Глава 41.

Здесь было темно и сыро. В сыром воздухе витал стойкий запах разрытой земли и плесени. Так обычно пахнет в старом запущенном погребе, в который нерадивый хозяин не заходил несколько лет. Со стен жуткими лоскутами свисала старая замшелая паутина, своды потолка закреплены перекошенными накренившимися балками, которые уже подозрительно поскрипывают, так и норовя сорваться вниз, выбить опоры и обрушиться на людей лавиной иссохшей щебенки и глыб каменных плит. Это место выглядело куда хуже, чем корабельный трюм, в котором Люта вместе с другими пленницами находилась более десяти дней. До этого она мало чего помнила. Каждый день ее поили дурманящими травами и на всякий случай завязывали глаза. Зато она отчетливо видела день своего похищения. Девушку выкрали прямо на глазах у честного люда, на базаре. Трое здоровенных мужиков из охраны купца Ликуна заломили Люте руки и ударили чем-то тяжелым по голове. Купец долго ругал своих слуг, обвиняя их за излишнюю самоуверенность, но девушку так и не выпустил. И теперь Люта сидела в компании десятерых похищенных девушек в темном, сыром подвале и слепо ждала своей незавидной участи. Ликун доходчиво объяснил, что попытки побега будут караться смертью и уже мягче добавил, что девушкам досталась не самая худшая участь. Невольничьи рынки — удовольствие не для бедных, а стать служанкой какого-нибудь барона не так уж и плохо. Девушки поплакали, поплакали и смирились. Только Люта все еще верила, что Данила найдет ее, перерыщет всю землю, но найдет.

Люта давно сбилась со счета, но ей все-таки казалось, что сейчас утро. Девушек еще не кормили, и даже не удосужились зажечь новый факел, так что погреб уже добрых два часа был погружен в непроницаемую тьму. Многие пленницы еще спали, слышалось их тяжелое дыхание, сонные стоны. Еще бы, спать на холодных берестяных подстилках — испытание даже для мужчины. Девушки же здесь были не первый день.

За время пребывания здесь, Люта успела сойтись с пятерыми. Костряна, высокая статная, с черными, вороного крыла волосами и томными зелеными глазами, стала для Люты лучшей подругой. И характер у нее подстать внешности: волевой, напористый. Ее даже стражники уважали, и, похоже, все поголовно влюбились. Но, слово Ликуна — закон, и никто не пробовал нарушить его. Еще была Родянка, миловидная, с правильными чертами лица, русоволосая. Люди Ликуна похитили ее в Киеве, по крайней мере, так говорила сама Родянка. Она прослыла веселушкой, даже сейчас, когда, казалось, нет ни какого выхода, все равно умудрялась поддерживать беспечное настроение. Сейчас обе девушки сладко спали.

— Не спится? — Отвлек от печальных мыслей тихий голос.

В углу, прислонившись спиной к холодной стене, сидела Агалья. С ней Люта так и не смогла найти общий язык. Странная девушка с не менее странным именем почти ни с кем не общалась, все больше молчала. Люта даже немного испугалась, с чего это у Агальи вдруг прорезался голос.

— Нет. — Ответила Люта. — Слишком холодно. Да и мысли всякие лезут, не отобьешься.

— Мысли это плохо, — согласилась Агалья. — Особенно воспоминания. Мы теперь рабыни, и о прошлом лучше забыть.

— Но почему? Почему нельзя помнить?

— Чтобы избежать ненужной боли. А воспоминания — это всегда боль.

Люта растерялась. Не ожидала она столь угнетающего разговора.

— А почему ты все время молчишь? — Сменила она тему. — Девчата думают, что ты не от мира сего, безумная.

Агалья нахмурилась. Ровные дуги бровей опустились, исказились.

— Люди Ликуна убили на моих глазах отца и мать. А потом надругались надо мной…

— Прости, — Люта виновато склонила голову. — Я не знала.

Она действительно была потрясена. И как только она вместе с подружками могла смеяться над странной нелюдимостью Агальи? Пережить такое как она, и не свести счеты с жизнью или, по крайней мере, не сойти с ума почти невозможно. В один миг лишиться всего: родного дома, родителей, и даже свободы. Не слишком ли большое испытание для одной хрупкой девушки.

— Не стоит просить прощения. Не ты же их убила, — нервно усмехнулась Агалья. — Ничего. Уже завтра нас всех поведут на продажу. Может быть и с покупателем повезет, кто знает?

— Так ты сдалась? Ты не хочешь больше бороться? — Воскликнула Люта. — Мы ведь наверняка сможем выбраться, убежать…

— Опомнись, дуреха, — осадила ее Агалья, — куда бежать? Ты что, не знаешь, мы же в Царьграде! Убежать отсюда нельзя, море не переплывешь…

— Море? Что, настоящее море?

— А ты что думала, тебя на корабле по речке везут? Так ты действительно глупая. Бежать бессмысленно, даже если есть шанс. Тебе хоть есть куда возвращаться, а мне? Мне куда податься? Идти батрачить на какого-нибудь богатенького скота? Нет уж, пусть все будет, как будет, доверюсь судьбе. Может хоть покупатель попадется нормальный.

Люта ничего не ответила. Говорить с Агальей о спасении, даже мечтать о таком было бессмысленно. Это Люту ждет дома жених, и волнуется мать, Агалью больше не ждет ни кто. И почему Род так несправедлив порой? За что, за какие грехи посылает такие испытания? А может, Род вообще отвернулся от людей, наплевал на них? Люта вдруг испугалась собственных мыслей. Нет, не мог он забыть про своих любимцев, не мог просто бросить не произвол судьбы. Но верить в это было все сложнее.

Заворочавшись, проснулись еще две девушки, Сельга и Савья. Они — сестры, почти одногодки. И очень похожи друг на друга, хоть и не близняшки. У Сельги правда, маленький шрамик над правой бровью, след удара охранника. Девушка пыталась убежать, и ее попросту оглушили. Ликун не терпел неповиновения.

— Привет, Сестрички, — добродушно молвила Люта. — Как спалось?

— Всю ночь снились какие-то кошмары, — вздохнула Сельга.

— И мне тоже, — подхватила Савья. — Какой-то звероватый мужик за мной гоняется, подбегает, смотрю, а это Ликун. И рожа у него зеленая, как у несвежего покойника. Говорит, люблю тебя, Савья и хочу жениться. Ну, я как дала ему кулаком по толстой роже…

— Ну? — Заинтересованно спросили девушки.

— И проснулась. Вот и все, — пожала плечами Савья.

— Жаль, что не досмотрела. Жалко мне Ликун не снится, — вымолвила Сельга, — я бы ему там и руками и ногами…

Договорить она не успела. Скрипнули засовы, дверь медленно открылась, освещая погреб замшелым обрывистым светом масляного факела. Охранник медленно спустился, поставил на пол поднос с едой. Подошел к стене, вынул потухший факел, вставил взамен новый. Погреб высветило почти полностью, лишь по углам зияли рваные черные тени. И лица были какие-то нечеловеческие, с черными провалами вместо глаз и четко очерченными контурами. Пока охранник возился, девушки насупленно молчали, стараясь показать свою неприязнь этому, по сути, ни в чем не виноватому парню. Он просто работает и делает то, что говорят. Злиться надо не на него. Но девушкам надо было хоть на ком-то отводить душу. А коли никого иного нет, сойдет и охранник. Он ведь тоже прихвостень Ликуна.

Дверь, скрипнув, захлопнулась. Девушки прыснули, смешно размахивая руками.

— Ты глянь, какого-то новенького прислал.

— Вроде симпатичный, — протянула Савья.

— Да уж, симпатичный. Попробовала бы убежать, этот симпатичный так бы ударил, что мало не показалось, — пробурчала Костряна. — Давайте не будем об этих выродках. К тому же, пришла пора завтрака. Давайте поедим.

И девушки принялись за трапезу. Надо отдать должное пленителям, кормили они более чем хорошо. Каждое утро свежие фрукты и соки, в обед не обходится без горячего, да и вообще многие даже дома питались хуже. Так что хоть одна приятная вещь в заключении имелась.

— Надо и другим оставить, — спохватилась Лота, с удовольствием уминая огромный сочный персик.

— Оставим, — согласилась Сельга. — Тут на всех хватит.

Насытившись, девушки расползлись по лежанкам. Такая странная, разнежено аскетская жизнь выбивала из колеи, ломала и давила мысли. Люту уже стало раздражать, что все пребывание здесь сводилось к двум вещам, еде и сну. Так можно и животным уподобиться. Человек должен делать хоть что-то, иначе пропадет. И Люта решила проверить то, что терзало ее вот на протяжении уже нескольких дней.

На стене горел масляный факел. Светил он плохо, лоскутами вырывая ткань тьмы, и жутко дымил. Люта долго думала, и решила, что дым должен куда-то выходить, иначе бы девушки попросту задохнулись. Она отлично помнила, что даже в печках есть дымоход, без него никак. А факел дымит не меньше печки, значит, и дымоход должен быть широкий. Быть может, это шанс к спасению? Единственная возможность убежать.

— Девчонки! — Заговорщицки прошептала Люта. — Слушайте, что я вам скажу…

Они несколько часов кряду пытались рассмотреть хоть что-то. Залезали друг на друга, падали. Пытались подсветить факелом, но бесполезно. Ни какой дыры не было. Люта вздохнула. Конечно же, они в Царьграде, стране истинных чародеев. Так что наверняка здесь кто-то хорошо поколдовал, вот и все.

— Зря стараетесь, — проговорила из угла Агалья. — Здесь нет дымохода. Весь дым выходит через тонкие щели под потолком. Туда даже руку не просунешь.

— А ты откуда знаешь? — Спохватились девушки.

— Я уже пыталась, — честно призналась Агалья. — Бесполезно. Отсюда есть единственный выход — через дверь.

— Жаль, — сокрушилась Люта, — я думала, эта идея пришла мне первой.

Девушка снова разочаровалась. Так неприятно видеть, как выгорают собственные иллюзии. Еще неприятнее осознавать, что выхода из плена нет, попросту потому, что судьба и не собиралась его предоставлять. Оставалась единственная надежда. Завтра всех поведут на невольничий рынок. Тогда и появится шанс, найти хорошего покупателя или… сбежать. Сбежать без оглядки, и куда — неважно. Главное спрашивать, спрашивать дорогу. Язык, он, как известно и до Киева доведет. Если, конечно из этого мира можно выбраться. Доселе Царьград представлялся Люте чем-то недосягаемым и загадочным. Она не раз слышала истории о городе-чуде, городе-мечте, где жизнь течет, как в сказке. И теперь Люта увидела эту сказку с изнанки, и все мечты разбились на маленькие осколки. Сказка, она такая, чем дальше, тем страшнее.

 

Глава 42.

День прошел, а вместе с ним и улетучились остатки выдержки и сил. Люта уже ждала утра, как спасения, а оно все не наступало. Спать не хотелось вовсе, сон отбило волнение. Волнение, помешанное на предчувствии. Девушка была уверена, что возможность убежать все-таки есть. Не может быть все столь безвыходным, сколь бы несправедливой не была жизнь. Надежда умирает последней, вслед за человеком. Люта все еще была жива, а значит надеялась. Надеялась спастись.

Наконец, дверь, протяжно скрипнув, отворилась.

— Выходите! — Гаркнул кто-то сверху. — Живо поднимайтесь, а то волоком вытащу!

Люта с отвращением признала голос Ликуна, громкий и мерзкий, как лай бездомной собаки. Он и выглядел не менее мерзко, толстая мясистая рожа, щеки такие, что видны со спины и наползают на глаза, и надбровные дуги накренены вперед, как два булыжника, так что для глаз остаются лишь две малозаметные прорези. Не человек, идол заморский.

Девушки сердито ворчали, ворочались, но поднимались, неохотно, медленно. Ликун сунул свою потную лоснящуюся от жира рожу в дверной проем, довольно крякнул и скрылся. Вместо него дверь распахнули два рослых охранника, да так и остались стоять у входа, на случай если какой-нибудь девушке взбредет в голову убежать.

— Куда этих повезут? — Расслышала Люта хриплый мужской бас одного.

— Не знаю, — ответил ему другой. — Ликун говорил, что сегодня в Жидовском квартале делать нечего, у евреев какой-то праздник. Да и покупатели они дрянные, больше потеряешь, чем сторгуешь. Скорее всего, в Армянский толкнут, там эти черные, ну на зверей похожие. По-нашенски не петрят совершенно, зато деньгами сорят направо и налево. Один, помню, сразу шестерых купил.

— Ликун вроде говорил, что сегодня в Славянском квартале будем подторговывать. Кто-то из купцов решил разориться, новых наложниц завести. Может, купит сразу всех, если повезет.

Люта обомлела. Славянский квартал? Она была уверена, что Царьград, город чужеземцев, где никто о русах и слыхом не слыхивал, а тут Славянский квартал! Это же самый что ни на есть выход! Теперь есть куда бежать, если все-таки удастся. Свои они везде свои, даже славяне порой родную кровь ценят. А уж посильную помощь предоставят, там уж можно и поторговаться с ними. Данила никаких денег не пожалеет, чтобы вернуть ее. В этом Люта была уверена.

— Ну что, дождались мы, девки, своего часа? — Горестно вздохнула Костряна. Она и сейчас выглядела вызывающе всех. Спина прямая, голова гордо вздернута. Плевать она хотела на пленителей, они все не более чем жалкие твари перед ней. И мужики это чувствовали, и сами невольно преклонялись перед статной красавицей.

— Все-таки дождались, — безразлично молвила Агалья, — теперь молитесь, чтобы покупатель оказался достойный.

Из погреба они вышли под невысокий, прикрывающий от солнца навес. Отсюда хорошо слышался утомительный городской шум.

— Все сюда! — Ликун собственной персоной стоял перед крытой черной тканью, большой повозкой. — Сидите тихо и не дергайтесь. Иначе Багыр вас перережет, как собак. Все понятно?

Девушки закивали, испуганно косясь на того, кого Ликун назвал Багыром. То был высокий, заросший черной шерстью мужик, маленькие узкие глаза смотрели похотливо, рот открывался, будто зев кошмарной пещеры, ручищи, толстые, как вековые дубы и сам высокий, выше любого богатыря. Да если он в повозку усядется, лошади с места не сдвинутся.

Агалья, проходя мимо Багыра, окинула стража полным ненависти взглядом. Люта заметила, подбежала к девушке.

— Ты его уже видела?

— Это он убил моих родителей, — тихо сказала Агалья. — Я его ненавижу.

Люта сокрушенно кивнула. Она ничем не могла помочь Агалье, даже сочувствие было каким-то натянутым, фальшивым. А наглый упивающийся властью мужик усмехался, являя свету желтые крепкие, как кремень зубы. Люта вздохнула. Такого не каждый витязь одолеет, чего уж говорить о слабой женщине, удел которой не воевать, а поддерживать тепло семейного очага. Но почему люди так жестоки, что отринули даже древние скрижали, заменив их единственным правилом — отсутствием правил. Сильный всегда прав. И не изменить этого ни частыми уверениями в обратном, ни счастливой беззаботной жизнью. Когда сильный не прав, он пускает в ход кулаки, и все прогибаются под его игом, пока не придет еще более сильный. Так было всегда. Так осталось и поныне.

В повозке было очень неудобно. Деревянный поддон устлан тряпками и закидан подушками, но он все равно жесткий. И стенки шершавые, неудобные. Того и гляди, заноза в руку вопьется. Девушки кое-как уселись, кто прислонился к боковой стенке, кто просто, держался за руку соседки. Последним, довольно скалясь, влез Багыр. Сразу пахнуло немытым телом и звериным потом. Кто бы ни был этот монстр, на человека он походил меньше всего.

Повозка тронулась, и пленниц сильно тряхнуло. Люта стукнулась головой о выпирающую доску, сморщилась от боли.

— Терпи, — тихо шепнула Костряна. — Будешь жаловаться, этот зверь точно тебя убьет.

Она не угрожала, предупреждала об очевидном. Стоит закричать или хотя бы возмутиться, и огромный, размером с меч, кинжал на поясе Багыра окажется на твоем горле. И не успеешь ни дернуться, ни помолиться. Таковы уж здешние нравы, и Люта не горела желанием опробовать их на себе.

Уже через несколько минут в повозке стало нечем дышать. Черное покрытие притягивало к себе солнечные лучи, так что жара стояла неимоверная. И лишь Багыр насмехался, смахивая с лица крупные капли пота. И почему такие твари всегда оказываются сильными. Ведь нередко, действительно сильные люди никогда не упиваются собственным могуществом. Наоборот, помогают более слабым, защищают обездоленных. Но когда она попадает в руки, к таким, как Багыр, злым, бесчувственным, наглым — жди беды.

Люта облегченно вздохнула, когда повозка остановилась. Как бы то ни было, то, что ожидало, пугало куда меньше, чем сомнительное общество получеловека-полузверя. И неизвестно, чего в нем больше: человеческого или звериного.

— Все-таки в Славянский, — услышала Люта голос около повозки. — Но почему?

— Не твое дело! — Рявкнул Ликун. — Побольше молчи, поменьше задавай вопросов и долго проживешь.

Багыр вылез первым, раздвинул прикрывающие выход шторки. Девушки вылезали, нервно озираясь. Их не выставили на площади, на всеобщее обозрение, как предполагала Люта. Видимо, в Царьграде не поощряется работорговля, и торги ведутся в закрытых помещениях и только для знающих людей. Но Люте было наплевать, наплевать на все. Если работорговля запрещена, то шансы сбежать возрастают вдвое. Главное вырваться, вырваться на улицу, на свободу. Она в Славянском квартале, среди сородичей. Кто-нибудь обязательно поможет.

В помещении было красиво. Стены опрятно украшали цветные ковры, пол тоже устлан коврами, мягкими пушистыми. Ноги приятно утопали в них, будто ступаешь по свежему снегу, только холода не ощущаешь. Впереди стояли двое охранников, прямо возле неширокого возвышения. Люту передернуло. Похоже, это и был прилавок, то самое место, откуда девушек будут разглядывать покупатели.

Сейчас или никогда, — решилась Люта. Багыр лениво позевывал, облокотившись на стену. Он походил на огромного кота, слишком обожравшегося, чтобы есть мышей, но все еще в состоянии их гонять. Дверь, за которой слышался уличный гам и базарная болтовня, была приоткрыта. Из нее в комнату прорывался настойчивый луч солнца. Дверь никто не сторожил, даже Ликун, казалось, потерял бдительность, о чем-то перешептываясь с охранником. Потом он полуобернулся, бросив брезгливое.

— Становитесь на прилавок, сейчас вас придут смотреть.

Это переполнило чашу терпения. Люта отчаянно завизжала и бросилась к выходу. Растерялись все. Девушки, которые испугались настолько, что не могли сдвинуться с места; охранники, уверенные в своей силе, а потому беспечные, и, несомненно, Багыр, который попросту не ожидал от пленницы такой выходки, уверенный, что запугал всех достаточно, чтобы у девушек не возникало даже желания сбежать. Но и на старуху бывает проруха. Когда, опомнившись, Багыр бросился к двери, столкнулся у нее с Ликуном, девушка уже исчезла из вида, затерявшись в толпе. Ликун злобно зашипел, как кобра, которой наступили на хвост.

— Найти ее! Разыскать и доставить живой. Я хочу раз и навсегда отбить желание убегать от меня. Я покажу всем рабыням, что бывает с той, кто ослушалась меня.

Багыр покорно кивнул. Сейчас он страшно хотел расправиться с виновницей собственного позорного краха. И чтобы ни одна живая душа больше не осмелилась перечить ему. Рыкнув, как голодный леопард, он в сопровождении двух охранников выскочил на широкую рыночную площадь.

Люта выскочила на улицу и растерялась. Такого количества людей, шумящих, горлопанящих, она не видела никогда. Все бежали куда-то, суетились, то и дело по площади проскакивали запряженные лошадьми повозки. Но больше поразило девушку другое — огромные каменные дворцы, расположившиеся повсеместно. Даже дороги здесь были устланы каменными плитами, не то, что в родном Перелесье. Она слышала, что Киев — огромный город. А этот, этот выглядел, как три Киева, если не больше. И все, абсолютно все из камня. Ни одного ветхого деревянного домишки. Даже терем князя Владимира выстроен из дерева, а тут небольшие дома и то каменные. Как же выглядят палаты здешнего правителя?

От размышлений ее отвлекла массивная черная фигура, возникшая, будто из самого ада. Увидев Багыра, Люта тотчас забыла про все вокруг. Мысли ее двигались в единственном направлении — поисках укрытия. Девушка смело нырнула в толпу, пробралась мимо орущих, галдящих торгашей и забежала в темную подворотню. Здесь остановилась, переводя дух. Сюда-то Багыр точно не сунется.

Вдруг откуда ни возьмись, снова возник он, злобный, источающий ненависть. От него так и веяло диким необузданным зверем, слишком безумным, чтобы находиться среди людей. Люта тихо застонала и побежала через подворотню вглубь темного каменного лабиринта. Упала, разодрала в кровь колени, снова побежала, пока справа не увидела широкую дубовую дверь. В отчаянии замолотила кулачками, не в силах остановиться.

Дверь открыл невысокий, полноватый старичок, в красивом расписном халате. Осмотрел девушку с ног до головы, молвил:

— Чего ты хочешь, красавица?

— Пустите, дедушка, — взмолилась Люта, — за мной изверги гонятся. Хотят меня продать, а я не хочу. Я не рабыня!

Старик задумался, почесывая блестящую лысину. Нахмурился, покачал головой.

— Опять Ликун за старое взялся. Но ничего, сегодня… нет, завтра поговорю со старейшиной, он этого горе-купца быстро приструнит! Ты заходи, милая, заходи. Многим не помогу, но накормить напоить сумею, а там уж пусть совет старейшин решает, что с тобой делать.

— Совет старейшин? Что это такое? — Спросила Люта, когда старик прикрыл за собой дверь.

— У нас, в Славянском квартале, все проблемы соотечественников решаются сообща советом старейшин. Там же мы решим, что делать с Ликуном. У него уже было одно предупреждение, а он взялся за старое…

— Но он же торгует в Славянском квартале! Как такое возможно?

Брови старика удивленно поползли вверх.

— В нашем квартале торгует, тварь? Да как он посмел! Его сюда на пушечный выстрел не пускают.

Люта смутилась.

— Ликун говорил, что договорился с кем-то из купцов о покупке сразу нескольких наложниц. Этот купец проживает в Славянском квартале.

— Не может быть! Ты не заговариваешься, девочка? Это же серьезное обвинение. Кто-то из совета старейшин, уважаемых людей сам позволяет такие непотребства чинить?

Девушка бессильно заплакала.

— Да не вру я, дедушка, не вру. Зачем мне это?

— И правда, зачем, — согласился старик, — незачем. Ты проходи, деточка, садись. Меня зовут Тарас, можешь называть меня дед Тарас.

 

Глава 43.

От соленой воды уже щипало глаза. Данила, который буквально боготворил море, теперь отплевываясь, клял его такими словами, что даже бывалые корабельщики краснели, как красные девицы. Путешествие затянулось, попутный ветер, ведущий корабль вдруг исчез, будто и не было его. Пришлось садиться на весла, а Данила сам попросился в гребцы. Тяжелая работа отвлекала от жуткой скуки, помогала привести уставшее от безделья тело в нормальную форму. Но вскоре, ветер снова вернулся, и кораблик понесло по волнам куда быстрее. Сине-зеленая гладь моря мерно колыхалась, рассекаемая бортом корабля. Данила вздохнул. Всего должно быть в меру. Даже такая красота может надоесть, да что там надоест, уже ведь отвращение неописуемое вызывает!

Северьяну же было все равно. Что он умел, так это ждать. Убийца целыми днями сидел на палубе, бесцветными стеклянными глазами вперившись в лазурный горизонт. Данила поначалу пробовал вывести друга из транса, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Но как же утомительно было ожидание того, неизвестного, что вот-вот должно было появиться на горизонте. На двенадцатый день пути Данила все глаза себе просмотрел до дыр, силясь увидеть диковинные башни сказочного города. И когда оные, наконец появились на горизонте, Данила уже не восхищался, лишь облегченно вздохнул. Появились и ладно, значит доплыли. Воин напрягся, глядя на озаренный яркими красками горизонт. Где-то там, в этом чудо городе страдает его невеста. И он найдет ее, чего бы это ни стоило.

Мачта весело поскрипывала. Дикий, хохочущий ветер рвал и трепал белый парус, так что корабль несся по волнам, будто вдруг обзавелся крыльями. Да он уже и не плыл, летел! Чудо-город приближался все быстрее, уже стали различимы огромные белокаменные ворота, проступили высоченные оранжевые башни. Они были столь диковинны и необычны, что у Данилы на миг перехватило дух. Вид открывался шикарнейший, и верхушки башен, казалось, окунались в колышущуюся морскую гладь.

— Красота, — изумленно выдохнул Данила, — куда красивей, чем море.

— И красивей чем Искоростень, — раздался знакомый, с издевкой голос.

Северьян, оказывается, уже пришел в себя, и теперь наблюдал за приближающейся полосой берега с не меньшим вниманием, чем Данила. Увидел яркие высокие башни, будто пахнуло смертным холодом. А вдруг в одной из них сидит Базилевс и держит в руках злосчастный амулет? Кто знает…

— Невероятно, я и не думал, что он такой большой! — Восхищенно бормотал Данила. — Уж думал, Искоростень громадный, Киев так вообще громада громад. А это что тогда? Да здесь же ни одного деревянного дома нет!

— Это и к худшему, — нахмурился Северьян. — Камень всю черноту и злобу копит, он — самое вольготное место для магов. Почему думаешь, колдуны-отшельники селятся в пещерах скал. Не затем ведь, чтобы думать о высоком. Им магию копить надо, чтобы потом значит сразу вдарить, ну и получить мировое господство.

— А зачем оно, это господство? — Недоуменно покосился Данила.

— Ящер его знает, зачем. Это ты спроси у безумцев-отшельников. Благо, пока никто столько силы не накопил…

Вспомнился старик Опис.

— …а если кто и накопил, так стал выше этого. Сильным мира сего плевать на мирские проблемы. Они уже и не вмешиваются в людскую суету, все больше мыслят о высоком.

Кораблей в порту было видимо-невидимо, глаза разбегались от обилия парусов. Ишан долго искал свободное место, где бы пришвартоваться. Нашел с трудом, на отшибе, и тотчас принялся орать на рабочих, которые все еще лениво пялились на столпившихся у пристани людей. Те засуетились, стали таскать бочки. А Ишан между делом покосился на путников.

— Все, приехали. Берите свои шмотки и проваливайте на берег. Я вам не корчма, чтобы ночлежки устраивать!

Путники неспеша сошли на причал, огляделись. Кого здесь только не было. И корабли-то все разные, одни похожи на лодки, другие, как крепости, разве что осадных орудий нет, а может и есть, но хорошо припрятаны, не подкопаешься. И лица все разные, и славяне, и хазары, и еще видимо невидимо, даже такие народы, о которых никто слыхом не слыхивал. Данила начал с ума сходить от такого обилия лиц, в глазах пестрило, в ушах стоял звон. Такой гам мог выдержать не каждый. И все вокруг кричали, ссорились, смеялись и просто суетились, норовя пихнуть ближнего локтем, поддеть словом или просто наступить на ногу.

— Ну и толпа, — вздохнул он. — Тут затеряться — раз плюнуть.

— Если бы все было так просто, — Северьян настороженно косился по сторонам. — Боюсь, Царьградские маги уже нас выследили. По крайней мере, меня точно. Уже однажды пытались убить, но как увидели, что их интересы не сильно короблю, так и оставили в покое. Мне так казалось. А теперь-то уж точно достанут. Даже раньше, чем в город войду.

А к путникам уже спешили три здоровенных мужа обряженные в ромейскую блестящую, будто золото, кольчугу.

— Пошлину за вход в город платить будете? — Спросил один, главный в тройке. Усмехнулся, добавил. — А куда же денетесь. Ну, где ваши товары?

— Ан, нету, — вздохнул Северьян.

Сборщики мыта сразу утратили к путникам всякий интерес. Да какой им прок возиться с любопытными бедняками, когда вокруг столько богатых купцов. И все хотят что-то нелегально протащить, откупиться подешевле. Так что работы у сборщиков было невпроворот.

Северьян облегченно вздохнул, думал уже по его душу пришли. Ошибся. И обрадовался, как младенец, поспешив к воротам. Данила только охал, когда огромная, бескрайняя людская толпа подхватила обоих, как пушинки, и потащила к белокаменной стене туда, где распахнулись перед гостями огромные ворота. Стена высоченная, в Киеве раза в три ниже, да и то все больше частоколом из свежесрубленных сосен. Куда уж там им супротив этих каменных укреплений. Вокруг толкались, сыпались тумаки, и ругань катилась аж до самых стен. У врат стояли стражи. Проводили путников настороженными взглядами, но не подошли. Да куда им еще к каждому подозрительному с расспросами лезть. Тут вон кого только нету, и рожи все воровские, либо разбойники, либо купцы, эти все на одно лицо, из одного теста лепленные.

— Ну и врата! — Восхищался Данила. — Да весь Искоростень в эти врата влезет.

— Влезет, — согласился Северьян. — И вылезет. Царьград это тебе не блошиный рынок, здесь глаз да глаз нужен. Смотри по сторонам, а то лишишься последнего.

Врата остались за спиной. Впереди открылась площадь, вся сплошь заполненная торговцами. Один огромный бесконечный базар, от горизонта до горизонта тянулись маленькие и большие лавки, целые телеги с добром, да что там телеги, обозы стояли и торговля шла прямо с них. Негоже товар марать перетаскиванием с места на место. Сновали и случайные торгаши, совали в руки всякую дрянь, предлагали померить и опробовать. Солнце жарило нещадно, мухи летали злобные, ненасытные, так и норовили укусить за самое незащищенное место. Опять какой-то прыткий торгаш выскочил, стал предлагать Даниле седло, уговаривал померить. Данила совсем уже одурел от тараканьей суеты вокруг, как зомби взял из рук торгаша седло, напялил на голову. Торгаш не растерялся, сразу начал кривляться, восхищаться, как мол, идет витязю. Варвар, думает, и есть варвар. Ему можно и седло на голове носить, и сапоги на руки натягивать. Северьян смахнул седло с головы друга, влепил торговцу знатную оплеуху. Тот отлетел, как банный лист, но, нисколько не обидевшись, снова подскочил, лебезил, приторно улыбался. Откуда-то вышмыгнул маленький мужичок. Северьян еле успел уследить, тот уже пристраивался сбоку к Даниле, норовя срезать кошель. Еще один подзатыльник, и неудачник-вор, выругавшись, исчез в толпе.

— Я устал, — пролепетал Данила. — Ящер меня побери, как же я устал!

Северьян сочувственно усмехнулся. Ну, еще бы. Человеку, который не видел базара крупнее мясной лавки, все это кажется не просто диким — невозможным. Все мелькает, пестрит перед глазами. Северьян и сам-то уже терялся, повинуясь толпе. А для Данилы прогулка в Царьград — испытание похлеще упыриного болота. А он еще собрался здесь искать свою невесту. Нет, сам не справится. Придется помочь найти, иначе ведь заварит такую кашу, вовек не разгребешь.

Когда пересекли площадь, впереди выросла еще одна стена. Данила растерялся, думал в суматохе пошли в обратную сторону. Лишь Северьян остановил его, одернул.

— Дурак. Это стена Царьграда.

— А что было до этого? — Удивленно спросил Данила.

— До этого была просто… стена.

Стена вырастала на глазах, гигантская, разросшаяся во все стороны так, что не видно ни конца, ни края. Она все приближалась, открывая взору еще одни ворота. Еще больше предыдущих, и блестят неимоверно. Толи позолотой покрыты, толи и вправду золотые. На воротах висит огромный, богатырский щит. Северьян хмыкнул, вспоминая, что щит на воротах принадлежит Вещему Олегу, предку Владимира, который самолично прибил щит на ворота. Толи в знак уважения, толи наоборот, осмеяния Царьграда, кто теперь разберет. Столько воды утекло с тех пор. На щите красуется орел, или сокол. Кто его разберет. Северьян бросил последний взгляд, еще раз, отдавая дань роскошному великолепию, и шагнул дальше, только сейчас заметив, что Данила все еще пялится, как сорока на золотую монету. Вот уж, падкие русы на блестящее. Как варвары, впервые увидевшие зеркальце. Однажды эта слабость может стать роковой для всего народа. Кто знает, как сумеют применить ее враги. А что сумеют, это точно, без этого никак.

За воротами пролегла широченная улица, именно улица, а размером, как Киянская базарная площадь. Дальше поднимались не дома, дворцы. Белокаменные, отделанные с ювелирной точностью и расписаны всевозможными гравюрами. Данила снова разинул рот, а Северьян наоборот, стиснул зубы. Каменные громады замков вызывали у него не слишком приятные сравнения. Казалось, вошел на огромное кладбище царей, и вокруг одни каменные склепы. Что бы ни говорили, а человек земное существо, к тому же живое. И ближе ему не бездушный камень, а трепещущее дерево. В деревянных домах жить и уютнее, и спокойнее, да и недуги никакие не мучат. Дерево помогает человеку, а камень силу жизненную сосет. Не так, как проклятый амулет в сумке, но все же медленно и неотвратимо вытравляет из человека душу, делает его таким же пустым и безразличным, как камень.

Отовсюду веяло колдовством. Северьян, не слишком умелый в волховских делах, и то чувствовал пронзающие воздух невидимые сторожевые нити. Они были повсюду и колыхались, как паутина на ветру.

На плечо опустилась тяжелая рука, Северьян вздрогнул, хватаясь за меч, но убрал руку. Позади стоял ромей, высокий, статный, кольчуга блестит, на поясе клинок с огромными камнями на рукояти.

— Эй, вы никак новенькие? — Сказал ромей на чистом славянском языке, так, что Северьян вздрогнул. Он-то знал, что в Царьграде давно существует с десяток всевозможных кварталов, и Славянский не исключение.

— Новенькие, — молвил Данила. — А что?

— Да нет, ничего, — молвил тот. — Ты я вижу славянин.

— Славянин, — согласился Данила. — Русич я.

— Да вижу, — молвил стражник. — А этот твой друг, больной что ли? Уж больно рожа серая, недовольная. В Царьграде с такими рожами ходить не положено. Все должны радоваться жизни.

— Нет, здоровый я, — поспешил оправдать себя Северьян, растянувшись в широкой улыбке.

— Ну, здоровый, и хорошо, — кивнул ромей-славянин. — В общем, будьте гостями. Народ у нас не слишком общительный, могут и по башке дать, если обидите. Но если кто вас обидит, мы тоже заступимся.

Северьян криво ухмыльнулся. Типичная русская жилка. Когда есть, кого обидеть, топчут, обижают, готовы раздавить и в лицо плюнуть. Но если кто посмел раньше них обидеть, за обиженного заступятся, обидчика покарают. Что и говорить, умом Русь не понять. Все живут чувствами, а чувства так непостоянны… Вот и Северьян до поры до времени руководствующийся лишь разумом, все больше доверяет сердцу. Русская кровь берет свое…

— Ладно, в общем, смотрите, тут есть на что посмотреть. Нашенские купцы здесь все дома выкупили, так что теперь здесь наша земля.

— Кусок родины вдали от дома, — пробормотал задумчиво Северьян. — Интересный подход.

— Вот-вот, интересно у нас здесь, — не расслышал, но что расслышал, подхватил славянин-ромей. — А замки какие! Небось, у князя Владимира-то похуже?

— Похуже, — согласился Северьян. — А не подскажешь ли, любезный, где здесь можно остановиться, да так, чтобы не очень дорого и удобно.

— Ишь чего захотел, — усмехнулся стражник, — и мясо съесть и руки не запачкать. Не бывает так. Но я посоветую. Есть тут постоялый двор в двух кварталах. Там неплохо, и не слишком дорого. Если беда случится, меня не ищите, а если неприятность какая, не поладите вдруг с местными, тогда меня зовите.

— А как звать-то? — Удивился Данила.

— Зовите Васькой, — ухмыльнулся он.

Северьян хохотнул.

— Это, как ихнего архимандрита, что ли?

Василий нахмурился.

— Не знаю, какого вы архимордита раскопали, но лучше не обзывайтесь. Я добрый, бить не стану, а другие могут и сорваться. Жизнь-то нынче нервная.

— А почему имя то не славянское, если сам славянин? — Допытывался Данила.

— Так надо было, — пробурчал Василий. — Чтобы в доверие к ромеям втереться. Они же требуют повиновения, вот и выкручиваемся, веру их принимаем…

— А сами в сараях истуканов держите? — Подначил Северьян.

— Только никому не говори! — Важно прошептал Василий. — Прячем, и хорошо прячем. Ромеи даже не знают.

— Как тебя раньше звали? — Не унялся Данила.

— Раньше Родомиром кликали, а теперь Васькой стал. Но вы меня Василием называйте, коли звать будете. Настоящее мое имя только свои знают.

Северьян довольно улыбнулся. Славянин-ромей уже записал обоих путников в “своих”. Уже неплохо, если так и дальше пойдет, авось и до Базилевса добраться труда не составит, да и невесту Данилы найти несложно. Если только повезет. Северьян уже привык доверять этому шаткому, но незыблемому русскому “авось”. И сейчас надеялся только на него.

 

Глава 44.

Здесь, за крепкими каменными стенами, доме своего соотечественника, Люта чувствовала себя в полной безопасности. Вернулась здоровая сонливость, от ощущения защищенности внутри все налилось сладким жаром. Девушка потягивала холодное вино, морщилась.

— Ты переночуй сегодня у меня, — сказал дед Тарас, — а завтра уж я постараюсь доставить тебя в целости и сохранности прямиком к старейшинам. Там уж разберемся, кто прав, а кто виноват.

— Так ты мне все еще не веришь?

— Верю. Но не мне решать. Совет мудрее одного старого свихнувшегося отшельника. А теперь не бузи и успокойся. Ложись-ка ты лучше и выспись. Утро вечера мудренее будет.

Люта немного обеспокоенная, все же улеглась на широкую мягкую кровать, прикрылась пуховым одеялом, и сама не заметила, как уснула. И снился ей дом, мать, сгорбившаяся возле яблоньки. Яблонька вдруг пожухла, и перестала плодоносить. Всегда исправно одаривала яблоками, и перестала. И Люта так ясно поняла, что это навсегда, что тотчас же проснулась. По лбу струился холодный пот. Дыхание было тяжелым и срывистым. Но это было еще не все. В дверь ломились. И дед Тарас стоял у входа со старым видавшим виды мечом.

— Открывай старик, хуже будет!

Люту охватил ужас, сердце сжалась в комок и ушло в пятки. В гадостном громком голосе, там за дверью, она узнала Багыра.

— Убирайтесь, твари! — Кричал дед Тарас. — Несчастные прихвостни Ликуна, вам сказано было не появляться здесь.

— Отдай нам девчонку, и мы уйдем. Я знаю, что она у тебя, даже не отпирайся.

— Она свободная. Не смейте превращать свободных славян в рабов!

За дверью заскрежетало, зашебуршало.

— Ну что же, старик. Ты сам напросился.

Дверь содрогнулась, чудом удержавшись в петлях. Багыр, что и говорить, был действительно мощным, и для него дубовая, кованая железом дверь была лишь мелким досадным препятствием. Препятствием, от которого он без особого труда избавлялся.

Дед Тарас подбежал к Люте, схватил за руку и поволок в дальнюю комнату. Здесь он отодвинул какую-то сваленную в углу снедь и Люта увидела маленькую дверцу.

— Это черный ход, — молвил дед Тарас. — Когда-то он мне очень пригодился, и я решил оставить его до лучших времен. Вот и пригодился снова.

Он подергал за петли, повозился с замком. Дверь неохотно отворилась, обиженно поскрипывая. На выходе Люта обернулась.

— Дедушка, а как же ты?

Дед Тарас улыбнулся.

— Не переживай. Лучше слушай внимательно. Там, на улице есть закоулок маленький. Посиди, подожди там немного, а потом возвращайся. Эти изверги убедятся, что тебя нет, и уйдут. Как вернешься, сразу к Збыславу пойдем. Он начальник охраны, все устроит и защитит. Наверное, на всем свете нет витязя сильнее.

— Есть, — уверенно проговорила Люта, вспоминая Данилу.

Когда дверца закрылась, дед Тарас завалил ее хламом и сел, переведя дух. Дурень старый, — говорил внутри кто-то рассудительный и строгий, — опять ввязался в авантюру. А мог бы дожить до старости лет и умереть в постели. А теперь, кто знает, уймутся ли эти…

Дверь сорвалась с петель, и в комнату влетели трое. Возглавлял вторженцев громада-великан с медным лицом и узкими, как у лисы, глазами.

— Где девка? — Рявкнул великан.

— Нет ее, я же говорил, — вздохнул старик. — Зря ломились.

— А почему не открывал?

— Чего я буду всяким проходимцам двери посреди ночи открывать. Украдете еще чего…

Удар был тяжелым. Дед Тарас отлетел к стене, больно ударился головой. Вспыхнули звезды, череп пронзила волна боли, которая медленно перекатилась к груди, где все еще билось богатырское изношенное сердце.

— Если не скажешь, я из тебя выбью признание! — Зарычал гигант.

Старик сжал в руке меч. Оружие — ровесник деда Тараса, но клинок старость лишь красит. Крепче становится, закаленней. Настоящий мужчина не умирает в постели. Настоящий мужчина умирает в бою, — решил дед Тарас.

Гигант не ожидал нападения. Как и всякий, упивающийся властью, он был уверен в своей неуязвимости. И когда вдруг беспомощный старик кинулся на него с мечом, он попросту растерялся. Растерялся лишь на мгновение. Дед Тарас так и не проткнул ублюдка мечом. Узловатая как вековой дуб рука отбила меч. Но дед все же успел, успел ткнуть его острым лезвием. На белой рубахе появился разрез, который тут же окрасился ярко красным. Гигант заорал в приступе гнева. А дед Тарас засмеялся, вспомнив, как видел на ярмарке огромное человекоподобное существо. Торговец окрестил его обезьяном и сказал, что живет обезьян в далеких лесах. Так этот гигант больше всего походил на дикого обезьяна.

— Ты трус! — Бросил он в лицо озверевшему гиганту. — И однажды умрешь, как трус…

Договорить дед Тарас не смог. Выродок выхватил из ножен громадный кинжал, с размаха воткнул его старику в живот. Боль пронзила старческое тело, дед Тарас закашлялся, с губ потекла водянистая кровь.

— Ты трус, и умрешь как трус, — хрипло повторил он, прежде чем забвение поглотило сознание старика. Старика, который был настоящим воином. И остался им.

Люта вернулась в дом уже под утро. Шум, как она слышала, стих очень быстро, но девушка все еще не решалась вернуться. Что-то пугало ее, но она еще не знала что. Дверь была сорвана с петель и валялась внутри, изуродованная, бесформенная, будто вышибали огромным тараном.

— Дедушка, я вернулась! — Крикнула Люта в пустоту.

Никто не ответил ей. Лишь холодные каменные стены мрачно усмехались, предчувствовали чужую беду.

Старик лежал на полу в луже крови. Доселе согбенный, после смерти он распрямился, явив прежнюю богатырскую осанку. Глаза его пепельные, мутные уставились в пустоту. А на тонких, посиневших губах все еще играла улыбка. Улыбка победителя. Даже умерев, он все равно выиграл, выиграл не силой руки, но силой духа.

Люта с трудом сдержала крик. Вместо него из глаз покатились слезы. То были слезы отчаяния и боли. Единственный человек, который мог ей помочь, пал жертвой обезумевшего изверга, нелюдя. Руки задрожали, опустились. Она убежала, да только кому она теперь нужна. Все, кто попадаются на пути, умирают. Так может лучше вернуться туда… Перед глазами всплыло из небытия знакомое лицо.

— Данила, — сквозь слезы простонала Люта, — где же ты, Данила… ты так мне нужен…

Когда Василий скрылся за высоким каменным домом, Данила ткнул Северьяна в бок.

— Надо было спросить у него про Ликуна. Может, знает?

— Не горячись. — Остудил Северьян его пыл. — Сначала найдем постоялый двор, устроимся…

Когда они вышли к высоким каменным палатам, Северьян подумал, что заблудился. В обратном уверился, лишь увидев конюшню. Двор вымощен мелким камнем, у входа в корчму лежат огромные плиты. Данила ошарашенно смотрел на белокаменные бастионы.

— Даже конюшня из камня. У них что-нибудь деревянное есть? — Простонал он. Потом тяжко вздохнул. — Если у них постоялый двор выглядит лучше княжеского терема, какой же тогда дворец здешних правителей?

— Это нам еще предстоит узнать, — молвил Северьян. — Ладно тебе, корчма, как корчма ну и что, пусть из камня. Было бы у них золота много, из золота сделали.

Дверь открылась без скрипа, смазанные петли ходили легко. Данила даже дрогнул от неожиданности.

— У них что, даже двери не скрипят?

Северьян промолчал.

В нос ударил знакомый аромат мяса, печеной рыбы, и тучи всевозможных специй, которые пахли обворожительно, до умопомрачения, но о названиях которых оставалось лишь догадываться. Данила, не знающий ни каких приправ, окромя соли, недоверчиво внюхивался, ловя пряные запахи.

— Это точно корчма? — Недоверчиво спросил Данила.

Помещение было чистым. Оно просто сверкало, отполированное до блеска. Белые, с серым отливом стены, ни единого пятнышка, на потолке ни лоскутка привычной паутины, и тараканов ну совсем нет. Вымерли что ли? Камин, выложенный красивым орнаментом, не чадил, не напускал в помещение дым. Наверное, регулярно чистят, да еще и отмывают дымоход. До блеска. И люди какие-то неживые. Сидят, пьют, едят, а шума и болтовни привычной-то нет. Никто не дерется, не охаивает соседа. Но чувствуется напряжение. Видать, не слишком им нравится так вот, сидеть и тупо жрать. Люди ведь, не свиньи. Что это за корчма, где нет хорошей драки да пьяных гулянок и застольных песен? Не корчма, а так, тьфу и растереть, будь она хоть из цельного куска золота отлита.

— Милое заведение, — обрадовался Северьян. — Обожаю тишину.

Из-за стойки недоверчиво косился мужик. Одет в ромейскую одежду, да только рожа-то не ромейская, рус он и в Царьграде рус.

— У нас тишина только днем. Вечером пьянки да застолье, славяне гуляют после работы.

— А это кто? — Спросил Северьян.

— Это ромеи. Приходят, едят и уходят. Скучные они и пресные, как… как…

Мужик не нашелся, что сказать и хмуро замолчал.

— Нам бы комнату, — вежливо попросил Данила.

— Все хотят комнату, — передразнил мужик. — Деньги есть?

Северьян высыпал на ладонь корчмовщику несколько золотых. Тот хмыкнул.

— На неделю хватит, — решил он.

— Неделю? — Переспросил Данила.

— Да, неделю, семь дней, если тебе понятнее.

— Так бы и говорил, семь дней, а то какую-то неделю придумал, — обиделся Данила.

Комнату им выделили подстать царскому дворцу. Две огромные кровати, хоть они не из камня. Дерево, крепкое и жесткое. Захочешь разрубить, топор сломаешь. На каждой стене по масляному светильнику. Северьян вспомнил коптящие вонючие лучины, поморщился. А эти и светят ярко и пахнут приятно. Вот уж ромеи, умеют жить красиво. Только себя этой жизнью и развращают.

У стены стоит стол. Не какой-нибудь, из заморского дерева. Да еще и скатеркой прикрыт. И ни каких дохлых тараканов или на крайний случай, мертвых мух. Все чисто, гладко, будто и не по-настоящему все, а так, на картинке нарисовано мудрецом немудреным. На полу постелен ковер. Мягкий, яркий, ноги так и утопают в нем. Северьян снял сапоги, поставил ноги на мягкий ворс, зажмурился от удовольствия.

— Ох, ну и кушать эти ромеи мастаки, — молвил понуро Данила.

— Не понял?

— Зажрались, говорю. От такой красивой жизни сам не замечаешь, как становишься ватным, разбитым, разморенным, как кусок несвежего, с запашком мяса.

— Не будем о мясе, — оборвал его Северьян.

Разговор о еде лучше было оставить. В корчме их накормили так, что еле животы до комнаты донесли. А ведь хотели еще сегодня поискать Ликуна, народ порасспрашивать. Северьян чувствовал, что говорить о деле, а тем более делать оное он совершенно неспособен. Лицо Данилы тоже не располагало к шатаниям по вечернему городу чудес. Судя по заторможенным движениям, больше всего ему хотелось сейчас лечь и хорошенько выспаться. Северьян понимал друга.

— Знаешь что, — сказал он. — Давай-ка лучше отложим поиски до утра. На свежую голову и думается лучше и вообще… Сейчас я идти никуда не хочу.

Данила кивнул.

— Сколько слушаю тебя, друг Северьян, и вечно удивляюсь твоей безграничной прозорливости. Давай-ка и правда спать, а то сегодня уж больно день был тяжелый. А утро вечера, пожалуй, мудренее будет…

 

Глава 45.

Утро встретило путников уличным гомоном и ярким светом. Даже солнце здесь было не от мира сего, казалось суетливым, дерганным, как и тутошний народец. Северьян терпеть не мог суету и взирал на копошащихся, как тараканы людей свысока. Данила тоже не питал особой любви к столпотворениям, а после вчерашнего, так и вовсе стал лютым ненавистником уличных торгашей.

Настроение было хуже некуда. Северьян обвел ленивым взглядом каменные стены, покосился на ковер, и снова закрыл глаза. Проблемы роились, как осы над крынкой с медом. Даже если сейчас удастся найти невесту Данилы, даже если Царьградские маги настолько потеряли хватку, что не заметили проникновение чужака в город, то проникнуть в святая святых — обиталище Базилевса, дело совершенно гиблое. Даже не потому, что Владыка обладал сокрушающей магической силой, но и по той простой причине, что Северьян не знал, куда, собственно, идти. Когда он был здесь в последний раз, то видел город лишь из окна высокой башни, и с Базилевсом не общался. Северьяну пришлось повидать только Протокла, маленького злобного старика с совсем не старческим голосом и силой. Сам же Базилевс поостерегся общаться с убийцей. Потому Северьян просто не мог представить, куда нужно идти. Тут один лишь Славянский квартал больше всего Киева, и дома здесь как замки. Заблудишься, никто руки не подаст.

А Данилу распирало от желания действовать. Поутру он собрался, на пояс повесил кинжал, натянул грязную рубаху и стал буйствовать, долго и упорно зудя под носом у Северьяна. Убийца встал неохотно, все время бурчал и ругался. Поначалу все казалось простым до невозможности, надо было добраться до Царьграда. А теперь голову так ясно прорезала тугая, как тетива мысль, полная отчаяния и безысходности. Нет, ничего из этой затеи не получится, — решил Северьян, и сам испугался собственных мыслей.

Он вышел на улицу вслед за Данилой, долго щурился, стараясь не глядеть на яркое, жаркое небо. На улице уже царила суета. Вечный нескончаемый базар, даже в жилом квартале шла постоянная торговля. Северьян первым заметил дружинника Василия в компании другого, облаченного в ромейские доспехи, витязя.

— Утро доброе Василий, — поприветствовал Северьян дружинника.

— А, новенькие! — Обрадовался он. — Вот, Збыслав, эти только вчера прибыли.

Воин обернулся, смерил обоих путников тяжелым изучающим взглядом. Глаза надолго задержались на Северьяна.

— Ты откуда такой… славянский? — Усмехнулся Збыслав.

— Так прямиком из Киева, — не растерялся Северьян, — живу я там.

Збыслав кивнул.

— Ладно, вы тут гуляйте, отдыхайте. Мой добрый совет, не забредайте лучше в Армянский квартал. Мы с ними нонче в ссоре, могут и зарезать ненароком.

— Хорошие у вас тут нравы, — молвил Северьян. — Ну, спасибо за предупреждение. А не подскажешь ли, уважаемый Збыслав, есть ли здесь где-нибудь купец Ликун?

Брови Збыслава сошлись на переносице, руки сжались в кулаки. Еще мгновение, и бросился бы на Северьяна.

— Зачем тебе нужен этот пес? Может, на сладенькое потянуло? Решил рабыню себе купить? Так знай, у нас это не приветствуется, могут по башке настучать, а то и вовсе пришибить.

— Нет, — махнул Данила рукой, — Этот Ликун мою невесту похитил… кажется.

Пришлось рассказать Збыславу о поисках девушки, умолчав, естественно об амулете. Воин слушал Данилу внимательно, глаза цепкие и зоркие пытались уловить на лице собеседника фальшь, но Данила был, как открытая книга — читай, не хочу.

— Да, не повезло вам, — сокрушенно кивнул Збыслав. — Ликун — злобная змея, просто так не попадается. В Славянский квартал ему путь заказан, но в Царьград никто приехать не запретит. Так что ищите, если он здесь, считайте, что повезло. Но я сомневаюсь… Ладно, у меня еще дел много. Вчера вечером кто-то убил старого Тараса, одного из родоначальников здешнего квартала. Это случаем не вы постарались? — Подозрительно спросил воин.

— Разве мы похожи на убийц? — Серьезно спросил Северьян.

— Похожи, — кивнул Збыслав, — но вижу, что не вы. Небось, опять армяне устроили вылазку. Ничего, им это даром не пройдет… ну бывайте, ищите Ликуна, авось повезет…

Солнце жарко светило в широкое окно. Владыка морщился, отворачивался. В последнее время он стал избегать солнца. Раньше оно давало ему силы, а теперь лишь отбирает их. Теперь все тянут из него жизнь, нитку за ниткой, каплю за каплей. Никому нельзя доверять. Даже Протокл стал каким-то… подозрительным.

Этой ночью Базилевс понял, что сходит с ума. Белокамень вдруг начал говорить. Владыка не разобрал ни слова, но чувствовал, что это неспроста. Сил оставалось все меньше, они все больше расходовались на поддержание жизни камня. А тот, ненасытный забирал все без остатка. Базилевс не был дураком, чтобы не понять очевидного — как только он в бессилии, камень начинает вести себя совсем уж из ряда вон. Сегодня утром талисман снова пытался заговорить, и Владыка смог разобрать обращение. Камень хотел еще больше силы, он желал стать частью человека. Но Базилевс все еще держался, стараясь не расходовать зазря мощь талисмана. И он вроде бы угомонился, но лишь на время. А этого было явно недостаточно. Только теперь Владыка уже не мог расстаться с Белокамнем, расстаться по собственной воле, как не мог он отказаться от руки, или, скажем, головы. Столь же необходим ему стал этот амулет, камень, забирающий жизнь.

Путники обошли весь Славянский квартал. Сунулись даже в армянский, но еле унесли ноги. Народ там оказался не слишком гостеприимным. Северьян брел злой, угрюмый, смотрел себе под ноги и что-то недовольно бурчал. Он совсем уже не верил в успех похода. И день медленно, но неуклонно завершался, уже и солнце поползло вниз, скрываясь за верхушками высоченных оранжевых башен. Никого здесь не было, вернее сказать были все, но отыскать среди толпы единственного человека — невозможно, как невозможно и отыскать злополучного купца. Их тут едва ли не больше чем покупателей, и все суетятся, кричат, какие уж тут поиски.

Путники сами не заметили, как вышли из Славянского квартала, минули Жидовский и углубились в какие-то сомнительные трущобы.

— Ну вот, догулялись, — злобно вымолвил убийца. — Нет, надо было все же у торгашей поспрашивать, вдруг кто-нибудь знал? Или хотя бы догадывался?

— Вряд ли, — без сомнений заявил Данила. — Они тут вообще никого не знают, и знать не хотят, торгаши каждый раз меняются. А какая у торгашей может быть дружба, разве что товарищество.

— Товарищ это не друг, — согласился Северьян. — У них все отношения держатся на торговле и товаре, потому и товарищами кличутся. А как проблемы у соседа, так я не я, хата не моя.

Дом мелькал за домом, вскоре в глазах запестрило от обилия каменных построек. Когда чья-то рука легла на плечо, Северьян по доброте душевной, чуть не отсек ее по локоть, но вовремя сдержался. Позади стоял толстый, заплывший жиром мужик в богатой одежде. Глаза маленькие были почти неразличимы под заплывшими щеками и нависшими, будто наросты, бровями. Зато улыбка растянулась до ушей, являя целых два ряда мелких острых зубов.

Ликун был в ярости. Он ходил из угла в угол, злобно поглядывая на своих подопечных. Прошлой ночью Багыр со своей шайкой совершил ужасное, он посмел вторгнуться в Славянский квартал и убил уважаемого человека. А сегодня утром к Ликуну прибыл гонец от купца, который отказался от покупки рабынь и сказал, что не будет иметь с Ликуном ни каких дел.

Багыр, огромный как скала, понуро опустил плечи. Он знал, что виноват, хотя нисколько не раскаивался. Этот старик так долго умирал на клинке, хрипел и извивался. Багыр любил мучить людей. Только его слова… они выбили Багыра из колеи. Гигант долго думал, что при его комплекции было очень сложно, мозгов у Багыра было куда меньше, чем мускулов. Неужели старик прав, и даже умерев он выиграл? Он говорил, что на силу найдется другая сила. Но разве есть на свете человек сильнее Багыра?

— Значит так, — рявкнул Ликун. — Вы уже наломали достаточно дров. Идите и без девчонки не возвращайтесь. Этот проклятый купчишка отказался брать товар, так пусть не удивляется, что в его квартале будут твориться бесчинства. Это будет ему хорошим уроком. Еще никто не смел перечить мне, а уж тем более, подводить… И запомните, девку доставить целой и невредимой, понятно?

Багыр кивнул. Еще двое охранников понуро молчали. Они были лишь невольными свидетелями непотребства Багыра и сделать ничего не могли. Да и не пытались. Поклонившись, все трое вышли из дома, прикрыв дверь.

На прилавке стояли сонные девки, что и говорить, товар сильно потерял свою приглядность. Их так и не возвращали в погреб, решили оставить в лавке до утра. В Славянский квартал обратной дороги не было, а от рабынь срочно надо было избавляться. Ликун решил взяться за это лично.

Он лениво прохаживался по улице, высматривая подходящих людей. Таковых среди голосящей толпы было немало, но вычленить их среди прочего сброда — дело не простое. Ликун совсем уже отчаялся, когда будто по воле судьбы из-за дома вышли два странноватых мужика. Лица задумчивые, наглые, на товары почти не глядят, лишь ищут что-то глазами. Вот, сразу видно возможных покупателей. Одеты вроде невзрачно, зато у одного кошель размером с голову и клинок дамасский, за такой можно и замок себе купить, и наложницами населить. Ликун нацепил самую доброжелательную из улыбок и ринулся навстречу экзотической парочке.

— Вы, я вижу, ищите что-то особенное?

— Да, — клюнул на наживку Северьян. — Что и скрывать, он действительно искал что-то особенное…

Толстомордый доверительно улыбнулся.

— В таком случае у меня для вас кое-что есть. Кое-что такое, что вас заинтересует. Следуйте за мной.

Вслед за купцом путники подошли к невысокому каменному дому, с окнами, занавешенными тонкими розовыми шторами.

— Товар первый сорт! — Гордо заявил купец. — Если возьмете две, третью отдам за полцены. Да, меня зовут Ликун. Можете передать всем своим друзьям, что у Ликуна самый лучший товар.

Данила чуть было не подпрыгнул на месте. Лишь Северьян сохранял полное спокойствие и не без усилий заставил друга заткнуться. Если это Ликун, то не стоит торопиться, а уж тем более лезть в бессмысленную драку. Лучше выкупить девушку без лишних ссор. Данила видимо, не понимал, да и не хотел понять этого. Ему бы прижать купчишку к стенке, приставить к горлу ножик, да и выбить признание. Убийца же решил действовать иначе неспроста. Он и так уже достаточно засветился в Славянском квартале. А если еще и здесь погром устроить, так не только Царьградские маги заметят, еще, небось, и Белоян узнает.

— Сюда, сюда проходите. Ага, теперь направо.

Открыв дверь, путники вошли в большую обвешанную коврами комнату. Здесь, у стены на невысокой ступеньке стояли девушки. Выглядели они замученными и уставшими, хотя и одеты были, как настоящие царицы. По бокам стояли двое внушительного вида мордоворотов, из тех, кто сначала бьет, а потом задает вопросы. Северьян хмыкнул, догадался, что Ликун намеренно обрядил девушек в нарядные платья, дабы товар не терял свой вид.

— Ну, как товар? — Заискивающе спросил Ликун.

— Я посоветуюсь с другом, — сказал Северьян, жестом велев купцу отойти.

Только Ликун отошел подальше, Данила забормотал, как угорелый.

— Это он, тот самый Ликун! И девушками торгует, видишь?

— Не спеши и не буянь. Мне твоя нервозность до одного места. Лучше пойди, посмотри, нет ли среди девушек твоей невесты.

— Я уже посмотрел, нету ее.

— Тогда смотри еще раз и делай вид заинтересованного покупателя, понял? Мне не нужны лишние стычки. Найдем твою бабу, купим. И ни каких воплей, надеюсь, я доступно излагаю?

— А как же другие девушки? — Заикнулся было Данила.

— Дурак, — прошипел Северьян. — Безмозглый наивный дурак. Других пусть другие спасают, ты пришел за своим, со своим и уйдешь. У нас еще дела поважнее есть, кроме как нескольких дур из Царьграда вывозить, надеюсь, помнишь еще?

Данила удрученно кивнул. Еще бы, ему хотелось разнести эту лавочку в щепки, Ликуна прирезать и ускакать со своей прынцессой на белом коне. Но не бывает так, это только в песнях бояны творят подобные непотребства, а в жизни все куда серее и бесцветнее.

— Ну что, решили? — Заинтересованно спросил Ликун.

— Да вот, мы с другом все еще думаем, — протянул Северьян. — Можно посмотреть поближе?

— Конечно, конечно! Можно даже трогать!

Северьян с видом знатока ходил от девушки к девушке, придирчиво рассматривал, смотрел зубы, как при покупке коня. Данила стоял поодаль, и, стиснув зубы, делал вид заинтересованности. Получалось из рук вон плохо. А Северьян уже вошел в раж, стал придираться, выискивать недостатки.

— А что они у тебя такие заморенные? Других нет?

— Какие заморенные? — Изумился Ликун. — Просто устали немного. Я ведь их со всех концов света вожу, весь из кожи вон лезу, чтобы покупателю угодить.

Его красноречивый монолог прервала открывающаяся дверь. В комнату ввалился Багыр, за ним еще двое прислужников. Они волокли упирающуюся, визжащую девушку.

— Доставили, хозяин! — Весело крикнул Багыр. — Никуда не убежала, так и сидела в Славянском квартале! Она кусается, блин!

Данила повернулся и обомлел. Эти бесстыжие твари, эти выродки держали в руках упирающуюся Люту. На руках девушки виднелись свежие синяки и царапины, сейчас она больше всего походила на загнанного зверька. Данила дернул Северьяна за руку, одними губами прошептал:

— Она!

Северьян тотчас подскочил к Ликуну, добродушно улыбаясь.

— Беру вон ту, что ваши молодчики держат. Она я вижу, упрямая и своенравная, люблю таких укрощать…

— Сожалею, но ее я не продаю. Она пыталась сбежать от меня, а я никому не прощаю непослушания. Ее пытки послужат примером остальным.

Данила потянулся за ножом, но Северьян остановил его жестом, дескать, не начинай пока.

— Я очень хочу ее купить, — надавил убийца, — очень-очень.

— Я же сказал, она не продается! — Рявкнул Ликун. — Не устраивает то, что есть, пошел прочь! Надоело возиться! Тащите ее сюда, я с ней побеседую!

Северьян все еще надеялся решить дело миром. Он хотел предложить сумму, от которой Ликун не смог бы отказаться. Но все испортил Данила.

— Люта! — Крикнул он. — Я тебя спасу!

Девушка подняла голову. Ошарашенно посмотрела на путника. Глаза ее округлились, хлынули слезы, изо рта вырвался сдавленный крик.

— Данила, милый мой! Я знала, что ты найдешь меня!

Миг — замешательство. Ликун взревел.

— Так они знакомы! Багыр, разберись с этими… покупателями!

Северьян сделал шаг назад, положил руку на эфес ятагана.

— У тебя был шанс, Ликун. Шанс уйти при деньгах. Теперь держи крепче портки, а то и их лишишься.

 

Глава 46.

Багыр взвыл от удовольствия. Он так давно хотел размять кости, потягаться с настоящими противниками, а не с визжащими женщинами, да хилыми стариками. Он вынул из-за пояса свой большой кинжал, облизываясь, скалясь, пошел на русичей. Первый стоял не шелохнувшись, лишь держал руку на рукояти меча. А мечик у него — короче кинжала. Не меч — тьфу! И сам на богатыря не похож, хотя сила чувствуется. Зато второй, высокий, ростом почти с Багыра, в глазах ярость и холодная решимость. Сначала разделаюсь с тем, что пониже, а второго оставлю на десерт, — решил гигант.

Багыр шагнул, зарычал. Русич вдруг убрал руку с клинка, хищно улыбнулся. Багыр затрясся от злобы. Этот ублюдок посмел улыбаться! Теперь он умрет страшно! Гигант бросился на чужеземца, кулак переплетенный узлами мускулов устремился русичу в лицо, чтобы раз и навсегда стереть с него улыбку, вмять, размозжить! Но что это? Чужеземец тоже ударил, ударил кулаком в кулак. Руку до плеча пронзила жуткая боль. Багыр истошно закричал, тряся онемевшей кистью. Как, как этот ублюдок мог причинить ему боль? Чужеземец не остановился. Взвился волчком, и Багыр лишь в последний момент заметил ступню, устремленную в лицо. Удар, и гигант упал. В голове пылал огонь, но он не мог подняться. Лишь одна мысль терзала затуманившийся мозг. Неужели старик был прав? Неужели нашлась сила, способная противостоять ему, Багыру!?

Данила сорвался с места сразу же, как Северьян нанес первый удар. Двое стражей, что охраняли девушек, попытались его остановить. Данила яростно отмахнулся. От взмаха один из стражей упал, задергавшись, затих. Данила бросил короткий взгляд. Вместо лица у охранника была кровавая маска, свернутый набок нос выглядел ужасно. Неужели это я сделал? — Мелькнуло в голове. Второй выскочил вперед, выставил кулаки, вызывая Данилу на бой. Русич не слишком хотел состязаться, а этот придурок встал на пути, мешая пройти к любимой девушке. Кулак размером с наковальню обрушился охраннику на голову. Тот кувыркнулся, упал. Данила даже усмехнулся, глядя, как нелепо выглядит поверженный. Шея будто исчезла, вбитая в мощное атлетическое тело. Голова торчала, как сморчок из свежевзрыхленной земли.

— Ну вот, домахался, — вздохнул Данила над трупом стража. — В следующий раз будешь думать.

Двое все еще держали Люту, но держали как-то неуверенно.

— Отпустите ее! — Прорычал Данила. — Отпустите, и можете уходить!

— Нет, не уйдешь!

Данила еле успел развернуться, перехватывая толстую потную руку Ликуна. В кисти был зажат длинный узкий нож.

— Хороший кинжал, знатный, — молвил Данила, отвешивая купцу здоровенную оплеуху. Ликун отлетел в дальний угол комнаты, рухнул без чувств. Девушки, стоящие на прилавке, в ужасе молчали, тихонько поскуливая. Но когда упал сраженный молодецким ударом Ликун, когда рухнул Багыр, казавшийся непобедимым, весело закричали. Это переполнило чашу терпения охранников. Они отпустили Люту и бросились прочь, надеясь лишь, что за ними не погонятся. Данила бросился к невесте.

— Люта!

— Данила!

Наверное, на всем белом свете сейчас не было более счастливой пары. Северьян стоял поодаль, над массивной тушей гиганта, и молчал. Впервые он позавидовал Даниле, впервые захотел оказаться на его месте, да так захотел, что боль, невиданная доселе, пронзила каменное сердце наемника. Он и сам не думал, что способен испытывать ее.

— Ладно, заканчивайте, — обиженно проворчал Северьян. — Не время сейчас для нежностей. Надо убираться отсюда, пока ромейская стража не нагрянула. Очень уж не хочется объясняться с ними.

Данила, наконец, оторвался от любимой девушки.

— А что с остальными? Они что, должны остаться здесь?

Северьян пожал плечами.

— Девушки, вы все свободны… по крайней мере, если поторопитесь, пока эти… — ткнул он ногой гиганта, — не придут в норму. Если хотите оставайтесь, не хотите, идите в Славянский квартал и расскажите все как есть. Там люди неплохие, либо пристроят вас в Царьграде либо отправят домой. Этого уж я не знаю.

— Спасибо, странник, — вышла вперед статная черноволосая девушка. — Это конечно не то, чего я хотела, но все же лучше рабства.

Потом девушка подошла к Люте.

— Твой жених — золото. Не люби он тебя так сильно, точно отбила бы. Береги его, как зеницу ока.

— Обязательно! — Глаза Люты сияли счастьем. — Я теперь с ним никогда не расстанусь!

Из лавки Ликуна они уходили бегом, скрываясь под покровом вечера. Суета уже поугомонилась, повсюду сновали ромейские стражи, следили за порядком. Северьян помнил, что до квартала славян еще надо добраться, здесь, впереди лежали Жидовский и Армянский. Вдвоем с Данилой они преодолели его без труда. Но теперь с ними была девушка. Очень хрупкая, испуганная, и уставшая от погонь девушка. И когда на пути встали пятеро здоровенных звероватых мужиков с тяжелыми дубинами в руках, Северьян бессильно выругался, бросая злобный взгляд на котомку. Чернокамень опять строил козни, подставляя путников, выкидывая перед ними всевозможные капканы и ловушки, наводя их на неприятности.

— Что им нужно? — Удивилась Люта.

— Ничего хорошего, прелестница, — вздохнул Северьян. — Боюсь, им нужны мы.

— Ничего, перебьются, — молвил Данила. — А мы поможем.

Северьян одернул его.

— Не стоит ввязываться в драку. Збыслав не одобрил бы этого. Надо избегать ненужных ссор, а эти и не выглядят серьезными противниками. Может только и ждут, чтобы мы начали первыми, дали повод. Повод устроить погром в Славянском квартале. Попробуем пройти.

Но пройти им не дали. Вперед вышел здоровенный, заросший черной шерстью мужик. Вытянул вперед руку с дубиной, прохрипел:

— Стой, славянский собака. Дальше ты не пройти, моя тебя остановить!

Славянский явно давался ему с трудом, этому обормоту куда привычнее лаять на своем песьем языке. И не разберешь, что говорит, брехня одна.

— Отойди с дороги, — сказал Северьян. — А то сам отодвину.

Звероватый мужик покосился на убийцу.

— Ты давай идти отсюда. Ты не похож на славянский собака, тебя бить не буду.

— Но я друг этих славянских собак, — улыбнулся убийца. — Так что я, пожалуй, останусь, посмотрю… уж больно интересно мне. Скажу тебе одно, Збыслав будет очень недоволен…

Мужик разъярился.

— Плевать я на Збыслав! Плевать на русский свинья! Мы избить его человек, надругаться над женщина!

— Я тебе надругаюсь, всю надругалку поотрезаю! — Рявкнул Данила. — Давай, давай, иди сюда!

Северьян вздохнул. Думал обойтись без драк, а без драк не получается. Вот так всегда, и по-другому нельзя. Люди отчего-то любят делить друг друга по цвету кожи, волос, манере говорить и ходить. И нередко устраивают из-за этого ссоры, перерастающие в войны. Зачем? Северьян не мог этого понять и принять. Для него все люди были людьми, ни больше, ни меньше. Иначе просто нельзя.

Данила ждал до самого последнего момента. Но когда звероватый мужик бросился на него с кулаками, с размаху ударил мордоворота кулаком в челюсть, скривился. Бугай рухнул, как подкошенный. Остальные отчего-то не спешили нападать, шептались.

— Ну, чего стоите-то? Идите сюда, всем наваляю, мало не покажется.

— Не пойдут, — молвил Северьян. — Испугались. Они смелые, лишь, когда напором давят, больше языком молотят, а когда не поддаешься, выстоишь, разбегаются. Шакалы…

Четыре тени впереди вдруг бросились врассыпную. Уже через мгновение дорога была свободна.

— А они больше не вернутся? — Спросила Люта.

— Вернутся, добавим, — улыбнулся Данила, переступая через мордоворота.

У подхода к Славянскому кварталу их встретил Збыслав с дружинниками.

— Мне показалось, я слышал шум? — Спросил воин.-

Да так, — отмахнулся Северьян, — все уже нормально. Какие-то мелкие наглецы вон, к девушке приставали…

Збыслав добродушно улыбнулся, заметив Люту.

— Здравствуй, красавица. Рад приветствовать тебя…

— Еще не обрадуешься. К тебе сегодня еще несколько придут, ты уж устрой их как-нибудь, земляки все-таки. Не Ликуну же их возвращать.

— Никак нашли старого змея? — Восхитился Збыслав, — и ноги унесли, молодцы. А девушка, как я понимаю та самая?

— Ага, — довольно кивнул Данила. — Искал и все-таки нашел.

— Молодец, упорный ты! Да и правильно, за любовь надо биться даже с самим Ящером. Ладно, найдем мы место для беженок, никуда не денутся.

С этими словами Збыслав развернулся и вместе с дружинниками пошел в другую сторону Славянского квартала, поддерживать порядок. Путники же, усталые и голодные, направились прямиком в корчму.

Здесь стоял привычный пряный аромат жареного мяса и диковинный запах заморского вина. Народ уже собирался, стягивался, будто стая мух на свежую кучу. Недовольный хозяин протирал стойки. Близился вечер, а вечер здесь не обходится без драки.

— Никак явились? — Пробурчал он. — Да не одни? Нет, я третьего бесплатно кормить не буду…

Северьян молча подошел, высыпал на ладонь наглому мужику несколько монет.

— Если ты еще раз вякнешь, что тебе мало денег, жадная скотина, я тебе сломаю ноги, — улыбаясь, проговорил убийца.

Мужик побледнел, но промолчал. Северьян одним махом научил его держать язык за зубами. А убийца, как ни в чем не бывало, подошел к занявшим свободный стол Люте и Даниле.

— Проблемы улаживаются очень легко, если за них хорошо платишь и… немного помогаешь словами.

Данила весело усмехнулся.

— Вот Люта, это мой самый верный, да и, наверное единственный на всем белом свете друг.

Северьян улыбнулся в ответ.

— У нас в прошлом были разногласия, но это, я надеюсь в прошлом.

— Прости, доблестный воин, — пробормотала Люта, — но я о тебе ничего не знаю.

Данила нахмурился.

— А зря. Если бы не он, то меня никогда здесь не оказалось. И без него я бы не нашел тебя, моя ненаглядная…

Люта потупила взор, руки ее суматошно двигались, не находя себе места. Девушка нервничала.

— Я даже не знаю твоего имени, друг Данилы.

— Тебе незачем его знать, прелестница, — сказал Северьян. А прозвище, данное мне врагами не слишком хорошая замена имени. Если хочешь, называй меня… каликой.

— Хорошо… калика. Когда воин называет себя каликой, это звучит таинственно.

— Это потому что он сам таинственный, — подхватил Данила. — Загадочнее человека я еще не встречал на своем пути.

Вскоре, хмурый хозяин поставил перед ними поднос с изумительно пахнущими яствами. Здесь была и жареная рыба, и мясо с поджаристой корочкой, истекающее ароматным соком, и каша, наваристая, горячая.

— Как здорово! — Обрадовалась Люта. — Нас Ликун кормил все больше диковинными фруктами! А я так соскучилась по настоящей пище!

Мясо таяло во рту. Северьян откусывал кусок за кусочком, чувствуя, как лопается корочка и ароматный сок наполняет рот. Что и говорить, готовить эти ромеи умели, да так, что пальчики оближешь, да еще добавки попросишь, даже если сыт. Данила тоже беззаботно увлекся трапезой, поглощая рыбину за рыбиной, и перебрасывался словами со своей невестой. Люта ела за троих, набив полный рот, еще пыталась улыбаться и говорить одновременно. Ох уж эти женщины! Все у них ни как у людей, мужчин то есть.

 

Глава 47.

В корчму потихоньку стягивался народ. Места скучных и размеренных во всем ромеев заняли импульсивные славяне, привыкшие больше доверять чувствам, нежели разуму. Один за другим, веселые, подвыпившие мужики усаживались за столики, заказывали вино и мясо. Вскоре корчму наполнил знакомый приятный слуху гомон. Кто-то уже ругался, сотрясая чудовищными кулаками, кто-то затянул песню, которую сразу подхватили несколько глоток, а потом еще и еще. Северьян сам не заметил, как втянулся в нее, чувствуя каждую ноту, каждый звук. Песня была о далекой земле, о местах, в которых никто не разу не был, и они от этого были лишь прекраснее и заманчивее. А Северьяну отчего-то вспомнилась родина, маленький домик в селе, волхв Лукий, ставший для Северьяна отцом, и родное, красное, как пламя, солнце… Каким он его видел в последний раз, поднимающийся из-за непроходимой стены леса… Уголки глаз наполнились влагой, он и сам не заметил, мимоходом смахнув.

— Друг калика, ты плачешь, — ошарашенно пробормотал Данила.

— Нет, — улыбнулся Северьян, — я не плачу. Я радуюсь. Радуюсь, что хоть кому-то в этом мире суждено жить счастливо.

— А у тебя красивый голос, калика, — сказала Люта. — Очень нежный и мелодичный.

— Ты не слышала наших девушек! У них такие голоса, такие что… — Северьян осекся. — Что-то я заговорился. Ладно, пойдемте-ка спать. Вам завтра вставать рано в дорогу собираться…

— В какую дорогу? — Дернулся как от удара Данила.

— Дорогу домой. Заберете все деньги, мне они ни к чему и на первом корабле обратно. Там уж сами доберетесь, как-нибудь. Прибьетесь к обозу, что прямиком до Искоростеня, а там до Перелесья рукой подать…

— Постой, постой, — остановил его Данила. — А как же ты?

— Я справлюсь сам. — Отрезал Северьян. — У тебя теперь невеста, вот и береги ее.

— Да, — подхватила Люта, — поедем домой. А то мама места себе не находит.

Данила отстранил ее от себя. Встал, сложил руки на груди. Глаза его метали молнии.

— Как ты могла подумать, женщина, что я брошу своего друга!?

— Но… — попыталась оправдаться Люта.

— Ни каких “но”! Ты обязана этому человеку жизнью и сама обрекаешь его на погибель!

— Я же не знала! — Вскричала она. — Не знала, что это так опасно! Конечно, ты должен помочь ему!

Данила сел, обнял девушку.

— Прости… я погорячился. А ты, Северьян, учти, я не дам тебе погибнуть, понял? Не дам!

— Не дури, — скривился Северьян, — идти со мной — верное самоубийство.

— Но шанс все-таки есть?

— Есть, — согласился убийца.

— Тогда почему бы не попробовать? Сколько раз у нас не было даже шанса, а тут такая роскошь! Пробьемся!

Северьян пренебрежительно махнул рукой, дескать твоя жизнь, тебе и рисковать. Но в душе он ликовал. Все-таки приятно идти на смерть, зная, что есть возможность вернуться. Пусть скудная, но возможность. В сумке в бессильной злобе затрясся Чернокамень. Ничего, — мстительно подумал Северьян. — Скоро ты исчезнешь, несчастный булыжник!

Холод сковал руки, будто опустил их в ледяную воду. Протокл отдернул закоченевшие кисти от шара, прищурился.

— Он здесь. Я еще не знаю, где точно, но здесь.

Базилевс поднялся с кровати. Был он бледный, как камень, глаза ввалились, кожа пергаментом натянулась на выпирающие скулы. В руках сжимал талисман. Белокамень сиял в руках Владыки, пресытившись жизненной силой.

— Он попытается проникнуть… — тихо сказал Базилевс. — Он не дурак, чтобы ломиться в закрытые двери, найдет путь…

— Так может нам прямо сейчас его схватить? Стражей у нас хватает, перероют все, отыщут.

— Рыть не стоит. Он в Славянском квартале, это я и так знаю. В одном не уверен, когда он решится проникнуть…

— Ты думаешь, ему так нужен этот камень? — Усмехнулся Протокл.

На миг в глазах Базилевса полыхнуло синее пламя безумия.

— Белокамень нужен всем! Но никто его не получит, никто!

— Тогда возьмем его без пыли и шума…

— Не думаю, что удастся так гладко, но все равно, подними все посты, поставь на уши стражей, пусть отрабатывают свой хлеб. Как только Северьян покинет пределы Славянского квартала, пусть хватают и тащат ко мне. Живым, понятно? Живым! Меня твой протеже так огорчил, что я готов самолично вспороть ему брюхо!

Протокл хмыкнул.

— Я предупреждал, Владыка. Русы необычны. И нам никогда не понять их, этих варваров. У них нет ни капли расчетливости, живут чувствами. Они даже жизнью готовы рисковать ради стремления, цели. Они еще не понимают, что жизнь самое главное!

— Ничего, поймут еще, — тяжело вздохнул Владыка. Получив неимоверную нечеловеческую силу Белокамня, он сам научился ценить жизнь, как никогда раньше.

Путники сидели в корчме до полуночи, слушая пьяный гвалт и песни загулявших славян. Даже Збыслав заскочил сюда, хлебнул свежего пива, погуторил с корчмовщиком. Потом, нахмуренный, подошел к Северьяну.

— Что-то стражи ромеев на окраинах суетятся. Никак, подлость задумали. Вы, случаем ничего там не наворотили?

— Мы что, крайние? — Возмутился Северьян. — Я конечно понимаю, новички здесь, но не дураки же, чтобы с ромейской стражей связываться.

— Ты не подумай, я не обвиняю, — молвил Збыслав. — О вас же беспокоюсь. К нам в квартал они не войдут, побоятся связываться. А за пределами я вряд ли помогу, так что будьте настороже.

Збыслав поклонился Люте и удалился вслед за дружинниками.

— О чем это он? — Спросила Люта.

— Да так, просто предупреждает… ничего страшного, — молвил Северьян. Но в мыслях было другое. Базилевс знает, что убийца в городе. И наверняка догадывается, зачем. Так что противодействия стоит ждать незамедлительно. Холод прокатился по телу. Сердце дернулось, и показалось, остановилось. Выхода, все-таки нет. Придется идти, обреченным на поражение. Выбора тоже нет.

Спать легли поздно. Лишь когда хозяин начал намекать, что пора бы и честь знать, путники удалились к себе. Данила устроился на кровати с Лютой. Девушка стыдливо поглядывала на Северьяна, но убийце нынче было наплевать на эти взгляды. Он долго лежал, вперив взгляд в гладкий, из отполированного камня, потолок и думал. Нет, решено, он пойдет один. Данила не должен погибнуть, у него теперь есть человек, о котором стоит заботиться. Есть смысл жизни. Северьяну было проще. Уходя на погибель, он не оставлял за собой ни чего. Все несбывшиеся надежды покоились в родной земле, куда не было обратной дороги, просто потому, что не было больше родной земли… И судьба, теперь казалась такой пустой и бессмысленной. Бесцельно прожитая жизнь, как у жука-паразита, который ради собственного существования уничтожает растения. Северьян убивал себе подобных, не раскаиваясь, без сожаления. Но теперь извечный, как мироздание закон равновесия снова ударил его тяжелой чашей весов. Раскаянием ли было это — сложно сказать. Но темный комок в груди зашевелился, задергался. Это просыпалась дремавшая доселе совесть. Именно поэтому Северьян решил идти один. Хватит уже загубленных жизней, — подумал он. — Если еще и пожертвовать единственным другом, то лучше уж вообще пойти вздернуться на ближайшей березе. Хотя какие здесь березы, пальмы только. Да и те все за пределами города.

Северьян медленно поднялся, подошел к влюбленным. Данила и Люта безмятежно спали, на лицах застыли непринужденные улыбки. Убийца вытащил из котомки кошель, положил на стол. Подумал, и оставил котомку. Подержал в руках чудо-меч, и положил рядом. Меч ему больше не нужен. А кинжал пригодится. Северьян вытащил из сумки Данилы короткий острый нож. Большего и не нужно. Не убивать он идет. Цель-то другая. Сунул за пазуху Чернокамень, кинжал запихнул в голенище сапога. Последний штрих…

— Надеюсь, вы будете счастливы, — прошептал Северьян, открывая окно.

Ночь встретила его свежестью и прохладой. Кое-где еще горлопанили подвыпившие гуляки, обиженно залаяла собака. Северьян осторожно спустился по карнизу, спрыгнул на пыльную землю, огляделся. Вокруг тихо, только звезды светят таинственно, настороженно. Да луна полумесяцем, злая, дикая. Ею пользуются маги, чтобы следить за неугодными… Лишь только в темных подворотнях можно укрыться от дурного мутно-желтого глаза.

В Славянском квартале было тихо. Северьян не знал, дежурят ли дружинники по ночам, но поостерегся, крался все больше пустыми темными дворами. И себе спокойней, и маги не заметят.

Под ногами скрипела щебенка. Уродливые прямоугольные крыши домов жуткими исполинами оттенялись в лунном свете. Муха пролетела, и та на чудовище стала похожа. Лунный свет — свет нечисти. А раз уж маги не брезгуют пользоваться нечистью, видать и сами недалеко от нее ушли. Северьян перебежал к высокому статному терему, остановился отдышаться. Здесь Славянский квартал заканчивался. Дальше начинались чужие земли. Как и говорил Збыслав, тут он уже не помощник. Коли ушел за ворота, не удивляйся, если по башке настучат.

Северьян прислушался, стараясь уловить посторонние звуки, но тщетно. Тишина поражала своей безмятежностью. Убийца пересек площадь, свернул на маленькую худую улочку ведущую к центру, к сердцу Царьграда. Огляделся, присвистнул от удивления. Вот уж занесла нелегкая. Дома здесь стоят так плотно, что между ними даже мышь не проскользнет. Не свернешь, не спрячешься.

Прибавил шагу, стараясь не оглядываться по сторонам. Если решили ловить в капкан, то перехватят здесь. Места надежнее просто не найти. Северьян на беду свою не ошибся. Впереди, словно каменные истуканы выползли черные тени. Тени обрели плоть и кровь, в лунном свете блестящие кольчуги отливали мертвенным сиянием. Невольно вспомнилось войско мертвецов в зачарованном лесу. Ромеи походили именно на них, спокойные, собранные, идут медленно, неторопливо. На лицах отрешение, будто и не люди — зомби. Неужели так не ценят собственные жизни? Нет! Скорее, просто уверены в своей силе.

— Ты пойдешь с нами, чужеземец! — Спокойно сказал один.

Северьян затравленно огляделся. Сзади его тоже держали. И там оборона не слабее, чем впереди. Эх, зачем только меч оставил! Думал, драться больше не придется, дурак! Никогда еще он так глупо не попадался, а это был самый настоящий капкан. Неумело расставленный, но сработавший. Внимательнее нужно было передвигаться, заметил бы ловушку. Но нет, шел с единственной целью — умирать. Вот и попался. Теперь даже до Базилевса не доберется, так и сдохнет в лапах этих ублюдков. Северьян вытащил из голенища нож. По крайней мере унесет с собой троих, а то и четверых.

— Попробуй меня увести! — Хищно улыбнулся Северьян. Он не торопился нападать. Он стоял и ждал. Он умел ждать.

Данила проснулся от нехорошего предчувствия. Несколько минут он лежал глядя в потолок, прислушиваясь. Люта безмятежно дремала, положив голову ему на плечо. Светильник давно потух — надо было залить свежее масло. Из раскрытого окна ровным потоком лился лунный свет. Смутные подозрения вкрались в голову. Окно! Почему ставни открыты? Он же самолично закрывал их.

Мигом вскочил с кровати, бросил взгляд на койку Северьяна — пуста. На столе его меч, сумка, кошелек с деньгами. Нет он не мог уйти без сумки. В ней амулет!

Данила распахнул котомку, перевернул содержимое — камня нигде не было. Он зло выругался. До чего же надо докатиться, чтобы уйти одному, с пустыми руками, еще надеясь достичь дворца императора. Но почему, почему он выбрал такой выход? Ведь все было обговорено, они должны были пойти вдвоем… а пошел один Северьян. Видать, узнал что-то такое, отчего изменил решение. Данила нахмурился. Он этого решения не менял, и если не поздно, может быть успеет если не остановить, то хотя бы помочь.

Мигом приторочил к поясу меч, полез в сумку за ножом — его не было. Данила улыбнулся уголками губ. Не такой уж и дурак калика, чтобы идти совсем с пустыми руками.

— Данила, ты куда?

Люта проснулась, и теперь таращилась изумленным непонимающим взглядом. Данила махнул рукой, показывая на окно.

— Он поступил, как настоящий друг. Ушел, надеясь что я не пойду следом, понимаешь?

— Ну так оставайся. Он же сам решил.

— Он решил, но не я. Значит так, жди меня… нас здесь. Если не вернусь через два дня, бери деньги на столе и езжай домой. Обратись к Збыславу, он поможет найти корабль и договорится с корабельщиком, поняла?

Люта согласно кивнула.

— Только ты возвращайся, понял!? Возвращайся!

— Я вернусь, — пообещал Данила. — Обязательно вернусь.

Выскочил в окно, споткнулся, чуть не свалившись вниз. Прыти Северьяна ему явно не доставало, по карнизу он спустился тяжело. Спрыгнул отбив себе пятки. Отдышался.

На улице тишина. Лишь пьяный гомон в каком-то доме, да собака лает — неугомонная. Данила растерялся. В какую сторону идти? Если напрямик, то можно выйти в Армянский квартал. Но Северьяну он не нужен, тот должен был пойти к центру. Догадавшись, Данила побежал по пустынным, замершим до утра улочкам.

Базарная площадь была пуста. Все торговцы разбрелись по постоялым дворам, теперь здесь орудовало лишь воронье, склевывая с земли гнилые овощи, рыбью требуху и прочую снедь. Мусор уберут лишь к утру, дворники будут работать в поте лица. Чтобы потом торгаши снова превратили площадь в помойку. Данила поскользнулся на какой-то кожуре, выругался. Грязи столько, что по колено утопаешь.

Пересек площадь, сразу рванулся в темную подворотню и услышал надсадное дыхание. Потом раздались голоса и вопли. Данила выхватил непривычно легкий клинок из ножен, побежал вперед Впереди столпились ромейские стражники. Они сгрудились вокруг чего-то злобно ругаясь, переговариваясь. Данила не понимал ни слова, но когда вдруг сразу несколько ромеев разлетелись в разные стороны, все стало понятно без лишней болтовни. Северьян отбивался голыми руками. Где же нож! — хотелось крикнуть Даниле. — Они же тебя убьют! Но стражники отчего-то не спешили доставать мечи, бросаясь на калику с голыми руками.

Данила хмыкнул, сунул клинок в ножны. Что ж, придется соблюдать правила поединка. И с гиканьем бросился в толпу. Ромеи все как один, высокие, мускулистые. Богатая одежда, кольчуга будто из золота, а воины — чудо, не воины, подтянутые, мощные. Данила ворвался в скопище стражников, как дикий вепрь на огород. Ромеи разлетались в разные стороны, а Данила шел, молотил руками. Но что это! В руках одного из стажей мелькнул меч! Данила еле успел выставить клинок, отбить удар. Северьян освободился, заметил друга, ринулся на помощь.

— Беги, я их задержу! — Крикнул Данила, отражая атаку.

Северьян не стал произносить высокопарных речей и не бросился на помощь. Сразу юркнул в расчистившийся проход, только его и видели. А Данила еще долго отбивался, молотя руками и ногами, пока ромеи на задавили его массой, подмяли, раздавили.

— Уходит! — Услышал Данила крик, — чужеземец уходит!

Похоже, кто-то из стражников был своим, славянином. Продался, продался с потрохами, решил Данила. А потом по голове ударили чем-то тяжелым, и мир утонул в вязкой тьме.

 

Глава 48.

Тихо потрескивал камин. Огонь успокаивал, убаюкивал, помогал расслабиться. Ликун сидел в глубоком кресле, прислонив холодную тряпку к лицу. Ноги его, ожиревшие, белые, были оголены до колена и опущены в горячую, благоухающую цветочными ароматами воду. На маленьком столике у кресла стоял кувшин, подле него кружка, доверху наполненная дорогим вином. Ликун к нему еще не прикоснулся, не хотел расслабляться настолько, чтобы потом не собрать мысли воедино.

У входа, на стуле сидел Багыр. Уродливое звериное лицо его заплыло от огромного синяка, удар чужеземца, будь он неладен, оказался куда болезненней, чем гигант полагал поначалу. Еще двое охранников стояли за дверью и ожидали приказания начальника. Они были верными слугами.

— Это плохо, — тихо сказал Ликун, — очень плохо. Я лишился своего товара. Я был наглым образом избит. А ты, — бросил он усталый взгляд на Багыра. — Ты мне даже не помог.

— Но хозяин, — возмутился Багыр. — Я немного растерялся…

— И поэтому маленький хлипкий чужеземец уложил тебя с двух ударов? — Издевательски сказал Ликун.

Багыр склонил голову.

— Виноват, хозяин. Мне нет прощения…

— Полно, Багыр. Я не злюсь на тебя. Но теперь ты мне кое-что должен, помнишь?

— Конечно, хозяин. Я выполню все, что ты скажешь.

— Найди этих двоих и убей. Не сможешь убить их… я думаю не сможешь, так убей хоть девку! Все из-за нее, она должна умереть. Тогда, быть может я успокоюсь.

— Будет исполнено хозяин. Когда мне начать, прямо сейчас?

Ликун скривился.

— Куда сейчас, ночь на дворе. С утра приступишь. Кстати, будешь искать, ищи их в Славянском квартале.

Багыр поклонился и вышел. Он был плохим человеком, но слугой был превосходным и умел исполнять приказы. А Ликун наконец дотянулся до чашки, жадно пригубил, чувствуя, как живое тепло растекается внутри тела. Багыр решит все проблемы, он сильный и глупый, а такие всегда добиваются своего. Хорошо, когда такие люди ходят у тебя в подчинении. И плохо, когда они в подчинении у твоих врагов.

Багыр сидел до утра не смыкая глаз. Очень уж хотелось оправдаться перед хозяином, и лицо той девки так и стояло перед глазами. Наглая, она презирала его. Все презирают Багыра, считают его тупым. С детства, с самого детства сверстники дразнили его, кидались камнями. Но однажды Багыр выловил всех до единого и убил. Тогда от него отказалась даже мать. Она тоже считала его тупым, выродком, недостойным жить. Женщины — все твари! А эта, эта была похожа на его мать, и заслуживала смерти вдвойне. Лишь Ликун ценит Багыра, даже уважает. Пусть не за ум, а за силу, но ведь не считает недоделком, выродком! Багыр сладко зажмурился, представляя, как скажет Ликуну об успешно проделанной работе.

Наконец не выдержал, вскочил, сорвался с места диким зверем. Выскочил на улицу, жадно вдохнул прохладный утренний воздух. Все твари сдохнут! Сдохнут, потому что этого хочет Ликун!

Он вышел к Славянскому кварталу засветло. Дождался, когда уйдут дружинники и прошел дальше, оглядываясь по сторонам. Твари должны были где-то жить. А где еще можно жить, как не на постоялом дворе. Оный как раз маячил впереди, зазывая путников пряным запахом жареного мяса.

Корчма уже открылась, и даже несколько случайно забредших посетителей сиротливо ежились по углам, глотая пиво и уминая жареного окорока. Багыр шумно облизнулся, принюхался к диковинным ароматам. У стойки лениво облокотился хозяин. Подозрительно поглядывал на Багыра, решая, выставить ли его, или оставить. Кто знает этих варваров, что у них на уме. Багыр первым подошел к корчмовщику, взял за грудки. Мощный, в общем-то мужик выглядел по сравнению с Багыром щуплым мальчишкой.

— У тебя останавливались два мужика с девкой? — Прорычал гигант.

— У меня здесь много мужиков… и девок, — выкрутился хозяин.

— Повторяю для дураков, — высказал Багыр любимую фразу Ликуна, — остановились ли у тебя два высоких варвара с бабой?

— Да! Вторая дверь справа, — поспешил сказать корчмовщик, радуясь, что легко отделался.

Багыр удовлетворенно хмыкнул. Как легко уговаривать таких вот жалких ублюдков, достаточно лишь показать силу. Силу, которой у гиганта было с избытком.

Он ворвался в комнату, как дикий тигр. Вышиб ногой дверь, злорадно расхохотался. Девка была одна. Сидела на кровати прислонившись к стене и с ужасом взирала на гиганта. Багыр довольно засмеялся. Она его боялась. Багыру нравилось, когда его боялись.

— Тварь! — Прорычал Багыр довольно. — Теперь ты моя, тварь.

Девушка билась в его руках, пыталась укусить. Гигант отвесил ей оплеуху, и она замолкла, бессильно откинувшись. Багыр повалил ее на кровать, сорвал с девушки одежду, чувствуя, как кровь приливает к чреслам. Не сдерживаясь, он набросился диким зверем, терзая бесчувственное тело. Девушка очнулась, вскрикнула от боли и ужаса. И к Багыру вновь вернулись силы, вновь дурная кровь наполнила то, что ниже пояса. Девушка уже не дергалась, просто бессильно стонала, разбитая, раздавленная, униженная. Гигант довольный, поднялся.

— Вот что такое настоящий мужик, шлюха.

Девушка с трудом повернулась. Лицо ее пересекал кровоподтек, нижняя губа распухла. Но она смеялась, она смеялась над ним, над Багыром, как смеялся, умирая старик.

— Ты жалок, — прохрипела она. — Мой жених придет и убьет тебя. Молись, да услышат тебя боги, и моли о быстрой смерти!

Багыр зарычал, схватил девушку, в ярости стал молотить ее кулаками.

— Замолчи тварь, замолчи!

Но она все еще смеялась. Он сдавил ее, слыша хруст ломающихся костей. Девушка охнула и обмякла. Но Багыр не успокоился, выхватил кинжал и воткнул ей в грудь. Девушка захрипела и затихла. А на разбитом лице ее по-прежнему была торжествующая улыбка. Гигант взвыл от злости. Вот и она умерла, умерла слишком быстро. И смеялась, смеялась над ним! Тварь!

Багыр выбежал из корчмы, не обращая внимания на оклики и крики, бросился по вымощенной камнями дороге. Стыд, стыд сжигал его. Он сам не понимал почему и отчего вдруг пришло это забытое чувство, но оно сжигало его изнутри, разлагало внутренности и сбивало с ритма сердце.

— Багыр сильный! Багыр сильнее всех! — В исступлении кричал гигант. Только теперь он начал понимать что дело не только в силе. Эта девушка, бывшая в сотню, в тысячу раз слабее его все равно умерла победительницей. Но почему он снова проиграл? Он ее убил, но проиграл. Гигант не находил себя места, слезы катились от злости. Ничего, решил он. Ликун утешит, он обязательно все объяснит. Он ведь знает, что надо сказать и когда. Ликун хороший хозяин.

В голове звонко отдавалось эхо ударов. Данила тихо простонал, приоткрыл глаза. Вокруг мрачная, суровая темнота, лишь одинокий масляный светильник вырывает поросшие мхом и гнилью стены из тьмы. Воздух был сырой и вонючий, пахло мочой и плесенью. Где-то капала вода. Именно этот звук заставил его очнутся, открыть глаза.

Подземелье было небольшое, все сплошь из каменных плит. У дальней стены каменное ложе, но до него не добраться. Данила дернулся, убедившись в очевидном. Руки были прикованы цепями к стене. Штаны промокли, Данила чувствовал взмокшую землю под ногами. Безумно хотелось пить. Он облизнул распухшие, потрескавшиеся губы, скривился. Щеку неприятно саднило. Хотелось почесаться, но руки слишком плотно прикованы, не дотянуться. Зато хоть ноги свободны. Хотя, с другой стороны, зачем их связывать, коли руки не освободить. Передвигаться все равно нельзя, слишком короткие цепи. Под ногами что-то пищало и шебуршало. Палец на ноге пронзила жуткая боль. Данила застонал, шевеля ногами. Сапог, естественно, не было. А на ноге болталась крупная черная крыса, самозабвенно вцепившись в палец. Данила что было силы ударил ногой об землю. Крыса пискнув, отлетела. Но вместо нее появились еще три, голодные, злые, неугомонные.

— Отстаньте, твари, — прохрипел Данила, отбрасывая очередную тварь в сторону. Но те не угомонились, стали подступать с боков, туда, где Данила не мог защитится. Он попытался встать на ноги, споткнулся, но все же поднялся, прислонившись к холодной склизкой стене. Так отбиваться куда проще. Теперь крысам были доступны лишь ноги, но ноги и были оружием.

Данила боролся с крысами добрый час, в конец вымотался, когда где-то сбоку скрипнула отпираемая дверь. В лицо прыснул яркий полуденный свет. Данила зажмурился, как от боли. На глаза накатились крупные, с голубиное яйцо, слезы. В дверь протиснулись двое стражей-ромеев. Вслед за ними вошел согбенный в три погибели старик. В руке он сжимал сучковатый древний посох. Махнул стражам рукой, те послушно удалились, но не ушли, встали у двери, подозрительно косясь на пленника. Кто знает, на что способны эти русы? Варвары ведь, могут небось и цепи голыми руками рвать если очень захотят. Лучше поберечься.

Старик подошел без страха. На его ссохшемся белесом лице играла довольная улыбка сытого кота. Глаза, внимательные, темные, как две бездны смотрели изучающе, будто на диковинного зверька, случайно попавшего в капкан. Старик убрал со лба длинные, белесые волосы, криво улыбнулся, обнажив совсем не старческие, крепкие зубы.

— Ну здравствуй, варвар-чужеземец, — тихо пропел он на чистом славянском.

— Здравствуй, не знаю как уж тебя там, — прошепелявил Данила разбитыми губами.

— Протокл. Называй меня Протоклом. Итак, я хотел бы узнать, зачем ты напал на моих стражников? Они задерживали опасного преступника, а ты им помешал.

Данила хотел было сказать о честности поединка, и о том что опасный преступник — его друг, но одумавшись, промолчал. Не хватало еще лишних неприятностей на свою башку. И так трещит, как котелок на огне. Но что же тогда сказать этому странному старцу? Что ввязался по-пьяни, по-дурости? Конечно, как варвару, могут и списать, но только вряд ли они такие уж дураки, чтобы выслушивать его неумелые враки. Здесь Царьград, логовище интриг и узорной запутанной лжи. Люди здесь учатся лгать с самого рождения, куда уж ему, славянину, привыкшему в лоб говорить всю правду-матку.

Говорить ничего и не пришлось. Старик с прищуром посмотрел на отстраненно-задумчивую рожу Данилы, усмехнулся.

— Ну что молчишь, сказать нечего? Да не тужься ты, не придумывай. Я и так все знаю. Ты ведь пришел вместе со Следящим, не так ли?

— Пришел с кем? — Переспросил Данила.

— С Северьяном, если тебе будет угодно. Но почему? Почему ты вместе с ним? Он же убийца, наемник. И я его притащил в Царьград в качестве идеального убийцы. Но он оказался совсем не идеальным, задание провалил, попал в полон к князю Владимиру. В общем, сменил хозяина. Уж чем его не устраивало наше общество, не пойму.

— Этот убийца не раз спасал мне жизнь, — ответил Данила. Скрываться не было смысла, этот старик действительно знал все. Даже больше, чем все. Данила не знал, что Северьян уже был в Царьграде. Догадывался, но не знал. Оказывается, вот как обернулось.

— Жизнь — штука приходящая и уходящая, — с претензией на философскую мудрость протянул Протокл. — Для тебя уходящая. Дурачина, но зачем ты бросился ему помогать? Помог убийце убежать, но попался сам. Где логика? Быть может, Северьян нарочно ждал этого момента, когда ты сможешь пожертвовать своей жизнью ради него? В таком случае, я преклоняюсь перед его изобретательностью. Никому еще не удавалось столь экзотически расправляться с неугодными людьми. Мало того, что чужими руками, так еще и с их полного согласия. Забавно, не так ли, варвар?

Данила насупленный, молчал. Откровенно говоря, ему просто нечего было сказать. Старец предугадывал все его мысли, мало того, он еще и насмехался над ними. Что и говорить, от мудрости до лицемерия один шаг. А там уж до цинизма половинка ступеньки… Этот старик, именующий себя Протоклом, похоже прошел всю лестницу.

— Молчи, молчи, коли сказать нечего. Но на один вопрос ты мне все же ответишь. Куда убежал Северьян, где он скрывается?

Данила рассмеялся ему в лицо. Старец даже отпрянул от неожиданности. Он ожидал мольбы о пощаде и горьких слез раскаяния, но услышал лишь смех. Беззлобный хохот победителя.

— Прости, Протокл, но мне нечего тебя сказать. Я просто не знаю, куда он убежал. Спросите об этом лучше у своих стражников. Может они видели?

— Но где-то у вас должен быть схорон, лазейка. Северьян — как крыса, почуяв опасность сразу прячется в нору. Так где эта нора?

— Норы обычно роют в земле, но иногда еще они бывают в деревянных домах, по углам. Все зависит от того, кто именно обитает…

— Довольно! — Вскричал Протокл. — Ты что, смерд, решил со мной в бирюльки играть? Не выйдет!

— Что ты заладил, выйдет — не выйдет? Я действительно не знаю где он, и схорона у нас нет. Теперь уж ищите сами и ловите. Если сможете.

Лицо старика перекосила гримаса ненависти.

— Ничего, под пытками ты иначе заговоришь! В пыточную камеру его!

Данила посмурнел.

— Зря ты так, Протокл. Северьян ведь вернется, рога-то тебе пообломает.

— Он? Мне? — Старик самозабвенно расхохотался. — Этот смешной мальчишка с детскими амбициями? Он же при всей своей жестокости все еще верит в понятия чести! Он глупец, чести нет, когда речь идет о выгоде. К тому же он совершенно не владеет магией. Куда уж ему супротив меня выходить.

— Он найдет тебя. И убьет. — Уверенно заявил Данила.

— Но ты об этом уже не узнаешь. Стража! Я кажется ясно сказал, отвести этого варвара в пыточную.

Стражник спустился, опасливо покосился на Данилу.

— Хозяин, варвар силен, как бык. Может ты бы наложил на него чары, ну, чтобы он сопротивляться не мог?

Протокл затрясся от ярости.

— Остолопы! Бестолочи! Какие же вы легионеры, когда с одним варваром справится не можете! А если их будет двадцать, или сто?

— Мы их из арбалетов! — Уверенно молвил Стражник.

— А если у них тоже арбалеты будут?

Стражник задумался. Протокл злобно фыркнул.

— Ладно уж, не ломай башку, она у тебя вон какая красивая. И рожа типично геройская, а мышцы-то, любая девка на шею бросится. А то, что сам — пустышка, так это не беда, может и на внешности выползешь. Сейчас многие выползают… Иди лучше, зови остальных, один все равно не утащишь.

Старик дико замахал руками, делая замысловатые круговые движения. Время от времени останавливался, что то вскрикивал. Данила смотрел на него, как на сумасшедшего, но вдруг почувствовал, что глаза закрываются, а голову переполняет какая-то муть. Колдует, шельма! — Запоздало догадался Данила. Вскоре он уже спал мертвым сном. Даже молодецкая грудь не поднималась от вздохов.

 

Глава 49.

Очнулся он уже в большой ярко освещенной комнате. Повсюду громоздились разнообразные железяки, непонятного предназначения механизмы и еще куча всякой всячины. Рядом стоял Протокл, сияющий, как месяц в новолуние. Рядом стояли безразличные ко всему стражники, похожие на деревянных истуканов. Возле странной с большими колесами, кровати суетился пухленький лысый мужичок.

— Ну, Петр, все готово? — Озабоченно спросил старик.

— Да, можете укладывать вашего варвара. Дыба уже заждалась! — Радостно проговорил лысый.

Данила чувствовал дурноту и слабость, но при слове “дыба” внутри похолодело. Он немного слышал о жутких пыточных камерах, в которых даже мертвеца можно заставить говорить. Но что говорить, если он ничего не знает!

— Ну что, варвар, не хочешь пообщаться? — Злорадно усмехнулся Протокл. — Еще не поздно все рассказать!

— Дык, я все рассказал, — пожал плечами Данила. — А куда это вы меня привязываете?

— Сейчас все узнаешь! — Крикнул лысый.

К запястьям привязали толстые плетеные веревки, то же самое проделали и с ногами. Данила почувствовал, как тело напряглось, натянулись мышцы и жилы. А злобный лысый человечек медленно неторопливо вращал колесо над головой. Веревки натягивались все сильнее и сильнее. Данила уже чувствовал, как вытягиваются мускулы, тело неестественно распрямляется. Это было даже приятно, похоже на массаж. Так надоело ходить согнутым, а тут распрямляют. Наверное перед пытками жертву сначала изнеживают, чтобы так сказать, в полной мере ощутить контраст. Данила блаженно улыбнулся, видя как подозрительно вытягиваются рожи у собравшихся.

— Тяни сильнее! — Рявкнул Протокл.

— Не могу, — признался лысый. — Дальше не тянется.

Протокл зарычал от негодования.

— Ну так помогите ему! — Крикнул он на невозмутимых стражников.

Те принялись исполнять приказание. Теперь колесо уже принялись тянуть втроем. Веревки скрипели, стражи пыхтели от натуги, стирая рукавами выступивший пот, а варвару хоть бы хны, лежит себе, улыбается. На миг Протоклу показалось, что это он от боли так скалится. Подошел, спросил.

— Ну, ничего сказать не хочешь?

— Да нет, — признался Данила. — Но я благодарен тебе, Протокл. Хорошо здесь у вас, вон, ребята молодцы, все косточки мне поразмяли.

В глазах старика читалось неразбавленное бешенство. Он еле сдерживался, чтобы не вцепиться Даниле в глотку.

— Тяните сильнее! — Крикнул он, услышав звонкие хлопки.

Толстые, в два пальца толщиной, веревки, лопнули, как гнилые лоскутки.

— Хозяин, веревки лопнули, — виновато пробормотал лысый.

— Так поставьте новые! — Вскричал маг.

— Новых нет. Никто и не знал, что они могут понадобиться. Они же были крепкие, мечом не перерубишь. Да что там, мечом, топор их не брал!

— Ну вот, а этот варвар взял, — прорычал Протокл.

Данила в это время поднялся, стряхнул оборванные куски, обиженно покосился на мага.

— Это все? Больше не будет? — Удивился он.

— Будет! Теперь настоящая пытка будет! Тащите его сюда.

Данилу притащили к странному деревянному стулу, усадили. Руки закрепили в жутких железных колодках. Протокл ходил рядом, довольно хмыкая. Встретив недоумевающий взгляд варвара, пояснил.

— Это старая заморская пытка. Жертве медленно выдирают ноготь за ногтем, дабы он познал дикую ни с чем не сравнимую боль! После такого заговоришь, как миленький!

Данила сглотнул слюну. Дикую, а уж тем более ни с чем не сравнимую боль он совершенно не хотел испытывать. А маленький лысый мужичок уже тащил огромные черные клещи. Данила почувствовал, как что-то холодное вцепилось в палец, дернулся от неожиданности. Протокл довольно улыбнулся, но улыбка сползла с его лица. Лысый вцепился в клещи, упирался ногами в стул и пыхтел.

— Не выдирается! — Обиженно пробормотал он. — Ты уверен, хозяин, что этот варвар — человек?

— А кто же еще! Просто дикий, необразованный. Варвар он и есть варвар!

— Но ногти у него не выдираются.

— Так попробуй сломать!

Лысый потужился несколько минут, сдался, выронив клещи. А Данила как ни в чем не бывало сидел на стуле, сощурившись, ожидая, когда же начнется та самая, болезненная пытка.

Протокл выругался. Бросил бешеный взгляд на Данилу, приказал.

— Готовьте расплавленный свинец и воронку. Будем заливать ему глотку.

— Но как тогда ты будешь его допрашивать, хозяин? — Осведомился лысый.

Маг окончательно сошел с ума. С пальца его сорвалась молния, пролетев рядом с головой Петра. Не будь он лысым, точно бы подпалило волосы. А может потому и лысый, что однажды уже подпалило… Молния пшикнув, ушла в каменную стену. Та растрескалась, побелела. Стражники судорожно взглотнули, ощутив, что такая вот молния попадает в одного из них. Наверное, даже мокрого места не останется. Так, горстка пепла в лучшем случае.

— Я не буду его допрашивать! Я просто волью ему в глотку свинец!

Данила не слишком хорошо знал, что такое свинец, но то, что он должен быть горячим, не слишком его радовало. Горячим он предпочитал мясо, еще желательно с ароматной корочкой, но совсем не какой-то подозрительный свинец. А в котелке уже что-то кипело и бурлило. Вокруг него суетился лысый мужичонка, раздувая мехами огонь.

Пытки уже начали забавлять Данилу. Неужели ромеи настолько тонкокожи и слабы, что на них действуют эти игрушки? Хотя не зря говорят, городские жители становятся разнеженными и слабыми. Удобная легкая жизнь расслабляет, превращает людей в студни, жирные куски мяса без желаний и стремлений. Вон, даже у стражей-ромеев ручки белые, как у младенца. Не чета Даниле, ладони которого в мозолях и шрамах, да и на теле нет живого места. То следы стрел, то шрамы оставленные клинками врагов. Шрамы украшают мужчину. А эти женоподобные атлеты ни на что не способны, кроме как вертеть подтянутым задом, дурам на загляденье.

— Готово! Вскипел! — Закричал Лысый. — Сейчас, я иду!

В горшочке плескалось что-то очень горячее, и пахло отнюдь не мясом. Данила уже зажмурился, приготовившись всеми силами отбиваться, но тут случилось совсем уж невероятное. Лысый поскользнулся на брошенном Данилой обрывке веревки и упал. Горшочек вылетел из рук и грохнулся в двух шагах от мага. Протокл взвыл, подскочил на месте. Волна жара прошлась по ногам, опалив волоски и поджарив кожу.

— Довольно пыток! — Взревел он. — Нож, дайте мне нож, я перережу ему глотку!

В дверь что-то стукнуло. Потом еще раз. На третьем ударе она слетела с петель и взору ошарашенных ромеев предстал Северьян во плоти. В руках он сжимал обоюдоострый одноручный меч, лезвие которого уже обагряла кровь. Северьян тяжело дышал, окидывая злобным взором присутствующих. Заметил Данилу, подмигнул.

— Кажется, я пришел вовремя, — тяжело прохрипел он. — О, Протокл собственной персоной!

Старик поднялся, выпрямился, крепко сжимая посох. По комнате пробежал холодок, перерастающий в леденящую бурю.

— Здравствуй, Северьян, — тихо сказал старик.

— Северьяном меня называют друзья, — ответил убийца. — Для тебя я Следящий.

Протокл гаденько рассмеялся.

— У тебя появились друзья? Не смеши! У наемника нет друзей. Есть лишь те, кто использует его, и те, кого использует он. А ты всегда пользовался людьми, меняя их как перчатки. Кого ты считаешь друзьями? Может быть этого безмозглого варвара? Или вообще славян? Так знай, у них нет друзей. Русы — нелюди, они ненавидят друг друга. Если плохо одному, то он постарается, чтобы стало плохо и остальным. Они же варвары! Ты хоть и сам русич, но не похож на них… не был похож на этих диких варваров.

— Варвары? Ты, прожженный веками, прошедший через тьму времени старик называешь их варварами? Похоже ты забыл, что я один из них… А что же для тебя цивилизация? Светоч знаний? Сборище наглых зажравшихся ублюдков, которые погрязли во лжи и лицемерии, вот что она из себя представляет. Вы же утратили все человеческое! Жалкие, вцепившуюся в свою жизнь, как в единственную тростинку, путь к спасению. Гордыня — грех. Ты предлагаешь смириться, сломать гордость, стать подстилкой. Ударили по одной щеке, подставь другую! Но я никогда не подставлю щеку. Я даже ударю первым, чтобы потом не повадно было!

Протокл поморщился, вздохнул.

— Эх, что же сделала с тобой Русь, Северьян. Ты превратился в одного из них, ты стал варваром и даже мыслишь как они. Неужели взыграла росская кровь? Где холодный рассудок, где логика, четкость мыслей. Из тебя прут одни чувства, ты им потакаешь, как малый ребенок, который увидев сладость, кричит “хочу”. И ему плевать, что у матери быть может нет денег, что продавец сладостей заломил жуткую цену. Он просто вторит свое “хочу”, не пытаясь взглянуть вокруг трезвым взглядом. Взглядом взрослого человека. Так вот варвары, они как дети, которые следуя своему “хочу” рушат все, что попадается им на пути. Нет, делают они это не со зла, просто они варвары, дети во взрослых телах. Это как зараза, дурная болезнь. И ты заразился, Северьян. Я думал, тебя еще можно спасти, вернуть, но ошибся. Ты умрешь, как умрет и твой друг!

— Не горячись Протокл, — усмехнулся Северьян. — Базилевс ведь хотел поймать меня живым. Не слишком ли ты самонадеян, так запросто нарушая волю Владыки?

— Я думаю, он переживет такую невосполнимую утрату. Прощай, Северьян!

Яркая желтая молния сорвалась с пальца мага. Данила зажмурился, представляя, как Северьян осыплется горсткой пепла. Но не дождался. Молния, вдруг вспыхнула, рассыпаясь на искры, будто ударилась о невидимый щит. Протокл не успокоился, запустил еще одну, но бесполезно. Участь ее была столь же незавидной. Северьян медленно, шаг за шагом приближался. На губах его играла улыбка абсолютного победителя.

— Пользуешься запрещенной магией, Протокл, — усмехнулся убийца. — Я так и думал, что на большее тебя не хватит.

— Почему? — В ужасе прошептал старик. — Как? Как ты ставишь щит? Против темной молнии нет заклятия!

— Ты пошел не по тому пути, избрав черную магию. Потому ты и не можешь причинить мне вреда, нельзя убить злом хранителя абсолютного зла.

Северьян демонстративно извлек из-за пазухи булыжник.

— Амулет! — Простонал Протокл. — Чернокамень! Но откуда он у тебя?

— Подарил один человек. Или не человек вовсе. Не друг и не враг, а это уже не мало.

— Подарил? — Пролепетал маг. — Такие вещи не дарят. Это же ключ к покорению мира…

— Зачем тебе этот мир, старый глупец? Неужели за столько лет ты так и не понял, что нельзя вмешиваться в мироздание, править его под себя. Что для одного — рай, для другого ад. Нельзя навешать на всех ярлыки, нельзя навязать единую веру. Даже боги не лезут в распри людей, потому что знают, абсолютного счастья нет. А чего же хочешь ты, человек со знаниями гения и с разумом ребенка?

— Я хочу просто жить! — Взвизгнул Протокл. — Жить, разве ты не понимаешь?

— Но ради чего тебе жить? — Удивился убийца. — Ты и так прожил немало, испытал все, что мог испытать простой смертный и даже больше. Зачем еще продолжать эту волокиту? Чтобы ты успел испортить жизнь другим, не искушенным, не испробовавшим ее на вкус?

— Я должен жить! — Лепетал маг. — Я очень умный, я обладаю силой! Я даже ученика не оставил! Не хочу, чтобы мое знание умерло вместе со мной.

Северьян усмехнулся. Одного ученика маг все-таки оставил. Вспомнился черный кот на дубе, который был сцеплен заклятьями Протокла. Теперь, пришла ему пора вернуть человеческий облик.

— А как же Емеля? Того, который на дубе в личине кота? А, запамятовал уже. Но ничего. Я как-то пообещал ему, что если встречу заколдовавшего его мага, то попытаюсь помочь скинуть заклятие. Сожалею, но это ведь была твоя идея — сотворить колдовство, исчезающее лишь после твоей смерти. Так что расплачивайся…

Старик медленно отступал к стене. Руки у него дрожали, посох выпал, громко брякнув.

— Что же вы стоите, как истуканы, — прохрипел он, обращаясь к замершим в нерешительности стражам. — Убейте его!

Ромеи подходили неохотно, побаиваясь странного чужеземца-руса, чей клинок уже обагрила кровь. Северьян лишь улыбнулся, взмахнув тяжелым мечом. Нападавший не успел выставить клинок, даже отбежать не смог. Убийца снес ему полчерепа. Стражник рухнул к ногам Северьяна, конвульсивно дернулся, разбрызгивая густую кровяную кашу. Сердце еще не знало, что мозг мертв, а потому в исступлении качало кровь по сосудам. Второй стражник побледнел, выронил меч. Северьян не стал его убивать, просто огрел рукоятью по голове. Хрустнуло, ромей упал. Ничего, — решил убийца. — Если сильный, то выкарабкается. На пути остался лишь маленький лысый уродец. Он выхватил острый короткий нож, приставил к горлу Данилы.

— Еще один шаг, и я убью твоего друга! — Провизжал он.

— Убей, — ответил Северьян. — А потом я убью тебя. Растяну вон на той штуковине, или запихну в игольчатый саркофаг.

Лысый затрясся мелкой дрожью. Северьян не дал ему шанса вскрыть Даниле горло. Нож из голенища сапога перекочевал в руку. Мужичонка дернулся, хватаясь руками за горло. Рукоять кинжала торчала из шеи. Прямо в сонную артерию, — хмыкнул Северьян.

Протокл остался совсем один. Он медленно отступал, суматошно подергиваясь.

— Я не хочу, не должен умереть! Стой! Я дам тебе все, что пожелаешь!

Северьян пожал плечами.

— Разве можно верить Царьградцу? Нет, я не верю тебе, Протокл, уж извини! К тому же, у меня здесь остались незаконченные дела…

Северьян говорил тихо, беззлобно. Для него убийство Протокла было столь же пустяковым, как и убийство таракана, суетливого, мелкого, вечно ненасытного.

— Ты умрешь! — Истошно кричал Протокл. — Владыка не простит тебя!

— Все умрем, — тихо молвил Северьян, занося меч.

Маг все еще пытался защититься, взмахивал ссохшимися руками, шептал какие-то заклятия. Он был так уверен в своей неуязвимости, что теперь просто не верил в очевидное. Но так было всегда. Варвары приходили и уничтожали цивилизации, сметали все подчистую. Вот и Протокл, несший знания пал жертвой варвара. Варвара, который не ценил собственную жизнь, а потому и не оставлял шанса магу. Варвара, который все еще следовал понятиям чести, хотя и обагрил руки в крови. Варвара, который теперь принес Протоклу смерть.

 

Глава 50.

Северьян брезгливо вытер клинок об полу балахона, повернулся к Даниле. Тот безуспешно пытался освободить руки. Но крепления сделали на совесть, своими силами не одолеть. Северьян отщелкнул замки, злобно пробормотал:

— И зачем ты только приперся? Я бы и без тебя справился, а так пришлось устраивать лишнюю потасовку, напрягать местные власти. Вот скажи мне, как ты теперь выбираться собираешься?

Данила обезоруживающе улыбнулся.

— Также как и ты! Сколько раз выбирались и сейчас не выберемся.

Северьян тяжело вздохнул, опираясь на клинок. Глупый древлянин еще не знал, что везение рано или поздно заканчивается. И тогда приходится надеяться лишь на свои силы, которых, как на зло, оказывается так мало. А удача давно исчерпала себя, насмехаясь, повернулась к Северьяну спиной. Он и не собирался выбираться. Он хотел лишь закончить начатое.

— Не уверен, — молвил убийца. — Слишком уж все… предопределено. Против судьбы не попрешь, как бы не желал. То, что предсказывают звезды нельзя изменить.

Теперь он понял, о чем говорил Опис, намекая на особую судьбу. Она просто обрывалась, обрывалась, как гнилая веревка, которую сколько не связывай, все равно порвется снова, потому что износилась, изжила себя. Северьян сам не осознавая очевидного, тоже изжил себя. Кто бы там ни был, на небе, но он дал шанс искупить свои грехи. И время подошло к концу. Северьян уже чувствовал топот подкованных копыт и звон волочащейся косы о дорожные булыжники. Смерть брела неторопливо, конь ее, не в меру ретивый нонче плелся, как распоследний осел. Но рано или поздно он придет, ибо он уже в пути.

— Не узнаю тебя, — удивился Данила. — Разве не ты говорил, что безвыходных положений нет?.. Нет, ну пусть не говорил, но доказывал поступками, делами, а это куда больше слов.

— Да что ты бормочешь, как зажравшийся мудрец. — Бросил сварливо Северьян. — Хватай ноги в руки и беги за мной, если хочешь выжить, дубина стоеросовая!

Данила весело улыбнулся, подхватил меч одного из ромеев и выбежал вслед за Северьяном в темный, освещаемый лишь масляными светильниками коридор. Пахло прелыми травами и свежей землей. Почти как в погребе, не считая сладковатого аромата чадящих светильников. Стены здесь были выложены не белыми плитами, а ярко красными, с кровяным отливом. Данила прикоснулся рукой, ощутив легкую вибрацию.

— Это яшма, — объяснил Северьян. — Особый, кровяной камень. Он покровительствует магии и позволяет вершить самое диковинное волховство.

— Откуда ты знаешь? — Удивился Данила.

— Хорошие были учителя. Знаешь, где мы находимся? В подвале центральной башни Императора.

— А я думал, Император живет во дворце, — удивился Данила.

— Во дворце он принимает послов. А живет он здесь, правда гораздо выше. Я узнал это не из третьих рук. Некогда Протокл хвастался, что может управлять волей Императора, находясь в подземелье. Именно здесь, в одной из комнат он притащил меня через портал. И обещал вернуть.

— Так почему же ты не послушал его? Он же обещал?

— Если бы его обещания чего-то стоили… Протокл был слишком жаден и злобен… он бы обязательно попытался устроить подвох. К тому же, мне некуда больше возвращаться. Я русич, лишенный племени. Во мне славянская кровь, но я обречен на скитания… К тому же лучше уж синица в руках, чем журавль в небе.

— Плохая тебе попалась синица, — сочувственно вздохнул Данила. — Драная, облезлая, полумертвая.

— Какая есть, — вычурно улыбнулся Северьян. — Побежали лучше отсюда, а то наверху уже, наверное, бьют тревогу…

— Но куда бежать? — Удивился Данила. — Где мы?

— В подземелье башни Императора. Здесь нередко собираются сильнейшие мира сего, маги всеземелья и далеких царств, включая незабвенного архимандрита, будь он неладен.

— Так нам наверх? — Спросил Данила.

— Нет, наверху нас уже ждут. Надо уходить вглубь.

— Вглубь? Под землю? Эй, постой, друг калика. Эдак мы до Ящера доберемся, а он никого из своего царства не отпускает.

— Нет, до Ящера нам еще далеко. Здесь есть подземный ход. Причем не один. Кто бы ни был строителем этого загадочного здания, но настроил здесь подложных комнат и тайных ходов, как нор в муравейнике. Если знаешь все, ничего тебе не страшно, ни бунт, ни война. Укрылся себе в подземелье и ждешь, выжидаешь.

— А откуда ты про тайный ход знаешь?

— У меня есть уши чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть. А эти самоуверенные верховные маги бывают порой так рассеяны и излишне разговорчивы… в общем понимаешь.

— Но он точно есть?

Северьян хмыкнул.

— Хороший вопрос. Если говорить о точности, то я не знаю. Может это был не более чем ловкий ход и мне специально подкинули эту приманку. Но шанс все-таки есть.

Данила вяло улыбнулся, махнул рукой.

— Авось прорвемся!

— Авось, — согласился Северьян.

Коридор казался бесконечным. Кроваво красные стены мелькали перед глазами, время от времени сменяясь редкими дверями. Данила бежал вслед за Северьяном, еле успевая. Предложил было остановиться, посмотреть, что там, за тяжелыми железными засовами, но убийца одернул его. Не время сейчас удовлетворять собственное любопытство, когда есть шанс выбраться. Вот когда уж точно не будет выбора…

У высокой железной двери они остановились. Северьян дышал ровно, будто и не бегал вовсе. Зато Данила обливался потом, и дышал, как загнанная лошадь.

— И куда дальше? — Спросил он хрипло.

— Вперед.

— Так чего мы стоим? — Удивился Данила, протягивая пальцы к ручке двери. Сильная оплеуха отбросила его к стене.

— Сдурел? — Вскочил Данила, сотрясая кулаками. — Моча в голову ударила?

— Дурак. — Северьян мигом остудил его пыл. — Здесь на каждой двери лежат такие заклятия… ты бы даже вскрикнуть не успел, как осыпался горсткой свежезаваренного пепла.

— Прости, — стушевался Данила. — Я действительно дурак, и совершенно не понимаю, как мы ее откроем?

— Молча.

Северьян спокойно дернул за ручку двери, потянул. Та нехотя скрипнула, с визгом отворилась. Данила ошарашенно смотрел на друга.

— Это что, шутка? Я, значит, не могу хвататься за ручки, а ты можешь?

— Могу, — согласился Северьян. — И еще, мне не причиняет ни какого вреда темные стрелы, коими потчевал меня Протокл, не забыл? Пока у меня Чернокамень, я под его защитой, как ты не понимаешь. Зло не может причинить вред носителю зла.

— Значит ты — носитель зла?

— В какой-то мере да. Я ведь таскаю при себе Чернокамень.

— Тогда чего ты боишься. Тебе ведь даже верховный маг не причинит ни какого вреда.

— Все не так просто, Данила, — вздохнул Северьян. — Во-первых, кроме магии существуют еще луки и мечи. Когда их много, они тоже становятся опасны. К тому же, верховный маг — двуликий. Если он поймет, что черная магия на меня не действует, то использует белую. Против нее я бессилен.

— Беда, — согласился Данила. — Так мы идем?

— Идем, — бросил Северьян, первым протискиваясь в дверной проем.

Перед пленниками открылся огромный зал, в двести шагов окрест. Пол был уложен разноцветными узорными орнаментами, с потолка свисал огромный черный крест. Стены, насколько хватало взгляда, были утыканы маленькими светящимися шариками. Данила подошел, с интересом потрогал один. Шар подался человеческому теплу и засиял ярче.

— Осторожнее, — предупредил Северьян, — это магические светильники. Питаются за счет жизненной энергии.

— Можно я возьму один? — Спросил Данила. — Очень уж красивый.

— Да бери хоть два, — отмахнулся Северьян. — Они не опасны, а у тебя жизненной силы и так в избытке. Будет свет на крайний случай.

— Случаи, они разные бывают, — согласился Данила.

Каждый шаг отдавался громким раскатистым эхом. Они пробежали от одного конца зала в другой, подняв шум, достойный стада волов. А сзади уже нарастал топот ног. Чужих ног. Даже шум голосов стал различим. Северьян поморщился, измученно оглянулся.

— Быстро работают.

Данила фыркнул.

— Если бы ты меньше с Протоклом говорил, а сразу мечом по горлу, то быть может давно бы ушли…

Замолчал, встретив бешеный взгляд Северьяна. Этот и пришибить может по дурости. Потом конечно извинится… над трупом. Данила не горел желанием становиться трупом.

Впереди высветилась скособоченная темная дверь. Северьян толкнул. Раз, другой.

— Заперта? — Вымученно простонал Данила.

— Ага!

Северьян ударил ногой. Старая гнилая дверь не выдержав, рухнула вовнутрь. Данила восхищенно вздохнул.

— Как здорово ты двери открываешь!

— Выберемся — научу, — молвил Северьян.

Убийца вовремя отпрянул, отскочив назад. В разбитую дверь хлынули воины, все с мечами наголо. Убийца не мешкал. Сразу выбил двоих, снес голову третьему. Данила брал напором, снес одного, другому врезал кулаком по башке. Зарычав, выхватил меч, сшиб троих, и дал рукоятью в лоб четвертому. Гулко отдавались удары, в разные стороны летели брызги крови, что-то хрустело и чавкало. Несколько отступили, в руках появились метательные ножи.

Северьян ринулся вперед, принимая удар на себя. Двоих сшиб напором, но третий успел кинуть нож. Убийца поморщился — лезвие по рукоять вошло в плечо. Воин попятился, нелепо взмахнул руками. Через мгновение упал, разрубленный до пупа. Северьян не прощал обидчиков.

— Ты ранен? — Воскликнул Данила.

— Ерунда.

Сжал покрепче зубы, рывком выдернул клинок. Сразу хлынула кровь. Северьян надавил что было силы, захрипел от боли. Оторвал рукав рубахи, перемотал руку. Толку мало, но лучше, чем ничего.

Больше никого не было. Северьян смело сунулся в дверной проем, рванул вперед по темному коридору. Он шел по откос, уводя путников все ниже и ниже, под землю.

Ходов и подземелий действительно было слишком много. Данила содрогнулся от мысли, вспомнив дворец Императора. Видел его краем глаза, огромный, как целый Искоростень, наверное. А уж сколько там ходов, лазеек да обходных путей… больше чем в муравейнике, это точно. Позади шумело, улюлюкало. Слышен слаженный топот и злые голоса. Данила сглотнул слюну и прибавил ходу. Лучше не попадаться преследователям. Растопчут, разрубят, в землю вроют. А потом уж разбираться будут.

Стены мелькали, у Данилы уже начало рябить в глазах от постоянной смены пейзажей. Разнообразие было еще то. Направо — стены, налево — стены, да и позади лишь стены. Похоже, они пробегали через тюремные подвалы. По обеим сторонам расположились толстые двери с решетками, отовсюду слышались стоны и крики. Данила передернулся, ощутив себя одним из этих несчастных, стиснул зубы, побежал быстрее. Удача, где же ты! — Кричал он мысленно. Но бесстыжая отвернулась и молчала.

Базилевс готовился ко сну, когда к нему без предупреждения ворвался начальник стражи. Владыка дернулся, лицо его перекосила жуткая гримаса.

— Владыка! — Пролепетал тот. — В башне чужеземцы! Уважаемый Протокл лично пошел допрашивать одного… Теперь Протокл мертв, а пленник сбежал.

— Как я понимаю, ему помогли сбежать, — сквозь зубы прохрипел Базилевс.

— Да. Пришел второй, положил половину дворцовой стражи перед башней, ворвался в подвалы, перерезав два малых отряда. Убил Протокла…

— Повторяешься, — одернул его Владыка, — не понимаю, зачем ты ко мне пришел? Чтобы в ножки упасть и прощения просить? Если так, то лучше не надо. Теперь иди, вернешься, когда оба чужеземца будут схвачены. Впрочем, главное схвати одного, темноглазого, высокого. Он самый опасный. Второго можешь убить… или отпустить, как уж сложится. Мне он не нужен, все равно дурак, мелкая сошка. Но первого взять живым. Переломайте ноги, избейте, но если он умрет, я лично поприсутствую на твоей казни, понял?

Начальник стражи почтительно поклонился, вышел, прикрыв дверь. Базилевс выругался. Теперь никакого сна не будет. А Северьян до чего дошел, наглец! Врываться в тюремное подземелье, положить добрую половину дворцовой стражи. Мало того, Протокл мертв. Он конечно, был самовлюблен и тщеславен, но все-таки неплохо помогал. Как же его одолел убийца? Протокл не беспомощный юнец, только освоивший нюансы колдовства. Магией владел почти в совершенстве. Почти. Но чтобы остановить зарвавшегося убийцу — этого бы вполне хватило. Но не остановил. Значит у Северьяна в запасе был какой-то козырь. Идти на пролом, чтобы умереть от рук мага, дело неблагодарное. Но что, что могло остановить Протокла?

Владыка поднялся, подошел к окну. Темное небо сконфуженно хмурилось. Оно-то знало, каково сейчас ему. Белокамень неутолимо светился. Сейчас он требовал пополнения жизненной силы. Этим утром Базилевс продвинул смерч еще ближе, теперь русскому князю придется попотеть. Но за каждый такой трюк приходилось расплачиваться. И камень брал силу, брал жестоко и лицемерно, как некогда это делал Владыка. Мы с тобой одинаковые, — казалось говорил он. — Оба живем за счет других, без них мы лишь жалкие обломки, просто обыкновенные булыжники на берегу цивилизации. И Владыка понимал это. Но всякий раз ему становилось нехорошо от этой мысли. Хорошо древним, отошли в далекие края, и плевать им на мирскую суету, смотрят себе свысока, посмеиваются. Не им, Базилевсу разгребать всю эту дрянь, ставить отсталый мир на путь развития цивилизации. И на пути стоит лишь Русь. Ее надо стереть, стереть с лица земли. Там законченные варвары, Они уже не подвержены изменениям, не могут стелиться. Слишком прямолинейные, слишком гордые. А гордыню надо усмирять, а коли не получается, жечь каленым железом. Пусть знают и кнут и пряник. Пусть чуют силу новой веры и истинной цивилизации. Царьград станет царем мира!

Так, упоенный собственными грезами, он лег в мягкую, пушистую кровать, закрыл глаза. Белокамень подрагивал, пульсировал, как живой. Ничего, что приходится жертвовать жизненной силой, восполнится. Ради изничтожения Руси можно и не такое стерпеть. А терпеть Базилевс умел, ибо цивилизация призывала терпеть, и страдания, и унижения и насилие. Можно даже попытаться расслабиться и получить удовольствие.

 

Глава 51.

Тоннель закончился тупиком. Данила затравленно озирался, чувствуя, как теряет последние силы, выдержку. Северьян тоже растерялся, ощупывая стену.

— Подземный ход должен быть где-то здесь! — Крикнул в исступлении он. — Но тут ни единого выступа, ни одной щелочки.

— Знаешь почему их там нет? — Язвительно проговорил Данила. — Да потому что это стена! Сплошная монолитная стена! И нет здесь ни какого подземного хода!

Убийца кашлянул, снова занялся стеной.

— Дай мне шар свой. Темно, как в заднице у смока!

Данила сунул руку в котомку, протянул Северьяну светящийся розовый комочек. Тот без слов принял, хмыкнул. Данила слышал лишь шорох пальцев по шершавой поверхности стены.

Топот и гам нарастал. Северьян все еще лихорадочно щупал стену, когда позади в темноте замаячили огни факелов, рассеянные, дерганые они хаотично метались, в такт движения хозяев. Воинов было много, от их слаженного топота земля под ногами нервно сотрясалась. Данила сглотнул густую слюну, бросил затравленный взгляд на Северьяна.

— Что теперь? Бросаться им в ноги?

Северьян нервно отмахнулся.

— Делай что хочешь, только дай мне немного времени!

— Что хочу? — Рявкнул Данила. — Я ничего не хочу! А этих, с мечами, там много. И они не собираются брать нас живыми. Меня уж точно не собираются.

— Ну так и ты их, не бери живыми…

Сразу четверо выскочили на свет магического шара. Данила с ревом кинулся на них, сшибая с ног, сбивая спесь и уверенность. Клинок рубил на право и налево, и сразу трое упали, оставляя на стенах кровь и собственные внутренности. Последний было попятился, но когда в помощь кинулись еще пятеро воинов, бросился с уверенностью, занося над головой меч. За что и поплатился. Данила рубил с плеча, без изысков и заумных приемов. Пусть Северьян изгаляется, ему так положено. А Даниле и море по колено, раззудись плечо, размахнись рука…

И рука махала, а в разные стороны летели кровавые брызги, ошметки одежды и кольчужные кольца. Труп ложился на труп, вскоре ромеям, чтобы просто добраться до наглого русича, требовалось перелезать через трупы соратников. А пот уже застилал глаза, рубаха на груди была разорвана и на ребрах красовалась резаная рана. Такая же была и на плече, ромеи были неплохими драчунами, но для серьезного боя у них не хватало ярости. Данила уже валился с ног, когда напирающие вдруг отступили, а из глубины коридора послышался крик.

— Варвара можно не брать в плен! Начальник сказал, что его можно убить! Тащите дротики, арбалеты!

Данила судорожно вздохнул, крепче вцепляясь в меч. Все обернулось совсем не в его пользу. И если друга Северьяна попытаются взять живым, то ему, варвару, такой любезности не окажут. Оставалось лишь стоять и ждать, когда наконец стражам принесут арбалеты, и тогда уж ромеи двинутся уверенно и нагло, вмиг утыкают стрелами и болтами, как ежа.

— Есть! — Громко крикнул Северьян. Данила аж подскочил на месте от неожиданности. Внутри все похолодело, но не от страха. От сладковатой, победной радости.

— Скорее сюда, пока не закрылась! — Рявкнул убийца.

Данилу не надо было долго уговаривать. Он уже ощутил себя в роли дурного ежа, и теперь несся по тесному, подпертому трещащими деревянными сваями коридору, ощущая в спине холод брошенного дротика. Но ромеи не спешили следом, видно арбалеты все еще не принесли. С губ слетала пена, как у коня прямо. Из глотки рвался крик, вперемешку с хрипом, все-таки не стояли, загнанные, а бежали. А пока бегут, всегда есть шанс. Маленький розовый шар в руке Северьяна разгорался все ярче, освещая путь на несколько шагов вперед и стены вокруг. Данила пробегая, успел ужаснуться. Тоннель прорыт под землей, стен нет, под ногами глинистая каша, над головой почва, даже торчат обрубки корней. Видно там, наверху, растут деревья. Мысль пронзила неожиданная, волнующая. Если сверху деревья, то значит Царьград позади? Это ж сколько они пробежали?

Земля время от времени осыпалась на голову, подгнившие сваи подозрительно скрипели, с неимоверным трудом удерживая над головой путников пласты земли. Данила представил, что сваи рушатся, содрогнулся. Вот уж незадача, заживо быть погребенными в земле, причем в одном из подземных ходов. И не имея возможности выбраться, чувствовать, как твое тело медленно загнивает, разлагается, в ноздри заползают черви, жуки всякие…

— Что пыхтишь? — Раздался веселый голос Северьяна, — опять какая-нибудь гадость причудилась.

— Опять, — прохрипел Данила. — Далеко нам еще?

— Ящер его знает, — беззаботно ответил убийца. — Думаю, пока тоннель не кончится.

— А он того, не обрушится? — Подозрительно спросил Данила. — Уж больно скрипит и пыхтит тут все.

— Не обрушится. Триста лет простояло и еще столько же простоит. Если конечно, не помочь…

Позади снова раздался слаженный топот. Крики, яростные вопли, угрозы, пока это все, на что были способны ромеи. Но если догонят, особенно на прямой, беды не избежать. Позади мелькнули факела, что-то хлопнуло, свистнуло. Еще несколько хлопков. Данила дернулся. Стрела с ярко-красным оперением воткнулась в сваю прямо перед самым носом. Вот уж незадача, еще бы чуть правее и все, считай отвоевался.

Тяжело вскрикнул Северьян. Только что резво бежал впереди, теперь захромал, через несколько шагов и вовсе упал. Данила подбежал, распаренный, запыхавшийся.

— Что случилось? — Бросил он коротко.

Северьян молча указал на ногу. Под коленную чашечку воткнулась стрела. Данила прикусил губу. Рана — дрянь. Хорошо если в бедро или в голень, выдернул, а мясо нарастет. Но коленка, совершенно другое. Даже если кость не раздроблена и не будет нагноения, все одно хромота до конца жизни. А Северьян будто этого и ждал, протянул кинжал Даниле.

— Держи, мне он больше без надобности. А тебе еще пригодится.

— Ты что, умирать собрался? Нет, я тебя не брошу, — уперся Данила, как баран.

Северьян закусил губу, приподнялся, держась за сваю.

— Дурак, не собираюсь я умирать. Сейчас не собираюсь. Но и ты мне не нужен, понимаешь? Ты для меня сейчас обуза.

— Тогда пошли! Побежали! — Данила потащил его за руку. Северьян отпихнул его.

— Беги отсюда. А мне нужно еще увидеться с Базилевсом…

Данила неуверенно попятился, прикрываясь мечом. Совесть глодала сердце, не позволяла оставить друга на смерть. Это хуже предательства… это и есть предательство…

— Уходи, — крикнул Северьян. — Быстрее! Ты же знаешь, меня они не тронут, у них приказ доставить живым. А тебя убьют, понятно. Убьют, как собаку! Да, вот еще, если я вдруг не вернусь, кинжал который я тебе дал, доставь лично князю Владимиру. Скажи, с приветом от Северьяна. Все понял?

— Понял, — пробормотал Данила, борясь с желанием кинуться обратно.

Северьян пошатываясь отошел в сторону, угадывая желание друга.

— А чтобы тебе неповадно было возвращаться… — крикнул Северьян Ударяя ромейским мечом по гнилой подпорке. Та треснула от первого удара, с потолка посыпалась земля.

— Прощай, Данила! — Крикнул Северьян, прежде чем земля обрушилась огромной, нескончаемой лавиной, засыпая дорогу вперед. Он сам сжег мосты, ибо имел возможность спастись. Но не было шанса вернуться… Однажды он уже отступил, не убил русского князя, попытался убежать… и попал к нему в услужение. Сейчас бежать нельзя. Иначе обратного пути не будет. Проклятые ромеи перекроют все, не проберешься. Теперь только вперед…

Подхватив все еще надежный меч, он медленно пошел навстречу приближающимся огням, прижимая к груди злосчастный амулет.

Начальник стражи ворвался в апартаменты Базилевса рано утром, когда тот только-только смог заснуть. Владыка хотел отругать нерадивого служаку, но видя довольную улыбку на его лице, не стал этого делать. Начальник стражи определенно пришел с хорошими новостями.

— Ну, выкладывай, — меланхолично молвил Базилевс, вперив взгляд в потолок. Потолок был белый, чистый, с красивым резным орнаментом вдоль верхатур.

— Темноглазый… русич пойман. Он ранен в ногу, но находится в сознании, и требует встречи с вами.

Владыка одобрительно хмыкнул. Порой и слуги могут преподносить приятные сюрпризы.

— А второй?

— Второй погиб, — вздохнул начальник стражи. — Русич, будь он неладен, подрубил сваи, и обрушил потолок, завалив проход землей…

— Погоди-ка, голубчик, — подозрительно проговорил Базилевс. — Что-то я не помню в Имперской башне ни каких свай, а уж тем более земли?

— Ну… русич нашел секретный ход… мы ломанулись за ним.

Базилевс присвистнул от удивления. Ну Северьян, ну шельма! Ничего мимо ушей не пропускает. Надо будет сказать магам, что теперь безопасного прохода больше не существует. Придется искать другой тоннель. Вот, зараза. Даже обреченный, он все равно успел наворотить такого, что волосы встают дыбом. Уничтожил самый перспективный путь сообщения, да не просто уничтожил — рассекретил. Вот уж действительно диверсант. Таких все же лучше иметь в числе друзей, нежели врагов. Посмотрим, что он скажет при встрече. Сам же просился поговорить… Белокамень настороженно затрепетал в руках, предчувствуя беду.

— Успокойся, — шепнул ему Владыка, будто маленькому ребенку. — Все хорошо. Убийца схвачен и неопасен теперь ему никогда до тебя не добраться.

Повернулся к начальнику стражи, бросил снисходительно.

— Ждите меня внизу, я через минуту спущусь. Интересно же, о чем хочет поговорить пленник, — усмехнулся Владыка.

Начальник стражи обреченно кивнул головой, попятился. Он отлично знал, что несколько минут могут растянуться и на часы. Базилевс был не слишком пунктуален в отношениях с подчиненными. Оно и понятно, слабый всегда должен ждать сильного, такой закон. Второе правило было куда жестче первого. Каждый сам за себя, гласило оно.

В подвале было светло и сухо. Будто и не смертника держали здесь, а так, случайно провинившегося стража. Даже связать не удосужились. Северьян усмехнулся. И правда, зачем связывать калеку, который и на ногах-то стоять не может, какое уж там передвигаться. Он попытался сесть поудобнее, поморщился. Нога распухла, стала вдвое толще здоровой, и походила на древесный ствол. Северьян ощупал рану, проверил, убедившись в очевидном. Кость раздроблена и не подлежит зарастанию. В лучшем случае, придется отрезать ногу. Иначе неизбежны опасные нагноения, заражение крови и прочая дрянь. Конечно, если повезет, обломки могут и выйти вместе с гноем, и тогда останется лишь хромота. Но Северьян давно истратил свою часть везения на три жизни вперед. К тому же, он так и не убежал, а лежит в подвале, в заточении. Пусть и в очень приличном подвале. Меч у него отняли, понятно, зачем пленнику меч. Но талисман не нашли, потому что и не искали. Какая им разница, таскает ли чужеземец с собой булыжник, а если таскает то зачем? У воинов был приказ и они его выполнили, а камни за пазухой не по их части.

На потолке кое-где болтались клочья паутины, кажется даже маленький черный паучок скрылся где-то за угловатыми неровными плитами. Северьян, придя в себя, сразу же попросил встречи с Базилевсом. Убийца очень хотел побыстрее разделаться со всеми делами. Уж больно наскучила ему эта волокита… Хотелось уже обыкновенного покоя. Амулет приятно грел кожу. Он уже догадывался, что ждет его, а потому дрожал и вибрировал, даже попытался заговорить с носителем. Но Северьян не слушал его, думая, выбрался ли Данила. Нет, он сильный, наверняка выбрался. Он вообще не нужен был Базилевсу, лишняя обуза — варвар неотесанный. У него были свои счеты лишь с Северьяном. И если он действительно так жаждет увидеть его сломленного побежденного, то примчится незамедлительно. Северьян сидел с мечтательной улыбкой на устах и ждал. Только бы он принес с собой Белокамень, — мелькнула своевременная мысль.

 

Глава 52.

Северьян не долго сидел без дела. Дверь вскоре заскрипела, отворилась. В сруб вошли сразу четверо стражей, встали по углам с арбалетами в руках, дескать только дернись, утыкают болтами так, что мало не покажется. Вслед за ними в дверь вошел Владыка. Он выглядел постаревшим и осунувшимся, перемены были столь заметными, что Северьян даже отшатнулся. Базилевс воспринял это по иному, улыбнулся, являя свету безукоризненно ровные белые зубы.

— Ну, здравствуй, пленник.

— Тебе того же пожелать не могу, — угрюмо вставил Северьян. — А желать здоровье смертнику — кощунственно, тем более тебе.

Базилевс брезгливо скривился.

— Ну зачем эти звериные выпады? Надо уметь признавать поражение, Северьян. Я знаю, тебе нужно было вот это, — Владыка выставил перед собой белый булыжник, сияющий мертвенным светом. — Но как видишь, я остался при своем. А ты лежишь, беспомощный, и ничего не можешь поделать. Можешь не брызгать слюной, сожалеть о невозможном, удел неудачников. Ты ведь не один из них.

— Нет, — Северьян натянуто улыбнулся. — Я даже большее, чем ты думаешь.

— Отлично! — Базилевс развеселился. — Ты, я вижу не падаешь духом. А стоило бы. Вот скажи, зачем Протокла убил? Мужик он конечно с гнильцой, но кто нынче без изъянов? Приходится мириться. Но он мне помогал, его сила была незаменимой подпиткой… ах что это я, а ну брысь отседова! — Рявкнул он на стражей. Те неуверенно переглянулись.

— Владыка, а если…

— Никаких если. Либо вы сейчас же уйдете, либо всех вас по утру ожидает анафема!

Стражников как ветром сдуло. Северьян усмехнулся.

— Вот, уже успел приучить их!

— Успел, — согласился Владыка. — И очень успешно. Люди подвержены влиянию. И Царьград станет центральной фигурой и будет повелевать всеми крупнейшими державами. Религия — сильная вещь, Северьян. Умело пользуясь ей, можно разжигать войны и гасить конфликты, можно бросать людей на смерть ради идеи, и отдавать им на съедение неугодных. Политика, вещь тонкая.

— Понятно. А Русь решил задавить кулаком. Что же на нее не тащишь своих пропагандистов?

Базилевс вздохнул.

— Так притащил. И они даже вещали, проповедовали….

— Ну и что?

— В тот же день всех повздергивали на березах. Так и поныне болтаются, ворон пугают. Варвары бушуют, что с них возьмешь.

— Потому и не стал больше по-хорошему…

— По-хорошему не выходит. Русичи не просто варвары. Они хитрые варвары, а хитрых подчинить себе невозможно. Они исхитрятся и превратят плюсы в минусы, победы в поражения. Их надо просто уничтожить, выжечь каленым железом. Неужели ты со мной не согласен?

— Я все еще не забыл о чести, верности слову… Я ведь один из них.

Владыка замахал руками, точно отбивался от роя диких ос.

— Какие глупые речи. Ты давно не один из них! И ты отлично знаешь, что нет ни какой чести, это выдумка, понимаешь! Люди рождаются и умирают, лишь это естественно. Все остальное — притворство.

— В таком случае вся твоя жизнь притворство, Владыка.

— А я и не отрицаю этого. Но мне нравится жить в мире иллюзий. Это лишь древние маги, глупцы, ушли куда-то, сгинули, бросив мир на произвол судьбы. Я этого не сделаю! Царьград станет самым великим городом, городом городов. Империя перерастет все границы, станет единой и нерушимой.

— С кем же тогда воевать будешь? — Усмехнулся Северьян.

— Что? — Не понял Базилевс.

— С кем воевать будешь, если империя, как ты выразился, перерастет всех и вся? Сам с собой?

Базилевс задумался.

— До этого еще надо дожить… там видно будет.

— Вот ты и заговорился, Владыка. Там видно будет… Скажи еще, авось пронесет. И так пронесет, что мало не покажется. Ты же боишься будущего, Базилевс. И прячешься за иллюзию мечты. Ты слаб, хотя и стараешься казаться сильным.

На миг в глазах Владыки мелькнула ярость. Лицо его посуровело, губы рассерженно сжались.

— Это все, зачем ты хотел меня увидеть, Северьян? Или у тебя еще дела?

Убийца улыбнулся.

— У меня для тебя подарок, Владыка.

Базилевс тоже заставил себя улыбнуться.

— Подарок? Интересно, что же ты мне можешь подарить?

— Даже больше, чем ты думаешь. Этот подарок полностью перевернет твою жизнь, научит надеяться лишь на собственные силы.

Владыка подозрительно нахмурился.

— Что-то ты темнишь, убийца. Никак, подлость задумал? Ну и где же твой подарок.

— Сейчас.

Северьян сунул руку за пазуху, медленно извлек амулет. Чернокамень трясся мелкой дрожью. Вспомнились слова Описа. Талисманы должны находиться в одном помещении, видимые взглядом, друг супротив друга.

— Что это? — В страхе отпрянул Базилевс, ощущая странную вибрацию Белокамня. — Что это за дрянь?

— Это второй амулет, — тихо сказал Северьян. — Чернокамень, брат-близнец Белокамня.

Владыка вскрикнул, от ужаса, удивления, растерянности, а еще потому что был не в силах удержать горячий, как раскаленный уголь амулет. Тот упал на пол, тихо зашипел, недовольно, как змея, на которую неосторожно наступил ногой. Цвет его стал меняться, тускнеть. Северьян не выдержал, отбросил Чернокамень, который тоже начал палить кожу. Оба камня упали, задымились, будто угли, вытащенные из костра. Через мгновение дым рассеялся и на полу остались лежать два булыжника. Совершенно одинаковые, матово-серые камни походили на близнецов. Такие же одинаковые, гладкие, будто только что выловленные из моря.

— Вот и все, — усмехнулся Северьян. — Талисманов больше нет.

Базилевс в ужасе опустился на колени, поднял камни. Взгляд его был бессмысленным, как у безумного, он не мог поверить в очевидное, в то, что навсегда лишился силы стихий. Теперь это были простые булыжники, лишенные магии и зачатков жизненной энергии. Они были мертвы, совершенно мертвы, каковым и полагается быть камням. Владыка в страхе смотрел на бесполезные булыжники, руки его тряслись мелкой дрожью.

— Что ты наделал, — прошептал он. — Глупец, что же ты наделал! Имея эти камни можно было покорить мир!

— Ты всего лишь человек, Владыка. Обыкновенный человек, как бы не тужился изображать из себя бога. И у тебя нет права распоряжаться этим миром, раз даже боги лишили себя оного. Человек имеет право на свободу и ни тебе лишать его этого быть может единственного незыблемого, как мироздание, права. Да, людям свойственно заблуждаться и ошибаться, но на этом и строится жизненный опыт. И ты тоже ошибаешься. Быть может твое желание завладеть этим миром — всего лишь заблуждение? Подумай?

Базилевс медленно поднялся с колен. Глаза его метали громы и молнии, излучали горячий, как адово пламя, гнев.

— Как ты мог лишить меня всего? Ты, жалкая иноземная тварь, червяк, скиф…

— Ты проиграл, Владыка. А я выиграл. А очернять противника после поединка удел неудачников, не ты ли мне это говорил совсем недавно? Если забыл, я тебе напомню.

— Не смей! Не смей меня учить! — Взревел Владыка. — Ты умрешь, умрешь медленной мучительной смертью!

— А если есть другая? — Вымученно улыбнулся Северьян. Он знал, что не выйдет отсюда живым, знал что обречен. Но теперь это уже не имело значения. Иногда и обреченные на поражение могут победить. Пусть и ценой собственной жизни, но все-таки победить. И эта победа, хоть и не окончательная, все же окрыляла душу, заставляла трепетать разгоряченное сердце. Теперь все дела на этой земле закончены, — решил Северьян. — Время подвигов для него иссякло. Люди годами, да что годами, всю жизнь ищут смысл собственного бытия, пытаясь разгадать загадку мироздания. Но как просто порой она разрешается.

Северьяна вдруг осенило. Конечно, в этом и заключалась цель его жизни. Боги не зря послали его на землю. Он должен был просто расставить все по местам, выполнить роль закона равновесия, который столько раз попадался Северьяну на пути. Он всегда думал, что зло уравновешивает добро. Но оказалось, что может быть и иначе. Человек переступил черту, возвеличив себя до бога, а Северьян исправил эту ошибку. Исправил ценой собственной жизни, потому что это была единственная возможная цена. Теперь понятно, какие цели преследовал старик Опис, вручая Чернокамень в руки Северьяна. Кровные узы были лишь отговоркой. Великий маг всего лишь исповедуя принцип невмешательства сделал то, что желал бы сотворить сам, руками другого человека. Ты инструмент, Северьян… — вспомнились слова Описа, — очень хороший инструмент…

И глядя на беснующегося, рвущего на голове волосы Базилевса, Северьян беззаботно рассмеялся.

— Ты смеешься? — Прорычал Владыка. — Ты смеешься надо мной?

— Грешно смеяться над дураками. — Сказал Северьян. — Над ослепленными властью дураками, — закончил он мысль.

— Да кто ты такой… — начал Базилевс, но Северьян оборвал его.

— Я — закон! — Убежденно сказал он.

Стены расступались, становились все шире. Вскоре перегородки совсем исчезли, а подпирающие балки сменили крепко зарытые в землю каменные плиты. Данила долго стоял у небольшой железной двери, отдувался и отплевывался. По дороге он выронил меч, и теперь в руках остался один лишь кинжал, врученный Северьяном. Данила закусил губу от злости, смахнул со лба непослушную прядь. Все, Северьяна больше нет. Но в том, что он исполнил последнее свое дело, Данила не сомневался. Слишком сильным и целеустремленным был этот человек, чтобы умереть, не сделав решающего выпада.

Дверь поддавалась с трудом. Данила долго не решался дернуть за ручку, вспоминая слова Северьяна о магии, запирающей здесь каждую дверь. Но, другого пути все равно нет. Обратной дороги нет тоже. Зажмурившись, он ухватился за толстую проржавелую скобу, дернул. Скрипя, постанывая, дверь нехотя сдвинулась с места. За ней, что удивительно, горели факелы. закрепленные в пазах на стене, они светились ровным спокойным пламенем, и было видно, что зажжены они совсем недавно. Вот так секретный ход! — Суматошно вздохнул Данила. — И куда же это занесла рука судьбы?

Земляная насыпь здесь кончалась, ее сменили тщательно уложенные, приставленные друг к другу каменные плиты. Данила прошел немного, остановился перед огромной, уходящей далеко вверх лестницей. Если это не путь наверх… Данила покрепче сжал в потной ладони кинжал, чтобы в крайнем случае, успеть пустить по назначению, перерезать пару особо ретивых глоток.

Каменные стены мелькали перед глазами, бесконечной полосой стояла перед взором бесконечная лестница. Данила все шел и шел вперед, упертый, решивший дойти или умереть. Ступени вдруг кончились, и русич со всей дури ударился лбом в деревянную дверь. Перед глазами вспыхнули маленькие разноцветные звезды, Данила еле удержался на ногах, неимоверными усилиями сохраняя равновесие. Еще бы чуть-чуть, и покатился бы вверх тормашками по жестким каменный ступенькам. Если и не сломал бы шею, так покалечился основательно.

Дверь перед ним была прочная, свежевыструганная. Это он без труда почувствовал прикоснувшись к холодной гладкой поверхности. Здесь уже не пахло подземельем и гарью, из-за двери шли ароматы другие. Данила толкнул дверь, усмехнулся, неужели здесь не принято запирать их хотя бы на щеколду? Дверь открылась без скрипов и стонов, легко, будто и не дверь вовсе, а так, пушинка. За ней кромешная темнота. Данила вошел, пригляделся. Бесполезно, ничегошеньки не видно, даже вытянутой руки перед лицом. Вздохнул, сунул руку в котомку, извлекая магический светильник. Если и есть тут кто, так свет сразу выдаст с потрохами, а коли нет, знамо дело, повезло. Шарик становился все ярче и ярче, и вскоре, Данила смог различить обстановку вокруг, освещаемую ровным розовым цветом.

Это была небольшая, не слишком просторная коморка, служившая, вероятно, чем-то вроде схорона. Здесь было все, и богато уставленный бутылями стол, и два мягких обитых бархатом кресла, пол устлан ворсистыми коврами, на стенах развешены гобелены. Возле одной из стен Данила остановился, заметив странный механизм. На стене была прикреплена небольшая, коробочка со съемным верхом. Данила осторожно снял ее. Перед ним открылись два отверстия, сделанные специально для глаз. Вероятно, хозяин этого помещения был большим любителем подглядывать. Интересно за кем? Узнать этого ему не удалось, за прорезями зияла полнейшая тьма. Из этого следовало, что в комнате за стеной либо никого не было, либо этот кто-то все еще спал.

Напротив нее оказалась дверь странной формы, высокая и узкая. Данила приоткрыл ее, с трудом протиснулся боком. Что-то мягкое оказалось под руками. Русич попер напролом, вышел, и ахнул. Вокруг простирался огромный зал, ярко освещенный десятками масляных светильников, стены занавешены коврами, в начищенном до блеска мраморном полу можно увидеть свое отражение, через огромные витражные окна видна портовая часть Царьграда, как на ладони. Потайная дверь, из которой он только что вышел, была спрятана за одним из настенных ковров. Данила усмехнулся, подозрительно щурясь, оглядываясь. Здесь никого не было, но русич чувствовал, что это продлится недолго. Его все еще терзали смутные сомнения, когда он подходил к окну. Долго глядел вдаль, на медленно просветляющееся утреннее небо, блики моря, лазурного и ласкового, мачты кораблей, которых здесь было больше, чем в Киянском лесу деревьев. Догадка пришла неожиданно, как обухом топора по голове ударили. Внутри все похолодело, сердце ушло в пятки, да там и осталось тихо, обреченно поскуливая. Вот уж судьба бывает отколет, вовек не разгребешь. Он же во дворце Императора!

 

Глава 53.

От страха застучали зубы, мелкой дрожью затряслись руки. Данила медленно прошелся по залу, подавленный от величия, невероятных красот, безумных и великих одновременно. Что же это за император, живущих в такой вот роскоши. Может он и не человек вовсе, а бог? Тогда князь Владимир зря кичится, сколь бы сильным он не был, бога ему не одолеть!

Мысли перепутались, наползали одна на другую. Все расставить по местам помог скрип дальней двери. Данила разобрал отчетливые голоса, стук кованых сапог по мраморному полу. Дворцовая охрана! И по утрам исправно трудится, делая обход. Данила вспомнил стражей в Искоростене, которые нередко были на посту пьяные, а то и попросту засыпали и даже могли ненароком пустить стрелу в случайного путника, так, ради интереса. А уж о ночных дозорах и речи быть не могло. Да и зачем они, коли перед городом огромный ров, да еще башни сторожевые…

Заскрипели петли, дверь натужно пошла вперед. Данила заглотнул воздух, еле сдержал кашель. Молнией рванулся к другому концу зала, там, где впереди маячила еще одна дверь. Он достиг ее, когда в помещение уже втиснулись нерасторопные, но пунктуальные стражи. Данилу они не заметили, слишком увлеченные беседой.

Русич, не веря своей удаче шагнул в темный проем двери и… лицом к лицу столкнулся с еще одним стражем. Он был высокий, почти как Данила, богато одетый, кольчуга новенькая, ни разу не бывавшая в бою. Шлем ей подстать, блестящий, с большим красным камнем на лбу. Хорошая мишень для лучника. Видимо, воин никак не ожидал увидеть варвара, растерялся, попятился. Данила не дал ему шанса убежать или закричать, ударил, чувствуя, как хрустят раскрошенные кости, как кулак погружается в мягкое, липкое.

Стражник упал, забрызгав кровью мраморный пол. Данила дернулся, оглянулся. Другие воины со стороны зала шли неторопливо, переваливаясь, будто не на страже были, а прогулку совершали. Впрочем, их можно было понять. Из ночи в ночь повторять один и тот же маршрут, тут не то что интерес пропадет, вообще удавиться захочется. От однообразия. Данила затравленно оглянулся. Справа, на уровне глаз была небольшая дверца. Он толкнул ее, чувствуя как хрустят замки, выбитые из петель молодецким ударом. Дверь вела в подсобку. Здесь валялись грязные тряпки, веники и еще много всякой всячины. Данила подхватил тяжеленную тушу убитого стражника, втащил в комнатушку и закрыл дверь. Отдышался, стер пот. Из груди рвался толи стон, толи хрип. Как, как выбраться из Императорского дворца? Бросил взгляд на мертвого стражника, подумал…

— Нет, — тихо сказал Данила, — это не поможет…

Через несколько минут он уже стоял, облаченный в богатые ромейские доспехи. Кольчуга немного жала, все-таки не рассчитывал мастер на такие широкие плечи, но зато пришлась в пору рубаха, и штаны, и даже кованые железными пластинами сапоги. Меч у стражника был хреновый, палка железная, а не меч. Не сбалансирован, клинок некрепкий, от хорошего удара сломается. Зато украшен так, что в глазах рябит. Рукоять вся в зеленых камнях, набалдашник на конце украшает огромный рубин. Да за такой камень можно целый замок купить! Со слугами и хозяевами в придачу.

Делать нечего, пришлось для пущего сходства, повесить тяжеленную бесполезную болванку на пояс. Все равно меч, он и есть меч. Лучше кинжала, просто потому, что длиннее. Данила все еще не верил, что затея удастся. Переодеться в тряпки стража-ромея конечно можно, да только какой из него ромей? Рожа-то вон, кирпича просит, славянин он и есть славянин, хоть в железные латы закуй, а на голову водрузи шлем с перьями. Так и будет дурак с перьями. Но, иного выхода не было. Набрав в грудь побольше воздуха, он расхрабрился и вышел из подсобки, свернул прямо в большой зал, навстречу идущим стражам. Их было всего трое. Данила вздохнул. В крайнем случае, успеет порубить всех в капусту. А там уж как-нибудь убежит… до первого охранного поста.

Стражники, увидев Данилу дернулись, схватились за мечи. Холодный пот прошиб русича. Все, пропал! — Решил Данила. Но ромеи вдруг заулыбались, махая рукой. Данила тоже улыбнулся, криво, будто страдал от зубной боли.

Стражник-ромей ухмыльнулся, хлопнул Данилу по плечу, что-то сказал на своем языке. Данила пожал плечами, ответил по-славянски.

— Не понимаю!

— А, ты славянин! — Молвил ромей. — Так бы сразу и сказал. Ну как тебе замок Императора?

Данила сглотнул слюну. Оказывается, в стражах ходили не только ромеи. Никто даже не удивился увидев его. Видать, приняли за новенького, неопытного охранника. Русичи здесь уже не диковинка, привыкли уже ромеи, спокойно встречают иноземцев.

— Это… это… — восхищенно бормотал Данила, не веря в собственную удачу.

— Да, это просто бесподобно! — Согласился страж. Двое других одобрительно заржали. — Разве у русского князя есть такой?

— Нет, — признался Данила. — У нас все из дерева…

— Ха, из дерева! Кто же нынче лес переводит? Дерево — это дрова! Дома надо строить из камня, чтобы вечно стояли. А этот дворец как стоял сотни лет, так еще сотни простоит. А может и тысячи!

— Простоит, — согласился Данила. — А где здесь выход. Войти вошел, пока вас искал, заплутал.

— Да, долго ты блуждал, — усмехнулся страж. — Уже и смена наша кончилась, а ты только вышел к нам. Ладно, на первый раз ничего не скажу начальнику, но в следующий будь повнимательней! Теперь пошли с нами…

Данила шел, вжав голову в плечи. Вокруг мелькали коридоры и залы, повсюду стояли ромеи-дружинники, переговаривались, смеялись, поигрывая мечами. Казалось, сейчас заметят его, окликнут, а коли не остановится, так и набросятся всем скопом, задавят, затопчут. Но никто не гнался следом, не кричал. Каждый занимался своим делом. Даже на выходе никто так и не окликнул его, охранники стояли возле входа суровые, строгие. Но завидев Данилу в компании стражей заулыбались, даже махнули рукой. Данила осоловело махнул в ответ.

— Ну, куда тебе теперь? — Спросил страж.

— Мне в Славянский квартал, — махнул рукой Данила. — Все еще там обитаю.

— Зря, перебирайся лучше к нам, ближе к дворцу. Я походатайствую к начальнику стражи, он выделит тебе достойные хоромы. Сдружимся, будем вместе по девкам ходить! У нас, воинов в дружине приветствуется сплоченность и дружба. Иначе никак не выжить.

— Хорошо, я подумаю! — Хило улыбнулся Данила, попятившись в сторону темнеющих кварталов.

— Не забудь, — крикнул ему вослед страж, — надеюсь ты все-таки решишься.

Данила брел по улице смурной, опечаленный. Оказывается, ромеи такие же люди. Ничем не хуже, может быть немного другие. Но ведь и живем все по разному. Одни в лесу, среди волков и медведей, другие в городе, где все ясно и понятно, нет ни какой опасности. И не виноваты они, что родились в Царьграде. Ведь и им доступны людские чувства, и любовь и ненависть. А то, что другие, так к этому привыкаешь. Они же привыкли к дубиноголовости и неотесанности русичей. Так почему бы и русичам не привыкнуть к ромеям?

Квартал мелькал за кварталом, когда Данила дошел до Славянского, в небо уже выползло солнце. Надо поскорее избавиться от доспехов, — решил он. — Как бы не было беды. А в корчме ждет Люта. Все еще ждет, — Данила был уверен. Она бы не уехала все равно, не бросила бы его. Просто потому, что любила. И ждала до последнего бы, даже когда совсем не осталось надежды.

Когда подходил к постоялому двору, увидел Збыслава. Тот шел смурной, заметив Данилу не узнал, скривился. А как узнал, обомлел.

— Ты что, земляк? Никак в охрану Императора попал? — Воскликнул Збыслав ошарашенно.

— Не знаю кто к кому попал, но мне надо срочно избавиться от этого барахла. Когда найдут его хозяина, мне не поздоровится.

— Ты что, убил дворцового стражника? — Воскликнул кто-то из охранников.

— А как же мне иначе было выбраться из Императорского дворца? В окно прыгать? — Вспылил Данила.

Збыслав нахмурился, что-то шепнул дружинникам.

— Ну-ка пошли ко мне, найдем тебе новую одежу, да заодно расскажешь все. А где твой друг-полукровка?

Данила отвернулся.

— Его больше нет.

— Понимаю. Выбраться из дворца Императора живым непросто.

Дом Збыслава был большой, один из самых больших окрест. Он завел Данилу с черного хода, пустил в большую чистую комнату, сам подошел к огромному сундуку, вытащил какие-то шмотки.

— Вот, надень, — кинул он Даниле холщовую белую рубаху и теплые штаны. — У тебя плечи широкие, почти как у меня, так что подойдет, я думаю. А эти железки брось в угол. Мне от них еще избавляться предстоит.

Когда Данила скинул доспехи и одежу ромея, облачился в удобные, куда более привычные вещи, Збыслав усадил его на лавку, сам сел напротив.

— Давай, рассказывай.

Данила задумался. Можно ли говорить этому человеку то, что было тайной? Но ведь это уже было. Теперь дело сделано и тайна перестает быть тайной. А Даниле с Лютой надо еще как-нибудь выбраться из Империи. И он рассказал все, что знал, о талисмане, о приказе Владимира и о миссии Северьяна. Збыслав долго сидел задумавшись, хмыкал каким-то своим мыслям. Наконец поднялся, вздохнул.

— Да, ну и наворотил Владимир. Раньше всегда предупреждал, когда закатывал такие интриги. Ты, как я понимаю вообще не при чем… был.

— Ну да, просто мы с Северьяном друзья… были друзьями. И помогли друг другу.

— И теперь мне придется тебя вытаскивать из Царьграда, тайком переправив на корабль… да, незадача. Ладно, я уж как-нибудь подсоблю.

Данила кашлянул.

— Збыслав, не меня одного. Еще и моя невеста, она ведь тоже со мной…

Замолчал, уловив хмурый взгляд Збыслава. Тот молча вышел из комнаты, через минуту вернулся назад, положив на стол большой изогнутый кинжал. В памяти Данилы колыхнулись ростки воспоминаний. Ну конечно же, с этим ножом на Северьяна напал прислужник Ликуна. Но откуда он у Збыслава?

— Узнаешь нож? — Спросил он хмуро.

Данила кивнул. Конечно, он бы узнал этот нож без труда. Не нож, а целый меч, лезвие диковинно изогнуто, рукоять в форме змеи с небольшим красным камнем.

— Этим ножом была убита девушка. Твоя невеста… я сожалею.

 

Глава 54.

Сон был таким безмятежным и спокойным, что нарушать его, нарушать наглым, бесцеремонным вмешательством было просто кощунственно. И когда вдруг громко хлопнула дверь и радостный голос завопил что-то нечленораздельное, у недоспавшего, разъяренного Ликуна было одно желание — убить вторженца, убить медленно и мучительно.

Ликун перевернулся на бок, медленно открыл глаза. На пороге стоял запыхавшийся Багыр, на руках и одежде его была кровь.

— Ты что, прямиком из мясной лавки? — Спросонья спросил Ликун. — Какого Ящера ты приперся в такую рань и разбудил меня?

Багыр довольно оскалился.

— Я выполнил твою волю, хозяин! Девка мертва! Она долго мучилась и молила о пощаде, но я не пощадил ее!

Это было чистым воды вымыслом. Грубым вымыслом, состряпанным Быгыром по дороге. Но ему так хотелось верить, что девка действительно умоляла его, просила на коленях и билась в раскаянии, что он действительно поверил в это. Потому очевидная ложь выглядела вполне правдивой.

— А чужеземцы? Ты убил их? — Прищурился Ликун.

Багыр состроил скорбную гримасу.

— Нет, хозяин. Но в том не моя вина. Чужеземцев не было, я нашел только бабу.

Купец вздохнул. Откровенно говоря, у него уже не было ни какого желания мстить, а уж тем более убивать кого бы то ни было. Он все-таки торговец, а не убийца. И сейчас расценивал это происшествие, как небольшой торговый крах, легко исправляемый.

— Хорошо. Ты все сделал правильно, — устало проговорил Ликун. — Скажи, кто-нибудь тебя видел?

— Хозяин постоялого двора. Но он будет молчать, я его запугал.

Ликун отмахнулся.

— Даже если не будет, это не важно. Пусть хоть на каждом углу трезвонит. Во-первых, никто не знает, что ты мой человек. А во-вторых, у славян хватает других проблем, чтобы еще и со случайными странниками возиться. Другое дело обстоит с чужеземцами. Если они узнают, по чьей вине погибла баба, они вполне могут доставить нам массу хлопот. Надеюсь, ты не дал повода подозревать нас…

Багыр растерянно попятился.

— Но… я не знал…

— Что значит не знал? — Вопросительно взглянул Ликун.

— Я убил девку ножом… и…

— Оставил нож! Глупец! Да этот нож выдаст тебя с потрохами!

Гигант опустил взгляд, сжал плечи. Это выглядело так смешно, когда маленький толстый человечек распекал огромного мордоворота, а тот послушно кивал и отступал к стене.

— Давай, собирай вещи, дурак! — Рявкнул Ликун. — Может обойдется без столкновений! Эх, и на кой ляд понесло тебя в Славянский квартал?

— Так ты же сам сказал, хозяин…

— Молчи, слабоумный! Зачем, скажи, зачем ты оставил на месте убийства нож. Теперь даже славяне могут подать жалобу к Императору и тебя выловят, как бешенную собаку и казнят, понял? А заодно и мне достанется!

Ликун вскочил с кровати, начал лихорадочно натягивать портки. Штаны не налезали, купец ругался, упал, но снова поднялся. Дрожащими руками натянул богато расшитую узорами рубаху. Он давно так не боялся.

Данила просто потерял дар речи. Неверяще, тупо смотрел на злополучный нож. Хотелось верить, что все это шутка, что Люта жива, но жуткий нож. Он перечеркивал все. Данила осторожно взял длинный изогнутый клинок, попробовал на остроту. Из пальца тотчас брызнула кровь, но он и не заметил. В голову пришел самый глупый вопрос, какой только можно было себе представить.

— Вы ее уже похоронили?

— Да, на нашем кладбище, среди знатных людей. Ей будет хорошо там.

Данила медленно отвернулся.

— Мертвым не может быть хорошо. Я это чувствую.

Збыслав молчал. Он был воином, сильным, выносливым. У него на глазах гибли друзья, верные соратники… но это было совсем другое. Збыслав совершенно не умел утешать, ибо не верил в утешение. Он верил в кровную месть. Око за око, зуб за зуб и никак иначе.

— Слушай меня, — подошел он к Даниле, положил руку на плечо. — Корабль отправляется завтра. К обеду ты должен быть здесь, понял?

Данила непонимающе посмотрел на него.

— Утешение здесь бесполезны, — сказал Збыслав. — Ты должен покарать убийцу. Сам, своей рукой. Лишь тогда обретешь успокоение.

Данила кивнул. Он отлично знал, что успокоения не будет. Просто исчезнет эта злая, гнетущая боль. Ее заменит томительная пустота. Пустота, которая уже никогда ничем не заполнишь. В руке все еще был острый длинный клинок. Данила сунул его за пояс, исподлобья посмотрел на Збыслава.

— К полудню я буду здесь. Еще рано умирать, у меня остались незаконченные дела… в Киеве.

Збыслав кивнул.

— Вот и хорошо. Самоубийство не к лицу воину, запомни. Любое действие должно быть оправдано. А ты сильный, ты справишься с болью… Скажи лучше, тебе помощь не нужна? А то могу подсобить, — положил он руку на эфес огромного двуручного меча.

— Нет. Я справлюсь сам, — отрезал Данила. — Присмотри вот за этим…

Он положил короткий острый кинжал Северьяна на стол.

— Этот нож дорог тебе?

— Этот нож единственное свидетельство моего друга о том, что он все сделал, как надо. Он сам уже не может возвратиться, я верну хотя бы его нож.

— Хорошо. Я сохраню его до твоего возвращения.

— Я вернусь, — кивнул Данила. — Хотя бы для того, чтобы забрать его назад.

— Багыр сильный! Багыр очень сильный! — Повторял гигант, разглядывая свои толстые, как вековые дубы, руки. Ну и что, пусть хозяин сердится. Да, он действительно расстроился, но зачем обзывать Багыра дураком? Багыр ведь не дурак, просто он забыл. Забыл про нож. А Ликун бегал, распихивал вещи по сумкам, собрал все деньги, сунул их в большой мешок. Так много денег Багыр еще не видел. Жаль, что это монеты хозяина. Багыру бы они пригодились. А чужеземцы, что чужеземцы, пусть приходят. Багыр очень сильный, он убьет чужеземцев, и Ликун будет счастлив. И больше не назовет Багыра дураком…

Когда входная дверь распахнулась от удара ноги, Багыр растерялся. Медленно поднялся, обвел мутным взором комнату. В дверном проеме стоял чужеземец. Один из тех, кто недавно причинил столько хлопот хозяину. Багыр злобно зарычал, и двинулся на вторженца, как скала, широко расставил руки, намереваясь схватить, смять, чтобы захрустели ребра и чужеземец лопнул как гнилой помидор.

Из спальни выбежал Ликун, вплеснул руками.

— Что тебе здесь нужно? Убирайся! — Закричал он на чужеземца.

— По твоему приказу убили девушку, — сказал тот. — Теперь я убью тебя. По приказу своего сердца.

— Багыр сильный! — Зарычал гигант. — Багыр убьет глупого варвара.

Гигант бросился на чужеземца. Прыжок был красивый, грациозный. Таких финтов Багыр не выделывал давно. Противник не успел увернуться. Удар с разворота сбил его с ног, чужеземец упал. Сплюнул на пол кровью, медленно поднялся. Багыр зарычал от радости. Кровь, он разбил чужеземцу лицо!

— Теперь ты умрешь, враг! — Прорычал Багыр, занося кулак над пошатывающимся противником. Удар пришелся в грудь, гигант слышал, как хрустнули ребра. Противник снова упал, на этот раз поднялся куда медленнее.

Багыр хотел крикнуть что-то воинственное, но крик застрял у него в горле. Чужеземец шел на него и улыбался. Опять эта улыбка, все смеются над Багыром. Все считают Багыра дураком! Старик улыбался, теперь ом мертв. Девка тоже улыбалась, и сдохла. Пришла очередь и этого наглого чужеземца.

Гигант затряс головой, глаза налились кровью. Издав жуткий крик он кинулся на противника, чтобы задавить, смять его, превратить в кровавую лепешку. В какой-то момент он понял, что уже не может остановиться, столь сильно кипела ярость. А еще через мгновение увидел в руке чужеземца длинный нож. Нож Багыра.

Клинок не знает различий между врагом и недругом. Он оружие, оружие в любой, даже самой слабой руке. Но Багыру так хотелось в этот момент, чтобы кинжал все-таки признал хозяина, признал и юркнул ему в руку. Но лезвие оставалось безразличным. Ему было наплевать, кто будет жертвой. Кровь у всех одинаково красная и соленая.

Боль, жуткая и сокрушительная пронзила живот. Показалось, что ткнули чем-то раскаленным, горячим. Потом боль змеей поползла дальше, вверх. Багыр упал, пальцы проскребли по ковру, вырывая куски ткани. Неверяще, он поднял взгляд вверх. Чужеземец склонился над ним, распарывая ножом живот Багыра, будто потрошил кролика. Враг увидел, что гигант открыл глаза, жадно улыбнулся. Багыр увидел красный комок в руке чужеземца.

— Что это? — В ужасе прохрипел гигант.

— Не узнаешь? — Усмехнулся чужеземец. — Это твоя печень. Ах, ну ты же ее никогда не видел. Зато теперь видишь…

Враг впился зубами в трепещущий истекающий кровью кусок, прожевал, сплюнул красным.

— Она горькая, — сказал он. — Твоя печень горькая, как полынь. Видно, какой ты был герой. Не веришь, попробуй.

Багыр истошно заорал. Боль, унижение, ощущение скорой смерти — все смешалось в этом жутком, полном ненависти и страха крике. Чужеземец тихо подошел, занес над горлом кинжал.

— Зачем так кричать, не надо так кричать… Девушка моя кричала, когда ты ее убивал? Не думаю. Она знала, что я все равно отомщу. Она не боялась смерти. А ты боишься. Но это уже не важно, ведь ты все равно умрешь.

Быгыр почувствовал, как холодная сталь прикасается к горлу. Резкий взмах руки чужеземца, почти ни какой боли. Только рот почему-то наполняется кровью, и дышать все труднее… Гигант захрипел, в судорогах дернулся. Крепкое бычье сердце никак не хотело верить, что организм мертв.

Ликун в ужасе смотрел, как чужеземец разделывается с Багыром, не в силах вымолвить ни слова. Он не верил, не хотел верить, что то же самое случится и с ним. Багыр всегда был рядом, такой здоровый и сильный. И Ликун привык доверять ему, уверившись в его, а вместе с ним и собственную неуязвимость. И вот теперь гигант Багыр, победитель сотен гладиаторов и бессердечный убийца валялся бессильной мясной тушей. Мертвой тушей.

Чужеземец медленно поднялся, повернулся к купцу. На миг взгляды пересеклись, и Ликун, взвыл, поняв, что спастись не удастся. Во взгляде чужеземца не было ничего, будто смотришь на призрака, пустые, отрешенные глаза. Как будто не он сам, у судьба вселилась в плоть человека и взяла в руки кинжал.

— Я не хотел, чтобы ее убили, — прошептал Ликун, — не хотел! Ты веришь мне?

— Верю, — ответил чужеземец бесцветным мертвым голосом. — Только это уже ничего не изменит.

 

Глава 55.

Перед глазами стояла розовая пелена, когда он вошел в дом Збыслава, упал на кровать и так и пролежал, вперив бессмысленный взор в стену до самого утра. Данила знал, что месть ничего не решит, знал что будет больно. Но не подозревал, что настолько. Пустота, она сковывала сердце, поселяла в нем холод и безразличие. Она была жестокой, каковой и следует быть пустоте. Ты сам выбрал месть, — говорила она, насмехаясь, — так пожинай плоды.

Збыслав дважды заходил к нему, что-то говорил, даже рассказывал, но Данила не слышал, не мог слышать его. Жизнь закончилась, все закончилось, оборвалось и не вернуть обратно. Забвение затягивало все сильнее, погребало среди завалин собственных страхов и разочарований. Данила медленно, но верно сходил с ума. Неожиданно, ножом по горлу вспыхнула мысль. Нет, сейчас нельзя… еще не все дела завершены. Последняя просьба погибшего — закон. Предстояло отнести кинжал, кинжал Северьяна, знак того, что он исполнил свою миссию. Для него это было важно. И он доверился Даниле, положил ему в руки свою честь. Отнести кинжал предстояло немного немало, а самому князю Владимиру, братоубийце, потерявшем совесть и честь. По его приказу был четвертован брат Данилы. Русич это помнил, помнил, как нельзя лучше. Именно поэтому однажды взял дело брата в свои руки… Это было смешным и нелепым, жертва сама идет к своему палачу. Северьян так и не исполнил приказа князя, оставил Данилу в живых. И теперь предстояло предстать перед Владимиром во плоти, целым и невредимым. А это ведь даже весело, — решил Данила, засмеялся. И очнулся.

Збыслав сидел на лавке перед столом, вертел в руках кинжал. Услышал скрип кровати, повернулся. Тихо сказал:

— Я же говорил, ты сильный. Видишь, ожил.

— Не сила тому причиной, — ответил Данила. — Просто у меня еще остались дела на этом свете. Дела, которые я обязан выполнить.

Выбраться из Славянского квартала было непросто. Стражники-ромеи не решались зайти к импульсивным славянам, но дежурили у границ квартала неустанно. Труп охранника все-таки обнаружили и тут же устроили облаву. Базилевс не глуп, знает, кого ловить надо. И ежели захочет, обязательно поймает.

По кварталу Данила со Збыславом шли спокойно, далее пришлось передвигаться дворами и закоулками, ромеи были повсюду, сновали в каждой подворотне, что-то вынюхивая, выискивая.

— Теперь бегом! — Крикнул Збыслав, сам рванув через базарную площадь.

Люди в страхе разбегались перед ними, кто-то успевал спрятаться за прилавок, кто-то просто отскакивал с дороги, покрывая путников вслед отборными ругательствами. Стражи заметили суматоху, устремились вслед за русичами, но толпа сомкнулась, бесконечная, суетливая, она не расступалась перед ромеями, люди просто не боялись этих, облаченных в дорогие доспехи клоунов. Варвары — другое дело. Кто их знает, что сделают в следующую секунду. Могут и с плеча рубануть, мечи у них вон какие, голову снесет как качан, и не заметит.

Площадь кончилась, по бокам высились каменные стены, улица казалась длинной и бесконечной. Несло потом, жаром, горлом вместо вздохов выходил хрип. Данила сам не понимал, зачем ему убегать, может быть лучше остановиться и встретить смерть как и подобает мужчине. Но Збыслав не сбавлял ходу, а как Данила стал отставать, подтолкнул его, направляя в боковую улицу.

Та закончилась, снова открылась широкая дорога. Звон железа и отчаянные крики казалось, были совсем рядом, все такие же неугомонные и неутомимые. Пот лился градом, заливал глаза, дыхание сбилось.

— Сюда! — Крикнул Збыслав, увлекая в темную подворотню.

Стражи пронеслись мимо, громко крича и размахивая мечами, наглые, злые, они неслись, сами не понимая за кем, но если бы догнали — растоптали, как стадо буйволов. Данила лежал на сырой холодной земле, горлом рвались тяжелые всхлипы, будто у загнанной лошади. Збыслав упал рядом, выдохшийся, изможденный не меньше Данилы.

— Теперь все, — вздохнул он. — Опасности позади.

— Как же позади? — Удивился Данила. — Мы даже не вышли за ворота.

— Теперь это уже не страшно. За мной.

Збыслав поднялся, резвый, отдохнувший, будто и не было этой изнурительной пробежки. Данила плелся следом изможденный, смотря лишь себе под ноги, где суетливо мелькали уложенные рядами камни. Несколько улиц осталось позади, подворотня сменяла подворотню. Наконец Збыслав остановился около какой-то небольшой скособоченной двери, постучал.

Открыл маленький горбоносый старик с жуткой клюкой. Увидел Збыслава, поморщился.

— Опять привел? — Проворчал старик.

— Не злись, Мойша, — улыбнулся Збыслав. — Ты же знаешь, я прихожу только когда очень нужно.

— Вот именно, — обиделся Мойша. — Нет бы зайти просто, посидеть, попить чаю…

— Нет уж, — усмехнулся Збыслав. — Я эти ваши еврейские штучки не одобряю. И чай тройной заварки я уже пивал. Когда один и тот же чай три раза заваривают…

— Как знаешь, — молвил старик. — Но если зайдешь, я буду рад.

— Так сейчас и зайду! — Кивнул Збыслав. — А ты пока моего кореша направь по нужному пути, объясни что, да как…

Мойша вздохнул, почесал блестящую лысину.

— Отчего ж не объяснить, объясню. Ну ладно, заходите. Кстати, это не за вами там стражники гоняются? А то все дырки облазали, даже ко мне заходили. Еле отделался.

В доме было довольно пусто. Кровать не первой свежести, такой же стол, заляпанный и ободранный. В масленом светильнике на столе плавают дохлые мухи.

— Что-то бедновато живешь, Мойша, — молвил Збыслав.

— Да, как есть. Одним хлебом да водою сыты, — вздохнул старик.

— Ладно, не жалуйся. Опять под полом прячешь запасы, а мне лапшу на уши вешаешь. Нехорошо. Впрочем, твое право.

— Да какие у еврея права, — вздохнул Мойша. — Всяк норовит облапошить да обокрасть… Ну ладно, слушай меня, эээ…

— Странник, — подсказал Данила. — можешь называть меня так.

— Хорошо, странник. Я проведу вас подземным ходом. Вернее, Збыслав тебя проведет. Сразу предупреждаю, под землей не орать, не стучать по стенам и не ломать замки на дверях. Это и тебя, Збыслав, касается.

— Да отстань ты, жидовская морда, — сморщился Збыслав.

— Ага, как помочь, так Мойша, дорогой, а как пытаешься к порядку призвать, так жидовской мордой обзывают. А чего от вас, гоев, еще ожидать…

Збыслав вздохнул.

— Ты мне каждый раз одно и тоже трындычишь, стены не пачкать, по земле не ходить… Ладно, веди уж…

Мойша бурча под нос какое-то заморское еврейское ругательство, отодвинул старый, замшелый ковер. Дверь за ним была старая и ржавая, покрывшаяся плесенью. Старик повозился с диковинным замком, потянул за ручку. Ни скрипа, ни треска, дверь отворилась бесшумно.

— Вот, идите. Ах, а факел-то взяли? Или так и собираетесь идти, с голыми руками?

— Придется без факела, — махнул рукой Збыслав. — Ладно, держись меня, я путь знаю.

— Ну уж нет! — Молвил Мойша, протягивая факел. — Нечего мне стены обтирать. Вот, берите и помните мою доброту.

— Будем помнить, — усмехнулся Збыслав.

Когда они шли по пропахшему гнилью и плесенью коридору, Данила мысленно не раз поблагодарил Мойшу за факел. Не будь его, точно влетел бы в какую-нибудь гадость. Рваные отблески пламени время от времени вылавливали комки слизи на стенах, клочья паутины, настолько старой и гнилой, больше похожей на сопли, под ногами бегали какие-то насекомые, и мелкие, с мизинец, и гораздо больше, некоторые были размером с ладонь. Под ногами то и дело слышался отвратительный хруст, будто ветка ломается. Данила только морщился от отвращения, и даже не пытался посмотреть, на что именно он наступил. С желудком шутить нельзя, потом наизнанку всю дорогу выворачивать будет.

— Да, — протянул Данила. — Не пойму, почему старик так не хотел, чтобы мы тут что-либо трогали. Он что, любитель гнили, плесени и… еще Ящер знает какой гадости?

— Он ни разу не был в этом тоннеле, — усмехнулся Збыслав. — И вряд ли, когда-нибудь, будет. Просто, еврейские штучки, что с него возьмешь. Да и проход здесь довольно не безопасный. Ходим здесь время от времени, только и ожидая, когда наконец обвалится потолок. Здесь все настолько гнилое и старое, что непонятно, как оно вообще держится.

— Порадовал, — поежился Данила. Здесь, среди жутких жуков и гнилой вонючей земли ему совсем не хотелось умирать. Лежать, чувствуя, как всякие твари заползают тебе в нос, рот, выедают глаза, прогрызают живот… Нет, лучше сразу ножом по горлу.

— И далеко тянется этот… проход?

— Почти до самого порта. Там, в одном из заброшенных доков выход. К нему мы и спешим. Там я посажу тебя на корабль, корабельщик спрячет тебя до отправления, а дальше скатертью дорога. Я итак сделал для тебя все что мог.

Данила шмыгнул носом.

— Но скажи, Збыслав, зачем ты все это делаешь? Я тебе ведь не сват, не брат, не сестра и уж тем более не любовница. Так отчего ты возишься с отчаявшимся дураком, у которого даже смысла жизни больше нет. Бросил бы меня еще там, сказал и выгнал, но ведь нет…

— Верно говоришь, ты и правда дурак. Да, ты мне не сестра и, конечно, не любовница. Но ты славянин, брат по крови… и просто, человек, которому надо помочь. Не тешь себя надеждами, я совсем не добродетельный. Просто однажды подумал, если не я, то кто? Вот потому и маюсь с тобой, как с ребенком… Ты, если захочешь, и сам о себе позаботишься. Дуракам везет, а уж тебе-то везет вдвойне. Ты же умудрился сбежать из Императорского дворца, и пройти пол-Царьграда незамеченным ромейскими стражниками. Что же это, если не удача?

— Не знаю, — признался Данила. — Но скорее всего, мне просто не везет. Если бы я умер там, во дворце, то умер бы счастливым, или с надеждой на счастье. А теперь все, мосты сожжены, обратной дороги нет.

— Складно выражаешься, — хмыкнул Збыслав.

— Это я складно? — Махнул рукой Данила. — Слышал бы ты Северьяна…

Подземных ход казался бесконечным. Но, как и многие вещи, кажущиеся поначалу незыблемыми и вечными, он закончился. Впереди замаячила старая перекошенная дверь. На ней даже замка не было, так обломок щеколды кое-как подпирал ее изнутри. Земля под ногами становилась жиже и разлапистей. Сказывалась близость моря. Збыслав толкнул дверь, выругался. На голову посыпалась мокрая земля, вперемешку со всякой зеленой гадостью и гнилью.

— Заело, — тихо сказал Збыслав. — Давно не пользовались.

— Дай-ка я, — попросил Данила.

Поплевал на ладони, схватился за ручку, потянул. Ничего, дверь даже не сдвинулась с места. Действительно заело. Данила беспомощно оглянулся, заметив, что Збыслав еле сдерживается, чтобы не захохотать.

— Эх ты, растяпа! — Засмеялся он. — Сам не думал, что могу такое отколоть, но шутка получилась знатная!

— И в чем шутка? — Не понял Данила.

— В том, что дверь открывается наружу, — закончил тот.

— Шутник, — фыркнул русич, толкая дверь. — За такие шутки…

В лицо пахнуло рыбой и солью. Море уже чувствовалось, слышались зычные, мощные удары волн о крутой каменистый берег. Данила вылез первым, осмотрелся. Это был какой-то давно заброшенный дом, или склад, кто их нонче разберет. Единственный во всем Царьграде, он был выстроен из дерева. Стены кое-где прохудились, осели, крыша почти разобрана, лишь совсем гнилые балки беспомощно свисают, поскрипывая, отпугивая ворон. Пол под ногами был ровным слоем покрыт птичьим пометом. Данила фыркнул, попытался переступить, но переступать было просто некуда.

— Ну и дрянь! — Раздался недовольный голос Збыслава. — И дверь эта…

Он что было силы хлопнул, так что стены задрожали. Тут же земля под ногами заходила ходуном, что-то загрохотало и так же неожиданно смолкло.

— Ящер меня раздери, — тихо проговорил Збыслав, дергая дверь.

Та открылась. За ней была лишь грязная земля. Сотни, тысячи пудов мокрой грязной земли. Подземный ход перестал существовать по идиотской оплошности. Данила почесал затылок. Похоже, предупреждение старика Мойши отнюдь не было простой формальностью. Шуметь действительно, не стоило.

Они вышли из старого заброшенного дома, гуськом прокрались мимо высоченной стены, и уже смело влились многоликую разношерстную толпу, вяло текущую к порту. Кораблей было как грязи, от парусов рябило в глазах, голова шла кругом от обилия цветов и запахов. Збыслав шел уверенно, таща за собой Данилу, как куцего котенка-утопленника, чудом выбравшегося из воды.

Причал встретил их угрюмыми сонными лицами стражей-ромеев. Данила сглотнул слюну, потянувшись к мечу, но Збыслав остановил его. Один из ромеев подошел к путникам, вяло повел носом.

— Кто такие? Уж больно рожи у вас подозрительные?

— Я, начальник охраны Славянского квартала, — представился Збыслав. — Пришел проводить своего друга. Еще вопросы?

— Нет вопросов, — посторонился страж. — Одно дело выполняем. Счастливого пути.

— Ага, — отмахнулся Збыслав, быстро забыв услужливого ромея. Слишком уж тот был мягким. Настоящий стражник никогда бы себе не позволил такой разнузданной простоты.

 

Глава 56.

Корабельщик выглядел уставшим и недовольным. Хмуро поприветствовал Збыслава, кинул отстраненный взгляд на Данилу.

— Этот?

— Да, и чем раньше ты его увезешь, тем лучше.

Корабельщик угрюмо усмехнулся, поправляя на голове черную повязку. Глаза смотрели из под кустистых бровей подозрительно, сердито.

— Тронусь не раньше вечера, как закончу погрузку товара.

— Хорошо, даже отлично. Укрой его до вечера так, чтобы никто не нашел.

Збыслав подошел, хлопнул Данилу по плечу.

— Ну бывай, паря. Счастливого тебе пути.

— Лучше не надо, — бросил Данила, поднимаясь на корабль.

До поздней ночи он просидел среди бочек и мешков в вонючем, кишащем тараканами и крысами трюме. Теперь он понял, о чем говорил корабельщик Ишан, намекая, что лучше сидеть на палубе, чем в корабле. А здесь неприятно пахло плесенью, какими-то заморскими специями и рыбьей требухой. С палубы слышались голоса и ругань. Кажется приходили стражники, но корабельщик отшил их. Вскоре шумы на палубе стихли. От однообразного лежания затекли ноги. Данила попробовал сменить позу, но получалось еще хуже. Устроиться между мешками и бочками не представлялось возможным, поскольку свободного места попросту не было. Он и сам не понимал, как дотянул до вечера, но вдруг почувствовал, что корабль тряхануло. Потом открылась крышка люка и в трюм всунулась недовольная рожа корабельщика.

— Все, можешь вылезать, мы уже отплываем…

Так чудно и нереально было смотреть на удаляющиеся шпили оранжевых башен, белокаменных стен и бесконечных базаров. Люди по мере удаления, становились похожи на муравьев, потом вовсе слились в монотонную кашу, а вскоре попросту исчезли из вида. Лишь громада дворца Императора, да высокие башни еще долго маячили на горизонте, то исчезая, то снова появляясь, подобно миражам в пустыне. Вскоре вокруг осталась лишь бесконечная, колыхающаяся гладь моря, но потом и она скрылась в клубьях густого тумана. На мир черной траурной вуалью опустилась ночь.

Данила еще долго смотрел вослед уже исчезнувшему городу. В голове плавала сумбурная каша мыслей, всплывали образы, запомнившиеся лица. Город чудес, город из сказки. В этом городе похоронена Люта, в этом городе сгинул единственный верный друг. Данила остался совсем один, и это одиночество и молчаливое спокойствие моря угнетало больше всего.

К утру разыгрался шторм. Утлое суденышко бросало по волнам, как щепку, на мгновение Данила решил, что это и есть конец, конец всем проблемам и терзаниям. Но шторм стих. Русичу снова везло, только теперь он уже думал иначе, ибо везением бы посчитал скорую смерть. Но она отчего-то избегала встречи с ним, брезговала залежалым товаром.

Еще три дня Данила просидел на палубе, не отрывая взгляда от лазурного, сине-зеленого горизонта и подстать ему небу, блеклому, переливающемуся. Иногда он начинал путать, с какой стороны находится небо, а с какой вода. Тогда он смеялся, весело и беспечно, но снова замолкал, захваченный гнусными тяжелыми мыслями.

Вечером к нему подошел корабельщик. Долго смотрел на умирающий, кроваво красный закат, сопя и покашливая.

— Красиво, — сказал вдруг он.

— Красиво, — согласился Данила.

Корабельщик косо посмотрел на него, спросил.

— От кого бежишь, парень?

— От себя, — вздохнул Данила. — От остальных убежать куда проще.

Больше корабельщик ничего не сказал, но еще долго стоял на палубе, наблюдая, как солнце медленно величаво прячется в воду. А потом на небо выползла луна, круглая, желтая и злая. Звезд было множество. Они тоже были похожи на луну, только гораздо меньше. Маленькие, жестокие, бессердечные. Просто светящиеся камни где-то в небе.

Корабль швыряло по волнам почти десять дней. Данила сбился со счета, но нашел все-таки возможность отвлечь от бесконечных тягостных раздумий. Физический труд оказался лучшим лекарством. И конечно время. Оно, как плохой эскулап, делало все медленно, с оглядкой на мастера, но все-таки делало. И больной медленно, но верно выздоравливал… но выздоравливал не всегда.

Когда впереди открылась темная, густая полоска темнолесья, сердце защемило, сжало. Данила еле сдержался, чтобы не закричать, страшная тоска, она переполняла его, давила и тянула, высасывала все силы. И не хотелось ни жизни, ни смерти, лишь бесконечного, ввергающего в безумие созерцания. Лес теперь казался таким знакомым и родным, как никогда раньше. И все плохое и все хорошее, теперь казалось просто вечным и нужным, нужным, как воздух, как солнце, как вера. Вера во что-то большое и светлое, то, что не обязательно доказывать словами и подтверждать фактами. Как иногда хорошо просто верить, и не задумываться о том, что порой вера — наивность.

Упавшая за горизонт звезда долго тлела, выгорая до донца, теперь такая странная и все еще живая. Она не выглядела мертвой, просто потому, что никогда не была живой. Но наверняка хотела, мечтала стать таковой хотя бы на миг. И Данила вдруг ощутил всю ее боль и понял, что его страдания капля в море, по сравнению с чувствами других.

Корабль причалил к ветхой пристани, стукнулся бортом о жесткие доски причала. Здесь было тихо и спокойно. Слышен был плеск набегающей на песчаный берег волны и шум ветра в кронах деревьев, птичий гомон то затихал, то вновь появлялся, бесконечный, чарующий. В небольших ветхих домиках горел свет. Здесь не было высоких белокаменных строений, не было персидских ковров и масляных светильников. Но здесь, среди такой мирной и такой вечной тишины все это было не нужно.

— Причалили, — хмуро крикнул корабельщик. — Можешь сваливать, парень. И… надеюсь тебе удастся убежать от самого себя.

— Я кажется, уже сделал это, — улыбнувшись, сказал Данила.

Впереди спасительным маяком стояла корчма. Данила хлопнул себя по поясу, зазвенело. В кошельке все еще были монеты, спасибо Збыславу. Удивительно, но теперь этот странный славянин, казалось, остался в другой жизни. Жизни, в которую уже нет возврата, просто потому, что не было ее, это самой другой жизни. Все прошло, не исчезла лишь щемящая тоска. Здесь она вернулась с новой силой, безжалостная, давящая.

Данила вдохнул полной грудью, воздух был таким… таким родным, что щемило легкие и давило сердце. А из приоткрытой двери корчмы слушался гам и песнопения, из дымохода в небо валила стойкая струя дыма.

— Неужели, прочистили? — Изумился Данила.

Внутри все было, как и надлежало быть. Густо чадил разогретый пошарпаный камин, на вертеле неспешно вращалась тушка кабанчика. Аромат шел одуряющий, валил с ног, заставляя желудок сжиматься в диких корчах. Данила сглотнул слюну, прошел мимо галдящих, шумных мужиков, выбрал стол почище да поприличнее. После Царьградской роскоши здешний уют просто завораживал. Галдеж пьяных мордоворотов казался музыкой, дым и гарь камина был похож на чудесные ароматы цветов, все казалось таким родным и знакомым. Как мало надо было, чтобы вновь ощутить себя живым.

Хозяин корчмы, приветливый толстый мужичок, тотчас подбежал к Даниле принимать заказ. Когда русич, привыкший к Царьградским ценам, кинул на стол несколько золотых, глаза хозяина округлились. Данила прищурился, забрал несколько монет назад. Сам понял, что перестарался. На то, что он дал сейчас, можно было жить здесь не меньше месяца, включая деньги за кормежку. Корчмовщик даже растерялся поначалу, но спохватился, слащаво улыбнулся. Монеты скрылись в маленькой потной ладошке.

Уже через несколько минут на столе у Данилы источал одуряющий аромат кабанчик, прямиком с вертела, целиком, румяный, поджаристый. Когда Данила отхватил здоровенный кусок ножом, хлынул горячий мясной сок. Запах был таким, что валил с ног. Данила откусил солидный кусок. Мясо было нежным, таяло во рту, Данила жмурился от удовольствия, заглатывая ароматные куски. Желудок, долгое время довольствовавшийся лишь вяленым мясом да рыбой, теперь ликовал. И даже все проблемы будто исчезли. Данила был рад даже такой, недолговечной иллюзии.

— Здесь свободно?

Данила неохотно поднял глаза. Перед ним стоял высокий коренастый мужчина, широкоплечий, глаза внимательные, серьезные смотрят вопросительно. За спиной, по варварски, переброшен огромный меч. На груди красуется крепкая бронзная кольчуга.

— Садись, — буркнул Данила.

Воин уселся, скинул с плеча длинный двуручный клинок, прислонил его к столу. Тут же подбежал вездесущий хозяин, с приторной улыбкой принял заказ. Мужчина обвел взглядом публику, как-то неохотно, небрежно. Данила сразу перестал жевать, прищурился. Незнакомец подсел совсем не случайно, это было видно по его несколько нервным жестам, натянутой расслабленности. Вопрос лишь в его намерениях. Быть может, очередной искатель приключений на свою башку, решивший скостить легких денег? Нет, слишком уж серьезный взгляд, да и не похож он на дешевого кидалу. Слишком небрежно отдал деньги корчмовщику, слишком ясно чувствовалась плохо скрываемая мощь, буквально лучившаяся от него. Данила не стал дожидаться, давно привык бить вопросом в лоб.

— Что нужно? — Спросил он.

Мужчина заколебался. Данила, попал в точку. Незнакомцу действительно что-то было нужно. Но воин не торопился. Неспешно пригубил терпкое пиво, сытно рыгнул, и лишь потом перевел взгляд на Данилу.

— Я бы хотел сделать тебе одно предложение, странник, — сказал он.

— Предложение? — Переспросил Данила.

Воин кивнул, отправляя в рот кусок мяса.

— Речь идет об услуге. Вернее, работе.

— Какой работе?

— Не прикидывайся, — отмахнулся воин. — У тебя же за поясом кинжал Акуна, знак наемника-мастера. Или я ошибаюсь? Может ты просто нашел его?

Данила промолчал. Вот, как порой обременительны оказываются самые незначительные поступки. Нож, врученный Северьяном, оказался символом наемника. И почему только не убрал его в сумку, когда был на корабле? Но что делать теперь? Воин принял его за наемника, возможно убийцу. Пожалуй, пока не стоит рушить этот образ.

— Я слушаю, — тихо сказал Данила. — Внимательно слушаю.

Мужчина довольно крякнул.

— Вот это я понимаю, разговор мастера. Работа по сути своей, простая. Завтра утром в порт придет корабль. На нем — товары одного купца, скажем, очень богатого купца. Но, к сожалению, нанять достойный конвой в Царьграде не удалось, слишком расточительно это было.

— Понятно, — злобно ухмыльнулся Данила. — Зато здесь можно найти много дешевой рабочей силы да еще за какую-то пару золотых. Конечно, Царьградские наемники требуют в сутки больше, чем русичи за все дело целиком.

— Все совсем не так, — молвил воин. — Плата будет серьезной. Просто тамошние воины, не воины, а всего лишь показушные дешевки. Гора мускул и пламенный взгляд, а в бою — пустое место.

— Лесть не лучший выход. — Данила сам не заметил, как начал подражать Северьяну. — Но ты попал в точку. Они действительно — пустое место. Но один и я малого стою.

Мужчина отмахнулся.

— Я слышал, воины Акуна в одиночку могут уложить двадцать сильнейших бойцов.

— Слухи врут, — ответил Данила. Ему никак не хотелось заниматься охраной какого-то зажравшегося купца. Разговор его в конец разочаровал, ибо ничего стоящего воин так и не предложил. А проблема обратной дороги до Киева все еще висела непосильным грузом. Неожиданно, догадка пришла в голову.

— Куда направляется купец? — Спросил он, еще не веря в удачу.

Воин усмехнулся.-

В Киев, куда же еще. Насколько я знаю, на Руси нет другого стольного града.

— Нет, — согласился Данила. — Ладно, скажем, я согласен. Но я не справлюсь в одиночку. Товар, это повозки. Отбивать повозки от оголтелых разбойников должен, хотя бы небольшой отряд.

Мужчина кивнул.

— Я специально прибыл за несколько дней, чтобы собрать таковой. И мне это удалось. Честно говоря, сюда я зашел просто перекусить. Но как увидел, кто мне попал в сотрапезники, сразу же перешел к делу. Итак, мы договорились?

— Пока еще мы ни о чем не договаривались, — осадил его пыл Данила. — Не было и слова об оплате, а так же количестве людей, помимо меня. И, хотелось бы знать, что именно предстоит охранять.

Мужчина согласно кивнул, подтверждая правоту Данилы.

— Оплата сдельная, по завершении. Ты не будешь обижен, мой хозяин умеет ценить мастеров своего дела. Кроме тебя и меня я нашел еще десятерых. Все прожженные жизнью и походами воины, не чета тебе, но тоже не из слабых. А охранять придется не много не мало, ковры, шелка и ткани, все прямиком к княжескому двору. Ты же знаешь, у князя Владимира нонче пир начинается. Ну а что это за пир да без достойных украшений? Ведь там, я слышал соберутся не только привыкшие к лишениям русичи, но и правители иных держав.

Ответ был как раз таковым, каким и должен был быть. Кратким, и в тоже время объясняющим все. Данила сконфуженно почесал затылок. Удручало его одно, он никогда не был профессиональным наемником. Ему до Северьяна, как до Киева креветкой, сиречь даже близко не стояло. Но кое-чего и он стоил, уж был не хуже тех, прочих нанятых.

— Я согласен, — молвил Данила окончательно и бесповоротно.

— Вот и отлично, — миролюбиво улыбнулся воин, протягивая руку. — Меня зовут Сереборг.

Данила поднялся из-за стола, смерил воина тяжелым взглядом.

— Враги называют меня Следящим. Для друзей у меня есть имя, но ты не друг и не враг. Для тебя у меня имени нет.

Сереборг усмехнулся.

— Хорошо, Следящий. Я буду ждать тебя утром на пристани.

 

Глава 57.

Когда Сереборг ушел, Данила еще долго сидел за столом перед пустым, полным костей блюдом, и думал. Он сам не мог понять, что подвигло его обозваться прозвищем мертвого друга. Наверное, поводом был тот злополучный кинжал, из-за которого Данилу и заметил наниматель.

В корчме завязалась очередная драка. Два, с виду хлипких и слабых мудреца, поспорив о высоком, вскоре скатились на низкое, и теперь без зазрения совести дубасили друг друга небольшими, но крепкими и костлявыми кулаками. Какой-то мордоворот попытался было их разнять, да не тут-то было. Мудрецы бросили дубасить друг друга, и в совместном усилии принялись за бедолагу-миротворца. В пылу драки кто-то из мудрецов не заметил, как опрокинул кружку с пивом на сопящего богатыря. Тот вскочил, выругался, и что было силы въехал кулаком мудрецу по башке. За мудреца вступился мужик с соседней лавки…

Данила поспешил подняться и направился к выходу. Раньше сидя в корчме, он любил, когда начинались такие вот побоища всех против всех. Он и сам принимал в них участие, грех не померяться силой, особенно когда молодецкая кровь так и бурлит в жилах. Но теперь сие зрелище вызывало лишь отвращение. Данила осторожно обошел дерущихся, рванул к двери. Вперед выскочили двое, преградили путь. В одном из впереди стоящих Данила узнал зачинщика, маленького ссохшегося мужичка с гордо вскинутым орлиным носом. Другой был высокий и мощный, надбровные дуги, как два валуна, из под которых с прищуром мигают два угля-глаза.

— Куда это ты направился? — Взвизгнул мудрец.

— На кудыкину гору, — отмахнулся Данила.-

Нет такой! Я знаю! Я сам смотрел!

— Зенки протри, — молвил русич, — и уйди с дороги.

— Ну уж нет! — Хитро усмехнулся мудрец. — Скажи мне, земля вращается вокруг солнца, или солнце вокруг земли?

— Никто нигде не вращается, — молвил Данила. — Ты мудрец чего-то перемудрил. Земля-то плоская, как она может вращаться?

— Невежда! — Вскричал мудрец. — Бейте его!

Данила еле успел уклониться от удара вездесущего мудреца. Подхватил его, заломил руки и вышвырнул в открытое окошко. Пусть там остынет, может в себя придет немного.

— Как ты его! — Восхитился бородатый мужик у выхода. — Он же сильный!

— Сильный, — согласился Данила. — Зато легкий.

На улице уже сгустились ранние сумерки. Лето уходило, ему на смену ползла суровая кичливая осень. Это уже ощущалось в прохладном колючем воздухе, пожухлой траве, неохотном, сонном пении птиц. Даже листва подхватила первую желтизну, посмурнела.

Вход на постоялый двор был с улицы, корчмовщик выделил, по его словам, одну из лучших комнат. Данила усмехнулся, увидев неказистую коморку. Стены в лохмотьях паутины, кровать скрипучая, узкая, вместо пуховых перин какая-то грязная подстилка. На полу валяется затертый до дыр коврик, который даже новый выглядел бы ужасно. На столе, скособоченном и грязном, тлела чадящая лучина. Запах гари пропитал все стены, а на потолке даже появилось черное от копоти пятно. Данила вздохнул, лег на кровать. Та недовольно скрипнула под недюжинным весом богатыря, застонала, норовя развалиться, мигом обратиться в кучу дров.

Потолок был замызганным, доски подгнили и прогнулись, норовя обрушится всем своим тяжелым весом, пришибить, раздавить, или уж на крайний случай, больно стукнуть по башке. Данила невидящим взглядом смотрел вверх. Жизнь продолжается, — понял он. — Продолжается вопреки всему. И Роду давно плевать на смерть единиц, и смерть сотен и тысяч ему тоже безразлична. Устал бог, ушел на покой. А может у него слишком много проблем, чтобы еще и людьми заниматься… Но как только он забросил своих питомцев, все пошло наперекосяк… Данила закусил губу от злости. Почему все так, и никак иначе. Почему, когда понимаешь, что нуждаешься в тех или иных людях, они либо уходят, либо умирают? Разве это честно?

Но потолок поскрипывая, молчал. Оставалось молчаливым и хмурое туманное небо, с прогалиной луны, мутным пятном зависшей над морем. Она как всегда таинственная и злобная, косилась сверху и насмехалась.

Данила стиснул зубы до хруста, ощущая на языке мелкую крошку. Усилием воли он заставил себя закрыть глаза. Еще предстоял путь обратно, и неплохо было бы выспаться. Русич повернулся на бок, прикрылся теплой шкурой. За последние пятнадцать дней это была первая ночевка на твердой земле. Вскоре он уже спал без задних ног, лишь тихо постанывал, толи от тоски, толи от адской боли, что все еще терзала зарубцевавшееся сердце. Мужчина должен уметь пережить все, любая потеря — не более чем испытание. А испытание надо пройти… или пережить. И Данила, мучаясь, все же пережил. Но сам был этому не рад.

Утро встретило осенней прохладой, и тяжелым холодным воздухом. Данила поежился, поднимаясь. Сонный, спустился в корчму, немного посидел и лишь тогда почувствовал себя живым. До этого все еще оставалось ощущение не проходящей сонливости, безумных утомительных грез, в которых он оказался не по своей воле.

В корчме было тихо и пустынно. Лишь посапывали на стойках пьяные посетители, да два отрока суетились, собирая обломки столов и черепки разбитой посудой. Хозяин корчмы довольно скалился, пересчитывая выручку. Видать, постояльцы щедро оплатили причиненный разгром. Заметив Данилу, он сейчас не спешил его обслуживать. Подошел лениво, неохотно.

— Что будем жрать? — Вяло спросил он.

— Всего и побольше, — Данила не скупился, сунул в руку корчмовщика еще один золотой. Взгляд того сразу просветлел, появилась приветливая улыбка. Ну еще бы, постояльцы все чаще расплачиваются серебром да медью, а тут золото. Есть чему радоваться.

— Остался вчерашний окорок, — молвил хозяин. — Тащить?

— Тащи, — согласился Данила. — Плохо, что вчерашний, но я сейчас голоден, так, что и лошадь целиком проглочу. Сырую.

— Лошадь не надо. Лошадь — животное умное.

Корчмовщик досадно повздыхал о незавидной судьбе лошади и скрылся за стойкой. Вскоре вернулся, таща на подносе огромную кабанью ногу.

Мясо было холодным, Данила ел без удовольствия, просто, чтобы набить желудок. Зато медовуха была отменная. В животе приятно потеплело, кровь потекла быстрее, разгоряченная, бурлящая.

Данила еще немного посидел, прислушиваясь к деяниям собственного организма. Потом лениво встал, вышел из корчмы навстречу выкатившему из-за виднокрая солнцу. В воздухе повеяло теплом, отголоском уходящего лета. Пряный запах листвы смешивался с ароматом сухой травы, приятно щекотал ноздри. Данила вдохнул полной грудью, чувствуя, как наливаются силой руки, в голове приятно свежеет.

Море шумно раскатывало волны по песчаному берегу. На причале уже суетились рабочие, стаскивая огромные тюки с прибывшего корабля. Среди них затесался Сереборг, на голову выше любого, высокий, статный. К такому без арбалета не подойдешь, испугаешься. Данила вышел вперед, ничуть не ниже Сереборга, даже в плечах покруче. На поясе меч, не лучший, но все же неплохой, подарок Збыслава. Данила поправил клинок, неторопливо зашагал к пристани. Сереборг заметил его, махнул рукой.

— Здравствуй, Следящий, — вяло улыбнулся он. — Пришел все-таки…

— Пришел, — кивнул Данила. — Ну и где твоя ватага?

Вместо ответа Сереборг указал пальцем в сторону широкой, уводящей в лес прокатанной колеи, где уже стояли наполовину загруженные повозки. Рабочие суетились, затаскивая огромные мешки в телеги, кони недовольно ржали, когда перегруженная телега начинала перетягивать ремни. Рядом, возле загруженных повозок лениво развалились плечистые, кряжистые мужики. С первого взгляда было видно, что перед тобой воины. Серые хмурые лица, взоры тяжелые, бесцветные. Оружие у каждого свое, видимо уже давно определились, выбрали свой, единственно верный способ боя. И как только Сереборг умудрился отыскать таких в здешней глуши?

Воины отдыхали перед походом. Кто-то лежал на траве и потягивал вино из баклажки, кто-то просто облокотился на повозку, лениво поигрывая громадной палицей, как пушинкой. Еще несколько человек о чем-то оживленно спорили, Данила хмуро покосился на недружную ватагу. Плохо, когда нет слаженности в отряде. Каждый из богатырей наверняка стоит десятерых, а то и больше, но из-за своей исключительности воины не могут сойтись, просто, как соратники. Все время спорят, соревнуются. Для охранников это непозволительно.

— Ну как? — Усмехнулся Сереборг. — Нравятся?

— Сильные, — согласился Данила. — Только ты с ними еще хлебнешь горя.

— Это почему же?-

Они все сильные. Но недостаточно сильные, чтобы исключить соперничество. Да, мой тебе совет, не вздумай обозвать себя воеводой, эти мордовороты сразу тебя невзлюбят. Понимаешь, они охотники, волки-одиночки. Собрать их в одной команде — непростительная глупость.

— Это мы еще поглядим, — хмуро молвил Сереборг. — Других все равно нет, собрал из корчмы случайных воинов, вот и весь отряд. Одно знаю точно, они сильны, как медведи, к тому же я не думаю, что кому-то вздумается напасть на нас. А если и вздумают, то, увидев нашу стражу, сто раз передумают.

Данила покачал головой.

— Нет, в бою за них волноваться нечему. Кому угодно рога посшибают. Но вот в свободном пути за ними глаз да глаз нужен. Поссорятся из-за пустяка, да перерубят друг друга в капусту. Так и останемся вдвоем. Если останемся, конечно.

— Я справлюсь, — уверенно заявил Сереборг.

К обедне телеги тронулись. Лошади шли медленно, недовольно фыркали, косясь на вооруженный мужчин, идущих вровень с повозками. Чуяли в воинах силу хищников, шарахались. Те лишь густо посмеивались, взмахивая здоровенными палицами и секирами. Данила шел поодаль, вместе с Сереборгом. Тому вроде удалось немного усмирить бунтарский дух наемников, но хозяином положения он все равно себя не чувствовал. Тут еще купец, высокий, худой, так непохожий на обычных торгашей, тоже начал гнать волну, намекать, дескать, нанял мордоворотов. Такие в один прекрасный вечер сами все добро растащат, безо всяких разбойников. Данила сухо косился на звероватых стражей, и в душе его зарождался недобрый холодок. Такие и вправду могут…

К вечеру сильно похолодало. Когда вышли из леса и двинулись по степи, ветер сбивал с коней, да и животные недовольно храпели. Конечно, и не такое могут выдержать, но все равно тяжело, видно же. Данила сжался, крепче прижал кольчугу. Да какой от нее толк, железка дырявая. От стрел может и спасет, но не от холода. А под ней лишь рубашка, тонкая, холщовая с глубоким вырезом.

Лишь Сереборг шел с высоко поднятой головой, так что волосы, черные, как смоль, развевались на ветру, вырываясь из под шлема. Данила покосился на начальника охраны, съежился еще сильнее. У Сереборга поверх кольчуги меховая безрукавка, ему и холод не страшен.

Когда чернота свалилась такая, что руки перед собой не увидишь, повозки остановили. Данила спрыгнул, дрожа от холода. Руки посинели, зубы стучали, выбивая ритмичную дробь. Тут же бросился собирать хворост для костра. Сереборг присоединился к нему, вскоре натащили такую кучу, что на несколько дней вперед хватило бы. В степи с деревом тяжело, но воины все же умудрились найти невозможное, и вскоре уже сидели перед весело стреляющим искрами костром. Сереборг вытащил шматок вяленого мяса, оторвал половину, сунул Даниле. Тот принял с благодарностью, сжевал в миг. Холод лишь стимулирует чувство голода, организм работает на износ.

— А эти что жрать будут? — Спросил Данила, покосившись на сгрудившихся вокруг небольшого костерка наемников. Новоявленные стражи даже не пожелали присоединиться к Даниле с Сереборгом, демонстративно сели в стороне. —

Не мое дело, — молвил Сереборг. — В условиях оплаты не обговаривалось питание.

— Смотри, доиграешься. — Вздохнул русич. — Вон, уже отсели, презирают. А что будет завтра? Нож в спину кинут? А нам еще долго катить, хоть и не по лесу лезем, по вытоптанной колее идем.

— Авось не кинут, — грозно молвил начальник стражи. — На всякий случай ты есть. Они тебя, как видишь, тоже в нелюбимцы зачислили.

— Поживем увидим, — завершил разговор Данила. — Ты как хочешь, а я спать хочу. Посторожишь?

Сереборг кивнул, поморщился. Дескать, наемник-мастер, и не может без сна обойтись. Данила заметил недовольный взгляд, усмехнулся недобро. И, бросив под себя шкуру из повозки, удобно устроился перед костром и уснул. А Сереборг еще долго сидел, подозрительно щурясь, глядя на мутное туманное небо.

 

Глава 58.

Это было невероятно, настолько невероятно, что Северьян растерялся. Поднялся, упал, не сдерживаясь крикнул. Боль была ужасная, нога не сгибалась, но он заставил себя сделать несколько шагов, чтобы убедиться в очевидном. Базилевс лежал навзничь, глаза полуприкрыты, грудь поднимается рывками, с уголков губ течет бледно-розовая кровь. Судьба снова сыграла злую шутку, только в этот раз объектом насмешки оказался сам Верховный маг Царьграда. Белокамень, доселе копивший в себе жизненную силу, теперь исчез. Вместе с ним исчезла мощь Владыки, он рухнул без сил, выжженный, выпотрошенный. Северьян знал, что такому сильному магу хватит и дня, чтобы восстановиться, но дня в запасе у Базилевса не было. Теперь он лежал беспомощный, лишенный жизненной силы, а убийца стоял над ним, раненый, но не сломленный. Сейчас бы взять хрупкую шею Владыки и сдавить, пока не раздастся хруст костей, а потом уж будь что будет…

Крики из коридора решили все. Северьян сорвался с места, снова вскрикнул, но, хромая выбежал из темницы. Базилевс не его жертва, пусть живет. Судьба знает, что делает.

В коридоре было темно, масляные светильники горели плохо, чадили. А с одного конца уже спешили воины. Факелы яростно колыхались, лязг железа и грохот десятков ног слышался даже здесь. Северьян бросился в другую сторону, не раздумывая, пожалев лишь о том, что нет в руках ни какого оружия. Сейчас бы меч, а еще лучше с десяток метательных ножей…

Стены сужались, вскоре впереди возникла полуприкрытая дверь. Северьян толкнул ее рукой, от удара она рухнула с петель, с грохотом покатилась вниз, по крутой лестнице. Северьян поспешил следом. Теперь остановить его могли лишь стрелы. Но выигрыш во времени все равно был. Сейчас стражники прежде всего бросятся в темницу, на помощь Владыке. И лишь потом бросятся по следу сбежавшего пленника. Северьян понимал, что шансов сбежать почти нет, Базилевс не единственный маг в Царьграде, уже через несколько часов все будет оцеплено, отряды стражей прочешут все подвалы башни, избороздят квартал за кварталом, маги пустят по следу заклятия-капканы, от которых не сбежать не скрыться. Выхода почти не было. Почти.

Лестница казалась бесконечной, ступени мелькали так, что рябило в глазах. Северьян впопыхах сорвал со стены коптящий факел. Пригодится. Кто знает, что будет там, внизу? Может свара оголодавших крыс, или кого похуже. Позади все еще было тихо. Либо стражи впали в оцепенение при виде поверженного Базилевса, либо Владыка уже пришел в себя и задумал нечто грязное и подлое. Он может, всю жизнь в Царьграде, научился плести интриги и творить зло, хлеще которого не существует.

Впереди оказалась еще одна дверь. Высокая, с коряво начертанными письменами и с головой рогатого мужика вместо ручки. Северьян потянулся к ней, но вовремя отдернул руку, чуя, какие силы держат замок на запоре. Снова магия. Видать, снова забрался в святую святых, дверь опечатана смертельно опасным заклятием. Северьян без сил упал перед дверью, тихо застонал. Рана на ноге снова открылась, штанину пропитало что-то теплое. Воздух вырывался из груди с тяжелыми всхлипами, перед глазами темнело. Того и гляди в обморок грохнется. Северьян напрягся, приподнялся. Выбора уже не было. Оставалось лишь надеяться, что заклятие не такое уж и опасное, а коли опасное, все одно пропадать. Дрожащая рука потянулась к узорной ручке.

Неожиданно дверь дрогнула, медленно приоткрылась. Северьян еле успел отскочить, зашипел от боли, сдерживая крик. В дверной проем просунулась голова мужчины, лысая и гладкая, как апельсин. На мужчине был черный балахон и простой, без изысков, посох. Один из молодых магов, в отсутствие старших проникший в запретное место, догадался Северьян. Потому и крадется так, постоянно оглядывается, боится, что заметят. Вот уж удача. Мужчина не успел опомниться, когда от стены отделилась темная тень. В полумраке сверкнули узкие, как прорези рыцарского шлема, глаза, тонкое плоское лицо исказил полуоскал-полуулыбка. Маг попятился, шепча заклятие. Северьян не дал ему закончить. Кулак обрушился на голову бедолаги, маг нелепо дернувшись, осел грудой мяса и костей. Убийца не дал ему упасть, выхватил из руки посох. Какое никакое, а оружие. Тем более, что с таким уже приходилось биться. Если хорошенько ударить, череп лопается, не хуже чем от удара булавой. Взгляд перешел вверх, к раскрывшемуся зеву темного хода. Северьян рванул в раскрытую дверь, кривясь от боли. Пот застилал глаза, капал с бровей на каменный пол. Впереди снова лестница. И ведет еще глубже вниз.

— Так и до преисподней добраться можно, — буркнул Северьян, поспешив по лестнице. Споткнулся, покатился вниз, крича от нестерпимой боли. Нога распухла, как полено, а от повышенной нагрузки лишь сильнее воспалилась и начала обильно кровоточить. Лестница кончилась, Северьян упал на бок, больно ударившись плечом. Теперь ломило все, от головы до пяток. Удивительно, как только шею не свернул.

Медленно, опираясь на покрытую вековой пылью стену, приподнялся, схватил выпавший из руки потухший факел, воспламенил его щелчком пальцев. Огонь занялся неохотно. Пропитанная маслом тряпка перепачкалась в песке и почти не горела, только обильно чадила. В рваном свете огня Северьян огляделся. Впереди пролегал еще один узкий проход. От него шли два ответвления, вправо и влево. И десятки, а может и сотни дверей. В этот момент откуда-то сверху раздались крики. Стражи все-таки опомнились и уже спешили вдогонку, звонко громыхая тяжеленными доспехами и лязгая мечами.

Северьян рванул направо, двери мелькали перед глазами, как недавно ступени. Он распахнул одну, пробежал вперед снова наткнувшись на череду дверных проемов, не выбирая заскочил, упал, снова побежал, спотыкаясь, вниз по лестнице, бросился в широкий проем, а за ним снова двери, двери. Северьян вскоре сбился со счета, просто распахивал двери перед собой ударами кулака. Некоторые были открыты, другие все равно открывались, покалеченные, разбитые. Горлом рвались тяжелые вздохи, с губ закапала кровь, пот лился ручьем. Северьян упал, обессиленный, раздавленный, изнывающий от непереносимой боли. А когда, наконец, смог поднять голову, то просто лишился дара речи.

Перед ним отрылись огромные стеллажи с книгами. Древние, огромные, они лежали раскрытые, некоторые стояли в полках, лишь бесконечные кожаные переплеты, на отдельных стойках жуткие громады, на страницах следы пыли, пыли веков. Северьян поднялся, охнул от удивления. Хранилище древних рукописей, вот оно какое! Да здесь всевозможных заклятий, как грязи, надо только уметь искать. Здесь же стояли рядами сундуки, из под раскрытых крышек свисали золотые цепи, торчали ручки клинков. Северьян почти не сомневался, все артефакты в сундуках не просто золотые безделушки, а магические амулеты. Да такие, что дают невероятную силу, но и забирают взамен многое. Северьян лишь распахивал крышки, дивясь, глядя на несметные сокровища, обладающие магией. Каждый из предметов, казалось шептал, возьми меня с собой, я тебе пригожусь. Но Северьян одергивал себя, проходя мимо. Слишком высока была плата, он чувствовал. Не зря же лежат древние амулеты без дела, даже Верховный маг не решается использовать, боится. Непонятно, как только у него хватило смелости использовать Белокамень? Видно, очень уж хотел сравнять Русь с землей. Ну что ж, не вышло, тем лучше. Никто не имеет права брать на себя дела, подвластные лишь богу. Человек все равно остается человеком.

Северьян подошел к стеллажам с книгами, достал одну. Распахнул. Язык был настолько древним, что символы расплывались перед глазами, в голове затрепетали голоса, накатила смертная тоска. Убийца не выдержал, захлопнул книгу. Здесь каждая буква пропитана магией древних, для того, чтобы просто читать ее, нужно быть великим магом. Северьяну это было не под силу. Огромная книга на подставке рассыпалась в прах, как только убийца прикоснулся к ней. Пахнуло теменью веков, далеким прошлым, когда еще не было ни Руси, ни Царьграда, а по миру блуждали загадочные люди-невры, незаконнорожденные дети Адама и Лилит. Именно они укрылись во время великого потопа под личинами волков, про них гуторят приблудные бояны. Северьян замер от дикого восторга. Никогда бы не подумал, что еще остались такие реликвии, столько тайн прошлого лежит здесь, перед ним, начертанное загадочными, давно забытыми письменами.

Рассеянное внимание привлек одиноко стоящий невзрачный посох у стены. Вырезанный из простого дуба, он почернел, ссохся, так, что дерево в нескольких местах пересекали зигзагообразные трещины. Северьян посмотрел на свой, что отнял у молодого мага: гладкий, отполированный до блеска, идеально ровный. А этот, у стены, сучковатый, возьмешь в руки и заноз нахватаешься. Убийца подозрительно оглянулся, отставил свой трофей. Рука непроизвольно вцепилась в корявый дубовый посох, от которого так и шла магическая сила. Казалось, сейчас, еще мгновение и сила потечет по венам, безмерная, вечная, как память о древних… Ничего не произошло. Посох был зажат в руке, непомерно тяжелый, колючий, жутко неудобный и гнутый. Северьян отбросил его в сторону, схватился за руку. Под кожу воткнулась длинная заноза.

— Дрянь! — Прохрипел он. — Всякую дрянь натащили…

Он и сам не понимал, зачем бесполезный кусок дерева притащили в хранилище. Может быть он настолько стар, что тоже стал реликвией? Или же со временем вся магическая мощь из него вышла?

От размышлений отвлек шум откуда-то из-за двери. Видать, стражники все еще не унялись, бегают, рыщут. Северьян дернулся, затравленно оглянулся, ища какую-нибудь дверь. Факел почти потух, жалкие всполохи пламени не выхватывают стены, вокруг лишь темнота. Нет, стражников убийца не боялся. Они и не посмеют зайти сюда, даже если и найдут злополучную дверь. Но маги, даже молодые способны на многое. А уж отыскать человека в подземелье для них раз плюнуть. Если их уже бросили на поиски, тогда так просто не отделаться.

Северьян шагнул к стене, споткнулся, с трудом сдерживая готовый вырваться крик. Бросил бешеный взгляд на пол. Конечно, под ногой все тот же сучковатый посох, будто нарочно оказался здесь, и теперь лежал, насмехался. Дуб дубом.

— Ну ладно, — прохрипел убийца. — Сам просишься в руки. Возьму. И сломаю об голову первого попавшегося ромея!

Дверь все-таки нашлась. Маленькая, почти незаметная, она скрывалась в глубине сокровищницы знаний. За ней открылся длинный, уводящий в темную бездну, невероятно узкий проход. Северьян шагнул смело, он уже разучился бояться неизвестности. Стражники, оставшиеся позади были куда опаснее непроглядной темноты. Факел совсем потух, лишь тлели останки догоревшей тряпки, источая непереносимое зловоние. Северьян фыркнул, попытался снова зажечь, но бесполезно. Гореть уже было нечему. Разве что деревяшку запалить… Такую не запалишь, подступиться не к чему. Головешка хорошо прокалена и обуглена, специально, чтобы основание факела не выгорало. Северьян отбросил бесполезную деревяшку. Теперь придется идти в кромешной тьме.

Передвигаться на ощупь было не слишком приятно и немного боязно. Северьян все время держался за стену, будто это что-то могло изменить. Проход был настолько узким, что плечи с трудом пролазали, чудом не задевая за обе стены сразу. Потолок тоже был почти рядом. Стоило распрямиться, как сразу ударяешься головой о крепкий камень. В кромешной тьме очень сложно ориентироваться. Убийцу передергивало от мысли, что будет если зрение вдруг покинет его? Жить, не видя окружающий мир невыносимо тяжело, почти невозможно. Сейчас он брел по казавшимся бесконечному подземному ходу, и в груди было тягостно и муторно. Суматошно колотилось сердце, в голове мелькали самые дикие мысли.

Северьян сбился со времени, он уже и сам не понимал, сколько блуждает по бескрайней черной бездне. А если выхода нет? — Мелькнула жуткая мысль. — Может быть впереди тупик, такой же темный и бесконечный…

Он не выдержал, щелкнул пальцами. С кончика указательного пальца сорвался маленький огонек, устремился вдаль по длинному коридору. Северьян смог рассмотреть и гладкие полированные стены, и пол, сложенный из несметных тысяч булыжников. Но когда он увидел потолок, его передернуло. там тянулся высокий каменный свод, и был он отнюдь не творением рук человеческих. Скорее всего, над головой была давно вросшая в землю скала.

Прошел миг, а может целая вечность, но вдруг впереди забрезжил свет. Это не было похоже на выход, блеклые тени скорее говорили о том, что там открывается еще одна комната, причем очень плохо освещенная. Северьян забыл про боль в ноге, что было силы припустил вперед. Тяжелый неудобный посох путался в складках одежды, зацеплялся за штанину. Один раз ударился о больную ногу, так Северьян чуть не завыл от боли и злости. Казалось, злосчастная деревяшка обладает разумом… и самым обыкновенным человеческим сарказмом. Но Северьян упорно шел на свет, как ночной мотылек на лучину, обреченный сгореть, но все равно летящий на свет. Ибо для него свет — жизнь. И Северьян сейчас очень сильно походил на того мотылька. И был готов увидеть даже подземное царство Ящера, и жарящихся на костре мучеников, лишь бы увидеть хоть что-нибудь.

То, что оказалось в конце хода и ошарашило и озадачило его. Взору открылась небольшая подземная пещера. Сверху свисали причудливые каменные сосульки, точно такие же тянулись кверху. Некоторые объединялись между собой образуя причудливые, похожие на прутья диковинной клетки, колонны. Пещера не была деянием рук человеческих, и люди здесь, судя по всему давненько не бывали. Под ногами хрустел крошащийся скомканный песок. Северьян перепрыгнул через острый выступ, взгромоздился на возвышение, откуда, казалось лился свет. В возвышении оказалось небольшое, шагов пять в ширину, подземное озеро. Свет шел от воды, так казалось поначалу. В голове мелькнула несвоевременная гадкая мысль, — вот и озеро нашел, самое время утопиться. Выхода-то нет…

Тогда откуда этот свет, будто вода начала лучиться, впитав в себя силу солнца. Северьян опираясь на посох нагнулся, зачерпнул в горсть воды, глотнул… и тут же сплюнул, морщась. Вода была соленая, морская.

— Однако, — тихо вымолвил он, еще не веря в свою удачу.

Теперь понятно, почему озеро светится. Это всего лишь дневное солнце просвечивает сквозь воду, морскую воду. И не озеро это вовсе, а всего лишь пещера под водой. А раз сюда попадает свет, значит там, под водой есть выход. Ослепленный идеей, он не задумываясь, залез в воду. И тихо зашипел от непереносимой боли, соленая вода попала на незажившую рану, впилась похуже, чем та злополучная стрела. Но выбирать не приходилось. Он набрал в грудь побольше воздуха, сжал обеими руками посох и выставляя его перед собой, нырнул.

Открыть глаза под водой было тяжело, немного непривычно. Но он видел почти все, хотя и искаженно. Вода светилась нежной зеленоватой лазурью, и, казалось, была живой. Перед носом проплыло несколько маленьких ярко раскрашенных рыб. Они с удивлением вылупили круглые, как тарелки глаза, косясь на загадочное существо, посмевшее вторгнуться в их владения, обитель мира и спокойствия.

Воздуха в легких уже не хватало. Северьян все еще терпел, чувствуя, как в ушах отстукивает барабанная дробь, голова начинает раскалываться от непереносимой боли. Да еще сводит раненую ногу, она почти не работает. Плыть становилось все тяжелее. Перед глазами колыхалась сиреневая муть, а свод над головой все не исчезал. Северьян время от времени проверял его наличие рукой, уже не в силах сдерживаться, он выдохнул. Пузырьки устремились вверх. Вверх, туда, где подводная пещера обрывалась, и солнце, яркое и беспечное, прорывалось сквозь глубокие водные пласты. Северьян рванулся вверх, в диком едином порыве, даже онемевшая нога казалось обрела силы. Вода расступалась перед ним, не в силах удержать. Он выскочил из воды, как деревяшка брошенная со скалы, вылетел, вздохнул полной грудью и снова упал, уже обессиленный, еле держащийся на плаву. Помогала лишь вода. Соленая, она легко держала утомленное тело, не давала уйти на дно. Она тоже, как и любая стихия, уважала упорство.

 

Глава 59.

Северьян долго лежал на воде, не в силах поднять голову. А когда поднял, поспешил нырнуть. Потом, всплыл осторожно, повернул голову в сторону берега. А он был совсем рядом. Высоко вздымались шпили башен, в одной из них Северьян без труда узнал башню архимандрита, самую высокую из всех. Прямо перед носом громоздились сотни кораблей. Высоченные мачты упирались в небо, паруса трещали под напором ветра. Северьян подплыл поближе, проскользнул мимо тесно стоящих кораблей, спрятался под деревянный настил пристани. Все еще не верилось, что сбежать удалось. Но очевидное было перед глазами, вымокший настил досок, каменные, будто великаном вколоченные сваи и сотни кораблей, трущихся бортами. Людской гомон перекрывал плеск волн, стук тысяч ног долбил, как молот по голове, Северьян уже с трудом держался на воде. Надо было что-то думать, оставаться здесь попросту нельзя. Близился прилив, вода все прибывала, плотно прижимая Северьяна к доскам. Чуть попозже волна накроет его с головой. Тогда все равно придется искать новое прибежище, или подставляться под зоркие взгляды портовых стражников.

Северьян неспешно перебрался с безопасной стороны, прокрался к берегу, выбрался. Прямо перед ним оказался корабельный мостик. Работяги, взмыленные от пота, перетаскивали бочки с корабля на пристань, а толстый кряжистый мужик громко недовольно орал, требуя таскать аккуратнее. Северьян зацепился посохом за мостик, сдерживая крик рванул вверх. Запрыгнул, побежал на корабль и чуть не столкнулся лицом к лицу очередным рабочим. Но тот, усталый, потный, смотрел вниз, опасаясь оступиться. Ему не было дела до вторженца. Северьян, прикрываясь, проскользнул на палубу, спрятался в укромном месте, между сваленными в кучу канатами и горой всевозможного тряпья. Теперь оставалось лишь дождаться ночи, а там можно попробовать вернуться в город. Хотя, конечно, стражники ночью будут особенно напряжены, небось уже рыскают, ищут. Но в Славянский квартал все равно надо вернуться. Данила небось уже похоронил его заживо, и наверняка собрался уезжать отсюда. К тому же не один, еще ведь была девушка… А может это и к лучшему? Считает, что Северьян умер, ну и пусть считает. Проживет как-нибудь. Не загнется от горя. Тогда даже к Владимиру идти не надо. Данила явится, скажет, мол, погиб Северьян и велел откланяться. Эх, как бы не пришиб его Владимир сгоряча. Наверняка узнает, кто такой… Да и Данила не лыком шит, сам в штыки попрет… Нет придется идти, предупреждать паренька…

Посох больно упирался в лодыжку. Но теперь Северьян уже не желал его выкидывать. Если бы не этот кусок деревяшки, век бы сидеть в воде, ожидая прилива.

Ногу жутко саднило, высохшая вода превратилась в соляные катушки. Северьян держался, но боль была непереносимая, саднящая. Нога, похоже распухла еще сильнее. Северьян передернулся. Если попала грязь, тогда все. Легче сразу удавиться, чем мучиться, медленно умирая, чувствуя, как заживо гниет твое тело.

Казалось, ночь никогда не наступит. Слишком уж мучительным было ожидание, слишком долго приходилось терпеть саднящую не перестающую боль. Но сумерки быстро сгущались. Вскоре, на небе осталась лишь луна, да звезды, разбросанные беспорядочно, будто женские жемчужные бусы у которых порвалась ниточка, соединяющая шарики воедино. И как только мудрецы умудряются извлечь какую-то пользу из этих на первый взгляд бесполезный точек в небе. Мало того, ведь предсказывают будущее, шельмы. Врут, наверное.

Северьян выбрался из укрытия, осторожно подошел к борту. У мостика сочно посапывал корабельщик. Прихрамывая, убийца скользнул мимо. Корабельщик даже не шелохнулся, повезло. На причале царила тишина. Лишь кое-где на кораблях шумели рабочие, слышались пьяные крики и ругань. Что ж, каждый отдыхает как умеет.

Тишина казалась наигранной. Стражники неохотно сновали вдоль причала, но Северьян без труда проскочил мимо. Опять вкралось сомнение. Что-то уж больно легко. Ворота были открыты, впрочем эти створки никогда не закрывались. Городская стена возвышалась чудовищной громадой, в ночи она казалась еще внушительнее и неприступнее. Северьян пробежал, прихрамывая, остановился, тяжело дыша, опираясь на посох. Главное, добраться до Славянского квартала, а там уж Збыслав укроет, правда придется все ему рассказать. Но это не проблема. Дело, как бы то ни было, завершено. Вообще-то можно и не возвращаться к Владимиру. Белоян же сказал, что эта миссия — последняя… Вот только князь Северьяну еще ничего не сказал… От злости заскрипели зубы. Надо было сразу выбить себе вольную, еще там, в Киеве. Но теперь, ничего не попишешь. Слово, есть слово. Пока жив, надо постараться вернуться.

Базилевс сидел у себя в башне. Отсюда весь Царьград был виден как на ладони. Даже его замок маячил где-то внизу, куда ему до невероятных высот башни магов. И как только ее не разрушили приверженцы новой веры, отрицающие всякое колдовство.

Владыка с удовольствием пригубил терпкое, чужеземное вино, знак признательности какого-то правителя. Этих королевств нынче развелось, как грязи. И все молодые, наглые, норовят урвать свой кусок. Но они глупы, потому что еще не научились увиливать и хитрить. Прут на рожон, и бьют в лоб. Нет бы исподтишка, сзади. Так ведь рвут на груди рубахи, лезут в равный бой… Они не выживут, вымрут, потому что будущее за Царьградом. Базилевс уже понял, что главный противник империи — молодое Росское княжество. Раньше ведь он и внимания не обратил небось на разговоры о каком-то Владимире, гладиаторе, сбежавшем из Царьграда. Человеке, который вместе с русским упорством освоил и многие способы ведения скрытой войны. Только все равно его можно сломать. Все еще верит в глупые идеи о чести, совести… Варварские понятия, не достойные цивилизации. Ничего, не все еще потеряно. Вернее, все только начинается.

Владыка все еще выглядел бледно, и передвигался при помощи посоха, но жизненная сила возвращалась, возвращалась очень быстро. Он даже был благодарен Северьяну за уничтожение амулета. Слишком уж многого требовал этот чертов камень, хотел забрать все а взамен давал лишь часть. Но поймать убийцу все равно необходимо. Владыка и подумать не мог, что один человек может быть так опасен. Всего лишь чужеземец, а вреда от него больше, чем от целого легиона наемников.

Как бы то ни было, но Базилевс не сидел без дела. Рано утром он послал вести сразу десяти сильнейшим магам. Предстояло встретиться со всеми… Он не сомневался, что сумеет договориться. Все они желают стереть Росское княжество с лица земли. И присоединятся к Царьграду, обязательно присоединятся. Не удалось с Белокамнем, удастся по-иному. Важен не процесс, а результат. Победителей все равно не судят. К их ногам кидают цветы, им поют гимны…

Базилевс сладко зажмурился. Ему вдруг показалось, что мечты уже осуществились и он, во главе великой империи, империи, которой нет начала и конца. Видение было настолько реальным, что Владыка не выдержал, перед глазами помутнело. С трудом добрался до кровати, лег, тяжело вздохнул. Нет, это все потом, сначала надо просто прийти в себя, собраться с силами. Негоже представать перед сильными мира сего в таком виде.

Сторожевые башни возвышались кошмарными исполинами-драконами. И факелы в руках недремлющих стражей были похожи на жуткие, яростные зрачки. Северьян проскочил под стеной, замер в ожидании. Из отрытых ворот вышла шумная, галдящая ватага стражников. Ромеи двинулись к причалу, не переставая смеяться и шуметь. Северьян воспользовался этим, быстро шмыгнул в центральные ворота. Сразу узнал знакомые дома Жидовского квартала. Славянский совсем рядом надо лишь проскользнуть мимо тех заграждений, пересечь площадь, и…

— Стой на месте, убийца!

Со всех сторон вспыхнули факелы, из укрытий сыпали стражники, все в тяжелой броне, латы блестят при свете яростных огней. В руках ромеев арбалеты и метательные дротики. К мечам даже не прикоснулись, надеясь пригвоздить чужеземца, превратить в дурного ежа. Северьян затравленно оглянулся. Взяли кольцом, не вырваться. Так вот почему на причале было так тихо! Его заманивали. Выследили и приглашали добровольно зайти в приготовленную ловушку. И он пришел, глупец, во второй раз клюнул на ту же наживку.

Круг медленно сжимали. Северьян напрягся, внутренне слыша, как натягиваются и скрипят арбалеты, и болты, злобные, уже норовят сорваться, впиться в человеческую плоть. Северьян отчаянно зажмурился. И почему он не маг? Сейчас бы прочитал заклятие да и унесся прочь отсюда, подальше. Как можно дальше…

Он не успел додумать. Хлесткая волна воздуха ударила по лицу, закружило, завертело. Показалось, что руки выворачивает из суставов, жилы действительно напряглись. Рана отозвалась новой волной боли. Северьян закричал, и это был вопль обреченного, смерть была такой явственной и реальной, что он уже и не сомневался. Слишком много было шансов. Слишком долго ходила костлявая вокруг да около. Перед глазами все закружилось, вспыхнуло мириадами цветов. Затем наступила бесконечная, первозданная мгла, такая мягкая и зовущая, что Северьян поспешил в нее окунуться.

Данила проснулся от жуткого холода. Еще не зарделось на небе солнце, все, кроме нескольких сторожей из числа наемников спали. Храпел и Сереборг, сладко, положив под голову локоть. Довольный, аж слюни пускает. Ну еще бы, шкура-то теплая, не чета холщовой рубахе. Данила фыркнул, поднялся, размял кости. Ночные сторожа недоброжелательно покосились на него, недовольно поморщились, отвернулись. Видимо, считают одним из нанимателей. Эх, зря Сереборг с ними связался. Такие не привыкли зарабатывать на жизнь честным трудом. Вот устраивать засады на дороге да грабить, это по их части.

Хвороста еще осталось достаточно. Данила долго возился, но все же развел костер и сидел, нежился, подставляя замерзшие кисти веселому задорному пламени. Достал из сумки баклажку с водой, сделал несколько глотков, зажмурился. Вода была холодная, будто ключевая. И не чувствовалась прелость и затхлость. Хоть какая-то от холода польза, — решил он, пряча баклажку обратно.

Вскоре проснулся Сереборг. Сладко зевнул, потянулся.

— Если ты так же дерешься, как спишь, не хотел бы сойтись с тобой в бою, — усмехнулся Данила, подбрасывая ветки в огонь.

— Это что! Дерусь я еще лучше чем сплю! — Весело ответил Сереборг. В их сторону устремились сразу десять пар глаз. У каждого читалась откровенная ненависть.

— Назревает, — в полголоса сказал Данила. — Сегодня жди сюрпризов.

Таковые произошли уже к полудню. Повозки неспешно ползли по степи, выползшее в небо солнце согрело землю и Данила ехал расслабленный, наслаждаясь последним теплом уходящего лета. Услышав шум у повозки дернулся. Один из наемников спорил с Сереборгом. Данила еле успел уследить, как наемник выхватил из-за пояса нож, намереваясь самым подлым образом воткнуть его Сереборгу в незащищенный бок. Русич оказался рядом в последний момент. Выхватил меч, упер его наемнику в спину.

— Дернешься, и я проткну тебя, как кусок мяса, боров, — тихо сказал Данила.

— Ты чего, сдурел? — Удивленно воскликнул Сереборг.

Данила кивнул на кинжал в руке наемника.

— Он метил тебе в правый бок. Хотел ударить исподтишка, тварь…

Стоявшие поодаль остальные охранники недовольно зашумели. Кто-то обнажил меч, кто-то достал метательные ножи.

— Спокойно! — Крикнул Данила. — Эти двое сами решат свои проблемы. Пусть их рассудит поединок.

Сереборг кивнул. Наемник ругнулся, сплюнул.

— Хорошо, я убью этого зажравшегося гада в поединке. Ты понял меня? — Гневно уставился он на Сереборга. Тот кивнул, в уголках губ промелькнула еле заметная улыбка.

— Не подкачай, — бросил Данила. — Не хочу в одиночку тащить на себе такую обузу.

— Не подкачаю, — кивнул Сереборг.

Повозки пришлось остановить. Выскочил недовольный купец, но Данила усмирил его, списав все на обычаи. Купец поворчал, но вернулся к себе в повозку. Как бы то ни было, одной проблемой стало меньше.

Наемники стали широким кругом, весело подбадривая соратника. Тот вышел гордый, морда тяпкой, как петух на насесте. Одним махом выхватил чудовищную деревянную палицу, взмахнул ей легко, играючи. Сереборг подошел медленно, взгляд немного отрешенный проскользнул по собравшимся. Встретился глазами с Данилой, кивнул.

— Как будете вести бой? — Спросил Данила.

— До крови, — предложил Сереборг.

— До смерти! — Возопил наемник. Его крик подхватили остальные.

— Я согласен. — Сереборг медленно сделал шаг назад, приготавливаясь.

Противник бросился на него, беспощадный, ревущий, как зверь. Палица в руке его мелькала, вращалась, невозможно было уследить за ее движением. Сереборг стоял не шелохнувшись, будто не видел перед собой бушующего от ярости противника. Когда наемник был в двух шагах, и палица почти коснулась незадачливого вояки, Сереборг выхватил из-за спины меч. По толпе прокатился изумленный вздох. Меч был жуткий, весь в кошмарных зазубринах, на острие волнисто изогнутый, будто хазарский нож. Данила поморщился, представив, как такой вот меч впивается в тело. Зазубрины специально, чтобы оставлять незаживающие рваные раны. А волнистые изгибы на острие, для прямых колющих ударов, напрочь разрывает все внутренности, захватывая кишки закрученным лезвием.

Булава взлетела вверх, чудовищная, неугомонная. В воздухе ее движение остановил меч, не менее жуткий. Противники отлетели друг от друга, но снова бросились, сильные, обезумевшие от ярости. Что и говорить, воины друг друга стоили. Удар приходился за ударом, но еще никто не получил ни одной серьезной травмы. Лишь наплечник Сереборга вмялся от скользящего удара палицы, а на бедре наемника расплывалось красное пятно. Кровь уже насквозь пропитала штанину, но воин держался будто и не было этой раны.

Все решилось в один миг. Наемник сделал коварный выпад и въехал Сереборгу тяжелым ударом в грудь. Начальник охраны упал, глаза на миг стали пустыми и бессмысленными.

— Я убью тебя! — Зарычал наемник. — Ты жалок, ты умрешь!

— Меньше слов, — Сереборг тяжело поднялся, вздохнул. — Больше дела.

Наемник яростно крикнул, палица взметнулась вверх, чудовищная смертоносная. Сереборг стоял пошатываясь, меч безвольно висит в опущенной руке. Вдруг взмах, молниеносный, никто даже не успел уследить. Наемник тупо, бессмысленным взором уставился на Сереборга, который развернулся и зашагал прочь.

— Мы еще не закончили… — прохрипел наемник и повалился навзничь, разрубленный до пояса. Хлынула кровь, густая, черная. Данила шагнул поближе, глянул и отшатнулся. Чудовищная палица оказалась рассечена ровно по середине. Ну и силища у Сереборга.

— Все, бой закончен! — Крикнул Данила. — Победителя вы зрите сами… Проигравший уже не поднимется. Если желаете, можете закопать своего друга.

— Он слабак, — крикнул высокий, похожий на медведя бородач. Тоже один из нанятых стражей. — Слабаки нам не друзья.

Данила молча кивнул, отошел в сторону. С такими охранниками хуже, чем вообще без них. Неприятностей приходилось ждать в самом ближайшем будущем. И то, что было сейчас, по сравнению с тем, что будет, оказалось лишь цветочками. Ягодки будут позже.

 

Глава 60.

Два дня брели мрачные, как тучи. Даже солнце в испуге пряталось. Кто знает этих, что с мечами. Рассердишь, так начнут кричать, не так висишь, плохо светишь. Так шибанут палицей, что мало не покажется.

Данила теперь неотлучно был с Сереборгом, по ночам они дежурили по очереди. Вот уж незадача, разогнать стражей теперь себе дороже выйдет. Сами набросятся уничтожат повозки, испортят товар. Да и двоим выстоять против ватаги прокаленных в боях воинов, это не с картинными мальчиками драться. Данила еще помнил, чем закончился последний рейд охранников каравана. Им с Северьяном удалось выжить по чистой случайности. Но случайности дважды не повторяются.

Под вечер на небе сгустились тучи и хлынул злобный нескончаемый дождь. Спать в таких условиях было невозможно, но и идти дальше — верх глупости. Дорогу размыло прямо на глазах, вскоре она стала похожа на иссыхающее болото.

— Не сегодня, так завтра начнется, — молвил Данила, даже не пытаясь слезть с лошади. Сереборг тоже не торопился, сидел себе, смотрел на грязь, хлюпающую под лошадиными копытами.

— Я действительно погорячился, наняв их. Лучше бы шел один…

К ночи ливень стих, но спать на земле, а уж тем более разводить огонь не представлялось возможным. Уже слышалась ругань, недовольные оклики в сторону Сереборга. Тот молчал, терпел, но рука уже сама тянулась к мечу. Выдержать такое под силу не каждому. А сдержать гнев могут лишь единицы. Сереборг относился к их числу.

Утром колея подсохла и повозки снова тронулись. Данила уже нервозно оглядывался, нож постоянно держал в руке, на случай неожиданного нападения. От этих… выродков всего можно ожидать. Наконец, в небо выползло солнце. Это было так неожиданно, что Данила даже улыбнулся. Слишком уж припекала его гнетущая, давящая атмосфера. Лучше бы шел один, — подумал он. — Быстрее бы добрался. С другой стороны, напряжение не давало расслабиться, чтобы думать. И вспоминать. Сердце судорожно сжалось в комок, Данила тихо вздохнул. Боль никак не хотела отступать.

Он даже не заметил, как на горизонте возникли фигуры всадников. Первым их увидел Сереборг, закричал. Повозки тотчас остановили, наемники разъехались в стороны. Самое время отрабатывать деньги.

Всадники приближались. Теперь Данила смог разглядеть почти каждого. Было их много, гораздо больше, чем охранников. Данила, дернулся, рука сама потянулась к мечу. Среди подъезжавших он заметил высокого бородатого увальня. Это он сидел рядом с Гунтаной, хозяйкой колонны. Теперь Гунтана была мертва, Северьян постарался, но этот бородач совсем не выглядел таковым. Вероятно, всадники после гибели предводительницы не захотели возвращаться, решив и дальше добывать свой хлеб разбоем. Что же, у каждого свой путь.

К Даниле подъехал Сереборг, хмыкнул.

— Ну, что скажешь?

— Они не беседовать едут. Это разбойники. И у них бронебойные арбалеты. Бронзные доспехи пробивает навылет.

— Откуда ты знаешь?

— Сорока на хвосте принесла, — отмахнулся Данила. — Просто поверь мне. Надо либо сдаваться, либо бросаться в бой. Но что-то твои подопечные не торопятся.

— Сейчас я их потороплю, — пообещал Сереборг.

Данила зорко смотрел на приближающихся. Но разбойники не спешили доставать арбалеты. Тот самый бородач погоняя лошадь, рванулся вперед, подняв правую руку. Данила неторопливо повел коня ему навстречу. Они сошлись почти на середине, разбойник ехал быстрее и заскочил дальше. Данилу не волновали такие пустяки. У Северьяна он научился реально оценивать обстановку. А это значило, что обратно ехать разбойнику тоже дальше. И если Данила убьет его сейчас, то успеет вернуться к повозкам.

— Что надо? — Бросил он злобно, не выпуская кинжала из руки.

Бородач лишь лениво усмехнулся. Он чувствовал себя хозяином положения и не скрывал этого.

— Слушай меня, — повелительно начал он. — Сейчас ты повернешь назад и скажешь своим, чтобы уходили отсюда, оставив повозки. Если уйдете с миром, мы вас не тронем…

— А если не уйдем?

Бородач пожал плечами.

— Нас вдвое больше и у нас есть дротики и луки. Дальше объяснять?

Разбойник наглый, самоуверенный, упивался своей силой. Данила с прищуром посмотрел на него, нож сам завертелся в руке. Самое незащищенное место — бок. Там, где сходятся крепления доспехов.

— Остальное объясни своей бывшей хозяйке, — криво усмехнулся Данила. — Она умерла в конвульсиях, как кролик, которому вспороли горло…

Данила знал, что говорил, намеренно ударяя по самым больным местам. Разбойник был явно неравнодушен к Гунтане. И сейчас он зарычал, в глазах полыхнули две огненных струи.

— Это ты убил ее, тварь! — Заревел медведем он.

Данила не дал нанести первого удара. Нож взлетел, как живой, по самую рукоять вошел разбойнику в правый бок. Крови почти не было, но бородач пошатнулся, глаза его округлились. Захрипев, он повалился на бок, огромный меч выпал из ослабевших рук.

— Ты убил меня? — Удивленно спросил он.

— Да, — ответил Данила. — Ты заслужил смерть.

Сразу повернул коня и бросился назад. А среди разбойников уже прокатился странный шорох. Воины поняли, что их предводитель не просто так дергается в седле. И подъехавший к нему слишком уж быстро улепетывает. Когда Данила был возле повозок, разбойники уже разобрались, повыхватывали дротики и ринулись следом.

— Скорее, на них! — Заорал Данила. — Пока еще есть шанс!

Сереборг тотчас выхватил меч, вывел коня навстречу. Но больше никто не тронулся.

— Что же вы стоите?! — Вскричал он.

— Мы не дураки рисковать жизнью ради каких-то повозок. Разбирайтесь сами, если хотите, — ответил один из наемников.

— Но вам же заплатили!

— Засунь себе эти деньги знаешь куда! Мертвецу все одно, и злато и серебро.

Наемник ударил коня в бока, выскакивая навстречу всадникам. Те воинственно бросились, но приостановились. Через миг наемник вернулся обратно, радостно завопил.

— Ребята, к нам ни каких упреков. Мы можем спокойно уйти или присоединиться к дележке добычи. Но сначала надо избавиться от этих вот.

Палец поднялся в сторону Данилы и Сереборга. Опустить руку наемник не успел. Чудовищный меч срубил ее по локоть, Сереборг бросился, озверевший, сразу снес головы еще двоим, не успевшим опомниться. Данила ринулся следом, замечая, что разбойники рванулись наперерез, перекрывая путь к отступлению полукольцом. А сзади наступали оставшиеся в живых наемники.

— Ну что? — Бросил Данила. — Сдадимся или деремся насмерть?

— Сдаваться этим нелюдям? — С веселой яростью прокричал Сереборг. — Никогда!

— Тогда умрем вместе! — Крикнул Данила, и обнажив меч, бросился на наемников.

Те были сильны, и дрались как настоящие мастера. Данила при первой же стычке получил два легких пореза, наискось от плеча и на спине. Яростно взмахнул мечом, наемник захрипел, хватаясь руками за горло. Сереборг набросился как зверь, кружа и ломая мечи и доспехи наемников. Сразу двое пали от его руки, еще один вовремя отскочил, но рядом оказался Данила. Русич рубил от плеча, со всего размаха, так, что еле удержался в седле. Голова наемника отлетела в сторону, из шеи брызнула темная кровь. Оставшиеся двое попятились, но уйти не успели. Данила неумело метнул кинжал. Но кинул со всей силы, яростно. Воин зашатался в седле, откинулся. Данила радостно крикнул, подскочил к поверженному. Кинжал воткнулся в левую глазницу. Воткнулся тупой рукоятью, пробив череп и застрял где-то в мозге. Данила брезгливо выдернул кинжал, сунул за пазуху.

— Ну ты и мастак! — Усмехнулся Сереборг. — Это же надо, рукоятью да в глаз!

Он только что прикончил последнего наемника, и теперь шумно дышал, крепко вцепившись в седло. С волос капала кровь, все-таки и Сереборгу досталось на орехи. Данила медленно повернулся, разглядывая окруживших их разбойников. Те судорожно сжимали дротики и луки, кое-кто уже наложил на тетиву стрелы, того и гляди начнут палить без разбора и в чужих и в своих.

— Вы доблестные воины! — Крикнул кто-то из разбойников. — Забирайте оружие и уезжайте. Мы вас не тронем.

Сереборг усмехнулся.

— Вы что думаете, погань, сделали большое одолжение? Подавитесь своей милостью, не нужна она нам.

Данила обтер меч об штанину.

— Ну теперь уж точно помирать!

— Мужчина должен умирать в бою! Он же мужчина! — Уверенно заявил Сереборг.

— Только эти с нами биться не будут. Расстреляют издали из луков, как драных кроликов. А кого не расстреляют, дротиками добьют. Вот тебе и весь бой.

Сереборг почесал окровавленный затылок, скривился.

— А у нас есть выбор?

— Нет, — молвил Данила.

— Тогда вперед!

Жуткий грохот заставил их остановиться. Кони всхрапнули, попятились к повозкам, чуть не скинув седоков. Небо прорезала жуткая вспышка, извилистые белые молнии росчерками пересекли горизонт. Огромный искрящийся шар медленно спускался на землю. Разбойники засуетились, раздались крики и вздохи удивления. Кто-то рванулся в сторону, кто-то стал палить в шар из луков. Стрелы не долетали, сгорали, осыпаясь пеплом наземь.

— Что это? — Пробормотал Сереборг, закусив губу. Много чего видел бывалый воин, но такого и представить себе не мог.

— Похоже, сам бог пришел нам на помощь, — хрипло сказал Данила.

Огненный шар вспыхнул еще ярче, так что защипало глаза. Сереборг не выдержал, отвернулся, но Данила не отвел взгляда. Там, внутри светящегося ореола проступала человеческая фигура.

Огненные молнии хлынули в разные стороны. Разбойники не успевали убежать, падали обугленные. Началась паника. Всадники спрыгивали с коней, пытались убежать, но разящие молнии все равно настигали их, превращая в жуткую кашу.

Данила отшатнулся, не выдежав. Пахло паленым, жареной человечиной и гарью. Туда, где опускались молнии, все выгорало до тла, даже земля трескалась, выпуская клубья шипящего пара. Поднялся жуткий гвалт, лошади бросались на людей, те в свою очередь пытались спастись, но падали, объятые былым пламенем. Лишь Данила и Сереборг стояли в стороне, возле телег, да из одной повозки поскуливая, выглядывал купец. На него было страшно смотреть. Потный, взмокший, маленькие глазки выпучены от ужаса, лицо исказила жуткая гримаса.

Вскоре все было кончено. На месте большого, хорошо вооруженного отряда разбойников зияло черное выжженное пепелище, лишь в сгорбленных обгорелых кусках мяса с трудом можно различить людей и коней. Смерть поравняла всех, и правых и виноватых, животных и людей. Из праха вышли и в прах вернулись…

Огненный шар тускнел, медленно опускаясь на землю. Теперь в нем уже ясно виднелся человек. Когда шар подлетел поближе, Данила вздрогнул, по спине пробежала судорога. Он смотрел и отказывался верить своим глазам. Северьян, такой же неизменный, с корявым черным посохом в руке ступил на землю из синего шара. Тот замерцал, колыхаясь и растаял в воздухе. Данилу затрясло. Может быть, друга отпустил сам Род, дабы свершить справедливость. Но Северьян подходил все ближе, такой реальный, совсем не похожий на призрака или морока.

— Северьян, неужели ты? — Неверяще прошептал Данила.

— Как видишь, — ответил он. — Не бойся я совсем даже не мертвец. И не из вирия сюда спустился… По крайней мере, подоспел вовремя… Эх, коней жалко, они-то невиноватые… Но уж так получилось…

— Но как, как тебе… удалось?

Северьян скривился, отмахиваясь.

— Давай, не будем сейчас об этом.

Сереборг сумасшедшими глазами смотрел на беседу Данилы со странным человеком, если это вообще человек. Может это сами бог? Но, тогда почему ведет себя человек? Нет, вряд ли. Скорее просто очень могущественный колдун. Но разве бывают маги такой силы, способные вершить подобное? А если он такой могущественный, почему так запросто разговаривает с простым воином. И тот ему отвечает, не приклонив колена, даже спорить пытается.

— Скажи мне, кто это? — Неуверенно молвил Сереборг, обращаясь к Даниле.

— Мой очень хороший друг, — молвил Данила. — Который все-таки пришел слишком поздно.

Сереборг отшатнулся ошарашенный. Поверить в такое — чистой воды безумие.

— Ну и друзья у тебя… — Покачал нон головой. — Не хотел бы встретиться с такими на узкой дорожке.

 

Глава 61.

Данила все еще находился в замешательстве. Пришел в себя лишь после длинного монолога калики. Северьян рассказал ему, как сбежал из застенок Царьграда, случайно забрел в хранилище магических артефактов и взял посох. Рассказал, как его почти схватили в Жидовском квартале, но случилось невероятное.

— Все дело в посохе, — молвил Северьян. — Он оказался волхвовским, и довольно могущественным. Просто взял и исполнил мою волю… Я хотел оказаться подальше, так он забросил в такие дебри… я лишь диву давался, не веря, что такие места вообще существовали. И знаешь, я не хотел оттуда возвращаться….

— Так, почему вернулся? — Удивился Данила.

— Должок остался. Думал погибну, но нет, выжил. Теперь все же обязан вернуться и получить назад свободу. Лишь Князь вправе вернуть ее мне. И еще, я не хотел бросать тебя одного… а где твоя барышня?

Данила помрачнел, как грозовая туча, отвернулся.

— Ее больше нет. Когда ты ушел, а я рванулся вслед за тобой… Ликун посчитал, что должен отомстить… Люту убили. Ликуна тоже больше нет…

Северьян кивнул. Он не мог принять чужой боли и переживаний, но понять все же понял. Это очень тяжело, терять близкого человека. Особенно, такого близкого.

— Ты уходи, Северьян, — тихо сказал Данила. — Я отвезу твой нож, расскажу о твоей гибели. Мне все равно терять уже нечего.

— Нет, я должен сделать это сам. К тому же посох теперь совершенно бесполезен. Я выжал из него все жизненные силы, а пополнять его своими не умею, я же не маг. Так что уйти лучше тебе. Возвращайся к древлянам, авось тебя еще кто-нибудь ждет.

— Не ждет, — мрачно сказал Данила. — И возвращаться мне не куда. Я пойду с тобой… если не буду в тягость.

Северьян рассмеялся.

— Ты по прежнему глупый мальчишка, русич. Но, если тебе нужно мое разрешение, то я разрешаю. Вдвоем помирать куда веселее, чем в одиночку.

Сереборг, хмурый, как скала, подошел к путникам, кивнул.

— Как я понимаю, вы оба уходите?

Данила хлопнул воина по плечу.

— Я же взял на себя обязательство. И доставлю товары в целости и сохранности, правда, калика?

Северьян миролюбиво улыбнулся, в черных, как две бездны, глазах, сверкнули веселые искорки. Таким Данила никогда не видел друга. Он даже забыл о горе, боль отступила, ее сменила радость, такая искренняя и чистая, что он засмеялся, а потом заплакал, как ребенок. Сереборг смотрел на Данилу и качал головой. Это же надо, наемник-убийца, а сентиментален, как баба. Бывает же такое!

— Я присоединюсь к вам, — молвил Северьян. — Надеюсь храбрый воин не против?

Сереборг польщенно улыбнулся, похвала попала в точку.

— Обеими руками за! — Воскликнул он. — Да с такими стражами нам и конвой не нужен. Доставим все в целости и сохранности, князь Владимир будет рад.

— Конечно будет, — криво усмехнулся Северьян.

Весь вечер они просидели перед костром и пировали. Даже купец вышел к ним, довольный, улыбающийся. Он как и любой торгаш, был рад, что платить придется всего троим. Сереборг искренне восхищался фокусами Северьяна, когда он высекал огонь на указательном пальце. Вяленое мясо улетало кусок за куском, лучше любого жаркого, а застоялое кислое вино казалось слаще и приятнее Царьградских нектаров. Почти всю ночь путники травили бородатые анекдоты, веселя падкого на шутки Сереборга. Спать улеглись лишь под утро, а когда солнце, по летнему жаркое, выползло на небо, повозки неспешно тронулись.

Вскоре степь закончилась, ее сменил светлый лес, по осеннему печальный и стонущий. Через несколько дней он тоже остался позади, открывая глазу все еще зеленые бескрайние поля, сменяющиеся редкими березняками и ельниками. По дороге им попадались маленькие, плохо обжитые веси, путники иногда останавливались в них на ночь, но все больше ночевали под открытым небом. Днем, Северьян, сидя на коне, угрюмо поглядывал по сторонам, удрученно помалкивая. Сам, как последний дурак, шатался по лесам, искал обходные пути. А как просто, оказывается, было всего лишь следовать давно проложенной повозками дороге. С другой стороны, он все-таки вернулся, хотя и испытал немалое. Что поделаешь, пути судьбы неисповедимы, никто не знает, где и куда эта вздорная баба решит проложить колею жизни, слишком уж стервозна и прямолинейна бывает она порой.

День летел за днем, ночь чередовалась ночью, все протекало скучно и однообразно, Данила ехал, развалившись в седле, прикрыв глаза. Тяжеленный меч бросил в повозку, чтобы не мешал. Это был верх самонадеянности, Северьян частенько брюзжал по этому поводу. Но вскоре заметил, что и сам перестал быть сосредоточенным и внимательным, расслабился, утратил бдительность. Но однажды лес закончился и впереди, на бескрайней, тянущейся от горизонта к горизонту равнине, выросла городская стена, с высокими сторожевыми башнями вдоль частокола.

Сереборг вытянул шею, вгляделся. Данила последовал его примеру, удивленно вздохнул.

— Неужели дошли!?

Лишь Северьян сидел на коне, помалкивая. Он-то знал, чем могла закончится увеселительная прогулка по Киеву, пусть даже в разгар княжеского пира. Они не были здесь желанными гостями.

На улице лил дождь, а здесь, в палате душно, жарко. Гвалт и шум такой, будто на ведьминой поляне в ночь шабаша оказался. Вино льется рекой и все больше через край, богатыри и люд помельче уже наклюкался до чертиков, но все равно продолжают пить, вот неуемные. Кто-то пытается петь песни, но выходит ужасно, будто коту на хвост наступили. Взмыленные отроки носились, как угорелые, взмокли от пота, постоянно меняя пустые блюда на полные. А гости все жрали, набивали животы, кто-то блевал прямо под стол, но, продышавшись, снова начинал запихивать в глотку жирные куски мяса. Один сытно рыгнул, упал со стула, чуть не задев князя.

Владимир прошел мимо пьяных, орущих богатырей, стиснув зубы. Уже и князя не замечают, рожи красные, глаза пустые одуревшие. Если уж в золотой палате творят такое непотребство, так что же делается в серебряной. А Белоян еще предлагал им чашу доблести дать, или уже дал? Так они ее по дурости разобьют к Ящеру! Дурни они и есть дурни, хоть на злате еду подавай, хоть на серебре. Вон, хан Кучуг не привередливый, ест из простой тарелки и хоть бы заикнулся, что не устраивает. Нет, такой и слова не скажет, слишком умный и расчетливый. Зато бояре рядом, ну дураки дураками. Упились, уже лыко не вяжут, а все пытаются друг друга уму разуму учить. Ну, эти точно подерутся, да и что за пир без хорошей драки.

Где же чаша? Неужели волхв и правда учудил, что пустил ее по рукам богатырей? Тогда можно распрощаться с Белоянским подарком, эти, из серебряной палаты, если и не сломают, так точно сопрут. Чтобы потом дома женам выволочки устраивать, дескать, с кем любилась, пока муж на заставе штаны протирает?

Владимир ворвался в серебряную палату, как вихрь, богатыри заметив его замолчали, но потом заголосили с удвоенной силой, отдавая честь князю. Кубки засверкали над головой, князь зорко вгляделся, удовлетворенно хмыкнув. Чаша была здесь. Держал ее в руках высокий, статный богатырь, Владимир видел его впервые. На него косились во все глаза, скажет ли правду, не соврет ли.

Князь зорко уставился на творящееся действо.

— Ну давай, Сереборг, расскажи о своих деяниях, — весело толкнул богатыря сидящий рядом молодой витязь. Рядом с ним, опустив голову сидел очень знакомый богатырь. У Владимира колыхнулись смутные подозрения…

— А чего рассказывать, — молвил Сереборг. — Ну, убил пару разбойников, сопроводил ко двору князя Владимира повозки с дарами… всего-то делов.

Вино хлынуло через край, потекло по столу и под стол. Владимир покосился на богатыря, довольный. Все-таки есть еще такие вот, неизвестные. Сереборг осушил кубок до дна, передал молодому витязю. Тот поднялся медленно, взял чашу обеими руками. Князь усмехнулся. Ну, этот сейчас начнет гнуть свое, про упырей, болотников да прочую нечисть. Небось и в глаза-то не видел.

— Ну, чего сказать, — пожал плечами молодой витязь, — Бывал я в лесу, убежал от древлян болотников, прикончил нескольких упырей, да с разбойниками столкнулся. Было их не много и не мало, но мне с другом хватило. Побывал в Царьграде, пошастал по подземельям императорского дворца…

Владимир весело рассмеялся. Витязь и правда, слишком заврался, но он молодой, еще хочет приключений, захваченных змеями прынцесс…

По залу прокатился вздох удивления. Богатыри вокруг изумленно смотрели на молодого воина, тот с трудом держал в руках кубок, вино, красное, как кровь хлестало через край, никак не в силах остановиться. Князь вздрогнул, пошатнулся, нижняя челюсть отвисла чуть ли не до пояса. Неужели воин говорит правду? Да не просто говорит, еще и умалчивает. Убил пару упырей… да наверное целый десяток уложил… И в Царьграде побывал… то-то Белоян говорил, что неспокойно в обители Базилевса…

Князь вышел вперед, высокий статный, глаза горят, как два угля.

— Кто ты, великий воин? Скажи мне, почему ты все еще в серебряной палате?

Молодой витязь как-то странно посмотрел на Князя.

— Ты меня знаешь, княже, — тихо сказал он. — Звать меня Данилой, и родом я из…

— Молчи, — стукнул воина сидящий справа богатырь. Владимир уставился на него во все глаза, подозрительно прищурился. А когда темноволосый поднял голову, князь отшатнулся. Перед ним сидел Северьян, по-прежнему живой и нагло ухмыляющийся.

— Ну здравствуй, князь, — тихо сказал он. — Снова свиделись.

Владимира в мановение ока скутило в дугу. Как, как этот выродок посмел оказаться на пиру?! А второй, рядом с ним, неужели тот самый мятежник? Данилой назвался, наглец…

— Эй ты, — кивнул князь Северьяну, — иди за мной. Потом показно улыбнувшись, добавил, обращаясь к оторопевшим богатырям за столом. — Веселитесь, герои! Этот пир для вас!

К потолку взлетели десятки кубков, громогласный рев сотряс стены. Владимир быстро вышел из трапезной на улицу. Северьян сильно хромая, выскользнул следом.

— Значит так, — злобно прохрипел князь. — Как ты здесь оказался?

— Очень просто, — сказал Северьян. — Взял и пришел. Тем более, что за тобой должок, князь.

— Какой еще должок? — Прищурился Владимир.

— Я выполнил свою часть сделки. Ты должен выполнить свою. Дай мне свободу.

Князь пожал плечами.

— Что ж, хорошо, будет тебе свобода… Как только ты сделаешь свое дело.

Северьян нехорошо посмотрел на Владимира.

— Какое еще дело?

— Там, среди богатырей сидит Данила… Я понял, что это за Данила… тот самый мятежник, которого ты должен был убить. Но не убил.

— Ты ошибаешься князь. Моей целью было погасить восстание древлян. Я обошелся без убийства, заодно почистил твои леса от нечисти. А тот, кого ты так жаждешь сейчас убить, рисковал своей жизнью, помогая мне уничтожить злополучный камень. Если мне не веришь, спроси своего медведеголового…

Владимир недовольно фыркнул. Как бы то ни было, эти двое все равно стали большой обузой. Но не отпустить их нельзя. Северьян, шельма, снова был прав. Какая разница, мертв Данила или нет, коли результат налицо. Не подкопаешься.

— Хорошо, — недовольно буркнул он. — Я возвращаю тебе свободу. Можешь распоряжаться ей в свое усмотрение… И чтобы сегодня же вы двое убрались из города, все ясно?

Северьян кивнул, сложив руки на груди.

— Ты князь, твое право… сегодня мы уйдем.

— Не сегодня, — прошипел князь. — Сейчас!

Убийца развернулся, и исчез за дверью трапезной. Владимир еще долго стоял и смотрел ему вослед. Глаза князя метали огненные стрелы…

Северьян выбежал на улицу первым. За ним вышел Данила, оглядывающийся, настороженный. Он все еще не верил в показушную доброту князя.

— Ты уверен, что он нас отпустил? — Переспросил Данила.

— Уверен. Он дал нам свободу, — ухмыльнулся Северьян. — Но право на жизнь он нам не давал. Это же Владимир. Слово свое сдержит, но все равно все сделает по своему.

На улице было темно. Только что прошел дождь, и земля под ногами хлюпала и расползалась. В палате было светло, князь не пожалел свечей. Из раскрытой двери слышался пьяный смех и крики. Витязи веселились вовсю. Лишь Данила с Северьяном уходили прочь в самый разгар праздника. Этот пир был не про их честь…

— Кажется, мы не одни, — шумно выдохнул Северьян, указывая в темноту. Там между невысоких кряжистых домов стояли люди. Тихие, решительные, с мечами наголо. Никто не собирается окликать путников, предлагать бросить оружие или тем более, выкрикивать ругательства. Это убийцы, такие же, как и сам Северьян, только менее умелые.

— По нашу душу? — Спросил Данила, отлично зная ответ.

— Вот, узнаю русского князя, — молвил Северьян. — Не покорить, так убить. Что ж, у нас нет выбора.

— Точно, друг калика, — ответил Данила. — Главное, что мы снова вместе.

Северьян кивнул. На губах его тонких, как острие клинка играла хищная улыбка. Меч выскользнул из ножен с тихим шелестом, будто ветер просвистел в кронах деревьев. И зловещая неспокойная ночь, и луна в небе, теперь все играло на руку путникам. Обреченные завершали свой путь, просто потому что дальше не было ничего, лишь бескрайняя пустота, за которой открывалась бездна небытия. Не было больше дел и обязательств, прошлое отзывалось лишь рваными шрамами на сердце, будущее терялось среди бескрайних грозовых туч, и казалось белесым и ватным, как туман, укутавший город. Теперь все это было не важно. Лишь слаженный ритмичный стук двух горячих сердец, крепкие, жаждущие крови клинки в руках, да свинцовое дыхание смерти. Воздух сгущался, становясь вязким и мягким, казалось его можно было пощупать руками, прикоснуться, вдохнуть живительную прохладу. И повинуясь ударам сердца, теперь такого горячего и яростного, Северьян хрипло шепнул:

— Вперед!…

25.10.99 г.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ