Учитель дает мне первый урок ясновидения: урок о роковых совпадениях. — Дело Александрины Перро. — Я снова едва не погиб. — Ловушка судьбы. — Никогда не свисти, Герман! — Мы наконец узнаем тайное имя врага: Герса.

— Итак, — сказал в тот день Эхо, — стрела уж пущена, а птица — еще заливается трелью.

И он насмешливо насвистел пассаж из Малера, что-то из цикла «Волшебный рог мальчика». Самое время напомнить, что Эхо обладал уникальным слухом и мог, например, насвистеть от и до любую оперу Моцарта, чем приводил меня в священный трепет.

— Пора… пора спустить тебя с тетивы, мой друг. И не будем дрейфить перед провидением. А наоборот, попытаемся отменить его приговор. Начнем с самых легких упражнений.

И маэстро предложил мне на свой вкус выбрать какое-нибудь дело из уголовных преступлений Санкт-Петербурга. В трехмиллионом городе их совершается по десятку в день.., и протянул трехстраничный список.

Я выбрал дело о похищении с целью выкупа десятилетней девочки, дочери французского бизнесмена Александрины Перро.

Почему именно его? Очень просто — я помнил, что первым делом самого Учителя было дело о похищении, маленькой Элли в Нью-Йорке, которое юный гений раскрыл находясь в Вене. Правда, там шла речь о преступлении сексуального маньяка, а здесь все было замешано на деньгах. С родителей девочки похитители запросили 300 тысяч долларов, угрожая ее убить, если выкуп не будет выплачен. Бизнесмен обратился в отдел по борьбе с организованной преступностью, с похитителями завязалась сложная и опасная игра. Казалось, все предусмотрели, но в последний момент — при передачи выкупа из поддельных меченых купюр — все сорвалось. Похитители узнали, что их водят за нос и оборвали всякую связь. Стало ясно, что девочке угрожает скорая смерть.

— У тебя очень мало времени, Герман, — сказал Эхо, — всего несколько часов. Максимум — до вечера. Они там все перессорились. Банда раскололась на злых и добрых. И девочку снова похитили! Теперь она в руках злых, и те решили ее прикончить. Только что решили. Но медлят — ищут надежное укрытие для трупа девочки.

День только начинался. Стрелки часов показывали 9 утра.

— И имей в виду, я не смогу тебе помочь впрямую. Хотя знаю ответ. Ты должен найти ее сам. С помощью нескольких моих подсказок. Но сам! И не вздумай давить на жалость. Я не спасу ее.

Он вызвал дежурного офицера и приказал срочно доставить оперативное дело Александрины Перро и что нибудь из ее личных вещей. . . .

— Только не трусить, Герман! Раз ты смог занять место моего врага в купе, раз ты смог внять внушению моего Адониса, значит ты способный медиум. Выше голову, бес! — и он расхохотался.

Я же заметно нервничал. Ума не мог приложить, как отыскать иголку в стоге сена… наконец, мне было жалко похищенную.

Вскоре привезли дело. Я жадно принялся читать машинописные листочки. Эхо бегло глянул на вещи. Маэстро пил кофе. Он почти скучал. Но хотя бы не мешал мне вечным насвистываньем. Что же выяснилось из дела?

Французский бизнесмен бывал в Санкт-Петербурге наездами по делам своей фирмы. Но предпочитал жить не в отеле, а в просторной квартире в престижном доме с охраной, отданным исключительно иностранцам и где его фирма арендовала жилье. На этот раз, как нарочно, он взял с собой жену с дочерью, показать красивый русский город на берегу моря. В колледже Александрины или Сандрины — как звали дочь — были как раз каникулы. Девочка болела. При ней неотлучно находилась служанка, тоже француженка, которую бизнесмен обычно забирал с собой в продолжительные поездки. Кстати, совсем немолодая особа, как многие могут подумать… Ждали медсестру — сделать уколы. В назначенный час медсестра позвонила из холла первого этажа и служанка велела охране ее пропустить. Звонок в дверь. Сквозь глазок служанка видит миловидное личико в белоснежной шапочке. Но когда дверь открылась, в квартиру ворвались два головореза в масках из черных чулков. Скрутив служанку и расколотив телефон, они похитили девочку прямо из постели. Операцией похищения руководила та самая «медсестра». На следующий день женский голос потребовал выкуп 300 тысяч долларов, или деньги, или посылка с отрезанной головой ребенка! Бизнесмен обратился за помощью… Остальное известно.

Мне эта история сразу показалась слишком киношной и специально разыгранной, о чем я сказал Учителю. Он промолчал, разглядывая вещички похищенной и, не удержавшись, сказал:

— Я уверен, что ни голубой бантик, ни эта плюшевая собачка никогда не принадлежали Сандрине… А ты что скажешь, Герман?

Я остановил дыхание и, прикрыв веки, прислушался к лихорадочному, паническому бегу собственных ощущений. Но ничего не чувствовал!

— Говори, Герман! Говори, что скажется! — подхлестнул Эхо.

И я сказал абсолютно от фонаря, лишь бы что-то сказать, только б не мучиться от молчания:

— Голубой лентой был перевязан подарок, что-то вроде альбома для марок, а собачкой играл мальчик, да мальчик. Трех, четырех лет!

Что называется брякнул и приготовился получить оплеуху.

— Браво! — хмыкнул медиум, — твой экспресс-анализ почти безупречен. Если не считать, что лента снята с этой самой плюшевой собачонки… которой играл не мальчик, а домашний пес, типа шпица. Вот следы его зубов на плюше. Ширина укуса явно указывает на маленькую собачку. Впрочем, для этого не надо быть ясновидцем.

Он бегло проглядел ленточку через карманную лупу.

— Да… ни одного волоска с головы девочки.

Я промакнул украдкой вспотевший лоб платком.

— И все же, Герман, для начала неплохо. Ты угадал главное. Эта вещица подарок. Подарок не девочке, а ее любимой собачке. И шпиц этот действительно мальчик, которому три года. И что это он был перевязан голубой ленточкой. И наконец, что это вещи не принадлежат похищенной.

Я сам удивился своей проницательности. И подумал про себя: «Может быть маэстро своим внушением увеличивает мои силы?»

Медиум тут же возмутился:

— Герман! Наоборот, я тебе даже мешаю. Ты скован. Трусишь, боишься опростоволоситься у меня на глазах.

И Эхо вызвал прежнего офицера связи.

— Капитан, вас ввели в заблуждение. Эти вещицы не принадлежат похищенной. Вернитесь в прокуратуру… и вот что! Потребуйте от следователя детские ручные часики Сандрины Перро. А если он начнет лгать, скажите, что он держит их в среднем ящике письменного стола в конверте.

— Видишь, Герман! Я уже стал тебе чуть-чуть помогать.

И потребовал моих объяснений по поводу тех слов, которые он сказал офицеру. Я сосредоточился и, обдумывая каждое слово, ответил так:

— О часиках можно догадаться… Наверное так… Девочка болела и ждала прихода медсестры. Она знала, что ее будут колоть шприцем… Надо ли говорить, как дети бояться уколов, поэтому она и надела свои часики, чтобы знать точно: сколько осталось времени до… до начала боли, до укола…

— Отлично! Как видишь пока тебе не потребовалось никаких способностей медиума. Пристальное вглядыва-ние в суть ситуации не может не дать результатов. Но скажи, мой милый Ватсон, как ее часики оказались в столе следователя, если она надела их на ручку?

— Их сняли бандиты. Прежде чем вынести жертву, они связали ее по рукам и ногам. Наверное липкой лентой, скотчем. Часы просто мешали…

— Полная чепуха! Да, они связали ее. А часы просто сдернули, чтобы она — в заточении — не могла знать сколько прошло часов и следить за реальным ходом времени. А почему я решил, что следователь держит улики в верхнем ящике стола? В конверте?

— Думаю, что речь идет об обычном канцелярском столе. У него один большой верхний ящик и две боковых тумбы с ящиками помельче. Самый удобный ящик — верхний. Чтобы под рукой. Там следователь держит самое ценное и срочное. А дело Сандрины — сверхсрочное. Скандальное дело. За которым следят сразу два президента: России и Франции. Часики попали в стол случайно… А конверт? Их держат в конверте потому, что их надо будет вернуть.

— Про стол правильно. Про конверт тоже. А случайность — самое глупое слово, какое существует на свете. Оно абсолютно ничего не обозначает. Никогда его не произноси в этих стенах, Герман! — вспыхнул маэстро, —Они оказались в столе потому, что часики вместе с собачкой из плюша давали понюхать сыскной собаке. Она взяла по ним след. И дошла до стоянки. Я докажу тебе, Герман, что случайностей вообще не бывает! Все — фатально!

Маэстро стал мрачен как грозовая туча и посвистел, успокаивая нервы. Мысль о том, что нечто неизвестное — некий песчаный всадник на краю моря — угрожает ему гибелью раньше срока! — постоянно сидела в его голове, как гвоздь, и приводила в бешенство по совершенным пустякам! Вчера он как безумный метался по галерее, ругая с ненавистью историческое лицо, жившее 200 лет назад. Им оказался Вольтер, которого Эхо разнес за неприязнь к Гомеру, к человеку, которого, по-моему вообще не существовало на свете.

— Итак! — вперил маэстро в меня почерневший взгляд, — А теперь быстро, четко и ясно отвечай, Герман! Где сейчас находится похищенная девочка?

Ага! Учитель начинает урок дальновидения… Я зажмурил глаза и попытался увидеть ответ на обратной стороне век; там вихрем неслись клубы темноты, без всяких очертаний, абсолютно невнятные…

— Не смотри, а говори! Слово найдет образ, — : хлестнул голос Учителя.

И меня понесло, завертело, и все, что я слышал из собственных уст было чистой воды импровизацией, чуть ли не бредом:

— Вижу черного пса в красном ошейнике из широкой полоски кожи с шипами. Он бежит вверх по лестнице. Широкой просторной лестнице из гладкого мрамора. Он бежит за человеком в белой одежде. У человека черные руки, черное лицо. В его руках поднос, на котором что-то свернулось… Пес первым вбегает в комнату с высокими окнами. Шелковые шторы колеблет свежий ветер. Это ветер с моря.

Вижу в просвете штор голубую кайму океана, озаренного солнцем. А вот и девочка! Она прячется под круглым столиком, накрытым узорной накидкой с кистями. Крупные золотые витые кисти. Пес подбегает к ее укрытию. Вижу его черные лапы на паркете, на шкуре в мелких леопардовых пятнах… Но девочка совсем крошка, ей едва ли пять лет. Нет, меньше…

— Дальше! — подстегивает Эхо.

— Опять черный пес! Только ошейник словно из золота. Вижу его черные лапы на ворсистом ковре. Вижу обнаженную женщину. Она лежит закрыв лицо руками. У нее густые черные волосы. Пес возбужденно обнюхивает ее тело… А вот и девочка! Она прячется под кроватью. Вижу ее глаза за кроватным пологом. Но это не Санд-рина… ни малейшего сходства…

— Дальше!

— Вижу поднос в руках африканца. На нем свернулась змея.

В этот момент я действительно увидел то, что сказал, с такой отчетливой яркостью, что сам содрогнулся от неожиданности.

— Горячо, Герман! Смотри глубже!

— Змея обвилась вокруг круглого зеркала.

— Загляни туда! Видишь?

— Вижу двухэтажный дом старой постройки. В нем два подъезда…

И я подробно описал двор перед домом, в котором разглядел ржавый красный автомобиль без колес. Стоя у неподвижного остова, я оглядел фасад дома, где мое внимание привлекло окно на втором этаже. Оно единственное было глухо зашторено желтыми занавесками. Я описал эту комнату изнутри. Она пуста. Девочка спит на полу на матрасе, под красным одеялом. Ей сделали укол снотворного. Я описал след укола на сгибе руки. Похищенную охраняет женщина в рабочем комбинезоне. На ее коленях пистолет-пулемет «Беретта». Описал, что у нее совершенно черное лицо, что она сидит в кресле-качалке. Но лицо черно не из-за цвета кожи, а потому, что оно спрятано под натянутым черным чулком из капрона. Я вижу ее босые ноги на голом дощатом полу. Ногти покрашены розовым лаком. Тут же у ноги чернеет радиотелефон.

— Адрес? — спокойно спросил Эхо, словно я знаю ответ на любой вопрос.

— Не вижу. На доме нет никакой таблички.

— Посмотри влево или вправо, на соседние дома.

— Не вижу вокруг ни одного дома.

— Это пустырь?

— Нет. Дом почему-то покачивается, то вверх, то вниз…

— Покажи место на карте — Эхо развернул на столе карту Санкт-Петербурга.

Чем больше я гляжу на карту, тем быстрей прихожу в себя после транса, и тем сильней моя неуверенность. Наконец отчаянно указываю место, от которого, как мне показалось, шло некое тепло… и угодил пальцем…

— В залив! — рассмеялся Эхо.

Мой палец показывал на голубой простор Невского залива, точно в букву "Г" в просторной надписи «Невская губа». И это роковое "1" синело на карте напротив морского вокзала, повиснув серьгой на пунктире, которым была обозначена трасса «Санкт-Петербург — Хельсинки».

И я в изнеможении попросил у маэстро передышки.

Допив чашку кофе, Эхо внимательно изучал акваторию Невской губы. Затем обвел кончиком серебрянной ложки, которой помешивал кофе кружок вокруг указанной буквы:

— Хмм… все, что касается этой буквы представляет для нас величайший интерес…

— Почему?

— Пока не.знаю… может быть эта буква есть в имени моего врага… не думаю, что дело Сандрины Перро никак i is связано с нашими поисками. Все есть во всем, как говорили древние.

— А описание дома верно?

— Тут много путаницы. Такое ощущение, что ты видел не сам дом, а сон об этом доме… лестницы… пес… мрамор… это что-то из западной жизни… а вот дом с желтыми занавесками весьма похож на то, что тебе надо.

В этот момент его размышления прервали — доставили часики похищенной девочки. Маленькие изящные часики, в круглом корпусе, с крупными стрелками и детским циферблатом, на жёлтом ремешке.

Эхо хищно осмотрел вещицу, поднес к уху:

— Тебе крупно повезло, Герман, это механические часы, — и ничего не объясняя вернулся к карте.

— Я еще раз убедился, что ты чертовски одарен, Герман. Даже твои ошибки гениальны. Ткнуть пальцем в море! Это дорого стоит. Буква касается верхним левым углом пунктирной линии, которой отмечена международная трасса на Хельсинки… Ммда… Буква, явно, что-то знает. Какую-то тайну. Какую, Герман?

— Надо подумать…

— Вот именно, — зло оживился медиум, — представляешь! Мне Августу Эхо! — приходится думать, потеть, шевелить мозгами. Я привык получать готовый ответ и сразу! Я бы вывернул наизнанку все до одной буквы на этой карте, они б разболтали все, что знают! А теперь я смотрю на это Говно, на эту маленькую виселицу и не знаю, что и думать… ммда, я всерьез поглупел, Герман.

— Может быть она означает, что девочку прячут на корабле?

— Какую девочку?

— Сандрину Перро.

— Ах да! Тебе ведь надо ее найти, — и он вложил в мои руки часы, — Что ты об этом скажешь?

— Обычные часики… дорогая безделушка от «Картье»… Сандрина любила их надевать и чувствовать себя взрослой.

— И это все?

— Не хочу ничего выдумывать… я должен признаться, маэстро, что описывая дом, лестницу из мрамора, собаку… я фантазировал. Ничего этого я не видел. Вот только комнату за желтыми шторами, пожалуй, увидел…

— Герман, не терзай плоть. Ничего нафантазировать невозможно. Ты находишься в состоянии поиска. И следовательно твои фантазии находятся в поле этого поиска. И не так уж глупы твои выдумки… Спящая после укола девочка на полу… красное одеяло… бандитка в капроновом чулке… желтые шторы. Это очень даже похоже на правду. Осталось найти эту комнату. А что думают об этом ее часы?

Я ответил, что не знаю и положил их на стол.

Мой жест бессилия вызвал у маэстро приступ ярости:

— Ты или упрям, или безнадежно глуп! Пойми, для ясновидца нет обыкновенных вещей. Все вещи абсолютно необыкновенны! И это не просто безделушка, не часики! Это сама Сандрина Перро! А ты с такой пошлостью духа отбросил ее от себя, дуралей! Первое, что мы видим глядя на часы — она жива, часики идут. И это не электронные часы, а механические. Вот в чем твое везениe. Они тикают, звучат, шепчут, то есть издают главное — звук! Колебания! Резонанс! Зверь тайны сам идет на охотника. На тебя, мой милый. Послушай, что они говорят. Ведь девочка просит помощи. Ну!

Покраснев от такой отповеди, я аккуратно — со страхом — поднес часы Сандрины к левому уху. Прислушался. Нервы были так напряжены, что я легко различил неясное нашептывание механизма:

…цпчфцсчапкцчацфсацшпсш…

— Спрашивай! — скомандовал Эхо.

— Где ты, Сандрина? — глупо сказал я громким голосом.

…цпчфцсчапкцчацфсацшпсш,..

Часы не отреагировали и не изменили звучания.

— Как ты спрашиваешь, дуралей, — скривился Учитель, — Что за идиотский вопрос? Откуда девочка знает, где она? Бандиты сообщили ей адрес? И дали номер телефона?

— Учитель, — я решительно припечатал часы к карте на столе, — признаться, я не понимаю, каким образом механическое вращение колесиков может настроиться на ее мысли. Это первое. И во-вторых, даже если мы услышим ответ, он ничего не изменит. Она просто опишет комнату, где ее держат. Запертую комнату с желтыми шторами на окне и женщину, которая ее охраняет. Но я уже описал место ее заточения. И вы согласились, что кое-что мной угадано верно. Наконец, она спит. Ей вкололи снотворное и любой контакт сейчас с девочкой бесполезен. Она не слышит.

— Я вижу, тебя задевает мой тон, Герман. Не куксись! Власть настолько нас портит, что воспринимать меня как человека нельзя. Я не человек. Терпи! Мои оскорбления машинальны, в них почти нет моего чувства. Я злюсь только от скуки… Так вот, Герман. Реальный мир можно толковать и трактовать совершенно по разному. В нашем случае мы будем принимать мир как сутолоку звуков, как сеть резонансов и созвучий, вроде переклички птиц в лесу, вроде перекатов эха в горах. При таком подходе, часики Сандрины Перро — это колодец звуков, тоннель созвучий между ею и нами, как конец длинющей слуховой трубки. Точнее, как фонендоскоп терапевта. Врач вдевает в уши кончики трубочек и слушает сердце пациента через круглый резонатор, который усиливает звуки. Часы Санд-рины — тот же круглый фонендоскоп. Резонатор с циферблатом. Что можно услышать поднося их к уху? Первым делом — крик. Когда бандиты в масках ворвались в спальню, она закричала.

И Эхо, причмокивая, пришептывая и присвистывая губами, с виртуозной точностью повторил весь механический ряд звуков в часовом механизме, выделяя резкими вскриками звук "а".

Получилось вот что:

…цпчфцсА! пкцчА! цфсА! цшпсш…

— А!а!а! — вскрикнула Сандрина.

Маэстро так точно передал вскрик несчастной девочки, что я похолодел, мурашки побежали по коже.

— Теперь спросим у эха, где Сандрина Перро? Эхо знает ответ, прости этот невольный каламбур. Резонанс — это что-то вроде Духа звуков. Вопрос очень тонкий, и ты просто должен поверить мйе на слово. И резонанс знает, откуда исходят звуки, окружившие Сандрину. Нужно только его услышать. А что нужно сделать, чтобы услышать в ответ эхо? Нужно просто крикнуть! Но крикнуть правильно, — криком ясновидца. Глупо спрашивать резонанс по человечески!

И медиум, склонившись над часами на карте, издал громкий гортанный звук такой силы и мощи, что офицеры охраны и наблюдения с наушниками на головах, сидящие за стеклянной стеной вздрогнули.

Это был клекот крупной хищной птицы:

Цвиррлирцыцицйрррцык!!!

«Чародей!»— воскликнул я про себя.

И тут же он воспроизвел новый механический ряд, каким откликнулись часы на его оглушительный вибрирующий вопль:

…фцсчцастчпцщцкцфщицфчоцсфкикфуца-фуцччжчацжчецжчтфсцчфсца фсцифкцфицф…

— Теперь разрежем этот ряд на три части, — сказал Эхо, — и посмотрим, нет ли в этом ряду обычных слов?

Есть! Вот что резонанс отвечает, транслируя нам звуки, которые окружают похищенную Сандрину Перро:

И он выделил в трех фрагментах следующие звуки:

…фцсчЦ! астчП! цшцК! цфцИ! цфиО! цсфК! И!

Вышла абревиатура: ЦПКИО КИ.

…К! фуцА! фцуЧ! цжА! цК! цжцТ!

Вышло слово: качает.

…фсцЧ! фсцА! фсчЙ! фцК! цфИ! цф.

Вышло слово: чайки.

— Итак, мой дорогой Герман, подведем черту звукового поиска. В резонансном ряду отчетливо слышна абревиатура ЦПКИО КИ, что означает для любого жителя Санкт-Петербурга Центральный парк культуры и отдыха имени Кирова! И еще два слова: качает! Чайки! Следовательно, похищенная Сандрина Перро находится где-то в районе названного парка. Ее качает й она слышит крики чаек. Следовательно, комната, которую ты ищешь, — поблизости от воды… Вот только как понимать сообщение о том, что ее качает?

— Может быть, это корабль?

— Корабль? В парке? А где же тогда тот дом из двух этажей, который ты увидел? Ржавая машина без колес во дворе перед домом?

— Разрешите мне съездить на место?

— Пожалуй, это мысль… да, хорошая идея! Тебя надо ие столько научить, сколько про-учить, Герман. Разрешаю. Бери машину и найди свой дом с желтыми шторами.

И он вручил меня офицерам охраны. А уже на пороге сказал, показав на часы Сандрины, которые я бросил на карту:

— Глянь, как ты гениально швырнул часики. Они ровнехонько улеглись на Елагинский остров, где находится парк. А куда указывает часовая стрелка?

Стрелка указывала на узкий мысок острова, обращенный к Невской губе.

— Как видишь! Случайностей не бывает! Каждая — фатальна.

Через полчаса на бронированном «Мерседесе», под охраной двух офицеров, я покинул петербургский Воль-фшанц Августа Эхо, так я называл про себя здание института — Волчье логово — которым руководил мой Учитель. Когда машина миновала последний пункт наружной охраны и выехала из огромных ворот. на одну из набережных города, я в очередной раз испытал приступ тоски по свободе. Правда, мне не запрещалось проводить свободное время как заблагорассудится. Я имел право даже выходить в город, но предпочитал избегать людей, отдыхая в бассейне, гуляя в оранжереях, загорая в соляриях закрытой зоны. Сбежать? От ясновидца сбежать невозможно. Да и зачем? Я до сих пор не знаю: кто я? Откуда пришел? Как мое настоящее имя? Где мой дом?.. А здесь оставалась надежда узнать о себе полную правду. «Как только ты прикончишь ее, — подчеркивал Эхо, — ты все о себе узнаешь, — и добавлял, — должен же быть у тебя стимул».

«Мерседес» свернул с Кировского проспекта ко входу в парк, и я вышел из машины. Офицер охраны протянул мне радиотелефон:

— Сегодня код генерала 3Г3. Мы будем рядом. Если возникнут проблемы, давите кнопку тревоги.

Меня удивило, с какой легкостью меня оставили без присмотра. Ведь если дом с похищенной будет найден, предстоит разборка с похитителями! — А это отчаянные головы и живьем не сдадутся.

Но вскоре леность охраны получила свое объяснение — Эхо хотел мне преподать урок полной свободы и посмотреть, как я смогу уцелеть в её объятиях.

…Стоял жаркий летний денек начала июня. На мне был легкий пиджак из светлого, шелка и легкие брюки. Я немного грустил, неужели никто никогда не узнает меня в лицо и не окликнет… но чем ближе был я к искомой цели, тем большее смущение испытывал — никаких домов здесь и в помине не было и быть не могло. Парк! Аллеи. Летние театры. Пивные павильоны. Несколько корпусов дирекции. Открытые кафе. Праздная толпа посетителей. Аттракционы. Перейдя по мосту на

Елагинский остров, я оказался в самой пустынной и заброшенной части парка. А выйдя в район, указанный стрелкой часов Сандрины Перро, обнаружил всего лишь заросший сорной травой да низким кустарником мысок, обведенный бетонным берегом, в который плескалась невская вода. Правда, здесь наконец появились чайки. Небольшая стайка птиц крикливо носилась над моей головой. Я огляделся не без уныния: удручающее фиаско! Дом с желтыми шторами на втором этаже… ржавая машина со снятыми колесами во дворе… все мимо! Я уже собирался позвонить Учителю, как что-то — желтым — блеснуло в траве недалеко от моих ног. Бог мой, я поднял с земли обрывок то ли афиши, то ли плаката, пожухлый от влаги, выцветший обрывок бумаги, на котором и увидел свой домик — чистенький, в два этажа, нарисованный, с веселенькими желтыми шторками… Это был плакат страхования жилья! А вот и машина! Тут же в траве валялась ржавая детская машинка — без колес! — забытая сто лет назад рассеянным карапузом. Облупленная красная краска. Пластмассовый шофер за крохотным рулем… Я еще пошарил глазами и увидел целлулоидную куклу-негритянку. Вот она моя террористка! У куклы не было левой ноги и правой руки.

Чайки с насмешливым воплем пронеслись над головой.

Я набрал номер связи и вызвал 3Г3, после чего сообщил Учителю о своей неудаче.

— На каком расстоянии раскидана эта чепуха?

— Примерно, на площади в пятьдесят сантиметров.

— Поздравляю! Обнаружить столь малую точку мало кому удается. А теперь, Герман, соблюдай предельную осторожность, — голос Эхо стал строг и сух, — выйди к набережной и посмотри налево…

Я прошел сквозь сорные заросли к бетонной полоске берега, посмотрел налево и прирос к месту — в ста метрах от меня, на воде, двумя канатами к стенке, был причален дебаркадер. Голубой домик с плоской крышей на металлической барже о трех окнах. Среднее окно задернуто яичного цвета занавеской. Пустая палуба. На жедезном борту намалевана белой краской цифра 313! Код Эхо и номер дебаркадера совпадали… о чем я тут же сообщил наставнику.

Дьявол! Он — сущий дьявол! А я — ученик дьявола.

— Не размахивай радиотелефоном, — окрикнул Эхо, — наверняка тебя уже заметили. Постой спокойно. Выкури сигаретку для отвода глаз и возвращайся к машине. Держись скучно. Их наблюдение идет через бинокль. Поздравляю, Герман. Ты почти угадал. Ошибка в сто метров — не считается. Понял, почему в резонансе возникло слово «качает»? Качает не дом, а дебаркадер на воде. На ужин заказываю бутылку шампанского брют.

— Мне самому вызвать милицию?

— Милицию? — удивился голос маэстро. — Зачем? Это не наше дело. Мы ищем истину, а не улики. Это интеллектуальное упражнение на тему резонанса и совпадений и только. Ты убедился, что звук является особого рода копией ситуации, вещи, человека. Ты видишь, что мир состоит из повторов, из совпадений, из репликаций. Заметил, что шафранный цвет занавесок идентичен цвету ремешка часов Сандрины Перро? А цифры на барже не только повторяют мой код — это была моя шутка, — а похожи на те, которые изображены на циферблате ее часов? Какая прелесть, не правда?

Я потерял дар речи:

— Но они же ее никогда не найдут!

— Конечно, — не найдут. Там же одни идиоты.

— Послушайте, генерал, ведь девочку вот-вот убьют. Дело идет к вечеру. Обмен сорван, и они намерены отомстить несчастным родителям! Вы думаете, слова о посылке отрезанной головы только шутка?

— Я так не думаю. Правда, они передумали. Пошлют только отрезанные ушки девочки. С головой много возни.

— И вам наплевать на ее жизнь?!

— Пойми, дурачок, — голос Эхо стал тревожным и ласковым, — мы не можем злоупотреблять своим даром и исправлять несовершенство вселенной. Это ее судь-

ба, а не твоя. Вспомни судьбу бедняги Хейро? Он лез в чужие судьбы и, потеряв дар, двадцать лет прожил в нищете. Чужая судьба священна. Своя — тем более. То, что я лезу в свою судьбу — очень опасно. На это нужны серьезные основания. Мое основание в том, что я считаю свою будущую смерть преждевременной. Вот почему мой враг вне законов бытия. Это очень тонкая материя, Герман. Ты мой ученик. Мое оружие. И я не могу рисковать тобой из-за какой-то писюхи. Немедленно возвращайся к машине! Это приказ! Ясно?

— Ясно. Слушаюсь. Иду к машине.

— Умница. Бегом марш!

Я спрятал радиотрубку в карман. Но решил делать по-своему. Быть в двух шагах от маленькой пленницы и ничего не сделать для ее спасения! Такое не укладывалось в моей голове… Пока Эхо поднимет тревогу, пройдет десять, а то и все пятнадцать минут. Я влезу в ситуацию и заставлю свою охрану пустить в ход оружие. Два офицера охраны из Вольфшанце стоят целой банды головорезов!

Кстати, Эхо разрешил мне носить газовый пистолет, и он был со мной в заднем кармане брюк. Все же — оружие.

Прогулочной походкой повесы я прошелся в сторону дебаркадера. Затем нагловато остановился напротив и облокотился на хилую железную оградку, которая преграждала путь. Меня наверняка заметили. Посмотрел на часы. Думаю, что охрана уже бежит в мою сторону… Затем открыто перемахнул через ограждение и спрыгнул на палубу с высоты полутора метров. Край баржи вплотную подходил к берегу. Ббум! — отдалось под ногами. Железный корпус баржи дрогнул от моего прыжка. Мертвый проснется. Но на палубе по-прежнему царила тишина. Я оглянулся на берег. Охраны пока не видать. Может быть, дебаркадер пуст?

Внутрь голубого домика вела дверь, на которой красовался висячий замок. Тяжелый амбарный замок в крупных петлях. Тогда я решил добраться до окон по карнизу, который шел над бортом дебаркадера. Черт! Чуть не угодил ногой в мертвую чайку… Ступив ногой на карниз, я убедился, что он достаточно широк, чтобы можно было пройти по доске и заглянуть в окна.

Шаг, второй…

Далеко внизу, в щели между бетонной стеной причала и стальным бортом баржи мерцала невская вода. Борт то наползал на стену, то отходил. Осторожней, Герман! — упасть вниз смертельно опасно: щель проглотит, а челюсти раздавят башку пловца о бетон.

Третий шаг, четвертый. Я заглянул в первое окно. Оно было ничем не закрыто. Какая неприятная комната! Хотя на первый взгляд ничего особенного. Типичная комната капитана… походная кровать, небольшая деревянная полка, уставленная книгами, преимущественно техническими, кресло рядом с кроватью, простой плетеный стол у стены, где видна закрытая дверь, да большой железный несгораемый шкаф — вот то, что бросилось мне в глаза.

Скучная картина.

Но стоило мне заглянуть в окно с желтыми шторками, как я чуть не сорвался с карниза. Шторки посередине были раздернуты и я узрел ужас во всех подробностях — на кресле-качалке, раскинув руки и ноги — босые ноги с розовыми ногтями! — сидела убитая женщина — в комбинезоне! — уронив голову в черном чулке из капрона! — на кровавую грудь. Ее расстреляли в упор, и кровь продолжала еще вяло сочиться потоками мертвого клея на солнечный пол. Значит, стреляли недавно…

Матрас для похищенной девочки был пуст, тут же на полу валялось красное одеяльце! Как я все угадал! Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Там, на пороге, мертвело еще одно тело. На этот раз огромной черной собаки в красном ошейнике! Дог был так же расстрелян в упор и зиял кошмарными дырками в животе.

Шатаясь, я стоял на карнизе, скрученный приступом рвоты, цепляясь руками за щели в деревянной стене.

Прошло минут пять прежде, чем я смог двинуться дальше.

Охраны по-прежнему не было видно.

Но то, что я увидел в последнем окне вообще не укладывалось в голове.

Я увидел просто обставленную комнатку с низким потолком и с широким камином, одним из тех, которые встречаются в старинных домах. В одном углу стоял комод; другой угол занимала узкая кровать, покрытая белым одеялом. Поверх одеяла лежала раскрытая книжка. Слева от окна находился туалетный стол. Так вот, в центре комнаты в большом старомодном кресле, обитом цветным материалом, сидела лицом ко мне какая-то безобразная старушенция с вислыми щеками в крупных бородавках, с отвисшей нижней губой, в круглых очках на ноздреватом носу, в старорежимном чепце и клевала носом. На коленях она держала голое веретено. Да! Под потолком над ее головой висела клетка, полная волнистых попугайчиков. Можно было представить как они шумят, но я ничего не слышал, словно сам стал старухой. Бабуля не замечала, что сзади, на пороге двери, открытой в соседнюю комнату, видна голова убитой собаки. Еще одна дверь вела на палубу, и она была нараспашку. Я прошел до конца карниза, спрыгнул на палубу и возник на пороге. Старуха продолжала дремать.

— Эй, бабушка… — осторожно позвал я, соблюдая опаску.

Древность даже сладко всхрапнула.

— Бабуля, — я тронул ее за плечо.

И тут старая тварь очнулась. По вислым щекам прошла судорога пробуждения, ветхие веки открылись, на меня уставились бесцветные глаза, рот ощерился, показывая ряд молодых белоснежных зубов, годных красотке, но никак не столь безобразной старости.

Я не успел отпрянуть, как тварь с поразительной ловкостью ударила в лоб веретеном. Деревянное острие с такой силой пробило кожу и стукнуло в череп, словно это была рука молотобойца. И я упал на пол. Но упал как-то странно. Потеряв силы управлять любым своим членом, обливаясь кровью, с закрытыми глазами я сохранял полную чувствительность, и не только слышал, что происходит надо мной, но и смутно видел происходящее.

— Откуда этот хрен с горы? — сказала старуха мужским голосом.

— Обыщи его, — приказал другой мужской голос. Старуха легко перевернула меня на живот и профессионально обнаружила газовый пистолет и радиотелефон.

— Газон. Вертушка.

— По виду вроде бы фраер.

— Мочить? — старуха пнула в бок тяжеленной бутсой.

— Не доказано. Наколки есть?

Старая тварь содрала мой пиджак и заголила рубашку… Сохраняя прежний облик средневековой ведьмы в крахмальном чепце и в круглых очках, она действовала как молодой бандит. Это выдавали и хватка сильных мужских рук, и голос с хрипотцой.

— Голый. Не наш. Мочить?

— Скинем в подвал к лягушкам.

— А они его не сожрут? — рассмеялась старуха.

— Потащили!

Старуха и ее напарник, которого я никак не мог не то что разглядеть — даже увидеть не мог, грубо и жестоко схватили за руки и за ноги, и потащили в неизвестность.

Я окончательно понял, что стал жертвой собственных галлюцинаций и не вижу того, что происходит на самом деле. Только слух сохранил нормальное восприятие.

Нo когда я вырубился? И почему? И где — черт возьми! — моя охрана? Где офицеры с пушками?

Меня сбрасывают на палубу. Затем раздается визг и хлопок металла о металл. Это открыли люк. И я лечу в кромешную темноту, ногами вперед, пока не ухожу в гадкую теплую склизкую воду, полную каких-то юрких гадов. Ноги касаются дна. Удар. Я с головой ухожу в зловонную жижу. Если бы моя голова не работала как часы, то здесь я бы и нашел свою смерть. Но я встаю на ноги и понимаю, что уровень воды чуть выше пояса. Что-то колючее и мерзкое задевает мои руки. Нечто касается ног. Вода вокруг кишит непонятной нечистью. Но что это, я не могу разглядеть. В трюме баржи не видно ни зги. Воздух полон отвратительных миазмов.

Стараясь не упасть, ступая по скользкому дну бассейна, выставив руки вперед как слепой, я бреду вперед в поисках края корыта, в которое угодил. Внезапно получаю чувствительный укус в ногу. Что-то скользкое и колкое хватает меня мелкой пастью, усаженной зубами. Кусает и тут же отпускает. Хлопая по воде руками, чтобы распугать зубастую сволочь, я добрел до края корыта и ухватился слепыми руками за борт.

И тут вспыхнул свет!

Точнее — и тут я увидел лампочки, которые тесной гирляндой висели над головой, освещая прямоугольный бассейн полный кожистых хвостов с узкими мордами, где сверкали кругляшки злых глаз и норки глубоких ноздрей. Снизу к плавающим хвостам были приделаны куцые лягушачьи лапки с перепонками между когтями. Так — по частям — не веря собственным глазам я узнал, что зубастая нечисть, что кишела вокруг — это крокодильчики! И я стоял по пояс в той теплой жиже, где они резвились хороводом рептилий под жаром ламп, окруживших бассейн. Если бы гады были побольше, я бы был разорван на части. Содрагаясь от омерзения, я вылез из железного ящика, сырой с головы до ног, заливая металлический пол зловонной лужей. Вылез и огляделся глазами полными паники. Да, я был сброшен в трюм чертовой баржи, но что это? Кроме бассейна с рептилиями, мой взгляд обнаружил целый зверинец! Виварий с сонными ящерками величиной с таксу. Сетчатые ящики, набитые черепахами и черепашками: Вольер, где каменели иссиня-чер-ные игуаны с открытыми алыми ртами. И прочая сонная нечисть в кожуре хрустких шкур, в облатках чешуи, в кожистых панцирях и панцирях костяных. Ад, да и только!

Отжав воду из брюк и пиджака, выкрутив рубашку, вылив жижу из туфель, кое-как обсохнув в лучах греющих ламп, сам похожий на нечисть с маленькой пастью, с мокрым жалом гребешка между глаз, я вскарабкался по металлической лесенке к люку и попытался откинуть крышку напором плеча. Не тут-то было! Прижав ухо к изнанке палубы, я услышал отчетливый выстрел. Один, второй. Затем пистолетную пальбу перекрыла автоматная очередь. Вот прокатил бег ног. И все стихло. Я был уверен, что охрана наконец накрыла проклятую баржу, и стал что есть мочи звать на помощь, орать, колотить кулаками в неподвижный люк. Напрасно! Прошло десять, двадцать минут, — полчаса! Никто не пришел мне на помощь… и тут я расслышал насмешливый свист, виртуозную фиоритуру, которая вилась из глубин трюма к моим ушам вроде исполинского танцующего волоса. Я с изумлением оглянулся на свист, в котором узнал — нарочито медленный — пассаж из увертюры Россини к «Севильскому цирюльнику». Его издавала исполинских размеров тварь, обвившая качели, подвешенные к потолку незамеченного мной прежде вольера. Волнующий волос звука уходил в исток звучания, в тесное логово змеиного рта, где вибрировал бледный огонь поганого жала, ростом с двузубую вилку для жарки котлет. Это был сетчатый питон. В жерле тропического гада свист набирал высоты и силы, приобретая зримые очертания не волоса уже, а гнутой органной трубы, заглоченной в узорную кожу удава.

И тут я расхохотался от шока и паники.

Кажется кошмар находил объяснение — все это урок мага! Нравоучение великого медиума! Внушение Августа Эхо!

Во весь голос, громко и ясно я потребовал от Учителя немедленно прекратить опыт, похожий скорее на издевательство, чем на урок.

Трюм ответил плеском, возней, шорохом, скрежетом; словом, — молчанием.

— Генерал! Я вас слышу! — заорал я во всю глотку.

Мусс! Ас! Шу! — ответило эхо с удвоенной силой.

Сессимуссишимуссис… прошипела змея, насмешливо, как пар из ноздрей адского чайника в преисподней.

Не буду описывать еще целый час своих мук, что я провел в заточении, прежде, чем обнаружил иллюминатор в правом борту баржи, сумел его открыть изнутри,

а затем выбраться наружу, и упасть в воду с высоты пяти-шести метров.

Я вылезал ногами наружу, потому удачно ушел в воду — солдатиком — а вынырнув, оказался именно в том роковом просвете, который отделял пришвартованную баржу дебаркадера от причальной стены. Слева — ржавый железный борт, справа — старый щербатый бетон в лохмах зеленой слизи. Холодная невская вода. Ночь. Лунный серп в злобной усмешке… Одно движение боковой волны — моя голова лопнет, как грецкий орех в щипцах смерти. И хотя борт баржи имел крутизну, и между головой и стеной — наверное — останется небольшой зазор, в котором можно спастись, я не собирался ждать, когда это случится и плыл отчаянно изо всех сил в узком просвете воды между Сциллой и Харибдой.

Когда до выхода из роковой щели оставалось меньше трех-четырех метров, я заметил впереди себя плывущий предмет. Нечто черное и живое. Человек? Черепаха с проклятой баржи?… предмет выплывает из тени на свет… можете представить мою оторопь! — это была голова огромной черной собаки. Не замечая моего присутствия, она первой пересекла водное пространство между баржей и берегом, выбралась на галечную отмель — черное четы-рехлапое изваяние черта с острыми ушами. Отряхнулась от воды и только тут посмотрела в мою сторону, — сверкнул злобный взор лунных глаз, как два лунных зайчика, посланных мне прямо в лицо двумя круглыми зеркальцами, — и пес растворился в ночной темноте лесной чащи.

Казалось бы, мои страдания близки к концу… я благополучно выбрался из западни, остался жив, отделался легким испугом, получил в лоб веретеном… вокруг меня оживленный и многолюдный вечерний парк… ничего подобного! Кошмар, наоборот, словно входил во вкус и набирал оборотов.

Выбравшись за псом на галечную отмель, стуча зубами от холода, выжав как мог измочаленное белье и верхнюю одежду, я с удивлением обнаружил себя чуть ли не в дремучем лесу, на берегу широкой и быстрой реки. Все мои попытки обнаружить баржу, с которой я только что шлепнулся в воду, оказалисоь тщетны… Может быть меня отнесло потоком воды дальше, чем я рассчитал? Но бог мой, где я? Даже если меня прибило к самой дикой части Елагина острова, я должен был бы видеть на другом берегу — через узкий рукав Невы — многоэтажные дома Приморского проспекта, идущие к метро «Черная речка», огни сотен квартир, поток автомашин, зигзаги рекламы… ничего этого не было и в помине. Мой глаз холодел при виде все той же дикой чащи, которая подступала стеной мрака к галечным плесам противоположного берега.

А небо! Dryxoe чернильное скопище мрака с диском полной луны. Но ведь минуту назад это было светлое небо над Балтикой, легкое и высокое, и месяц был тонок и светел… Может быть меня отнесло к Крестовскому острову? Или галлюцинации продолжаются? Но тогда почему я вижу свой мокрый пиджак, брюки, туфли из светлой кожи от «Харриса»? Достаю из кармана пиджака сырую пачку сигарет «Кэмал»? Чиркаю газовой зажигалкой… крохотный огонек, вот и все мое оружие.

А может быть мне вкололи 500 микрограмм ЛСД, и я валяюсь на койке, накрытой больничной клеенкой, в луже собственной мочи? И мерзну, ворочаясь с боку на бок? Телом в психушке, душой на лесном берегу…

Беззвучный полет ночной совы привел меня в чувство.

Надо искать Санкт-Петербург! И я устремился по еле заметной тропинке в густую чащу безмолвного леса. Частокол стволов был настолько высок, что я, как ни задирал голову вверх, не мог увидеть кроны. Я казался себе пигмеем рядом с такой внушительной колоннадой ночи.

Тропинка, между тем, была чиста и утоптана настолько, что я смог припустить бегом, чтобы согреть продрогшие кости. Вскоре бег мой отяжелел, тропка пошла в гору, все выше и выше, и внезапно вывела меня на край горной гряды, на проселочную дорогу, откуда открывался просторный вид на панораму окрестностей. Боже! Как он был дик. Сплошной лес, гребни чащоб, скалы поросшие ельником, и только в одном месте глаз натыкался на признак человеческой жизни — угрюмый контур старинного замка! Без единого огонька света, в потоках черного мха на каменных стенах, в бородах терновника. Только в одном единственном месте голо мерцала лунная лестница из благородного мрамора.

Я окончательно спятил!

Может быть злая сила перенесла меня в Павловск? И я вижу перед собой руины дворца паловской эпохи? Я посмотрел на часы. Электронные цифры показывали два часа ночи. Сам вид этих цифр, само мигание сигнальных точек на экране тоже казалось кошмаром.

Вдруг я услышал явственные человеческие шаги и стал участником совершенно непостижимой встречи с двумя нищенскими фигурами. Одна из которых тащила на согбенной спине вязанку хвороста, а другая — при виде меня — сняла с головы шапку и почтительно остановилась.

Я приблизился и разглядел двух старых людей — старика и старуху под тяжестью связки. И что же я сделал? Вместо того, чтобы спросить, куда меня занес черт, и где, наконец, город — я вдруг стал против собственной воли живо интересоваться тем, что это за башни возвышаются над густым лесом? И услышал в ответ буквально следующее: «Государь мой, — сказал старик, — вот уже пятьдесят лет минуло с той поры, как я слышал от моего отца, будто в этом замке спит принцесса и прекраснее ее нет на свете; будто она должна проспать там сто лет и пробудит ее королевский сын, которому она суждена».

После чего фигуры пропали из моих глаз, а я окончательно убедился, что захвачен логикой кошмара, и неведомая сила тащит меня дальше — все ближе и ближе к голой мраморной лестнице посреди лесной чащобы.

Пытаясь очнуться, я принялся хвататься руками за баллюстраду, чтобы остановиться на месте, но руки не слушались меня, пальцы, любуясь полировкой лунного мрамора, ласкали перила и только! А ноги сами несли вверх по лестнице. Когда кончилась череда белых маршей, я вышел в большой передний двор, где увидел картину наводящую ужас. Здесь царило страшное безмолвие: образ смерти являлся повсюду, и везде кругом распростерты были тела людей и животных, казавшихся мертвыми. Взрослые и дети, мужчины и женщины, собаки и овцы, мертвые свиньи, куры, утки, щенки. Я шел как в дурмане, перешагивая через тела. Но запаха тленья не чувствовалось, казалось, что вся эта мертвая площадь только лишь спит, погруженная в магический летаргический сон. Уже входя в покои, я наткнулся на тело огромной черной собаки в ошейнике из красной кожи с шипами. Именно ее я видел час назад на берегу! Я попытался пнуть скотину, которая притворяется мертвой, но ноги не послушалась.

И только пройдя покои, полные кавалеров и дам в кринолинах, я вдруг вспомнил, что кажется я уже где-то читал об этом: замок, окруженный непроходимым лесом, красавица-принцесса, спящая сто лет в ожидании принца… вот сейчас я пройду еще несколько залов и увижу ее в комнате, украшенной золотом, на постели под балдахином. Где я читал о том, что сейчас вижу?

И стоило мне только приступить к разгадке кошмара, как я тут же заметил, что меня обманывают, например, у дворца. нет потолка! И над головой, над узорными стенами в гобеленах чернеет звездное нёбо, а у одной из спящих дам живы бархатные ресницы над мертвыми щечками — она подглядывает! А в железном шлеме рыцаря в нише, в прорези на лице горит взляд живых глаз! А у пса на ковре подрагивает кончик хвоста! а рука мертвеца, упавшего с головой на стол, осторожно — чтобы я не заметил! — стискивает рукоять кинжала, торчащего из пыльного поросенка на блюде… притворное царство готово в любой миг очнуться и наброситься на живого человека.

А вот и комната, пышно отделанная золотом, на постели под балдахином с раздвинутыми занавесками лежит принцесса, полная очарования. Кроме спящей в комнате никого не было, если не считать каменной птицы с туловом льва, крыльями летучей мыши и грудью женщины, которая сидела на краю стены. Я сделал шаг в сторону кровати и с ужасом узнал в спящей красавице свою соседку по ночному купе! Она казалась такой невинной, а улыбка во сне была так лучезарна, что мне стоило невероятных усилий, чтобы вытащить из под подушки тяжелый дамский револьвер в золотом корпусе, тот самый, который я уже видел в сумочке на купейном столике! Я решил выстрелить прямо в висок, чтобы убить врага наверняка, но стоило мне только коснуться стволом лилейной кожи, как она открыла глаза и сказала со вздохом: «О! Как долго я спала…»

Спящая красавица! Сказка Перро! Вспомнил я тайну кошмара, и разом мертвое царство пробудилось с гулом и плеском: залаяли собаки, заговорили дамы и кавалеры, вспыхнул огонь в каминах, зажурчала вода в фонтанах, зазвучали скрипки и гобои в руках оркестрантов, запрыгало сало на раскаленной сковородке, засновали пауки в паутинах, раскрылись чашечки цветов, а кошмарная птица из каменной превратилась в живую, химера встряхнула перьями и схватила меня кривыми когтями поперек туловища и взмыла к звездам, под диск луны, размахивая крыльями нетопыря. Ее адский клюв принялся терзать мое тело с такой силой и яростью, что я заливался ручьями крови, бессильный что-либо предпринять. Тварь взлетела настолько высоко, что я успел окинуть умирающим взглядом панораму бесконечного леса, который, как густая волчья шкура, покрывал холмы, склоны гор, отроги острых хребтов. Волк был только что освежеван, и изнанка шкуры сочилась кровавой сукровицей, проступая из почвы при каждом шаге, как вода на заболоченном лугу. Луна заливала густой мех лесов, проплешины перелесков, загривки елового бора фосфорическим светом гнилушки. Кто сотворил этот мир, полный злобы? И хотя химера унесла меня в поднебесье, уши слышали, что лес полон отчаянных криков: волки пожирали путников на ночных полянах, мачеха терзала бедную падчерицу, родители уводили в лес голодных детей, муж убивал седьмую жену, людоеды преследовали детей, бабушки пожирали внучек, отец резал спящих дочурок. И вся эта кошмарная шкура стремилась схватить и проглотить подлунное тихое море: лесные лапы двумя каменистыми мысами обнимали спящий залив, а волчий череп — еловой горой — блестел на мелководье. И тут птица, ликуя, растерзала меня на куски, и я стал падать на землю ошметками человечьего мяса. Рука упала в котел ведьмы, ноги врезались в море, сердце шлепнулось на сковородку, где подскакивало сало, а голова, вращаясь, стала падать из поднебесья — камнем — на ночной город, в котором я наконец узнал Санкт-Петербург!.. Город всплывал из мрака, как колесо огненной дыбы. Я уже отчетливо различал стрелку Васильевского острова, колоннаду Биржи, Ростральные колонны в белых огнях, широкую чернильную полосу Невы, шпиль Петропавловки. Земля приближалась стремительно, только ветер свистел в ушах. А вот и обозначилась точка моего падения — Александрийская колонна в центре Дворцовой площади! В полном сознании ужаса, вращая от страха глазами, я падал ровно на крест, который властно простирал в вышине крылатый ангел. Падал до тех пор, пока не ударился о перекладину распятия и, подпрыгивая, не покатился по ангельской хламиде к ногам ангела, а оттуда — вниз на основание исполинского столпа. Покатился, чувствуя холодный дух продрогшего камня, покатился, чувствуя как моя кожа облипает грязью и мусором, вопя и крича мертвым ртом. Не имея рук, я пытался удержаться у ног исполина, но не удержался, а свалился ниже, на квадратную площадку у навершия колонны, но и там не зацепился зубами о камень, а полетел вдоль идеальной торжественной прямой линии славы мусорным окровавленным кочаном капусты прямо на крышу «Мерседеса», который стоял у основания монумента. Удар! И голова скатывается на капот, и видит за ветровым стеклом дрогнувшие лица офицеров охраны.

Только тут я пришел в себя.

— Вы в порядке? — надо мной склонилось тревожное лицо.

Я могу только кивнуть: «да». Кошмар кончился. Я обнаруживаю себя на заднем сиденье знакомой машины. Офицер вытаскивает жало шприца из вены на сгибе левой руки. Пиджак снят, рубашка закатана выше локтя. В салоне пахнет духом больницы. «Мерседес» выезжает с площади на Невский проспект. Я вижу, что мои руки перепачканы кровью.

— Докладываю! — кричит в трубку радиотелефона второй офицер, — Герман пришел в себя. Вызовите врача, у него разбит лоб, мелкие порезы на пальцах обеих рук, ссадины на голове.

Я пытаюсь улыбнуться. Улыбка выходит вымученной и жалкой.

Я встретился с маэстро только на третий день.

Я боюсь его гнева, за то, что не подчинился приказу и прошел к проклятому дебаркадеру, но… но характер Учителя предугадать невозможно. Эхо был весел, оживлен, в прекрасном расположении духа. Как всегда безукоризненно одет, выбрит идеально, надушен.

Я же наоборот выглядел далеко не блестяще: заклее-ные пластырем порезы на лице, забинтованные пальцы на обеих руках, ммда.

— Угощайся! — он подвел меня к лабораторному столу, где стоял стеклянный ящик с землей. — Угощайся зрелищем, Герман! Шампанского ты еще не заслужил.

В стеклянном ящике наспыпан тонкий слой чернозема, в котором блестит множество червей.

— Какая мерзость! — я отшатнулся: все ползучее, скользкое, змеиное вызывало во мне отвращение.

— Напротив —какая красота! Это планарии. Весьма распространенные черви. Но в их банальности есть одна великая и мрачная тайна. Срок жизни червя как бы три-четыре года. Почему как бы? Потому что, начиная стареть, терять подвижность, цепенеть часами, наш червь в один прекрасный день цепляется хвостом за камешек и… раз! Разрывает свое туловище на две части. Казалось бы самоубийство? Но нет. Через недельку у хвоста вырастает новая свежая голова, а у головы — гибкий молодой хвостик. Вскоре бывшие половинки достигаюют обычного размера. Они молоды, жадны и подвижны. И снова способны размножаться половым путем.

— Одним словом, — Эхо вскинул верх указательный палец, — перед нами абсолютно бессмертное существо. По сути — один единственный колоссальный супер-червь Феникс! Вечный змий, опутавший земной шар исполинской соплей. Не правда-ли, мрачная картина?

Я согласился.

— Но меня волнует не бессмертие этой замечательной дряни, а тот факт, что оторванный хвост выращивает голову, то есть мозги червя; или другими словами информация, или, еще точнее, текст жизни равномерно разлит по всей длине червя, а не сфокусирован в одной точке. Скажем, в голове! А так как миром правит симметрия, то, следовательно, подобное явление разлито по всему мирозданию. Любая точка способна отрастить голову! Любой квадратный сантиметр пространства полон величайшего символизма и наполнен глубочайшим смыслом. Нет пустых и ничего не значащих мест и пробелов. Любой фрагмент представляет сплошной текст жизни. Нужно только лишь научиться его читать.

Мне не терпится перейти к делу, обсудить с Учителем кошмарную историю похищения Сандрины Перро, мои поиски, посещение дебаркадера, провал в глубокую галлюцинацию… наконец не терпится узнать — жива она или нет? Но я уже знаю, что вопросы задавать нельзя прежде, чем сам маэстро не затронет нужную тему.

— Итак, вывод первый, — говорит Эхо, — все есть во всем. В любой произвольно взятой точке мы найдем именно то, что ищем. А кого мы ищем?

— Мы ищем врага, который угрожает вашей жизни, маэстро.

— Правильно! Значит в истории с похищением Сандрины мы вполне можем найти и историю нашего врага. И может быть, даже узнать его имя.

Я вздрогнул — впервые Учитель сказал нашего врага.

— А теперь скажи, что это такое?

И маэстро указал на стеклянный шкаф, в котором по матовой стене вился вверх обыкновенный вьюнок, с граммофончиками лилейных цветов.

Я хотел было сказать, что это обыкновенный… но во время вспомнил гнев Учителя против этого слова.

— Это… вьюнок.

— Правильно, Герман, — усмехнулся маэстро прочитав мои тайные мысли, — под солнцем нет ничего обыкновенного. Это именно обыкновенный необыкновенный вьюнок. Не вьюнок даже, а форменная змея! Мало кто из цветов способен так искусать интеллект. Суди сам, у вьюнка нет ни глаз, ни ушей, вообще никаких органов для оглядывания окрестностей, он слеп! Однако его усик уверенно направляется к гвоздю, который вбит от кончика побега не менее чем в метре. Представь себе, что покойник видит из могилы бабочку, которая уселась на его могильную плиту, погреться на солнышке. Именно это происходит с вьюнком. Он видит сквозь землю!

— Больше того, — продолжал маэстро, — если на равном расстоянии от побега вбить два гвоздя, один из которых будет загнут и ржав, а второй новенький, то наш ползучий гаденыш устремится именно к ржавому и кривому гвоздю, потому что за него легче уцепиться усиком. Больше того! Я для опыта отмечал точкой фломастера место, куда будет вбит завтрашний гвоздь. И что же? Побег решительно, устремляется к точке, к гвоздю которого еще нет! Может быть, он не так слеп, как притворяется? Тогда я стал отмечать будущую точку для гвоздя на плане стены в своем блокноте. И что же, Герман?

— Вьюнок рос в направлении тайной точки?

— Да, черт возьми! Казалось он заглядывает мне через плечо. Подглядывает, где я помечу тот будущий гвоздик. Тогда я вообще отказался сам определять точку для гвоздя, а доверил выбор генератору случайных чисел. Только тогда мне удалось сбить вьюнок с толку, и он тянулся не туда, куда следовало. Но и то не всегда. Очень часто, ясно нарушая процент возможных случайностей, вьюнок верно угадывал направление роста. Угадывал за день, за два, а один раз за неделю до того, как лаборант вбивал гвоздик.

В досаде на вьюнок, Эхо открыл стеклянную дверцу и оборвал верхний цветок, скомкал в душистый шарик и кинул на пол.

Порой старик вел себя как капризный ребенок.

— Что из этого следует, Герман? Увы, есть только одно объяснение феномену вьюнка. И объяснение крайне неприятное — Бог; прибегнем к такой вот условности, чтобы не тянуть цепь доказательств слишком далеко, так вот, Бог творит из будущего. Оно готовым надвигается на нас как абсолютная неизбежность, и вьюнку дано видеть будущее. Вьюнку! Планарии! Крысе, которая, зная будущее, бежит с корабля, обреченного затонуть в море.

Глаза ясновидца метали молнии:

— Наш сопливый зеленый вьюнок немножечко ясновидец, Герман!

— Что же в этом плохого, Учитель?

— А то. К первому выводу о том, что любая точка бездонна символическим смыслом, примыкает второй вывод — многим дана возможность увидеть будущее. И, наконец, вывод третий: наш враг как вьюнок может заглянуть вперед времени. Он знал, что ты явишься на дебаркадер и готовил тебе смертельную западню!

— Мне?! — я был так удивлен, что Эхо рассмеялся, и пригласил меня следовать за собой.

Выйдя в коридор, мы спустились на лифте на первый этаж, и прошли в огромный ангар — я никогда раньше здесь не был, — рде я, к своему несказанному удивлению, увидел, стоящую на стальных распорках, на цементном полу ту самую баржу-дебаркадер — 3Г3 — которая позавчера чуть не раздавила мою глупую голову бортом о стенку причала…

— Ого! — только и сказал я тихо.

— У нас все очень серьезно.

— Ммда…

По команде генерала под потолком зажглись мощные прожекторы и снопы электросвета четко и ясно озарили дебаркадер. Вид его палубы, залитой кровью, голубой домик с желтыми шторами в среднем окне, ржавый борт с крупно намалеванной цифрой, плоское днище в изумрудных космах наросшей дряни — все это будило в моей душе самые неприятные воспоминания!

Учитель наоборот был захвачен величиной наглядного пособия.

— А теперь мы перейдем к центральной теме размышлений о том, что же случилось с тобой, и каким образом в истории Сандрины Перро просвечивает история нашего — нашего, Герман! — врага. К уроку о роковых совпадениях. К теме отражений в зеркале.

— Сначала обозначим исходную точку. Как известно, в жизни случаются, порой, совершенно необъяснимые совпадения. Вот одно из них. Исторически достоверное, классическое и общепризнанное… За день до своей гибели — 28 июля 1900 года — итальянский король Умберто I познакомился со своим двойником, хозяйчиком ресторана в городке Монца. Он был не только точной копией короля, но также от рождения носил имя Умберто, но и родился в тот же самый день; что и монарх. Кроме того, супругу двойника звали так же как и королеву — Маргарита. Даже венчались они в один день.

Впрочем, этот факт возможно был устроен самим двойником, который уже с молодых лет знал как похож на короля, хотя другое сходство устроить сложнее — да и к чему? — он купил ресторанчик в тот день когда Умберто I короновался.

На этом цепь симметричных совпадений не закончилась. На следущее утро Умберто I пригласил своего удивительного двойника с собой в экипаж, чтобы ехать на открытие спортивного праздника, но тот не явился в назначенное время. Монарху было доложено, что на рассвете его застрелил неизвестный грабитель. Король был огорчен столь неприятной неожиданностью, но не увидел в этом предупреждения себе, отправился в экипаже на праздник, где через два часа был застрелен прямо на улице анархистом… Что из этого следует?

— А из этого следует, — продолжил маэстро, — что мир в тайне, которая иногда становится явной, пронизан насквозь, вдоль и поперек, необычайным сходством! По сути, мир состоит из симметричных подобий, собран из совпадений, как любой текст собран из одних и тех же букв, в разных комбинациях. Но увидеть такого рода текст дано только посвященным. Профаны его никогда не прочтут, потому что — повторяю — симметрия промысла чаще всего скрыта от глаз. Случай с Умберто I — насмешка Провидения, прозрачный намек человеку о том, что абсолютно все схвачено замыслом. Те же Паули и Юнг давно утверждали, что совпадения являются всего лишь видимыми проявлениями неизвестных принципов природы. А фатум есть точка схода свободы воли. Так вот, Герман, по-моему я открыл эти принципы.

На этих словах Эхо подвел меня к тому месту, где на полу ангара лежал аккуратно вырезанный кусок земли из парка. Я узнал сорную траву, примятую собственными ботинками, увидел брошенный мной пожухлый обрывок страхового плаката с моим домиком, ржавую машинку без колес с пластмассовым шофером, куклу негритянку без руки и ноги…

— Зачем вы подобрали этот мусор?

— Придержи язык, глупыш, — чиркнул голосом Эхо, — это не мусор, а бисер, который истина мечет под ноги свиней. Это наглядный сантиметр мира, который при надлежащем анализе поразит ум аналитика глубиной смысла и величайшим символизмом. Если взглянуть на этот мусор, Герман, с точки зрения поиска совпадений, то мы сразу увидим, что в рамках ведущего желтого цвета совпадают: яичный цвет штор на рекламе страхования жилья и цвет занавесок на дебаркадере, а оба этих оттенка созвучны цвету золотистого ремешка на часах Сандрины…

— Она жива? — уцепился я клещем за произнесенное имя.

— Ответ ты получишь в конце урока… Учись терпению, Герман. И следи за мыслью — совпадает так же золотой курчавый парик, который натянула тебе на голову девушка из купе. Увы, ты его потерял, но я хорошо помню как он выглядел. Рифмуется и цвет ремешка Сандрины с золотым револьвером моего врага, который ты успел разглядеть в сумочке девушки… Словом, цвета двух жизней совпадают. И смысл этих созвучий для нас в том, что история похищения Сандрины Перро видимо симметрична истории нашего врага! Что-то в их судьбах одинаково. Что? Скоро мы это выясним. Но уже сейчас можно сказать, что и там и тут в дело замешаны деньги, и деньги немалые, ведь желтый цвет — это знак золота.

— Я думаю, что черный цвет здесь тоже неспроста, маэстро. Черный цвет сломанной куклы-африканки. Черный пес, который плыл впереди меня ночью…

Тут я осекся, я ведь еще не рассказал подробности своего кошмара Учителю.

— Я видел весь твой сон, Герман. И несколько раз прокрутил его в голове.

Я съежился, как от удара. Как ужасно, когда читают твои мысли!

Последнюю мысль Эхо оставил без комментариев.

— Ты абсолютно прав, Герман, черный тоже виден в обеих судьбах. Нечто черное, в самых разных обличьях, преследует моего врага… Может быть это я сам? —рассмеялся маэстро.

— Но если посмотреть на мусор еще раз, то мы увидим, что он обращен к тебе, Герман.

— Каким образом?

— Судьба недвусмысленна предупреждала тебя: стоп! дальше ни шагу. Вспомни символику цветов: сначала ты увидел зеленое пятно травы на земле. Затем желтое пятно — обрывок плаката. После чего разглядел красный цвет детского автомобильчика. Тебе в глаза сигналили языком правил дорожного движения. Вот откуда и автомобиль, ключ к сигналам, и цвета семафора — зеленый означает иди, желтый — берегись, а красный — стой на месте! Иначе тебя ждет черная участь гибели. Ведь последним ты увидел черную куклу.

— Простите, маэстро. Я вел себя глупо и не подчинился приказу вернуться к машине.

— Ты уже хорошенько наказан за это! Так вот, я сразу прочитал эту символику предупреждения и задумался: как с.тобой поступить? Я уже знал, что ты не подчинишься и полезешь спасать Сандрину. Ты правильно рассчитал — охрана ввяжется в дело и пленница обретет свободу. Но! Но ценой ее спасения должна была стать твоя жизнь, глупец. Я видел, что ты можешь погибнуть в воде. Я знаю, что ты не случайный человек в моей жизни, ты моя последняя надежда расправиться с ней. И все же я принял вызов судьбы и решил отменить ее приговор!

— Неужели все было так серьезно?

— Пойдем, проследим шаг за шагом, как была устроена твоя западня, — и маэстро пригласил меня следовать за собой.

Мы направились к дебаркадеру, на палубу которого с бетонного пола поднималась крутая лесенка, типа тех, что подают к борту самолета.

— Но, Учитель, разве можно отменить приговор судьбы? Я этого никак не понимаю! Вы сами только что подчеркнули вывод о том, что Бог творит из будущего и отменить приговор невозможно?

— Ты как всегда торопишься с выводами. Я говорил не так категорично, как ты повторяешь, Герман. Да, будущее готово, но судьба человека схватывается не сразу. Судьба подобна прибою, который омывает жизнь человека. Когда она наступает — ее приговор неумолим, а когда волна отступит, человек становится на миг свободен и может написать на прибрежном песке все что угодно. Мир мерцает, а судьба немного обезьянничает, копируя и передразнивая Промысел.

— То есть то, что случится через секунду отменить невозможно? Так? И кирпич упадет на голову жертвы, но то, что будет через час изменить еще возможно? Я правильно вас понял, маэстро?

— Час тоже весьма жесткая структура и повлиять на нее — адский труд. Лучше сказать так — человеку дано утром повлиять на то, что будет вечером, в детстве на то, что произойдет в старости. Судьба как парк культуры и отдыха, где случился кошмар, Герман, ты можешь пойти вправо по тропинке или вернуться назад к фонтану, ты можешь скушать мороженое или не есть его, а покататься на «русских» горках, но… но! План этого парка тебе изменить не удастся. Хотя, есть исключения из правил, вспомни тех кто умеет заглянуть в будущее.

— Вьюнок?

— И ясновидец! Он видит, где расположены вход и выход из парка судьбы и, не меняя плана, он просто уходит из парка, чем приводит Бога в дикую ярость. Ха, ха, ха!

Рассмеялся маэстро ироническим смехом и добавил:

— А вот вьюнку из парка уйти не дано!

С этими словами мы поднялись на палубу дебаркадера. Баржа, стоящая посередине ангара, была обведена по бетону жирной чертой белой краски.

— Здесь кончается воля случая, — подчеркнул Учитель энергичным жестом руки, — и начинается час фатального промысла. Будь внимателен, Герман, и ты убедишься, что мир насквозь пронизан величайшим символизмом. И выбрав, как бы случайно, историю похищения Сандрины, ты выбрал на самом деле историю моего врага, а заодно и свою смерть.

Вся поверхность палубы была тщательно размечена на квадраты, каждый из которых был пронумерован. Пестрели стрелки. Некоторые квадраты были градуированы по сторонам. А мои следы были нарисованы цепочкой обведенных подошв, с дотошностью маньяка.

Как только мы оказались вдвоем на палубе, я сразу почувствовал неясную тревогу. Но не придал этому значения. Подумал, что на нервы давит пережитый кошмар. Кроме того, присутствие великого медиума, фигуры охранников вдоль стен ангара, лучи света с потолка — все это придавало моим страхам несерьезный вид.

И все же я робко спросил:

— Здесь все безопасно?

— Абсолютно, — удивился маэстро, — я только .что получил рапорт об этом.

Действительно, у трапа нас встретил офицер охраны и протянул на подпись генералу какую-то бумаженцию.

Если бы не я, этого офицера расстреляли бы ровно через час.

— Ты спрыгнул вот здесь, в точке А, и спрыгнул весьма неудачно — задел пустую пивную банку, которая с грохотом покатилась к бортику.

— Но я не помню ее! Я помню, что чуть не наступил на дохлую чайку.

— Вот она! — и Эхо показал аккуратный муляж мертвой птицы, закрепленный на палубе в нумерованном квадрате. — Как только ты угодил в ловушку судьбы и попал в тень обороны врага, у тебя разом начались проблемы с восприятием. По сути, кошмар начался сразу, как только ты спрыгнул на палубу.

— О какой обороне вы говорите, маэстро?

— Я говорю о том, что ты попал в тень ее спасающей книжки. Но ты забегаешь вперед… Грохот банки услышала Сандрина. К этому времени ситуация ее плена решительно изменилась. Ей удалось обмануть женщину в черном чулке на голове. Притворившись спящей, девочка хорошо слышала переговоры бандитки по радиотелефону. Поняла, что передача выкупа сорвалась и что ей грозит скорая гибель. Какой вопрос нужно задать?

— Каким образом юная француженка поняла русскую речь?

— Браво! Ответ только один — потому, что женщина говорила по-французски… Почему? Ответим позже. Западные девочки уже в школе проходят курс элементарной самообороны, Сандрина умела пользоваться оружием. Вскочив с пола в тот момент, когда охранница вела переговоры, сдернула пистолет-пулемет с колен раззявы, передернула затвор и расстреляла ее в упор. Ты видел эти страшные раны, когда заглянул в окно дебаркадера…

Итак, дрянь убита. Убить человека — не шутка, и десятилетняя девочка испытала глубокий шок.

— А собака?

— Собака была только в твоем воображении, Герман… В шоке Сандрина не могла даже набрать по сотовой связи номер своего телефона. Ей еще повезло, что ее охранял один человек. Девочка не казалась опасной пленницей. Услышав твой прыжок на палубу, Сандрина, все еще находясь в шоке — она даже не смогла отползти в сторону от убитой и была залита кровью — выскочила из комнаты в соседнюю, а уже оттуда — на палубу баржи. Ты не видел ее, потому что девочку закрывал вот этот самый домик. Заметавшись, не зная куда спрятаться, Сандрина влезает по стремянке на крышу дебаркадера и смотрит на тебя сверху вот из-за того пожарного бачка. Имей в виду, в ее руках пистолет-пулемет «Беретта»! А тебя, Герман, она принимает за бандита. Словом, ты обречен.

Учитель был в ударе и говорил о перепетиях событий с явным наслаждением, а меня подкашивало от его слов.

— Тебя надо спасать! Но как?

Задумавшись маэстро начинает нарочито медленно насвистывать пассаж из увертюры Россини к «Севильс-кому цирюльнику» и я — мороз по коже — разом вспоминаю того огромного тропического гада, который свистел в трюме проклятой баржи.

Я не решаюсь что-либо спросить, но маэстро сам отвечает на вопрос, который я не осмелился задать:

— В твоем кошмаре, Герман, многое — правда. Дело в том, что на этой калоше готовилась для контрабандного ввоза и вывоза из страны всякая экзотическая дрянь. Цены известны: гекконы тукки из Вьетнама идут по 50 долларов за штуку. Американские черепашки стоят по 350 долларов. Игуана — 250. Крокодильчик обойдется покупателю в полторы тысячи долларов. Сетчатый питон, который так смутил твое воображение, довольно дешев — молодой едва тянет на сто баксов. Гораздо лучше расходятся зеленые мартышки из Гвинеи-Бисау, например, мармозетка стоит почти тысячу долларов…

Наша баржонка служила морячкам-контрабандистам и ее капитану герпетологу надежной крышей. Это была целая фабрика по добыче змеиного яда. Здесь мучали змей электрошоком, надаивая от гюрзы или гадюки порции яда. Словом, ад, Терман!

— Но вернемся к тебе, — продолжил Учитель, —ты стоишь в точке "А", не зная, что руки девчонки уже изготовились к стрельбе, и в «Беретте» готовы изрешетить тебя в лохмотья десятки пуль. Тебя надо спасать? Но как? Офицеры охраны уже бегут в сторону баржи, но судьбу обогнать им не удастся. Анализируя на ходу ситуацию, я понимаю, что по-сути имею дело не только с Сандриной Перро, но еще и с моим врагом, который заинтересован в твоей смерти тоже, Герман. То есть перед нами передний край обороны врага. Но что он из себя представляет? Как враг обороняется от нас? Если я успею найти верный ответ, ты будешь спасен… И как видишь я нашел его, ты жив. Но помедлим с ответом, как ты спасся. Заглянем-ка внутрь веселого домика с желтыми шторками. Посмотрим на тайну изнутри.

И мы вошли в домик, который представлял из себя, как я уже писал, три комнаты. Одну изолированную и две смежных.

Первой шла та комната, где мне померещилась старушенция в кресле, с веретеном на коленях. Кресло было все тоже — старинное, обтянутое узорчатой тканью. А вот камин был декоративным, а не настоящим как мне показалось со страху. В одном углу — комод, в другом — узкая солдатская кровать, покрытая одеялом. Тут же у окна туалетный столик. Клетка под потолком, но уже без волнистых попугайчиков. Да еще какая-то раскрытая книжка поверх одеяла.

Первым делом Эхо взял книжку в руки.

Пол комнаты так же размечен квадратами и пронумерован, а на столике установлен компьютер.

— Ты не помнишь как звали Золушку? — спросил он.

— Золушка! — ответил я с растерянным вызовом от столь странного вопроса.

— А вот и не только. Золушка это прозвище, которое дали бедной девочке оттого, что она «справив работу, забывалась в уголок-камина, где садилась прямо на золу, отчего домашние называли ее обычно Замарашкой. Только младшая сестра, не такая злая, называла ее Золушкой». — прочитал Эхо из книжки.

Я подошел поближе, это была книжка сказок Матушки-Гусыни Шарля Перро на французском языке с иллюстрациями Густава Доре.

— А между тем, — продолжал Учитель, — настоящее имя Золушки Сандрильона. Сокращенно Сандрина! Тебе это ни о чем не говорит, Герман?

Я насторожился: ведь моим ночным кошмаром стала сказка о Спящей Красавице! . — Можно посмотреть поближе?

— Обязательно!

Я взял маленький томик и, не умея читать по французски, бегло проглядел иллюстрации. И у меня потемнело в глазах, я все узнавал: и этот страшный лес, в котором я блуждал роковой ночью, а вот и две серых фигуры старика и старухи под вязанкой хвороста на спине. Старик показывает темной рукой в сторону того проклятого замка, где я шел среди мертвых тел. Вот же эта лестница с мраморной баллюстрадой, озаренная светом луны, где я пытался проснуться, хватаясь руками за скользкий холодный мрамор… залы обвитые паутиной, рыцарские доспехи! А вот и красавица на постели, в окружении цветов!

— А это? — склонился Учитель над моим плечом и показал рисунок, где я узнал отвратную старушенцию с бородавками вокруг сонного рта! Узнал и ее жуткое оружие — веретено.

— А это? — маэстро перелистиул страницы и я увидел ту самую химеру с клювом орла, крыльями летучей мыши и молодой женской грудью на теле льва. Она сидела на парапете, наблюдая как два офицера — драгун и мушкетер — убивают Синюю бороду…

— Как это все понимать? — растерялся я.

— Как подарок судьбы. Эту книжечку бандиты прихватили из комнаты Сандрины Перро, чтобы она могла хоть как-то скрасить свой досуг в заточении.

Эхо прошел к столику и включил компьютер,

— Загляни туда где вложена закладка.

Я раскрыл книгу в нужном месте и увидел, что мелкие капельки крови забрызгали разворот сказки про Красную шапочку.

— Очень любопытная страничка, Герман, здесь ровно тридцать пятнышек и два пятна…

— И все же я не понимаю вас, — перебил я медиума.

— Сейчас ты все поймешь. Спрашивается, не слишком ли много совпадений? Имя юной француженки и великого сочинителя совпадают: Сандрина Перро и Шарль Перро. Золушка в книге и Золушка в жизни. А так как в моем присутствии никаких случайностей не бывает и быть не может, значит точно такая же книжечка, только в другом издании, и на русском есть у моего врага. Но главное не это. Этой книгой она обороняется от меня, Герман! В этой книжечке закодирована вся ее судьба… Вот смотри…

На экране побежали столбики слов в русском переводе…

— Кровавые пятнышки, которые попали на книжку после выстрела Сандрины, пометили следующий ряд слов.

Эхо одел круглые очки и склонился над экраном.

Вот эти слова:

Дровосеки

Шапочка

Бедное дитя

Моя мать

Далеко

Очень далеко

В деревне

Что было мочи

Бежать

Бегала

Цветочков

Глаза

Кто там?

Ваша внучка

Изменив

Голос

Потяни щеколду

Постель

Сожрал

Три дня

Он не ел

Дверь

Спрятавшись

Под

Горшочек с маслом

Разделась

Легла

Большие ноги!

Лучше бегать

Дитя мое

Злой волк бросился

И…

Я вопросительно взглянул на маэстро: набор слов показался мне довольно бесмыссленным. Я не видел никакой логики в случайности красного крапа на страницах окровавленной книжки.

— Ты ошибаешься, — прочел медиум мои сомнения, продолжая давить на клавиши «Макинтоша». — Любой текст, если признать его священным и подвергнуть бесконечной трактовке становится Библией! Наша с тобой библия сегодня — это книжка сказок Перро. Большое увеличение, анализ объекта, символика чисел, детали гравюр, сочетания слов, фрагменты текста, подсчеты букв и частоты тех или иных слов, абзацы, знаки препинания, и прочая, прочая, прочая, каббалистика даст нам ответ на все — все! — вопросы. Вот первый пример: пример симметрии. Даже самый беглый анализ выявляет три группы лейтмотивного смысла.

На экране в рамочках появились две группы слов.

Мотив бегства:

Кто? Шапочка. Что с ней? Шапочка далеко, очень далеко. Где? В деревне. Каким образом? Как? Бежать, бежать, что было мочи. Как долго? Три дня. Зачем? Чтобы жить, спрятавшись под горшочек с маслом. С какой целью? Еще лучше бегать. Куда?.. Нет ответа.

Мотив нападения:

Бежать, бежать. От кого? От волка. Везде его глаза. Везде его голос, его большие ноги! Почему? Он не ел три дня. Как избежать нападения? За дверью. За. щеколдой. В постели. Спрятавшись в горшочек с маслом. А еще как? Притворившись цветочком, шапочкой, щеколдой. И что же случилось в конце концов? Злой волк бросился и… нет ответа.

Я перелистнул страницу к началу сказки, на ней был великолепный черно-белый рисунок Доре: зловещий волк встречает на лесной тропинке в дремучей чащобе Красную Шапочку, которая несет бабушке лепешку и горшочек с маслом. Плотная бумага только в одном месте промокла насквозь. По роковому совпадению… нет! По закону роковых совпадений, случайностей не бывает! Кровь окрасила красным цветом как раз шапочку будущей жертвы.

— А вы не анализировали значение пятен с обратной стороны листа?

— Прекрасный вопрос, Герман. Да, анализировал. Все ее неприятности и несчастья начались с того момента, как она осталась одна, без матери.

Я перелистнул страницу к концу страшной сказки. Там был еще один великолепный— рисунок художника: бедная девочка легла в постель, где вместо бабушки — в чепце, положив когтистые лапы поверх одеяла — лежал страшный волк. Здесь кровь убитой промочила плотный лист сразу в трех местах.

Я вспомнил свое детское впечатление от ужаса обмана, когда волком становится такое дорогое сердцу ребенка существо, как родная бабушка… кажется мне читали сказку вслух. Но кто читал? Где? Когда?

— Скажите, маэстро, почему именно волк считается оборотнем? Упорство легенд о волколаках длится не меньше двух тысяч лет. Почему человек может обернуться именно волком, а не рысью, не кабаном?

— Весь секрет в том, что только волку может присниться сон, что он человек. В этом его отличие от всех хищных зверей. Именно через сновидение он прогрызает нашу оболочку. Волк — кошмар подсознания. Это дно сна, и следовательно — он изнанка человека. В состоянии сна волк и человек единое существо.

Признаюсь эта мысль показалась мне сомнительной и я позволил себе отпустить шутку:

— А если вам приснится, маэстро, волк? Вы проснетесь в его шкуре?

Но Августа Эхо не оценил мой юмор. Тень прошла по его лицу.

— Мои сны слишком опасны, поэтому я их не вижу. Проблема не в том, что ты проснешься в чужой шкуре, а в том, что ты больше не сможешь очнуться и пробудить самого себя.

Он помолчал, затем добавил:

— Страшнее проснуться не волком, а сумасшедшим, Герман.

И через мрачную паузу:

— Так мир защищается от излишней власти людей такого рода, как я. Любой сон представляет для меня большую опасность.

— Вот как? Но я вижу сны чуть ли не каждую ночь. Вам стоило предупредить меня о том, как это опасно.

Эхо насмешливо присвистнул.

— Пока ты не настолько силен, чтобы стать таким же уязвимым. Всему свое время, Герман. Впрочем, скоро ты испытаешь на себе как трудно проснуться ясновидцу.

Было заметно, что мой разговор тяготит Учителя, и все же я решился на еще один бестактный вопрос:

— Вы заметили, в тот день когда мы искали по карте дом, где держат Сандрину похитители, что имя вашего…

— Нашего, Герман…

— Что имя нашего врага начинается с буквы "1". Но ведь мое имя тоже начинается с нее? Меня это совпадение беспокоит. Ведь вы доказали, что случайных совпадений не бывает. Так?

— Еще один прекрасный вопрос! Ты умнеешь на глазах, мой мальчик. После того как ты занял роковое место в ночном вагоне, а затем, по закону симметрии, принял удар по девушке на себя, мне стало ясно, что ты являешься ее двойником, Герман.

— Я?!

— Не перебивай. Я имею в виду, что ты не пошлый физический двойник, а двойник зеркальный, двойник в плане великих симметрии мира. Вот почему ты стал моим учеником. Через тебя я легче ее обнаружу. Отражение никогда не промахивается и всегда абсолютно точно попадает в оригинал. Наконец, именно через тебя я понял, что она так же как ты не знает своих родителей, никогда не видела родной дом… она как и ты сирота…

Боже мой, я — сирота!

Я хотел было опять умолять Учителя открыть мне тайну моего рождения, но тот властно постучал пальцами по экрану:

— Больше никаких лишних вопросов! Мы и так отвлеклись… смотри сюда. Третью группу пометок крови можно обозначить двояко; с одной стороны здесь явно виден мотив родства субъектов, с другой — мы все время фиксируем мотивы обмана, дух подмены одного на Другое, слышен звук предательства, чувствуется близость гибели. Я обозначил это блок меток в тексте как мотив обманного родства, мотив маскарада зла…

Я устремил взор на компьютер.

Мотив обманного родства и двойничества: Кто там? Ваша внучка. Бедное дитя. Почему? Моя мать далеко. Почему? Очень далеко. Кто сделал тебя бедным, дитя? Дровосеки. Кто еще? Шапочка. Дверь. Щеколда. Злой волк. Как? Каким образом? Изменив голос. Еще где? В постели. В горшочке с маслом. С какой целью тебя обманывают?., нет ответа.

— Одним словом, если в самых общих чертах обозначить существо проблемы, то мы имеем дело с наложением двух судеб, где обе жертвы, две девочки, две Красных Шапочки — Сандрина.и Враг — стали жертвой ложной матери, которая отказала дочери в защите. Отказала и отправила одну в лес, в чащу, в сторону опасности. Здесь жертва начинает поиск настоящей матери, вместо ложной. В результате чего, потеряв дом, она оказалась в лесу человеческой юдоли, на тропинке судьбы, идущей сквозь чащу, на виду у опасности и гибели, прицела ли, глаз волка ли, неважно… Казалось бы, жертве обещан приют впереди, приют и защита в родственном доме, в доме близких, в доме бабушки, куда попасть можно только в маске Красной шапочки, в чужом облике, в некой личине. Под чужим именем. Финал тайного текста носит характер предупреждения — попав в родной дом, ты захочешь освободиться от маски, от покрова. Но, берегись! Ты уже разделась, ты доверилась дому. Ты ложишься в постель к матери, к бабушке, к сестре, к любимому человеку, к мужу. Но никто тебя не защитит! Ни мать, ни бабушка, ни сестра, ни муж. Следовательно: не-верь ни родному голосу за дверью, ни самой этой двери, ни постели, ни горшочку с маслом! Все это только личины твоей смерти. Беги! Иначе погибнешь…

Тут Эхо задумался.

— Разумеется все сказанное мной — это только общие черты тайны. Ясно только самое заметное — обман в семье, угрозы смерти, бегство жертвы из дома… детали пока неизвестны. Но мы вышли на след, Герман! Эта книжечка попалась!

Он выключил компьютер и пригласил в следующую комнату.

— Попробуем отделить одну историю от другой. Покончим наконец с делом Сандрины Перро.

В комнате с желтыми шторами весь пол и стены были забрызганы кровью. В углу у двери лежал полосатый матрас, на котором спала похищенная девочка. Тут же краснело ее грубое одеяло. В углу, в кресле качалке

у окна, лежал искусно сделанный муляж застреленной женщины в черном чулке на голове. Зияли страшные раны от пуль.

Я снова испытал смутное беспокойство и тревожно огляделся по сторонам, но что могло мне угрожать? Здесь? Рядом с великим человеком? В ангаре, где находилось не меньше двадцати охранников у стен? В самой сердцевине государственной тайны? В секретном волчьем логове? В «Вольфшанце» Августа Эхо? Человек, который усилием воли вывел из строя «Челленджер» и взорвал семерых астронавтов над космодромом имени Кеннеди, человек, который внушил де Голлю исключить Францию из членства в НАТО и выдворить штаб НАТО из Парижа в Брюссель! Что могло угрожать мне рядом с таким человеком…

И я опять подавил приступ страха.

Никогда не бойся трусить, Герман!

— Итак, — продолжил маэстро, — я оставил тебя стоять в той роковой точке А, на палубе. За доли секунд перед шквальным огнем глубоко шокированной девочки… Надо было тебя спасать. И я превратил тебя в собаку…

— Как?

— Не пугайся, — рассмеялся он, — ты остался человеком, но малость сошел с ума. Я очень рисковал, давая такого пинка твоему мозгу… На глазах Сандрины, при-топившей пальцем курок «Беретты», ты встал на четвереньки, громко залаял, подбежал к перилам, идущим вдоль дебаркадера, вскарабкался на доску и стал, лая, заглядывать в окна. Твое поведение смутило и напугало Сандрину, но стрелять в человека, который бегает на четвереньках, глупо! Я контролировал твое сумасшествие и сразу увидел, что ты захвачен образами проклятой книжки. Ведь сумасшествие ясновидца — сумасшествие особого рода. Ты буквально влетел в пространство магической книги. Учти, никаких двух, или ста, или миллиона книг Перро нет, есть одна единственная книга! Один суперпервоначальный текст, как один великий червь-планария… все прочие издания только лишь отражения оригинала Шарля Перро, репликации — и только. И ты влетел в это страшное зеркало так глубоко, что я искал тебя там почти до утра. Одновременно Герман ты ощущал все что происходит вокруг. Например, ты мысленно проник в трюм этой калоши и разглядел в подробностях всю зоологию, какую собрали питерские любители тропических гадин. …Сандрина не решается убивать психобольного. Ты же, встав на задние лапы, заливисто лая, дотянулся до крыши, где она пряталась и получил по лбу. Чем?

— Веретеном?

— Глупости! Лыжной палкой, которая валялась на крыше. Схватив палку, Сандрина, изо всех сил саданула тебя в лоб острием. Да так удачно, что ты слетел вниз, в просвет между бортом баржи и стеной. Но охрана была рядом. Офицеры видели как ты падал. Один сразу бросился в воду, а второй окликнул Саидрину. Оба были в форме и никак не походили на бандитов. Девочка разрыдалась и потеряла сознание. Мы отвезли ее домой. Тебя вытащили из воды. Машина была единственной опорной точкой твоего безумия, ты все время пытался вернуться к машине, поэтому я приказал уложить тебя на заднее сидение, чтобы ты чувствовал автомобиль, колоть тебя препаратами и катать по городу, пока ты не придешь в себя. Ты еле-еле выжил, бедняга. Когда твоя голова мысленно падала из космоса на крест Александровской колонны, я сам уже не верил, что ты вновь станешь человеком!

— Скажите, маэстро, а каким псом я себя вообразил?

— Тем самым. Черным. С острыми ушами. Догом в красном ошейнике… Мы вычистили всю гадость из баржи и доставили ее как наглядное пособие в институт.

Учитель подошел к муляжу убитой.

— А теперь спросим себя. Почему эта особа надела капроновый чулок на лицо? Ведь для изменения внешности можно было надеть парик, или закрыть лицо большими очками? К чему такие предосторожности? A 3aчeм мать похищенной подсовывала следствию вместо вещей Сандрины игрушки ее любимого пса? Ведь часики жертвы подобрал оперативный работник… А книжечку сказок Перро на французском? Чья рука захватила ее с собой, чтобы девочка могла читать в заточении любимую книжку? Тот, кто взял ее, знал французский язык, а заодно вкусы девочки!

Эхо глубоко погрузил указательный палец в дырку напротив сердца убитой.

— Ответ на эти вопросы может быть только один. Перед нами семейный заговор, Тёрман! Чулок одет потому, что девочка могла узнать лицо похитительницы. А чужие вещички подсовывались затем, что мать побаивалась экстрасенсов. В делах похищения обычно обращаются к ним за помощью. «Чем черт не шутит, — думала злая баба, — лучше подстраховаться». Одним словом, не буду тебя томить логикой поиска, — это заговор матери против отца Сандрины. А ее сообщницей стала родная сестра, тетка девочки. Это ее она укокошила из «Беретты». Почему мать выступила против отца? Потому что они уже были в тайном разводе. Три года! Но скрывали этот факт от ребенка, девочка была очень чувствительной и болезненной. Отец согласился скрывать развод от дочери, потому что очень ее любил. Но развод сделал мать девочки нищей. По ее меркам, разумеется. Заговор созрел в Париже, с участием сестры. Надо сказать, что все семейство не отличалось высокой нравственностью в делах, и сам отец был завязан с темными русскими фирмами. Поэтому в качестве фона был выбран Петербург, где сильна мафия, и где нет дотошной французской полиции. Злые бабы вступили в сговор с бандитской группировкой. Вот откуда взялась баржа контрабандистов с тропическим зверинцем. На 300 тысяч долларов выкупа отец дал согласие. Но впутал в дело милицию, о чем конечно же узнала жена, которая приехала в Питер вместе с девочкой на предмет ее похищения. Остальное известно: выкуп сорвался, банда с бабами перессорилась., Сестра взяла за горло мать Сандрины и кровавый клубок покатился к развязке. Девочку снова похитили. Злые решили прикончить ребенка, чтобы все концы в воду… но тут появился ангел-спаситель! Ты явился в последнюю минуту. Банда уже ехала к барже. Телефон не отвечал и они забеспокоились… они бы нашли Сандрину на крыше. А теперь, Герман, скажи, что мы можем сказать о нашем враге?

Взвесив все, что стало известно, я осторожно предположил:

— Если следовать вашей теории, маэстро, о том что мир — это серия взаимных отражений, то в судьбе Сандри-ны мы можем прочесть отражение судьбы той пассажирки из купе… там тоже все замешано на деньгах, на очень больших деньгах, раз. Там налицо такой же семейный заговор против дочери. И движет заговором мать жертвы. Возможно ложная мать, или мачеха… не знаю точно. Там тоже надо искать обманутого и брошенного отца. Там есть еще: развод, шантаж, сговор с мафией, похищение девочки, угроза гибели… и, возможно, замешаны злые сестры Золушки. Да! Нашего врага окружают разные гады.

— Отлично! А имя? Назови ее имя, Герман! Я не знал ответа на этот вопрос.

— Имя! — напирал с веселой злостью маэстро, офицер только что принес ему заветную чашечку кофе, и Эхо повесеЛел.

— Герман! Мне нужны только две вещи — имя и личная вещица врага. И я сразу увижу где он!

— Одну букву мы уже нашли, — 1 ответил я осторожно, — это "1". Пока все…

— Нет, Герман, мы уже нашли уже три буквы. Первая "1". Затем "С"… с нее начинается имя Сандрины, с нее же начинается имя Золушки: упомянутое автором в стихотворной морали после сказки, Сандрильона… и думаю, что не ошибусь если скажу, что последняя буква в имени врага — буква "А". Так заканчивается большинство русских имен. В том числе и у наших Сандрильон. Итак, "1", "С" и "А".

Эхо допил кофе и мы прошли в последнюю комнату. Я уже однажды описал ее — походная кровать, полка с технической литературой о судовождении, кресло, да большой несгораемый шкаф. Самая спартанская каюта капитана-контрабандиста.

И вновь меня охватило чувство тревоги:

— Сейф проверен?

— Да. Там одни деловые бумаги капитана. Он уже арестован.

Я подошел к сейфу.

— А нет ли в нем, например, кошки?

— Нет. Что за странная мысль!

— А вот посмотрите! — и я снял с железного шкафа маленькое блюдце со следами молока… снял и вдруг поймал себя на мысли, что где-то читал точно такие же слова. Сейчас Эхо скажет: «Кошек тут не держат»…

— Кошек тут не держат, — сказал Эхо, брезгливо разглядывая блюдце. Затем достал радиотелефон и переадресовал мой вопрос старшему офицеру охраны.

— Да, Герман, ты прав. На барже держат кота, ловить крыс.

— Сомневаюсь, что такое маленькое блюдечко способно удовлетворить жажду кота.

Тут мое внимание привлекла небольшая плеть с длинной ручкой, висевшая в углу кровати. На ее конце имелась петля. Я взял ее в руки.

— А что вы скажете об этом, Учитель?

— Ею капитан потчевал свою собаку, — Эхо был заметно раздражен моей дотошностью.

— Не скажите, — парировал я, — для собаки петля не. нужна.

Мое упорство окончательно вывело Эхо из себя. Мало того, что я вдруг глупыми вопросами перехватил инициативу разговора, я позволил выражать вслух опасения внутри тройного кольца охраны генерала, что выглядело как дерзкая выходка.

Глупец! Ты слишком многое себе позволяешь, — вскипел он, демонстративно распахивая стальной шкаф, чтобы показать насколько напрасны мои страхи.

И тут!

Забуду ли я когда-нибудь эти страшные минуты.

Рука отказывается описать то, что затем последовало.

Итак, дверца сейфа распахнута. Эхо стоял перед его раскрытым черным нутром, держась левой рукой за металл. Я стоял рядом, но чуть позади, за его правым плечом, машинально сжимая в руке непонятную трость с петлей на конце.

А что если б я повесил ее обратно на гвоздик?

Тут изнутри черноты, из сейфа, раздался неизвестный звук, нежный и тихий, словно вырывалась из котла тонкая струйка пара:

Тииисссс…

Сначала я подумал, что леденящий душу свист издает сам маэстро, но… но! Эхо вдруг помертвел.

— Гюрза! — вскрикнул маэстро с ужасом.

Из сейфа, змеясь и лоснясь тропической кожей вылетела пестрая лента шипящей ртути и молниеносно обвила руку, которой человек заслонился от ужасного свиста.

Я стоял, прикипев к месту, но руки мои проявили необычайную ловкость. Вскинув трость, я идеальным жестом змеелова поймал петлей граненую головку твари, — и! р-раз! — сдернул змею с руки покровителя, в тот самый миг, когда гадина распахнула кислую глотку, где от лилейного нёба отскочили вперед два прижатых ядовитых зуба.

Шлепнувшись на пол — еще в воздухе гюрза защелкнула пасть, — тварь мгновенно свернулась кошмарной пегой спиралью и пружинно вскинула вверх острие стиснутого копья, на котором горели два немигающих рубина, и вибрировал кончик жальца.

Взор змеиных глаз пылал адовой злобой.

Но меня тварь словно не замечала, она искала только маэстро.

Вертанув головой, исчадье прицелилось в лицо повелителя и, не давая опомниться, надула пятнистые щечки и плюнула ядом в глаз.

Яд — слезой жидкого янтаря — потек по стеклу круглых очков.

А если бы Эхо не надел их?

Генерал отшатнулся, делая слепой шаг назад.

За первым плевком тут же последовал второй — но гадина, заметив очки, уже целилась в рот человека и если бы не я… и — два! — моя рука вновь изумительно точно набрасывает петлю на дьявольский стебель и надламывает вниз ядовитый бутон.

Мимо!

Плевок яда — серьгой янтаря — повисает на мочке уха.

Я поражен собственной ловкостью. Я наблюдаю за своими руками как за руками фокусника в цирке.

— Стреляйте! — кричу я Учителю.

В ответ молчание — он настолько шокирован близостью гибели, настолько отвык грубо, унизительно, физически защищать в яви, а не в уме, — свое тело, что впадает в глубокую прострацию, замирая на одном месте.

Петлей оторвав — за голову — змею от пола, я — и — три! — с размаху швыряю ее в стену, стараясь размозжить адскую головку.

Но попытка обернулась дикой неудачей.

Резинно ударившись о стенку, гадина отлетает прямо к ногам жертвы и — молниеносно ввинтившись в воздух — распахивает глотку и — и — четыре! — откинув туловище, с размаху втыкает адскую вилку в ногу, пониже колена.

Эхо вскрикивает, но не от боли — от неукротимости роковых нападений.

Его спасает старомодная застежка вокруг икры, на которой держится носок. Ядовитые шпоры лязгают об металлическую застежку.

И весь этот кошмар происходит посреди колосального закрытого ангара, где в кольце охраны находится не меньше двадцати человек, в том числе с десяток элитных офицеров, вооруженных до зубов. В лучах электросвета но, но! в комнате проклятого домика, где нас никто не видит.

И я снова виртуозно подхватываю петлей тварь — и! пять! — цепляя кольцо прямо в зубы, и сдергивая тварь с пола, бешено швыряю пружину на стекло закрытого окна. Но дьявол продолжает игру в сатанинское серсо.

Змея в полете (!) успевает уцепиться хвостом за кроватную спинку и стремительно скользнуть на пол.

В этот миг я был более удобной мишенью, но сатанинская стрела злобы вновь устремилась к избранной жертве.

Исчадье ада совершенно осознанно игнорировала мои нападения, что привело душу в священный трепет.

Я заорал что-то нечленораздельное, надеясь, что крик услышат снаружи, одновременно толкая рукой створки окна и другой рукой, вооруженной тростью: нагоняя — петлей — вьющийся-змеей — побег смерти.

И — шесть! На этот раз мне удалось почти выбросить тварь в окно, но — что за чертовщина! — внезапно правая половина створки захлопнулась — и стекло швырнуло змею обратно в комнату. И злобный ручей — змеясь — вновь неукротимо устремился к жертве.

Эхо по-прежнему находился в полной прострации, деревянно застыв у сейфа, и только глаза его выражали живое потрясение — еще бы! — он видел перед собой не просто гюрзу, а некое нечто, что ужасает полной свободой — и где? — там, где все вертится вокруг его указательного пальца!

— Прекрати! — внезапно пробормотал Эхо.

Последний бросок был для меня самым трудным. Чтобы поймать бестию в петлю, мне пришлось упасть на пол и выбросить ее из комнаты вместе со своим оружием. Через голову выбросить.

Отчаянный момент!

Вылетая рукоять разбила проклятое стекло, и, описав оборот, обвитая змеей, улетела за борт дебаркадера и шлепнулась на бетонный пол ангара.

Только тут взвыла сирена тревоги.

К барже от стены устремилось несколько офицеров службы безопасности.

Эхо хотел что-то сказать, грозил рукой — позже я узнал: он хотел, чтобы гадину не убивали — проанализировать свист гюрзы, — но не мог — от шока, — раскрыть рта.

Я же, выскочив на палубу, крикнул набегавшей охране: змея, змея! убейте ее!

Но они не нуждались в моих приказах. В поту испуга, в ужасе от неминуемости наказания, первым набежал на змею сапогами молоденький лейтенант. И растоптал гадину до кожаных брызг.

Когда я вернулся в комнату, Эхо — сняв очки — стоял у зеркала; Он был все еще смертельно бледен, во власти шока, но уже мог говорить:

— Ты думаешь, я цепляюсь за свою жизнь? — его голос свистел отчаянием, — да нет, не цепляюсь. Я готов к смерти. К смерти, да. Но к поражению, нет. Ты видел это? Видел? У тебя ужасный учитель! Я никогда не был так глуп как сегодня. Я же дурак! Ведь это была моя западня. Моя! А не твоя. Это вьюнок был! Проклятый вьюнок! Но ты видел, а? Тебя судьба не принимает в расчет. Видел? Она тебя даже не заметила. И в этом нет ни капли притворства. Она целилась до конца. Я понял, что такое зло — это беспощадная честность! Твой учитель ужасный дурак. В сейфе был тайник, который открывался только изнутри. Я посмотрел. Сама змея открывала нажатием головы. И я ничего не почувствовал! Дурак! Должен ли я продолжать жить, если теряется дар?

Никогда я не видел Учителя столь беспомощным.

— Представляешь, какова степень ее защиты! — его отчаяние внезапно сменилось восторгом — Если разгадать эту механику до конца, то таким типам, как я, придет полный конец. Никто никогда не сможет залезть человеку под череп! Никто не сможет манипулировать чужой шкурой! Какая великая задача жизни — беззащитное неуязвимо! О, у нее есть право защищаться…

Он буквально горел. Взгляд сверкающих глаз пронизывал.

— Прикончить меня! Какая верная цель! Я стоял как громом пораженный.

— Ты, Герман, должен быть на высоте этой— задачи. Смотри на меня под этим углом. Отменить смысл Августа Эхо! Класс! Оскопить Урана! Сбросить Зевса с Олимпа! Отменить Богов…

Тут загрохотали бегущие ноги по трапу, по палубе, ближе — дверь распахивается, вбегает охрана. Все лица перекошены паникой — генерал — национальное достояние страны, ее абсолютное оружие.

Голос Учителя разом глохнет под надетой на лицо маской власти:

— Унесите меня, — он садится на стул.

Офицеры безопасности, толкаясь, подхватывают сидение, ножки стула руками и несут небожителя прочь от проклятого места. Рука, свесившись вниз, находит указательным пальцем виновного, того офицера, что доложил о безопасности объекта. Молодой человек в погонах бледен от ожидания. Вьющимся пальцем Эхо дает команду растрелять идиота на месте.

Не буду описывать, скольких усилий мне стоило заставить Учителя отменить приговор — при всех отступиться от слова; я шел за стулом до выхода из ангара, прежде чем Эхо сдался, скорее от приступа скуки, чем от толчка справедливости сказал:

Пусть живет!

Он посылает мне с высоты паланкина вялый жест: свободен, спасибо, забудь эту истерику…

И последнее.

Весь оставшийся день я давал показания в штабе охраны.

Только поздним вечером, вернувшись к себе, смог сосредоточиться на одной догадке. У меня не шел из головы леденящий вскрик маэстро: Гюрза!… А что если именно здесь скрыто отражается имя врага? Совпадает заглавная буква и согласный звук "А". По закону зеркальных симметрии, — закону Эхо — ее имя должно аукаться с именем змеи. И я стал подбирать нужное слово:

Гурса…

Гарса…

Гюрса…

Гирса…

Гирса! вдруг осенило меня. Тииисссс… шипела гюрза, смертельной струйкой пара из адского котла. Ведущая гласная змеиного шипа — "И"… и я заменил "Ю" на "И".

Я тут же набрал номер Эхо — у меня было право на экстренное соединение — и Учитель снял трубку.

— Вы не спите?

— Ты знаешь, — перебил он смешком, — в какой текст мы с тобой угодили? Это же «Пестрая лента» Конан-Дойла! Читал?

— Ах, черт! — вспомнил я разом юношеское увлечение рассказами о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, — Ну конечно! Сейф! Блюдечко с молоком для змеич Плетка с петлей на конце!

— Это была комната доктора-психопата Гримсби Рой-лота, который хотел убить из-за наследства двух своих падчериц Джулию и Эллен Стонер! — смех Эхо отдавал истерикой пережитой смерти, — Ты слышал, как свистела гадина? Она передразнивала мою привычку насвистывать…

И маэстро виртуозно воспроизвел фиоритуры змеиного шипа.

— Никогда не свисти, Герман!

— А ведь я понял как ее зовут, Учитель. В ответ — холодное молчание.

— Ее имя — Гирса! Гирса! Снова ревнивая тишина в трубке.

— Вы меня слышите? Ее зовут Гирса…

— Гирса! — счастливо просвистел голос маэстро, — Да! Да, Герман…

Затем последовала пауза.

— Только не Гирса, а Герса… Гёрса! Герман. И вот почему. На латыни змея — Serpent — здесь целых два гласных звука "Е" против звука "И" в шипении гюрзы: Тиииссс… Тут только одна гласная.

Я молчал.

— Поздравляю, змеелов! Змея в зеркале!… Гёрса… Она попалась! — и генерал положил трубку

Распутывая дело Садрины Перро, я ни разу не увидел ее лица… Увижу ли я когда-нибудь Гёрсу?