Владимир Семёнович Маканин (р. 1937). Русский писатель. Перу В. Маканина принадлежит ряд повестей «Безотцовщина», «Солдат и солдатка», «Простая линия», «Отдушина», «Ключкарев и Алимушкин», «Голубое и красное», «Предтеча», «Отставший», «Где сходилось небо с холмами», «Утрата»; книги повестей и рассказов «Лаз», «Человек свиты»; роман «Один и одна» и др.

А жизнь идет. Минуты яркие, а затем, наоборот, минуты пообычнее, потусклее.

И этих-то, которые потусклее, больше; переливающиеся одна в одну, цепко тянутся они, обычные и ординарные: эпический век, за минутой минута. И нет-нет, замечаешь за собой связанную со всей этой эпичностью черточку характера. Черту.

* * *

В одиноких женщинах всегда можно разглядеть злое. Как бы ни улыбнулась и как бы ни растрогала тебя одинокая женщина, в ней почувствуется недоброта.

* * *

Ведь не в том труд, что дорога назад неэстетична. С этим можно бы и смириться. Жизнь нацеленна, и обратные дороги заплеваны не только потому, что по пути в настоящее человек ел, пил, бросал консервные банки и прочая и прочая.

* * *

Есть мнение, что состояние бреда исключительно, но не интимно, а даже и ценно как раз тем, что человеческое сознание самого себя тут обнажается (высвобождается) чуть ли не до самых глубинных ходов генетической памяти: ты вмещаешь больше, чем вместил. Есть мнение, что в состоянии бреда, освобожденный, мол, от цензуры своего века, ты способен воспринимать и способен слышать прошлое, мало того — жить им.

* * *

Женщины превосходили мужчин в интуиции — жизнь они видели в большой полноте…

* * *

Идеи медлительны. Идея может стоять над головами, над умами, как летнее облако над лесом — долго.

* * *

Личные беды личны: тонки и смутны по восприятию и правильнее оставить их про себя. Но как быть, если не все понимается ограниченным, односторонним своим опытом.

* * *

Любовь бывает часто, а семья — редко.

* * *

Люди любят присочинить.

* * *

Милых, юных и добрых так скоро разбирают в жены, что, по сути, их в природе нет, их отыскивают и хватают быстрыми, почти неуловимыми движениями.

* * *

Мы просто не в состоянии утешить всех, кою хотели бы: мы просто не успеем в наши двадцать четыре часа в сутки.

* * *

Настоящее не отпускает человека так просто; настоящее — цепко… Разумеется, не через все, что любишь, душа говорит и дышит — это одна сторона детали. Но есть и другая: если люди век за веком бросали полюбившееся, боясь, что слишком привяжутся, если они колотили свои вазы и амфоры, то неужели же это удел?

* * *

Не всякая женщина годится в жены.

* * *

Не литература выдумала стереотип. Стереотип был всегда, до литературы — тоже. И более того: литература отчасти и возникла, чтобы работать с существовавшими уже стереотипами, либо разрушая их, либо создавая новые.

* * *

Ночные мысли не только осторожны (предусмотрительны к завтрашним вопросам), но и проникновенны; в том смысле, что проникают подчас туда, куда ходу нет, — в их подкорку. Подкорковый слой начинается с ночного узнавания того, как бы они, мои судьи и допрашиватели, повели себя, если бы высшие силы вдруг раскрепостили их, открыв их желаниям возможности напрямую.

* * *

От одиночества надо избавляться.

* * *

Слова, как ничто, утверждают прошлое с нами. <…> слова — только для связи времен… только для связи людей разных времен.

* * *

Страх — сам по себе чего-то стоит. (Уйдет страх, а с ним и жизнь, страх всего лишь форма жизни, стержень жизни, и не надо о страхе плохо…)

* * *

Тоска же человека о том, что его забудут, что его съедят черви и что от него самого и его дел не останется и следа (речь о человеке в прошлом), и вопли человека (в настоящем), что он утратил корни и связь с предками, — не есть ли это одно и то же? Не есть ли это растянутая во времени надчеловеческая духовная боль?

* * *

У выдумок есть право потребовать свою долю и в живой жизни, и есть право и возможность ожить…

* * *

Умирают, как известно, по-разному — говорят, молодые умирают легко. Можно предположить, что умирающий в молодости слышит разом все свои голоса, которые, не умри он, будоражили бы исподволь в течение долгой или затянувшейся жизни. Все отпущенные ему голоса умирающий молодым слышит разом, и тогда, надо думать, это действительно сладчайший миг.

* * *

Человеку, впрочем, так или иначе суждено пережить Суд. И каждому дается либо грандиозный микельанджеловский Суд и спрос за грехи в конце жизни, либо — сотня-две маленьких судилищ в течение жизни, за столом, покрытым сукном, возле графина.

* * *

Чтобы перекричать век, а также другой, и третий, и пятый, легенде нет нужды напрягать глотку. Легенда кричит красотой и будто бы бессмысленностью и ясным сознанием того, что здравомыслящие будут похоронены и забыты.