снова повествующая о таинственных огнях и о том, как хлопотно быть похитителем
И вот наступил день, облюбованный Аджином для похищения Асиды. План был разработан лишь на ближайшую ночь, о дальнейшем оба мальчика думать и говорить избегали.
Утром этого дня друзья стояли неподалеку от духана в обществе ишака, нагруженного хурджинами[48]. Им удалось раздобыть немного кукурузной муки, фасоли, сыра, сушеных абрикосов и яблок. Эти запасы пищи лежали сейчас в хурджинах, их предстояло отвезти в место будущего жилья. Аджин не мог отлучиться из духана, и Феде впервые предстояло совершить поездку одному.
— Ты только не жалей его, — говорил Аджин, одной рукой похлопывая ишака по спине, а другой выдирая у него из хвоста колючку, — главное, почаще бей его палкой.
— Ладно, мы с ним сами разберемся, — сердито пробурчал Федя. Его коробила привычка друга лупцевать безответное животное. Теперь представился удобный случай показать свое умение править серым без применения силы. С этой мыслью Федя взгромоздился на ишака и пустился в дорогу.
Но судьба, пути которой, как известно, неисповедимы, отпустила мало времени на это путешествие. Федя миновал две улочки и свернул на улицу Красных Партизан. Ишак без понуканий бодро перебирал копытцами по каменистой дороге. О причине такой покладистости мальчик, к сожалению, не задумался.
Все произошло очень быстро. Ишак вдруг круто свернул к одной из калиток. Калитка была узкой, с низкой перекладиной. Федя понял это, ударившись коленями о стояки, а лбом — о перекладину. В результате Федя оказался по эту сторону калитки, а ишак — по другую. Хурджины тоже соскользнули с его спины.
Федя сидел на земле, потирая ушибленные колени, озираясь на подбежавших к нему хохочущих мальчишек, которые играли на улице. Ох и наподдал бы он им!.. Но не пускать же в ход кулаки против такой мелюзги. Сгибаясь под тяжестью хурджинов, он, прихрамывая, заковылял прочь.
Наконец его мучители отстали, а там и город остался позади. Только теперь Федя понял, что ишак вернулся домой, к законному владельцу — Юсуфу, и его послушание длилось до тех пор, пока ему было по пути с седоком.
С каждым шагом Федя проникался восточной мудростью: неудача ведет к удаче, несчастье — к счастью. Хорошее расположение духа вернулось к нему, он улыбнулся, затем, сбросив хурджины, повалился на землю и принялся хохотать. Успокоившись, он сел, привалившись к дереву, и с наслаждением вытянул ноги.
После минувших дней непогоды побережье вновь заблистало, заискрилось всеми красками. К дороге подступали горы, деревья на их склонах были одеты в желтые, оранжевые, пурпурные одежды, море и небо соперничали в яркости голубизны.
Обретя новые силы, Федя пошел дальше. Теперь о минувшем происшествии напоминала только шишка на лбу.
Вскоре из-за деревьев показалась старинная башня. Федя присмотрел ее во время прогулки с Аджином. Она выступала из моря в нескольких километрах западнее города. Когда дорога поравнялась с башней, Федя спустился к бухточке. Здесь он разделся и сложил одежду в хурджин.
Не стоило привлекать внимание посторонних к месту их будущего жилища.
Убедившись, что дорога пустынна, он вошел в воду, поднял хурджины над головой и так нес их, пока не одолел глубину.
Нижний этаж башни делился на два помещения. Первое служило как бы прихожей, отсюда на второй этаж вели полуобвалившиеся ступени. Поселиться наверху, конечно, было заманчиво, но Федя благоразумно решил, что в темноте вместе с девочкой подниматься туда будет опасно. Для жилья он облюбовал второе помещение нижнего этажа. Здесь хорошо сохранились стены и потолок, из окна открывался вид на море.
Оглядевшись, Федя прикинул, как лучше оборудовать комнату, и принялся за дело. Он стащил отовсюду побольше камней и соорудил в углу подобие очага; из оставшихся сложил вдоль стены невысокую лежанку. Потом отдохнув, сделал такую же у другой стены. Это заняло у него довольно много времени.
Чтобы довести дело до конца, пришлось вернуться на берег. В ближнем лесу Федя наломал папоротник и устлал им лежанки; ту из них, которая получилась удачнее, он застелил сверху еще буйволиной шкурой, привезенной из дома. Извлек из хурджина холщовую тряпицу и завесил ею вход. Теперь следовало запастись топливом. Для этого пришлось совершить еще две ходки на берег. Он принес две вязанки сушняка и сложил их возле очага. Хотя в комнате было пустовато, она приобрела жилой вид.
За окном колыхалась водная зыбь; отражение ее, проходя через окно, переливалось на потолке светлыми веселыми бликами. Федя улыбнулся — хорошо, пожалуй, даже уютно
Перед тем как уйти, Федя спрятал хурджины с запасами еды среди камней, окружавших башню.
Обратная дорога показалась куда короче. Он зашел в духан, чтобы известить друга о своем возвращении
— А где ишак? — спросил Аджин
— Где да где... — хмуро передразнил Федя, избегая расспросов, торопливо рассказал о том, что он сделал в башне, и поспешил уйти.
Время до наступления ночи оказалось мучительным, Федя так и не мог заснуть. Тысячи сомнений одолевали его, и если бы не боязнь выглядеть трусом в глазах Аджина, он отказался бы от их странной затеи.
Но вот наступил вечер. Все, как нарочно, благоприятствовало задуманному: отец предупредил, что не будет ночевать дома, Тинат рано улеглась спать.
Когда окончательно стемнело, Федя на цыпочках проскользнул мимо комнаты хозяйки и спустился с галереи
Они встретились с Аджином у дольмена[49], высившегося у дороги, сразу за последними домами, — предполагалось, что этой дорогой пройдет Асида Сообщник ждал его, сидя на камне Рядом лежал Худыш, а в тени дольмена прятался злополучный ишак.
Вид у Аджина был как у заправского абрека, с пояса свисал здоровенный дедовский кинжал, низ лица был прикрыт башлыком. Разговаривал он шепотом, то и дело озирался.
Все шло как по писаному. Аджин дал другу последние наставления, а сам ушел вперед, чтобы вовремя известить о приближении сестры.
Федя уселся на камень и стал ждать. Надвигалась ночь, темная, многозвездная. Вблизи все было тихо, только с набережной долетали звуки военного оркестра, с окраины города неслись звуки апхярцы и ачомгура[50]. Это веселилась местная молодежь, издавна собиравшаяся там под вековым каштаном.
Решительная минута приближалась, и Федя признался себе, что страстно хочет, чтобы Асида пошла другой дорогой.
С неба скатилась звезда. По восточным поверьям, это служило недобрым знаком.
Чтобы отвлечься, Федя стал смотреть на город. Он был освещен плохо: тусклый свет керосиновых ламп лишь кое-где пробивался сквозь деревья, но на набережной горели электрические огни. Цепочка фонарей, изгибаясь вдоль бухты, отделяла город от моря. В монастыре тоже было электричество, но там рано ложились спать, и во всех окнах царила темнота. Слабый свет струился только с последнего яруса колокольни, где, очевидно, дежурил звонарь. Не успел Федя отвести взгляд от колокольни, как свет погас. Но тут же загорелся снова. На этот раз он не был рассеянным: два огонька вспыхивали и гасли то оба вместе, то попеременно. Что бы это могло означать? Что-то приоткрылось вдруг в памяти мальчика, он быстро перевел взгляд на вершину Святой горы. Так и есть: в одном месте на стенах крепостных руин вспыхивали слабые отсветы. Сами источники были скрыты от него башней. Сомнений быть не могло: огни в крепости точно повторяли вспышки фонарей на колокольне.
От внезапной догадки Федя чуть не задохнулся. Как же он раньше не сообразил? Ведь этот способ сигнализации был известен еще древним народам!
Огни там и здесь погасли. Надо было собраться с мыслями. Но по дороге черной тенью мчался Аджин.
— Идет... Расправляй бурку! — крикнул он сдавленным голосом.
Федя растерялся — мысли его были заняты другим.
— Послушай, не надо... в другой раз...
— Джигит ты или кто? — прикрикнул на него злым шепотом Аджин.
— Тьфу! — Федя чертыхнулся и, понуждаемый другом, плюхнулся на землю. Сам Аджин схватил бурку и, перебежав дорогу, залег на той стороне.
Спустя минуту на дороге и впрямь послышались шаги. Асида шла, напевая вполголоса. Когда она поравнялась с засадой, Федя поднялся и сказал заготовленный текст:
— Остановись, красавица! Мы честные джигиты и не желаем тебе плохого. Смирись со своей участью... — Голос его так прерывался от волнения, что вряд ли девочка что-нибудь поняла. Она стояла и спокойно смотрела на Федю. Аджин тем временем подкрался сзади и накинул на нее бурку. Даже в темноте было видно, как бешено вращает он глазами, призывая па помощь друга. Приходилось подчиняться. Вдвоем они схватили девочку и потащили к ишаку.
Куда труднее оказалось посадить ее на спину животного. На какое-то мгновение ей удалось высвободить локоть, и в тот же миг из глаз Феди посыпались искры. Рядом придушенно охнул Аджин — в темноте копыто ишака придавило ему босую ногу.
Но отступать было поздно. Глотая слезы, Федя взгромоздился на ишака позади девочки и обхватил ее руками.
Но вдруг в суматохе Худыш укусил за ногу ишака, и тот взбрыкнул. Федя с Асидой вновь оказались на земле. Пришлось все начинать заново.
Удивительно, что Асида не кричала. Но у Феди не было времени раздумывать над этим, хлопот и без того было предостаточно. Когда, наконец, они снова взгромоздились на спину ишака, Аджин схватил его под уздцы и потащил за собой.
Пропетляв несколько минут между деревьями, похитители и их жертва оказались на дороге, ведущей к башне. Асида, как видно, смирилась со своей участью. Но вот она шевельнулась.
— Пусти, а то задохнусь, — сказала она, и Федя ослабил объятия. Асида высвободила руку и раздвинула бурку перед лицом. После этого она успокоилась и за всю дорогу не произнесла ни слова, что несколько удивило Федю: он ждал слез, мольбы об освобождении, жалобных причитаний.
Так они достигли бухты. Ночью здесь было неуютно — башня высилась мрачным силуэтом; вода казалась глубокой.
Аджин продолжал сохранять инкогнито, и поэтому все приходилось делать молча. Неловко, мешая друг другу, похитители ссадили пленницу и, не снимая с нее бурки, подвели к воде. Но как быть дальше? Нести к башне, держа над головой — сил не хватит. Заставить идти по воде — неловко: все-таки женщина.
Неизвестно, сколько бы продолжалось их раздумье, если бы Асида не решила все по-своему. Она вдруг выскользнула из бурки, вскочила на ишака и ударами пяток погнала его в воду. Через две минуты она была у подножия башни и скрылась в дверном проеме, не обращая внимания на темноту. Друзья, опешив, стояли на берегу с пустой буркой в руках.
— Вот это да! — только и сказал Федя.
— Я же говорил, что все будет хорошо, — отозвался Аджин. Но вид у него был обескураженный. — Иди! — подтолкнул он друга.
Достигнув башни, Федя прогнал ишака на берег. Аджин молча протанцевал какой-то непонятный танец, выразив этим восторг по случаю окончания дела, потом вскочил на ишака и галопом унесся в сторону города.
Федя восторга не испытывал. Теперь он снова почувствовал ужасную неловкость. С трудом он заставил себя войти в башню.
Комната освещалась лишь лунным светом, проникавшим через окно. Девочка сидела в углу в позе безутешной жертвы, охватив руками согнутые колени и опустив на них голову. Какой она казалась тоненькой и слабой! Федя презирал себя.
Чтобы как-то скрасить положение, он принялся разжигать очаг. Сухое дерево разгорелось сразу и осветило угрюмое помещение живым трепещущим светом. В комнате стало уютнее.
Федя оглянулся на девочку. Она еще ниже опустила голову, плечи ее подрагивали. Что ж, этого следовало ожидать: было бы странно, если бы обошлось без слез. Что ей сказать, чем утешить?
— Слушай, давай поужинаем. Если хочешь, я отведу тебя домой... только не плачь.
Асида подняла голову, на лице ее не было ни слезинки. Ее белые зубки сверкнули в отсветах пламени — она рассмеялась.
У Феди отлегло от сердца. Теперь они смеялись вместе, а насмеявшись, занялись приготовлением ужина. Федя достал из хурджинов припасы. Котелок с вчерашней мамалыгой был подвешен над огнем, на тряпице разложили чурек, сыр и вяленую кисть винограда. Потом уселись рядышком на разложенной бурке и принялись за еду, весело обсуждая детали похищения.
— Это я тебя так ударила... Бедный, — сказала Асида и тихонько коснулась легкими пальцами шишки на Федином лбу.
— Не только ты — мне сегодня уже второй раз достается. — Он рассказал об утреннем злоключении с ишаком.
Пламя в очаге опало, и скоро на его месте засветилась красноватым таинственным светом только горка углей. Углы комнаты вновь ушли в темноту. На полу появился квадрат лунного света, в проеме окна засветились звезды. Стало прохладнее. Чтобы не подниматься за дровами, Федя накинул свободную половину бурки на себя и девочку. Это заставило их придвинуться друг к другу, и теперь они сидели, касаясь плечами.
Море за стеной рокотало тысячами набегающих волн, и им казалось, что они плывут на корабле в страну безмятежного счастья. Еще некоторое время они разговаривали вполголоса. Но вот голоса их начали стихать, паузы становились все длиннее. Асида устроилась поудобнее, и положила голову Феде на плечо. Он замер, а через несколько минут, услышав ровное дыхание, понял, что Асида уснула. Голова Феди тоже стала клониться на грудь, как вдруг какое-то воспоминание коснулось его дремлющего мозга и начисто прогнало сон.
С минуту он еще сидел. Потом тихонько освободился от бурки и придвинул к себе пустые хурджины. Стараясь не шуметь, он сложил их в несколько раз. Потом осторожно опустил девочку на расстеленный край бурки — голова ее пришлась на возвышение из хурджинов. Другая половина бурки послужила одеялом.
Хорошо, что Асида не проснулась. Убедившись в этом, Федя неслышно направился к выходу.
У берега свивался космами туман, было зябко и сыро. Но раздумывать не приходилось. Переправившись через бухту, Федя торопливо зашагал в город. Подходя к окраине, он услышал впереди конский топот. На всякий случай Федя свернул с дороги, и едва он успел укрыться за кустами, как мимо него прогалопировал отряд из десятка вооруженных людей. Одни были в красноармейской форме, другие — в черкесках.
Федя выбрался на дорогу и поспешил в город, размышляя над тем, куда могли направляться всадники.
В двух окнах ревкома горел свет, на крыльце, как всегда, дежурил красноармеец. Набираясь храбрости, мальчик прошел туда и обратно мимо крыльца.
— Эй, чего тебе? — окликнул его часовой. Федя подошел.
— Мне бы кого-нибудь из начальства увидеть, — несмело сказал он.
— По какому делу?
— Дело важное, секретное.
Часовой немного помедлил.
— Ладно, — сказал он, — проходи, — и провел Федю в полутемный коридор.
— Видишь, из-под двери свет идет? Постучись туда, — сказал часовой и вернулся на крыльцо.
В кабинете за столом, где горела настольная лампа, сидел абхазец средних лет в гимнастерке с портупеями. Фамилия этого человека была Эшба. Каждому мальчишке в городе было известно, что он возглавляет местную ЧК.
— Здравствуйте! — сказал Федя.
— Здравствуй! — с веселым удивлением отозвался сидевший за столом. — Смотри, какой поздний гость! А вернее, ранний...
— Я по делу.
Чекист приподнялся и указал на кожаное кресло у стола:
— Садитесь, молодой человек, слушаю вас.
Федя сел и провалился в кресло. Стало очень неудобно, сидеть приходилось в нелепой барской позе, а ноги оторвались от пола. Пришлось выбраться и сесть на краешке, по-человечески.
— Итак?.. — сказал чекист.
Федя порядком волновался, и рассказ его был сбивчив. Собеседник не прерывал его. Наконец спросил:
— А может, это ничего не означает? Ведь если ты видел, любой мог увидеть...
— Я над этим думал, — горячо ответил Федя. — От города огни заслонены развалинами, я бы и сам не рассмотрел, если бы не знал о них прежде. А с колокольни они видны. Опять же и огни на колокольне загораются со стороны, обращенной к крепости... Вы дальше послушайте! — И он рассказал о бумагах, найденных в тайнике. Теперь-то стало ясным, что означали непонятные знаки в кожаной тетради: с их помощью сигнальщик определял в каком порядке следует зажигать и гасить огни.
— Что-то вроде азбуки Морзе, — добавил Федя.
— А бумаги в папке для чего? — спросил Эшба.
Федя досадливо махнул рукой:
— Они вовсе ни при чем, просто для растопки лежат...
— Минуточку, — сказал чекист. Он покрутил ручку телефона и сказал в трубку несколько слов по-абхазски. Потом, прервав разговор, обратился к Феде: — В седле держаться можешь?
— Еще бы! Да мы с отцом...
— Три, — сказал Эшба и повесил трубку.
Они поговорили еще несколько минут, потом Эшба взглянул на часы и поднялся.
— Едем! — сказал он.
— А куда?
— К дольмену. Посмотрим на месте, как это выглядит.
Федя помедлил с ответом: мысль об Асиде всплыла в его памяти. Впрочем, до утра еще было время.
— Что, разве у тебя есть поважнее дела?
— Нет, нет! — поспешно отозвался Федя.
У крыльца их ждал красноармеец с тремя оседланными лошадьми. Федя как заправский конник вскочил в седло. Лошадь сама вслед за спутниками рванула галопом. Эх, хорошо — только ветер засвистел в ушах! «Это тебе не ишак, чтобы пятками молотить», — подумал Федя. Жаль только, что рано, и никто из горожан не видит его.
До места, где они с Аджином подкарауливали Асиду, домчались за какие-нибудь пять минут. Когда спешились у дольмена, Эшба спросил:
— Как же ты в такой поздний час здесь оказался?
— Так... случайно, — пробормотал Федя. — Вы только отцу об этом не говорите. Ладно?
— Идет, — усмехнулся чекист. — А ты обещай молчать о нашем разговоре и обо всем, что знаешь.
С места, где вечером сидел Федя, Эшба смотрел, переводя взгляд с монастыря на крепость. В этот момент до их слуха донеслось несколько выстрелов. Стреляли в той стороне, куда проехал отряд. Федя взглянул на Эшбу, он решил, что они с красноармейцем тотчас кинутся к лошадям.
— Я видел, как в ту сторону отряд проехал, — возбужденно сообщил он. Но чекист не выразил никакой тревоги, только оглянулся на выстрелы.
— Я знаю... А дальше в горах ты огней не видел?
— Нет. Когда монах в крепости шуровал с огнями, от нас горы были скрыты развалинами, иначе я бы еще раньше обо всем догадался. Конечно, в горах эти сигналы принимают и дальше передают... так и идет по цепочке.
— Все верно. Молодец, соображаешь, — серьезно сказал чекист. — Будь у меня такой сын, я бы им гордился.
Спустя несколько минут они снова въехали в город. На углу Приморской улицы Эшба остановил коня:
— Простимся, дружище. Боец проводит тебя.
— Мне рано домой, — ответил Федя и соскочил с лошади.
— Ну и деловой ты парень, как я погляжу! — рассмеялся Эшба.
— Ты что, совсем не спишь? — с серьезным видом спросил красноармеец.
— Нет, вообще-то сплю... — Федя замолчал, потому что его спутники захохотали, раскачиваясь в седлах.
В это время на дороге появился давешний конный отряд. У одного из всадников голова была забинтована, его придерживал в седле ехавший рядом красноармеец. Конники двигались медленно: они конвоировали трех человек в штатском. На одном из арестованных была турецкая феска.
Ехавший впереди командир отряда, узнав Эшбу, свернул к нему и взял под козырек:
— Разрешите доложить...
— Отставить! Доложите в ревкоме, — прервал его чекист. Вместе с сопровождавшим его красноармейцем он присоединился к отряду.
Федя остался один. Утро наступило, и сердце его заныло от тоски. Что подумает о нем Асида, проснувшись в мрачных развалинах? Он не шел, а почти бежал к бухте, напрягая все силы. А сил было мало: в который раз за сутки проделывал он этот путь! Ко всему еще бессонная ночь и столько волнений.
В домах уже вовсю дымили очаги, в листве гомонили птицы. Отдохнувшие собаки осатанело лаяли Феде вслед, некоторые норовили вцепиться в пятки. Он отгонял их палкой.
Наконец он вышел на место, откуда открывались башня и берег бухты. Вокруг было тихо и пустынно, но в свете утра башня выглядела куда приветливее. Тревога за Асиду начала было оставлять Федю, как вдруг он вспомнил про выстрелы, услышанные под утро, про всадников и раненого красноармейца. Не помня себя, он сбежал к берегу, не раздеваясь, бросился в воду. Предчувствие не обмануло его. Асиды не было. Обследовав узкое пространство суши, окружавшее башню, Федя обнаружил среди камней пустые револьверные гильзы. Они еще пахли порохом. Догадка его превращалась в страшную очевидность. Но что: похищена или убита? Она доверилась ему, а он...
Федя, как лунатик, сошел в воду, поднялся на берег и побрел в город. Глаза его застилал туман.
Когда до города осталось с полкилометра, утомление окончательно сломило его. Федя свернул с дороги и прилег в тени густолиственной орешины. Все треволнения этих суток дали себя знать — не прошло и минуты, как он уже спал.
Он проснулся от удара в лоб. Вскочил, огляделся. Рядом — никого. Тишина. Вдруг он уловил шорох над собой. Из глубины ветвей, посверкивая бусинками глаз, на него смотрела белка. В лапках она держала грецкий орех. Другой орех Федя увидел у своих ног. «Бог троицу любит», — усмехнувшись, мрачно подумал он.
Солнце прошло уже треть своего пути, когда он приближался к повороту на улицу, где жила Асида. На углу он вдруг столкнулся нос к носу с Аджином. В тоскливом взгляде Феди был вопрос, который он страшился задать.
— Крепись, — сказал Аджин, кладя руку ему на плечо. — В другой раз так спрячем, что она и дороги назад не найдет.
«О чем он толкует?» — подумал Федя. С трудом разжав пересохшие губы, он спросил:
— Где Асида?
— Ты разве не знаешь? Дома, конечно: пришла утром, наелась и спать легла. От бабушки, говорит, привет вам... Это она матери и деду говорит, а со мной не разговаривает.
«Жива!» — Федя чуть не задохнулся от радости.
Аджин понял его состояние по-своему и продолжал горячо:
— Ну, я ей покажу, как джигита обманывать, обычаи нарушать! Украдена — сиди! — Он еще что-то возбужденно говорил, но Федя его почти не слушал.
Удивительно, как устроен человек, а в четырнадцать лет особенно. Минуту назад он готов был умереть от отчаяния, а теперь, при известии, что его избранница жива и невредима, мысли его приняли совсем другое направление. «Вот каковы эти женщины! Вот какова их награда за любовь и преданность! Как хорошо им было вместе минувшей ночью, а стоило ему отлучиться, она сбежала. Вещички тоже не забыла прихватить... Что там Аджин толкует — снова похищать? Нет уж, дудки!»
Так стоял он, упиваясь этими мыслями, разжигая в себе обиду, как вдруг за спиной друга увидел Асиду.
— Вот она, сама идет, — мрачно прервал он Аджина.
— А-а, идет, — отозвался тот со злорадством. — Сейчас узнает, что значит мужчина в доме, а то думает, если отца нет, так все ей сходить будет...
Асида между тем, увидев друзей, вдруг свернула с дороги так, что за выступом забора ее не стало видно.
— Видишь, боится, клянусь нашим скотом!
Асида вновь показалась на улице; она шла, опустив глаза, и что-то в ее поведении показалось Феде странным. Но что за расправу готовит ей Аджин? На всякий случай Федя попросил:
— Ты не очень-то... ведь слабое создание все же... Аджин стоял с торжествующей усмешкой на лице, скрестив руки на груди и пошевеливая пальцами отставленной босой ноги.
— Кец, кец[51]! — приговаривал он негромко.
Асида приблизилась. Как ни странно, она не пыталась их обойти.
Дальше произошло и вовсе неожиданное. Аджин сделал шаг ей навстречу. Но раньше, чем он успел что-нибудь сказать, Асида распахнула бешмет и выхватила из-под него увесистый стебель кукурузы. Трах! Она взмахнула им как дубинкой и опустила на брата с оглушительным треском. Тот опешил. Град ударов обрушился на его голову, плечи, спину... Удивительно, до чего ловко она действовала своим орудием!
Аджин наконец догадался броситься наутек. Следующий удар пришелся Феде по лбу. О, его бедный многострадальный лоб! Поистине это было уже слишком. Благо на этот раз Федя оказался проворнее Аджина и, не мешкая, бросился вслед за ним.
Он нагнал друга в конце улицы. Убедившись, что погони нет, они остановились, с трудом переводя дух. Потом оторопело уставились друг на друга.
— Ну и вид у тебя был... — сказал Федя и, корчась от смеха, сел на землю.
Аджин попробовал обидеться, но вместо этого упал рядом и, держась за живот, стал кататься по земле. Оба хохотали до изнеможения.
Сделав обстоятельный доклад о захвате пассажиров турецкой фелюги, чекист Воронец, командовавший операцией, спохватился:
— Да, ты знаешь, товарищ Эшба, ведь все дело могло завалиться.
— Это почему же?
— Приезжаем к месту засады, входим в башню, а в ней, представь, человек спит... и помещение обставлено, будто живут там.
— Ну и новости! Ведь ты перед этим обследовал место засады?
— В том-то и дело, что еще вчера никого не было! Слушай дальше. Я, конечно, первым делом подумал, что это кто-то из здешних встречать фелюгу пришел. Окружили. Поднимаю бурку, которой человек укрыт, и на тебе — девочка!.. Ну, подросток лет пятнадцати. Абхазка. Что ей там понадобилось — ума не приложу. Спрашиваю: кто такая? Она, понятно, испугалась сначала: как-никак мужики вооруженные кругом. Но отвечать — не отвечает. Пробовали абхазцы с ней по-вашему говорить, то же самое — молчит. А время идет, того и гляди, фелюга появится. Что делать? Решил ее к вам отправить. Не тут-то было! Она, как кошка, разъярилась: кусается, царапается... И все молча, заметь. Вот, видишь? — Чекист показал ладонь, на которой, и вправду, были свежие царапины. — Ну ладно, одолели, конечно. Пришлось для нее бойца выделить, Тихонова. Завернули в бурку и на седло к Тихонову посадили. Потом уж он рассказал, как дальше дело было.
Приехал с ней в город, и тут ее точно прорвало. На улице Красных Партизан она так заголосила, что конь под ним — на дыбы, собаки отовсюду сбежались. Такой тарарам поднялся, что боец с перепугу ее выпустил. Да и то, правда: что люди подумали бы... Ведь, следуя вашим обычаям, его бы на месте прирезали.
— И то, правда! — Эшба расхохотался. — А дальше что?
— Понятное дело: она наутек по улице, а он, не дожидаясь, пока народ сбежится, галопом ко мне.
— Ну и дела! А еще, говорят, абхазские женщины — народ забитый. Так и не знаешь, кто она?
Чекист пожал плечами.
— Ладно, бог с ней. Сейчас давай о деле поговорим. То, что арестованные — не контрабандисты, уже ясно. Кстати, видел мальчугана, который со мной на улице был? Он кое-что интересное разузнал... Вот она, необразованность наша.
— К чему ты клонишь?
— К тому, что историю знать надо. Знаешь ли ты, к примеру, что еще в Древнем Египте люди между собой на дальние расстояния с помощью горящих костров связь держали?
— Нет, не слыхал.
— А надо бы знать. В общем, дел у нас теперь будет предостаточно. Похоже, что ниточки, за которые мы ухватились, тянутся к монастырю. Для начала оденься попроще, чтобы на паломника смахивать, и на Святую гору поднимись: там тайник монашеский в крепости есть...
Воронец придвинулся к столу, и оба чекиста надолго углубились в разговор о предстоящей операции.