На следующий день после развода командир полка задержал на плацу нашу роту. Подойдя к нам, он скомандовал:

— Рядовой Подцонов! Выйти из строя.

Сява послушно вышел.

— Рядовой Подцонов, — отчеканил полковник. — Объявляю вам десять суток ареста. На гауптвахту шагом марш!

Неожиданно. И без объяснения причин. Но Подцонов, похоже, причину прекрасно знал, потому, что немедленно принялся протестовать:

— Я же всё сделал! Я же не виноват, что он…

Но командир полка не дал ему договорить:

— Двадцать суток ареста.

— Но я же… — не унимался Подцонов.

— Тридцать суток ареста.

Подцонов наконец понял, что протесты ни к чему хорошему не приведут и замолчал.

— Не слышу! — рявкнул полковник.

Подцонов встрепенулся, вытянулся по стойке «смирно» и чётко ответил:

— Есть.

— Пшёл! — прикрикнул командир полка.

Подцонов развернулся, строевым шагом покинул плац и пошёл сдаваться на гауптвахту. Это было странное событие. Обычно при назначении ареста командир, налагающий его, указывал, за какой проступок новобранец направляется на гауптвахту. А тут просто так, ни с того, ни с сего, посадили на целый месяц. Правда, командир полка хотел посадить его всего на десять суток, а ещё двадцать Подцонов сам себе выпросил пререканием, но понятнее суть произошедшего от этого не стала. Впрочем, я не сильно задумывался об этом. Командир полка избавил меня от необходимости общаться со стукачём как минимум на месяц, что меня радовало. Я решил отнестись к этому событию как к подарку судьбы и выбросил его из головы.

Наконец-то потекли обычные служебные будни, к которым я так стремился. Мнение моё о командовании полка, конечно, сильно испортилось, учитывая всё, чему мне пришлось стать свидетелем, но моего желания посвятить свою жизнь военной службе это не уменьшило, поэтому я с удовольствием продолжал подниматься ни свет, ни заря, бегать в боевом скафандре по желтеющей траве близлежащих полей и десантироваться из бронетранспортёра в осеннюю грязь.

Васяну присвоили учебное звание вице-капрал. Теперь он был командиром учебного отделения и командовал девятью новобранцами. В нашей повседневной жизни это звание значило не много, но он им страшно гордился и старался ему соответствовать. Мы с Ерохой первое время подтрунивали над ним, но потом убедились, что он вовсе не зазнаётся и оставили его в покое. Тем более, что кроме лишней головной боли это звание ему ничего не давало, потому, что с одной стороны он должен был во время занятий следить за подчинёнными, отвечая за все их неудачи и проступки, а с другой стороны, лишиться учебного звания было проще, чем получить его. Почти каждый день в нашем батальоне кого-то из вице-капралов разжаловали и передавали это звание другому новобранцу. Поэтому скоро мы стали называть звание «вице-капрал» переходящим знаменем, а самих вице-капралов знаменосцами. Но в руках Васяна это «переходящее знамя» задержалось надолго, поскольку он относился к своим новым обязанностям со всей серьёзностью и командир роты это видел и ценил.

Так прошёл месяц. Подцонов вышел с гауптвахты. С расспросами он больше не приставал, что меня вполне устраивало. Однако я заметил, что он стал как-то нехорошо на меня смотреть, исподлобья. И никогда не улыбался. Стал даже каким-то нелюдимым. Впрочем, меня это не беспокоило.

В первый день после его выхода мы как обычно занимались в скафандрах на полигоне, изображая войну. После занятий скафандры надлежало обслужить, отключив все системы и цепи управления и сдать на склад. И вот, когда наша рота сдала на склад скафандры и капрал Копытовский уже построил нас, чтобы вести на обед, из ворот склада раздался крик Сидорова:

— Москалёв! Ко мне!

Я рысью помчался обратно на склад. Сидоров стоял возле моего скафандра.

— Господин сержант. Рядовой Москалёв по вашему приказанию прибыл, — доложил я.

— Что это? — спросил Сидоров, тыча пальцем в скафандр, стоящий в ряду таких же металлических монстров.

— Боевой скафандр, — ответил я.

— Скафандр, — передразнил Сидоров. — Вот это что? — и он взял в руки кислородный шланг, торчащий из шлема.

Я оторопел. Я прекрасно помнил, что оставлял скафандр в полной исправности. Шланг в металлической оплётке был прикреплён к его спине с внутренней стороны. С какой стати мне его откручивать?

Видя мою растерянность, Сидоров сказал:

— За разгильдяйство объявляю вам наряд вне очереди. Шагом марш в строй!

Мне ничего не оставалось, как сказать «Есть!» и выйти со склада.

Так, ни за что ни про что, мне пришлось вне очереди отдежурить дневальным.

На следующий день после смены с наряда история повторилась, только теперь со скафандра был скручен датчик температуры окружающей среды. Крепился он тоже на спине, только снаружи и был размером с кедровый орех. Чтобы выкрутить его требовалось несколько секунд. Кто-то меня подставлял.

Следующие сутки я, снова дежуря дневальным, размышлял об этом. По всему выходило, что гадости мне делает Подцонов. Но почему и зачем? С гауптвахты он, конечно, вышел какой-то озлобленный, но с какой стати ему срываться на мне? Так или иначе, с этим надо было что-то делать.

На следующий день наша рота совершала марш куда-то в поля. Васяну Сидоров поручил боевое охранение. Взяв с собой меня и Ероху, Васян приступил к выполнению поставленной задачи, которая заключалась в том, что наша тройка двигалась параллельно колонне роты, но в километре справа. Предполагалось, что при появлении противника, мы втроём его задержим и этим дадим время роте перестроиться в боевой порядок и контратаковать врага. Задание было простецким. Кроме того, это была прекрасная возможность поболтать и мы, открыв забрала шлемов, без устали чесали языками, пользуясь отсутствием командиров. Вообще-то открывать забрала запрещалось, поскольку мы изображали войну на планете с ядовитой атмосферой, но кто же здесь увидит?

— Это Подцонов тебя подставляет, — сказал Ероха, любуясь опадающими рощами и сырой пожелтевшей травой. — Он последний со склада выходил. Кроме него некому.

— Да я это понял уже, — ответил я, шагая рядом.

— Давай морду ему набьём, — предложил Васян.

— Нельзя, — возразил я. — Если бы я имел дело с мужиком, я бы сам ему в морду дал. Но мне приходится иметь дело со стукачом. Он же сразу жаловаться побежит. То, что он мой скафандр портил, это ещё доказать надо. А битая морда — дело очевидное. Нет. Трогать его нельзя. Надо быть хитрее.

— И что будем делать? — спросил Ероха.

Мне было приятно слышать это «будем». Ведь мог же сказать: «Что будешь делать?». Но нет. Спрашивал именно «будем». Это не придурковатый Шимон. Это настоящий друг. Я не имел понятия, что делать с Подцоновым, поэтому ответил:

— Не знаю. Придумаем что-нибудь.

В это время в динамиках наших шлемов послышался командный голос командира роты:

— Рота, стой. Приступить к оборудованию оборонительной позиции. Группам боевого охранения продолжать патрулирование.

И дальше следовало указание маршрута патрулирования для каждой группы. Нам предстояло мотаться взад-вперёд на прежнем удалении от позиций роты по маршруту, протяжённостью в два километра. Мы запомнили ориентиры, обозначавшие начало и конец нашего маршрута и побрели дальше.

По сути, наша служба в боевом охранении представляла собой длинную прогулку. Рота занималась рытьём окопов в скафандрах и войной с воображаемым противником, а мы шатались вокруг и травили анекдоты.

Мы уже почти дошли до конца маршрута и уже собирались развернуться и двинуть обратно, как я вдруг заметил немного впереди нечто интересное. Я остановился и указал вперёд.

— Гляньте-ка.

— Что там? — спросил Васян.

— Картофельное поле, — объяснил я свой интерес.

— И что? — не понял вице-капрал.

— На картофельном поле растёт картофель, — и, видя недоумение моих друзей, добавил. — А сейчас как раз время уборки для поздних сортов.

— Предлагаешь убрать? — пошутил Ероха.

— Немного, — ответил я.

До друзей наконец-то дошло и они заулыбались. Во время сегодняшнего занятия нам снова предстояло обходиться без обеда, поддерживая себя только инъекциями стимуляторов. Поле было, вероятно, частное, поскольку вдали виднелись те самые избушки, которые я заметил ещё во время марша с «базара» в «пэпэдэ». Деревенские жители возделывали свои огороды. Воровать у людей картошку было, конечно нехорошо, но я успокоил себя тем, что нам нужен был не гектар, а всего лишь два-три куста. Зато это была прекрасная возможность дополнить стимуляторы реальной пищей, которую, несмотря на инъекции, желудок всё же продолжал требовать, а с другой, печёный картофель представлял собой желанное разнообразие в пище, которого так не хватало новобранцам.

В скафандре я преодолел сотню метров до картофельного поля за два десятка широких шагов. Чтобы выкопать куст картофеля, достаточно было запустить под него кисть руки в скафандре. По размеру она как раз была как вилы. Я потряс в руке, слегка подкидывая вверх, куст картофеля, вынутый вместе с комом земли. Земля осыпалась сквозь пальцы и в ладони остались только несколько клубней и ботва. Я оборвал ботву. Урожай в этом году был отличный. Выкопав три куста, я вернулся обратно.

— А где Ероха? — спросил я Васяна, высыпая на землю из рук клубни, размером с кулак.

— За дровами пошёл, — махнул Васян рукой в сторону ближайшей рощи.

Ероха вернулся через минуту с охапкой высохших веток. Мы разожгли костёр и пошли по маршруту в обратную сторону. Долго на одном месте оставаться было нельзя, так как скафандры были оборудованы радиомаяками и командиры следили, чтобы новобранцы не слишком расслаблялись. Мы обязаны были патрулировать и если бы начальство заметило, что мы не двигаемся, к нам обязательно прискакал бы Сидоров и устроил взбучку. А так, пока мы прогуляемся из конца в конец по маршруту, дрова успеют прогореть.

Когда мы вернулись обратно к полю, костёр уже потух и на его месте была дымящаяся зола. Мы закопали в неё клубни и бросили сверху ещё пару веток. Погуляв ещё немного, мы снова вернулись обратно. Картофелины к этому времени пропеклись. Дальше мы патрулировали, неторопливо очищая от обугленной кожуры и жуя горячий картофель.

Когда у меня осталась последняя пара печёных клубней, мне пришла в голову мысль. Я спросил Васяна:

— Скоро у нас война закончится?

— Копытовский сказал, что воюем до ужина, — он скосил глаза на таймер на внутренней панели шлема. — Ну, ещё скафандры надо сдать. Так что, я думаю, минут через пятнадцать скомандуют строиться.

— Ну хорошо, хорошо, — ответил я, доставая из аптечки, крепившейся к внешней стороне правого бедра бинт и заворачивая в него картофелины.

— Это ещё зачем? — с удивлением спросил Васян.

— Чтобы не пачкались, — сказав это, я уложил забинтованный картофель в аптечку.

— Про запас что ли? Так ужин скоро.

— Пригодятся, — уклончиво ответил я и застегнул аптечку.

Как раз в это время голос Сидорова приказал боевому охранению, то есть нам, прибыть на позицию роты для выдвижения в часть. Война на сегодня заканчивалась, а дело только начиналось. Мы закрыли забрала шлемов и двинули куда приказано.

Прибыв к месту расположения роты, мы увидели, что земля изрыта окопами и усеяна гильзами от различных боеприпасов, а рота уже начала строиться, чтобы идти в полк. Пока Васян бегал докладывать Сидорову, что мы прибыли успешно выполнив учебную задачу, я незаметно поднял с земли пару пузатых гильз, размером с кулак и зажал их в металлической ладони своего скафандра. Через минуту прибежал Васян и скомандовал встать в строй. Мы построились, командир роты проверил все ли на месте и приказал Сидорову гнать нас в полк.

Прибыв на склад, мы сняли с себя скафандры. Это была простая процедура. Мы выстраивались в одном из коридоров склада вдоль обеих стен лицом к стене, произносили речевой код и спина скафандра раскрывалась наподобие двустворчатой двери. Теперь можно было выбраться из него наружу. Но сегодня мне предстояло сделать это несколько сложнее. Ведь я должен был забрать с собой гильзы и картошку, причём так, чтобы этого не заметили ни командиры, ни другие новобранцы.

Встав вместе с другими новобранцами к стене, я произнёс слова кода, но не стал сразу выбираться из скафандра. Прежде всего, я слегка разжал левый кулак, в котором у меня были гильзы. Не сильно, а как раз так, чтобы и гильзы не вывалились из металлической клешни, и взять их оттуда не составляло труда. При этом мизинец я оставил не разогнутым, чтобы он скрывал содержимое ладони. После этого, я высвободил руки и расстегнул пару пуговиц на животе куртки полевой формы. Теперь можно было выбираться наружу.

Я вылез из скафандра и встал вплотную к нему чуть справа. Расстегнув аптечку, я незаметно вынул из неё картофелины и сунул их за пазуху. Моя поясница перетянута ремнём, поэтому вниз они не упадут. Я застегнул аптечку и обошёл скафандр. То же самое я проделал и с гильзами, лежавшими в полуразжатом кулаке скафандра. Теперь можно застёгиваться. Внимания на меня никто не обращал, поскольку возня со скафандрами после занятий была обычным делом для новобранцев. Я втянул живот, чтобы содержимое не выпячивалось наружу и позвал Капытовского. Надо было не дать Подцонову подставить меня ещё раз, поскольку это помешало бы мне подставить самого Подцонова.

— Господин капрал! Боевой скафандр сдан в исправном состоянии! — гаркнул я.

Стоявший чуть поодаль Копытовский оглянулся на меня и удивлённо приподнял бровь. Докладывать о сдаче скафандра не требовалось, поскольку капралы и Сидоров в любом случае обязательно проверяли всё ли в порядке, но мне надо было, чтобы кто-нибудь из командиров убедился, что с моим скафандром всё в порядке до того, как я покину склад.

— Ну и чеши в строй, — буркнул Копытовский, окинув взглядом мой скафандр и снова отвернулся.

Этого было достаточно. Собираясь уходить, я заметил, как Подцонов, стоя у своего скафандра в досаде поджал губы. Я улыбнулся и вышел на улицу.

Когда нас привели в казарму, чтобы мы умылись перед ужином, я положил свои трофеи в прикроватную тумбочку и прикрыл их взятыми у Ерохи письмами из дома. Он, конечно, удивился, когда я попросил у него на время его письма, но всё же протянул мне пачку из дюжины конвертов. Письма Ероха получал каждую неделю.

Сидя рядом со мной в столовой, Ероха спросил:

— Ты что задумал?

— Расквитаться с Подцоновым.

— Как?

— Ничего особенного, — ответил я, жуя кашу. — Придётся снова прогуляться ночью.

Васян, сидевший здесь же, поперхнулся кашей.

— Ты что собрался делать? — спросил он, прокашлявшись.

— Не переживай так, командир, — сказал я. — Всё будет хорошо.

— Ну да, — покивал он головой. — После твоей прошлой прогулки весь полк неделю стоял в позе борзого барана.

— Зато сколько интересного мы узнали! — резонно заметил я.

— Надеюсь, мои письма не пострадают, — забеспокоился Ероха.

— Не переживай, — успокоил его я. — Сегодня ночью положу их тебе обратно в тумбочку.

— Ну да. Положит он, — проворчал Васян. — А прикрывать тебя снова нам?

— За своё вице-звание переживаешь?

— Да, блин! Переживаю.

— Так не переживай. Даже если со мной чего случится, то ты будешь ни при чём. В худшем случае тебя разжалуют из вице-капралов снова в рядовые.

— Всего лишь, — передразнил меня Васян. — А оно мне надо, это твоё «всего лишь»?

— Действительно, чего ты переживаешь из-за своего учебного звания? — неожиданно поддержал меня Ероха. — Из учебного полка мы выпускаемся через две недели. После выпуска все будем рядовыми, независимо от того, кто был вице-капралом, кто не был. Чего жалеть-то?

— Спелись, — выдохнул Васян.

— Немного, — ответил Ероха.

Помолчав минуту, Васян проговорил, глядя в тарелку:

— Ладно. Чёрт с вами.

— Ну, вот это другое дело, — похвалил его я. — Только мне ещё зажигалка понадобится. Одолжишь свою?

— Возьмёшь вечером, — согласился Васян, единственный курящий из нас троих. — Но если только попадёшься… — угрожающе прошептал он.

— То с меня пиво, — продолжил я за него.

— Да, — закончил он.

На том и порешили.