«Он взял Париж, он основал Лицей…»
День выдался теплый и счастливый. В чём именно было счастье, он никому бы не признался. Разве что бумаге…
Строчки ложились легко, это были даже не стихи, просто он хотел запомнить своё сегодняшнее настроение, не растерять возникшее чувство, сохранить его, как приятный запах или ощущение солнечного тепла.
Чуть позже юный Пушкин назовет причину, почему запомнился ему этот день: «Супругою твоей я так пленился…» В тот майский день Александр Пушкин впервые увидел императрицу Елизавету Алексеевну, супругу Александра I. Она пришла на занятия в Лицей. И долго стояла за спиной у темнолицего курчавого юноши. Он писал в тетради, а она стояла за его спиной. Словно ангел. Никогда поэт не назовет её имя вслух, но отныне она навсегда останется Музой великого поэта.
…Погасли свечи в узкой комнатке на пол-окна. Завтра у лицеиста Пушкина обычный день – закон божий, французский, математика, фехтование, изящная словесность. А сейчас – спать. Чтобы не думать больше о том, что произошло сегодня, он начал складывать в уме стихи о великой победе над Наполеоном и о том, кто принес России эту победу:
А в это самое время русский император Александр I подъезжал к дворцу Мальмезон, что в десяти верстах от Парижа…
…Парк в Мальмезоне огромный, ухоженный. Много веков здесь был загородный дом одной богатой парижской семьи. Затем поместье купил генерал Бонапарт. В 1809 году Наполеон развелся, оставил дворец Жозефине, а сам женился на австрийской принцессе Марии-Луизе, которая вскоре родила ему наследника.
В 1811 году Наполеон нанес Жозефине неожиданный визит. Он приехал в Мальмезон без предупреждения и без эскорта. Жозефина выбежала навстречу, но потом остановилась в смущении, провела бывшего мужа в гостиную. Не прошло и полчаса, как Наполеон стремительно вышел оттуда. Его расхристанный и довольный вид свидетельствовал, что свидание прошло так, как он и хотел …
В конце июня 1815 года, после поражения под Ватерлоо, Наполеон целых четыре дня прожил в Мальмезоне. Он специально приехал сюда, ожидая, что Франция снова позовет его. Напрасно – от него все отреклись, а бывшую жену Жозефину уже год как похоронили.
– Как она умерла? Отчего? – спросил Наполеон у своей падчерицы Гортензии.
– От переживаний за Ваше величество, – дипломатично ответила та.
Не могла же дочь императрицы Жозефины сказать своему отчиму всей правды…
Наполеон отрёкся от престола в апреле 1814-го. А уже в мае в Мальмезон приехал победитель – русский император Александр I. Он нанес визит разведённой императрице. Ему было интересно взглянуть на женщину, о любовных похождениях которой годами писала вся Европа. И, возможно, он думал, что неплохо бы к военной победе над Францией добавить и личную победу над бывшей женой своего бывшего врага.
Жозефина без колебаний согласилась принять русского царя в Мальмезоне. Выйдя к этому высокому, светловолосому, голубоглазому красавцу, она, как пишут историки, «ощутила слабость в самых чувствительных местах». Забыв, что перед ней победитель Наполеона, она пустила в ход все известные способы обольщения. Не прошло и часа, как покоренный её чарами Александр был готов изгнать Бурбонов из Франции и вернуть трон Жозефине. Как близкие друзья, рука об руку прогуливались они в парке и на одной из аллей повстречали гулявшую с детьми Гортензию.
– Позвольте представить вам мою дочь, – повернулась Жозефина к царю. Александр бросил быстрый взгляд на молодую женщину, ещё вчера бывшую королевой Голландии, и тут же переключился с матери на дочь.
– Отныне, – горячо сказал российский государь, – я беру вас под своё покровительство.
И, нагнувшись к Гортензии, прибавил:
– Что я могу для вас лично сделать?
Жозефина ненадолго удалилась, оставив свою дочь наедине с императором. И всё правильно рассчитала: когда она вернулась, Александр уже пообещал смущённой Гортензии титул герцогини…
Русского императора одинаково влекло и к матери, и к дочери – по вечерам он стал частенько наведываться в Мальмезон. Хозяйка дворца умело расставляла свои сети, и однажды он остался у бывшей жены Наполеона до утра. Жозефина торжествовала. Она решила, что выиграла эту любовную битву, может быть, последнюю в своей далеко не праведной жизни. Однако не прошло и двух дней, как экс-императрица заметила: русский царь отдает предпочтение Гортензии, и та совсем не прочь поддаться его обаянию.
Александру – 37, Гортензия моложе его на шесть лет. Завязавшийся между ними флирт мигом перерос в страстный роман. Как утверждают историки, иной раз он заходил так далеко, что их часами не могли найти в потаенных комнатах дворца. А когда любовники разлучались, Гортензия посылала русскому царю игривые и предельно откровенные письма.
Жозефине скоро исполнится пятьдесят один. Красота её уже немало поблекла, лицо покрылось морщинами. И сейчас она просто ненавидела свою дочь. Но сдаваться – нет, сдаваться она не собиралась!
Российский император не обманул. Пользуясь своим влиянием на союзников, Александр I добился для матери и дочери особых привилегий. За Жозефиной сохранялись дворцы в Мальме-зоне и Наварре, а владения Гортензии в Сен-Ле получили статус герцогства, и ей была установлена ежегодная пенсия в 400 тысяч франков.
Чтобы отпраздновать это, новоявленная герцогиня пригласила на 14 мая в Сен-Ле свою мать и императора Александра. В Париже именно на этот день была назначена торжественная панихида по казненным во время революции Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Все коронованные особы должны были присутствовать на церемонии. Но Александр I сел в карету и помчался в Мальмезон, к Гортензии.
…После завтрака император-победитель предложил дамам покататься. Было холодно и сыро, и Жозефине, которой немного нездоровилось, лучше было бы остаться дома в тепле. Но она решила еще раз пококетничать с Александром – экс-императрица все ещё была уверена, что сможет вернуть его расположение, и втайне надеялась получить от этой связи нечто большее, чем герцогство.
В карете было холодно. Александр, одетый в красный кавалергардский мундир, сидел посередине. Гортензия закинула свои ножки на колени русскому царю и вся прильнула к нему. Жозефину колотило от холода, её не могли согреть даже жаркие волны дикой ревности и злобы. А Гортензия, казалось, не замечала, как дрожит её мать в легком кисейном платье, и продолжала что-то шептать на ухо Александру.
– Дорогая моя, ведите себя прилично! – наконец, не выдержав, громко сказала Жозефина.
Шёпот смолк. Александр чуть отодвинулся от своей молодой любовницы и удивленно посмотрел на Жозефину. И тут из угла кареты донесся звонкий голос дочери:
– Мадам, вам действительно лучше было остаться дома! Вы уже не в том возрасте, чтобы вести себя столь безрассудно!
Это было хуже, чем пощёчина.
Когда они вернулись, Жозефина почувствовала себя совсем скверно, её знобило, и она, отказавшись от обеда, легла в постель. В последующие дни она испытывала странную слабость и почти никого не принимала. 24-го мая был срочно вызван доктор, который поставил диагноз – двустороннее воспаление легких. 28-го она несколько раз впадала в беспамятство, а на следующий день экс-императрицу Франции соборовали, и она тихо скончалась…
Наполеону стало известно о смерти Жозефины из газеты, привезённой на остров Эльбу камердинером.
– Эта женщина любила меня, – прошептал он и, закрывшись в своей комнате, проплакал двое суток. По крайней мере, так утверждают историки. Утром третьего дня Бонапарт приказал подать карету: «Чтобы жить, нужно уметь забывать!» И до позднего вечера смеялся, глупо и неприлично шутил с местными девицами.
…А в это самое время в узкой комнате на пол-окна за оплывшей свечой сидел смуглый юноша и, непрестанно грызя перо, быстро писал:
«Уже на западе седой, одетый мглою, с равниной синих вод сливался небосклон. Один во тьме ночной над дикою скалою сидел Наполеон…»
Перед глазами курчавого юноши стоял прекрасный образ Музы – императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I…
«Бессмертной возлюбленной»
Когда друзья разбирали бумаги покойного Бетховена, среди обрывков рукописей, незаконченных партитур и старых счетов они нашли перевязанное лентой письмо. Десять страничек, исписанных малопонятным бетховенским почерком. Вместо адресата – всего два слова: «Бессмертной возлюбленной». Вот строки из этого письма: «Мой ангел, мое всё, мое Я! О, если бы наши сердца навсегда соединились!.. Ты, наверное, страдаешь. Ах, ты всюду со мной, разговаривая сам с собой, я говорю с тобой. Сделай так, чтобы я мог быть с тобой! О боже, что за жизнь! Без тебя! Так далеко! Так близко!!! Какая тоска!.. Мысли мои уже устремлены к тебе, моя бессмертная возлюбленная…»
Кто же та «бессмертная возлюбленная», к которой обращено такое пронзительное письмо, в котором неизвестно чего больше – нежности или отчаяния? Ответов на этот вопрос почти столько же, сколько было у Бетховена знакомых женщин. В отличие от многих мужчин, хвастающихся своими победами, он был скрытен и не выставлял интимную жизнь напоказ. Именно поэтому имя «бессмертной возлюбленной» осталось в тайне даже для друзей.
К сорока годам Людвиг потерял веру в то, что когда-нибудь обретет подругу жизни. Его всё сильнее одолевает глухота. Глупо, считает он, с таким физическим недостатком искать взаимности. Смешно и нелепо, общаясь с любимой женщиной, приставлять к уху слуховую трубку или пользоваться «разговорной тетрадью». Композитор все больше замыкается в себе, становится угрюмым и молчаливым. Некоторым людям он кажется злым, черствым и заносчивым. А он все больше стесняется своей доброты. Его истерзанная страданиями душа пуста – «без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви», говоря словами великого Пушкина.
1815-й год для Бетховена стал особенным. Это заметно и по творчеству. А самое главное – в тот год он окончательно оглох. И, возможно, переживания ускорили болезнь. Но вот странный закон творчества: чем более композитор был одинок, тем глубже и прекраснее становилась его музыка. Словно свои душевные и сердечные страдания он каким-то таинственным способом переплавлял в бессмертные шедевры.
Но так никто из исследователей биографов и не знает, кто всю жизнь вдохновлял его, какая из женщин была Музой, «бессмертной возлюбленной» Бетховена. А сам он не захотел никого допустить к главной тайне своего большого сердца…
Я не графолог, но его почерк меня немало удивил. Подпись у Бетховена какая-то двухэтажная. Огромная косая палка – то ли начало буквы «L», то ли «T» – спускается вниз, объединяя собой сразу несколько букв второй строки. Не мудрено, что биографы так и не смогли решить, кому именно посвящена его маленькая пьеса багатель ля-минор. «К Луизе»? «К Терезе»? Большинство исследователей считали, что Терезе, которая была первой любовью Бетховена. Тем более что, досконально изучив жизнь гения, все его связи и влюбленности, они выяснили, что у Бетховена никогда не было знакомой женщины по имени Элиза. Никогда в жизни…
Послушайте еще раз это короткое произведение! Маленькая пьеса для фортепьяно соло «К Элизе» (багатель ля-минор) – это же не просто музыка, это признание в неземной любви! Очень личная, интимная музыка. Лиричная и проникновенная. В наши дни это произведение известно всем, а при жизни композитора эта простая и милая пьеса издана не была. Публика узнала о ней благодаря биографу композитора Людвигу Нолю, обнаружившему в 1864 году рукопись. На первой странице её написано, кому пьеса предназначена. Но почерк у композитора был очень своеобразный и неразборчивый.
…Крупные вещи у него покупают охотнее и за них больше платят, поэтому он старается не размениваться на «мелочи». В разных редакциях состоялись три постановки единственной его оперы «Фиделио». Первая, в 1805 году, прошла с огромным успехом. Вторая через год провалилась, разве что освистана не была. В третий раз оперу ставили в 1814 году, когда в Вене собрались на Конгресс многочисленные коронованные особы. Бетховен стоял рядом с дирижером оркестра, а потом ему передали благодарственные слова русской императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I.
Предложение провести мирную конференцию именно в Вене исходило от русского царя Александра I. Официально открытие Конгресса было запланировано на 1 ноября 1814 года. Однако гости начали съезжаться уже с начала сентября. Было всего 700 делегатов и около 100 тысяч гостей.
Императора Александра весь мир благотворил за победу над Наполеоном. Ему позволялось все, и он это чувствовал. Если верить мемуаристам, всем устным и письменным сплетням, за семь месяцев в Вене у него было более десятка любовниц. Герцен позже напишет: «Александр любил всех… кроме своей жены». Поговаривали даже, что семейные отношения русской императорской четы вот-вот рухнут, что Элиза (как звали её на немецкий манер) больше не вернется в Петербург, а останется у своей матери в родном городе Карлсруэ.
В воспоминаниях графа де ла Гарде читаем о Елизавете Алексеевне:
«Возле императора Австрии сидела очаровательная императрица России. Этот ангел, спустившийся с небес, соединяя в себе все прекрасные черты, олицетворял собой все то, что касалось счастья и успеха её мужа».
Она была далека от политики. Посещала балы, обеды, приемы, бывала на многочисленных концертах. В постоянное распоряжение гостей австрийским императором были предоставлены сотни одинаковых колясок и саней. После поездок, как всегда, – ужин и академия.
В те времена академиями назывались открытые, публичные концерты. На один из таких вечеров был приглашен и Бетховен, который в то время был самым известным композитором в Вене. Людвиг ван Бетховен представлял в королевском замке свою оперу «Фиделио». Императрице Елизавете Алексеевне опера понравилась. Она попросила передать композитору свою благодарность и предложение выступить еще раз. Бетховен стоял молча, казалось, он был потрясен до глубины души…
С того дня лишь одно владело его сердцем, лишь одно желание, одна мечта. Он пишет письмо своему доброму знакомому, который был куратором королевской венгерской канцелярии в Вене:
«Если бы Ее Величество пожелала меня еще раз слушать, для меня это была бы высочайшая честь. В какой форме лучше всего преподнести ей подарок? Примет ли она меня? Если бы я только мог быть счастлив написать Ее Величеству то, к чему больше всего тяготеет её вкус и её музыкальные пристрастия!»
Ночью он не может уснуть. В дрожащем свете оплывших свечей мечется по кабинету, то подсаживаясь к фортепиано и что-то наигрывая, то что-то записывая, перечеркивая вновь и вновь. У него есть только начало. Так и не придумав ничего, к утру он просто присоединит вторую часть – из написанного ранее. Оттого пьеса получится, словно склеенная второпях. Но переделывать уже некогда.
Елизавета Алексеевна согласилась принять композитора. Его встреча с русской императрицей произошла 20 января 1815 года в замке австрийского императора, в личных покоях, выделенных супруге Александра Первого.
Бетховен вошел в зал и долго молчал, пока, наконец, не решился:
– Ваше Величество, простите мне мою неуклюжесть и неумение говорить, но прошу, от всей души, примите от меня в подарок маленькую пьесу…
И смущенно склонив поседевшую голову, протянул императрице ноты bagatelle ля-минор.
– Господин Бетховен, – сказала, улыбаясь ласково, императрица, – я Вам очень благодарна за подарок. Ваша музыка полна доброты, и потому она завоевывает сердца. Я преклоняюсь перед Вашим талантом. И была бы Вам признательна, если бы Вы сами сыграли сейчас эту пьесу…
Композитор поднял голову, как только она начала говорить. Он молча смотрел на её губы, силясь разобрать слова. Её немецкий немало отличался от того, как говорят в Вене, и ему было трудно уловить смысл сказанного. По её улыбке он видел, что к нему благосклонны, но видел также, как лицо богини, стоящей прямо перед ним, в каком-то полуметре, начинает покрываться алыми пятнами. И понимал, что крайне неприлично смотреть безотрывно в лицо императрицы, на её рот, на её тонкие, красиво изогнутые губы – и ничего не мог с собой поделать.
Молчание затянулось. Фрейлины императрицы, стоящие неподалеку, во все глаза смотрели на этого невзрачно одетого господина, которого словно паралич разбил.
– Так что, господин Бетховен, не откажете в сей любезности? – снова спросила императрица, указывая на рояль в углу.
Бетховен посмотрел туда, куда она указывала рукой, и сразу понял, чего от него хотят. Он сел за инструмент, поднял крышку. Но ещё не успел сообразить, что будет играть, как вставшая рядом императрица положила перед ним ноты – bagatelle ля-минор.
Он мог не смотреть на ноты, всю пьесу он помнил наизусть, играя её до рассвета. И он начал играть – для той одной, кому посвятил эту небольшую вещицу, этот «пустячок», как переводится с французского bagatelle.
Он ощущал у себя за спиной дыхание самой прекрасной женщины на свете, он был бесконечно влюблен в эту женщину и чувствовал себя полностью несчастным. Крещендо прозвучало у него как разрыв сердца. Он не слышал своей игры, и только когда медленно угас последний звук в рояле, пришёл в себя, медленно поднялся, повернулся к императрице.
Лицо Елизаветы светилось каким-то внутренним светом. Глаза сияли благодарностью. Губы приоткрылись и что-то произнесли, но он снова не разобрал. Фрейлины аплодировали у стены – он это видел.
Потом Элиза, эта богиня, эта неземная женщина, этот ангел, направилась к своему столику, взяла там что-то и подошла к нему снова так близко, что он уловил аромат её духов и запах кожи.
– Я в полном восторге, господин Бетховен, – сказала императрица. – Это было незабываемо. Спасибо Вам за такой подарок. Позвольте мне вручить Вам в знак благодарности эту шкатулку.
И она протянула композитору маленькую деревянную шкатулку с 50 дукатами. Аудиенция была окончена. Бетховен молча поклонился и вышел. С того дня он никогда больше не играл публично. Более того, три года после этой встречи он не мог ничего написать. Три года ни строчки…
Когда друзья стали разбираться в оставшемся после него хаосе, среди которого рождались величайшие произведения, они нашли в потайном ящике его гардероба письмо со странным адресом – «Бессмертной возлюбленной». Написанное словно на одном дыхании, письмо по ритму строк были сродни биению сердца, готового от напряжения разорваться на куски: «Мой ангел, мое всё!.. О боже, что за жизнь! Без тебя! Так далеко! Так близко!!! Какая тоска!..»
А еще нашли маленькую деревянную шкатулку, в которой лежали ровно 50 дукатов – всё состояние, что осталось от гения музыки.