— Алло, — метнул он в неизвестность.

— Привет, — сквозь короткую паузу произнес изломанный кокетством женский голос.

Ему почудилось в голосе немного вины, хотя хозяйка приятной дрожи связок не отличалась столь сложной моральной организацией. Скорее это было мизерное смущение от того, что ей приходится звонить самой, особенно после их двухмесячного молчания.

— Тевирп, — отозвался самоубийца, на ходу обременяясь сигаретой.

— Родик… — назвала она его по имени. Ему почему-то показалось, что она сейчас начнет отговаривать его от задуманного. Но такого быть не могло — она не стала бы, не ее стиль.

— Кидор, — опять высказался на непонятном наречии самоубийца.

«…как далеки наши планеты сейчас, хотя моя по-прежнему самовольно норовит стать спутником твоей…»

— Прекрати, пожалуйста, — попросили из трубки, скрещивая в интонации приказ и просьбу. — Ты же знаешь, я терпеть этого не могу!

— Авде ил ым ясмидохан с йобот в хикат хяи-волсу, ыботч таминирп ов еинаминв еотв «терпеть» и «не могу», — фыркнул Родик.

«…ненавижу свет твоей звезды…»

— Как хочешь. — И голоса не стало.

— Аруд, — прокомментировал самоубийца, пряча трубку.

Он отмел звонок в самый глубокий и пыльный угол подсознания.

Встреча и диалог с Менингитом произвели на него преобразующее воздействие. Он чувствовал себя странно, тяжелый мозг сумасшедшего словно проник в его мыслительное логово.

Самоубийца усиленно мешался в толпе. Но создавалось ощущение, что она не принимает его, отрыгивает. Все спешили по своим делам, тогда как наш герой не был озадачен никакой целью. Он всматривался в пролетающие мимо лица: лица женщин, лица мужчин. Кто-то отвечал взглядом, кто-то раздраженно смотрел сквозь. Иногда начинало казаться, что тот или иной человек знаком, но вскоре он понимал, что это не так.

«…иногда чьи-то мысли, как дробь, что, прострелив твою голову, отвратительно саднит в пронизанном нервными окончаниями мясе беспокойного мозга…»

Влекомый толпой, он спустился в метро, сел в электричку, потрясся в ней, но высокие мраморные своды действовали еще более угнетающе.

В голове демонически ломался голос Менингита. Стало жарко, и самоубийца почувствовал, как спина покрылась тонкой клейкой пленкой пота.

«…эмоциональное состояние — минус 5…»

Человеческие потоки заполнили все ходы и выходы, живая паутина вплела в своей бескрай-ности беспомощное тело самоубийцы. Он безвольно обмяк.

Но вскоре течение вынесло его на поверхность. Там, желая вырваться из пламенных объятий толпы, наш герой вжался в кафельную стену подземного перехода.

Это произошло как раз между двумя просителями, что табличками озвучивали свои чаянья, тогда как каждый из них был занят своим делом. Справа расчесывал огромную собаку маленький мальчик, чисто и хорошо одетый, но, по всей видимости, нуждающийся в средствах. Собака то и дело зевала, обнажая пасть, где могла поместиться часть ее хозяина. Справа сидел безногий, одетый, выглядящий и ведущий себя — безобразно.

«…вписываюсь ли я?..»

Он громко озвучивал свои мысли, отвратительно вонял и явно был не в себе.

Большая кудлатая борода делала его похожим на Карла Маркса, так же много волос, как и у социалистического светила, помещалось на его голове. Некогда модный джинсовый костюм порос пятнами, грязью и критическими потертостями. Деревянный квадрат на колесиках служил средством передвижения. Подле валялись деревянные ручки, которыми инвалид приводил эту конструкцию вместе с собой в движение.

Нищий раскачивался, тряс бородой, шевелил культями, создавая больное ощущение зловещего ритуального танца.

— Бедные, бедные люди! — горланил безногий странную песню без рифмы. — Что же творится за вашими лбами?! Гляжу в ваши напряженные лица, пытающиеся управлять собственным телом и собственной головой. Вы в ужасе от того, что происходит внутри ваших черепных коробок, потому как чувствуете, что все сложнее и страннее… — Безногий захлебнулся в собственном рассуждении, но через отрыжку и одновременный хохот продолжил: —. становятся происходящие там процессы. Они мутируют, из одной крайности ныряя в другую. А самое страшное в том, что вам вдруг становится глубоко симпатична эта самая крайность. Потому как у этой крайности ваше лицо! Я хотя бы лишен одной проблемы — мне не надо думать о ногах! — Истерический хохот распахивал его грудь, а седоватая борода билась о пол. — Кто хочет поменяться со мной местами? Ты?! — вперился он безумным взглядом в Родика. — Давай садись, а мне помоги встать! — Старик, опять утонув в диком хохоте, тем не менее тянул и тянул очень широкую ладонь с длинными кривыми ногтями.

— Нет, — покачал головой самоубийца, чуть отстраняясь. — Боюсь, мне это не подойдет.

«…не мой образ, не мой костюм…»

— А ты попробуй! — Старик пристально шарил глазами в области лица самоубийцы. — Вдруг понравится! — Теперь в голове пронзительно зацарапали мысли старого нищего. — Поменяемся галактиками. Ты будешь управлять моей, а я твоей.

«…едва ли я в твоей найду успокоение, старик…»

— Это не мой мир, — негромко отказался Ро-дик.

— А какой твой? — прищурился безногий.

— Никакой, — не нашелся самоубийца. — По крайней мере свой я не нашел. Меняться нечем.

«…и мой костюм, такое ощущение — не мой…»

— Тогда какая разница — быть в твоем положении или моем?

— Наверное, нет разницы, — пожал плечами Родик.

«…свой я таскаю более двадцати лет, поэтому хотя бы знаю, где расстегиваются пуговицы и ослабляется галстучный узел…»

— Я тоже не нашел свой. — Нищий перестал веселиться. — Поэтому стяжаю всевозможные отсюда. — Он выудил из кармана подозрительную коричневую бутыль и показал самоубийце. —

Это мой поезд туда, — он кивнул за свое левое плечо, — в миры, что за левым плечом. — В грязной когтистой руке небольшая прямоугольная бутылочка смотрелась зловеще. — Ап! — Поезд тронулся, и два больших глотка ушли внутрь нищего. — Иначе никак! Потому что я пробовал — и не хочу… А разница есть…

— Чего не хочешь? — не понял самоубийца.

«…не хотеть чего-то — это уже победа над собой…»

— Ничего, — грустно отозвался нищий. — Чего можно хотеть в моем положении, твою мать?! Должен понимать, раз имея все, не хочешь ничего. Или ты не особо понимаешь, о чем это я? — На бутылочном стекле нацарапано слово, но букв не разобрать.

— Понимаю, — возразил Родик. — Отчасти.

«…понять тебя — значит стать тобой, старый демон, поэтому я буду понимать тебя наполовину. и лишь наполовину буду показывать себя…»

— Как тебя зовут? — Взгляд нищего уже не выглядел таким бессмысленным, каким казался вначале. — Или не помнишь? — Еще один глоток с шумом отправляющегося поезда ушел внутрь старика.

— Родик, — отозвался самоубийца.

«…и почему я не назвался Алексеем?..»

— А я — Нокк, — представился старик.

— Кто? — не услышал в общем шуме Родик.

— Нокк! — возопил старик, и толпа испуганно отшатнулась от них, но так было ровно секунду.

— Почему — Нокк?

«…куда ты клонишь, старый бес?…»

Вместо ответа страшный нищий отставил в сторону бутылку и уронил на замусоренный пол огромные руки. Острые ногти со звонким клацаньем, в порядке от мизинца до указательного, плавно царапнули безразличную плиту. Звук получился ужасно громкий, более того, когти тут же повторили дикую мелодию. Пальцы ускорились, дробь усилилась, и кусок видимой реальности мелко затрясся под неведомое колдовство, прошитый бритвенной музыкой демонических пальцев безногого.

— Прекрати! — с трудом перекричал это самоубийца. Лицо его исказилось, а из носа капнула кровь.

Нокк прекратил и ответил:

— Потому что как-то в темноте я познакомился с такой же, как я. Она спросила, как меня зовут, но в одурманенном состоянии я понял что-то другое. И сказал, что у меня нет ног, а она подумала, что меня так зовут. И стала называть меня — Нокк. Я не видел этой женщины больше, утром проснулся, ее уже не было. Новое имя мне понравилось. С тех пор я — Нокк.

«…лиричность теплится везде…»

— Для нищего ты говоришь осмысленные вещи, — заметил самоубийца с замысловатым сарказмом.

«…хотя осмысленность твоя сродни твоему костюму…»

— В самую тупую голову порой приходят удивительные мысли, — заметил Нокк. — А моя голова некогда ценилась дорого. Оглянись вокруг. Странно, правда: часто складывается ощущение, что кто-то зло пошутил и расставил фигуры на доске так, что пешка встала на место короля, а ферзь — на место пешки.

— Самоуверенно, — улыбнулся самоубийца. — В соответствии с твоим мышлением все, кто является пешками, на самом деле ферзи, ладьи и туры. В таком случае — плохо ли, если все пешки — ферзи?

«…пожалуй, с точки зрения себя, иначе мыслить невозможно, отсюда и рождается та самая, которую издревле прозвали Зависть…»

— Конечно, плохо, — фыркнул старик. — Ведь это означает, что оставшиеся фигуры — пешки.

«…что в этом мире не меняет ничего…»

— Кем ты был? — Родик опустился на корточки возле нищего, вместе они выглядели более чем забавно. — И был ли кем?

«…амбициозный нищий, что может быть странней?..»

— А было ли раньше? — по-своему перефразировал Нокк. — А не другой ли я теперь? А не жил ли я жизнью двух людей: Нокка и того, кто был, когда у меня были ноги? Не разные ли это люди? Скажу точно: разные! — Он проорал это, и толпа отшатнулась. — Какая разница — кем я был? Стал-то я ничем.

— Так ли все плохо?

«…я знаю жизнь, в которой хорошо — есть плохо, а плохо — это хорошо…»

— Я алкоголик ныне и отчасти — полинаркоман, — сказал Нокк, а в руках его вдруг оказалась таблетка выразительно белого цвета. — Я лишен слишком многого, поэтому вынужден забываться в грезах. И делаю это, потому что лишен ног. У меня нет полтела! — встряхнул окружение новый вопль. — Многие же погрязают в мирах за левым плечом так, что жизни в их молодых красивых телах меньше, чем в моей старой половине. Я читал, что сигарета может привести к ампутации ног, сосуды медленно убиваются никотином. И это только сигарета…

— Не только, — не согласился Родик. — Она сильнее многих, как и алкоголь.

«…традиционность порой бывает несправедлива, и в призме этой консерватизм олицетворяет зло…»

— Меня тоже это удивляет, — пожал плечами старик. — Что-то запрещено, а что-то разрешено, и кто определил, что есть меньшее зло, а что большее? Убивает и то, и это.

— Я не очень хорошо разбираюсь в такого рода вещах, — открестился самоубийца.

«…и просто не люблю эту тему…»

— Я разбираюсь и чувствую на себе эту глупость. О, алкоголь — страшная жидкость. По деструкции может сравниться лишь с самыми тяжелыми зельями. С героином, например. Посмотри на пьющих людей, они меняются даже в лицах. Мутируют, начиная примерно через год пьянства. Чем дальше — тем хуже. Деградация не только внутренняя, но и внешняя. Я много лет переживаю на себе этот жуткий эксперимент. Посмотри на алкоголика, что утром, с трясущимися руками, с изнасилованной душой и телом, с опухшим от несчастья лицом несется в магазин! Бывший ученый или профессор в университете. А если у него нет денег? А если у него нет ног? Его трясет, знобит, корчит, ломает. В такие моменты он способен на что угодно, как, впрочем, и наркоман. Но и это не самое страшное. Слыхал про кибербабку?

— Кибербабка? — удивился Родик.

«…ужасен замкнутый круг собеседников, постепенно перестаешь развиваться, перемалывая в бессмысленных диалогах одно и то же…»

— Разработки третьего тысячелетия в Министерстве внутренних дел, — пояснил Нокк. — Надеюсь, догадывался, что у ментов есть свой НИИ? Который думает денно и нощно, как изловить социально опасных элементов. Так вот эти сукины дети придумали сперва такую фишку: нужно всех активных старушек привлечь во внештатные сотрудники. Платить слегка, за что те будут сливать бесценную информацию, которую фиксируют за день. — Безногий выдержал эффектную паузу. — Затем кто-то там посчитал и вывел, что накладно это для бюджета. Притом информацию старушки не проверишь, она может быть и ложной, а платить надо. Проще ввести в эксплуатацию киберстарух, то есть по большому счету кибернетические организмы, одетые в кожные ткани старого человека. Искусственные, само собой. Муляж, твою мать. Вот ведь придумали, суки! Получается, что даже неестественность движений и та списывается на то, что старый человек. Снаряжаешь такую старуху, программируешь, а лучше управляешь откуда-нибудь, сидишь себе за компьютером… — Старика повело. Разум из глаз его исчез, и создалось ощущение, что лохматые очи потухли. Но после секунды пугающих конвульсий Нокк ожил. — О чем это я?

— О кибербабке.

«…неужели шизофрения стала естественной частью наших жизней, за единственной лишь разницей, что каждому своя?…»

— А, да. Так вот сидишь за компьютером, а киборг ходит-бродит по местам дислокации не гуманистически настроенных индивидов, по разным неблагополучным пунктам. Там, откуда приплыла оперативная информация. Глядит сквозь огромные очки, хлопает ресницами, а под дореволюционной одеждой скрывается джентльменский набор. Камера, диктофон, система дистанционного управления и прочая дрянь. Ну, кто подумает на бедную старушку? Кто в чем обвинит божьего одуванчика? На это и расчет! В этом-то и гениальность идеи.

— Фантастика, — высказал свое мнение самоубийца. — Шизофрения.

«…ты книги бы писал, старик…»

— Не без нее, — с готовностью согласился Нокк. — А ты чего хотел? Посмотри, как я живу. Думаешь, ты сохранил бы трезвость рассудка в таких условиях, твою мать? Но я научился общаться со своей шизофренией, она стала моим другом. Я не очень интересен и привлекателен для людей реальности, но зато в собственном мире я делаю что хочу, могу быть кем угодно — полицейским, пожарным. космонавтом! Меня окружает куча народу, которому интересно со мной. Женщины, мужчины, дети, животные и марсиане. Шизофрения — единственное, что остается мне сейчас, когда за нами наблюдает кибербабка. — Старик бородой указал на противоположную стену перехода. — Потому что этот мир, — он развел руками, — я ненавижу. Сечешь?

— Секу, — машинально согласился Родик, сквозь человеческие прорехи разглядывая морщинистую старушку с серебряными волосами, выбивающимися из-под черного платка. Маленькую и сгорбленную, с протянутой рукой, вовсе на них не обращающую внимания.

— Само собой, — вскричал сумасшедший, будто услышал это замечание. — А ты хотел, чтобы она во все глаза на нас таращилась? Да кто будет делать свои криминальные дела, когда на него пялится кто-то, пусть и беспомощная старуха? Это же глупо! Она смотрит в сторону, но видит все. И нас, и пацана с собакой, и музыкантов, которые сейчас начнут тренькать свою отвратительную музыку. Но в первую очередь нас: я давно в разработке. Я в таком виде, в котором ты меня видишь, только потому, что давным-давно в разработке. У меня не было выбора, как спрятаться на самом дне. Я спрятался, но они нашли меня и тут.

— Кто — они? — не понял Родик.

«…заразна или нет — вот в чем вопрос…»

— Не могу сказать, — ответил Нокк. — Тогда ты тоже будешь в разработке. И у тебя тоже не будет ног.

— Что за бред?

«…радиоактивная ересь…»

— Тогда ты не сможешь от них убежать, — запальчиво рявкнул старик. — Когда есть ноги, ты всегда можешь сделать их. Когда ног нет, ты далеко не убежишь. Они всегда будут рядом и будут смеяться над твоими попытками. В свое время я заключил договор, подписал одну бумажечку, взамен получив огромные возможности. Когда же пришел час встречного обязательства, я попытался убежать.

— Ты сумасшедший, — подытожил самоубийца. — Даже более сумасшедший, чем я.

«…и что я здесь делаю…»

— Выпей! — протянул ему бутылку Нокк. — Прозреешь! Увидишь все. Сможешь видеть насквозь! — Старик вопил. — Они не спрячутся от тебя!

— Мне этого не нужно, — покачал головой Ро-дик. — И так вижу все насквозь.

«…с безумием своим хочу скрестить его безумие?..»

— Да ну? — усомнился нищий. — Тогда скажи, что за кровь движет все это жизнетечение?

— Скука, — мгновение спустя ответил самоубийца. — Венозная скука.

«…ее еще называют размеренным жизнетечением, а столбики, отмеряющие отрезки скуки, — это учеба, карьера, семья…»

Старик рассмеялся:

— Только в молодости думаешь так. — Он опорожнил кулак с очередной безымянной таблеткой себе в пасть. — Когда молод, здоров, полон сил. Тебя ждет масса интересных событий. А ты бесишься с жиру и заявляешь во всеуслышание — мне скучно жить, люди! — Он задохнулся в смехе. — А когда твои почки гудят, как колокола, когда твоя печень давит на остальное. когда чувствуешь, что сердчишко-то не бьется, а дребезжит, вот тогда понимаешь.

— Что понимаешь?

«…все запрограммированы на одно и то же, бултыхаемся в Скучном озере…»

— Что так хочется еще побыть тут. — Лохматый глаз нищего разродился правдоподобной слезой. — Что тебя может не быть. Что биосистема выживания. скорлупа, позволяющая находиться здесь, чувствовать этот мир, раз и навсегда может подвести. — Старик весьма реально плакал.

— Тут? — удивился Родик.

«...хм...»

— Тут, — подтвердил Нокк сквозь слезы. — Тут есть, а там… Есть ли оно — там?

— Не в курсе, — покачал головой самоубийца. — Без разницы.

«...когда есть тут, имеет значение — там, если нет — тут, значит, нет и там...»

— Только когда начинаешь разваливаться на части, когда твое тело начинает предавать тебя, как когда-то ты предал его, — заведенно вещал старик. — Кровь этой жизни состоит из той же материи, что и внутри тебя. Как ты сам чувствуешь это.

— Ты противоречишь сам себе.

— Яростно споря однажды, в другом случае я могу согласиться с тем самым.

— Ho живописно рассказываешь.

«...странный день, полный странных персонажей, наверное, виноваты магнитные бури...»

Нокк:

— Потому что я умею не только созерцать, но и точно описывать то, что вижу. А вижу я уже пятьдесят лет. Есть сигарета?

— Не курю, — высказался Родик. — Сигареты. когда трезвый. и еще. боже! Как все спорно! Ты совсем запутал меня.

«...любая шизофрения — концепция, и любая концепция — шизофрения...»

— В том моя миссия, — ответил Нокк и принялся крениться влево, словно пытаясь прилечь. — Ты должен понять, что в путанице и есть главный смысл.

— Не вижу.

«…то есть смысл в бессмыслице?..»

— Не видишь — придумай! — Глаза Нокка запахнулись. Он явно уже пребывал в ином мире, и только сильное желание закончить интересный разговор не давало ему окончательно выпасть куда-то. — Запутай сам себя, придумай свою кибербабку. или кибердедку… Или поменяйся со мной местами. Тогда поймешь чертов смысл. — Или же его просто давно никто не слушал.

— Я так и думал, что это выдумка, — констатировал Родик.

«...чертов смысл?..»

— Знаешь, как вычислить кибербабку? — словно не слушал его Нокк.

— Как?

«...знаешь, как вычислить собственное безумие?..»

— Она всегда одна и та же. — Нищий будто спал. — У них не хватило финансирования сделать разные модели. Она всегда одна и та же.

— Устал от тебя. — Наш герой поднялся.

«...устал от себя...»

В кармане дрыгался телефон, но самоубийца и слышал, и не слышал.

— Заходи, если будет скучно. — Старик то ли уснул, то ли умер. — Или когда решишь поменяться со мной местами.

Самоубийца поспешил прочь.

Определенно, это был странный день, и странные люди населяли его своими странными душами.

Ступеньки, с оттисками миллионов ног, попавших под дождь, вывели нашего героя на поверхность, где в затылок остро уставилось вдруг проглянувшее солнце.

Дождь ветрами унесло дальше, в сторону Европы.

Это было странное ощущение покоя при общей суете.