Прошел месяц, который поделился на семь-восемь телефонных звонков.
— Привет.
— Привет.
— Как ты?
«.. судя по тембру, не очень…»
— Плохо.
«...а ты не слышишь?»
— Почему?
— Встала только.
— Почему так поздно?
«...хм...»
— Так вышло.
«...угадай...»
— Поздно пришла?
— Не помню.
— Расскажи.
— Нет настроения.
«...потом, может быть...»
— Диалог не клеится.
— Можешь положить трубку.
— Думаешь, так будет лучше?
— Я положу тут, ты положишь там.
«...и друг на друга тоже…»
— Как хочешь. — Я остался наедине с гудками.
Понять я вновь ничего не смог, как всегда — позитив клейко мешался с негативом. Она любила все делать первой, и не в последнюю очередь класть трубку. Момент оказался более чем принципиальным. Тогда во мне еще существовало подобие гордости, которое тут же принялось опрыскивать все толстым слоем нигилизма. Покоя не давал один момент — не проступало причинности.
Прошлый разговор закончился нежно, сегодня я позвонил вовремя, как и договаривались. Конфликтность не имела предпосылок с моей стороны, то есть все определялось острым эмоциональным дисбалансом в точке П.
Сумрачно катая желваки, я побродил в четырех стенах. Погрустнело, и я с радостью выплеснулся за окно, дабы сыскать отвлечение. Но покой не явился до тех пор, пока сотовый не затрясся от очередного вызова и на определителе я не увидел ее имя.
— Привет, — суховато бросил я в объемную тишину динамика.
— Привет, противный. — Это был тот самый голос, проникновенный и пропитанный кокетством, используемый как оружие, подобно всем прочим ее составляющим. — Я сегодня купила билет к тебе. — Голос капризный, сволочной, чуть истеричный. — Скоро увидимся, и настроение мое улучшится. — Ее приезд и должен был быть, и не должен, о нем говорили, но определенности не следовало, как обычно.
— Замечательно! — Я действительно обрадовался. — Когда?
— Послезавтра. — Она засмеялась. — В пять утра.
— В пять?!
«...ничего не бывает просто…»
— Да. А что? — Вопрос был подчеркнут.
«…ты же имеешь дело со мной.»
— Ничего. Ты — хоть в четыре.
— Правильный ответ! — Голос точно переливался из одного сосуда в другой. — Попробуй только не встретить меня, животное.
— Исключено.
— Целую. Пока. — Я ни разу не слышал, чтобы она прощалась иначе. Всем без исключений она выдавала этот сухой штамп. В самые эмоциональные наши разговоры, на грани лезвия ссоры и перемирия я слышал эту фразу, в которой изредка лишь переставлялись слова.
Гудки отбросили меня на семьсот пятьдесят километров прочь.