Чарли вышел из дома матери, шатаясь, точно слепой в кромешной тьме. Он ничего не видел, не слышал, не думал, не чувствовал. У него из-под ног будто выдернули почву, по которой он долгое время спокойно шел. Это его оглушило, от чего он вообще плохо соображал. У него в голове не укладывалось, что Джулия — его сестра. Господи, как могло такое случиться?! Почему мать дождалась, пока они поженились, и уже потом сообщила ему истинную правду? Она, что, хотела поиздеваться?! О, у нее это прекрасно получилось! Вот только издевалась мать при этом не только над ним, но и над собой. Его сестра! Это просто немыслимо!!! Он влюбился больше жизни в собственную сестру! Он спал со своей сестрой!! У его сестры будет от него ребенок!!! Как хорошо, что Чарльз не сказал об этом матери! Это убило бы ее, а она и без того в последнее время что-то неважно выглядит, хоть и изо всех сил старается показать, что все в порядке. И что теперь с этим делать? Чарли не знал и не хотел знать. Он, вообще, не хотел сейчас ни о чем думать. Чарльз сам был как потерявшийся в темном лесу ребенок, но нужна ему была не мать — нет. О матери он не хотел даже думать. Она причинила ему невыносимую боль; пусть теперь делает и думает, что хочет. Он ее видеть больше не желает, ведь иначе она снова сделает ему больно, снова откроет ему какую-нибудь страшную правду. А он больше не хотел никакой правды, он вообще ничего больше не хотел. Единственное, что ему было нужно сейчас, — исчезнуть с лица земли, чтобы больше никто в мире не сказал ему чего-либо такого, что причинило бы ему боль. На этот раз с него боли предостаточно!

Чарльз Роберт шел, не разбирая дороги, а потому и сам не понял, как оказался во дворе особняка на Грин-стрит. Это было почти на бессознательном уровне. Глаза ему застилал какой-то туман, и он не сразу понял, что это слезы. Горло сдавил тугой комок рыданий, которым не суждено было пролиться в слезах. Эта боль не давала ему покоя: она душила его, терзала в кровь сердце, сводила с ума, заставляя метаться по городу. Вот и сейчас, посмотрев на свой старый дом, он понял, что не может туда пойти. Это было выше его сил. А если там отец, который наверняка там был, то Чарльз и подавно не мог туда войти. Потому что тоже не желал видеть его, равно как и мать. Отец был для него олицетворением всего, что он сейчас испытывал; из-за ошибок отца заварилась вся эта каша. Он в молодости менял женщин, как перчатки, делая ребенка то одной, то другой. Отец всегда был для него эталоном поведения, а теперь вдруг такое разочарование! Вдобавок его дети должны отвечать за его поступки, которые он совершил когда-то так опрометчиво. Ну, не может сейчас Чарльз войти в дом и посмотреть отцу в глаза…

Его глаза и глаза его дочери. Господи!!! Он даже за голову схватился, в оцепенении глядя на большой старый дом. Какой же он дурак! Как же он сразу не догадался, что у Джулии глаза ее отца!!! Глупец! А он еще тогда думал, что за странное чувство дежа-вю вызвал у него взгляд Джулии в тот вечер на приеме у Ангель. Все оправдывался перед самим собой, говорил даже, что ему это привиделось или почудилось, что таких глаз больше не может быть ни у кого в мире. А они были. У Джулии и у ее отца. Как мог Дэн так поступить с ними? За что он причинил боль своим детям? Ведь он даже не думал об этом. Он просто развлекался, жил в свое удовольствие и наплевательски относился к тому, что делает кому-то больно. И с Жаклин он развелся из-за матери Джулии, а ее родители разошлись из-за Дэна. Если бы Чарли еще тогда знал, как все есть на самом деле, то можно было бы предотвратить непоправимое. А теперь… теперь уже ничего не исправить, ведь Джулия никогда не откажется от него, потому что она его любит.

Чарльз вдруг заметил, как открывается парадная дверь. Значит, отец дома и собирается куда-то уходить. Это наверняка он. А видеть его сейчас у него не было ни малейшего желания. Просто удивительно, как в таком шоковом состоянии голова у него еще ясно соображала. Парень едва ли не бегом бросился к гаражу, пока отец не увидел его и не начал задавать вопросы, на которые он не может и не хочет сейчас отвечать. В гараже стоял его мотоцикл "Харлей Дэвидсон", который отец подарил ему на день рожденья. Вот что ему сейчас нужно! Поездить по городу и подумать — успокоиться прежде всего. А успокоиться он сможет только таким образом — побыть наедине с самим собой и покататься на своем любимом "Харлее", ибо это, похоже, было единственным хорошим, что сделал для него отец на самом деле.

Дэн очень удивился, когда, выйдя из дома, увидел, как в ворота выезжает Чарли на мотоцикле. Он даже не поверил своим глазам, ведь сын не говорил ему, что приедет. Он не должен был приехать — до отпуска ему еще, ох, как далеко. И однако же Чарльз Роберт был здесь и даже не предупредил его о своем приезде. Как же так? Что случилось? Почему он приехал?

— Чарли! — Позвал Дэн сына.

Но тот даже не обернулся, будто и не видел его. В чем дело? И почему, если сын приехал только сегодня, то даже не зашел в дом? Мотоцикл проехал, как будто его и не было, а Уайтхорн — старший стоял во дворе своего особняка в полном недоумении, сомневаясь в том, что видел. Все произошло так быстро, что на пару мгновений Дэн забыл о том, что собирался сделать.

А Чарльз Роберт Уайтхорн бешено гнал свой мотоцикл по заполненным автомобилями улицам города, стремясь уехать как можно дальше от всего, что чувствовал. Просто удивительно, как он не разбился, как на его пути не встретился ни один дорожный патруль. Хотя если бы это случилось, ему было бы все равно. Напротив, у него сейчас было огромное желание надебоширить, с грохотом разбить что-нибудь, нарушить этот размеренный ход жизни так же жестоко и грубо, как разрушили его жизнь. С ним поступили несправедливо, и он будет теперь поступать несправедливо. Почему отец и мать имеют право делать ему больно, а он — нет?

Когда мотоцикл прибыл к загородному дому, Чарли так резко затормозил, что завизжали тормозные колодки, а сам он едва не вылетел из седла. Он снял шлем, расправил пальцами непослушные волосы, осмотрелся по сторонам. Здесь по-прежнему было царственное спокойствие, от которого просто дух захватывало. Почему здесь ничего не изменилось? Почему этот великолепный дом, утопающий в цветах, не обрушился, похоронив под своими обломками его нерушимое счастье? Ведь его сердце разбито вдребезги, и осколки уже не склеить. Почему волны океана по-прежнему величественно бьются об утес, в то время как душа его плачет кровавыми слезами? Почему здесь так же хорошо, как в объятиях Джулии, а он, точно безумный, мечется от горя, оглушенный болью? Это ненормально, этого не должно быть, потому что это неестественно. Раз уж на то пошло, он сам готов здесь все сокрушить — лишь бы не испытывать эту безумную, невыносимую боль.

Неожиданно осознав, что он все еще сидит на мотоцикле, Уайтхорн слез с него, и тут у него зазвонил телефон. Можно было даже не смотреть на дисплей, чтобы понять, что звонит отец. Наверное, Дэн все-таки видел, как он уезжал на мотоцикле. Ну, точно!.. Нашел время для звонка! Тоже мне, заботливый папаша!

— Да, слушаю! — Ответил он.

Голос его был сухим, резким, отталкивающим.

— Чарли, привет! — Поздоровался отец.

Надо же, какой радостный у него голос, как будто ничего и не произошло!

— Привет, пап, — спокойно отозвался парень.

И как он может так спокойно говорить с отцом, когда руки у него так и чешутся от души ему врезать?!! Самое странное, что сотовая связь сработала здесь именно на этом звонке отца. К чему бы это?

— Ты сейчас где? В Лос-Анджелесе? — Осторожно спросил Дэн, будто на расстоянии чувствуя, как нужно сейчас разговаривать с сыном.

— Если знаешь, то почему ты спрашиваешь? — Дерзко ответил Уайтхорн — младший.

— Ты давно приехал? Почему не зашел домой?

— Это, что, допрос?

— Прости, нет, конечно, — обескуражено ответил Дэн, не понимая настроения сына и его причин. — Я ведь не ожидал твоего приезда так быстро. Что-нибудь случилось?

— Нет.

— Почему ты не предупредил, что приедешь? Я бы встретил тебя.

— Не предупредил. И что теперь? В угол поставишь? Я уже не маленький, пап! У меня своя жизнь. Пора бы тебе привыкнуть к тому, что я стал принимать свои решения, не зависящие от твоей воли.

В голосе сына было столько сарказма и жгучего яда, что Дэн опешил. Что с ним такое случилось? Почему он такой чужой, колючий, озлобленный? И почему Чарли ведет себя сейчас так, будто в чем-то, произошедшим с ним, виноват только один человек — его отец.

— Ты когда придешь домой? — Спросил Дэн, уже заранее зная ответ.

— Я не знаю. Как только — так сразу. Мне нужно побыть одному.

Дэн вдруг внезапно понял, почему у сына такое дурное настроение. Он поругался с Джулией. Как же он сразу не догадался! Теперь все ясно. Чарльзу просто нужно время, чтобы прийти в себя, остыть, а уже потом поговорить с Джулией, помириться. Ведь милые бранятся — только тешатся.

— Хорошо. Ты только не пропадай надолго. Приедешь — поговорим.

Странно, почему голос у отца звучит так, будто он заранее знает ответы на все вопросы. Но Чарльз не хотел ломать над этим голову — по крайней мере, сейчас. Потом; все потом.

— Ладно, буркнул Уайтхорн — младший. — Пока, и дал отбой прежде, чем отец успел с ним попрощаться.

А в этом доме было так тихо и спокойно, что, казалось, мир остановился и замер в ожидании чего-то невероятного и сногсшибательного. Будто здесь остановилось время, будто он внезапно очутился в другом измерении, где знал, что ничего подобного из того, что произошло с ним, здесь не случится. Это, конечно, было временное спасение. Рано или поздно Чарльзу придется принять случившееся, выйти из своей спасительной норы и посмотреть людям в глаза. Но как? Чарльз не представлял, как он будет смотреть всем в глаза после случившегося. В принципе, ему было все равно, что кто-то там подумает о его отношениях с Джулией. Он до сих пор любит ее до безумия и готов любого растерзать, кто так или иначе причинит ей боль. Чарльз знал, что не сможет свободно общаться с отцом, как это было раньше. Дэн ведь наверняка знает, что Джулия — его дочь. Почему не сказал об этом своему сыну? Разве это тайна, скрытая за семью печатями? Тогда почему об этом знает Жаклин — человек, не имеющий к этому никакого отношения? У Чарльза просто в голове не укладывалось, откуда мать могла узнать тайну отца. Не мог же Дэн сам ей об этом сказать, если он столько лет молчал. Со стороны все это выглядело так, как если бы она это выдумала, чтобы прекратить его отношения с Джулией. Но он ей верил. Она не могла быть такой жестокой со своим единственным сыном — просто не имела на это право. Чарльз полагал, что знает мать, и считал, что она далеко не жестокий человек, а потому не могла выдумать такую чудовищную ложь. В этой ситуации есть только два варианта — или правда, или ложь. Мать не могла его обмануть, а значит, это правда, которую намеренно скрыл от него отец. Выходит, что Дэн Уайтхорн вовсе не такой идеал, каким хочет казаться. Всю свою жизнь он кого-нибудь обманывал — Джессику, мать Джулии, когда решил для всех умереть после "знаменитой" на всю семью Уайтхорн авиакатастрофы; он лгал его матери, когда женился на ней, любя другую женщину; он скрыл правду от своего сына, тем самым разрушив его жизнь, его любовь и его счастье.

Чарльз Роберт не знал, куда деться от этого. Подобные мысли терзали его сознание, точно когти хищной птицы, и раздирали в кровь душу. В мгновение ока разрушился мир, в котором он жил долгое время — мир, в котором он родился и вырос. Идеалы, стоявшие на его пьедестале, рухнули, точно великий Колосс Родосский. Отец и мать оказались первыми его врагами. Отец стал предателем, каких свет не видывал, а мать Чарльз возненавидел всего лишь потому, что она сняла шоры с его глаз, заставив увидеть правду такой, какая она есть. Осталась лишь Джулия — его богиня, его мадонна, его жизнь, его счастье, его любовь и его… сестра. Боже, ведь ничего на свете не изменилось: она по-прежнему была, есть и будет его сестрой. Ему предстоит жить в этом аду всю оставшуюся жизнь. Неужели и Джулии тоже? Неужели кто-нибудь осмелится причинить ей боль, рассказав мучительную, невыносимую правду? Неужели она тоже будет стыдиться посмотреть людям в глаза, потому что любила своего брата? Нет!!! Лучше пусть его сердце разрывается на части от боли и тоски. Пусть лучше он навсегда лишится возможности смотреть в великолепные небесно-голубые глаза, чем ей будет больно. Но пусть никто и никогда в мире не осмелится сказать ей правду; в противном случае он убьет любого — даже своего отца. Пусть лучше она думает, что Чарльз ее разлюбил — лишь бы правда никогда не дошла до ее ушей. Сам он не сможет ей этого сказать — никогда! Но ведь Джулия сразу догадается, что он что-то от нее скрывает, и это что-то касается их обоих. Безусловно, она начнет спрашивать, а он не сможет ей ответить; более того, он не сможет смотреть ей в глаза.

И что же ему теперь с этим делать? Как выйти из тупика, из которого выйти невозможно? Ведь не может же Чарльз вечно скрываться здесь ото всех. Отец и мать знают, что он в Лос-Анджелесе, а значит, и все остальные рано или поздно узнают об этом и начнут искать с ним встреч: Ангель, Джулия, отец… Так, стоп! Ангель Эвинг — вот кто ему поможет! Она всегда рядом в самые трудные моменты его жизни. Она, безусловно, скажет, что ему делать. Он даже не побывал в доме — снова сел на свой мотоцикл и понесся в город. Чарли не заметил, что погода основательно испортилась — надвигался шторм: подул резкий холодный ветер, упали первые капли дождя. К тому времени, пока он выехал на основную магистраль, дорога уже была мокрой и скользкой, а ливень поливал точно из ведра. Чарльз Роберт прилагал большие усилия, чтобы удержать руль. Пару раз его заносило, и он едва не вылетел в кювет, но все обошлось. Правда, когда Чарли подъехал к дому Ангель, он был весь мокрый с головы до пят, но это не имело никакого значения. Главное, чтобы Ангель была дома и помогла ему найти выход из тупика. А пока он поднимался по парадному крыльцу, звонил в дверь, и Дэниел открывал ему, вода стекала с него ручьями.

— Здравствуй, Дэниел, — бесцветным голосом проговорил Уайтхорн. — Мисс Эвинг дома?

— Добрый день, сэр! — Вежливо ответил дворецкий. — Конечно, она дома.

И словно в подтверждение его слов из гостиной донесся голос Ангель:

— Кто там, Дэниел?

А вскоре показалась и она сама.

— Чарли? Что ты здесь делаешь?!

— Прости, я… Мне некуда больше идти, — бессвязно начал Чарли.

— Дэниел, пожалуйста, приготовь горячую ванну для мистера Уайтхорна и сухую одежду.

Дворецкий кивнул и ушел с таким видом, будто понял все, что произошло с Чарльзом и почему он пришел именно к его хозяйке.

Парень стоял в коридоре, не зная, что еще сказать в свое оправдание. Ему так нужно было, чтобы рядом находился кто-то сильный, что он совсем не думал о том, какие подобрать слова. Ему казалось, что она сама должна все понять. У него самого сейчас душевных и физических сил хватало ровно настолько, чтобы пробормотать нечто нечленораздельное.

— Что случилось? — Удивленно спросила девушка, глядя в потухшие глаза друга.

— Она моя сестра, Ангель… — Тихо ответил он. — Представляешь, я женился на своей сестре!..

— Что? Я ничего не понимаю. Давай ты сначала приведешь себя в порядок, а потом мы поговорим. Хорошо? Пойдем-ка…

Она взяла его за холодную руку и отвела наверх, где в комнате для гостей Дэниел уже приготовил ванную. Дело клонилось к вечеру, и Ангель пошла на кухню распорядиться насчет ужина. Ее родители уехали в техасское поместье, поэтому в доме она была одна, если не считать слуг. А потому неожиданный визит Чарльза был для нее как манна небесная. Она уже просто места себе не находила от безделья, а здесь Чарли принес какое-то вдохновение в ее полу-апативное существование; сразу появилась куча проблем, которые нужно было решать. В общем, на несколько часов ей было, чем себя занять. Чарли буквально огорошил ее своим заявлением о том, что Джулия его сестра. Что это за бред? Он, что, пьян? Да нет, не похоже, хотя взгляд у него был какой-то безумный, когда Ангель увидела его на пороге своего дома. Он поссорился с Джулией? Никогда в жизни! Чарльз боготворит свою жену и в буквальном смысле готов сдувать с нее пылинки. Что же тогда? Ведь то, что он сказал, никак не может быть правдой. Это же безумие какое-то, больше похожее на сюжет мыльной оперы или старого индийского фильма.

Ее размышления прервал Чарльз, спустившийся в гостиную в более презентабельном виде. Правда, волосы у него были еще мокрые после ванной и торчали в разные стороны. Глаза его уже не были такие безумные, как несколько минут назад; видно, ванна не только согрела его, но и успокоила. Чарльз не сразу увидел Ангель, сидевшую в одном из кресел в ожидании его, и ей показалось на какое-то мгновение, что он выглядел, как слепой или как потерявшийся ребенок. Значит, действительно, у него случилось нечто из ряда вон выходящее. Обычно его трудно выбить из колеи. Или ей так только кажется?.. Она улыбнулась, глядя на него. Почему-то трогательно было видеть боль такого близкого ей человека, как Чарльз. В ней сейчас проснулось какое-то теплое ностальгическое чувство по их бурному и страстному роману; захотелось вернуть это счастливое прошлое, вновь пережить ту любовь. Хотя она знала, что так, как было раньше, сейчас уже не будет. Тогда им было по восемнадцать лет; они были мальчишкой и девчонкой, которые ничего не знали о жизни. А сейчас Чарльз Роберт стал таким шикарным мужчиной, от которого просто дух захватывало. Но ведь и она сама наверняка изменилась…

— Что? Почему ты на меня так смотришь? — Спросил Чарльз.

— Ничего. Просто почему-то нахлынули воспоминания о нашем прошлом.

Он так пронзительно посмотрел на нее, что под его взглядом она смутилась, сама не зная, почему.

— Да, хорошее было прошлое, — сказал вдруг парень. — И лучше бы оно было и нашим настоящим.

Он с ума сошел? Что за бред он несет?!.

— Нет! — Категорично заявила Ангель. — Прошлое, действительно, было хорошим, но если мы попробуем повторить его, оно уже будет совсем другим. И я не думаю, что нам это понравится… — И, помолчав, добавила: — Пойдем ужинать. Хоть составишь мне компанию. Терпеть не могу есть одна. Родители уехали в Техас, так что дом в полном нашем распоряжении.

Она говорила что-то еще, и у Чарльза становилось легче на сердце. Ее голос звучал так успокаивающе, что сердце начинало биться ровнее, голова соображала более четко и ясно. За ужином Ангель тоже что-то рассказывала, но он почти не слушал ее. У него было такое ощущение, что он живет в каком-то вакууме, и до него не могут достучаться окружающие люди. Но, может, так оно было лучше? Лучше так переживать боль, чем плакать кровавыми слезами? Это не выносимо! Как бы он ни отрицал происходящее, ему все равно придется принять это и жить с этим. А еще он знал, что очень скоро ему все придется рассказать Ангель. Она не отпустит его просто так. Тем более, что больше ему некуда идти.

А после ужина, когда Ангель и Чарльз Роберт уютно расположились в гостиной в креслах, парень сказал:

— Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы просто не знал, куда мне идти.

— Ну, не преувеличивай, — улыбнулась мисс Эвинг. — У тебя есть родители и жена. Так что я — последний человек, к которому ты мог бы прийти.

— О родителях я даже слышать не хочу, а жены у меня больше нет.

— Ох, Чарли, если ты будешь говорить нечто подобное после каждой вашей ссоры с Джулией, то вам не надо было бы жениться. Уверена, что если бы она услышала, она бы тебе голову оторвала.

— Ангель, прошу тебя, — серьезно проговорил он, — мне сейчас не до шуток. Поверь, я бы в жизни ничего такого не сказал, зная, что можно что-то исправить в моих отношениях с Джулией.

— Так объясни, пожалуйста, — попросила его девушка. — Я не умею читать твои мысли.

— У тебя есть чего-нибудь выпить?

Чарли просит выпить? Да, пожалуй, и, правда, случилось что-то серьезное. Ведь он практически никогда не пил и терпеть не мог пьяных.

— Что ты хочешь? Виски, коньяк, бурбон, вино…

Он подумал было о своем любимом коктейле мартини с водкой, но этот напиток в его памяти был связан с Джулией, а сейчас ему надо было забыть о ней — хотя бы на время и хотя бы таким способом.

— Пожалуй, коньяк… безо льда.

Девушка удивленно взглянула на него, но ничего не сказала. Значит, ему это действительно надо и он знает, что делает. Она молча подала ему рюмку с коньяком и постаралась не придать значения тому, как он залпом осушил рюмку и протянул ей, чтобы она налила еще. Ангель выполнила его молчаливую просьбу. Вторую рюмку Чарли выпил лишь на одну треть и при этом поморщился, будто пил не коньяк, а нечто вроде рыбьего жира. Потом хотел было допить до дна, но передумал, поставил рюмку на журнальный столик, словно зная, что она ему еще понадобится, и долго молчал, глядя в одну точку невидящим взглядом. Мисс Эвинг терпеливо ждала, когда он заговорит, точно зная, что подгонять его и задавать наводящие вопросы бесполезно. Чарльзу нужно время, чтобы подобрать слова — ведь это для него как прожить заново то, что он уже пережил.

Когда он заговорил, она вздрогнула, словно бы позабыла, что он рядом и просит о помощи.

— Мать не хотела, чтобы я женился на Джулии. А я не понимал тогда, почему. Она всеми правдами и неправдами отговаривала меня от этого шага и вела себя при этом так, словно я совершал преступление против нее.

— Почему? — Спросила Ангель, призывая его продолжать.

— Я тогда не понимал, почему и не хотел понимать. Я был на нее обижен и хотел во что бы то ни стало жениться на Джулии. Но сегодня, словно специально после нашей свадьбы, мать рассказала мне правду.

— О том, что Джулия твоя сестра? — Осторожно спросила Ангель, с трудом подбирая слова.

В это было невозможно поверить, но, похоже, что это, действительно, было правдой.

— Да. У нас с ней один отец — Дэн Уайтхорн.

— Невероятно! — Вырвалось у нее. — Но, как, господи, такое вообще могло случиться?!!

— Очень просто, Ангель. В молодости мистер Уайтхорн любил поразвлечься с женщинами. В принципе, он и сейчас это успешно делает. Он развелся с моей матерью ради матери Джулии.

В голосе Чарльза звучала такая ненависть к отцу, что Ангель просто не верила своим ушам. Разве можно за такой короткий срок так возненавидеть человека, тем более если раньше Чарльз буквально боготворил отца?

— Позволь спросить, а твоя мать откуда все это знает?

— Сейчас это уже не имеет значения.

— Ты, что, поверил ей на слово? А может, она просто придумала все это, чтобы разлучить вас?

— Нет. Даже если она и задалась целью разлучить нас, подобную ложь мать не выдумала бы никогда. Это было бы слишком жестоко.

— Но тогда ведь это… — Ангель не знала, какие подобрать слова, чтобы унять боль друга.

Сердце ее разрывалось. Она хотела бы обнять его, чтобы перенять часть его боли на себя, но ей казалось, что Чарли слишком горд, чтобы принять такое утешение.

— Хуже всего то, что Джулия беременна. У нас будет ребенок, Ангель, — он поднял на нее глаза, полные слез. — Как я скажу ей, что наша любовь противозаконна, а наш ребенок не имеет права на жизнь?!!

Она первый раз в жизни видела Чарли в слезах и не знала, как помочь ему. Ей и самой было больно думать о Джулии. Сказать беременной женщине, что она ждет ребенка от собственного брата, который приходится ей мужем, — это все равно, что убить и ее, и ребенка. Она уже видела безумные глаза Чарльза, когда он к ней пришел. Сейчас он зол на отца, на мать и на весь мир. Но Джулию он по-прежнему любит и никогда не посмеет причинить ей ту боль, которую переживает сейчас сам. Поэтому он и пришел сегодня к ней за помощью, а не за утешением.

Его слова были жестокими и больно резанули по сердцу Ангель, точно ножом. Ей и самой хотелось плакать. Она и не замечала, что по лицу ее катились слезы. Руки ее сами собой раскрылись в приглашающем объятии, и Чарли с благодарностью сел у ее ног, положив голову ей на колени. Так они и плакали вместе: Ангель — беззвучно глотала слезы, перебирая пальцами темноволосую голову парня, а Чарли рыдал навзрыд. Наверное, она впервые ощущала боль близкого человека так ясно, что ей самой от этого было больно. Так они сидели долго и совсем потеряли счет времени. Казалось, что все это случилось не сегодня, а много лет назад, что с этой болью они живут много времени и не знают, как с ней справиться. Они будто окаменели, ослепли, оглохли, перестали думать, чувствовать, понимать что-либо. Ангель вскоре справилась со своими слезами, но Чарли — еще нет. Конечно, он перестал так оглушительно рыдать, но тихо плакал, иногда всхлипывая. Она гладила его по голове, как мать, которая успокаивает расстроенного ребенка. Это постепенно подействовало: Чарльз Роберт успокаивался, слезы его высыхали. Он сидел так тихо и неподвижно, что на какое-то мгновение Ангель показалось, что он уснул у нее на коленях. Девушка осторожно взглянула на наручные часы: без двадцати двенадцать вечера. Неудивительно, что Чарли задремал. Он слишком много всего пережил сегодня, слишком много перечувствовал. Пусть отдохнет. Завтра будет новый день, который принесет ему решение. Сегодня это уже бесполезно.

— Чарли… — Осторожно позвала его Ангель.

Он тут же поднял голову. Глаза его были красными, воспаленными, лицо осунулось от долгих бурных слез.

— Прости, я едва не уснул у тебя на коленях. Наверное, все ноги тебе отдавил.

— Все в порядке, дорогой. Но, думаю, что тебе лучше отдохнуть. Оставайся у меня. Ты же знаешь, двери моего дома всегда открыты для тебя в любое время.

— Спасибо тебе огромное, — хрипло проговорил он, поднимаясь на ноги. — Это очень кстати, потому что мне больше некуда идти.

— Пойдем, я провожу тебя…

Они вместе поднялись на второй этаж и остановились возле комнаты для гостей, где Дэниел уже приготовил для Чарли кровать и теплые домашние тапочки. Он бросил мимолетный взгляд на кровать и еле заметно поморщился, думая о том, что сегодня ему вряд ли удастся заснуть. Ангель заметила это и сказала:

— Может, принести тебе снотворное? Я знаю, что у Дэниела есть в аптечке.

— Нет, спасибо. Мне сейчас надо принять решение, а потом я все же постараюсь заснуть сам, — ответил Уайтхорн.

Девушка задумалась на минутку, потом произнесла:

— Только пообещай мне, что не будешь рубить с плеча.

"И эта девушка говорит, что не умеет читать мои мысли…" — Удивленно подумал парень, а вслух сказал:

— Не знаю, Ангель, поэтому ничего обещать не могу.

— Ты ведь не собираешься причинить боль Джулии?

— Спокойной ночи, — ответил Чарльз Роберт, игнорируя вопрос мисс Эвинг.

— Спокойной ночи, — вздохнув, отозвалась она и понимающе улыбнулась.

В глубине души Ангель знала, но еще не отдавала себе отчета в том, что Чарльз уже принял какое-то решение, о котором пока не собирается говорить ей. Что ж, пусть молчит. Может, так ему легче переживать боль. Утром будет видно, что делать и кто в этом виноват.

Утром следующего дня Ангель проснулась раньше обычного. Ее тревожила только одна мысль: как эту ночь провел Чарльз. Когда они прощались на пороге комнаты для гостей, он выглядел подавленным (это мягко сказано), хоть и изо всех сил старался казаться спокойным. Девушка быстро привела себя в порядок и спустилась на кухню. Ей хотелось отнести завтрак для Чарльза к нему в комнату. Мелочь, а ему будет приятно. Собрав завтрак на поднос, она, точно заправский официант, поднялась в комнату для гостей. Ангель постучала в дверь и не получила ответа. Решив, что он еще спит, она осторожно открыла дверь и вошла в комнату. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что в комнате никого нет. Несколько секунд Ангель растерянно стояла посреди комнаты с подносом в руках, думая о том, куда подевался Чарли. Потом услышала из ванной звук льющейся воды и улыбнулась. Он в душе. Как она могла об этом не подумать? Девушка поставила поднос с едой на маленький столик и села в одно из кресел в ожидании Чарльза.

Через пять минут он вышел из ванной в махровом халате с мокрыми волосами, которые торчали в разные стороны. По комнате разлился аромат морской свежести. Ангель невольно залюбовалась его сильным и стройным торсом, скрытым под складками халата. Какой же он все-таки шикарный мужчина!..

Почувствовав на себе ее взгляд, Чарльз поднял на нее глаза, потом улыбнулся одними губами, сказал:

— Доброе утро!

— Доброе… — Ответила Ангель. — Как спал?

— Ты знаешь, хорошо, — пожав плечами, ответил Чарли. — Хотя я думал, что вообще не усну.

Странно, что вид у него такой спокойный. В глазах больше нет такой безысходной тоски, как будто и не было вчерашних бурных слез. Если бы Ангель вчера сама не утешала Чарли, то она никогда бы не поверила в его слезы. Наверное, это был первый и последний раз, когда она видела, как он плакал. Ей хотелось спросить у него, что он будет делать дальше, какое он принял решение, но ей казалось, что таким образом она причинит ему новую боль.

— Я принесла тебе завтрак, — вместо этого сказала она.

— О, спасибо, — обрадовано произнес парень. — Я такой голодный, что готов съесть быка.

— Ну, быка у меня, к сожалению, нет, но свежие булочки и кофе со сливками я предложить могу. Так что садись есть, пока завтрак совсем не остыл.

Уайтхорн с явным аппетитом принялся за еду.

— Я, наверное, пойду… — Неуверенно начала Ангель. — Не буду тебе мешать.

— Останься! — Попросил ее Чарли. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Хорошо… — Сказала девушка, вернувшись в покинутое кресло.

— Мне нужна твоя помощь… — Начал свой разговор Чарли.