рассказывающая о том, как протекала болезнь кладоискательства, а так же о событиях, её сопровождавших

Раскопки продолжались. Это был труд, от которого в конце дня горели ладони и ныла спи­на.

К счастью или несчастью, интервалы между днями работы были довольно продолжитель­ными — то Василид не мог вырваться из обители, то Аджина не отпускал из духана хозяин. И вот пришел день, когда выдалась возможность поработать втроем.

С вечера была назначена встреча у мостика, но Федя решил зайти за Аджином, чтобы, если повезет, увидеть Асиду.

Их двор был безлюден, и Федя направился к дому. На полдороге он остановился — за сте­ной плетеного сарая кто-то доил буйволицу. Сердце у него екнуло от радостного предчувствия. Он заглянул в сарай. Его радость сменилась не меньшим изумлением. Аджин, этот сорванец и насмешник, сидел под необъятным животом буйволицы и доил ее. Федя поздоровался и ждал, как его друг будет смущен тем, что его застали за делом, столь недостойным мужчины. Однако, на лице Аджина не появилось и тени смущения.

— Здравствуй, дорогой, подожди немного, — ответил он и преспокойно продолжал свое занятие. А оно — можно было не сомневаться — было привычным: долбленный из тыквы подой­ник быстро наполнялся.

Вздумай Федя доить корову у себя на родине... Да от мальчишек проходу не будет — за­смеют! Мог ли Федя думать, что вскоре краснеть придется ему.

Покончив с делом, Аджин гулко шлепнул буйволицу по брюху и направился в кухню, уно­ся подойник. Федя оглядывался вокруг, но ни Асиды, ни Харихан не было видно.

— А где ваши женщины? — спросил он вернувшегося Аджина.

— На базар пошли.

Друзья вышли из калитки и направились к месту встречи.

— Как Асида поживает? — снова, как можно равнодушнее, спросил Федя.

— Ничего живет: очаг топит, обед готовит, буйволов пасет. Что еще хочешь знать, доро­гой?

В голосе Аджина прозвучало нечто, заставившее Федю насторожиться. Он покосился на друга.

— Ты чего?

— Ничего, — отозвался Аджин, ухмыляясь.

— Ты что-то подумал? — краснея, спросил Федя.

— Чего думать, дорогой? И так все ясно...

— Вот еще... Что ясно?

— Я тебе друг или не друг? Почему сам не говоришь, зачем в кошки-мышки играешь?

— А ты откуда знаешь? — Федины щеки уже полыхали.

— «Откуда, откуда»... — передразнил Аджин. — Около дома все ходишь — вот откуда; на черта стал похож — вот откуда; немного сумасшедшим стал — вот откуда.

— И она все знает? — с убитым видом спросил Федя.

— Я знаю, Худыш знает, а она неужели не знает?

«Хорошенькое дело», — подумал Федя. Он хотел бы провалиться сквозь землю. Они подошли к мостику.

— Что дальше будешь делать, дорогой? — спросил Аджин, глядя на друга веселыми, навы­кате глазами.

— Нечего мне делать, — буркнул Федя.

— А я думал, ты джигит, — сказал Аджин.

— При чем тут джигит?

— Могу сказать, если ты не знаешь, что должен делать джигит, когда ему понравилась де­вушка. Он должен взять черную бурку, горячего коня, а потом дождаться темной ночи...

Федя ошалело вскинул глаза:

— Чтоб тебя! Ты что, и вправду меня за сумасшедшего считаешь — украсть советуешь?

— «Украсть, украсть»... — передразнил Аджин. — «Умыкнуть» это называется. Джигит сам берет, что ему нужно. Трусливая гиена ты или горный барс? Зачем ждать? Твое время настало.

— Ухацхы[39]! Я помогу, душа моей души!

Ероша косматые волосы, он вопрошающе посмотрел на друга. Федя не мог прийти в себя от столь ошеломительного предложения. Вдруг он спохватился:

— Да как можно — ведь у нее жених есть!

— Что-о?! — Изумиться настала очередь Аджина. — Кто тебе сказал?

— У нее было люлечное обручение, она сама мне призналась.

Аджин расхохотался:

— Я ей покажу обручение! Она кому хочешь голову заморочит. У нас и люльку давно вы­бросили.

Федя боялся верить.

— Так ты считаешь... — нерешительно начал Федя. Дальнейшие события развивались как-то независимо от его воли.

— Так, — думал вслух Аджин, — бурка деда Алхаса совсем износилась...

— А для чего бурка? — вставил вопрос Федя.

— Во что заворачивать будешь невесту? Хайт цараби! Возьмем у Тагуа. Коня нет, и взять негде. Украсть, что ли?

— Ты спятил, опять украсть?

— Ладно, обойдемся ишаком Юсуфа. А где будет ваша амхара[40]?

— Я подумаю, — ответил Федя.

— Да будет в прошлом твоя печаль, дорогой! — заключил Аджин и подмигнул другу. На дороге показался Василид.

Находясь под впечатлением своего замысла, друзья не обратили внимания на то, что по­слушник запоздал порядочно и вид у него был невеселый.

Подъем на гору стал привычным, и ребята скоро достигли крепости. Все было так, как они оставили в последний раз: лестница очищена от завала метра на три вниз, спрятанный инструмент — на месте. По всем признакам вход в подземелье был близок. Но и трудов прибавилось: работать в узком проходе стало неудобно; высвобожденные камни приходилось таскать вверх по лестнице.

Федя трудился не жалея сил, но на душе час от часу становилось хуже. Что делать, если клада не окажется там, где они ищут? С самого начала он втайне понимал, что с таким же успехом можно рыться в любом уголке крепости. Но в то время главным было увлечь друзей. А что сказать им сейчас?

Василид тоже был удручен.

Что касается Аджина, то он пребывал в отличном настроении.

К обеду наработались до изнеможения. Поели всухомятку и, как обычно в это время, устроились на отдых. В мыслях об Асиде Федя почти не спал минувшей ночью и теперь сам не заметил, как задремал.

Василид сидел пригорюнившись, уперев локти в колени и положив подбородок на сжатые кулачки.

Аджин тем временем повел себя странно. Тихо ступая, он направился к выходу, там обер­нулся и, приложив палец к губам, поманил за собой Василида.

Покосившись на спящего Федю, тот последовал за Аджином.

— Куда это ты?

— Идем, дорогой, — громко шептал Аджйн. — Я, конечно, в кладах не очень понимаю, но думаю, нашел кое-что.

Они остановились среди развалин.

— Стой здесь и смотри, — сказал Аджин. Сам он подошел к стене и с немалым усилием извлек из нее камень.

У Василида рот открылся от удивления — в стене был тайник.

Насладившись произведенным эффектом, Аджин начал извлекать содержимое тайника: толстую папку с бумагами, тетрадь в кожаном переплете, карандаш, несколько свечей и коробок со спичками, узелок с сухарями и сушеными фруктами. Еще была какая-то жидкость в большой бутыли — густая, маслянистая.

— А где же золото? — спросил Василид.

— Не спеши, друг, все будет. Садись. — Аджин был преисполнен важности. — Золото здесь, — заявил он, многозначительно похлопав по тетради. — Федя сам говорил, если найдем до­кументы, там будет сказано, где золото искать. Вот я нашел!

— Давай Федю позовем! — горячо воскликнул Василид.

— Э-э, дорогой, зачем Федя? Мы сами разве дураки? А то он думает, что один все знает. — Мысль утереть Феде нос, как видно, очень прельщала Аджина. — Сначала все узнаем, потом по­зовем, — решил он.

— Зачем же ты меня позвал?

— Неужели не понимаешь? — с некоторым раздражением воскликнул Аджин.

— Ах, да! — Василид совсем забыл, что все написанное для друга было темным лесом. — Давай посмотрю.

Василид раскрыл тетрадь; сбоку учащенно дышал Аджин.

— Что же ты? — нетерпеливо сказал он.

— Ничего не пойму... не по-нашему написано.

В тетради были заполнены лишь три страницы. Слева помещались какие-то непонятные знаки: крестики, нолики, треугольники; справа, напротив каждого знака, шел текст, но буквы были незнакомые. Нет, хоть убей, он не мог ничего понять.

— А ты не умеешь, что ли, не по-нашему?

— Откуда я знаю, по-каковски это… Давай другие бумаги посмотрим.

Аджин с готовностью открыл папку. Она была набита пожелтевшими бумагами, отпечатан­ными на мимеографе[41].

— Вот это другое дело! — воскликнул Василид.

— Читай, читай! — торопил Аджин. Василид взял первый лист

— «Приказ от 21 мая 1909 года, — начал он. — В районе Гагринской климатической стан­ции, в особенности около гостиниц, развелось слишком много кошек. Предписывается владельцам кошек надевать на них ошейники. Кошки без ошейников будут уничтожаться...» — Василид оста­новился и с озадаченным видом посмотрел на Аджина.

— Может быть, ты не так читаешь, дорогой? — спросил Аджин.

— А как еще читать, по-твоему?

— Ладно, в другом месте читай, где про золото. Василид взял из папки другой лист:

— «а) Исключаются из списка два осла за № 8 и 11, из которых один пропал, а другой из­дох от объедения, забравшись ночью в гостиничную кухню.

б) Штрафуется официант Никита Ладный за дерзкий ответ дворянину Нашакадзе.

в) Производятся из телят в коровы за достижением надлежащего возраста № 6 и 10, о чем

объявляется по управлению поселка...»

— Вот тебе и клад! — Василид рассмеялся.

— Еще где-нибудь почитай, — неуверенно попросил Аджин.

— Читай не читай — одни глупости. Ну и умора! «Производятся из телят в коровы»... Федя узнает — обхохочется.

— О чем я узнаю? — спросил Федя, появляясь из-за стены.

— Аджин говорит, что в этих бумагах про клад написано.

— Где нашли?

— Да вот... — буркнул Аджин, кивая на открытый тайник.

Федя поспешил туда, осмотрел углубление в стене, потом присоединился к друзьям.

— Ишь ты! Кто нашел?

— Он и нашел, — сообщил Василид.

— Как же это, когда?

Аджин с неохотой отозвался:

— Худыш нюхал, нашел, потом мне показал.

— И молчал до сих пор. Хорош гусь!

Аджин сплюнул с досадой:

— Хотел этот... как его... подарок сделать.

— Сюрприз, ты хочешь сказать? — вежливо осведомился Федя. Аджин молчал, глядя в сторону.

— Ну ладно, что там написано?

— Глупости одни, — отмахнулся Василид. Федя бегло ознакомился с содержимым папки.

— И верно, чепуха какая-то.

Но тетрадью он заинтересовался.

— Жаль, не по-русски написано. Что же делать?

Василид вдруг оживился:

— Постой-ка! У отца Георгия книги вроде бы такими же буквами написаны, по-латыни. Давай я ему покажу тетрадку!

Федя подумал немного:

— Нет, не годится. А вдруг тут важное что-нибудь кроется, незачем ему знать. Сделаем так: спишем три слова, ты дай ему перевести, а там видно будет. Только не говори, откуда взял.

Так и порешили, благо карандаш и бумага были под рукой. На обрывке листа Федя печат­ными буквами тщательно скопировал первые попавшиеся слова и вручил бумагу Василиду.

— Кого сюда, кроме нас, леший носит? — раздумчиво произнес Федя.

— Не поминай нечистого, — тихо попросил Василид.

За разговорами как-то забыли, что у тайника есть хозяин. Все разом опасливо оглянулись по сторонам. Но Федю просьба послушника раззадорила.

— Может, это Рыжий монах? Выгляни он сейчас вон из-за той стены, я бы не удивился.

— Проглоти язык! — буркнул Аджин.

— Царица небесная! Страсти какие! — зашептал испуганно Василид. — Не говори так, бе­ду накличешь.

— Уж и пошутить нельзя. Если что кому непонятно, так сразу Рыжий монах мерещится. Ты его видел? — спросил он, толкнув локтем Аджина.

— Я не видел, люди видели. Один раз он вон там сидел, — Аджин указал на склон сосед­ней горы, — и на город смотрел. А ночью после этого такой холод был — хайт цараби! — все цве­точки на деревьях замерзли. Фруктов в том году совсем не было. А Накопи-Смил как-то гнал до­мой буйволицу. Его на дороге встретил. Думает — быть беде. Встал утром — нет буйволицы.

— Подумаешь! Всё случайности, совпадения.

Как бы то ни было, тайник оставлял обширное поле для догадок. Посовещавшись, решили пока все уложить на место.

Заложив тайник, вернулись к своим раскопкам.

После часа работы Федя вдруг почувствовал, что камни завала готовы прийти в движение. Охваченный волнением, он остановился. Клад ли, не клад, но оказаться в подземелье, где уже сот­ни лет не ступала нога человека!

— Аджин, Василид! — позвал он. — Спускайтесь сюда. Василид, свечи захвати: кажется, докопались.

Через минуту все трое стояли перед остатками завала. Федя примерился и, размахнувшись ломом, ударил по одному из камней. После третьего удара камень выскочил из гнезда, соседние камни начали оползать, и, наконец, вся стена обрушилась, открыв зияющий неровный проход.

С минуту, пока оседала пыль, мальчики вглядывались в глубину подземелья. Но на лестни­це было сумрачно, а дальше и вовсе темно. Оттуда тянуло сыроватым прохладным воздухом.

Держа над головой горящий свечной огарок, Федя первый двинулся вниз. Миновав послед­ние ступени, оказались в подвале. Василид зажег свечу и укрепил ее на выступе стены.

Аджин разочарованно свистнул.

Вдоль неоштукатуренных, почерневших стен просторного подвала валялись лишь кучи хлама, среди которого можно было разобрать треногую скамью, деревянную ступку с пестом, то­же деревянным, дырявый чугунный котел, глиняный кувшин, заткнутый деревянной пробкой.

Заглянув во все углы и не найдя ничего интересного, друзья собрались возле кувшина.

— Может, в нем и есть золото? — спросил Василид. Федя благоразумно промолчал, а Аджин отозвался:

— В нем золота не больше, чем в моем кармане.

Федя с трудом наклонил кувшин. Ничего похожего на звон не донеслось из его глубины.

Аджин взял камень и несколькими ударами расшатал пробку. Василид поднес к отверстию свечу. На две трети кувшин заполняла густая тягучая масса золотистого цвета. Аджин сунул в нее палец, потом лизнул его.

— Мед! — сообщил он.

Но Феде было сейчас не до меда.

В стене, противоположной от лестницы, начинался узкий, как щель, проход, но уже в метре от начала он был завален обрушившимся сводом. Федя приглядывался к нему.

Мальчики присели кто где. Да, ничто не вознаградило их за труды: о кладе они знали сего­дня не больше, чем в тот день, когда приступили к раскопкам. Неловкое молчание затягивалось.

Федя поймал на себе сочувственный взгляд Василида и спросил с неестественным вооду­шевлением:

— Ну, когда дальше будем копать?

Аджин, растянувшийся в блаженной позе на куче тряпья, взглянул на Федю снисходитель­но, как на больного.

— Что-нибудь другое спроси, душа моей души. Я не дурак, чтобы еще из-за одного кувши­на столько времени тратить.

Но у Феди еще теплилась надежда. Он указал на заваленный проход:

— А вдруг каких-нибудь, два метра и отделяют нас от настоящего клада. Как ты думаешь, Василид?

Послушник смутился — очень не хотелось огорчать друга.

— Сейчас нет времени работать: отцу Георгию нездоровится, нельзя его оставлять.

— Не огорчайся, дорогой, — снова заговорил Аджин. — Ты же не колдун, чтобы найти то, чего нет.

Федя закусил губу.

— Ну, домой пойдем, — сказал, поднимаясь, Аджин. — За золотом после с ишаком при­дем.

В молчании они подобрали инструменты, загасили свечи и поднялись наверх. Федя шел по­следним.

За то время, что они провели в подземелье, вокруг все изменилось. Горы затянуло зловещей сизой мглой. В небе время от времени погромыхивало. С севера тянуло холодным ветерком.

— Дождь будет, — сообщил Василид, — надо поторапливаться.

Аджин, усмехнувшись, отозвался:

— Сейчас такое, дорогой, будет, что никуда торопиться не надо.

Словно в подтверждение его слов, на мгновение тусклый зеленоватый свет озарил все во­круг и страшный удар грома, обрушившийся с небес, заставил ребят пригнуться.

— Господи, Илья Пророк! — вскрикнул Василид. Он упал на колени. Федя с Аджином втя­нули головы в плечи.

Налетел холодный ветер. Он хлестнул по деревьям и, сорвав с них последние листья, засви­стел среди ветвей. Тучи, одна чернее другой, бурлили в небе и почти касались вершины Святой горы. Мрак сгустился еще больше, его то и дело прорезали вспышки, вслед за ними оглушительно взрывался гром. На глазах у мальчиков молния ударила в склон соседней горы, и стоявшее на нем одинокое дерево разом вспыхнуло.

Еще минуту спустя полил дождь. Его потоки все уплотнялись и наконец слились в сплош­ную стену от земли до неба. Мальчики стояли под каменным навесом, но ветер, метавшийся среди развалин, то и дело швырял в них щедрые брызги. Рясу послушника вздувало выше головы.

— Бежим в подвал! — вскричал Аджин. — Даром мы, что ли, его откопали! — Он бросил­ся к лестнице, за ним Федя и Василид.

В подвале теперь было куда теплее и тише, чем наверху.

— Здесь нас никакой Афы[42] не достанет, — сказал Аджин. Друзья сняли верхнюю одежду и развесили ее по стенам сушить. Возбуждение, вызванное неистовой бурей, подняло у всех настро­ение. Снова засветили оставленную свечу.

— Давайте мед есть! — воскликнул Аджин. Не дожидаясь согласия ребят, он бросился вверх по лестнице и, спустя немного, принес в котелке дождевой воды и очищенную от коры пал­ку. Палку он разломил на три части и две протянул друзьям.

— Это вам вместо ложек.

Сам он опустил палку в кувшин и накрутил на нее густую тягучую массу.

— Отравишься еще... — предупредил Федя, — ведь сколько лет стоит.

Аджин отмахнулся. Он откусил с палки мед и отхлебнул воды из котелка.

— Хорошо! — поцокав языком, сообщил он.

Федя и Василид, хоть и с опаской, последовали его примеру, а попробовав, уже не могли оторваться.

— Ешьте! — подбадривал Аджин, — здесь на неделю хватит.

— Тепло-то какое от меда в животе, — улыбаясь, сказал Василид. Федю еще не оставляли сомнения.

— Странно: с чего бы это хозяева столько меда бросили?

— Дураки были, — снисходительно отозвался Аджин. Предположение Василида было рас­судительнее:

— Вход камнями завалило, вот и остался кувшин меда несъеденным.

Пиршество друзей продолжалось. Блаженная теплота разливалась по их телам.

Вдруг они поняли, что страшно симпатичны друг другу. Василид то и дело беспричинно смеялся и был разговорчив, как никогда. У Феди отлегло от сердца, улетучились переживания, связанные с Асидой; Аджин был горд тем, что сумел ублажить друзей. Разговор стал оживленным. Говорили все сразу, почти не слушая друг друга.

— Пойду еще воды принесу, — сказал Аджин и вскочил на ноги. Но его качнуло так, что он сел, где стоял, и превесело рассмеялся. Глядя на него, расхохотались и Федя с Василидом.

— Сиди уж, — сказал Федя.

Они не замечали, как замедлились движения их рук, а языки отказывались служить. Они потешались друг над другом, когда кто-нибудь не мог выговорить слово. У Василида перед глаза­ми разливался радужный свет, в котором вспыхивали лучистые звездочки. И когда блаженство в душе достигло предела, он ощутил на лице легкие дуновения: то, мягко трепеща крыльями, слета­ли к нему с небес херувимы. Он что-то пролепетал, свесил голову на грудь и замер.

— Смотри-ка, спит, — сказал Федя и хотел указать на послушника, но рука ему не повино­валась. В смехе он запрокинул голову и откинулся к стене, да так и забылся в этой позе. Во сне он увидел плывущий по морю корабль. Низкий, но с одинаково высоко поднятыми над водой носом и кормой, под треугольным оранжевым парусом, корабль рассекал отливающие изумрудом волны. Под парусом стоял он, Федя, в медном шлеме, похожем на те, что носят пожарные, в малиновом плаще, с коротким мечом у бедра. Он вглядывался в приближающийся берег, туда, где за пенистой кромкой прибоя начинался узнаваемый и в то же время непривычный пейзаж. Знакомыми были изгиб бухты, силуэт Святой горы, бегущая к морю Монашка. Но ни города, ни монастыря, ни лю­дей не было и в помине. Он будет первым, кто взойдет на этот берег Колхиды и где-то там, среди гор, отыщет сверкающее крутыми завитками Золотое руно[43].

Аджин не сразу заметил, что слова его остаются без ответа. Тараща глаза, он, наконец, раз­глядел, что друзья его крепко спят.

— Хайт цараби! А еще называют себя мужчинами! — проговорил он коснеющим языком. Он решил во что бы то ни стало разбудить Федю, но встать не смог и подполз к нему на четве­реньках. Тут силы оставили его, и он уснул, привалившись к Фединым коленям. Сказочный конь Араш понес его над горами, легко касаясь копытами вершин. Вместо залатанного бешмета на Аджине была малиновая черкеска с серебряными газырями, за плечами развевались хвосты доро­гого башлыка.

И все было как на ладони. Новый Свет — белокаменный монастырь, здание ревкома у бе­рега, базарная площадь. Люди ходят по базару, по улицам, не подозревая, что он, Аджин, пролета­ет над ними. «Смотрите, смотрите, это я!» — кричит им Аджин. Но губы едва шевелятся, и никто не слышит его. Все спят.

Минуты шли за минутами, часы за часами. Свеча сгорела, почадила и погасла. Буря за сте­нами крепости начала стихать; громыхание и шум дождя ушли на юг. Тьма непогоды сменилась темнотой сумерек; на вымытом грозой небосклоне ярко засветились звезды. Их свету вторили огоньки в городе и монастыре.

На западной части вершины, на подворье у святого источника, тоже было тихо. Большая часть паломников спустилась в город, унося с собой надежды на счастье и исцеление. Дежурив­шие у святой воды монахи заперли на замок дверь колодца и удалились в часовню, унося дневную выручку.

Час-другой тишина ничем не нарушалась. Но вот скрип двери в часовне возвестил, что кто-то еще бодрствует. От пристройки позади часовни отделилась черная, как тень, фигура. Человек пересек подворье и неслышно направился в сторону крепости.

Федя первым пришел в себя. Он открыл глаза, но ничего не увидел, словно на глазах лежа­ла черная повязка.

С трудом он припомнил события, предшествовавшие сну. Что-то давило на его колени. Он нащупал голову и плечи, понял, что это Аджин. Федя потряс его. Но Аджин не сразу пришел в се­бя. К счастью, уцелел огарок, зажгли его и при свете разбудили Василида, блаженно улыбавшего­ся во сне.

Пробуждение от грез было тягостным. Лица были пасмурные, онемевшие руки и ноги пло­хо повиновались. Сколько прошло времени — они не знали. Ясно было только, что ночь наступи­ла. Василид готов был расплакаться.

— Что я в обители-то скажу? — горестно повторял он. Аджин угрюмо молчал. У Феди то­же кошки скребли на душе.

— Ты что голову морочил — разве это мед? — хмуро спросил он Аджина.

— Мед, — упрямился Аджин. — Только я не знал, что сумасшедший мед.

— Какой-какой?

Теперь ему ответил Василид:

— Мне наш пасечник, брат Варсонофий тоже рассказывал, что такой мед бывает. Когда пчелы живут близко от зарослей самшита или азалии, их мед одурманивает.

— Вот оно что... — пробормотал Федя.

Гуськом поднялись наверх. Здесь напились дождевой воды, вдохнули свежего воздуха — стало полегче.

Стараясь не оступиться в темноте, пошли к выходу из крепости. Развалины высились чер­ными зловещими зубьями. Не дай бог в такую пору оказаться здесь одному.

Чем дальше удалялись от места раскопок, тем светлее становилось. Но свет был какой-то странный...

Аджин оказался на несколько шагов впереди. Он вдруг замер на месте, потом попятился.

— Там... там... — проговорил он перехваченным голосом, указывая вперед трясущейся ру­кой.

Страх его передался друзьям.

Федя обошел Аджина и выглянул из-за стены.

Да, было отчего испугаться. Площадка — та, что граничила с пропастью, — была озарена пламенем. Три конуса огня полыхали вовсю, посылая в небо тысячи искр. А перед кострами дви­галась черная фигура монаха. Тень ее, увеличенная и троекратно умноженная, уродливо металась по стенам развалин.

Василид тоже выглянул было из-за стены, но тотчас же спрятался, зубы у него стучали. Страх понемногу оставлял Федю, сменяясь любопытством. Он слышал, что здесь можно встретить всякую чертовщину, но человек у огней был вполне реален. Федя повернулся к друзьям:

— Кто это?..

— «Кто-кто»... — хриплым шепотом передразнил Аджин. — Борода-то какая? Рыжая...

Федя снова выглянул. Черт ее знает, рыжая она или нет. Со стороны огня вся фигура каза­лась рыжей.

Монах между тем делал что-то странное. В его руках оказался ковш с длинной ручкой. Пе­ребегая от одного огня к другому, он надевал этот ковш на пламя, и оно на несколько мгновений опадало, почти гасло. Временами монах отступал за развалины. Тогда и тени исчезали. Но он сно­ва выбегал и, взмахивая широкими рукавами рясы, продолжал свою непонятную работу.

— Что это он делает? — снова спросил Федя.

— Неужели непонятно? Сначала бурю наколдовал, а теперь ему еще что-то надо, — ото­звался Василид.

Его и Аджина по-прежнему била дрожь.

— Да уймитесь вы, наконец! Монах как монах, только делает что-то непонятное... Может, подойдем?

— Господь с тобой! Погубить нас хочешь? Он колдовство напустит или в пропасть скинет.

Аджин согласно кивал Василиду.

Упоминание о пропасти охладило Федю, он вспомнил, что и днем-то возле ее края стоять жутко.

Все прекратилось неожиданно. Переходя от одного огня к другому, монах плотно накрыл их ковшом, и пламя погасло. Тьма после этого стала кромешной.

Свыкаясь с темнотой и прислушиваясь, мальчики несколько минут переждали. Затем покрались обходным путем.

Казалось, обратной дороге не будет конца. Шли, то и дело спотыкаясь, царапая лица о вет­ки.

Василид замирал от страха при мысли, что ждет его в обители. Не дай бог, пошли на ро­зыски! Федя с Аджином, не сговариваясь, проводили его. Остановились в тени деревьев неподале­ку от входа в обитель. В окошке вратаря теплился свет. По сторонам от ворот, в тени монастыр­ских стен, спали паломники.

— Ладно, бодрись, — сказал Федя. Он потрепал Василида по плечу.

— Если обижать будут, нам скажи, — добавил Аджин, хотя было неясно, чем друзья в этом случае могут помочь послушнику.

Василид перекрестился и, подойдя к окошку вратаря, робко постучал. Дверь сторожки рас­пахнулась, и послушник скрылся в темном проеме.

Федя с Аджином постояли с минуту и, не услышав больше ничего, направились по дороге в город.