Наводнение началось засветло, и они могли отыскать это не очень надежное прибежище. Над самым входом в грот Петр приметил узкую полочку, на которой могли стать сразу две ноги. Туда он велел забраться Марине, а сам поднялся чуть выше и левее. Его ноги с трудом держались на выступах, и пришлось приникнуть, распластаться на скальной стенке, уцепившись руками за трещины в камнях.

Они стояли почти рядом. Но тьма ночи была плотной, они не видели друг друга.

Вода давно уже затопила грот. Стоило ей подняться еще на метр, как Марина и Петр оказались бы в безвыходном положении. Однако около полуночи, судя по плеску, напор стал не то чтобы ослабевать, но задержался на одном уровне.

Тогда первый раз за вечер Петру показалось, что где-то в глубине каньона возник рокот мотора.

— Марина, слышишь?

Она задержала дыхание, прислушалась. В какое-то мгновение ей действительно почудилось, будто трещит далеко-далеко мотор, но звук был так расплывчат в шуме реки, так неверен, что Марина ответила:

— Нет. Это вода шумит.

— Они должны появиться вот-вот. Слушай внимательно. Они вот-вот придут.

— Чудной ты, Петька. Если они придут, то придут, — слушай не слушай. Они давно должны были появиться. А их нет. Значит, неладно с мотором.

— Да я бы на их месте, цепляясь за стенки, пригнал лодку на выручку.

— Эх, командор! Ты же видел, какая бешеная река. Против такой быстрины и на моторе, может быть, невозможно подняться. Попробовали — не вышло. Пережидают наводнение.

Петру показалось, что, отвечая, Марина улыбалась.

— Ну, уж это!..

— А что? Очень может быть.

— С самолета нас заметили. Тоже должны прийти на помощь.

— Конечно. Только нас и вертолетом отсюда не снимешь. Ты не волнуйся.

— Чего ты меня успокаиваешь? Ты сама не волнуйся. Держится еле-еле, а туда же… успокаивает, — сердито фыркнул Петр.

Про себя он не мог не отметить, что Марина и впрямь ведет себя отлично. Петр думал — она начнет жаловаться на их, ребят, неумелость, сетовать, что согласилась идти в этот дурацкий поход, в котором ей досталось не меньше, чем мальчишкам. В общем, хватила она горячего до слез! Однако и сейчас Марина вела себя ничуть не хуже, чем если бы на ее месте был Тимофей или Дзолодо. И еще Петр подумал, что Марина станет упрекать его. Ведь по его, Петра, предложению они изменили маршрут и пошли по этому чертовому каньону. Однако Марина ни словом, ни намеком не обвинила его и даже защищала, когда Дзолодо обвинял его в неумелом командовании в тот день, когда они оказались в огненной западне.

— Я не успокаиваю, — ответила Марина и воскликнула через мгновение: — Мотор!

Напряженно вслушиваясь в бурливый плеск реки, Петр и вправду уловил звук, похожий на рокот мотора. Но он побоялся до конца поверить в это. Так он устал от постоянного напряжения.

— Не похоже, — сказал он.

— Внимательнее слушай, — настойчиво повторила Марина.

— Ты ошиблась.

— Нет! Вон — огонек! Повернись, посмотри!

Петр обернулся:

— Где?

— Ушел за поворот.

— Показалось тебе.

— Нет. Ты теперь повернись лицом к реке и смотри. Он скоро появится из-за поворота. Я правду говорю. Смотри на реку.

— Хорошо. — Петр пошевелил затекшими пальцами, очень осторожно переступил ногами и стал лицом к реке. Он ничего не увидел во тьме ночи. Лишь изредка на стрежне призрачно мерцала пена и пропадала.

Вдруг перед последним поворотом на воде зарябила полоска света. Одновременно Петр явственно услышал шум работающего мотора.

— Вот и они. — Марина сказала это очень просто, совсем обыденно, будто они не ждали этого момента целых четыре часа, стоя как прикованные к скале.

Казалось, прошло столько же времени, сколько они простояли весь вечер, прежде чем из-за поворота медленно выполз слабый желтый огонек. В отсвете его стал виден нос моторки. Лодка находилась метрах в двухстах от того места, где днем был грот. Она обогнула скалистый мыс и начала пробиваться через быстрину. Она почти не двигалась, хотя по звуку Петр узнал, что мотор работал на пределе.

— Еле ползут, — сказала Марина.

— Они не могут быстрее.

Им обоим было хорошо видно, как мимо увертывающейся моторки пронеслись, словно торпеды, одно за другим три вывороченных с корнями дерева. Им были слышны команды, которые подавал с носа лодки Дзолодо, как Тимофей ловко уводил посудину от ударов плавника.

— Они просто молодцы! — сказала Марина. — Ну и Тимофей! Вот управляется!

— Нормально, — ответил командор.

Лодка напористо продвигалась вдоль берега.

— Э-эй! Мы здесь! — прокричал командор.

Дзолодо вскочил на носу лодки и замахал фонариком:

— Петя! Марина! Отзовитесь еще! Мы вас не видим!

— Идите прямо!

— Вы в гроте?

— Не-ет! Затопило его. Мы на скале! Идите прямо! У берега камни! Прямо идите!

— Хорошо!

Лодка двинулась через заводь. Петру было видно, как неяркое пятно света ложится на воду. Посредине заводи вращался водоворот, крутя большой сгусток желтой пены, похожий на звездную туманность. Они плыли прямо в центр пенной галактики.

— Осторожнее! — крикнул Петр.

Предупреждение оказалось запоздавшим. Войдя в центр водоворота, лодка остановилась на секунду, потом последним рывком продвинулась еще метра на полтора, и струя, бившая ей в левую скулу, осилила мотор. Лодка отвернула и начала медленно вращаться в водовороте.

— Ой! — негромко пробормотала Марина.

— Выводи корму в струю! — закричал Петр.

— Сейчас! — ответил Тимофей.

— Резче поворачивай!

Водоворот, вращая лодку, вывел корму из центра засасывающей воронки. Тимофей увеличил обороты до предела.

Скрежет металла оборвал пчелиный звон мотора.

Тихо. Только река глухо урчит и плещется.

Но лодка уже выскочила из водоворота и внешние струи отбросили ее к берегу. Было слышно: дюралевые бока царапали по камням.

— Дзолодо! Чалься! — крикнул Тимофей.

Дзолодо ухватился за выступ скалы, пытаясь задержать лодку, но его сил было явно недостаточно. Он повис над рекой, уцепившись носками ботинок за борта. Тимофей сорвался с места, схватил моток веревки, сделал петлю. Однако зачалить лодку было негде: перед Тимофеем поднималась гладкая стена. Горящий фонарик, брошенный Дзолодо на дно лодки, скупо освещал лишь часть стены без единого выступа, кроме того, за который держался Дзолодо.

— Держись крепче! — приказал Тимофей, схватил Дзолодо за ноги и подтянул лодку к берегу. Потом он передал Дзолодо веревку, и тот прочно закрепил ее за конусообразный выступ.

— Ну ты и цепок. — Тимофей похлопал Дзолодо по плечу.

— Будешь цепок. Что мне оставалось — в реку падать? Что с мотором? — пробурчал Дзолодо, но чувствовалось, что он горд и доволен собой.

— Нет мотора. — Тимофей махнул рукой. — По течению пойдем. Главное, добрались. Снять осталось.

Взяв под банкой фонарик, Тимофей осветил скальную стену и две фигуры на скалах. Марина и Петр — вот они, но подойти к ним не было никакой возможности: два скалистых выступа отделяли их от лодки.

— Мы не доберемся до вас, — сказал Тимофей.

— Веревку взяли? — спросил Петр.

— Точно! — подхватил Тимофей. — Марина, лови на лету веревку. Для страховки. А потом — вплавь.

Командор хотел посоветовать, как это делать удобнее. Он пошевелился. И у него из-под ног со стуком посыпались камни. Петр почти повис на руках.

— Кидай ему, Тим! — крикнула Марина.

Смотав веревку, как лассо, Тимофей примерился.

— Нет… — выдавил командор.

— Глупости! — запротестовала Марина. — Петру бросай!

— Дзолодо, свети на воду! Командор! Приготовились… Лови!

Не раскрутившийся до конца моток ударил в грудь командора. Петр схватил его, оттолкнулся от скалы и прыгнул в реку.

Тимофей тотчас начал выбирать слабину, помогая командору подобраться к моторке.

Стоя на носу, Дзолодо освещал Петру дорогу.

Командор был уже рядом с лодкой, когда в пятно света бесшумно выплыл выворотень, растопырив корни, словно щупальца. Прикинув путь выворотня, Дзолодо рассчитал: одно из корневищ неминуемо ударит Петра. Дзолодо хотел крикнуть, предупредить, но сообразил: Петр может растеряться, задержаться на секунду. Тогда выворотень настигнет и ударит командора раньше, чем Дзолодо сможет дотянуться до одного из щупалец и оттолкнуть выворотень или хоть смягчить удар.

Швырнув фонарик в лодку, Дзолодо вытянул вперед руки, упал вперед, схватил на лету, в темноте, одно из корневищ, выставленных над водой. Мгновение он был как бы пружиной, амортизатором между лодкой, в борт которой упирался ногами, и влажной, ослизлой лапой выворотня. Только мгновение. А следом Дзолодо почувствовал, что выворотень отворачивает, Петр вне опасности, но его самого выворотень стаскивает с лодки.

Полупогруженное в воду дерево поволокло его за собой.

Дзолодо полетел в реку. Он инстинктивно мертвой хваткой вцепился в щупальце-корневище, и под его тяжестью выворотень стал вращаться, погружая лапу в поток.

Крик Марины был невероятно высок и долог.

Дзолодо хотел отцепиться, оглянулся и понял — поздно. Добрый десяток метров отделял его от лодки. Преодолеть их против течения нечего было и думать, да и плавать-то он толком не умел.

Выворотень волок его в темноту ущелья.

«Так… — подумал Дзолодо. — Надо схватиться за ствол. Он-то вертеться не станет». Перебирая руками, он добрался до комля. Ствол был толст — в обхват. Дзолодо даже удивился, как это ему удалось оттолкнуть такой выворотень.

«Но что со мной будет?» — Дзолодо сам удивился, что не испуган, не обескуражен и может так спокойно рассуждать о своем положении. Тогда решил проплыть ущелье верхом на выворотне.

Выбора-то и не было: либо отцепиться от дерева и отдаться на волю течения, либо взобраться на ствол и доверить свою жизнь капризной прихоти мчащегося со скоростью торпеды ствола. Дзолодо понимал: продержаться в ледяной бешеной воде около часа — а именно такой срок понадобился бы ему, чтобы выбраться из каньона, — он не сможет: судорога скрутит его, он разожмет руки.

Сев верхом на ствол, Дзолодо скоро убедился, что это совсем небезопасно. Дерево все-таки вращалось, и он выкупался еще раз. Постепенно глаза его привыкли к темноте, подсвеченной заревом пожара, и он разглядел корневища, торчащие над потоком.

Но, прежде чем окончательно пойти на такой риск, как плавание стоя на выворотне, Дзолодо внимательно пригляделся к его поведению в воде. Очевидно, вершина дерева, плывшая позади корней, была в своем роде идеальным рулем. Она чутко подчинялась прихотям течения, которое держало выворотень почти строго на стрежне. Держась за корневище, Дзолодо преодолел два поворота, но ни разу дерево не приближалось к берегу настолько, чтобы можно было ожидать столкновения. Единственный недостаток у этой «посудины» состоял в том, что на кривунах, в завихрениях быстрины, ствол начинал медленно вращаться в сторону речного поворота. Тогда Дзолодо перехватывал руками корневища и продолжал путь.

Однако вскоре он почувствовал: больше оставаться в ледяной воде не может. Перебирая руками, Дзолодо взобрался на ствол, встал, расставив ноги, насколько позволял полупогруженный комель, и ухватился за торчащие над водой корни.

Он мчался сквозь ночную тьму по бешеной быстрине, стоя на комле выворотня, и каждая мышца его тела была напряжена. До рези в глазах он вглядывался вперед, будто в его воле и силе было хоть на сантиметр изменить направление плывущего дерева. На кривунах он осторожно переступал по комлю то вправо, то влево и перехватывал руками корни, словно это было колесо штурвала. Скользить во тьме на ненадежном бревне, когда неизвестно, что случится через секунду, было и страшно до жути, и в то же время Дзолодо охватило какое-то приятное чувство упоения опасностью и победы над страхом, своим страхом.

Выворотень вылетел из ущелья.

Дзолодо увидел на берегу костер и человека. Отсвет огня полосой протянулся по плесу. Он казался очень спокойным после свирепой гонки в ущелье.

По широкому горизонту тянулась тонкая оранжевая полоса, будто какой-то необыкновенный, жуткий восход теплился вокруг над тайгою.

Рассчитав, в каком месте выворотень ближе всего подойдет к берегу, Дзолодо бросился в воду, погрузился по пояс, был сбит течением, закричал, хотя знал, что Антон Петрович не сможет тотчас прийти на помощь; снопа вскочил, через несколько шагов снова потерял равновесие, опять поднялся и уже на четвереньках выбрался на берег.

Косых, приковылявший к реке, подал ему руку, желая помочь:

— Откуда ты взялся?

— Приплыл…

— А остальные где? — спросил Косых, боясь услышать в ответ весть о гибели туристов.

— Там… в ущелье…

— А ты?

— Надо было прыгнуть в реку… Потом на выворотне… верхом… выбрался.

— На выворотне? Верхом?

— Не верите?

— Н-ну. почему же… А остальные?

— Не знаю. Я неожиданно прыгнул. Петра едва не задело выворотнем. Я оттолкнул. Да! Фонарик! Я уронил фонарик!

— У них факелы есть, — сказал Косых. — Но лучше им подождать утра.

— Мотор испортился.

— Догадаются утра подождать, — повторил Косых.

— Они будут беспокоиться обо мне. И поэтому пойдут ночью.

— Тимофей вроде умный парень. Догадается, что ты можешь выбраться на берег. Они будут утром.

Они подошли к костру.

— Переоденься. Согрейся да спи. Коли появятся — разбужу.

— Им как-то надо сообщить, что я выбрался. Они будут очень волноваться.

— Это невозможно.

— Удивительно, — усмехнулся Дзолодо.

— Поешь. И ложись спать. Я разбужу тебя. — Нет. Я их подожду.

Дзолодо согрелся, поел, и пережитое напряжение и волнение сломили его. Он стал клевать носом, вздрагивал, крутил головой, отгоняя дрему, по напрасно. Косых накрыл его ватником.

Некоторое время Антон сидел у костра, прислушивался к неровному дыханию спящего. Дзолодо, видимо, снилась жуть. Он ворочался, метался, вскрикивал. Косых, кряхтя, поднимался, поправлял ватник. Потом Дзолодо крепко заснул. Дыхание стало ровным, он лежал тихо. Тогда Косых отправился к реке и зажег у самого уреза воды большой костер, который можно было увидеть далеко в ущелье. Он поступил так на всякий случай, уверенный, что Тимофей догадается подождать утра.

«Этот упрямый, — рассуждал Косых, припоминая свою встречу с Тимофеем, — этого не сломишь, коли он догадался переждать ночь где-нибудь в заводи. Правда, девчонка, которая с ними… Но Тимофея не согнешь. Он на своем настоит. Молодец, ничего не скажешь…»