Иван Алексеевич Бунин (1870–1953). Русский писатель, поэт, почетный член Петербургской Академии наук, лауреат Нобелевской премии. Автор поэтических сборников «Под открытым небом», «Листопад»; повестей «Деревня», «Суходол», книга новелл «Темные аллеи», романа «Жизнь Арсеньева». Перу И. Бунина принадлежат замечательные рассказы, среди которых «Антоновские яблоки», «Сосны», «Сны», «Веселый двор», «Захар Воробьев», «Игнат», «При дороге», «Я все молчу», «Чаша жизни», «Братья», «Господин из Сан-Франциско», «Грамматика любви», «Легкое дыхание», «Сны Чанга», «Митина любовь»; а также литературно-философское исследование «Освобождение Толстого», «Воспоминания», переводы.
«Чужая душа — потемки». — Нет, своя собственная гораздо темней.
* * *
Ах, эта вечная русская потребность праздника! Как чувственны мы, как жаждем упоения жизнью, — как тянет нас к непрестанному хмелю, к запою, как скучны нам будни и планомерный труд!
* * *
Бессмертные творят, смертные производят себе подобных.
* * *
Блаженные часы проходят, и надо, необходимо… хоть как-нибудь и хоть что-нибудь сохранить, то есть противопоставить смерти, отцветанию шиповника.
* * *
Богат <…> самыми лучшими надеждами, планами и доверием к судьбе. Но, как известно, нет ничего опаснее излишнего доверия к ней.
* * *
Больше всех рискует тот, кто не рискует.
* * *
* * *
В радости всякое живое существо уверено, что оно все знает, все понимает…
* * *
Венец каждой человеческой жизни есть память о ней, — высшее, что обещают человеку над его гробом, это память вечную. И нет той души, которая не томилась бы втайне мечтой об этом венце.
* * *
* * *
* * *
Во всяком выздоровлении бывает некое особенное утро, когда, проснувшись, чувствуешь наконец уже полностью ту простоту, будничность, которая и есть здоровье, возвратившееся обычное состояние, хотя и отличающееся от того, что было до болезни, какою-то новой опытностью и умудренностью.
* * *
* * *
Все в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое божье намеренье, направленное к тому, чтобы все в этом мире «было хорошо» и что усердное исполнение этого божьего намерения есть всегда наша заслуга перед ним, а посему и радость, гордость.
* * *
Все земное, все живое, вещественное, телесное непременно подлежит гибели, тленью…
* * *
Все и все, кого любим мы, есть наша мука, — чего стоит один этот вечный страх потери любимого!
* * *
Все человеческие судьбы слагаются случайно, в зависимости от судеб, их окружающих…
* * *
Все-таки что такое моя жизнь в этом непонятном, вечном и огромном мире, окружающем меня, в беспредельности прошлого и будущего <…> в ограниченности лично мне данного пространства и времени?
* * *
Грусть — ведь это потребность радости, а не пессимизм…
* * *
Друг мой, я видел весь земной шар — жизнь везде такова! Все это ложь и вздор, чем будто бы живут люди? Нет у них ни бога, ни совести, ни разумной цели существования, ни любви, ни дружбы, ни честности, — нет даже простой жалости. Жизнь — скучный, зимний день в грязном кабаке, не более…
* * *
* * *
* * *
Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца; прежде, нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки…
* * *
Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной.
* * *
Жизнь (моя и всякая) есть <…> вечное ожидание: ожидание не только счастья, какой-то особенной полноты его, но еще и чего-то такого, в чем (когда настанет оно) эта суть, этот смысл вдруг наконец обнаружится.
* * *
Жизнь (моя и всякая) есть смена дней и ночей, дел и отдыха, встреч и бесед, удовольствий и неприятностей, иногда называемых событиями; есть беспорядочное накопление впечатлений, картин и образов, из которых лишь самая ничтожная часть (да и то неизвестно зачем и как) удерживается в нас; есть непрестанное, ни на единый миг нас не оставляющее течение несвязных чувств и мыслей; беспорядочных воспоминаний о прошлом и смутных гаданий о будущем; а еще — нечто такое, в чем как будто и заключается некая суть ее, некий смысл и цель, что-то главное, чего уж никак нельзя уловить и выразить…
* * *
Жизнь есть, несомненно, любовь, доброта, и уменьшение любви есть всегда уменьшение жизни, есть уже смерть.
* * *
Жизнь и должна быть восхищением…
* * *
Жизнь мира — жизнь, тайна которой есть наше вечное и великое мучение…
* * *
* * *
* * *
И бедное человеческое сердце радуется, утешается: нет в мире смерти, нет гибели тому, что было, чем жил когда-то! Нет разлук и потерь, доколе жива моя душа, моя Любовь, Память!
* * *
И мудрые умирают, ровно как и невежды…
* * *
* * *
* * *
Из году в год, изо дня в день, втайне ждешь только одного, — счастливой любовной встречи, живешь, в сущности, только надеждой на эту встречу…
* * *
Как не отстояли мы всего того, что так гордо называли мы русским, в силе и правде чего мы, казалось, были так уверены?
* * *
Как прекрасны бывают некоторые несчастные люди, их лица, глаза, из которых так и смотрит вся их душа!
* * *
Какая радость — существовать! Только видеть, хотя бы видеть лишь один этот дым и этот свет. Если бы у меня не было рук и ног и я бы только мог сидеть на лавочке и смотреть на заходящее солнце, то я был бы счастлив этим. Одно нужно только — видеть и дышать. Ничто не дает такого наслаждения, как краски…
* * *
Какое-нибудь отдельное слово, часто самое обыкновенное, какое-нибудь имя пробуждает чувство, из которого и рождается воля к писанию.
* * *
* * *
Когда с человеком случится несчастье, он непрестанно возвращается к одной и той же мучительной и бесполезной мысли: как и когда это началось? из чего все это слагалось и как я мог не придавать тогда значения тому, что должно было предостеречь меня?
* * *
Колыбельная песня, где, впрочем, скрыта огромная страсть, сила и боль любящей женской души, безумно жаждущей счастья и жертвенно от этого счастья отрекающейся.
* * *
* * *
Любовь… вносит идеальное отношение и свет в будничную прозу жизни, расшевеливает благородные инстинкты души и не дает загрубеть в узком материализме и грубоживотном эгоизме.
* * *
Люди совсем не одинаково чувствительны к смерти. Есть люди, что весь век живут под ее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силу столь же обостренного чувства жизни).
* * *
Молодость у всякого проходит, а любовь — другое дело.
* * *
* * *
* * *
Над горем улыбнемся, над счастьем поплачем.
* * *
Нет в мире разных душ и времени в нем нет!
* * *
Нет в мире смерти, нет гибели тому, что было, чем жил когда-то! Нет разлук и потерь, доколе жива моя душа, моя Любовь, Память!
* * *
* * *
* * *
* * *
Одно хорошо: от жизни человечества, от веков, поколений остается на земле только высокое, доброе и прекрасное, только это. Все злое, подлое и низкое, глупое в конце концов не оставляет и следа: его нет, не видно.
* * *
По какому-то тайному закону, требующему, чтобы во всякую любовь и особенно любовь к женщине, входило чувство жалости, сострадающей нежности…
* * *
* * *
Почему с детства тянет человека даль, ширь, глубина, высота, неизвестное, опасное, то, где можно размахнуться жизнью, даже потерять ее за что-нибудь или за кого-нибудь? Разве это было бы возможно, будь нашей долей только то, что есть, «что бог дал», — только земля, только одна эта жизнь?
* * *
Поэзия темна, в словах невыразима…
* * *
* * *
* * *
Разум наш противоречит сердцу и не убеждает оного.
* * *
С человеческим сердцем, которое в те легендарные дни так же твердо, как и в наши, отказывалось верить в смерть, а верило только в жизнь. Все пройдет — не пройдет только эта вера!
* * *
Слезы навертывались мне на глаза — от неудержимо поднимавшегося в груди сладкого и скорбного чувства родины, России, всей ее темной древности.
* * *
* * *
То высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки, — чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается. Это чувство есть несомненная жажда бога, есть вера в него.
* * *
Только один господь ведает меру неизреченной красоты русской души.
* * *
Только человек дивится своему собственному существованию, думает о нем. Это его главное отличие от прочих существ…
* * *
* * *
У нас нет чувства своего начала и конца.
* * *
У писателя форма неразрывно связана с содержанием и рождается сама собой из содержания.
* * *
Ужасна жизнь! Но точно ли «ужасна»? Может, она что-то совершенно другое, чем «ужас»?
* * *
Что значит жизнь Личности в этом «мире бывания», в этой вселенной, которой мы не постигаем… Мы же возносим нашу Личность превыше небес, мы хотим сосредоточить в ней весь мир…
* * *
Что это за разряд, что это за люди? Те, которых называют поэтами, художниками. Чем они должны обладать? Способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое, не только свою страну, свое племя, но и другие, чужие, не только самого себя, но и прочих…
* * *
Чувствовать себя на белом свете, видеть утро, любить сына — это счастье, сладкое счастье…
* * *
* * *
Я вдруг почувствовал эту Россию, почувствовал ее прошлое и настоящее, ее дикие, страшные и все же чем-то пленяющие особенности и свое кровное родство с ней…
* * *
* * *