Среди материалов дела «Операция „Форт“ в отдельной папке хранятся трофейные документы, захваченные в разное время в конце войны при наступлении советских войск. Написанные рукой врага, они также рассказывают о минувших событиях многолетней давности.

Вот копия с использованной и случайно уцелевшей копирки, найденной среди ненужных бумаг, брошенных второпях где-то за шкафом одесского отделения сигуранцы. Работникам Смерш пришлось немало потрудиться, прежде чем прочитать служебное донесение полковника Пержу из румынской разведки. Здесь же приложен и оригинал копирки – прозрачно-лиловые строки находят одна на другую и порой сливаются в сплошные белесые полосы.

Донесение было адресовано начальнику главного управления полиции в Бухаресте генералу Кристеску:

«Господин генерал! Имею честь направить лично вам в отдельных наиболее существенных выдержках собственноручные показания арестованной нами Галины Марцишек, находившейся в группе НКВД, оставленной в городе для разведывательно-диверсионной работы против румынских войск его величества короля Михая I».

«…по требованию следователя сигуранцы сообщаю о себе следующее: Я, Галина Павловна Марцишек, в двенадцать лет начала работать на отборке угля на каменноугольной шахте. В 1917 г. отец увез семью в Таврическую губернию. Он имел высшее образование, но работал простым рабочим, потому что скрывался от царской полиции. Умер он в 1918 году.

…Остаться в подполье для борьбы с румыно-немецкими властями мне предложили в начале войны. В подполье осталась добровольно, без принуждения. Изъявила согласие умереть за Родину, которая по-прежнему мне дорога и сейчас.

Передо мной стояла задача быть связной и разведчицей в городе, но планы изменились, и мы перешли в катакомбы. Впервые я вышла на связь в городе через два-три дня после прихода румынских войск… Задача была – найти Петра Бойко, или Бойченко, точно фамилии не помню, и получить от него какие-то сведения. Связаться с ним не удалось – перепутала адрес. Вторичная попытка связи тоже не удалась. После этого по неизвестным мне причинам меня заменили ныне расстрелянной связной Тамарой Межигурской.

Вторично попала в город только весной 1942 г. Ходила туда по хозяйственным надобностям. Наш радист заболел и нуждался в свежих продуктах. Я пошла к его двоюродной сестре Анне Копейкиной, но та отказалась меня принять. Тогда я продала свои вещи и купила продуктов, в отряде сказала, что принесла от сестры. Так я поступала несколько раз – тайно выносила свои вещи и продавала на Новом базаре. Мне хотелось сделать приятное, доставить больному радость тем, что родные помнят о нем, заботятся.

У Анны Копейкиной была еще раз, но она меня прогнала, не разрешила переодеться и отдохнуть. Даже пригрозила…

…и сейчас говорю, что шла в подполье по идейному убеждению, без принуждения, с полным сознанием важности принятых на себя обязательств, шла, верная присяге служить Родине, готовая заранее отдать жизнь борьбе, не считаясь с лишениями или смертью.

Просить у вас пощады, молить о жизни не буду. Готова умереть за Родину, даже если сейчас моя смерть не принесет ей никакой пользы».

Второе письмо, найденное где-то в Бухаресте, также написано подполковником Пержу и адресовано все тому же генералу Кристеску:

«Достопочтенный и уважаемый генерал Кристеску!

После прибытия в Одессу, согласно вашему благосклонному распоряжению, следственной группы под руководством господина майора Иона Курерару, дела с устранением красных преступников, благодарение Всевышнему, пошли успешнее. В подтверждение при сем направляю Вам копию оперативного донесения в управление Вултурул, которое Вам будет интересно прочесть.

Передайте наилучшие пожелания Вашей супруге и скажите, что брат ее в поте лица трудится в столице Транснистрии во славу нашего маршала. Шлю ей нежнейшие братские поцелуи.

С уважением, всегда преданный Вам подполковник Пержу».

К письму подколото оперативное донесение, адресованное неизвестному Салванеску.

«Господин Салванеску! В дополнение к ранее посланному оперативному донесению о ликвидации подпольных советских банд в городе сообщаю:

Наиболее многочисленными подпольными организациями здесь являются группы, оставленные НКВД. В качестве руководителей этих групп и организаций из Москвы были посланы испытанные, опытные энкавэдисты из центрального аппарата НКВД. Пока нам удалось установить несколько таких групп.

1. В начале декабря минувшего 1941 года нами обнаружена подрывная партизанская организация под руководством Кузьмина – бывшего руководящего сотрудника Одесского НКВД. Преступники укрылись в так называемых Дальницких катакомбах. При этой преступной группе находится особоуполномоченный центрального аппарата НКВД, присланный из Москвы, под фамилией Гласов. Точно его фамилия не установлена. Численный состав группы также не установлен.

15 декабря 1941 года мне удалось установить связь с упомянутым Кузьминым. Под нашим контролем ему написано письмо, которое было переправлено в катакомбы. Наша игра с Кузьминым не раскрыта. Ведется активная переписка. От Кузьмина к настоящему времени получено семнадцать писем.

Связь с Кузьминым сейчас находится в такой стадии, что ее нельзя дальше продолжать без риска. Наступило время принять решительные меры по уничтожению Кузьмина вместе со всей его группой, что можно сделать путем газирования катакомб, либо склонив Кузьмина сложить оружие и покинуть катакомбы.

У нас имеется два варианта решений.

Первый вариант. Внезапно напасть на катакомбистов, частью уничтожить, а остальных захватить и вывести на поверхность. Это можно сделать на основании того, что Кузьмин в своем последнем письме требует, чтобы вся его группа, находящаяся на поверхности, укрылась с оружием у него в катакомбах.

Второй вариант. Направить очередное письмо Кузьмину, раскрыв ему действительное положение, что вся, его группа арестована нами, что мы его просто шантажировали и теперь предлагаем ему сдаться, что будем относиться к нему великодушно, как к пленному.

Оба эти варианта мы изучаем, а пока продолжаем переписку с Кузьминым. Его основная группа располагается в катакомбах района Дальник.

2. Начиная с 20 января 1942 года на основании агентурной разработки нами обнаружена подрывная организация, руководимая неким Бадаевым (Носовым). Она располагается в катакомбах в районе села Нерубайское. Как установлено, Бадаев послан из аппарата НКВД в Москве, в его распоряжение находятся лица, посланные одесским обкомом партии.

В катакомбах еще имеются и другие мелкие группы, которые скрываются в каменных карьерах. Партизан и советских диверсантов поддерживают жители сел Нерубайское, Усатово, Фомина Балка, Кривая Балка и другие. В указанном районе насчитывается до 400 партизан.

Командный пост группы Бадаева располагается при партизанском отряде. Приемно-передаточная радиостанция связывает катакомбистов с Москвой. Захватить станцию не удается, так как каждый раз она работает на новом месте. В распоряжении Бадаева значительные склады оружия – автоматы, пулеметы, около 120 тысяч винтовочных патронов, около 1000 гранат и примерно полтонны взрывчатки. В катакомбах значительные запасы продовольствия.

Нам удалось захватить самого Бадаева и двух женщин, его связных, но отряд продолжает действовать.

Отряд разбит на пять групп. Среди партизан группы Петра Бойко имеется три немца, из них один – агроном селекционного института.

Агентура Бадаева умело завербована из тех самых элементов, на которые опираются наши власти в восстановлении нормальной экономической и культурной жизни. Так, Петр Малютин – инженер, который работал с нами на железных дорогах в Транснистрии. Петр Продышко – заместитель директора пивоваренного завода. Завод был оставлен русскими со всем оборудованием и сырьем. Такое прикрытие создало доверие к Продышко, который якобы сохранил нам завод.

Василий Баянчук – бывший офицер белой армии или выдает себя за него. Он стал работать в примарии Одессы, в управлении недвижимого имущества, помогал нашим коммерсантам приобретать собственность, входил к ним в доверие, после чего черпал от них важную информацию.

Петро Божницкий, бывший священник, стал при нашей власти инспектором всех священников и диаконов города Одессы. Поддерживал связь с катакомбистами через прихожан церкви.

Елена Гурова – молодая женщина приятной внешности так смогла увлечь командира пехотного батальона Николае Николеску, что сей офицер, охваченный сентиментальным чувством, посылал за ней машину из Николаева, где он находился со своей частью.

Другая женщина – Тамара Шубик, жена катакомбиста, заводила знакомства с полицейскими. Мы перехватили письмо ее мужа, который просил изучить возможности убийства префекта полиции города.

Николай Милан – начальник десятки. Он сообщал сведения о военном положении в городе, вербовал в организацию новых членов и давал им задания. После падения Одессы Милан был помещен в лагерь подозрительных лиц, но затем освобожден. Являлся активным партизаном, непосредственно от Бадаева получил указание открыть в городе на Тираспольской улице парикмахерскую, которая использовалась для конспиративной квартиры. Вместе с Бадаевым Николай Милан носил возчику Бунякову взрывчатку, передал ему два ящика гранат. В случае наступления большевистских войск он должен был действовать в тылу румынских частей. Также по заданию Бадаева Милан готовился выехать с разведывательными целями в Киев.

Другой партизан, Иван Буняков, работал связным организации. Будучи профессиональным возчиком (балагула), Иван Буняков получил от организации лошадь, повозку и перевозил на Большой Фонтан оружие, боеприпасы и продукты для подпольной организации Бадаева. В сарае около своего дома он зарыл два ящика гранат. Кроме того, Буняков получил задание информировать Бадаева в случае возникновения опасности для организации. Никто не подозревал, что Буняков является активным партизаном.

Ксения Булавина укрывала руководителя подпольной организации и его агентуру, а также братьев Гордиенко: Якова и Алексея. Во дворе ее дома Григорий Шилин зарыл 25 винтовок, 5 ящиков патронов, 4 ящика взрывчатки и другое оружие.

Арестованный Николай Шевченко являлся активным членом подпольной организации. Он добровольно создал свою десятку партизан. Группе Шевченко Бадаев лично дал задание совершать террористические акты. Во время следствия Шевченко покончил с собой, приняв сильный яд. Он мог бы внести ясность в настоящее дело… Николай Шевченко собирал сведения о командном составе в румынских частях, о составе и расположении зенитных частей, сообщил о месте нахождения склада горючего около спирто-водочного завода.

Располагая широкой, умело созданной агентурной сетью, Бадаев мог передавать в Москву точную информацию, касающуюся самых различных сторон жизни этого большого портового города – дислокации войск в городе, расположения береговых и зенитных батарей, оборонительных сооружений. Он информировал Москву также об экономическом положении, о настроениях населения, а также по требованию своего центра передавал списки фамилий руководителей военных и гражданских властей в городе. Ущерб, нанесенный нам организацией Бадаева, не поддается учету.

Из всех советских подпольных организаций, установленных до настоящего времени, организация Бадаева является единственной, которая так активно приступила к широкому осуществлению своей программы. Это вполне объяснимо, если принять во внимание личность самого Бадаева – фанатичного коммуниста, волевого и не считающегося ни с чем человека.

Организацию Бадаева, к нашему глубокому огорчению, раскрыть до конца пока не удалось. Организация Бадаева связана с другими подпольными группами с помощью системы подземных ходов, протянувшихся в одесских катакомбах на многие десятки километров. Поэтому не трудно себе представить, какая огромная и еще не ликвидированная подпольная организация советских разведчиков и партизан осталась после Бадаева в катакомбах. Оснащенная всем современным оружием и техникой, эта организация представляет большую опасность и постоянную угрозу властям и лояльному нам населению.

Наше расследование по делу катакомбистов Бадаева продолжается. На основе всего изложенного я делаю основной вывод:

Партизаны-катакомбисты составляют невидимую коммунистическую армию. Вообще все население города – сознательно или несознательно – помогает катакомбистам.

В борьбе против них мы должны употреблять средства уничтожения на месте не только для тех, против кого имеются доказательства, но и для всех других, в отношении кого есть хотя бы только одни предположения и подозрения.

Вся полученная переписка с Кузьминым доведена до сведения начальника гарнизона и военного командования города, чтобы они могли принять меры с точки зрения гарантии безопасности армии, города и прилегающих областей. Начальник группы Вултурул майор Курерару».

В следующем донесении Курерару писал в Бухарест:

«Начальник гарнизона города Одессы генерал Тибери Петреску и командир 2-го армейского корпуса господин Доскалеску пришли к выводу, что необходимо уничтожить в катакомбах Кузьмина и его людей. Для осуществления этого плана запрошена одна газрота. Она уже принимала участие в газировании катакомб близ села Нерубайское и накопила необходимый опыт.

Учитывая, что в ликвидации Кузьмина заинтересована и германская армия, мы обратились через СС за содействием в германскую комендатуру и запросили технические средства для газирования катакомб.

До поступления средств уничтожения продолжать связь с Кузьминым нецелесообразно. Начальник группы Вултурул майор Курерару».

Еще один документ касался выполнения этого приказа. На подступах к Одессе шла газовая война. На этот раз докладывал фактический исполнитель приказа некий капитан Нестиану.

«Окуривание русских катакомб аэросолом, – докладывал Нестиану, – началось в трех пунктах. А именно:

Через вход в катакомбы, находящийся в расположении зеркальной фабрики.

Через подземный вход рядом с фабрикой.

Через пещеру на Картамышевской улице.

О наличии партизан в катакомбах говорили следующие признаки:

Во время окуривания аэросолом в одном из входов в катакомбы произошел взрыв мины с помощью электрического взрывателя. При этом был ранен представитель сигуранцы Федор Тылван.

Третьего мая было отмечено два сильных подземных взрыва. На другой день было отмечено еще три таких взрыва и предпринималась попытка открыть изнутри крышку канализационной трубы. Днем четвертого мая такая же попытка открыть люк канализационной системы предпринималась в другом месте.

Нам удалось установить, что через указанные три входных пункта газ обошел всю, систему катакомб, занятых группой Кузьмина. Окуривание будет продолжаться, после чего все входы в катакомбы, по примеру окуривания Нерубайских копей, будут герметически закупорены на десять дней».

К тому времени, когда мне представилась возможность ознакомиться с трофейными документами, в моем распоряжении было еще одно свидетельство, раскрывавшее истинные события в Дальницких катакомбах Одессы.

В те дни, когда майор госбезопасности Рощин занимался расследованием дела «Операция „Форт“, к нему пришел еще один свидетель. К следователю он заходил накануне, назвал себя Валентином Тарасовым и сказал, что надо поговорить с начальством по неотложному делу. На вопросы дежурного отвечать не стал и сказал только, что сам он был в дальницких шахтах и располагает важными документами. Дежурный знал, что катакомбами занимается майор Рощин, и предложил посетителю зайти к следователю на другой день.

И вот он снова пришел в назначенное время. Разговор с Тарасовым был короткий, но сразу заинтересовал, насторожил майора Рощина.

До войны Тарасов работал в органах безопасности, и его оставили для подпольной работы в Одессе. Входил он в группу Кузьмина, которая обосновалась в дальницких катакомбах. Из катакомб Тарасов вышел за день до прихода наших войск, скрывался в каком-то сарае, а все документы, записи оставил в шахтах, в известном только ему месте.

В распоряжении майора еще не было документов, о которых говорил Тарасов, но его рассказу можно было верить, он подтверждался всем его внешним видом. Такое бледное, землистого оттенка лицо, бескровные губы, дряблая кожа могли быть только у человека, прожившего под землей многие месяцы без света и воздуха. Тарасов был в грязном, засаленном ватнике, пропитанном белой известковой пылью, и походил на рабочего цементного завода. На голове – такая же затертая бесформенная шапка, на ногах – кирзовые сапоги, разбитые, стертые, замотанные кусками проволоки, придерживающими подошву. От его одежды исходил сырой, затхлый, ни с чем не сравнимый, ни на что не похожий запах.

Валентин Тарасов сказал, что ему трудно говорить, он никак не может прийти в себя после того, что пережил в шахтах. В темноте, в катакомбах он провел два с половиной года, теперь так сильно болит голова, что иной раз кажется, будто она раскалывается на части. Сегодня тоже едва поднялся, сейчас немного отошло. Товарищу майору лучше сначала почитать документы. Надо за ними съездить. Документов целая пачка, один дневник записан в трех школьных тетрадках.

«Нет, такого свидетеля рискованно отпускать», – подумал майор Рощин. Он расспросил, где живет Тарасов, записал его адрес и предложил ему остаться до утра хотя бы в комендантском взводе. Он сможет помыться, переодеться, поужинать, а завтра утром они вместе поедут в катакомбы.

Майор вызвал помощника, приказал устроить Тарасова.

Но на другой день побывать в дальницких шахтах не удалось, Валентин Тарасов внезапно тяжело заболел, и врачи определили у него двустороннее воспаление легких. Болезнь осложнялась жестокими головными болями, от которых он едва не терял сознание. Тарасова положили в армейский госпиталь. У него определили глубокое нервное потрясение. Тарасов долгое время не мог выполнить своего обещания. Только после затянувшейся болезни, связанной с тяжелым психическим расстройством, нашел он, наконец, силы пройти в дальницкие катакомбы и показать тайник, в котором были спрятаны его записки.

Дневник, написанный убористым и неровным почерком, состоял из трех школьных тетрадей. На каждой из них, как в следственном деле, указывалось, когда начата тетрадь, сколько в ней страниц и когда закончена запись. Вероятно, автор дневника больше привык иметь дело с материалами расследований, чем с простым описанием событий.

Некоторые страницы были залиты стеарином, на других остались керосиновые пятна – дневник писался при искусственном свете. Кое-где чернила расплылись от сырости, и эти строки можно было прочитать только с большим трудом.

В конце последней тетради лежал заверенный акт, который попался мне на глаза лишь после того, как дневник был прочитан.