На плоском, как бритва, берегу появился странный человек. Появился, чтобы остаться надолго.

Он лежал в тени плетеного зонтика не один день, почти не шевелился, и глаза его были преимущественно закрыты. Лицо его казалось исполненным блаженства, иногда он курил очень дымные сигары без запаха, и ароматный коричневый ром приносили ему иногда, но чаще всего он выглядел как неживой. Он не купался, никто не видел, чтобы он вставал с места, казалось, он старался выглядеть, точно его здесь нет. Когда первые купальщики приходили на пляж, его тело уже лежало на привычном месте, уходил он тоже всегда последний. Благодаря постоянному присутствию на солнце он стал темным, как кофе.

Через некоторое время на теле его появились татуировки, на левом и правом предплечье, а также спине и животе смотрели в разные стороны по глазу, нарисованные столь детально, что выглядели настоящими. Как выяснилось позже, такое же око имелось на спине незнакомца, иногда чудилось, что оно моргает.

Рядом с незнакомцем начали появляться женщины, бравшие на себя основную долю динамики вокруг его зонтика и лежака. Часто недолго присутствовали разные женщины, часто они не повторялись, но всегда их имелось не больше одной на ту или иную единицу времени. Они купались, приносили ему ром, если рядом не было служащих повсеместно раскинувшихся шейков. Они что-то весело щебетали или молчали, как он.

Как ни напрягались большие уши присутствующих на этой солнечной картинке действительности, туда не долетало ни звука голоса странного мужчины, не было видно ни толики его движений хотя бы в угоду смене позы. Слегка двигалась его левая рука, вооруженная обычно угловатым стаканом или жирной коричневой сигарой, плодящей кучевые облака в высоком опаленном небе. Но и это происходило лишь в отсутствие скучающих взглядов.

Субъекта не донимали тренирующие стойкость окружающих комары, что старательно использовали свой час с шести до семи, отведенный им добродушным небом. Его избегали многочисленные торговцы, чей талант исчислялся исключительно ваттами назойливости, они будто не видели его, а он будто не видел их пестрых товаров.

Он находился там настолько долго, что к нему стали относиться как к чему-то извечно присутствовавшему, с ним даже здоровались, хотя ни разу не было понятно, отвечает ли он на приветствие.

Человека словно выпотрошили, вытащив эмоции, он, несомненно, жил, но слишком мало реакций осталось в обгоревшей в лучах голодного солнца оболочке.

Когда начинался период дождей, человека можно было видеть в одном из деревенских баров, где он меланхолично занимал стул у барной стойки, смотрел в телевизор, иногда с ним рядом сидели женщины, чаще он пил один. Человек сидел несколько часов, потягивал вино, не заводя диалогов с барменом, после расплачивался и неторопливо шел домой, прячась от приставаний дождя под широким зонтом.

Он снимал маленький домик в пальмовой роще недалеко от бара и чуть дальше от пляжа, там на печатной машинке древнего вида он иногда писал тексты. Домик выглядел едва ли крепче карточного, дверь его никогда не запиралась, потому что там нечего было красть. Целлофановая пленка изогнулась над его письменным столом с описанным антиквариатом, над постелью и шкафом, над телевизором и книжной полкой. На прочий скарб во время дождей обильно капала вода. Он курил сигары, сидя на стуле по щиколотку в теплой воде, пил местное кислое вино и печатал — когда лениво, когда словно заведенный.

В этой славной точке мира почти всегда висело доброе жаркое солнце, люди носили легкую одежду, ночи запомнились местами шумные, а местами полные покоя.

Так продолжалось несколько лет, пока на пляж не пришел кот. Он был пронзительно че-рен, глаза его мерцали подозрительным умом, он держал хвост трубой, смотрелся не тутошним, но чувствовал себя будто дома.

Увязая в песке, кот деловито подобрался к умиротворенной фигуре, которая не собиралась его замечать. Кот привлек внимание, присев неподалеку и пристально вперив немигающий взор в профиль человека. Вид его олицетворял усмешку.

Спустя минут десять он достучался. Человек не видел здесь подобных котов, но этот ему показался знакомым — сегодня утром он видел похожее животное недалеко от своего домика. Человек встал и направился к коту, который не испугался, а спокойно ожидал приближающуюся фигуру.

— Ты куда, дорогой? — встрепенулась молодая брюнетка с соседнего лежака.

— Сейчас, — ответил ей человек, а глаз на спине заговорщицки подмигнул.

Девушка решила, что ей это показалось, и спряталась в солнечные очки и журнал.

Человек подошел к животному, которое с наглым видом рассматривало его и явно выпрашивало пинок. Понятно, что ничего подобного не последовало. Две пары глаз скрестились. После минутной дуэли человек достал сигару, откусил кончик и, не сводя глаз с животного, медленно закурил. Сизоватые клубы устремились в небо, часть их припустилась в сторону самоуверенного кота, который заволновался и начал бегать кругами, будто кого-то разыскивая. Человек зашел ему за спину, наблюдая суету животного, что вертело ушастой головой и передвигалось прыжками.

— Консуэлла, — негромко сказал человек, — Нужно идти.

— Почему? — опять встрепенулась брюнетка. — Сейчас самый загар.

— Нужно, — веско пояснил человек, тяжело посмотрев на ее недовольные губы. — Тебе — и без меня.

— В смысле? — Холод прилил к щекам молодой женщины, она приспустила очки, показав большие зеленые глаза.

— Потом объясню, — остро процедил человек.

— Не понимаю тебя, Родион! — В голосе собрался избыток металла.

— Не надо ничего понимать, — вздохнул я. — Иди ко мне домой и жди меня там. Так нужно.

Брюнетка вскочила в обиженной прыти и театрально начала собирать вещи в большую корзинку, что пряталась под лежаком.

— Я не пойду к тебе, а пойду к себе! — объявила она. — Захочешь увидеть меня, найдешь. —

Красивые ноги раздраженно понесли свою прекрасную обладательницу прочь.

Кот так же мгновенно встрепенулся, провернулся вокруг своей оси и через секундную паузу устремился за девушкой, пока я, старательно дымя сигарой, собирал свои вещи в цветную сумку. Мгновение — и я облачился в шорты и майку.

Возвращаться домой показалось неразумным, куда идти еще — не придумал, поэтому просто двинулся за животным. Не прошло много времени, как кот, потерявшись на мгновение из вида, вдруг предстал старым недобрым Нокком. Он так же прытко припустился за Консуэллой, беспокойно вертя по сторонам головой.

Я флегматично двигался за ними, думая и чуть отставая. Вскоре я ушел круто вправо, закурив новую сигару и немного ускорив шаг. Машинально пальцы нащупали в кармане шортов крохотный мобильник, я извлек его на яркое солнце и привычно выжал цифры — не глядя.

— Они меня нашли, — сообщил я туда спустя недолгую тишину.

— Это должно было произойти когда-то, милый, — суховато ответили оттуда, выждав. — Убежишь или вернешься?

«…в лоно семьи…»

— Ты тоже всегда знаешь, о чем я думаю?

— Ты человек, и ты предсказуем. — Легкий смешок всколыхнул на моем темечке короткие волосы. — Ты уверен?

— Я видел Кваазена… — уверенно заявил я, резко обернувшись и несколько шагов пройдя спиной.

«...почему не сотню джиннов?..»

— Сам Кевин? Ничего себе. — протянула Боль. — Наверное, он планирует месть.

— Сначала это был кот, потом я увидел старого нищего.

— Нокка? — Мы всегда понимали друг друга легко.

— В кого еще старый бес любит перевоплощаться? — процедил я.

— Ты перегибаешь палку, мой мальчик, — раздраженно сказали из крошки-трубы. — Не забывайся, да и я не могу давать ответы на такие вопросы. — Она помедлила. — Почему он не убил тебя сразу? — Голос ее лился, скучливо металлический. — Ты бы уже был подле меня.

«...действительно непонятно...»

— И я задаюсь этим же вопросом. — Я прослушал ее голос внимательно, надеясь нащупать подсказки, но ничего там не нашлось.

— Как ты убежал?

— Сигары.

— Понятно. Ты уже звонил ей? — словно и не спросила Боль, но я услышал вопрос подсознанием.

— Она не умерла? — Голос мой вздрогнул.

— Умерла, — почти уверенно заявила Боль. — Ты же сделал это, не так ли?

—. — меня как ошпарило.

«...я бы не смог сам…»

— Этого я не знаю точно, не видела ее давно. — опять выждав, добавила Боль. — Очень давно. Кевин уверен, что ты что-то сделал с ней. — Она смеялась надо мной. — Но задумайся, при этом он тебя не убил.

— Ее телефон по-прежнему выключен, — признался я, сжимая трубку в ладони с риском поломки. — Номер не существует.

— Нужно изменить что-то в себе, может быть, — предположила Боль совершенно не с той интонацией. — Возможно, тогда что-то изменится снаружи.

— Не слишком ли много «может быть»?

— Как знать. — издевательски вздохнула Боль. — Может, слишком мало.

— Иногда мне не нравится с тобой разговаривать, — сказал я ей, катая желваки, и нажал отбой.

«...диалоги с вашей братией от мала до велика, как на краю карниза...»

Я вышел к узкой дорожной ленте, мечущейся вблизи невысоких построек жизнерадостных цветов. Загорелый асфальт старательно отрабатывал каждый сантиметр своей шершавой плоскости. Кроме всевозможного авто- и мото засилья по нему с традиционным звуком двигались флегматичные коровы с непилеными рогами, собаки, не знающие лая, да множество разнообразного люда местных и иноземных тонов, а также иноземцев в местных тонах.

Массивные автобусы с трудом разъезжались на узкой фиолетовой полосе, стукаясь зеркалами и падая одним из своих боков в кирпичного цвета песок. Они протяжно, с ленцой, сигналили друг другу и прочему круговороту существ, но действовал известный звук только на полных собственной осмысленности коров.

Я впечатался в этот спокойный поток, дымя неизменной сигарой. Мне требовалось подумать, несмотря на то что этим занятием я был занят последние пять лет. Мне требовалось еще раз задать себе тот последний вопрос и дать на него тот последний ответ. Сложность заключалась в том, что ответ оспаривал все деяния последних лет, начиная с первого восхождения на подоконник и прыжка в сторону все того же вопроса. Он сводился к простой формуле ошибочности поведения в определенный момент развития ситуации. Он противопоставлял ситуации «сейчас» и «тогда», вытравливая из общей массы временных данных ключевые события и практику старого и нового времени. Искомый ответ сходился в неистовой кровавой бойне с человеческими приложениями: гордость (тем более оформленная в сероватые цвета мужского начала) и самолюбие (тех же категоричных оттенков). Даже опыт участвовал в противостоянии, ведя себя наиболее двулично и устраивая чехарду из материала, подтверждающего концепты «за» и «против» и отрицающего.

Легче всего проследить мысленную цепочку, распростершуюся на сумасшедшее расстояние пяти лет. В уменьшенную версию которого я привычно забрался. Здесь среди множества элементов реальности, машинного и телесного звена, каждый из которых двигался по заданной кривой, от одной точки цели к призывно манящей другой, смешиваясь, пенясь, соотносясь и почти не сталкиваясь, было легче всего почувствовать свое место в этом лейкоцитном движении.

Я опять достал телефон, непослушные пальцы набрали номер, который голове было невозможно забыть.

«...номер не существует…» — ответил мертвый голос, в котором послышались знакомые нотки.

Я позвонил опять. И опять те же слова прозвучали в моем пытливом мозгу, но знакомого в них мой мозг уже ничего не встретил.

«...номер не существует...»

Спустя час, проследив событийную последовательность в том ключе, в котором я сумел ее запомнить и воспринять, наслоив прошлое на тиканье настоящего, затем вытеснив это все в голодные упорядочивающие миры подсознания, затаив дыхание, ответив и послушав оглушительный шум этих слов в будто опустевшей своей голове, я принял решение. Далось оно несложно, ведь я уверился, что консенсус — мой личный, в нем не проступало эхо чужих голосов или нот заинтересованных нашептываний. Все четыре новых глаза на теле моем пристально вглядывались во тьму моих соображений, пытаясь выследить присутствие чужака, но потемки полнились лишь собственным пониманием.

Прошло достаточно времени, чтобы в чужой голове размылся мой портрет, перестал быть четким набором символов и черт, теперь я вознамерился внести туда ряд новых деталей, которые научили бы мою демоническую девочку вести со мной себя правильно.

Сегодня я столкнулся нос к носу с ее зловещим отцом, это произошло по иному сценарию, нежели я мог бы предполагать.

Объяснение могло быть только одно.

В случайной лавке я купил за сущую мелочь — небольшой, кривой, но зловеще острый нож с удобной деревянной ручкой и кожаным чехлом. Я на ходу запрыгнул в желтый от старости автобус. Едущий в обратную сторону, примостился возле пыльного окна, выбросил ненужный остаток погасшей сигары и почти задремал.

В конце концов, когда-нибудь я должен был суметь закрутить Землю в обратную сторону, так пусть началом этому послужит сегодня.

Разбудил меня звонок телефона, я глянул заспанными глазами на табло и увидел номер одной из женщин, с которыми я коротал время на пляже и пил вино в баре. Пальцы отжали кнопку отбоя, я вынул сим-карту из трубки и убил ее, резким движением нарушив целостность. Казалось, это прошлая жизнь пытается достучаться до меня, еще более прошлая, чем та, которой я жил последние пять лет.

Я спрыгнул с автобуса так же — на ходу, глаза уловили знакомые линии одной из деревень, обильно раскиданных по окрестным холмам. Ноги мои зашлепали по красному песку, в сторону сгрудившихся пальм, за которыми по пестрому куску пространства топорщились густо понатыканные крохотные домишки, сросшиеся с природой. Вплотную с ними подрагивал от легкой электронной музыки деревянный бар, вывернутый наизнанку своими покосившимися столиками, стойкой, немногочисленными посетителями. В качестве элемента современности в небо пристально пялилась спутниковая тарелка.

Нужный дом из желтого песчаника, с плоской крышей, просторным для такого дома крыльцом, на котором замерли в безветрии кресло-качалка и высокий кальян, произрастал из холма на краю деревни.

Я пошел к нему не напрямик, а искоса, выбирая в качестве целей абсолютно не нужные мне постройки, чтобы появиться из-за потемневшего дерева и двинуться к еще одной ложной цели, по цепочке которых я подобрался к искомому жилью. Наверное, от этого веяло бессмысленностью, фигура, которую я собирался обнаружить, должна была так или иначе почувствовать мое появление. Тем не менее в соответствии с планируемым я вел себя и двигался, как преступник, сутулясь от кратковременных набегов вины.

Однако меня не ждали.

Двери традиционно были не заперты, с порога меня встретили порожние бутылки виски и рома. В квадратной комнате со стенами, спрятанными в огненно-красную ткань, на кожаном черном диване кренилось огромное тело Ура. Он оделся в пятнистую от времени майку с рисунком бульдожьей морды и драные шорты, бывшие когда-то штанами. Прямо за его опухшей головой в жалюзи пряталось солнце, выражение лица пенилось отсутствием, а на журнальном столике перед ним высилось и теснилось огромное количество промышленной упаковки из-под еды. Стеклянной посудой оказалось заставлено буквально все — даже кричащий телевизор и крохотный подоконник с цветком. Стакан забылся в руке толстяка, на полу размещались целые бутылочные армии, всюду призывно валялась реклама доставки пищи. Несколько глянцевых журналов покоилось в самых удивительных местах, давая понять, где нелегкая только не заставала пьяную тушу моего собственного сердца. Эту бренность цементировали два ленивых вентилятора под потолком, что шумно гребли лопастями закисший воздух.

Ни одна из нескольких невзрачных картинок на стенах не висела прямо, предметы словно переминались не на своих местах.

Ожиревшее от обжорства, полумертвое от пьянства тело продолжало крениться, пока с шумом не рухнуло на пол, недооценив силу притяжения и необходимость координации.

От удара Ур проснулся. Стакан шумно откатился от него, и первая реакция оказалась в ту самую сторону, но посудина была пуста, поэтому озабоченные пуговки глаз забегали по комнате и остановились на мне.

— Ты? — удивился толстяк, с трудом сумев встать и закрепиться в положении сидя. — Какого хрена тебе нужно?

— Славно проводишь время, — презрительно бросил я, медленно двигаясь по кругу и стараясь зловеще оформить ситуацию. — Достойно свиньи.

— Все так спокойно, даже слишком, — зевнул Ур и потянул к себе коричневую бутыль, на поверку оказавшуюся пустой. — Скучно мне, дери тебя черти! — Он попытался приподняться, но непослушное тело грузно завалилось.

«...вот и развлекаюсь как могу…»

— Вы хотели этого, — напомнил я

— Мы? — вскинул брови толстяк. — Мы делаем лишь то, что — так или иначе — хочешь ты. Забыл? Нас нет без тебя, амиго. — Он дурашливо помахал мне руками.

— Я передумал! — резко прервал я пьяные бредни. — И пришел известить тебя об этом первым.

«…adios amigo...»

— Что ты имеешь в виду?! — посерьезнел Ур и опять попытался встать. — Ты. — На этот раз ему удалось чуть больше, и, тяжело дыша, он повалился на стол, поверх многочисленной цветной упаковки.

— Я думаю, ты услышал меня, — с ледяной улыбкой произнес я. — Расстояние между нами медленно сокращалось.

— Я ни при чем тут, — вскинул дрожащие брови Ур. — Я кто? Я всего лишь стучу и стучу, ритм мне заказывает совершенно другой орган. Ты же знаешь, кто заказывает музыку..

— Может быть, — согласился я. — Но помнишь диалог про компьютер, про биотело, которое просто скафандр в условиях местной действительности? Я правильно тебя понял. Чтобы понять ее — мне не нужны ни ты, ни он. Я должен быть просто собой, я должен вынуть себя из скафандра, заткнуться должен ты, и замолкнуть должен он. — Я вытащил из кармана чехол, откуда извлек злое кривое лезвие. — А если ничего не получится, меня ждет следующий прыжок, после которого не будет ничего. — В тот самый момент я возник за его спиной.

«...и в этом будет больше смысла...»

— Ты же погибнешь! — взвизгнул Ур. — Как ты без скафандра?

— Знаешь. — Я сделал короткую паузу, разглядывая острие. — Я думаю, что после четырех падений из окна я либо уже мертв, либо она не даст мне умереть и сейчас.

— Она уже раз украла твое сердце, — захрипел толстяк дрожащим голосом. — Ты забыл и это? Ты станешь частью тьмы!

— Если у меня не будет сердца, — процедил я тише, чем говорил до этого, — ей нечего будет красть у меня. — Я схватил его за волосы на затылке и взмахнул вросшим мне в руку клинком.

— И тогда ты не будешь нужен ей, — в одно слово успел выпалить Ур перед тем, как я перерезал ему горло.

«...это я и хочу проверить…»

Все произошло мгновенно, конвульсий было ровно на минуту, после чего жирное тело замерло среди пестрого картона без движения. Я вытер нож о кусок залежавшегося целлофана. Еще мгновение — и у меня стало престранно легко в левой стороне груди. Стало гораздо тише, куда-то пропал гул, который я, оказывается, слышал каждый день, так что даже перестал его замечать, льдом и покоем наполнилась вся территория — от плеч до пупка.

Я жадно втянул воздух ртом. Холодный, он наполнил мою голову трезвостью мысли, все вопросы в секунду замаршировали и направились каждый на свое место. Все стало предельно ясно и понятно.

— Ты меня не обманешь, — сказал я невидимому врагу. — Ты всего лишь система для управления биокостюмом, ты сам мне рассказал про это. — Я покинул жилище собственного сердца.

Когда я уходил, оно не стучало.

Я добрался до дорожной ленты. Точно нарисованное углем тело автобуса вскоре потеснило корово-человеческую массу с автомобильными вкраплениями, вобрало в свои душные узости мое расслабленное тело, после чего перенесло его на полчаса дальше.

Я нанял такси и двигался еще около часа на север, следя взглядом за диковинными махинами облаков в небе, после чего покинул кондиционированный салон возле приземистой гостиницы из розового кирпича «Глория Энн».

Номер на первом этаже под символичным номером 6, что балконом выходил на бассейн, встретил меня открытыми дверями. Меня там ждали, абсолютно не боялись и скорее всего даже не считали достойным противником. Угадывались сложности вопреки всей пассивности доброго сердца.

Существо, которое встретило меня там, очень изменилось с нашей последней встречи. В обстановке чугунной мебели отчетливо готического вида, в больших апартаментах цвета вишневого йогурта, за тяжелыми портьерами, стирающими с лица номера огромные окна, остро отточенными движениями двигался по путаной траектории старый добрый знакомец — Ит. Он стал тощим и статным, глаза его запали в центры широких черных кругов, волосы будто приклеились в голове. Казалось, в нем прибавилось лишних движений, взгляд скакал по предметам, а лицо линовалось всеми группами морщин одновременно.

Ит ждал меня, так как глаза его прицельно фокусировались на двери, он машинально жевал сухие губы и всем видом выдавал ошпаренные кокаином ноздри.

Помещение его номера было вытянуто в прямоугольник, комнаты вырастали друг из друга. Повсюду размещалось много зеркал, занимавших даже углы, которые они прятали за собой. Света плавало совсем немного, и всюду набился полумрак.

Мой родственный недруг облачился в узкий черный глянцевый костюм-тройку, при нем — серебристый галстук.

— Ты скучал по мне? — холодно спросил я, не зная, как его поприветствовать (в смысле моего тут возникновения и последующих планов).

— Не очень, — признался Ит, вращая глазами в мою сторону. — На расстоянии мы смотримся лучше. Может, объяснишь свои поступки?

«…если можно назвать твое безумие подобным словом…»

— Что именно тебе объяснить? — вскинул я брови, сделав шаг к нему и наблюдая реакцию.

— Ты убил Ура, — застыв, напомнил Ит. — Зачем?

— Думаю, ты все понял, — не стал я вязнуть в нудных диалогах и сделал еще шаг.

«...не будем терять времени, ты понимаешь, о чем я...»

Ит попятился, но равно настолько, чтобы это прошло едва заметно:

— Она давно умерла. Ты убил ее.

— Вы заставили меня сделать это, — с ненавистью прошипел я. — Чертов двигатель и проклятый компьютер.

— Тогда так было нужно, кретин, — с презрением выдохнул в меня Ит, становясь еще удобнее. — Иначе ты уже не помнил бы своего имени. Твоя любовь была тем, что заменило тебе душу, и ее стало возможно преспокойно извлечь из тебя — эти материи имеют схожую консистенцию. Но скоро, без души, ты превращаешься в безвольное тело, молчаливого слугу, — подчеркнул он взмахом ладони, — ведь душа — Вселенная, а любовь — только часть этой Вселенной. И когда ты замыкаешь свою Вселенную на желании человека, тогда превращаешься в тупого фанатика, в слепой инструмент. Мы не могли позволить сделать ей это. — Камни его логики били прицельно, но я знал, что никто так не знает меня, как он, соответственно и клавиши, на которые стоит нажать, чтобы я остановился.

«...осмысли — и вопросов не останется…»

— Я понимаю вас, — пожал я плечами. — Но тем не менее должен убить тебя, чтобы отомстить за нее — раз и чтобы остаться с ней без вас — два, а значит, сохранить в себе свою душу — три. Я долго думал и понял, что иначе — никак. — Рука моя выхватила из кармана чехол, секунда — и в ладонь мне опять врос острый клинок.

— Ты обезумел! — вскричал Ит, делая большой шаг назад. — Опомнись! Как это решит пункт второй? Ее не вернуть! — В одном из зеркал мелькнули его бледный облик и моя угрюмая решимость.

— Сердце можно обмануть, разум можно подчинить, — ответил я. — Я должен разобраться со всеми этими вопросами сам. Без вашей помощи! Не первый раз раскрываешь заговор собственного сердца и ума против себя. Парадокс в том, что вы же и впустили ее в мой мир, а потом убрали оттуда, когда прознали, кто она. Вы решили, что она становится слишком опасной. Я чувствую, когда ты лжешь мне, так же как ты чувствуешь, когда я лгу тебе.

— Мы отобрали у нее твое сердце, — поникнув голосом, выдавил Ит. — Ты сам видел это.

«...сейчас бы уже не было никого из нас…»

— Она женщина, — покачал я головой, осклабясь в дьявольской улыбке. — Им свойственно воровать сердца. И кстати — умы.

— Но не души, — укоризненно глядя, поднял палец Ит. — Не ду-ши, — протянул он.

— Моя женщина ворует и души, — парировал я. — Теперь у нее не будет такой возможности. — Я бросился к нему с ножом.

Ит уклонился от моего удара с подозрительной прытью, я успел только чиркнуть по кончику его рукава, тут сильный удар в нос отшвырнул меня в готическое кресло.

— Все верно — она именно такая женщина, — согласился мой недруг, закатывая рукава. — И еще — дочь дьявола. Так с чего ты взял, что будешь ей интересен, когда она не обнаружит в тебе того, что они с отцом так любят? — Он оказался рядом со мной, когда я пытался встать, и мощным левым хуком вернул меня на место.

«…когда она обнаружит пустышку...»

— Столько прошло, — в голове моей зашумело. — Люди не уходят из жизни друг друга после такого количества времени. Пусть все это началось большой дорогой любви, а закончилось тонкой тропинкой ненависти, это было не просто так.

— Она не совсем человек, — напомнил Ит, опять встав в боксерскую стойку. — А кроме того, не пытайся понять женщину, разница между вашими мирами началась еще тогда, когда тебя окружали синим цветом, а ее розовым. У вас абсолютно разные программы в голове. — Он обманным движением увел мой нож в никуда, после чего точным ударом в челюсть выбил мне зуб и уложил — теперь на пол. — Поверь мне, своей программе! То, что для тебя не просто так, для нее может быть дурацким принципом. Или скукой! Или заботой о старом больном папочке. Да чем угодно, Кваазен тебя, идиота, дери…

— Я отключу тебя, — пообещал я, вытирая кровь с лица и поднимаясь. — А если что будет не по плану, мне поможет еще один прыжок. Последний. — Я обманным движением сфокусировал его на руке с ножом, после чего сумел правой вскользь достать его подбородок. — А иначе мне неинтересно!

«...ты повторяешься...»

— Кваазен был прав на твой счет, — презрительно заявил Ит, отступая к следующей комнате. — Ты — неприспособленное к жизни существо, если бы не она, ты давно был бы мертв.

Ты — суицидальный мальчик, этим и только этим можно объяснить все твои поступки, вплоть до сегодняшних.

«…ты тоже…»

— Все мы самоубийцы, — спокойно согласился я, медленно тесня его дальше. — Мы пьем алкоголь, мы пьем кофе, курим сигареты, и если бы только это. Что мы делаем, если не убиваем себя каждый день множеством способов? Мы объясняем себе как-то это, но, что бы ни было в нашей голове, на самом деле это просто убийство. Убийство самого себя. Каждый день. В этом плане, может, я честнее сам с собой, чем некоторые. — Скоординировав все силы, я осуществил стремительный прыжок в сторону моего недруга. — В том числе — ты!

«...и это значит, что время слов кончилось...»

Спустя медленную переступь последний шаг получился неожиданным и осуществился в тот момент, когда в глазах Ита зародилась краткосрочная грусть, вызванная прислушиванием к собственному состоянию.

Этого мгновения хватило, чтобы он не успел среагировать должным образом. Нож по прямой юркнул ему в грудь.

Ит охнул и отскочил назад, сорвавшись с лезвия, но я не дал шанса ему опомниться и в тот же миг сбил с ног, настигнув еще одним титаническим прыжком.

В следующей комнате, куда мы по инерции переместились, на пути совместного падения нам встретился стеклянный прямоугольник журнального столика. Он с чудесным звоном погиб под нашими борющимися телами, а Ит попытался отбиться телефонной трубкой, что выпала ему в руку вместе со стеклянными брызгами. Но я, вошедший в раж, легко расправился с пластмассой крепостью своего черепа и одним тяжелым ударом закончил поединок.

— Дурак… — просипел Ит, стремительно становясь прозрачным. — Даже ее убийство могло быть спланировано ими, не говоря уже о том, что сейчас делаешь ты.

«...не буду спорить...»

В глазах недруга разлился холод, он успокоился быстро и без театральности.

Я поднялся, тяжело дыша, с десяток порезов лениво кровоточили, а пару осколков пришлось, поморщившись, удалить за пределы туго натянутой кожи.

Я чувствовал новые изменения в себе: холод залил мой лоб, на секунду стало больно, после этого ледяные пальцы двинулись ниже и объединились с морозом в груди.

Все упростилось еще больше, у меня проявилась цель, и ничто — ни ложное, ни рациональное — не сдерживало меня.

«...и даже ваше появление, мои мертвые друзья, могло быть инсценировкой...»

Я достал телефон, вставил в него старую сим-карту, непослушные пальцы набрали номер, который моей голове невозможно забыть.

«…номер не существует…» — ответил мертвый голос.

Это не взволновало меня.

— Ошибся? — риторически переспросил я сам себя.

Пальцы упрямо опять выжали кнопки: «354546463646474737625618189».

Там, сквозь длинную паузу, родились гудки.

Я звонил, пока нас не рассоединили. Затем я выждал минут десять и позвонил еще раз. Опять донеслись гудки, потом опять произошел механический обрыв надежды. Но это уже было не важно: там видели, что я звонил дважды, а значит, рано или поздно разговор состоится, иначе этот номер никогда не проснулся бы.

«…кевин кваазен кевин кваазен геквакен гек-вокен…»