Ночью прошел дождь. Мокрые крыши блестят, словно их только что покрасили. Листья деревьев роняют тяжелые капли. В лужах отражается серо-голубое небо и круглые белые облака.

Немощеная, широкая и тихая Лесная улица когда-то была опушкой леса. Нынче от него остались лишь растущие по обочинам дороги старые разлапистые тополя. И дома на улице старые: одноэтажные, деревянные с резными наличниками и ставнями. За окном теснятся красные и розовые зонтики цветущей герани, они перемежаются с фуксиями, развесившими пестрые кисточки цветов.

У каждого дома — палисадник, засаженный черемухой и сиренью. Между палисадником и калиткой втиснулась скамеечка, чтобы летним вечерком посидеть на ней, подышать свежим воздухом, поглядеть на прохожих и на ребят, играющих в лапту.

На Лесной улице живет много стариков. Просто удивительно сколько их. С тех пор как Маша Пушкова стала работать почтальоном, ей кажется, что здесь живут сплошь старики. Приходится заходить с пенсией чуть ли не в каждый дом.

Сегодня Маше особенно некогда, а, как на грех, у нее прибавились два пенсионера. Хорошо, что день прохладный. Только бы вечером не было дождя.

Вечером Маша пойдет на свидание. На последнее. Больше они свиданий назначать не будут. Они поженятся. Сразу, как дадут Косте комнату. Жена. Смешное слово «же-на». Мама, как узнала, рассердилась. Молода еще. Ну, тогда Маша заявила: «Сама-то шестнадцати лет замуж вышла, а мне как-никак почти девятнадцать».

Маша достает из кармана зеркальце и, оглянувшись (нет ли кого), разглядывает себя. Костя говорит, что у нее красивые глаза. Чего хорошего! Во-первых, круглые, во-вторых, голубые, как у кукол. Если бы карие (у Кости черные)! Нос пуговкой, а волосы никогда и не расчешешь как следует. Зато завивку не надо делать. Но уж очень белые. И вообще никакой солидности во внешности. Надо быть серьезной. Все ж таки — жена! А Костя будет муж!

С Костей они целый год встречались по утрам около почты. Он всегда ей улыбался, а она хмурилась. Маша считала неприличным улыбаться незнакомым парням.

Однажды он спросил ее:

— Девушка, почему вы такие серьезные?

Потом он пошел за ней. Он ходил за Машей весь день, дожидаясь ее у ворот. Костя рассказал о себе все: ему двадцать лет. Он работает на заводе слесарем-электриком. Будущее, конечно, за электротехникой. Он может поручиться за это собственной головой. Вот жаль, что не пришлось пойти в вуз. Он мог уже быть студентом второго курса электротехнического института. Ему надо работать. Он главный кормилец в семье. Маша сказала: «Я тоже». Он изумился: «Такая маленькая?» Маша обиделась: «Дело не в росте». Костя поспешно согласился.

Они стали вместе ходить в кино, потом в библиотеку, где Костя занимался. Маша читала книгу, которую он для нее выбирал. Эти книги не всегда были понятными, но она добросовестно прочитывала их до конца.

С наступлением лета они нередко уезжали за город.

Костя, начав больше зарабатывать, заявил, что отдыхать нужно культурно.

Он уговаривал Машу пойти в оперный театр или в парк. Ей хотелось и в театр и в парк, но у нее не было хорошего платья. В прошлую получку не могла купить. Нужно было братишек отправлять в пионерский лагерь.

Но сегодня она получит зарплату и купит себе новое платье. Мама так и сказала: «Хватит тебе на нас тянуться».

Платье себе Маша облюбовала в центральном универмаге. Белое, с крупными черными горошинами. Почти такое же она видела на одной артистке в кино.

Возвращаясь с работы, Маша забегала в универмаг — посмотреть, не продано ли платье. К ее радости, платье висело на прежнем месте. Вечером она его наденет и встретится с Костей у ворот парка. Он непременно скажет: «Какое красивенькое платье» (он однажды сказал ей: «Какой у тебя красивенький воротничок»).

Она небрежным тоном ответит: «Ничего особенного».

Скорей бы вечер. День такой длинный. Тут еще подоспело подписное издание.

И как назло, что-нибудь задерживает. Пенсионер Голубев куда-то ушел. Ну, куда ходить старому человеку? Сидел бы дома. Пришлось два раза забегать. Не оставлять же его без денег. Старик славный. Книг у него как в городской библиотеке. Только зачем он ее называет барышней?

А вот Грохальского Маша терпеть не может. Хорошо, что он живет на краю улицы и после захода к нему можно идти домой. Почему-то потом неприятно снова стучаться в чужие двери.

Девушка сворачивает в узенький переулок, минует его и выходит в тупик Железнодорожной улицы к красивому шестиэтажному дому. Он стоит, как великан, раздвинув карликовые домишки.

Маша любит этот дом, ей кажется, что в нем живут веселые и добрые люди.

Дверь Маше открывает Татьяна Петровна, худенькая большеглазая старушка в длинной черной юбке и белой кофточке.

— Проходи, проходи, — ласково сказала она.

— У меня ужасно много разноски.

Надо торопиться, торопиться… Вечером Маша встретится с Костей. Он уговаривает ее учиться в вечерней школе. Они будут вместе учиться. Он говорит: «Физику и математику я беру на себя». Костя абсолютно все знает про атомную энергию. Он столько книг перечитал. Неизвестно, когда он успевает. Костя добрый и ужасно умный. Вечером в новом платье она с Костей пойдет в городской парк.

— В городском саду играет духовой оркестр… тра-ля-ля-ля-ля. — напевает Маша и бежит по двору, прыгает по ступенькам, поднимаясь по лестницам, стучится в двери и снова бежит от дома к дому.

Маше хочется с кем-нибудь поделиться своей радостью. У пенсионерки Герасимовой она не выдерживает: у старушки есть внучка, студентка Лидка. Обычно, когда она идет закрывать за Машей дверь, они болтают, стоя в коридоре у вешалки. Нынче каждая минута на счету. И между девушками происходит торопливый разговор.

— Я сегодня куплю себе страшно красивое платье.

— Какое?

— Белое с черными горошинами. Креп-марокен.

— Прелесть! — восклицает Лидка и встряхивает кудряшками-штопорами. Штопоры разлетаются в разные стороны. — Серьезно, Маша, я очень рада за тебя. Столько работаешь…

— Я сегодня иду в парк с Костей. Ему дают комнату на заводе, правда маленькую. Но это ничего. Зато своя будет!

— Вот здорово!

Маша бежит по двору, а Лида, высунувшись из окна, кричит:

— Маша, Машенька, ни пуха тебе, ни пера!

И снова кудряшки-штопоры вздрагивают и разлетаются в разные стороны.

— Пошла к черту, — смеется Маша.

«День сегодня просто замечательный, — думает Маша. — А главное, так много хороших людей живет на свете — Костя, Татьяна Петровна, Лидка. Лидка хорошая, такая простая. Чего ей радоваться за меня…»

Сердце девушки готово разорваться от счастья. Внутри ее тоненько поет какая-то скрипочка.

Накрапывает дождь, пузырятся лужи. Но дождь ненадолго. Влажный ветерок словно прохладными ладонями ласкает щеки Маши.

Ах, как после дождя пахнут тополя! Дышишь не надышишься.

Улыбаясь своим мыслям, Маша входит в большой двор, поросший низкой густо-зеленой травой. В глубине двора длинный, барачного типа дом. Многие жильцы переехали на днях в новый жилой массив, а здесь поселились другие.

Наверное, пенсионерка Босоножкина новенькая, такой еще Маша корреспонденции не носила. Каких только смешных фамилий не бывает.

Маша идет мрачноватым коридором. По обеим сторонам — двери, рядом с ними нагромождены ящики, колченогие стулья, разное тряпье. В шестиэтажном доме подобной рухляди нет. Но где же тут живет Босоножкина? За дверью в конце коридора слышны голоса — женский плачущий и грубый мужской. Маша стучится в эту дверь. На минуту воцаряется тишина, потом раздается: «Войдите», — и Маша входит.

В тесной комнате, наспех заставленной мебелью, — трое: худая синеглазая женщина, мальчик лет двенадцати, с такими же, как у женщины, синими глазами, и толстяк со злым лицом. Он в широких, на помочах штанах и тапочках на босу ногу; в открытый ворот нижней рубашки видна жирная, волосатая грудь. Лицо отекшее, за набрякшими веками прячутся оловянные глазки. Но самое отталкивающее в его лице — отсутствие губ. Вместо губ — тонкая щель.

Женщина лежит на кровати, лицо у нее заплаканное.

Мальчик забился в угол между комодом и кроватью и исподлобья смотрит на Машу. У ног стоящего посредине комнаты безгубого толстяка валяются осколки разбитой вазы.

Как ни молода Маша, но она догадывается: здесь только что разыгрался семейный скандал.

— Тебе кого? — грубо спрашивает толстяк Машу.

— Не знаете, где Босоножкина живет? Мне вот ей пенсию.

— Заходите, девушка, — неожиданно приветливым тоном говорит он. — Присаживайтесь, вот стульчик.

Маше неприятно смотреть на него, она обращается к синеглазой женщине:

— Вы Босоножкина? Вам пенсию?

— Да, да, я, — женщина смущенно улыбается. — Мне не по старости, а по инвалидности. Я бы, конечно, с удовольствием работала и от пенсии отказалась бы. Врачи не разрешают. Разве я виновата? — Женщина умоляющими глазами смотрит на безгубого толстяка. Кажется, она вот-вот заплачет, и Маша начинает ненавидеть безгубого.

— Мам! — срывающимся голосом восклицает мальчик и садится на кровать.

— Не буду, не буду, — шепчет женщина и украдкой гладит руку мальчика.

Маша растерянно произносит:

— Ничего особенного, — и, уже справившись с собой, строго добавляет: — Государство обеспечивает престарелых и больных.

Женщина встает и, достав из комода пенсионную книжку, спрашивает:

— Я должна этот листочек заполнить?

— Да. Вот здесь распишитесь.

У женщины трясутся руки.

— Петр, принеси воды матери, — говорит безгубый толстяк.

Мальчик смотрит на мать, не двигаясь с места.

— Ты слышишь, тебе говорят! — щеки у безгубого становятся багровыми.

— А вы на меня не кричите. Вы мне не отец, чтобы кричать. Вы мне никто! — Дернув остреньким плечиком, мальчик выбегает из комнаты.

Маша считает деньги. У нее тоже начинают трястись руки.

— Поаккуратней, девушка, — говорит толстяк, — двадцатипятирублевочку уронили.

Он запихивает деньги ей в сумку.

— Спасибо, — сквозь зубы бросает Маша. «Надо же, я еще должна ему спасибо говорить. Из-за него и уронила, — в душе негодует она. — Лазит по чужим сумкам, бессовестный».

Только очутившись на улице, Маша вздыхает свободно, полной грудью. Вот уж ни за что в жизни не вышла бы замуж за такого противного человечишку, как этот толстяк.

Впервые за весь день она чувствует тяжесть сумки.

Маша снова бежит по улице. Надо торопиться, чтобы успеть получить зарплату и успеть купить платье. С озабоченным лицом Маша идет от одних дверей к другим, от дома к дому.

Наконец-то последний заход, и она свободна. Маша стоит у дверей Грохальского и дергает ручку старомодною звонка. Колокольчик не звенит, а как-то хрипло тявкает. За дверью никаких признаков жизни. Маша дергает ручку звонка еще и еще раз. Может, уйти? Но вот раздаются шаркающие шаги. Старческий голос спрашивает:

— Кто там?

— Пенсия.

Молчание. Маша догадывается: Грохальский в «глазок» смотрит на нее.

Глухо стучит болт, щелкает замок, звякает цепочка. На пороге высокий костлявый старик. На нем узкие брючки, чесучовый пиджак с короткими рукавами и галстук бабочкой, синий в белую крапинку. Лицо у старика желтое, с отвисшими щечками. На носу — пенсне.

Пожевав тонкими губами, Грохальский сердито говорит:

— Что это вы, девица, трезвоните на весь дом? Такая молодая, а такая нетерпеливая!

Он долго еще ворчит. Потом, сказав: «Минуточку», Грохальский закрывает дверь на цепочку и уходит. «Сумасшедший старикашка! — возмущается Маша. — Неужели он считает, что я могу его обокрасть?»

Грохальский возвращается, держа в руках квитанцию. Маша знает: старик вручит квитанцию лишь после того, как получит деньги. Он пересчитывает их трижды. Он всегда говорит: трехкратный пересчет по теории вероятности исключает возможность ошибки. Придумал еще какую-то теорию вероятности, только чтобы людей задерживать. Маша представляет, как он станет бесконечно долго, мусоля пальцы, шебаршить бумажками, и у нее почему-то начинают чесаться ладони.

Но что это? Как же так? Нет, не может быть! Она не могла потерять деньги. Не могла! Но денег нет! Это совершенно ясно, хотя она продолжает шарить дрожащими руками в сумке. От страха у нее пересыхает во рту и по спине ползут мурашки.

Грохальский, сняв пенсне, смотрит на нее круглыми пронзительными глазами.

— Ну-с, — говорит он.

— Вы извините, уж, пожалуйста, извините, — бормочет Маша, — я, наверное, забыла… то есть оставила… на почте… в общем, не взяла деньги… я завтра принесу… Вот увидите…

— Допустим, — Грохальский надевает пенсне. — Но учтите, сегодня мой срок получения пенсии. Завтра жду до шести. После шести я звоню начальнику почты и ставлю его в известность. Пеняйте на себя.

Дверь с треском захлопывается, лязгает замок. Маша несколько минут стоит не шевелясь и тупо смотрит на дверь.

Она медленно бредет по улице. Опустевшая сумка кажется непомерно тяжелой. Что же делать?! Что делать! Грохальскому она, конечно, наврала. Деньги она не могла забыть на почте. 75 рублей. Три двадцатипятирублевки она положила в отдельный конверт с надписью — Грохальскому. Этот конверт она видела в сумке, когда выдавала деньги Татьяне Петровне. Может быть, она нечаянно засунула их в другое отделение?

Маша садится на первое попавшееся крыльцо и выкладывает все из сумки: конверты, две заказных бандероли (клиенты на даче, вручить было некому).

Но денег нет. Как же быть? Что она скажет начальнику почты? Анна Николаевна так всегда доверяла ей. Теперь Машу снимут с работы… Но она же не украла деньги.

Что же делать?! Если она будет вот так сидеть и реветь, деньги к ней не придут. Их надо искать. В самом деле, бывает же так: потеряют люди и найдут.

Маша идет от дому к дому, торопливо стучится в двери и тихо спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, я у вас ничего не оставляла?

Жильцы недоуменно пожимают плечами: «Нет, ничего», — и Маша идет дальше.

У Герасимовых, к большому огорчению Маши, Лидки нет дома. Ей можно было бы рассказать о своей беде.

Однажды (и как это случилось, Маша до сих пор не понимает) у нее не хватило одного номера «Огонька» и «Нового мира». Клиент пригрозил пожаловаться. Лидка, узнав об этом, заявила: «Выручим! Не горюй». Она достала журналы у своих друзей-студентов. Может, и сейчас она посоветовала бы, как и где искать деньги.

Маша старается припомнить весь день до мельчайших подробностей. И вдруг вспоминает: этот противный толстяк, когда поднял 25 рублей, ей деньги не отдал в руки, а сунул их в сумку. Неужели? Нет, стыдно так думать! Она сама презирала Грохальского за то, что он считает всех людей ворами. Но если она выронила 25 рублей, то могла выронить и конверт с деньгами Грохальского… Никто ничего не украл, просто она потеряла деньги.

Задыхаясь от бега, Маша стучится в дверь Босоножкиной. Дверь открывает безгубый толстяк и держит ее, не пропуская девушку в комнату.

— Я… вы извините, — лепечет Маша. Она хочет задать все тот же вопрос: «Я у вас ничего не оставила?», — а вместо этого говорит: — Я у вас потеряла деньги.

Раздается звенящий голос мальчика:

— Деньги? В конверте?

Лицо толстяка становится багровым.

— Ищите там, где потеряли. Я говорил, девушка, что нужно быть поаккуратней. — Он рывком закрывает перед Машей дверь.

Из комнаты доносится какая-то странная возня. Потом кто-то вскрикивает. Маша опрометью бросается из коридора.

Только очутившись далеко от дома Босоножкиной, она приходит в себя. Все ясно: деньги украл безгубый толстяк, и он их не отдаст. Заявить в милицию? Но чем она докажет? Почему мальчик крикнул: «В конверте?» Может, он знает? Что же делать? Пойти на почту и честно сказать: «Анна Николаевна, я потеряла деньги». Нет, нет. Вдруг с работы снимет? Она строгая. Что же делать? Может, вернулась Лидка? Как она сегодня радовалась за нее, Машу. И вот… Зайти к ней, уж она-то что-нибудь да придумает. А собственно, какое дело Лидке до этих несчастных денег?

Маша вспоминает, как Лидка, узнав о журналах, сказала: «Ох ты Маша-растеряша». Девушке становится вдруг обидно до слез. Она представляет, как Лидка, наверное, тогда говорила студентам: «Наша почтальонша такая растрепа. Она теряет журналы, а мне ищи». И с чего это Маша взяла, что Лидка за нее радовалась. Разве она понимает, что такое новое платье для нее, Маши? С чего ей понимать?

У нее небось целый шифоньер всяких нарядов. И ей мама с папой все дарят. А сама она еще денежки не зарабатывает. Разве она посочувствует? Еще чего доброго подумает, будто Маша вовсе и не потеряла, а присвоила эти деньги, чтобы платье себе купить.

Навстречу идет клиентка. Маша поспешно переходит на другую сторону улицы.

Она ненавидит эту улицу, эти подмигивающие и подсматривающие окна, за которыми живут злые, подозрительные старики. Какой день сегодня тяжелый. От этих тополей нечем дышать. Дождь бы пошел, что ли… Небо вон какое тусклое. Пусть льет дождь! Косте не придется тогда напрасно ждать. Может, он и ждать не собирается. Может, он нарочно позвал, чтобы посмеяться над ней, а жениться и не собирается? Соседки говорят: «Теперешним парням доверять нельзя».

Нет, никому, никому верить нельзя…

Незаметно для себя Маша сворачивает в переулок, выходит в тупик Железнодорожной улицы к шестиэтажному дому и поднимается по лестнице. Дверь открывает соседка Татьяны Петровны. Забыв постучать, Маша входит в комнату. Старушка сидит за столом и раскладывает пасьянс. Взглянув на Машу, она бросает карты.

— Машенька, что случилось?

— Я… я… у меня, — говорит запинаясь Маша, — у меня украли… украли деньги. — И, закрыв ладонями лицо, громко, навзрыд плачет.

— Успокойся, Машенька, — Татьяна Петровна сухонькой ручкой проводит по белокурой голове девушки. — Лучше давай обсудим, что делать. Кому ты сегодня пенсию выдавала? Расскажи все толком.

Маша сбивчиво рассказывает, как обнаружила у Грохальского, что деньги исчезли.

— Как же так? — огорчается Татьяна Петровна. — С деньгами надо быть осторожней.

— А я разве знала, что л-л-люди… — всхлипывает Маша, — что лю-лю-ди такие подлые…

— Ну, не все подлые. Если одно яблоко червивое, не значит, что нельзя есть яблоки. Может, еще и не украли, а ты их где-нибудь забыла? Надо бы сходить.

— Я уже у всех была. Нигде не оставила. А если и потеряла, все равно никто не отдаст. — Маша долго молчит, а потом тоскливо добавляет: — Теперь-то я знаю: никому верить нельзя… Надо, как Грохальский…

Татьяна Петровна покачивает сокрушенно головой. Несколько минут она сидит в глубокой задумчивости, подперев сухоньким кулачком подбородок. Потом идет к комоду, долго роется в ящике. Спрятав что-то в карман, она выходит из комнаты. Слышно, как старушка, должно быть на кухне, вполголоса разговаривает с соседкой.

«Надо бы идти», — вяло думает Маша. Но неловко уходить, когда никого в комнате нет. Татьяна Петровна возвращается с пачкой ассигнаций в руках…

— Тут семьдесят пять рублей. Маша, ты должна сегодня же отдать деньги Грохальскому.

Маша отказывается взять деньги.

— Ты возьми, — настаивает Татьяна Петровна. — Ну хорошо, если так не хочешь, будешь отдавать каждый месяц сколько сможешь. Мне деньги пока не нужны, а понадобятся — сын даст. И сейчас же отнеси Грохальскому.

Маша идет к Грохальскому. Он любезно улыбается и даже шутит: «Вот что значит молодость, о кавалере, вероятно, мечтала».

Она старается не смотреть на его руки. У него пальцы как щупальцы, так и хватают бумажки.

Маша тихо бредет по знакомым улицам. Куда ей торопиться? Деньги, предназначенные на покупку платья, она отдаст Татьяне Петровне. Она хорошая, добрая. Вот деньги дала ей и поверила, а впрочем, ничего особенного. Были бы у Маши лишние деньги, и она бы давала их. Легко быть доброй, когда у тебя все есть.

Маше тут же становится стыдно. Готова уж и про хорошего человека думать плохое… А все из-за этих проклятых денег.

«Уж скорее бы коммунизм, что ли», — вздыхает девушка. И денег бы никаких не надо. И люди бы на чужое не завидовали. И она могла бы пойти и взять себе платье, хоть какое! Если без денег. Все по потребности. Интересно, а будут при коммунизме такие подлые людишки, как этот безгубый толстяк? Платье, конечно, ерунда! Главное, чтобы таких людишек не было… А были бы все такие, как Татьяна Петровна… и… Костя…

Кто-то осторожно дотрагивается до руки Маши. Она оборачивается и вздрагивает. Рядом стоит синеглазый мальчик. Ворот рубашки у него порван. Он тяжело дышит.

— Вот… нате, — он протягивает помятый конверт с надписью: «Грохальскому». — Это он украл, — говорит мальчик. Его щеки, лоб, шея медленно и мучительно краснеют. — Вы только в милицию не заявляйте… Не из-за него. Мне его не жалко, а из-за мамы… я прошу вас… — Подбородок его мелко-мелко дрожит. Дернув остреньким плечом, мальчик убегает. Маша крепко сжимает в руке конверт с деньгами и смотрит вслед Пете. Но из-за набежавших слез не видит ни синеглазого мальчика, ни Лесной улицы.

Чего же она стоит? Надо спешить. Ведь вечером ее будет ждать Костя. Надо успеть получить зарплату, купить платье, сдать сумку. Столько дел! А не будет ли вечером дождя?! Маша вытирает глаза и смотрит на небо. Не будет! Небо такое славное — блекло-голубое. А что, если забежать в новом платье и показаться Лидке? Она обрадуется ее обновке. Непременно обрадуется! Но какой же молодец этот Петя! Маша думает о мальчике. Что с ним будет? Этот безгубый может его убить! И все из-за нее, Маши. Он, наверное, не пускал Петю, бил. Неспроста же у мальчика разорвана рубашка. Маша не знает, как и чем можно помочь Пете, но нужно его увидеть, и как можно скорее.

Ноги как-то сами собой приводят Машу на Лесную улицу. Что она скажет безгубому толстяку? А если он возьмет и просто-напросто выгонит ее? Пусть! Она все равно должна увидеть Петю.

Размышления прерывает внезапный лай. Маленькая кудлатая собачонка, захлебываясь лаем, кидается Маше под ноги. Девушка замахивается сумкой на собачонку и тут же забывает о ней. Под забором, прямо на траве, обхватив руками острые коленки, сидит Петя. Маша опускается около него на корточки и почему-то шепотом спрашивает:

— Ты что делаешь?

— Ничего. Сижу, — тоже шепотом отвечает Петя.

— А домой?

Он молчит, долго, очень долго. Собачонка успевает успокоиться и с виноватым видом, постукивая хвостом, подползает к Пете.

— Я домой не пойду! — уже знакомым Маше, каким-то звенящим голосом говорит мальчик.

— Боишься его, да?

По лицу Пети пробегает судорога, тонкие пальцы с заусеницами теребят пуговицу на рубашке. Маша почему-то не может отвести взгляда от этих пальцев. Оторвав пуговицу, пальцы успокаиваются.

— Очень мне надо его бояться! — Петя глотает воздух и уже совсем другим тоном произносит: — Мне маму жалко… Он говорит… говорит… что она скоро помрет… — Петя кулаком изо всех сил вытирает глаза, но это не помогает. Слезинки одна за другой текут и текут по худенькому лицу мальчика. Он плачет тихо, совсем беззвучно.

Горячий комок подкатывает к горлу Маши.

— А хочешь, я с тобой пойду? А, Петя? — говорит Маша. Она кладет руку на его плечо и чувствует под ладонью выпирающую ключицу. — Хочешь?

Петя молча отрицательно мотает головой.

— Мама будет беспокоиться, — нерешительно произносит Маша.

— Он ее в больницу повезет. Уж, наверное, отвез.

— А ты? — вырывается у Маши.

— Меня он хочет отвезти к тетке. Эта тетка его сестра.

— Она хорошая?

— Она Женьке и Нельке яблоки потихоньку дает, чтобы я не видел. Мне и не нужны ихние яблоки. Она говорит: «Навязали тебя на мою шею». А я ей и не навязывался. Я виноват, что ли… — По лицу Пети снова пробегает судорога, и, чтобы не расплакаться, он глотает воздух. — Я у них на кухне спал. На столе. А потом соседка увидела и говорит: «Это только покойники на столе спят». Тогда я на полу стал спать. — Петя берет на руки собачонку и прижимает ее к себе. — Я все равно от них убегу.

Маша смотрит на Петю и думает: «Он-то убежит».

— Вот что, — говорит она, — пойдем.

Петя покорно поднимается и идет. За ними плетется собачонка.

«А куда я его веду? Костя! Конечно, к Косте. Костя-то знает, что надо делать!»

Маша взглядывает на Петю. Он идет опустив голову. Его лицо сосредоточено и не по-детски серьезно. На тоненькой шее часто-часто бьется жилка. Маша, глядя на эту жилку, чувствует, как в горле у нее снова застревает горячий клубок.

Все, что угодно, но мальчика нельзя бросить. Он не должен потеряться на улице. Ничего! Костя что-нибудь придумает. Он добрый и умный. Он сразу все поймет. А что, если им взять Петю к себе… У них будет собственная жилплощадь. И никому нет дела. Ах, как она сразу не додумалась.

Клубок в горле Маши тает. Дышать становится легче.

— Вот что, — говорит Маша, — сейчас мы маленько поедим. Ты ведь хочешь кушать? Пойдем в сквер и там поедим.

В сквере, усадив Петю на садовую скамейку, Маша бежит в павильон и там покупает бутерброды с колбасой, два пирожных, бутылку фруктовой и картонные стаканчики.

— На, кушай, — говорит Маша, раскладывая еду на газете.

— Как вас зовут? — спрашивает Петя.

— Маша.

— Это как «Капитанскую дочку». — На лице мальчика впервые появляется подобие улыбки. И неожиданно добавляет: — Ему деньги вовсе и не нужны. Все равно он их пропьет. Мама получит, а он пропьет. А потом всяко ругается, а мама плачет, — голос мальчика начинает звенеть.

— А ты про него не думай, — ласково говорит Маша. — Ну его! Мы вот сейчас к Косте пойдем. Хорошо?

— Хорошо. А Костя кто?

— Костя замечательный. Он на заводе работает, слесарем-электриком.

— Мой папа тоже на заводе работал.

— Будущее за электротехникой, — заявляет Маша, пряча пустую бутылку в сумку. — Ну, пошли, Петя.

Они идут по тенистым аллеям сквера, пересекают широкую площадь. На шумных перекрестках Маша держит Петю за руку. Еще, чего доброго, попадет под машину…

Чем ближе они подходят к городскому парку, тем беспокойнее становится у Маши на душе. Что скажет Костя? Вдруг не согласится? Раз он сказал ей: «Мы будем жить вдвоем, ты и я, и больше никого». У них будет такая маленькая комната, всего восемь квадратных метров. У них ничего, совсем ничего нет. Для нее, конечно, все это ерунда. А вот Костя? Захочет ли он одевать, кормить мальчика?

А если Костя не согласится, тогда она, Маша, должна будет бросить Петю?! Нет, только не это.

Маша чувствует на себе встревоженный взгляд мальчика. Она через силу улыбается.

— Ничего, Петя. Вот увидишь, все будет хорошо. — Ей самой кажется, что голос ее звучит не очень-то уверенно.

Но вот и парк. На электрических круглых часах, что висят над входом, половина восьмого. Еще ждать полчаса.

Костя! Он идет, заложив руки в карманы и поглядывая по сторонам. На Косте новый серый костюм. В нем он выглядит очень солидным. Он сразу замечает Машу и, широко улыбаясь, подходит к ней.

— Вот хорошо, что рано пришла. То есть не опоздала. Билеты я взял. Хочешь мороженого? — произносит он залпом.

— Костя, я не могу пойти в парк. Понимаешь, Петю нельзя оставить одного. Он не может идти домой.

— Какой Петя?

Маша смотрит на мальчика и, сунув ему рубль, говорит:

— Возьми себе мороженого.

Петя послушно становится в очередь за мороженым. Он то и дело оглядывается и переводит синие тревожные глаза с Маши на Костю.

Перескакивая с одного на другое, Маша торопливо рассказывает. Это просто ужас, что произошло. Как бы она глядела в глаза начальнице, если бы не Петя?! Да ее бы могли уволить с работы. Очень просто. Этот толстяк невозможно отвратительный. И как она не заметила, когда он деньги вытащил из сумки?! А Петя-то, Петя! Нет, он замечательный. Петя вернул ей деньги, и не побоялся. А толстяк чуть Петю не убил. Куда теперь мальчику деваться?! Его маму отвезли в больницу. Сильно она плохая. Еще помрет. Нельзя Пете домой возвращаться. Этот еще будет над ним издеваться, без матери-то. Нет, что бы она делала, если бы не Петя? Как бы на работе людям в глаза глядела… Ей там доверяют…

И тут Маша спохватывается. А сумка-то! Ведь на почте ее, наверное, потеряли.

Сказав Косте, чтобы он никуда не уходил и дожидался с Петей ее здесь, у ворот парка, Маша подходит к мальчику.

— Петечка, — говорит она, — ты побудь с Костей, а я сейчас. Мне только надо сдать, — она кивает на сумку. — Я быстро. Ты подождешь? Ладно?

Петя молча кивает.

…На почте Машу несколько раз спрашивают, не случилось ли чего. Уж больно у нее встревоженный вид.

Наконец покончив со всеми делами, Маша спешит к парку. На полпути ее внезапно охватывает беспокойство. А что, если Петя не дождался ее и ушел?! Вдруг он спросил: «Я пойду?» А Костя сказал: «Иди». Петя и ушел. Эти парни такие не чуткие. Маша вспоминает, как по смуглому, всегда такому ласковому лицу Кости пробегали тени, когда он слушал ее, как он хмурился, пожимал плечами и все пытался что-то сказать.

Ей уже кажется, что она никого не застанет у ворот парка. Теперь Маша чуть ли не бежит.

Так и есть: ни Кости, ни Пети! Может, они сидят на тех скамейках, что стоят под кустами акаций. Маша бежит к скамейкам. Парочки равнодушными глазами скользят по Маше. Где же они? Зачем же Костя отпустил Петю? Неужели он, не дождавшись ее, пошел в парк?! Да разве он не понимает?

И тут до нее доносится Костин голос:

— А если хочешь знать, так через десять, даже через пять лет у нас изобретут межпланетные корабли. Будь уверен: есть спутник, будут корабли…

Дальше Маша слышит только голос, смысл слов до нее не доходит. Они сидят на скамейке рядом: Костя и Петя.