Проснувшись на другой день, Нэнквисс нарисовал на своей левой щеке знак луны, на своей правой пятке – знак молнии, пересчитал стрелы в колчане и приветливо улыбнулся Рори, который сворачивал их стоянку.

Где же был ты ночью, Файтви, Где же ты был ночью? –

слышалось с ручья вперемежку с плеском воды.

Я был на рыбалке, Гвен, Я был на рыбалке, Фидл-адди-атти-о, я был на рыбалке.

Там умывался Файтви, скрашивая себе это занятие какими-то валлийскими куплетами.

Что же ты поймал там, Файтви, Что же ты поймал там? – Дохлого лосося, Гвен, Дохлого лосося, Фидл-адди-атти-о, дохлого лосося.

– Я не я буду, если эта песенка поётся так, как он её поёт, – мрачно сказал Рори Нэнквиссу. – Я слышал её по меньшей мере сто раз.

Где же ты промок так, Файтви, Где же ты промок так? –

долетало с ручья.

В мельничной запруде, Гвен, В мельничной запруде, Фидл-адди-атти-о, в мельничной запруде. Ой, а вдруг умрёшь ты, Файтви, Вдруг теперь умрёшь ты? – Закопаешь меня, Гвен, Просто закопаешь, Фидл-адди-атти-о, просто закопаешь.

– В этой песне, – сказал Рори, ковыряя в зубах, – и в помине нет никакой Гвен. Это уж Файтви приплёл туда какую-то Гвен и ещё себя самого впридачу.

– Ну и что? – сказал Нэнквисс.

– Да ничего. Я просто говорю, – сказал ирландец с неопределённым жестом, – что мы ещё услышим об этой Гвен.

Но никто ничего особенного и не услышал.

Только поздно вечером, устроившись под деревом и накрывшись с головой, валлиец спросил у Нэнквисса из-под пледа:

– Послушай, что бы ты сделал, если бы тебе отказала женщина?

– Нетрудно сказать. Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и спел бы песнь Южного Ветра, вождя Народа Лососей, – не задумываясь отвечал Нэнквисс. – А что?

– Нетрудно это тебе, – поморщившись, сказал Файтви, и больше не услышали от него ни слова, пока не минула треть ночи.

– Я имею в виду, – если бы она ушла с другим? – спросил он тогда.

– Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и воззвал бы к Духу Чёрного Бизона, поднявшись на высокую скалу в ожерелье из раковин макомы, – отвечал Нэнквисс. – И когда я уже спел бы Песнь Двух Лун, и Песнь Охотника, Вышедшего на Тропу, и Песнь Возвращения Белой Черепахи, и Песнь Тростника под Сильным Ветром, и Песнь Сильного Ветра над Тростником, я пошёл бы в свой вигвам. И я думаю, что к этому времени я бы уже чувствовал сильный голод.

Больше из-под пледа не раздавалось никаких звуков.

Тогда Нэнквисс подумал и решил развеселить Файтви.

– Послушай, – начал он, улыбаясь, – я кое-что тебе расскажу. Как-то раз Скунс поспорил с Койотом…

– Оставьте меня с вашими непристойностями! – сказал Файтви таким голосом, что Нэнквисс прикусил язык.

– Во как прихватило! – сказал Рори. – А что, не говорил я?

– Послушайте, вы, Скунс с Койотом, – застонал Файтви. – Поймите вы, я люблю Гвен больше жизни…

– Совсем плох, – сказал Рори.

– Послушай, Файтви, – поддержал его Нэнквисс, – если ты хочешь найти её, ну и вообще чего-нибудь добиться, любовь пока что можешь засунуть в свой левый мокасин, – эти дела лучше делаются на трезвую голову.

И в эту самую минуту все они услышали отдалённый стук копыт. Это было бы ещё ничего, если бы поблизости была хоть какая-нибудь дорога, по которой могли бы ехать всадники, но такой дороги не было. А тут ещё такой холод пробрал до костей, что все они не сговариваясь вскочили, предчувствуя что-то недоброе.

И тогда перед ними появилось воинство сидов.

Файтви одной рукой поспешно подобрал волочившийся по земле плед, а другой, щурясь, заслонил глаза от страшного зрелища. Кони сидов то вырастали до неба, то снова уменьшались, меняясь, как туман на болотах. Сами сиды были пронзительно красивы, и трудно было бы ожидать от них другого, но было, было что-то ужасное в их лицах. В этот миг поднялся страшный ветер, налетели клочья тумана, и Рори уже шагнул вперёд, чтобы уйти вместе с воинством сидов туда, куда зовёт их охотничий рог. Конечно, человека, ушедшего с воинством сидов, вряд ли кто после увидит в живых. Однако Рори был ирландцем, так что сиды были его родным потусторонним миром, и почему бы ему и не уйти туда, коли уж на то пошло? Но уйти оказалось непросто хотя бы потому, что на локте у него тут же повис сумасшедший валлиец, который совершенно не понимал ирландской души, ни в зуб ни в чём не смыслил, но, с усилием пройдя три шага против ветра, вцепился в локоть Рори мёртвой хваткой. Мало того: представитель племени Выдры, зайдя с другой стороны, снял со своей собственной шеи какой-то амулет, а попросту говоря – связку чьих-то зубов, втиснул его Рори в руку и сказал:

– Держи. Это здорово помогает против злых духов.

Попробуйте как-нибудь в таком сопровождении покинуть мир живых, и я не я буду, если минуты через две вы не плюнете на эту затею.

Но сиды тоже не молчали.

– Привет тебе, Рори О'Хара! – сказали сиды. – Мы отлично знаем тебя и всех твоих родных!

– Замуж возьмёшь меня? – издевалась Ниав Кинн Орь, задевая Рори по лицу полой своего ярко-красного плаща.

– А может, меня? – перегибалась с седла Айне Руа. – Вот было бы счастье!

И она потрепала Рори по волосам.

– Мы не доиграли с тобой в фидхелл, Рори О'Хара, – подхватил Донн, сын Мидира. – Твой ход за тобой!

– Почему бы тебе не пойти с нами, Рори, сын Финтана? – неслось со всех сторон. – Ну почему?

Рори хотел уже что-то сказать и даже раскрыл рот, но вместо этого раздался другой голос:

– Эй, рыжая, уж не ты ли по ошибке выплеснула помои в лицо доблестному Финну, когда он заглянул к вам в гости?

Сиды уставились на говорившего.

– Кто это? – спросили все они друг у друга, – и почему мы не знаем его?

– Поистине, было бы странно, если бы вы меня знали, – отвечал Файтви. – Я родом не из Ирландии, и когда придёт моё время, отправлюсь в Аннуин, но вас-то уж я не встречу ни там, ни по дороге, и это радует моё сердце.

– Ты уже встретил нас. Здесь и сейчас, – сказали сиды. – И это радует наше сердце.

– Я слышал, вы почему-то боитесь рябины? – сказал Файтви, делая шаг в сторону и хватаясь за рябиновую ветку.

– Не так сильно, как ты думаешь, – засмеялись сиды.

– Что же проку вам в смерти Рори? – спросил Файтви, не выпуская, однако, ветки и вдобавок обводя ею в воздухе восьмёрку.

– А мы так забавляемся, – засмеялись сиды, и холодом с их стороны потянуло совсем уж каким-то нехорошим.

– Да, чувствуется, что ты слыхал краем уха о какой-то магии, но, видно, очень давно, – хохотали сиды, и от их хохота у Файтви стыли руки и дрожали коленки. – Присмотрись хорошенько: разве мы не нравимся тебе? Неужто мы не прекраснее всего, что ты видел в своей убогой жизни?

– Отнюдь, – сказал Файтви и до крови прикусил нижнюю губу.

– Может, и я тебе нехороша? – наклонилась к нему с седла сида с волосами до пят и глазами как лесные озёра.

Файтви умел быть вежливым при любых обстоятельствах.

– Ничего особенного я в тебе не вижу, – отвечал он, крепко зажмурив глаза. – Словом, вы не нравитесь мне ни вместе, ни по отдельности, ни внешне, ни по сути, ни на земле, ни под землёй, ни сейчас и никогда потом.

«Что бы с ними такого сделать? – думал он тем временем. – Их же ничто не берёт! Попробовать, что ли, загадки О'Кэролана? Не зря же он так настырно про них бубнил. Может, сиды испарятся, если задать им эти три вопроса?»

– В общем, так, – сказал он вслух, делая весёлый вид. – Рори вы утащите в свои холмы не раньше, чем отгадаете три моих загадки.

– Ух ты, загадки! – оживились сиды. – Вы слышите? Нам будут загадывать загадки!.. Мы очень это любим.

Тут сиды столпились вокруг Файтви, толкаясь и шикая друг на друга, а иные даже спешились, чтобы лучше слышать.

– Отчего люди говорят на разных языках? – спросил Файтви, на всякий случай задвигая Рори себе за спину.

– От сотворения мира, – сказали сиды, подмигивая друг другу. – Это очень лёгкая загадка.

И они придвинулись поближе.

– Какая дорога длиннее – туда или обратно? – с опаской спросил Файтви, и вот тут его тихо прошиб холодный пот: он понял, что напрочь забыл третью загадку. А третья загадка в таком деле – всё: только она одна не имеет ответа.

– Дорога туда всегда короче: забредёшь, бывало, в какие-нибудь дебри, а выбраться-то оттуда и не можешь, – и от хохота сидов у Файтви потемнело в глазах и зазвенело в ушах. В голову ничего не лезло, но и молчать было нельзя. Сиды мигом заметили бы накладку. И, махнув на всё рукой, Файтви в досаде спросил первое, что подвернулось ему на язык:

– Кем приходится Фланну Мак Фиаху Мескви из Кагакешши?

Сидов перекосило, они раздражённо пошептались между собой, хлестнули коней и растаяли в воздухе. Правда, людям долго ещё задувало ветром в уши крики и стук копыт, но, как бы там ни было, воинство сидов исчезло.

– Представляю себе, как бы мой учитель Мерлин пропесочил меня сейчас за такую работу, – сказал Файтви и потерял сознание.

Рори с ошеломлённым видом сидел на земле, прижав руки к вискам. Нэнквисс со вздохом отобрал у него свой амулет, надел его себе на шею и пошёл к озеру за водой, чтобы вылить её на Файтви.