Пять утра, и как данность: мое местонахождение в самом неприятном месте в мире, в котором возможно оказаться в столь ранний час.
Поезд походил на дьявола, его недобрая запыленная морда выглядела угрожающе. Он пронзительно шипел, и весьма нездоровыми выглядели лица как у помятых проводниц, так и у несущейся навстречу публики.
Дело в отсутствии сна, загнанного энергетическими напитками глубоко в подсознание, и в том, что недавнее пьянство только-только смылось с собственной физиономии. Поэтому люди, бегущие мимо, показались мне демонической свитой единственного пассажира, ради которого я здесь оказался.
Странно, но еще ночью, за несколько часов до моего появления на трех вокзалах, куда, как известно, приходит множество поездов с самых разных точек одной огромной точки Р., у меня нестерпимо начало чесаться в области сердца. Началось это так, как обычно — начинается и сразу заканчивается легкий, ничего не значащий зуд. Но прошло немного времени, и он повторился. Потом опять, все сильнее и сквозь более короткую паузу.
Сейчас сердце чесалось постоянно, я усилием воли пытался забыть, но то и дело скреб пальцами вокруг левого соска, где наметилась кровавая ранка.
Я неэмоционально разглядывал темные стекла электровоза, сквозь них не проступало ни малейшего движения. Я со зловещим спокойствием думал, что этот поезд вполне мог приехать сам по себе, управляемый самим собой, а при желании — и прилететь.
Разум мой дрожал в мелкой ряби, глубоко внутри пенилось волнение, и тело изредка встряхивала блуждающая дрожь. Снаружи вид мой казался отрешенным таким образом, когда кажется, что ты наблюдаешь за кем-то со стороны.
Человеческий поток начал редеть, на перроне остались только голуби и люди в синих формах.
Я вынул из кармана джинсов телефон и набрал номер, выбитый на меди моей памяти, на самом высоком месте.
Механический голос иносказательно посоветовал мне расслабиться и сгенерировать другой способ достижения определенности в моем психическом мире.
«…где же ты…»
В то время мы еще не умели общаться таким образом. Наша общая точка соприкосновения еще лежала за границей восприятия, ожидая, когда эмоционально возбужденные души отыщут ее.
«...где ты, маленький монстр…»
На этой мысли она появилась, словно впрыгнула в трещину реальности, не предоставив возможности понять даже, из какого вагона. Схематично нарисовалась вдали и вознамерилась увеличиваться, позволив разобрать в скором времени льняные брюки песочного цвета и белую майку с рисунком улыбающегося, сильно напомаженного рта. А также большую красную прямоугольную сумку на колесиках, ползущую рядом будто своими силами.
Она не улыбалась, лицо выглядело заспанным и злым.
Я слегка споткнулся в собственных эмоциях и даже сник, но неожиданно Сашка крепко обняла меня, а ее голова оказалась у меня на плече. Она поцеловала меня в шею, затем в щеку, затем в губы.
Я онемел.
— Я знаю, о чем ты думал, — заявила она, заглядывая мне в глаза, ища там нужные ей ответы на неизвестные мне вопросы. — И так могло произойти, но не произошло. В последний момент я решила, что нам нужно увидеться.
— Приветствую твое решение, — сказал я, принимая в бесчувственные пальцы длинную ручку ее сумки. — Роскошно выглядишь.
— Вряд ли, — не поверила Сашенька. — Я только проснулась. Меня будил весь вагон.
Я не согласился:
— Ты слишком юна, чтобы подобные мелочи сказывались на внешности.
Мы синхронно показали демоническому поезду спины и медленно побрели прочь.
Раннее утро, отсутствие целей, предвкушение совместного нахождения, лето с его солнцем и уютом — все это способствовало незаметному выводу ситуации в местоположение вне времени.
— Куда мы идем? — остановилась моя демоническая девочка, когда мы покинули здание беспокойного вокзала. Вместе с ней зачарованно завис целый мир.
— Домой, — предложил я, пожимая плечами. — Ко мне домой. А что? — На нас пристально смотрели замершие представители бездомной общественности, голубиная армия, разметавшиеся пестрой мозаикой автомобили.
«...дом, который я приготовил для тебя…»
— Нет, — уверенно отрезала моя гостья. — К тебе мы не пойдем. Пока. — Она уклонилась резко в сторону, уверенно зашагав в собственном направлении сквозь невесть откуда примчавшуюся морось.
— Почему? — Шум колесиков ее сумки заглушил меня.
Но спустя минутную паузу она ответила через плечо:
— Я должна привыкнуть. В твоих стенах ты будешь иметь надо мной преимущество.
«...это неправильно…»
«…непонятно…»
Дождь насытил темным тоном вроде бы робкую мягкость оттенков раннего утра, оживляя декорации и ткани на наших телах.
С замечательно взрослым выражением на юном лице Сашенька закурила.
Грудь моя все так же невыносимо чесалась, и я почти бежал, пытаясь успевать за гостьей. При этом уши начисто закладывал шум колесиков удивительно тяжелой сумки, а левый сосок почти стерся в пыль под воздействием остервенелых пальцев.
«…потерпи…» — услышал я второй раз слова из ниоткуда.
Кажется, они рождались в моей голове, так как по Сашкиному затылку не было заметно, чтобы она пыталась что-то сказать.
Вскоре я потерял ее из вида, тем не менее отчетливо представляя, в какую сторону мне нужно двигаться.
Свинцовая тяжесть сумки превращала правую руку в реку боли, но я терпеливо греб вперед, принимая лицом дождевую сыпь и щупая взглядом впереди себя.
Мучительное путешествие продолжалось около получаса, разбавленное светофорами, подземными переходами, будто абсолютно бессмысленными движениями сквозь гигантские универмаги и будто одинаковые проулки. После чего неожиданно закончилось возле высотного здания гостиницы, исполосованной строительными лесами.
Там я нашел Сашеньку, что со спокойным лицом курила очередную сигарету возле явно неживых дверей, которые когда-то умели раздвигаться, а сейчас мертво покоились, не позволяя даже разглядеть что-либо через заляпанное краской стекло.
— По-моему, она не работает, — заявил я, приблизившись. Сумка остановилась, и уши точно обожгла комариная тишина.
— С чего это? — фыркнула Сашенька. На ней оказалась другая майка, нежно-салатового цвета, с едва различимой надписью — «…тебе это необходимо…», и тугие джинсы в цвет дождя.
— По-моему, ее собираются сносить, — сказал я, покопавшись в памяти. — Взрывом.
— По-моему, ты ошибаешься, — с сомнением поджала она губы и уверенно ступила к дремлющей двери, чьи створки удивительным образом абсолютно бесшумно разбежались в стороны, а затем сомкнулись за ее фигурной спиной.
Шум колесиков сумки опять стал невыносим, морщась от их отвратительной музыки, я последовал за Сашкой.
Створки с готовностью распахнулись и пропустили меня в царствие пыли. Она висела и клубилась везде, живыми комками суетилась вокруг ног, величественно плавала в воздухе, в назойливой ласке обнимала предметы. Даже ключ, который лежал на длинной рыжей стойке рецепшн, оказался почти незаметен под тяжестью мохнатого пальто.
Под ногами покоился мраморный пол, стилизованный под шахматную доску, отраженную в кривом зеркале. Однотонные серые стены с вросшими в их тела колоннами и иссеченной паутиной лепниной служили декорациями при высоченном потолке, напряженном от тяжести многоэлементных люстр.
Имелось множество громоздящихся по диагонали балконов, к которым следовало отыскать лестницу с несомненно ковровой дорожкой.
— Зачем мы здесь? — спросил я, оглядываясь по сторонам.
Сашка вела себя так, точно провела в этом здании кучу времени. Она молниеносно отыскала ключ, затем взяла меня за руку, и спустя минуту мы уже стояли пред зеркальным металлом лифтовых дверей. Последние были испещрены мириадами известковых прыщиков.
Разглядев себя там, Сашенька замерла в строгой пристальности, а затем объявила:
— Какая же я красивая! — В глазах ее сверкнуло искреннее восхищение и что-то еще, что для себя я расшифровал как зависть к самой себе.
«...зачем мы здесь?» — повторил я вопрос про себя, собираясь немедленно его озвучить.
«...для тебя...» — прошептал кто-то в моей голове Сашкиным голосом.
Я удивленно поглядел на нее и увидел невыносимую грусть в ее взгляде, от которой мне стало некомфортно.
«...как это ты…» — то ли спросил, то ли просто подумал я.
«...особая связь. — услышал я. — только у влюбленных...»
«...почему для меня?»
«...кое-что ты будешь делать в скором времени. и я должна попытаться объяснить тебе кое-что...»
«...что же именно?»
«...потерпи немного...»
Створки лифта распахнулись, призывая нас в свои зеркальные внутренности. Там десяток Сашек посмотрели на десяток меня, затем в стороны. Затем все разом мы улыбнулись. Настроение и мое, и Сашки всколыхнулось. Я почувствовал, как потеряла невыносимую тяжесть сумка в моей руке, я уверился, что с этой минуты не будет душераздирающей песни ее колесиков.
Одно из зеркал сменилось коридором.
Так закончился наш подъем, которого мы даже не ощутили.
Некогда белые стены повторяли вид вестибюля в более компактной коридорной ипостаси. И люстры не напоминали гигантские грозди винограда из страны Алисы, и имелась сплошная ковровая дорожка, крикливая в алой пестроте.
Номер оказался еще большим пристанищем пыли.
Я раздвинул шторы резким движением. Комната давно не знала света, предметы потускнели, приобретя одинаковый цвет. Атмосфера взбодрилась, солнце ослепило интерьер, предметам начали возвращаться прежние тона. Они налились им, точно яблоки.
«…я в душ…»
Сашка отгородилась от меня одной из дверей. Констатировав последний этаж, я присвистнул игрушечному миру, что жил микрожизнью там, внизу, и, казалось, не имел к нам отношения.
Отставив сумку возле окна, я повернулся к номеру лицом, структурируя время фиксацией деталей, описывать которые не имеет смысла по причине отсутствия мебели, да и не задержимся мы долго в этих стенах.
«...принеси мне полотенце...» — сказали мне стены, я покопался в Сашкиной сумке, нашел махровый прямоугольник на самом верху, в соседстве с двумя пластиковыми белыми масками на резинках. Одно лицо выглядело добрым и лучилось искренней улыбкой, другое было доброе наполовину, а вторая часть лица кривилась в злобной усмешке.
Сашенька сияла совершенной наготой, от которой я ненадолго впал в кому, гуляя блуждающим взглядом по аккуратной материи ее тела, дразнящего меня с тыла и фронта, кокетливо нарисованного в зеркале. Рука сама по себе отдала полотенце и в ответ приняла банальное тело расчески.
— Расчеши меня, — попросила она, вытираясь, и дрогнула мокрой копной, с удовольствием фиксируя мою реакцию.
— Я?.. — Я замялся.
Она пояснила:
— Чтобы любить меня так, как люди обычно любят себя, ты должен участвовать в моей внешности, так как, творя меня, ты будешь становиться мною, вернее я буду становиться тобою, короче, мы будем двумя сторонами одной монеты.
Слегка неловко я справился с миссией, от которой словно впал в транс. Монотонность и одинаковость движений наряду с созерцанием хрупкости плеч и сложной архитектуры спины вскоре увлекли меня в сонное никуда, откуда вернуться я смог лишь после очередного стука изнутри моей головы:
«...теперь твоя очередь…»
Она оставила меня одного в математической законченности широкого белого кафеля с розовыми прожилками.
Некоторое время я постоял в тишине, разглядывая себя в зеркало. Затем стал медленно раздеваться, а когда закончил этот процесс, вдруг обратил внимание, что мое отражение запотело. Поверх гладкого стекла проступили мелкие закорючки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся словами:
«...беспокойся...»
И еще ниже:
«...нервничай...»
«…какое-то вуду по-женски…» — подумал я, забираясь в душ.
Под его холодными пальцами я будто недолго вздремнул, плавно покачиваясь с пяток на носки и вслушиваясь в бессмысленную дробь воды о музыкальное темя.
Течение времени вновь нарушилось. И когда капризный голос внутри меня поведал, что ему скучно и холодно, я не мог однозначно сказать, долго ли тут нахожусь.
Из окна торчала лишь Сашкина спина, когда я вернулся назад, — голая, красивая и беззащитная. Остальной своей частью с ногами, грудью, головой она висела на высоте двадцатого этажа, слегка покачивая длинными тонкими ногами с черным педикюром. Будто дирижировала ими жизненным оркестром, который на утренней субботней ноте флегматично развивался внизу.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Хочу прыгнуть, — хохотнула она, и острые позвонки взметнулись под кожей, сбросив сердцевидную попу с бледного камня подоконника. Я дернулся, но сильные руки демонической девочки, ставшие прозрачными от напряжения, в секунду втянули ее назад. — Испугался?
— Да, — признался я.
— Сядь рядом.
Завернутый в полотенце, я приземлился около — попа к попе, аналогичным образом свесив волосатые ноги. Вид, открывшийся мне, был роскошен, завораживал и не менее эффектно пугал, опустив на тощие лодыжки свои ветреные пальцы.
— Потрогай, — сказала Сашенька. — Чувствуешь ветер? Слышишь его пальцы на своих ногах? Чувствуешь, как он будто берет тебя за руку? — Она вытянула ладонь, показывая мне — как нужно. — Ты не можешь потрогать свою реальность, только предметы в ней, поэтому мы часто не уверены — есть мы или нас нет. Тут, на высоте, ее можно погладить. Собственную жизнь, собственное — есть. Можно даже пощупать, я покажу тебе потом, как.
Высота в двадцать этажей силами ветра, взвинченного рассудка и адреналина действительно прикасалась к моей коже, гладила по губам и волосам. Я поводил рукой энергичнее, повторяя движения Сашки, и ощутил сопротивление. Что-то почти невесомое точно перекатилось по моей ладони, слегка пожало дрожащие пальцы и сквозь них опять растворилось в общей прозрачности.
«…теперь ты должен поцеловать меня…» — сказала она вдруг внутри моей головы.
Я отпустил свою реальность, которую только что почти поймал за юркий хвост с кисточкой, повернул легкомысленную голову в сторону странной нимфы и канул в колодцах ее глубоких, но непонятных глаз.
Тонкие острые губы медленно подплыли ко мне на уровне подсознания и плавно, но хищно атаковали мой рот, подчинив его своей мармеладной динамике. Последующая минутная мо-торность вобрала мир без остатка, лишив предметы привычных цветов. Этот мир стал вначале едино-прозрачным, потом залился вязкой патокой карамельных чернил.
«…почему мы закрываем глаза, когда спим, когда мечтаем, часто — когда летим или когда целуемся?.. — услышал я нежное мурлыканье самой красивой в мире кошки. — .потому что многие прекрасные вещи невидимы. я буду любить тебя с закрытыми глазами...»
«...я...»
«...нет, я...»
«...маленький вопрос...»
«...да...»
«...а если я когда-нибудь поцелую другого. при тебе...»
«...»
«...и?..»
«...я уйду. уйду навсегда...»
«...не говори так!..»
«...но это так...»
«...не говори...»
«...почему?..»
«...чтобы мне не захотелось доказать тебе обратное.»
«...»
«...я много чего тебе докажу... "
«...»
— И я знаю, от чего ты умрешь. — Она резко отстранилась, но голос ее звучал в том же ключе, поэтому я не сразу понял, что тема сменилась.
— Я… — впервые в жизни подумав о смерти, опешил я. — От чего же?
— Ты покончишь жизнь самоубийством. Прыгнешь из окна. — Сашенька как-то странно улыбалась. — И разобьешься на мелкие осколки, а я буду собирать их с асфальта и плакать.
Взгляд мой устремился далеко вниз, где игрушечный мир отчетливо старался выглядеть серьезно. Наши стопы, гигантские в сравнении с миниатюрным воспроизведением городского муравейника, зловеще покачивались в синхронном такте.
— Это вряд ли, — не поверил я, неуверенно улыбаясь ей вслед и полагая, что мы играем в дурацкую игру. — Мне нравится жить, я люблю жизнь. Я не смогу убить себя — никогда.
— До этого мгновения — да, — согласилась Сашенька. Она была ослепительно нага и соблазнительна. Тело ее пребывало в динамике, изламываясь на своей оси координат, отчего разум мой звонко сотрясался внутри черепной коробки. — До этой самой дребезжащей секунды. Самое забавное в том, что, не покажи я тебе сейчас, как можно погладить собственную жизнь, тебе бы в голову это не пришло — никогда. Еще забавнее, что, не скажи я сейчас то, что сказала, может, у тебя и был бы маленький шанс исчезнуть иначе. Но теперь ты приговорен.
— Я боюсь высоты, — признался я.
Мир струился сквозь пальцы моих ног.
«...ты сейчас висишь в окне двадцатого этажа…»
«…с тобой я способен на что угодно…»
«...это ты точно заметил.»
— Но это будет так. — Сашка втянула ноги обратно в номер, подняла белую попу с холодного камня подоконника и направилась к сумке. — Твоя боязнь пройдет, и тебе захочется летать.
— Люди не могут летать, — сказал я, выбираясь из манящих объятий высоты, которая, казалось, мягко затягивала назад.
— Ты научишься, — уверенно заявила Сашка, копаясь в сумке. Позвоночник ее проглянул под хрупкой узостью плеч, его извилистая тропка нарисовалась до ямочек внизу поясницы. Хищный изгиб стоп кокетливо заглянул мне в уголки глаз. — Ты будешь щупать свое «есть» за самые сокровенные места, яростно сжимать ягодицы своего «тут». И в десяти метрах от земли будешь понимать, что ты жив.
— Зачем? — спросил я у Сашкиного уютного затылка, переминаясь с ноги на ногу. — Зачем мне это?
— Потому что, когда меня не будет, — ответил затылок, широко улыбаясь, — ты перестанешь понимать — есть ты или тебя нет. Твой мир станет черно-белым. Так ты будешь от меня лечиться.
«...куда же ты денешься?..»
«...ты выгонишь меня...»
«...и буду лечиться, прыгая в окно?..»
«...глупо, но так...»
«...не верю...»
«...мы вернемся к этому разговору...»
«...в какие игры ты играешь?..»
«...в игры влюбленной женщины.»
«...ты влюблена в меня?..»
«...да. не так, как ты в меня, но.»
«...почему я выгоню тебя?..»
«...устанешь от моей злой любви.»
«...я думал, любовь — это что-то из области добра...»
..не в моем случае. моя любовь, как бритва...»
".почему?..»
«...со временем сам ответишь на этот вопрос...»
«...хм...»
— Расскажи о своих ощущениях. — Сашенька повернулась ко мне лицом. На ее теле выросла майка цвета граната, а ниже властно поглядывала на меня мать-природа, со всей ее курчавой пристальностью.
— Ощущениях?
— Хорошее слово, правда? В этом смысле человек, как космонавт, у него появляются новые ощущения — всего, они формируют представление об окружающем. — Сашка вспорхнула со своего места и оказалась у меня в руках. — Опыт. Я нарушу эти твои ощущения, внесу отрицательный радиоактивный опыт, дорогой. Нечаянно, но непременно. — Ее губы опять вытеснили прочее окружение.
— Страшные. — выдохнул я, задыхаясь под игом маленького властного рта, — прогнозы. —
Неожиданно пол выскользнул из-под ног, и с шумом я оказался на спине. — …делаешь ты… — Демоническая девочка органично заполнила собой все мои изгибы.
— Я буду всегда стоять в шкафу души твоей, и в маленькую щелку будет моргать мой хитрый глаз, — прошептала она мне в ухо, наполняя голову обжигающим паром. — Я не дам тебе умереть, не бойся.
«...почему же?..» — Мои руки заметались по роскоши ее тела.
«...потому что люблю тебя...»
«...взаимно. вот точное слово в этот момент...»
«...если хочешь что-то изменить, уйди сейчас...»
«...уйти?..» — закричал я про себя, превращаясь с нею в одно целое.
«...да, сам и сейчас. потом я не отпущу... " «...я хочу остаться...»
«...бедный мальчик...»
«...прекрати...»
«...тогда я буду делать с тобой все, что захочу...»
Истома пустила трещины по всему моему телу и разуму. Мы задвигались, словно единый механизм, и в движении нашем были и сопротивление, и любовь.
«...и ты будешь терпеть от меня что угодно...» «...нет...»
«…скажи еще раз… если я изменю тебе… на твоих глазах променяю тебя на другого. как отреагируешь ты?..»
«...я...я...уйду...»
«...не говори так уверенно...»
«...я бы не смог так жить...»
«...так уходи. сейчас...»
«...»
Агрессия моя возросла, дыхание ее участилось.
«...это твой выбор, мой мальчик...»
«...может, я знаю тебя лучше, чем кажется мне и тебе… может, твой цинизм напускной?.. может, все не так уж плохо, а намного лучше, чем кажется. скажи мне что-нибудь хорошее!..»
«...во мне нет ничего напускного...»
«...прости, я. ошибся...»
«...но это не означает, что ты в корне не прав...»
«...зачем все это?...»
«...ты повторяешься...»
«...потому что я люблю тебя...»
«...поэтому не вру тебе...» "
«...любишь ли?..»
«...странно любишь...»
«...бесполезно кидать в меня камни логики, в такие моменты я становлюсь прозрачной.»
«...»
«.. как зовут меня сейчас?..»
«...»
Едва ли в этот момент я мог слагать буквы в слова.
«...как?!..»
«...Лед. тебя зовут. Лед!..»
Это был вопль.
«...»
Потом тишина звенела так, что из ушей моих потекла кровь.
".Я постигаю женские имена через женщину же… было время, когда мне нравилось только одно женское имя — имя матери. прочие имена стали иметь значение и вызывать эмоции лишь после того, как имя индивидуализировалось каким-либо образом. в призме влюбленности. тем более — любви. впрочем, как и просто симпатий. ты начинаешь произносить имя по-особому, вдумываешься в него, начинаешь правильно его слышать. только тогда ты постигаешь мелодию имени. через человека.»
«...заткнись, пожалуйста...»
«...»
«...просто молчи...»
«...»
«...просто слушай дрожь меня...»
«...»
«...и знай — это ты...»
«...я?..»
«...ты — дрожь меня, Родичка...»
«…люблю тебя…»
«…любовь — человек, являющийся эквивалентом тебя, лишь пола противоположного...»
«...я — ты…»
«...да, поэтому тебе придется прыгать в окна...»
«...почему?..»
«...чтобы доказать себе, что ты есть, ты будешь щупать свою реальность за ее интимные зоны...»
«...зачем?..»
«...чтобы найти себя...»
«...»
«...мы будем учиться летать вместе...»