Глава 1

Земляне не стали спрашивать своих гостей ни о чем. Они даже не пытались завязать разговор, а просто отконвоировали всех колонистов силами двух десятков человек к стоящей особняком бронемашине и, запихав внутрь, заставили вылезти из «Ирбисов». После тщательнейшего досмотра выдали им по комплекту формы, притащили легкие, не пригодные для боя бронекостюмы и отвели в здание штаба — единственного стационарного сооружения на базе, выросшей вокруг небольшого взлетно-посадочного поля, окруженного со всех сторон крутыми скалами.

Больше всего их насторожил притараненный Маратом костюм. Земляне всерьёз решили, что там внутри бомба, и планировали расстрелять его с дальнего расстояния из тяжелых пушек, но мальчик проявил настойчивость и сумел до них докричаться. Это был единственный раз, когда их командир позволил себе сказать что-то большее, помимо кратких, сухих приказов, требовавших беспрекословного исполнения. Конечно же, он узнал голос ребенка и не смог не поверить ему. Котенка пощадили и отнесли в бронемашину, предварительно изучив сам костюм с помощью сканеров.

Тэм, как только их окружили на подходе к посту, сразу же попытался наладить с землянами контакт и еще долго не оставлял эти попытки, хотя ему сразу же приказали умолкнуть. Когда он вконец достал командира, тот поступил просто, но весьма эффективно. Террориста чуть не хватил удар, когда землянин подошел к нему и махнул перед ним рукой с выскочившим из запястья лезвием. Больше со стороны Тэма не донеслось ни звука.

Для себя Ен отметил это новшество в начинке земной брони, немногим отличавшейся по внешнему виду от «Ирбисов», но обладавшей парой дополнительных приспособлений, впрочем, не столь актуальных в местных условиях. Для него не являлось секретом, что почти вся амуниция войск Агарда были банальными копиями земных вещей, немного переделанных и адаптированных для своих собственных нужд. Еще до начала войны вооружения на планете было минимум, а когда возникла нужда, то оказалось, что собственных разработок почти и не существовало. Тогда в них просто не было надобности.

То, что местные оружейники были не слишком изобретательны, подтверждали и маскхалаты дозорных. С маскировкой Клима их роднили не только расцветка, фасон и размер, но и даже расположение ремешков-затяжек. Ен еще ни разу не видел у землян подобных халатов, и это значило, что появиться они могли не раньше, чем две недели назад. В противном случае он первым бы узнал о такой новинке. Очень полезной, по его скромному мнению.

В здание штаба их заводили по-одному, отрядив четырех вооруженных конвоиров контролировать поведение гостей внутри шлюза. Ену выпала честь быть вторым, сразу после Генриха. Едва выйдя из шлюза, он попал в небольшую, скудно меблированную комнату, где не было почти ничего кроме секретарского стола у единственной ведущей оттуда двери и трех металлических стульев, стоявших у стены прямо напротив него. Обитые желтым пластиком стены делали это помещение похожим на палату в психиатрической больнице, а вид оранжевого потолка и голубого пола прекрасно дополнил это впечатление. Если маляр не был дальтоником, подумал Ен, то он точно когда-то был клиентом дурки. Или же имел очень странное чувство юмора.

Впрочем, находящихся в комнате людей ничуть не тревожила окружающая их экстравагантная цветовая гамма, и с чувством юмора у них было, по всей видимости, туго. Стоило внутренней двери шлюза открыться, как на Ена тут же уставились стволы восьми легких автоматов, способных все же пробить его броню. Его тут же вытолкали наружу, а шлюз закрылся, готовясь впустить в себя очередного пленника.

Ену приказали снимать броню и два человека, держась на почтительном расстоянии, вывели его в длинный, темный коридор.

— Топай вперед, — приказал солдат, не отводя ствола от спины пленника.

— А что нас ждет-то? — спросил Ен, надеясь, что обычный рядовой скажет хоть что-нибудь.

— Узнаешь, — загадочно ответил солдат.

— А что с моими другом?

— Отдыхает. — Навел еще больше загадочности солдат. — А пока заткнись.

Ен не стал его нервировать и замолчал.

Поведение землян пока ничего не говорило об их намерениях относительно свалившихся им на голову людей. Они не проявляли излишней агрессии и, казалось, были абсолютно равнодушны к своим пленникам, не интересуясь даже их именами. Пока что они механически выполняли отданные сверху распоряжения, но к чему в конце концов они придут — этого Ен не мог даже предположить. По крайней мере, он рассчитывал, что от разговора с гостями земляне не откажутся.

В конце коридора оказался выход к лестнице, спускавшейся под землю на три этажа. Когда они шли вниз, на встречу им попалось двое солдат, которые при виде Ена посторонились, выйдя в коридор. Дойдя до последнего этажа, они оказались в темном, безлюдном коридоре, намного превышающем своими размерами здание наверху. Для чего предназначался этот подземный комплекс, можно было только гадать, но металлические двери комнат делали его вполне пригодным к роли тюрьмы.

Далеко идти не пришлось. Конвоиры открыли одну из дверей при выходе на лестничную площадку и, втолкнув Ена внутрь темной комнаты, заперли его. Как и ранее, они не проронили ни слова.

Ен нащупал на стене пластину выключателя, провел по ней рукой и на потолке ярко-желтым светом вспыхнула лампочка, убранная в полусферу плафона, осветив, к радости Ена, стены салатового цвета и белый потолок с полом. Сумасшедший маляр не добрался до этого помещения, и это не могло не радовать. Коротать время в помещении с психоделической раскраской в здравом уме не пожелал бы никто.

Все удобства этой комнаты составляли железная койка с одним матрасом в дальнем от входа углу, шкафчик напротив неё и небольшой стол со стулом, намертво привинченные к полу и стоявшие прямо между ними. Для одного человека это было, кстати, очень даже неплохо. Места внутри было предостаточно, и на путь от входной двери до стены он затратил целых десять широких шагов. Если это и была камера, то Ен нисколько не возражал против своего дальнейшего пребывания в ней. Жить в таком просторном помещении ему еще не доводилось.

Ен подошел к кровати, скинул выданные ему ботинки и, вытянувшись на матрасе во весь рост, закрыл глаза. Никто из его спутников не понимал, как ему удавалось так просто засыпать практически в любом месте и в любой момент, но никто из них не провел на фронте четырех лет. Имей они такой богатый опыт, то тоже приобрели бы такую способность.

Сон был прерван довольно скоро. Дверь открылась, и на пороге возникли фигуры пяти человек, трое из которых были рядовыми солдатами, а оставшиеся двое — офицерами. На одном из них поверх мундира был одет белый медицинский халат.

— На выход, — басом скомандовал офицер с двумя крупными ромбами на каждом погоне кителя. На вид ему было лет сорок, но точнее Ен определить не смог-с чернокожими людьми ему доводилось общаться не слишком часто. К тому же при богатырском росте подполковник имел немного лишнего веса и был полностью лыс, что превосходно маскировало его истинный возраст, который мог колебаться в границах от тридцати до пятидесяти лет.

— Куда идем? — поинтересовался Ен, садясь на кровати и натягивая ботинки.

— Тут близко, — ответил офицер.

Дабы земляне были не единственными людьми, в ответ на прямые вопросы произносящие таинственные фразы ни о чем, Ен немного подумал и выдал:

— Надо думать, не картошку чистить.

Никто и никак не отреагировал на эти слова кроме одного из рядовых. Он ухмыльнулся и зачем-то подмигнул Ену. Видимо, на него часто возлагали выполнение этой «почетной» обязанности, и он решил хоть как-то поприветствовать и подбодрить родственную душу.

Ен вышел из своей комнаты, или камеры, и пошел за офицерами к концу коридора. Им пришлось несколько раз повернуть и только после пары минут пешего пути Ену открылись истинные размеры этого комплекса. Он действительно был огромен, но вот только на встречу им не попалось ни единой живой души, хотя населять этот этаж должны были не менее полутысячи человек. Неужели это все таки тюрьма, и все просто тихо сидят по своим камерам? Но почему она тогда такая огромная? Земляне рассчитывали на большое количество пленных? И даже устроили им такие просторные камеры…

Спрашивать о предназначении этого здания Ен не стал. Прекрасно знал — не ответят ни за что. Однако когда они наконец дошли до своей цели, он понял, что сейчас отвечать придется ему, причем очень много и только правду.

Ничем не примечательная дверь в середине очередного коридора открывалась в обычную комнату, центр которой обозначал железный стол квадратной формы и стул, стоявший за ним. На столе лежали электронный планшет и черный чемоданчик и стоял страшного вида аппарат, напоминающий помесь кухонного комбайна с осциллографом. Из этого устройства торчало множество проводов с присосками на концах и несколько из них были подсоединены к кожаному ремешку с пластиковой пряжкой.

— Проходите, присаживайтесь, — вежливым тоном пригласил Ена офицер в халате, встав рядом с дверью. Он был невысокого роста, очень сутулым и уже начинал терять свои русые волосы. Он смотрел с прищуром, что указывало на плохое зрение, однако пользоваться линзами, либо обращаться за помощью к окулисту, способному исправить эту проблему за десять минут, почему-то не спешил. Определить его чин было невозможно из-за халата, но подполковник держался с ним очень почтительно и вряд ли он был в ранге младше капитана. К тому же этот человек, несомненно, должен был иметь отношение к разведке, если ему доверяли проведение допросов.

Ен уселся на стул, поставив локти на стол, и стал смотреть как врач начал готовить свой аппарат к работе. Солдаты остались по другую сторону закрытой двери, и сейчас с ними в комнате находился только подполковник, вставший позади Ена. Что он там делал, Ен не видел, но свою функцию — вывести допрашиваемого из стабильного психического состояния — он выполнял успешно.

Впрочем, подполковник тревожил Ена гораздо меньше тех вопросов, что врач будет задавать ему. Поставленные ему химблокатор уже давно ни на что не годился и не сможет стать преградой для препаратов медика. Даже если химблокатор сработал бы, то аппарат медика должен будет засечь попытку симуляции состояния подавленной воли и сообщит об этом. Однако Ен все же предпочел бы встретить инъекцию с надежной защитой и не рассказывать о своем последнем задании. Пусть даже земляне потом подвергнут его физическим пыткам — все это он сможет выдержать, перетерпеть, лишь бы не признаваться в своих грехах перед этими людьми. Это было едва ли не самым тяжким из выпавших на его долю испытаний.

— Сейчас я сделаю вам пару уколов, — сказал врач, открывая дипломат и выкладывая на стол шприцы и ампулы, — и мы с вами немного побеседуем. Ничего страшного в этом нет, и один из ваших друзей, Генрих по-моему, уже прошел эту процедуру.

— И что с ним сейчас? — спросил Ен, закинув ногу на ногу.

Сердцебиение значительно ускорилось, но внешне Ен выглядел образцом спокойствия и невозмутимости. Генриха допросили. Они уже должны знать, кто он!

— Сейчас он спит в своей комнате, но, хотя он и будет лишен возможности свободно передвигаться по базе, мы не станем сильно ограничивать его в его правах. — Врач вскрыл упаковку с одним из шприцов, проколол металлическую крышечку ампулы и набрал из неё немного прозрачной жидкости. Затем он взял другую ампулу и полностью наполнил шприц её содержимым. Получался какой-то коктейль и даже при полном отсутствии медицинских знаний Ен понимал, что смешивать два разных препарата таким образом врачи не должны. — Он рассказал нам вашу историю и у нас нет причин не доверять ему, однако с вами, молодой человек, все несколько сложнее. Беседовать нам придется очень долго и по результатам мы примем решение о вашей дальнейшей судьбе. Насчет своей жизни можете не волноваться, но вот в свободе мы вас, возможно, ограничим достаточно серьёзно. Мы ведь прекрасно понимаем, насколько опасными делают вас ваши навыки.

— Угу, — мрачно буркнул Ен.

— А теперь закатайте, пожалуйста, правый рукав, — попросил врач, избавляясь от пузырька воздуха в шприце. — И не волнуйтесь, если почувствуете себя немного нехорошо. Смесь довольно сильна, но по-другому обойти ваш блокатор не получится.

Что же, глупо было надеяться, что земляне не узнают о его месте службы и должности и не заинтересуются «серьезным» разговором с таким гостем. Ен закатал рукав комбинезона, положил правую руку на стол и начал сжимать и разжимать кулак. Нужно было подчиняться их «просьбам», что бы они за собой не повлекли, и смириться со своей судьбой. Ведь это он пришел в их дом.

Врач сделал укол и начал готовить вторую инъекцию.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

Ен прислушался к ощущениям в своем теле, попробовал пошевелиться и — чуть не упал со стула, обнаружив, что пол и потолок вдруг закружились в бешеном хороводе. Он что-то попробовал ответить, но язык отказался подчиняться, а по подбородку потекли слюни. Внезапно челюсть свело судорогой, затем она мелко-мелко задрожала, а его тело затряслось от озноба, хотя вся кожа покрылась капельками пота. Желудок свело судорогой, и он почувствовал рвотные позывы, но долгое отсутствие полноценной пищи помогло удержать внутри то немногое, что в нем было.

Голос врача доносился до него, как будто издалека, из какой-то трубы. Звуки растягивались, становились то тише, то громче, а иногда и вообще пропадали.

— Спокойно, это сейчас пройдет, — пообещал врач, но Ену, если честно, было не до него. Сохранить свой рассудок — вот и все, что заботило его в тот момент. Врач посмотрел на подполковника и попросил: — Подержите его руку, Исайя. Боюсь, как бы иглу не сломать.

Подполковник подошел к Ену, схватил его руку, плетью повисшей вдоль тела и сотрясаемую мелкими судорогами, и прижал к столу. Взглянув в лицо испытуемого, мышцы на котором дергались независимо друг от друга, ежесекундно искажая его в следующей гримасе, полковник еще сильнее придавил к столу руку — вдруг вырвется и начнет буйствовать — и озабоченным голосом спросил:

— А с ним точно все нормально, Сергей? Он как-то неадекватно реагирует.

— Нормально, — сухо ответил врач. — Должен выдержать.

— Должен?

— Если что, откачаю, — произнес Сергей и вколол Ену вторую инъекцию.

Врач не обманул. Ену действительно вскоре полегчал, правда, ненамного. Пол с потолком окончили свой головокружительный танец, но он был счастлив уже от этого. Остальные симптомы отравления остались, но теперь хотя бы можно было перевести дух и попробовать оценить свое состояние.

Ен попытался приподнять руку, но тут его ждал очередной сюрприз — ни одна из частей тела не желала подчиняться. Его парализовало почти полностью. Все, что он мог, так это крутить в разные стороны глазами, однако адский коктейль врача повлиял и на зрение — предметы и силуэты офицеров периодически теряли четкость, расплывались и раздваивались. Хотелось прикрыть веки, но и они не слушались тоже.

Врач склонился над Еном, посмотрел ему в лицо, удовлетворенно кивнул и начал расстегивать его рубашку. Приклеив десяток датчиков к груди, под подмышки, к кистям рук и к шее, он обернул вокруг головы Ена ремень и застегнул пряжку, потуже затянув его. Затем он включил планшет, засек время и уселся на краешек стола.

Минут через пять Ен начал задыхаться, в него прокрался страх. Он постепенно усиливался, нарастал, захватывая каждый уголок его сознания, и вот уже страх сменился самой настоящей паникой, неконтролируемой и от того еще более жуткой. Ен ощущал, как его грудь равномерно вздымается и опускается, но удушье не проходило все равно.

Ен попробовал открыть рот и крикнуть врачу, что эти препараты убивают его, что он сейчас умрет и не сможет рассказать им вообще ничего! Как же тогда им быть, без его-то знаний и опыта?! Как они намереваются допрашивать его, если он сейчас умрет?! Кто же тогда присмотрит за Маратом и Ильей?! Кто проконтролирует Тэма, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей? Кто?! Кто?!

"А может быть, — ворвалась в голову Ена мысль, — все мои спутники уже мертвы? И все, что сейчас происходит — это всего лишь казнь, замаскированная под допрос… Вон, как странно смотрит этот медик! Он такой спокойный, это странно… А! Он ведь знает, что сейчас произойдет и что я умру! Значит вот как, вот как вы решили…"

— По-моему, он готов, — заглянув в перекошенное лицо допрашиваемого, сказал Исайя. — Даже хрипеть уже начал.

— Угу, — промычал врач, вытянул руку и вынул из дипломата пластиковую бутылку минеральной воды с одноразовым стаканчиком. Наполнив половину стакана водой, он вынул из дипломата пузырек с жидкостью, отвинтил зубами крышку- его пальцы были слишком слабы и постоянно проскальзывали- и вылил все его содержимое в стакан. Выплюнув крышку в дипломат, он пальцем перемешал жидкости, запрокинул Ену голову и маленькими порциями начал поить его.

Едва первые капли воды напополам с новым препаратом попали в желудок Ена, как приступ панической атаки отступил, а удушье, разжав свои стальные пальцы, отпустило его горло и легкие. Когда он полностью опорожнил стакан, тело стало вдруг удивительно легким, невесомым, прозрачным, как пушинка. Он чувствовал, что будто бы висит в воздухе, а волны наслаждения, граничащего с экстазом, пробегают по телу. Это было такое необычное состояние, что ему вдруг захотелось всем о нем рассказать. Он открыл рот и начал болтать. Сначала бессвязно, но чем дольше он говорил, тем четче становилась его речь. Иногда перед глазами темнело, и что-то темное накатывало на него, но врач заботливо подливал ему водички, добавлял туда что-то еще и спрашивал, постоянно что-то спрашивал. Ен был рад ответить на все его вопросы. Абсолютно на все.

Допрос кончился через четыре часа. Ену же казалось, что прошло всего две минуты, не больше. Больше просто не могло быть.

Врач вколол ему снотворное, и голова Ена со стуком упала на стол.

— Да… — подводя итог всему услышанному, протянул Исайя и ударил кулаком по ладони, — вот уж никогда не думал, что смогу когда-нибудь поговорить с ним самим… Самый большой наш кошмар сам пришел к нам, причем привел кучку повстанцев вместе с их главарем. Даже не представляю, как с ним теперь поступить. Вроде, сдался сам — пристрелить нельзя…

— Думайте, Исайя, — отрывая датчики от тела Ена, произнес врач. — Однако все, что он нам тут рассказывал — чистая правда. Под такими дозами не смог бы устоять ни один блокатор, а анализатор, — он стукнул пальцем по своему аппарату, — подтвердил, что его воля полностью подавлена. Такие реакции невозможны при полном контроле над своим сознанием.

— Да, я понимаю. — Исайя кивнул, почесал подбородок, затем лысый затылок, начал нервно постукивать носком лакированного ботинка по полу и наконец принял решение. — Так, Сергей. Я хочу, чтобы все услышанное здесь вы сохранили в тайне. Мне надо будет слетать к командующему и лично обо всем ему доложить.

— Хорошо, — кивнул Сергей. Затем он с грустью посмотрел на спящего Ена и спросил: — А этим-то скажем, что они немного припозднились?

— Нет, Когда вернусь, я сам обо все им расскажу, — покачал головой Исайя. — Пока поговорите с оставшимися тремя. Ребенка не трогайте.

— Слушаюсь, — козырнул врач, подошел к двери, открыл её и, ткнув большим пальцем себе за спину, приказал дежурившей в коридоре троице солдат: — Отнесите его в его комнату.

— И еще, — произнес подполковник, обращаясь к врачу, — найдите майора и прикажите ему выставить перед комнатой этого человека вооруженную охрану. За его безопасность он будет отвечать лично передо мной.

— Будет исполнено, — ответил врач и посторонился, давая возможность троим солдатам забрать Ена. Двое схватили его за руки, третий за ноги и потащили в коридор.

— Да… ну и дела, — снова покачал головой подполковник, выходя вслед за ними из комнаты допросов.

 

Глава 2

Ен пришел в себя от того, что очень сильно болела голова.

Говоря точнее, "очень сильно" с большой натяжкой передавало ту степень боли, которую он испытывал в тот момент. «Раскалывалась» было ближе, но все равно это слово ничуть не приближало Ена к корректному определению состояния своего многострадального мозга. Он попытался вспомнить, не проводил ли с ним врач процедуру лоботомии и даже начал ощупывать череп на предмет наличия в нем лишних отверстий. С ним оказалось все в полном порядке, и тогда Ен, набравшись смелости, решился открыть глаза.

На первый взгляд, та же самая комната, откуда его увели на допрос, только лампа на потолке выставлена в режим энергосбережения и светит очень тускло, создавая атмосферу покоя и уюта. Так помещение освещала бы свеча, сумей кто-нибудь поместить её под потолок, или маломощный фонарик.

Ен, стараясь не делать головой резких движений, перекатился на бок и только сейчас почувствовал признаки страшнейшей интоксикации. Тело было вялым и инертным, во рту стоял привкус металла и, когда Ен выдохнул, в его ноздри ударил запах какой-то отвратительной гнили. Страшно хотелось пить, а язык напоминал подошву кеда, таким твердым и сухим он стал. Ен попытался сглотнуть, но слюны не было, а язык вдруг приклеился к гортани и забил собой дыхательный канал. Задохнуться Ену не позволил приступ кашля, который сотряс его тело и освободил дыхательные пути. Он открыл рот, высунул язык и скатился с койки на пол, упав животом на что-то очень жесткое и острое. Нащупав этот предмет, Ен вынул его из-под своего тела и если бы мог, то закричал бы от радости. Кому говорить спасибо за бутылку воды, он не знал, но, определенно, этот таинственный благодетель заслуживал самых теплых слов благодарности. Отвинтив крышку, Ен набрал полный рот воды, подождал пока не «отмокнет» язык, а затем начал пить, маленькими глотками, смакуя живительную влагу, как изысканное, дорогое вино, многолетней выдержки.

Опорожнив половину бутылки, Ен почувствовал себя гораздо бодрее. До полного выздоровления было еще далеко, но процесс уже пошел. Через пару часов Ен рассчитывал, как минимум, избавиться от сковывавшей все тело вялости, хотя оправиться полностью можно будет только к утру следующего дня. Была еще возможность как следует пропотеть, чтобы токсины поскорее вышли из тела, но после этого допроса он ощущал довольно сильное сердцебиение, что указывало на зашкаливающее давление. Физические упражнения в таком состоянии шли только во вред, а сауны или беговой дорожки, по которой можно было просто хорошенько прогуляться, поблизости не наблюдалось.

Ен завинтил крышку и начал вспоминать все подробности допроса. Вопросы врача всплывали в памяти с большой неохотой, и Ену пришлось строить логические цепочки от одного к другому и играть с самим собой в ассоциации, чтобы в конце концов восстановить хотя бы часть их беседы.

Когда же это произошло, он застонал, оперся спиной о каркас койки, подтянул колени к груди и схватился за голову обеими руками. Теперь земляне знали про него все. От них не укрылось ни единое значимое событие его жизни. Они узнали все, что он помнил и что уже давно забыл. Его разрезали, выпотрошили и зашили снова, оставив внутри одну пустоту. Ен засунул руку под криво застегнутую рубашку и прижал ладонь к груди, словно пытаясь снять боль с невидимой раны.

Он снова открыл бутылку, допил остатки воды и со злостью швырнул ее через всю комнату в дверь. Пусть знают, что он уже очнулся. Пусть приходят и делают, что должны будут сделать. Пусть бьют, пинают и плюют в лицо, но слов раскаяния не дождутся. Ни единого. Ему было слишком стыдно за свои прошлые дела, чтобы раскаиваться, ему снова захотелось забыть их. Навсегда, только навсегда. Любым возможным способом.

Шум за дверью отвлек Ена от темных мыслей, заставил вспомнить, что он был еще кому-то нужен, что еще не все окончено и что безопасность им всем пока гарантирована только на словах.

Ен вытянул ноги и крикнул:

— Эй, слышит меня кто-нибудь?

Ответа не последовало, и тогда Ен поднялся, подошел к двери и несколько раз стукнул по ней кулаком.

— Эй, принесите что-нибудь пожрать!

— Заткнись! — грубо ответили ему из-за двери.

— …И в туалет мне не мешало бы сходить! — продолжил Ен. Кушать действительно хотелось довольно сильно, но он не был уверен, что в ближайшие пару часов желудок сможет справиться хоть с чем-нибудь кроме воды. Однако проблема с туалетом встала достаточно остро.

— Терпи, — ответил Ену из-за двери тот же самый голос.

— Ага, спасибо за совет, — проворчал он, нагнулся и поднял бутылку. Если станет совсем невмоготу, то прекрасно сгодится и она. Привередничать он разучился уже очень давно.

Кинув бутылку на матрас, Ен направился к шкафчику, открыл обе дверцы и обнаружил внутри комплект чистого, аккуратно сложенного постельного белья, подушку, железную миску с ложкой, бритвенный станок и кое-что из непритязательной армейской одежды, до сих пор лежащей в прозрачных полиэтиленовых пакетах.

— Нормально, — пробормотал Ен и начал искать среди одежды носки и нижнее белье. Все эти переодевания уже порядком утомили его, так как о внешнем облике пленников никто особо и не заботился. Свои выдали только брюки и футболку, земляне же пошли немного дальше и добавили к верхней одежде ботинки. Всем было достаточно, что беглецы были хоть как-то одеты и не смущали никого своей наготой, а вот всякие мелочи и их комфорт уже никого не волновал.

Нашлось все, что требовалось. Ен быстро переоделся, как следует застегнул рубашку, заправив её в брюки, натянул черный свитер, кинул на матрас подушку и, закинув руки за голову, улегся на кровать, приготовившись ждать, пока наконец не объявится кто-нибудь из старших офицеров. У них наверняка остались к нему вопросы, ответы на которые они хотели бы получить от абсолютно трезвого человека, отдающего себе отчет в своих словах, поступках и мотивах. То, что он там наплел в наркотическом угаре, не могло дать ни подполковнику, ни врачу полное, законченное представление о их пленнике. Только тонкий психолог, обладающий невероятным чутьем и интуицией, мог бы завершить портрет пленника, но ни один психолог не способен сказать об обследуемом что-либо внятное, если тело и сознание этого человека находятся отдельно друг от друга.

Через несколько минут или часов — Ен не мог точно определить это — за дверью раздалось несколько тихих голосов, заставивших его насторожиться и принять вертикальное положение. Зачем хозяевам шептаться в своем собственном доме, если они не задумали чего-то плохого? Правильно, абсолютно незачем.

Ен быстро скинул ботинки, взял их за носы и беззвучно проскользнул к двери. Возможно, это был приступ паранойи или остаточное действие препаратов врача, возможно, сейчас за ним наблюдают невидимые глаза камер, а операторы чешут затылки, дивясь странному поведению пленника, но… Ен всегда предпочитал подстраховаться. Упредить ошибку намного легче, чем потом исправлять её, а, когда речь идет о своей собственной жизни, число попыток что-либо исправить равняется нулю.

Ен приложил ухо к двери и прислушался к доносящемуся из-за неё шуму. Разобрать слова было невозможно, но количество голосов и сквозящее в них напряжение подтверждали худшие опасения. У стоявших за дверью людей были отнюдь не самые мирные намерения относительно него самого. Пока что их кто-то сдерживал, но защищавший Ена голос был очень робок и он был всего-навсего один против, как минимум, трех-четырех человек, настроенных достаточно решительно.

Наконец послышался сдавленный вскрик, чьё-то агрессивное рычание и хрип. Ен понял, что у не пожелавшего отступить парня сейчас большие проблемы, и вопреки здравому смыслу, советовавшему ему сидеть затаившись до самого последнего момента, пока не откроется дверь и внутрь не войдет первый человек, он ударил по двери босой пяткой и закричал:

— Эй вы там, потише! Спать ведь мешаете!

Хрип превратился в кашель, сенсор замка на двери загорелся зеленым, и она начала движение в сторону.

Картина, представшая перед взором Ена, была способна напугать и привести в состояние полной растерянности кого угодно, но только не его. Он сделал шаг вперед и оказался в дверном проеме, откуда он мог увидеть, не скрывался ли кто за стенкой. Оказалось, что нет, но, впрочем, восьми человек ему было вполне достаточно.

Вся эта восьмерка была одеты в обычную, такую же как на нем самом, земную форму без каких бы то ни было знаков отличия, но их головы скрывались под импровизированными масками, наспех изготовленными из первых попавшихся под руку вещей. Ен сумел узнать три черные шапки с кривыми прорезями для глаз, натянутых до самого подбородка, две тряпки белого цвета, завязанных на затылке, пару цветастых платков, не сумевших, однако, полностью скрыть лица носивших их людей и, что поразило его больше всего, карнавальную маску, изображавшей улыбающегося кота. В руках этих людей были железные трубы, ножи, одна железная цепь и одна ножка от табуретки квадратной формы.

Оружие в руках этих людей не оставляло сомнений в их намерениях, а маски на головах указывали на то, что комната все же находилась под наблюдением. Был ли оператор заодно с ними или нет и можно ли было рассчитывать на помощь с его стороны — это Ена не интересовало. Пока сюда добегут солдаты, эта восьмерка успеет превратить его в кровоточащий кусок мяса. Достаточно будет пропустить всего один удар.

К тому же его положение ухудшало то, что один из часовых оказался заодно с этими людьми и что он был вооружен автоматом. Правда в этот момент он никак не мог его использовать — его оружие висело за спиной, а сам он вырывал автомат из рук своего напарника. Так и не отступившийся от Ена часовой — совсем юный, белобрысый парень — стоял на коленях, а позади него находился человек в шапке, наступив ему на сгиб ноги. На его кулаки был намотан ремень, и в данный момент он душил им часового. Лицо парня приобрело бардовый цвет, на лбу вздулись вены, а зубы были сжаты от напряжения. Он пытался удержаться в сознании, но оно уже покидало его. И только появление Ена заставило убийцу ослабить захват и позволило часовому вдохнуть немного воздуха.

Все было предельно ясно, и медлить дальше не было смысла. Все вопросы к этим людям он решил оставить на потом. Конечно, если сумеет остаться в живых.

Впрочем, нападавшие тоже не были настроены чего-то там ждать. У них была конкретная цель, и она сейчас стояла прямо перед ними.

Первым ударил один из «платков». Ножом в живот, снизу вверх. Держал он его неумело и бил так же. В его движении было больше ненависти, чем мастерства. Ен даже не стал отходить назад. Своим ботинком он отбил руку в сторону, вторым огрел его по голове и носком ноги ударил под коленную чашечку прямо по сухожилию. Солдат завопил, выронил нож и, упав на пол, схватился обеими руками за коленную чашечку, которая обрела способность свободно перемещаться в любую сторону.

Ен, выронив ненужные более ботинки, шагнул вперед и сместился вправо, принимая от второго «платка» удар железной трубой себе на предплечье. Он успел вовремя сократить расстояние, чтобы поймать трубу у её основания, где её держали руки нападавшего, и смягчить удар, способный в противном случае легко раздробить ему кость. Предплечье обожгло резкой болью, но это было не страшно. Напротив, боль привела Ена в чувство, накачала тело адреналином и заставила забыть о пропитавшем его яде.

Ен перехватил руку с трубой и притянул нападавшего к себе, одновременно уходя в сторону. Он успел вовремя. Там, где долю секунды назад был его бок, оказалась поясница схваченного им парня, и прямо в неё воткнулся нож. Была попытка остановить удар, но все равно лезвие вошло в спину «платка» примерно на длину пальца. Парень завопил и дернулся к Ену, который не стал останавливать его движение, а просто пропустил мимо себя, оттолкнув его в сторону. Нападающий упал, выпустил из рук трубу и начал кататься по серому кафельному полу, размазывая по нему свою кровь.

Теперь Ен оказался в выгодной для себя позиции. Позади него был выход на лестницу, все противники сгрудились с одной стороны и отделяли от него человека с автоматом. Можно было убежать, но судьба защищавшего его часового была еще не определена. Его все еще продолжали душить, и он уже успел потерять сознание. Похоже, они решили избавиться от неугодного им человека и убить его, однако нельзя было исключать и вариант, что они хотели просто вырубить сослуживца, но немного перестарались. Впрочем, оставлять этого парня на произвол судьбы Ен не собирался в любом случае.

Всегда атакуя первым, Ен не изменил себе и на этот раз. Ширина коридора позволяла встать в один ряд одновременно только троим, но сейчас перед Еном оказались только двое, вооруженных трубой и цепью. Парень с ножом отвалил за их спину, потрясенный тем, что ранил своего товарища, и оторопело пялился на свое оружие, на капающие с него капли крови.

Ен шагнул вправо, чтобы солдат с цепью оказался отрезанным своим товарищем, и дернулся вперед, побуждая второго нанести удар. Тот не заставил себя упрашивать и, взмахнув трубой, попытался опустить её на голову лейтенанта. Он почти добился своего. Край трубы просвистел в миллиметре от глаза Ена и острым краем разодрал ему левую щеку, задев также и губу.

Не обращая внимания на ранение, Ен, как только труба опустилась к полу, двинулся вперед, выкинул в скрытое тряпкой лицо нападающего руку и, краем глаза заметив взмах цепи слева, подпрыгнул вверх, скользнув пальцами по маске противника. Тряпка сползла набок, лишив своего хозяина видимости, а цепь хлестнул Ена по ягодицам. Быль была адская, но, по крайней мере, ему удалось сохранить свои почки в целости и вывести из строя одного из противников.

Схватившись за конец цепи, Ен дернул её на себя, притягивая не пожелавшего отпустить свое оружие противника. Парень понял свою ошибку только когда пятка Ена угодила ему в живот, откинув его назад. Он упал на пол, согнулся пополам и на некоторое время выбыл из боя. Его цепь осталась у Ена, и он не видел причин, чтобы не воспользоваться ей. Однако лишенного зрения врага Ен предпочел приложить кулаком в висок, что для него оказалось достаточно. Неожиданно для самого себя он лишился контроля над ногами и грохнулся на пол. Он не понимал, что случилось, и пока даже не представлял, где оказался. Он до сих пор думал, что стоит на ногах, и отчаянно махал трубой, хотя та уже выпала из его руки.

Ен переступил через поверженного противника, крутанул цепь и ударил ей по руку парня с ножом, еще не успевшего прийти в себя. Оружие упало на пол, а крик парня превратился в стон, когда в его правый бок попала нога лейтенанта.

Теперь стоять оставались только часовой и три солдата в масках, один из которых занимался непокорным пареньком. Впрочем, заметив те затруднения, что его товарищи испытывали с пленником, он отпустил ремень и схватился за конец зажатой под мышкой трубы. Посиневший часовой мешком осел на пол и было похоже, что он уже перестал дышать. Его напарник давно вырвал у него оружие, но пока двое в масках стояли между ним и Еном использовать его он не мог.

Противник в маске кота перехватил ножку от табуретки двумя руками и, двигаясь на Ена, начал с сумасшедшей скоростью махать ей перед собой. Атакуя таким образом он полагался только на удачу, думал, что хотя бы один из ударов лейтенант будет обязан пропустить. Он просчитался.

Ен даже не шелохнулся, когда эта палка начала свистеть перед его носом. Он схватился за цепь двумя руками, растянул ее перед собой и улучив момент подставил её под удар. Цепь чуть не вылетела из рук, но Ен сжимал кулаки так крепко, как только мог. Обернув цепь вокруг дубинки противника, он дернул её на себя и без малейшего усилия обезоружил его — деревяшка просто выскользнула из вспотевших ладоней.

Дубинке он нашел лучшее из всех возможных применений. Ен отступил назад, уходя из-под удара напарника «кота», решившего подключиться к атаке, так как его товарищ больше не угрожал своим оружием ему самому, схватил палку за узкий конец и кинул в часового, дожидающегося момента, когда можно будет наконец пристрелить чересчур прыткого пленника. «Кот» рефлекторно дернулся в сторону, но его оружие просвистело мимо него и угодило острым ребром в лицо часового. На его лбу образовалось глубокое рассечение, из которого в глаза хлынула кровь, а сам парень на несколько секунд потерял ориентацию в пространстве. Нагнув голову, он затряс ею, снял левую руку с цевья автомата и начал протирать глаза.

Голова часового оказалась крепче, чем у большинства обычных людей, и удар не оказал желаемого Еном эффекта, однако образовавшееся рассечение прекрасно все компенсировало. Каким бы грозным оружием не были ножи и железные трубы, какую бы мучительную смерть они не сулили, но главная опасность все равно исходила от автоматов, и нужно было срочно выключить их из игры. Стоило Ену отправить на пол стоявших между ним и часовым парней в масках, как очередь, которая незамедлительно последовала бы за этим, свела бы на нет все его усилия. К тому же душивший часового человек уже понял, насколько глупо будет использовать против лейтенанта трубу, и потянулся к автомату ослепленного часового.

Ен крутанул над головой цепью, отогнав двух ближайших к нему противников, и отправил её в горизонтальный полет прямо между ними на уровне их лиц. Как и ожидалось, эти двое успели пригнуться, но цепь просвистела над ними и попала в голову тянувшегося к автомату человека. Попадание оказалось крайне удачным. Цепь обернулась вокруг лба этого человека и хлестнула его одним концом по лицу. Натянутая на голову шапка смягчила удар, но боль от этого не стала менее острой. Закричав грубым, хриплым голосом, он отдернул от автомата руку и схватился за цепь, дабы содрать её с головы, а Ену представился прекрасный шанс закончить поединок полной и безоговорочной победой.

Подняв перед собой руки на уровень головы, Ен кинулся между двумя стоявшими перед ним землянами к часовому, от которого его отделяло шагов пять-шесть. Солдат с тряпкой на голове замахнулся трубой и, когда Ен пробегал мимо него, обрушил её на его затылок. В последний момент лейтенант успел дернуть левой рукой и поймать летящее в голову орудие на предплечье, однако рука после это повисла вдоль тела, а Ену пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать от пронзившей его тело боли. Он понимал, что такой удар грозил переломом, но, чтобы выиграть схватку, нужно было чем-то пожертвовать. Рука прекрасно для этого подходила. Попадание по другим частям тела грозило серьёзными неприятностями и, возможно, секундной дезориентации, что в этой ситуации было неприемлемо.

Ен проскочил между этими двумя, даже не заметив удара по ребрам от безоружного противника, сделал еще один шаг, подпрыгнул и нанес часовому, который еще не успел протереть глаза, но, почувствовав что-то неладное, начал поднимать оружие, удар коленом в лицо. Хрустнул хрящ в носу, солдат закатил глаза и начал заваливаться назад. Ен скользнул в сторону, перехватил его автомат за дуло и выдернул из его руки. Палец часового скользнул по курку, и короткая очередь полоснула по ногам оставшихся за спиной противников. Крики боли двоих парней и глухие звуки падения тел подтвердили, что и они больше не представляли никакой опасности.

— Умри, сука! — с животной ненавистью в голосе заорал последний противник, хлестнув Ена по запястью цепью, которую очень вовремя успел снять со своей головы. Только-только оказавшийся у Ена автомат выпал из его руки, но он уже был и не нужен — больше никто из нападавших не мог добраться до оружия.

Солдат в этот момент снова замахивался цепью, но обращался он со свои оружием как с обычной палкой и даже не пытался его раскрутить, что было бы наиболее эффективно. Не успел еще автомат коснуться пола, как Ен нанес своему обидчику удар ногой по голове. Долю секунды с ним ничего не происходило, но затем его ноги подкосились и его повело вперед. Отступив в сторону, Ен позволил ему беспрепятственно пробежать мимо себя и врезаться головой в стену. Цепь выскользнула из ослабшего кулака, а сам он упал рядом с ней.

Бегло осмотрев поле боя и убедившись в отсутствии опасности со стороны поверженных противников, Ен подошел к юному часовому, встал перед ним на колени и превозмогая боль в травмированной после удара цепи руке перевернул его на спину. На первый взгляд выглядел он довольно плохо: лицо побелело, под кожей выступила сеточка вен, а на шее лиловым цветом светился след от ремня. Ен приложил ухо к его груди, но, ничего не услышав, открыл ему рот и начал делать искусственное дыхание. С момента начала схватки прошло не более пятнадцати секунд и у него были все шансы вернуть этого парня к жизни.

Наполнив легкие часового воздухом, Ен сжал кулак единственной рабочей руки и, морщась и вскрикивая от резкой боли, три раза сильно ударил ему в грудь в область сердца. Послышался хруст ломающегося ребра, но заставить сердце заработать по-другому было просто невозможно. Ен глубоко вдохнул и снова склонился над лицом часового, но парень неожиданно дернул головой и открыл глаза. Уж неизвестно, что он подумал, увидев в нескольких сантиметрах от себя окровавленное лицо своего бывшего пленника с уродливой раной на щеке, но это зрелище напугало его сверх всякой меры. Он дернул ногами, оттолкнувшись пятками от пола и проехав несколько сантиметров, поднял руки и с невероятной силой, не свойственной недавно умершим, оттолкнул от себя лейтенанта.

Ен грохнулся на пятую точку, заболевшую от контакта с полом, вытер рукавом рот и пробормотал:

— Ну хоть одно доброе дело…

Часовой, прижимая к груди левую руку и хрипло кашляя, сел, схватившись за ремень, подтянул к себе свой автомат, навел его на Ена и хриплым голосом приказал:

— Не двигаться.

— Я и так не двигаюсь, — проворчал Ен.

— Тогда подними руки, — придумал другое занятие для пленника парень.

— Могу поднять только одну. Вторая, по-моему, сломана.

— Тогда просто не двигайся, — снова приказал часовой.

— Да я не тупой, — улыбнулся Ен. — Не надо мне все повторять дважды.

Часовой потер оставшийся на шее синяк от ремня, осмотрелся вокруг, вздрогнул и, снова переведя взгляд на Ена, спросил:

— Это все ты?

— А кто же еще?

Парень на всякий случай отодвинулся от него подальше, еще раз коснулся своей шеи и, отведя глаза в сторону, с явной неохотой, переступая через себя, произнес:

— Спасибо, что спас меня, хотя меньше всего я хотел помощи от тебя.

— Можешь не благодарить, — ухмыльнулся ему Ен. — Лучше покажи, где тут у вас туалет, и дай же наконец чего-нибудь пожрать. — Прислушавшись к ощущениям в своем теле, он добавил: — И врач потом мне тоже не помешал бы.

Часовой с удивлением уставился на своего удивительно спокойного и беззаботного подопечного. Только что на него было совершено покушение, его лицо теперь навсегда будет изуродовано глубоким, кривым шрамом, его рука была сломана, а все что он хочет- удовлетворить потребности своего тела. На все остальное ему было действительно наплевать. Это отчетливо читалось по его лицу.

Раздавшийся со стороны лестницы топот ног и громкие команды часовой воспринял с огромной радостью и облегчением. Наконец-то приближались свои, немного припозднившиеся, но от этого не менее ожидаемые. Этот человек, только что спасший ему жизнь, вроде бы такой спокойный, улыбчивый и ироничный, все равно вызывал у часового оторопь и мурашки ужаса.

Солдат, конечно же, знал, кто именно сидел перед ним — ему все рассказали люди, валявшиеся сейчас на полу, когда пытались склонить его на свою сторону. И от этого знания ему становилось жутко.

 

Глава 3

— Никогда не думал, что можно голыми руками в одиночку уложить девять вооруженных человек, — бормотал Исайя, глядя на экран консоли, на котором была изображена бывшая комната Ена. Камера располагалась напротив входной двери, и подполковнику удалось собственными глазами увидеть только часть схватки, но по докладам задержанных солдат действия Ена в коридоре были восстановлены более менее точно. Однако на бумаге они не выглядели так впечатляюще, как на экране, и не давали представления с какой скоростью проходил бой.

Подполковник видел как он избавился от первых двух противников, затем сместился за стенку от дверного проема вправо и пропал там секунд на шесть. Его противники ринулись было за ним, но тут же мимо двери пролетел один из них, мелькнула цепь, выбивая нож из руки другого, показался Ен и кулаком нокаутировал его бывшего владельца. Затем он двинулся вперед и снова пропал из поля видимости камеры. Через пару секунд раздалась очередь, ознаменовав конец схватки.

— Невозможно, — пробормотал Исайя и снова включил запись с самого начала.

События, запечатленные камерой, происходили около шести часов назад, но тогда подполковника еще не было на базе, а без него никто не осмелился начать разбор этого инцидента. Тем более что заместитель подполковника — майор, которому было поручено организовать охрану Ена, — после отлёта своего начальника на корабль командующего экспедиционным корпусом, решил расслабиться, но немного переборщил с алкоголем и до сих пор никто его не мог найти. Майор умудрился разболтать каждому встречному, что сейчас у них на базе под замком сидит легендарный Ассасин, и после этого куда-то испарился. Его видели бродящим по подземным уровням здания штаба, он заходил в диспетчерскую, что-то делал в арсенале, и каждый раз с ним была бутылка. Потом майор внезапно исчез и до сих пор не объявлялся.

От такой безответственности своего подчиненного Исайя пришел в ярость и обещал его разжаловать, однако подполковник понимал, что майору уже все было нипочем. Он и сам бы был не прочь глотнуть чего-нибудь, не объявись Ен с компанией повстанцев.

В этот момент все они, включая даже котенка, сидели в комнате для допросов, которая пополнилась несколькими стульями, но лишилась прибора врача и его дипломата. Всех спутников Ена усадили у стены, сам лейтенант расположился по другую сторону стола от полковника, а вокруг них стояло четыре облаченных в броню солдата. Если ранее Исайя воспринимал свой рост и немалый вес как существенное и едва ли не абсолютное преимущество над практически любым человеком и ничуть не опасался находиться в компании Ена без охраны, то события последних часов значительно поколебали его уверенность в себе. Больше половины напавших на лейтенанта были и выше и тяжелее его, однако их комплекция не принесла им победы. Почти всех нападавших определили на лечение в госпиталь, тогда как Ен отделался трещиной в кости левого предплечья, завернутого сейчас в прозрачный пластиковый лубок, рваной раной на щеке, стянутой гелем и заклеенной пластырем и множественными синяками. В остальном же он чувствовал себя прекрасно.

Исайя оторвал взгляд от консоли, положил её на стол, с любопытством посмотрел на Ена и произнес:

— Невероятно, лейтенант. Я поражен. По две секунды на каждого противника. — Подполковник надул толстые губы, пальцами отбил на столе барабанную дробь и фыркнул: — Разве может один человек сотворить такое? Тут ведь не помогут никакие тренировки.

Ен кивнул.

— Так как же вы сумели провернуть все это? — прищурившись, спросил Исайя. — Только не говорите, что вам повезло. Все равно не поверю.

— А разве вы никогда не брали в плен никого из диверсантов? — вопросом ответил Ен. — С вашими методами допросов от вас никто ничего не сможет утаить.

— Что за глупый вопрос? — нахмурился подполковник. — Вам ли не знать, как поступают ваши коллеги, когда их берут в плен?

— Если честно, то я не знаю.

— Серьезно? — иронично поднял вверх бровь подполковник. — А как бы поступили вы?

Ен взглянул вверх, почесал покрытый густой щетиной подбородок и сказал:

— Я бы попробовал убежать. Если бы такой вариант не прошел, то я бы попытался умереть с честью и забрать с собой как можно больше своих врагов.

Подполковник вздрогнул, сцепил пальцы в замок и уставился на своего собеседника как на законченного психа.

— Господи, все время забываю, — тихо произнес он, — что люди в ваших подразделениях напрочь лишены инстинкта самосохранения. — Последовал тяжелый вздох, подполковник более уверенно взглянул на Ена и кивнул. — Все верно, именно так и происходило. Как-то раз людям из соседнего полка удалось отловить одного из ваших смертников и вытащить его из брони, пока он был без сознания, но стоило ему очнуться и понять, куда он попал, этот человек окончил жизнь самоубийством. Командование полка опасалось такого развития событий и позаботилось, чтобы в распоряжении этого человека не оказалось ничего, чем он мог бы причинить себе вред, но он нашел выход даже и из этой ситуации. — Исайя замолк на несколько секунд, затем поморщился и закончил: — Этот ваш коллега взял и перегрыз себе вены на руках. Так что получается, что вы, лейтенант, первый смертник, которого нам удалось допросить.

Ен молча выслушал историю о безвестном диверсанте, мужественно выполнившем до конца свой долг и не выдавшем врагу ни толики ценной информации, хотя если он не был офицером, то его гибель была по большему счету напрасной. Однако поверить в то, что земляне ничего не знали о методах подготовки бойцов разведывательных групп, он не смог все равно. Им было достаточно исследовать тела погибших, чтобы сделать для себя правильные выводы. Они должны были их сделать.

Исайя молчал, ожидая откровений Ена в обмен на свои.

— Вы правы, подполковник, когда думаете, что обычный человек не сможет с девятью вооруженными противниками, — начал Ен, — однако кроме физической подготовки нам немного меняют наши тела и психику.

— Угу, — промычал Исайя, — это мы подозревали. Отсюда немного поподробнее, пожалуйста.

Позади Ена послышались взволнованный шепот его спутников, которым такие вещи прежде были неизвестны. Также как и рядовым диверсантам. Лишние знания исполнителям ни к чему, считало командование и следуя этому принципу строго дозировало информацию. Нужно было дорасти до чина не младше полковника и неоднократно доказать свою преданность армии, чтобы узнать действительно все.

— Все очень просто, — начал объяснять Ен, — во время курса физической подготовки мы все получали медикаментозные средства, позволяющие преодолеть те барьеры, что заложены в нас природой. Увеличивается выносливость и сила, повышается скорость и реакция, значительно снижается болевой порог. Психические практики дополняют медикаменты и доводят наши тела до предела. Они убивают страх перед смертью и болью, позволяют нам полностью абстрагироваться от реальности и сосредотачиваться только на одном — успешном выполнение задания. Любой боец диверсионной группы по приказу командира выйдет в одиночку против взвода противника и умрет. Без единой мысли сомнения. Мы все рады такой смерти и ждем её.

Ен умолк и взглянул на своего собеседника, чье лицо во время этой речи постепенно вытягивалось и из округлого становилось овальным. Подполковник приоткрыл рот, а в его глазах на мгновение появился страх. Он не понимал этого парня, только начавшего жить, но уже научившегося любить смерть, и это пугало его. Такие люди отказывались от всего и были готовы пойти на все. Им было уже нечего терять.

Исайя встряхнул головой, отгоняя чуждые для офицера мысли, и спросил:

— Как же вы все расплачиваетесь за такие способности?

— Годами жизни, — ровным, лишенным эмоций голосом начал перечислять Ен, — расстройствами психики, нервными срывами, приводящим к суицидам, хроническими заболеваниями, плюс острыми приступами боли. Это стандартный набор для любого диверсанта. Иногда у некоторых проявляются совсем необычные симптомы и их отправляют для исследований в купола, а иногда кто-нибудь неожиданно, без видимой причины умирает или впадает в кому.

Одного взгляда на позеленевшего и покрывшегося испариной Исайю было достаточно, чтобы понять насколько отвратительными ему показались такие методы подготовки. Он не зря называл диверсантов смертниками- по-сути так оно и было. Каждый третий новобранец не возвращался после первого же задания, половина оставшихся умирала в течение двух месяцев, а остальные гибли в течение полугода. Те, кто не мог продолжать сражаться, отправлялись обратно в купола и там медленно гнили от многочисленных болячек, и только единицам удавалось пробиться в состав офицерского корпуса из самых низов и получить шанс дожить до окончания войны в составе правительственной роты. Впрочем, никто из них не жаловался. Это была их судьба — идти самыми первыми по труднопроходимому горному рельефу к частям землян, чтобы затем нанести им кинжальный удар в спину. Действия таких групп были едва ли не более эффективны и наносили силам интервентов даже больший урон, чем атаки в лоб основных сил армии, но и смертность в них зашкаливала все мыслимые пределы. Однако от желающих пополнить ряды доблестных диверсионных групп не было отбоя — служба в них считалась почетной.

— А чем расплачиваетесь вы, лейтенант? — спросил Исайя.

— Мигренями и головокружением. Однако они вызваны ранением в самом начале моей службы, чем изменениями в теле.

— Почему? — поинтересовался подполковник.

— Я стал офицером абсолютно случайно, и мне не пришлось проходить курс подготовки полной интенсивности.

Исайя распрямился, сложил перед собой руки, как примерный школьник, и попросил:

— Расскажите все более подробно.

Ен поерзал на стуле и, устраиваясь поудобнее, откинулся на спинку.

— Я начинал службу как рядовой пехотинец регулярных частей, — начал он, — но во время одной из стычек наш полк попал в горах в окружение и моему взводу было приказано идти на прорыв и отвлекать на себя силы землян, чтобы все остальные части могли бы выбраться на равнину. Однако во время задания наш лейтенант и сержант погибли, и тогда мне пришлось взять на себя командование. Это получилось случайно, из-за обвала склона скалы, но наш взвод тогда успешно выполнил задание, обеспечил безопасное отступление для полка и при этом не понес практически никаких потерь. А мне выдали медаль, сделали героем и отправили в военную академию, где весь курс подготовки мне пришлось пройти всего за шесть месяцев, после чего я получил первое офицерское звание. Дальнейшее обучение проходило уже в части под руководством моего бывшего командира.

Ен замолк, затем растерянно моргнул и заметил:

— Но вы ведь уже это знаете…

Исайя кивнул, наклонился вбок и посмотрел за спину Ена на его спутников.

— Мы-то знаем, но вот ваши товарищи до сих пор в полном неведении относительно настоящего вас и знают только ваше место службы, должность и имя, которое тоже вам не принадлежит, Ен. Или же вы предпочтете, чтобы я называл вас полным именем — Денис Вацлав?

Лейтенант поморщился и чуть напрягся, почувствовав направленные на его спину взгляды. Что в этот момент о нем думали его спутники, он не знал и даже не хотел оборачиваться, чтобы попробовать прочитать их мысли по их лицам. На них должно было быть написано «лжец», и он боялся их выражений.

— Нет, — поморщился лейтенант, отвечая на вопрос Исайи, — за четыре года меня никто так не называл, и я уже давно привык считать себя Еном.

— Хорошо, — кивнул подполковник, — тогда давайте будем откровенными до конца и расскажем, кто именно помогал им добраться до нас и почему вы так внезапно травмировались.

Позади Ена послышался сдавленный возглас Марата, на которого тут же зашипел его брат. Они действительно ничего еще не знали. Их просто привели в эту комнату, где уже сидели Ен с подполковником, встретивший все вопросы пленников гробовым молчанием. Он что-то затевал в их отношении, но раскрываться пока не спешил, решив подойти к главной теме, собравшей их всех здесь, издалека.

— Тогда начинайте вы, Исайя, — предложил Ен, скрестив на груди руки.

Подполковник кивнул, набрал в легкие побольше воздуха и приступил к рассказу, тщательно подбирая слова, дабы ни у кого не оставалось никаких вопросов.

— Для начала позвольте мне объяснить причину, побудившую нас наложить на руку вашего товарища шину. Если вы подумали, что это наших рук дело и мы подвергали его «контактным» методам допроса, то вы глубоко заблуждаетесь — мы не применяем настолько варварских методов. — Подполковник поднял со стола консоль и продемонстрировал своим собеседникам запись. Экран был совсем небольшой, однако всем удалось прекрасно понять, что там происходило и кто был главным действующим лицом. — Как вы понимаете, ни я, ни кто-либо другой из командования нашей части не имеет отношения к этим людям в масках. Если бы я хотел каким-либо образом причинить лейтенанту боль, то ничто не помешало бы мне это сделать. К тому же мы обошлись бы без этого маскарада и моим людям было бы выдано настоящее оружие, а не какие-то трубы и ножи. — Исайя встрепенулся, словно вспомнив что-то, и задумчиво посмотрел на Ена, — Кстати, лейтенант, а почему вы так милосердно обошлись с нападавшими и никого не убили?

Ен пожал плечами.

— Просто не видел в этом смысла. У них ведь не было настоящего оружия.

— Как я и думал, — кивнув, пробормотал подполковник, — с вашей стороны это был всего лишь расчет, а этим дуракам просто повезло, что весь арсенал находится под контролем.

— Думайте, что хотите, — снова пожал плечами Ен, в нервном напряжении ожидая следующих слов Исайи. Казалось, сверлящие спину взгляды уже можно было ощутить физически, настолько внимательно все смотрели на него.

Подполковник, крутанув консоль, повернул её к себе, вызвал директорию памяти и начал водить пальцем по списку файлов. Не отводя взгляда от экрана, он продолжил:

— Так вот, напавшие на лейтенанта люди являются его давними поклонниками и все они когда-то служили в одном полку. Вы, конечно, можете мне не верить, но ваш товарищ является очень известной личностью не только среди своих, но и среди наших солдат. Ему давали множество прозвищ, самыми распространенными из которых были — Синигами — Бог смерти, Ассасин, Сатаниста и так далее, но остановиться мы все же решили на первом, как всецело отражающем сущность этого человека. Мы все признаем, что лейтенант самый совершенный убийца из всех, с кем нам когда-либо приходилось сталкиваться. — Подполковник сделал паузу, исподлобья кинул взгляд на приведенных Еном людей и, повергая их в шок, закончил: — Его умения, навыки и способности просто поражают, ведь количество убитых им за два с половиной года человек приблизительно равно тысячи.

Первые секунды никто не смог поверить словам Исайи. Это была настолько огромная цифра, что все просто отказывались в нее верить. Десять-пятнадцать куда ни шло, ведь все таки шла война, а Ен был элитным воином, но тысяча… Ни один человек не способен забрать столько жизней и остаться нормальным. Никто не может после такого просто называться "человеком".

Первым пришел в себя Марат. Он вскочил на ноги, крепко сжал маленькие кулачки и со слезами на глазах закричал:

— Я не верю! Ты все врешь, землянин! Ен не способен на такое, он… он… — Голос мальчика задрожал и он яростно выпалил: — Он ведь добрый!

Лицо Ена дрогнуло, он поднес пальцы к вискам и закрыл глаза. Он хотел обернуться к мальчику и сказать, что подполковник все врет, ошибается, путает его с кем-то другим, но не мог — это все было бы ложью, а Марат легко почувствует это. Ен просто боялся посмотреть ему в глаза. Он не хотел видеть разочарование и ненависть в глазах ребенка.

Исайя наконец нашел, что ему было нужно в памяти консоли, поднял её и продемонстрировал всем изображение черного «Ирбиса», раскраска шлема которого своими линиями напоминала череп. Изображение сменилось, и вот уже этот «Ирбис» оказался заснятым на фоне горной вершины со снайперской винтовкой в руках. Он даже не пытался прятаться — казалось, он просто красовался, выставлял себя напоказ. Картинка снова поменялась, появились машины землян, вид их челнока на взлетном поле и где-то вдалеке, за камнями, было едва различимо черно-белое пятно.

— Таких фотографий у нас несколько сотен. — Исайя положил консоль на стол и вперил тяжелый взгляд в Марата. — И на них всех изображена броня твоего доброго друга.

— Это ведь все неправда, так? — шепотом спросил Марат, на ощупь ища руку брата.

Ен обернулся, кинул на мальчика быстрый взгляд и, уронив голову на грудь, ответил:

— Правда. Все что говорит этот землянин, чистая правда.

Силы внезапно покинули мальчика, он грохнулся на стул и заплакал. Человек, который был ему симпатичен, на которого он хотел равняться, оказался обычным убийцей. Причем самым лучшим, безжалостным и беспощадным.

Илья с грустью посмотрел на брата, положил ему на плечо руку, но тот скинул её и, согнувшись пополам, уткнулся в свои колени.

— И ты, Ен, сделали все это в одиночку? — спросил Илья, посмотрев на него как на совершенно незнакомого ему человека.

— Да, — ответил за лейтенанта Исайя, — это его персональный счет. Лейтенант почему-то предпочитал выполнять все свои диверсии в одиночку. Ранее мы думали, что ваш товарищ был обычным рядовым бойцом, но он сам признался, что являлся командиром группы. Мне бы хотелось услышать от вас, Ен, объяснение этому вашему поведению. Вы считали нас такими слабыми противниками или были настолько уверены в себе?

Ен засунул палец под лубок, почесал запястье и отрицательно покачал головой.

— Нет, я просто считал себя плохим командиром и не хотел принимать решения кому из моих подчиненных жить, а кому умереть, если что-нибудь во время задания пойдет не так. Я хотел сберечь их и только поэтому всегда все брал на себя.

— Похвальное стремление, лейтенант, — нехотя похвалил его Исайя, — однако с такими мыслями командир из вас получился бы никчемный.

— Я знаю, — кивнул Ен. — Я никогда не стремился стать офицером или диверсантом, но меня им сделали вопреки моему желанию. Я должен был быть для всех примером.

— Хорошо, с вами мы разобрались, лейтенант, — внимательно следя за реакцией повстанцев, сказал Исайя. — А теперь давайте пообщаемся на тему вашего последнего задания.

— Это так обязательно? — поморщился Ен. — Вы ведь всё и так уже знаете.

— Обязательно, — твердо заявил подполковник, — мы собрались здесь все только ради этого.

Отодвинувшись вместе со стулом от стола, Ен вытянул ноги и выжидательно уставился на подполковника. За его спиной все еще продолжались всхлипы Марата, но мальчик, боясь пропустить хоть слово из беседы двух офицеров, взял себя в руки и старался шуметь как можно более тише. Однако полковник пока только начинал беседовать со своими гостями, и копилка разочарований Марата будет пополняться.

— Что же, тогда приступайте, — сказал Ен, нервно подергивая ногой.

Исайя не стал тратить время на продолжительные вступления и начал прямо с места:

— Все вы должны были слышать, что недавно наши силы приняли решение задействовать в атаке на одну из дивизий армии Агарда орбитальный корабль. Это был очень рискованный ход, поскольку слишком плотная облачность вашей планеты не позволяет нашим кораблям обозревать поверхность вашей планеты. Чтобы точно видеть куда именно должна быть произведена атака, кораблю необходимо спуститься на низкую орбиту и рассеять облачный покров своими двигателями. Здесь он становится чрезвычайно уязвимым. Во-первых, из-за своих размеров эти корабли не приспособлены к спуску на поверхность планеты и легко могут быть разрушены гравитацией, а во-вторых, они попадают в зону действия ваших фотонных ракет и при удачном попадании им могут быть нанесены серьезные повреждения. Так…

— Да ну, — прервал Исайю Ен. — Не может быть, чтобы ваши корабли были такими уязвимыми.

Подполковник вперил в собеседника тяжелый взгляд черных глаз, выражая таким образом недовольство его бестактностью, но все же ответил на это замечание:

— Эти корабли строились для путешествий между звездами и не предназначались для сражений.

— Чем же тогда он так бахнул по моей дивизии, что осталась только воронка радиусом в километр? — агрессивно спросил Ен.

— Челноком, который нес в себе несколько тон гелия-4, -так же грубо ответил Исайя, — Тем, на чем эти корабли и летают.

Ен вздрогнул, и свет в комнате неожиданно померк, стал тусклым, словно бы единственная лампочка над столом начала перегорать и доживала сейчас последние минуты отпущенного ей срока. Сколько бы Ен не сопротивлялся, как бы не прогонял от себя воспоминания, навечно, вопреки его воле, сохраненные злой памятью, но они снова и снова возвращались к нему. Наяву и во сне они всегда были с ним. Несколько картинок раскаленным клеймом отпечатались в его сознании, и избавиться от них было невозможно.

Лицо подполковника перед глазами Ена поплыло, утратило контрастность и вот опять на его месте возникло видение равнины за несколько секунд до трагедии. Оно было настолько четким, что Ен мог сосчитать количество людей и машин, вспомнить как и где они стояли, воскресить в памяти очертание горизонта, вид бурлящих над ним облаков и столбов радужного, переливающегося всеми цветами радуги света, падающего на землю. Тот день был прекрасен и красив как никогда, но через несколько секунд все это исчезло.

Что-то тяжелое, огромное и ужасное появилось за облаками, и все замерло. Яркая вспышка озарила небо, разметала в сторону облака, а на землю упала черная длинная тень. Её край остановился в нескольких сантиметрах от машины, несколько лет служившей Ену домом, а затем сверху к земле понеслась синяя искорка света. Наперехват ей устремилось несколько ракет, и, хотя они смогли поразить её, было уже слишком поздно. Снаряд взорвался на высоте в сотню метров, и все утонуло в ярком свете.

В тот момент Ен находился на расстоянии нескольких километров от эпицентра взрыва, у гор. Он любил ходить туда в одиночку и делал это очень часто. Из своих походов он приносил множество ценных сведений о противнике, о самих горах, о новых маршрутах к позициям землян, и никто из командования дивизии не чинил преград для его одиночных прогулок. В тот день его спасло только это.

Тело Ена само отреагировало на вспышку и бросилось на землю в какую-то яму. Его так и нашли рядом с ней двое суток спустя, в оплавленном «Ирбисе», полузасыпанного черной, обгоревшей землей. Его хранительница брони попыталась выполнить указания носителя и самостоятельно вернуться на базу, но все, что ей удалось, так это выползти из ямы на поверхность, где она и умерла. Впрочем, тем самым она спасла своему хозяину жизнь. Повреждение головного мозга были слишком серьезными, чтобы он мог очнуться без медицинской помощи, а под землей его бы никогда не нашли на таком отдалении от бывшей базы.

Настойчивый, требовательный голос подполковника оборвал воспоминания Ена и вернул его к реальности.

— Лейтенант, лейтенант, — повторял он, — вы меня слышите?

Открыв глаза, Ен обнаружил себя навалившимся всем телом на стол. Его голова находилась в нескольких сантиметрах от металлической столешницы, на которой остался влажный след от соприкосновения с ней его лба.

Ен резко выпрямился, заставив Исайю вздрогнуть от неожиданности, вытер лицо рукавом и охрипшим голосом произнес:

— Все нормально, можете продолжать.

— Может быть, позвать врача? — заботливо предложил Исайя.

Всплывшее в памяти лицо проводившего допрос медика подействовало на Ена посильнее нашатырного спирта, и он бодро ответил:

— Нет, не надо. Со мной все в порядке. Просто последствия контузии.

— Как знаете. — Подполковник пожал плечами и, постукивая указательным пальцем по столу, продолжил: — Итак, мы остановились на рейде нашего корабля. Как вы все знаете, за четыре года войны мы ни разу не решались использовать такую силу. Во-первых, из-за того, что корабли не оснащены оружием для нападения, во-вторых, это представляет слишком большую угрозу для самих кораблей, а в-третьих, нам это просто не было нужно. Однако диверсия, предпринятая лейтенантом против нашего полка, заставила нас пойти на крайние меры и ответить так жестко, как это только возможно. Главной целью, как ни парадоксально это прозвучит, был всего один человек. — Исайя поднял руку и указал на Ена. — Вот он. С момента появления этого человека, тот полк понес огромные потери и фактически за два с половиной года состав его бойцов и командования сменился почти полностью. На лейтенанта неоднократно открывали охоту, устраивали на него засады, отправляли за ним специально подготовленные группы, но он всегда уходил, а посланные за ним люди никогда не возвращались. Находили только их тела. Да и то не всегда. Многие просто исчезали. Бесследно.

Подполковник резко выдохнул, поднялся со стула и, заложив руки за спину, начал вышагивать по комнате от стены к стене. Внутри него бушевало море чувств, и он пребывал в крайне возбужденном состоянии, однако внешне это никак не проявлялось. Его истинное состояние выдавали только резкие, порывистые движения и повышенный тон голоса.

— Как вы понимает, — продолжил Исайя, — мы не местные, до этого куска камня нам приходится лететь почти год, мы значительно ограничены в численности бойцов и не можем позволить себе нести потери. Только поэтому мы окопались в горах, где ваши доблестные полки не могут нас достать. Однако один человек сумел заменить собой целую армию, а к этому мы оказались неготовы. В конце концов было принято решение о передислокации того полка, но прежде чем это произошло, лейтенант опять напомнил о себе. Воспользовавшись царившей во время сборов суматохой, он притащил к нам на базу бомбу и сумел проникнуть в арсенал, что сделать, как мы считали ранее, было просто невозможно. Однако лейтенант превзошел всех. За несколько лет он настолько приучил всех бояться выстрела откуда-нибудь с горы, что никто не ожидал его появления на территории самой части. Как он сумел туда пробрался мимо всех постов и датчиков, уму не постижимо, но он это сделал, причем оставался не замеченным до самого последнего момента, когда уже убегал обратно в горы. Последовавший за этим взрыв в арсенале унес жизни почти трехсот человек. Это был самый мощный удар по нам за все четыре года войны. Никогда ранее мы не несли таких огромных потерь в течение одного дня. — Подполковник взмахнул руками и воскликнул: — Да что я говорю! За месяц боев с вашей армией у нас не было таких огромных жертв! Никогда! Поэтому мы должны были ответить, и мы ответили через два дня. Результатом явилось полное уничтожение одной из ваших дивизий вместе с, как мы полагали до сегодняшнего дня, лейтенантом. А теперь я позволю себе перейти к главному…

Резко замерев на месте, Исайя подошел к столу и, отодвинув ногой стул, пристроил свой широкий зад на его краю. Несмотря на трагичность затронутой подполковником темы, он улыбнулся, легко и непринужденно. Хотя на его лице застыла маска глубокой печали по своим товарищам, отдавшим жизнь за интересы своей родины так далеко от дома.

Подполковник внимательно взглянул на ожидавшего его слов Ена и торжественно, так словно ему было поручено сообщить чрезвычайно важное известие с трибуны перед полным залом слушателей, объявил:

— Своей диверсией лейтенант заставил главнокомандующего экспедиционным корпусом армии Земли принять еще одно важное решение. Были сделаны выводы о бесперспективности дальнейшего пребывания наших сил на этой планете и отдан приказ о прекращении боевых действий. — Исайя хлопнул ладонью по столу и, подавшись вперед, уже более простым языком, с едва различимым оттенком злорадства произнес: — В общем, мы улетаем. Ваша война окончена. Вы так упорно дрались за этот кусок камня, что он остается вам. Теперь уже навсегда. Вы, лейтенант, сделали свое дело. Вы выиграли эту войну. Можете собой гордиться…

Лицо подполковника скривилось и от этого стало очень уродливым, похожим на морду жабы. Последнее слово он выговорил с уже нескрываемой ненавистью. Оно прозвучало как пощечина, плевок в лицо:

— … убийца.

Однако кроме одного человека на него уже никто не обратил внимания. Все были слишком сильно поражены этой новостью, чтобы думать о чем-либо другом. Илья и Лука, Генрих и Тэм радовались и смеялись, хмурились и грустили одновременно. Они хлопали друг друга по плечам, коленям, хватали друг друга за руки и трясли их, но за их ликованием скрывалось мысли, что не давали им по настоящему насладиться так давно ожидаемыми словами. "Неужели все это путешествие, все наши испытания, все наши жертвы оказались напрасными? Что же нам теперь делать дальше, что же со всеми нами теперь будет?" — думали они, и эти вопросы были написаны на их лицах.

Ен же думал совсем о другом. О своих ошибках, заставивших его пройти этот путь и оказаться по другую сторону стола от землянина, объявляющего начало мира. Останься он в госпитале, и тогда никто не посмел бы назвать его предателем и самым большим разочарованием Агарда. Не пришлось бы убегать, прятаться, стрелять и снова убивать. И тогда совсем юный Тамил и угрюмый Алик остались бы живы, Марат с Ильей уже начинали новую жизнь, Лука до сих пор стоял во главе своей банды, а Тэм продолжил бы свою борьбу с премьером. Только уже без него.

От всеобщего почета и уважения его отделяло всего пять дней, и Ен отдал бы все, чтобы снова вернуться назад и оказаться в своей палате за минуту до того, как по всему зданию разнеслась раскатистая трель пожарной сигнализации. Стоило всего лишь выйти со всеми наружу, дождаться пожарных и назвать свое имя во время переклички, чтобы оказаться через пять дней настоящим героем, человеком, которого на этой планете будет знать и приветствовать каждый встречный. Не побеги он тогда наверх, к охваченным пламенем этажам, быть ему гордостью и любимым сыном Агарда. Тогда, возможно, слова лести и восхищения от окружающих излечили бы его душевные раны, прогнали воспоминания о своих страшных деяниях в самые потаенные уголки памяти, откуда уже ничто не смогло бы их извлечь и где они были нестрашны. И вскоре он уже и сам поверил бы, что все четыре года на фронте были прожиты им не зря, что все жертвы его боевых товарищей были не напрасны, а сам он был чист и невинен, как тот семнадцатилетний юноша, который впервые взял в руки оружие, ведомый громкими словами о свободе и долге.

Вот только какого цвета были бы его сны, согласись он на такое…

Едва эта мысль мелькнула в голове Ена, он понял, что ничуть не раскаивается за свое бегство из госпиталя. Да, очень многое он хотел бы исправить, переиграть заново, но только не решение расстаться со своей предыдущей жизнью. Это был по настоящему правильный поступок, и только он вел его по единственно верной дороге. К свету.

А героем его сделают и без него самого. Так обещал Клим. Однако живой Ен уже был никому не нужен, а вопрос, куда теперь деваться, если земляне покидают планету, вставал особенно остро. Он открыл рот и приготовился спросить подполковника об этом, но его опередил Марат.

Мальчик хорошо расслышал последнее слово подполковника и, вырвав голову из объятий ликующего брата, вскочил на ноги. Он весь дрожал от ярости и обиды, а по его щекам опять потекли слезы. Набрав воздуха, он громко, истерично закричал, наклоняясь вперед при каждом слове:

— Ен-не убийца! Это все вы! Вы уничтожили наш город, вы убили моих родителей и моих друзей! Правильно, что Ен вас уничтожал. Только жаль, что он не перебил вас всех!

Неподдельная злость в голосе ребенка проняла даже солдат, неподвижно стоявших вокруг стола. Они все дернулись и повернулись к нему, оставив Ена на одно мгновение без внимания. Однако и он тоже был не меньше окружающих поражен словами Марата. Несомненно, тот начал закипать уже давно, у него, конечно же, была причина ненавидеть землян, но никто не предполагал, что мальчика одолевали такие чувства и мысли. Ведь даже его брат смог сдержаться и не стал предъявлять претензий к землянину, который, конечно же, не мог быть причастен к приказу об уничтожении купола Самуй. Просто потому, что такие люди сидят в кабинетах повыше, их форма — шикарные костюмы, а оружие — перо или ручка.

Схватив брата за руку, Илья силой заставил Марата сесть на стул, приказал ему замолчать и взглянул на подполковника, готовясь принести извинения за поведение брата, однако реакция подполковника заставила его забыть о своем намерении. Скривившиеся в улыбке губы Исайи привели Илью в ярость. Этот человек улыбался! Улыбался и даже не пытался выказать ни толики раскаяния! Он просто обязан был почувствовать ту ненависть и боль, которые испытывал его брат! И пусть потом его солдаты делают с ним что угодно…

Илья вскочил со стула и кинулся к подполковнику. Двое солдат перехватили его и потащили обратно к его месту. Илья яростно брыкался и вырывался, однако на броню землян его попытки освободиться не производили никакого впечатления. Силы были слишком неравны, и Илья оставил бесполезные попытки пробиться к Исайе. Если не кулак, то слова сотрут с его лица эту улыбку, решил он и просто закричал:

— Чего ты лыбишься, урод?! Тебе так весело вспоминать, как вы уничтожили наш город?!

Слова Ильи достигли цели, и пристыженный подполковник опустил глаза.

— Прошу меня простить, — пробормотал он, — я совсем забыл, что тут есть люди, проживавшие в Самуй, и позволил себе неоднозначный жест. — Подполковник поднял голову и, убедившись, что все внимание повстанцев сейчас приковано к нему, объяснил: — Я отнюдь не радовался, я просто не мог не улыбнуться, когда вспомнил ту ложь, что все считают истиной вот уже несколько лет. И состоит она в том, что мы имеем отношение к уничтожению вашего города.

В тишине, повисшей в комнате после этих слов, нервный смешок Тэма прозвучал как выстрел.

— Я знал, я знал, что здесь что-то нечисто, — прошептал он и сомкнул ладонь правой руки вокруг пальцев левой. Его глаза сверкали странным, болезненным блеском, свойственным только сумасшедшим или настоящим фанатикам. А губы все повторяли и повторяли: — Я знал, я знал.

 

Глава 4

Сначала никто не поверил подполковнику. Его просили повторить, и он повторял. Несколько раз. Ему снова не верили и заставляли клясться в своей честности, но Исайя стоически выдержал все обвинения во лжи и просто предложил своим пленникам просмотреть доклад оперативной группы штаба, собранной сразу же после произошедшей с куполом трагедии.

Дабы видно было всем, подполковник разрешил им придвинуться к столу, нашел в памяти консоли нужный видеофайл и, прокрутив запись до нужного места, развернул её экраном к зрителям.

— Это превью к докладу, — объяснил Исайя, откинувшись на спинку стула. — Начнем с него.

— Угу, — пробурчал Ен, склонился над консолью и, ткнув указательным пальцев в кнопку паузы, запустил видео.

На небольшом, размером с книжный лист экранчике застыло изображение части дубового стола, перед которым на зеленой стене висела белая доска. Перед доской, упершись двумя руками в стол, стоял молодой, но уже почти лысый мужчина в сером деловом костюме, который, однако, был довольно сильно помят. Из-под пиджака торчал край белоснежной сорочки, ворот этой сорочки был расстегнут, а галстука не было и в помине, что указывало на скорость, с которой докладчику пришлось собираться и бежать на собрание.

По левую руку от выступающего сидела мрачная женщина в черной блузке, нервно постукивающая по столу ручкой, а напротив нее расположился пожилой, седовласый мужчина, с аккуратной, коротко-стриженной бородой. На этом человеке был одет черный мундир с золотистыми эполетами, и в нем легко можно было узнать полномочного эмиссара Земли в системе Агарда. Несмотря на синие круги под глазами и посеревшее от недосыпания лицо, выглядел он собранным и готовым к выполнению возложенных на него обязанностей по усмирению взбунтовавшейся колонии. Присутствие на экране этого человека указывало на место, где производилась запись, и этим местом мог быть только флагман земного флота, кружащийся на орбите планеты. Эмиссар никогда не вмешивался в дела колонии без веской на то причины и спускался на землю только в случае необходимости. Ходили слухи, что его корабль населяет несколько тысяч человек и что по уровню комфорта и роскоши он превосходит даже резиденцию премьера.

Впрочем, к тому моменту война уже началась, и эмиссара стали называть главнокомандующим. Однако этот человек без особых проблем переквалифицировался из влиятельного политика в грамотного стратега. Всего лишь с двумя тысячами обученных солдат и несколькими тысячами членов экипажа кораблей земной группировки, бывших тогда при нем, он смог сохранить присутствие земных сил на поверхности планеты до прибытия первого подкрепления. А ведь до этого момента было еще полтора года, ведь весть о начале военных действий еще была в пути, и на Земле все пребывали в неведении относительно того, что творилось в их первой и единственной колонии.

— Итак, — отмирая и обводя взглядом скрытых за пределами экрана слушателей, произнес докладчик, — насколько я вижу, собрались почти все члены Совета, так что я позволю себе начать. Пока будут подтягиваться опоздавшие, я кратко обрисую ситуацию, сложившуюся в колонии к этому моменту, а уже потом выскажу свои соображения по поводу катастрофы, произошедшей с куполом Самуй.

Для начала немного истории. Агард уникален как по своему богатству запасами редчайшего энергетического элемента гелий-4, так и по природным условиям, сложившимся здесь в связи с близостью планеты к звезде-Сириусу. Несмотря на агрессивные для человеческого организма условия, выгода от добычи гелия перевешивала все возможные риски, поэтому неудивительно, что менее чем через десять лет после первого посещения этой планеты было принято решение об организации на Агард постоянной базы для рабочих, которая позволила бы наладить добычу этого элемента в промышленных масштабах. До этого момента одиночные рейды наших двух на тот момент времени кораблей к Сириусу не позволяли обеспечить потребности Земли в энергии и на десять процентов, что негативным образом сказывалось на политической и экономической обстановке нашей родины, исчерпавшей свои естественные природные запасы.

Перенаселенность — явилась одной из основных причин бедственного положения на нашей родине, едва оправившейся от последствий деятельности человека в конце двадцатого и первой половины двадцать первого веков, но вновь ставшей заложницей людей из-за слишком стремительного прироста населения. Альтернативные источники энергии не смогли обеспечить потребностей почти шестидесяти миллиардов человек в энергии, тепле, воде и тогда мы снова начали копать и бурить, отнимая у земли последнее, что она имела. В конечном счете это нанесло серьезный удар по экологии нашей планеты и привело к глобальному кризису, выхода из которого не было видно. Болезни, голод и нищета первыми поразили развивающиеся континенты Африки, Латинской Америки и Азии, заставили их жителей покинуть земли предков и искать себе новые дома в более благополучных на тот момент Северной Америке и Европе. Такой массовый исход населения со своих земель привел к перераспределению нагрузки на нашу Землю и позволил на какое-то время оттянуть момент агонии, но спасти положение могли только радикальные меры. К тому же жители Северной Америки и Европы были отнюдь не рады новым лицам на своей исторической родине и расистские, националистические идеи вновь получили тогда широкое распространение. Возникла угроза распада единого мира на обособленные друг от друга государства, и некоторыми даже предпринимались попытки выйти из структуры альянса. По правде говоря, альянс стран земли трещал тогда по швам, и эта напряженность выливалась в постоянные вооруженные конфликты, что, естественно, рано или поздно грозило перерасти в серьезные столкновения с применением оружия массового поражения.

Третья Мировая была близка как никогда, и, дабы избежать её, было разработано множество теории по спасению человечества как вида. Среди них самыми популярными оказались две.

Первая призывала к расселению всей массы людей по всей свободной поверхности планеты, переходу на натуральное хозяйство, остановке всего производства и консервации промышленных объектов. Она имела своих сторонников, и, последовав ей, многие переехали подальше от городов, поселились в глуши, завели себе фермерское хозяйство и до сих пор спокойно живут там. Однако это был путь назад к средним векам человечества и требовал добровольного отказа от множества благ цивилизации, что, естественно, не понравилось довольно большому количеству людей. Они просто не желали или не умели работать руками, поэтому продолжали оставаться в городах невзирая на их бедственное положение.

Вторая теория получила широкое распространение среди власть имущих и предлагала создание единого, однополярного мира, управляемого советом из нескольких представителей крупных мировых держав. Они должны были обозначить приоритетный вектор развития планеты, законодательно ограничить рождаемость, организовать жесткий контроль за активностью людей и направить их деятельность на устранение последствий энергокризиса. Конечно же, сами люди должны были существенно урезать уровень потребления, просто для того, чтобы существующее число жителей планеты могло бы выжить и уменьшиться естественным образом. В случаях, когда это было необходимо, дозволялось применение силы к несогласным с таким порядком вещей. Как вы понимаете, эта теория тоже была несостоятельна, так как значительно расслаивала человеческое общество и, фактически, требовала от людей работы на благо государства за пищу и крышу над головой. Слова диктатура и Рейх были самыми мягкими из тех, что состояли в арсенале критиков этой идеи.

Естественно, ни одна из озвученных теорий не была воплощена в жизнь, хотя исход из цивилизованного общества сторонников первой позволил незначительно снизить нагрузку на города. В то время люди просто плыли по течению и ждали естественных событий, позволивших бы им выйти из кризиса. Под этими событиями подразумевается повышенный уровень смертности от болезней и голода. Как бы дико это не прозвучало, но гибель половины населения земли в то время была бы для всех благом.

Однако мелькнул лучик надежды, и все последовали за ним. Индийскими учеными был разработан способ позволявший применить найденный на Луне гелий-4 к процессу термоядерного синтеза, что позволило бы в течение нескольких лет решить проблемы, копившиеся десятилетиями. Абсолютно чистый, безопасный способ производства практически бесплатной энергии все восприняли дар свыше и кинулись расконсервировать закрытые ранее программы освоения лунных недр, что привело к резкому скачку в развитии космических технологий, также застывших с началом кризиса.

Однако возлагаемые на Луну надежды не оправдали себя. Запасы гелия на ней оказались слишком малы, встречался он на ней в основном в связанном виде, а для его применения требовался довольно трудоемкий процесс по его очистке. Было построено и запущено в эксплуатацию три термоядерных реактора при трех самых больших городах мира — Лондоне, Пекине, Бомбее, но остановиться они должны были не позднее, чем через десять лет.

Впрочем, к тому моменту люди уже поняли, куда им надо было двигаться, чтобы найти выход из тупика, в который они сами себя загнали. Все взоры устремились в небо, и поиски гелия стали смыслом жизни для целого поколения людей. Десятки геологических зондов направились к планетам Солнечной системы и спутникам Юпитера, а на Земле начались поиски способа увеличения скорости перелетов между планетами. К сожалению, в пределах Солнечной системы больше не удалось обнаружить значительных запасов гелия, но побочным эффектом повышенной активности космической программы стала разработка двигателя, способного сжимать пространство. Люди хотели как можно быстрее долететь до Нептуна и Сатурна, но у них появилась возможность добраться до соседних звезд. Не воспользоваться таким шансом наши предки не смогли. Первые два корабля были построены в рекордно короткие сроки и вскоре отправлены за пределы солнечной системы, откуда они могли бы совершить прыжок к нашему ближайшему соседу-Сириусу. На тот момент уже было установлено наличие у этой звезды планет-сателлитов, и многие астрономы склонялись к мысли, что искомый людьми гелий должен присутствовать на них в изобилии. Сколько бы опасений не выказывалось по поводу работы новых двигателей, испытания которых проводились только в моделируемых компьютером средах, как бы не опасна была подобная экспедиция для её участников, но путешествие длинною в два с половиной года началось.

Я позволю себе опустить некоторые детали касательно подробностей перелета к Сириусу и исследования их планет и сразу перейду к событиям, произошедшим впоследствии. Через два года за границей орбиты Плутона из прыжка вышел один из отправившихся в экспедицию кораблей. До прибытия на Землю, этому кораблю предстоял полет сроком в год, но, когда он оказался в пределах действия радиосвязи, привезенные экипажем новости вызвали всеобщий ажиотаж. Прогнозы астрономов подтвердились, и планета, позволявшая Земле продолжить развитие, была найдена. Сбылись также и опасения противников использования межзвездных двигателей — второй корабль экспедиции исчез навсегда вместе с почти двумястами членами своего экипажа. Однако даже высокая вероятность повторной катастрофы, существовавшая на тот момент из-за нестабильности двигателей и отсутствия полной информации о процессах, вызываемых в ходе сжатия пространства, не отвратила наших предков от идеи освоения недр второй планеты Сириуса, получившей имя Агард. Началось строительство двух больших транспортных кораблей, позволивших бы единовременно перевозить несколько сот тонн гелия и около двух тысяч рабочих вместе с их оборудованием и машинами. Как я уже упомянул, около десяти лет эти две машины успешно вносили свой вклад в энерогобезопасность нашей родины, однако их совместных усилий все равно было недостаточно. А затем случилась катастрофа, заставившая общество пересмотреть свой подход к освоению Агард. По пути домой один из транспортников исчез вместе со своим грузом и добывавшими его рабочими. К тому времени уже стало возможным расширить флот с двух до четырех кораблей, однако угроза потери еще одного транспортника и обученных рабочих заставила искать пути для постоянного пребывания на Агард поселения землян. Выходом явилось строительство первого купола Самуй в изначальном его воплощении.

Эффект от такого строительства превзошел все мыслимые ожидания. Этот купол обеспечил людям как психологическую разгрузку, так как им не надо было больше торчать по два года в тесных каютах на корабле, так и физическую — до изобретения гравитационного генератора было еще далеко, а столь продолжительный срок в невесомости довольно сильно изматывал рабочих и сказывался на их здоровье. Однако экономическая выгода превалировала всегда и всюду, а так как освободившееся место на транспортниках существенно увеличило грузоподъемность судов, то и решения о развитии инфраструктуры купола не пришлось ждать особенно долго. Рядом с первым куполом было заложено строительство настоящего города, первого из запланированного десятка городов будущей колонии. Одновременно с этим на Земле началась пропаганда, призывающая рабочих переселяться в колонию, сулившая будущим колонистам немалые богатства. Стоит отметить, что желающих оставить свою бывшую родину в конечном счете набралось немало. Почти все они руководствовались денежным фактором, ведь всем колонистам гарантированно предоставлялось жилье со всеми удобствами, которого у них иногда просто не было на Земле, и ощутимое вознаграждение, ибо добыча гелия оказалась довольно выгодным делом. В общем, к окончанию строительства купола Самуй недостатка в его будущих жителях уже не было, но потребовалось еще десяток лет, чтобы заселить его. Хотя Земля медленно, но верно выходила из кризиса и восстанавливалась после почти полувека, проведенного на грани экологической катастрофы, распада альянса и гибели цивилизации, однажды запущенный процесс остановить не пожелал никто, и количество переселенцев не уменьшалось. Тем более, что дальнейшая разработка недр Агард вела Землю, по самым скромным выражениям, к "золотому веку". Люди охотно переезжали в новую колонию, невзирая на неблагоприятные условия на самой планете и возможные риски во время перелетов, которые уже были сведены к минимуму, но до сих пор продолжали тревожить инженеров и ученых. Впрочем, дабы понапрасну не волновать переселенцев, им ничего не сообщалось о возможных проблемах, которых, к счастью, удалось избежать.

Докладчик прервался, вынул из нагрудного кармана носовой платок и вытер взмокший лоб. Из-за границы кадра появилась рука со стаканом воды, а эмиссар принял его и заботливо пододвинул к докладчику. Такой жест можно было бы ожидать от какого-нибудь зама или секретаря, но не от настолько влиятельной и могущественной личности как эмиссар Земли.

Докладчика, однако, это ничуть не смутило. Он с благодарственным кивком принял стакан, в три глотка осушил его и поставил перед собой на стол. Женщина напротив кинула на эмиссара неодобрительный, возмущенный взгляд, но ничего не сказала. Судя по её спине, прямой как струна, и гордой посадке головы она никогда не чуралась официоза и не слишком одобряла простецкие манеры своего начальника, являвшегося по-сути вторым по значимости политиком Земли и главным доверенным лицом первого.

— В общем, — продолжил докладчик, — все мы должны понимать, что Агард сделал для Земли, и насколько важным остается поддержание хороших с ним отношений. До недавнего времени и на протяжении почти ста лет это не вызывало никаких затруднений, однако с приходом к власти господина Астопуса все кардинально изменилось. Для начала позвольте мне обрисовать имевшуюся до начала бунта ситуацию в обществе колонистов и немного поговорить о личности премьера.

Около двадцати лет назад колония достигла довольно высокого уровня развития. Все, что им было необходимо, они смогли производить на месте, так что нужда в грузах с Земли отпала сама собой. Здесь появилось местное централизованное самоуправление и крупная промышленность, на месте старых шахт под куполами были разбиты земельные участки, позволявшие обеспечивать все города провиантом. Все это обеспечивало колонии рабочие места, а вместе с тем и стабильность. Несмотря на то, что весь бизнес был замкнут сам на себя, колония успешно развивалась, искусно поддерживая баланс производства и потребления, у местных властей начали появляться планы по дальнейшему развитию куполов и строительству своего собственного флота. Глядя на успехи своих соседей, Земля предпочла самоустраниться от управления куполами и передала всю власть местным, которых уже смело можно было называть уроженцами Агарда, так как приток эмигрантов прекратился уже довольно давно, и только немногое из стариков еще помнили, как выглядела Земля. Все контакты колонистов со своей родиной свелись к торговым отношениям, от которых больше всего выигрывала именно колония. Одним словом, тут все было просто замечательно. Пока не появился один человек.

Господин Грегори Анфило — в то время еще молодой, образованный юноша — эмигрировал на Агард около двадцати лет назад и, поступив на службу в государственный аппарат, сразу же принял активное участие в жизни общества. Никто не пророчил молодому человеку блестящей карьеры, да и сам он не особенно проявлял свои амбиции, предпочтя спокойно работать на должности заместителя управляющего одной из шахт в куполе Самуй, являвшимся тогда столицей Агарда. Будучи блестящим исполнителем и организатором, он был довольно быстро замечен и введен в высшие эшелоны власти в качестве заместителя одного из глав Торгового Дома Агарда — палаты, обеспечивающий посредничество между местными добытчиками гелия и земным представительством. Развив на этом поприще бурную деятельность, он завел знакомства со всеми влиятельными людьми планеты, не пренебрегая также общением с подающей надежды молодежью. Неудивительно, что через несколько лет он получил место в совете Торгового Дома и стал серьёзно рассматриваться как будущий премьер Агарда. Неоднократно подтверждая свою лояльность Земле, он завоевал уважение прошлого эмиссара, чем значительно упрочил свои позиции как возможного главы местной власти. В общем, заручившись поддержкой со стороны множества влиятельных людей, он без особых проблем получил желаемое место, обставив крикливых политиков с огромным преимуществом. В то время он играл по правилам, установленным предыдущими поколениями, и ничем не выказывал своей истиной цели. Всем казалось, что этот человек приведет Агард к новому витку развития, и он на самом деле работал не покладая рук, увеличивая благосостояние общества. Его несколько раз переизбирали, так как на тот момент никто не видел ему реальной альтернативы. Никто даже и не пытался увидеть — лучшего человека на пост премьера найти было невозможно.

К сожалению, я не знаю, откуда у господина Анфило появились мысли о кардинальном пересмотре отношении с Землей и как вообще человек на столь ответственной должности мог сбиться с правильного пути и пуститься во всевозможные авантюры, но проследить истоки этих идей не составляет труда. Все собравшиеся здесь должны прекрасно понимать простую вещь-все слова о независимости, ущемлении достоинства и прочее, прочее, что могут придумать люди, являются лишь ширмой, за которой всегда скрывается банальная жажда наживы. Так уж получилось, что единственной причиной войн всегда были деньги, а все остальное лишь предлог, призванный скрыть эту страшную правду от народа, который в этом случае, собственно, и должен быть исполнителем воли власть имущих. Никто не станет вкладываться в войну и отправлять людей на битву за веру, идеологию или восстанавливать попранную честь, если это не сулит солидной выгоды. А в данном случае выгода для местных налицо. Земля зависит от гелия, а здесь он есть и причем его много.

И, судя по всему, премьер и поддерживающие его люди (а таких, естественно, немало — без влиятельных покровителей никто не стал бы пытаться навязывать свою волю Земле) решили не ограничиваться организацией банальной монополии. Предложение передать часть кораблей земного флота под контроль правительства Агарда в обмен на право покупать у них же гелий красноречиво свидетельствовало о далеко идущих планах господина Анфило. Согласись Земля на такие условия, мы бы на очень долгое время попали в полную зависимость от нашей собственной колонии, чего допустить нельзя было никоим образом. Неизвестно, что еще мог бы придумать премьер для своей бывшей родины, но он уже почувствовал свою силу и останавливаться не собирался.

Положение в то время спас предыдущий эмиссар Земли, выступив с резкой, критической речью в средствах массового вещания и разослав каждому жителю Агарда её копию в виде письма. Это оттолкнуло от господина Анфило некоторых его влиятельных сторонников, а мнение колонистов, прежде всегда поддерживающих премьера, оказалось на этот раз не на его стороне. Эмиссар предложил премьеру покинуть свой пост, но окончательное решение о том, кто должен был быть главой Агарда, оставалось за жителями самого Агарда, которые все же в очередной раз переизбрали господина Анфило, хотя его позиции в обществе серьезно пошатнулись.

Ситуация в колонии на время стабилизировалось, а премьер вернулся к изначальному курсу, направленному на тесное, дружеское сотрудничество с Землей. Но как показало время, его дружелюбие было всего лишь видимостью.

К моменту прибытия в систему нового эмиссара, господина Фрейре, колония начала вооружаться, а в обществе получили широкое распространение радикальные антиземные настроения. Обстановка умело нагнеталась, так что вскоре земное представительство попросили вон из куполов. Наша разведка пыталась обнаружить источник этих провокационных слухов и, конечно же, вышла на здания правительственных учреждений. После этого большинство наших людей бесследно исчезло.

В общем, это было началом войны. Пока не объявленной, но от этого не менее явной.

Поставки гелия прекратились, а когда мы попытались собственными силами наладить его добычу, премьер отдал приказ о начале широкомасштабных военных действий. Вся планета и её недра были названы собственностью народа Агарда, а на нас началось наступление полков колонистов, заставивших нас перебраться в горы.

На тот момент наши силы находились в крайне невыгодном положении — без поддержки с Земли, без прямого сообщения с ней и без возможности отступить. Премьер отлично понимал, что слишком малое количество транспортников числом всего в восемнадцать штук не позволит Земле перебросить на Агард значительный воинский контингент, поэтому справедливо рассчитывал на быструю победу в своей войне за независимость.

Надеяться на успех в прямом противостоянии с Агард было, по крайней мере, глупо. Даже сама планета оказалась против нас: мы не имели возможности следить за противником сверху из-за наличия в атмосфере взвесей металлов и чрезвычайно плотной, насыщенной облачности, постоянные грозы и близость к звезде сделали невозможным использование никаких других технологий связи, кроме оптической, действовавшей только на расстоянии прямой видимости, тогда как подразделения противника могли прекрасно коммутироваться между собой используя обычные, экранированные кабеля, протянутых по всему плато в огромном количестве. Мы даже не могли отступить поглубже в горы: они становились слишком высоки, и вести разработку месторождений гелия там не представлялось возможным.

Премьер прекрасно просчитал шансы своих людей и отлично подготовился, представив нас общественности как самых злейших врагов Агарда, однако выдворить нас с планеты у него не получилось. Война начала затягиваться, а к нашим частям потянулись первые дезертиры, недовольные творившимся на планете и тем, что их насильно поставили под ружье.

Примерно месяц мы пытались наладить с правительством Агарда контакт для проведения переговоров, однако назад не вернулся ни один из наших посыльных. Впоследствии от одного из дезертиров мы узнали, что все наши люди были переданы в распоряжение некоего комитета, возникшего с началом военных действий и занимавшегося, как выразился этот человек, поддержкой лояльности среди солдат и населения. Стало ясно, что просто так премьер свою власть уже не отдаст, всякие попытки договориться с ним были признаны бесполезными, и начал разрабатываться план по его устранению.

Уже на этапе планирования возникли определенные трудности. Господин премьер очень активно перемещался из купола в купол, а отследить его точное местонахождение мы не могли. Наша агентурная сеть значительно поредела, а информация от оставшихся разведчиков приходила с опозданием на несколько суток, причем агентам приходилось подвергать себя излишней опасности, чтобы передать её.

На этот случай у нас был подготовлен запасной вариант. Идея достать премьера была отвергнута за недееспособностью, и началось планирование захвата столицы-купола Самуй. Причина, по которой целью был избран именно этот купол, проста — он являлся центральным узлом всех существующих на Агарде инфраструктур. Стоило нам захватить его, как мы могли бы обратиться к каждому колонисту на этой планете, что уже однажды проделал эмиссар, и перетянуть их на нашу сторону. Дезертирство из войск колонистов и организация комитета лояльности указывали на раскол в обществе, что в конечном счете могло бы помочь нам остановить войну и восстановить порядок.

Докладчик громко вздохнул и вцепился пальцами в край столешницы. Чем ближе он приближался к заключительной части своего выступления, тем напряженнее выглядело его лицо. И эмиссару, и сидящей напротив него женщине, и скрытым за кадром людям уже давно стало понятно, куда клонит этот человек, однако докладчику самому становилось не по себе от тех умозаключений, к которым он пришел и которые собирался озвучить. Хотя причиной его нервозности могли послужить возможные контр-вопросы со стороны слушателей. Было непохоже, что докладчик собирался предоставить какие-либо документальные подтверждения своим словам. Скорее всего, у него их просто не было, либо они были не настолько вескими, как хотелось бы этому человеку. Кем бы он не был — советником, разведчиком, аналитиком, — но его слова могли повлиять на будущее огромного количества людей, и осознание такой ответственности прессом давило на его плечи, заставляло сутулиться, неловко пыхтеть, краснеть и вообще чувствовать себя крайне неловко.

— Продолжим, — сам себе предложил докладчик, переведя дух. — Три часа назад несколько инженеров и рота наших солдат под командованием полковника Камелайнэна на челноках отправилась к куполу Самуй. Стратегической задачей было: прорваться в купол, захватить информационный центр, обеспечить трансляцию записи воззвания эмиссара к колонистам, блокировать коммуникацию для военных частей и по возможности найти и устранить премьера. Успешно стартовав, челноки достигли купола порядка двух с половиной часов назад, где высадив бойцов, отправились за следующей ротой солдат. За это время десантировавшиеся у Самуй бойцы должны были проникнуть внутрь города через подземную рельсовую дорогу и по возможности обезвредить оставленную в городе группировку, действуя в пределах первого подуровня города, где можно было бы не опасаться повреждений поверхности купола. Дабы свести к минимуму жертвы среди гражданского населения, нашим бойцам было запрещено брать с собой любое другое оружие кроме автоматов и винтовок. — Докладчик дрогнул, опустил голову и громким траурным голосом, словно и он сам утратил в этой трагедии кого-нибудь из близких к себе людей, произнес: — К моменту прибытия второй роты купола уже не существовало. На его месте осталась только огромная воронка, в которую провалился город. Выжить после такого взрыва не смог бы никто. Сделанные записи и снимки позволили сделать вывод о его силе и источнике. Только детонация гелия, компактно размещенного под землей, могла вызвать подобные разрушения.

Как вам всем известно, температуры, при которых гелий становится нестабилен, не могут быть достигнуты естественным путем. Единственный способ, которым обычный боец может случайно вызвать детонацию гелия, заключается в использовании фотонной ракеты. Защищавшая город группировка колонистов обладала подобной амуницией, однако по мнению экспертов, эпицентр взрыва находился на глубине примерно в километр, что исключает возможность случайного попадания ракеты в хранилище: она просто не способна проникнуть с первого подуровня так глубоко под землю. Либо кто-нибудь из колонистов целенаправленно спустился под землю и выстрелил в хранилище гелия, либо же в нем заранее была расположена химическая бомба, обеспечившая успешную детонацию. Последний вариант кажется нашим экспертам более правдоподобным — воронка имеет слишком правильную форму, чтобы возникнуть в результате случайного стечения обстоятельств. Попадание ракеты не смогло бы вызвать единовременную детонацию всей массы гелия, и взрывы следовали бы один за другим на протяжении примерно трех секунд, что обрушивало бы город внутрь воронки неравномерными кусками, наслаивая их друг на друга. В этом же случае детонация произошла в один момент, и города провалился под землю буквально целиком. Стоит заметить, что это только предположения сделанные в результате просмотра записей и более точные ответы можно было бы получить только в результате длительного исследования руин, однако мы не могли позволить себе такой роскоши.

Позвольте теперь мне высказать свое личное мнение и возможные последствия, которые повлечет за собой эта трагедия. Начну сразу: я полностью согласен с мнением экспертов и считаю, что уничтожение купола не могло быть случайностью. Как бы дико это не прозвучало, но премьер поимеет с этого немалые дивиденды, а там, где есть прибыль, нужно искать умысел.

Давайте по-порядку. Во-первых, нанесен серьезный удар по нашим силам. Во-вторых, если наша рота к моменту взрыва уже смогла обеспечить себе контроль над куполом и информационным центром, то другого способа избежать обращения нашего эмиссара к обществу колонистов не существовало. В-третьих, сделав нас виновниками трагедии, премьер вызовет волну народного гнева и обеспечит себе поддержку всех без исключения колонистов, чем значительно увеличит как численность своей армии, так и их преданность себе и идее независимости.

Первый и второй пункт лишь последствие и вероятная причина взрыва соответственно, однако третий пункт — моё предсказание, и сбудется оно очень и очень скоро. А в том, что премьер попытается обратить трагедию себе на пользу, я не сомневаюсь.

Нас будет ненавидеть и бояться почти пять миллионов человек. Мы больше никогда не сможем получить понимания у колонистов. С нами больше никто не будет пытаться договориться, и в конечном счете мы окажемся на этой планете в роли изгоев. За то время, что мы не сможем влиять на жизнь колонии, господин Астопулу сможет воспитать колонистов так, как ему угодно и сделать из них кого угодно. Он явно стремится к абсолютной власти, хочет создать себе здесь небольшое царство и вечно в нем править, а помешать ему в этом могли бы только мы.

Еще раз повторюсь, точных сведений об истиной причине трагедии мы не имеем, однако я уверен, что она была кем-то запланирована. Вы можете оспорить мое мнение, и для этого мы, собственно, здесь и собрались, но боюсь, правду мы сможем узнать не раньше чем премьер покинет свой пост. Насколько я прав, покажет дальнейшее развитие событий и реакция премьера, однако рассчитывать на прекращение боевых действий со стороны Агард было бы неразумно.

В связи с этим я предлагаю…

Исайя вытянул руку, пальцем коснулся экрана, и изображение замерло. Придвинув к себе консоль, он сказал:

— А дальше вам будет неинтересно. Все остальное вы прекрасно знаете и сами. Обвинение нас в бомбардировке города, хотя нам и нечем было его бомбить, окончательная самоизоляция, расстрелы наших пленных на месте, сказки о нашей жестокости, призванные удержать потенциальных дезертиров из ваших войск от контактов с нами и так далее. — Подполковник откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. — Можете задавать мне любые вопросы, господа, я готов ответить на все. И теперь, когда вы познакомились и с нашей точкой зрения на эту войну, я надеюсь избежать дальнейших обвинений с вашей стороны в нашей ничем немотивированной жестокости.

Исайя нагнул голову и исподлобья взглянул на своих собеседников, а точнее на Ена.

А ведь он тоже нас ненавидит, мелькнула в голове Ена мысль. Всех без исключения, несмотря на внешнее спокойствие и безмятежность. И сам же стыдится своих чувств, потому что понимает, что они проиграли и теперь миллионы людей остаются на этой планете во власти хладнокровного, жестокого и полубезумного диктатора. Миллионы ни в чем не повинных людей, обманутых, использованных и даже не подозревающих об этом.

И только эти эмоции, скрытые глубоко, в самом потаенном уголке сердца подполковника, убедили Ена, что только что они все действительно слышали правду. Сверкающую своей наготой, беспощадную правду, от которой становится дурно и мерзко, потому что она обнажает истинную сущность людей. Сущность зверя, скрытую под гладкой, ухоженной кожей, изящными манерами и умными речами.

Наверное, стоило разозлиться, впасть в ярость и дать выход своим чувствам, как поступил бы любой нормальный человек, узнай он, что последние четыре года своей жизни его нагло обманывали, что все жертвы его и его товарищей были ради небольшой компании людей, решившей быстренько обогатиться и упрочить свою власть и положение, однако Ен не позволил себе потерять голову. Он спокойно встретил направленный на него взгляд Исайи, слегка дернул краешком рта и ровным тоном произнес:

— Скоро мне надо будет кое-куда сходить и кое с кем побеседовать. Для вашего же блага, Исайя, советую вам не препятствовать мне.

 

Глава 5

Что значили эти слова, поняли все. Мгновенно.

— Хорошо, — кивнул подполковник, — я надеялся, что вы скажите что-либо подобное.

— Что, — криво усмехнувшись, дерзко произнес Ен, — неприятно было бы возиться со мной?

Подполковник ответил так честно, как это только было возможно.

— Конечно, да. Не в наших правилах отказывать колонистам убежище, если они смогли все таки добраться до нас, но мы предпочли бы избежать вашего присутствия на наших кораблях. — Исайя подался вперед и навалился на стол широченной грудью, словно стремясь создать между собой и Еном интимное расстояние, дабы больше никто в этой комнате не смог бы его услышать. Впрочем, это было всего лишь невыполнимым желанием. Подполковник это понимал, но все равно понизил голос до шепота. — Понимаете, лейтенант, мы не можем поступить с вами так же, как с вашими товарищами. Мы с радостью предоставим им убежище и возьмем с собой на Землю, но вы — особый случай. Если вы будете настаивать, мы, конечно же, возьмем вас с собой, но гарантировать вашу безопасность мы не сможем. Так уж получилось, что у вас слишком много поклонников, и кто-нибудь из них обязательно захочет снова повидать вас. Ваше лицо уже известно многим, и даже охранники не смогут оградить вас от опасности. Вдобавок…

— Можете не оправдываться, — прервал неуклюжие объяснения Исайи Ен. — Я прекрасно понимаю, что я лишний на вашей территории, и я не собираюсь стеснять вас своим присутствием. Я догадываюсь, зачем вы показали мне эту запись, и у меня нет оснований подозревать вас в мистификации и подтасовке фактов, хотя бы оттого, что мы находимся в полной вашей власти и, чтобы просто избавиться от меня, вам бы не понадобилось прикладывать столько усилий и пытаться меня в чем-то убедить. — Он подбородком указал на консоль с замершим с открытым ртом докладчиком. — Как бы выразился ваш аналитик, вам это невыгодно, если вы не преследуете некую дополнительную цель.

Исайя наклонил голову и, удивленный спокойным, ровным тоном голоса Ена и сделанными им хладнокровными умозаключениями, искоса посмотрел на него.

— Надеюсь, этот факт не повлияет на ваше желание пообщаться с премьером, — сказал он.

— Не повлияет, — покачал головой тот. — Я уже привык, что все меня используют.

Не зная, куда девать руки, Исайя схватил свою консоль и начал крутить её перед собой. Так продолжалось в течение нескольких секунд пока он наконец не произнес:

— Хорошо, лейтенант. Я постараюсь помочь вам хотя бы добраться до купола. Можете просить у нас все что угодно.

Ен открыл рот, но его опередил Илья, нежно поглаживающий давно немытые, спутанные волосы брата, который сидел поставив на стул ноги, уткнувшись лицом в колени и беззвучно плача. Каждый раз, когда докладчик произносил название родного города Марата, он непроизвольно вздрагивал, и давно насильно забытые воспоминания снова оживали в его памяти. Первое время мальчик крепился, стараясь не подавать вида, что эта запись так сильно его задевает, но когда пришло время финальной части выступления и докладчик назвал возможные причины гибели города, то тут Марат уже не выдержал. Осознание того, что его семья и друзья пали жертвами непомерных амбиций премьера, никак не укладывалось в сознание мальчика, отскакивало от его представления о мире, о людях, да и вообще от всего его естества. Он искренне хотел бы никогда не слышать слов аналитика, еще на чуть-чуть остаться в детстве, таком сложном и опасном, но все таки правильном, каким оно и должно было бы быть, однако было уже слишком поздно. Прямо на глазах окруживших его людей ему приходилось взрослеть, и от этого ему становилось нестерпимо больно. И только тихий голос брата, сыплющего фразами ободрения, и прикосновение его руки удерживали Марата от громкого, надрывного вопля. Однако следующие слова Ильи заставили его забыть о себе и вцепиться в одежду Ильи обеими руками.

Отвечая на предложение подполковника о помощи, он сказал:

— Нам нужна будет рабочая броня, оружие и ваш челнок, если Генрих согласится подкинуть нас до купола.

— Нет!!! — заорал Марат и с недетской силой встряхнул брата. — Ты никуда не пойдешь! Ты не оставишь меня с землянами одного!

Крепко сжав кисти рук мальчика, Илья отцепил его от себя, грустно улыбнулся и твердым, не терпящим возражений тоном сказал:

— Пойду. И переубедить меня не сможет никто. Не забывай, что и у меня тоже есть к премьеру свои личные счеты.

Лицо Ильи выражало крайнюю степень решимости, и Марат, знавший его лучше всех, понимал — брат своего решения не изменит ни за что. Слишком упертым он был, слишком долго он держал в себе всю боль и ненависть, чтобы отступиться теперь, когда представился шанс поквитаться с отнявшим его прошлое человеком. Но и отпускать на верную гибель Илью, давно ставшему ему больше, чем просто названным братом, Марат не желал. Одним рывком освободив свои руки от хватки Ильи, он снова вцепился в брата и, опустив голову, сквозь всхлипы начал бормотать:

— Не смей, не смей, не смей…

— Да, Илья, — пришел на помощь мальчику Тэм, — не стоит так просто бросаться своей жизнью. Нет никаких доказательств в причастности премьера к гибели города. Вполне возможно, что это действительно была случайность или несчастный случай. Ни один нормальные человек не способен на такую жестокость.

— Тебе ли не знать на какую жестокость способен наш премьер. — Илья тряхнул головой, словно отгоняя от себя сомнения и, посмотрев на подполковника, спросил: — Я могу рассчитывать на то, что вы позаботитесь о Марате?

Не ожидавший подобного оборота событий Исайя и сам уже был не рад, что решил подключить к разговору всю компанию беглецов, однако вмешиваться в личные дела колонистов не стал. Он кивнул и, в клятвенном жесте подняв перед собой руку, пообещал:

— Можете быть уверенны, я присмотрю за мальчиком и на корабле и на Земля. Ему там будет намного лучше, чем на этой планете. По крайней мере, там у него будет будущее.

— Хорошо, я вам верю, — очень легко поддался на заверения подполковника Илья. В любой другой ситуации оставлять Марата на попечение этого человека, да и вообще на кого-либо другого, он не стал бы ни за что, но в этот раз… в этот раз он просто не мог не пойти с Еном. Нужно было завершить начатое когда-то дело и разобраться с премьером. Особенно сейчас, когда возникли новые обстоятельства гибели купола, о которых никто и никогда не слышал прежде. Все уверения премьера, что земляне для устрашения колонистов хладнокровно разбомбили целый город, оказались хорошо отрепетированной ложью. Гениальным обманом.

Этому человеку нельзя было спускать уже одно это. Этот человек должен будет ответить.

Пока между братьями происходила эта сценка, Ен внимательно наблюдал за Ильей, оценивая поведение своего друга. Тот не мог не понимать, на что он подписывается, и, похоже, только ненависть двигала им в этот момент. Он так легко согласился навсегда расстаться со своим братом, братом, который был смыслом его жизни, последним осколком его прошлого, что Ену даже стало не по себе, от того, что на самом деле скрывалось за мрачным и решительным видом Ильи. Он сгорал от всепоглощающей ненависти и был готов пожертвовать собой, лишь бы отомстить за смерть своих родных. Он больше не хотел быть добрым, заботливым, ответственным юношей, он хотел мести. Эта мысль завладела им, ослепила его, сделала его одержимым. Возможно, потом он будет жалеть о своем решении и стыдиться себя самого и, скорее всего, так оно и будет, но сейчас ему было все равно. Переубедить его не могло ничто.

Впрочем, Ен и не собирался. Илья его проклянет, но это будет для его же блага.

Чуть отодвинувшись вместе со стулом от стола, Ен потянулся, заложил руки за голову и картинно зевнул.

— Илья, — позвал своего друга Ен и, когда тот повернулся к нему, с искреннем сожалением в голосе произнес: — Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Было бы приятно попить с тобой пивка…

— А? — нахмурился тот и, едва смысл сказанного дошел до него, отвернулся и дернулся вперед, к столу.

Ен опередил его движение всего на долю секунды. Его измененное тело давало ему преимущество над обычным человеком всего в один единственный миг, но преимущество это было огромно, несмотря на кажущуюся мимолетность этого мгновения.

Кулак Ена угодил прямо в затылок Ильи, когда тот приподнялся со стула и только-только подался вперед, и отправил того в глубокий обморок. Илья стукнулся лбом об стол, завалился назад и упал на край стула. Однако тот выскользнул из-под него и с грохотом опрокинулся на пол вместе с телом своего бывшего седока.

Только когда Илья мешком рухнул вниз, стоявшие вокруг стола солдаты смогли наконец среагировать на молниеносное движение Ена и, вскинув автоматы, навели их на него. Его соседи тоже не ожидали подобного развития событий и рефлекторно отстранились от него, а Тэм даже вскочил на ноги. Лишь один Марат остался стоять неподвижно. Он удивленно хлопал ресницами и не знал, как ему поступить-то ли радоваться, то ли переживать за здоровье брата. Он так и переводил взгляд от Ена к Илье, и каждый раз выражение его лица менялось на прямо противоположное. Немое «спасибо» читалось на нем, когда оно было обращено к Ену, и тревога, когда глаза опускались на тело брата.

Оказавшись в центре внимания, Ен, словно ничего и не произошло, пожал плечами и сказал:

— Ну не люблю я долго людей упрашивать, да и, кроме того, Илью уже было не отговорить. А брать его с собой я не собираюсь.

Исайя с неподдельным интересом взглянул на Ена, как если бы видел перед собой совершенно незнакомого ему человека, коснулся пальцем ямочки на подбородке и, впервые называя лейтенанта по имени, произнес:

— Спасибо вам, Денис. Мне как-то совсем не хотелось быть виновником семейной драмы. — Он щелкнул пальцами, жестом приказал своим людям опустить оружие и попросил одного из них: — Найди, пожалуйста, врача и передай ему, что мне нужно усыпить кое-кого. Только побыстрей, пока он не очнулся.

Солдат кинулся исполнять приказ командира и буквально через две минуты на пороге появился уже знакомый всем медик в белом халате поверх мундира. В его руках был черный дипломат, точь в точь копия того самого, из которого он доставал ампулы во время допроса.

При воспоминании о допросе Ен невольно поежился и передернул плечами. С момента как он проснулся, прошло уже больше шести часов, но голова все еще немного гудела и при виде врача снова начала немного побаливать.

Врач положил дипломат на стол, открыл его и, покосившись на начавшего подавать признаки жизни Илью, ворчливым тоном спросил:

— Зачем я вам так срочно-то понадобился, Исайя? Мне и так еще половину оборудования упаковывать, а тем солдафонам, которых ты мне выдал, ничего и доверить-то нельзя.

— Не волнуйся, Сергей. Успеешь еще собраться. А вот этот товарищ, который на полу, должен бы до нашего вылета поспать.

— Не проблема, — ответил врач, вынимая шприц с ампулой.

Подготовив все для инъекции, Сергей склонился над Ильей, задрал ему свитер, оттянул брюки и всадил в верхнюю часть ягодицы шприц.

— Готово, — закрывая дипломат, сказал врач. Подойдя к двери, он обернулся и небрежно кинул через плечо: — Часов двенадцать точно проспит.

Медик удалился, а подполковник, подозвав к себе приведшего его солдата, приказал:

— Отнеси его, пожалуйста, в какую-нибудь комнату и проследи, чтобы никто его не тревожил. Если вдруг очнётся, то никуда не выпускай.

Солдат козырнул, одной рукой поднял тело Ильи, перекинул его через плечо и потопал к выходу. Ен ожидал, что Марат последует за братом, но мальчик остался в комнате и, подняв валявшийся на полу стул, уселся возле него. Мальчик что-то очень сильно хотел сказать, несколько раз собирался с духом и уже открывал было рот, но в присутствии посторонних не решался выговорить ни слова. Тогда он просто схватил Ена за свитер у него на боку, да так и остался сидеть, не отпуская его, точно боясь, как бы его друг внезапно не растворится в воздухе.

— Ты, конечно, силен, Ен, — подал голос Лука, — но не проще было попросить подполковника просто запереть Илью на время.

Можно было бы пространно объяснить настоящую причину, побудившую его обойтись с Ильей так круто, можно было бы что-нибудь придумать для своего оправдания, но Ен предпочел ответить настолько кратко, насколько это было возможным:

— Он бы тогда обиделся.

От удивления Лука аж крякнул.

— А так он обрадуется?

— Нет, не обрадуется, — улыбнулся Ен, — но и страдать из-за того, что я его не взял с собой, ему теперь не придется.

— Гуманист какой, — пробормотал Лука и принялся созерцать свои некогда ухоженные ногти, выковыривая забившуюся под них грязь-спутницу любого путешествия.

Никто пока не спешил возобновлять прерванный разговор и, когда молчание начало затягиваться, инициативу взял на себя Ен, спросив:

— Подполковник, когда вы улетаете?

— В течение десяти часов мы планируем закончить все сборы. Тогда все оставшиеся на базе люди смогут отбыть на наши орбитальные корабли.

— Извините, — робко вступил в беседу Тэм, — а можно спросить, почему вы все же решили отказаться от нашей планеты? Как указал ваш аналитик, она вам необходима, да и мы могли бы вам помочь э… уладить вопрос с премьером.

— Я уже обсуждал это с командующим, — покачал головой Исайя, — и его ответ был — нет. Вероятно, если бы вы добрались до нас на пару недель пораньше, мы могли бы задержаться здесь еще на некоторое время. Особенно, если бы узнали, что лейтенант прибудет с вами вместе, но сейчас уже слишком поздно. Большая часть наших людей уже находится на орбите, и возвращать их не имеет смысла. Это приведет к лишним жертвам, а мы, в отличие от ваших командиров, заботимся о наших подчиненных. А касательно того, почему мы уходим, все очень просто — нам больше не нужна эта планета. Доклад аналитика был заснят почти четыре года назад, а это достаточно большой срок, чтобы мы смогли найти достойную альтернативу этой планете. Нам и дальше было бы предпочтительней вести работы на Агард, но вы слишком упорствовали истребляя нас. Здесь льется слишком много нашей крови. Такую цену мы платить не готовы.

— Неужели вы просто так и уйдете? Навсегда? — слабым голосом спросил Тэм.

— Здесь останется дипломатическая миссия в составе одного корабля. Когда ваш премьер прекратит убивать наших посланников и согласится на переговоры, тогда, может быть, отношения между Агарл и Землей могут быть восстановлены. Хотя я серьезно сомневаюсь, что в ближайшие годы что-нибудь изменится. Ваше правительство слишком глубоко погрязло во лжи, чтобы рисковать и допускать контакты с Землей.

Губы Тэма задрожали, и у всех возникло подозрение, что сейчас он расплачется. К счастью, он сумел сдержаться и не стал ставить окружающих в неловкую ситуацию. Не каждому приятно видеть слезы взрослого, серьезного человека, а Тэму вдобавок они были совсем не к лицу и грозили серьезно подпортить его имидж бесстрашного лидера Фронта Освобождения и одиозного борца с действующей властью. Правда, следующий вопрос Тэма делал ему честь как человеку, и, даже если бы он чрезмерно расчувствовался и пролил слезы, никто бы не посмел упрекнуть его за них. Просто потому, что переживал он не за себя.

— А как же люди? — спросил он. — Что же будет с обычными людьми? Нельзя же оставлять их. Их так и будут обманывать, если вы уйдете.

Исайя поморщился и начал энергично озираться вокруг себя, избегая смотреть на колонистов.

— Вы родились в таком мире, господин Эроглу, где один человек оказался способен ввести в заблуждение абсолютно всех. Так было когда-то и на Земле, так до сих пор есть, и так и будет. Если вы сами не захотите найти истину, никто и никогда вам просто так не откроет ее. Ваши сограждане не захотели её. Они слишком легко поверили в то, что мы разбомбили ваш город, и слишком легко возненавидели нас. Они позволили обмануть себя, поддавшись сладким речам премьера. Обычный здравый смысл мог бы заставить их засомневаться, пошире открыть глаза и начать задавать вопросы, однако в этом мире им наделены не все. Это ваш мир, господин Эроглу, и все, что остается вам и вашим согражданам, — постараться выжить. Земля слишком далеко, и не может помочь вам.

— Н-но… но… — с заиканием попробовал как-нибудь ответить на это Тэм, но так ничего и не придумал. Ему нечем было крыть — люди в этом мире действительно были слепы и глухи. Сколько бы усилий он не прикладывал, чтобы достучаться до них, почти все они отвергали его. Прислушивались лишь единицы. Помогать соглашалось и того меньше.

Зато одним из этих "и того меньше" оказался Ен. Его уже давно ничто не волновало, кроме одного.

— Значит так, — начал он, — если вы настроены продолжать вашу беседу и дальше, то дайте мне мою броню и оружие, и я, пожалуй, удалюсь. У меня еще остались кое-какие дела.

Молчавший до сих пор Генрих поднял руку и произнес:

— Мне тоже. И если возможно научиться управлять вашим челноком за несколько часов, то добавьте и его.

— Уверен? — на всякий случай спросил его Ен. — Мы можем и не выжить, а земляне предлагают тебе вполне реальный шанс свалить отсюда.

— Уверен, — не колеблясь ни мгновения и словно бы обидевшись, кивнул тот. — И сваливать я никуда не собираюсь. Это мой дом, и здесь растет моя дочь.

— Я тоже обязан пойти с вами, Ен, — предложил, а точнее просто утвердил свою кандидатуру для участия в походе против премьера Тэм. В этот момент он больше не выглядел как неуверенный, легко ранимый учитель. Он стал похож на истинного лидера- его глаза сверкали фанатичным блеском, предвещавшим страшную кару неугодным ему людям, сухое, худое лицо утратило налет интеллигентности и засветилось от внутренней силы этого человека, узкие, сутулые плечи расправились, и он, вытянувшись во весь свой довольно немалый рост, сел на стуле прямо. Протянув к подполковнику руку, Тэм потребовал, именно потребовал: — Мне понадобится запись выступления вашего эмиссара, подполковник. Та, что вы так и не смогли показать.

Вздрогнув от внезапного преображения своего собеседника, Исайя сглотнул и сказал:

— Конечно, будет вам и челнок, и запись, и броня, и оружие. Я распоряжусь немедленно. Только сколько точно вас будет?

Все повернулись к Луке, уже успевшему очистить свои ногти от грязи на одной руке и переключившегося на вторую, и вопросительно уставились на него.

— Что, — не отрываясь от своего занятия, произнес он, — и меня хотите подписать? Только я вот пас. И так чудом выжил, связавшись с вами.

Если кто и оказался расстроен отказом Луки, от которого никто и не ожидал проявлений героизма, так это был Марат. Уж неизвестно, за кого он считал Луку, но его образ претерпел значительные изменения в сознании мальчика, причем не в лучшую сторону. Марат надулся и ехидно спросил:

— Струсил что ли?

По-детски наивный вопрос, заданный из желания взять Луку на слабо, конечно же, не смог оказать никакого эффекта на уже взрослого, сложившегося человека.

— Нет, не струсил, — покосившись на Марата, спокойно сказал Лука: — Просто, по-ходу, я тут один вменяемый.

— Струсил, — продолжил упорствовать мальчик.

… И тут же получил подзатыльник от Генриха, который за отсутствием в комнате Ильи был единственным имеющим понятие о воспитании детей.

— Цыц, малой! — прикрикнул он на него. — Брата отговаривал, а Луку хочешь с нами заслать что ли?

— А… М-м… — промычал Марат, растерянно хлопая глазами. Сообразив, как он только что выглядел со стороны, мальчик смутился, отпустил наконец свитер Ена и, сложив ладони вместе, сжал их коленями. Густо покраснев, он пробормотал: — Да я вообще не хочу, чтобы вы возвращались обратно. Просто Лука ничего по-нормальному сказать не может. Даже отказался как пошляк какой-то.

Все прыснули со смеха, а Лука оторвался от своих рук и растерянно спросил:

— И что бы это значило?

— Что ты дурак, — вытирая рукавом нос, ответил Марат и, внимательно взглянув на Ена, Генриха и Тэма, словно запоминая каждого из них, добавил: — И вы тоже. Поэтому будьте осторожнее. Когда-нибудь я хочу еще раз увидеть вас всех.

 

Глава 6

Следующие часы прошли в подготовке к отлету.

Исайя пообещал найти для Генриха инструктора, способного за несколько часов обучить его некоторым особенностям пилотирования челнока, и, отведя его к таковому, занялся оставшимися колонистами. Лука пожелал избежать участия в сборах и в сопровождении одного охранника отправился в свою комнату, заявив, что, дескать, он очень утомился и что попрощаться с ними он придет прямо перед вылетом. Ен, Тэм, мальчик и котенок, незримо присутствовавший практически при всех событиях, в которых удавалось поучаствовать Марату, но в силу своих малых размеров редко проявляющий себя, были отправлены на надземный этаж здания, в просторную пустую комнату, куда вскоре притащили броню в количестве двух штук, в которую они не преминули тут же облачиться. Практически полная копия местных «Ирбисов», носившая даже созвучное им имя «Барс», все же надолго завладела вниманием Ена, которому пришлось заново привыкать к особенностям управления, освоить несколько дополнительных функций и познакомиться с новой хранительницей.

Впрочем, Ен собирался расстаться с броней как только им удастся проникнуть в купол. Бегать в ней внутри было нецелесообразно по той простой причине, что так он был бы слишком заметен и правительственный взвод смог бы выследить его в течение нескольких минут. Даже если ему каким-либо образом удастся ускользнуть от людей в белых «Ирбисах», премьер очень быстро затеряется при новости о приближающимся к зданию правительства землянину, и искать его придется тогда очень и очень долго. То, что премьер показался на людях в момент, когда он приехал туда на танке, было счастливой случайностью, вызванной необходимостью каким-либо образом решать вопрос с безумцем, угрожающим безопасному существованию города.

Как и обычно, Ен не пытался заранее распланировать свои действия, однако одно он решил твердо — Тэм выживет и продолжит свою борьбу, если сам он потерпит крах. Отношение Ена к Тэму поменялось совершенно незаметно для него самого и, если раньше он злился на него, то сейчас готов был защищать ценой своей собственно жизни. Обещание пристрелить Тэма в случае, если они не найдут у землян убежища, было уже давно забыто. Также он был прощен и за донос, ставший причиной их злоключений.

Последний день перевернул абсолютно все в сознании Ена, поставил все с ног на голову, незаметно изменил и его самого. Его заклятые враги, земляне, оказались вдруг вполне нормальными ребятами, решающими на Агард свои собственные проблемы и вынужденными отбиваться от превосходящих сил ненавидящих их собратьев. Земляне ничего не пытались навязать местным, а напротив, как могли старались помочь им. Они не расстреливали военнопленных, как свято думали колонисты, а при первой же возможности отправляли их на Землю. Они были открыты и готовы к диалогу, они допускали свободомыслие среди своих, они вели себя цивилизованно и, насколько это было возможным, дружелюбно.

Что-то подобное Ен помнил и из своей почти забытой, довоенной жизни, однако потом все поменялось. Все стало прямо наоборот с началом войны. Незаметно, осторожно, так чтобы они не воспринимали перемены в своем повседневном укладе жизни как что-либо требующее противодействия, менялись порядки и поведение людей на самом Агарде. Люди очень быстро привыкали к нововведениям и новым порядкам. Люди становились жестче, злее и даже не подозревали, что за всеми этими изменениями стояла фигура одного человека, решившего привести своих сограждан в соответствии со своими собственными представлениями о том, кем они должны были быть и как должны себя вести.

Едва подумав об этом, Ен вдруг ощутил сильнейшую тошноту. Он поднял руки, посмотрел на свои металлические ладони и скривился от отвращения к самому себе. Внезапно он понял одну простую вещь — он сам был творением премьера, созданным им дитем, идеальным человеком, не ведающим ни жалости ни сомнений живым механизмом, готовым выполнить любое пожелание господина. Он был рабом, который должен был в будущем занять место своего хозяина и продолжить его дело. Ведь и героя сделали из него не просто так…

— Не зря земляне хотят меня прогнать, — едва слышно пробормотал Ен. — Я сын Агарда, я принадлежу ему и только ему.

Сидящий в углу на корточках Марат, прекратил валять по полу своего котенка и, повернувшись, спросил:

— Чего это ты там бормочешь?

— Да так, ничего.

Открыв шлем своей брони, Тэм сияющими глазами уставился на Ена с мальчиком. Он порывался что-то сказать, однако волновался так сильно, что кроме невнятных звуков не мог произнести больше ничего. Немного успокоившись, он возбужденно затараторил:

— Та записи, которые мне дал землянин, просто нечто! Они содержат речь эмиссара, выступление аналитика, что мы видели, послание премьера землянам, записи переговоров и еще кучу всего. Они мне отдали все свои архивы за последние шесть лет! — Тэм отдышался и заговорил чуть помедленней: — Я разложил некоторые из них, просмотрел их код, и, похоже, он не менялся.

— И что? — не понял его Ен.

— Это значит — все они настоящие, — объяснил Тэм. — Сделаны одной моделью камеры и не подвергались дальнейшей обработке. Код имеет единый стиль, то есть нет никаких вставок.

— Прикольно, — протянул Ен, которому эти слова не говорили ровным счетом ничего.

Тэм самодовольно улыбнулся:

— Ага. Мне надо будет еще поработать с ними, но и предварительные результаты уже радуют. Как только я доберусь до купола и найду точку доступа, я запущу нарезку основных моментов на общественных информационных терминалах, а все остальное пойдет гулять по сети. По крайней мере, пару минут я смогу удерживать контроль над сетью, и кое-что люди обязательно услышат и увидят. Посмотрим потом, как Анфило отвертится.

Тэм так увлекся своей собственной речью, что не заметил появившуюся на пороге комнаты массивную фигуру Исайи, позади которого топталось несколько вооруженных солдат, оставленных им для присмотра за колонистами. Последние несколько часов подполковник вынужден был передвигаться между строениями своей базы, машинами и посадочным полем со скоростью курьерского поезда, поэтому из его формы на нем остались только штаны и майка, открывавшая широкие мясистые плечи и мускулистые руки, а на ногах вместо ботинок появились тапочки. Ему приходилось постоянно влезать и вылезать из своей брони, это порядком утомило его, но и сидеть в ней безвылазно ему тоже было довольно трудно. Своими размерами броня немногим уступала телу подполковника и с трудом вмещала в себя Исайю, которому от долгого пребывания в ней становилось дурно.

Услышав последние слова Тэма, Исайя удивленно вскинул брови и спросил:

— Неужели вы действительно сможете получить контроль над городской сетью?

Улыбка Тэма стала еще шире:

— Из любой точки доступа.

— Напомните мне, кем вы там работали.

— Учителем информатики в старшей школе, — немного смутившись, ответил Тэм.

— Неплохие у вас навыки для скромного учителя, — переступая через порог, заметил Исайя. — Жаль, у наших информационников не нашлось таковых.

В словах подполковника не было ни капли лести, но Тэм все же покраснел.

— Да просто я с самого детства увлекался компьютерами. Нахватался кое чего.

— Хорошо, если вы сможете провернуть такое с сетью, однако я бы не советовал вам так бездумно распоряжаться предоставленными материалами.

— Почему?

Исайя терпеливо, как если бы втолковывал неразумному ребенку прописные истины, принялся объяснять Тэму, какие последствия мог повлечь его поступок:

— Потому что запись может вызвать волнения, которые заставят премьера показать свое истинное лицо. Пока большинство колонистов было с ним солидарно, он играл роль заботливого отца отечества, но, предположим, отношение народа к премьеру изменится, и к нему с вопросами придет возбужденная толпа. Что тогда? Что сделает человек, который обладает абсолютной властью и у которого есть своя личная армия таких вот людей как лейтенант, готовых на все? Как думаете, чью сторону они примут?

— Народа, — слабым голосом пискнул Тэм.

От таково ответа Исайя чуть присел и втянул в плечи голову. За всю свою долгую, наполненную множеством событий жизнь ему еще никогда не доводилось сталкивать с настолько наивными идеалистами.

— Народа? — переспросил Исайя. — Ен, вы можете просветить своего товарища, как бы вы поступили, прикажи вам премьер подавить народные волнения в куполах?

— Я бы выполнил приказ, используя для этого любые средства, — не сомневаясь ни секунды, ответил он.

Сглотнув, Тэм дикими глазами уставился на Ена.

— Даже если бы вы знали всю правду?

— Поверьте мне, Тэм, для моих коллег имеет значение только приказ командира. Всякие прав-неправ, плохо-хорошо, свои-чужие только отвлекают от выполнения приказа, а потому думать о таких вещах диверсанту запрещено. За нами ведь следят психологи, которые легко выявляют и отсеивают ненадежных бойцов, отправляют их на переподготовку.

— Вот как, — пробормотал Тэм и, отключившись от реальности, о чем-то глубоко задумался.

Вразумив повстанца, Исайя махнул рукой своим людям и в комнату вступили двое солдат, неся стальной ящик и пухлый вещмешок. Вслед за ними с загадочным видом вошел Лука. Он отчего-то улыбался и как-то странно косился на Ена.

Солдаты положили свою ношу на пол, по приказу подполковника подняли крышку ящика и продемонстрировали Ену несколько тяжелых автоматов, снайперскую винтовку и полный комплект обойм для них.

— Закрывайте и выносите, — велел подчиненным Исайя. Когда те вместе с ящиком удалились обратно в коридор, он объяснил: — Оружие мы отнесем на ваш челнок. До этого момента вам запрещается брать его в руки.

— Ясно. — Ен указал на оставшийся валяться на полу вещмешок. — А это что?

— Там гражданская одежда и пара консолей с записями, — поднимая его, ответил подполковник. — Думаю вам все это пригодится.

Кивнув в знак благодарности, Ен принял из рук подполковника вещмешок.

— Пора? — спросил он.

— Да, — произнес Исайя, — Генрих уже ждет вас в челноке. Можете пока проститься со своими друзьями. Я буду ждать вас в вестибюле у шлюза.

Сказав это, подполковник вышел, оставив в коридоре нескольких солдат для присмотра за колонистами. Все они, кроме Ена, получили разрешение свободно передвигаться по базе, но за каждым незримой тенью обязательно следовал кто-нибудь из одетых в броню землян. Не было личного конвоира только у Марата. Впрочем, мальчик и так ни на шаг не отходил от лейтенанта.

И теперь ему предстояло распрощаться с ним. Навсегда. Как бы сильно Ен не желал обратного, он понимал — увидеться им больше не доведется никогда.

Поставленный в затруднительное для себя положение необходимостью что-то сказать, Ен замялся и начал сыпать скомканными фразами, смущаясь после каждого слова все больше и больше:

— Ну, в общем… Я хочу сказать… э… мне было приятно познакомиться с тобой Марат. И с тобой, и с твоим братом. Мне жаль, что так получилось и что… э… вам пришлось бежать, но…

— Забей, ты ни в чем не виноват, — прервал его мальчик и хлюпнул носом. Взглянув на Ена не по-детски серьезными, все понимающими глазами, он важным тоном произнес: — Главное, ты выполнил свое обещание и отвез нас к землянам. Тебе можно верить, ты держишь свое слово. Поэтому я хочу, чтобы ты пообещал мне еще кое-что.

— Ну? — не ожидая подвоха, спросил Ен.

— Пообещай мне, что прилетишь ко мне на Землю, — быстро выпалил мальчик. Затем, словно насладившись маской отчаяния на его лице, он добавил: — Или тогда просто пообещай выжить.

— Я выживу, обещаю, — поклялся он, только прозвучали его слова как-то неискренне, без должного чувства уверенности.

Погрозив Ену пальцем и грустно улыбнувшись, мальчик сказал:

— Смотри у меня, ты обещал. Я ведь все равно когда-нибудь узнаю все. Не заставляй меня думать о тебе как об обманщике.

От этих слов словно камень свалился с плеч Ена, ему вдруг стало очень легко. Все, что было нужно, само собой возникло в его голове, губы стали послушными, а язык перестал заплетаться.

— Я обещаю, что я выживу, — с верой, с убеждением произнес Ен. — И ты тоже береги себя. И брата тоже. И спасибо вам обоим. Те два дня, что я провел с вами, были лучшими в моей жизни. Я никогда не чувствовал себя так спокойно.

— Так то лучше, — еще раз хлюпнув носом, улыбнулся ему Марат. — Теперь я тебе верю. Поэтому прощаться навсегда не буду. Я еще вернусь сюда. Клянусь.

Последние слова мальчик произносил с уже побежавшими по щекам ручейками из слез. Едва закончив, он нагнулся, схватил котенка и кинулся прочь из комнаты. Ему очень хотелось еще хоть на чуть-чуть остаться с Еном, сказать ему что-нибудь еще, но терпеть и дальше было для мальчика выше его сил. Ему нужно было побыть в одиночестве.

С Лукой же все обстояло намного проще.

— Ну что, прощайте, — произнес он.

— Ну пока, — ухмыльнулся Ен.

— Привет премьеру и удачи.

Лука махнул рукой, бодро развернулся и вышел, насвистывая незамысловатую мелодию. Его охранник почему-то остался стоять в коридоре в полностью закрытой броне. Все, что он сделал, так это проводил своего подопечного взглядом.

— Пока дело не доходит до всяких нежностей, он намного многословней, — сказал Тэм, с некоторым восхищение глядя вслед своему бывшему подчиненному.

— Я это заметил, — отозвался Ен, приказал хранительнице закрыть шлем и, выйдя из комнаты, двинулся к выходу из здания, сопровождаемый кортежем из Тэма и полудюжины солдат.

Надземный этаж здания был достаточно мал, чтобы Ен сумел сориентироваться на нем без посторонней помощи, так что комната со странной цветовой гаммой, названная Исайей приемной, нашлась за первым же поворотом. Внутри их уже ожидало несколько человек, готовых к выходу наружу, среди которых оказался и подполковник в темно-бордовом «Барсе» с офицерскими знаками отличия на плечах.

— Давайте все за мной, — приказал Исайя и первым вошел в шлюз, куда, встав поплотнее, смогли поместиться еще три человека, включая и Ена.

Все находившиеся в приемной люди поочередно вышли наружу и, ведомые подполковником, цепочкой потянулись к посадочному полю, пополнившемуся несколькими челноками.

За последние несколько часов земная база значительно ожила, наполнилась суетой, обычной в условиях предстартовой лихорадки: к полю от машин двигались солдаты, перетаскивающие на челноки запакованные вещи, туда же чинно маршировал взвод землян, готовых покинуть опостылевшую им планету и в мечтах уже видящих себя дома среди своих родных и близких, восхищенно внимающих их байкам о далекой колонии; кто-то уже грузился на челноки, а кто-то еще в панике бегал между машинами, разыскивая запропастившуюся невесть куда вещь, о которой раньше никто и не вспоминал, но которая оказалась записана на определенного человека или взвод и теперь вдруг срочно потребовалась завхозам обратно.

Впрочем, искали и кое-кого из людей. Еще несколько человек последовали примеру зама Исайи, который проспался и наконец соизволил объявиться, начали расслабляться раньше времени и теперь пребывали в не самом бодром расположении духа, то бишь просто спали беспробудным сном. А хуже всего было то, что почти все позволившие себе такие вольности люди принадлежали к младшему и старшему офицерскому составу, чем ставили под угрозу исполнение тщательно продуманного и распланированного до мельчайших деталей графика вылета своих отделений. Это заставило Исайю выдвинуть на вакантные ныне места их заместителей, которых такое неожиданное продвижение по службе совсем не порадовало — им и так хватало своих забот. Подполковника несколько раз останавливали, о чем-то с ним консультировались, докладывая о проделанной работе, получали его наставления и убегали по своим делам, позволяя Исайи продолжить путь, пока кто-нибудь еще не замечал броню командира и не прибегал к нему за помощью в виде совета. Таким образом пятиминутная прогулка до посадочного поля растянулась на целых полчаса, но Ен против этого ничуть не возражал.

Еще издалека он заметил стоявший особняком челнок, похожий на большой контейнер с приделанными сзади по углам четырьмя цилиндрами двигателей и полусферой рубки спереди. Челнок неуверенно отрывался от поля, шатаясь поднимался на десяток метров вверх, а затем тяжело, почти падая вниз опускался на свои опоры, грозившими сломаться от выпавшей на них нагрузки, спровоцированной неумелой посадкой. Сомнений не было — за пультом управления сидел Генрих, и сейчас он занимался тем, что старательно практиковался. В маневрах челнока не было и толики уверенности и изящества, с которыми взлетело и приземлилось несколько других челноков, так что Ен начал сомневаться в разумности идеи отправиться к куполам по воздуху. Мало что понимая в воздушной навигации, он тем не менее прекрасно представлял те трудности, с которыми предстояло столкнуться их пилоту. Не внушало Ену оптимизма уже одно то, что отыскать купол сквозь облака не представлялось возможным и нужно было лететь под ними, рискуя получить с земли ракету от многочисленных патрулей, а полное отсутствие у пилота хоть какого-нибудь опыта полетов и необходимого образования только добавляло сомнений.

Когда они наконец добрались до поля и начали пересекать его, челнок в очередной раз взлетел и, накренясь, рухнул на бетон, чудом сумев выровняться за пару метров до земли. Сумел ли Генрих самостоятельно произвести спасительный маневр или же его инструктор вовремя перехватил управление, осталось неизвестным, но Ен очень надеялся на первое. В противном случае, приходилось рассчитывать только на прочность земной брони, которая могла бы уберечь его от последствий падения с небольшой высоты. "Барс"-то был способен уцелеть и при более сильном ударе, но вот человек внутри него — нет.

Испытания челнока на прочность закончились, подъемные двигатели были отключены, а из днища к передним опорам опустилась створка грузового отсека. По ней спустился инструктор, козырнул подполковнику, кратко отрапортовал об уровне готовности Генриха, охарактеризовав его как "так себе", и встал от него по правую руку, приготовившись следить за успехами своего ученика. Тем временем солдаты занесли ящик с оружием в челнок и заняли свое место в строю, самопроизвольно образовавшимся за спиной командира.

— Ну вот, — обратился Исайя к двум колонистам, слишком явно нарушающим гармонию прямой линии из его подчиненных, — все готово. Вроде, ничего не забыли. Если нужно еще что-нибудь, спрашивайте.

— Нет, спасибо. Дальше мы сами, — ответил Ен и вместе с Тэмом зашагал к челноку.

— Тогда прощайте, — донеслось ему в спину. — И удачи вам, лейтенант.

Ен, не оборачиваясь, махнул рукой, обошел опору челнока и, повернувшись, ступил на трап, когда его внимание привлекло странное поведение одного из сопровождавших их солдат. Он вышел из строя, прошел мимо Исайи и направился к челноку. Его оружие было зафиксировано в креплениях на спине, поэтому явной угрозы от него не исходило, но Ену было трудно поверить, что этот землянин приближался к нему с добрыми намерениями. Слишком свежи были воспоминания о короткой, яростной схватке на подземном этаже, а рваная рана на щеке только-только зарубцевалась, грозя превратиться в уродливый шрам на всю жизнь.

— Эй, боец! — растерянным голосом закричал Исайя своему солдату. — Ты куда собрался?!

Тот проигнорировал вопрос командира и продолжил шагать к челноку. Жестом приказав своим людям опустить оружие, которое они на всякий случай достали из креплений и навели на своего товарища, Исайя двинулся вслед за солдатом.

— Рядовой! Приказываю вам немедленно остановиться!

И снова никакой реакции. Землянин прошел мимо остолбеневшего Тэма и остановился перед приготовившемуся к обороне Ену.

— Чего встал? — грубым и очень знакомым голосом спросил он. — Давай заползай.

От досады Ен почти сплюнул, но вовремя опомнился.

— И чего тебе не спалось, Илья? Так хочется по-геройствовать? Больше заняться что ли нечем?

— В чем дело? — подходя, спросил Исайя. — Рядовой, почему не исполняете приказ?

— Своих рядовых найдете в моей комнате, — ответил Илья, отодвинул в сторону Ена и потопал по трапу в челнок. Порывистость его движений говорила: не пытайтесь меня остановить, нарветесь!

Ен и не пытался. Обездвижить облаченного в боевую броню военного, даже бывшего, было слишком сложной задачей для всего одного человека. Неожиданного нападения с численным перевесом здесь не получится. А пока до челнока добегут земляне, пока они поймут, что от них требуется, Илья, несомненно, будет отчаянно сопротивлялся и всего за несколько секунд сможет натворить непоправимого. Момент для появления был выбран идеально — оставалось только смириться и подчиниться его желанию. А не уважать такое сильное желание Ен был не вправе. Он попытался отговорить своего друга, но… кто-то оказался слишком настойчивым, а кому-то стоило отвернуть башку. Похоже, только такая мера могла возыметь на Луку хоть какое-то воздействие. А в том, что без помощи Луки здесь не обошлось, сомневаться не приходилось. Слишком явно он выдал себя

— Ен? — произнес подполковник. Его люди уже встали позади командира и ждали всего одного слова.

Ждал и Илья. С автоматом наперевес.

— Он с нами, — произнес Ен. — Поберегите своих людей, подполковник.

— Мне что-нибудь передать ребенку?

Ответил Илья:

— Я все ему написал. Он поймет.

Исайя вполоборота повернулся к колонистам и сказал:

— Сомневаюсь… Но это ваше право, юноша, остаться у себя дома. Не мой удел — распоряжаться вами.

Взмахом руки велев своим людям отодвинуться от челнока подальше, Исайя последовал за ними, на прощание еще раз пожелав колонистам удачи.

Когда все они забрались внутрь и створка грузового отсека заняла свое место, подполковник вытянулся в струну и, вскинув руку, отдал честь этой четверке. Их поступок не был продиктован граничащей с безрассудством храбростью — они прекрасно понимали, что шансы на успех равны нулю, — это было, как бы пафосно это не прозвучало, самопожертвование во имя справедливости. Ради других людей, не знавших ничего кроме этого сурового мира и установленных диктатором порядков. Они ушли сражаться за свой дом, а это заслуживало, как минимум, восхищения.

Челнок медленно оторвался от поля, причем инструктор Генриха, наблюдая за взлетом, невольно согнул руки в локтях и сжал кулаки, врубились маршевые двигатели, направляя вектор тяги вниз и наискосок, и в этот момент, как специально, в море из облаков образовалась прореха, из которой на землю упал переливающийся всеми цветами радуги столб света. В неё-то и нырнуло утлое суденышко. Через секунду свинцовые облака сомкнулись, а в воздухе остался лишь темный, почти черный дымовой след. Ударил особенно мощный порыв ветра и в клочья разметал его, уничтожив последние следы вмешательства людей в привычный уклад вещей на этой негостеприимной планете. Больше ничто не посмело нарушить суровой, свирепой красоты этого мира.

 

Глава 7

Несмотря на то, что с земли все, казалось, прошло гладко, взлет челнока сопровождался определенными трудностями.

Едва Ен со спутниками перебрались из пустого грузового отсека в рубку и заняли стоявшие позади пилота четыре глубоких компенсационных кресла, расположенных в два ряда, как пилот указал на широкие ремни безопасности, которые должны были перехватить грудь крест-накрест. Когда все пассажиры разобрались с непривычными замками и оказались крепко пристегнутыми ремнями к креслам, Генрих, открыв шлем, повернулся и с тревожным выражением лица уставился на своих товарищей. Кто из них был Ильей, определить он не мог, поэтому обратился сразу ко всем:

— И какого ты потащился с нами?

— Давай лучше взлетай, — грубо ответил один из «Барсов» голосом Ильи.

— Ну тогда начинайте молиться, — усмехнулся пилот, поворачиваясь к пульту, полукругом охватывающему его кресло. — Сейчас проверим, как сильно нас любит судьба.

Несомненно, Генрих пытался всех подбодрить, однако эти слова оказали прямо противоположный эффект, встревожив пассажиров.

Насколько Ен мог видеть, челнок не особенно сильно превосходил «Грайдер» количеством приборов и датчиков, но среди них не было ни одного хотя бы отдаленно напоминающего их собратьев, установленных в наземной технике. Быстрый осмотр только подтвердил его опасения: отличались друг от друга и сами датчики, и подписи к ним. Система управления тоже намного превосходила танк количеством элементов: шариков, рычажков, джойстиков и педалей — и была устроена несравнимо сложнее. Трудно было поверить, что один человек мог освоить все это разнообразие систем за несколько часов, так что наверняка Генрих не был способен выполнить ничего кроме простейших вещей. Оставалось только надеяться, что основы он все же усвоил достаточно хорошо.

Генрих положил руки на пульт, коснулся одного из экранов, и по корпусу челнока пробежала волна вибрации. Скалы, видимые через три прямоугольных иллюминатора, охватывающих всю рубку, дрогнули и начали стремительно мелькать перед взором Ена. По крайней мере, ему так казалось — с момента, как челнок взлетел, до того, как он поднялся на приемлемую для включения маршевых двигателей высоту в двести метров, прошла почти целая минута. Челнок постоянно накренялся то влево, то вправо, но никто из пассажиров не замечал этого. Все были слишком сильно захвачены видами планеты с высоты и ощущением полета, чтобы обращать внимание на броски из стороны в сторону, которые пока что удавалось успешно ликвидировать. Никто из пассажиров в этот момент не видел сосредоточенного, покрытого бусинками пота лица пилота и не подозревал, какие усилия приходилось прикладывать Генриху, чтобы справляться с ударами бокового ветра, грозившего опрокинуть челнок на бетон взлетного поля или острые скалы. Его руки перемещались всего между четырьмя шариками, регулирующими вектор тяги подъемных двигателей, поэтому казалось, что пилот даже и не особо усердствует, однако впечатление это было обманчивым. Ошибись Генрих, не успей он выровнять челнок, и избежать падения было бы невозможно. Не помогла бы даже система челнока, занимавшаяся подчисткой мелких огрехов пилота незаметно для него самого.

Достигнув нужной точки, пилот переместил руки на два джойстика управления маршевыми двигателями, и это мгновение чуть было не стало роковым. Челнок резко рвануло в сторону, он ухнул на несколько метров вниз, подарив своим пассажирам чувство невесомости, которое сменилось тяжестью, навалившуюся на людей в момент включения главных двигателей. В динамики шлемов ворвался мощный гул, а челнок, задирая нос, рванул к облакам.

На миг в кабину ворвался ослепительный поток света, затем иллюминаторы заволокло сплошной черной дымкой, и началась зубодробительная тряска. Если бы не ремни, удержаться в креслах не смог бы никто. Все прыгало и кувыркалось перед глазами пилота, однако стальные руки брони крепко стиснули джойстики, а ступни были надежно зафиксированы на педалях стальными ремешками, что исключало внезапную утрату контроля над челноком. Скорость уже превосходила все мыслимые пределы, так что выпусти он управление хоть на мгновение, полет мог прерваться очень и очень быстро.

Тряска закончилась так же внезапно, как и началась. Челнок вынырнул из окутывавших его облаков и попал под лучи огромного, занимающего четверть небосвода светила. Свет был настолько ярок, что только фильтры в визоре брони смогли сохранить людям зрение, а вся кабина заполнилась белым сиянием, делая невозможным слежение за показаниями приборов. Генрих резко наклонил джойстики вправо и челнок, заложив широченную дугу, развернулся к солнцу кормой. Сияние покинуло кабину, все вернуло себе прежний серо-стальной оттенок, а Ен наконец смог хоть что-то различить из иллюминаторов.

И от увиденного его сердце затрепетало, от восторга защемило в груди.

Сплошной океан из окрашенных в сиреневый цвет облаков простирался во все стороны, насколько хватало взгляда. Над ним нависал багровый небосвод, усеянный языками пламени горящего газа, — это слишком сильная вспышка солнца достигла атмосферы планеты и воспламенила её, превратив газ в плазму. Стелющийся по небу огонь делал его живым. Оно двигалось, колыхалось, меняло цвета и контрастность. Становилось то прозрачным, и тогда наверху проступали искорки звезд, то густело и будто опускалось на них, грозя раздавить челнок пришельца из совсем другого мира.

Было дико красиво и жутко страшно. Хотелось вернуться на землю, спрятаться под уютным куполом в маленьком доме с низкими потолками и больше никогда не подниматься так высоко. Хотелось всю жизнь провести среди подобных, потому что в этот миг Ен как никогда раньше почувствовал и понял значение слова «одиночество». Он был не один, с ним были друзья, но ни с кем из них он не мог разделить свой восторг. За стальным шлемом не увидишь выражение глаз и лица товарища, за стальным корпусом не уловишь движений тела, в желании выплеснуть свои эмоции, когда невозможно подобрать слова, его не хлопнешь по плечу. Можно было только кричать, но что значил один голос, лишенный незримой поддержки со стороны всего тела. Ничего.

Захотелось вылезти из брони, почувствовать свет, его тепло, вдохнуть полной грудью свежего, чистого воздуха, но сделать это было нельзя. Человек был чужд этому месту, здесь он был слаб и немощен, здесь, не навесив на себя килограммы железа, он не мог ступить и шагу. На этой планете не должно было быть людей, но они поселились здесь и назвали её своим домом. И она действительно стала их домом. Настоящим. Но в то же время это место отталкивало, стремилось прогнать, убивало их.

Такую двойственность поразила и Тэма. Но чуть-чуть по-своему.

— Наверное, так выглядит Ад, — отчетливо пробормотал он. — Красиво и ужасно одновременно.

— Тоже думаешь, что мы здесь делаем? — дрожащим голосом спросил Илья. Его пальцы так сильно сжимали алюминиевые подлокотники, что они оказались сплющены и оторваны от кресла. Сам же Илья этого не замечал. Он неотрывно любовался открывавшимся сквозь иллюминаторы фантастическим видом, а все остальное было неважно.

В ответ Тэм промычал что-то нечленораздельное и надолго замолк.

Молчание длилось пока Генрих наконец не оторвался от пульта и не сказал:

— Приготовьтесь, сейчас буду спускаться.

— Уже долетели?! — удивленно спросил Ен. Счет времени был потерян еще с момента отрыва от земли, однако по ощущениям полет не мог длиться больше пяти минут.

— Не знаю, — признался Генрих. — Точной навигации нет, но секунд через десять мы будем пролетать над нужным районом.

— И как ты это определил?

— По скорости движения. Как в младших классах. Остается только надеяться, что направление я выбрал верно. Земляне рассчитывают курс по звездной карте, но мне пришлось ориентироваться по положению звезды. На орбиту мне не выйти, а здесь ни один сканер как следует не фурычит. Зем…

Прервавшись на полуслове, пилот резко дернул джойстики на себя, отправляя челнок в облака. Несколько секунд тряски, когда казалось, что машина развалится прямо в полете, и перед ними предстал привычный глазу унылый пейзаж бесконечной каменной пустыни.

Чтобы заметить громаду купола, занимающего прямо по курсу половину горизонта, хватило обычного зрения.

— Молодец, Генрих, — похвалил пилота Тэм. — Прямо к куполу за семь минут.

— Просто повезло, — пробормотал пилот, в голосе которого смешались удивление, удовлетворение и сомнение. Он никак не мог поверить, что первый полет обошелся не только без эксцессов, но и завершился точно там, где планировалось. Показания приборов подтверждали, что купол не был галлюцинацией взбудораженного, находящегося в крайнем напряжении разума, так что для челнока оставался всего один путь — вниз. — Где садиться-то? Или прямо у шлюза?

За отсутствием других идей, Ен назвал единственное место, где они все могли бы проникнуть в купол.

— Постарайся найти здание с четырьмя трубами за пределами купола. Будем входить через центр утилизации.

— Ясно, — подтвердил Генрих, и вывернул джойстики в сторону, направляя челнок мимо купола на почтительном расстояние.

Найти нужное здание не составило особого труда. Еще при первом проходе вдоль границы купола, четыре высокие трубы, изрыгающие в атмосферу клубы черного дыма, возвестили о приближении к месту назначения. Дым приближался слишком быстро и, дабы не пролететь мимо, Генрих начал лихорадочно вспоминать указания инструктора, связанные с посадкой челнока. Ему удалось как следует отработать этот элемент на земной базе, поэтому Генрих, почувствовав уверенность в своих качествах пилота, волновался не слишком сильно и упустил одну мелочь.

Посадка же оказалась делом намного более опасным, чем взлет. Снизившись до высоты в полкилометра, Генрих отключил маршевые и врубил подъемные двигатели, стремясь поймать на них и одновременно притормозить летящую с невероятной скоростью машину. Именно здесь впервые и сказалось полное отсутствие опыта и адекватной полетной практики.

Имея лишь туманное представление о воздействии перегрузки на человеческое тело и стремясь как можно быстрее увести челнок на безопасную землю, подальше от глаз сторонних наблюдателей, которые уже должны были заметить летательный аппарат, Генрих значительно переусердствовал выдавая тягу на два передних подъемных двигателя, которые вдобавок были направлены в сторону, прямо противоположную вектору движения.

Рывок был такой силы, что один из страховочных ремней на кресла Ена просто лопнул, а сам лейтенант кожей ощутил прикосновение холодного металла внутренней поверхности брони к груди, животу и бедрам, чего раньше с ним не случалось никогда. Преодолеть сопротивление подкладки вообще не считалось возможным, однако же это случилось.

Правда, самому Ену было не до удивления. Голова вдруг стала очень тяжелой, внутри неё словно что-то взорвалось. В глазах потемнело, и он потерял сознание.

Очнулся Ен уже на земле. Пошевелился, несколько раз моргнул, разгоняя туман перед глазами, и понял, что висит в кресле вверх ногами, удерживаемый единственным оставшимся ремнем. Рубка челнока, уменьшившись в длину почти вдвое, превратилась в подобие гармошки, которая к тому же еще и вся наполнилась дымом.

— Нож, — скомандовал Ен броне.

— Выполнено, — отозвался безликий голос системы, и из запястья выскочило лезвие.

Упершись одной рукой в потолок, ставший теперь полом, Ен перерезал ремень и вывалился из кресла, приземлившись на корточки. Рядом с его головой оказался шлем одного из «Барсов», пребывающего в таком же положении, в каком недавно был и он сам. Второго пассажира зажало между спинкой кресла Ена и его собственного, причем так аккуратно, что броня оказалась почти полностью скрытой ими, и наружу торчала одна лишь рука.

— Все живы? — спросил Ен.

— Жив, — подал голос Тэм.

— Наверное, — со стоном отозвался Илья. — Приду в себя, скажу точнее.

— Генрих?

Ответа от пилота не последовало. Ен кое-как развернулся и передвинулся поближе к Генриху, где попытался оценить его состояние. Сделать это оказалось затруднительно: кресло пилота оказалось полностью поглощено месивом из железа, бывшем некогда пультом управления и передней переборкой. Где там начинались броня, определить было невозможно, поэтому Ен просто схватился за спинку кресла и потянул ее на себя, надеясь вызволить Генриха из плена. Поддаваться кресло не пожелало, и Ену пришлось упереться одной ногой в переборку.

После нескольких рывков, заставивших стальные волокна мышц брони сокращаться на полную, в рубке раздался скрип рвущегося металла, и спинка отделилась от кресла. Ен свернул ее в сторону, вырывая из обивки пластины фиксаторов вместе с креплениями, и обнаружил затылок и спину пилота, рядом с которыми торчали острые, зазубренные куски, оставшиеся от пульта, наполовину поглотившего собой броню. То, что Генрих не может быть в порядке, Ен понял едва заметил сдвинутую на макушку лицевую пластину шлема. Он осторожно потянул на себя голову пилота, и вниз ручьем полилась кровь. Соприкасаясь с раскаленным полом, она закипала и начинала дымиться, испаряясь вся без остатка.

— Прощай, Генрих, — разворачиваясь, пробормотал Ен.

Тем временем Тэм с Ильей уже освободились, пробились к ведущей из рубки двери и совместными усилиями отогнули ее край, сделав дыру, позволявшую свободно проползти в грузовой отсек.

— Что с Генрихом? — озабоченным голосом спросил Тэм у вынырнувшего из дыма Ена.

— Мертв, — кратко ответил тот, отодвинул своих товарищей от двери и первым выполз из рубки.

Грузовой отсек пребывал не в лучшем состоянии: переборки сложились гармошкой, все вокруг заволокло дымом, в дальнем углу под потолком что-то искрилось. Створка трапа чуть приподнялась и образовалась щель, через которую можно было без помех выбраться из челнока. Единственной целой вещью оказался ящик с оружием. Всего несколько вмятин на корпусе указывали на то, что этот предмет только что побывал в страшном крушении.

Подойдя к ящику, Ен опустился на корточки, перевернул его, сняв дужки замков, открыл крышку и начал снаряжать автомат дополнительными обоймами. К нему вскоре присоединился Илья, тогда как Тэм задержался в рубке.

Зарядив оружие, Ен нашел мешок с одеждой и, подпрыгнув, зацепился одной рукой за корпус челнока. Подтянувшись, он вытолкнул наружу автомат с мешком, схватился за трап и пролез меду ним и корпусом.

Едва оказавшись снаружи, Ен перевел систему в боевой режим, схватил автомат и присоединил его к броне. Они оказались на достаточно большом расстоянии от купола, чтобы не опасаться находящихся у шлюзов пушек, однако это не гарантировало им защиты от расквартированной внутри правительственной роты. Челнок — не ползающая по земле машина, он не мог остаться незамеченным. Несомненно, тревога уже поднята, и вскоре к месту крушения прибудут пехотинцы в белых "Ирбисах".

Подобрав мешок, почерневший с одного бока от исходившего от корпуса жара, Ен наклонился к лазу из челнока и крикнул:

— Пошевеливайтесь! Надо уходить!

— Идем! — откликнулся Илья, высунул наружу дуло автомата, который принял Ен, а сам куда-то исчез.

Пару минут никого не было не слышно и не видно. Матерясь про себя на неповоротливых спутников, Ен в очередной раз наклонился к лазу и с раздражением в голосе проорал:

— Чего вы там копаетесь?! Быстро сваливаем отсюда!

В край корпуса вцепились две руки и из дыма появился шлем «Барса». Голосом Тэма он все повторял и повторял:

— Почему ты не закрыл шлем? Почему ты не закрыл шлем?

Мужчина находился в шоке, плохо соображал, что делает и где находится, но выбраться сумел самостоятельно. Правда, без понуканий Ильи здесь не обошлось. Стоило тому оставить Тэма без присмотра, как он впадал в ступор и замирал, полностью лишаясь воли к жизни. Тело и разум мужчины находились отдельно друг от друга, и если первое еще как-то реагировало на команды Ильи, то до второго было никак не достучаться. Сколько Тэм мог пробыть в себе, не знал никто, но уже сейчас он отнимал драгоценные минуты времени, превратившись в чрезвычайно крупную обузу, стремительно уменьшавшую шансы Ена с Ильей добраться до купола незамеченными.

— Тэм на тебе, — распорядился Ен вылезшему из челнока Илье.

— Угу, — промычал тот, столкнул бывшего командира на землю и спрыгнул вслед за ним.

Ен поудобнее перехватил второй автомат и вещмешок, еще раз окинул взглядом горизонт и, не найдя никаких признаков активности у купола, присоединился к ожидавшему его Илье.

Велев следовать за ним, Ен первым побежал к зданию утилизационного центра. Подгоняемый Ильей Тэм потрусил вслед за ним, но двигался он слишком медленно и постоянно норовил остановиться. Дабы лейтенанту не приходилось ждать их, Илья остановил Тэма, взвалил его на плечо и вскоре уже бодро несся со своей ношей к укрытию.

Они успели преодолеть половину нужного расстояния до здания, когда на визоре брони, мигнув, появилась первая красная точка.

— Замечен автономный боевой модуль "Ирбис", — сообщила хранительница брони.

— Считать дистанцию, — велел Ен.

Один за одним на визоре загорались новые маркеры опасности, количество которых вскоре составило порядка пятидесяти единиц.

— Расстояние — семь, триста восемьдесят пять, — равномерно отсчитывала хранительница. — Семь, двести восемьдесят пять. Семь, сто восемьдесят пять…

Рядом с Еном и Ильей начали падать первые пули, однако пока что дистанция и рельеф местности не позволяли произвести прицельный выстрел. А вход в центр был уже очень близок. Оставалось пробежать не больше километра.

— … Шесть, семьсот восемьдесят пять. Шесть, шестьсот восемьдесят пять…

Ен уже мог различить очертания ворот ангара, видел утопленный рядом с ней панель с единственной кнопкой, нажми которую и шлюз откроется, позволяя войти любому.

Именно в этот момент одна из шальных пуль нашла свою цель. Бегущий позади Илья неожиданно споткнулся и рухнул на землю вместе со своей ношей. Вскочил, сделал шаг к распластавшемуся неподвижно Тэму и снова упал. По задней поверхности правого бедра, где расположены приводящие мышцы ноги, протянулась глубокая, широкая бороздка.

— Я все, отбегался, — спокойно констатировал Илья. — Дай мне автомат, забирай Тэма и иди.

— … Пять, девятьсот восемьдесят пять. Пять, восемьсот восемьдесят пять…, -отмеряла оставшееся расстояние хранительница. Один из пехотинцев вышел на линию прямой видимости, что также означало возможность совершить прицельный выстрел, о чем броня не преминула тут же оповестить своего носителя: — Контакт. Попытка установить связь. Разрешить?

— Отклонить, — ответил Ен.

Вернувшись назад, Ен выкинул мешающиеся автомат с вещмешком, отсоединив свое оружие, убрал его за спину, поднял безвольного Тэма и пинком придал ему ускорение в направление шлюза. Затем взвалил на плечо Илью, развернулся — и выругался от отчаяния: сделав несколько шагов, Тэм упал на землю и так там и валялся, что-то невнятно бормоча.

Матерясь, Ен сгрузил Илью рядом с Тэмом, схватил их обеих за руки и волоком потащил к шлюзу. Суммарный вес «Барсов» и находящихся в них людей приближался к восьми сотням кило, так что о беге пришлось забыть. Ен мог достаточно быстро шагать, и благодарил судьбу уже за это.

Не успел Ен сделать и десяти шагов, как Илья, извернувшись, целой ногой ударил его по запястью и сорвал захват.

— Я же сказал: иди сам! — закричал он. — С нами двумя не успеешь!

— Заткнись, придурок, — пробормотал Ен, тем не менее признавая про себя правоту Ильи.

Пехотинцы уже выходили на удобную для стрельбы позицию. Пройти оставшиеся триста метров шагом и остаться в живых можно было только с помощью чуда. А еще ведь предстояло совершать довольно сложные акробатические упражнения в яме с прессами, что тоже было непростой задачей, справиться с которой можно было только в полностью функционирующей броне. Конечно, можно было еще побрыкаться, но привело бы это только к их скорой смерти.

— … Пять, сто восемьдесят пять. Пять, восемьдесят пять…

— Отменить счет, — пригибаясь, приказал Ен. — Установить канал связи.

— Что ты делаешь?! — заорал Илья, заметив выдвинувшийся из предплечья брони Ена передатчик. — Ты должен добраться до премьера! Только у тебя получится!

Когда-то, совсем недавно, Ен без доли сомнения продолжил бы свой путь, оставив одного из своих товарищей позади. Он сделал бы свои выбор руководствуясь ценностью человека для своего задания, трезво оценив его достоинства и недостатки. И тогда желание Ильи осуществилось — он бы остался один.

Но для нынешнего Ена такой поступок был табу.

— Внимание всем, — объявил он, как только один из «Ирбисов», по уставу — командир группы, вышел на связь. — Мы готовы подчиниться. Прекратите огонь. Среди нас находится гражданин Тэм Зурабов — глава организации Фронт Освобождения и представитель земной миссии, уполномоченный объявить об окончании войны и провести мирные переговоры.

Бред полный, но что-то одно обязательно должно было пронять пехотинцев. Так и случилось.

— Прекратить огонь! Немедленно! — басом заорал своим людям вышедший на связь человек, почти оглушив Ена. — А вы трое оставайтесь на месте! Любое движение будет рассматриваться как агрессия и приведет к вашему уничтожению. Приказ понятен?

— Так точно.

Офицер отключился, а вдалеке уже стали заметны угловатые силуэты «Ирбисов». С каждой секундой их становилось все больше, и вскоре, наверное, уже вся правительственный рота высыпала из купола навстречу обнаглевшим «землянам», посмевшим впервые за четыре года вылезти из своих гор и снова угрожать безопасности города и мирного населения. По крайней мере, так они думали и свято в это верили. Это была их правда. Единственная. Другой они не ведали. Никто не позволял им думать иначе. А скорее всего, они просто и не хотели. Ложь была приятней, она была правильной.

 

Глава 8

Ставка Ена себя оправдала. Премьер пожелал личного общения с господином Эроглу, беглым лейтенантом и с еще неким парнем, назвавшимся посланником земной миссии, но почему-то впоследствии, после опознания, оказавшемся уроженцем Агарда, приговоренным к ликвидации за связь с Еном. Эти трое показались премьеру крайне неординарными личностями, если оказавшись в безопасности они предпочли вернуться обратно и противопоставить себя всей планете, не имея на успех практически никаких шансов. Естественно, после просмотра записей с консоли, он догадался об истинной цели их визита, но это знание только еще больше подогрело его интерес к мотивам этих людей.

— Проводите их, — раздался из динамика коммуникатора внутренней связи голос Анфило, и сидевшая за массивным дубовым столом молоденькая, фигуристая секретарша кивнула телохранителям премьера, разрешая им войти вместе с подопечными в рабочий кабинет самого могущественного человека на планете.

Один из четырех бойцов в белых «Ирбисах» подошел к тяжелой двери, потянул на себя бронзовую ручку и первым прошел в кабинет, велев пленникам следовать за ним. Мягко ступая босыми ногами по устилающим полы коврам, Ен, Тэм и Илья проследовали в кабинет к ожидающему их правителю. В окружающей их обстановке роскоши и духа старины серые тюремные робы выглядели неуместно, однако броня телохранителей смотрелась еще более дико и аляповато.

Проводив странную компанию грязных, босоногих заключенных и чересчур нервных телохранителей неодобрительным взглядом, секретарша грациозно поднялась со своего стула, подошла к распахнутой настежь двери, которую никто не удосужился закрыть после себя, и, упершись лакированными черными туфельками в ковер, налегла на нее всем телом. Закрыв дверь, она опустилась на корточки, длинным ногтем поскребла один из многих пролежней, оставленных на ковре ступнями «Ирбисов», и вернулась на свое место. Ковры были испорченны безвозвратно, и нужно было вызывать коменданта, договариваться об их замене. Секретарша тяжело вздохнула и потянулась к пластине коммуникатора.

Войдя в кабинет, пленники обнаружили просторную комнату с двумя высокими, заостряющимися кверху окнами справа от двери, широким столом с четырьмя мониторами напротив неё, книжным шкафом, ломившимся от переполнявших его изданий, слева и большой люстрой с хрустальными канделябрами под потолком. За столом, буквально утопая в глубоком, обитым красным бархатом кресле, со строгим видом восседал премьер, внимая рапорту вытянувшегося в струнку офицера в черном мундире диверсионного подразделения. По фигуре, коротко остриженному затылку, забинтованной шее и двум серебряным полоскам на каждом погоне Ен опознал в этом офицере Клима.

— Проходите, присаживайтесь, — прервав доклад, подозвал своих гостей премьер, указывая толстым пальцем на стоявшие перед столом три стула. Все они были под стать креслу самого хозяина кабинета — высокие, глухие спинки, обивка из красного бархата и тяжелые бронзовые ножки, превращающиеся на концах в львиные лапы.

Подталкивая апатичного Тэма плечами — руки были скованы за спиной наручниками — Ен с Ильей пересекли комнату и заняли предложенные им места, расположившись рядом друг с другом, причем Ен сел так, чтобы между ним и Илье оказался Клим. Тэм с потерянным видом и застывшим взглядом остался стоять, пока на плечо ему не легла рука телохранителя, заставившая воспользоваться гостеприимством премьера. Остальные телохранители, подняв оружие к потолку, внимательно следили за пленниками, готовясь в любой момент остановить их движение.

Помахав ладонью и заставив Клима чуть передвинуться в сторону, премьер положил руку на одну из земных консолей и произнес:

— Ну вот я наконец и встретился с двумя самыми беспокойными гражданами моей скромной страны. — Поймав взгляд оробевшего от личной встречи с такой важной птицей Ильи, он слегка, одними губами, улыбнулся. — Вас, юноша, я не имею чести знать лично и в ваши заслуги не посвящен, однако и вы тоже попадаете под это определение. Не думаю, что законопослушный гражданин стал бы связываться с этими двумя.

Илья выбрал игру в молчанку и просто проигнорировал замечание Анфило.

— Итак, — утратив интерес к Илье, продолжил премьер, — как там обстоят дела у землян? Скоро они покинут мою планету?

— В течение нескольких часов, — ничуть не удивившись осведомленности Анфило, ответил Ен. Массовый исход с планеты сил землян, наверное, был сюрпризом только для рядовых и младших офицерских чинов.

— Очень хорошо, — кивнул премьер, зажмурившись от удовольствия, — разведка точна. Наконец-то можно сосредоточиться на более важных делах.

— На каких это? — встрепенувшись, вступил в разговор Тэм. Скорбь по павшему товарищу и близкому другу никуда не делась, однако усилием воли он отогнал ее в дальние уголки своего подсознания, заставив себя сосредоточиться на насущных проблемах. — Будете и дальше дурить народ? Рассказывать сказки про злых землян?

— Больше этого не понадобится, — усмехнулся премьер. Немного помедлил и многозначительно добавил: — Пока что не понадобится. Но когда мы достроим свои корабли, то…

— Что-что? — хором переспросили трое пленников.

Премьер расплылся всем телом по креслу, поставил локти на подлокотники и сложил ладони домиком.

— Да-да, — словно передразнивая собеседников, произнес он, — вы не ослушались. У нас заложен небольшой флот из нескольких кораблей. И в отличие от земных транспортников, все они будут оснащены вооружением. Рано или поздно мы навестим разжиревшую с нашей помощью Землю с дружеским визитом и попросим ее расплатиться с нами за всю кровь, что мы тут проливали.

Во время этой речи глаза премьера загорелись странным блеском, щеки раскраснелись. Он ослабил туго затянутый галстук, оттянул белоснежный ворот рубашки, и верхняя пуговица, оторвавшись, упала на стол, несколько раз скакнула по гладко отполированной столешнице и утонула в пушистом ковре.

— Вы, господин Анфило, видать, совсем выжили из ума, — только и нашел что сказать Тэм.

— Может быть, — как-то очень легко согласился с ним премьер, — однако ответьте мне: способен ли сумасшедший выиграть войну и вывести свое государство на новую ступень развития?

Тэм не растерялся и парировал:

— А зачем вообще была нужна эта война? Чтобы вы смогли построить свои корабли и напасть на Землю?

Иронично подняв одну бровь, Анфило кивнул:

— В правильном направлении мыслите, господин Эроглу. Земляне запрещали нам иметь свой собственный флот. Теперь их нет, и мы можем продолжить наши работы в открытую. Все четыре года прятать верфи от их шпионов было довольно затруднительно, однако теперь, когда мы сможем перенести их из-под куполов, дело будет продвигаться значительно быстрее.

— Значит, Самуй… — нерешительно вставил Илья.

Премьер откинулся в кресле, с наигранной грустью, за которой скрывалось ликование, взглянул на пленников и беззвучно зааплодировал.

— Поздравляю, вы докопались до сути. Не многие посвящены в тайну гибели города, а земляне так те и вообще, наверное, считают меня монстром, уничтожившим город только для того, чтобы поднять волну народного возмущения. Вот они удивятся годика через три-четыре. Поймут, как сильно они ошиблись, что оставили планету.

— Господи… — онемевшими губами прошептал Тэм.

Размах затеянного премьером поражал. Он не хотел стать царьком в созданном им для самого себя царстве из камней, как считали земляне, он метил намного выше. Он возжелал поставить на колени весь мир. И самое страшное, у него это могло получиться. Земля падет, когда на ее орбите появятся военные корабли с командой из натасканных, готовых к своей и чужой смерти Нулей. Ей ничего не останется, кроме как подчиниться. В противном случае ее будет ждать ужас.

— Господи, — еще раз повторил Тэм. — Я ошибался, называя тебя сумасшедшим. Ты просто редкостная сволочь.

— Возможно, — снова согласился с ним премьер, — однако я забочусь о будущем колонии. Вы даже не представляете, какое процветание ждет это место, когда мы, жители этой планеты, будем диктовать свои условия Земле. У этого куска камня огромный потенциал, который должен быть реализован. Мы станем центром нового мира, и всем нам воздастся за наши жертвы. Я глубоко скорблю по жителям купола Самуй, однако нам пришлось уничтожить этот город. Мы сражались за него до последнего, но когда стало ясно, что отбить его не удастся, то оставалось одно единственное решение — уничтожить его. Другого варианта, как скрыть от землян нашу верфь, тогда не существовало. Это было трудное решении, но мне пришлось его принять.

Давно ожидаемое признание, прозвучавшее из уст премьера, поразило только пленников, которым и так уже все было ясно заранее. Они содрогнулись от отвращения, их лица скривились, выразив презрение к сидевшему напротив человеку, поставившему себя выше неписанных законов морали, возомнившему себя Богом.

Телохранители же даже не шелохнулись. Так же спокойно отреагировал и Клим, на лице которого не дрогнул ни один мускул. Либо он все знал, либо поступки премьера были для него чем-то не выходящим за границы его представлений о допустимом.

Тем временем премьер продолжил:

— В будущем, когда это колония станет процветающим миром, все поймут и признают мои заслуги перед обществом. И дорога к этому моменту берет стат прямо отсюда и прямо сейчас. Вскоре я смогу сообщить своим согражданам о победоносном окончании войны, и тогда все мы вступим в новую эру.

Во время этой короткой речи премьер начал вести себя подобно клиническому сумасшедшему: он то превращался в одержимого идеей фанатика и начинал возбужденно жестикулировать, то принимал строгую позу, успокаивался и вел себя подобающим для лидера государства образом — сдержанно, чинно. По всей видимости, свои собственные слова о будущих деяниях не слабо возбуждали Анфило, однако стоило ему наконец заметить в глазах Тэма отвращение и ненависть, как он тут же успокоился и больше не позволил себе двусмысленного поведения.

— Ладно, — чуть затягивая галстук, произнес он, — я пригласил вас сюда не для пустых разговоров. У меня есть к вам вполне конкретное предложение.

— И в чем же оно состоит? — собравшись, спросил Тэм.

Анфило положил локти на стол, сцепил перед собой пальцы.

— Я хочу предложить вам жизнь. Вам троим.

В голосе Тэма не прозвучало особого интереса:

— В обмен на что?

— В обмен на вашу преданность, господин Эроглу, — заявил премьер. Указав на Клима заплывшим жиром подбородком, он пояснил: — Наши армейские спецы по достоинству оценили то, что вы сделали с броней моего непутевого родственничка. Они признались, что в полевых условиях за полчаса написать такой код мог только настоящий гений, поэтому было бы неразумно пускать вас в расход. Ваш талант нам еще пригодится. — Премьер наклонил голову и косо посмотрел на Ена. — А вы, лейтенант, тоже выдающаяся личность. Вы снова и снова доказываете, что в своем деле лучше вас нет никого. Вы помогли нам победить, и я был бы последней свиньей, если бы не попробовал отблагодарить вас за это. Вы оступились, я прекрасно это понимаю и готов простить вам эту оплошность. Мне импонирует ваша честность и преданность друзьям, поэтому я хочу поставить их себе на службу. И вот мое предложение, лейтенант: как вы смотрите на то, чтобы вернуться в ряды нашей доблестной армии в качестве старшего инструктора военной академии с последующим переводом вас на должность директора? Конечно, если впоследствии вы докажете свою преданность, я могу вновь подумать о том, чтобы сделать вас командующим над нашими диверсионными подразделениями.

— Дядя… — попробовал было возмутиться Клим, ранее всячески отрицавший свое родство с премьером. Этот возглас был единственной вольностью, что он себе позволил. В остальном же вышколен он был идеально.

— Заткнись! — рыкнул на него премьер. — Ты облажался по-полной. Ты позволил своему самомнению испортить тебе все. Я отдал тебе и свою машину, и опытные прототипы. И где они теперь сейчас, а?

— Если вы считаете, что я достоин наказания, то я готов понести его в любое время, — опустив голову, дабы скрыть неожиданно проявившуюся злость, пробормотал Клим.

— Ладно, закончили, — произнес премьер. Разведя руки в жесте гостеприимного хозяина, он слащаво улыбнулся и спросил: — Так что вы думаете по поводу моего предложения, лейтенант, господин Эроглу?

— Хм… заманчиво… — протянул Ен, покосившись на Илью.

Безмолвный диалог, состоявшийся между ними, не занял и доли секунды. "Готов?" — спросили глаза Ильи. "Да", — чуть кивнул он.

Они возвращались с вполне конкретной целью, и ради ее достижения были готовы пожертвовать всем. Пусть даже смерть премьера ничего не изменит, пусть у него найдется преемник, который захочет подхватить упавшее знамя, продолжит освободительную войну и направит весь гнев колонистов на Землю, но рискнуть стоило однозначно. Другого шанса оказаться так близко к премьеру могло уже не быть. Он не дурак, чтобы когда-либо еще позволить Ену подобраться к себе на расстояние в несколько метров.

Илья рванулся первым, Ен, уже успевший незаметно вынуть из сустава большой палец, снять наручники и снова вернуть его на место, прыгнул вслед за ним. Им не нужно было ни о чем договариваться, они понимали друг друга без слов.

Единственной преградой на пути к премьеру был только Клим — Илья прыгнул на него и плечом попробовал сбить его с ног, что, естественно, не получилось. Кроткий удар тыльной стороной ладони, направленный от себя, угодил прямо в висок Ильи, заставив его пролететь мимо Клима. Он упал на стол премьера, проехался по нему на животе, свернув пару мониторов, и упал с противоположной стороны без движения.

— А… — только и успел произнести премьер, когда рядом с ним, одним прыжком перескочив через стол, на полусогнутые приземлился Ен.

Больше премьер не успел сделать ничего. Он только моргнул, когда заметил летящую ему снизу в лицо раскрытую ладонь. Удар загнал хрящ носовой перегороди прямо в мозг. Из носа хлынула кровь, глаза закатились, и премьер, откинув голову назад, умер.

Ен сместился за кресло содрогающегося в конвульсиях диктатора, и там, где он только что стоял, просвистела пуля, выпущенная одним из телохранителей. Эти четверо и сами когда-то были Нулями, прекрасно знали, с кем имели дело, но все равно позволили застать себя врасплох, понадеявшись на наручники. Служба в мирном куполе развратила их, слишком расслабила, тогда как Ен в очередной раз оправдал произнесенные в его адрес комплименты. Как и подобает лучшему Нулю, он выполнил последнее задание и теперь приготовился встретить свой конец. Сражаться в рукопашную с бронированными бойцами было бессмысленно, поэтому Ен встал из-за кресла, чтобы у его противников не возникло с ним проблем.

Четыре телохранителя стояли, подняв винтовки. Перед ними валялся Тэм — его стукнули прикладом по голове, когда Ен с Ильей сорвались со своих мест. Уже не имело значения, был ли он жив или нет. Уйти на своих двоих из этого кабинета не позволят никому.

— Не стрелять! — громогласно скомандовал Клим. Телохранители, как бы странно это ни было, подчинились, подняли винтовки дулами кверху и отступили на шаг назад. Неужели этот парень, даже будучи родственником премьера, имел над ними такую власть? Или он был у них на особом счету?

Ен растерянно моргнул и вылупился на Клима.

— Почему? — тихо произнес он.

— Потому что вы сделали мне одолжение, Ен, — прохладно улыбнулся Клим. — Не скажу, что я рад смерти моего амбициозного дядюшки, но достал меня этот урод уже порядком.

— Хм… Интересная у вас семейка… Совсем недавно как ручной был, а теперь уродом его зовешь.

Клим не повел и бровью.

— У нас были довольно сложные отношения. Но кое-что он для меня все же сделал. Так что можете поприветствовать нового премьера, лейтенант. То есть меня.

— Что за бред? — не поверил ему Ен, хотя поведение телохранителей красноречиво свидетельствовало о правдивости сказанного.

— Это не бред, лейтенант. — Клим щелкнул пальцами и, не поворачиваясь к телохранителям, приказал: — Так, оттащите стулья к стене, отнесите туда же пленника и встаньте у двери. Сюда не пускать никого.

Телохранители беспрекословно выполнили его распоряжение и, освободив побольше свободного пространства в кабинете, построились у стены. Один из них крепко схватился за бронзовую дверную ручку и так и замер, став живым замком.

— И что ты собираешься делать? — полюбопытствовал Ен.

Клим опустился на корточки и начал расшнуровывать высокие армейские ботинки.

— Сейчас мы выясним, кто же из нас на самом деле лучший. Только вы, лейтенант, и я. Голыми руками, до смерти. Как два Ноля.

Черт, а воспитан-то этот парень правильно, подумал Ен. Чтит буквально вбитые во всех диверсантов традиции и ведет себя соответственно. Начатый бой должен быть закончен, гласили они, и Клим хотел его довести до конца. И пусть этого требовала его уязвленная гордость, сам Ен против этой схватки ничуть не возражал.

Выйдя из-за стола, Ен встал перед Климом, начавшим расшнуровывать второй ботинок, и попытался оценить состояние своей левой руки, сжав несколько раз предплечье. Оно чуть побаливало, кисть двигалась вяловато, однако обезболивающее действовало прекрасно, и проблем с ним быть не должно. К тому же ранение противника прекрасно компенсировало небольшую потерю функциональности руки, что делало их абсолютно равными противниками. Ни у кого из них не было преимущества ни по весу, ни по росту, ни по подготовке.

— Кстати, лейтенант, — поднял взгляд на Ена Клим. — Чтобы у вас был дополнительный стимул, я хочу вам кое-что пообещать.

— Ну?

Клим встал и начал стягивать ботинок, уперев пятку в носок. Посмотрел на телохранителей и, обращаясь к ним, приказал:

— Я хочу, чтобы в случае победы моего противника, вы обеспечили ему безопасный выход из здания правительства. Ему и его спутникам, если они еще живы, конечно. Преследовать их запрещено. — Стянув второй ботинок и запнув их под стол, он криво ухмыльнулся и пояснил: — Мертвецу обижаться на кого-либо глупо.

— Верно, — кивнул Ен, делая плечами круговые движения. И тоже спросил: — Слушай, Клим, а почему ты никогда не говорил, что ты родственник премьера?

— Я никогда не гордился родством с этим человеком. И не хотел никаких привилегий. Просто потому, что он был мудаком. Из-за него погибло слишком много народа.

— Ясно.

— Но дело его я продолжу, — пообещал Клим. — Просто потому, что он действительно заботился о будущем этого куска камня и рано или поздно привел бы людей к процветанию.

— Ясно, — снова сказал Ен, поклонился в знак уважения к противнику и принял стойку, вытянув перед собой левую руку. — Жаль будет тебя убивать.

— Взаимно, — в свою очередь отвесил легкий поклон Клим.

Они кинулись друг на друга одновременно, без предупреждения, без лишних слов, с одним только желанием убить. О честной рукопашной они не думали.

Клим без замаха ударил кулаком в лицо, метя в глаза, чем попытался замаскировать второй, более опасный удар в низ живота, произведенный полусогнутой ногой. Ен сблокировал нижний удар бедром, но кулак, скользнув по раненому предплечью, попал в переносицу. На миг Ен лишился зрения, но и его контратака достигла цели. Согнутыми пальцами правой он достал горло Клима, после чего тот отвалил назад, хрипя и беззвучно кашляя. Бинт мгновенно покраснел, пропитавшись кровью из вскрытой ударом раны, однако кровотечение не смогло хоть на сколько-нибудь умерить агрессию Клима. Парой коротких шажков он вышел на необходимую для атаки дистанцию, дернул ногой, но сам ударил рукой. Ен качнул корпусом, уклоняясь от летящего в лицо кулака, но и этот удар был лишь отвлекающим. Пролетевшая мимо рука вцепилась в плечо, потянула его на себя, и лоб Клима смачно, с глухим стуком, впечатался в лицо Ена, окончательно доламывая его нос. Тот, правда, не остался в долгу. Колено правой попало в бок Клима, послышался хруст ломающихся ребер.

Оказавшись вплотную друг к другу, на расстоянии удара руки, больше они не расходились. Ен провел несколько ударов в голову, ни один из которых не достиг цели, получил в глаз, и мир слева, взорвавшись всеми цветами радуги, померк. Клим попробовал было сместиться в слепую зону, но его догнала нога Ена, попав по уже сломанным ребрам.

Клим пошатнулся, его лицо исказилось от боли, но концентрация не была ослаблена ни на миг. Он перехватил ногу Ена, прижал её к себе и пробил по колену, опустив руку сверху вниз, подобно гильотине. В последний момент Ен успел чуть согнуть ногу, так что кулак Клима, порвав сухожилия, только выбил коленную чашечку. Продолжать бой с такой травмой было практически бесполезно, так что у Ена осталась возможность одного единственного удара, который должен был решить исход схватки. В противном случае достать Клима у него уже не получилось бы никогда.

Схватившись левой рукой за предплечье Клима и дернув его на себя, Ен пробил пальцами в область сердца противника, туда, где ребра уже были сломаны двумя удачными атаками. Стоило Климу отпустить его ногу, как атака окончилась бы ничем, однако он вознамерился добить противника раз и навсегда и больше не собирался выпускать его. Срывая захват Ена, он кинул правую руку вверх и кистью пробил по подбородку снизу. В этот момент пальцы Ена достигли груди Клима, и, не встретив сопротивления щита из ребер, ушли в его тела на глубину примерно сантиметра в два. Удар «рука-меч» получился довольно корявым, но этого оказалось достаточно, чтобы одно из сломанных ребер вошло в сердце противника, останавливая его навсегда. Последнее, что успел сделать Клим, так это довести до конца свою уже начатую атаку. Его кисть ударила Ена по подбородку, голова резко откинулась назад, и раздался хруст позвонков шейного отдела.

Ен упал первым. Клим сумел простоять еще пару секунд и даже замахнулся ногой, чтобы размозжить череп поверженного врага, однако предметы пред его глазами задрожали, стремительно помутнели и навсегда утонули в темноте. Рядом с Еном на пол упало уже безжизненное тело. Дернулось в конвульсиях и затихло.

На несколько секунд в кабинете, казалось, застыл даже воздух. И только крики и удары по двери, производимые пытавшимися отворить ее людьми, нарушали мертвенную тишину этого помещения.

Когда стоявший у двери телохранитель уже разуверился в том, что Ен остался в живых, и приготовился разжать руку, чтобы позволить столпившимся в приемной людям войти в кабинет, лейтенант едва заметно пошевелился, застонал — и быстро вскочил на ноги, готовый к новой схватке. Его шея отекла, без острого приступа боли голову нельзя было повернуть и на миллиметр, на правую ногу было невозможно опереться, из левого века вытекали остатки глазной жидкости, смешанной с кровью, нос был расплющен и свернут в сторону, практически все передние верхние зубы шатались — все это был результат короткого, яростного боя, не продлившегося и десяти секунд.

На стол легла рука Ильи, и вслед за ней появилось лицо её обладателя, на котором слева у виска красовалась огромная гематома. Пошевелился лежащий у ног охранников Тэм, открыл глаза и, щурясь, начал озираться кругом.

Ен опустил руки, повернулся к телохранителям и спросил:

— Вы готовы выполнить приказ майора Анфило?

— Так точно, — ответил один боец. — Мы проследим, чтобы вам разрешили выйти. Следуйте за нами.

Илья растерянно моргнул и, с содроганием взглянув на изуродованное, залитое кровью лицо Ена, спросил:

— Что это значит? Что здесь вообще случилось?

— Потом объясню, — пообещал ему Ен, прыгая на одной ноге к двери. — Сейчас мы должны идти.

— Куда? — вылупился вслед ему Илья. — Почему мы еще живы?

— Это было последней волей нашего премьера.

Илья быстро догнал Ена, и с его помощью двигаться тому стало намного легче. Окончательно пришедший в себя Тэм подхватил Ена с другой стороны, и втроем, окруженные охранниками премьера, они вышли в приемную, куда уже успело набиться порядка полусотни человек, большинство из которых было в броне. На вышедших из кабинета премьера тут же уставились автоматные стволы, но повинуясь приказу старшего из четверки телохранителей, они опустили оружие и расступились, образовав живой коридор, ведущий к распахнутой настежь двери. Несомненно, все видели оставшиеся в кабинете тела премьера и его племянника, но никто не посмел усомниться в словах телохранителя и оспорить последнее распоряжение премьера. Троих пленников провожал только шепот.

Они спустились во двор правительственного здания и через арку вышли на безлюдную улицу.

— Можете идти, вы свободны, — произнес телохранитель. — Никто из нас или из правительственной роты не посмеет нарушить последний приказ майора Анфило. Но мои слова не относятся к сотрудникам Безопасности. Тех, что в здании, мы задержим на час.

— Угу, — промычал Ен.

— Кстати, лейтенант Вацлав, — обратился к уже удаляющейся от него троице телохранитель. — Это был великолепный бой. Вы доказали, что вы лучший. Как и всегда.

Когда они отошли на несколько десятков метров от бойцов, Илья задрал рубашку робы, вытащил из-за пояса консоль и вручил ее Ену. Затем, не сговариваясь, он и Тэм подхватили лейтенанта на руки и бегом направились к границе купола, к трущобам.

Четыре телохранителя остались верны себе до самого конца. Никто из них не посмел стрелять в спину улепетывающим пленникам и не позволил сделать этого столпившимся под аркой бойцам. Выполнить приказ командира, пусть и мертвого, было для них делом чести.