Вторые сутки Владимир Казин шел по тайге в погоне за соболем. Чем дольше продолжалась погоня, чем ближе казалась Владимиру цель, тем упорнее и настойчивее двигался он по глубокому, рыхлому снегу.

Вечером следы соболя бывали совсем свежими. Охотника отделяли от добычи, может быть, километр или полтора, но пришлось расположиться на ночевку…

Ранние сумерки короткого зимнего дня окутывали сопки. Заходящее солнце словно докрасна раскаляло заиндевевшие ветви деревьев, но с каждой минутой, будто остывая, они меркли, как бы покрываясь пеплом, и, наконец, чернели.

В часы, когда последние лучи заката догорали над сопками, Владимир, примостившись у костра, любил подумать о будущем. И хотя усталое тело наливалось истомой, мысли были ясны и четки, а сон приходил неожиданно.

Едва начинало светать, когда Владимир проснулся. Он подбросил в огонь хворосту и, поджарив тонкие ломтики медвежатины, снова отправился по соболиным следам. Они то поднимались между скалами к белеющим вершинам, то спускались в тайгу, терялись под снегом: соболь охотился за куропатками, спрятавшимися в сугробах. Тогда Владимир снова и снова кружил по тайге, пока не находил лаз.

Вот опять след нырнул в снежный наст, Владимир, как всегда, начал искать выход. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как вблизи раздался негромкий властный окрик:

— Стой!

Владимир вздрогнул от неожиданности. Оглянувшись, с трудом различил под кустом кедрового стланика человека в солдатской форме. Он был без маскировочного халата, но так ловко прятался, что Владимир прошел мимо, не заметив его.

Солдат, за ним еще пятеро в белых полушубках вышли из кустов. К Владимиру подошел офицер. По канту на погонах Владимир узнал пограничников.

— Ваши документы.

Охотник достал из кармана лицензию и паспорт. Офицер долго рассматривал их.

— Незнакомых в тайге не встречали? — спросил он.

— Нет, не встречал. Иду третий день… — И, помолчав, задал ненужный вопрос: — Ищете кого-нибудь?

Офицер пристально посмотрел ему в глаза:

— Нет, проверяем документы.

Владимир, в свою очередь, внимательно оглядел офицера. Осунувшееся лицо с темными кругами под глазами выглядело усталым, нездоровым. «Он, верно, болен», — подумал Владимир. Солдаты выжидающе стояли поодаль, у кустов. Офицер вернул охотнику документы. Солдаты зашевелились, в воздухе засинели дымки папирос.

Владимир простился и пошел дальше по следу.

— Счастливой охоты! — протянул чей-то звонкий голос.

Солдаты засмеялись. Охотник сплюнул и выругался про себя. «Кто же желает счастливой охоты! — подумал Владимир. — Видно, солдат молодой, старый так бы не сказал. Да все равно! Соболь не уйдет!»

Но его уже не оставляла мысль — почему здесь, в глубине тайги, в двухстах километрах от побережья, появились пограничники?

День клонился к вечеру, когда Владимир, подымая за собой вихри снежной пыли, покатился вниз с Гуляй-Сопки. На середине склона он резко затормозил. Следы соболя оборвались у комля старой корявой березы. На стволе было дупло, в котором, по предположению охотника, и спрятался зверек.

Владимир нарубил сучьев и воткнул их в снег вокруг березы. Достал из заплечного мешка сеть-обмет с колокольчиками и повесил ее на торчащие сучья. Убедившись, что сеть повешена прочно, он отоптал вокруг снег, чтобы добыча ненароком не ушла под настом.

Соболь был обложен по всем правилам. Владимир снял с молодой березы лоскутки коры и полез на дерево. Добравшись до дупла, он достал спички, поджег бересту и бросил ее внутрь. Береста гасла и чадила. Зверек беспокойно заметался в дупле, принялся угрожающе рычать, уркать, но не вылезал. Владимир с улыбкой слушал бессильно злобствующего соболя. Потом кинул в отверстие еще кусок зажженной бересты. Дым пошел гуще. И в ту же секунду мимо лица охотника черной молнией промелькнул соболь. Он упал, зарывшись в снег, вскочил, бросился бежать, наткнулся на сеть, запутался в ней и стал беспомощно барахтаться, пытаясь перегрызть суровые нити.

Охотник спрыгнул с дерева, на ходу натянул рукавицы, чтобы соболь не покусал руки, и стал освобождать зверька. Владимир распутывал ячейки осторожно, чтобы не повредить бившегося в смертельном страхе соболя.

Черный как смоль зверек таращил вишневые глаза, а его темный нос беспрерывно дергался. Там, где рука охотника держала соболя, из-под черной, лоснящейся, мягкой, как пух, шерстки проглядывал нежно-сиреневого отлива подшерсток.

— Ох, и хорош! — невольно воскликнул Владимир.

Много пришлось видеть ему соболей, но зверька такой красоты в заповеднике не было. Во всяком случае, молодой охотник считал, что это именно так. Впрочем, ему следовало бы поверить. Пожалуй, даже Медведев, работавший директором со дня основания заповедника, и тот не знал лучше территории и ее обитателей, нежели Владимир.

— Погонял же ты меня, — приговаривал Владимир, завязывая соболя в плотный темный мешок. — Да не жалко! Больно уж хорош!

Ввечеру небо — затянули тучи, но ветер не разгулялся. По этим приметам сильного мороза или пургу ждать не приходилось.

Владимир решил заночевать на склоне сопки в березняке. Он запалил костер, вскипятил чаю, поужинал и отправился за еловыми и пихтовыми лапами, чтобы устроить себе постель у огонька, весело потрескивавшего в непорочном молчании тайги. Солнце уже зашло, о чем можно было судить по быстро упавшим плотным сумеркам. Стволы берез темнели на синем фоне снега, почти сливаясь со снежным настом. И казалось, что длинные и черные космы ветвей, свисавшие почти до сугробов, опускаются прямо из низких туч.

Охотнику понадобилось пройти с полкилометра, прежде чем показалась темная густая стена ельника. Дойдя до первых елей, он вынул из-за пояса топор и принялся обрубать нижние лапы для подстилки. Неожиданно Владимир опустил занесенный топор. Ему показалось, что у самой вершины сопки, там, где кроны деревьев сливались с небом, мелькнул огонек.

Он пригляделся внимательнее. Где-то, запутавшись в ветвях у вершин деревьев, и в самом деле тускло светился огонек.

Бросив нарубленные ветки, Владимир пошел вверх по склону.

* * *

Время шло. Из округа поторапливали с решением многих загадок, возникших в связи с воздушной катастрофой.

Полковник Шипов мрачнел с каждым днем. Хотя кое-что и прояснилось, но главное — цель, с которой была нарушена граница, оставалось загадкой. И сколько полковник ни ломал голову, сколько версий ни строил, ни одна из них не казалась ему подходящей.

Он не мог с уверенностью заявить: враг пришел за тем-то и, чтобы обезвредить его, надо действовать так и никак иначе. Впрочем, до сих пор не было найдено доказательств, подтверждавших, что на планере был пассажир. Но пока пограничники действовали так, как если бы этот пассажир был и покинул планер до катастрофы.

Несколько путало карты и то обстоятельство, что после сообщения по иностранному радио о пропаже планера, никто и ничем не выдал какой-либо тревоги или нетерпения по поводу исчезновения машины, пилота. Короткая информация камчатского радио о воздушной катастрофе прошла совершенно незамеченной, не вызвала ни одного отклика за рубежом.

Почему? Это тоже волновало Шипова. Что скрывалось за подобным молчанием?

От Тимофеева вестей не было. Видимо, пурга задержала его в пути. Шипов надеялся на расторопность Тимофеева. Только там, в заповеднике, в районе которого скрылся враг, можно было найти его следы.

Правда, полторы недели — срок порядочный. За это время в пустынной местности новый человек должен был неминуемо появиться в населенном пункте, забрести в охотничью избушку, так или иначе дать о себе знать.

Он должен был либо столкнуться с охотниками, которые не оставляют без внимания случайную встречу, либо выйти на тропу и попасться в руки патрулей. Но даже если нарушитель не сделает ни того, ни другого, он все же оставит след, на который наткнутся пограничники оперативной группы Демина. Тот каждый день слал донесения в отряд, но они были неутешительны. Пограничники обследовали уже все известные им охотничьи стоянки. Изо дня в день солдаты проходили десятки километров на лыжах, но никто из встреченных не видел чужака. Охотники же, если нет крайней необходимости, в эту пору не выходят из тайги.

Оставалась нерешенной и еще одна задача: почему на планере возник пожар?

Уже два раза офицер-связист появлялся в кабинете начальника и выдвигал одно технически обоснованное предположение за другим. Из всех обстоятельных докладов Шипов вынес одно безусловное заключение: либо пожар начался из-за какой-то неисправности в радиоаппаратуре планера, либо… Но на следующее утро полковника Шипова встретили в штабе неожиданностью. На столе лежали две радиограммы, переданные иностранными радиостанциями.

«Планер пропал без вести. Как уже сообщалось, на поиски планера, оторвавшегося от буксировщика, высланы самолеты. Они обшарили ледяные поля на протяжении нескольких тысяч квадратных миль. Кинокомпания «HPF» потерпела убытки в миллион триста тысяч долларов. На борту планера находились негативы отснятого на севере фильма. Предполагают, что во время вынужденной посадки, планер попал в трещину или полынью и затонул».

Второе сообщение было лаконичнее:

«Наш корреспондент беседовал с руководителем спасательных работ по поиску оторвавшегося от буксировщика планера, мистером Гремфи. Между прочим, он сказал, что конструкция планера была настолько хороша, что он мог достигнуть какого-либо острова в западной части Тихого океана. Возможно, что в скором времени кому-либо удастся напасть на его след…»

Прочитав второе сообщение, Шипов улыбнулся, подумав, что его противник начинает проявлять нетерпение.

Почему заговор молчания вокруг катастрофы так неожиданно нарушен? Неужели сообщение камчатского радио прошло незамеченным? Были ли действительно организованы поиски планера? Может быть, они еще и не начинались? Из сообщений можно сделать один вывод: район поисков переносится к западу, к берегам советских островов и Камчатки.

Полковник остановился у окна и словно впервые увидел заснеженный город, опоясавший берега Авачинской бухты, дымы, столбами поднимавшиеся в небо, опушенные инеем ветви. Виктор Петрович глубоко и свободно вздохнул.

Противник переносит поиски к границам нейтральных льдов. Под видом спасательных экспедиций несколько самолетов будут некоторое время кружить в районах, прилегающих к побережью, и при сообщении резидента, если он благополучно перейдет границу, примут его на борт. Комедия будет разыграна до конца…

Прочитав радиосообщения, Виктор Петрович решил позвонить начальнику областного охотоуправления и попросить его связаться с заповедником и узнать о Тимофееве.

Вот тогда-то, после разговора по телефону с начальником управления охотничьего хозяйства, у Шипова появилась мысль, которая показалась ему вначале шутливой, но по мере того, как он вдумывался в нее, «шутливое» предположение становилось все серьезнее.

Где-то в глубине сознания продолжалась напряженная работа, в которой он порой и не отдавал себе отчета: как бы внезапно появились четкие, ясные предположения, логичные, построенные в цепи умозаключений.

В кабинет вошел инженер-связист с грудой помятых, исковерканных радиодеталей.

— Товарищ полковник, пожар на планере произошел не случайно!

«Вот оно то, второе…»

— Ну-ка, ну-ка, выкладывайте, что у вас. Еще одна версия?

— Мы тщательно разобрались в устройстве и положении радиоаппаратуры на погибшем планере. Восстановили всю схему радиолокатора, который пострадал особенно сильно. Тогда мы пришли к выводу, что одна из генераторных ламп взорвалась. Хотя по своей конструкции эта лампа ни при каких обстоятельствах взорваться не может. Она может отказать, перегореть, как говорят. Но она взорвалась! Панель ее разворочена взрывом, а не деформировалась при ударе о землю. Вот, посмотрите!

Инженер придвинул к полковнику разбитую панель радиолокатора. Обгоревший и исковерканный при падении металл был грудой лома.

Шипов придирчиво осмотрел панель, остатки радиолампы и должен был признать, что связист, по всей вероятности, прав.

— Хорошо. Дальше, — проговорил Шипов.

— Вот здесь, под отводами, идущими к сопротивлению, мы обнаружили два миллиметровых проводника. По схеме они здесь ни к чему. Вот восстановленная нами схема. Без них локатор работал бы исправно. Лишние проводники проходят здесь и идут к часам. От часов они тянутся в хвост планера, к батарее. Причем, заметьте, через люк. Проволочки порваны открывшимся люком. В часах — вот они — устроено реле. Пока ток от батареи поступает к нему — видите пружинку, она оттянута. Но если проводники оборвутся — а это может случиться только в том случае, если открыть люк, — реле сработает, и выходная лампа, в цоколе которой находится запал, через полчаса взрывается.

— Но пилот мог выброситься с парашютом. Почему он этого не сделал?

— Нет. Не мог. Пламя взрыва, стекла разбитых приборов ударили ему в лицо. Сразу вспыхнула и кинопленка, лежавшая рядом.

— Вы заранее считаете, что в планере были двое?

— Иначе не могло быть. По-моему… товарищ полковник. Задвижки закреплялись резиновыми растяжками. Самим по себе им открыться довольно трудно.

— Так…

— Еще одна деталь, — продолжал связист. — Недавно в одном из наших технических журналов сообщалось, что кинофирма «HPF» уже давно не пользуется легковоспламеняющейся целлюлозной пленкой. Она одна из первых стала снимать и прокатывать фильмы на нейлоновой пленке. В планере же была целлюлозная пленка.

— Хорошо, — проговорил Шипов, весьма довольный разговором. — Соедините меня с командующим округом. — И подумал, что надо возвратить планер и останки летчика хозяевам. Пора. А то они слишком рьяно займутся поисками.

Когда офицер-связист вышел. Шипов крепко потер пальцами подбородок, что бывало с ним в минуты сильного волнения. Он вызвал дежурного и попросил соединить его с Москвой.

Ему вдруг показалось, что для успешной работы ему не хватало именно этого разговора, раскрывшего тайну пожара на планере.

Шипов подошел к окну и настежь распахнул форточку. Клубы морозного пара обдали его лицо, но он не почувствовал холода.