Уж не знаю, какими способностями обладают ардерские мужчины, но, слово чести, если бы меня так отметелили в женском теле, на следующий день я не смогла бы подняться с постели. Проснулась я как по сигналу, когда лорд наш Солнце показался из-за горизонта, и села на постели. Казарма спала, по левую руку от меня разметался на своем многоногом ложе лорд Виклунд, чуть дальше — Станислас в обнимку с мандолиной и Патрик, на чьем красивом лице я невольно задержала взгляд. Интересно, чем он поил меня ночью? Может, за мое прекрасное самочувствие нужно благодарить не волшебство фаты Илоретты, а зелье ленстерца?

Будить никого не хотелось, но мне было необходимо вернуть шуту фолиант и кристаллы, а купальня сама себя не откроет. Рассудив, что от рассеянного Станисласа толку будет мало, а Патрик заслужил несколько лишних минут сна, я решительно потрясла за плечо Оливера:

— Поднимайся, дружище, мне нужна твоя помощь.

Великан открыл прозрачные глаза.

Я опустила руку за ворот, нащупывая ожерелье, и испуганно охнула — ожерелья не было!

— В чем дело, Цветочек?

Не ответив, я сиганула в окно и побежала знакомым путем.

Оно могло порваться. Ожерелье. Во время драки. Я не заметила этого, потому что… мне и без того было что замечать.

За спиной раздался грохот, лорд Виклунд тоже воспользовался ближайшим выходом.

— Куда несемся?

— Я потерял ожерелье.

— Бусины?

— И ключ. Главное — ключ от купальни. Мармадюк съест меня без соли, если я его не найду.

Так. Били меня здесь, вот и мешок, который надевали мне на голову.

Я рухнула на четвереньки, не заботясь о чистоте штанов. Ни одной бусины не находилось.

— Если нить порвалась…

— Она не порвалась. — Оливер присел на корточки и потянул завязки моей сорочки. — На твоей шее нет никаких следов. На коже от трения и давления обычно остается линия как от ожога.

— И о чем это говорит? — Я оттолкнула его руку и затянула ворот.

— Твое ожерелье снимали через голову. Может, ты вчера перед сном сделал это сам?

— Меня хватило только на камзол. Может, Патрик?

— Ну тогда пропажа ждет тебя под подушкой.

Я поднялась, отряхнула колени:

— Надо было сначала посмотреть там.

Оливер покачал головой. Сам он, обладающий рассудочным, кроме моментов боевого безумия, характером, мой взрывной темперамент не одобрял.

Мы вернулись в казарму, вошли через незапертые двери и на цыпочках приблизились к моей кровати. Под подушкой лежал фолиант и кристаллы, ни бусин, ни ключа не было.

— Тысяча фаханов, — прошептала я, опускаясь на постель. — Мармадюк меня выгонит.

— Может, еще обойдется? Кажется, лорд-шут неровно к тебе дышит.

Я невесело улыбнулась, натягивая камзол и кафтан, которые обнаружились на перекладине кровати.

— Это его дыхание, знаешь ли, может выровняться в любую минуту. К тому же вместе с ключом пропали бусины, так что шансы, что до конца недели я смогу заработать одну серебряную, призрачны.

— Что случилось? — тихонько спросил Патрик, присаживаясь на мою кровать.

— Мармадюк сказал, что выгонит всех претендентов, у которых к концу недели не окажется серебра.

— И что дальше? — Станислас тоже говорил шепотом. — Ты потерял свое ожерелье?

— Или его украли, — ответил за меня Виклунд. — Патрик, ты вчера укладывал Цветочка. Медь была при нем?

Ленстерец задумался.

— Я не уверен. Хотя… Ожерелье было на месте, я оцарапал ладонь о бородку ключа. — Он поднял руку, продемонстрировав нам царапину.

— А позже? Когда ты поил меня лечебным зельем?

Патрик смущенно потупился:

— Не обратил внимания.

Я тоже слегка смутилась, непонятно отчего, но ленстерец быстро сменил тему:

— Нам нужно провести обыск, личных вещей нет ни у кого из нас, так что…

— Может, в вашем благословенном Ленстере дворяне и позволяют себя обыскивать, — голос Станисласа сочился сарказмом, — но тогда ваш край не только благословенен, но и странен своими обычаями-и-и.

Петь шепотом было сложно, но наследник Доремара с этим справился.

Парировать Патрик не успел, некто, чье спальное место находилось напротив моего, зашевелился, забурчал недовольно, поминая фаханов и собак.

— И тебе доброе утро, Гэбриел ван Хорн, — довольно громко прошептала я, добавив в голос добрую порцию яда.

— Какого… — Меченый красавчик сел на постели, потер щеку, на которой отпечатался след подушечного шва. — Ты приставал ко мне ночью, Шерези?

— Что, позвольте?

— Вот! — Его рука нырнула под покрывало и вынырнула с моим ожерельем, то, что это были именно мои бусины, сомнения не вызывало. — Какого мокрого фахана на моей постели делает твоя побрякушка, маленький мужеложец?

Мерзавец! Правильно говорят, ищи, кому выгодно. Ван Хорн не мог смириться с тем, что ключ от купальни достался мне. А теперь, услышав об обыске и испугавшись, решил представить все так, будто я… будто я сам… сама…

Кровь ударила в голову. Я вскочила, одним прыжком преодолела межкроватный проход и бросилась на клеветника с кулаками.

— Ничтожество! Вор!

Ван Хорн уклонился, схватил меня за запястья, рывком потянул на себя, наши лица оказались неподобающе близко, глаза у него были зеленовато-серые с золотистыми искорками около зрачков.

— О том, какой я мужеложец, можешь спросить свою белокурую «сестричку» Моник, — выдохнула я в ненавистное лицо.

— Девиз Шерези — «ни дня без дуэли»? Возьми свои слова обратно, Цветочек.

От его такого спокойного, такого презрительного тона хотелось визжать. Я резко откинула голову и нанесла свой коронный удар — прямой лбом в переносицу.

Только ван Хорн оказался ко всему готов, он отклонился и… мои губы встретились с его губами с такой силой, что мне показалось… нет, не показалось… или…

— Для поцелуя дружбы ты демонстрируешь недюжинную страсть, — через несколько долгих мгновений сказал Гэбриел и отстранил меня.

— Что?

Меня отрезвил не столько его холодный тон, сколько смешки, наполняющие казарму. Наша возня всех разбудила и привлекла толпу благодарных зрителей.

— Ну раз мы с тобой еще раз подтвердили нерушимость нашей дружбы, любезный граф, позволь объясниться. Я понятия не имею, как твое медное богатство оказалось в моей постели. Надеюсь, это чей-то глупый розыгрыш. А теперь бери свои слова обратно.

— Про Моник?

У меня в голове что-то кипело и клокотало, и вовсе не злость, а скорее — растерянность и стыд. Ван Хорн меня только что разделал под орех, вернул обиду сторицей. А мне еще казалось, что тем поцелуем мне удалось его смутить. Ха! Три ха! Это я сейчас готова провалиться сквозь землю.

— Моник? Я тебе ее уступаю, будем считать это небольшим дружеским подарком. Но ты, Цветочек, посмел заподозрить меня в недостойном дворянина воровстве. Это оскорбление, которое может смыть только кровь.

Что я могла? Продолжать доказывать вину ван Хорна? Чтобы еще углубить степень своего падения?

— Приношу извинения. Наследника ван Хорнов нельзя заподозрить в недостойном дворянина поведении. Я погорячился.

Гэбриел оглядел зрителей и произнес задумчиво, будто прося у присутствующих совета:

— Принять извинения или не принять? Может, все же дуэль? Или простить друга? Пожалуй, я склоняюсь ко второму, особенно если ты… — Он опять притянул меня к себе и продолжил шепотом на ухо: — Будешь одалживать мне ключ от купальни несколько ночей в неделю.

Я испугалась не столько дуэли, сколько того, что опять оказалась в двусмысленном положении, поэтому быстро кивнула:

— Да!

— Я тебя прощаю. А теперь, если ты наконец покинешь мое ложе, я бы хотел заняться утренним…

Со двора раздался пронзительный звук трубы, видимо побудка. Рассвет! А я все еще здесь. Не дослушав, чем там утренним хотел заниматься ван Хорн в мое отсутствие, я схватила ожерелье, сунула его Виклунду, стоящему в первом ряду зрителей.

— Открой купальню, мне нужно к Мармадюку… — И, запихнув под мышку фолиант, а в карман — кристаллы, бодрой рысью побежала к воротам внутреннего круга.

Только бы Николя Дабуаз дождался меня!

Паж ждал, он издали помахал мне рукой, затем приобнял за плечи, когда мы проходили мимо стражников под аркой ворот.

— Ходят слухи, тебя вчера знатно поколотили, Шерези?

— А слухов о том, кто именно это сделал, до тебя не доходило?

— К сожалению, нет. Птички щебечут, что избитого Цветочка в объятиях вел смазливый ленстерец. Будь осторожней. Сердца замковых горничных почти разбиты. Здесь, знаешь ли, можно быть ветреным, но нельзя не любить женщин.

— Я тебя ударю, Дабуаз, — устало проговорила я. — А потом поймаю с десяток горничных и прямо во дворе докажу свою мужскую силу.

— Это лишнее, — собеседник воспринял угрозу серьезно, — во дворе советами замучают, а впоследствии еще и накажут за недостойное поведение. Вполне может быть, что советы и наказания придется сносить от одних и тех же господ. Достаточно, если ты пощиплешь пару замковых курочек за румяные щечки.

Я вздохнула. Ну что за нравы в нашей просвещенной столице?

Мармадюка я нашла погруженным в работу за письменным столом. В покоях царил полумрак, луч одинокого светильника выхватывал из темноты лишь страницы документов, плотные оконные драпри не впускали в помещение солнечного света.

— Принес?

Со всей почтительностью я положила лиловый фолиант на столешницу, сверху опустились камни.

— Молодец!

— Хорошего дня, мой лорд.

— Подожди! — остановил мою ретираду лорд-шут. — Ты знаком с феями?

— С одной знаком, — честно ответила я. — Ее зовут фата Илоретта, и она дала мне имя.

— Ты часто с ней видишься?

«Осторожно, Шерези! Настало время лжи и недомолвок!»

— Мой лорд, взрослые мужчины не должны общаться с феями часто, если их заботит душевное здоровье, волшебная сила фей невероятным образом действует на наше мужское естество.

— Они зачаровывают?

— Да, мой лорд.

— И что ты чувствуешь, когда рядом это волшебное создание?

«Что? Иногда злость, иногда раздражение, иногда страх. Но все это приходится преодолевать, когда от досточтимой фаты требуется услуга… Хотя я же говорила с Илореттой, будучи мужчиной!»

— Вожделение, мой лорд, неудержимое желание заявить свои мужские права и безграничную нежность.

Мармадюк задумчиво хмыкнул:

— Они всегда прекрасны?

Илоретта не казалась мне прекрасной до того момента, как на моей талии застегнулся волшебный пояс.

— О да! Их алые глаза, острые зубы…

— И они все носят эннены?

— Этого я не знаю. Наша фата — да. Но, честно говоря, эннены в провинции в ходу не только среди фей. Аристократки и зажиточные матроны тоже щеголяют в таких головных уборах.

— Да-а? — тоном человека, никогда не отъезжавшего от столицы далее чем на четыре лье, протянул шут. — Как, оказывается, многообразен этот мир. Хорошо, Цветочек Шерези, можешь отправляться на занятия. Ты хоть знаешь, где должен быть в эту самую минуту?

— Нет, мой лорд.

Он сверился с бумагами:

— Черные… Как вы себя называете? Партия, лига, альянс?

— Крыло, — сорвалось с моего языка, прежде чем я успела сообразить, что словечко — мое личное.

— Крыло? Что ж, черное крыло до завтрака занимается в обеденной зале казармы, потом до обеда — турнирное поле.

Он махнул рукой, заканчивая аудиенцию.

— А после?

— Что после?

— После обеда?

— Все повторяется вновь. У меня, знаешь ли, нет желания впускать толпу дурно воспитанных юнцов в замковую библиотеку или оранжерею. Вот когда вас будет поменьше… Почему ты еще не ушел?

— Мой лорд, для того чтобы составить команды уборщиков, мне понадобится полный список претендентов.

Это пришло мне в голову только что, и я немало возгордилась своей предусмотрительностью.

Шут вперил в меня удивленный взгляд, помолчал, отвел глаза, посмотрел вновь и расхохотался.

— Ты думаешь, у тебя получится заставить работать разномастную шайку-лейку юнцов? Да даже у Филиппа Кровавого, явись он в вашу казарму, помахивая королевским топором, это не получилось бы!

— Тогда зачем вы дали мне ключ? — Обиду скрыть не удалось, ее выдал высокий голос и кривая жалкая улыбка.

— Ну разумеется, чтоб поссорить с ван Хорном!

— Зачем?

— Затем, мой любопытный друг, что мне так захотелось, — высокомерно поднял подбородок Мармадюк. — Изволь явиться ко мне перед отбоем и отчитаться, как продвигается ваша непримиримая вражда. А сейчас ступай!

— Скорее непримиримая дружба, — бормотала я, быстро идя по коридору, и, прежде чем выйти во двор, потрогала свои губы.

На занятие я конечно же опоздала. Потому что в утренней суматохе не успела ни посетить мест уединения, ни умыться, а природа требовала свое. К тому же купальня… Она выглядела именно так, как и должно было выглядеть место, которым воспользовались две сотни нерях. Святые бубенцы! Да свиньи купаются в лужах с большей аккуратностью! Я умылась, нашла в сваленной куче на полутряпицу, долженствующую изображать полотенце. В группу уборщиков надо отрядить человек десять, не меньше. И эти десять в следующий раз не будут разбрасывать полотенца, разливать воду на пол и выплевывать туда же пастилки для чистки зубов после использования. Для прилипших к полу и стенам катышкам придется найти скребки, потеки мыла убираются тряпкой и горячей водой. В обед я отправлюсь к кастеляну и выясню, сколько полотенец и средств положено нам на день.

Хозяйственные размышления были более привычны, чем детские интриги, в которые пытался вовлечь меня шут. Мармадюк интересуется меченым красавчиком и хочет, чтобы я сразилась с ним в искусстве трикстерства. И сейчас я уже не была уверена, что выйду победителем. То, как изящно и жестоко мне вернули мой поцелуй сегодня утром, наводило на неприятные мысли. Кто ты, ван Хорн? Какова твоя роль? И что ты чувствовал во время поцелуя? В том, что он был самым настоящим, а не просто прикосновением губ, я была уверена. Уж в чем в чем, а в этом точно.

Проходя мимо окна казармы, я заметила прислоненные к стене ставни. Кстати, странно. Когда Патрик ночью поил меня, ставни были закрыты, а на рассвете меня разбудили солнечные лучи. Когда же и кто успел освободить окно? Некто предпочел провести ночь на свежем воздухе? Тогда почему не воспользовался дверью? Может, этому кому-то было ближе выйти так?

В обеденную залу я проскользнула ужиком, пригнувшись и стараясь издавать как можно меньше звуков, плюхнулась на ближайший свободный стул и огляделась. Столы сдвинули к стене, претенденты сидели рядами — черные и красные, видимо, белые и синие сейчас осваивали ратную науку на свежем воздухе. У окна бесновался мужчина в серой робе. Именно бесновался — орал, размахивал руками, кажется, даже плевался. По крайней мере, лорд ван Хорн, стоящий там же, время от времени брезгливо кривился. Зрелище было комичным, потому что Гэбриел возвышался над сухоньким хабилисом головы на две. А тот еще и постоянно двигался быстрыми маленькими шажками, будто не в силах остановиться.

— Что происходит? — спросила я соседа по правую руку, оказавшегося наследником Грондемара, с которым я беседовала накануне за ужином.

— Столичная цаца не смогла ответить на простейший вопрос.

— Вопрос о чем?

Элуа Гронден пожал плечами, из чего я заключила, что вопрос не был таким уж простым.

— Я повторю! — взвизгнул хабилис, закладывая вираж. — Еще раз вам всем повторю! Чтобы провести замеры, королевский землемер поставил на краю поля группу пейзан, заставив их вытянуть руки в стороны так, чтоб они касались друг друга. Ширина поля составила одиннадцать туазов, длина — десять. Вопрос: сколько пейзан участвовало в замерах? Вы, опоздавший, можете ответить? Ну, красавчик? — До хабилиса было туазов шесть, но его взгляд прожигал во мне дыру. — Если вы позволяете себе опоздание в первый же день, наверное, вам не нужно ничему учиться? Может, вы выйдете сюда и расскажете присутствующим тайны арифметики?

Арифметика! Значит, передо мной хабилис Джесард, который будет преподавать также и обожаемую Патриком картографию. Неприятный тип, не Патрик, разумеется, а этот сморчок. И вопрос-то простецкий, если честно. Туаз — расстояние между вытянутыми руками, значит, землемеру понадобился двадцать один человек. Вот только если я сейчас отвечу правильно, ученый человек будет разочарован и затаит на меня обиду. А мне нужна не победа в ученом споре, а бусины, которые поблескивают медными боками из сундука с откинутой крышкой, стоящего за спиной университетского светила. Поэтому я просто молчала, принимая оскорбления, которые продолжали сыпаться на мою голову. Наконец их поток иссяк.

— Вы все болваны, — почти спокойно заключил Джесард. — Я не собираюсь тратить свое время на таких недоумков.

Ну слава Спящему, нас сейчас выгонят, и я смогу организовать уборщиков для купальни.

И тут я поймала взгляд ван Хорна, тот презрительно улыбался. Кровь бросилась мне в голову. Это ничтожество смеет злорадствовать, что я не смогла ответить?

— Двадцать один.

Мой голос встретили гробовым молчанием.

Хабилис остановился с занесенной для шага ногой:

— Вы угадали?

— Я посчитал. Десять прибавить одиннадцать равняется двадцати одному.

— Сколько это составляет в ардерских футах?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— А! — возопил хабилис и продолжил бегать по кругу. — Это вы посчитать не можете!

— Что именно, досточтимый? Сколько в футах человек? Это зависит от того, как их сложить — плечо к плечу или голова к голове.

Кажется, сейчас наружу вырвалась моя трикстерская натура. Потому что остановиться я не могла, смешки соратников, раздающиеся уже почти явственно, немало меня подзадоривали. Выкусил, меченый красавчик? Я справилась с заданием, в котором спасовал ты! Утрись!

— Сколько футов в туазе? — все не унимался ученый муж.

— Чуть менее двух.

— Пусть будет два. Так каковы размеры поля?

— Пять на пять с половиной.

Вот сейчас меня изгонят с лекции, но уйду я с высоко поднятой головой. Неожиданно захотелось всхлипнуть. Куда подевалась моя осторожность?

— Прекрасно, — неожиданно сказал Джесард. — Как зовут?

— Граф Шерези!

— Благодарите графа Шерези за то, что я продолжу вбивать в ваши тупые головы крохи знаний. Вы, болван, садитесь на место, — хабилис махнул рукой ван Хорну, — а вы, — он быстро подхватил из сундука связку меди и запустил в мою сторону, — держите, заслужили.

Я даже не подняла руку, чтобы поймать награду, настолько была поражена. Бусы схватил Элуа и передал мне.

— Поздравляю, Цветочек.

В связке было пятьдесят бусин. Я только что заработала свое серебро, потому что шестьдесят плюс пятьдесят…

Я плюхнулась на место, борясь с желанием всхлипнуть, теперь от счастья.

Дальше была длинная лекция. Хабилис Джесард поведал нам о правилах счета, принятых у разных народов, о палате мер, которую учредила при Ардерском университете ее величество. Слушать было интересно. Профессор дело свое любил, а его привычка быстро прохаживаться во время лекции уже не раздражала. Время от времени он останавливался и задавал вопрос, такой же несложный, как и первый, тыкая наугад в кого-нибудь из претендентов. Если следовал правильный ответ, в счастливца летели бусы, если неправильный — хлесткое ругательство. Занятие набирало темп, вот уже начали тянуться вверх руки желающих ответить или задать уточняющий вопрос.

Я нашла глазами алую спину Оливера. Ему, наверное, непросто, в счете он не силен. Хабилис будто проследил за моим взглядом, очередной вопрос полетел в лорда Виклунда. И, к моему удивлению, тот ответил спокойно и с достоинством и получил награду.

Когда в залу явились пажи запереть наполовину опустевший сундук, Джесард хлопнул в ладоши:

— Сейчас у вас завтрак, мы встретимся вновь после обеда, надеюсь, в картографии вы также сможете продемонстрировать свои таланты.

Профессор нас покинул, сразу появились служители, начавшие двигать столы для трапезы. Я вышла во двор, поджидая друзей.

— Поздравляю, — улыбнулся мне Станислас, у него тоже прибавилось бусин.

— А я вас. Оливер, как тебе удалось ответить?

— Я обладаю нечеловеческим умом, — серьезно сказал Виклунд. — А на самом деле наследник Доремара мне подсказал.

Я расхохоталась. Оливер повесил мне на шею ожерелье с ключом.

— Купальня была открыта, как ты и просил.

— Да, благодарю. Видел, что там устроили. До завтрака мне нужно составить команду уборщиков.

— Мне кажется, тебе стоит просто запереть это помещение до лучших времен. Судя по разговорам, которые ведутся среди претендентов, никто не собирается марать руки уборкой.

— Посмотрим.

Я поднялась на крыльцо.

— Господа, прошу минутку внимания!

Фланирующая в ожидании завтрака толпа приблизилась ко мне.

— Мне нужно десять добровольцев…

— Опять этот Цветочек со своей купальней! — крикнул кто-то. — Уймитесь, Шерези! Нам не нужна вся эта роскошь. Мужчинам не пристало нежиться в теплой воде, и уж тем более — убирать за всеми. Это удел женщин!

Я повернула голову, краснокамзольный Алари отвесил шутовской поклон:

— Мы благодарны вам за сегодняшнее развлечение, но далее разбирайтесь без нас!

Все присутствующие встретили тираду лорда Алари овациями.

— В таком случае, — закричала я, перекрывая шум, — я оставляю купальню за собой!

— Мы не возражаем! — Алари вновь поклонился. — Пользуйтесь, намывайтесь, умащайтесь и причесывайтесь!

Мне показалось, что он хочет меня обидеть.

Я спрыгнула с крыльца и медленно пошла к Алари, толпа расступилась, давая мне дорогу.

— Подобно деве, желающей завлечь в свои сети настоящих мужчин, — закончил он уже не так браво.

— Дуэль? — спросила я, глядя исподлобья.

— На время обучения дуэли запрещены.

— Но не запрещены дружеские потасовки, — сказал Оливер, который, оказывается, стоял за моим плечом.

Он перегнулся через меня и щелкнул Алари по лбу.

— Вот такие, к примеру. Обычно все дружеские бои моего детства начинались подобным образом. Теперь вам следует вернуть мне щелчок, я стукну вас посильнее, вы вернете, я…

Лорд Алари побледнел и ретировался.

— Спасибо, Оливер, — шепнула я.

— Тебе стоит научиться держать себя в руках.

— А тебе — арифметике.

— У каждого свои недостатки.

— Для того и существуют друзья, чтоб это скрадывать.

— Ты прав. — Виклунд распрямился и обвел толпу грозным взглядом.

— Лорд Шерези, лорд Доре и лорд Уолес — мои друзья, и, если кто-нибудь из вас собирается пошутить о внутренних качествах или внешности этих лордов, знайте, на правах друга я буду защищать их честь.

— Здесь каждый за себя, — возразил кто-то, — все соперники.

Вступить в дискуссию, чтобы доказать важность альянсов, уже не было времени. Во двор входили белые и синие, потные, полураздетые, несущие одежду в руках. Мы бросились к Патрику.

Кстати, а ведь правда, дуэли запрещены. Так почему я всерьез восприняла угрозу ван Хорна? Дурачка ван Хорна, который даже неспособен сложить десять и одиннадцать.

Пробегая мимо него, беседующего с Туренем и Вальденсом, я не удержалась и показала меченому красавчику язык.

— Что там было? — спросила я Патрика, налетая на него и тормоша. — Вас заставляли драться?

— Бегать, — грустно ответил ленстерец. — Мы очень много бегали.

— А еще?

— Больше ничего. Но тебе и того хватит, Цветочек.

— Ты заработал бусин?

— Нет. — Лорд Уолес тряхнул золотистыми кудрями. — Надеюсь нагнать вас на арифметике.

— Конечно, ты это сделаешь.

Мы проводили друга освежиться. На хозяйственном дворе стояли корыта с водой, из которых все и умывались. Никому из претендентов даже в голову не пришло воспользоваться купальней.

Оливер прав. Она никому не нужна. Может быть, зимой, когда обливания на свежем воздухе станут неприятны, а королевских миньонов гораздо меньше, мы вернемся к этой идее. Зимой…

«Я обязательно продержусь до зимы», — подумала я и залюбовалась блестящими каплями, стекающими по обнаженному торсу ленстерца. Как же все-таки редко бывает, что в одном мужчине соседствуют ум и такая божественная красота. Маменька обязательно захотела бы его нарисовать, его суховатую мускулистую фигуру, мраморный оттенок кожи, бороздки мышц под ней.

Пронзительный звук трубы позвал нас к трапезе, в этот раз мы расселись не по цвету камзолов, а в соответствии с личными предпочтениями, и я, разумеется, предпочла компанию друзей.

Патрик, сгустив краски до полной беспросветности, поведал нам о нечеловеческих нагрузках, коим подвергли его на турнирном поле, я в ответ пересказала ему все арифметические задачи, которые могла вспомнить.

— И, представь себе, меченый красавчик ван Хорн не смог ответить на вопрос!

— Странно.

— То, что он не ответил?

— То, что ты успел придумать ему прозвище. Будь осторожнее, Басти. Уже поползли слухи о том, что наследник Шерези предпочитает мужчин.

Я покраснела. Если бы Уолес знал, что они поползли еще вчера и не без его участия!

— Это всего лишь слухи!

За завтраком нам прислуживали в основном девушки, и, решив не откладывать дело в долгий ящик, я протянула руку к ближайшей прислужнице, ущипнула ее за бочок.

Дева хихикнула, я повторила действие, а затем, догадавшись, что объект моего флирта ожидает продолжения, вызвала в памяти неуклюжие ухаживания бывшего. Что там дальше? Встретимся сегодня на сеновале? А если она согласится? Прикажете тащить туда свидетелей? И что я смогу им предъявить? Коко-де-мер в натуральную величину?

Поэтому, сладострастно шепнув:

— Ты такая мягонькая, — я приподнялась с места и клюнула деву за ушком.

Ушко было горячим, таким же через мгновение стало мое, потому что за него меня оттаскали.

— Стыдитесь, граф. — В свободной от моего уха руке повар держал поварешку. — Вы находитесь не в кабаке!

Или надо было бы назвать его лордом-поваром? Потому что из-за передника у него виднелась перевязь, расшитая фамильными гербами.

— Приношу извинения, — пролепетала я, когда он наконец меня отпустил. — Моя горячая натура…

— Остудите свою натуру на дворе.

Я поняла, что за недостойное поведение лишена завтрака и что жизнь — это бесконечное чередование побед и поражений.

А еще через час — получила подтверждение своей сентенции. На самом деле лорд-повар оказал мне услугу, сам того не желая. Потому что на полный желудок я бы этих издевательств не пережила.

Нас, претендентов на близость к трону, и так унижают все кому не лень, но это было просто за гранью добра и зла. На черно-красную сотню будущих миньонов приходилось десять лиловых плащей. Ну то есть сейчас они были без плащей — убеленные сединами ветераны последней войны, мерзкие старые извращенцы, получающие удовольствие от чужих страданий.

Нас разбили на десятки (в моей оказались Турень с Вальденсом и Гронден, с остальными я знакома еще не была) и велели держать дыхание во время бега.

Маршрут выглядел простым — пролегал по кромке турнирного поля. Но это было до того, как я закончила первый круг. Потому что размеры поля на глазок не определялись из-за отсутствия на нем строений, трибуна для зрителей не в счет, с другого конца ее и видно-то не было.

Десятки выпускали по очереди. Я пристроилась в самый хвост за Туренем, рассудив, что жирдяй вряд ли возьмет хорошую скорость. И поначалу все шло неплохо. Турень трусил в двух шагах впереди, я любовалась, как колышутся от бега его телеса. Затем лидер нашей десятки поотстал, не справившись с одышкой, следующий подвернул ногу, а Турень все трусил и трусил.

Мне не хватало воздуха, хотелось пить, а лучше — лечь и умереть, а он все бежал. Это уже потом я поняла, что в беге на длинные дистанции главное не скорость, а размеренность, и лорд Анри все рассчитал правильно, но тогда я его ненавидела.

Я чуть замедлила шаг, когда этот бесконечный круг закончился, мечтая, как сейчас выпью глоток воды, но надсмотрщик велел бежать дальше, потом еще и еще. На пятом круге я сбилась со счета, еще через несколько — перестала воспринимать реальность. Вся она для меня сжалась до пухлой спины Туреня. Топ-топ-топ…

Все закончилось, когда я уже почти нашла удовольствие в страданиях.

— Стой, Шерези! Куда? — Станислас тряхнул меня за плечо.

— Еще кружочек, — ответила я и рухнула на притоптанную траву.

К чести моей, я хотя бы не стонала, валяясь в грязи, как многие мои товарищи. Хотя, к стыду, многие и не валялись. Турень, например, прохаживался среди наших тел, тяжело дыша. Его голые бока вздымались, как у загнанной лошади. У жирной загнанной лошади.

Когда он успел раздеться? На каком круге? А я?

Приподняв голову, я посмотрела на свою мокрую от пота сорочку. Значит, где-то на маршруте остался мои кафтан и камзол.

Станислас присел рядышком. Выглядел он не очень.

— Ты бежал без мандолины?

— Лорд-коннетабль отобрал ее, — грустно ответил менестрель. Без инструмента он не знал, куда деть руки, поэтому делал много лишних движений, то поглаживая свои колени, то постукивая пальцами по щекам.

— Он с нами? — Я вежливо изобразила удивление, в груди жгло, и все еще хотелось умереть.

— Да. Ты его разве не узнал? Лорд Томас Биркелан — довольно известная личность. Вон, посмотри. Виклунд как раз беседует с ним, добывая мою мандолину.

Я посмотрела. Этот был не седой, а лысый. С Оливером он общался приветливо, похлопывая того по плечу.

— А почему ты послал вместо себя Виклунда?

— Потому что с позором провалил испытание…

Станислас горестно вздохнул. Я села и подтянула колени к груди.

— Что произошло?

— Я не привык так много бегать, просто не привык. А в нашей десятке почти все оказались приличными бегунами. И на втором круге я… когда мы пробегали трибуны для зрителей… я так устал…

Он просто сошел с дистанции, юркнул в щель меж досок и просидел там все время, пока остальные истекали потом.

— И теперь нас накажут, — закончил наследник Доремара.

— Вас, это Станисласа Шарля Доре?

— Нас — это меня и Гэбриела ван Хорна. Это была его чудесная идея — переждать.

Я поискала глазами. Ван Хорна отчитывал один из ветеранов — величественный седовласый старец, полный достоинства и прочих положительных качеств.

Хи-хи! И тут меченый красавчик пасет задних.

Жизнь заиграла яркими красками, ноздрей коснулся запах мятой травы и разгоряченных человеческих тел. И играла она ровно до того момента, когда я поняла, что никто меня за ратные подвиги вознаграждать не собирается.

Конечно, лорд-коннетабль назвал меня бравым Шерези и похлопал по плечу, но похлопывания на шею не повесишь и на серебро не обменяешь. Так что вскоре я основательно приуныла, разыскала свою одежду на бескрайнем турнирном поле и отправилась на обед в компании бренчащего на мандолине Станисласа и Оливера, который всю дорогу травил байки про великого полководца Томаса Биркелана, о знакомстве с которым он и не мечтал в своих Тиририйских горах.

На обеде я вела себя тише воды ниже травы, лишь однажды подмигнув давешней прислужнице. Ну и как было не подмигнуть, если бедняжка ждала от меня хоть какого-то знака внимания, поднося мне добавочные блюда и напитки и низко склоняясь во время сервировки, чтобы порадовать уставшую меня видом своих прелестей в вырезе платья. Прелести меня не радовали, видала я их и пообильнее, я имею в виду — в зеркале, но пришлось выразить восторг многозначительным хмыканьем.

Патрик, как и ожидалось, блеснул на арифметике — Джесард задавал группе бело-синих те же самые задачки, что и нам. Эжен Лятре, сидящий неподалеку, с завистью сказал, что одарили лорда Уолеса более прочих, потому что, оказывается, Патрик состоял в переписке с хабилисом и был заочно знаком.

— Ничего себе! — Я восхищенно хлопнула в ладоши. — О чем же ты ему писал?

Патрик пожал плечами и смутился, будто мы поймали его на горячем. К уму и красоте он еще и скромен! Я вспомнила, что вчера, когда я шла на встречу с Мармадюком, хабилис Джесард ждал нашего ленстерца в библиотеке.

— Оптика! — воскликнул Лятре, о существовании которого я почти успела забыть. — Это новая наука, в которой осведомлен лорд Уолес!

— А я думал, твоим личным миньоном служит картография, — подшутила я над Патриком.

После обеда все повторилось. Лекция у Джесарда, перерыв, занятия с лиловыми плащами. В этот раз нас отправили в оружейную, где заставили начищать и полировать покореженные от времени и ратных дел клинки.

Когда лорд наш Солнце коснулся краем своим горизонта, я уже ничего не соображала от усталости. А мне еще следовало посетить лорда-шута и вычистить свою личную купальню, ну и поесть. Потому что без хорошей регулярной еды я при таком ритме жизни отойду в чертоги Спящего очень скоро.

Ужин был обильным, но без особых изысков — тушенные с мясом овощи я проглотила в мгновение ока. Подавальщица не оставляла меня заботами. Оливер, быстро разобравшись, что к чему, шепнул девушке, что граф Шерези все еще голоден и если красавица будет так любезна снабдить его добавкой, и еще одной добавкой, и парочкой ломтей хлеба, и вон тем вином в количестве трех бутылок…

Красавица была любезна, а лорд Виклунд вскорости сыто откинулся на стуле, отчего тот жалобно скрипнул.

— Умеешь ты, Цветочек, очаровать нужных людей.

— Завтра к нам отрядят прислуживать мужчин, и тогда будет твоя очередь.

Принесли десерт — сыр и большую вазу с птичьей вишней, крупной, темно-бордовой, почти как у нас в Шерези. Я отправила в рот ягоду, покатала на языке, прокусила гладкую прохладную кожицу и прикрыла глаза, наслаждаясь вкусом.

— И здесь я тебе не соперник, — сказал Виклунд.

— Что? — Я с удивлением открыла глаза.

— Мужчин ты также мастак очаровывать.

Я плюнула в Оливера косточкой и попала. Потому что в обстреле вишневыми косточками мне действительно нет равных во всей Ардере.

— За что?

— За гнусные намеки. — Говорила я невнятно, потому что жевала следующую ягоду, уже не для удовольствия, а для пополнения боезапаса. — Хочешь еще что-то сказать?

— А если и так, граф? — Инициативу в разговоре перехватил Станислас, меня насторожило, что менестрель отложил мандолину и то, что он активно заработал челюстями. — Если кто-то хочет вам что-то сказать?

Бамц! Косточка отскочила от моего лба. Видимо, в Доремаре тоже неплохие фруктовые сады.

— Ах так! — Я схватила из вазы целую гроздь ягод. — К барьеру, господа!

Это была славная баталия, в которой приняло участие человек пятьдесят, а может, и семьдесят, считать было некогда, только успевай жевать и плевать. По подбородку тек вишневый сок, я на всякий случай орала: «Во славу королевы!», поэтому получила поварешкой одной из последних.

— Ваше поведение недопустимо, господа. — Багровый от злости лорд-повар кивнул пажам. — Сопроводите зачинщика к лорду Мармадюку. Мало того что мне в дополнение к основным обязанностям приходится обслуживать эту ораву, так еще…

Он пошел с нами. Зачинщиком, естественно, избрали вашего покорного слугу. Ну что за день такой бестолковый? Хотя мне и так и так нужно было к Мармадюку идти, а так получилась экономия на охране. Если снова кто-то попытается надеть мне на голову мешок, лорд-повар так огреет разбойника поварешкой, что никому мало не покажется.

Пажи сопроводили нас только до башенки.

Мармадюк был у себя, но принять нас никак не мог, об этом нам сообщили стражники у ворот, слуги во дворе, стайка горничных и даже сам лорд-шут в своих покоях. Но повар был непреклонен.

— Полюбуйтесь. — Он вытолкнул меня на середину комнаты. — Вы видите это безобразие?

Мармадюк поднялся из-за стола, его собеседник обернулся к нам, им оказался Гэбриел ван Хорн собственной персоной. То-то я его за ужином не заметила, а то большая часть моих плевков была бы направлена именно в его сторону.

Шут приблизился, обошел вокруг меня, как мне показалось, с опаской:

— Кого ты покусал, Цветочек, Туреня?

Я потупилась. Идея покусать лорда Анри у меня сегодня возникала, но это было еще во время забега. Может, я на минутку вообразила себя лошадью, кто знает.

— Это вишневый сок. — Повар все же решил снять с меня подозрения в каннибализме. — И этот юноша, этот Шерези, плевался за столом косточками. За столом, блюда для которого были приготовлены моими руками! Руками Симона Жана Огюста Франсуа Пападеля.

Я тихонько хмыкнула, представив, сколько рук должно быть у такого количества народа — и у Жана, и у Огюста, и далее по списку. Наверное, его поварейшее лордейшество в детстве много болел, поэтому родители выбрали ему такую кучу святых покровителей. А потом мне стало немножко стыдно. Набрав в грудь воздуху, я собралась выдать витиеватое извинение, но повар сорвал с себя передник, бросил его в Мармадюка и выбежал из комнаты. Стены содрогнулись.

— Прошу прощения, — пискнула я в пространство.

Шут прожег меня взглядом, рявкнул:

— Сидеть и ждать! — И побежал вослед обиженному.

Я подошла к столу и присела на свободный стул рядом с ван Хорном.

— Ты здесь что делаешь?

— Принимаю хулу и угрозы, — ответил он, — за то, что на занятиях ратным делом не выказал усердия, а также подбил наследника Доремара на неблаговидный поступок.

— Давно?

— Больше двух часов.

— А почему ты так поступил? Я сейчас не про подбивания Станисласа, он взрослый мальчик и сам должен отвечать за свои решения.

— Потому что считаю бег трусцой глупейшим занятием, — любезно ответил ван Хорн. — А что сподвигло тебя на ужасные безобразия?

Мне послышался в его тоне сарказм, я уж хотела взбелениться по своему обыкновению, но одновременно со словами Гэбриел достал из-за рукава платок и осторожно вытер мой подбородок.

На белоснежной ткани остался красный след, а мое сердце пропустило удар.

— Я спорол глупость, на минуточку представил себя в Шерези. Мы в детстве устраивали настоящие вишневые битвы.

Я проводила взглядом возвращающийся за обшлаг платок.

— Мармадюк уже решил, как тебя накажет?

— Да. — Ван Хорн коснулся ладонью груди.

Я сначала не поняла, что он имеет в виду, а потом прозрела. Стараниями его папеньки эта самая грудь до недавнего времени была украшена нитями серебряных бус.

— Он забрал все бусины?! — Ужасом, прозвучавшим в моем голосе, можно было напугать небольшую деревню.

— Ну почему все. — Гэбриел порылся в кармане и извлек серебряный шарик. — Лорд-шут — добрейший человек, он оставил мне шанс на продолжение.

Меня заколотило. Если за мелкую провинность ван Хорна лишили сотни серебра (ну примерно сотни, мне никогда не удавалось сосчитать, сколько их там), то сколько же отберут у меня за масштабное безобразие?

Мармадюк вернулся, я поедала его преданным взглядом, его расшитый бисером камзол, длинноносые башмаки, плотный бегуин на голове. Странно, я раньше никогда не видала лорда-шута с покрытой головой, тем более так покрытой. Такое вообще-то под шляпой носить положено, ну то есть было положено лет двадцать назад, у нас в Шерези такой чепец только наш садовник Франц надевал, чтобы макушку на солнце не напекло.

Мармадюк прошел к столу, опустился в кресло, я выразила лицом преданность и кротость, а также раскаяние пополам с чистосердечием.

— Не кривляться, Шерези! У тебя сейчас глаза выскочат от натуги.

Я моргнула:

— Лорд-повар нас простил?

— Кого это вас? Он зол только на тебя, Чертополох. Я его, конечно, успокоил, как мог, так что лорд Пападель продолжит кормить наших будущих миньонов. Всех, кроме тебя.

— Что же мне делать?

— Испугался, Ядовитый Плющ? Раньше надо было думать! До того как строить куры дочери личного королевского повара.

Тысяча фаханов! Значит, дело не в косточках, а в моем женолюбии?

Ван Хорн явно боролся с желанием наградить меня аплодисментами.

— Я думал, что она простая подавальщица…

— Здесь, Почечуйник, нет «простых». Это королевский дворец! Иди, Крапива, и подумай над тем, как все исправить. А вы, ван Хорн, останьтесь здесь. Мне хочется узнать вас поближе.

Я покидала покои шута абсолютно раздавленной. Не обнаружив во дворе ни одного пажа, понуро побрела к воротам. Не запрут же меня на ночь во внутреннем круге, даже и без пропуска? Отпустят в казарму?

Ну не будут меня кормить, подумаешь. Друзья не оставят меня голодной, на краюшку хлеба, тайно вынесенную мне в кармане камзола, я всяко могу рассчитывать.

Но мне было стыдно. Ну правда. Ну вот если бы при мне кто-то начал флиртовать с моей дочерью, неужели я бы не взвилась? Да я бы на дуэль мерзавца вызвала, особенно такого легкомысленного бабника, как я. То есть я вызвала бы себя на дуэль за то, что приставала бы к своей дочери? Брр… Какой кошмар!

Мои раздумья приняли характер совсем уж фантасмагорический.

— Цветочек, ты почему один? — Меня нагнал Николя и дружески хлопнул по плечу. — Ты чем-то расстроен?

Я пожала плечами и объяснила, чем я расстроен.

— Пападель, он такой, — паж показал какой, — грозный, но отходчивый. А Розетта его — та еще штучка, к ней лучше не подкатывай.

— Почему?

— Потому что к ней подкатываю я.

— Успешно?

Он высокомерно хохотнул, из чего я заключила, что безуспешно.

Пообещав не мешать чужой любви, я сказала:

— Может, поможешь мне помириться с лордом Пападелем?

Николя застыл с задумчивым лицом, видимо, чтобы я еще немножко помучилась, потом хлопнул меня по плечу.

— Для тебя, Цветочек, все что угодно. Пошли!

— Что, прямо сейчас?

— А чего тянуть? Я знаю, где повар сейчас, а дальше все зависит от твоего личного обаяния.

Мы прошли хозяйственным двором, потом еще чередой двориков, потом галереей, спустились по лестнице, поднялись по другой. Дорогу я не запоминала, Дабуаз заверил, что обратно меня тоже проводит или отнесет, если любезнейший Пападель меня все-таки не простит.

Ни капельки не успокоенная этими обещаниями, я, сдерживая дрожь, вошла под своды огромной королевской кухни. Повар обнаружился во втором помещении. Он был в свежем переднике, белоснежном колпаке и священнодействовал у массивного стола.

— Убирайтесь, — поприветствовал он меня, только завидев на пороге.

Я вздрогнула от зычности его голоса, но медленно пошла вперед.

Перед Пападелем стояла миска с птичьей вишней, не миска, а мисища, туаза на два в ширину, заполненная ягодами, и миска ненамного поменьше, лордейшество занималось извлечением косточек, видимо готовя начинку для пирога. Эх, сколько мы с Магдой в Шерези этой вишни перебрали.

— Убирайтесь!

— Простите меня, милорд, — я поклонилась, — только моя горячность и самонадеянность стали причиной недоразумения. Милейшая Розетта не дала мне и малейшего повода к ухаживаниям.

— Вы знаете ее имя?

— Паж Николя Дабуаз сообщил мне, как зовут вашу дочь.

— Дабуаз! Еще один вертопрах!

Кстати, вот про вертопраха он сказал уже помягче. Рассматривает бравого Николя на должность зятя?

Повар подковырнул косточку шпилькой.

— Позволите мне помочь? Я неплохо справлялся с этой работой у себя на родине.

— Вы? — Шпилька замерла в пухлой руке. — Мужчина и дворянин занимался кухней?

Пфф… А сам он, можно подумать, дева и простолюдинка.

— Не вижу в этом ничего зазорного, — пожала плечами я, быстро сполоснула руки над рукомойником и засучила рукава. — Вы одолжите мне булавку?

Пападель, недоверчиво хмыкнув, протянул мне свою.

Я молча приступила к делу под его внимательным взглядом. Пару минут он следил, затем ушел и вернулся с другой булавкой. В четыре руки дело пошло быстрее. Через десять минут я осмелилась спросить, что именно он собирается готовить, почтительно выслушала рецепт и почтительно же поведала, что у нас в Шерези желтки и белки для теста взбиваются отдельно до образования густой пены и замешиваются в тесто по очереди. Пападель ответил, что тоже так всегда поступает.

Ничто так не сближает людей, как общий труд. А если труд монотонный, то он еще и располагает к легкой болтовне.

Он рассказал мне о своей семье, где женщины не любили и не умели готовить, попросил не говорить Николя, что Розетта в хозяйстве не сильна. Я заверила его в сохранении тайны, а также в утешение предположила, что Розетте не придется самой заниматься хозяйством, если нанять в их совместный с Дабуазом дом толковых расторопных слуг. Через час звезда Николя начала закатываться, намеки о том, что самого Пападеля устроил бы зять, не боящийся уронить свое дворянское достоинство на кухне, становились все прозрачнее. Я поднажала, общение пора было сворачивать, и на всякий случай сменила тему:

— Вы все еще сердиты на меня?

— Да брось, Шерези, дело понятное. Твои товарищи заподозрили тебя в мужелюбстве, и ты ринулся доказывать обратно.

Я чуть не подавилась, ну да, когда перебираешь вишню, невозможно устоять перед тем, чтобы склевать ягодку-другую.

Пападель отечески похлопал меня по спине:

— Ну-ну, успокойся.

— Это было настолько явно?

Повар расхохотался:

— Это королевский дворец, малыш, здесь все всё знают.

Я покраснела и опустила голову.

— Простить-то я тебя простил, — продолжил Пападель, — но свое решение просто так отменить не могу, чтоб не потерять достоинства.

Я слушала затаив дыхание, не переставая работать, потому что видела, что это нравится собеседнику.

— Сделаем так, Шерези. Три дня ты не будешь появляться в обеденной зале, еду тебе будут доставлять отдельно.

— А потом?

— Я прилюдно объявлю о помиловании.

— Благодарю вас, мой лорд, — искренне проговорила я и отложила булавку.

Повар нахмурился, но, переведя взгляд на стол, расплылся в улыбке. Большая миска была абсолютно пуста, меньшая — наполнена вишневой мякотью, а между ними высился курган белых косточек.

Мы распрощались просто как лучшие друзья, Николя, ждущий меня сидя на газонном бордюре, при моем появлении испуганно вскочил:

— Как все прошло? Что у тебя с руками?

Я подняла к лицу ладони. Они были насыщенно-красными и морщинистыми от вишневого сока. Я, конечно, воспользовалась рукомойником, но это было символическое действо. Этот чудесный цвет останется на коже дней на пять-семь.

— Все прошло великолепно, — сообщила я Дабуазу, — будущий тесть тебе благоволит, только не забывай повторять, что не считаешь работу на кухне недостойной мужчины и дворянина.

— Кому говорить?

— Да кому угодно, малыш, — не ввернуть «малыша» я не могла, — это королевский дворец, здесь и у стен есть уши и рты, так что до лорда Пападеля рано или поздно дойдут твои почтительно-похвальные речи.

Николя проводил меня до ворот, показал стражникам пропуск, а на той стороне меня тоже ждали: сонный Оливер, рассеянный Станислас и чуточку встревоженный Патрик.

— Вы за меня волновались? — спросила я растроганно. — Боялись, что Мармадюк меня накажет?

— Мы же договаривались, Цветочек, что ты не будешь ходить без сопровождения. — Оливер развернулся и жестом предложил следовать за ним. — Так что, тебя наказали?

— Я три дня не буду посещать обеденную залу.

— И все? — Патрик шел по правую руку. — У ван Хорна отобрали бусины.

— Он уже в казарме?

— Не важно, где ван Хорн!

— Мои бусины при мне. — Я звякнула ожерельем. — Вообще, здесь применяется странная система поощрений и наказаний. Мне начинает казаться, что выиграют в нашей борьбе не самые достойные, а самые изворотливые.

— Похоже.

— А я имел беседу с великим Робеном! — похвастался Станислас.

— С музыкальным хабилисом?

— Именно. И он мне пообещал, — Станислас остановился и вынудил нас сделать то же самое, — что в следующем месяце я буду петь перед ее величеством!

Я восхищенно ахнула и, поздравляя менестреля, изо всех сил пыталась подавить в себе зависть. Каждый из моих друзей уже добыл себе покровителя, Патрик переписывался с Джесардом, Оливер сдружился с лордом-коннетаблем, Станислас — с учителем музыки, и только мне достался Мармадюк, который обзывал меня сегодня всеми сорняками по очереди и предпочел «узнать поближе» ван Хорна.

Во дворе казармы я поблагодарила друзей за охрану, отказалась от помощи и в одиночестве отправилась в купальню. Меня ждала уборка.

Когда Басти удалился, Мармадюк вернулся к своим бумагам, а Гэбриел — к созерцанию. Именно так они провели последние два часа, и ван Хорн не имел ничего против. Он не имел бы ничего против, если бы лорд-шут сыпал ругательствами и оскорблениями, и реагировал бы на них примерно так же, то есть никак. Ему это было бы безразлично. Пока все шло прекрасно, все ниточки подвязаны, и все, что требовалось, — не дергать за них раньше времени. Хотя пока не хватало завершающего штриха, той самой соломинки, которая переломит спину верблюду, но у Гэбриела была неплохая идея и на этот счет. Он опустил руку за отворот камзола, там лежало надушенное послание от Моник и шелковый платок, которым он вытирал мордочку Шерези. Цветочек Шерези — именно та последняя соломинка.

Взгляд молодого человека скользил по стенам. Они за прошедшее время были изучены досконально: окно, карта Ардеры, пейзаж, натюрморт, портрет строгого черноволосого господина, возможно, Мармадюка-старшего.

— Это Этельбор, — неожиданно сказал Мармадюк.

— Простите?

— На портрете изображен лорд Этельбор — последний канцлер ранней ардерской династии, именно той, на смену которой пришла наше величество. Я состоял у него в услужении.

— Насколько я помню, именно лорд Этельбор был виновен в эпидемии черной хвори.

— Да, его казнили, — шут поднялся, — когда я был примерно ваших лет. Пройдемте, лорд ван Хорн. Канцлер ждет встречи с вами, и я имею в виду не покойного, а вашего батюшку.

Гэбриел тоже поднялся, размышляя, что с большим удовольствием пообщался бы как раз с покойником.

Отец в сопровождении верного Креспена ждал их в библиотеке. Мармадюк, поклонившись и сообщив, что отправляется на вечернюю аудиенцию к ее величеству, оставил их.

— Кто-нибудь из пажей проводит вас, Гэбриел, когда вы закончите, — сказал он на прощанье.

Канцлер подождал, пока за шутом закроется дверь, приблизился к сыну и наотмашь ударил его по лицу.

— Тряпка! Ничтожество! В первый же день ты умудрился опозорить меня!

Гэбриел пошатнулся, но устоял на ногах. Сейчас следовало проявить немного твердости, не реагируя на боль, а затем, будто не в силах с ней справиться, заскулить обиженной собачонкой.

Следующий удар пришелся в солнечное сплетение. Притворяться не потребовалось, он согнулся, воздух вырвался с громким всхлипом.

— Ты надеешься, что, если тебя изгонят с состязания, ты сможешь вернуться домой и продолжить свое никчемное существование? Не бывать этому!

«А ведь он стареет, — отстраненно подумал Гэбриел, — уже не так сильны удары, да и сам процесс стал короче…» И тут же упал, подкошенный ударом в спину.

Канцлер ван Хорн носил тяжелую обувь, обувь, которая пристала настоящему мужчине, а еще он был садистом.

Гэбриел посмотрел на Креспена. Лицо подручного искажала гримаса нездорового любопытства. Ван Хорн-младший охнул, и его вырвало от отвращения.

В казарму он шел очень медленно и осторожно. Надо обработать ушибы и рассеченную губу, важные органы не задеты, с остальным он справится самостоятельно. Ничего страшного, он потерпит, недолго осталось терпеть.

В это же самое время его отец, канцлер ван Хорн, возвращался в портшезе в свою резиденцию. За эти пять лет мальчишка ему надоел. Немедленно он выпишет из Дювали свою супругу леди ван Хорн, и, если в ближайшее время она не одарит его новым наследником, он подарит себе новую леди ван Хорн. Креспен об этом позаботится, как позаботился о предыдущей.