Ты вертись, веретено — нитка тянется в окно, нитка тянется на небо прямо к Боженьке в терём; мы присядем под ракитку, Ванька, Манька да Никитка, поднесите квасу-хлеба — скоморошину споём. Как боярышня Алёна не сурьмлёна, не белёна, ан — пригожа да бела, всех в заботу привела… Мать и Боженьку молила, и Алёнушку корила, мать Алёнке говорила: — Ты, Алёнушка, гляди! Выходи хоть за любого, за хромого, за рябого, а за этого Алёшку ты, Алёна, не ходи. Мало молвить — парень смелый, да удалый, да умелый, уж калики про Алёшу песни славные поют, а не много будет ладу, да любови, да услады: на Успение Алёшу злы татарове убьют… Не ходите под венец, а кто слушал — молодец… Дёрнет Боженька за нитку — тут и сказочке конец.

Богатырская удаль опять не туда завела… На рассветном ветру покачнулись высокие травы, заводного коня догнала золотая стрела да и клюнула в жилу, повыше коленки, на правой. Выноси, Белолобый! Какой я тебе господин?! Нынче воля твоя да — на толику — Божия воля. Ты хорош на ходу, но теперь ты остался один, — будь неладно оно, расширокое чистое поле… Не по чину, боярин, ходил по чужие костры без людей за спиной, без помощников слева и справа. Аль не ведал и так, что их острые сабли остры? Али мало забот и мала богатырская слава? Пропотел оберег, что в вощёную кожу зашит, а и конь захрипел и не раз уже хлюпнул утробой, и стрела прилетела в закинутый за спину щит. Заскучала душа. Нам уже не уйти, Белолобый… Ах, боярин! Глаза ль застелил тебе пот? Вот и видится мир, будто сквозь слюдяное оконце! Ростовчане твои, степнякам отрезая отход, по широкой дуге на погоню заходят от солнца.

Как на княжьем на дворе о заутренней поре княжьи отроки сидят, на боярина глядят. — Это что за пироги? Я вам дам «не с той ноги»! Красны девки на уме? Злато-серебро в суме? Али кони на ходу? Али справа на виду? Шевелитесь, вашу мать! Будет вам повоевать…

Глянь из терема высокого: не на плаху, не на суд — твоего ли ясна сокола окровавлена несут в подкольчужнике распоротом да на чистое крыльцо; опадают кудри золотом на нездешнее лицо. Заслепило красно солнышко — в ушко ниточку не вдеть… Выходи-ка ты, Алёнушка, на Алёшу поглядеть.

Государь заповедного леса, и светлой реки, и заречных лугов, где волнуются сочные травы, почитай на заре и едва натянувши портки, он гремел по хоромам, верша и наказ и управу. И таков его слух — не упустит хулы и молвы; и для гневного слова уста и для тихой молитвы; по тому, как у отрока сходит стрела с тетивы, он читает исход только-только начавшейся битвы. Богатырь и хозяин. С неявной усмешкой в глазах. А и на руку скор и почти что всегда осторожен; не несёт он победу — везёт на широких возах, иногда и меча не извлекши из ножен. Сколько сбито подков по дорогам, о Господи мой! Через Матерь Твою из оврагов и хлябей вылазя… Дольше жизни — в седле. Но опять — по дороге домой, и опять — под тяжёлую руку великого князя. Но подвинутся в памяти Дикое поле, и Дон, и плешины пожарищ среди ковылей Лукоморья, когда явится взору давно ожидаемый дом, свежеструганый тын и дощатая кровля подворья. Молодая боярыня к пыльному стремени льнёт. Отворяй ворота! И холопы склоняются немо… А на княжьем пиру из ковша проливается мёд, как донская вода через край золочёного шлема.

То не с левой руки кто-то в белом в лицо заглянул, и не белая птица взвилась, зазывая и плача: просто вымахал плечи и снова замах затянул — берегись, богатырь! От тебя отвернулась удача. Отвернулась удача: уже не качнуться весам, если мерные чаши упали с петель перетёртых… Среди тех, кто остался в живых, объявился бы сам. Среди мёртвых искали — устали искать среди мёртвых. Ай, не в ту же ли ночь, да у полной луны на виду он проехал по стремя в траве и туманах зыбучих при плаще и оружье, и только коня в поводу вёл какой-то старик в полустлевших лаптях и онучах и посконной рубахе. А дальше не видели, как — прежде чем петухи прокричали своё кукареку — неживой поводырь бросил в воду зелёный пятак, и они не спеша перешли через тёмную реку.

…там были упомянуты холмы, на тёмном камне дремлющая птица, деревья, проступавшие из тьмы, и идолов бледнеющие лица, незнамо чьих; шёл перечень ко дну, к тому концу, когда немеют руки… Поскольку нарушало б тишину само упоминание о звуке, нигде не упомянута стрела, почти на треть окрашенная кровью: когда б дорога дальше повела, то повела бы, как поводят бровью…

Мы не сами сочиняли — мы от дедов переняли, да подумали, что сказка не готовая; ан за то, что мы приврали, нам по шее надавали: а не врите про Алёшу, непутёвые…