, размером с наручные часы. — Если что, свяжешься со мной. Я в столовой, — и закрыв сейф, вышел из дежурки.
Мило. Лейтенанта вызвали в столовую прислуживать. Причём не только военному начальству, но и совершенно не имевшим отношения к службе гражданским. И он не только не послал полковника, который был, судя по всему уже слегка нетрезвый, подальше, но и безропотно пошёл «выполнять приказ». Я задумчиво повертел коммуникатор в руках и надел его на запястье.
Меня удивила такая баранья покорность лейтенанта. Ведь он был офицером. Честь, мужество, чувство человеческого достоинства. Куда у него подевалось всё это, если он соглашался с тем, что им помыкали, как каким-нибудь холопом? Офицер, в моём представлении должен был совмещать в себе все лучшие качества солдата и быть образцом для подчинённых. А тут…
Промаявшись в комнате дежурного часа два, я почувствовал злобу. Сейчас мне полагалось спать, а вместо этого я должен торчать в дежурке вместо лейтенанта, который прислуживает загулявшему начальству. Хорошо. Если начальство гуляет, то и мне не грех прогуляться. Я решил не торчать бесцельно в пустом штабе, а поглядеть, как развлекается командир полка с главой администрации. Дежурному, оставляя меня вместо себя, пришлось выдать мне коммуникатор, чтобы он мог вызвать меня при необходимости, так что я теперь всегда был на связи. Что давало мне возможность находиться где угодно. А если дежурный вдруг вернётся в штаб и увидит, что меня нет на месте, то я всегда могу сказать, что был чем-нибудь занят. Выносил мусор, например. Подумав так, я встал и вышел из штаба.
На улице было прохладно, уже начинался сентябрь. Я неторопясь побрёл к столовой. В столовой горел свет и играла музыка. Подойдя ближе, я услышал смех и смог различить в окнах движущиеся фигуры. Засев в кустах, растущих у столовой, я стал наблюдать.
Худовский-старший танцевал с репортёршей, приезжавший с проверкой генерал, комиссар военной полиции и командир полка, сидя за столом, пели какую-то песню, размахивая в такт руками, мой дядька наливал сам себе и пил один, а глава гадюкинской администрации тут же за столом обжимался со своей секретаршей. Словом, в столовой царило веселье и жизнь для участвующих в нём была прекрасна.
Я не удивился такой пёстрой компании. Это были участники подслушанного мной совещания плюс глава посёлка в котором случилось происшествие с угоном флаера, да ещё командующий округом. Придумав как избавиться от дела «неизвестного солдата», они теперь обмывали удачное решение проблемы. Удивительно было другое. А именно, как на эту гулянку проник генерал, оставшись никем не замеченным. Впрочем, это было естественно. Полк давно спал, командующий вполне мог прибыть, как и глава администрации, после отбоя. В этом случае о его прибытии кроме участников гулянки должны были знать только дежурный офицер, да наряд, охранявший главные ворота.
В обеденный зал вбежал дежурный офицер с подносом, на котором дымилась груда шампуров с насаженными на них кусками жаренной свинины. Свежий шашлычок для начальства.
Начальство, однако, не оценило расторопность лейтенанта. Увидав его, генерал махнул рукой и что-то прокричал. Расслышать его мешало оконное стекло и играющая музыка. После взмаха генеральской руки все присутствующие начали подниматься и потянулись к выходу. Я подумал, что пьянка закончена, но оказалось, что это далеко не так. Когда гуляющие гурьбой вывалились из столовой под пьяный смех секретарши и репортёрши, генерал пробасил командным голосом:
— В баню!
Ответом ему был новый взрыв бабьего смеха. Гуляющие потянулись в сторону солдатской бани, а следом за ними семенил шатающийся дежурный офицер с подносом, заваленным шашлыками. Он тоже был пьян. Я посмотрел на баню. Её дверь была открыта и из неё валил пар.
Вот те на! А нас мыли только в холодной воде. Впрочем, это было объяснимо. Новобранцев закаляли. Всё правильно. Но мне и в голову не приходило, что то место, где мы мылись, может быть настоящей баней.
Пьяная гурьба, завывая популярную песню, ввалилась в баню. Последним, запинаясь, вошёл лейтенант, едва не выронив поднос, и закрыл за собой дверь. Помывка планировалась без разделения моющихся по половому признаку. Я сплюнул, поёжился от начинавшего пробирать холода, вышел из кустов и направился в штаб.
Как бы там ни было, но дело «неизвестного солдата» было закрыто. Худовский завтра отправится в полк моего дядьки, а я смогу спокойно служить здесь. Вернувшись в дежурку, я открыл дверь комнаты отдыха. Заправленная кровать стояла у окна и звала прилечь. В самом деле. То, что начальство загуляло, вовсе не значило, что бедный Игорюша должен не спать всю ночь. Я с чистой совестью завалился в кровать и сразу же уснул.
Проснулся я от бьющего через окно солнечного света. Потянувшись, я глянул на настенные часы. Половина восьмого утра. Полтора часа, как в полку произведён подъём и как раз время завтрака. Я вышел из комнаты отдыха в дежурку. Дежурного офицера не было. И, судя по тому, что с подъёмом меня никто не разбудил, он в штабе не появлялся с того самого момента, как его вызвал командир полка обслуживать пьянку. Я пожал плечами и пошёл в столовую.
Наша рота как раз только что прибыла для приёма пищи. На раздачу я зашёл вместе со своими товарищами.
— Ну, как тебе двое суток в наряде? — спросил Ероха, стоявший вместе с Васяном рядом со мной в очереди.
— Сонно, — лениво ответил я. — И тошно.
— Это как? — не понял Ероха.
— А вот так, — я указал пальцем на порционный студень, стоявший на раздаче в маленьких блюдечках.
Ероха взял в руку блюдечко со студнем и повертел его в руках.
— Ну и причём тут холодец? — спросил он, поставив блюдце себе на поднос.
— Притом. Я лично вчера присутствовал при кончине этих хрюшек. Там мяса было с полтонны. А всё, что досталось новобранцам, это холодец из свиных маслов.
— Ну и что? Может, потом дадут. В супе, там… или с кашей.
— Размечтался.
И я в двух словах рассказал Ерохе и Васяну про ночную гулянку. Выслушав меня, Ероха хмыкнул и поставил блюдце с холодцом обратно на раздачу. Заболтавшись, мы замешкались на раздаче и нас стали подгонять стоявшие позади новобранцы. Мы поспешили поставить на подносы тарелки с кашей и кружки с чаем и направились к столу. Усаживаясь, Васян сказал:
— Теперь понятно, что они там грузили.
— Кто грузил? — спросил я.
— Да понимаешь, — ответил Васян, — встаю вчера ночью по нужде, гляжу, а возле окна стоит дневальный и смотрит куда-то. Увидел меня и спрашивает: «Что делать?». Я не понял, а он рукой в окно показывает и говорит: «Смотри». Я рядом с ним встал и смотрю, куда он показывает. Из окон казармы-то столовую хорошо видно. И вижу, как какие-то типы подогнали флаеры, выносят из столовой непонятные свёртки и грузят их в багажники.
— Много было флаеров? — спросил я.
— Четыре, — ответил Васян, не отрываясь от тарелки с кашей. — Причём на одном было написано: «Головидение». Другой — джип. Наверное, генеральский. А ещё один, чёрный лимузин с синей мигалкой.
— Понятно, — заключил Ероха. — Уехали наши хрюшки. В жареном и копчёном виде. А чтобы оправдать убыль поголовья, нам этот холодец сегодня подсунули.
Я оглядел обеденный зал. Новобранцы уплетали холодец за обе щёки, радуясь неожиданному деликатесу.
— А что дневальный? — спросил я, приканчивая кашу.
— Да ничего. Посмотрел в окно и вернулся на своё место у входа в казарму, — ответил Ероха. — Я ему предложил сообщить дежурному, что в столовой кто-то орудует, но он решил, что не стоит.
— Правильно решил, — ухмыльнулся я.
Позавтракав, я пошёл к главным воротам. Дежурный, судя по всему, ещё дрыхнет после вчерашней попойки, значит встречать командира полка придётся мне. Однако, я напрасно ожидал прибытия командира. Уже собрались все офицеры полка, развод должен был начаться десять минут назад, а полковника всё не было. Стало быть и он тоже болеет с похмелья. Вероятно, до обеда его не будет. Я с досадой плюнул себе под ноги и ушёл в дежурку.
Развод в тот день проводил начальник штаба полка. Копы вынесли из выделенных для них кабинетов папки с делом «неизвестного солдата», погрузили их в полицейский флаер и уехали.
Полковника не было целый день, а Карл пришёл только после обеда. Спросив, всё ли в порядке и услышав мой утвердительный ответ, он завалился спать в комнате отдыха. Вечером я сменился с наряда и пошёл на ужин, после которого нам снова показали выпуск голоновостей, посвящённый закрытию дела «неизвестного солдата». Хмурая репортёрша с красными глазами и растрёпанными волосами сообщила, что командование пятьдесят шестого учебного полка и военная полиция приняли все необходимые меры по данному делу и жители посёлка Гадюкино впредь могут спать спокойно. Судя по её внешнему виду и осипшему голосу, она тоже мучилась похмельем.