Двенадцатого декабря 2008 года Дэн Уайтхорн женился на Джессике Колфилд спустя двадцать пять лет после их помолвки. Никто из семейства Уайтхорн не верил в то, что эта свадьба состоится. Но она состоялась. Правда, это не было пышным торжеством. На свадьбе не было Чарльза Роберта, сына Дэна, и многие удивлялись, почему. Роберт Монтгомери стал шафером Дэна, а Клер Стефенс и Кассандра Уайтхорн — подружками невесты. И, хотя свадьба по меркам высшего общества, была тихой и скромной, на нее собрались все члены знаменитого семейства и все те, кто по праву считался его друзьями. В саду особняка на Грин-стрит, украшенном фонариками, белыми лентами и цветами, был установлен свадебный помост, где приглашенный священник и обвенчал Джессику и Дэна. И жених, и невеста были неописуемо прекрасны в своих свадебных нарядах. Темно-голубой смокинг от "Армани" бесподобно сидел на Дэне и лишь подчеркивал глубокую голубизну его бездонных, как небо, глаз. Джессика была в свадебном платье цвета шампанского от своего модного дома "Афродита". Несмотря на то, что жених и невеста были уже не молоды, оба заметно волновались в день свадьбы.

Венчание должно было состояться в полдень, но до этого времени Дэн успел извести всех своим волнением и выпить не одну таблетку успокоительного. Он то и дело бегал по дому, проверяя, все ли готово к свадьбе, но на самом деле больше мешал людям, занимавшимся последними приготовлениями. То же самое происходило и в саду. Примерно около одиннадцати часов утра Дэн своими проверками довел людей до того, что каждый из них уже мечтал избавиться от него или послать его куда-нибудь подальше. Приехал Роберт Монтгомери и, мгновенно оценив ситуацию, увел Дэна в библиотеку. Там их ждал чудесный ромашковый чай, приготовленный Майклом. Дэн сел в кресло, чувствуя, как у него уже гудят ноги то ли от усталости, то ли от волнения. Боб налил ему чай и протянул чашку со словами:

— Вот, выпей и успокойся.

Дэн сделал пару глотков и откинулся на спинку кресла.

— Я, кажется, уже устал, а этот день только начался.

— Я приехал вовремя. Еще чуть-чуть, и все начали бы тебя тихо ненавидеть.

— Я волнуюсь, — оправдываясь, сказал Дэн. — Я всю жизнь ждал этого дня, и теперь мне хочется, чтобы все было идеально.

— Все будет идеально, — заверил его Монтгомери. — Я тебе обещаю. А сейчас тебе пора одеваться…

Оставшиеся полчаса тянулись медленнее, чем целая вечность. Но прошли и они. Все гости уже собрались в саду, а их было не меньше ста человек. Трудно было поверить в то, что этот сад может вместить такое количество человек. Дэн стоял у алтаря, чувствуя, как оглушительно стучит в груди сердце, заглушая все звуки вокруг. Он мысленно считал оставшиеся до начала церемонии секунды и с замиранием сердца смотрел в другой конец сада, откуда должна была выйти Джессика. Гости замерли в ожидании. Оркестр заиграл свадебный марш, и все, обернувшись, увидели невесту. Она шла по красной ковровой дорожке, постеленной по небольшому проходу, который образовался между рядами стульев. Все и всё исчезли. Дэн видел только ее, чувствовал, как в волнении бьется ее сердце, видел, как сияют от счастья ее чудесные глаза. То шла королева. Будущая королева империи Уайтхорн. Вечная королева его души, сердца и тела. Она даже не шла, а буквально плыла по воздуху в пене из кружев и белых роз. Неповторимо прекрасная, царственно величественная и вечно молодая, как богиня Венера, сошедшая с полотен Боттичелли. Каким-то удивительным образом она вдруг стала такой же, какой Дэн увидел ее много лет назад на вечеринке у Роберта Монтгомери. У него самого будто крылья выросли за спиной, и он почувствовал себя на двадцать пять лет моложе. Дэн стоял, не чувствуя земли под ногами, а в ушах оглушительно играл свадебный марш. И сердце билось в такт этому маршу, готовое вот-вот выскочить из груди. Наверное, таким счастливым он чувствовал себя в день, когда к нему вернулась возможность полноценно двигаться. Ради нее! Это ради нее он выжил после той авиакатастрофы! Ради нее заново научился ходить! Ради нее вернулся в Лос-Анджелес! Ради нее он выкарабкался с того света после инфаркта! Ради нее он может даже умереть!

Марш кончился, когда Джессика, наконец, подошла к нему и вложила тонкую руку в перчатках в его дрожащую от волнения и счастья ладонь. Почему-то после оглушительных звуков марша тишина, воцарившаяся в саду, показалась ему особенно звенящей. Казалось, еще чуть-чуть, и все гости услышат, как испуганно и взволнованно бьются их сердца. Она вложила свою руку в его ладонь, и он мгновенно успокоился. Все стало на свои места, как и должно было быть много лет назад.

— Возлюбленные дети мои, — заговорил, наконец, священник, — сегодня мы с вами собрались здесь, чтобы соединить священными узами брака этого мужчину и эту женщину…

"Подумать только! — Думала Клер Стефенс, глядя на никого не видящих, кроме друг друга, жениха и невесту. — Я — подружка невесты на свадьбе Дэна и Джессики! Да если бы кто-нибудь много лет назад сказал бы мне об этом, я бы ответила ему, что он сумасшедший. А сейчас я даже помогала ему устраивать свадьбу. Это просто невероятно, что они, в конце концов, поженились!.. Неужели это все? Конец красивой сказке про вечную любовь и двух влюбленных?"

"Нет, это не конец, — с улыбкой размышлял Роберт Монтгомери, слушая размеренную речь священника. — С Дэном все не может кончиться свадьбой. Пусть и его собственной. У этой истории есть продолжение, и окончания продолжения еще не предвидится…"

"И что дальше? — Вопрошала себя Джулия мысленно, совершенно не слушая, что там говорит священник. И хотя это была свадьба ее матери, мысленно она находилась далеко не здесь. — Мама вышла замуж за Дэна. Она, безусловно, будет с ним счастлива. А я? Почему я не могу быть счастливой с любимым мужчиной? Кто не хочет этого? Кто нам мешает? Может, мне, правда, поговорить с миссис Уайтхорн?.. Ой! А ведь это моя мама стала теперь миссис Уайтхорн… Точнее, сейчас станет…"

Джулия вся обратилась в слух, ибо священник начал церемонию венчания.

— Дэн Уайтхорн, согласен ли ты взять Джессику Колфилд, урожденную Бичем, в жены, любить и оберегать ее, быть с ней рядом в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит вас?

Как во сне, Дэн взглянул в сияющие счастьем и любовью глаза Джессики и ответил:

— Да!!! Согласен!

— Джессика Колфилд, согласна ли ты взять Дэна Уайтхорна в мужья, любить и оберегать его, быть с ним рядом в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит вас?

— Да!!! Согласна! — Ответила Джессика, неотрывно глядя на Дэна. — Пока смерть не разлучит нас… и даже если разлучит, я все равно буду с ним рядом, — добавила вдруг она.

— У вас есть обручальные кольца? — Спросил священник у Дэна.

Тот кивнул и в ожидании повернулся к Роберту Монтгомери, который протянул ему коробочку с кольцами.

— Надевайте кольцо невесте на палец и повторяйте за мной, — продолжал святой отец. — Я, Дэн Уайтхорн…

— Я, Дэн Уайтхорн…

— Беру тебя, Джессику Колфилд, в жены…

Дэн повторял слова клятвы, которые уже знал наизусть и с трудом верил своему счастью. Дрожащими от волнения пальцами он еле надел Джессике кольцо.

Затем священнослужитель обратился к Джессике.

— Надевайте кольцо на палец жениху и повторяйте за мной… Я, Джессика Колфилд, урожденная Бичем… беру тебя, Дэна Уайтхорна, в мужья…

Когда они обменялись кольцами, церемония венчания продолжилась.

— И если кто-то из присутствующих здесь знает причину, по которой эти двое не могут соединиться в браке, то пусть говорит сейчас или замолчит навеки, — предупредительно обратился священник ко всем собравшимся.

Ответом ему послужила почтительная тишина. Тактично выждав положенное время, он продолжил:

— Властью, данной мне Господом Богом нашим и Святой Церковью, объявляю вас мужем и женой… Можете поцеловать невесту, — добавил святой отец, обращаясь к Дэну.

Дэна не надо было просить дважды. Под восторженные аплодисменты и возгласы гостей он склонился к Джессике, властно обняв ее за талию, и прошептал:

— Я люблю вас, миссис Уайтхорн!

И только услышав ответное "Я тоже люблю вас, мистер Уайтхорн!", поцеловал нежные полураскрытые губы.

Когда свадебные торжества в семействе Уайтхорн закончились, Дэн и Джессика уехали в свадебное путешествие в Венецию. Джулия решилась-таки поговорить с Жаклин Каннингем. Ей почему-то было очень страшно встречаться с этой женщиной, но, пересилив свой страх, она позвонила ей. Номер домашнего телефона она обманным путем выяснила у дворецкого Дэна — Майкла.

— Миссис Каннингем? Здравствуйте! Это Джулия Колфилд.

— Здравствуйте, — холодно, почти с презрением поздоровалась с ней Жаклин, недоумевая про себя, что нужно от нее этой дерзкой девчонке.

— Я… — Начала Джулия бессвязно лепетать, так как от страха голос ее вдруг сел, а сердце ухнуло куда-то в пятки. — Я хотела бы поговорить с вами.

— О чем?

Жаклин отвечала коротко, немногословно, простыми, ничего не значащими фразами. Но во всем голосе ее сквозило такое презрение, что Джулия, инстинктивно почувствовав отношение к себе, едва не пошла напопятную.

— О Чарльзе. Это очень важно.

— Слушаю вас.

— Это не телефонный разговор, — с трудом подбирая слова, ответила Джулия. — Можно попросить вас о личной встрече?

— Хорошо, — скрепя сердце согласилась Жаклин. — Приезжайте ко мне. Вы знаете, где я живу?

— Нет.

Жаклин назвала адрес, потом добавила:

— Я вас жду через час.

— Я буду, — ответила Джулия и положила трубку.

За три минуты телефонного разговора ее обдали таким количеством холода и презрения, которого хватило бы, пожалуй, на полжизни. К тому моменту, когда молодая миссис Уайтхорн подъехала к дому, в котором жила Жаклин, у нее уже тряслись коленки, и было только одно желание: не встречаться с матерью Чарльза. Она от всей души желала, чтобы какие-нибудь непредвиденные обстоятельства заставили свекровь отменить назначенную встречу. Но Жаклин так или иначе была дома и ждала ее. Когда Джулия увидела Жаклин, у нее по спине побежали мурашки. Перед ней стояла бледная, худая, истощенная невидимой болезнью, совершенно одинокая женщина. И от своего одиночества еще более суровая к ней, почти озлобленная.

— Миссис Каннингем… — Пробормотала ошеломленная Джулия, пряча глаза, будто это она была виновата в больном одиночестве Жаклин.

— Проходите… — Пригласила ее Жаклин, еще больше возненавидев свою невестку за то, что та все поняла.

Женщины прошли в роскошную гостиную.

— Чай, кофе… — Предложила Жаклин, а потом добавила, заметив округлившийся живот Джулии: — Или, может, что-нибудь покрепче?

— Если можно, стакан воды, пожалуйста, — произнесла Джулия, у которой от такого взгляда внезапно пересохло в горле.

— Одну минуту… — Сказала Жаклин и ушла на кухню.

"Господи! Господи! — Мысленно взмолилась женщина, оставшись одна. — И что я тут только делаю? Вот черт меня дернул послушаться Ангель! Тоже мне, подруга называется! Милая и добрая женщина… Как же! Попробовала бы сама поговорить с этой "милой" и "доброй" женщиной!"

Вернулась Жаклин со стаканом воды и молча протянула его Джулии. Та сделала глоток и, стоя в нерешительности посреди гостиной, теребила в руках стакан, грозивший вот-вот разлиться.

— Садитесь, миссис Уайтхорн, — сказала Жаклин, указывая на одно из кресел.

Джулия вздрогнула и посмотрела на свою свекровь. Настоящим именем ее еще никто не называл, а потому такое обращение было ей внове. Но была и другая сторона этого вопроса: Чарли говорил ей правду — его мать знала об их свадьбе. О беременности Жаклин, наверное, тоже уже догадалась, судя по тому, каким ледяным взглядом она смерила округлившуюся фигуру Джулии.

— Спасибо, миссис Каннингем, — ответила женщина, опускаясь в кресло.

Если честно, Джулия сделала это с огромным удовольствием. От нервного напряжения и усталости у нее отекли ноги; долго находиться на ногах она не могла.

— Зовите меня Жаклин, — коротко сказала ее свекровь. — Я уже давно не "миссис" и уже не собираюсь ею быть.

— Тогда и вы, пожалуйста, называйте меня Джулией.

— Договорились. Так почему вы приехали ко мне?

— Я хотела поговорить с вами о Чарльзе, — неуверенно начала женщина.

— Это я уже поняла, — последовал ответ. — Что именно вас интересует?

— Он, наверное, сказал вам, что мы поженились?

— Да, — поморщилась Жаклин, чувствуя, как головная боль, мучившая ее с утра, все нарастает. — И я с самого начала не одобряла его выбора.

— Что вам во мне не нравится? — Напрямик спросила Джулия. — Я почти уверена, что это из-за вас Чарли предложил пожениться тайком.

— Вот как! — Вспылила Жаклин. — Что ж, не скрою. Да. Я была против вашей свадьбы. Более того, я изо всех сил отговаривала сына от этого шага.

— Но почему?

— Да потому что я ненавижу вашу мать! — Почти выкрикнула Жаклин.

Ее буквально трясло от душившей ее злобы, ненависти и боли. Дерзкая девчонка! Такая же, как ее отец и мать. Пришла, чтобы отнять чужое, да еще выставляет напоказ свой живот! Невероятно! Просто невероятно! Сначала она отняла у нее сына, а теперь еще хвастается своим ребенком, который еще больше отдалит от нее Чарльза Роберта!..

— Ну, а я-то здесь причем?! — Со слезами на глазах вопросила Джулия. — Я не виновата в том, что было много лет назад. Ни я, ни наш с Чарльзом ребенок не сделали вам лично ничего плохого!

Жаклин подняла на нее полные боли глаза. У нее просто раскалывалась голова, а присутствие этой девчонки делало боль абсолютно невыносимой.

— Вы отняли у меня моего сына, а ваша мать — мужа. Из-за вас обеих я осталась совсем одна!

Она изо всех сил старалась сдержать слезы. Сегодня голова болела сильнее обычного. Что-то явно было не так. Но больше всего на свете Жаклин хотела, чтобы невестка поскорее убралась туда, откуда пришла. Может, тогда ей станет легче, и боль отступит?

— Вы никогда не будете одна! — Пылко возразила Джулия. — Мы с Чарли никогда не оставили бы вас одну! Да и крестный Роберт вас очень любит.

Губы Жаклин скривились в горькой усмешке, больше похожей на гримасу боли и отчаяния.

— Вы ничего не понимаете! — Вырвалось у Жаклин.

Джулия вдруг, к своему ужасу, увидела, как она плачет. И ей стало от этого так не по себе, что побыстрее захотелось попасть домой.

— Я больна, — сказала вдруг свекровь устало. — Уже полтора года я смертельно неизлечимо больна. Мне нельзя сделать операцию, меня нельзя вылечить ни дорогостоящими лекарствами, ни химиотерапией. Жить мне осталось не больше полугода, а может, и меньше. А ваша мать и вы отняли у меня самое дорогое, что у меня было — мужа и сына.

Не до конца понимая, правду ли говорит Жаклин, Джулия пытливо всмотрелась в темно-карие глаза, полные слез. Слезы катились по лицу Жаклин, и она уже не скрывала своей боли — ни душевной, ни физической. Боже, какое облегчение испытывала Жаклин! Хоть один, почти близкий, пусть и не любимый, человек знает об ее болезни. А она сама так устала нести это бремя одна! Слишком тяжелым оно для нее оказалось.

— Господи! — Вырвалось у Джулии. Она в волнении и испуге поднесла руку к губам. — А Чарли знает? А ваш муж?

— Чарли ничего не знает и, надеюсь, никогда не узнает, — ответила женщина. — Инфаркт Дэна его едва не убил. А если ему вдруг станет известно… — Она вдруг так отчаянно вцепилась в руку Джулии, что та невольно поморщилась от боли, но руку не выдернула. — Пожалуйста, не говорите ему ничего! Пусть это останется между нами! Ведь если он узнает, то бросит службу в эскадрильи и приедет ко мне, будет меня жалеть. А его жалость мне не нужна. Потом он меня просто возненавидит…

— Да что вы, Жаклин! — Возразила Джулия, у которой тоже в глазах стояли слезы. — Он никогда вас не возненавидит! Ни один сын не посмеет возненавидеть свою мать!

— О, нет! — С иронией произнесла ее свекровь. — Он посмеет. Возможно, он уже ненавидит меня… — Потом она вдруг осеклась, словно внезапно осознала, с кем говорит, и добавила: — Обещайте мне, что ничего ему не скажете! Обещайте!!!

Минута напряженного ожидания. Молчание, сводящее с ума. Боль, от которой уже нет спасения — и душевная, и физическая. Они обе хотели победить, но обе проиграли. Жаклин надеялась своей суровой холодностью оттолкнуть Джулию и от себя, и от сына, но невыносимая боль порушила все ее расчеты, точно карточный домик. Джулия во что бы то ни стало хотела узнать, кто и почему хочет разлучить ее с мужем, но узнала такое, что лучше бы ей не знать вовсе. И сейчас обе женщины молчали, обескураженные теми открытиями, которые сделали каждая в своей душе.

— Я прошу вас! — Взмолилась Жаклин. — Я никогда никого ни о чем не просила, но это… Пожалуйста!..

Джулия не могла ей отказать — несмотря на то, что обе женщины, мягко говоря, недолюбливали друг друга.

— Хорошо, — вздохнула миссис Уайтхорн. — Обещаю. Чарльз ничего не узнает — по крайней мере, от меня.

— Спасибо! — Пылко отозвалась Жаклин, отпустив, наконец, ее руку, на которой остались красные следы, и вытирая слезы. — Большое вам спасибо.

— Но и вы пообещайте мне кое-что, — неожиданно произнесла в ответ Джулия.

— Что? — Спросила мать Чарльза, мгновенно напрягшись.

— В ближайшем времени поговорите с сыном. Он самый близкий вам человек. И он первый должен узнать о том, что с вами происходит.

— Я как раз собиралась это сделать, — уклончиво сказала Жаклин.

— Не увиливайте! — Строго произнесла Джулия. — Я дала вам слово, и я сдержу его. Но я должна знать, что и вы сделаете ответный шаг. Обещайте!

— Хорошо, я обещаю, — нехотя проговорила женщина. — Это все, что вы хотели от меня услышать?

— Да. Все. А сейчас извините. Мне пора.

— Конечно.

Их прощание было таким холодным, будто и не было вовсе этой сцены на грани истерики. Если бы Джулии кто-нибудь рассказал об этом, она никогда бы не поверила. В какой-то момент ей даже показалось, что свекровь нарочно разыграла эту сцену для нее, чтобы еще больше отдалить Джулию от Чарльза. Но украдкой бросив взгляд на ее болезненный вид, миссис Уайтхорн все же решила, что Жаклин говорила правду. В конце концов, ведь именно за правдой она и шла сюда. Не правда ли?..

С уходом Джулии боль не отступила, как надеялась Жаклин. Ей отчаянно хотелось думать, что это нелюбимая невестка является источником ее неистребимой головной боли, но это оказалось далеко не так. Напротив, боль все нарастала, временами накатывая волнами дурноты, так что у нее темнело в глазах. Женщина померила давление, которое было, как всегда, непомерно высоким, выпила все необходимые лекарства, создала в своей квартире искусственную ночь и легла. Она от всей души надеялась, что когда встанет, то почувствует себя гораздо лучше. Обычно этот способ всегда помогал ей. Было два часа пополудни. Возможно, лекарствам удалось немного притупить боль, и она задремала. Но этот сон был, скорее, похож на провал в пустоту без начала и конца или на тяжелый бред. Жаклин то просыпалась, то засыпала. Когда она просыпалась, то чувствовала бешеные толчки своего сердца, которое будто хотело разорваться о грудную клетку. Комната плыла и вертелась у нее перед глазами. К горлу подкатывала дурнота. Руки и ноги замерзали, и вскоре она вся покрылась противным ледяным потом, а от озноба, сотрясавшего ее тело, она была вынуждена укрыться под двумя теплыми одеялами. Иногда она все же надеялась, что все, происходившее сейчас с ней, тоже часть сна или бреда. Так плохо она себя никогда не чувствовала. Временами Жаклин казалось, что она умирает, что она никогда уже не выберется из этого бреда. Надо было встать и снова померить давление, снова выпить лекарство. Но у нее уже не было никаких сил на это. Даже лежать сил не было. Адская боль разрывала голову на тысячи мелких осколков, так что Жаклин, уже начинавшая сходить с ума от боли, молила о смерти, как об избавлении. Ей почти хотелось умереть. Так было бы лучше для всех. Дэн вздохнул бы с облегчением. Чарли и Джулия, наконец, были бы счастливы со своим ребенком. Жаклин знала, что уже не увидит своего внука. И по ней никто не будет тосковать — разве что Роберт Монтгомери.

Роберт! Его имя воскресло в затуманенном болью сознании, как яркая вспышка молнии, озаренная новым приступом боли. Роберт единственный человек, который не захочет ее потерять. Он должен ей помочь. Но он еще ничего не знает… Усилием воли она заставила свое сознание выбраться из мрака и пустоты. Нужно позвонить Бобу. Он знает, что нужно делать. Роберт ей жизненно необходим, ведь если он в ближайшее время не сможет ей помочь, она просто умрет. Благодарение Богу, сотовый телефон всегда лежал на тумбочке возле кровати, чтобы в любой момент она могла позвонить доктору Ланкастеру. Жаклин приобрела такую привычку с тех пор, как поняла, что без его постоянной помощи обойтись просто не сможет. Ей сейчас почему-то и в голову не пришло, что можно позвонить доктору, который способен оказать ей более квалифицированную помощь, чем Роберт Монтгомери. Видимо, Боб, который все это время был не так уж необходим, сейчас оказался нужнее доктора Ланкастера. Словно в каком-то черном тумане Жаклин извлекла из памяти телефона номер своего самого близкого человека и позвонила. Он ответил ей практически сразу:

— Да, Жаклин, слушаю.

Голос его был монотонным, невыразительным, поскольку он был занят работой на компьютере. Но она знала, что он ни за что не проигнорирует ее просьбу.

— Роберт… — Еле выговорила она. — Пожалуйста… — Голос ее был всхлипывающим, но женщина даже не замечала, что по лицу ее катятся слезы боли и отчаяния: — приезжай… Ты… очень нужен мне… прямо сейчас…

— Господи, Жаклин, — встрепенулся Боб, мгновенно забыв о своем компьютере, — что случилось?!.

— Пожалуйста, приезжай!.. — Она уже не скрывала, что плачет прямо в телефонную трубку. — Мне очень больно…

Сбросив звонок, женщина уронила трубку на пол и скорчилась на кровати в новом приступе боли. Она знала, что Роберт обязательно приедет; теперь оставалось только ждать.

А в нескольких кварталах от ее пентхауса, в своем офисе Роберт Монтгомери торопливо собирался к Жаклин. Он, не раздумывая, бросил всю работу; не важно, что сегодня у него назначено еще несколько важных встреч. Жаклин плохо; она нуждается в нем. А раз так — то шла бы эта работа ко всем чертям! Боб схватил куртку, ключи от машины, сотовый телефон и пулей вылетел из кабинета, не обращая внимания на испуганную секретаршу. Как хорошо, что на дорогах не было часа пик! Боб легко преодолел три квартала и уже через сорок пять минут был возле дома, где жила Жаклин.

Удивительно, но консьерж был предупрежден о его визите. Едва Роберт появился на пороге подъезда, тот торопливо поднялся ему навстречу.

— Добрый день, мистер Монтгомери! — Приветствовал он его.

— А, Билл, — торопливо отозвался мужчина. — Здравствуйте. Я к миссис Каннингем.

— Да, сэр, она ждет вас.

— Хорошо, — Роберт едва ли не бегом бросился к лифту.

— Одну минуту, сэр! — Остановил его консьерж.

— Да? — Нетерпеливо обернулся он.

— Миссис Каннингем просила меня передать вам запасные ключи от ее пентхауса, чтобы вы сами открыли дверь.

— А разве она не дома? — Озадаченно спросил ничего не понимающий Монтгомери.

— Дома, мистер Монтгомери, — утвердительно кивнул его собеседник. — Просто велела передать вам ключи.

— А больше она ничего не сказала?

— Нет, сэр.

— Хорошо, спасибо.

Заинтригованный странным поведением Жаклин, Роберт все же взял ключи и, поднявшись на лифте, открыл дверь.

— Жаклин? — Позвал он ее вопросительно.

— Я здесь… Боб… — Ответил ему слабый голос из спальни.

Мужчина бросил ключи на зеркальный столик и метнулся туда. То, что он увидел, ввергло его в состояние ступора, но только на несколько секунд.

— О, боже! — Выдохнул он, обретя дар речи.

— Боб… — Еле слышно прошептала Жаклин сквозь слезы, катившиеся по ее лицу. — Помоги мне… Вызови моего… врача… Габриеля Ланкастера… Номер в моем… телефоне… Он знает… что со мной… Он приедет…

Выйдя из состояния оцепенения, Боб пробормотал:

— Да, конечно. Сейчас.

Он поднял с пола телефон Жаклин, нашел в его памяти телефон доктора и позвонил. Когда ему ответили, он быстро заговорил:

— Доктор Ланкастер?

— Да. А вы кто?

— Я друг миссис Каннингем. Ей плохо. Она просила позвонить вам.

— Что с ней? Обморок, высокое давление?

— Я… я не знаю, — растерянно заговорил Монтгомери. — Думаю, вам лучше приехать. Я ничего не понимаю.

— Хорошо, сэр. Как вас зовут?

— Роберт Монтгомери.

— Мистер Монтгомери, где сейчас миссис Каннингем? Она может говорить? — Терпеливо спросил доктор.

Роберт взглянул на Жаклин: глаза ее были закрыты. Она, казалось, спала.

— Минутку, — бросил он в трубку и опустился на колени перед кроватью. — Жаклин? С тобой хочет поговорить доктор Ланкастер. — Он легонько потряс ее за плечо, но она не реагировала. — Жаклин, ты меня слышишь?!

Боб не сразу понял, что Жаклин в глубоком обмороке. Но когда это до него дошло, он начал понимать, что с ней все куда хуже, чем он предполагал.

— Доктор, она, кажется, потеряла сознание. Я… я не знаю, что делать. Вызвать "Скорую"? Что, вообще, с ней происходит?!

Он терял терпение из-за непонимания того, что здесь происходит. Слушая свой разговор с доктором, Роберт чувствовал себя идиотом. У него от страха волосы стояли дыбом, он не знал, что делать, а этот доктор ведет себя так, будто ничего не случилось.

— Успокойтесь, мистер Монтгомери, — сказал, наконец, доктор Ланкастер. — Жаклин серьезно больна. Ничего не предпринимайте без меня. Я уже выезжаю с бригадой "Скорой помощи". Ждите.

И он сбросил звонок, оставив Роберт стоять на коленях возле кровати с телефоном в руке. Больна? Жаклин больна?! Да не может этого быть! Доктор что-то напутал. Вечно они все путают — и не удивительно, с таким количеством пациентов. Жаклин всегда была жизнерадостной и здоровой. Разве что последнее время была какой-то грустной, но Боб думал, что это из-за свадьбы Дэна и Джессики. Но больна? Чем? Как давно? И почему он, Роберт Монтгомери, который любит ее больше жизни, ничего не знает об этом?!. До приезда доктора время тянулось несоизмеримо медленно. Монтгомери устал ждать. Он не отходил от Жаклин ни на минуту, а она по-прежнему была без сознания. Его это пугало до ужаса, так что временами он буквально чувствовал, как цепенело все тело. В какой-то момент Боб, потеряв всякую надежду на спасение и помощь, тяжело опустился на колени возле кровати Жаклин, уткнулся головой ей в плечо, чувствуя, как глаза обжигают невыплаканные слезы.

"Милая! — В отчаянии думал он. — Ну, почему ты мне ничего не сказала? Почему я всегда все узнаю последним?! Господи, если бы я знал! Если бы я только знал!.."

Звонок в дверь — и Роберт метнулся открывать. Приехал доктор Ланкастер, маленький седой человечек с необыкновенно умными и проницательными глазами. Он внимательно посмотрел на бледного Боба и деловито осведомился:

— Где она?

— У себя в спальне, доктор. И до сих пор без сознания. Вы ей поможете?

Вместо ответа доктор молча прошел в комнату. Одного взгляда на Жаклин оказалось достаточно, чтобы он понял, что ей намного хуже, чем он предполагал.

— Решено, — сказал Ланкастер, нервно хрустнув пальцами, отчего у Роберта мурашки по спине побежали. — Ее надо немедленно госпитализировать. Соберите ее вещи как можно быстрее.

Пока медбратья "Скорой помощи" осторожно перекладывали на носилки Жаклин, Монтгомери едва ли не в панике метался по квартире, кидая ее вещи в первую попавшуюся сумку. Уже через пять минут они мчались по автостраде, включив сирену. За это время доктор Ланкастер рассказал Роберту историю болезни своей пациентки. Тот слушал и не верил своим ушам. В голове у него гудело от увиденного и услышанного. Казалось, весь мир перестал существовать. Это было невозможно! Его Жаклин! Его любимая Жаклин!.. И он теряет ее. Она умирает!!! Боже, нет! Ему хотелось кричать изо всех сил: "НЕТ! НЕТ! НЕТ!" Она не может вот так уйти и оставить его одного. Не может!!!

— Знаете, мистер Монтгомери, — закончил свой рассказ доктор, — когда Жаклин ко мне пришла, то представилась, как Жаклин Каннингем. Но я читал о ней в прессе, как о жене Дэна Уайтхорна.

— Она, видимо, не хотела, чтобы кто-нибудь знал об ее болезни, — глухо проговорил Роберт, удивляясь, почему его собственный голос звучит как-то издалека. — Прежде всего, она беспокоилась о репутации Дэна Уайтхорна и его семьи: не хотела, чтобы газетчики связывали ее имя с его семьей, ведь они давно разведены.

— Миссис Каннингем даже назвалась своей девичьей фамилией, — отозвался доктор. — Я уже потом узнал, что она бывшая миссис Уайтхорн.

— Это в ее духе, — дрогнувшим голосом отозвался Боб, когда карета "Скорой помощи" уже подъехала к огромному зданию, состоявшему из нескольких корпусов. Это была клиника при Калифорнийском медицинском университете.

Машина остановилась, и пока открывались дверцы, доктор Ланкастер серьезно сказал:

— Мой вам совет, мистер Монтгомери, позвоните все-таки бывшему мужу Жаклин. Ведь вы не единственный близкий ей человек?

— У нее еще есть сын, но он служит в Чикаго. А Дэна Уайтхорна сейчас вообще нет в стране.

— Им обоим сейчас следует быть с ней, — категорично заявил врач, глядя, как медбратья вывозят Жаклин на каталке из машины.

— Неужели все так плохо, доктор? — Спросил Монтгомери. — Может, и в этот раз все обойдется? Вы же сами говорили, что раньше такое тоже случалось.

— Случалось. Но всему есть предел. Она не такая сильная женщина, как кажется. К тому же болезнь сильно подломила ее психику.

— Скорее, не болезнь, а Дэн Уайтхорн, — задумчиво пробормотал Роберт. — Хотя, впрочем, это тоже особая болезнь.

Доктор тактично сделал вид, что не заметил его комментария. Потом добавил:

— В общем, боюсь, что в этот раз миссис Каннингем не выкарабкается.

И не дожидаясь ответа, направился вслед за каталкой с Жаклин, а Роберт остался стоять как громом пораженный.

Дэн давно уже не испытывал такого огромного, всеобъемлющего и всепоглощающего счастья, как теперь, находясь вместе с женой в Венеции. Первое время после их свадьбы он даже боялся полноценно дышать. А вдруг все это сон, и их женитьба и церемония венчания в саду особняка на Грин-стрит ему только приснилась? Сейчас он проснется на больничной кровати после инфаркта — старый, больной, одинокий миллиардер, привыкший, что ему все потакают во всем — и вместо сияющих счастьем глаз Джессики, своей законной жены, увидит озабоченное лицо какой-нибудь сиделки. Но время шло; ощущение нереальности происходящего проходило; Дэн постепенно привыкал к постоянному присутствию счастья в своей жизни. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым, когда ничто не тяготит душу, никакая боль не терзает сердце, пусть даже и физическая. Первые дни их медового месяца Джессика очень беспокоилась о его самочувствии, и, надо сказать, ему это ужасно нравилось. Казалось, он до сих пор не мог поверить в то, что это случилось: что они, наконец-то, стали мужем и женой. Однажды он даже спросил у Джессики:

— Ты веришь, что это случилось? Что мы, наконец, поженились?

Мгновенно поняв, о чем он говорит, Джес улыбнулась и ответила:

— С трудом, но все-таки верю. Ты-то сам представляешь, что у нас уже взрослые дети, а мы ведем себя, как юные влюбленные?

— Кстати, о наших детях, — вскинулся Дэн, — когда мы вернемся домой, напомни мне, пожалуйста, чтобы я кое-то рассказал тебе о Джулии и Чарли.

— Почему не сейчас? — Нетерпеливо спросила Джессика.

— Потому что сейчас не время и не место. И к тому же у меня немного другие планы, — игриво отозвался Дэн.

— И какие же, если не секрет? — Поинтересовалась она, делая вид, что не замечает его игры.

Но Дэн не успел ответить — зазвонил его сотовый.

— Знаешь, иногда мне хочется его выкинуть, — пожаловался он и ответил: — Да, слушаю.

— Привет, Дэн, — серьезно начал Роберт, нервно меряя шагами коридор клиники. — Как отдыхается?

— Роберт! — Радостно отозвался Уайтхорн. — Как я рад тебя слышать! У нас все просто отлично. Наслаждаемся медовым месяцем. А ты как? Какие новости?

— Новости, вообще-то, есть, — проговорил Монтгомери. Он второй день находился в клинике, ни на минуту не отходя от Жаклин. — Боюсь, что тебе не очень понравится то, что я сейчас скажу.

— Что? — Дэн сразу посерьезнел и заметил, что Джессика вслушивается в их разговор, пытаясь понять, о чем говорит Роберт. — Что случилось? Что-то с Джулией или Чарльзом?

— С ними все в порядке. Но думаю, что тебе лучше приехать в Лос-Анджелес.

— Почему? — Не выдержал Дэн. — Да что случилось?

— Жаклин умирает, — с трудом выговорил Боб.

…Все, что происходило потом, Дэн плохо помнил, но события неслись едва ли не с космической скоростью. Шок, непонимание, торопливые сборы, заказ билетов до Лос-Анджелеса, нетерпеливое, нервное ожидание ночного рейса. Все было похоже на сон или бред. Бессвязные мысли и ядовитое, неистребимое чувство вины, которое не давало пролиться слезам. Хорошо, что все это время рядом с ним была Джессика. Именно она занималась отъездом домой, одновременно успевая делать тысячу дел. А потом, в самолете, она все время держала его за руку.

— Я не понимаю, — глухо проговорил Дэн. — Что случилось с Жаклин? Почему она умирает? Она всегда была здоровой! Она всегда хотела жить.

— Роберт тебе ничего не сказал? Что именно случилось? — Спросила Джессика.

— Нет, ничего. "Жаклин умирает" — это были все его слова, — Дэн зарылся руками в волосы. — Господи, я ничего не понимаю!

— Скоро мы все узнаем, — ободряюще сказала Джессика.

Прямо из аэропорта водитель Дэна повез их в клинику. Была половина шестого утра, но Дэн знал, что Роберт будет их ждать и встретит у входа. На дорогу у них ушел целый час; повсюду в городе были пробки. Дэн с ума сходил от волнения и непонимания. До часа пик было вроде бы далеко. Тогда почему же на дорогах полно машин, и все стоят в оцепенении? Они словно все сговорились куда-то ехать, когда ему надо к Жаклин. Мир сошел с ума; мир сговорился против него. Именно сейчас, когда ему жизненно необходимо все могущество семьи Уайтхорн, Дэн был беспомощен, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. В бессильной ярости он тихо сходил с ума в салоне своего "Крайслера" и проклинал всех водителей Лос-Анджелеса, разом решивших куда-то ехать. Рядом с ним сидела Джессика, неестественно прямая, с напряженно застывшим бледным лицом. Она знала, что сейчас лучше его не трогать, но он всем сердцем чувствовал ее поддержку. Ему это было, ох, как нужно.

Встретив их в клинике, Роберт молча пожал Дэну руку и повел в кабинет доктора Ланкастера. Дэн изумился тому, как Боб изменился со времени их последней встречи на его свадьбе. Он похудел, глаза ввалились и стали совсем темными от темных кругов, залегших под ними. Густые темно-каштановые волосы поседели, лицо покрылось трехдневной щетиной. Дэн понял, что Роберт вот уже несколько дней не покидал стен этой клиники. Монтгомери представил Дэна доктору Ланкастеру и, оставив их наедине, отправился к Джессике. Она ждала в коридоре, сидя на одном из стульев. Боб тоже тяжело опустился рядом.

— Как такое могло случиться? — Спросила Джес у Роберта. — Почему Дэн последним узнал о болезни Жаклин?

— Она не хотела, чтобы кто-либо знал, тем более Дэн, — глухо ответил Боб.

— А Чарльз Роберт? Он знает?

— Да, я позвонил ему сразу после того, как разговаривал с Дэном. Я не хотел никому звонить, но доктор Ланкастер настоял. Он сказал, что в этот раз… — Голос его дрогнул, но он подавил рыдание, помня о том, что все его силы нужны сейчас Жаклин, — что в этот раз Жаклин не выкарабкается.

— Получается, что никто ничего не знал?

— Никто. Даже мне она ничего не сказала.

Через сорок минут из кабинета доктора вышел смертельно бледный Дэн, так что испуганная Джессика даже схватилась за сумочку, в которой у нее всегда лежали лекарства для Дэна. Уайтхорн подошел к своему другу и спросил:

— Ты знал, что Жаклин смертельно больна?

— Нет. И не узнал бы никогда, если бы не этот ее приступ, с которым она просто не смогла справиться самостоятельно.

Дэн тоже сел рядом с Джессикой, потом, ни на кого не глядя, произнес:

— Надо позвонить Чарльзу, чтобы он приезжал домой. Доктор сказал, что это ее последний приступ… А у меня уже что-то больше нет сил.

— Чарли уже в дороге. К вечеру он будет здесь, — отозвался Монтгомери.

Время тянулось неимоверно медленно. Дэн ждал, что ему разрешат увидеться с Жаклин, хотя не был уверен в том, что она захочет видеть его. Он хотел с ней о многом поговорить, но в то же время до дрожи в коленях боялся этого разговора. Что он мог сказать ей? Что она могла сказать ему? Что вообще можно сказать умирающему человеку? Да и стоит ли говорить что-либо? Дэн испытывал такое острое чувство вины, от которого ему хотелось провалиться сквозь землю. Только теперь он понял, что очень часто был слишком не справедлив к ней, а иногда даже жесток. Дэн сидел, опустив руки на колени и подперев голову, чувствуя, как воспоминания окружили его со всех сторон, точно хищные птицы. Он вспомнил все. День их знакомства, когда он в полубессознательном состоянии пришел в себя в домике в Кинг-Риверз. Как Жаклин выхаживала его, когда он болел душевно и физически после приговора врачей в Солт-Лейк-Сити. Ее боль от предательства любимого человека и его предложение руки и сердца. Рождение Чарльза Роберта, которое Дэн не забудет до конца жизни. И самое главное — ведь это Жаклин вернула его к жизни во всех смыслах этого слова. Он обязан ей своим счастьем. Она единственная вовремя поняла, что в Кинг-Риверз он полноценно жить не сможет. Да и двадцать два года совместной семейной жизни все-таки кое-что значат. Возможно, Дэн по-своему любил ее, хотя, конечно, не так, как любил Джессику.

Дэн вдруг задумался о том, почему у него и Жаклин никогда не было общих детей. Эта мысль пришла так неожиданно, что у него даже мурашки побежали по коже. Господи, почему они никогда не разговаривали об этом? Жаклин наверняка хотела от него ребенка. Она же любила его. Как может женщина, любя мужчину так, как любила его Жаклин, не желать от него ребенка?.. А он? Он был всегда слишком занят собой, своими проблемами, своим бизнесом, своей невоплощенной любовью, своими родственниками, но не Жаклин. Единственный раз ей удалось обратить на себя его внимание, когда после приема в честь его шумного возвращения домой, они в первый раз в жизни они поругались. Горько, конечно, было это сознавать, но Жаклин всегда была для него кем-то средним между личным секретарем и организатором семейных торжеств. Когда они были женаты, быт их был настолько отлажен, что ему часто казалось, все как-то само собой делается. Он привык к этому и считал само собой разумеющимся. Для него само собой разумеющимся было превращение тихой деревенской девушки, на которой он женился из жалости и из чувства благодарности, в изысканную, утонченную, с великолепным вкусом женщину, которая будто всю жизнь была членом богатейшей семьи Штатов и вела себя соответственно. Дэн ничего этого не замечал. Он видел перед собой только Джессику и, зная, что им обстоятельства не дают быть счастливыми вместе, слепо шел к своей цели, сметая все на своем пути. А Жаклин так же слепо любила его и была рядом.

"Господи, какая же я сволочь! — Мысленно ругал себя Дэн. — Она на самом деле меня всегда любила с самого первого дня нашей встречи. Ни одна женщина на свете не стала бы делать для мужчины того, что делала для меня Жаклин, если бы не любила до безумия! Каким же я был дураком! Она никогда не простит меня. Да и никогда уже мне не вымолить у нее прощения!.."

Дэн совсем потерял счет времени. Ему казалось, что он просидел вот так уже целую вечность, опустив голову на руки. Его никто не трогал, к нему никто не подходил, с ним никто не разговаривал. Даже Джессика. Дэн знал, что она была где-то рядом; он всей кожей ощущал ее присутствие. Но ничего не делал, чтобы поговорить с ней, хотя чувствовал, что ей тоже тяжело. Ему было больно, он всей душой рвался к Жаклин, и он словно отгородился ото всех своей болью, однако справиться с ней самостоятельно был пока не в силах.

— Мистер Уайтхорн! — Услышал он сквозь бред воспоминаний и мыслей требовательный голос доктора Ланкастера.

— Да? — Вздрогнул Дэн, поднимая на него глаза.

— Вы должны идти к Жаклин. Она вас ждет.

Его голос был ледяным, каждое слово резало по измученной душе, точно ножом. Казалось, даже этот человек, с которым они, в сущности, мало знакомы, будто молча обвинял его в смертельной болезни Жаклин. И в металлических нотках этого голоса Дэн услышал еще более страшную вещь: это будет его последнее свидание с Жаклин; она умирает.

Он рванулся вслед за доктором, который уже шел по коридору на несколько шагов впереди него. Сзади были слышны голоса Роберта и Джессики, но они были сейчас не нужны ему. Ему была нужна только Жаклин.

Перед палатой интенсивной терапии, где находилась Жаклин, доктор Ланкастер остановился и внимательно посмотрел на бледного, измученного нервными переживаниями Дэна. Уайтхорну стало не по себе от этого жесткого, ледяного взгляда. Складывалось впечатление, что этот суровый человек знает всю подноготную его отношений с Жаклин и молча обвиняет его во всем. Это было невыносимо мучительно. Однако Дэн терпеливо выдержал этот испытующий и одновременно укоряющий взгляд.

— Послушайте, — начал доктор. — Меня совершенно не волнует то, что чувствуете сейчас вы. Там, за дверью, сейчас умирает ваша бывшая жена. Моя задача сделать ее уход максимально спокойным. Поэтому я прошу вас… нет, я требую, чтобы не было никаких душераздирающих признаний у постели умирающей. Той боли, которую она испытала во время своей болезни, было достаточно, чтобы испытывать ее и сейчас. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — терпеливо ответил Дэн, точно послушный школьник. — Я не причиню Жаклин никакой боли. Обещаю вам.

— А теперь идите. С тех пор как она пришла в себя, мы уже достаточно наслушались, как она спрашивает о вас.

Дэн слабо улыбнулся одними губами, пожал плечами, точно говоря, что он не виноват в том, что не прилетел раньше, и проскользнул в палату. Здесь было так тихо, что казалось, палата была изолирована от всего мира. Через жалюзи мягко лился свет солнечного декабрьского утра. Жаклин лежала с закрытыми глазами, и Дэн поначалу решил, что она спит. Он осторожно взял стул и, поставив его возле кровати, сел. Ножка стула неожиданно громко чирикнула по линолеуму в этой звенящей тишине. Он увидел, что Жаклин открыла глаза. Боже, какая же она была маленькая, худая и бледная! Он давно не видел ее, но сейчас ужаснулся тому, что предстало его взору. Комок слез подкатился к горлу, и Дэн понял, что пока не сможет его проглотить. Как здесь не причинить боль? Ведь от одного взгляда на эту беспомощную умирающую женщину хочется упасть перед ней на колени и вымолить у нее прощение даже за то, чего не совершал. Он очень нежно взял ее за руку. Пальцы ее были холодны, как лед, и мелко дрожали. Дэн тихонько пожал их, пытаясь согреть в своих горячих ладонях.

— Привет… — Еле слышно прошептала она, слабо улыбнувшись. — Я ждала тебя.

— Привет, — Отозвался Дэн. — Рад тебя видеть. Хорошо выглядишь, — добавил он, надеясь, что у него получится солгать ей.

Но Жаклин не поверила ему.

— Перестань, Дэн… Не надо… Я знаю, что… — Она замолчала на мгновение, глубоко вздохнула, собираясь с силами. Каждая фраза давалась ей с большим трудом, но все же говорить было надо. — Я знаю, что скоро умру…

— Не надо, Жаклин! — Пылко возразил Дэн, поднося ее руку к губам. — Ты выздоровеешь! Обязательно! Ты должна выздороветь! А я все это время буду рядом с тобой.

Губы Жаклин дрогнули в слабой усмешке, и Дэн изумился тому, что при подобных обстоятельствах у этой женщины еще хватает сил насмехаться над смертью.

— Я знаю, что умру, — настойчиво проговорила Жаклин, вкладывая последние остатки сил в эту фразу. — Поэтому и позвала тебя… Нам надо поговорить…

— Доктор Ланкастер сказал, тебе нельзя волноваться и запретил мне говорить с тобой о подобных вещах.

— Я должна сказать тебе… кое-что… — Упрямо продолжала Жаклин. — Но сначала… дай мне… воды.

Дэн выполнил ее просьбу, помог ей подняться, чтобы напиться. Она была совсем легкой и невесомой.

— Знаешь, — продолжала женщина, — я надеялась, что… уйду, так и не сказав тебе этого… Я хотела отомстить тебе и ей за… ваше счастье, но…

— Пожалуйста, Жаклин, — умоляюще сказал Дэн. — Не надо ничего говорить. Все уже в прошлом.

— Нет… — Упрямо ответила бывшая миссис Уайтхорн. — Я должна сказать тебе…

— Ну, хорошо, — сдался он. В конце концов, не он завел этот разговор. — Что ты хотела мне сказать?

— Чарли… — Выдохнула Жаклин, на мгновение закрыв глаза. — И Джулия…

— Да?

— У них будет ребенок… Они поженились…

Дэн усмехнулся и мотнул головой, давая тем самым Жаклин понять, что для него это не новость.

— Я знаю, — сказал он.

— Я совершила большую ошибку… — Продолжала она. — Я сказала, что…

Женщина снова замолчала. Дэн видел, что она слабела с каждой минутой, а ему становилось все страшнее. Казалось, она очень долго берегла силы, чтобы сказать ему об этом, но сейчас силы неожиданно быстро покидали ее. Жаклин чувствовала, что не успевает многое ему сказать. Но то, что она собиралась сказать сейчас, она должна была сказать во что бы то ни стало. Иначе ни Дэн, ни Чарли никогда не простят ее, а ей нужно было их прощение. Собравшись с силами, Жаклин продолжила:

— Я сказала Чарли, что Джулия… — Она с трудом проглотила комок в горле. Голос ее стих почти до шепота: — его сестра…

Дэн не поверил своим ушам, думал, что ослышался, думал, что Жаклин бредит, но Жаклин очень слабо и очень медленно проговорила:

— Я хотела… вам отомстить… и сказала, что… он и Джулия… брат и сестра… по отцу…

Дэн не знал, что ему делать. Такая невыносимая ярость поднялась со дна души, сметая последние остатки каких бы то ни было чувств, что он с огромным трудом сдержался, чтобы не ударить Жаклин. Скажи она ему правду в любое другое время, Дэн непременно бы это сделал, но сейчас, покраснев от гнева и ярости, сжав ладони в кулаки, так что ногти впились в кожу, он, точно сумасшедший, заорал на нее:

— Какого черта ты это сделала?!!

Она промолчала. Вместо ответа закусила бескровную губу, но не смогла сдержать набежавшие слезы, которые крупными бусинами скатились по вискам и запутались в волосах.

Дэн взял себя в руки, увидев ее слезы. На мгновение он словно забыл, где и при каких обстоятельствах находится. Эта женщина всегда его удивляла — делала то, чего от нее меньше всего ожидали при тех или иных обстоятельствах. Когда он умирал в Кинг-Риверз, она спасла его. Когда врачи в Солт-Лейк-Сити вынесли ему приговор, едва не погубив ему жизнь, она совершила невозможное — поставила его на ноги, наплевав на диагноз врачей. Когда он с ума сходил от тоски по дому, она согласилась навсегда оставить дом, в котором родилась и выросла, и родителей, и уехала вместе с ним в Лос-Анджелес. Когда он изменил ей с Джессикой, она, вместо того, чтобы уйти от него, как сделала бы любая другая женщина на ее месте, заставила его забыть о ней — пусть даже и на время. Когда он попросил у нее развод, она нашла в себе силы отпустить его. И вот сейчас, на пороге смерти, она говорит ему, что из желания отомстить ему и Джессике она солгала собственному сыну, тем самым едва не разрушив ему жизнь.

Прижавшись губами к ее холодной руке, он прошептал:

— Прости меня! Я не хотел тебя обидеть!

— Это я… — Почти шепотом проговорила Жаклин. — Это я должна просить у тебя прощения. Ты простишь меня?..

— Тебе не за что просить у меня прощения. Я во многом виноват перед тобой.

— А вот… Чарли никогда… не простит меня.

— Простит. Ты его мать. Он не имеет права не прощать тебя.

— Обещай мне… — Попросила Жаклин.

— Да!

— Обещай, что расскажешь сыну… о моей лжи… в день моих похорон… Им вместе… ему и Джулии.

— Обещаю! — Выдохнул он.

Она снова замолчала, собираясь с силами; Дэн терпеливо ждал. И она снова удивила его:

— Я всегда любила тебя… А ты?.. Ты хоть чуть-чуть любил меня?..

— Да! — Ответил он.

И это не было ложью для умирающей. В те три дня после приема в честь его возвращения она почти заставила его влюбиться в нее — до безумия. Казалось, еще немного, и Джессика станет его прошлым. Будь у нее тогда еще немного времени — и ей бы это удалось. Поэтому сейчас он не лгал. Да, он любил ее.

Снова молчание. Она смотрела в его небесно-голубые, как небо, глаза долгим, изучающим взглядом, будто проверяя его слова. Он не отводил глаз — не имел на это никакого морального права. Наверное, это был их первый такой взгляд. Она смотрел так в глаза Долорес, своей первой жене, Клер, так и не ставшей его женой, но навсегда оставшейся в его сердце, Джессике — бесконечное множество раз, горя желанием потеряться в ее дымчато-серых омутах навсегда, но никогда — Жаклин. Она же всегда страдала от недостатка его внимания. И только теперь, перед лицом смерти, он соизволил по-настоящему заглянуть ей в глаза.

— Спасибо! — Прошептала она. — А теперь иди… И больше не приходи ко мне…

— Почему Жаклин? — Запротестовал Дэн. — Я должен быть рядом!

— Слишком поздно… Уходи… — Настойчиво повторила Жаклин. — Я не хочу, чтобы ты… видел, как я… умираю.

В ее глазах опять блестели слезы.

— Хорошо… Я уйду, — глухо проговорил Дэн. — Но сначала позволь мне сделать кое-что, — добавил он и, склонившись к ее губам, очень нежно поцеловал, ощущая солоноватый привкус своих или ее слез.

После поцелуя Жаклин тихо сказала:

— Прощай, Дэн… Я люблю тебя…

— Прощай, Жаклин, — ответил Дэн, не скрывая уже своих слез. — Я тоже люблю тебя.

И быстро вышел из палаты, не глядя, как плачет умирающая Жаклин.