Суббота, 07 января 1978, день
Голицыно, Московская область
Невысокое солнце красило стволы сосен в медовый цвет. По ноздреватому насту ползли на восток голубые тени деревьев. Над миром властвовала тишина, глубокая и всеобъемлющая, и выморозившаяся из студеного воздуха пороша хрустела под ногами, казалось, на всю округу. Генерал дошел до изгиба утоптанной тропы и постоял, вглядываясь в начинающийся закат, а потом с неохотой повернул назад.
Еще немного, еще чуть-чуть, и он будет готов. Он уже примирился с неизбежностью. Осталось подготовиться к разговору - к неприятному разговору с человеком сталинской школы. А, значит, с очень умным, способным быть одновременно и предельно корректным и предельно жестким.
Мужчина запрокинул голову и, придерживая рукой папаху, посмотрел вверх. Из темно-синей безоблачной бездны продолжали беззвучно осыпаться мелкие, искрящие словно алмазная пыль, снежинки. Скоро недлинный день закончится, сменившись ночью, но небо продолжит дарить чудо: из радианта в созвездии Волопаса будут срываться синие звездочки. Квадрантиды в этом году пришли щедрыми, правда, максимум их уже миновал.
Генерал неторопливо пошел назад, думая о том, что это - все, до самого дня рождения Ленина больше никаких интересных потоков не будет. А как раз на двадцать второе прилетят порожденные кометой Тэтчера апрельские Лириды - обычно слабые, но иногда красящие предутреннее небо настоящими звездными ливнями. Хотя, конечно, даже на своем пике они не могут сравниться с любимыми Персеидами августа - вот те всегда сыпят густо и сгорают захватывающе ярко, длинными белыми росчерками.
Но нет, не будет он сегодня любоваться Квадрантидами. И не из-за облаков, обычных для этой декады. Как раз напротив, неурочный арктический антициклон свою работу сделал, и смотри в звездную бездну - не хочу...
Нет. Дело в другом. В другой. На его небе завелась непокорная звезда. Опасная. А теперь и негасимая.
Оттого ему сегодня не до синих звездочек.
Генерал дошагал до Центра и огляделся. Никого, все на смене. Тогда он ступил на обочину. Сразу провалился по колено, но это его не остановило, и он пропахал снежную целину еще на четыре шага, подойдя вплотную к знакомой молодой сосенке. Сдернул перчатку и приложил ладонь к рыжему стволу. Несмотря на мороз, вблизи пахло смолой, и это успокаивало.
Постояв, он скупо улыбнулся. Помогло. Готов.
По ступеням он поднимался решительно, а в кабинете первым делом сделал то, что, по-хорошему, надо было совершить еще утром: снял с вертушки трубку и по памяти накрутил короткий номер. Витой толстый провод провис, солидно лоснясь, словно сытая змея, с наборного диска смотрел рельефный герб, но радости в этом сегодня было немного.
- Телефон товарища Устинова, - уверенно отозвался дежурный в Москве, - полковник Сидоренко, слушаю вас.
- Начальник Центра контрольно-измерительного комплекса искусственных спутников и космических объектов генерал-лейтенант Шлыков с докладом по боевой работе.
- Одну минуту, товарищ генерал, соединяю с Дмитрий Федоровичем.
После недлинной паузы в трубке раздался знакомый легкой хрипотцой голос:
- Добрый день, Николай Федорович. Чем порадуете?
Обреченно выдохнув, Шлыков начал излагать выстраданное:
- Товарищ маршал Советского Союза, докладываю: аппарат «Космос-954» космического сегмента системы «Легенда» окончательно утерян. Вчера в двадцать два тридцать один по Москве получено сообщение об аварийной разгерметизации аппаратного отсека. Спустя две минуты была потеряна несущая канала связи, что указывает на начавшийся процесс термического разрушения БРЭА. Неоднократные команды на аварийное завершение функционирования спутника не проходят. В результате самопроизвольного срабатывания главного двигателя в условиях потери ориентации аппарат перешел к неуправляемому спуску... - он замер по стойке смирно, напряженно слушая трубку, и лоб его пробороздили тяжелые морщины. Потом выдохнул с горечью: - Да, товарищ маршал, падаем... В связи с переходом аппарата в неуправляемый режим полета, сопровождение объекта передаю в Центр Контроля космического пространства. Доклад окончил.
Вернул трубку на место - осторожно-осторожно, будто она выдута из тончайшего стекла. Чуть потоптался у телефона, словно ожидая ответного звонка, затем оттер платком лоб, ладони, шумно выдохнул и пошел к дежурной смене. В безлюдном переходе губы его шевельнулись, и он чуть слышно напел:
- Над небом голубым горит одна звезда...
И правда, высоко-высоко над планетой язычки пока еще разреженной плазмы уже полизывали, примеряясь, обводы корпуса и ажур антенн. Они не торопились. Они были согласны терпеливо ждать неотвратимого: того славного момента, когда металл, раскаляясь от тускло-бордового к ослепительно-белому, размягчится и поплывет, расходясь в ионосфере. А там, если космический бог даст, дело дойдет и до редкого лакомства: злая звезда, что сходила с орбиты, таила в своем горячем сердце убийственную смесь из урана-235 и наработанных короткоживущих изотопов.
Мечты, сладкие мечты...
Этого хотели бы многие - чтоб в пыль, до атома, да в верхних слоях атмосферы, потому как при особом невезении содержимое активной зоны способно на десятилетия превратить солидный участок поверхности в зону отчуждения. И оттого совсем скоро нервно зазвучат по кабинетам вопросы «а если в Нью-Йорк? Или в Париж?»
Отвечать на них придется генералу.
А, тем временем, непокорная звезда неслась над планетой, выбирая цель.
Суббота, 07 января 1978, вечер
Москва, Старая Площадь
- О, на ловца и зверь бежит, - довольно усмехнулся Устинов, заприметив вышедшего из лифта Андропова, - а я как раз к тебе собирался.
- Что-то срочное? - слегка озаботился Юрий Владимирович.
Дмитрий Федорович шевельнул бровями, и понятливых порученцев словно выдуло из зоны слышимости. Сам он подошел к окну.
- Ты сегодняшнее оповещение по сети противокосмической обороны успел прочесть? - негромко уточнил маршал, когда председатель КГБ встал рядом. Теперь со стороны казалось, что они оба с интересом выглядывали что-то в заснеженном сквере внизу.
- Нет, - качнул головой Андропов, - не успел еще. Дежурная служба документы за сегодня домой привезет, там уже и буду разгребать. А что?
- Понятно... - бесцветно произнес Устинов. Лицо он держал хорошо, но пальцы... Пальцы, что-то нетерпеливо отстукивающие по дубовому подоконнику, выдавали.
Вот теперь Андропов начал тревожиться:
- Что-то случилось, Дмитрий Федорович?
Тот сдержанно кивнул:
- Случилось. Спутник с реактором, по которому ты приезжал, случился, - и искоса мазнул взглядом собеседника. - И не то проблема, что ситуация стала нештатной. И, даже, не то, что там было загружено тридцать килограмм урана, а в чей огород это богатство грохнет, мы сказать не можем. И, значит, проблема из обычной аварии перерастает в серьезный государственный вопрос. Но, даже, не в этом дело, не в этом... Ты мне объясни, Юра, - задушевно попросил Устинов и развернулся к председателю КГБ,- почему этот маловероятный сценарий реализовался сразу после твоего предупреждения?
- Вот оно, значит, как... - огорченно протянул Юрий Владимирович, и, заложив руки за спину, пару разе перекатился с пяток на носок и обратно. Смотрел он все так же за окном, но вряд ли что-то там сейчас видел. Губы его недовольно поджались. - Жалко. Жалко и непонятно... Я был уверен, что с этим спутником все будет нормально.
- Юра... - Устинов доверительно взял его за локоть, - скажи мне только, это - диверсия?
Андропов замер секунд на пять, потом мотнул головой и взглянул в глаза собеседнику:
- Нет, не думаю. Скорее, действительно, случайная авария выявила конструктивную недоработку.
Устинов обладал колоссальной памятью, нечеловеческой работоспособностью и интеллектом, способным увязывать мозаику из тысяч фактов в единую картину. А еще он очень, очень быстро мыслил.
- Так, это... - он приблизил лицо почти вплотную и возбужденно прошептал, - нашли, получается, все же, предиктора? А, Юра?
- Тс-с-с... - прошипел Андропов и невольно оглянулся. Пожевал нижнюю губу, а потом выдохнул признание, - если кто-то кого-то и нашел, то он нас, а не мы его... Чертовщина какая-то лезет непонятная. Разбираемся. И вот из этой фантастической чертовщины прошел ряд предсказаний. По кабелю с Камчатки, по реактору этому... По генералу Полякову, по Толкачеву...
- Понимаю... - взгляд маршала стал испытующим, - твои успехи последних месяцев, да?
- Да. - легко согласился Андропов, - но... Понимаете, это нас ведут, а не мы ведем. А куда ведут, не понятно. Вот, например, почему предупреждение по спутнику прошло после его запуска, а не до? Очень непонятно... Очень. Ведь, уверен, мог и до...
- Кто «мог»? - жестко рокотнул Устинов, и Юрию Владимировичу некстати подумалось, что таким голосом можно мять железо.
- Если б знали... - развел он руками.
- Роете?
- Да изо всех сил! Все что мог, бросил. Но там будет не быстро - все очень нетривиально.
- Понятно... - озабоченные морщинки, что было взбороздили лоб маршала, разгладились. - Держи в курсе. Хотя бы в части, меня касающейся, хорошо?
- Обязательно, - теперь уже Андропов доверительно взял Устинова под локоть, - Дмитрий Федорович, там же на самоликвидации аппаратура?
- Да, - кивнул Устинов, - невозвратная серия. Но этот спутник, судя по траектории спуска, вероятно, упадет раньше, чем истечет заложенный период ожидания.
Юрий Владимирович озабоченно поцокал:
- Надо готовиться... Может не все сгореть.
- Будет обидно, - словно через силу процедил маршал и уточнил, - особенно за реактор - уникальное изделие, смогли уложиться меньше, чем в тонну.
Андропов посмотрел в темное небо и поморщился:
- Попробую задать вопрос. Может, ответят...
Устинов поглядел на него очень внимательно, потом безнадежно махнул рукой:
- Да нет, не ответят. Плотность атмосферы гуляет в зависимости от солнечной и геомагнитной активности, и это дает большую ошибку прогноза: десять-пятнадцать процентов от оставшегося времени существования спутника. На такой скорости, как сейчас, даже номер последнего витка не угадать. Полпланеты получается...
- Я все ж попробую... Есть шанс, - Андропов ненадолго замолк, что-то прикидывая, а потом тихо добавил, - и, думаю, это - хороший шанс.
Понедельник, 09 января 1978 года, утро.
Ленинград, ул. Чернышевского
Синти забилась в самый темный угол небольшого зала. Воздух был спертым - вентиляция здесь отсутствовала. Далеко не парадные стулья скрипели под согнанными на инструктаж русистами, но это было единственное защищенное от прослушки помещение консульства, в котором можно собраться такой большой группой.
Бессильно привалившись к холодной стене, Синти тихо тосковала. Как все здорово начиналось, сколько было планов, какие мечты - и как все это может бесславно закончиться...
Воспоминания накатывали на нее, словно ледяные омерзительные волны - одна за одной, различаясь меж собой лишь мелкими гадкими деталями. Накатывали и откатывали, постепенно размывая ее щенячий оптимизм и уверенность в себе.
А ведь, когда приехал новый консул, ничто не предвещало беды. Да, было уже понятно, что Станция оказывается под политическим контролем и давлением - но лично ей-то, Синти, какое дело? Пусть начальники бьются лбами.
Они и бились за закрытыми дверями кабинетов, точно два барана, высекая рогами искры. Фред в те дни возвращался от Дрейка охрипший, с глазами, белыми от бешенства, и вытягивал сигарету в пять затяжек.
Потом они до чего-то договорились, и наступил шаткий мир.
Синти было не до этих игрищ - она с азартом шла по следу, и было уже, похоже, «тепло».
Помог Джордж, буквально за три месяца освоивший толковища чудаков этого города. Как-то он тихо подвалил к ней и, довольно щурясь, спросил:
- Ты в музее Суворова была?
- Музее кого? - уточнила она осторожно.
- Понятно... - он пожевал свою мясистую нижнюю губу, как всегда делал в минуты задумчивости, потом продолжил, - парк, где ты бегаешь... Там через дорогу стоит приметный дом в модерновом стиле, - вздохнул, встретив ее непонимающий взгляд, и пояснил, - с большими такими мозаичными панно на фасаде.
- А! Ну, так бы и сказал... Там еще какие-то мужики с ружьями со снежной горки катаются, да?
Джордж беспомощно помолчал, глядя ей куда-то в лоб, потом, собравшись, продолжил:
- Да. Это называется «переход Суворова через Альпы». Стоп! - вскинул предупреждающе руку, - сама почитаешь потом. Не была?
Она отрицательно замотала головой.
- Сходи, занятно. Но особо интересно то, что при этом музее есть военно-исторические кружок. Знаешь, - оживился он, - интересные там люди собрались. Сами делают фигурки солдатиков, раскрашивают в мельчайших подробностях форму того времени, и макетируют сражения - Фокшаны, Клястицы...
- Ты туда записался? В этот «кружок»? - осторожно уточнила Синти.
Глаза у Джорджа возбужденно горели, и она уже успела подумать о том, как будет спасать его из этой секты.
Он запнулся на полуслове и тяжело задышал.
- Короче, - продолжил сухо, - там есть два молодых парня, которые реконструируют арбалеты, - и он со значением поднял к небу указательный палец. - А сами они - спортсмены-лучники.
- О! - моментально прониклась Синти, - дай-ка я тебя в щечку чмокну. Да не отворачивайся ты!
Потом она старательно наслюнявила платок и стерла Джорджа помаду. Закончив, деловито поинтересовалась:
- Познакомишь?
- Ведь знаешь же, что я не люблю! А Карл - ты не смотри, что он с виду спокойный, он такой ревнивый!
- Да я ж как подружка!
- Тьфу на тебя!
- Так познакомишь?
- С твоим русским?
- А что мой русский? Я по телевизору почти все уже понимаю.
- Тебя только понять невозможно.
- Да не бухти ты как старикан... От этого морщинки образуются. Вот тут... И тут...
Джордж еще раз чертыхнулся, но свести пообещал.
И уже на второй встрече студент института физкультуры с горечью поведал совершенно очарованной Советским Союзом американской туристке, что не все тут так гладко, как на поверхности - вот лично у него прямо со склада в этом июне увели любимый лук и проверенный импортный прицел.
- Ай-я-яй... Как это нехорошо, - чуть сфальшивив, напела соболезнования Синти и хищно прищурилась, - ваша милиция не нашла? Нет? А только лук и прицел взяли? А, еще стрелы подростковые... Детишки баловались, да? Ты не расстраивайся, Костик, - встрепала в порыве радости собеседнику вихры, на миг став похожей на девятихвостого демона хули-джинг, - все будет хорошо, я знаю. Уверена!
На Станцию она возвращалась, чуть не танцуя от счастья. Как там Фред приговаривает порой: «это я удачно зашел»? Действительно, на редкость хорошо все сходится. В случайное совпадение она не верила, нет-нет.
- Твою ж мать! - выслушав доклад, согласился Фред и озадаченно почесал кончик носа, - действительно, что ли, складывается? Значит, мы правильно роем, не в Москве корешки, здесь.
Тем же вечером она на радости перебрала шампанского на рождественской вечеринке ленинградского дипкорпуса: последние три-четыре бокала были очевидно лишними - пол под ногами начал покачиваться, а она сама почему-то повисла в танце на консуле.
После этого дела и покатили под горку. Дрейк почему-то воспринял ту пьяную выходку как приглашение, а все последующие твердые «нет» из ее уст - как проявление извечной женской игривости. Закончилось все в эту субботу вечером, и совсем нехорошо: консул со словами «я на минутку» таки втиснулся в ее квартиру, а потом, сопя, как морской лев на лежбище, вдруг прихватил ее за грудь, а второй рукой начал торопливо задирать юбку. Пару секунд она ошалело моргала, не в силах вот так вот сразу поверить в происходящее. Лишь когда он смрадно дыхнул на нее, она начала действовать - больше на инстинкте, чем осознано. Сначала мотнула головой вперед и со всего маха впечаталась лбом в лицо. Мягко чавкнуло - точь-в-точь, словно лопнул помидор. Рука, что жадно щупала ее ягодицу, дернулась, отпуская. Синти подалась назад и с размаху саданула по ненавистной харе свеженаточенными ногтями.
За воспоминаниями она не сразу заметила вошедшего в зал Дрейка, лишь наступившая тишина заставила ее поднять голову. Консул вальяжно прошествовал по центральному проходу к столу под звездно-полосатым флагом. За ним, отстав на шаг, следовал Фред. Дойдя до небольшой трибуны с гербом, консул повернулся и блеснул профессиональной белоснежной улыбкой.
Несмотря на тучность, Дрейк был импозантен: благородная седина в тщательно уложенных волосах, рубашка с легким шелковым блеском, массивные золотые запонки. Благостную картину портила пара штрихов, заметных лишь заинтересованному взгляду: чуть опухший нос и две замазанные тональным кремом размашистые царапины на левой скуле.
Синти испытала странную смесь обреченности и законной гордости: «достала-таки мерзавца!»
Увы, этот подъем сразу прошел, и она опять ощутила себя нашкодившим котенком, которого вот-вот начнут тыкать в напущенную лужицу. И шеф не защитит. Этим утром она уже пыталась жаловаться Фреду; он же, выслушав, только недовольно буркнул: «ну и дала бы разок, курица».
Это стало последней каплей, и следующие минут двадцать Синти безутешно рыдала в дамской комнате. Потом припудрила покрасневший нос, попыталась улыбнуться зеркалу - увы, получился лишь какой-то злобный оскал - и пошла на это собрание.
Взгляд Дрейка пробежался по лицам сидящих и споткнулся о Синти. Она собрала всю свою волю в кулак и нецензурно ему улыбнулась. Тот в ответ хищно прищурился, словно объявляя войну, а потом ухмыльнулся, давая понять, на чьей стороне тут сила. Отвел глаза и, умело натянув маску ответственного бюрократа, толкнул короткий приветственный спич, а потом представил Фреда и передал тому слово.
Фред не стал вставать за трибуну с орлом, а вышел вперед, в проход перед первым рядом и громко хлопнул в ладони, привлекая всеобщее внимание:
- Так! Мальчики, девочки, начинаем работать.
Русисты заулыбались - большинство было старше резидента.
Фреда это ничуть не смутило, речь его лилась легко и раскованно:
- Вы, все собравшиеся здесь, дали добровольное согласие оказать помощь нашему управлению во время стажировки в СССР. Спасибо вам за это. И вы все подписали соответствующие бумаги о неразглашении. Напоминаю, - он совершенно по-волчьи ухмыльнулся и выдержал многозначительную паузу. - Напоминаю, что нарушение такого обязательства расценивается нашими судами как федеральное преступление. Если кто-то не уверен в себе, еще не поздно спрыгнуть с лодки. Спрашиваю прямо - кто не готов? Вы можете сейчас выйти из этого зала, и вам за это ничего не будет.
Наступила тишина, лишь скрипела резина на его подошвах, когда он неспешно пошел вдоль первого ряда, заглядывая в глаза сидящих.
Синти догадывалась, что он ищет: азарт. Это - плохо, здесь не парк развлечений. Должна быть легкая опаска, допустим скепсис... Но только не азарт. Таких лучше отсеять заранее.
- Молодцы, парни, - подвел Фред итог смотринам, - тогда стартуем. Первое, что я хочу вам сказать и, даже, пообещать - ваша работа на нас не будет нести никакого риска. Вам не надо будет убегать от слежки, уходить от погонь или закладывать тайники - в общем, заниматься той херней, что снимают придурки-режиссеры в глупых боевиках. Ничего подобного не будет! Ничего незаконного с точки зрения Советов. Абсолютно ничего!
Фред легко собрал внимание русистов: Синти сзади было хорошо видно, как дружно поворачиваются вслед за ним головы, пока он неторопливо расхаживал вдоль первого ряда.
- Все, что нам от вас надо - это немного наблюдательности и умения выводить беседу на заданные темы. А мы будем встречаться с каждым из вас по очереди и разбирать замеченное и услышанное, - продолжил резидент инструктаж. - Сейчас я перечислю интересующие нас маркеры. Нет-нет! Ничего не записывать, все держать в голове. Закройте блокноты.
Он вздернул бровь, осматривая зал, потом удовлетворенно кивнул:
- Хорошо. Итак - раз: мы ищем конкретного человека. Это - мальчик-подросток, учащийся старших классов. У него спортивное телосложение, рост выше, чем пять футов и три дюйма.
Русисты удивленно зашептались.
- Да, - подтвердил Фред, - вы не ослышались, ЦРУ ищет подростка. И так бывает. Он - учится в одной из школ города Ленинград, специализированных на изучении английского языка. По забавному совпадению, - еще одна волчья ухмылка осветила его лицо, - как раз в одной из тех школ, куда вы попали на практику. Он там точно есть! Нам осталось его найти.
Переждал легкую волну оживления, что прокатилась по рядам, и продолжил:
- Итак, первое задание. На следующей неделе вам надо будет побывать на уроках всех классов в вашей школе, начиная с восьмого по десятый. Перед вами пройдет примерно сто пятьдесят - сто восемьдесят детей. Девочек сразу долой - раз! Толстых и низких мальчиков долой - два! Все, парни: у вас остается от пятидесяти до семидесяти подростков. Это то, с чем вы будете дальше работать.
- Два! - Фред поднял над головой кулак и эффектно изобразил «викторию». - Следующая задача - найти возможность сфотографировать всех этих подростков в профиль. Подчеркну еще раз - в профиль! Никакой компрометирующей вас шпионской техники не будет! Только обычные фотоаппараты, что все вы захватили из дома. Никаких снимков исподтишка! Все делаете абсолютно законно и открыто. Вы просто щелкаете на память занимающихся или отдыхающих советских детей. И пленки не жалеть! Вот тут мы ящик местной прикупили, черно-белая у них приличного качества, - он махнул рукой на стол в углу, - берите, сколько надо. Все отснятое потом сдаете нам, в штатах мы вернем вам отпечатки.
Он рубанул воздух ладонью, подводя черту:
- Таким образом, мы рассчитываем за первый месяц работы получить с вашей помощью фотографии всех мальчишек со спортивным телосложением и ростом выше, чем пять футов и три дюйма. Как видите - ничего незаконного даже для параноиков из КГБ.
- Следующий момент... - Фред оттопырил три пальца. - Вам надо будет в ходе уроков и внеурочного общения с этими детьми ненавязчиво выяснить, кто жил в других городах Советского Союза. Нас интересуют подростки, переселившиеся за последние два года из Москвы или Московской области в Ленинград. Таких вряд ли будет много - вот у этих сразу запоминайте имя и фамилию.
- Так... - Фред прошелся вдоль ряда, потирая подбородок. - Что еще нас интересует... Нас интересуют подростки с некоторыми редкими характерными особенностями. Первая такая особенность - умение стрелять из спортивного лука. Или сам подросток, или в круге его родственников или знакомых. Подчеркну при этом - не просто стрелять, а хорошо стрелять, на уровне спортсменов, участвующих в соревнованиях. Вторая особенность - знание, хотя бы на среднем уровне, китайских иероглифов. Опять же - или у самого подростка, или в круге близких к нему людей.
В зале стояла тишина, русисты впитывали информацию, словно губка воду.
- Вот, собственно, все, - Фред, словно извиняясь, широко развел руками. - Как видите, никаких данных о подводных лодках, ракетах или дивизиях Красной армии. Все предельно обыденно, - и он еще раз перечислил, вбивая в головы сидящих, - мальчик спортивного телосложения, рост выше, чем пять и три, не так давно переехавший из Москвы или Московской области, умение пользоваться китайскими иероглифами и спортивным луком. Понятно? Запомнили?
- Понятно... запомнили... - в разнобой ответил зал.
- Хорошо, - Фред деловито потер ладони. - Тогда теперь мы с вами сделаем вот что: составим сценарии бесед со школьниками, выводящие на интересующие нас темы - переезды из других городов, иероглифы и спортивные луки.
Синти энергично замахала вздернутой рукой.
- Что? - удивленно поднял брови Фред.
- Не надо сценарий, - подскочила она, - пусть каждый выдумает подход сам, в одиночку, а мы проверим убедительность тет-а-тет. Иначе в действиях будет виден шаблон.
- Не влезай без команды, дурочка! - рявкнул, брызгая слюной, мгновенно налившийся дурной кровью Дрейк. Рот его перекосило направо. - Сядь и молчи, не перебивай начальника! Чушь несешь.
Фреду огорченно цыкнул - Синти была права, но не спорить же с этим придурошным консулом публично?
- Да, Синти, ваше мнение очень важно для нас, - холодно сказал резидент, - спасибо, садитесь. Итак, сейчас мы составим образец разговора, выводящего на переезд из Москвы...
Синти буквально упала на стул и в отчаянье обхватила себя руками. Бросила быстрый взгляд направо, но Джордж старательно разглядывал носки своих ботинок, а Карл - лепнину на потолке.
Трещина, что шрамом легла на днях поперек ее жизни, угрожающе росла. Мечта когда-нибудь стать начальником Станции внезапно стала терять плоть. Может, пора от нее отказаться?
Синти гневно мотнула головой, отбрасывая челку: «ну нет, я так просто не сдамся! Поборюсь. А, если что... Никогда не поздно поменять одну мечту на другую».
Понедельник, 09 января 1978, день
Ленинград, Измайловский пр.
Я перевернул лист и ненавидящим взглядом ожег оборотную его сторону - пока еще девственно чистую.
Все каникулы! Не разгибая, мать его, спины... Видя дневной свет только из окна. Почти ни с кем не общаясь. Как раб на галере. Сижу и строчу - до судорог, сводящих кисть в птичью лапу.
Вот оно, мое основное занятие - писанина, нудная, как тонущая в серой мгле ноябрьская равнина, что раскатана в блин низким свинцовым небом. Без рукоплещущей публики, без восхищенных взглядов и ласкового слова, на одном животном упрямстве я ползу мыслью с листа на лист, пытаясь свить из невесомых слов узор, способный развернуть Историю на другой путь.
Я словно бабочка, что тщится взмахами крыл остановить разогнавшийся тяжелогружёный состав. Почти десять месяцев как здесь, а наградой мне пока лишь пара строчек в новостях. И все! Остальные события прут по-старому, словно лемминги, торопящиеся к обрыву.
Двадцать строчек на развороте - как двадцать коротких проходов от стены к стене. Закрываю глаза и перед внутренним взором встают блеклые фиолетовые клетки, в них буквы, нанизанные в ряды. Открываю - натужно бьет из-под перегретого металлического колпака воспаленный свет, и перо начинает очередной забег по этой треклятой тетради - отнюдь не первой, что будет исписана мною от корки до корки. И, к сожалению, отнюдь не последней.
Вот перо, предельно утомленное пройденными метрами, споткнулось, зацепив расщепом бумажное волоконце, и стало мазать. Пришлось тыкать им в кругляк замусоленной перочистки. Проверил на свет - чисто. Встряхнул утомленной рукой и задумался, структурируя знания о том переплетении из сразу четырех конфликтов, что сотрясают сейчас район Африканского Рога и Баб-эль-Мандебского пролива.
Поразительно, но из шести сторон лишь одна, Саудовская Аравия, является традиционным союзником США, а сразу четыре, причем сцепившиеся между собой или собирающиеся вот-вот это сделать - скорее наши.
Вот обращенная на юг кромка Аравийского полуострова: безжизненные горы и сбегающие к морю красные, словно прямиком с Марса, каменистые пустыни. И, бок о бок с ними, словно ожившие иллюстрации со страниц «Тысячи и одной ночи»: журчат в тени оазисов хрустально-чистые речки, вдоль побережья высятся белые до неправдоподобия дюны, а их подножия ласкает прозрачная зелень мелководных лагун.
К склонам здешних гор прилепились клочки рукодельных полей, и низкорослые йеменские ослики продолжают, как и сотни лет назад, поднимать сюда почву из долин в сплетенных из листьев корзинах. Здесь до сих пор не у всех крестьян есть мотыга, борона и серп, и спелые колосья часто срывают просто руками.
За пределами нескольких кварталов столиц царит причудливое средневековье, в котором наследники одной из древнейших цивилизаций верят одновременно и в непорочное зачатие, и в таинства Луны, не едят свинину и совершают на старости ритуальное самоубийство.
Сюда тысячелетиями, волна за волной, накатывали пришельцы, и оттого местные легко перенимают новые идеи и обычаи. Не потому ли сейчас горячие последователи Че Гевары борются здесь сами с собой, до смерти выясняя, чья правда правдивее?
А через залив, на Африканском Роге и вокруг него - «наша» Эфиопия против уже «не нашей» Сомали на востоке и уже «не наших» эритрейских сепаратистов на севере.
При этом еще полгода назад Сомали в Москве рассматривали как заинтересованного союзника - пока Сиад Барре не приступил на практике к строительству «Великого Сомали», направив войска в эфиопскую провинцию Огаден. Кремлю пришлось выбирать между только-только присягнувшей нам Эфиопией и их непослушным соседом. В результате вот уже три дня как при нашей и кубинской поддержке эфиопская авиация обрабатывает позиции интервентов. Впереди успешное контрнаступление наземной группировки, существенно усиленной латиноамериканскими и йеменскими интернационалистами, поражение Сомали с ее последующим фактическим распадом.
Эритрейские же сепаратисты были нашими клиентами не далее, как два года назад. Военная помощь, что шла от Москвы, использовалась ими крайне эффективно: соотношение потерь было восемь к одному в их пользу. Именно постоянные неудачи в покорении строптивых эритрейцев и привели в итоге к тому, что группа амбициозных офицеров тайно упокоила Царя Эхвиопскаго под полом туалета в его же имперском дворце, прервав восьмисотлетнее правление Соломоновой династии. И вот теперь «ставшая на путь социализма» Эфиопия собирается повторить хождение по эритрейским граблям, подготавливая стратегическое наступление на север. Да, выход к морю Эфиопии иметь крайне желательно. Но тут надо не воевать, а по-хорошему договариваться или с эритрейцами, или с микроскопической Джибути, прикрытой щитом французского иностранного легиона.
«Или», - подумал я с цинизмом, - «воевать с эритрейцами, а потом сразу мириться, конвертируя неизбежный первоначальный успех наступления в окончательное решение проблемы. Разменять полученные территориальные приобретения на один, пусть мелководный, порт - но навсегда. И готовиться к отражению предстоящей страшной засухи, что может через несколько лет убить более миллиона жителей, разрушив и эту страну».
А на море, что окаймляет всю эту кровавую кашу, бродит, фактически брошенная без руководства из Центра, наша восьмая оперативная эскадра. Моряки вынуждены вести реальные боевые операции в труднейших условиях, когда их только что выставили из оперативной базы в Сомали.
Москва сидит на стратегически важных плацдармах в подбрюшье саудитов, еще год-два назад имела здесь кучу союзников и, при этом, у нее нет никакой программы для этого критически важного региона! Международный отдел ЦК, МИД и Первое Главное Управление КГБ напоминают пресловутых «лебедя, рака и щуку» - каждый тянет одеяло на себя, направляя ситуационную помощь тем местным командирам, кто громче всех прокричит о своем желании идти по пути социализма.
И теперь я, мать их, должен писать эту самую программу в свои каникулы!
Но не уходить же, в самом деле, из этого региона?! Уж больно он весом для проецирования силы - отсюда легко накрывается и Персидский залив, и Красное море, и почти весь Индийский океан, да и большая часть Африки под рукой. Социализм тут, конечно, строить смысла нет, но постепенно стабилизировать ситуацию, заморозив конфликты на своих условиях можно. И потом работать региональным арбитром, благо спрос на военную силу здесь будет еще десятилетия. Помощь, конечно, придется продолжать оказывать, не без того. Но если мы претендуем на роль глобального тяжеловеса, то такие активы надо содержать. Это - плата за место за столом, где решаются жизненно важные для нас вопросы.
Я вздохнул и с тоской посмотрел на окно. Усилившийся за ночь мороз прорастил на стеклах белые хризантемы, и сейчас они искрили на взбодрившемся от холода солнце. Еще раз встряхнул правой рукой, помассировал пальцы. Нехотя вернул кисть на столешницу. Хотелось взвыть обреченным зверем, но вместо этого я взялся за авторучку...
Ладно, осталось немного, осталось чуть-чуть. Анализ изменений в Китае с небольшой прогнозной частью и рекомендации по вклиниванию в исподволь идущий Кэмп-Дэвидский процесс я уже написал. Сегодня дожму Африканский Рог, а завтра все пересниму на пленки.
И все, скоро в школу!
Ей-ей, спасать мир - не столько тяжелая, сколько муторная и монотонная работа. Устал я к концу каникул, просто устал. Да еще Тому отправили к тете в Москву... Недосказанность, оставшаяся после новогодней дискотеке, когда она сама прильнув ко мне в танце, так и повисла в воздухе, то радуя меня, то мучая сомнениями.
Через абзац ручка опять начала мазать. Я очистил перо и с удивлением присмотрелся к его хитро сточившемуся кончику. Это ж надо было всего за три месяца так стереть иридиевый шарик о гладкий лист бумаги?
И ведь это еще только начало. Сколько, к примеру, тетрадей уйдет на анализ уязвимостей реакторов чернобыльского типа?
Очевидно, надо менять алгоритм связи с Андроповым - такой объем данных через почтовый ящик уже не протолкнуть. Заодно можно ЮВэ порадовать - дать ему, наконец, возможность задавать мне вопросы. Полагаю, что первую свою задачу я выполнил - он уже должен воспринимать меня серьезно. Наблюдатели на Ленинском проспекте и почти открытый вопрос по спутнику в сегодняшней «Красной звезде» тому подтверждением.
Я с ехидцей улыбнулся, глядя на разворот брошенной на угол стола газеты. «Куда упадет бук?» - бесхитростно вопрошало заглавие статьи, приметно размещенной поверху полосы. И подписи корреспондентов: Д.А. Гремлин, Ю.В. Андропенко.
Да, товарищ Председатель, согласен - пора, пора работать по-новому.
Среда, 11 января 1978, день
Ленинград, Красноармейская ул.
В суете школьного коридора мелькнула знакомая фигурка, и я возрадовался. Чуть качнул головой в сторону обычно безлюдного тупичка у кабинета географии, и идущая мне навстречу Мелкая понятливо свернула туда. Хорошо, что не заболела. А ведь могла - когда мы вчера повстречались, она уже посинела от холода.
Сутки назад, в последний день каникул, я, наконец, подвел черту. Аккуратно вернул на прежнее место фотоаппарат и струбцину, насухо вытертый бачок. Потоптался, с недоверием разглядывая свисающие с карниза пленки: «неужели, и правда, отмучался?!» Припрятал в тайник на соседнем чердаке исписанные тетради и пошел куда глаза глядят, старательно выдыхая из себя прилипчивую кислинку фиксажа.
На углу напротив Техноложки наши пути и сошлись. Я заподозрил неладное сразу, как только увидел подрагивающие фиолетовые губы и смотрящие в никуда темные глаза. Пришлось даже махнуть рукой перед ее лицом, иначе бы так и пробрела мимо.
Затем я отогревал ее в полуподвальном «Вьюнке». Мы стояли у задвинутой в самый угол круглой стойки, спинами к залу, и, склонив головы друг к другу, доверительно шептались. С кухни отчетливо несло тушеной бараниной и луком, позади нас студенты Военмеха заправлялись разливным портвейшком и громко смеялись. Глаза пощипывало - то ли от папиросного дыма, то ли от горькой исповеди. Я пытался запихнуть в Мелкую сочащийся крепким бульоном чебурек и найти хоть какие-нибудь слова утешения.
Но что скажешь девушке, у которой догорает, скрученная злой болезнью, мать? А я даже не мог довести ее до дома - у меня пленки сушатся на видном месте и вот-вот вернутся родители... Пришлось неловко извиняться и убегать. Потому-то сердце у меня сегодня было не на месте.
Все это вихрем пронеслось у меня в голове, пока я шел к обосновавшейся у подоконника Мелкой.
- Привет, - я извлек из кармана специально припасенный батончик гематогена, - это тебе.
Мои мелкие вкусные подношения девочки принимали очень по-разному, и я с интересом ожидал, как это будет происходить у Мелкой - тот давний пластик жевательной резинки на первомайской демонстрации не в счет.
Тома, к примеру, поутру трепетно ждала свою ежедневную полоску самодельного мюсли, брала ее уверенно и сразу с интересом пробовала - я время от времени экспериментировал с составом, добавляя туда то орехов, то мака, то протертой цедры. Изредка я умышленно затягивал выдачу лакомства, имитируя забывчивость, и тогда Томка превращалась в беспокойного галчонка: просить не просила, но вилась вокруг и обеспокоенно заглядывала в глаза, чем меня безмерно веселила. Но вот впихнуть в нее что-то сверх этого не представлялось возможным - косилась с каким-то неясным выражением в глазах и подчеркнуто вежливо отказывалась.
У Яськи каждый раз, когда я протягивал что-то, возникала небольшая тактическая пауза, и она на миг замирала. Потом брала и благодарила, в последнее время - просто кивком и легкой улыбкой.
Пару раз предлагал Кузе. Та не брала, а принимала - величаво и сдержанно, словно с давнего данника, но глаза при этом запахивались стрелками-ресницами, и прочесть в них что-либо было невозможно.
Мелкая взяла не задумываясь.
Я хмыкнул про себя и на всякий случай уточнил:
- Не заболела после вчерашнего?
- Нет, - блеснула она слабой улыбкой и покачала головой. Содрала обертку и разломала батончик пополам, - на, держи, - протянула мне.
Я на миг остолбенел. Слова отказа, к счастью, застряли в горле. Молча протянул руку, принимая. Сбоку раздался узнаваемый растянутый щелчок.
- Sorry, it was so cute*, - с чувством сказала огненно-рыжая женщина и перетянула рычажком пленку. [* Извините, но это было так трогательно.]
Нет, такую бы я, пожалуй, не забыл. Добрая фея генетика щедро закидала ее лицо мелкими неяркими конопушками - больше всего досталось носу, где они действовали в уверенном большинстве, но и лоб, и скулы, и подбородок - никто не ушел обиженным. Веснушки поглядывали с ушей, сбегали по шее... Дальше все было прикрыто строгой белой блузкой, но почему-то под тканью мне явственно представились голые, обсыпанные пятнышками плечи.
Нет, точно не забыл бы. А, значит, что-то изменилось и здесь.
Мысленно пожал плечами: «ну, уж жизнь ленинградского КГБ точно пошла не так - нескучную жизнь я им обеспечил надолго».
История начинает течь иначе, пока в мелочах - вот и практикантов из США, о которых нас предупреждали утром на классном собрании, забросило в другую школу. В прошлый раз их у нас не было - теперь я уверен.
- You are welcome*, - улыбнулся я и еще раз с любопытством осмотрел американку. [* Да на здоровье.]
Рыжие брови, рыжие ресницы... Даже потертая фенечка, выглядывающая из-под наглаженной манжеты, и та оранжево-желтых цветов. В буквальном смысле слов - колоритная женщина.
- Хотите попробовать? - протянул ей гематогенку и пояснил, - it's a soviet specialty for children*. [*это такое особое советское лакомство для детей.]
Колебалась она не долго.
- Спасибо, - неуверенно покрутила в руках отломанные дольки и недоверчиво принюхалась к ним.
Из-за угла стремительно вылетела хрупкая миниатюрная брюнетка средних лет, которую нам сегодня представили как нового завуча по внеклассной работе. Да-да, знаем мы таких «завучей», с цепким, все запоминающим взглядом, что заботливо пасут приехавших в СССР иностранцев... К счастью, конкретно этот «пастух» - не про мою душу.
Оценив диспозицию, женщина одобрительно улыбнулась.
- А я вас потеряла... - пояснила американке, пристроившись у ее плеча.
- Это же не шоколад? - акцент у приезжей был не столько в произношении слов, сколько в интонациях.
Хотел было пошутить, что это - молоко коров напополам с их же кровью, но сдержался: она мне ничего плохого не сделала. Да и Мелкая свою половину уже почти закончила...
- Сгущенное молоко, мед, витамин С и содержащие железо белки, - перечислил я и слегка подмигнул левым глазом, - партия заботится о наших растущих детских организмах.
- А хорошо, - оценила та, жуя, - правда.
- Конечно, хорошо, - горячо поддержал я, - вот если бы не заботилась, было бы плохо.
Брюнетка взглянула на меня с легким осуждением, американка усмехнулась.
- Мэри, - протянула руку.
- Андрей Соколов, - слегка пожал прохладную твердую ладошку.
- Девятый класс, - с укоризной в голосе проинформировала «завуч» и уволокла женщину-костер за собой.
Я повернулся к Мелкой.
- У вас сегодня шесть уроков, - сказала она, и это был не вопрос.
- Ага, - подтвердил я, - а потом еще часа на полтора в актовом зале. Горком комсомола объявил конкурс агитбригад - мы участвуем. Вы и десятые будете готовиться к экзаменам, а мы - петь и танцевать.
Она понимающе покивала, и я, пару мгновений поколебавшись, негромко предложил:
- Давай, я ключ дам - иди ко мне домой. Пересидеть...
- Нет, - она ответила не задумываясь, - я буду с мамой.
- Что-нибудь... - я наклонился ближе, - что-нибудь надо? Я могу достать, помочь...
Мелкая промолчала, но глаза ее стали совсем тоскливыми. Коридор затихал перед звонком, и хотелось шагнуть вперед, чтобы ободряюще приобнять ее за худые плечи, но тут кто-то толкнул меня в спину.
Резко обернулся - это был Паштет, жизнерадостный до отвращения.
- Дюх, ты чего тут застрял? Пошли! Там сценарий принесли, сейчас роли распределять будут!
«Спокойно», - сказал я себе, - «спокойно. Это - Паштет. Он - хороший».
На плечо опустилась ладонь. Я почувствовал ее тепло даже сквозь форму.
- Все в порядке, - позади раздался голос Мелкой, и мое раздражение начало было улетучиваться. - Иди... Пой и танцуй.
Я стиснул зубы и окаменел.
Ладошка сначала пугливо дернулась, а потом как-то обреченно поползла с моего плеча.
- Андрей... - начала было Мелкая робко, но я взмахнул рукой, и наступила тишина.
Паштет смотрел на нас округлившимися глазами.
- Паш... - сказал я проникновенно, - иди. Я доверяю тебе получить на меня эту чертову роль.
Он приоткрыл было рот, собираясь что-то то ли спросить, то ли, наоборот, сказать, но благоразумно промолчал.
Затихли вдали его быстрые шаги, отзвенел отчаянно звонок, и в коридор пришла тишина.
- Извини... - проговорила Мелкая мне в спину сдавленным голосом, - я сорвалась... Извини, извини...
Я повернулся, и она тут же ткнулась лбом мне в грудь.
«Только не обнимать!» - рявкнул я себе свирепо и отвел руки за спину, - «сразу всю получишь, с потрохами».
- Тебе не за что извиняться, - начал я негромко ворковать куда-то в матовый блеск волос, - я ж понимаю, как тебе тяжело. Ты прекрасно держишься. Все пройдет, и это - тоже...
От нее хорошо пахло. Этот запах, безымянный, но правильный, тихо веял откуда-то из-за шиворота, словно теплый мягкий бриз. До боли хотелось обнять, но я лишь покрепче сцепил кисти за спиной и продолжил в темечко, стараясь быть убедительным:
- Я хочу помочь, как-то облегчить... Подумай, может, что-то надо купить? У меня есть возможность, правда...
Мелкая замерла, словно раздумывая. Потом подняла голову и с каким-то недоверием, будто ослышалась, посмотрела на меня снизу-вверх, и было в том взгляде столько горечи, что у меня заныло сердце.
Она шла ко мне совсем не за этим - ей просто надо немного тепла, а я вместо этого пытаюсь откупиться. Как глупо все опять получается...
- Извини, - пробормотала она потерянно и чуть отодвинулась назад. Мотнула головой, отбрасывая сбившуюся челку, и продолжила, криво улыбнувшись, - да, тяжело... Вот и фантазирую всякое - про себя... Про тебя...
И она продолжила тихое, буквально по четверть шажочка, отступление, глядя куда-то мне за спину.
- Ты тут ни причем. Так что - извини.
Я болезненно дернул щекой.
- Стой, - сказал глухо и придержал ее за плечо, - стой.
Время затормозило ход, с интересом поглядывая на меня. Будущее зарябило, ветвясь вариантами.
- Ох, - я притянул ее к себе и прошептал, зарывшись носом в волосы, - горе ты мое...
Тремя часами позже, школа
Из полутемного сводчатого подвала, что служит школьным гардеробом, я вышел за Томой и сразу ускорился, обгоняя. Замелькали под ногами крутые щербатые ступеньки, и к портфелям, что рядком дожидались нас на подоконнике, я поспел первым. Cразу по-хозяйски взялся за ее, но Тома стрельнула взглядом на идущих вместе с нами одноклассников и сделала мне страшные глаза. Я умилился.
- Ох... - начал я, но тут же запнулся, припомнив Мелкую, и подавился остатком фразы. Безнадежно махнул рукой, - ладно, тогда давай мне учебники.
И я бесцеремонно распотрошил ее портфель, перекладывая тяжелые книги себе. Тома крутилась вокруг, пытаясь скрыть происходящее от окружающих. Получалось не очень.
- Привыкай, - улыбнулся, отдавая ей почти невесомый портфель.
Тома вцепилась в него как в спасательный круг, со вздохом облегчения, и мы двинулись на свежий воздух.
Я с благодушием покосился на девушку, что вышагивала слева от меня и подумал, что, в общем-то, жизнь налаживается. Запланированный объем для Андропова на каникулах отработан. Да, на когтях, с зубным скрежетом, через «не могу», но вытянул. И, похоже, после того прокола у метро до меня не дотянулись - сколько я не проверялся на улицах и в проходных дворах, никакого наблюдения не обнаружил. Не смогли. Повезло. Еще побегаем...
А в перерывах между писаниной я успел разобраться с группами симметрии и пэ-адическими числами, и стал еще свободнее, ибо математика освобождает. Восприятие физического мира может быть искажено, восприятие математических истин - никогда. В этом математическое знание отлично от любого иного - оно объективно, вечно и незыблемо. Пройдут миллиарды лет, но и на другом конце Вселенной, даже в центре черной дыры, эти абстрактные объекты и их свойства будет нести все тот же смысл, что и сейчас.
Но не это сейчас грело мне душу, не это. Нафиг все - Томка мне рада! Это вам не то треклятое первое сентября! Хоть людная школа и не лучшее место для первой после двухнедельной разлуки встречи, но любимые глаза с первого взгляда в упор сумели поведать о многом. Там, сквозь разноцветную зелень, просвечивала и тонкая горчинка прошедшей разлуки, и настоянная терпкость ожиданий, и, конечно, сладкая радость от, увы, лишь сдержанной встречи.
Мы завернули за угол школы.
- И как тебе режиссер? - спросила Томка, и я заприметил в глубине ее глаз веселую хитринку.
- Тухлая посредственность, - отбрил безапелляционно, - да и какой он режиссер? Студент с режиссуры. Наверное, с института культуры, - и мстительно добавил, - целевик, похоже.
- По-моему, ты его недолюбливаешь, - хихикнула она довольно, и я поморщился.
Ну да, а то я не видел, как его наглые, чуть на выкате зенки останавливались на ней! А это многозначительно-маслянистое: «некоторые роли мы будем отрабатывать в индивидуальном порядке»?
Так не пойдет.
- Халтура, - отрезал я, - ничего нам с таким сценарием и таким режиссером не светит на том конкурсе. Может, оно и к лучшему.
- А куда ты на пятом уроке пропал? - внезапно поинтересовалась Тома, направляя разговор в новое русло.
- Да... - протянул я, формулируя, - решал одну проблему. Не свою.
- А чью? - Тома не сводила с меня заинтересованных глаз. - Мне из Пашки только междометия удалось выжать.
- Молодец какой! - искренне восхитился я.
- Не, ну правда? - она слегка подтолкнула меня локтем в бок.
- Да мелкой тезки твоей, - я с огорчением махнул рукой. - Мама у нее умирает. Все плохо. Вот совсем плохо.
- Ох... - выдохнула Тома, и над переносицей у нее нарисовалась складочка.
Она над чем-то глубоко задумалась, и молчала, глядя себе под ноги, целый квартал. Уже на подходе к переходу опять повернулась и спросила, испытующе глядя:
- Но чем ты-то тут можешь помочь?
- Только попытаться утешить, - сказал я и протяжно вздохнул, - больше, увы, ничем.
Томка отвернулась к приближающимся слева машинам, но я успел заметить, как она озабоченно прикусила уголок губы.
«Забавная привычка», - усмехнулся я про себя и проводил глазами новенький трехдверный троллейбус. Он промчался мимо, торопясь на зеленый, и из-под рогов у него искрило.
- Пошли, - скомандовал я и на всякий случай прихватил Тому за рукав.
- Но почему именно ты? - спросила она ровным голосом.
- Потому что могу? - предположил я мягко.
Через несколько шагов Тома пришла к какому-то выводу - я понял это, когда она чуть заметно кивнула своей мысли и, слегка порозовев, посмотрела на меня с неясным вызовом.
Прошли еще пару метров, и я скосил глаза на памятный по новогодней ночи сугроб: снега последние дни не было, и отпечаток моего тела сохранил почти первозданную четкость. Теперь он как магнит притягивая мой взгляд каждый раз, когда я иду мимо, и мои губы растягивает двусмысленная ухмылка, а в уме проступают контуры безумных авантюр.
- Ты чего?! - воскликнула Тома преувеличенно-испуганно, - ты чего так лыбишься, словно... Словно Серый Волк?!
- А вот почувствуй себя в гостях у сказки, - мурлыкнул я, поплотнее прижимая ее руку к себе, - девочка, где твои пирожки?
- Да какие пирожки! Мне теперь с тобой в подъезд страшно будет заходить. А ведь хотела, - она на миг запнулась, но потом решительно продолжила, - хотела пригласить на обед... Бабушка блинчики с фаршем сделала и разрешила привести «своего проглота». И как ты к ней подход нашел?
Я пылко пообещал:
- Я буду преисполнен благочестия! Пошли быстрее, что-то я твоему Ваське не очень-то и доверяю. Он из бабушки веревки вьет. Сожрет ведь, как есть, весь фарш выест, - и я потянул входную дверь на себя, пропуская повеселевшую Тому вперед.
Мы поднялись до предпоследней площадки, и тут Томины шаги стали как-то особо неторопливы. Вызывающе неторопливы. Или... Призывающе?
Я заглянул в зеленые глаза - там, за приопущенными вниз густыми ресницами резвился подзадоривающий огонек. Ну, так я всегда готов!
Освободил руку от портфеля, и притянул ее послушную к себе. Неверный свет раннего вечера уже потерял алую дерзость и теперь окутывал нас зыбкими преходящими тенями.
- Одной картины я желал быть вечно зритель... - прошептал мечтательно, любуясь милым лицом, и провел, почти не касаясь, пальцем по скуле, щеке, подбородку. А затем приник к Томе губами. Колени мои быстро ослабели. Я привалился спиной к стене, Томка прильнула ко мне... Было очень хорошо.
Она целовалась неумело, отрываясь, чтобы торопливо напиться воздуха, но трогательно, нежно и очень искренне.
Я же словно сразу нырнул на предельную глубину, где и оглох, и ослеп, и стал задыхаться, но вместо испуга перед бездной меня переполнило счастье. Мельком подумалось, что от поцелуев, быть может, умирают: сердце колотило в ребра так, словно намерилось проломить их изнутри. Потом мысли и вовсе ушли прочь, а перед закрытыми глазами взошел неяркий рябящий свет - так видится бронзовый диск солнца из-под толщи морской воды.
Мы впали в сладкое безвременье, и океан упоительной нежности мягко покачивал нас в своих ладонях.
Я пришел в себя, когда Томка чуть подалась назад.
- Пора, - сказала чуть виновато, и я нехотя ослабил руки.
Она мягко высвободилась, поправила растрепавшуюся челку и озабоченно провела пальцами по рту:
- Посмотри, у меня губы не опухли?
- Прекрасные губки! - я воззрился на них с вожделением, но Тома решительно пресекла мой порыв:
- Пошли, а то вопросы будут. И так слишком задержались.
«Ах, эти затяжные поцелуи на тихих полутемных лестницах»! - думал я, бережно, словно хрупкие драгоценности, упаковывая еще яркие ощущения в память, - «ничего нет их слаще - ведь за ними, увы, ничего не следует...»
Четверг, 12 января 1978 года, вечер,
Москва, Воробьевы горы, МГУ
Члены ученого совета были знакомы давно, и никого уже не удивляла эта забавная привычка Канторовича - садиться на первый ряд аудитории и сразу после начала доклада засыпать.
Лауреат Нобелевской премии не притворялся. Это был настоящий, ровный, глубокий сон. С возрастом в него начало вплетаться негромкое басовитое похрапывание, деликатное, под стать натуре Леонида Викторовича. Академик владел уникальным даром воспринимать и анализировать услышанное во сне.
Как там? «Он спал глубоко и спокойно, но ровно через двадцать минут он проснётся»? Да, именно так. Однако, проснувшись, он не поедет по радисткам - тот возраст, увы, прошел... Нет, он встанет и задаст несколько интересных и содержательных вопросов по докладу. А если выступающий запутается в собственном материале, то сам напишет недостающее доказательство. На доску, сопровождая его негромкий, порой опускающийся до шёпота голос, ляжет изумительно ясный, словно по бумаге, почерк.
Но сейчас Канторович не спал, хоть и привычно смежил веки. В уши ровно втекал доклад о существовании фазового перехода в решетчатой модели типа Изинга. Хорошее, качественное выступление. Только стремительная мысль Леонида Викторовича уже давно упредила докладчика, успевшего пока лишь ввести понятие гиббсовского случайного поля и наметить систему дальнейшей аргументации. Упредила и пришла к финишу, с удовлетворением оценив и элегантность еще не озвученного решения, и новизну предполагаемых выводов.
Он запас пару вопросов на случай, если придется вдруг придавать живость дискуссии, и мысль его соскользнула к другой, более важной и волнующей теме - к полученной сегодня статье.
Утром, раскидав лопатой вокруг дачи снег и прихватив в кабинет термос с кофе, он сел разгребать накопившийся за последнюю неделю завал корреспонденции. Привычно рассортировал солидную кучу на три стопки: формальные поздравления на открытках, не нуждающиеся, к счастью, в ответах; тонкие конверты с письмами от хороших знакомых, которым он обязательно ответит, подумав; бандероли и заказные письма с диссертациями и статьями - увы, обязательная программа академика и главного редактора крупного журнала.
Уже ближе к концу, устав бороться с грудой тусклых слов, он без всякого энтузиазма взялся за очередной не очень толстый пакет от неизвестного ему отправителя из Ленинграда. Для начала стопочка сероватой бумаги порадовала удобной формой подачи материала - короткое резюме на три с половиной страницы и два десятка страниц собственно статьи. А затем... Затем он с головой провалился в текст.
Было захватывающе интересно вместо привычного спуска по вершинам многогранника допустимых решений сжимать внутри фигуры эллипс, быстро сходящийся к искомой внутренней точке. Да еще и погрешности вычисления не накапливаются, самокорректируясь на каждом последующем шаге в конусе центрального пути! Прелесть, просто прелесть этот новый алгоритм! Что-то подобное пытался делать Дикин лет десять тому назад, но подход, предложенный в письме, был куда как более зрелым.
Решение развертывалось перед внутренним взором Канторовича в разных, в том числе и не описанных автором вариациях до тех пор, пока встревоженная затянувшейся тишиной жена не проникла в кабинет с тарелкой бутербродов. Чесночный запах домашней буженины ненадолго потеснил любимый функциональный анализ. Он торопливо вытер замаслившиеся пальцы о полотняное полотенце и взялся за еще непрочитанную страницу с подзаголовком «основная теорема».
«О как! - дочитав, встал и взволновано заходил вокруг стола. - О как! А вот это... Это - уже принципиально. Число операций растет не быстрее, чем полином от объема входных данных. Так-так-так. Нет, ну не обязательно все будет так гладко», - попробовал он остудить свой восторг, - «алгоритм, имеющий лучшую верхнюю оценку сложности, вовсе не обязательно будет наиболее удачен для практической реализации. Симплекс-метод в наихудшем случае экспоненциален, однако для обычных входных данных работает хорошо. Здесь же доказанная полиномиальность в худшем случае. Да, будет очень интересно сравнить практическую эффективность методов. Но, всяко, хорошая гарантированная оценка объема вычислений в ряде случаев очень важна. К примеру, у военных или в космосе в темпе реального времени, когда важно заранее знать максимальное время получения решения с требуемой точностью».
И дальше весь день его мысли, словно магнитом, все время притягивало к этой статье.
«Ах, как обидно, - с досадой восклицал он про себя, - решение валялось у всех на виду как минимум лет тридцать, и толпы математиков дружно промаршировали мимо. А надо было лишь взглянуть под иным углом. Хм... А ведь теперь все линейное программирование стало относиться к классу полиномиально разрешимых задач. А вот это - фундаментально. Это сразу ставит результат в ряд немногочисленных классических.»
Докладчик на трибуне повысил голос, приближаясь к выводам. Леонид Викторович пошевелился, разминая затекшие ноги, и приоткрыл глаза, прислушиваясь. Да, всё так, как он и предположил в начале выступления. Хорошее исследование, крепкое. Но не блестящее. Не то, что утренняя статья...
«Кто там автор? Соколов... Новая фамилия, кто-то из следующего поколения прорезался», - академик хорошо знал ленинградскую школу функционального анализа - в конце концов, это его с Фихтенгольцем детище - но такого не помнил. - «Странно, что место работы не обозначено. Матмех? Стекловка? И что еще более странно - нет обычной сопроводиловки от научного руководителя. Ну, да ладно, все постепенно выяснится. А работа - чудо как хороша».
Он вытащил из дипломата лист бумаги и, вполуха прислушиваясь к завязывающейся дискуссии, начал писать:
«Уважаемый Андрей Владимирович! Я с большим интересом и удовольствием ознакомился с Вашей работой...»