В этот раз уйти и вернуться незамеченным было сложнее. В каждой казарме теперь ночевал так называемый «ответственный», кто ни будь из командиров. У нас в роте их было шесть: командир роты с заместителем, старшина роты и три капрала, командовавших взводами. Каждый из них по очереди проводил ночь в казарме, чтобы не допустить дезертирства и повторения истории с «неизвестным солдатом». Значит, моим друзьям предстояло отвлечь не только дневального, но и ответственного. В эту ночь таким ответственным был как раз капрал того взвода, в котором числился Подцонов. Я не раз видел, как этот капрал отводил в сторонку Подцонова и потихоньку шептался с ним. Я сделал вывод, что собранные сведения Сява передаёт наверх именно через своего капрала, поскольку такое поведение было необычным. Капралы старались держать дистанцию между собой и новобранцами, строго следя за соблюдением субординации. Если бы в ту ночь ответственным был Сидоров или Копытовский, я отложил бы своё предприятие, поскольку этих командиров я искренне уважал и никогда не позволил бы себе доставить им неприятности. Если бы ответственными были командир роты или его заместитель то, скорее всего, я тоже не стал бы ничего предпринимать в их дежурство. Но тут мне выпала возможность убить одним выстрелом двух зайцев, поэтому я не колебался.
Как и в прошлый раз, Васян, дождавшись пока все уснут, встал с кровати и побрёл в нужник. Капрал сидел в командирской комнате, которая располагалась как раз по дороге в умывальник и примыкающую к нему туалетную комнату. Увидев, что кто-то бродит среди ночи по казарме, капрал окликнул Васяна:
— Эй, боец! Стой, раз-два! Ну-ка сюда шагом марш!
Васян послушно вошёл в кабинет и доложил:
— Вице-капрал Потёмкин.
— Почему не спишь, вице-капрал?
— Приспичило, господин капрал.
— А. Ну-ну, — протянул капрал. — Минута времени тебе и снова в люльку. Бегом марш.
— Есть, — ответил Васян и выбежал из кабинета.
Пока происходил этот идиотский диалог, я как раз успел натянуть форму и сунуть в карман одну стрелянную гильзу и одну запеченную картофелину, принесённые с полигона. Ероха уже распахнул окно. Хлопнув его по плечу, я выскочил на улицу и Ероха прикрыл за мной оконную раму.
Начался сентябрь. Ночью уже было прохладно, но листья ещё не начали опадать, поэтому кусты вдоль дорожек меня прикрывали по-прежнему надёжно. Выбравшись за ворота и миновав свинарник, я припустил по грунтовке. До места сегодняшних занятий было около десяти километров и до поля ещё пять. Ну и на месте придётся ещё побегать. Надо было спешить, но тридцать километров в неспешно темпе я должен был пробежать часа за три, так что времени было вполне достаточно. Как и в прошлый раз.
Бежать на картофельное поле было легче, чем в Гадюкино. В отличие от той ночи, теперь было прохладно и пот не лил по спине, воздух не был горячим, что облегчало дыхание. Поэтому я и сам не заметил, как добежал до места.
Сентябрьское небо было облачным и в тусклом лунном свете я с трудом ориентировался на едва знакомой местности. Кое-как отыскав вчерашнее кострище, я повернулся в ту сторону, где во время «боевого охранения» заметил сарай и жилую избушку. Их было не различить на фоне казавшегося чёрным поля, поэтому пришлось двигаться наугад. Я перешёл на широкий шаг, бежать по рыхлому картофельному полю было невозможно.
Спустя минут десять в сотне метров впереди проступили очертания того самого сарая, а ещё чуть поодаль деревянной покосившейся избы. Окна не горели, хутор спал. Пройдя ещё немного, я наткнулся на деревянный забор из корявых жердей, высотой мне по грудь. Это было как раз кстати. Я легко оторвал жердь и сломал её пополам.
— Гав! Гав, гав, гав!
Собака возле дома залаяла громко, чтобы не сказать надрывно, временами переходя на вой. Я вздрогнул и на секунду замер. Этого ещё не хватало. Чёртова псина рвалась с цепи, и эта цепь брякала, таскаясь следом за ней. Видеть этого я не мог из-за темноты, но мне было прекрасно слышно как собака, весьма большая, судя по утробному лаю, таскает её по земле. Работать надо было быстро.
Я оторвал от забора ещё несколько жердей, ломая их и складывая в кучу тут же у забора. Затем достал из кармана васянову зажигалку и поджёг эти дрова. В окне избушки включился свет. Собачий лай разбудил хозяев. Оставался последний, непременный штрих. Я достал из кармана свою ношу и забил картофелину в отверстие гильзы так, чтобы она торчала, наподобие пули и с силой швырнул эту конструкцию в окошко избы. Стекло разлетелось вдребезги. Мой снаряд угодил точно в цель. Всё. Теперь что есть сил рвать когти. Если хозяин спустит свою псину с цепи, мне конец. Послышался скрип двери. Хозяин с руганью вышел из дома узнать, отчего разбрехалась собака. Оставалось несколько секунд.
Бежать по картофельному полю было трудно. Ноги вязли в рыхлой земле, дыхание сбилось, и я стал глотать ртом воздух. Позади послышался крепкий мат, хозяин тушил забор. Хорошо. Значит, спускать с цепи собаку ему некогда. Я немного успокоился и сбавил скорость. В это время поле, наконец, кончилось, и я почувствовал под ногами грунтовую дорогу. Всё. Теперь можно переходить на обычный маршевый бег. Через час с небольшим буду снова в казарме.
— Гав, гав, гав!
Метрах в трехстах сзади. Неужели всё-таки спустил? Я прибавил бег. Перспектива быть загрызенным неизвестной псиной меня вовсе не радовала. Летя со всех ног по грунтовке, я то и дело спотыкался и один раз даже упал, но тренировки на полигоне не прошли даром. Я вовремя сгруппировался, и дело обошлось без ушибов. Собачий лай стал немного ближе. Значит, псина бежала по моему следу. Я заработал ногами ещё быстрее, выбиваясь из сил.
Спустя несколько минут собачий лай стих. Псина отстала. Неудивительно. Годами сидеть на цепи. На короткой дистанции она меня, конечно, быстро догнала бы. Но на длинной дистанции у неё не было шансов. В отличие от меня она не бегала ежедневно по нескольку километров на зарядке да ещё столько же во время тренировок. Я остановился и оглянулся. Темно. Хорошо. Я боялся увидеть зарево пожара, но, похоже, всё получилось как я и планировал. Хозяин успел вовремя потушить мой костёр. Я хотел только привлечь внимание, чтобы устроить небольшой скандал, а вовсе не оставлять за собой пепелище. Отдышавшись, я продолжил ночной бег в сторону части.
В полк я прибежал за три часа до подъёма. Светало теперь позднее, чем летом, поэтому было ещё темно. Территория части, однако, освещалась уличными фонарями, поэтому я вовремя увидел, что мои ботинки покрыты толстым слоем пыли, что было неудивительно, учитывая, что мне пришлось с полкилометра пробежать по картофельному полю. Я пробежался по влажной осенней траве, чтобы очистить ботинки и миновал тыльные ворота.
Пригибаясь к кустам, растущим вдоль дорожек, я добрался до окна, через которое меня выпускал Ероха. Я толкнул оконную раму, чтобы открыть её и влезть внутрь. Окно было закрыто. Я оторопел. Что делать? Как пробраться в казарму незамеченным? Идиот! Надо было продумать запасной вариант. Ведь мог же предположить, что дневальный или ответственный заметят, что окно открыто и закроют его.
Я начинал паниковать. Вдруг мой взгляд упал на клочок бумаги, торчащий из оконной рамы. Сложенный вчетверо листок, размером с ноготь, был прижат оконной рамой к оконной коробке. Взяться ему тут было решительно неоткуда. Я вытащил его и развернул. На нём было написано: «Окно Подцонова». Писали, судя по корявости почерка, левой рукой. У меня научились. Конспираторы. Интересно, кто до этого додумался, Васян или Ероха?
Я разорвал записку в мелкие клочья и бросил в траву. Окно, возле которого спал Подцонов, находилось с другой стороны казармы. Я обошёл одноэтажное строение, нашёл нужное окно и слегка толкнул раму. Окно бесшумно открылось. Как можно тише я взобрался на подоконник, соскользнул на пол и, почти не дыша, закрыл за собой окно. Оставалось сделать самую малость, но эта малость была самой опасной частью моего предприятия, так как делать её надо было тихо и под носом у дневального с ответственным.
Я на цыпочках прокрался между кроватями спящих новобранцев и выглянул в проход. Дневальный дремал, прислонившись к стене и уронив голову на грудь. Ответственного видно не видно. Наверное, тоже спит в командирской комнате. Всё складывается как никогда лучше. Я прошёл к своей кровати. Справа и слева сопели в две дырки Васян и Ероха. Я снял ботинки, чтобы ходить тише и разделся. Теперь, если меня заметят, я мог сказать, что встал по нужде.
Открыв свою тумбочку, я достал из неё оставшуюся гильзу и картофелину. Забив картофелину в гильзу, я вернулся к кровати Подцонова. Он спал, сладко причмокивая во сне. Наверное, ему снилось, как командование его хвалит за предоставление достоверных сведений о жизни новобранцев и в особенности новобранца Москалёва. Несколько секунд полюбовавшись на безмятежный сон стукача, я занёс руку с гильзой и забитой в неё картофелиной над подушкой. Когда я слегка потёр пальцами картофелину, с неё на подушку осыпалось немного золы. Больше ничего не требовалось. Я положил гильзу под кровать Подцонова и вернулся к своей кровати. Всё было сделано. Теперь оставалось только ждать.
Вернувшись к своей кровати, я бросил взгляд на свои берцы. Все новобранцы перед отбоем начищали свои ботинки до блеска, готовясь к завтрашнему дню. Мои же были чистыми, после пробежки по мокрой траве, но не блестели. Это могло меня выдать. Бродить по казарме среди ночи было опасно, поэтому я пошёл на жертвы — наполировал берцы собственным носком тут же, сидя на кровати. Укладываясь спать, я посмотрел на часы. До подъёма оставалось полтора часа. Наде же, как бежит время, когда делом занят!
— Рота, подъём!
По тому, что вопль дневального, возвещавший побудку, был этим утром особенно истошным, я догадался, что мой план сработал. Я соскочил с кровати и принялся натягивать на себя форму. Мельком глянув на часы, я удивился. Подъём должны были объявить ещё полчаса назад. Встав в строй с другими новобранцами, я стал ждать дальнейшего развития событий.
К своему удивлению я обнаружил, что в проходе между двумя рядами кроватей стоит командир полка в сопровождении комиссара военной полиции, дежурного офицера, ответственного капрала и ещё какого-то штатского в коричневом поношенном пиджаке и брюках, заправленных в кирзовые сапоги. На голове у штатского была белая тряпичная кепка. Подцонов встал в строй одним из последних. Правая щека его была испачкана в золе. Ворочаясь во время сна на подушке, он основательно потёрся лицом о картофельную сажу. Командир полка тоже заметил это и подошёл к нему.
— Почему рожа грязная? — грозно спросил он.
Подцонов растерянно посмотрел по сторонам, как бы желая убедиться, что полковник разговаривает именно с ним.
— Чего по сторонам зыркаешь? — снова рыкнул командир полка. — Почему, я спрашиваю, рожа в золе?
Подцонов растерянно потёр ладонью щёку, посмотрел на ладонь и пробормотал:
— Не могу знать, господин полковник.
— А что ты можешь знать? — проорал командир. — А ну-ка, проверить, что там у него есть! — это было обращено уже к капралу.
Ответственный бросился к тумбочке Подцонова, открыл её и принялся выбрасывать из неё всё содержимое. И тут он заметил гильзу с забитой в неё картофелиной. Капрал встал на четвереньки и достал из-под кровати свою находку. Поднявшись, он принялся вертеть её в руках, не понимая, что это такое и как оно оказалось под кроватью.
— Что там у тебя? — окликнул его полковник. — Дай сюда!
Капрал подошёл к нему и протянул ему мою поделку:
— Вот, господин полковник.
Командир полка взял её в руку и наморщил лоб. Остальные офицеры вытянули шеи, стараясь разглядеть находку.
— Что это? — пробормотал полковник.
— Не могу знать, — ответил капрал. — Под его кроватью лежало, — он кивнул на Подцонова.
— Что это? — заорал полковник в лицо съёжившемуся стукачу.
— Не могу знать, господин полковник, — тихо ответил он.
— Он? — обернулся полковник к штатскому.
— Дык хто ж его знат, господин начальник, — почесал затылок штатский. — Темень же ж. Его и собака то не догнала. Куды уж людям-то за ним угнаться. Даже разглядеть не сумели. Я, значить, только вышел, а он уже как сиганёт, прямо по полю. Забор мене пожог. Наверно картошку хотел испечь. Я там ещё место нашёл, где он её копал.
Так. Значит, этот тип в кепке, хозяин того поля. Прекрасно. Командир полка снова повернулся к Подцонову:
— Сигал по полю?
— Никак нет, — ответил тот.
— Ну, ничего, — прошипел полковник, — я тебя в бараний рог согну. Ты у меня кровавыми слезами умоешься.
Командир полка подошёл к комиссару и сунул ему в руку гильзу с картофелиной:
— На.
— Что это? — спросил комиссар.
— Вот ты и узнай, что это такое и нахрена он это в казарму притащил! Я и так уже за тебя это дело раскрыл. Если бы в прошлый раз на тебя не понадеялся, а тоже сам всё сделал, давно бы всё нашлось как надо. А то: неизвестный солдат, неизвестный солдат. Вот он, твой неизвестный солдат! — полковник ткнул пальцем в Подцонова.
— Ну, ладно, — пожал плечами комиссар. — Признаю, что идея проводить подъём с последующим обыском по очереди в каждой казарме, была неплохой. Во всяком случае, она сработала.
— Вот то-то же, — выпятил грудь полковник. — Всё. Этого придурка на гауптвахту. А ты, иди сюда.
Капрал послушно подошёл к полковнику и начал было докладывать:
— Господин полковник, капрал…
— Рот закрой! — крикнул полковник, не дав ему договорить. — Тебя зачем сюда поставили? Ты чем всю ночь занимался? Сны про голых баб смотрел?
— Никак нет, господин полковник, — залепетал капрал.
— Почему у тебя этот новобранец по ночам шляется чёрт знает где и пожары устраивает? Или это ты его отпустил погулять?
— Никак нет.
Вытянувшийся в струнку капрал был мрачнее тучи.
— Никак нет, — передразнил его полковник. — Разгильдяй! Как он из казармы вышел?
— Не могу знать, господин полковник.
— Да в вашей роте никто ничего не может знать, как я посмотрю. Заладили: «не могу знать, не могу знать». Дневальный!
Новобранец, дежуривший дневальным, подбежал на окрик полковника и замер по стойке смирно.
— Как этот недоносок из казармы вышел ночью? — спросил у него командир полка. — Тоже не можешь знать?
— Так точно! Никак нет! — отрапортовал дневальный.
— Значит тоже спал, — заключил командир полка. — Пошёл вон!
Дневальный отдал честь, развернулся и убежал. Полковник снова переключился на капрала:
— Ты! — ткнул он в него пальцем. — С этого момента, ты рядовой. Мне такие капралы не нужны.
— Есть, — ответил бывший капрал, отдавая честь.
— Всё. Иди, приводи погоны в надлежащий вид.
Когда капрал ушёл, полковник обратился к комиссару:
— Понял? А ты со своими этими… Как ты там сказал?
— Следственные мероприятия, — подсказал комиссар.
— Вот-вот, — покивал головой полковник. — Ты со своими следственными мероприятиями опять неделю волынку бы тянул и так ничего и не раскопал бы.
— Ну, это как сказать, — ответил комиссар, глядя себе под ноги.
— А никак не говори. Чего тут говорить. Я тебе твоего «неизвестного солдата» за час вычислил. Учись.
Комиссар хмыкнул.
— Ты напрасно капрала разжаловал. Он всё же со мной сотрудничает. Да и новобранец этот. Подцонов. Тоже мой человек.
— Тут все человеки мои! Понял? — вспылил полковник. — И то, что два твоих стукача оказались вшивой гнилью, это твои проблемы. О которых, кстати, лучше начальству не докладывать.
— Может, не будем здесь об этом говорить? — злобно прошипел комиссар.
Полковник огляделся по сторонам, будто только сейчас заметив выстроившихся в две шеренги возле своих кроватей новобранцев.
— А что тебе не нравится? — наигранно спросил он. — Здесь же только надёжные герои, защищающие Землю, проверенные военной полицией. Им можно доверять военную тайну. Так у каждого из них в личном деле написано. И писал это не кто попало, а ты сам.
— Хватит выпендриваться, — снова прошипел комиссар.
— Ну ладно, — неожиданно повеселел полковник, — пошли ко мне. Помозгуем, как это дело уладить.
Оба офицера повернулись, собираясь уходить, но их остановил хозяин картофельного поля.
— Господа начальники! — подбежал он к ним, снимая на ходу кепку и зажимая её в руках. — А я как же ж? У меня же ж забор-то. Того. Мне же ж его латать теперя. И поле разорили. И окошко вдребезги. Это как же ж?
Командир полка и комиссар остановились и уставились на невысокого селянина как на досадную помеху.
— Тебе чего надо? — спросил комиссар.
— Дык это, господин начальник, — проговорил селянин, переминаясь с ноги на ногу. — Жена велела спросить насчёт компенсации. Я сам-то ничего, а вот жена. Баба, она и есть баба. Так может вы, того этого? А?
— Ты как? — спросил комиссар командира полка, выслушав сбивчивый монолог селянина.
— Чего «как»? — не понял командир полка.
— Ну, насчёт того этого? — улыбнулся комиссар.
— Какого ещё «этого»?
— Насчёт компенсации, — объяснил комиссар.
— Не знаю, — растерялся полковник.
— Жена же ж. Баба, — поспешил вставить селянин, видя, что вопрос о компенсации за подожжённый забор с трудом помещается в полковничью голову. — Так что вы уж как ни будь это. А?
— Пришлём к тебе солдат и поправим твой забор, — успокоил его комиссар.
— И всё? — разочарованно спросил хозяин поля.
— И картошку поможем выкопать, — добавил комиссар.
Селянин заметно повеселел.
— Вот это другое дело! — радостно воскликнул он, надевая обратно кепку. — Вот это по-нашему. А то баба же ж.
— Ну, всё, — похлопал его по плечу комиссар. — Иди, давай.
Довольный крестьянин вышел из казармы.
— Ты чего это тут раскомандовался? — нахмурился полковник, глядя ему вслед. — Забыл, кто тут командир?
— Тебе что, трудно десяток солдат на картошку отправить? — ответил комиссар. — Если без привлечения начальства дело будем улаживать, то лучше дать этому землепашцу всё, что он хочет. А то не дай бог ещё кому-нибудь пожалуется.
— А. Ну ладно. Отправлю прапорщика из хозвзвода с бригадой.
С этими словами оба офицера вышли из казармы, предоставив командовать нами дежурному офицеру.
Командир полка и комиссар решили проблему с «пойманным» ими Подцоновым незамысловатым способом — перевели его в хозвзвод и отправили служить на свинарник, пообещав, что если он ещё раз отлучится из расположения полка, то его отдадут под суд военного трибунала и посадят всерьёз и надолго. Подцонов, конечно, пытался доказать свою невиновность, убеждая командира полка, что всегда был дисциплинированным военнослужащим и постоянно предоставлял самую точную информацию о жизни новобранцев, но его не слушали. Таким образом, от неприятностей, которые мне доставлял этот стукач, я был избавлен.
Васян и Ероха посмеялись вместе со мной над судьбой незадачливого шпиона и попросили, чтобы я рассказал им подробности моего нового приключения. Вечером, после отбоя, мы как обычно решили поболтать на ночь. Выслушав мой рассказ и от души посмеявшись над тем, как я убегал от собаки по ночному полю, Васян спросил:
— А что это за ерунда с гильзой и картошкой? Что значит эта дурацкая конструкция?
— Ну, как сказать, — протянул я. — Надо было с одной стороны, придумать доказательства того, что забор поджигал именно солдат. А как это сделать?
— Подбросить на место преступления что-нибудь военное, — угадал Васян, — например, стреляную гильзу.
— Правильно, — похвалил я его. — А с другой стороны, надо было доказать, что забор поджигал именно Подцонов. Как это сделать?
— Подбросить ему картошку с поля того крестьянина, — с усмешкой продолжил вечер вопросов и ответов Ероха.
— Правильно. А с третьей стороны, надо было, чтобы эти доказательства были связаны между собой и гарантировано привели от крестьянского забора к Подцонову. Для этого пришлось их соединить вместе. Так и получилась конструкция из картофелины, засунутой в отверстие гильзы.
Услышав такое рассуждение, Ероха прыснул.
— Тихо ты! — шикнул на него я. — Народ разбудишь.
— Но ведь это же бред какой-то, — усмехнулся Васян.
— Сработало же.
Подавив приступ смеха, Ероха сказал:
— Все эти доказательства яйца выеденного не стоят.
— Для суда, — возразил я. — Но ведь мне не в суд надо было Подцонова притащить, а только сделать так, чтобы ему стало не до меня.
— Да, — перевернулся на спину Ероха, — ему сейчас не до тебя. Он сейчас свиньям хвосты крутит.
— Ну, помогай ему бог, — вздохнул я. — Вот скажите лучше, друзья мои, как окно, через которое я должен был попасть обратно в казарму, оказалось закрытым?
— Это Васянова идея, — ответил Ероха. — Правда, здорово придумано?
— Неправда, — возразил я. — Зачем это вообще было нужно?
— После того, как ты ушёл, мне пришла в голову мысль, — начал объяснять Васян. — Ведь если бы ответственный или дневальный заметили, что окно не закрыто на задвижку, то утром они бы догадались, что это ты крестьянину забор подпалил. Вот я и решил, что лучше будет окно возле твоей кровати закрыть, а окно, возле кровати Подцонова оставить не закрытым. Тогда, если бы кто-нибудь заметил незакрытое окно, то подумали бы на Подцонова, а не на тебя. А чтобы предупредить тебя, я написал записку и прижал её оконной рамой, когда закрывал твоё окно.
— Гениально, — поразился я. — Да ведь если бы дневальный заметил незакрытое окно, то он его бы сразу закрыл. Я бы всё равно не смог попасть в казарму незамеченным.
— Ну, мы как лучше хотели.
— А если бы твою записку кто-нибудь заметил?
— Да кто там ночью окна разглядывать будет, — отмахнулся Васян. — Не усложняй. Скажи лучше, когда в увольнение собираешься?
— Никогда. Командир полка приказал меня гнобить, поэтому не видать мне увольнения, как своих ушей.
— Это ты зря. Увольнение предоставляет командир роты, а не командир полка, — принялся объяснять Васян. — И запретить увольнение могут, только если ты в чём-то провинишься. А ты у нас всё, в чём был виноват, искупил внеочередными нарядами. И, кроме того, папа Худовского поднял шорох из-за своего Вовы во всех инстанциях, так что командование полка теперь вынуждено делать вид, что соблюдает законы. Так что в ближайшую субботу мы идём в увольнение.
— Ага, — не стал спорить я. — Свобода, огни ночного города, пиво и девчонки. Я спать.
Ни на какие увольнения я, естественно, не рассчитывал. Да и не сказать, что мне уж очень сильно хотелось побывать дома. Что я там не видел? Бабушкиных пирожков? Или её уговоров бросить службу?