Пророк Ильюк примазался к нападающим поздно – может, пьяный был и только что проспался. Теперь он стоял и голосил на весь Старый город:

– Бейте! Вызволяйте! Как Христос пришёл на какой-то там год правления Тиберия, так и на этот раз – на какой-то там год правления Жигмонта вновь Он пришёл!

Нечёсаная копна тряслась. Звериные шкуры казались в отсветах огня запёкшейся кровью, а голые страшные мускулы рук были словно из меди.

– Предсказал вам приход Его я, Илья!.. Старайтесь, хлопцы! Бог великий смотрит на вас… Вызволяйте – отдаст Он вам богатые дома на разграбление!

Два человека в чёрном переглянулись. Стояли они поодаль, чтобы их не зацепили бревном таранящие ворота.

– Пророка этого давно надо было взять. Сразу, как только прорвутся, хватаем его и тащим.

– Брось, – сказал второй. – Кому ты его потащишь? Хозяевам нашим? С них вот-вот головы полетят.

– Плохо ты их знаешь. Всё кончится миром.

– Врёшь!

– Увидишь.

Ворота крошились на куски. Искры тянуло, как в трубу. Лязг мечей за воротами смолк, а вместо него возникло откуда-то ангельское тихое пение. Словно с неба. Что-то дивное происходило в замке. Потому, видимо, драться и перестали.

Последний удар бревна развалил ворота. Веером, ковром легли на землю искорки. Топча уголья, толпа ворвалась в замок.

– На слом! – ревели голоса. – Христа! Христа убивают!

Гурьба валила валом. И вдруг остановилась. Ангельское пение вознеслось к небу.

С великим изумлением смотрел народ, как движется ему навстречу разубранное шествие с крестами и как шествуют перед ним тринадцать человек, одетых в холстину.

Люди стояли молча. Брезжила заря, и в ее неверном свете мрачно сияло золото риз и единственное золотое пятно в толпе нападавших – золотые выше кисти руки Тихона Уса.

И несмотря на рассвет, кое-кому в толпе ремесленников показалось, что наступает ночь. Снова наступает. Потому что небольшой крестный ход приближался, а изо всех словно вынули душу.

И Ус, и Зенон, и Турай с сыном, и резчик, и кузнец, и ещё некоторые понимали, что этих, золотых, нужно беспощадно, до последнего, бить. Но бить их было нельзя. В голове шествия выступали тринадцать, одетых хуже последнего мещанина, но как все. Они были щитом, который нельзя ни разбить, ни искрошить.

– Легко же они обошлись, – тихо сказал Клеоник.

– А тебе что? – огрызнулся кто-то. – Ты ж Христа требовал – вот Он.

– Дурак, – вздохнул Клеоник. – Я правды требовал.

– Ну и держи.

Лотр воздел руки.

– Люди славного города! – провозгласил он. – Мы с пристрастием проверили всё, что могли, и убедились, насколько способен убедиться слабым своим разумом человек, в том, что они говорят правду.

Толпа заворчала. Все радовались победе. Но одновременно на душе было как-то неловко. Потому что рассчитывали на другое окончание, и все настроились на него, а теперь дело повернулось так, словно собрались ехать, а тут выяснилось, что в этом нет надобности.

– Что же кричите вы? Ныне и мы вместе с вами благодарно воскликнем: Христос пришёл в Гродно!

Он сделал величественный и угрожающий жест:

– Слишком долго творилось распутство. Вот грядёт Иисус возвысить Церковь и спасти мир.

Радостный гомон покрыл его слова. Толпа взорвалась криками счастья и воодушевления.