Лос-Анджелес, 1983

Утро этого дня выдалось на редкость теплым и ясным. Зимняя природа точно решила расщедриться и подарить людям еще более теплый день, чем накануне. Вернувшись в Лос-Анджелес, Дэн отвез Джессику домой, а сам решил выспаться перед полетом — ведь вылетать нужно было в ночь. Джес хотела проводить его и порывалась приехать в аэропорт, но Дэн не позволил ей этого — нужно было готовиться к свадьбе. Он так и не сказал ей, что летит с Максвеллом. К тому же со времени той злополучной драки они не виделись. Дэн не знал, как вести себя с Максом во время полета. Скорее всего, разговаривать они будут только по необходимости. Все будет зависеть от самого Максвелла. А потому, приехав в аэропорт, Дэн пошел в кабинет Клайва О'Нилла, где подписал несколько бумаг о приеме на борт самолета груза. Эта процедура была настолько банальной, что Дэн никогда не придавал ей особого значения. Он еще не видел ни своего второго пилота, ни борт-инженера но знал, что Максвелл и Бен где-то в здании. Макс возможно, просто не хочет лишний раз встречаться с ним, а Бен наверняка коротает время до полета в кафе для летчиков и сотрудников аэропорта. До полета был еще час времени в запасе, и Дэн, управившись со всеми делами, решил провести его в кабинете Роберта Монтгомери. Тот был еще на работе.

— Дэн! — Обрадовано приветствовал его Боб, словно видел его впервые за этот день, хотя они расстались недавно в кабинете управляющего. — Как хорошо, что ты зашел!

— Я собирался скоротать у тебя полчасика, — отозвался летчик. — Ты еще не уходишь домой?

— Пока нет. Осталась целая кипа неподписанных документов. Днем, знаешь ли, не до них. Ты узнавал у мистера О'Нилла насчет своего рапорта?

— Да. Рапорт уже пришел. Мистер О'Нилл должен подписать его, но он сделает это как только мы вернемся.

— Ты точно уверен, что делаешь? — Поинтересовался Монтгомери, перекладывая папки на своем столе. — Потом не будешь об этом жалеть?

— Я дал слово отцу и Джессике и должен его сдержать.

— А ты сам? — Спросил Роберт. — Сможешь ли ты полноценно жить без этих полетов? Ведь раньше ты был просто влюблен в небо.

— Да, — подтвердил Дэн. — До тех пор, пока не встретил Джессику. Она не сможет делить меня ни с кем, а я не смогу разрываться между нею и небом.

— А как она отнеслась к твоему внеплановому полету с Максвеллом Колфилдом? — Спросил Боб, внимательно глядя на своего друга.

Но Дэн не успел что-либо ответить, так как в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, вошел Максвелл Колфилд. Он не заметил Дэна. Просто решительно обратился к заместителю управляющего:

— Боб, ты не подпишешь мне допуск к сдаче экзамена?

— Да, конечно. Но почему ты раньше этого не сделал?

— Совсем забыл. Да и не до этого было.

Дэн заметил, что на лице Макса кое-где еще остались синяки и царапины. Губы его сами собой скривились в усмешке при воспоминании о неоконченном поединке, но он прикрыл смех кашлем. Роберт в это время подписывал экзаменационный лист, когда Максвелл заметил Дэна. Спокойствие его тут же исчезло; в глазах полыхнул гнев. В воздухе повисло напряженное молчание, которое было почти физически ощутимо. Даже Боб почувствовал это, и ему стало не по себе оттого, что может произойти между этими двумя. Надо было как-то развести их до полета. В самолете они не станут выяснять отношения. Во-первых, это не положено по уставу, а во-вторых, насколько он знал, и Дэн, и Макс так преданы своему делу, что на работе говорят только о работе.

— Вот держи, — сказал Роберт, протягивая Колфилду документ.

Максвелл взял его, не глядя на Монтгомери. Свирепый взгляд его по-прежнему был обращен на Дэна.

— Привет, — заговорил первым Дэн и протянул руку для рукопожатия.

Уайтхорн все еще надеялся на то, что дружба между ними не иссякла. Но губы Макса зло скривились. Он не протянул ему своей руки. Лишь процедил сквозь зубы:

— Думаешь загладить свою вину вежливостью? Как бы не так! И не строй из себя великодушного наследника престола. Ты все равно меня никогда не поймешь, что бы ты там не говорил. А я тебя никогда не прощу. К сожалению, я не прощаю предательства. А вы с Джессикой меня предали. Так что избавь меня от своей навязчивой дружбы.

— Извини, Макс, — так же язвительно ответил ему Дэн, — не получится. Так уж вышло, что нам сегодня лететь вместе. Или ты забыл, что я принимаю у тебя экзамен?

— Нет, не забыл. Но я проклинаю тот день, когда согласился работать с тобой. Хорошо, что этот совместный полет будет последним.

Он круто повернулся на каблуках и вышел из кабинета. Некоторое время Дэн и Роберт изумленно молчали. Затем Дэн проговорил задумчиво:

— Вот я и узнал все, что думает обо мне мой друг.

— Не забудь, что это после того как ты соблазнил его девушку и послезавтра собираешься на ней жениться, — напомнил Монтгомери.

— Максвелл оскорблен в своих лучших чувствах и ненавидит меня, а сегодня у него была отличная возможность высказать все это мне в лицо, что он и сделал. Я более чем уверен, что он всегда был невысокого мнения обо мне, — возразил Дэн.

— Ну, если уж на то пошло, тебе-то, собственно, какое до этого дело? — Поинтересовался Роберт, усаживаясь в свое кресло.

— Очень даже большое, — ответил Дэн. — Я считал Максвелла своим другом.

— Помнится, я как-то спросил тебя: готов ли ты поступиться с дружбой Макса ради любви Джессики. Ты ответил "да". Так почему же теперь причитаешь, как соломенная вдова?

— Ладно, ты прав. Я добился, чего хотел, — отозвался Дэн, и в голосе его Боб уловил нотки обиды и разочарования. — Мне должно быть все равно? — Эта фраза прозвучала, как вопрос. Он будто спрашивал у лучшего друга, как ему вести себя. — Но мне, как видишь, не все равно. Черт подери, я прекрасно понимаю Максвелла. У меня тоже было бы желание убить его, если бы он увел у меня любимую женщину. Но любовь и дружба — совершенно разные вещи! Макс должен понимать, что любовь приходит и уходит, а дружба остается!

— Надо же! По-твоему, Джессика и Клер должны оставаться лучшими подругами после того, как ты бросил одну ради другой? Тогда твои представления о жизни и о любви, в частности, гроша ломаного не стоят! С таким же успехом ребенок может рассуждать о глобальных проблемах!

— Значит, я — ребенок?! — Сердито вопросил Дэн.

— Я этого не говорил. Ты наивен, как ребенок. Дэн, тебе тридцать один год, ты был женат и развелся, собираешься жениться во второй раз, но ты ни черта не смыслишь в жизни! — Набросился на него Роберт. Порой у меня складывается впечатление, что деньги и имя твоего отца создали вокруг тебя вакуум, и ты не в силах его пробить. Ты пытаешься, я не возражаю, но у тебя это слабо получается.

Впервые Роберт говорил с ним так резко и так откровенно. Да, они были лучшими друзьями; дружеские узы у них были крепче, чем у братьев. Они многое доверяли друг другу. Но за восемь лет ни разу не поссорились по-настоящему, ни разу столь открыто и в столь грубой форме не выражали свое отношение друг к другу. В определенный момент у Роберта мелькнула мысль, что он слишком резок с другом, и тот, пожалуй, может на него обидеться. Но он все равно решил высказать то, что думает, иначе Дэн так и будет всю жизнь ходить с шорами на глазах и не видеть очевидного.

Дэн мерил шагами кабинет. Видно было, что слова Боба глубоко задели его, и он не пытается это скрыть. Возможно, ему впервые пришлось задуматься над тем, что сказал друг, хотя и времени на размышления уже совсем не оставалось.

— Прости, если обидел тебя, — извинился Монтгомери. — Но я должен был сказать тебе это, чтобы раскрыть тебе глаза.

— Все в порядке, Боб, — заверил его Дэн, но Роберт заметил, как ладони его сжались в кулаки. — Кто же еще, кроме настоящего друга, осмелился бы сказать мне такие вещи?

— А как же Максвелл? Ведь он только что сказал тебе то же самое.

— Максвелл не в счет. Он вовсе так не думает.

— А ты уверен в этом? — Поинтересовался Роберт. — Неужели ты не замечал раньше, что как только ты начал работать в "Пан-Ам", многие косо на тебя смотрели?

— Из-за денег моего отца?

— И из-за них тоже.

— Наверное, я был так окрылен работой, что мне было все равно. Хотя имя и деньги отца преследовали меня всю жизнь. Поверь, порой мне хочется быть последним из нищих. Может, тогда бы я был счастливым?

— Нет.

— Почему?

— Потому что тогда ты не встретил бы ни Долорес, ни Клер, ни Джессику — ни одну из женщин, которые сделали тебя таким, какой ты есть. Ты можешь возразить, что каждый человек — сам творец своей судьбы. Это отчасти так. В основном мы становимся самими собой благодаря женщинам, в которых влюбляемся. "Скажи мне, кого ты любишь, и я скажу, кто ты" — говорили мудрецы, — закончил Боб свою тираду.

— Мудрецы говорили совсем иначе, — заулыбался Дэн.

— Но имели в виду и это.

Уайтхорн посмотрел на свои наручные часы. Было десять вечера. Через сорок пять минут он должен будет поднять свой самолет в небо.

— Все, Боб, мне пора! — Дэн поднялся с кресла. — Скоро вылет. Я должен осмотреть машину и проверить Максвелла и узнать, как дела у Бена.

— Только не сильно к нему придирайся, — посоветовал Монтгомери. — Он и так сейчас взвинчен.

— Уж мне-то мог бы и не напоминать, — сказал летчик, открывая дверь. — Счастливо!

— Удачного полета! — Попрощался Монтгомери

И Дэн вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Когда Дэн поднялся на борт самолета, Макс и Бен уже были там. Уайтхорн ничего не сказал Максвеллу, но из-под опущенных ресниц внимательно наблюдал за ним. Колфилд был напряжен, как струна, хотя старался не подавать вида. Оба молчаливо методичными движениями надели наушники, щелкнули тумблерами выключателей своих переговорных устройств с диспетчером. Напряжение обоих мужчин было таким сильным и таким ощутимым, что Бен с удивлением смотрел на них, но они, казалось, не замечали его присутствия вовсе. Время: десять часов пятнадцать минут. Пора включать двигатели. Максвелл вопросительно посмотрел на капитана, тот кивнул, без слов поняв его вопрос. Можно было запрашивать разрешение диспетчерской на включение двигателей. И Макс, включив микрофон, заговорил:

— Диспетчерская! Говорит рейс "Пан-Американ" "Боинг" 707 Т-412". Запрашиваю разрешение на включение двигателей.

— "Пан-Американ", двигатели включить разрешаем, — ответили ему.

— Вас понял. Включаем первый двигатель.

Летчик включил целый ряд тумблеров, и Дэн, внимательно следивший за каждым его движением, услышал, как загудел правый двигатель. За ним включились второй, третий и четвертый двигатели.

— Диспетчерская! Говорит "Пан-Американ". Просим разрешения выйти на рулежную дорожку к полосе "три-ноль", — говорил Колфилд в микрофон.

Пока он все делал правильно, но Дэн внимательно, почти напряженно следил за ним — точно кошка за мышиной норой. Ему почти хотелось, чтобы второй пилот допустил какую-нибудь оплошность. Тогда Дэн мог бы сделать ему замечание в отместку за ту неприятную сцену в кабинете у Роберта. В ушах его до сих пор звучали слова Макса: "Я проклинаю тот день, когда согласился работать с тобой. Хорошо, что этот совместный полет будет последним". Последним. Но летчики редко говорят "последний полет". Или он намеренно использовал это слово?

— Т-412, на рулежную дорожку выйти разрешаем! — Услышал Дэн в своих наушниках голос диспетчера.

Самолет вздрогнул, будто зверь, пробуждающийся ото сна, и медленно покатился по рулежной дорожке — к выходу на взлетно-посадочную полосу. Дэн посмотрел на часы, встроенные в панель управления: десять часов двадцать пять минут. Скоро взлет. Снова это неповторимое чувство — как будто он падает в небо, раскинув руки, — начало подниматься откуда-то со дна души. Оно сметало все на своем пути, даже мысли о Джессике. Но длилось всего лишь несколько секунд — пока самолет готовился к взлету и затем взлетал — легко и непринужденно, как птица. Хотя Дэн прекрасно знал, что не так-то это просто — поднять такую махину в небо. Ведь чтобы стать таким летчиком, как он, нужно пройти длинный путь от курсанта летной академии до командира корабля.

"Интересно, испытывает ли Максвелл хоть в половину такие чувства, как я? — Мелькнуло в голове Дэна. — И смогу ли я когда-нибудь забыть о них, уволившись из "Пан-Ам"?"

— Говорит Т-412, - снова заговорил Колфилд в микрофон. — Просим разрешения на взлет.

— Т-412, взлет по полосе "три-ноль" разрешен, — ответили из диспетчерской.

— Вас понял. Идем на взлет.

И самолет начал разбегаться по взлетно-посадочной полосе. Руки Дэна крепче сжали штурвал. Глаза неотрывно смотрели на серую полоску, сужавшуюся к горизонту. Сто метров, пятьсот, тысяча… На руках Дэна вены проступили от напряжения. Сердце выстукивало бешеные ритмы. Стрелка прибора перевалила за тысячу девятьсот метров. Две с половиной тысячи метров, и оба летчика одновременно потянули штурвалы на себя. Самолет, будто повинуясь некой силе, оторвался от земли. Легким движением пальцев Макс щелкнул тумблером, убирая шасси. Дэн снова посмотрел на часы: десять часов тридцать минут. Все в порядке. Самолет набирал высоту.

Греция, Афины

Когда Клер вернулась в дом Романо Димириса, то снова принялась за свою обычную работу, но предложение Дерека внесло в ее мысли такой разброд, что она с трудом вникала в то, что делает. Клер по-прежнему не понимала, что толкнуло Дерека на этот безумный поступок — предложить ей руку и сердце, как не понимала и того, зачем она согласилась. Теперь, когда она задумалась над последствиями утренней беседы с Дереком, ей пришло в голову, что после ее притязаний на Дэна Уайтхорна ее брак с Дереком Стефенсом будет выглядеть более чем странно. Хотя, с другой стороны, ей было все равно, как на это посмотрят члены семьи, в которую она собиралась вступить так скоропалительно. Главное, чтобы отец Дерека, Итон Стефенс, принял ее, а на остальных плевать. В том числе и на всемогущего Джефферсона Уайтхорна с его сыном в придачу. Как Дерек будет объяснять свою странную женитьбу, ей было все равно. По крайней мере, она не собиралась принимать в этом никакого участия. По ней, Дерек сам заварил эту всю кашу — пусть сам ее расхлебывает. Ему вовсе не обязательно было делать ей предложение. А ей — вовсе не обязательно было на него соглашаться. Но она согласилась, и сегодня вечером они женятся. Дерек решил не откладывать свадьбу на завтра. В свидетели он обещал пригласить Романо Димириса и его жену, Елену. Клер не возражала. Единственной проблемой было то, что Дерек настаивал только на гражданском браке, а Клер хотела венчаться в церкви. В конце концов, она была католичкой, хотя и не была в церкви очень давно. Но, помня свое обучение и воспитание в английском колледже, она твердо решила, что если и будет выходить замуж, то как подобает: зарегистрирует свой брак в церкви и у мирового судьи. Дерек был несколько удивлен настойчивости Клер в этом вопросе, но уступил.

Они не стали устраивать пышного торжества. Клер купила простое белое платье и скромный свадебный венок без фаты. И вот, спустя два с половиной часа после того как Дерек сделал ей предложение руки и сердца, они стояли рука об руку в католическом соборе Афин. Рядом находились Романо и Елена Димирис — их свидетели на свадьбе. Священник уже читал подобающие случаю слова из обряда:

— Возлюбленные дети мои! Мы собрались сегодня здесь, чтобы перед лицом Господа нашего сочетать законным браком этого мужчину и эту женщину.

У Клер ни на минуту не возникло сомнения в своем решении. Она выходит замуж за Дерека Стефенса и через несколько минут станет миссис Дерек Стефенс. Чувствуя тепло от сжимающей ее руку ладони Дерека, она в который раз задалась вопросом: почему он сделал ей предложение и почему она согласилась? Но отступать было уже поздно, да и не было в этом никакого смысла. Все равно любовь для нее стала запретом. Благодаря Дэну Уайтхорну. Он отбил у нее всякое стремление к любви. Да, Клер говорила Дереку, что хочет любви, но говорила, не задумываясь. Теперь же, на пороге этого безрассудного брака, она поняла, что больше никого никогда не сможет полюбить. Все ее душевные силы ушли на любовь к Дэну, а он не захотел этой любви. А раз так, ни одна капля этого прекрасного чувства не достанется ни одному мужчине — даже тому, за кого она сейчас выходит замуж. Дэн очень сильно обидел ее, задел ее гордость, ее самолюбие, бросив ее ради ее лучшей подруги. Он растоптал ее лучшие чувства своим равнодушием. Озлобленность настолько настроила Клер против Дэна, что она, глубоко страдая в душе, напрочь перечеркнула все хорошее, что было между ними, и даже воспротивилась всему хорошему, что могло быть между нею и Дереком. Она согласилась выйти за него замуж, хотя до сих пор не понимала, зачем ему это надо: и уже одно это должно сделать его счастливым. На большее пусть не рассчитывает.

— И вот я спрашиваю вас, дети мои, — обратился к ним священнослужитель, продолжая обряд бракосочетания, — по обоюдному ли согласию и по доброй ли воле вы вступаете в этот священный союз?

— Да, — ответил Дерек, краем глаза глядя на свою невесту и пытаясь понять, какие мысли и чувства владеют ею в этот момент.

— Да, — в свою очередь подтвердила Клер, обращая свой взор на Дерека, так что стороннему наблюдателю могло показаться, что они влюблены друг в друга.

— Согласен ли ты, Дерек Стефенс, взять в жены Клер Хьюстон, быть с ней рядом в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, любить и оберегать ее? — Обратился священник к Дереку.

— Согласен, — сказал Дерек, и губы его дрогнули, сдерживая улыбку, полную волнения, счастья и радости.

— Согласна ли ты, Клер Хьюстон, взять Дерека Стефенса в мужья, быть с ним рядом в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, любить и оберегать его? — Обратился священник к Клер.

Она с трудом удержалась от иронической улыбки, но ответила:

— Согласна.

— Властью, данной мне Господом, я объявляю вас мужем и женой… Можете поцеловать невесту, — закончил священник.

Лос-Анджелес

Двенадцать часов тридцать минут. В пути — ровно два часа. Все приборы работают исправно. Самолет пролетел чуть меньше половины пути. За бортом погода идеальная. Легкий гул двигателей нагонял сон. Но спать нельзя, и чтобы не уснуть, Дэн предавался воспоминаниям, не переставая, однако, незаметно для Максвелла следить за всеми его действиями. Колфилд почти не разговаривал с ним — лишь по острой необходимости, но такой практически не возникало во время полета. В своих наушниках Дэн слышал все его переговоры с диспетчерами аэропортов, над которыми они пролетали. С его стороны нареканий не было, и он уже решил, что как только они вернутся в Лос-Анджелес, поставит Максу оценку "отлично". Пусть служит! Дэн, конечно, мог бы придраться к нему, но это означало, что ему самому пришлось бы летать еще неопределенное время. Неплохо, безусловно, но он обещал Джессике и отцу, что покончит с полетами. Губы его тронула ироническая улыбка, ибо ему вдруг пришло в голову, что они относятся к его стремлению летать, как относились бы к наркоману, жаждущему очередную дозу, без которой ему уже не жить. Но это не так. Далеко не так. Он сможет жить без неба. Уже сейчас Дэн старательно убеждал себя в этом, чтобы не разочаровываться в себе потом.

"Интересно, что сейчас делает Джессика, — с нежностью подумал Дэн. — Спит, наверное. Как хорошо было бы очутиться сейчас в ее душистых объятиях!.."

У него почему-то защемило сердце, будто в предчувствии чего-то нехорошего. Но что может случиться с ним посреди неба? Что может случиться с ним, когда он — в своей стихии? Если только Максвелл вдруг нарушит устав и обрушит на него весь свой гнев? Это вряд ли. Не провоцировать же его…

Шло время. За время полета (а они проделали уже больше половины пути) Колфилд едва ли сказал ему более десятка слов, и то это были избитые фразы, которыми они пользовались постоянно во время полета. Дэн уже смирился с подобным поведением своего пилота. Он и с Беном старался переговариваться по мере необходимости, чтобы лишний раз не раздражать Макса. Однако неожиданно произошло непредвиденное. Им оставалось около часа лету до Солт-Лейк-Сити, когда во время обычного планового разговора Максвелла с диспетчером Дэн услышал:

— "Т-412", будьте внимательны! Вы приближаетесь к грозовому фронту. Там зона повышенной турбулентности из-за грозы.

— Вас понял. Нельзя ли облететь фронт? — Спросил летчик.

— Нет. Рискуете сбиться с курса. Летите по приборам. Мы будем на связи, — ответил голос диспетчера. — Удачи вам!

— Вас понял. Спасибо! — Сказал Колфилд и отключил микрофон. Потом проговорил с досадой: — Только и могут, что пожелать удачи. Сами бы попробовали лететь через грозу! Вы слышали? — Обратился он к Дэну и Бену.

— Да, — ответил оба в один голос.

— Ладно, не важно, — буркнул Колфилд. — Все будет в порядке.

— Конечно! — Бодро отозвался Дэн, делая вид, что не замечает его недоброго взгляда. — А как же иначе?

Самолет летел, пробираясь сквозь плотную завесу облаков. Складывалось ощущение, что кто-то в насмешку забил все ощутимое пространство ватой, заглушив все звуки. Было слышно только, как мягко гудят двигатели. Если в начале полета в кабине было темно, то сейчас стало еще темнее. Спасал лишь слабый свет приборной доски. Дэн вцепился в штурвал, чувствуя, как гулко бьется сердце в груди. Он не боялся, нет. Внештатная ситуация, каких уже было с десяток за время его службы в "Пан-Американ". Однако ему важно было знать, боялся ли Максвелл, чтобы на фундаменте его страхов выстроить свое бесстрашие. Ведь если бы Максу было страшно, если бы этот страх был видим и ощутим, Дэн смог бы тогда подавить все свои мелочные страхи. Всегда, что бы не случалось во время полетов, когда бы то ни было, он чувствовал внутри себя тревожный голос. Скорее всего, это был не страх, а инстинкт самосохранения, но когда он пробуждался, Дэн ненавидел себя в эти мгновения. И боролся. Боролся с собой всеми фибрами души. Сейчас же его утешала мысль, что когда он уволится, эти страхи перестанут его преследовать, но вместе с ними уйдет и ощущение единения с небом и самолетом.

Чтобы отвлечься от этих невеселых мыслей, Дэн посмотрел на приборную доску и понял, что они вошли в зону турбулентности. Скорость ветра увеличилась почти втрое, да и самолет начало нещадно бросать. Воздушные ямы следовали одна за другой, и не успевали летчики прийти в себя после одной тряски, как самолет трясло вновь. Стало еще темнее, чем раньше, так как они вошли в грозовой фронт.

— Свяжись с диспетчерской, — сказал Дэн. — Доложи обстановку.

Без возражений Колфилд выполнил его приказ. С земли им доложили, что все идет по плану. Дэн усмехнулся, услышав это замечание. Какой, к черту, план?! Они, что, там спятили?? Им следовало заранее знать об этой чертовой грозе и предупредить всех летчиков еще до полета. А они, неизвестно чем занимаются!

Они, они! Наземная служба всех аэропортов, которые пролетали Дэн и Максвелл, включали десятки тысяч человек и работали как единая система. Но сейчас в порыве гнева, вызванного страхом, Дэн не хотел ничего понимать. И плевать ему было на то, что диспетчеры нескольких аэропортов покрасневшими от усталости глазами вглядываются в экраны радаров, отслеживая их самолет, попавший в экстренную ситуацию.

Кругом то и дело вспыхивали полоски молний, прорезая небо насквозь. Оглушительные раскаты грома были слышны даже в кабине. Самолет неимоверно трясло. Неожиданно самолет тряхануло так, что летчикам показалось, что их подбросила вверх некая сила и сейчас со всего размаху швырнет машину на землю, разбив вдребезги. Раздался оглушающий грохот, и это не могло быть громом. Приборная доска замигала, как рождественская елка, и отключилась. Оба летчика вцепились в свои штурвалы, точно они были единственным шансом на выживание. На лицах проступила испарина, зубы стиснулись так, что на скулах заходили желваки. На ладонях от напряжения проступили вены, и казалось, они того гляди лопнут, как натянутые до предела струны скрипки или гитары. Приборная доска вновь включилась, но что-то было не так. Что-то было ужасающе не так. Вместе с приборами включилась сигнализация: они попали в страшную беду.

— Боже мой! — Выговорил Колфилд. — Молния ударила в двигатель! Мы горим!!!

— Свяжись по радио с диспетчером! — Скомандовал Дэн. — Пусть ищут нам место для посадки!

— Ты с ума сошел?!! — Закричал на него Макс. — Мы не сможем посадить самолет! Мы взорвемся вместе с ним раньше, чем долетим до ближайшего аэропорта!!!

— Делай, что я говорю! — Приказал Уайтхорн. — И не смей на меня орать!!!

Свирепый взгляд Колфилда сказал Дэну, что он будет выполнять приказ командира корабля, но Дэн понял, что Максвелла обуревает беспомощная ярость. Тем не менее Дэну неожиданно стало легче от того, что он сорвал свой гнев на нем. Да и безумный страх отступил. Появилась смутная надежда на благополучное завершение их опасного путешествия. Однако напряженный голос Максвелла, тщетно вызывавший в микрофон диспетчера, говорил об обратном:

— Диспетчер! Это "Т-412"! Прием!!! "Пан-Американ" вызывает диспетчера!!!

Однако в наушниках стояла гробовая тишина. Было слышно только слабое потрескивание включенного микрофона. Удар молнии выбросил их из эфира. Они оказались отрезанными от всего мира. Маленькая металлическая клетка, брошенная в бушующем небе на произвол судьбы, а в ней — три обезумевших от страха человека, у которых надежда на спасение таяла с каждой секундой. Их по-прежнему бросало из стороны в сторону, как щепку; по-прежнему за бортом самолета бушевала жуткая гроза. А может, им так только казалось? А там, внизу, все было спокойно? И потому людям не было до них никакого дела? Ведь не случилось ничего страшного — ничего из ряда вон выходящего. В летной академии их обучали поведению в подобного рода ситуациях. Так почему же сейчас их всех будто парализовало от страха? Ибо Дэн видел в глазах Макса и Бена такой же страх, какой испытывал сам, чувствовал его отчаяние, с каким Колфилд снова и снова вызывал в микрофон:

— Диспетчерская! Это "Т-412"! Отзовитесь! Прием!!! Есть там кто-нибудь?!!

Но Дэн сам слышал это жестокое молчание. Макс мог и не стараться связаться с диспетчерской. Буря лишила их надежды на спасение самолета. Они не смогут долететь с горящим двигателем и взрывоопасным грузом на борту до места назначения — даже на ближайшем аэродроме они посадить самолет не смогут.

Уайтхорн решительным жестом снял наушники и коротко бросил летчику:

— Хватит, Макс! Бесполезно! У нас остался единственный шанс, и мы должны его использовать!

Колфилд ошалело посмотрел на капитана. В глазах его читался ужас. Такой же взгляд был и у Бена. Будто два человека надели одинаковые маски.

— Ты с ума сошел?!! — Почти закричал он.

— Может, и сошел, — огрызнулся Дэн в ответ. — Но если мы не катапультируемся, мы погибнем вместе с самолетом! И даже останки наши никто не найдет! У нас не так много времени!

— Ты хоть понимаешь, что нас за это по головке не погладят? — Спросил Бен Спадс.

— Я отдаю себе отчет в том, что предлагаю, — возразил Дэн. — Скоро пламя от горящего двигателя перекинется на ящики, и тогда нам конец. Я точно вам говорю!

— Тебе легко говорить! — Прикрикнул на него Максвелл. — Ты увольняешься, а начальство до сих пор на тебя чуть ли не молится! Мне же достанутся все шишки. Ведь ЧП случилось на моей переквалификации!

— Неужели ты так хочешь выставиться перед руководством, что тебе наплевать на свою жизнь и наши с Беном?!! — Вскипел Дэн. — Ты, что, не понимаешь, что мы погибнем?!!

— Хорошо! — Сдался летчик. — Будь по-твоему!

Рука Дэна взметнулась к кнопке катапультирования и резко нажала на нее, словно отметая все, что было раньше. Катапульта сработала безотказно. В мгновение ока мощная сила выбросила их из самолета. Дэн даже вздохнуть не успел. На какие-то доли секунды черное, со сверкающими полосками небо завертелось у него перед глазами, а потом все встало на свои места. Ледяной ветер порывами бил в лицо, обжигая каждую клеточку кожи, да пока еще не отцепившееся кресло доставляло некоторый дискомфорт. Дэн дернул за кольцо, открывая парашют, и тут же почувствовал, как сильный ветер сносит его в сторону. Гроза по-прежнему продолжала бушевать.

Клер и Дерек возвращались в Лос-Анджелес уже законными супругами. В Афинах был поздний вечер, когда они сели на самолет до Лос-Анджелеса. И хотя лететь им было долго, Клер немного волновалась. Все-таки она полгода не была в Америке. К тому же вернется она на свадьбу Дэна женой его троюродного брата, с которым у Дэна, мягко сказать, были не самые лучшие отношения. Тем не менее отступать было некуда, а она была не из тех слабонервных людей, которые при первом же промахе или страхе отступают. Дело было сделано. Она вышла замуж и не жалеет об этом. Семья Дерека была вполне состоятельной. Короче говоря, как он сам сказал, у него были деньги и положение в обществе — все то, к чему она стремилась всю жизнь. А что касается любви, детей и прочей романтической чепухи — этим пусть страдает Джессика Бичем, мисс Самопожертвование. Вернее, завтра уже миссис Дэн Уайтхорн.

Губы Клер зло скривились, и она, отвернувшись к иллюминатору, стала смотреть на бегущую полоску огней взлетно-посадочной полосы, чтобы Дерек ничего не заметил и не приписал это ее сожалению. Пусть все будет, как будет. Она не собирается отступать. Вот только почему же самолеты, и все, что с ними связано, неизменно напоминают ей о Дэне? Что это? Привычка или проверка на прочность? И, словно издевка, негромкие слова Дерека прямо над ухом:

— Кстати, у Дэна сегодня последний полет.

— О чем ты? — Не поняла Клер.

— Он подал заявление об уходе из "Пан-Американ".

— Шутишь? Чтобы Дэн уволился из "Пан-Ам"? Да это же бред какой-то! — Искренне возмутилась Клер.

— Вовсе нет. Твоей подруге удалось сделать то, что не удалось сделать ни его жене, ни его отцу — заставить его бросить свои полеты.

— К твоему сведению, дорогой, Джессика больше не моя подруга.

— С чего бы это?

— Ты прекрасно знаешь причину. И вообще я не хочу об этом говорить, — отрезала женщина.

— О, да, прекрасно знаю, — продолжал Дерек, игнорируя вторую часть ее фразы. — Эту причину обожают все женщины.

— Перестань, Дерек! — Цыкнула на него Клер. — Ты хочешь поругаться в день нашей свадьбы?

— Я просто хочу напомнить тебе, любовь моя, что ты стала членом семьи Уайтхорн, и нам, хотим мы того или нет, придется говорить о них.

— Я стала членом семьи Стефенс, — парировала Клер. — Или ты забыл, что сам когда-то настаивал на том, что ты — Стефенс, а не Уайтхорн?

Дерек этого не забыл. Он прекрасно помнил тот разговор. Но Клер сама вынуждала его заводить разговор о Дэне, и он тогда выходил из себя, начинал язвить ей, а порой — и больно ранить словами ее и себя. Дерек вовсе этого не хотел. Он любил Клер, она была очень дорога ему, но малейшая мысль о том, что она думает о Дэне, сравнивает его, Дерека, с братом, доводила его до исступления. Это было настолько невыносимо, что бывали мгновения, когда он начинал проклинать день своего знакомства с Клер Хьюстон. Возможно, если бы он признался ей в своих чувствах, все было бы проще. Но Клер не приняла бы его любовь, ибо ей не нужна его любовь. Вот если бы ее любил Дэн, черт бы его побрал! Но он не любит ее, и если бы Клер не зацикливалась на своих чувствах к его брату, могла бы быть очень счастлива. А пока Дерек постарается быть счастливым за двоих — за себя и за нее.

США, штат Юта

Порывы ледяного ветра сносили парашют Дэна в сторону. Уже раскрыв парашют, он увидел, что приземлится в лес. Лицо и руки его закоченели от жгучего мороза и буквально горели, ведь в Юте сейчас стояли сильные морозы. Он понятия не имел, где находятся Максвелл и Бенджамин, ибо потерял их из виду, и все же надеялся, что с ними все в порядке. Неожиданно прогремел сильнейший взрыв, и в воздухе разлился жуткий запах горящего керосина. Взорвался и где-то рухнул их самолет. Дэн не видел, где, но возблагодарил Бога за то, что они сумели вовремя выбраться из этого ада. Оставалось только надеяться, что Макс и Бен не попали в эпицентр взрыва, так как ветер то и дело менял направление, и троих парашютистов подбрасывало в воздухе, как мячики.

Дэн покрепче ухватился за фалы парашюта. Земля приближалась. Одна беда — деревья росли так густо, что практически не оставалось места на приземление. И Дэн вздохнул — хорошо, хоть жив остался. А там как-нибудь выпутается.

Парашют приземлился в самую гущу леса, покрывавшего крутой склон. Места было так мало, что купол парашюта зацепился за голые ветви деревьев, и летчик повис в воздухе, чувствуя себя мотыльком, запутавшемся в паутине. Некоторое время он висел, переводя дух и оценивая обстановку. Надо было непременно спуститься самостоятельно, иначе рано или поздно ветви сломаются под его собственным весом. Для начала надо было выпутаться из парашюта — снять рюкзак, к которому он был прикреплен. Вся проблема была в том, что спуститься по дереву на землю Дэн не имел ни малейшей возможности: парашют висел как раз посередине между двумя деревьями. Он не мог даже раскачаться, чтобы потом ухватиться за ствол дерева и спуститься. Так что придется просто прыгать. Хорошо, что посадка будет относительно мягкой — внизу белым ковром, переливаясь при лунном свете, лежал снег. Удивительно, как быстро природа умеет зализывать свои раны. Ведь еще совсем недавно бушевала ужасная гроза, и он был на волосок от смерти. А сейчас все тихо и спокойно; небо чистое, безоблачное, светят звезды, и полная луна серебрит ночь.

Дэн вдохнул воздух и, почувствовав, как мороз обжег легкие, закашлялся. Потом начал выпутываться из парашюта: освободил одно плечо, потом — другое, стараясь попеременно — то одной, то другой рукой держаться за фалы. Затем снова оценил ситуацию, мысленно прикидывая, как бы так спрыгнуть, чтобы удержаться на скользкой корке снега. Но время и обстоятельства были на шаг впереди него. Он не успел сконцентрироваться на прыжке, как вдруг ветки над его головой угрожающе затрещали и сломались. Дэн даже охнуть не успел; лишь вовремя отцепился от фал парашюта, чтобы не запутаться в нем окончательно. Во время стремительного полета Дэн отчаянно старался приземлиться как можно менее болезненно. Но ему не повезло: ноги на мгновение коснулись твердого сколького наста и, не удержавшись, взметнулись вверх в падении. Летчик упал на спину и полетел вниз, тщетно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, но только обдирал ладони о голые стволы деревьев и корку снега. Так он и проехал бы по инерции до самого подножия склона, если бы не поваленное дерево, лежавшее поперек. Оно так неожиданно пересекло ему путь (будто выросло из-под земли), что Дэн на полной скорости врезался в него ногами. Острая боль пронзила позвоночник, и он чуть не взвыл от нее, прикусив до крови нижнюю губу. А потом свет померк. От болевого шока Дэн потерял сознание.

Максвеллу и Бенджамину повезло больше. Они удачно приземлились, сложили свои парашюты и надели на плечи рюкзак. Затем попробовали связаться с Дэном по рации, но тот не отвечал. Снова и снова Макс и Бен по очереди вызывали Дэна, но в ответ была тишина. Было одиннадцать сорок пять вечера. Неужели что-то случилось? Вряд ли. Они проверяли свои парашюты перед полетом. Все были исправны и готовы к эксплуатации. Но тогда почему капитан не вызвал их, как только приземлился? Ведь им необходимо найти друг друга, чтобы хотя бы выяснить, где они находятся. О самолете уже речи быть не может. И летчик, и борт-инженер слышали оглушительный взрыв, сотрясший воздух. Дэн в буквальном смысле вытащил их из ада. И теперь решил отмалчиваться, взяв всю вину на себя? На него не похоже. Он, конечно, мог бы погеройствовать, но бросить своих людей на произвол судьбы — не в его духе. Неужели Дэна задело взрывной волной или обожгло пламенем самолета? Ведь ветер был такой силы, что Максвелл и Бен с трудом приземлились где-то на опушке леса у подножия склона. Они не знали, что Дэна отнесло на другую сторону и искренне предполагали, что Уайтхорн ищет их сейчас в лесу. Летчики бросили мимолетный взгляд в сторону леса и посмотрели друг на друга, все поняв без слов. Им вовсе не улыбалось искать своего командира одним в лесу посреди ночи. К тому же было очень холодно.

— Вот дьявол! — С досады выругался Макс. — Что же тогда делать? Как нам найти Дэна?

— А тебе не кажется, что с ним все-таки что-то случилось? — Поинтересовался Бен, как можно более непринужденно.

Он вовсе не хотел нагнетать страх, но ему было не по себе от этой мысли. Хотелось как можно быстрее от нее избавиться, просто передав ее Максу.

— Нет! — Почти выкрикнул Колфилд, и от его крика в высь взметнулась какая-то зимняя птица, до смерти перепугав летчиков хлопаньем своих крыльев. — Ничего с ним не случилось! — Ему самому отчаянно хотелось верить в это. Но с каждой минутой вера слабела. — С ним просто ничего не имеет права случиться. Он жив! Он ищет нас. А мы будем искать его.

— Тогда пошли хотя бы куда-нибудь, — сказал Бен, потирая покрасневшие от мороза руки. — Здесь довольно-таки холодно. А если мы будем стоять на месте и ждать, пока Дэн найдет нас, мы просто окоченеем насмерть.

Сейчас, когда ночь уже полностью вступила в свои права, перед Максвеллом и Бенджамином стояло две задачи: найти Дэна и ближайшее человеческое жилье, где можно было бы переночевать и согреться. Мороз крепчал, а они оба порядком проголодались. Осмотревшись вокруг, мужчины поняли, что, кроме них, в этой местности нет ни души. Можно было бы, конечно, покричать — позвать Дэна, но Макс и Бен не знали, насколько далеко от них находится Уайтхорн. Трудно было сказать, что перед ними за лес — непроходимая чаща или маленький лесок. Вдруг их крики услышит не только Дэн, но и волки. Что они тогда будут делать с хищниками без оружия? Они не трусы, но в довершении всех бед только встречи с волками им еще не хватало!

Тело постепенно сковывало холодом и, чтобы совсем не закоченеть, Максвелл и Бен пошли, не выбирая направления, но и не поднимаясь на склон, чтобы совсем не заблудиться. Временами они внимательно всматривались в лес, освещенный лунным светом: вдруг Дэн их тоже ищет. Но кругом стояла такая зловещая тишина, что ужас постепенно охватывал Макса и Бена. Им начинало казаться, что они совсем одни в целом мире посередине нигде и никогда отсюда не выберутся. Это было похоже на ночной кошмар. А в принципе, это и было ночным кошмаром. Потому что только в кошмарах двое здравомыслящих людей могут мыслить абсолютно одинаково. Даже движения их были синхронными, как в каком-то жутком балете. Колфилд похолодел при мысли об этом и остановился, испуганно озираясь по сторонам, как ребенок, внезапно очутившийся в темной комнате. В какой-то момент он перехватил взгляд Бена. Он был точно таким же, как у него — полный ужаса, словно они надели одинаковые маски. Неожиданно взгляд Макса упал на какие-то светящиеся вдали огоньки, и сердце радостно подпрыгнуло.

— Там свет!!! — Он буквально завопил от радости. — Туда!!!

Значит, рядом — город или деревня и — люди, которые помогут им! Значит, они не одни в этом безумном мире!!! И Макс вдруг бросился бежать навстречу этим огонькам (Бен даже глазом моргнуть не успел), как безумный, очень надеясь, что огоньки — это не плод его отчаявшегося воображения.