Эта странная донельзя встреча произошла за несколько месяцев до описываемых событий, когда самоубийца уже стал тем, кем стал. Если можно назвать происшедшее событиями в том смысле, что отношение прыгуна к ним проявлялось более чем безучастно, в силу вообще сложного отношения к жизни, как к папке, где эти события хранятся. Их мистический фон с позиций нигилизма, частично поразившего червивую душу самоубийцы, воспринимался им словно сквозь толстое стекло в разводах, вызывая эмоций не больше, чем кино. А отчет им в качестве таковых был дан спустя время.

Декорациями явился маленький, но курортный городок к югу от точки Р., что с одной стороны подоткнут горами, обложен призраками облаков, которые в свое время поймались на острые пики и вынуждены были там умереть. С другой же — сросся с зеркальным, но мутноватым полотном моря, которое лениво и вечно утюжат полусонные баржи и промысловые корабли.

Стояла невозможная жара.

Она размягчала сталь и камень, превращала брюнетов в блондинов, непреклонно озадаченная целью сделать людей братьями, окрашивающая их по одному типу и одевающая всех в черные очки.

Берега, сложенные из мелкого камня, полнились телами и зонтиками. Черные фигурки торговцев прыгали по пустующим клеткам, разноголосо предлагая холодное пиво, сушеную рыбу и золотую кукурузу.

Был утренний бар, где полумрак съел возможную видимость далее трех метров. Металлические конструкции генерировали образы барной стойки, клиентских посадочных мест, металлических ступеней, соединяющих первый этаж со вторым. Мерцало энное количество плоских экранов, где круглосуточно и наглядно транслировались актуальные тенденции моды. Электронный бит, рикошетя от многочисленных плоскостей, шрапнелью басов поражал нервные уши редких в это время посетителей.

В последнее время я превратился в завсегдатая. Здесь в утренние часы отпивали кофе редкие гости, в обеденное время возникал острый дефицит посадочных мест, вечером вообще было не протолкнуться, а ночью разворачивалась дискотека суховатой электронной музыки. Собирался разнообразный люд на ритуальные танцы в честь некоего современного языческого бога.

Моей основной пищей, как материальной, так и духовной, частым спутником, своего рода атмосферой, в то неожиданное время оказался необузданный зеленый напиток — абсент. Он окрашивал в свои болотные тона мой флегматичный замкнутый досуг. Тогда на фоне общего эмоционального штиля, того, что бывает перед диким штормом, рождались порой взрывные извержения чувственных вулканов.

Действо обычно начиналось так: рано утром, плавный донельзя, в шортах и шлепках, я вплывал во всегда распахнутые двери замечательного бара.

В полумраке и прохладе лениво заказывал и дожидался металлическую посудинку с подозрительно замершей в ее естестве маслянистой жидкостью инопланетного цвета. Изредка бросал взгляд в сторону прямоугольника входа, за которым горел огнем песок, чуть дальше лизало берег фиолетовое море, и на фоне роскошных гор покоились вдали будто рисованные баржи.

Опрокинув в себя колдовскую субстанцию, я недолго маялся на пупырчатой коже дивана, прислушиваясь к стремительному путешествию абсента по заданному пути организма. Кровь нагревалась, в голове появлялась отчетливая ясность цели и значения моего тут пребывания.

Самое забавное, что никаких задач передо мной не стояло. Я приехал, озадаченный исключительной тягой к безделью, острозаточенным желанием отвлечения от ртутных паров, являющихся эхом одного человеческого существа и агрессивно парящих внутри ангара моей души.

Прочувствовав, что зеленая волна улеглась, я воспарял и с легкостью нырял в горячий прямоугольник, пересекая границу параллельных миров с необычайным воодушевлением. Душу мою переполняла радость от яркости песка, что вгрызался в мои шлепки, от обилия коричневых тел, невольно рисовавших своей загорелой целостностью фантасмагорические картины, от аляповатых вкраплений зонтов. Ощущение пламенной родственности наполняло меня точно фужер.

Счастье от осознания этой концепции, как пузырьки шампанского, отрывалось из области паха и стремилось вверх, к голове, прикосновением своим рождая новый прилив искристого тепла.

По мере приближения к постепенно зеленеющему морю пакет в моей руке раскрывался. Оттуда выпархивали полосатое полотенце, узкая фляжка с изумрудным зельем, пара концептуальных журналов «Мэнз Хэлф», пара книг, попеременно читаемых мною, колода карт, плоский блин надувного матраса, крем для загара и пачка сигарет.

Этот скарб я в вольной системе располагал на бережке, нетерпеливо поглядывая в сторону зазывно плещущихся волн.

Перед тем как осуществить бросок в параллельный мир гидросферы, я раскупоривал зеркальный металл еще одной параллели. Флегматично прикладывался пару раз, поджигая собственную кровь и с наслаждением наблюдая, как инфантильное море приобретает неотличимо абсентный оттенок. Системы координат постепенно начинали сдвигаться, образуя связь, стягивая в общий четырехмерный мир реальность суши, воды, меня и абсента. Солнце спускалось пониже, дабы сварить этот симбиоз. После чего одним прыжком я вонзался в податливое тело жидкого космоса.

Море не сразу принимает тебя.

Первые несколько дней на отдыхе я не особо стремился к купанию. Вода точно отрыгивала мое молочное тело, норовила забраться в нос, уши, легкие. Я не чувствовал себя одним целым с соленой водой, а значит, не ведал чувства безопасности, которое необходимо для состояния личного комфорта.

Прошло немного времени, плечи мои обуглились, лицо запеклось в привлекательной маске загара. Я слился с югом, я перестал быть НЛО в стране песка, солнца и поджарых ягодиц. Море ответило мне благосклонностью. Именно тогда буйки остались далеко позади.

Мы подружились.

Теперь море само показывало мне свои миры, мои руки хватались за песок глубоко под водой, пытаясь удержаться. Я висел на камнях, не торопясь всплывать. Когда мозг все же заставлял это сделать, конвульсирующее тело взметалось над водой, а перед широко распахнутыми глазами плыли темные круги.

Нередко подводный мир, выкрашенный в изумрудные тона, начинал полниться образами, характерными для земных реалий. Я видел целые города, изогнутые стержни небоскребов, растущих из тьмы в тех местах жидкого пространства, где уже не существует дна. Множество мелких деталей: светофоры и птицы, реки в море и целая жизнь, которую ткало воображение. В тот момент мысли являлись материалом, из которого экранное полотно моря плело реалистичные картины.

Когда, обессиленный, я добирался до суши, распухшими руками начиная чувствовать сокровища гальки, выпадая из воды с изнеможением старого астронавта, моя мускулатура вопила. Тело сотрясалось в нервном тике, а женщины, в одиночестве зазывно коптящиеся на солнышке, вдумчиво созидали мой ползущий к полотенцу образ сквозь линзы черных очков.

Ненадолго я застывал на тканом прямоугольнике, метящем мое место, забываясь в вожделенном спокойствии недвижимости. Но спустя минут десять солнце заправляло до краев мои батарейки, и рука оказывалась способна вновь схватиться за зеркальную сущность фляги.

Я делал два раскаленных глотка, топил посудину в песке, чтобы поддерживать температуру. Обильно мазался кремом, медленно, но верно надувал морского цвета матрас. Бросал его на воду, брал флягу, глянцевый журнал и, оттолкнувшись от берега, клал его на лицо, чтобы снискать отвлечение и оказаться в нигде.

Дыхание мое точно пропадало, и в тот момент появлялся странный звук, который я и те, кто его когда-либо слышал, назвали «электростанция». Он весьма специфичен. Это дыхание невообразимой мощи.

Кажется, будто рядом находится гигантский государственный объект, вгрызшийся вечным фундаментом в горячий песок, где есть только ты и он — на большое количество километров. Исполосованный бритвенными нитями проводов, угрожающе гудящих от пропускания сквозь свое существо электрической вселенной, исполинской силы, распределяющейся по всему миру и рождающей жизнь, подобно сердцу. Рельефные ребра аккумуляторов, подпирающие небо вышки, окислившиеся от перерабатываемой ярости батареи, тысячи распределительных щитов со страшными значками, обозначающими смерть. Быстро стареющие от работы тут люди, и постоянный незыблемый гул, вкрапляющийся в сознание и будто гипнотизирующий тебя. Почему-то мне казалось, что мир будущего должен быть насыщен постоянным присутствием такого звука.

Приходил в себя я уже поздно вечером, когда солнце начинало клониться за горы, берег прослеживался в расплывчатой дали, фляга пустела, а кожа, постоянно смазываемая кремом, тем не менее тревожно саднила.

Чтобы проснуться окончательно, применялось море, чьи соленые объятия вмиг растормаживали полное зеленых зайчиков сознание. Обожженное тело благодарно млело, а въевшаяся в слух «электростанция» неожиданно сквозь толщу границы миров принималась звучать по-особому. Это напоминало приглушенный шепот, в котором ныне отчетливо помнилась околесица: «...кевин кваазен, кевин кваазен, геквакен геквокен, кевин кваазен, кевин кваазен, геквакен геквокен…»

На берегу меня ждал слегка уменьшившийся пляжный рисунок.

Я подбирал полотенце, прятал в него раскаленные плечи, вооружался колодой карт, с которой в свое время научился обращаться очень даже бойко. Коричневые ноги волокли меня к ладной фигурке побледнее. Я пускал пыль в глаза хорошенькой головке, отражаясь в ее черных очках, гадая на ее судьбу и в любом случае нагадывая ей себя.

Вечер мы проводили вместе, я открывал жаждущим впечатления курортницам зеленый мир абсента. Мы пили, проводя пространные беседы, затем вливались в электронный ритм, отдавшись пластической хирургии тьмы и неона, что правили наши движения, черты и мысли, которые потом сплетали наши тела в необузданном поцелуе.

Оплавленные тела и души требовали немедленного внимания, Мы уединялись в моем или не моем номере, где замечательная девушка на изломах белоснежной простыни до утра мазала меня маслом.

Обычно и однажды я проснулся после подобного развития событий уже ближе к вечеру. В комнате оказалось жутко накурено, кроме того — жарко. Валялась разнообразная посуда, пепельница поросла окурками. В кровати рядом никого не было, хотя память выдавала туманные образы, пляшущие на фоне языкатого пламени ядовито-зеленого цвета.

Меня затошнило сразу же, как я пришел в себя.

Затем исчезло молоко, пакет которого я выпил залпом. Сигарета наполнила мой номер кривыми линиями брожения по выжженной земле собственной памяти. Картинки мельтешили. Проявлялась ложная память либо реальные воспоминания — понять я не мог.

Посмотрел в распахнутое окно и увидел жаркий день часов около пяти. Коричневые фигурки, двигающиеся по кривым своих задач, множество разомлевших котов, покоящихся на траве. Зигзаг морщинистого тротуара, что вел узкую дорожную ленту, размежеванную редкими ступенями, вниз, сквозь лиственное изобилие — к морю.

Через час в холодильнике нашлась запотевшая бутылка ледяного пива. Я с небывалым наслаждением влил ее в организм, чувствуя, как он просыпается и начинает со скрипом крутить многочисленные шестеренки. Вяжущая тяжесть вытравилась из головы, кости блаженно захрустели, и даже тонкий бутерброд оказался способен незаметно проникнуть в меня.

Я надел ярко-красную майку и ярко-синие шорты. Гостиничный номер не был сейчас родственен моему состоянию, поэтому я планомерно организовал целлофановый пакет с традиционным набором предметов. В промежутке на полу обнаружилась женская шпилька, что, вызвав во мне умиление, оказалась в кармане шортов. Убирать я поленился и, не слушая попискивания чистоплотной души, метнулся на улицу.

Дорожная лента оказалась многолюдна: по пути встретилось большое количество шоколадных женщин в купальниках, с тяжелыми копнами разноцветных волос, с большими улыбками, с различными предметами в руках. При некоторых шлепали такие же темнокожие дети. И все они смотрелись очень совершенно. Мне стало приятно, что я такой же темный, цветной и совершенный.

Дорожка закончилась крупной галькой. Впереди — метрах в ста — море домогалось берега. По правую и левую руку существовал малый пляжный бизнес, множество разноцветных зонтов полнили собой видимость, а со стороны чужих берегов медленно, но настойчиво плыла воинственная тучная гряда. Дожди не были редкостью, но проходили безболезненно, часто при ярко-слепящем солнце, и большинство пляжников даже не меняли позы или пережидали его в теплой воде.

Я увидел стремительное приближение дождя. Галька, по которой он ступал, однолико чернела, секунда — и поток захлестнул меня. Но такой теплый дождь сулил лишь удовольствие. Тело двинулось ему навстречу, ощущая летнюю нежность, лижущую лицо, слегка разведя руки, чувствуя необыкновенный душевный подъем и природное единение.

Точкой стремления, как обычно, для начала стал круглосуточный бар. В его ультрафиолетовые застенки шагнул я из влажных объятий, как из иной реальности, сквозь прозрачные помехи телепортаций. Закуривая на ходу, канул в электронный сироп, что именно сейчас оказался замечательно вязок.

Попросил абсента, упал в самом темном углу, мерцая синим лицом в дрожащем свете неоновых ламп. Глаза пробежались по сторонам, но народ плавился на пляже, не страшась дождя.

Я отвлекся на монитор неподалеку, где рассеянно прогуливались девочки в бикини.

Экран был идеально квадратным. Я следил за динамической сутью, плавно начиная проникать в сразу недоступное мельтешение. Оно после первой стопки абсента приняло затягивающий характер, а после второй — по углам отчетливо проступили изумрудные тона. Колебания множества линий женских тел получили внутреннее продолжение. Я увидел множество преломляющихся теней, исполняющих сложные сексуальные игры с мужским подсознанием. Мгновение — и тени отбросили собственные отражения, а мимическое эхо размножилось до десятка повторов.

Я поводил взглядом, с удовлетворением заметив, что оказался способен править бал теней по собственному разумению, а через него и происходящее на экране. Девочки забегали по несвойственным им точкам координат, исполняя произвольную программу. Спустя секунду они разделились на пары и принялись жарко целоваться.

По краям подиума, который осваивали модели, стояли поразительно узкие вазы с нереально толстыми букетами цветов. Я подбросил один, другой… Цветы сродни природному фейерверку слили в гармоническое целое происходящую на экране вакханалию. Там уже отстреливались бюстгальтеры и рвались тонкие ниточки трусиков. Но один букет я не смог подбросить, пришлось выпить четвертую стопку адского пойла. Я собрал всю магическую волю, зеленые импульсы которой видел то между пальцев, то в области груди. Но сделать ничего с проклятым букетом не удавалось, хотя прочую картину я давно завертел в порнографическом вареве.

Я заметил еще одну любопытную особенность: при массировании глазами упрямого букета неожиданно принималась шалить моя температура — из жара в холод, и наоборот. И другое странное ощущение мелькало внутри черепной коробки — я сравнивал тела моделей с собственным телом, а что могло быть удивительнее? Стоило отвести глаза — все проходило, стоило глянуть на демонический букет, как я начинал ощущать лишние наросты на теле. Вполне определенно — женскую грудь и тяжелую копну волос на голове.

Непродолжительные эксперименты вывели еще несколько причуд: настроение мое из пьянорадужного менялось на цинично-тревожное, пальцы рук удлинялись, вооружая их кончики длинными цветными ногтями. Под стать всему в голове родилась философская концепция с зеленоватым фундаментом. Эта теорема звучала примерно так: даже беспорядочный мир абсента, поддающийся коренной правке, имеет точку незыблемости, которая не правится, не меняется, и общий смысл, и предназначение, и намек которой в том, что реальность — субстанция твердая. Теорию казалось необходимым подтвердить, а соответственно — проанализировать, замешать в колоду наук, обнаружить нечто, прямо или косвенно подтверждающее или опровергающее выведенное.

Этим я и занялся, решив проследить точку и прочертив диагональ в противоположную сторону, где с прискорбием ученого увидел человеческое лицо.

Женское, бледное, определенно красивое, в черных очках, в большой соломенной шляпе. С выбивающимися сажными прядями, с нервно дергающимся в приступе хитрой улыбки уголком рта, с сигаретой в другом уголке, аналогично мне абсентирующее на этот мир за точно таким же столиком.

Экран меня уже не интересовал. Я поднялся и твердой поступью с точки зрения абсента побрел к странной девушке, испытывая к ней чувства, подобные тем, которые испытал бы астронавт, встретив другого землянина на Марсе.

— Что это было? — так прозвучал мой первый вопрос.

«...ты знаешь, расскажи…»

— Точка соприкосновения, — ответила девушка, не менее внимательно разглядывая меня.

— Я не знаю, что это, — признался я, немного подумав.

— У всех людей она есть, нужно уметь ее найти. — Девушка словно и не удивилась мне. Ультрафиолет окрашивал ее лицо в синий цвет. Голос был будто знакомый.

— То есть попросту наши взгляды пересеклись?

«…в точке С., благодаря чему точки А. и Б. обнаружили присутствие друг друга...»

— Попросту, да. — Узкое тело помещалось в белом льняном костюме, рука не помнила о сигарете.

«…более того — даже сместились, на время соприкосновения обнаружив единую точку — АБ…»

— Забавно, я почувствовал твой взгляд. И в тот момент словно на секунду оказался в твоем теле.

«...ничего себе так тело…»

— А я — в твоем.

— Как тебе?

«...забавно, я так давно в своем теле, что даже определенно сказать, что значит быть мной, пожалуй, не смогу...»

— Мое лучше.

«...кто бы сомневался...»

— Я присяду?

«...только не глупи, малышка, не нужно казаться сложнее, чем ты есть...»

— Присядь.

«...»

Я оседлал металлический стул и вонзил локти в гладкую поверхность столешницы. Сосредоточился на том глянце кожи, который мог видеть, пока девушка полулежала на ласковых пупырышках кожаного дивана, так же внимательно копошась в моем образе.

— Как тебя зовут?

— Аля. Малевич Аля.

— Почему ударение на «я»?

— Потому что так оно и есть.

— А я — Родион, и меня надо любить, как родину. — Поддразнивая ее, я так же переставил ударения в слогах. — Ты давно тут?

«...мог ли тебя я не заметить...»

— Только пришла. Меня, как и тебя, принес дождь.

— А точка соприкосновения. она есть всегда или только сейчас?

«…или только в случае определенной связи — эмоциональной либо...»

— Всегда, только о ней мало кто знает, да и обнаружить ее нелегко. Люди ведь большую часть времени проводят в той или иной степени динамики, а если и сталкиваются, то не успевают понять, списывают на «показалось» и забывают.

«...какое сложное мозгоустройство…»

— А какая польза от этой точки?

«...есть же в ней внутренний смысл...»

— С ее помощью люди иногда находят друг друга. Кроме того, если научиться ее ловить, можешь читать голову человека, как книгу. Правда, есть нюанс — ее очень трудно удержать, поэтому ты обычно видишь клочки чьих-то мыслей. — Девушка выглядела очень серьезной, если не считать нервный уголок рта. — Допустим, ты сейчас пытаешься понять, где ты меня видел.

«...странное ощущение наготы...»

— Знаешь, я будто и вижу тебя, и не могу запечатлеть твой образ в памяти. Кажется, я знаю тебя, но не знаю — откуда.

— Тьма и неон — лучшие пластические хирурги. С помощью твоей эйфории они сейчас рисуют то, что ты хочешь видеть.

«...кто ты?..»

— Мне приходила эта мысль в голову. Есть еще третий хирург — абсент.

«...ты украла ее оттуда?..»

— Должна была, ведь это очевидно.

— Так я тебя знаю?

«...не умничай, детка…»

— Нет.

— Ты говоришь, словно не уверена.

«...я слышу, как тренькают хрусталики лжи в твоем голосе...»

— Наверное, это ложная память.

«...так ли это?..»

— У тебя очень красивый голос, я не знаю его, но как будто я знаю твои интонации.

«...твоя манера складывать слова, окуная фразы в ванночки эмоций...»

— Это сложная манера знакомства?

— Я пугаю тебя?

«...теперь будет такой...»

— Нет. Я сама способна напугать кого угодно.

— И я не из пугливых.

«...ибо я знал самую жуткую из женщин...»

— Знаю.

— Так ты знаешь меня?

«...не много ли ты знаешь или пытаешься сделать вид, что знаешь?..»

— Нет. Но я знаю твой социотип.

— И что же это за социотип?

«...самому любопытно...»

— Мой тип мужчины.

— Приятно. Может, пойдем на пляж? Хочется запомнить тебя, кажется, свет в этом поможет. Я мог бы взять немного абсента, мы могли бы поговорить. Люблю говорить на самые разные темы.

«...и очень люблю, когда меня целуют в шею...»

— Абсент. Интересный выбор.

— Как вижу, в нем я не одинок.

«...и над твоей головкой вьются эльфы…»

— Симпатизирую я цвету.

— Идем?

«...и сменим этот шум на шепот моря...»

— Зачем?

— Диалога ради. Не более того.

«...а по камням твои чернильные я расплескаю пряди...»

— А кто тебе сказал, что я нуждаюсь в диалоге?

— Желания, которым изумрудный цвет присущ, известны мне, поэтому тебя зову я в сторону песка, и пусть вода нам лижет ноги. — Так запустился код, которым я легко настроил ее голову на нужные мне желания.

Аля протянула свои пальцы. Берясь за кончики их, я ощутил холод, идущий из глубины ее, от самых пяток, погруженных в минималистские вьетнамки.

Посредством алкогольного облака, в цепкие объятия которого она была глубоко инкрустирована, я видел ее нетрезвую ауру. Она повисла у меня на руках. За несколько секунд я успел внимательно покопаться в поле ее внешности, насколько это позволили ее непроглядно-черные очки и отбрасывающий тень диск соломенной шляпы. Я не узнавал ее, но странное ощущение старого знакомства не уходило.

— Ты красивая, — почти машинально сказал я. В этот момент мне казалось, что сейчас, когда я поддерживаю ее за талию, мы вращаемся вокруг своей оси вопреки законам гравитации.

«...ты красивая, Малевич…»

Я купил еще бутылку абсента, зеленую и таинственную. Придерживая спутницу, которая была уже далеко впереди погружения в изумрудный мир, я вывел наши тела на пляж.

Мгновенно стемнело.

Вместо шести вечера в секунду наступила полночь.

Вокруг престранно никого не оказалось, любимый бар неожиданно отдалился на сотню метров, а впереди волнующе задышало море.

Взгляд мой привлекло небо: на его чернильной сущности в режиме реального времени появлялись звезды. Я с легкостью распознал несколько созвездий, некоторые из них могли быть известны даже астрологической общественности.

— Мистика, — охарактеризовал я происходящее, закатывая ее льняные брюки до колен. — Скидывай тапочки!

Малевич будто ничего не заметила. Сбросила вьетнамки и побрела в сторону, словно намеревалась на этой ноте прекратить наше общение. Я не стал вмешиваться, двигаясь чуть поодаль. Пуская себе за спину никотиновые шлейфы, прекрасно зная — чуть агрессивное незнание собственного «хочу» быстро сменится принятием любого дружелюбного сценария.

Аля вскоре устала, непослушное тело накренилось, и она села на гальку, в трех шагах от воды. Сбросила шляпу, но осталась в огромных очках, под которыми маскировалось интригой ее аккуратное лицо. Волосы сажными колечками рассыпались по плечам, она была отличительнобледной в загорелой галактике. Босые стопы салфеточного цвета машинально играли с мелкими камешками, захватывая пальцами их и отпуская.

У нее имелась ярко-коричневая родинка, замечательно посаженная чуть ниже левой линзы ее загадочных очков. Это была необычная деталь, и она обладала гипнотическим эффектом. Уловив ее, я понял, что оставшаяся целостность окружения исполнена в черно-белых тонах, тогда как единственный иной цвет на этой палитре мгновения — ее родинка. Стало ли так сию секунду либо было издавна, выяснить оказалось проблематично.

Треснуло кольцо крышки, и зеленый джинн выбрался на волю.

Аля улыбалась мне странной улыбкой. Чувствуя это профилем, я пытался расшифровать ее рот. Но улыбка могла означать что угодно.

Высоко в темноте человеческим голосом вопила чайка, казалось, что я разбираю отдельные слова.

— Чему ты улыбаешься? — спросил я наконец, меланхоличной струйкой цедя зеленого змия в крошки-стопочки.

«.. абсентное мое дитя…»

— Тебе! — Улыбка стала еще острее, полоснув мой воспаленный абсентом мозг.

«...сам ты дитя...»

— Что забавного во мне?

«...надеюсь, ты не хочешь меня обидеть…»

— Ты сам, — ответила она, а улыбка ее все росла, занимая уже большую часть лица. — Такой пьяный и самоуверенный.

«...плохо ли это?..»

— Не менее пьяный и не менее самоуверенный, чем ты, — парировал я, протягивая ей стопочку, подмигивающую чарующим изумрудным оттенком. — Видишь, как мы похожи.

«...почти одно целое, а ведь в этом смысл нашего диалога и сотни других диалогов, способных родиться на этом побережье между мужчиной и женщиной...»

— Даже более чем ты думаешь, — ответила она. — Я думаю. ты сможешь меня защитить. — Наши стопочки сошлись в коротком поцелуе, после чего мы направили зеленое пламя под кожу и кость наших голов. — Сможешь?

— Защитить? — Я выдержал паузу. — Пожалуй, смогу. Тебе кто-то угрожает? — Я откинулся назад, оказавшись на боку и захватив ее полностью в свой взгляд.

«...сейчас я способен защитить даже себя от себя...»

— Да, — мягко проворковала девушка, пьяные глаза ее были потрясающе глубоки. — Мне угрожают джинны.

«...хм...»

— Джинны? — не понял я.

«...не пристрастна ли ты к абсенту настолько, что тебе уже требуется иная помощь?..»

— Я поселилась в нехорошей квартире. Думаю, там кто-то умер насильственной смертью.

— С чего ты взяла?

— Меня опять душили джинны этой ночью.

«…бедная детка, я стразу заметил странный блеск в твоих глазах.»

— Не веришь? — негромко, но с пламенем в глазах вопросила Аля.

— С чего ты взяла? — с каменным лицом не согласился я.

«...как глубоко ты зришь, мне даже чуть не по себе...»

— Я умею читать нашу точку соприкосновения, ты забыл?

«...забудешь тут... "

— Не много ли вопросов за одну единицу времени? — Я заткнул вредный рот сигаретой, то же сделал и с собой. — В любом случае у тебя есть возможность доказать мне наличие этих самых джиннов. Ведь так?

Лица наши непроизвольно сближались. Мы оказались очень близко к тому, чтобы начать дышать дыханием друг друга.

— Каким образом? — прищурилась она.

«...ничего премудрого...»

— Ты пригласишь меня к себе, — невозмутимо произнес я, вцепившись взглядом в ее глаза и стараясь думать о хорошем. — Увидишь, джинны не придут. — Мое лицо плавно покачивалось над ее чертами.

«...но самого шайтана ты увидишь...»

— Я-то приглашу, — улыбнулась Аля большой улыбкой, и в лице ее не промелькнуло страха. — Только не убежишь ли ты, увидев бесов? — Неожиданно она прикоснулась ко мне губами. Область щеки воспламенилась, пустив электричество по всему телу, что откликнулось разнообразными реакциями.

«...джинны — это детский плач…»

— Они ужасны? — Я очень нежно дотронулся губами до ее лица, чуть выше губ. — Я совладаю с ними. — В то время руки мои нехитрыми манипуляциями вновь наполнили наперстки.

— Они огромны, а ты жалко мал. Они свирепы, молниеносны и издают ужасные звуки. — Аля распахнула глаза, по углам их заметались тени. Мне показалось, я увидел там нечто самостоятельное. — Они нападают, они смеются, они тянут огромные руки и хватают за горло и, что-то крича и хрипя, хохоча, душат. — Голос ее усилился. Мне стало вдвойне не по себе, поэтому я стремительно выпил, маскируясь нарочитой не-брежностью. — Они сильны. — Она выпила вслед за мной. — Самое страшное — утром помнишь об этом, помнишь их, но описать не можешь. не можешь сказать, что видел конкретно. — Она несколько раз жарко и больно укусила каждую мою губу. — Ты уверен, что справишься?

«...сейчас я слишком трансцендентален...»

— Да, — сказал абсент моим ртом. — У духов нет шансов.

«...почти неуязвим...»

— Ты смелый, — неожиданно посерьезнела Аля. — Это хорошо, мне не нужен слабак. С иным настроем не победить.

— Да, я такой, — согласился я сквозь очень мужественную улыбку. — И с настроем у меня все тип-топ. Но для начала мы искупаемся. Ты не против? — Зеленая эссенция полилась в меня прямо из бутылки.

«...хочу увидеть тебя без одежды…»

— Нужно ли?

— Более чем, — сухо нажал я, кусая ее нижнюю губу. — Мы должны смыть наши грехи, прежде чем я вступлю в неравный бой с джиннами. — Я улыбнулся ей. Но Аля осталась сурова. — Чтобы Бог был на моей стороне. — Гремя галькой, я размашисто занял положение «на ногах».

«...если мне суждено погибнуть в схватке с джиннами, я хотя бы должен знать, за что...»

— Что-то мне страшно туда.

Вода в оформлении ночи походила на чернила. Лунный отблеск демонически дрожал на жидкой ряби, и цвет его не был белый, больше — зеленоватый.

— Там хорошо. Я буду держать тебя за руку. — Я поднялся на ноги и молнией лишил себя майки. Загорелое тело отчетливо контрастировало с мраморной кожей новой подруги, параллельно я закурил и остался лишь в плавках и с сигаретой.

«...как я тебе?..»

Девушка привстала, ноги держали ее с трудом, и, резким движением расслабив тесьму на поясе, я самостоятельно лишил ее брюк. Слабая ткань упала на правильные стопы, еще движение — и клепки на льняной рубашке распались. Уже ничто не могло удержаться на стройном теле.

Нижнего белья не оказалось. Взгляду предстала естественная красота молодой плоти, где линии, разбегаясь чуть выше, ниже сливались в единое целое, чтобы вновь разбежаться и слиться опять, образуя непорченую излишествами эстетику с легким изумрудным налетом.

Несколько секунд я молча созерцал, ослепленный увиденным, тыльными сторонами ладоней едва касаясь лунного глянца совершенной кожи.

— Боже, какое идеальное мгновение, — изрек я, глядя в вопросительные омуты новой знакомой. — Совершенная ночь, совершенное небо, восхитительный пляж с совершенными звуками совершенного моря, под этим покровом совершенство молодости, два цвета кож… Как красиво. Нам необходимо слиться со всем этим, — добавил я стремительно и, обгоняя возможные ее реакции, потащил за холодную руку к непроглядной глади загадочных вод.

«...слияние — очень красивое и многозначительное слово...»

«...черный король и белая королева...»

— Я должна пописать, — заявила Аля и остановилась, забрав свою руку себе. Иллюзия совершенного чуть расслоилась, но усилием воли я собрал слои в узел, наложив все вытесняющую призму идеализации.

— Пожалуйста. — Я не стал бороться с природой. — Ты знаешь, где меня искать. — И с шумом поменял твердую реальность на жидкий мир.

«…найди же меня скорее…»

Я максимально долго пробыл под водой, дабы дать возможность Але ощутить себя одиноко, как в контексте реализации физиологических нужд, так и в психологической провокации желания общества. Когда я вернулся на поверхность, млея от томных ласк моря, берег оказался чистым. Нигде не было видно ни нашего бара, ни моей одежды, ни странной девушки. К этим обстоятельствам я отнесся никак, лишь чуть удивившись, насколько возможно сквозь отупляющее зарево абсента. Нырнул еще раз, призрачно надеясь, что картинка сменится. Но все предстало таким, как секунду назад.

— Дура, — резюмировал я, плавно покачиваясь на воде.

Призма всеобщего совершенства начала рушиться на моих глазах. Противоположные стенки хрупкой конструкции разъехались, потеряв связывающую целостность. Разбивая друг друга, они рухнули мне на голову, обдав берег, море и меня ливнем стеклянных брызг. Стало некомфортно.

Я почувствовал ногами твердь, стопы неуютно жгли осколки былого совершенства, усеявшие подводную плоскость. Меня понесло на сушу, где я вдруг осознал свою полную наготу. Область паха светилась знакомым мне цветом.

Вертясь на месте от осознания описанного, я наступил ногой на нечто холодно-металлическое. При ближайшем анализе предмет оказался моей флягой. Машинально я поднял ее, отвинтил крышку, допил то пламя, что в небольшом количестве там имелось. И тут ощутил, что руку мою сжимают.

— Соскучился? — широко улыбаясь, спросила Аля, по-прежнему нагая, с зеленоватым фосфорическим светом в области глаз и нежных мест.

— Где ты была? — удивленно спросил я.

«...а-ля Малевич…»

— Тут и была, — заявила девушка. — Едва вытащила тебя из воды. Ты словно решил поменять место жительства, нырнул и не хотел выныривать. Я даже испугалась. А потом упорно отказывался говорить и, мне показалось, видеть. Зачем-то утопил свою и мою одежду. Абсент играет с тобой в злые игры, мальчик.

«...абсент ли?..»

— Если вдруг потеряешь меня опять, — продолжала Аля, встав ко мне лицом и рукой оглаживая мою ягодицу, — ты всегда сможешь отыскать меня тут, дорогой. — Она хохотнула, а я поцелуем проглотил этот смех.

«...заткнись...»

— Прямо тут?

— Тут прямо, — поддразнила Аля и уронила свой взгляд. Я машинально проследил за ней и увидел узкую женскую стопу, пальцами переворачивающую одну из составляющих большого семейства гальки. На этом плоском рыжеватом камешке, не выделяющемся из общей массы, с обратной стороны оказалась приклеена цифра. Я с трудом сфокусировал взгляд и увидел — «13».

«...чертова дюжина…»

— Захочешь увидеть, — повторила Аля тяжелым дыханием в мое ухо, — переверни этот камешек и там найдешь меня. — Голова моя затряслась мелкой сладострастной дрожью. — А пока — пусть он смотрит вниз. — Пальцы ее цепко изловили мистический катыш и перевернули прежней стороной.

— Как же найду его в этом море гальки? — задал я удивительно разумный вопрос, случайный в ауре зеленоватой самоуверенности. Губы мои тем временем гуляли по лунным просторам ее плеч.

«...сложные ребусы ты задаешь мне, крошка...»

— Захочешь — найдешь, — сухо заявила девушка. — А не найдешь, значит, не хотел. Я буду помогать, ведь это не море гальки, а море Аль-ки! — Она хохотнула, теряясь устами в области моих губ. — А сейчас у нас задача посложнее.

«...какая же, сложная девочка?..»

— Каким образом мы доберемся до меня без одежды? — спросила Малевич. — Ты ведь утопил все, во что мы могли спрятать наготу.

«...притворимся, что невидимы...»

Неожиданно я понял, что почти не говорю вслух. Тем не менее диалог не утихал, и Малевич прекрасно меня понимала.

— Хорошая идея, — резюмировала она. — Тогда необходима сыворотка невидимости. — Откуда-то из-за ее спины появилась старая плоская бутылка абсента. Почти пустая, с крохотным осадком на самом дне ее, который мы в тот же миг поделили.

Изумрудное мерцание усилилось. От паха странный свет пополз на грудь и ноги. Мгновение — и даже глаза наши вспыхнули злыми огоньками. При этом напрочь отсутствовала линия, разделяющая тела.

«…мы невидимы…» — не раскрывая рта, поведала девушка.

Ее рука вплелась в мою и потянула в сторону, голое тело слепило фосфорическим блеском. Среди ночи ярче нас горела только луна.

Передвигались мы быстро, я едва успел заметить, как где-то в углу глаза промелькнул бар, в котором мы познакомились. Подле него покачивались в такт музыке люди, не обратившие на нас внимания. Далее понеслась невыносимо долгая лента пляжа, назойливо разматывающаяся из-за горизонта. Как только мне это надоело, пейзаж сменился каменными ступеньками куда-то высоко вверх, куда попали мы быстрее, чем можно было ожидать.

Мы шли по узкой тропинке, освещенной тусклыми фонарями, среди густых зарослей кустарников будто марсианского происхождения.