Майская луна светила нервным глазом фонарика. Близкий шум ночного моря вибрировал в воздухе гулом водных обвалов. Где-то рядом, рукой подать, гулял шторм, рычали волны, и рев шел снизу. Сам же балтийский простор не был виден, море от глаз заслоняли кроны приморского парка на кромке обрыва.

К мотелю подъехало такси, из которого шумно вышли два человека.

Валентин плашмя лег на крышу, боясь быть замеченным.

Снизу донеслась итальянская речь.

Оба пассажира были пьяны и громко ругались.

В ночной тишине до ушей долетал каждый звук.

Валентин узнал голос путешественника из Рима, полу-итальянца, полу-испанца дона Клавиго. Они познакомились на ужине в баре мотеля, где можно было перекусить парочкой пережаренных стейков и запить дрянным местным пивом.

Спутник вернулся к тачке и тут же уехал.

Видно, приятели хорошо оттянулись в Раушене. Клавиго, протопав по пандусу, зашел в свой номер. Хлопнула дверь. Валентин прислушался — тихо; быстро спустился по лесенке на землю и уже через полчаса крепко уснул. Но только-только сон нарисовался в его уме странным видением… как страшный крик из-за стены разбудил пилигрима.

Это кричал сосед.

Во время ужина Валентин профессионально присмотрелся к человеку у барной стойки. Пиджак из имитации крокодиловой кожи. Желтые брюки из замши. Туфли с красными каблуками. Абсолютный чужак! Когда от скуки они познакомились, тот представился церемонно: дон Клавиго. Хм, дон. По-английски дон говорил с ужасным акцентом, но, вот так сюрприз, неплохо знал русский, потому что в юности горел коммунизмом и жил мыслями в Москве. К причудам имени прибавились новые казусы. Дон Клавиго развлекался тем, что пускал гулять по своим плечам прегадкого хамелеона на длинной цепочке. Порой зеленая тварь спускалась по рукаву пиджака на столик и осторожно прогуливалась среди фужеров и тарелок, оцепенело поднимая суховатые конечности и вращая гляделками. Осторожность божьего создания вызвала у Клавиго гомерический хохот, он вообще был весельчак и любитель поесть.

Но главное, что с нарастающим изумлением осознал Валентин, когда понял природу своего внимания, — ведь он прилип к незнакомцу, как гвоздь прилипает к магниту: они были исключительно похожи! Это первым заметил бармен, второй стала одинокая проститутка за столиком с кружкой пива: «Эй, шустрые, вы с братком на пару кидаете лохов?» А бармен добавил: «Близняшкам второе пиво бесплатно».

Тут и путник заметил необычайное сходство с визави.

Бармен настоял сделать снимок на память для бара: «Ребята, одно фото и два дня пиво за мой счет». Они сели рядом и, убедившись, что похожи смертельно: те же носы, уши, подбородки, губы, глаза… — принялись выяснять: кто, где, когда…

Его крик был так страшен, что Валентин несколько секунд медлил прийти на помощь, но, устыдившись, выбежал на пандус и выбил плечом дверь в номер соседа. Впрочем, она была не заперта. Клавиго корчился на полу, подавившись проклятым хамелеоном. Валентин крепко схватил тварь за хвостище и выдернул изо рта мерзкое угощение, чувствуя упрямство зубов и крепкую хватку челюстей, вцепившихся в человечий язык. Выдрал и понял внезапно, что это никакое не пресмыкающееся, а корень, зеленоватый корешок, которым итальянец то ли подавился, то ли запихнул в рот, собираясь свести счеты с жизнью. Выдрал, отбросил… Весельчак был мертв. Валентин уже собирался кинуться к ночному портье и сообщить о смерти постояльца… Как вдруг на журнальном столике ожил смартфон, и… и… поразмыслив, Валентин сначала выключил звук телевизора (перед смертью сосед смотрел Евроньюс), после чего поднес телефон к уху, тронув иконку приема, но мобильник молчал.

— Алло, — вдруг спросила трубка, — сеньор Клавиго?

— Ммм, — сонно промычал Валентин, изображая спящего.

— За вами вышла машина. «Форд Модл Эй». Пароль «Фиделио».

— Фиделио? — глухо переспросил Валентин и услышал: «Фиделио».

Телефон отключился.

И тут он вдруг сообразил: ей-же-ей, этот пароль ведет в клинику.

Шанс!

На память Валентину пришел фильм, где один репортер то ли в Африке, то ли в Мексике, в отеле у края пустыни, стал случайным свидетелем смерти соседа, и что же? Из чувства потустороннего любопытства он переоделся в одежду покойника, труп перетащил и уложил в постель вместо себя, забрал его документы и т. д. Правда, кончился маскарад очень плохо — обманщика пристрелили черные мафиози. Покойник, чью судьбу он напялил, как шляпу, оказался торговцем оружием.

Он тщательно осмотрел свой шанс.

С покойником они были примерно одной комплекции и одного роста, только размер обуви у Клавиго был чуть больше.

А вечером в баре они говорили вот о чем.

Подвыпивший Клавиго, играя хамелеоном, развязно намекал, что он особенный человек. Ругал свою скучную профессию архивариуса, ученого червяка при Туринских мумиях, говорил, что вот-вот покончит с прежним образом жизни, потому что выполнил заказ одного влиятельного лица (и скашивал глаза в окно, где виднелся край заповедника и маячил шлагбаум у въезда в закрытую зону) и скоро разбогатеет, потому что нашел, наконец, «единицу хранения», которая… Тут он прикусывал язычок, полировал ногтем спинку своего развлечения (хамелеон сучил лапками), но, глотнув коктейля, дон снова начинал раздуваться от счастья и хвастливо намекал, что находка позволит человечеству исполнить… Исполнить что?.. Заветную грезу… Он снова спохватывался и замолкал. Звал посетить Гареццио в горах Лигурии: эта географическая точка войдет в историю мира, потому что скоро… скоро мы будем легко читать мысли друг друга. И Греха тайны отныне не будет, все станет явным, довольно лжи, истина озарит мир…

И вот он мертв.

Справившись с отвращением, Валентин стянул с покойника желтые замшевые брюки, ботинки уже поставлены на постель, узконосые черные рыльца двух мокасин на розовых каблуках, стащил с холодеющего тела тонкий алый пуловер… Тут обнаружилась первая странность: на шее покоился мешочек из красно-золотой парчи на витом шнурке, но пустой. Зачем? Вторая странность: плечи архивариуса, ученой крысы, интеллигента Клавиго были покрыты сизой татуировкой. Если эта раскраска — тату, то наш Клавиго был просто эксцентрик, если наколка, то — мафиозо. Пустой мешочек внутри был полон слабым сладким чихающим ароматом хорошего табака. И тут Валентин сообразил, что было внутри. Тот самый корень и был, какой он вытащил из зубов мертвеца и отбросил в панике в угол. Сыщик пошел за потерей, поднял, тщательно осмотрел и, кажется, понял, что за «единицу хранения» держит в руках… Все сходилось: очертания клубня в виде двуполого существа с грудью и фаллосом, крап черных пятен по корневищу, исполненных странной символики. Да, это был корень мандрагоры. Внезапно корень дернулся, словно ожил, и на миг сменил очертания. Валентин отшатнулся и едва не разжал руку — это был хамеле… нет, показалось.

Спрятав корень на законное место, в потаенный мешочек, Валентин разделся до нижнего белья и сначала надел на шею сей сувенир. Корешок в темноте заточения угрожающе стукнул в грудную кость. Затем натянул брюки, штаны сошлись в поясе, даже были чуть широки, Валентин передвинул укол пряжки на два деления. Самым неприятным, до тошноты, оказался сущий пустяк: надеть носки мертвеца. Выйдя в носках в прихожую за ложкой для обуви, Валентин вернулся и замер: переживание настигает нас позже события. Тело двойника с открытым ртом и вытаращенными глазами валялось на полу, словно надувная карнавальная кукла, голая, розовая, раскрашенная кое-где черным фломастером, не хватало лишь велосипедного шланга для раздувания оболочки, шланга, завинченного в пупок. Брр. Из пасти покойника разило на весь номер выпитым виски. И сейчас это мертвое нечто получит его имя. Наш злоумышленник переодел (стараясь не очень вникать в суть движений) покойника в свои новые брюки, облачил торс в свежую рубашку, надел носки и ботинки и перенес теплую тяжесть через два порога в свою комнату. Только луна одним глазом видела его преступление.

Вдруг накатил приступ предсмертной тоски.

«Беги, Валя, беги!» — шепнул голос здравого смысла. Но кто слушает голос здравомыслия, когда шарик фортуны сладко подскакивает на колесе рулетки? Знатоки знают: тайна рулетки именно в этом звуке, он испытан практикой двухсот лет, этот особый тукающий звук пробега по ребрышкам колеса, сладострастный звук наживки, наркотический звук кормления кайфом, а кайф — наша главная пища, пуля оргазма, пущенная в рот из пистолета. Выплюнуть пулю под силу только святому.

В чем его грех? Внезапно, нежданно-негаданно за стенкой умер постоялец по имени дон Клавиго. Постояльца явно ждут в особняке фон Борриса, куда всем прочим вход строго заказан. Валентину нужно любой ценой туда попасть. По прихоти рока покойник жутковато, необъяснимо, но, черт возьми, был похож на частного сыщика. Особенно похож на фото в паспорте. Было бы глупо не воспользоваться таким фатальным стечением обстоятельств.

Осталось дождаться машины.

Валентин еще раз рассмотрел картину своей опасной затеи. Итак, представим себя на месте полиции. Откроем паспорт: кто он? Ага! Это некто Валентин Драго, россиянин. Смотрим на фото, сличаем с лицом покойника, похож? Похож. Остальное рутина. Сообщить родственникам в Петербург по указанному в паспорте адресу… Тут первая закавыка: прояснится, что покойный был холост, жива только его мать, которая вот уже третий год находится в клинике с диагнозом «болезнь Альцгеймера» и фактически не жива. Вторая и последняя зацепка для полицейского поиска — «Опель» на стоянке мотеля: номер на бампере, не сходится с документами на право вождения машины. Больше того, авто значится в розыске. Одним словом, головоломка набирает обороты, а пока идут шуры-муры, машину не тронут, да и стоянка оплачена вперед, значит, вернувшись, он сможет уехать, благо ключи в кармане. Кроме того…

Внезапно ожил мобильник покойника.

Знакомый голос глухо сказал: «Дон Клавиго, ваша машина у входа».

Детектив поспешно подхватил свой кейс, перекинул через плечо папку покойника на узком ремне и покатил к выходу чемодан мертвеца на колесиках.

Ну и ну!

У дорожки по-царски сиял в лучах Селены полированной чернотой шоколадной смолы антикварный экземпляр «Ford Model A» на ярко-красных колесах, американский хит Форда 1927 года.

(Валентин разбирался в раритетных машинах)

У машины стоял навытяжку настороженный водитель в униформе с золотыми вензелями на лацканах VfB, молча ждал пароль.

«Фиделио».

Кивок. Шофер распахнул заднюю дверцу и уложил вещи в багажник.

— Надо бы сдать ключи от номера, — начал сыщик.

— Не нужно. Портье в курсе, — молвил шофер на дурном английском.

— Парень, я говорю по-русски, — буркнул Валентин, притворяясь чуть сонным.

— Садитесь, мистер Клавиго.

Валентин проник в машину времени: прямая коробка кабины с отвесными стеклами, запах цветочного одеколона в салоне, сидение, отделанное полосатой шкурой, максимальная скорость 105 км в час. В 1927 году такой предмет роскоши стоил $385.

— Шкура африканской зебры, — сказал шофер и уселся за руль.

Больше за всю поездку он не проронил ни слова.

Валентин тоже выбрал молчание. В его положении молчание — золото. Проехав от отеля к шлагбауму, шофер чуть притормозил, проплыли за стеклом две внимательные рожи секьюрити, левый страж окатил физию пассажира залпом фонарика, сказал, что «провоз мобильных телефонов и планшетов категорически запрещен», но обыскивать пассажира не стал. Детектив покорно вручил мобилу покойника, последовал кивок шоферу, «ехай», шлагбаум поднят. «Все, назад дороги нет». По узкой бетонной ленте автомобиль покатил в глубь прибрежного парка. Когда сыщик разглядывал с высоты водонапорной башни окрестности цели, он прикинул, что езды от шлагбаума до клиники и дальше к особняку едва-едва 20 минут.

Луна сияла разгаром полуночи. Водила ехал со скоростью черепахи.

Наконец, «Форд» проехал мимо корпуса клиники в строительных лесах и лучах прожекторов, мимо спящих вагончиков для сезонных рабочих за сеткой забора, и прямо по курсу показался особняк.

Особняк был так причудлив, что Валентин впервые пережил чувство если не страха, то явной опасности своей миссии. «Подумаешь, дело, — думал он в Питере, — объявить близнецам волю отца и затем уносить ноги. Слышали, что я сказал? До свиданья. Ку-ку. Остальное меня не касается». Но теперь, у цели, в тени нависшего дома пустяковая задача вдруг показалась почти что головоломной, а может быть, вообще невыполнимой, недаром заказчик подписался на дикую сумму с пятью нулями. За фук такие деньги не платят. Возможно, предостережения заказчика о трудности миссии — не пустые слова.

Сделав вид, что стряхнул дрему, Валентин, принялся вертеть головой, и разом почувствовал: его любопытство насторожило шофера.

Ночной особняк, плывущий за бортом машины видением угрожающей силы без единого огонька, копировал лежащего сфинкса: место головы занимал пентхаус на крыше, грудью чудища был пологий склон амфитеатра, а перед фасадом — слева и справа — две протянутых лапы из сплошного стекла, по-видимому, оранжереи…

Мрачная трехэтажная глыба с десницами льда с видом на Балтику.

Проезжая вдоль прозрачной лапищи, Валентин сумел разглядеть внутри оранжереи обеденный зал среди пальм в круглых кадках, длинный сервированный стол, спинки стульев, череду бронзовых канделябров на белой скатерти.

Все излучало шик нешуточной власти и чары богатства.

Объехав стеклянные лапы в полтора этажа, «Форд» выкатил на простор стриженой флоры, где на земле мерцал бликами света крест открытой воды в оправе из мрамора, а сразу за бассейном открылся взору дом для гостей, построенный в том же аскетическом духе угроз: квадратная коробка, увенчанная по центру башней в три этажа, обведенной лоджиями.

Отель для гостей тоже спал, что ж, два часа ночи, самое сладкое время… Обогнув по дуге крестообразный бассейн, «Форд» подкатил прямо к вестибюлю гостевого дома, где сиял пустой холл, залитый ярким светом.

Стоп!

Когда машина притормозила, ее сразу окружила стая безжалостных сторожевых псов. Валентин в испуге взглянул на шофера. Псы, рыча, поставили на стекло свои желтые лапы с когтями.

— Не бойтесь, они нападают только после команды, — сказал водила, открывая дверцу, — без команды они безопасны.

Валентин, помедлив, в смятении вышел наружу. И точно: псы — доберман-пинчеры — не проявляли особого интереса к незнакомцу, шофер буднично выкатил из багажника чемодан к раскрытому входу, поставил на мрамор портфель, прислонил к портфелю папку на узком ремне, прощально кивнул, и машина мягко отъехала.

Несколько минут гость оставался один на один со сворой собак.

Он не стал заходить внутрь вестибюля и остановился у незримой черты, не зная, что делать.

У стойки портье не было ни души, а зайти и нажать на круглый звонок Валентин не решился. Кто знает, как прореагирует стая на этот трень-брень. Так прошло, наверное, десять тревожных минут. Иногда страшные доберманы дружно подбегали к человеку и обнюхивали брюки, ботинки, портфель, чемодан. Пять собак против одного человека. Чмок! От него останутся лишь ошметки мяса на мраморе да зигзаги крови от собачьих следов на белом полу.

Это был самый неприятный час жизни за все последние годы.

У входа в отель стоял двухместный электрокар; обычно на таких колесах раскатывают по полям для гольфа.

На море штормило, и грохот волн был по-прежнему отчетливо слышен, но сама балтийская даль и тут была не видна, ее заслоняла ажурная вязь сосен на крутом берегу.

Ночной пейзаж был нарисован косым почерком каллиграфа.

Наш детектив решил хотя бы хорошенько оглядеться по сторонам, но быстро понял, что псы, точь-в-точь, как шофер, разом засекают его любопытство и начинают нервозно сторожить злым дозором прыть чужака. Что ж, не будем оглядываться… Ему бросился в глаза необычный декоративный акведук из череды воздушных стальных арок в два яруса. Этот арочный мост соединял эфирными шагами солярий на крыше гостевого отеля с особняком хозяина. «Мда, для какого канатоходца это построено?»

— Дорогой дон Клавиго, — сказал князь, выходя из вестибюля. — Я ужасно рад, что вы здесь.

Тут он чуть запнулся в словах…

— Надо же, я представлял вас совсем иным. С вами все в порядке?

— Почему вы об этом спросили?

— У вас не те уши. Да и голос на тон выше. Впрочем, прочь сомнения. Добро пожаловать в Элизиум! Приветствую вас в 1927 году! Вы разбираетесь в моделях машин? Это был «Форд Модл Эй», как раз двадцать седьмого года.

— Да, прекрасный экземпляр, — отвечал детектив. — Два окна. Сорок лошадиных сил. Безопасное ветровое стекло. Топливный бак в торпедо. Ширина купе — 1700 миллиметров.

— 1702, если быть точным. Рад свидетельствовать свое почтение в зоне высшей гармонии. Мы зовем ее между собой Хегевельд — Заповедный лес. Берег, где сбываются мечты. Почему вы так унылы, профессор? Расслабьтесь, Клавиго, будьте как дома! Хаос двадцать первого века, президенты Путин, Обама, меценат Джордж Сорос, королева Елизавета вторая — все за бортом времени. Мы в восточной Пруссии, тут балтийский курорт ветеранов первой мировой войны. Наш президент — генерал фон Гинденбург. Наш фирменный двадцать седьмой фактически длится уже пять лет подряд. Мы остановили время. Куда спешить? В 30-х годах будет жарко. У нас блаженная пауза. Ленин умер всего три года назад, Сталин еще не взял власть в свои руки… И большой красный террор еще впереди, и хрустальная ночь, но все — слышите? — пронизано тишиной перед обвалом эпохи… Чудесно…

Он восторженно прислушался к робкому теньканью первых синиц в рассветной мгле.

— Ну, где, где же она! Великая единица хранения! Не тяните!

Валентин, разумеется, не понимал, чего ждет хозяин, но за минувший час после смерти соседа, как актер, обживающий роль, немного сжился с новым обликом, почувствовал через сумму теснот брюки немолодого пижона, плюс пуловер, плюс блеск остроносых туфель человека, который красит волосы… ощутил тяжесть сухого корешка на груди, в тайном мешочке, что оттопыривал ткань… Короче, через муравьиную сумму примет, он прозрел природу умершего дона Клавиго и отвечал в стиле его выспренней болтовни: «Я не рискнул взять единицу хранения с собой, до тех пор, пока вас не увижу…» — «Как, почему?» — удивился хозяин. Он взял паузу и спросил чуть строже, но почти задушевно: «Где же она, единица из единиц, греза нашего любопытства, дама, за которую вам, кажется, мы заплатили что-то почти несусветное и охраняли, не смыкая глаз, ваш маршрут до этой точки, в которой мы встретились? Дайте-ка, дружище, я вас обниму…»

И, ломая комедию из трех объятий, князь самым тщательным образом обыскал Валентина-Клавиго и даже с улыбкой вывернул кармашки его пуловера наружу, пока похлопывая, не нащупал на груди твердый холмик — мешок на шнурке. Он вопросительно глянул в глаза пилигрима: — «Это слишком не то, но все-таки? Вы нарушили мою просьбу не сорить пометом всемирного Интернета. Это что, флешка? Накопитель вместо пергамента? Я же предупредил вас — весь мусор электроники, смартфоны, айпеды, планшеты оставить на КПП, в камере хранения».

Проклятые псы мигом услышали нотки скрытого недовольства в голосе хозяина и настороженно подняли заточенные злом морды.

Итак, догадался герой, речь шла о каком-то пергаменте.

Надо было перехватить инициативу мягкой атаки. Валентин торжественно снял с шеи шнурок с мешочком запрятанной мандрагоры и вручил хозяину. И пальнул наугад возвышенным тоном:

— Вот ваше сокровище.

Князь — человек скорее молодой, чем старый, скорее женоподобный, чем мужественный, скорее суетливый, чем царственный, с квадратными усиками в стиле Чаплина, одетый во что-то вроде самурайского халата по моде 10-х годов прошлого века, когда Европа и Россия беспамятно влюбились в японский ориентализм, — князь запустил руку в мешочек и вынул корешок, похожий на скорченного человечка с дамской грудью и вставшим ятем…

— О, какой экземпляр Палача… Ответ принят!

Хозяин в полном восторге вращал корень перед глазами.

— Драгоценный подарок, у нас Палача нет, в наличии только Судья, Русалка, Рыцарь и Висельник, но что они без Палача… Скорее, мой друг, скорее, — и князь устремился под сень лунного солнца к электрокару у входа, усадил гостя рядом и, включив мотор, покатил по дорожке в сторону полукруглой оранжереи, притормозил у входа, поспешно вытащил гостя за руку и почти вбежал внутрь густого парного тумана, под своды стекла в каплях набрякшей влаги, в густой блеск капели, где быстрым шагом идущего к пульту дирижера промчал по центральной аллее вдоль рядов зелени, рассаженной по гнездам внутри прозрачного лабиринта бегущей воды (разглядеть эту абракадабру гидропоники Валентин не сумел) и остановился на перекрестке у секции под светом нависшей калориферной лампы: — «Вот, полюбуйтесь. Здесь собраны принцы кайфа».

Он низко навис ноздрями над ухоженным пятачком, где смешались в густой переплет лиловой зелени цветы, рты, ушки и стебли растения, каждый сантиметр которого был с изнанки покрыт одновременно цыплячьим пушком и пронизан венами старика на пупыристых лопушках.

Валентин изобразил неподдельный интерес и тоже навис, наблюдая, как руки хозяина холят пальцами газовые конфорки синеватого пламени. Имя, наконец, было произнесено вслух:

— Мандрагора!

На борту гидропонного спиннера грозилась табличка:

Мандрагора.

Царство: растения. Порядок: пасленовые. Род: мандрагора. Латинское имя: mandragora. Внимание: ядовито! Яды: гиосциамин, скополамин, анасцин. Сильнодействующий галлюциноген! Не трогать руками, не вдыхать и не смотреть.

«Ну и ну, а это как, не смотреть?» — подумал Валентин про себя, а князь снайперски молвил:

— Да-да, дружище, не стоит глазеть прямым взглядом, лучше краешком глаза. Видите, в нашем спиннере нет ни одного Палача. Как вы угадали с презентом!

Сыщик, наконец, смог разобраться в том, что увидел.

Так называемый спиннер представлял собой род круглого аквариума на стальных ножках-колесиках, где в гнездах прозрачной сетки были рассажены пятилистные головы мандрагоры, а корни — голые андрогинные существа — жадно свешивались сосульками в глубь воды, где, обнимая друг друга, явно занимались любовью.

Зрелище этих человекоподобных уродцев показалось Валентину отвратительным, а вот князя вид корешков явно будировал.

— Вот, — князь указал острым пальцем на корень, — это Висельник. Фаллос корня уже явственно выражен. А рядом Русалка с явными признаками манюрки. Очень дорогой экземпляр. Мандрагора должна четко делиться по полу на женский и мужской образец. Но вашему гермафродиту нет цены…

И хозяин, вытащив до пояса из мешочка корень Клавиго-покойника, сладко, даже сладострастно расцеловал корневище в обе щеки…

— Только, дорогой князь, не вздумайте откусить, — полушутя вмешался Валентин.

— Князь? — удивился князь и вытаращил глаза. — Где вы видите князя. Я? Ха-ха-ха. Дорогой дон, я не князь. Я всего лишь его секретарь. Вы мне льстите. Князь будет долго смеяться.

Сыщик пережил шок. Надо же так опростоволоситься.

— Вот как! А где же князь?

— Князь там, — махнул рукой секретарь, — но между нами, — он перешел на шепот, — раз вы ошиблись, о, я вам очень сочувствую, вам его будет трудно узнать. Очень трудно.

Действительно, с досадой подумал Валентин, как этого пижона, вертляку и краснобая с манерами жиголо и с усиками комика он мог принять за хозяина секретного царства.

Тут секретарь извлек из кармашка халата свисток и призывно свистнул. На посвист из лабиринта растений поспешно выбрался человек в резиновых сапогах, в резиновом фартуке и секатором в руках.

— Это тоже не князь, — пошутил секретарь, — это садовник.

Садовник учтиво стащил с головы форменный берет с нашитым вензелем VfB и раскланялся. Он был явно обескуражен внезапным вторжением именитых гостей в столь поздний час, но старался не показать растерянности.

— Вот, возьмите подарок нашего друга… Каков экземпляр Палача.

И сквозь смех:

— Слушай, Цезарь, он принял меня за князя.

Садовник взял подарок Клавиго примерно так, как новый Папа берет в первый раз тиару понтифика, обнял тяжелой рукой землекопа корень и стал восхищенно причмокивать.

— Ай-яй-яй, но он, ей-ей, о-го-го, только-только кого-то прикончил.

— С чего вы взяли? — изумился наш Валентин-Клавиго.

— Видите эти глазки? Они закрылись, корень сыт, спит. И видит сны, быть может, — процитировал Цезарь строчку Шекспира.

Тут секретарь и садовник переглянулись; вопрос гостя им не понравился: как так, хозяин не знает собственной вещи?

— И еще он поврежден. Вот тут.

— Вижу, но не понимаю… — сказал секретарь.

— Эти царапины — следы ногтей человека, а тут ясный след от укуса.

— Дружище, это ваша работа? — сказал секретарь.

— Кажется, это собака соседа, — неуклюже солгал Валентин, — я забыл корешок на диване, а шарпей отыскал и, видимо, поработал зубами.

— Бедный пес. Он еще жив?

Настороженные вопросы кружили вокруг детектива, как караульные псы.

— Корень нужно обмыть, подлатать и срочно высаживать, — вмешался садовник.

— Ступай. Место посадки князь отметил крестом на плане.

— Итак, — повернулся секретарь к Валентину-Клавиго, увлекая к выходу, усаживая в электрокар и отправляясь к дому гостей. — Наша оранжерея с вашим корнем даст чудный урожай кайфа. Вы не пожалеете, профессор. Мандраж гарантирован.

— Мандраж? — изумился Валентин. — Я люблю держать голову в полном порядке.

— Вот как? — Секретарь споткнулся на ровном месте… — Разве вы не за этим приехали, дорогой Клавиго? Забыться? Расслабиться? Заболеть заумью?

— Я здоров!

— Сочувствую. Но не будем паниковать, профессор. Князь покончит с вашим рассудком в два счета. Дышите глубже, Клавиго. Тысяча мандрагор оранжереи наполняют сосновый воздух Хегевельда аурой раскрепощения. На каждом шагу ступени в иное. Вам гарантированы потери памяти. Плюс серьезные когнитивные нарушения. В Хегевельде мы все мандрагорцы. Эти корешки — наш идеал. Они слышат мысли друг друга. Всякая ложь тут исчезает. Обманы уходят водой в песок. Здесь нет места для смертных грехов. Все осталось снаружи. Тсс… у нас человек, как Бог, видит и слышит всё! Не цепляйтесь за рассудок, Клавиго. Родня мандрагоры — белладонна и белена. Та же картина тотального разрушения здравого смысла и прочей рутины позитивизма.

— Но я не собираюсь сходить с ума.

— Но не о том ли кричит ваш раритет? — все больше удивлялся взвинченный словами гостя молодой человек.

— Какой раритет? О чем вы? — пытался раскусить его вопросами Валентин.

Но секретарь словно не слышал. Остановив электрокар у вестибюля, он чуть ли не обнял гостя, нашептывая строки из «Песни Песней» Соломона:

Детектив пытался казаться человеком, понимающим, о чем идет речь, но каждое слово, говорило обратное: нет, он решительно не понимает намеков, он профан! Невежда! Чужак!

И вдруг, наперекор себе, не любя рифмоплетов, зашептал в ответ стихи Брюсова, о наличии коих в собственной памяти и не подозревал:

А закончили вместе, солидарно и страстно:

Валентин опешил от выходки собственной памяти.

Никогда раньше не вспоминал он никаких стихов, да и не читал их никогда толком, разве что в школе, когда зубрил Пушкина.

— Ага, действует, — сказал секретарь, — это воздух свободы, дух начала столетия.

И снова вперил недоверчивый взгляд в пришельца.

Валентин отвечал бесхитростным взором.

Но холодок недоверия уже просочился.

Несколько раз правая рука секретаря задумчиво описывала зигзаг в воздухе перед лицом Валентина-Клавиго, словно сравнивая пришельца с лекалом, находя какие-то несоответствия в поведении, в одежде, фиксируя жесты, гримасы и черты инородного тела.

Он медлил, не желая расстаться, и сторожил рукой гостя.

— Простите, дружище Клавиго, не случилось ли тут какой-нибудь путаницы? Иначе мне достанется на орехи от князя… Вы действительно дон Клавиго, ватиканский профессор в отставке, архивариус из Турина, садовник из Гареццио, с которым мы списывались на протяжении последних трех лет?

— Послушайте, — взял тон досады наш злоумышленник, найдя выход накопленному раздражению от маскарада и прочих фрустраций, — разве что-то не так?

— Но где обещанное?

— Я держу это в банковской ячейке, возникли кое-какие проблемы.

— Но вы же подписали все бумаги и получили аванс? И клялись доставить единственный экземпляр нам лично.

— Позволь обсудить этот вопрос не с тобой, а с князем…

На «ты»!

— Да, конечно, это не входит в мои полномочия, я лишь секретарь его сиятельства фон Борриса, но, приятель, можно я перейду тоже на «ты?»

Валентин кивнул. Надо не строить из себя обижанца, а вытянуть как можно больше сведений, чтобы правильно сориентироваться.

— Имей в виду, приятель, эта территория сравнима только со святым местом. Я не шучу. И говорю об этом не для красного словца. Знаешь признаки святого места?

— Выкладывай.

— Выкладываю. Святое место должно быть уникальным, огороженным и освященным. В принципе оно не закрыто для посещений. Однако доступ к нему регулируется особыми правилами и может быть ограничен для определенных лиц и в определенное время.

— Кому же нельзя? Не темни, друг.

— «Не темни», отлично сказано… Сюда ограничен доступ для профанов. Понятно говорю, не темно?

— Понятно.

— Так вот, ты внутри первого круга святого места. Первый — внешний. Второй — внутренний. Третий круг — святая святых. Место тайны. Место пребывания имени. За святостью этих кругов наблюдают смотрители места, когены и собаки, слуги священного гнева. Если ты не тот, за кого себя выдаешь, тебя ждут серьезные неприятности. Во-первых, отсюда без разрешения никто не уходит. 27 псов разорвут любого, как только услышат «фас». Никакие электрошокеры и пушки не сработают. Во-вторых, святотатцы тут горят синим пламенем мандрагоры. И это не метафора друг. Даже случайно попавшую лягушку мы узнаем среди наших лягух и отдаем чужака повару на фрикасе. Короче, парень, самое лучшее — быть тем, кто ты есть. Тогда, может быть, все обойдется, и гость вернется в точку старта за внешний круг, в мотель «Старина Шоколад».

Он взял зловещую паузу.

— Впрочем, может быть, я несу чепуху. Дон Клавиго! Ватиканский профессор! Архивариус из Турина! Садовник из Гареццио! Твоя рекомендация — корень Палач. Украсть такой чужаку невозможно, он мигом узнает в лицо злоумышленника и крикнет: «Погибни!» А от крика мандрагоры каждый замышляющий зло простофиля немедля каменеет. Испражнения страха заливают белизну зада. Мозг гаснет. Голос уходит в мошонку. А горло вора затягивает петля, чтобы висельник, дергаясь пауком, брызнул спермой оргазма, на почву под виселицей и окропил росток мандрагоры. Я не темно выражаюсь?

— Темно, но понятно.

В эту минуту навстречу электрокару из холла быстро вышел ночной портье. Его руку оттягивал стальной чемоданчик, на спине сияла катушка с намотанным проводом, который тянулся аж от самой стойки. Минутой позже Валентин понял, что перед ним была полевая телефонная линия образца первой мировой войны. Поспешно поставив коробку на землю, портье раскрыл защелки, отломил крышку и вытащил из зажимов массивную телефонную трубку из черного эбонита. Трубка гудела басистым шмелем в ухе цветка.

— Вас хозяин…

— Алло… — ответил секретарь, — да… да… понял… виноват, ваше сиятельство… да… слушаюсь…

— Ну вот, — сказал он огорченно ночному гостю, вернув трубку портье, — досталось мне из-за вас на орехи.

— Сочувствую, — иронично сказал Валентин.

— Я разбудил князя своим подозрением. Что ж, забудьте всё, что я тут наболтал. Хегевельд ждет!

«Что значит «разбудил?» — подумал гость.

— Прошу.

Так Валентин, наконец, вошел в здание, отмеченное на плане сыщика цифрой «2».

Гостевой дом (как узналось позднее) был отчасти скопирован с парижского отеля «Hotel», где в 1900 году умер Оскар Уайльд. Его сердцевина — башня в стиле турецкого сераля, внутри которой по спирали идет плавный пандус витками вдоль номеров. Если направить шаг вверх, спираль приведет постояльца на крышу под опеку зонтов солярия четвертого этажа. Если направить шаг вниз, спираль выведет гостя на самое дно башни к бассейну в стиле туретчины для одалисок: восьмигранное дымное зеркало горячей воды в мозаичном полу, окруженное нишами с непромокаемыми диванами и подушками. При желании нишу можно задернуть тяжелым узорчатым пологом и укрыться от посторонних глаз. Для тех, кто не любит туретчины, а предпочитает европейский хайтек, имеется открытый бассейн, куда можно выйти прямо из холла: просторный Х-образный бассейн в оправе из мрамора с шезлонгами у края воды. Для любителей моря — мозаичная тропка через стриженый бельведер к рощице сосен на берегу, откуда прямой выход к обрыву с видом на голубую глубь Балтики. Спуск слишком крут, поэтому купальщику необходимо повернуть направо и шагать вдоль береговой кромки к местной достопримечательности, историческому лифту Германа Геринга, кабина которого (красное дерево, ковер, зеркала) под присмотром лифтера отвезет купальщика вниз, на песчаный пляж.

Пляж, закрытый для посторонних.

Пляж с буфетом, официантом, шатрами из парусины.

От берега в море идет прямой мол.

Десять шагов — и твои ноги окатит йодный прибой.

Тысяча метров гарантии полного одиночества.

— Еще два слова о гостевом доме, — закончил портье, — за исключением нескольких уникальных устройств, все очень просто. На первом этаже зал для завтрака, библиотека из личных книг Оскара Уайльда, концертный холл, зал для тренажа, массажный кабинет, малый бассейн и сауна. Плюс комнаты для релаксации и кабины косметики. Лифт для желающих, но князь рекомендует тренировать ноги. Второй и третий этажи — гостевые отсеки. В каждом номере уникальный дизайн. Например, кресла, отделанные кожей анаконды. Есть и двухэтажные номера. В каждом номере просторная лоджия. И хотя лоджии изолированы, наш балкон обходит отель одной спиралью. Удобно для мезальянса… ха-ха-ха…

— В доме есть гости?

— Да, завтра вы познакомитесь. Сейчас все спят. Из холла выход к большому бассейну в парке. — Портье показал рукой на стекло холла. — Вода круглосуточно подогрета, но плавать в одиночку не рекомендуется, положено присутствие медсестры и спасателя. Среди гостей князя бывают очень немолодые персоны. А морем мы не пользуемся, оно слишком грязное.

— Наша цель — только шум. (Это сказал секретарь). Для услады ушей. Слышите?

Валентин прислушался, море штормило по-прежнему, грозно, глубоко и незримо.

— А эти штукенции из стали, к чему они? — гость обратился к портье.

— Какие? Ах, акведук. Честное слово, не знаю. Для красоты, может быть. Все забываю спросить у хозяина.

— Строг?

— Ну что вы. Князь — душка. Потных не обижает.

— Потных?..

— Слуг, портье, горничных, персонал, охрану, садовников лелеет и холит. Но его нельзя никогда обманывать, даже по пустякам. Наказание будет ужасным.

— Я этого не говорил, — вскинул руки секретарь. — Это голос народа.

— Вы надолго? — спросил портье, снимая ключ от номера 31.

«Точно такой же мне достался в мотеле», — отметил наш детектив.

— Думаю, завтра уехать.

— Как это завтра? — сказал секретарь. — Не спешите! Откусите от жизни сполна. Быть гостем князя — счастливый случай. Кстати, дом хозяина всегда отрыт для гостей. Заходите, все двери распахнуты. Своя галерея живописи, музыкальный зал, бильярд, библиотека, даже свое казино с рулеткой. Гуляйте повсюду, везде! Кроме пентхауса на самой крыше. Там его спальня и кабинет. Там же, в левой оранжерее, проходят ежедневные ужины. Предупреждаю, явка к ужину для гостей обязательна, иначе князь будет обижен. У нас прекрасная кухня, достойная пяти мишленовских звезд. В особые дни повара летят из Парижа и Лондона. Особенно хороши десерты кондитера Арчимбольдо. Рекомендую. Но мы заболтались. Три часа ночи, а вы еще не отдохнули с дороги. Ухожу, ухожу…

Уже уходя, секретарь засмеялся… и сказал доверительно.

— Надо же, профессор, ты меня принял за князя, а я сглупил, не воспользовался ошибкой, не раскусил зубами орех. Ну, думаю, какой же ты идиот, Валентин.

— Валентин? — удивился Валентин. — Кто такой Валентин?

— Я, я — Валентин Дураков, дон Клавиго. Я забыл представиться.

И ушел.

Надо же! — поежился сыщик от угрожающей схожести двух имен.

Между тем портье, подхватив вещи, привел гостя к номеру.

— Вот, полюбуйтесь.

Портье открыл дверь.

Мда, это были хоромы, размерами достойные поп-звезды, но обставленные в аскетическом духе германского гения: прямоугольный кожаный диван у камина, на прямой каминной полке массивный раритетный приемник на радиолампах, в лицевой панели приемника встроенные квадратные часы — шик 20-х годов. У стены бесстрастный — с углами — холодильник размером, рядом платяной трехстворчатый шкаф и прочее в том же духе ледяной геометрии Валгаллы.

— Завтрак с 9 до 11. Утром у нас шведский стол. Советую хорошо подкрепиться, а не рассчитывать на обед. У нас не обедают. Увы. Я первый страдаю от этого. Но правило князя — выдерживать аппетит гостей. Правда, можно что-нибудь легкое заказать в номер. Ужин будет поздно. Иногда в восемь или в девять вечера. Иногда ближе к полуночи. Впрочем, бар полон. И можно сто раз перекусить. Но советую оставить в желудке побольше места для блюд нашего повара маэстро Гая Сардини. Костюмер зайдет к вам после завтрака.

— Это еще зачем?

— Вам будет пошит особый костюм для ужина. В согласии с задачей застолья.

Мда…

Оставшись в одиночестве, Валентин быстро шагнул на балкон.

…Наконец-то он увидел зверя в лицо.

Дом близнецов. Дом-сфинкс.

Луна, как нарочно, выкатилась из ночной пазухи, ярче озарив цель.

Кажется, Ницше первым сказал, что если ты начнешь смотреть в бездну, то она в ответ начнет всматриваться в тебя… стоп! Откуда ты это знаешь?

Хотя дом близнецов не подавал ни малейших признаков жизни, Валентин на всякий случай постарался как можно быстрее ретироваться, ему показалась, что сфинкс почувствовал взор чужака и стал присматриваться в ответ пулевыми ранами в черной мишени.

Мда…

Открыв бар и обнаружив в бутылку коньяка, Валентин плеснул на донышко, чтобы расслабиться. Ситуация явно закрутилась против часовой стрелки.

Он включил свой «спайдер», определитель жучков. Прибор жучков не обнаружил, но сыщик кожей чуял: его пасут. Что-то вроде мысленного тумана или струйки кофейного пара от джезвы оплетало мышцы, просачивалось в голову капля за каплей, и этот мыслящий клей клевками дятла пытался пробить его череп, во всяком случае, имя его уже стало известно… Секретарь с насмешкой представился: я — Валентин Дураков.

В случайности детектив Валентин Драго не верил…

Мда.

Все розетки фирмы Мессершмидт были помечены 27-м годом и не подходили для зарядного устройства…

Через час-два он будет без связи, мобилу лучше выкинуть прямо сейчас. В бардачке машины, оставленной у мотеля на платной стоянке, есть запасной. Да и «спайдер» скоро замолкнет, его батарейки тоже рассчитаны на подзарядку. Так вот почему его не обыскали на въезде в зону! В мире немецких розеток 1927 года подзарядка электроники невозможна…

Глоток коньяка и взбодрил и успокоил.

Сыщик переоделся в махровый халат самурайского кроя с широким поясом, в тапочки на каучуковой подошве фирмы Моссманн, принял душ в большой квадратной ванной комнате с полом из каменных плиток, где поместилась просторная немецкая ванна на прямых ножках и каменная лавка для массажа. Покручивая старомодными вентилями, настроил отвесный пучок горячих колючих струй из стального подсолнуха, смывая к голым ногам события рокового дня, а заодно и внезапную смерть дона Клавиго, своего двойника.

Из любопытства к диковине опрыскал себя из массивного пульверизатора с тугой резиновой грушей… вдохнул печальный аромат лесного ландыша.

Нет, это аромат вереска, тут же поправил ошибку внутренний голос.

А называется этот мужской одеколон «Царский вереск».

Что ж, поверим себе.

Уже собираясь улечься в постель, Валентин заметил рамочку.

Номер украшала единственная картинка.

На старинной гравюре был изображен импозантный господин в роскошном парике, в камзоле с брабантскими кружевами и ботфортах. В его облике не было ничего значительного, кроме подписи на латыни, каковую наш герой машинально прочел, словно знал латынь с младых ногтей:

«ХVII век. Генуя. Граф Лаццаро Коллоредо».

И ниже мелким почерком от руки:

«На его груди помещается рудиментарный близнец, длиной 97 см. Голова и тело отростка четко оформлены, человекоподобное существо может двигать руками, дышит, открывает глаза и упирается ступнями в ноги Лаццаро. Так как существо могло издавать звуки и обладало собственным сердцем, Папа признал их двумя людьми и разрешил двойное крещение».

Присмотревшись к гравюре, Валентин заметил, что художник искусно придал костюму графа черты человечка, различимые в контуре кружев и складок камзола. Близнец обнимал брата с отчаянием дитяти, разлученного с матерью.

Что бы это значило?

Прыгнул в кровать. И тут же заснул как убитый.