Северо-Запад Мексики, край гор, безводных пустынь, кактусов и ослепительно голубого неба… Здесь с конца XIX века в штате Синалоа на серебряных и цинковых рудниках в своеобразных условиях аграрной и зависимой от иностранного капитала страны начинал формироваться мексиканский рабочий класс и издавна зрели освободительные народные движения. Недалеко от этих мест, в соседнем штате Чиауа, во время антифеодальной и антиимпериалистической Мексиканской революции 1910–1917 годов действовала крестьянская повстанческая армия знаменитого Панчо Вильи, ставшего для мексиканцев живой легендой. Все это хорошо известно молодому советскому читателю по многочисленным романам, рассказам, кинофильмам… Но мало кто знает, как, при каких обстоятельствах задолго до 1910 года создавались предпосылки того мощного революционного подъема, который смел ненавистную диктатуру генерала Порфирио Диаса, безраздельно правившего страной более тридцати лет (1877–1911).

В Мексике, стране свободолюбивых, мужественных людей и неосвоенных пространств, где горы сменяются пустынями, а пустыни — растительным буйством тропиков, борьба часто начиналась действиями небольших партизанских групп. Правда, в те времена не существовало понятия “партизан” в том смысле, в котором мы воспринимаем его сейчас. Для представителей власти непокорные смельчаки были просто “бандитами”- по-испански “бандолеро”, — хотя все понимали, что речь идет о совсем ином социальном явлении. Задолго до Мексиканской революции, и не только в Мексике, бытовало и другое понятие — “благородный разбойник”, нашедшее отражение в многочисленных произведениях мировой литературы (вспомним, например, Вильгельма Телля или Дубровского). Об одном из таких “благородных разбойников” и пойдет речь в повести журналиста-международника Ю.Папорова, много лет прожившего в Мексике.

Повесть “Роке Лопес — смерч Синалоа” по содержанию вполне может быть названа приключенческой, хотя в ее основу положена подлинная биография довольно известного мексиканского “бандолеро” Ираклио Берналя. Исключительные личные качества главного героя, динамичность действия, неожиданные и драматические ситуации, возникающие по ходу повествования — все это неоспоримые признаки любимого у пас “авантюрного” жанра. Но предлагаемое произведение интересно не только этим: автору удалось воссоздать самобытный мексиканский колорит, показать дружественную нам страну накануне важнейшего поворота в ее истории.

Не случайно повесть Ю.Папорова выходит в свет в 1974 году, имеющем для Мексики и Советского Союза особое значение. Полвека тому назад Мексика стала первой страной Западного полушария, с которой СССР установил нормальные дипломатические отношения. И другая важная годовщина: в октябре 1974 года мексиканский народ отмечает 150-летие провозглашения независимой Федеративной Республики Мексиканских Соединенных Штатов. История отважного мексиканца Роке Лопеса, написанная советским литератором, — факт, сам по себе заслуживающий внимания в свете развитии советско-мексиканских культурных связей.

Профессор С. П. Мамонтов

 

Глава I

ПОБЕГ И ВСТРЕЧА

Был обычный летний день, собирался дождь. Темные, низкие тучи цеплялись за башни здания тюрьмы. Было жарко, душно и темни.

Старший надзиратель, развалясь в кресле, которое стояло в плохо освещенном коридоре перед тяжелой решеткой, шептал себе под нос проклятия. Тюремщик любил подремать после обеда, но в тот день почему-то именно в обеденное время к ним принесло секретаря городского суда.

В конце невысокого прохода послышались шаги и показалась знакомая фигура секретаря. Надзиратель с подчеркнутой поспешностью звякнул ключами и распахнул перед чиновником решетку. В ответ тот буркнул что-то невнятное и скрылся за дверью караулки. “Дуются в кости, — пробормотал тюремщик, имея в виду солдат охраны. — Сейчас он им всыплет”.

С этими словами старший надзиратель поудобнее устроился в кресле и тут же заснул. Во сне надзирателю явился все тот же секретарь суда, да еще схватил его за плечи и принялся трясти, требуя открыть решетку и выпустить его.

Полностью сознание к тюремщику вернулось, лишь когда судейский чиновник, уже будучи у двери караулки, произнес:

— Безобразие! Как только преступники с такими надзирателями не бегут из этой каталажки!

Зоркий глаз тюремщика вмиг отметил, что теперь па секретаре был костюм несколько иного покроя и темнее цветом. “Сомбреро и зонтик те же, а вот костюм. Входил он в светлом и в первый раз вышел в том же самом. А во второй… То есть как во второй?.. Карамба! Где тут сои, а где явь?..”

Старшин надзиратель не на шутку взволновался, и через минуту городская тюрьма огласилась частым, тревожным звоном медного колокола, который означал: “Всем арестантам немедленно занять места в своих камерах”. (В тюрьме города Масатлана заключенные могли ходить по этажам и по внутреннему двору: там размещались разные мастерские, в которых они работали)

После поверки в двадцать первой камере, где отбывали различные сроки наказания четверо заключенных, одного из них не оказалось. Роке Лопес Сасуэта, осужденный на десять лет за кражу слитков серебра на руднике Гуадалупе-де-лос-Рейес, исчез.

Вместо положенного срока он пробыл в тюрьме четыре года и восемнадцать дней.

*

Между тем тот, кто так смело под видом секретаря городского сула оставил “казенный” дом, не теряя ни минуты, вышел из города на дорогу, ведущую к столице штата, городу Кулиакн.

Отойдя на некоторое расстояние и убедившись, что его никто не видит, Роке Лопес углубился в заросли вечнозеленой юкки, густого кустарника гваюлы и дикой ежевики. То здесь, то там возвышаясь над зарослями, торчали высокие, разнообразной формы кактусы, агавы и одинокие, словно в лохмотьях, пальмы самандоки.

Дождь тем временем прошел стороной. Ветер принес прохладу, и путник шел, легко перепрыгивая через камни, обходя обломки скал, перелезая через поваленные на землю стволы, продираясь сквозь густые кусты ежевики. Роке торопился уйти подальше от хоженых троп, чтобы заночевать где-нибудь в надежном укрытии.

Подходящего места в зарослях и среди скал он так и не нашел. Тогда, выбрав на высоком холме дерево повыше, он взобрался на него, поудобнее устроился среди переплетенных ветвей и уснул. Мексиканцы верно говорят, что у хорошего сна нет плохой постели.

По тому как Лопес ориентировался на местности и ловко преодолевал препятствия, можно было сделать безошибочный вывод, что он сельский житель.

С рассветом Лопес слез с дерева, развел костер. Пиджак, жилетка и сомбреро полетели в огонь. С зонтиком и наклеенными усиками он расстался еще вчера, сразу же как вышел из тюрьмы. Пять песо — все его богатство — он сунул в ботинок и направился в сторону видневшегося неподалеку ранчо.

— Бог в помощь путнику, — приветствовал Роке хозяин убогого ранчо. — Доброе утро.

— Доброе, — с грустью ответил Лопес, — только пусть всевышний будет к вам помилостивее, чем ко мне, сеньор. Вчера, уже под вечер, меня ограбили разбойники. Мало того, что угнали лошадь, оставили в одной рубашке, еще вдобавок завезли в горы и бросили там среди ночи. У вас не найдется чего-либо на плечи? Да и поесть бы…

— Конечно. Проходите. И кофе еще горячий. На дорогах теперь без оружия стало опасно… — сокрушался хозяин ранчо.

Роке Лопес рассчитался за завтрак и купил на оставшиеся деньги немного еды, сомбреро и пару гуарач. Спросив о дороге на Масатлан, он бодро зашагал по ней. Отойдя на некоторое расстояние, Лопес переобулся в гуарачи — удобную для ходьбы по горам обувь, свернул с дороги в заросли, обошел ранчо стороной и направился в противоположную Масатлану сторону, к селению Нория.

Вечером того же дня в мрачном старом доме, не зажигая огня, два человека вполголоса вели разговор. Вдруг на улице послышался цокот копыт. Собеседники замолчали, бесшумно подкрались к окну: шесть всадников проследовали к каменному зданию, где жил хефе политико. Двое переглянулись, еще ближе сдвинули головы и снова зашептались. Мерцавшие в очаге угли осветили их лица. Один из них был Роке Лопес. Его собеседник, Сирло Прра, высокий, нескладный, с необычайно длинными и сильными руками, молча слушал Лопеса, согласно кивая. Шесть месяцев назад Парра оставил камеру той же тюрьмы, из которой бежал Лопес. Парра попал в тюрьму за то, что отказался выполнить прихоть подвыпившего жандармского полковника — согнуть руками подкову скаковой лошади.

Собеседники замолчали. Парра вышел на улицу и направился к главной площади, где невдалеке, утопая в зелени, находился дом хефе политике Там толпа обсуждала новость: полицейские разыскивают бежавшего из тюрьмы важного преступника по имени Роке Лопес.

Немного выждав, Парра прошел в комнату, где прибывший с отрядом сержант опрашивал жителей, и попросил, чтобы тот его выслушал наедине.

Вскоре шесть теней осторожно, одна за другой проскользнули в дом Парры. Хозяин вышел и незаметно провел к себе па черный двор их лошадей. Когда Парра возвратился, полицейские трапезничали, запивая еду крепким вином. Один из них дежурил у окна, внимательно наблюдая за тем, что происходило напротив через дорогу.

Парра достал колоду карт, и вскоре сержант держал банк.

Когда под стол поставили очередную пустую бутылку, Парра предложил сержанту сходить подменить караульного у лошадей.

— Иди, иди! Не мешай! Я жду туза! Мне нужен туз! — отмахнулся от него старший полицейский и тут же закричал на того, кто стоял у окна: — Ты что пялишься на нас? В окно смотри! Он скоро должен появиться.

Вскоре в селении уже все знали о комедии, разыгранной с полицейскими. В то время как они ждали появления Лопеса в доме напротив, Роке и Парра захватили их лошадей, в приседельных кобурах которых торчали сабли и боевые винтовки, вывели их в горы и, выбрав каждый себе коня получше, остальных расседлали и отпустили.

Роке и Сирило держали путь на рудник Гуадалупе-де-лос-Рейес, а полицейские, оставшись без лошадей и оружия, вынуждены были ждать до рассвета.

*

Солнце достигло зенита и пекло нещадно, но одинокий всадник терпеливо ждал кого-то у дороги. Со стороны было видно, что он управлял лошадью с легкостью и грацией, столь свойственными мексиканским чарро.

На вид всаднику было не более двадцати пяти лет. Открытое смуглое лицо, прямой взгляд больших черных глаз, стройная фигура привлекли бы внимание самой привередливой красавицы. Ладно сидевший верховой костюм — расшитый жакет и гладкие брюки, — дорогое сомбреро-харано, тисненый ремень-патронташ с кобурой и торчавшей из нее рукояткой крупнокалиберного револьвера составляли его одежду.

Всадник явно кого-то поджидал, но вместе с тем стоило появиться на дороге погонщикам ослов и мулов, арбам, запряженным волами, коляскам, экипажам, он тут же скрывался в роще. Но вот, наконец, вдали показался всадник на белом коне, и молодой человек выехал ему навстречу.

Когда лошади сошлись, гнедой взвился па дыбы от резко натянутых поводьев.

— Здравствуй, Синфорсо. Ты узнаешь меня? — спокойно спросил молодой человек.

Синфоросо вместо ответа потянулся к кобуре, висевшей у него на поясе, но вовремя передумал. Он увидел, что его собеседник, помимо револьвера, вооружен еще отличным боевым ремингтоном и кавалерийской шашкой.

— Я не знаком с вами, но чем могу служить? — выдавив подобие улыбки, произнес Синфоросо.

— А ты погляди получше, Синфоросо. — Всадник снял сомбреро.

Синфоросо съежился. Голос не повиновался ему, и он едва слышно прошептал:

— Ты… Роке?!

— Да, я Роке Лопес, твой бывший друг, которого ты оклеветал. Ты свалил на меня свое грязное дело, упрятал в тюрьму и разбил мое сердце.

— Прости! Умоляю тебя, прости! — Синфоросо заговорил быстро, глотая слова. — Половина слитков еще цела… Я отдам их тебе. Отдам и половину того, что имею… Все… Только не тронь… А Фелипа оказалась никудышной женой.

— Молчи, несчастный! И ты еще был моим другом!.. — Прости! Умоляю! Ради всех святых…

— Прощу, если все, что взял, возвратишь в кассу рудника, признаешься перед всеми в своих делах и скажешь, что я ни в чем не виновен, — подчеркивая каждое слово, ответил Роке Лопес.

Синфоросо втянул голову в плечи, и лицо его стало бледнее пульке. Но вдруг глаза его забегали, как тараканы в комнате, где внезапно зажгли свет, он заметно ободрился.

— Прости меня! Я действительно раскаиваюсь. Ты разоришь меня, но я… я согласен.

— Тогда поехали. Немедленно! Но предупреждаю: обманешь — тебе не жить. Первая пуля твоя. Я не успею, мои друзья все равно разделаются с тобой. Поворачивай обратно!

Синфоросо с готовностью повернул коня, а Лопес спокойно спросил:

— Кого подкупил, когда меня судили?

— Никого. Им и так показалось…

— Врешь! Говори правду! — Роке положил руку на кобуру револьвера.

— Судью.

— Эрнесто Гутьерреса. Кого еще? Алькальда?

— Да.

— Эпифнно Ломел?

— Хефе политике сказал, что ты только прикидываешься честным.

— Хорошо! Поехали. — И Лопес тронул с места своего гнедого.

Немного помолчав, Синфоросо неожиданно предложил:

— Давай свернем на тропу, так будет ближе, — и пропустил Роке вперед.

Выстрел прозвучал над самым ухом Лопеса, но Синфоросо слишком волновался. Пуля лишь царапнула коня по шее. Гнедой отпрянул в сторону, чем спас жизнь своему хозяину. Вторым выстрелом Синфоросо вновь не попал в цель. Роке выхватил револьвер и ответил, но тоже неудачно. Предатель выстрелил в третий раз. Снова промах! Но этот выстрел был последним в его жизни. Вторая пуля Лопеса попало точно — Синфоросо схватился за грудь и свалился на землю.

Роке вложил револьвер в кобуру, нежно погладил по шее своего коня и спешился. Убедившись, что его противник мертв. Роке достал из кармана седла лист бумаги и карандаш.

В это время на полном скаку на тропу вылетел всадник. Это был Парра. Он облегченно вздохнул, увидев белого коня без седока.

— Когда видишь паука на земле, гляди на небо — быть дождю, — сквозь зубы сказал Парра.

— Да, Сирило, ты прав. У нас иной дороги нет. Теперь нам предстоит жить с оружием в руках. Посмотри, что с гнедым, — он спас меня. — И Роке стал писать на листе бумаги: “Я, Роке Лопес, в честной встрече убил Синфоросо, который четыре года назад похитил с рудника серебряные слитки и подло обвинил меня в этом. Я отсидел четыре долгих года и сегодня хотел заставить его признаться в содеянном перед народом. Он попытался, снова подло — выстрелом в спину, убить меня и сам за это поплатился жизнью”. Роке немного подумал и приписал: “Правда или смерть!”

Прикрыв веки убитому и приколов булавкой ему на грудь записку, Роке вскочил в седло, и оба друга, оставив в стороне дорогу, на рысях направились в горы.

Рядом с Синфоросо, опустив голову до земли, топтался белый конь.

— Если бы ему было дано понимать людей… Верная душа, он не стоял бы и не страдал над телом этого подлеца…

Не успел Роке закончить фразу, как за его спиной раздалось громкое ржание, и белый конь поскакал вслед за удалявшимися всадниками.

 

Глава II

ВОЗМЕЗДИЕ И ГУБЕРНАТОР

В местечке Сан-Игнасио Лопеса и Парру с нетерпением поджидал Франсиско Барболин. Бывший кузнец, мастер на все руки, теперь работал поденным рабочим. Он познакомился с Лопесом и Паррой в тюрьме, где отсидел три года только за то, что в том же селении открыл свою кузнечную мастерскую дальний родственник местного судьи. Двум кузнецам в небольшом селении стало “тесновато”, и судья с помощью префекта нашел предлог, чтобы упрятать в тюрьму конкурента.

В тюрьме Франсиско Барболин понял, что справедливости в его стране можно добиться, только объединившись с такими же, как и он, простыми людьми и взяв оружие в руки. Ему достаточно было часа, чтобы собраться в дорогу. Вместе с ним па коней сели и два его приятеля. Барболин, ожидая Лопеса, убедил их в правоте своих намерений. Роке Лопесу понравились Рамон и Педро — молодые рабочие с серебряного рудника.

Вдали показалась крона высокого дерева, возле которого начинался поворот с основной дороги к руднику Гуадалупе. Лопес подал знак — дальше их путь лежал по еле заметной тропе, уводившей к глубоким ущельям одного из отрогов Сьерра-Мадре-дель-Сур. Не успели всадники сделать и двух шагов по тропинке, как Парра, ехавший первым, остановился.

— Посмотрите.

За кустами испанского дрока, ежевики и барбариса, на небольшой поляне, плотно окруженной деревьями, у трупа большого кудлатого пса сидел на корточках человек и ковырял ножом в каменистой почве яму. Он был так увлечен своим занятием, что не заметил приближения всадников. Рядом с ним на земле лежало старенькое соломенное сомбреро и видавшая виды котомка.

Человек опустился на колени и стал руками выгребать из ямы острый мелкий гравий. Всадники подъехали вплотную, и только тогда он поднял голову и злобно посмотрел на окруживших его людей.

Роке быстро спешился, вынул из чехла нож и молча принялся помогать незнакомцу. Тут же и остальные, кто с ножом, а кто с мачете в руках, склонились у ямы.

Толстячок плюхнулся на землю и быстро-быстро заморгал. Он не плакал, из его глаз не лились слезы, он молча, с тоскою смотрел на простреленную голову мертвого пса.

— Бог запаздывает, но не забывает, — произнес наконец толстячок дрожащим голосом.

— А ты, брат, лучше бы на себя больше надеялся, чем на бога, — ответил Лопес, поднимаясь на ноги.

— Тот, кто горшком родился, не может быть чашкой для шоколада, — сокрушенно произнес незнакомец.

— Ладно, твое дело… Кто собаку-то убил?

— Почем я знаю? Сеньор какой-то. Все они одинаковы… Не понравился ему лай, и не стало больше моего друга. Им же все можно… — Толстяк втянул голову в плечи.

— Что верно, то верно. А чем на жизнь промышляешь?

Толстячок еще раз внимательно оглядел столь неожиданно появившихся странных всадников. Они не были похожи на других и вызывали симпатию и доверие, особенно тот, кто заговорил с ним первым.

Почесав затылок, толстяк протянул руку, взял лежавший рядом нож, лег на спину и из этого положения метнул его. Нож пролетел метров десять. Перевернувшись несколько раз в воздухе, он точно, острием вонзился в ствол молодого тамаринда.

— Могу повторить. — Толстяк жестом попросил нож у Парры.

— Даю слово, ты мне начинаешь нравиться, дружище, — заявил Сирило и бросил ему свой нож. — Как тебя зовут?

— Хуан Пуэбло. — Толстяк поймал нож на лету за рукоятку, прикинул его вес на руке, взял за конец лезвия, прицелился и, прикрыв глаза левой рукой, снова метнул. И этот нож пришелся точно в то место, куда был послан.

Тогда Барболин и Рамон протянули Хуану сразу два ножа. Тот встал спиной к дереву и пустил ножи через плечо — оба вонзились в ствол. Это трудное упражнение вызвало восторг у друзей Лопеса.

— Куда ж ты путь держишь, Хуан? — спросил его Роке.

— Не знаю… Раньше, куда пес бежал, туда и я шел. Я метал ножи, а он с сомбреро в зубах собирал медяки. Временами трудновато было, но всегда весело. А теперь… теперь не знаю.

— Послушай, пойдем-ка с нами. — Пеший конному не товарищ.

— Как знаешь. Только, говорю тебе, с нами не потеряешь, только обретешь. Не захочешь, в любое время уйдешь, а подходящая лошадь у нас для тебя найдется. — С этими словами Роке вышел на дорогу, посмотрел в обе стороны, что-то увидел и, возвратившись, предложил: — Давай, Хуан, быстрее хорони своего друга. Сдается мне, что сейчас мы сумеем отомстить за него.

Хуан Пуэбло еще утрамбовывал землю на могиле кудлатого, когда раздалось фырканье лошади. Лопес подал знак, друзья его скрылись, а он с Хуаном вышел на дорогу.

Какой-то всадник гнал перед собой четырех груженных тяжелой поклажей мулов.

— Далеко ли путь держите, дон Антолин?

— Ты бы хоть поздоровался, — зло заметил старик. — Откуда меня знаешь?

— Кто вас здесь не знает? — Лопес не спеша вынул револьвер и, направив его в сторону дона Антолина, произнес: — Узнаёте?

Дон Антолин поглядел на револьвер.

— Узнаю. Таких у меня за все время было только два. Одни вот… — Но Лопес повелительным жестом приказал старику снять руку с кобуры. — Другой был продан месяц назад мистеру… как его? С рудника “Сан-Висенте”. Однако каким образом это дорогое оружие оказалось у вас?

— Точно таким же, как и ваше. — Лопес подошел вплотную к лошади дона Антолина, наведя вороненое дуло прямо на грудь оружейника.

— Молодой человек, с этим не шутят!

— Я знаю, что вы продаете оружие не для шуток. И я не шучу. Вполне серьезно. Да и бедные мулы устали под тяжелой пошей. Руки!

Дон Антолин покорно бросил поводья и поднял над головой руки. Лопес обезоружил его и сказал:

— А кошелек отдайте сами моему спутнику. Час назад один такой же, как вы, “добрый” человек застрелил у него на глазах любимого пса, единственного друга. Вот вам и надлежит держать ответ за вашего собрата.

— Что это значит? Как вас зовут?

— Пока это не имеет значения, но скоро вы узнаете мое имя. Ну, побыстрее кошелек…

Хуан поймал объемистое портмоне, туго набитое ассигнациями, а Лопес сильно ударил по крупу коня, на котором сидел дон Антолин, свистнул, и через минуту того уже не было видно в клубах дорожной пыли

— Зачем мне эти деньги? Я никогда не брал чужого. — Хуан протянул портмоне Лопесу.

— Настоящего друга деньги не заменят, но па первое время… Однако, если не жалеешь, раздай тем, кого встретишь победнее. Поедешь с нами, Хуан, а завтра решишь, с кем тебе быть и что делать дальше, — заявил Лопес и позвал товарищей.

Барболин с удовольствием помог Хуану взобраться на своего коня, а Парра погнал нагруженных оружием мулов по указанной Лопесом тропе, которая привела их к хорошо скрытой в скалах просторной пещере.

*

Довольно высокие своды грота — в былые времена здесь пробовали заложить рудник — дали надежный приют Роке Лопесу, его друзьям, их лошадям и груженым мулам.

— Пока разберите тюки, накормите и напоите лошадей — вода здесь в пятидесяти шагах вниз по ущелью, — разведете костер, я успею возвратиться. — Сказав это, Роке вынул из кобуры ремингтон и скрылся в зарослях орешника.

Вскоре в горах многоголосым эхо прозвучал одиночный выстрел, а уже через час на огне жарилось мясо горного козла.

За едой — вкусно приготовленным барбакоа с острым соусом и маисовыми лепешками — Лопес, бросив на Хуана Пуэбло долгий, испытующий взгляд, заговорил:

— Завтра, мучачос, у нас будет первое настоящее дело. Я должен свести счеты с теми, кто упрятал меня в тюрьму, и мы завладеем кассой рудника Гуадалупе. Но сделаем это без единого выстрела. Вообще и в дальнейшем мы не станем нападать и грабить, как какие-нибудь разбойники. Наше оружие — это смелость, точный расчет, быстрота, а где надо и хитрость.

— Может, рискованно идти именно на этот рудник? Там сейчас только и разговоров что про вас? — спросил Рамон, прикуривая от тлеющей головешки.

— Именно там-то меня никто и не ждет! Жандармы думают, что я удрал. Разве они могут допустить, что я здесь, всего в часе ходьбы от дома Синфоросо?

Хуан бросил вопросительный взгляд на Лопеса, а тот, ответив ему спокойной улыбкой, продолжал:

— Месть сама по себе — дикое, слепое чувство — вызывает во мне отвращение. Вот рассчитаться, чтобы справедливость восторжествовала, это я признаю. Рассчитываться надо с теми, кто обманул, используя положение, богатство, подкуп, предательство. Если кто-нибудь из нас ограбит бедного, просто украдет, обидит женщину, старика пли ребенка, он за это ответит. Согласны?

— Да! — дружно ответили все, а Хуан перекрестился.

— Хуан нам не верит. Но, повторяю тебе, мы не грабители с большой дороги Все, что мы станем делать впредь, будет честно и в интересах парода Ему никто не помогает, о нем никто не думает… Завтра сам увидишь, а сейчас давайте спать. Рамон, ты дежуришь первым. В этой пещере мы в безопасности, но тюремный лекарь любил говорить: “Грамм предусмотрительности стоит дороже, чем тонна лекарств”, и был прав.

*

К середине дня улицы селения Гуадалупе стали пустеть. Приближался полдень. Из управления рудника на обед расходились служащие

Па небольшой площади перед зданием управления появились угольщики. Дырявые сомбреро прикрывали их головы, а тело — бедные одежды, дешевые, поношенные деревенские накидки. Они гнали перед собой четырех мулов и двух ослов. Ослов и мешки им продал старый рудокоп, которого все звали дядя Хосе.

Роке Лопес вытер пот с черного от угля лица и приказал остановиться.

— Ждите моего сигнала, — тихо сказал он и спокойно вошел в контору. Там в этот час обычно оставался один администратор. После возвращения служащих с обеда он вообще уходил из конторы до утра следующего дня.

— Мы не нуждаемся в рабочих, — встретил он заученной фразой вошедшего Лопеса.

— А меня управляющий послал узнать, не продадите ли вы заезжему коммерсанту пять–шесть слитков серебра.

— Что есть, уже продано, и вообще мы с частными лицами не… — Администратор не успел договорить.

Роке с поразительной ловкостью перескочил стойку и, выхватив из-под рубахи револьвер, произнес:

— Ни слова или буду стрелять!

Администратор от изумления открыл рот, чем немедленно воспользовался Лопес, чтобы всунуть в него платок. В следующий миг верный исполнитель воли хозяев рудника был связан по рукам и ногам и уложен под стойку.

— Мучачос, — позвал Роке друзей, — входите. Сеньор Гутьеррес ждет вас.

“Угольщики” в изумлении переглянулись, но не стали мешкать и вошли вслед за Лопесом в контору. У ослов и мулов остался Хуан.

Роке хорошо знал, где находилась кладовая, несгораемый шкаф кассы и ключи от них. Переложить слитки и наличные деньги в мешки и прихватить с собой долговые расписки рабочих, чтобы затем уничтожить их, было делом нескольких минут.

Когда его товарищи ушли, оке повернул администратора лицом к себе, снял сомбреро и проинес:

— Вот теперь, сеньор Гутьеррес, вы действительно вправе говорить, что Роке Лопес — грабитель. Хотя тоже отчасти. Зная наверное, что я не мог ограбить кассу, которую вы же сами мне доверили, вы вместе с Синфоросо упрятали меня в тюрьму. Всем серебром Мексики вам не заплатить мне за унижение, которое я испытал в полиции, на суде и в тюрьме. Вы, ваши хозяева, местная власть лишили меня честного имени. Вы первыми бросили вызов. Я принимаю его! Но помните, что тот, кто разворотил костер, не должен жаловаться па искры, обжигающие ему лицо. До скорой встречи, сеньор Гутьеррес! — И Роке, заперев снаружи дверь конторы, не спеша догнал остальных.

*

Оставив селение, Лопес повернул “серебряный караван” на окольную дорогу и вскоре по малоизвестной тропе вывел его к глубокому ущелью. Там, в густой сосновой рощице, на поляне меж обломков скал, седоков ожидали стреноженные кони, а всего в пяти сотнях шагов выше поляны находилась скрытая от непосвященного взора небольшая, но глубокая пещера.

Узкий вход в нее представлял собой естественную расщелину в теле базальтового утеса, нависшего над обрывом, и скрывался за колючими кустами барбариса и плотной зеленой стеной можжевельника. Относительно невысокий свод пещеры кое-где расширялся, но чаще в ней можно было двигаться лишь ползком. Пещера имела несколько ответвлений и выход с противоположной стороны утеса. Она была очень удобна еще и потому, что находилась в непосредственной близости от дороги.

Разгрузив мулов и подбросив им сухих кукурузных початков, Лопес и его товарищи подкрепились остатками еды и, переодевшись в свое обычное платье, вновь сели на коней.

Ни Парре, ни Барболину, ни остальным не был ясен план их предводителя. Удивляло то, что они направили своих копен прямо по дороге к Гуадалупе. Перед выходом Лопес сказал Хуану: “Сейчас ты решишь, что тебе делать дальше”.

План Роке был прост. Он рассчитывал, что не более чем через час после их ухода администратор будет развязан и в селении станет известно об ограблении рудника. Еще через четверть часа вслед за “угольщиками” в обе стороны дороги пошлют погоню. В нее отрядят весь наличный состав сельских жандармов. Оставлена будет лишь самая необходимая охрана участка и камеры предварительного заключения. Вот к мрачному каменному зданию тюрьмы, хорошо всем знакомому в селении, Роке Лопес и направился без промедления. Войдя в помещение с Паррой и Барболином, Лопес спросил сержанта, можно ли переговорить с начальником. Сержант, видя перед собой вооруженного ранчеро, встал из-за стола и ответил, что хефе ускакал в погоню за Роке Лопесом, который два часа назад ограбил рудник.

— Жаль, что мы разминулись! Он ищет меня, а я ищу его.

До сержанта еще не успел дойти смысл сказанных слов, как перед его носом запрыгало дуло револьвера.

— Руки вверх! Ни с места! — произнес Роке. Находившиеся в комнате жандармы тут же были обезоружены.

Лопес взял у сержанта связку ключей, открыл замки на тяжелых засовах камеры и, раскрыв дверь, громко произнес:

— Я Роке Лопес, мучачос, выходите! Дарую вам свободу! Тот, кто действительно совершил преступление, больше не должен его повторять. Те, кто посажены сюда несправедливо, пусть ничего не боятся — я и мои друзья встанем на вашу защиту.

— Дон Роке, здравствуйте! Вы помните меня? — спросил один из заключенных, вплотную подойдя к Лопесу.

— Вы Гарсия — хозяин лавочки, что у самой шахты рудника.

— Был хозяином, вы хотите сказать, дон Роке. Однажды, черт меня попутал, я взял да и потребовал у алькальда заплатить мне за продукты. Тот обругал меня последними словами. Я ответил. Алькальд упрятал меня сюда, как говорится, “за оскорбление власти”. Я откупился и меня выпустили. Но в лавку стал присылать своих слуг не только алькальд, но и судья. Я долго терпел, а когда отказался отпустить товар, снова очутился здесь. Теперь вижу: мне надо идти с вами.

— Вот сейчас я узнал тебя, сеньор дон Роке. Когда продавал тебе ослов, не догадался, кто ты. — Из темной камеры показался дядя Хосе. — Кто-то донес, что видел моих ослов у конторы. Меня избили, деньги, что ты мне дал, отобрали, а хефе политико сказал, что я твой сообщник, и обещал со мной разделаться.

— А где он сейчас, этот Эпифанио Ломели?

— В погоне за вами, — ответил кто-то из присутствующих, а дядя Хосе продолжал:

— Я достаточно пожил на этом свете, чтобы оставаться купцом. Дай и мне винтовку, сеньор Роке, и возьми меня с собой.

Оружие, отобранное у жандармов, быстро раздали тем, кто пожелал присоединиться к отряду Лопеса, и тогда тот сказал:

— Поскольку Ломели в селении нет, пойдемте к судье…

Страж правосудия отдыхал после обеда, но когда слуга сообщил ему, что пришли какие-то незнакомые люди, не замедлил выйти в тенистый дворик, со всех сторон закрытый тенью пальм и бананов.

Увидев Лопеса перед собой, судейский чиновник на миг потерял дар речи.

— К твоим услугам, Карлос. Вот мы и вновь свиделись. Только теперь наши роли поменялись. Ты знал, что я был невиновен, и все-таки упрятал меня в тюрьму. Я знаю не хуже тебя, в чем ты виновен, однако, в отличие от тебя, буду справедливым. Обвинителями станут они. — И Роке широким жестом показал на жителей Гуадалупе, толпившихся у дома. — Сейчас пойдем к алькальду, и не вздумай только “шутить”, если не желаешь сразу отправиться к предкам. — Лопес положил руки на револьверы, висевшие у него на поясе.

В доме председателя местного муниципалитета личный охранник алькальда при виде вооруженного Лопеса выхватил из кобуры револьвер. Но Хуан Пуэбло находился рядом. Брошенный им нож на мгновение опередил выстрел. Алькальда и охранника связали. Личный сейф председателя муниципалитета был открыт с его собственного согласия, и из сейфа извлекли все документы и наличные деньги.

— Парра, Барболин и дядя Хосе, разыщите администратора рудника и приведите его в муниципалитет. Там у нас с алькальдом и судьей состоится небольшой разговор, — приказал Лопес, и все направились на центральную площадь.

В присутствии служащих муниципалитета, под одобрительные крики собравшихся жителей, Роке Лопес объявил, что за все совершенные ими должностные преступления алькальд и судья селения Гуадалупе-де-лос-Рейес отстраняются от занимаемых должностей, навечно изгоняются из селения, а все ими награбленное возвращается прежним владельцам.

Алькальд, дрожа как осиновый лист, сам написал прошение о своей отставке и передал ключи с печатью тому, кто по положению должен был в подобном случае до предстоящих выборов занять его пост. Новый мэр принес присягу быть честным, строго соблюдать существующие законы и немедленно выплатить жалованье всем муниципальным служащим. Роке Лопес знал, что чиновникам, жандармам, учителям, сторожам, мусорщикам и всем другим, кто служил в муниципалитете, бывший алькальд задерживал выплату зарплаты по нескольку месяцев, получая в банке с этих денег проценты.

Жандармы пожелали получить свои деньги немедленно.

— Сколько времени вам не выплачивали жалованья? — спросил Лопес одного из них.

Ответил сержант. Он вытянулся в струнку и взял под козырек.

— Мои капитан, рядовые не получали ни сентаво пять, я — три месяца У нас доволен только один лейтенант.

— А на что вы жили?

Сержант опустил глаза.

— Капитан, у нас у всех семьи, дети… Есть-то надо…

— Обирали кого могли?

Сержант утвердительно кивнул.

В это время в зал муниципалитета ввели администратора рудника.

— Вот, Роке, смотри, что мы нашли у него дома. — Парра положил на стол увесистый мешок, из которого посыпались на стол золотые монеты, драгоценные украшения, изделия из серебра, два револьвера, купчие, нотариальные бумаги, долговые расписки.

— Мигель Гутьеррес, вы так же, как алькальд и судья, за притеснения рабочих лишаетесь всего награбленного имущества и завтра же на рассвете навсегда покинете Гуадалупе. Назовите писцам имена бывших владельцев земель и домов, незаконно ставших вашей собственностью.

— Повесить его, скорпиона! Он всю кровь из нас выпил!.. Повесить!.. — раздалось сразу несколько голосов.

— Нет, мучачос, мы не станем убийцами. Мы по-справедливому будем защищать ваши интересы.

— Сеньор дон Роке, а вы забыли про хефе политико. У него в доме еще больше, чем у Гутьерреса, — подсказал дядя Хосе.

— Не называй меня так, дядя Хосе. Я не сеньор. Я всем вам товарищ и друг. А что касается хефе политико, то пусть знает, что очередь дойдет и до него. Сейчас дома у него одни женщины и дети. Мы не станем их обижать. Подождем, когда возвратится сам дон Эпифанио. А сейчас идемте в лавку рудника.

Это предложение вызвало всеобщее ликование.

В лавке, в которой администрация рудника вынуждала более чем пятьсот рабочих покупать второсортные продукты и предметы первой необходимости, Роке Лопес потребовал долговые книги и попросил Барболина организовать бесплатную раздачу присутствующим всего имевшегося в лавке товара.

Кто-то из рабочих потянулся за бутылками с текилей.

— Нет, нет, мучачос, — сказал Лопес, — берите все, хозяева рудника достаточно нажились на вас, — все, кроме вина. Вино, как продажные власти и алчные хозяева, — ваш злейший враг. Вино — в огонь. Там сгорят и эти долговые книги.

Тут же был разведен костер. В него полетели раскупоренные бутылки. Спирт запылал ярким синим огнем. Пока в лавке продолжалась бесплатная раздача продуктов и товаров, Роке Лопес вместе с Хуаном Пуэблой вошел в местную школу, находившуюся в неказистом глиняном домике.

Директор школы встретил Лопеса с распростертыми объятиями:

— Я знал, мой мальчик, что ты не забудешь старого Бонилью!.. Но что ты задумал? У меня не укладывается это в голове…

— Мой учитель, а я — то был уверен, что как раз вы скорее, чем другие, правильно меня поймете. Нет у меня иного пути! Вы любите простой народ, я это знаю. Вы сами научили меня уважать достоинство и права других. Я хорошо помню, как вы страдали оттого, что Мигель Гутьеррес не разрешал вам заниматься просвещением рудокопов. А нашему народу прежде всего нужны знания. Дон Анхель, я скоро снова к вам зайду. Мы еще с вами поговорим. А это, — и Роке высыпал па стол две пригоршни золотых монет, — устройте детям хороший праздник.

— Что ты, что ты! — замахал руками директор школы. — Прошу вас! И ждите, я скоро приду.

— Прощай и береги себя, мой мальчик!

Уходя от старого учителя, в коридоре школы Роке Лопес столкнулся с девушкой. Строго и просто одетая, с аккуратно уложенной на голове черной косой, она сразу привлекла его внимание. Глаза ее излучали такую доброту, что Роке остановился как вкопанный. Он не мог оторвать от девушки взгляда. Она же, учтиво поклонившись, прошла в кабинет Бонильи. Гулко и возбужденно застучало сердце в груди Роке. Он спохватился, лишь когда заметил, что Хуан с удивлением глядит на него.

— Идем на главную площадь. Там сейчас соберется все селение, — быстро сказал Лопес и вышел из школы.

Подойдя к церкви, рядом с которой Роке увидел своих людей, он поднялся на ступеньки паперти и обратился к собравшимся. На площади воцарилась тишина.

— Слушайте меня, население Гуадалупе! Многие из рас хорошо знают, что было со мной. Я понимаю теперь, что это не было случайностью. В стране, где мы живем, с такими людьми, которые до сегодняшнего дня распоряжались вашими судьбами в Гуадалупе, иначе и не могло быть. Чем человек честнее, тем больше неприятностей и бед его ждет. Чем он правдивее, тем ему тяжелее живется. Разве это справедливо? Нет! Вот почему сегодня здесь у вас на глазах были отстранены от власти судья, алькальд и администратор рудника. Очередь за хефе политико…

— Долой его! — единым возгласом пронеслось над площадью.

— Если он не одумается, то последует за ними. Эти трое не позднее завтрашнего утра — и вы будете тому свидетели — оставят Гуадалупе, чтобы больше никогда сюда не возвратиться. Уверен: они хорошо усвоили, что их ждет в противном случае. Роке Лопес не бросает слов на ветер! Здесь, — и Роке поднял над головой листы бумаги, — собственноручно подписанные ими отставки. Они будут отосланы губернатору. Л вот эти документы свидетельствуют об их добровольном и безвозмездном возвращении прежним владельцам многочисленных незаконно присвоенных земельных участков. Раздайте эти бумаги тем, кому они должны принадлежать.

Воздух взорвался криками:

— Вива Роке Лопес!

Выждав минуту и жестом попросив тишины, Роке Лопес продолжил:

— Знайте все! Я и мои друзья встали на защиту бедных. Пришел конец безнаказанного угнетения властями народа, конец беспощадной эксплуатации на руднике рабочих, конец, обману, обсчету, вымогательствам, конец издевательствам помещиков над пеонами. Сегодня мы заняли Гуадалупе без единого выстрела, но у нас не дрогнет рука против врага, против предателя, против тех, кто не прекратит обирать бедных. Сейчас мы уйдем из Гуадалупе, но здесь останутся верные люди. Они сумеют сразу сообщить нам, если новые представители власти не сделают для себя вывода. Даю вам слово, что Роке Лопес возвратится сюда столько раз, сколько потребуется, чтобы вы, честные люди, жили в справедливости!

Вновь над площадью прокатились громогласные возгласы восторга.

— И еще хочу сказать, чтобы знали все, — в каждом бедном человеке мы видим союзника и друга. Любому бедному мы всегда придем на помощь. Мы будем нападать на богатых, отбирать у них награбленное, мы будем нападать на обозы с серебром. Большая часть денег пойдет на помощь бедным, многодетным семьям, у которых нет средств на обучение в школе своих детей, тем честным ремесленникам и кустарям, которые пожелают открыть собственные мастерские, всем тем, кто по-настоящему будет нуждаться в пашей помощи. А сейчас расходитесь. Я еще должен повидать моих братьев.

С этими словами Роке Лопес сбежал со ступенек. Братьев ему так и не удалось увидеть, они уехали по делам в город

Когда перед заходом солнца Роке Лопес оставил селение Гуадалупе, в его отряде было уже восемнадцать всадников.

*

Через месяц после дерзкого налета на рудник Гуадалупе в просторном кабинете губернатора штата Синалоа состоялся важный разговор.

Ограбление кассы рудника, насильственное отстранение должностных лиц от их обязанностей, возвращение земель и аннулирование долговых обязательств — неслыханные до того в стране действия шайки “бандитов” вызвали серьезное беспокойство властей. Рудник принадлежал американской горнорудной компании, которая не замедлила предъявить претензии губернатору, отправив копию жалобы самому президенту республики генералу Порфирио Диасу. В письме так и говорилось, что “власти в штате не обеспечивают необходимых условий для нормального функционирования частного предпринимательства”.

Губернатор Франсиско Каньедо, получивший погоны генерала за решительную поддержку переворота, в результате которого к власти в стране пришел Порфирно Диас, теперь редко снимал с себя военную форму.

Докладывал капитан Сантос Мурильо, которого Каньедо специально посылал собрать подробные сведения о Роке Лопесе. Напротив капитана в кресле расположился командующий армейскими соединениями штага генерал Хесус Гами-рес Террон.

— Итак, я вас слушаю. Можете сидеть, капитан.

— Шайку бандитов, мой генерал, действительно возглавляет некий Роке Лопес Сасуэта, как об этом доносил в первом сообщении префект Гуадалупе-де-лос-Рейес. Родом Лопес из Эль-Чако, в прошлом небольшом ранчо, которое некогда принадлежало его отцу Тимотео Лопесу. Мать Роке, дочь аптекаря из Масатлаиа, вступила в брак против воли своих родителей. Согласно выписке из церковной книги прихода Сан-Игиасио, Роке Лопес родился 28 июня 1855 года. Он пятый и самый младший сын в семье.

— Связь с братьями установлена? — перебил губернатор.

— Нет, то есть… она не доказана, мой генерал. Все четверо — Антонио, Винсенте, Фернандо и Хосе, — правда, работают рудокопами на ограбленном руднике. Однако в поведении их ничего предосудительного не замечено.

— Продолжайте. — Глаза губернатора почти скрылись за мохнатыми бровями.

— Надо сказать, что на ранчо никогда не работало больше десяти пеонов. Тимотео Лопес гордился тем, что сам вместе с пеонами выезжал работать в поле. В таком духе он воспитал и своих сыновей. Младший из братьев — Роке был любимцем семьи и всех соседей. По утверждению его учителя Анхеля Бонильи — ныне он возглавляет школу в Гуадалупе, — Роке хорошо учился, помимо занятий много читал, неизменно выходил победителем в мальчишеских играх. Была у него странность: больше всего на свете он любил уезжать один в горы, где, бывало, пропадал по целым неделям. Пищу добывал там. где ее находили дикие звери, если уж и тогда он не занимался грабежом…

Губернатор одобрительно закивал, а по лицу генерала Террона, которое не выражало никаких эмоций, нельзя было ничего сказать о том, что он думал.

— В шестнадцать лет Роке был уже отличным чарро. Он не уступал иным взрослым, особенно в стрельбе с ходу на лошади. При содействии влиятельной особы из города Дуранго, родной сестры известного вам, мой генерал, сеньора Лауреано Роча, ближайшего соседа Лопесов, Роке отправили продолжать учебу в Дуранго, где он и закончил общеобразовательную семинарию. А в это время старший из братьев, Антонио, вздумал… как бы это сказать… претендовать на руку единственной дочери Рочи, не давал ей проходу…

— Здесь вы не совсем точны, капитан. Любовь молодых была взаимна, насколько мне известно, — перебил говорившего генерал Террон.

— Да, но Роча был категорически против с самого начала. Он запретил молодым видеться, а Антонио упорствовал…

— И тогда Роча приказал своим людям избить его, — докончил за капитана генерал.

— Позволь, дон Хесус, ты что, все это уже знаешь о Лопесе? — с некоторым раздражением спросил губернатор.

— Нет, дон Франсиско, но кое-что нам в армии все же известно.

— Продолжайте, капитан!

— Так вот, в ответ Тимотео Лопес нанес оскорбление сеньору Роче. А между тем оказалось, что Лопесы-то жили па земле, которая издавна принадлежала семейству Рочи. Тот потребовал землю обратно, и суд нашел вполне законными претензии Лаурсаио Рочи, а купчую, которая была предъявлена Лопссом, — неверно оформленной.

— Узнаю старого Рочу, — заметил с улыбкой губернатор. — Когда я начинал службу, Роча был старшим прокурором штата.

— Словом, Лопес отказался покинуть ранчо Эль-Чако, хотя Роча дал ему месяц срока на отъезд. Но в один прекрасный день Лопес, не сказав никому ни слова, бесследно исчез. Жена его заболела и…

— И на руках приехавшего из Дуранго младшего сына умерла, — закончил генерал Террон.

— Вы точно информированы, сеньор генерал. После этого братья переехали к дяде по материнской линии, который работал и работает по сей день на руднике Гуадалупе.

— Так там просто заговор! — воскликнул губернатор.

— Должен вас несколько огорчить, мой генерал, ибо самая тщательная проверка показала, что этот человек вне подозрений. Администрация считает его одним из самых честных и исполнительных служащих.

— Вот как! Ну, ну. Что же дальше?

— Старшие братья становятся горнорабочими, а Роке, наиболее способного из них, принимают в контору управления рудника. Он проявляет себя, и ему очень скоро доверяют должность кассира, то, к чему он, очевидно, стремился, так как не прошло и двух месяцев со дня его назначения, как Лопес похитил из сейфа слитки серебра. Правда, при этом он был настолько пьян, что так и заснул у открытого сейфа…

— Уже одно это, капитан, говорит о том, что он вряд ли заранее обдумывал план похищения слитков, — высказал свое мнение генерал Террон.

— Однако факт остается фактом: восьми слитков, по дна с половиной килограмма каждый, в сейфе не обнаружили. Свидетели показали на Лопеса, состоялся суд, и бывший кассир был осужден на десять лет тюремного заключения.

— А что вы скажете по поводу записки, оставленной Лопесом на теле убитого им Синфоросо?

— Такие люди, как Лопес, способны на все!

— Мне сдается, вы пытаетесь стать на сторону этого Лопеса? — спросил губернатор генерала.

— Я, как солдат, дои Франсиско, предпочитаю знать своего настоящего противника, истинную его силу, а не… — Генерал Террон осекся и тут же продолжил: — Чтобы успешнее с ним сражаться, надо знать все, что было с Лопесом в действительности, а не то, что доносят нам в угоду.

— Сеньор генерал, я рассказываю о том, что слышал своими ушами, — начал было оправдываться молодой офицер.

— Я не имел в виду вас, капитан Сантос, а тех, кто, возможно, старался вам угодить.

— Ну хорошо! Послушаем, что было дальше. Продолжайте, капитан.

— В тюрьме Лопес знакомится с Франсиско Коррентасом, который выдает себя за испанского социалиста. Коррентас прибыл к нам в страну, чтобы, взламывая сейфы, пополнить свою партийную кассу. В тюрьме Лопес получил сообщение о том, что его друг Синфоросо, с которым он пьянствовал в день ограбления кассы, неожиданно разбогател и вдобавок женился на невесте Лопеса, — продолжал капитан. — Роке задумал отомстить бывшему другу и составил хитроумный план побега. О том, что Лопес планировал убийство Синфоросо еще в тюрьме, есть множество свидетельских показаний, сеньор генерал.

— В этом я не сомневаюсь, — ответил Террон. — Вот как Лопесу удалось бежать из тюрьмы через высокие стены и, насколько мне известно, хорошо охраняемые? Кто были его сообщниками? Вот это мне не ясно.

— Если прямо отвечать на ваши вопросы, то секретарь городского суда и старший надзиратель… Конечно, они не были сообщниками в прямом смысле слова. Лопес их просто ловко обманул. Дело в том, что секретарь — лиценциат, только что приехавший из столицы после факультета. Юнец польстился на деньги, и, в общем-то, небольшие…

— Не мудрено, когда у нас судейские чиновники получают меньше, чем наши с вами слуги, дон Франсиско.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, генерал! Продолжайте, капитан Сантос, — резко оборвал губернатор командующего войсками.

— Секретарь, очевидно сам начиненный вольнодумными мыслями, всякий раз, бывая в тюрьме, любил подолгу беседовать с заключенными. Когда он уходил, Лопес наклеивал фальшивые усики, надевал сомбреро, такое же как у секретаря, и, подражая ему, потешал заключенных. В день побега Лопес, который сумел вызвать к себе симпатии секретаря, заплатил ему вдвое дороже и выторговал у того костюм. Взамен Лопес предоставил судейскому чиновнику другой, новый, но старомодный костюм. Надзиратель принял переодетого преступника за секретаря (тюремщик, конечно же, не признался капитану, что боролся со сном в то время) и выпустил его через входную дверь. Когда спохватились, Лопеса и след простыл.

— Вот как! — удивился губернатор. — Ловко!

— Такое случается во всякой тюрьме, дон Франсиско, так же как раз в год оружие само стреляет, — заметил генерал Террон.

— О дальнейших событиях вам, мой генерал, уже подробно докладывалось.

— Да, да, капитан. Меня, однако, волнует поведение этого Лопеса. Вам известно, что почти все награбленное тут же раздается? Это может породить не одного последователя взорвать общественное спокойствие. Что вы предлагаете делать, капитан Сантос?

— Искоренить зло в самом начале! Немедленно направить в Гуадалупе эскадрон и уничтожить банду в бою!

— Позволь мне, дон Франсиско, рекомендовать тебе командира для этого эскадрона. Капитан Сантос Мурильо хорошо изучил историю Лопеса. Он с успехом мог бы возгласить экспедицию против него. А вам, капитан, предоставится возможность отличиться и заработать право на повышение в чине.

Губернатор задумался.

— Пожалуй, я согласен, — сказал он, помолчав. — Только ты, дон Хесус, выдели капитану эскадрон получше.

Генерал встал. В это время из боковой двери вышла изящная светловолосая девушка. Подойдя к столу, за которым сидел губернатор, она бросила нежный взгляд в сторону капитана, настолько нежный, что он не мог быть не замечен присутствующими.

— Папа, извини. Ты все занят делами, а я не могу уехать, чтобы с тобой не попрощаться.

Генерал счел аудиенцию оконченной, поклонился и вышел.

— Папочка, я так рада, что капитан Сантос уже вернулся Ты больше, пожалуйста, никуда не посылай его, ладно?

— Не понимаю тебя, дочь моя.

— Ох, папочка, — на лице девушки появился румянец, — ты никогда ничего не понимаешь. Я и капитан, мы… ну, тебе сегодня все расскажет мама. Она согласна.

— Вот это новость! А вы, что же вы, капитан, даже не намекнули?

— Как же я мог, мои генерал?

— Раз уж так, капитан, зовите меня доном Франсиско. Однако как быть с нашим решением? Карамба! Срочно надо подыскивать кого-либо другого.

— Нет, дон Франсиско, разрешите мне поступить как подобает военному. Сейчас тем более я хочу принести к ногам вашей дочери эту, правда ничтожную, победу над мелким бандитом.

— Не переоценивайте слабости этих люден, капитан. Исход может быть самым неожиданным…

— Ну что вы, дон Франсиско! Я даже не стану затруднять эскадрон походом в горы. Мы просто арестуем братьев, и бандит сам пожалует под наши пули.

— Ну, с богом, капитан. Даю вам на все это дело месяц. Вернетесь, поговорим и о дочери. А ты, моя дорогая, не расстраивайся. Учись ждать. Гордись, что такой мужчина, к не капитан Сантос, овладел твоим сердцем

 

Глава III

БРАТЬЯ И УЧИТЕЛЬ

— Ты ясно и четко излагаешь мысли. С тобой трудно не согласиться. Но как можно надеяться на успех поднять общее восстание, когда многие в том, что ты делаешь, видят лишь удобный случай обогатиться за счет других?

— Это и есть самое главное, дон Анхель, о чем я хотел с вами поговорить. В пашей стране подавляющее большинство живет в ужасающей нищете и невежестве. Вот почему гак легко повсюду действуют шарлатаны. Народ неграмотен, поэтому невольно тянется за этими пройдохами и в конце концов оказывается обманутым.

Роке Лопес возбужденно ходил по комнате, полной табачного дыма.

— Что же касается возможности обогатиться за счет других, как вы говорите, дон Анхель, то это меня не волнует. Я твердо знаю, что мы действуем справедливо Богатство наших помещиков, алькальдов, судей, хефе политико, владельцев рудников, генералов — результат наглого ограбления нещадно эксплуатируемого народа. И чем наш народ неграмотнее и забитее, тем больше размеры этого грабежа.

По тому, как собеседник Лопеса соглашался с его доводами, как блестели глаза учителя, было видно, что он разделяет мысли своего бывшего ученика и восхищается им.

Беседа их протекала уже четвертый час, когда неожиданно в дверь комнаты кто-то постучал. Роке встал за дверь и положил руку на револьвер, а учитель спросил:

— Кто там?

— Это я, дядя. Вы забыли про ужин.

В комнату вошла та самая девушка, с которой Роке столкнулся в коридоре в день первой встречи с учителем в Гуадалупе.

— Познакомься, это Сильвия. Моя племянница. Учительствует вместе со мной. Кое в чем разбирается не хуже меня, — мягко и с особой теплотой представил учитель свою родственницу, и Роке снова почувствовал, как часто забилось его сердце. — Мы с ней часто говорили о тебе.

Роке с трудом понимал, что говорит дон Анхель. Он больше прислушивался к тому, что происходило у него в душе, и удивлялся своему волнению.

Именно поэтому, как ни старался Бонилья возвратить беседу в прежнее русло, ничего из этого не получилось. Роке чувствовал, что учитель во всем доверяет Сильвии, но мысли его сбивались, и он, начиная говорить, смущался и тут же умолкал. Бонилья не понимал истинной причины и, думая, что Роке не желает говорить в присутствии Сильвии, отослал ее приготовить им по чашке какао.

За душистым напитком беседа мало-помалу обрела прежний характер.

— Сейчас важно, хотя бы у вас на руднике, сделать так, чтобы деньги, которые мы раздаем при дележе, не возвращались в кантины, в игорные дома. Надо сделать так, чтобы это немногое улучшало, пусть пока незначительно, жизнь рабочих.

— Но как рабочих отвратить от пьянства? — Сильвия перебила Роке. — Сколько я ни старалась уговаривать родителей моих учеников, абсолютно ничего не помогает.

— Мы с тобой могли бы многое сделать, мой ангел, имей поддержку алькальда, хефе политико или хотя бы, на худой конец, администратора рудника, — заметил Бонилья, наклонившись к Сильвии.

— Надо открыть для рабочих бесплатную школу, — сказал Лопес. — Деньги я принес, а властями, чтобы они не мешали, мы сами займемся. Только начинать надо с малого. — Роке встал, чтобы попрощаться.

За окнами послышался цокот копыт. Бонилья отправил сторожа школы узнать, что происходит в селении.

Вскоре сторож возвратился и сообщил, что из Кулиакана в Гуадалупе на постой прибыл целый эскадрон под командованием капитана Сантоса Мурильо.

*

В огромной пещере, под сводами которой скрывался отряд Лопеса, произошли значительные перемены. В проходах по обе стороны были воздвигнуты деревянные нары, повешены походные гамаки, пол чисто выметен, продукты сложены в просторном чулане, где лежало оружие и боеприпасы; питьевая вода хранилась в объемистой бочке. Для разведения костра и приготовления пищи было отведено специальное место; нашлось место и для лошадей, которых на ночь и в непогоду заводили в пещеру.

Подходы к лагерю тщательно охранялись. Сторожевые посты были хорошо замаскированы и так удачно размещены, что дежуривший у входа в пещеру, он же старший по охране, мог издали контролировать часовых, легко различая подаваемые жестами и голосом сигналы.

Вот и сейчас Хуан, дежуривший у входа, услышав трижды прозвучавший крик горного индюка, посмотрел на вершину скалы, нависавшей над главной тропой. С утеса постовой подавал сигналы. Хуан тут же доложил Роке, что к пещере приближается невооруженный человек.

Когда человек приблизился, все увидели кладбищенского сторожа из Гуадалупе.

— Хефе, беда! Большая беда! Святая дева Гуадалупе! Вчера ночью капитан Сантос приказал арестовать ваших братьев.

— А дядю?

— Его оставили. Бедный, он не знает, что делать. Эпифанио Ломели сказал, что капитан Сантос не станет ждать, когда они признаются.

— В чем они должны признаться? — взволнованно спросил Роке.

— Что помогают вам. Хефе политико сказал, их сразу расстреляют.

Лица слушавших помрачнели, только в глазах Роке загорелся огонь.

— Не бойтесь, мучачос! Дело только начинается. Поглядим, что за нервишки у этого капитана, — сказал он весело и отвел в сторону Парру и Барболина.

Барболин гут же принялся чесать затылок — это означало, что он думает, а у Парры постепенно светлело лицо. Вскоре план был принят, и тогда Роке попросил сторожа подойти к нему.

Старик внимательно слушал Лопеса. Потом все повторил и засмеялся.

— Смотри, сделай так, как я сказал. Вот, держи. — Роке дал старику кошелек, — здесь больше, чем тебе потребуется. Но только все выполни точно!

Остаток дня отряд готовился к первому серьезному бою. Перед заходом солнца Роке, Хуан, Педро, Рамон и еще двое сели на коней. Остальные вышли их провожать.

— Мучачос, настал момент, когда мы должны доказать, что мы сильнее солдат и офицеров. — Голос Роке Лопеса звучал звонко и уверенно. — Нас всего двадцать пять, но каждый стоит пятерых! Все хорошо продумано, и ничто не должно помешать пашен победе. Но если кто сомневается, еще не поздно. Ан не будем па пего в обиде…

В ответ послышался недовольный ропот: чувствовалось, что слова Лопеса задели всех за живое и немного обидели.

— Тогда хочу предупредить еще раз: в деле малейшее проявление трусости, несоблюдение приказа будет расценено как предательство. Не судите меня строго, но я в глаза предателя смотреть не могу. После боя каждый вправе высказать все, что он думает. Хорошее слово, верное замечание приму с благодарностью, но в деле — отвага, меткий выстрел и точные действия. От этого зависит успех, от этого зависит наша жизнь… Парра и Барболин все объяснят вам, а пока — до встречи! Завтра утром, мучачос! — И Роке тронул своего коня.

На следующий день, едва первые лучи солнца коснулись крыш домов, к жандармскому участку в Гуадалупе подошел кладбищенский сторож. Он сообщил караульному, что у развилки дорог видел вооруженных бандитов, и они говорили между собой, что ждут Роке Лопеса.

Эскадрон был поднят по тревоге, и тут же поступили сведения от передовых постов: замечена группа всадников, па рысях приближающихся к селению. Все три взвода направились на окраину, где и были укрыты во дворах домов. С крыши одного из них капитан Сантос уже осматривал дорогу. Рядом находились Эпифанио Ломели, трубач и адъютант капитана.

Тесной группой всадники показались из-за поворота. Несколько впереди других с винтовкой в руке гарцевал седок и широкополом сомбреро.

— Это Лопес, — определил Ломели. — Его сомбреро и конь гнедой.

Капитан жестом отдал приказание быть наготове. Всадники меж тем растягивались в цепочку, выхватывая винтовки из чехлов. Когда до первых домов оставалось метров двести, они пришпорили коней, перешли на галоп и тут же принялись стрелять на всем скаку. Со стороны селения раздался немногочисленный, но дружным залп. Капитан вздрогнул и закусил губу. Всадники стали придерживать копой. Залп из селении повторился, капитан топнул ногой и закричал:

— Кто отдавал приказ стрелять? Запорю, мерзавцы!

Но группа всадников уже разворачивала коней обратно.

— Первый и второй взвод, по коням! Догнать и взять живыми! — прокричал капитан и стал слезать с крыши.

Лошади “бандитов” скрылись за поворотом, но из селения на полном аллюре уже высыпал первый, а за ним второй взвод. Когда за изгибом дороги пропал из виду последний солдат второго взвода, до слуха донеслись звуки выстрелов — между группой всадников и н. преследователями завязалась перестрелка.

Вскоре в селение на взмыленном коне влетел связной. Он доложил, что “бандиты” залегли в ближайших холмах и мелкими выстрелами контролируют дорогу. Оба взвода спешились и атакуют неприятеля.

— Третий взвод, за мной! — скомандовал капитан и пришпорил коня.

Оставив селение, взвод взял резко вправо, явно намереваясь обойти с тыла цепи Рока Лопеса.

А в это время жители Гуадалупе, прислушиваясь к выстрелам, с изумлением глядели на похоронную процессию, медленно двигающуюся по главной улице в сторону кладбища. Богатый гроб был так убран цветами, что лица умершего почти не было видно. Покойника несли неизвестные жителям Гуадалупе люди. За гробом шли марьячи. Музыканты недавно прибыли в Гуадалупе из Масатлана. Они не прочь были подработать и поэтому старались изо всех сил. Их нисколько не смущало, что родственник покойного — толстячок, который все плакал и большим красным платком поминутно утирал слезы, — говорил об умершем, как об одном из музыкантов.

— Вы знаете, он так внезапно умер… А такой хороший был скрипач! — то и дело повторял толстяк.

Музыканты старались, думая лишь о том, что им заплатили вперед вдвое большую сумму да еще обещали вечером, на поминках, дать столько же.

Жители — кто из любопытства, кто от нечего делать, а кто просто, чтобы послушать музыку, — пристраивались за гробом, и процессия росла.

Когда она поравнялась с жандармским участком и солдат, стоявший около него на часах, направился к гробу, на глазах у всех произошло такое, что может лишь присниться в бредовом сне.

— В каком доме выпить на поминках… — Но солдат не договорил: толстяк, всю дорогу ливший слезы, выхватил из-за пазухи нож и метнул его прямо в горло жандарма.

Тот повалился навзничь, но выпущенная им винтовка не успела упасть на землю, а тут же оказалась в руках Хуана Пуэбло. Гроб уже стоял на земле, и из него выскочил “покойник” с двумя взведенными револьверами. Многие сразу узнали в нем Роке Лопеса. Мужчины, которые только что несли на плечах гроб, Педро, Рамон и еще двое, уже выхватывали из него винтовки.

Музыка оборвалась. Заунывные звуки скрипок и печальные трели труб сменил сухой треск выстрелов. В это время из кладбищенских ворот показалось пять всадников. Каждый в поводу вел по паре оседланных лошадей. Когда эта группа подскакала к жандармскому участку, на крыльце показался Роке Лопес и с ним его четыре брата.

— Вы свободны! Разбирайте лошадей! — И Роке подозвал стоявшего рядом человека: — Держи ключи от подвала. Там лейтенант и солдаты. Отдашь Эпифанио Ломели. А эти деньги передай вдове убитого. Если ее нет, то сами похороните его как следует.

Антонио, Фернандо, Висенте и Хосе — братья Лопеса — вместе с другими сели на коней, и Роке Лопес направил своего гнедого на тропу, ведущую в горы.

Днем, когда обе части отряда соединились, стало ясно, что и основная группа, возглавляемая Паррой, тоже справилась с задачей. Парра, на голове которого красовалось сомбреро Лопеса, сумел выманить эскадрон из селения. Оба взвода солдат, попав под обстрел, спешились и, направив к капитану Сантосу связного с сообщением, начали атаковать позиции, занятые теми, кто залег за удобными укрытиями в холмах и метко вел прицельный огонь.

Перестрелка была жаркой, но все же солдаты достигли линии, где оборонялись “бандиты”. Тут они увидели, что с тыла к позиции приближается третий взвод. За укрытиями, откуда только что велся огонь, никого не оказалось. Рядом с кустами, обломками скал, камнями валялись пустые гильзы и во многих местах простреленные сомбреро: по ним солдаты долгое время вели огонь, полагая, что поражают противника.

Капитан Сантос понял, что его ловко обманули. Он хотел было тут же устроить расправу над нарушителями приказа, без команды открывшими огонь, но оказалось, что ни одни из его солдат не стрелял. И действительно, те два залпа были произведены из-за спин солдат людьми Лопеса, спрятавшимися в селении еще ночью.

Капитан Сантос возвратился в Гуадалупе и, узнав, что там произошло в его отсутствие, пришел в ярость. Он принялся проклинать всех святых, с горечью вспоминая предупреждение губернатора. Затем посадил под арест музыкантов и приказал начать преследование Лопеса в горах. Но отряд Роке в это время уже двигался обходными тропами к селению Конитака, куда, по сведениям, должен прибыть обоз с серебром, предназначенным для отправки в США.

*

Префект, обшарив все горные тропы в районе Конитака — дорога на Масатлан в поисках Лопеса, — ни с чем возвращался домой. Когда вдали, среди тенистых садов, столь украшающих и по сей день Конитаку, замелькали белые домики под красной черепицей, впереди на дороге появился всадник. Оп летел как птица. Казалось, лошадь закусила удила и несла всадника помимо его воли. Не успел префект посторониться, как несущаяся лошадь налетела на него, выбила из седла и сбросила на землю. В этот самый миг послышалась стрельба и крики: “Вива Роке Лопес!” Те, кто сопровождал префекта, оказались окруженными мгновенно выросшими словно из-под земли “бандитами”.

Лопес, чей конь так ловко выбил префекта из седла, быстро спешился и, подавая префекту руку, произнес:

— Вы, кажется, меня искали, мой друг? Не правда ли? Так я к вашим услугам. Ваш револьвер!

— Вы Роке Лопес? — с удивлением спросил префект. — Не может быть.

— Готов служить вам. Вы не ушиблись?

— Пусть это вас не волнует. Вы мой враг. Вам удалось перехитрить меня. Так расправляйтесь! Не мне ждать от вас подачек…

— Я не убийца. Тем более, когда передо мной на земле безоружный человек. Садитесь в седло. Поедем в Конитаку.

— Ни шагу с вами. В лучшем случае отсюда в Конитаку вы привезете мой труп.

— Воля ваша. Связать его вместе со всеми! Ждите моего возвращения, мучачос. — И Роке, оставив троих бойцов охранять пленников, с остальными отправился в Конитаку.

Подъехав к зданию муниципалитета, Роке Лопес, Парра и Барболин спешились н прошли, несмотря па протесты секретаря, прямо в кабинет мэра.

— Я Роке Лопес, которого разыскивает ваш префект. Теперь он у меня в плену. Вот его шляпа и револьвер. Конитака окружена отрядом в сто человек. Но я не хочу причинять ущерба ни селению, ни его жителям. Вы, судья, семья префекта и богатые жители соберете в течение часа двадцать тысяч песо…

— Помилуй бог! Откуда? У кого такие деньги?

— Пока у вас, а через час будут у меня пли я прикажу разграбить муниципалитет, рудник, все магазины.

— Попробую поговорить с деловыми людьми. Посмотрим, что они скажут.

— Это меня не интересует, а собрать их я вам помогу. Барболин, давай их сюда! Л пока, сеньор алькальд, мы сочиним с вамп небольшую бумагу. — Роке сел за стол и четкими буквами вывел на листе: “Подателю сего немедленно вручить ключи от тюрьмы, списки и документы на заключенных, оружие и все боеприпасы”. Подписывайте!

Мэр заколебался, что-то хотел было сказать, по в это время в кабинет вошел судья.

— Что случилось, дон Энрике? Зачем я нужен вам так срочно? — спросил судья, стройный молодой брюнет с модными усиками, не обращая внимания на Лопеса.

— Чтобы подписать эту бумагу, — ответил за мэра Роке и протянул лист судье.

Тот быстро прочел и швырнул бумагу на стол.

— Что за шутки вы вздумали шутить, дон Энрике? Или вы забыли последний разговор с хефе политико? — довольно нагло спросил судья у алькальда.

— При разговоре я не присутствовал, по о ваших “шутках”, сеньор судья, кое-что слышал. Искрение сожалею, что не располагаю временем сейчас заняться вамп серьезно. Но это от нас не уйдет, и боюсь, как бы вам не пришлось последовать за коллегой из Гуадалупе-де-лос-Рейес. Подписывайте бумагу!

— По какому приказу? — еще не снижая надменного тона, спросил судья.

— По приказу револьверов Роке Лопеса. Или вам кажется, что в Копитаке сейчас есть более высокая власть? На вас достаточно одной пули, сеньор судья. Мучачос тут же уберут охрану тюрьмы. Но я не хочу напрасно проливать кровь. Вам понятно?

— В тюрьме ведь преступники… — Спесивый тон судьи заметно упал.

— А вы не находите, что их не меньше на воле? Вы, например. Вы вместе с хефе политико, алькальдом, администратором рудника, префектом ежедневно грабите беззащитный народ, нагло пользуясь своим положением. Или в тюрьме сидят люди, выход которых на свободу для вас опасен?

— Нет, почему же…

— Тогда подписывайте! Оба! Вы и алькальд. — В кабинете в это время уже собралось человек десять. — И помните, предупреждаю вас всех: любое нарушение закона, надругательство над правами граждан, обман и задержка в выплате вознаграждения за труд не останутся безнаказанными. Мы вернемся в любой момент. А сейчас отправляйтесь в зал заседаний, и чтобы через час двадцать тысяч, сентаво в сентаво, лежали на этом столе!

Пока из тюрьмы были выпущены заключенные, а запрошенная сумма собрана, население Конитаки узнало о том, что происходит в муниципалитете, и собралось перед зданием па главной площади. Первыми получили положенное им жалованье муниципальные служащие, затем Лопес щедро расплатился с мелкими лавочниками за все то, что он и его люди взяли в лавках, а остальную сумм Парра, Барболин и Хуан роздали населению. Каждый получил не менее 50 песо. Это было для многих целым состоянием Ведь хороший рдокоп получал за час работы 10 сентаво — одну десятую часть песо.

Поздно вечером в Конитаку без лошадей, злые и усталые, возвратились префект и жандармы. Дельцы от ярости не находили себе места, узнав, что с Лопесом было не более пятнадцати человек. Но в ту ночь в подавляющем большинстве домов Копитаки был настоящий праздник.

Беда пришла па следующий день, когда в Копитаку вступил эскадрой под командованием капитана Сантоса.

В полдень был отдан приказ всем жителям собраться на главной площади. Как только капитан появился на балконе муниципалитета, площадь была окружена солдатами.

— Данной мне губернатором штата властью приказываю немедленно возвратить деньги алькальду, до последнего сентаво! Вы получили их незаконно от бандита Лопеса. До тех пор никто не будет отпущен домой! — заявил капитан Сантос и спустился на террасу первого этажа, где жандармы по-своему уже “выколачивали” деньги из жителей Конитаки.

Тех, кто упорствовал или пытался объяснить, что деньги израсходованы, жандармы и солдаты избивали плетьми.

Во время жесткой расправы капитану Сантосу стало известно, что в доме одного из рудокопов на излечении остался боец из отряда Роке Лопеса. Жандармы тут же схватили больного и вместе с хозяином дома посадили в тюрьму.

Самосуд продолжался до рассвета. Бльшая часть розданных Роке Лопесом денег была возвращена алькальду. Перед уходом из Конитаки капитан Сантос Мурильо с согласия судьи, но явно нарушая существовавшие законы, распорядился повесить “бандита” и укрывавшего его рудокопа. Но не успели родственники несчастного снять тела повешенных, как в селение, словно горный вихрь, ворвался отряд Роке Лопеса. Он проследовал прямо к дому судьи.

Префект с алькальдом и жандармы поспешили скрыться. Они не могли и думать о сопротивлении, когда все население было настроено против властей.

Правосудие свершилось на площади перед балконом муниципалитета. Обвинял судью народ, и когда Роке Лопес в воцарившейся тишине спросил: “За все содеянное, за нарушение закона, за убийство двух честных людей какую кару заслуживает судья?”, все присутствующие единодушно потребовали:

— Повесить!

Приговор был приведен в исполнение у той же самой сейбы, что раскинула пышную крону над дорогой у выезда из Конитаки и еще вчера была свидетельницей казни двух невинных людей.

 

Глава IV

СРАЖЕНИЯ И ЛЮБОВЬ

На руднике Гуадалупе-де-лос-Рейес стало известно о назначении и скором прибытии туда нового администратора. Всех волновало это событие.

В почтовом дилижансе, который совершал регулярные рейсы между столицей штата и районным центром Косала, кроме будущего администратора — молодого инженера Бенхамина Бенитеса — с женой и ответственного контролера горнорудной компании (он должен был обследовать состояние дел на руднике и ввести в курс дела нового чиновника), ехали еще три пассажира: высокое лицо — депутат парламента штата, священник-францисканец и коммерсант, который подсел в дилижанс на дороге в селении Эль-Саладо и не раз своими взглядами заставлял жену инженера Бенитеса кокетливо опускать глаза. Но женщина не могла и подумать, что взгляды приятного попутчика были адресованы не ей, а ее мужу.

Действительно, улучив удобный момент на очередной остановке, коммерсант представился Карлосом Лагунасом из Гвадалахары. Дорогая визитная карточка свидетельствовала, что Лагунас преуспевал в делах. Сев рядом с инженером, он завел с ним разговор:

— А вам доводилось ранее бывать на руднике в Гуадалупе?

— Нет. Предприятие я знаю только по планам, по отчетам да по рассказам бывшего администратора. Мне представляется интересной работа на этом руднике. Есть возможность поиска новых жил, закладки свежих разработок. В управлении, наверное, придется кое-что сделать. Хочу в течение ближайших месяцев довести предприятие до максимума его возможностей. — И молодой инженер покосился в сторону служащего компании. Но тот дремал, не обращая внимания на разговор, который новый администратор столь свободно вел со своим попутчиком.

— А вам не кажется, сеньор Бентес, что рвение, с каким вы собираетесь приступить к работе па этом руднике, ваши побуждения и порывы не сделают вам чести? — глядя собеседнику в глаза, спросил коммерсант.

— Отчего же? Не понимаю вас, сеньор Лагунас.

— Оттого, что вы не задумываетесь над многими вещами.

— Например?

— Хотя бы над тем, что мы с вами оба мексиканцы. Я. не зная покоя, разъезжаю по городам и селениям. Цель моя — наладить торговлю национальными товарами, организовать доставку к потребителю в самые отдаленные уголки страны продукты труда мексиканских рабочих. Правда, благодаря моим усилиям растет и капитал моего дела. Но от этого роста в прямой зависимости находится качество товара, его своевременная доставка, обеспечение им нашего народа. Моя фирма действует во имя процветания Мексики. Что станете делать вы? Реорганизацией управления рудника вы повысите уровень производства. А во имя чего? Во имя того, чтобы как можно больше серебра и золота вывезти за пределы нашей страны. Ну, владельцы компании, конечно, станут вас хвалить, присылать вам к рождеству и ко дню вашего рождения богатые подарки, по случаю и без оного слать вам хвалебные письма. Но в благодарность за что? За то, что вы, сеньор Бенитес, вы, мексиканец, активно участвуете в ограблении иностранцами своей собственной страны.

— Однако, сеньор Лагунас, вы сгущаете краски. Пусть так, продукт добычи рудника вывозится за границу. Но взамен нам поставляется новейшее оборудование, мы осваиваем современную технику, овладеваем новыми методами труда, обретаем высшую квалификацию, растем, так сказать…

— Однако, сеньор Бенитес, наш мексиканский рабочий, к примеру, влачит жалкое существование. А почему? Оттого, что находится под гнетом двойной эксплуатации: отечественные дельцы и иностранные капиталисты. Вот ваш предшественник, я его хорошо знал, придумал такую кабальную систему штрафов, от которой никому не было спасения. Он обязал поголовно всех рабочих покупать товары в лавках рудника. Там лежалый, бросовый, дешевый товар продавался по высоким ценам. Ни одному из иногородних и местных коммерсантов на рудник пробиться было нельзя. Хефе политико, мэр и судья участвовали в прибыли. Вам. конечно, известно, как все они были наказаны Роке Лопесом?

При упоминании этого имени жена Бенитеса испуганно посмотрела на Лагунаса, а контролер компании даже пробудится от сна. Между тем собеседники спокойно продолжали разговор.

— Должен вам сказать, что мне как раз эта сторона деятельности администрации рудника больше всего не по душе. Я сторонник более сознательного и честного отношения к рабочему, — заметил Бенитес.

— А я сторонник, если я верно уловил нить нашей беседы, любых мер, лишь бы они способствовали процветанию дел на руднике. Ваш предшественник, Бенхамин, был молодцом. При нем рудник установил рекордные цифры выработки. И это вам не следует забывать, — язвительно заметил, устраиваясь поудобней на сиденье, контролер горнорудной компании.

В это время сзади послышались выстрелы, и дилижанс сразу прибавил скорость. С места возницы, где сидели два вооруженных охранника, ответили выстрелами. Контролер и депутат парламента выхватили револьверы. Бенхамин Бенитес, хотя у него на поясе и висела кобура с оружием, продолжал сидеть на месте, священник крестился, а Карлос Лагунас заметил:

— Здесь хороший участок дороги. Им не догнать дилижанса.

И действительно, выстрелы вскоре затихли, и дилижанс покатился ровнее.

— Вы думаете, это был Лопес? — бледная, со слезами на глазах спросила жена администратора

— Скорее всего, нет. От него еще не уходил ни один дилижанс, — ответил Лагу пас и поправил тисненную по коже кобуру, из которой торчала перламутровая рукоятка внушительных размеров револьвера.

— Конечно, не Лопес. При желании верхом можно догнать любой дилижанс, а эти струсили, — заметил депутат.

— Милая, успокойся! Даже если бы то был Лопес, он же не обижает женщин. И с нами ничего не будет. Мы ему не враги.

Карлос Лагунас внимательно разглядывал Бенитеса и, когда тот поймал на себе его взгляд, сказал:

— Вы слышали, что Роке Лопес часто бывает в Гуадалупе? Жители о нем только и говорят. Им стало легче дышать. Власти боятся, что Лопес сдержит свое обещание.

— Какое? — снова, не пытаясь даже скрыть своего испуга, спросила жена администратора.

— Успокойся, милая, — ласково произнес Бенитес, взяв жену за руку. — Сеньор Лагунас, очевидно, имеет в виду угрозу Лопеса повторить насильственное смещение с постов тех, кто представляет власть. Нам с тобой это не грозит. Ты же хорошо знаешь.

Снаружи послышался окрик возницы. Дилижанс резко затормозил. Пассажиры еле удержались на скамейках. С полок повалились сумки, портфели, саквояжи. Жена Бенитеса обхватила мужа за шею.

— Бревно через дорогу, — сообщил возница, и тут же с некоторого отдаления прозвучал зычный голос:

— Не оказывайте сопротивления! Каждому будет сохранена жизнь… Вива Роке Лопес!

Депутат и контролер выхватили револьверы, кинулись к окнам.

— Подумайте, что вы делаете! — возмутился Бенхамин Бенитес. — Здесь женщина и священник.

На лужайке слева от дороги, метрах в пятидесяти, гарцевал на превосходном коне вооруженный всадник. То был Сирило Парра. Из-за кустов жимолости на своей белой кобыле выехал Хуан.

— Выходите по одному! Оружие на обочину, — приказал Парра и стал приближаться к дилижансу.

Первым вышел Лагунас, за ним священник, потом Бенитес с женой. Охранники дилижанса побросали винтовки. Коммерсант и Бенитес сияли пояса с оружием и положили их на землю. Но в следующее мгновение за их спинами раздались выстрелы. Контролер и депутат, видя перед собой всего двух всадников, решили оказать им сопротивление. Копи дилижанса рванули, перескочили через бревно, но колесо при этом отскочило, и дилижанс, завалившись набок, остановился. Лошадь Парры, в шею которой угодила пуля, взвилась на дыбы, выбросив седока из седла. Вторая пуля попала ей в брюхо. В ответ сразу с трех сторон прозвучал дружный залп. Служащий горнорудной компании повалился навзничь и замер. Депутат укрылся за придорожным камнем и палил из револьвера, пока не кончились патроны. Когда его окружили, он с трудом поднялся на ноги; из плеча густой струей бежала кровь. Подошел Парра.

— На, держи! — И он протянул свой револьвер. — Иди, добей коня. Ну! Иди! — и отвернулся.

Депутат повиновался. Потом его увели в заросли. Меж тем Хуан проверил почтовые мешки. В них ничего ценного не оказалось. У пассажиров было немного денег, которые им оставили. Парра приказал отстегнуть от упряжки дилижанса лучшую лошадь и оседлать ее. Сев в седло, он сказал:

— Такого коня убить! Будь моя воля… — И всадник отъехал прочь, не окончив фразы.

Хуан улыбнулся и, сказав: “До скорого!”, последовал за Паррой. Оружие Бенитеса и Лагунаса так и осталось лежать у обочины.

— Это и есть Лопес? — спросил священник, который только что закончил молитву над телом убитого контролера.

— Нет, это один из его главарей, — ответил возница и отправился за брезентом, чтобы завернуть в него тело. Пристроив его на крыше, он вместе с охранниками принялся за починку колеса.

Инженер Бенитес хлопотал вокруг своей жены, постепенно приходившей в себя от страха. Карлос Лагунас подошел к ним.

— Ну, что вы скажете по этому поводу? — спросил он.

— Что надо везде расставить жандармов! Вызвать сюда войска. Губернатор прячется за охраной. Попробовал бы ездить по таким дорогам! — нервно выпалила заплаканная женщина.

— Нет, милая, погоди. Сеньор Лагунас ждет от нас иного ответа, — сказал Бенитес и посмотрел на своего попутчика. — Конечно, если судить строго, в основе всего лежит несправедливость, безысходность, что-то не учитывается такое…

— Что все люди одинаково хотят хорошо жить, — перебил его Лагунас. — Посмотрите крутом. У одних несметные богатства, неограниченная власть, а у большинства — ничего. Забиты, неграмотны, гнут спину от зари и до зари. Конечно же, взбунтуешься! А если думать не столько о себе, сколько о других? — И Лагунас кивнул в сторону священника: — Религия ведь к этому призывает. И надо начинать с малого. У вас на руднике, например, отменить штрафы. Рабочие сразу легче вздохнут, и жизнь в Гуадалупе станет лучше.

Бенитес еще пристальнее поглядел на Лагунаса и отошел с ним в сторону.

— Да, но как на это посмотрят кругом? Я же стану белой овцой в стаде черных. Во что тогда превратится моя жизнь? А потом, начни я с этого, а кончать придется разделением прибыли: поровну между всеми.

— Конечно! Сейчас, возможно, думать об этом — абсурд. Но, в конце концов, это-то и есть настоящая справедливость. Во имя ее такие, как Роке Лопес, и берутся за оружие.

— Я припоминаю разговор с бывшим судьей Гуадалупе, — продолжал новый администратор. — Мигель Гутьеррес — он искренне плакал по поводу своей судьбы у меня дома в Кулиакане. Это меня удивило. В юношеские годы он, например, восхищался Хуаресом, был справедливым н честным малым. Получив звание адвоката и службу в одном из управлении штата Дуранго, он очень быстро увидел, что преуспевают наглые невежды, что его честность лишь мешает ему в жизни. Он убедился, что все кругом пробивали себе дорогу лишь благодаря интригам. В конце концов, чтобы он не мешал, его послали в такую дыру, откуда он буквально вынужден был бежать в другой штат. Однако из Кулиакана его направили в Гуадалупе. И там он, сообразуясь со своими взглядами и знаниями, снова пытался выносить наиболее справедливые приговоры. Но чем справедливее выносились приговоры, чем они были более обоснованы законами, тем чаще не находили подтверждения в высших инстанциях. Пока он, как это вынуждены делать все остальные, не начал брать взяток…

— И бесстыдно грабить вместе с алькальдом и хефе политико и без того бедных жителей Гуадалупе, — закончил Лагунас.

— Скажите, сеньор Лагунас, а вы часто бываете в Гуадалупе? У вас там есть родственники? Отчего вы проявляете столь повышенный интерес к этому руднику? — спросил Бенитес.

— Мне думается, вы были откровенны со мной, сеньор Бенитес, и я не стану скрывать от вас правды, — ответил, улыбаясь, Лагунас. — Раньше, несколько лет назад, я работал на этом руднике. На нем и по сей день работает мой дядя. Мое настоящее имя Роке Лопес, к вашим услугам.

Новый администратор даже рассмеялся, посчитав такое признание Лопеса за милую и весьма пикантную шутку.

— Не смейтесь, сеньор Бенитес, я говорю серьезно. Вы оказались толковым и симпатичным человеком. Поэтому я рекомендую вам пересмотреть условия штрафов на руднике, не мешать местному учителю в организации вечерней школы и запретить продажу спиртного в селении по воскресеньям, ограничив ее в будние дни семью часами вечера.

— Но позвольте!..

— Сеньор Бенитес, не позволю! Вы должны дать мне слово. В том, что я действую решительно, у вас не может быть сомнений, надеюсь.

— Однако… Ну что ж… Раз так… Насчет штрафов и учителя я, пожалуй, вам обещаю. Но что касается продажи спиртного…

— Это не в вашей компетенции, вы хотите сказать. Понимаю. Но уверен: если вы проявите настойчивость, ссылаясь на ваше желание поднять производительность труда рабочих, власти не станут этому препятствовать. Им ведь от компания кое-что перепадает. Не надо недооценивать возможностей вашего места, сеньор Бенитес. С вами многие вынуждены считаться.

— Посмотрим.

— Значит, договорились! Прошу вас. — Н Роке пропустил вперед своего нового знакомого.

Весь оставшийся отрезок пути до Конитаки проехали в полном молчании. Каждый был погружен в свои думы

У самого въезда в Конитаку Лопес попросил остановить дилижанс. Он вежливо раскланялся, захватил свой саквояж и вышел. Закрывая за собой дверцу, он сказал:

— Сеньор Бенитес, мне особенно приятно было познакомиться с вами До скорой встречи! И пусть ничто нам ее не омрачит.

*

Сообщение о том, что на руднике Сан-Игнасио готовится к отправке за границу партия серебра, было получено от неизвестного прохожего. Роке Лопес поднял отряд в тридцать пять всадников в поход. Но никто не подозревал, что на сей раз их ждет заранее организованная западня.

Хефе полнтико Эпифанио Ломели, объединив свои силы с отрядами полевой жандармерии соседних селении, решил покончить с Роке Лопесом. План Ломели был прост — он заманит Лопеса в район, где тот не располагает такой поддержкой населения, как в префектуре Косала, и там разобьет его отряд в бою. Эпифанио Ломели недавно был переведен в той же должности в Конитаку, селение гораздо большее, чем Гуадалупе-де-лос-Рейес.

За каждым движением отряда Роке Лопеса зорко следили, и он неожиданно оказался в кольце.

Пропустив передовой дозор по узкой горной тропе, жандармы открыли бешеный огонь из винтовок. Кони взвились на дыбы, а несколько лошадей с всадниками сорвались с обрыва. Свист пуль, ржание, звон стремян — все слилось воедино. II тогда Роке Лопес с криком: “Вперед, мучачос!”, с револьвером в каждой руке бесстрашно рванулся навстречу противнику.

Огонь, клубы пыли и порохового дыма застлали небо. Предсмертные стоны и проклятья огласили ущелье. Роке и его бойцы сражались как герои, но силы были неравными и пришлось отступить.

Ветер медленно рассеивал дым и пыль. Потерявший управление гнедой развернулся и уносил на себе бессильно приникшего к его шее раненного Роке Лопеса. Отряд отступал по той тропе, по которой пришел.

Тринадцать человек остались на поле боя. Кровоточившая рапа Лопеса была тяжелой: пуля засела между левым плечом и сердцем.

Парра, Барболин, Хуан, Антонио, Висенте и еще четырнадцать бойцов, укрыв за поворотом тропы своих лошадей, заняли боевые позиции за обломками скал.

Фернандо и Хосе принялись было перевязывать рану Роке, только что пришедшего и сознание. Но тот с перекошенным от боли лицом отстранил их.

— Я ненавижу врага настолько, что мне не нужен его гостинец! — С этими словами Роке вынул из ножны висевшую у пего на поясе обоюдоострую испанскую дагу и опустил с плеча окровавленную рубаху.

Острием даги, стиснув до скрежета зубы. Роке надрезал рану. Из нее показался конец засевшей в плече пули. Проклиная врага, заманившего его в ловушку. Роке извлек пулю из раны.

— Теперь перевязывайте и затяните покрепче, — попроси и он братьев.

В это время всего в какой-нибудь сотне шагов от места, где Фернандо и Хосе оказывали первую помощь своему младшему Прагу, показались всадники. Это были жандармы, решившие преследовать уходивший отряд Роке Лопеса.

Лассо, брошенное Хуаном со скалы, просвистело в воздухе, и первый жандарм свалился с лошади. Сразу с обеих сторон раздались выстрелы. Преследователи отступили, спешились и, карабкаясь па уступы, принялись обходить заслон, организованный народными мстителями. Те, отстреливаясь, стали медленно отступать к своим лошадям. Перестрелка длилась более получаса, после чего можно было уходить.

Мучительно тяжелый переход через глубокое ущелье — Роке стремился повернуть на юг и сбить с толку шедших по пятам жандармов — унес еще двух бойцов. Их кони сорвались вместе с седоками в пропасть. Усталые, измученные и голодные, Роке Лопес и его люди вышли наконец к реке Пиахстла. Все уже было готово к переправе, когда за спиной отряда появились преследователи. Выбора не оставалось. Следовало принять бой — бой против превосходящего силами и вооружением противника.

С криками “Вива Роке Лопес!” отряд ринулся на врага. Когда кончились боеприпасы, в ход пошли мачете.

На всем скаку Хосе, один из братьев Роке, снес голову сержанту и сам упал, сраженный несколькими пулями. Роке бросился на убийц Хосе. Никто не мог спастись от его мачете. Но меткий выстрел выбил Роке из седла.

Солдаты бросились к упавшему Лопесу, но их опередил Сирило Парра. Спасая от верной смерти своего друга, он, не отпуская стремян, нагнулся, одной рукой поднял Роке, взвалил на шею своей лошади и на полном скаку покинул поле боя…

*

Печальным было для отряда наступление нового, 1880 года. Лишь немногим удалось добраться до пещеры, где хозяйничал дядя Хосе. С тоской в душе они слушали крестьян, рассказывающих о гибели Роке Лопеса и о казни его брата Хосе, которого власти уже мертвым повесили в Конитаке на устрашение другим.

Однако Лопес, которого Парра в бессознательном состоянии провез по горам более сотни километров, был жив. Он находился в далекой высокогорной деревушке Эль-Магей, в штате Дуранго. Лопес долго не мог поправиться, раны продолжали гноиться и кровоточить. Болел он до тех пор, пока наконец местный знахарь не послал своего сына к индейцам племени тараумара за чудодейственными листьями. Только самые старые тараумара знали, где их следовало собирать.

Листья приложили к ранам, после чего они стали быстро заживать. Когда Роке поправился, Парра сел на коня и отправился в штаб-квартиру отряда. Там уже собрались уцелевшие после боя: Барболин, без двух пальцев на левой руке, Хуан с ярко-красным рубцом во всю щеку, Антонио, Фернандо, Висенте и с ними еще семь человек. Большинство из отряда верило, что Роке и Парра живы, поэтому появление Парры и его радостная весть были встречены всеобщим ликованием.

Отряд быстро поднялся, и Парра повел его в Эль-Магем. По пути он купил на ярмарке для Роке Лопеса молодую, сильную рыжую кобылу.

Через неделю Роке Лопес темным вечером навестил своего учителя. Радостной была встреча друзей.

— Роке! Голубчик мой! Если б ты знал, сколько черных дней и ночей мы провели в сомнениях! — Старый Анхель Бонилья нежно обнял своего бывшего ученика, словно встретил сына. — Сильвия не признается, но я знаю: она даже плакала по ночам.

При одном упоминании имени девушки Роке почувствовал, как у него сильно забилось сердце, а когда Сильвия вошла в комнату с ярким румянцем на щеках, опустив глаза, у него перехватило дыхание.

Сильвия весь вечер просидела с ними. Она внимательно слушала, угощала гостя горячим шоколадом с домашним печеньем, рассказывала о том, что происходило на руднике. Несколько раз, когда дядя намекал Сильвии, что уже поздно, она, на радость Роке, находила удобный предлог, чтобы остаться с ними.

Роке проговорил со своим учителем до первых петухов. Оказалось, что новый администратор на руднике Бенхамин Бенитес сдержал данное Лопесу слово.

Прежде всего он предписал, в соответствии с санитарной инструкцией, которую до него ни один администратор просто не соблюдал, навести порядок на всей территории рудника. Расчистить завалы, сжечь мусор и рухлядь, ликвидировать лужи — рассадник москитов, а значит и болезней, освободить от лишнего оборудования и отвальной породы места отдыха рудокопов под землей. Это потребовало от рабочих лишних усилий, но администратор заявил, что только тогда он пересмотрит отданные его предшественником приказы по штрафам. И теперь на руднике штрафы взимались лишь в том случае, когда рабочий действительно допускал провинность по своей собственной вине. Это повысило еженедельный заработок рабочих примерно на 20 процентов.

Затем Бенитес, и в этом ему активно помогала жена, запретил продажу на территории рудника алкогольных напитков. Не обошлось без неприятностей. Поначалу рабочие протестовали, но Бенитес был тверд. Некоторые уволились и уехали на соседние предприятия. Однако нехватка рабочей силы продолжалась недолго. Вскоре на рудник в Гуадалупе, где были отменены кабальные штрафы и без задержки выдавали получку, потянулись квалифицированные рабочие.

Для того чтобы занять время, которое прежде уходило на пьянство, по инициативе доньи Энрикеты, жены администратора, был создан рабочий духовой оркестр, а местный врач вместе с Бенитесом организовали из служащих и рабочих несколько любительских квадрилий. Теперь по воскресным и праздничным дням все население собиралось на представления боя молодых бычков и праздник наездников — чарро.

Бенхамнн Бенитес и донья Энрикета подружились с учителем Бонильей и его племянницей и разрешили им, выделив помещение, организовать при руднике вечернюю школу для взрослых и кассу взаимопомощи. Рабочие охотно вступали в кассу, внося в нее еженедельно по одному песо. Теперь никому в случае рождения ребенка, свадьбы, похорон, несчастья не надо было обращаться к ростовщикам. Обо всех этих нововведениях рассказал Лопесу старый учитель.

Роке был доволен: он знал, что в этом была доля и его участия.

Наступил рассвет, когда Анхель Бонилья пошел провожать Роке до калитки. Проходя патио, Роке уловил какое-то движение за окном комнаты. Сильвия ждала его появления! Она не спала, чтобы еще раз мельком увидеть его.

Роке завернул за угол, легко перескочил через забор и оказался в саду. Свет в комнате учителя погас. Роке подошел к решетке окна Сильвии и приник лицом к холодным прутьям. И тут же из-за занавески к нему протянулась чья-то рука. Роке схватил ее, приложил к губам. Любимая…

Время летело незаметно.

Вдруг Роке услышал протяжный крик филина. Это Хуан, ожидавший его около лошадей, беспокоился о своем предводителе. Надо расставаться.

— Жду завтра перед заходом солнца у кедра на горе… — прошептал он. Ответом было ласковое рукопожатие.

Однако следующая встреча молодых людей произошла лишь несколько месяцев спустя.

Эпифанио Ломели, зная, что Роке Лопес находится где-то поблизости от Гуадалупе и Конитаки и у него в отряде не более двадцати человек, решил еще раз испытать свое военное счастье. Он снова собрал из окрестных деревень и селении жандармов и выступил с ними в горы на поиск Лопеса.

Ближайшие друзья и сподвижники Роке удивлялись, почему они, оказываясь в выгоднейшем положении, не принимают боя с противником, а уходят от боя, совершая длинные переходы.

Роке объяснил им, что такие действия создают отряду большую популярность, что главное — не проливать кровь, а заставить власти изменить отношение к пароду.

Восемь недель оказались достаточным сроком, чтобы силы Эпифанио Ломели истощились. Усталые и измученные безрезультатными погонями, жандармы вернулись в свои участки. Но в первую же ночь возвращения Ломели в Копитаку, когда он спал так, что, казалось, его вряд ли могла разбудить артиллерийская канонада, у дома хефе политико остановился всадник на взмыленном коне. Слуга с огромным трудом разбудил хозяина, чтобы сообщить ему о прибытии из столицы штата нарочного. Протирая руками глаза. Ломели вышел m спальни и оказался носом к носу с Роке Лопесом, который тут же под дулом револьвера вывел его в патио. Там Ломели связали и увезли.

Этим же утром в доме префекта Косалы все были разбужены страшным стуком в ворота. Когда их отворили, на земле, в ночной пижаме, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, лежал, мысленно произнося самые отборные ругательства, хефе политнко Конитакн Эпифанио Ломели.

В кармане его пижамы обнаружили записку:

“Я не желаю крови, но взамен требую справедливости Пусть всем будет примером рудник Гуадалупе! Все должны так же хорошо жить, как рабочие этого рудника. Закон и справедливость!

10 июня 1880 года. Роке Лопес ”

*

Народ повсюду с радостью встречал отряд Роке Лопеса. О нем, как о защитнике народных интересов, уже слагались легенды. Роке меж тем продолжал обирать кассы рудников, опустошать сейфы богатых помещиков и коммерсантов и раздавать эти деньги бедным. Он смещал неугодных населению алькальдов и суден, устраивал бесплатные распределения товаров и продуктов среди населения, веселые праздники за счет властей с непременным их участием, правда иной раз под дулами револьверов. Разрушал склады оружия и боеприпасов, обращая в бегство жандармские отряды и мелкие воинские части, а от более крупных уходил из-под носа, словно проваливаясь сквозь землю.

В начале сентября, когда на полях крестьяне заканчивали собирать второй урожай кукурузы, в горах кедр начинал терять свои шишки, полные сладких семян, а в селениях одна за другой открывались ярмарки. Роке Лопес привел своп отряд на отдых в пещеру дяди Хосе. Используя первую же возможность, Роке навестил учителя. Старый Анхель Бонилья в тот вечер понял, что между молодыми людьми возникла любовь.

На следующий день, первый раз в жизни, Сильвия возвратилась домой в полночь. Потом она встречалась с Роке и днем, и тогда он увозил ее в горы. Роке обучил девушку верховой езде по горным тропам, стрельбе из револьвера и винтовки, открыл перед ней новый, до того ей неведомый, обладавший притягательной силой мир горного леса. Сильвия могла, сидя рядом с Роке на мягком кове густых трав высокогорных полян, часами слушать пение и болтовню птицы синсонте. Птица, видя с верхушки дерева людей, специально для них, с поразительной точностью принималась подражать голосам своих собратьев — пернатых. Временами казалось, что в ветвях собиралось на конкурс лучшего исполнения с десяток разных птиц. И не только их, но и животных: козлят, кошек, койотов и собак.

Однажды, когда Сильвия и Роке, сидя на уступе, наблюдали за тем, как внизу, в ущелье, стремительный ручей сверкал радужными переливами, разбивая свой бег о мешавшие ему камни, внезапно из-за скалы на лужайку высыпал перепелиный выводок. Птенцы уже могли подниматься на крыло, но еще держались поближе к матери, не закончив, очевидно, до конца курса начального обучения жизни. Вдруг зловещая тень скользнула по поляне. Взрослая перепелка первой почуяла приближение смертельной опасности и сама бросилась на врага, защищая собой выводок. Она-то и оказалась в острых, цепких когтях серого ястреба. Хищник отлетел с ней на вершину соседнего утеса. Сильвия не могла сдержаться и разрыдалась. Роке молча взял винтовку, встал и скрылся за поворотом. Многократным эхом прозвучал в горах раздавшийся выстрел, и ястреб камнем свалился со скалы.

Когда Роке возвратился, Сильвия бросилась к нему и крепко обняла:

— Навеки вместе! До последнего вздоха…

 

Глава V

ДЕЛА И ПРОГРАММА

Слава о “бандите” Роке Лопесе докатилась до города Мехико. О нем писали в столичных газетах. Но на всем восточном побережье страны, особенно в штатах Синалоа и Дуранго, все знали, что Роке Лопес был справедлив, хотя и тверд в наказании тех, кто превышал свою власть, бесчинствовал и притеснял народ. Смещаемые им с постов и должностей лица никогда вновь не решались возвращаться в те селения, откуда они были изгнаны. Назначаемые Лопесом или присылаемые новые чиновники хорошо помнили о судьбе своих предшественников, и жизнь во многих населенных пунктах, где побывал отряд Роке Лопеса, становилась для народа заметно легче.

В ранчо, деревнях, селах и городах дети играли в “Роке Лопеса”. Народ назвал своего защитника “Смерчем Синалоа”, и никакое иное прозвище не могло больше соответствовать истине. Отряд Роке передвигался как ветер, как смерч налетал он на поместья, деревни и села, рудники и военные гарнизоны, оставляя по себе лишь добрую память о справедливом бандолеро.

В армейских частях, высылаемых на борьбу с Роке Лопесом, солдаты рассказывали о нем такие небылицы, что у многих одно упоминание его имени вызывало суеверный страх. Лопес непременно выходил победителем из всех сражении.

Когда же Роке чувствовал, что бойцы его отряда устали, он любил устраивать отдых в небольших, удаленных от крупных поселений деревушках. Как правило, отдых начинался с организации общенародных праздников за счет алькальдии и “добровольных” пожертвований состоятельных поселян.

Так было и в этот раз. Выстрелы в воздух из винчестеров, ремингтонов и револьверов свидетельствовали о появлении в Байле отряда Роке Лопеса. Самого Роке еще не было в селении, но Парра, выполняя его инструкции, разъяснил перепуганному насмерть председателю местного муниципалитета, как надо провести праздник, чтобы Роке Лопес, его отряд, а имеете с ними и народ Байлы могли бы повеселиться и отдохнуть как подобает.

В разгар веселья на танцевальной площадке появился Роке Лопес с Сильвией. Члены отряда и те из жителей Байлы, которым уже приходилось встречаться с Лопесом, бурно приветствовали их, и праздник превратился в народное гулянье.

Самой красивой парой были Роке и Сильвия, находившиеся в центре внимания. С приближением рассвета музыканты выбились из сил, но алькальд Байлы, предварительно заручившись подписью Роке Лопеса на документе, где говорилось, что алькальда силой вынудили организовать в селении столь шумный праздник, не согласился, пользуясь своей властью, подать знак, после которого музыканты имели право прекратить играть. Но вот и алькальд после очередной, оказавшейся в тот день для него последней, рюмки текили сел на землю, приткнулся к стволу кедра и уснул.

Роке Лопес, приказав отряду собраться в пещере дяди Хосе, усадил Сильвию на круп своей лошади и отправился в горы встречать восход солнца, рождение нового дня. Им надо было перебраться на другой берег реки Пиахстлы. Лошадь спокойно вошла в воду и поплыла. Но на середине реки она неожиданно сильно ударилась о подводный камень и, потеряв равновесие, сбросила седоков в воду. Роке, преодолевая быстрое течение бурного потока, с трудом подхватил Сильвию, терявшую последние силы, и вынес ее на руках на противоположный берег. Но тут его окружили с винтовками наперевес два жандарма и сержант. Не успел Роке опустить Сильвию на землю, как оба его револьвера были выхвачены из кобур, а самого Лопеса связали.

Поглядев на Сильвию, Роке нежно ей улыбнулся и шепнул:

— Как побегу, спасайся. Уходи!

Они шли посередине сухого русла. Мелкая галька шуршала под ногами. Метрах в десяти по обе стороны безжизненного ложа речушки начинались заросли, сквозь которые вилась тропа. Неожиданно Роке побежал, плечом сбив с ног одного из жандармов и гигантским прыжком отскочив от двух других. Он мгновенно скрылся в густой зелени. Жандармы кинулись за ним. Сильвия повернула обратно, выбралась из кустов ежевики и, сойдя с тропы, стала быстро взбираться вверх по склону. Она впервые к жизни оказалась одна в горах, да еще в совершенно незнакомой местности. Но мысль: “Скорее! Надо спешить домой! Предупредить его людей!” — подавляла страх и придавала девушке силы.

Жандармы догнали Роке, схватили, и сержант, обвив петлей его связанные руки, второй конец веревки закрепил у себя на поясе. За девчонкой они решили не гнаться.

“Не стреляли и даже ни разу не ударили. Должно быть, знают, кого ведут”, — подумал Роке.

Предположение его оказалось верным. Староста деревушки Ринкон-де-Ибония думал уже о размерах вознаграждения, которое он заслужил, поэтому весьма дружелюбно встретил Лопеса и тут же распорядился поднести ему рюмку мескаля.

— После такого праздника не дурно, а? — сказал он и отвел Роке под охрану в собственный сарай, чтобы самому немедленно отправиться в соседнее селение, где находился телеграф.

Вскоре важная телеграмма лежала на столе у губернатора. Генерал дон Франсиско Капьедо после четырехлетнего перерыва снова занял пост губернатора, и телеграмма о задержании Роке Лопеса сразу приковала его внимание.

— Карамба! Опять этот бандит Роке Лопес!.. А… Может, это и к лучшему начать мои дела судом над ним? — спросил он своего секретаря. — Срочно вызовите ко мне командующего поисками и разыщите подполковника Сантоса Мурильо. Затем немедленно отправьте депеши в Конитаку и Абуйю, чтобы оттуда стянули в Ринкон отряды жандармов и ждали моих дальнейших распоряжении.

Через три часа два кавалерийских эскадрона под началом Сантоса Мурильо, теперь уже подполковника, на рысях выезжали из столицы штата на дорогу. Им предстояло доставить живым в Кулиакан “бандита” Роке Лопеса.

Между тем перед жителями Гуадалупе предстала немало удивившая их картина. Лошадь с разбитыми в кровь бабками и передними коленями, с трудом переступая, бережно несла на себе сеньориту Сильвию. Та, обхватив шею лошади руками, находилась в седле без сознания.

Когда девушку уложили в постель и дон Анхель поднес ей склянку с нашатырным спиртом, она открыла глаза, и губы ее еле слышно прошептали:

— Роке… Беда… Жандармы… Байла…

Учитель тут же послал сторожа к знакомому рудокопу, который был на руднике одним из доверенных людей Роке. Когда тот пришел, Бонилья сообщил ему, что слышал от Сильвии, и просил срочно передать товарищам Лопеса о случившейся беде.

В полночь кто-то тихо постучал в калитку учителя. То был Барболин. Парра с отрядом находился гут же, за селением. Посланец Бонильи разминулся с отрядом, а сообщение о том, что лошадь Роке принесла на себе в Гуадалупе потерявшую сознание Сильвию дошло до них через других людей.

Узнав, в чем дело, Барболин и Парра немедленно помчались по дороге на Байлу. В это же самое время отряды жандармов Абуйи и Конитаки тоже выступили в поход. В окрестностях Байлы товарищам Роке стало известно, что произошло с ним, и они повернули к Ринкоиу-де-Ибонии. Перед самой деревней отряд столкнулся с жандармами из Абуйи. Бой был жарким, по коротким. Парра не успел еще подвести итог схватки, как зоркий глаз Хуана заметил выходившее из высокогорного ущелья подразделение полицейских, двигавшихся 13 Конитаки.

Устроив засаду, партизаны без труда разбили и этот отряд. Лишь Эпифанио Ломели и с ним еще двум полицейским удалось уйти невредимыми. Так как следовало спешить в Ринкон-де-Ибонию, преследовать их никто не захотел.

В деревне, однако, не оказалось ни Лопеса, ни властей, ни большинства жителей, которые испугались мести и ушли в горы.

Опасно было верить словам сгорбленной старухи.

— Острее ножей зубы у него, — бормотала она, не переставая креститься. — Всю ночь путы грыз… Утром попросил годы. Жандарм принес и… получил поленом по голове. А молодец выпорхнул. Выпорхнул, как птичка. На коня — и был таков. Да, да, и был таков… Кто знает, где он теперь…

В это время в деревню пришел полицейский из Абуйи, который уцелел после боя, а теперь решил присоединиться к Роке Лопесу. Он рассказал, что отряд Ломели имел предписание занять Ринкон-де-Ибонию и ждать подкрепление, высланное из Кулиакана.

Рассчитав, что это армейское соединение может появиться в деревне не раньше вечера или на следующее утро, Парра разослал в разные стороны разведчиков. Вскоре выяснилось, что Роке спит крепким сном в доме верного человека в Байле. Отряд вошел в селение. Оказалось, что во время праздника местный судья отправил своего слугу к старосте Ринкон-де-Ибонии. Вот почему Роке и был схвачен жандармами на берегу реки.

Судью арестовали. Вскоре нашли и старосту. В присутствии жителей деревни бойцы отряда, без участия Роке, избрали трибунал. За предательство и за покушение на жизнь Роке Лопеса судью и старосту приговорили к расстрелу.

К вечеру этого же дня отряд утроился. Снабдив добровольцев оружием, захваченным в двух последних боях, Роке повел своих людей навстречу эскадронам подполковника Сантоса Мурильо.

Посланные вперед Рамон и Педро возвратились и доложили, что подполковник расположил свою часть биваком на отдых в тридцати километрах от реки Пиахстлы. Установив местонахождение воинской части, Роке без труда определил ее дальнейший маршрут. На всем протяжении предполагаемого ее пути не было более удобного места, чем ущелье, по которому пролегала дорога к деревушке Дос-Пикос. Роке решил, прибегнув к военной хитрости, завязать бой с кавалерийскими эскадронами в невыгодной для них местности.

Лопес спешно с частью отряда подошел поближе к противнику и, в ожидании подхода своих основных сил, состоявших из необстрелянных еще добровольцев, разработал план дальнейших действий. Следовало заманить эскадроны подполковника в небольшое ущелье. Там, меж отвесных теснин, пролегало русло пересохшей речушки. Низкие берега ее кое-где раздавались, образуя широкие площадки. Одна из них была особенно удобна для рукопашной схватки: к ней с разных сторон спускались тропы, на которых заранее залегли бойцы Лопеса.

Решить сложную и ответственную задачу — заманить армейское соединение в ущелье — было поручено Хуану. Он снял с себя патронташ, пояс с револьвером, вложил винтовку в чехол седла коня, спешился и. прихватив с собой лишь складную наваху, зашагал в сторону деревушки Дос-Пикос. Там Хуан за гроши купил старенькую одежонку, нашел дырявое сомбреро, суковатую палку и поймал первого попавшегося под руку бездомного пса. Надев на него ошейник с поводком, Хуан отправился в горы, в сторону дороги, по которой двигался Сантос Мурильо. Удобно устроившись в тени земляничного дерева, Хуан ждал.

Прошло около двух часов. За это время Роке, Парра и Барболин разместили своих бойцов, разбитых на три самостоятельные группы, по удобным боевым позициям. Все было готово к встрече.

Когда головной дозор из пяти всадников поравнялся с поворотом в ущелье, Хуан, громко крича и размахивая руками, стал спускаться с холма. Он был покрыт пылью и тяжело дышал.

— Сеньоры офицеры! Сеньоры офицеры! — кричал во всю силу своих легких Хуан, сильно припадая на правую ногу и выпучив от страха глаза. — Пресвятая дева Гуадалупская не дала погибнуть… Неисповедимы прозрения твои, о дева! — причитал Хуан, скатываясь с холма на дорогу.

— Что скулишь? — грубо спросил сержант, когда Хуан подковылял к всаднику, таща за собой упиравшегося пса.

— Сеньор офицер! Пресвятая дева Гуадалупская, о, не дай погибнуть! Спаси и сохрани!.. — бормотал Хуан, повалившись у обочины дороги на колени.

— Да что с тобой? Что случилось? Говори толком, дубина! — грубее прежнего потребовал сержант и направил свою лошадь поближе к Хуану.

Поводок врезался в руку, боль была сильная, так как пес изо всех сил вырывался, а Хуан, закатив глаза к небу, не переставал креститься и бормотать.

— Святая дева Гуадалупская не оставила… Спасла… Сеньор офицер… — Хуан увидел, как из-за поворота основной дороги показалась плотная группа конников, и тут же его острый слух уловил слова команды: “Рассредоточиться! Выслать дозоры на фланги!”

Хуан понимал, что подполковник страховал себя от возможной засады, но это обстоятельство Роке учел при составлении экспозиции боя.

Когда Сантос Мурильо подъехал со своей свитой к дозору, Хуан отпустил пса. Тот с визгом и лаем кинулся по дороге в родную деревню.

— Пума! Пума! — завопил Хуан. — Назад! Куда ты? Убьют, убьют тебя. Пума!.. — голосил он и залился слезами.

Жалкий вид сильно прихрамывавшего Хуана, его причитания и особенно то, что дворняжку звали Пумой, вызвали смех, а Хуан продолжал молить:

— Не прошу милостыни… Помогите! Не дайте погибнуть людям Святая дева Гуадалупская! Бандиты в Дос-Пикос! Грабят, насилуют…

— Для нищего ты слишком толстоват. Тебе не кажется — спросил, лукаво щуря один глаз, подполковник

— Болен я… Болен. Водянкой и желудком страдаю. — плаксиво хныкал Хуан под общий смех солдат. — Убивают там… Еле ноги унес, ваше преосвященство…

— Да он и впрямь полоумный. Пошел вон! Меня за священника принять! — обиделся подполковник. — Ты действительно в своем ли уме, друг?

— Бедный друг — что тупой нож, ни на что не гож, но других спасите, ваша честь! Сеньор, там люди гибнут, дети.

— Лейтенант, — обратился подполковник к штабному офицеру, — куда ведет эта дорога?

— К деревне Дос-Пикос, мой командир, и через десять миль сливается с этим же трактом, — ответил штабист, справившись с картой.

— У пункта, отстоящего…

— В восьми милях отсюда, мог командир. — бодро ответил лейтенант.

В этот миг Хуан покрылся холодным потом. Из ущелья показался путник. Он шел быстро и, увидев вооруженных военных, заспешил еще быстрее Хуан лихорадочно соображал, успеет ли он выхватить из кармана наваху, раскрыть ее и метнуть в горло подполковника прежде, чем одна из армейских пуль поразит его насмерть.

Приближавшийся к ним крестьянин был незнаком Хуану. Сейчас он скажет правду, и… конец! Хуан схватился за живот, чтобы рука была поближе к карману, но в следующий миг услышал:

— Сеньор офицер! Сеньор офицер! Скорее! Там их немного, помогите, наши жены…

— Капитан, — обратился Сантос Мурильо к одному из своих офицеров, — с первым эскадроном вперед! Проверьте, что там такое.

Сержант чуть было не наехал на Хуана. Крестьянин сдернул соломенное сомбреро, приложил его к груди и быстро крестился.

— Хромай вперед, да побыстрей! — все так же грубо приказал сержант Хуану, а тот повернулся к подполковнику:

— У стучащей подковы гвоздя не хватает, сеньор! Умный человек, он все сразу понимает… Спасибо, пресвятая дева! Да продлит она дни ваших родичей…

— Хромай, хромай! — торопил Хуана сержант.

Толстяк, у которого от этого приказания сразу отлегли от сердца и в ногах появилась сила, сам понимал, что следовало спешить. Первый взвод уже скрывался в ущелье, а Хуану в тот момент, когда начнется бон, надо было во что бы то ни стало быть у трех сосен, неподалеку от них с товарищами из отряда будет ждать его конь.

Хуан задыхался, в висках стучало, сердце готово было разорваться в груди, когда сержант окрикнул его:

— Эй, калека, ты что хромать-то перестал?

До сосен, рассыпавших по осени колкие иголки с уступа па дорогу, оставалось каких-нибудь сто шагов. Хуан схватился за живот и, заохав, под общий смех солдат заковылял чуть в сторону.

— Гарсия, а ну-ка всыпь ему хорошенько, чтобы все делал вовремя! — распорядился сержант.

Раздался громкий хохот. Но Гарсия милостиво разрешил:

— Давай, но побыстрее! Хуан поднимался в гору.

— Ты куда? — крикнул Гарсия и повел коня на холм Хуана там не было Солдат остановил коня и тут же ощутил резкую колющую боль под левой лопаткой. Поводья и винтовка выскользнули из его рук. В четыре прыжка Хуан был у лошади.

Сержант, снизу видевший, как Хуан метнул наваху, закричал.

— Догнать! Взять живым! — Но в это время впереди раздался залп, другой…

С винтовкой солдата в руках, прикрывая себя конем, Хуан быстро продвигался к трем соснам. Рядом цокали о скалы и свистели пули.

Подполковник понял, что был ловко обманут. Арьергард его отряда уже отстреливался от налетевших с тыла партизан. Его часть оказалась умело расчлененной. Причем первый эскадрон явно наскочил на засаду и наверняка нес серьезные потери.

Капитан, командир эскадрона, оказавшегося действительно в трудном положении, прежде всего приказал солдатам спешиться и запять оборону. У них было больше боеприпасов, чем у нападавших, но позиции те были куда более выгодными. Капитан, прежде чем контратаковать, стремился определить точное расположение противника и его слабые стороны

Между тем Парра, предугадав задуманный армейским капитаном план, отдал приказание половине своего отряда сесть на коней и спускаться по тропам в ущелье с разных сторон одновременно. Оба выхода из ущелья были надежно перекрыты. Солдаты оказывали отчаянное сопротивление, но ряди их заметно редели.

Второй эскадрон, атакованный с тыла, к которому возвратился подполковник со штабом, активно перестреливался с отрядом, возглавляемым Барболином. В это время в спину этого эскадрона ударил Роке Лопес со своей конной группой. Она появилась на полном карьере из-за поворота дороги, по которой всего несколько минут назад часть подполковника спокойно двигалась в Ринкон-де-Ибонию. Эскадрон во главе с подполковником также оказался зажатым с двух сторон. Завязалась жаркая рукопашная.

Звон сабель и мачете, звуки залпов и одиночных выстрелов, стоны, проклятья и храп лошадей разносились далеко за пределы поля боя.

В самый разгар сражения Роке увидел, как подполковник, окруженный тесным кольцом своих солдат, вытянул руку с револьвером и целится в Рамона. Тот только что отбил атаку двух наседавших на него врагов и теснил третьего, уверенно действуя своим мачете.

— За мной, мучачос! — крикнул Роке, и услышавшие его голос Фернандо, Висенте и Педро поспешили за ним. Остальные тоже потянулись за своим предводителем и оказались в самой гуще боя.

Кони взвились на дыбы от встретившего их залпа противника. Подполковник, сунув револьвер за пояс, выхватил из ножны седла шашку, пришпорил коня и, увлекая за собой солдат, стал отходить.

Рамон — лицо его застилала кровь — обхватил руками шею коня и тут же вывалился из седла. Рядом, получив прямой укол саблей в грудь, упал брат Роке — Висенте. Роке придержал лошадь и соскочил на землю, чтобы помочь Висенте и Району. Но этого мгновения оказалось достаточным, чтобы подполковник вырвался из окружения. Барболин получил удар саблей в плечо, и его бойцы замешкались.

— За ними! Догнать! — крикнул Барболин, но было уже поздно.

Подполковник Сантос Мурильо и с ним около двадцати всадников на полном галопе оставили поле боя.

Первый эскадрон к тому времени сложил оружие. Среди пленных обнаружили воинского лекаря. Он оказывал первую помощь пострадавшим той и другой стороны. Ему помогали Педро и Хуан.

Перевязывая раны, лекарь то и дело посматривал на толстяка, сокрушенно покачивал головой и вполголоса приговаривал:

— Ну и артист! Какой актер!..

*

Ужин начался с тягостного молчания. В огромной гостиной, за большим столом красного дерева, накрытым всего на четыре персоны, сидели мрачно нахмурившийся губернатор, непривычно молчаливая губернаторша, их дочь и зять.

После креветок под соусом “тартар”, двух бокалов вина, выпитых почти залпом, подполковник заговорил:

— Да, я снова оказался разбит! Но я потерял отряд в честном бою, дон Франсиско. И должен вам сказать, что на этот раз проигрыш раскрыл мне глаза. Я многое понял, дои Франсиско. Из последней экспедиции я вынес твердое убеждение, что нам, если мы действительно желаем разделаться с Лопесом, следует прибегнуть к его же собственным методам.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил губернатор.

— Видите ли, дон Франсиско, чем объясняется военный успех этого Лопеса? Прежде всего, конечно, поддержкой населения. С этим, правда, можно легко покончить. — Небольшие черные глаза подполковника злобно сверкнули. (“Горяч и, должно быть, опасен во гневе”, — подумал губернатор.) — Но главное в другом! Они знают в горах каждый камень, каждую тропу, пещеру, расселину, каждый куст, где можно укрыться. Они в состоянии в любое время дня и ночи и в любом направлении быстро перебрасывать свой отряд, разъединять его, когда надо, на мелкие группы, которые так же смело действуют, без чьих-либо приказов сверху, как и весь отряд под командованием Лопеса. Умеют вновь создавать, притом очень быстро, из этих самых группок мощное боевое соединение в сотню и больше всадников, которых еще вчера нигде не было. Располагая точными сведениями о своем противнике, его силе, путях передвижения, а иногда и его планах, черт возьми, они устраивают неожиданные засады, западни, непреодолимые в горах заслоны, а когда решаются дать бой на ровной местности, намного опережают нас во времени, успевая заранее развернуться в боевой порядок. А как они уходят от преследования! Ты сидишь у них на последнем коне, слышишь стук его копыт, и вдруг отряд словно сквозь землю проваливается.

— Все это мне известно. Я хочу знать, что нового ты собираешься сказать? — перебил подполковника генерал.

— Крупные армейские соединения, — продолжал Сантос, — которые мы бросаем против бандитов, в состоянии передвигаться только по дорогам и только днем. А что делается в горах, где противник, они не знают. Численность его нам тоже никогда заранее неизвестна, как и неизвестны позиции, которые он защищает. Мы не видим своего противника, а он все видит и все знает о каждом нашем шаге. Вот так, дон Франсиско, и нам следует действовать.

— Не понимаю тебя. — Губернатор пожал плечами.

— А это так просто! Надо создать, обучить и подготовить небольшие карательные группы по десять — двенадцать человек: десять солдат и два офицера, не меньше, на группу. Базами их будут деревни и села, из которых они станут оперировать теми же методами, какими сейчас против нас успешно действуют бандиты.

— Командующий решительно выдвигает требования о выделении дополнительных ассигнований на создание особой карательной бригады. Генерал Анхель Мартинес, ты знаешь, опытный вояка. Наверное, уже советовался и с другими.

— Ничего, ровным счетом ничего это не даст! Кроме расходов. Лопес тут же расформирует свой отряд. Каждый бандит укроется в надежном месте. Сам Лопес вообще может уйти в другой штаг. Мы прочешем всю местность и никого не встретим, а по нашим следам, насмехаясь над нами, будут двигаться люди этого Лопеса.

К концу ужина подполковнику Сантосу Мурильо удалось убедить губернатора. Однако ровно через неделю, когда Франсиско Каньедо отправился в столицу страны за советом к самому президенту Мексики генералу Порфирио Диасу, в его портфеле лежали документы, в которых доказывалась необходимость создания новых регулярных соединений и просьба о дополнительных на это ассигнованиях.

Губернатор сумел убедить президента в том, что увеличение численности армейских отрядов необходимо. Каньедо возвратился в Кулиакан с нужной суммой и сразу же горячо принялся за дело. На этот раз он не мог проиграть.

На чрезвычайном заседании специально созданной военной хунты конгресса штата губернатор выступил с горячей речью. Был основан особый карательный штаб. К губернатору штата Дуранго Хуану Мануэлю Флоресу направилась представительная военная миссия с целью обсудить с ним план совместных действий.

А в это время Роке успешно продолжал восстанавливать справедливость, как он это понимал, и оказывать помощь бедным людям. На огромной территории горных районов штатов Синалоа, Дуранго и кантона Тепик — четыреста километров вдоль побережья и двести от него в глубь страны — не было ни одного рудника, в котором бы не заводилась специальная книга расходов, вызванных налетами и ограблениями Роке Лопеса. Теперь редко случалось, чтобы слитки серебра и золота, поступавшие из плавилен рудников на склады, дожидались прихода обозов и попадали за границу.

Собрав таким образом крупную сумму наличных денег и значительное количество золотых и серебряных слитков, Роке Лопес решил поднять в горах всеобщий мятеж против диктатора-президента. Лопес сочинил прокламацию и, разослав своих уполномоченных по селам и селениям, начал активно готовиться к восстанию.

В течение двух недель он собрал под свое начало сто восемьдесят пять превосходно вооруженных и экипированных конников и после трехчасового боя овладел крупным селением Ла-Растра.

Всего в одном часе перехода от Ла-Растры стоял карательный полк в триста сабель и винтовок под командованием подполковника Сантоса Мурильо.

Роке Лопес пробыл в Ла-Растре ровно столько, сколько понадобилось, чтобы в местной печатной мастерской оттиснуть необходимое количество экземпляров политической прокламации, которая тут же была широко распространена среди населения.

“Я, Роке Лопес, выступивший на защиту конституционных гарантий, населению сообщаю:

Нынешнее правительство в действительности не избрано пародом и не обеспечивает гарантий, которые каждый гражданин должен иметь согласно Конституции, так как те, кто сейчас правят страной, сами себя поставили во главе правительства, в силу чего отсутствуют элементарные нравственность и справедливость, никто не заботится о защите интересов граждан, ибо, став у власти, эти люди только и думают, как бы обогатиться и обобрать других, причем их действия достигают таких размеров, что никто не уверен за свою жизнь; кроме того, видя, какой протекцией, в ущерб интересам мексиканцев, в стране располагают иностранцы, нельзя поступить иначе, как взяться за оружие, чтобы вырвать власть у негодных правителей и восстановить действие Конституции, поэтому я и предлагаю следующий политический план:

1. Провозглашаю подлинное восстановление действия Конституции.

2. Беру на себя руководство вооруженными силами до тех пор, пока не сочту возможным передать его лицу, заслуживающему моего доверия и полностью согласного с настоящим планом.

3. Приглашаю всех честных граждан к действию и заявляю, что располагаю правом, вытекающим из самой ситуации, объявить настоящий план и привести его в исполнение.

4. Настоящий план будет изменяться в соответствии с интересами народа и здравым смыслом предложений тех граждан, которые к нему присоединятся.

5. Будет применена сила закона ко всем тем, кто станет противиться настоящему плану или выдавать незаконным властям его защитников.

Свобода в законе.

Составлен в Ла-Растре 27 июля 1885 года”.

После Ла-Растры Лопес занял ряд крупных селений и деревень. А в это время по дорогам к городам Масатлану и Кулиакану тянулись военные обозы с оружием и боеприпасами. Главный штаб борьбы с Роке Лопесом сжимал вокруг Роке кольцо.

Но Лопес продолжал смело действовать.

На берегу реки Сан-Лоренсо, всего в каких-нибудь шестидесяти километрах от столицы штата, расположилось, утопая в зелени садов, селение Кила. В комендатуре его находился отряд, на противоположном берегу — лагерь армейской части. Ни властей, ни населения ничто не беспокоило, кроме полуденной жары. Когда она спала, улицы, сквер и центральная площадь у церкви, перед зданием муниципалитета, постепенно ожили и наполнились народом. Вдруг, как всегда неожиданно, с выстрелами и возгласами “Вива Роке Лопес!” в центре селения появилось с полсотни вооруженных всадников.

Тридцать полицейских, составлявших местную жандармерию, без какой-либо попытки к сопротивлению сложили оружие. Звонарь, было ударивший в набат, тут же с перебитой пулею рукой умолк. Все были застигнуты врасплох. Жители, оказавшиеся на площади, замерли в молчаливом ожидании. Состоятельные поселяне, бормоча в страхе: “Хесус, Мария и Хосе…”, прятались в заброшенных постройках своих черных дворов и корален. Священник, выйдя на паперть, склонил покорно голову, про себя призывая бога отвратить насилие.

Хефе политико Килы Кинтин Родригес все же сумел послать гонца к начальнику армейской части, которая стояла на другом берегу реки. Там заиграли боевую тревогу.

Роке Лопес, в нарядной замшевой куртке, расшитой позументом и отделанной замшевой бахромой, с алым платком вокруг шеи, подскакал к хефе политико и предупредил его, что если его отряд будет атакован, то он немедленно расстреляет пятерых заложников, взятых им в окрестностях Килы.

— Шестым будете вы, сеньор Родригес. Немедленно посылайте второго гонца! — Вороной волновался под седоком. — В Килу мы пришли не сражаться, а поужинать и отдохнуть. Прикажите принести деньги из кассы муниципалитета и заодно доходные книги. Потрясите своих друзей, и через час вместе с вами откроем фиесту.

— Я не знаю, кого вы имеете в виду, — мрачно ответил хефе политике

Роке подал знак, и его люди подвели лошадь с седоком, чьи руки были привязаны к передней луке седла.

— Не узнаете? Дон Мариано Ромеро. — Но Лопес мог и не представлять связанного всадника, так как присутствующие сразу узнали известного в районе богатого помещика. — Вместе с ним в заложниках находятся Франсиско Рохо, Томас Попсе, Маурисио Лечуга, Эрнесто Гомес. — Роке произносил имена владельцев состоятельных имений.

Помещики, которых жители Килы привыкли видеть всегда гордо восседавшими на роскошно убранных конях, еле держались в седлах, глаза их были опущены.

— Дон Кинтин, неужели вас не беспокоит судьба ваших друзей и вы не думаете о своем будущем? — спросил Роке, подъехав вплотную к хефе политико. Тот стоял под охраной на высоком крыльце парадного входа в алькальдию.

— На этот раз я подчиняюсь силе. Будь по-вашему, — решительно произнес Кинтин Родрпгес и отправил своего слугу с запиской па тот берег реки.

Созвать членов муниципального совета для Родригеса не составило особенного труда, и через час, в тени магнолии, фикусов и вечнозеленых аллигаторовых груш, вокруг музыкального киоска, стоявшего в центре квадратного сквера, уже устанавливались и накрывались столы. Большой барабан громко созывал население на праздник. Он начался здравицами в честь Роке Лопеса и его людей.

В разгар праздника, на устройство которого местные “денежные мешки” не пожалели средств, Роке Лопес отправит телеграмму-молнию в губернаторский дворец:

“Генералу Франсиско Каньедо. Жители Килы и мои друзья приглашают Вас на торжественный бал устраиваемый вашу честь

Роке Лопес. ”

Губернатор пришел в бешенство от этой телеграммы, вызнал к себе командующего и принялся распекать старого генерала в присутствии его подчиненных. Во все части карательного войскового соединения полетели срочные депеши, предписывавшие самые активные действия. Все эти телеграммы заканчивались одной и той же фразой: “Покончить с бандой Лопеса не позднее сентября с.г.”.

Но, как и предвидел подполковник Сантос Мурильо, значительные соединения ничего не могли поделать с отрядом Роке Лопеса. Они не были в состоянии в горных условиях использовать преимущества вооружения и численности сил.

Двести всадников в горах оказывались способными на действия, которые на равнине были под силу соединению в тысячу солдат.

Так прошло четыре месяца. Отряд Роке без особых для себя потерь наносил урон правительственным войскам, но, несмотря на это, Лопес видел, что народ не поднимается на вооруженное восстание. Тогда Роке решил временно распустить отряд. Он договаривается с товарищами по оружию, что по первому призыву они немедленно соберутся вновь, а сам с Паррон, Барболином, Хуаном, братьями и еще десятью всадниками уходит высоко в горы.

Армейские части тем временем продолжали поиски Роке. Теперь они преследовали его тень, везде получая самые разноречивые сообщения о его местонахождении. Нередко случалось, что вчерашние бойцы — сегодня мирные жители, чтобы посмеяться над противником, добровольно предлагали свои слуги проводников в горах. Они заводили воинские подразделения в такие дебри, поднимали их на такие немыслимые кручи, что солдаты выбивались из сил, а в души их заползал с спорный страх перед “Смерчем Синалоа”.

*

Охваченный с двух сторон потоками Умайи и Тамасулы, словно гигантскими руками, Кулиакан — столица штата Синалоа — со дня своего основания конкистадором Нуньо де Гусманом в 1599 году постоянно пребывал в состоянии благополучной дремоты. Расположенный в центре плодородной долины богатого штата, город был украшением восточного побережья. Серебро, золото, лес, обильные урожаи кукурузы, фасоли, кофе, какао, ананасов, сизаля, дающего ценное волокно, приносили хорошие доходы, и на жизни столицы штата поэтому лежала печать неторопливости и чувства собственного достоинства.

Одинокий всадник, проезжая по улицам, приветливо улыбался, отвечая на традиционное приветствие кулиаканцев. Он направился к центру города. Там в парке, перед собором святого Мигеля, в ожидании пяти часов — времени чая, парами и небольшими группками прогуливались состоятельные молодые люди, сеньориты в сопровождении мамаш, разодетые в павлиньи цвета сеньоры с детьми и гувернантками. Из-под крыши просторного киоска, установленного в центре парка, заставляя гулявших невольно повышать голос, неслись звуки духового оркестра жандармского управления. По улицам, окружавшим парк в разных направлениях, двигались экипажи и ландо.

Осмотрев собор и щедро раздав милостыню, Роке Лопес — а одиноким всадником был именно он — обратил внимание на оживление, возникшее среди гуляющих. Сеньора, вокруг которой собралось порядочно зевак, подняв над головой зонтик и отчаянно вертя им, громко говорила подруге: “Вон, вон, гляди! Вой экипаж… экипаж сеньора губернатора!”

Роке подошел поближе. Дон Франсиско Каньедо собственной персоной, оставив в экипаже своего секретаря, уселся на одну из скамеек парка. Проходившие мимо почтительно здоровались с ним, а он подчеркнуто вежливо им отвечал. Добродушный взгляд, кроткая улыбка и довольно приятное лицо не вызвали у Роке неприязни к тому, кто вел с ним беспощадную борьбу и отдал приказ расстрелять его без суда и следствия.

Губернатор поднялся со скамьи, и Роке подошел к нему.

— Добрый день, ваше превосходительство. Как вы себя чувствуете? — учтиво осведомился Лопес.

— Благодарю вас. Только мне сдается… мы не знакомы… — начал было губернатор Каньедо, но Лопес его перебил:

— Как же! Как же! Уверен, что вы обо мне знаете гораздо больше, чем я о вас и даже сам о себе.

— Странно! Но я знаю наверное, что мы с вами не встречались, — пожимая плечами и пристально разглядывая собеседника, сказал губернатор

— Возможно, это и к лучшему, сеньор Каньедо, по я искренне рад нашему знакомству. — Роке вежливо приподнял свое харано.

Губернатор еще удивленнее пожал плечами и сел в карету. Роке подошел к порталу, где был привязан его конь, сел в седло, завернул за угол и у следующего перекрестка остановился. Там помещалась префектура. На террасе дон Фортунато де ла Вега, префект Кулиакана, беседовал с казначеем штата доном Габриэлем Пелаесом, который был крупнейшим “денежным мешком” на всем западе страны.

— Добрый день, сеньор префект! — приветствовал главу города Роке, соскакивая с лошади.

— Добрый, — ответил тот и, видя пыль па ботинках всадника, спросил: — Что, никак, издалека? Какие-нибудь неприятности?

— Ничего особенного, если не считать, что тут рядом я видел людей Роке Лопеса.

От одного упоминания этого имени казначей вздрогнул и глаза его забегали. Префект тут же отдал приказ дежурному полицейскому немедленно позвать жандармского начальника.

— Что, неужели вы видели его лично? Вы знаете его? — с явной тревогой в голосе спросил префект.

— Лучше, чем кто-либо.

— Однако… А вы-то кто сами такой?

— Я? Я и есть Роке Лопес, к вашим услугам. До встречи, сеньор префект, и передайте мой привет губернатору.

Широкая улыбка, выхваченный из кобуры револьвер, прыжок в седло и искры, посыпавшиеся из-под копыт лошади, на всю жизнь запомнились префекту Кулиакана, который не сразу пришел в себя. Когда же он расхрабрился, было уже поздно.

— За ним! В погоню! — Грозное приказание прозвучало как выстрел в воздух.

Изумленные очевидцы утверждали, что всадник, мчавшийся по улице в сторону главного тракта, громко и задорно хохотал.

*

По возвращении в Гуадалупе Роке узнал от Сильвии, что в селении Лас-Едрас власти готовят судебную расправу над местным учителем. Его обвинили в том, что Роке Лопес его друг и что учитель якобы долгое время укрывал Лопеса в сельской школе.

Роке попросил Анхеля Бонилью немедленно отправиться в Лас-Едрас и подробно разузнать обстоятельства дела. В сопровождающие он снарядил Баррасу, отчаянного и смышленого парня, хорошо знавшего всех в Лас-Едрас.

Бонилья быстро возвратился и сообщил, что дело серьезно, так как у обвинения имеются свидетели, которые утверждают, что видели учителя несколько раз вместе с Роке Лопесом. Суд над беднягой намечается на 27 января. По законам военного времени учителю грозил если не расстрел, то длительное тюремное заключение.

Роке немедленно отправил своего доверенного в Масатлан за адвокатом. Встретившись с ним на пути. Роке за приличную сумму выкупил у адвоката его бумаги и сам вместо него отправился в Лас-Едрас.

Местного учителя любили в селении, и поэтому небольшое помещение суда было битком набито народом. Судья с нетерпением ждал появления приехавшего специально из города адвоката. Единственная гостевая ложа была уже занята хефе политико председателем муниципалитета и членами их семей.

Адвокат появился в традиционной четырехуголке и черной накидке. Его встретил одобрительный гул публики. Твердая походка, уверенные жесты, мужественное лицо и пронзительный взгляд адвоката вселяли надежду на спасение учителя. Роке Лопес поздоровался с обвиняемым и довольно громко произнес:

— Если вы не возражаете, я выступлю в вашу защиту.

— Я ни в чем не виновен. Меня нечего защищать, и потом, я вас не знаю.

— В этом все и дело, — еще громче произнес Роке и поклонился судье: — Мы готовы, ваша честь.

Суд начался с принесения присяги. Судья восседал за столом в центре на высоком кресле. Справа от него находился представитель обвинения, слева на скамье, огороженной деревянной решеткой, понурив голову и уронив руки на колени, сидел учитель. Его охраняли два вооруженных жандарма.

— Прошу вас, ваша честь, — заявил Роке, когда окончилась церемония принесения присяги, — ведите дело так, как будто меня здесь нет. Я не стану задавать никому никаких вопросов. Лишь воспользуюсь словом в самом конце, и речь моя будет предельно краткой, смею вас заверить.

Судья не понимал, к чему клонит приехавший из города молодой юрист, счел его предупреждение за чудачество и повел дело решительно.

После того как перед учителем было выдвинуто обвинение и перед судьей прошли один за другим четыре свидетеля: два состоятельных крестьянина — владельцы соседних ранчо, женщина, проводившая целые дни в церкви, и всем известный, в прошлом проторговавшийся мелкий коммерсант, а ныне беспробудный пьяница, судья спросил учителя:

— Теперь вы, надеюсь, признаете себя виновным в преступлении против государства, выразившемся в активной поддержке бандита Роке Лопеса.

— Нет! — решительно ответил учитель. — Нет! В который раз говорю вам: я никогда — и теперь вижу, что к сожалению, — не только не помогал, но и никогда не видел Роке Лопеса в глаза.

— Да, конечно, позвольте, ваша честь! — Роке поднялся и повернулся и полоборота к публике.

От его взора не ускользнуло то обстоятельство, что в задних рядах зрители зашептались между собой, кивая в его сторону.

— Сеньор судья, вы только поглядите внимательней на обвиняемого, и вы поймете, что величайшим преступлением будет незаслуженное осуждение ни в чем не повинного человека. Не станем сейчас говорить о том, сколь преступны те, кто знакомы с Роке Лопесом, не станем обсуждать и сомнительности свидетельских показаний, хотя вы очень скоро, сеньор судья, убедитесь сами, что свидетели раньше, как и обвиняемый, никогда в своей жизни не видели Роке Лопеса. Я призываю вас, сеньор судья, лишь еще раз внимательно поглядеть на хорошо вам известного учителя. Посмотрите, сколь искренно выражение его лица. Мы все это видим. Вес мы видим на его лице то же удивление, что и на лицах хефе политико, председателя муниципалитета, — Роке Лопес жестом указал на ложу, — на лицах членов их семей. По выражению лица моего подзащитного — бедного, скромного учителя и беспредельно честного человека, как, кстати сказать, и по выражению вашего лица, сеньор судья, не трудно сделать безошибочное заключение, что местный учитель видит меня в первый раз. Вот почему я отказался вчера от предварительной встречи с моим подзащитным. Согласитесь, что обвиняемый, свидетели и вы, сеньор судья, видите меня впервые.

— Конечно! Мы ведь живем в провинции, сеньор лиценциат, — очевидно, интуитивно предчувствуя приближение беды, смутился судья.

— Так вот, вместе с тем не все в этом зале видят меня впервые. Я не хочу указывать ни на кого конкретно во избежание в дальнейшем для них неприятностей, но, бьюсь об заклад, в задних рядах меня узнали. Узнали, сеньор судья, в отличие от лжесвидетелей обвинения, которые, как вы еще через секунду убедитесь, никогда раньше меня не видели. Я Роке Лопес, сеньор судья, к вашим услугам.

Педро и два партизана, чинно сидевшие в первом ряду среди публики, выхватили из-под жакетов револьверы и вмиг обезоружили жандармов, охранявших учителя.

В помещении суда наступила абсолютная тишина. Черпая адвокатская мантия соскользнула с плеч “адвоката”. Перед оцепеневшей от изумления публикой Роке Лопес предстал в расшитом серебром костюме чарро. Он, по своей привычке, широко расставил ноги, положил обе руки на рукоятки револьверов и спросил:

— Можно ли теперь признать учителя виновным, сеньор судья?

— Нет! — осипшим голосом выдавил тот.

— Тогда позвольте мне, ваша честь, считать дело выигранным?

Вместо ответа судья молча кивнул. Педро и его товарищи втолкнули жандармов в комнатку для заключенных. Из нее дверь вела прямо во двор. Вслед за ними на улицу вышел и Роке. Рядом у крыльца уже стоял Хуан с лошадьми.

Через дорогу, из окна дома напротив за моментом их отъезда наблюдали братья Роке и Барраса. Когда они увидели из окна, как Роке с товарищами благополучно сели на коней, то в свою очередь поспешили в кораль, где находились их лошади. Но не успели они выйти, как были окружены жандармами.

Фернандо выходил последним. Он увидел жандармов, когда Антонио и Висенте побежали от них. Фернандо толкнулся в чулан, оттуда в хлев. На его счастье, в хлеву оказалась щель под крышей. Он подтянулся, протиснулся в отверстие, опустился в соседний двор. Одним прыжком очутился на крыше, а с нее спрыгнул на улицу, смешался с толпой, валившей из помещения суда, прошел немного и скрылся в показавшемся ему подходящем доме. Кроме детей, в нем никого не было. Фернандо прошел в кораль, к лошадям. Он вынул из кармана все деньги, которые были с ним, сунул их в руки растерянному мальчугану, вскочил на коня и вылетел за околицу.

 

Глава VI

УТРАТА И КАРА

Антонио, Висенте и Баррасу доставили в Бадирагуато со связанными руками и петлями на шеях. В селение, где стояли три кавалерийских эскадрона и батальон пехотинцев, их ввели за веревки, притороченные к седлам лошадей жандармов. Командир воинского соединения, выполняя полученный по телеграфу приказ, выставил усиленные заслоны вокруг Бадирагуато и ждал подхода еще одной части, чтобы затем доставить задержанных в Кулиакан. Такая предосторожность объяснялась тем, что хефе политнко из Лас-Едрас, не получив достоверных сведений, донес губернатору по телеграфу, что задержан сам Роке Лопес.

О том, что произошло в суде, хефе политико решил сообщить генералу Капьедо по почте, рассчитывая, что к тому времени происшедший скандал забудется, так как все будут заняты предстоящей расправой над Роке Лопесом.

Однако ликование властен, местных и провинциальных, оказалось кратковременным. Уже в середине следующего дня по городу распространился слух о нападении Роке Лопеса на селение Амакул. Лопес, у которого в отряде было уже более сотни всадников, захватил алькальда, весь состав муниципального совета, хефе местной жандармерии, судью, четырех армейских офицеров и направил губернатору телеграмму с предложением немедленно освободить его братьев и Баррасу в обмен на плененных им офицеров и правительственных чинов в Амакули.

Губернатор думал, а тем временем подполковник Сантос Мурильо со своим отрядом настиг конвой в Косала, где установил, что схвачены братья Лопеса, а не он сам. Подполковнику сообщили и о предложении Роке Лопеса обменять задержанных им в Амакули тринадцать видных жителей и четырех офицеров на его братьев. У Сантоса Мурильо тут же родился коварный план.

Пользуясь тем, что он был старшим по званию среди офицеров конвоя и имел специальные полномочия в борьбе против Роке Лопеса, подполковник взял командование на себя. Он распорядился привести к нему Баррасу и сам допрашивал связанного партизана. Допрос с пристрастием длился три часа. Баррасу вывели от подполковника еле живого — так он был избит. К вечеру, когда конвои уже собирался выступать дальше, подполковник распорядился вывести Антонио, Висенте и Баррасу за пределы селения. Там, в глубоком овраге, без суда и следствия Антонио н Висенте были расстреляны. Баррасе каким-то чудом удалось бежать.

— С ними можно разговаривать только языком петли и пули, — сокрушенно произнес Роке Лопес, когда узнал, какая судьба постигла его братьев.

Роке глубоко переживал гибель Антонио и Висенте. С тех пор никто не слышал от Роке ни одной шутки. Губы его плотно сжались, меж бровей на лбу пролегли две резкие складки.

Заложников судил партизанский трибунал. Когда осужденных поставили к стенке, они повалились на колени, плакали, предлагали все свои богатства в обмен на сохранение им жизни. Исключение составили капитан и лейтенант, два офицера из четырех: они держались с достоинством, не выказывая страха перед смертью, и лишь попросили разрешения написать письма женам. В последнюю минуту Роке Лопес. посовещавшись с членами трибунала и получив у этих офицеров честное слово немедленно оставить армию, даровал им жизнь. С остальными он был неумолим:

— Вас осудил народ. Ваши братья по классу не пожелали сохранить вам жизнь…

С тех пор не проходило дня, чтобы о гряд Лопеса не совершал дерзких нападений. Расстрел заложников из Амакули, как на то и рассчитывал Сантос Мурильо, вызвал бурю негодования в конгрессе штата, и губернатор был вынужден согласиться с требованиями военных предоставить им большую власть в районах ведения боевых действий против партизан. Командующий войсками штата генерал Анхель Мартипес присвоил Сантосу Мурильо очередное звание полковника.

Теперь массовые расстрелы по приговорам военно-полевых судов, убийства подозреваемых и часто вовсе не виновных “при попытке к бегству”, пытки, принуждения к предательству и ложным показаниям, массовые избиения мирных жителей стали повседневным делом в горах Западной Сьерра-Мадре.

Роке Лопес и другие партизанские группы, возникающие сами по себе, вели ожесточенную борьбу. Командиры новых небольших отрядов, объединявших в себе 10–15 человек, присылали к Роке своих связных с заверениями, что они действуют под его началом и готовы подчиняться любым его приказаниям, но их действия часто принимали открытый грабительский характер.

Пассажирское сообщение и торговые перевозки на юге штата были полностью прерваны. Прекратили работу и некоторые из небольших рудников, расположенных в центре района Конитака — Сап-Хуан — Ахойя. Люди Лопеса захватывали, судили, просто сводили счеты с ненавистными им представителями властей. Иногда от таких налетов на ранчо, помещичьи усадьбы, деревни и села страдали и несли потери мирные жители.

Сообщения о подобных фактах подхватывались прессой и всячески раздувались. Однажды по случаю очень нашумевшей публикации в “Эль Пабелион Насиональ”, игравшей роль запевалы среди других газет Мексики, на чрезвычайное заседание собрался конгресс штата. Вице-губернатор признал бессилие властей. Финал его высокопарной речи был такой: “Роке Лопес неуловим! Он повсюду — и он нигде! Мы глубоко опечалены н скорбим, что блеск золота и серебра, добываемых в нашем штате, тускнеет от человеческой крови, и что ею забрызганы обочины дорог, что она проливается у стен монастырей, ею омыты плиты главных площадей селении. Мы глубоко сожалеем, что печаль и слезы утраты не покидают многие дома, что то здесь, то там мы с болью в душе встречаем полуистлевшие скелеты, рядом с которыми лежат, теперь уже безымянные, военная фуражка или сомбреро помещика… Мы делали больше, чем позволяли наши силы, но Роке Лопес неуловим! Он повсюду — и он нигде!”

В тот день, когда вице-губернатор произносил свою речь конгрессе, Роке Лопес, отведя в глухое ущелье на кратковременный отдых свой отряд, вызвал туда Сильвию. Хуан и дядя Хосе оказались свидетелями грустной встречи влюбленных.

Лопеса волновала судьба Сильвии и ее дяди.

— Как ты не можешь понять, Сильвия? Оставаться вам с дядей дольше в Гуадалупе не просто рискованно, а безрассудно, — взволнованно говорил Роке, нежно держа руки любимой в своих.

— Ни с дядей, ни со мной ничего не случится, — настойчиво твердила Сильвия. — Нас все кругом знают. Мы столько делаем добра людям. Особенно дядя! Его хорошо знает сам губернатор!

— Ты заблуждаешься, Сильвия, — урезонивал ее Роке. — При чем тут личное знакомство, когда идет отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть. Учитель из Лас-Едрас и в глаза меня не видел, а его пытались судить и наказать. Дон Анхель и ты, это многим известно, мои друзья. Стоит администратору рудника, к примеру, сказать слово, и никто и ничто не спасет вас… кроме силы оружия. Пойми, должна вспыхнуть гражданская война! Иначе в нашей стране мы никогда не будем свободными.

— Дон Бенхамин честный человек, и мы тоже честные, — продолжала упорствовать Сильвия, не соглашаясь на предложение Роке взять у него денег и переселиться на время подальше от штата Синалоа.

— Не вижу причины, почему ты отказываешься, — говорил Лопес взволнованно. — Вас это ничуть не обяжет! Вы только смените местожительство, перестанете подвергать себя опасности.

— Я не хочу уезжать, Роке…

— Сильвия, так надо, иначе… иначе может стрястись беда. Непоправимая беда. Я постоянно думаю о тебе… — В свете костра было видно, как глаза Сильвин засветились радостным блеском. — Ты должна согласиться и убедить дядю. Передай ему, что я настаиваю на вашем отъезде.

— А как же школа? Ученики? Наши дела?

— Пойми, речь идет о жизни… о твоей жизни. Ну, хватит! На днях я сам заеду к дону Анхелю. Но если с тобой что случится…

— Я не знаю… — Взгляд больших серых глаз девушки уперся в пол.

— Поговори с дядей и тут же сообщи мне о его решении.

У Сильвии на глаза набежали слезы. Хуан и Хосе отвернулись и поспешно вышли из пещеры.

*

Полковник Сантос Мурильо возвратился из Кулиакана в штаб карательного соединения полный решимости отомстить Роке Лопесу за все свои прошлые поражения. В столице штата наконец он получил согласие командования и губернатора повести борьбу с Лопесом, используя любые методы.

С немалыми трудностями полковник нашел среди армейских офицеров и солдат добровольцев. Он переодел их в гражданское платье и небольшими группами рассредоточил в ранчо под селением Сан-Хавьер. Разведка передового отряда, который возглавлял Фернандо, не обнаружила никаких следов противника. Население действительно давно не видело солдат. К вечеру, не вызывая подозрения ни у постов охранения, ни у жителей, каратели полковника Сантоса Мурильо в одиночку и парами пробрались в Сан-Хавьер. Ночью под покровом темноты дома, в которых отдыхали люди Лопеса, были окружены. Партизан расстреливали спящими.

Фернандо со своим помощником успел выскочить во двор. Он упорно отстреливался, был ранен, но и на этот раз ему посчастливилось ускользнуть от преследователей и скрыться в колючих зарослях ежевики и барбариса.

В это время Эпифанио Ломели, в сопровождении усиленной охраны, прибыл в Гуадалупе-де-лос-Рейес. Получив на следующее утро без особого труда формальное согласие местных властен, он арестовал Анхеля Бонилью, администратора рудника Бенхамина Бенитеса и его жену. Их обвиняли в соучастии и поддержке разбойничьей деятельности Роке Лопеса.

Сильвии во время ареста учителя дома не оказалось, она была в пещере. Хефе политико, предполагая, что молодая женщина находится у Роке Лопеса, распорядился окружить селение и рудник скрытыми постами. Из селения никого не выпускали, дабы никто не мог сообщить “бандитам” об арестах в Гуадалупе, и хватали каждого, кто появлялся поблизости.

Роке распрощался с Сильвией у пещеры, — он с основной частью отряда спешил в Сан-Хавьер, где его должен был ждать Фернандо. Провожать Сильвию пошли Хуан и самый молодой из партизан, шестнадцатилетний сын кузнеца, расстрелянного год назад Сантосом Мурильо.

Когда они подошли к селению, на них напали. Мальчнк побежал. Хуан ударил противника. Рядом прозвучал выстрел. Мальчик упал как подкошенный. Хуан выхватил револьвер и выстрелил в того, кто держал Сильвию.

Она освободилась и крикнула:

— Хуан!

Толстяк проворно отпрыгнул в сторону, и пуля, пущенная в пего тем, кто стрелял в мальчика, не достигла цели. Метким выстрелом Хуан уложил убийцу мальчика наповал, но тут же почувствовал, как кто-то сзади ударил его по предплечью. Револьвер выпал из рук Хуана, и он выхватил из-за пояса нож. По самую рукоятку лезвие вошло в грудь врага, но, падая, тот успел воткнуть саблю в бок Хуану.

Со всех сторон к месту схватки бежали люди. Силуэт Сильвин растворился в темноте. Хуан как мог быстро пополз в ближайшие кусты. Один из раненных им жандармов приподнялся, указал направление, в котором, как ему показалось, скрылся Хуан. Он ошибся, и это спасло Хуану жизнь. Толстяк лежал в зарослях кустарника и с трудом переводил дыхание. Было больно, перед глазами вертелись круги, к горлу подступала тошнота, а в голове билась только одна мысль: “Ушла ли Сильвия?”

Уже серело на востоке, когда женщина, вся исцарапанная, разбив в кровь ноги, добралась до пещеры дяди Хосе. Там оставались раненые и несколько бойцов, которым во главе с Хуаном предстояло выполнить особое задание Роке Лопеса — перепрятать из одного горного тайника в другой внушительную партию серебра.

Те, кто могли, немедленно отправились на поиски Хуана, а дядя Хосе поспешил еще выше в горы, к знакомому крестьянину, чтобы попросить его догнать Роке и все сообщить ему.

Арестованному учителю сообщили, что Сильвия и Роке пойманы и их ждет суровое наказание. Эта страшная весть потрясла бедного Бонилью, и он умер.

Тем временем Эпифанио Ломели получил срочное предписание губернатора немедленно доставить арестованного администратора рудника в Конитаку, куда уже направилась крупная армейская часть. Власти решили устроить шумный показательный процесс в самом центре района активных действий Роке Лопеса.

Хмуро, почти не скрывая своей враждебности, провожали карателей из селения жители Гуадалупе-де-лос-Рейес. Окруженная жандармами, двигалась коляска, в которой сидели администратор рудника и его жена. Рудокопы снимали сомбреро и долго размахивали ими над головами в знак приветствия и солидарности со справедливым и честным администратором.

Роке Лопес встретил отряд Ломели неподалеку от Гуадалупе, примерно в том месте, где когда-то после побега iij тюрьмы Роке поджидал своего бывшего друга, Синфоросо.

Бои был коротким, но беспощадным. От охраны Ломели не осталось ни одного человека. Самому хефе политико — он отчаянно сражался — удалось вырваться из кольца. Он помчался в сторону Гуадалупе, а Роке поскакал за ним. Ломели отстреливался до последнего патрона, затем выхватил саблю Лопес настиг беглеца, их лошади сошлись. Ловким ударом Роке выбил своим мачете саблю из рук врага. Оба спрыгнули на землю. Ломели с налитыми кровью глазами держал в руке кинжал. Роке остановил подскакавших товарищей, отбросил в сторону мачете и попросил нож.

— Пусть нас судьба рассудит по закону гор, — сказал Лопес и двинулся на Ломели.

Поединок длился недолго. Роке получил легкое ранение в плечо, по обезоружил своего противника. Ломели связали руки за спиной и повели.

Под общее ликование жителей Роке с отрядом вместе с освобожденным администратором Бенитесом вступили в Гуадалупе. И тут же к коню Роке приблизилась старая женщина.

— Мучачо! — сказала она ему, словно возвратившемуся сыну. — Я так боялась за тебя и за Хуана. Он лежит у меня в хлеву под соломой. Ему плохо… Заходи ко мне на угощенье.

Барболин и Педро, крикнув мальчишкам, чтобы мчались за доктором, немедленно последовали за старухой.

Роке отправился на кладбище, где только вчера похоронили старого учителя. Могила Анхеля Бонильи утопала в цветах.

На руднике прекратили работу. Вес население Гуадалупе собралось у кладбищенских ворот. Роке Лопес молча преклонил колено перед могилой своего верного друга. Он простоял так с минуту, потом поднялся, сорвал яркую ветвь цветущей бугенвильи и бережно положил ее у изголовья могилы Минуту спустя он приказал вывести Эпифанио Ломели за кладбищенскую изгородь и дать ему лопату.

— Копай здесь! — распорядился Роке. — Хам тебе не место. Потом я закажу плиту с надписью: “Здесь сгнили останки самого подлого человека на земле — Эпифанио Ломели, бывшего хефе политико Конитаки, загубившего сотни невинных душ и убившего учителя Анхеля Бонилью — самого светлого и честного человека в мире”. Рой яму, а мы будем тебя судить.

В толпе прокатился рокот одобрения. Через час после того, как с обвинениями против хефе политико выступило более десяти человек, Эпифанио Ломели был расстрелян у кладбищенской стены. Роке зашел в школу, чтобы взять любимые учителем и Сильвией мелкие вещицы.

У порога школы его поджидал Бенитес, администратор рудника.

— Лопес, — сказал он, — во-первых, спасибо. Во-вторых, выдели, пожалуйста, людей, чтобы они доставили мою жену к родственникам в Гуадалахару. А в-третьих, возьми меня к себе в отряд…

*

Полковник Сантос Мурильо получил известие о том, что у него родился второй сын. Он отправил поздравительные телеграммы жене, теще, тестю, но выехать в Кулиакан отказался. Часть, которой он командовал, готовила западню отряду Роке Лопеса. Полковник запугивал местное население, стараясь таким образом заручиться необходимыми ему осведомителями. Без точной информации было немыслимо успешно завершить задуманную полковником операцию.

Сантос Мурильо собирал эту информацию по-своему, с присущей ему жестокостью. Не случайно народ дал ему прозвище “Кровавый”. Полковник беспощадно расправлялся со всеми, даже с теми, кто только попадал под подозрение или отказывался ему помогать.

В деревушке Арройо-Мачо Сантос Мурильо велел схватить из толпы, силой согнанной на площадь, наугад двух крестьян. Он намеревался инсценировать их расстрел, чтобы под угрозой смерти они сами или их родственники сообщили бы ему о местонахождении Роке.

Так совпало, что одним из схваченных оказался верный Роке Лопесу человек. В толпе находились высланные Роке разведчики. Они видели, как к Сантосу Мурильо через кордон солдат прорвалась рыдающая женщина, как она повалилась на колени перед ним с мольбой отпустить ее мужа. Женщина хотела сказать еще что-то, но сердитый окрик ее мужа, который помогал Роке Лопесу, остановил ее. Она упала на землю, громко рыдая.

Полковник явно что-то заподозрил, усмехнулся в усы и распорядился провести арестованных через всю деревню к степам монастыря.

За деревушкой на холме стояла обнесенная каменной стеной обитель монахов-францисканцев.

Навстречу восседавшему на коне полковнику, солдатам, подгонявшим арестованных прикладами, жителям деревни из порот монастыря вышел настоятель. Высокий, седой старец был одет в длинную коричневую сутану. Наброшенный на голову капюшон обрамлял иссушенное временем лицо. Настоятель воздел руки к небу и произнес:

— Во имя господа бога нашего прошу не проливать крови у стен святой обители.

Полковник проехал мимо, не обращая на него никакого внимания. Солдаты и толпа проследовали дальше и завернули за угол. По ту сторону монастыря была лужайка. К ней и направился полковник.

В двадцати метрах от стены выстроилось отделение солдат под командой лейтенанта. Он обнажил саблю и подошел к несчастным. Они стояли, прислонившись спинами к нагретому солнцем кирпичу. Лейтенант предложил им надеть повязки на глаза.

— Не надо, — решительно отказались оба.

— Последний раз спрашиваю: что вы знаете о Лопесе? Где он сейчас? Кто его люди в Арройо-Мачо? — прокричал полковник.

— Развяжите руки! — потребовал тот, кто был человеком Роке.

— Отделение! — скомандовал полковник.

— Отделение! — повторил лейтенант, и солдаты вскинули винтовки, беря на прицел стоявших у степы.

В толпе послышались стоны и крики. Полковник делал вид, что ничего не слышит, хотя сам добивался того, чтобы ужас заставил кого-либо из родственников потерять над собой контроль и заговорить.

— Развяжите руки! — еще настойчивее потребовал человек Роке.

— Отставить!

— Отставить! — вторил лейтенант.

— Развяжите им руки. Может, заговорят, — приказал полковник.

Солдаты опустили винтовки, и двое из них побежали к степе. Когда веревки были сняты с рук арестованных и солдаты стали возвращаться в строй отделения, па стене появился монах. Вслед за ним упало лассо.

— Скорее, мучачос! — крикнул монах и махнул рукой. Как только приговоренные ухватились за лассо, с той стороны с силой потянули, и они в один миг оказались на стене.

— Стреляйте, разини! Что стоите, болваны! — крикнул полковник и, пришпорив коня, поскакал к монастырским воротам.

За ним последовало несколько карателей. Ворота оказались открытыми. Полковник и его офицеры влетели во двор. Там их смиренно встретил настоятель:

— Неисповедимы пути господни! Мы дети его и совершаем деяния, угодные господу богу!

Как и прежде, не обращая никакого внимания на настоятеля, полковник приказал вбегавшим в монастырь солдатам:

— Обыскать! Всех выгнать во двор!

Из келий в патио монастыря покорно выходили послушники. Они столпились вокруг настоятеля:

— Кто из вас был на стене?

Монахи смиренно опустили головы.

— Кто перебросил лассо? — спросил полковник, растягивая слова, и было видно, как в нем закипала ярость. — Будете молчать, всех поставлю к стенке! — угрожал Сантос Мурильо.

Настоятель склонил голову еще ниже. Старец знал, что полковник, каким бы жестоким ни был, не посмеет исполнить свою угрозу, и все-таки ответил:

— Злодеев, применивших силу над нами, уже нет в нашей обители. Они оставили ее через подземный ход.

Монахи еле заметно зашевелились, и полковник тут же приказал:

— Выстроить всех в одну линию!

Сантос Мурильо спешился, выхватил из кобуры револьвер и стал осматривать монаха за монахом.

— Всем вытянуть вперед руки!

Множество рук с аккуратно остриженными ногтями и нежной кожей раскрылось перед полковником. Вдруг огрубелые руки привлекли его внимание.

— Обыскать! — крикнул полковник и навел револьвер на опустившего голову монаха.

Хотя оружия под сутаной у него не обнаружили, полковник осмотрел всех до последнего послушника и, указывая пальцем на самого худого и самого толстого из них, приказал:

— Вывести и всех троих расстрелять!

Оба монаха, толстый и тощий, тут же повалились в ноги полковнику, а тот, у кого были грубые руки, замешкался.

— Ну что? Где твои сообщники? Содрать с него сутану! — гремел полковник и вдруг рукояткой револьвера наотмашь ударил лжемонаха по лицу.

Солдаты схватили разведчика и потащили к выходу.

— Будешь говорить? — спросил полковник за воротами монастыря.

— Нет!

— Тогда я тебя заставлю! Сержант, а ну-ка погоняй этого молодчика. Пусть побегает! Может, образумится и раскроет рот

Сержант спешился, снял веревку с седла, набросил петлю на путы, которыми уже были стянуты руки партизана, влез па копя и тронул шагом. Вскоре конь перешел на рысь, и парень побежал. Через полчаса у него уже не было сил двигаться дальше. Его, шатающегося из стороны в сторону, подвели к полковнику.

— Ну, так станешь говорить?

— Убей! Для чего мучаешь? — с трудом выговорил парень, болезненно и жадно хватая ртом воздух.

Полковник, видя, что тот задыхается, распорядился:

— А ну-ка, сержант, дай мне конец веревки.

Несчастный упал. Скакавшая лошадь потащила парня по каменистой земле. Когда полковник возвратился к воротам монастыря, разведчик, не приходя в себя, умер.

Полковник поднял часть, отдыхавшую в селении, и направился в соседнюю деревню. Там, в Арройо-Секо, которое примыкало к горному отрогу, Сантос Мурильо приказал собрать всех мужчин и выгнать их в поле с лопатами. Под дулами винтовок он заставил их рыть ямы — узкие глубокие щели почти в рост человека.

— Если не скажете, где скрывается Роке Лопес и кто в Арройо-Секо его люди, закопаю живыми! — пригрозил Сантос Мурильо. — Где Лопес? Кто его люди?

Полное безмолвие, воцарившееся в поле, было ему ответом.

— Загнать их в ямы!

Солдаты силой спихивали охваченных ужасом крестьян, — неизвестно было, насколько серьезно угрожал Кровавый. Бронзовые лица несчастных стали белыми. По приказу полковника солдаты принялись забрасывать ямы землей. Непокорных, кто не выдерживал подобной пытки и выскакивал из ямы, полковник собственноручно расстреливал на месте.

Жестокости его не было конца.

На ровном поле, где всего неделю назад крестьяне Арройо-Секо собирали кукурузу, теперь торчали кудрявые, взлохмаченные головы. Глаза одних были плотно зажмурены, у других широко раскрыты и полны ужаса, у третьих неподвижно устремлены в одну точку.

По команде полковника офицеры и взвод солдат сели па коней.

— Я им покажу! — прозвучал в мертвой тишине голос Сантоса Мурильо.

Птицы и те умолкли в кронах деревьев Казалось, в ту минуту весь мир охватила тишина.

— За мной! Рысью! Вперед!

Кони зафыркали, послышался храп и ржание животных, которые поднимались на дыбы, не желая двигаться с места. По те, кто находился в седлах, подчинили волю животных своей. Широко и неуклюже расставляя ноги, как в каком-то неимоверном танце, лошади понеслись по полю, усеянному головами. Глухой стук их подков о мягкую землю и храп лошадей, протестовавших против этой дикой забавы, смешались с истерическим гиканьем, свистом и улюлюканьем полковника и последовавших за ним офицеров и солдат.

— Вперед! Я им покажу! Вы заодно с Лопесом! Получайте… — слышался громкий голос Сантоса Мурильо.

Солдаты, которые не допускали родственников к несчастным, сначала замерли, но вдруг в каком-то нервном припадке принялись бить прикладами женщин и детей, только бы не смотреть на то, что происходило в поле…

Выстрелы раздались сразу с двух сторон. Из-за холмов на полном аллюре вылетело двадцать всадников. Примерно столько же неслось со стороны поля. Солдаты растерялись. Лишь немногие из них, используя первое попавшееся укрытие, заняли боевые позиции и открыли огонь. Большинство побежало. Жители подмяли под себя охрану и толпой устремились на поле. Полковник со своим взводом стал отходить к деревне Но навстречу ему торопилась третья группа партизан Впереди в неизменном широкополом сомбреро-харано скакал Роке Лопес. Основные силы его отряда окружили расположившуюся в деревне часть и вынудили ее без единого выстрела сложить оружие.

Два взвода, конный и пешни, с которыми полковник издевался над крестьянами Арройо-Секо, были быстро перебиты. Сантос Мурильо и четыре офицера с поднятыми руками ждали своей участи. Парра распорядился приготовить освободившиеся ямы для полковника и его офицеров.

Роке Лопес молча объезжал поле, осматривая следы изуверства полковника. Узнав о распоряжении Парры, Роке подъехал к группе пленников и отменил приказ. Парра настаивал на своем. Лопес чувствовал, что многие бойцы тоже возмущены. И все же он отменил приказ и подозвал Барболина.

— Всех связать! Полковника охранять отдельно! Слушайте меня, мучачос! — Голос Роке звучал громко и уверенно. — Мы не продажные солдаты! Мы народные мстители. Нам не нужна кровь. Мы действовали и будем действовать по справедливости. Завтра утром Кровавого, бывшего полковника Сантоса Мурильо, будет судить народ. Кровавый за все содеянное им, за жизни мирных поселян, за жизни многих дорогих наших товарищей, будет расстрелян. Но по всем правилам закона. Если мы с вами станем учинять самосуд и не будем бороться за справедливость, кто другой добудет ее народу? Если мы с вами станем нарушать правосудие, действовать, как какие-нибудь жалкие бандиты, кто нам поверит? По местам, мучачос! Выставляйте охранение. Помогите крестьянам, своим бедным братьям! Да здравствует Конституция!

Закончив свою короткую речь, Роке распорядился двести полковника. Затем он подозвал к себе Хуана и поручил ему и Баррасе охранять Кровавого. Под их присмотром полковник провел свою последнюю ночь.

На рассвете Сантос Мурильо и офицеры его части били расстреляны.

— Труп полковника, — объявил Роке, — ты, Парра, со своими людьми доставишь в Кулиакан. С кем-либо из местных вручишь родным. Пусть его похоронят как хотят. Народ сохранит память о его “подвигах”. Могила Кровавого, какой бы памятник на ней ни поставили, будет живой книгой бесчестья. Он навеки покрыл себя позором. Дети откажутся носить его фамилию. Им будет стыдно приходить на могилу такого отца.

Разоруженных солдат отпустили по домам. Роке Лопес заставил старосту и помещиков, проживавших рядом с Арройо-Секо, собрать десять тысяч песо и раздать их населению.

Как только отряд оставил Арройо-Секо, Роке приказал остановиться.

— А теперь, мучачос, за мной на Росарио! Там готовят обоз с серебром к отправке па Север.

Вслед за Паррой, Барболином и братом Фернандо, между Хуаном и Бенхамином Бенитесом, одегая в мужской костюм, ехала Сильвия…

 

ЭПИЛОГ

Так жил и сражался за правду и справедливость во имя свободы своего народа мексиканский бандолеро “Смерч Синалоа”. Десять лет правительство диктатора Диаса вело борьбу с отрядом Роке Лопеса, и только низкий подкуп и предательство помогли его победить.

Большинство товарищей Роке погибло. Сильвия отомстила предателям, тем, кто выдал Роке Лопеса. Оба они были найдены убитыми, причем стреляли в каждого из одного и того же револьвера небольшого калибра. Сын Парры, верного друга и сподвижника Роке, двенадцать лет спустя стал известным бандолеро. Бойцом отряда Игнасио Парры был молодой Доротео Аранго, впоследствии прославленный народным герой мексиканской революции Панчо Вилья.

Автору этой повести довелось прожить в Мексике несколько лет, побывать в отрогах Сьерра-Мадре-дель-Сур — суровом, по прелестном крае, познакомиться с районом действия Роке Лопеса, пещерами, где он жил, и записать популярную песню, которую до сих пор распевает народ, когда вспоминает своих героев.